Гости разъехались; Элинор с облегчением обнаружила, что Френсис Шевиот готов удалиться в свою комнату при условии, если будет уверен в том, что все окна и двери надежно заперты на случай появления взломщиков. Никки преисполнился презрения, впрочем, изрядно разбавленного скептицизмом, когда выяснилось – история с проникновением вора завладела всеми мыслями кузена. Тот заявил: он не сомкнет глаз, пока будет существовать хоть малейшая опасность того, что в дом сможет пробраться кто-либо посторонний, и даже раздумывает над тем, не посадить ли в холле своего камердинера с заряженным пистолетом.

– Ах, если бы я мог еще быть уверенным в том, что он не станет стрелять при первой же ложной тревоге! – пожаловался Френсис. – Но Кроули такой глупец! Не знай он, как начищать мои ботфорты до зеркального блеска, я бы рассчитал его еще много лет назад! Как же трудно решить, что нужно сделать, дабы все устроилось наилучшим образом! Утешит ли нас осознание того, что он охраняет наш покой и сон? А вдруг он испугается какой-нибудь тени и разбудит нас, выстрелив в нее? Мне даже не хочется думать об этом! Я знаю, мои нервы не вынесут такого напряжения, да и вы, дорогая кузина, смею предположить, тоже не скоро оправитесь от потрясения.

– Бедняге нет ни малейшей нужды бодрствовать всю ночь, – спокойно ответила Элинор. – Баунсер – превосходная сторожевая собака, и у нас уже вошло в привычку выпускать его на ночь в коридор. Заслышав хоть малейший шорох в доме, он тут же поднимет тревогу.

– Всенепременно! – с озорной улыбкой подхватил Никки. – Вот, например, стоило мисс Бекклз вчера ночью чуточку приоткрыть дверь, как он поднял такой лай, что разбудил даже старого Барроу!

– В самом деле? – вежливо осведомился Френсис. – В таком случае, не сочтите меня неблагоразумным, если я посоветую мисс Бекклз не отворять свою дверь нынче ночью. Если меня разбудить во время первого сна, то вновь заснуть мне будет очень нелегко, а всю ночь не сомкнуть глаз – это, знаете ли, отнюдь не способ укрепить здоровье.

Мисс Бекклз заверила его, что не станет больше так делать; и вся компания дружно вышла в холл, где на столе каждому была приготовлена свеча для спальни. Баунсер лежал на коврике у двери, и Френсис поднес к глазам лорнет, чтобы внимательно рассмотреть его, после чего вздохнул.

– Ужасно уродливая псина! – заявил он.

– Много ты в этом понимаешь! – парировал Никки, весьма болезненно воспринимавший любую критику в адрес своего любимца.

То ли недоброжелательный тон, то ли естественная антипатия к Френсису подвигла пса издать негромкое рычание. Он явно сомневался, как будет воспринято его поведение, но, не услышав упреков, поднялся и агрессивно залаял на Шевиота.

Френсис вздрогнул.

– Прошу тебя, держи его крепче, Николас! – взмолился он. – Какой, наверное, у меня отвратительный характер! Говорят, собаки чуют натуру каждого, не так ли? Надеюсь, это еще одно заблуждение из тех, что развенчиваются чуть ли не каждый день!

– Пока я здесь, он тебя не укусит! – жизнерадостно сообщил кузену Никки.

– В таком случае, прошу тебя, проводи меня наверх! – сказал Френсис.

Эта просьба была удовлетворена, и юноша передал Френсиса заботливому попечению его камердинера. Никки по секрету признался Элинор, что будет спать вполглаза и очень надеется, что ночью Френсис выйдет из своей комнаты, потому что – готов поставить пятьсот фунтов – Баунсер изрядно потреплет его. С этим недобрым пожеланием Никки удалился в собственную спальню, где его сморил крепкий, здоровый, юношеский сон, из которого, как справедливо рассудила Элинор, его смог бы вывести лишь рев труб Страшного суда.

Но мисс Бекклз, ничуть не боявшаяся Баунсера, не могла удовлетвориться столь простым решением. Не прошло получаса с того момента, как стихли шаги камердинера, удалявшегося в направлении крыла, где обитали слуги, и старушка чуть ли не до полусмерти напугала Элинор, прокравшись к ней в комнату, чтобы сообщить: она собственноручно лишила Френсиса возможности покинуть свою спальню этой ночью.

