Сержант Хемингуэй уходил из «Грейстоунз» в задумчивости. При тщательнейшем осмотре дома и сада вновь не было обнаружено орудие убийства, однако выяснилось некое обстоятельство, которым он был сильно обрадован.
– Хотя сам не могу сказать почему, – признался он Глассу. – Из-за этого дело выглядит еще закрученное, чем прежде. Но, судя по моему опыту, очень часто это и есть выход из положения. Ты приступаешь к делу, которое поначалу выглядит как детская забава, и никак не можешь сдвинуться с места. Проработаешь над ним пару дней, и у тебя накопится куча данных, доказывающих, что никакого убийства и быть не могло. И тут что-то случается, и все как на ладони.
– Вы говорите, что чем сложнее становится дело, тем проще его решить? – педантично осведомился Гласс.
– Примерно так, – согласился сержант. – Когда такой затор, что каждый новый факт противоречит предшествующему, я начинаю чувствовать себя веселее.
– Я этого не понимаю. Я вижу вокруг себя только безумие и грех и суету. Способны ли они радовать праведного человека?
– Не будучи праведником, не знаю. Я простой полисмен и могу сказать, что, если бы не безумие и грех и суета, я бы не был там, где я теперь, да и вы, дружок, не были бы. И если бы вы не губили время, зазубривая куски из Библии, чтобы выпалить ими в меня, – а это, позвольте заметить, явное нарушение дисциплины, – и если бы в вас возник здоровый интерес к нашему делу, вы бы принесли себе только пользу. Могли бы даже получить повышение.
– Я не ценю мирские почести, – мрачно сказал Гласс. – Человек в чести не пребудет; он уподобится животным, которые погибают.
– Что вам нужно, так это желчегонное! Я встречал много зануд, но такого, как вы, – никогда. Что вы извлекли из вашего друга дворецкого?
– Он ничего не знает.
– А вы не верьте! Дворецкие всегда что-то знают.
– Это не так. Он знает только то, что между покойным и его племянником в вечер убийства были произнесены резкие слова.
– Молодой Невил это объяснял, – задумчиво проговорил сержант. – Конечно, я ему не слишком верю. Наверно, все это сплошное вранье.
– Лживый язык – мимолетное дуновение, – заметил Гласс с чувством меланхоличного удовлетворения.
– Вы так полагаете потому, что не знаете жизни. Вы до сих пор уверены, что человек, которого вы видели в вечер убийства, шел с пустыми руками?
– Вы хотите, чтобы я изменил свои показания? – Гласс наградил его осуждающим взглядом. – Но что молот и меч и острая стрела, то человек, произносящий ложное свидетельство.
– Да никто не хочет, чтобы вы лжесвидетельствовали, – рассердился сержант. – А по мне, вы и есть та острая стрела и, вероятно, молот, если только я правильно понимаю, что такое молот. Я уже отчитал вас за дерзость, она мне достаточно надоела. Погодите-ка! – Он остановился посреди тротуара, вытащил записную книжку и стал торопливо листать ее. – Ну погодите! – грозно сказал он. – Я кое-что тут нарочно выписал. Я знал, что это пригодится. Вот! «Человек, который, будучи обижаем, ожесточает выю свою, внезапно сокрушится…» – Сержант посмотрел, как подействовал его ответный залп, и заключил с глубоким удовлетворением: – «… и не будет ему исцеления! «
Гласс поджал губы, но после мгновения внутренней борьбы изрек:
– Погибели предшествует гордость, и падению надменность. Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем.
– Ладно, – сказал сержант, засовывая записную книжку обратно в карман. – С этого и начнем.
Глубокий вздох вырвался из груди Гласса.
– Мои беззакония одолели меня, их тяжкая ноша слишком тяжка для меня, – выговорил он с грустью.
– Не стоит на этом застревать, – смягчился сержант. – Это у вас такая скверная привычка, от которой надо избавиться. Простите что я был груб. Забудьте.
– Лучше открытое обличение, нежели скрытая любовь, – сказал Гласс с прежней суровостью.
На это сержант не знал, что ответить. Так как у него не нашлось ни одного слова, которое Гласс не счел бы кощунственным и не осудил бы библейской цитатой, сержант промолчал и двинулся дальше, готовый взорваться.