– Ради всего святого, что ты имеешь в виду, Бекки?! – пожелала узнать Элинор, садясь на постели и отодвигая полог.

– Любовь моя, мне пришлось вспомнить о пользе бельевой веревки! – многозначительно прошептала ее бывшая гувернантка. – Я связала ею двери – его комнаты и спальни мастера Никки!

– Бекки! – воскликнула Элинор. – Что ты наделала? Я уверена, нам довольно и охраны Баунсера! Представь себе, что будет, если мистер Шевиот обнаружит веревку! Я больше никогда не смогу без содрогания взглянуть ему в лицо!

– Хороший песик! – сказала мисс Бекклз, ласково глядя на верную ищейку, которая последовала за ней в комнату, а теперь уселась на задние лапы, прижав уши; на морде собаки при этом отражалось чрезвычайное дружелюбие. – По-моему, он совсем не злой и не страшный, а, Баунсер?

Пес моментально прикинулся глупым сентиментальным спаниелем, вывалил язык и часто задышал.

– Бекки, лишь представь себе, как это будет выглядеть, когда слуги утром обнаружат твою веревку!

– Да, любовь моя, вот только я всегда просыпаюсь раньше слуг, посему успею развязать ее. Не огорчайтесь, моя дорогая миссис Шевиот! Я просто подумала, вам захочется узнать, что я позаботилась о вашей безопасности. Идем, Баунсер, идем, хорошая собачка!

Компаньонка Элинор вновь выскользнула наружу, оставив девушку беспокойно вертеться на подушках, придумывая неубедительные оправдания, которые ей придется давать утром оскорбленному гостю. Но единственную тревогу, ставшую следствием военной хитрости мисс Бекклз, поднял Никки, который, проснувшись ни свет ни заря и приписав сие необычное обстоятельство легкому шуму, проникшему в его подсознание, спрыгнул с кровати и подкрался к двери, желая тихо открыть ее. Однако бельевая веревка оказалась крепкой, и Никки, вполне естественно решив, что своим заточением обязан коварным проискам Френсиса Шевиота, немедленно начал звать на помощь. Первым на его призыв откликнулся Баунсер, который взлетел наверх по лестнице и после нескольких безуспешных попыток освободить хозяина, бросаясь на дверь, принялся яростно рыть под нее подкоп.

Мисс Бекклз, задержавшись только для того, чтобы набросить шаль прямо поверх ночной сорочки, выбежала в коридор, схватила пса за ошейник и громким шепотом стала умолять Никки утихомириться. Но ни он, ни Баунсер не обратили на ее мольбы ни малейшего внимания, и лишь после того, как она дрожащими руками развязала узлы, а на шум прибежали не только Элинор, но и Барроу, проклятия пленника и тревожный лай Баунсера прекратились. Стоило объяснить Никки, в чем дело, он тут же разразился хохотом, достаточно громким, чтобы разбудить того, кто еще не проснулся во время предыдущей суматохи.

Элинор замерла в тревожном ожидании, но из спальни гостя по-прежнему не доносилось ни звука.

– Не возьму в толк, зачем кому-то понадобилось совершать подобную глупость! – заявил Барроу, с удивлением глядя на бельевую веревку. – Вот будет незадача, если сейчас выйдет мистер Френсис и потребует объяснений!

Барроу переводил взгляд с одного конспиратора на другого, выражая такое недоумение, что Никки предпочел отправить его обратно в крыло для слуг, а по пути удостоил рассказа, который вызвал у дворецкого лишь презрительную ухмылку.

– Хозяйка зря подозревает мистера Френсиса или ему подобных! – сказал дворецкий. – Бьюсь об заклад, он тут совершенно ни при чем!

– Что ты сказал Барроу? – спросила у Никки Элинор, когда юноша вернулся.

В ответ он, одарив ее улыбкой, заявил:

– Я вам не скажу. Иначе вы съедите меня живьем!

– Гадкий мальчишка! Признавайся немедленно!

– Нет, не скажу – вы покраснеете.

– Вот как! – с негодованием воскликнула она. – Ты невыносим!

– Не представляю, что еще я мог сказать ему!

– Какой смысл теперь говорить об этом? – Девушка понизила голос до еле слышного шепота и кивнула на дверь спальни Френсиса Шевиота. – Весь этот шум не мог не разбудить его! Почему он не вышел или не окликнул нас, чтобы узнать, что происходит?

– Наверное, он забился под кровать от страха, – язвительно ответил Никки.

– Но утром Френсис непременно пожелает узнать, что случилось!

– Я дам ему достойный ответ, – пообещал Никки.

Несмотря на заверения юноши, вдова спустилась в столовую в большом смущении, ожидая дальнейших неприятностей. Но ее незваный гость так и не появился к завтраку, а Барроу, сопроводив свои слова негодующим фырканьем, сообщил, что Кроули только что прошествовал с подносом в его спальню. Мистер Шевиот, высокомерно заявил камердинер, никогда не выходит из своих покоев раньше полудня.

– Да неужели, клянусь богом? – воскликнул Никки. – Что ж, ему придется нарушить свой обычай, потому что в полдень начинаются похороны!

Юноша не стал терять времени и сразу же после того, как расправился со своим, по обыкновению обильным завтраком, поднялся наверх, дабы уведомить об этом Френсиса. Но тот, сидя перед туалетным столиком в халате экзотических расцветок и терпеливо ожидая, пока камердинер не закончит полировать ему ногти, воспринял новости с раздражающей невозмутимостью:

– Да, мой мальчик, мне уже сказали об этом, и ты сам видишь, как рано я встал! Приходится прилагать все усилия, но я по-прежнему не представляю, каким образом успею одеться вовремя. Уже пробило десять, а ведь в одиннадцать, полагаю, нам нужно будет выехать отсюда! Кроули, мы должны иметь в виду, что, если судьба ополчится против меня, чего – искренне надеюсь на это – не произойдет, я вынужден буду потратить еще добрый час на то, чтобы завязать свой шейный платок, и вот тогда могу опоздать. Пожалуй, лучше заняться этим немедленно.

Никки изумленно уставился на стопку черных платков, каждый шириной в добрый фут, лежавших на столе.

– Боже милосердный, да тебе не понадобится и половина из них! – воскликнул юноша. – Или ты собираешься проторчать здесь целый месяц?

Френсис с тревогой окинул платки взглядом.

– Ты и в самом деле так думаешь? – осведомился он. – Надеюсь, ты прав, дорогой Николас, но мне случалось испортить целую дюжину, прежде чем я добивался нужных складок. Это было бы неуважением к бедному Евстасию, если бы я присутствовал на его похоронах с неуклюже завязанным шейным платком! А сейчас тебе придется оставить меня, мой мальчик; я всегда испытываю ненужное волнение, если на меня смотрят в тот момент, когда я занят самым трудоемким предметом своего туалета. Но перед тем как уйти, ответь мне, почему меня столь бесцеремонно разбудили сегодня утром?

– Ага, значит, ты все-таки проснулся от шума? – полюбопытствовал Никки.

– Мой дорогой Николас, я еще не лишился слуха, и сон у меня чуткий. А шум стоял такой, словно целый полк солдат атаковал этот несчастный дом!

– Тогда почему же ты не вышел из комнаты, чтобы узнать, в чем дело?

Френсис обратил на Никки шокированный взгляд.

– Выйти из комнаты до того, как меня побреют?! – переспросил он. – Мой мальчик, ты, должно быть, сошел с ума?

– Ладно-ладно! – нетерпеливо отмахнулся юноша. – Не случилось ничего особенного! Я не смог открыть дверь: понимаешь ли, ее заклинило; все двери в этом доме покоробились и рассохлись, так что в этом нет ничего удивительного! Барроу пришлось навалиться на нее плечом, потому что я опасался, что, если изо всех сил потяну за ручку, она попросту отвалится!

– Надо же! – неискренне изумился Френсис. – Какой ты, оказывается, сильный молодой человек, дорогой Николас!

Никки отправился на поиски Элинор и сообщил ей, что поведение Френсиса ничего не разъясняет.

– Ты думаешь, он пытался отворить собственную дверь? – с тревогой осведомилась она.

– Господи, да откуда мне знать, хотя я ничуть не удивился бы! Он очень скрытный тип, а врет с такой же легкостью, как дышит! Но подождите, пока я не расскажу Джону о куче шейных платков, что он приволок с собой! Джон франтов терпеть не может!