Гласс шагал рядом, очевидно не подозревая, что сказал нечто взбесившее сержанта. Когда они сворачивали на улицу к полицейскому участку, он заметил:
– Вы не нашли орудия убийства. Как я и говорил.
– Вы правы, – сказал сержант. – Я не нашел орудия убийства, но обнаружил такое, что вы обнаружили бы два дня назад, если бы у вас были хотя бы мозги насекомого.
– Сдерживающий уста свои – разумен, – заметил Гласс. – Чего я не сумел обнаружить?
– Ну, строго говоря, может, это и не ваше дело, – сказал всегда стремившийся к справедливости сержант. – Часы, которые стоят в прихожей, отстают на минуту от часов в кабинете покойного Эрнеста, которые ходят минута в минуту с вашими. Больше того, от мисс Флетчер я узнал, что это уже довольно давно.
– Это важно для расследования? – спросил Гласс.
– Конечно, важно. Не могу сказать, что это облегчает нам жизнь, потому что это не так, но тут как раз то, о чем я говорил вам: в таких делах постоянно сталкиваешься с новыми фактами, разрушающими любую теорию, по которой ты собрался работать. На первый взгляд кажется, что человек, которого вы задели – допустим, это был Карпентер, – и есть убийца, так ведь?
– Так, – согласился Гласс.
– Ну, а тот факт, что часы отстают на минуту, переворачивает все с ног на голову, – сказал сержант. – Во втором действии своей гениальной пьесы миссис Норт заявила, что часы начали бить, то есть что было 22. 00, когда она оказалась в прихожей по дороге к выходу. Вы видели, что Карпентер уходил в 22. 02. Это давало ему две минуты для того, чтобы убить покойного Эрни, избавиться от орудия убийства и дойти до калитки. На мой взгляд, это сделать невозможно, но, по крайней мере, со счетов сбрасывать это было нельзя. Теперь же я узнаю, что миссис Норт вышла из кабинета не в 22. 00, а в 22. 01, и предположение отпадает. Теперь уж дело выглядит так, что Карпентер не имел в виду убийство, а просто собирался подоить покойного Эрни и был выпровожен, как это изобразила нам миссис Норт. И меня нисколько бы не удивило, если бы оказалось; что Карпентер – нечто, что не имеет касательства к делу, но здорово осложняет жизнь. Настоящий убийца, должно быть, скрывался в саду и ждал удобной минуты, и сделал свое дело, пока вы окликали Карпентера и решали, надо ли пойти проверить, все ли в порядке. Гласс на мгновение задумался.
– Это возможно, но как тогда он ушел? В саду я никого не видел.
– Конечно, вы никого не видели, но вы же не заглядывали под каждый куст! Вы посветили фонариком и решили, что в саду никого нет. А убийца там очень даже мог быть, и что помешало бы ему уйти, пока вы находились в кабинете?
Гласс помедлил на ступеньках полицейского участка и задумчиво проговорил:
– Мне не кажется, что так могло произойти. Я не скажу, что это невозможно, но вы хотите, чтобы я допустил, что между 22. 01, когда миссис Норт вышла из дома, и 22. 05, когда я обнаружил тело, кто-то успел выйти из укрытия, войти в кабинет, убить Эрнеста Флетчера и вернуться в укрытие. Верно, что я вошел в кабинет только в 22. 05, но когда я шел в саду по дорожке, я бы обязательно увидел, что кто-то выходил из кабинета.
– Знаете ли, когда ваш ум занят делом, в нем наблюдаются проблески, – поощрил его сержант. – И все равно у меня нет решения. Кто сказал, что убийца улизнул через калитку? Что могло помешать ему выйти через парадную дверь – как миссис Норт?
– Но на это способен только безумец! – усомнился Гласс. – Он рисковал бы, что его увидит кто-то из домочадцев или, допустим, миссис Норт, которая за минуту или две до этого вышла из кабинета в прихожую, чего он не мог не знать, ибо, как вы говорите, скрывался и наблюдал.
– Услышал, что вы на дорожке, и рискнул, – предположил сержант.
– Глупость – радость для малоумного, – презрительно проговорил Гласс.
– Ну, насколько известно, ума ему не хватало, – ответил, сержант. – Ступайте пообедайте, а после явитесь ко мне.