Очевидно, в то утро шейные платки не выказали неповиновения, так как ровно в одиннадцать часов утра Френсис сошел вниз по лестнице, наряженный в траурный черный цвет, если не считать серого жилета. За ним по пятам следовал Кроули, который нес его подбитое мехом пальто, перчатки, шляпу и трость из черного дерева. Экипаж Френсиса уже стоял у дверей, и, согласно договоренности, он должен был подвезти Никки до Уисборо-Грин, где их ожидали кареты похоронной процессии.

Френсис приветствовал хозяйку дома со своей обычной учтивостью, заявив, что за исключением таких пустяков, как мышь, пробежавшая за деревянной панелью, или Баунсер, скребущийся у порога его спальни, равно как и петухи, устроившие утреннюю перекличку с первыми лучами солнца, а также сражение Никки с собственной дверью, его ничто не потревожило и он провел прекрасную ночь. Единственной угрозой нарушить безмятежность Френсиса была опасность того, что ветер собирался повернуть на северо-восток. В этом случае, с сожалением предупредил молодой человек миссис Шевиот, он будет лишен возможности немедленно покинуть Хайнунз и отправится в путь очень поздно, что не позволит ему достичь Лондона раньше полуночи. Вежливость вынудила ее сказать обычные в таких случаях фразы, но сердце ее упало, и, когда Френсиса бережно усадили в экипаж, а за ним и его сгоравшим от нетерпения спутником захлопнулась дверца, девушка отправилась к садовнику узнать, что тот думает о погоде. Он заявил: по его мнению, вот-вот задует холодный ветер. Элинор понуро вернулась в дом, дабы предупредить миссис Барроу, но сия расторопная женщина, придя в восторг оттого, что может свободно распоряжаться двумя девушками из деревни, равно как и женой садовника, которой она беззастенчиво помыкала все утро, лишь поинтересовалась у своей хозяйки, что та предпочитает на ужин – пирог с мясом или же пару цыплят с грибами на вертеле.

Похороны тем временем прошли так гладко, как только можно было желать. Френсис в одиночестве оккупировал первый экипаж, трое братьев Карлайонов ехали во втором, а респектабельности остальному кортежу придавали кареты немногочисленных соседей, которые почтили церемонию своим присутствием, скорее, ради того, чтобы сделать приятное Карлайону, чем из уважения к покойному. Процессию замыкали еще несколько персонажей попроще, главным среди которых был доктор.

Для самых близких родственников покойного в Холле были поданы холодные закуски; наиболее утонченные гости после погребения благополучно разъехались, и только тогда Карлайон заметил, что, несмотря на отсутствие де Кастра, из Лондона по просьбе Френсиса прибыли двое джентльменов, разодетых не хуже него самого. Впрочем, вскоре они откланялись, заявив, что им еще предстоит обратный путь в столицу; местные дворяне, сочтя повод для встречи не слишком радостным, и, не исключено, подавленные поведением мистера Шевиота, который, похоже, был убит горем, незамедлительно поступили так же. Последним откланялся сэр Мэттью Кендалл, пожавший Карлайону руку и грубовато заявивший: все хорошо, что хорошо кончается. Сообразив, что его последние слова могут быть истолкованы превратно, он покраснел до корней своих седых волос и, стараясь скрыть смущение, с показной строгостью набросился на Никки, предупредив юношу, чтобы тот держал своего чертового пса подальше от его кроликов, а иначе собаку подстрелят и повесят на дереве в назидание всем прочим браконьерам. После столь угрожающего заявления, которое он смягчил, игриво ткнув Никки кулаком под ребра, сэр Кендалл отбыл, и Джон наконец смог дать волю своему раздражению, нараставшему в нем с того момента, как похоронная процессия вернулась в Холл. Изъясняясь со сдержанностью, что лишь сильнее подчеркивала его негодование, он, окинув Френсиса взглядом с головы до ног, заявил:

– А я и не подозревал, будто вы питали столь сильную привязанность к нашему кузену. Ваша скорбь, пожалуй, делает вам честь, но я, со своей стороны, был бы рад, если бы теперь, когда мы остались одни и более оценить ее некому, вы несколько поумерили бы свой пыл!

Никки, который как раз подносил к губам бокал с мадерой, поперхнулся и закашлялся, за что его чуть ли не впервые пожурил старший брат, Френсис же удостоил страдальческого взгляда. А тяжелый вздох стал единственным ответом, который он пожелал дать Джону. Вынув носовой платок, молодой человек надолго прижал его к глазам.

Джон, сухо поджав губы, заявил:

– Перестаньте, Шевиот, это уже слишком!