Он поднялся по ступенькам в участок. Ему вдруг пришло в голову, что, может быть, последнее изречение Гласса было адресовано вовсе не неизвестному убийце. Яростный ответ рвался наружу, он чуть не пошел вдогонку за Глассом, но передумал. Поймав взгляд дежурного сержанта, он сказал:
– Кто-то тут имел на меня зуб, если мне навязали такого зануду.
– Гласса? – с сочувствием спросил сержант Кросс. – Тяжелый случай, да? Но учтите, обычно он не такой ужасный. Это и понятно. Такие, как он, чтобы как следует завестись, должны иметь перед собой некую картину греха. Хотите, чтобы его сняли со следствия?
– Ну нет! – с горькой иронией сказал сержант. – Я люблю, когда констебли меня нравоучают. Для разнообразия.
– Мы его снимем, – предложил Кросс. – Он не привык к убийствам, вот в чем дело. Ему ударило в голову.
– Нет уж, я его потерплю, – раздобрился сержант. – По крайности, он парень добросовестный, и, кроме скверной привычки цитировать Писание, за ним ничего худого не знаю. Бедняга, должно быть, это у него фиксация.
Через час, размягченный обедом, он излагал эту теорию суперинтенданту Ханнасайду, который только что прибыл в полицейский участок.
– Трудно сказать, – говорил сержант. – Очень может быть, что в раннем детстве он пережил травму, и это ее последствие.
– Так как у меня нет намерения тратить свое – и ваше – время на исследование биографии Гласса, я думаю, что все это не имеет отношения к делу, – окоротил его Ханнасайд.
Сержант бросил на него проницательный взгляд и сказал:
– Ну, шеф, я же с самого начала говорил вам, что большого дела тут не получится. Помните? Что, скверное было утро?
– Да нет, просто ничего определенного. Бадд обжуливал Флетчера? Невил Флетчер сидит по уши в долгах; а Норта вечером семнадцатого не было в его квартире.
– Как это мило! – сказал сержант. – Как я и предвидел, вся сцена забита подозреваемыми! Расскажите мне про нашего друга Бадца.
Ханнасайд дал ему краткий отчет о проделках маклера. Сержант потер подбородок и, выслушав рассказ, заключил:
– Мне это не нравится. Совсем не нравится. Конечно, можно сказать, что если он должен был отдать девять тысяч акций, которых у него не было и которые он не достал бы, изрядно не разорившись, то, значит, у него был повод для убийства покойного Эрнеста. С другой стороны, не вызывают сомнений его слова, что Эрнест не стал бы преследовать его в открытую. Это бесспорно. Это не мой кандидат. А что насчет Норта?
– Если я не ошибаюсь, Норт ведет серьезную игру. Он мне сказал, что после ужина в клубе вернулся в свою квартиру и рано лег спать. На самом деле он вернулся в квартиру сразу после 20. 30 и снова ушел около 21. 00. Окончательно возвратился в 23. 45.
– Ну и ну! – сказал сержант. – Без обмана? Все открыто у всех на глазах?
– Вот именно. Придя в 20. 30, он обменялся несколькими словами с портье; когда уходил, портье предложил вызвать такси, но он сказал, что пройдется пешком.
– А кто видел, когда он вернулся?
– Ночной портье. Он говорит, что видел, как Норт входил в лифт.
– Ну, для человека, у которого вроде бы есть голова на плечах, он вел себя не слишком-то остроумно, – сказал сержант. – Зачем ему было рассказывать вам, что он провел весь вечер у себя, когда он не мог не знать, что вы можете запросто опровергнуть его историю?
– Не знаю, – ответил Ханнасайд. – Если бы это был Бадд, я подумал бы, что он струхнул и потерял голову. Однако Норт не струхнул, и, я уверен, он не потерял голову. Я подозреваю, что по некой причине, известной ему одному, он старается отвлечь мое внимание.
– Отвлечь ваше внимание, пока он не переговорит со своей женой, – задумался сержант. – Понятно. Я бы сказал, что это рискованная игра.
– Не думаю, что риск его очень волнует.
– Ах, он еще и такой? – сказал сержант. – Маленький курс Ихавода, кажется, не повредил бы ему.