Френсис покачал головой и ответил, уткнувшись носом в складки носового платка:

– Вы ошибаетесь, увы! Я получил крайне огорчительные известия. Признаюсь вам без стеснения, что проливаю эти не достойные мужчины слезы не о нашем несчастном молодом родственнике, а о том, кто был мне куда ближе и дороже. Прошу прощения! Мне стоило немалых усилий, чтобы сдержаться во время торжественной церемонии. Нет, пожалуй, «церемония» не совсем подходящее слово: мне следовало бы сказать «бдения», поскольку слишком часто пироги с мясом и прочие яства, приготовленные для похорон, поедаются так, словно являют собой праздничное блюдо. Мой дорогой Джон, я испытал тяжелейшее потрясение!

И Джон, и Никки недоуменно уставились на него, перебирая в уме самые дикие предположения.

– Как… что… – пробормотал Никки, отставляя в сторону свой бокал с вином.

Френсис отнял от лица носовой платок и надломленным голосом ответил:

– Вы не заметили, что Луи не присутствовал на сегодняшней церемонии?

– Молодой де Кастр? – нетерпеливо спросил Джон. – Ну и что тут такого?

Френсис потерянно взмахнул пухлой белой ручкой.

– Он мертв! – пробормотал молодой человек и вновь уткнулся в носовой платок.

– Что?! – ахнул Никки. – Но…

Джон крепко взял его за локоть, и юноша умолк. А Джон сказал:

– Вот как! Что ж, мне очень жаль. Кажется, я только вчера видел его в городе. Полагаю, кончина де Кастра была скоропостижной?

Френсис красноречиво содрогнулся.

– Его зарезали! – простонал он. – А тело обнаружили под кустом в Линкольнз-Инн-Филдс! Один из моих самых старых друзей! Я буквально раздавлен этим известием!

– Боже милостивый! – только и смог пробормотать Джон.

От двери донесся негромкий голос Карлайона. Проводив сэра Мэттью, он вернулся в комнату как раз вовремя, чтобы услышать это откровение, и приостановился на пороге, пристально глядя на Френсиса.

– От кого вы узнали эти новости? – спросил его светлость.

– Об этом написано в «Морнинг Пост», которую столь любезно привез для меня Годфри Балькомб, – отозвался Френсис. – Бедняга, он всего лишь хотел сделать мне приятное, не подозревая, каким ударом это станет для меня! Видите ли, он не был знаком с Луи… поэтому удостоил роковую заметку всего лишь беглого взгляда! Вы должны простить меня: мой бедный Луи! Мой близкий и верный друг!

Карлайон, закрыв за собой дверь, вошел в комнату.

– Должно быть, вам и впрямь нелегко, – заметил он. – Я знаю, что вы уже долгое время состоите в тесных дружеских отношениях с де Кастром. Ошибки быть не может, полагаю?

– А, вы хотите дать мне надежду! Но все тщетно: «…Месье Л. д. К., – вы понимаете, кто это, – отпрыск известной фамилии французских эмигрантов»! Я не сомневаюсь, что имеется в виду мой бедный Луи! Какое несчастье, что он решил идти пешком, вместо того чтобы кликнуть портшез или извозчика! А ведь с ним не было даже факельщика! Как часто я предупреждал его об опасности подобных странствий, но он отказывался меня слушать, и теперь вы сами видите, к чему это привело. А ведь я отправил ему письмо в тот день, когда уезжал из Лондона, умоляя его поддержать меня на похоронах Евстасия! Бедняга, боюсь, уже тогда был мертв!

– Новости и впрямь шокирующие. Вы сказали, что он был убит в Линкольнз-Инн-Филдс? И в котором же часу это произошло?

Френсис, покачав головой, ответил:

– В газете об этом не сказано. Все случилось ночью, разумеется, но, боюсь, мы так и не узнаем, ни когда его убили, ни кто это сделал. Однако что могло заставить бедного ма́лого оказаться в таком месте, да еще в столь поздний час? У него украли кошель и забрали все драгоценности! А он остался лежать в луже собственной крови! Какой ужас!

Френсис вновь содрогнулся, причем с таким отвращением, что было видно – он потрясен случившимся до глубины души. Карлайон зна́ком показал Никки, чтобы тот налил в бокал немного бренди, и осведомился:

– В убийстве подозревают разбойников?

Френсис, кивнув, принял бокал бренди из рук Никки, дрогнувшим голосом поблагодарив его.

– Какой гнусный мотив! – сказал он. – Убит из-за нескольких блестящих безделушек и, готов поклясться, каких-нибудь жалких пяти-десяти гиней, поскольку он не был богачом. Это должно стать предостережением для всех нас! Подумать только… Но я должен взять себя в руки, иначе, боюсь, мне станет дурно! Кровопролитие, да и вообще любые формы насилия внушают мне стойкое отвращение! Еще в школе я не мог заставить себя принимать участие в спаррингах, потому что от вида крови у меня неизменно начинала кружиться голова. Да, я понимаю, что выгляжу никчемно в ваших глазах, но так оно и есть, с собственной природой не поспоришь! Пожалуй, я выпью еще капельку вашего замечательного бренди, Карлайон, после чего, если позволите, оставлю вас. Мне нужен отдых и… да, скорее всего, малая толика нашатырного спирта: Кроули знает, как смешать его. Уверен, миссис Шевиот поймет мое желание побыть в одиночестве до тех пор, пока я не совладаю со своими чувствами. Дорогой Николас, если ты намерен сопровождать меня, то не был бы так любезен сохранять молчание в дороге?

– Благодарю покорно, но я намерен приехать чуть позже.

– Твоя предусмотрительность делает тебе честь, мой мальчик. Прими мою признательность!

Допив второй бокал, он встал и откровенно сказал:

– Благодарение Богу, что я догадался прихватить с собой черный жилет! Этот серый вполне годится для Евстасия, но теперь он решительно не соответствует моему настроению. Мой бедный Луи!

Ни Джон, ни младший Карлайон не нашли слов в ответ, но лорд отозвался со своей обычной спокойной рассудительностью и, как только им доложили, что экипаж мистера Шевиота подан, проводил кузена до дверей. Вернувшись, он обнаружил, что Джон взял со стула Френсиса экземпляр «Морнинг Пост», раскрытый на нужной странице, и начал читать вслух негромким, ошеломленным голосом:

– «…Печальное событие имело место два дня назад в Линкольнз-Инн-Филдс, где сегодня утром мистером Б., служащим известной адвокатской конторы, было обнаружено тело молодого человека, убитого с варварской жестокостью. Как нам стало известно, несчастным оказался месье Л. д. К., отпрыск одной из знаменитых фамилий французских эмигрантов, которых все еще много в метрополии. Не может быть никаких сомнений в том, что поводом для столь жестокого убийства послужило ограбление, поскольку, как сообщают наши источники, карманы месье Л. д. К. были пусты, а часы, брелоки, перстни, заколки, кольца, словом, все то, что свидетельствует о его принадлежности к благородному сословию, исчезло. Мы полагаем целесообразным еще раз привлечь внимание к тому вопиющему факту, что метрополия превращается в раздолье для воров и убийц, и потребовать для наших граждан более надежной защиты от преступников всех мастей, нежели та, что могут нам обеспечить одряхлевшие и выжившие из ума старики, патрулирующие наши улицы…» И так далее и тому подобное! – нетерпеливо заключил Джон. – Боже мой, Нед, что это за дьявольская хитрость, с которой мы столкнулись? Воры-карманники! Хотел бы я, чтобы это действительно было так!

– Это все, о чем говорится в «Пост»? – поинтересовался Карлайон.

– Да, все, если не считать обычных сетований на недееспособность полиции и констеблей. Однако и этого довольно, клянусь богом!

– Никки, ты не мог бы сходить к Чарли и узнать, не доставлены ли уже лондонские газеты? В «Таймс» или «Эдвертайзере» могут содержаться какие-нибудь дополнительные подробности.

Никки тотчас же вышел из комнаты. Джон, отшвырнув «Морнинг Пост», мрачно заявил:

– Нед, дело приобретает ужасный оборот! Неудивительно, что Шевиот так огорчен. Не может быть никаких сомнений в том, что он замешан в этой авантюре вместе с де Кастром. Более того, именно он стоял за его спиной. И если не сумеет найти то, в чем столь отчаянно нуждается, наверняка сойдет с ума от страха, прекрасно понимая, какая участь уготована ему самому!

– Ты думаешь, что де Кастра убили французские агенты?

– Не знаю, но такой вариант представляется мне наиболее вероятной разгадкой головоломки, которая, готов поклясться, никогда не будет решена! Если де Кастр пообещал своим хозяевам любой ценой добыть меморандум или его копию… Не исключено, он уже получил за него деньги, или же они заподозрили, что он всего лишь пытается надуть их, выдумав невероятную историю, а сам вознамерился одним выстрелом убить двух зайцев. Я никогда не считал его главным в этом деле, и мое мнение на сей счет не изменилось. Иначе мы располагали бы какими-либо компрометирующими сведениями о нем, а я так и не смог установить, что он достоин бо́льших подозрений, чем любой француз в этой стране.

– Да, – сказал Никки, который как раз вернулся в комнату. – Но ведь его могли убить и наши люди, верно? Я имею в виду одного из наших шпионов.

– Полагаю, это вполне возможно, – неохотно признал Джон. – Правда, это было бы чертовски предосудительно, и я предпочел бы думать… хотя люди, которых приходится использовать в подобных делах, начисто лишены сомнений, равно как и угрызений совести. Ну, что пишет «Таймс», Нед?

– Не больше того, о чем ты уже прочитал в «Пост», – ответил Карлайон, протягивая брату газету.

– А в «Эдвертайзере» вообще нет никаких упоминаний, – сообщил им Никки, бегло просматривая заголовки. – Однако что за ерунду они публикуют! Какая-то привитая рассада крыжовника! Хотел бы я знать, кому это может быть интересно! «…В пятницу мясник выставил свою жену на продажу на ярмарке Смитфилда…» Боже милостивый! «…Прелюбопытнейший инцидент в Ротерхите: молодой кит поднялся вверх по реке…». Жаль, что я не живу в Ротерхите, честное слово! «…Лорд-мэр дал грандиозный обед в своей официальной резиденции…» Ага, вот, наконец, то, что нам нужно, но, увы, – всего лишь пара слов! «…Установлено, что тело несчастного молодого человека, обнаруженное давеча утром в Линкольнз-Инн-Филдс, принадлежит благородному французскому эмигранту, хорошо известному в высшем обществе». Да уж! Какой позор! Нед, я ни за что на свете не отказался бы от подобного приключения! Я немедленно возвращаюсь в Хайнунз, потому что, можешь быть уверен, Шевиот только и ждет случая, чтобы выкрасть этот документ у нас из-под самого носа!

– Да-а-а, – медленно протянул Карлайон, – очень может быть.

Джон, прищурившись, пристально взглянул на старшего брата.

– О чем ты думаешь? – спросил он у него.

Карлайон не ответил, но спустя мгновение вдруг сказал:

– Я еду в Лондон. Никки, пожалуйста, распорядись, чтобы немедленно заложили легкую карету.

– Едешь в Лондон? – повторил Джон. – Но зачем?

– Чтобы попытаться выяснить все, что только возможно. Я постараюсь вернуться как можно быстрее. А ты будь здесь, Джон, и не дай Никки натворить глупостей! А ты, Никки, пойми меня правильно. Ты можешь оставаться в Хайнунз и следить за Френсисом Шевиотом столько, сколько твоей душе угодно, но при этом не вздумай стать для него препятствием, которое он захочет убрать со своего пути. И ни в коем случае не суй голову в петлю!

– Проклятье, Нед, я ничуть не боюсь типов, подобных Френсису Шевиоту!

– Френсис Шевиот – очень опасный человек, – коротко бросил Карлайон и вышел из комнаты.

Никки, растерянно уставившись на Джона, спросил:

– С чего он это взял? Из всех трусов с заячьим сердцем…

– Я не знаю, но нечто подобное он уже говорил мне вчера вечером. Разумеется, если Френсис подрядился передать некий документ французам, а теперь ему стало известно, что его партнер, замешанный в измене, погиб, то он и сам, по моему скромному разумению, может быть опасен, как загнанная в угол крыса. Делай так, как велит Нед, Никки, прошу тебя! Вскоре я лично приеду в Хайнунз, но вряд ли следует ожидать, что Френсис вздумает обыскивать особняк средь бела дня, потому что он не может рисковать тем, что его обнаружат. Собственно, я намереваюсь провести ночь в Хайнунз, не ставя никого в известность, разумеется.

– Да он до смерти боится, что Баунсер покусает его! – расхохотался Никки. – А ему ведь известно: на ночь мы выпускаем Баунсера бегать по дому!

– Смотри, как бы твою собаку не отравили! – мрачно предостерег брата Джон.