Ханнасайд рассеянно улыбнулся:
– Этим утром Норта не было на работе, и его секретарша не думает, что он будет днем, поэтому я приехал поговорить с ним сюда.
Это будет непросто, хотя бы потому, что он не проронит ни единого лишнего слова.
– С молодым Невилом тоже будет непросто, – сказал сержант. – Хотя совсем по другой причине. Эта птичка чирикает так много, что только поспевай слушать. Как вам это понравится – у него хватило нахальства прямо сказать мне, что в ночь убийства покойного Эрнеста «« он вылез из окна своей спальни, перелез через ограду – и все только для того, чтобы рассказать миссис Норт о случившемся! Сказал, что он был ее сообщником в деле с расписками.
– Хладнокровный тип. – Ханнасайд нахмурился. – Но, может быть, это правда.
– Хладнокровный! Как же! Да его мало назвать наглецом! И все же, должен признаться, у меня к нему слабость. Если бы вы видели, как он срезал старика Ихавода!
– То есть?
– Очень было красиво, – объяснил сержант. – Он выдал такой неожиданный библейский текст, что Ихавод просто рухнул. Но это не относится к делу. Я бы не сказал, что он не мог бы пристукнуть дядю, если бы это входило в его планы. Хотя, если хорошенько подумать, – проговорил он, как бы размышляя вслух, – в «его характере скорее было бы всадить ножик меж ребер. Нет, если бы не отсутствие орудия убийства и даже места, куда его можно было бы спрятать, Невил совсем не подходил бы для роли убийцы. И мне остается только доложить о единственном факте, который мне удалось обнаружить. Часы в прихожей отстают на минуту, шеф.
Ханнасайд уставился на него.
– Если это так, – медленно проговорил он, – показания миссис Норт теряют всякую ценность.
– Вы имеете в виду второй заход? А ведь похоже, так оно и есть. Не то чтобы я раньше ей доверял, судя по вашим рассказам. Учтите, я не утверждаю, что убийства вообще не могло быть, я хочу только сказать, что человек, которого видел Гласс – назовем его Чарли Карпентер, – не мог совершить убийство. Это должен был быть либо Бадц, чего я не думаю, либо молодой Невил, либо Норт, либо сама обезумевшая блондинка.
Ханнасайд покачал головой:
– Я не могу переварить этого, Хемингуэй. Если предположить, что миссис Норт говорила – правду, это значит, что Флетчер вернулся в кабинет не ранее 22. 01. Вы сами рассчитали, что ему потребовалось не менее двух минут, чтобы снова сесть за стол и начать писать письма. Следовательно, убийце остается две минуты для того, чтобы войти, убить его и удалиться. Даже меньше, ибо, хотя Гласс вошел в кабинет только в 22. 05, он с дорожки видел стеклянную дверь, должно быть, целую минуту.
– Да, это он сам говорит, – ответил сержант. – Понятно, времени ни на что не остается. Какие у вас идеи, шеф? Вы считаете, первая история миссис Норт была правдой?
– Нет, – произнес Ханнасайд, подумав. – Я думаю, она действительно возвращалась в кабинет. Если она не вышла из дому так, как она описала, откуда бы отпечатки ее пальцев появились на двери? Но отставание часов в прихожей указывает на некую неувязку в ее рассказе. Она заявила, что мужчина Икс вышел из кабинета с Эрнестом в 21. 58, что она вернулась в кабинет и, когда уходила, часы в прихожей пробили 22. 00. Итак, точно мы знаем, что было 22. 02, когда Гласс увидел, как Икс уходит, и 22. 05, когда он обнаружил тело Флетчера. Таким образом у нас имеется четыре минуты между тем, как миссис Норт, по ее словам, видела уходящего Икса, и моментом, когда Гласс действительно видел, как Икс уходит. Мы можем объяснить это, только предположив, что Икс вернулся в кабинет, убил Флетчера и снова ушел. Но если Флетчер вернулся в кабинет не в 22. 00, но в 22. 01, тогда невозможно представить, что Икс вернулся, совершил убийство и снова оказался у калитки. Поэтому или Икс ушел через сад в 21. 58, а через четыре минуты за ним последовал другой человек, назовем его Игреком; или первый человек, Икс, чистая выдумка миссис Норт.
– Погодите, супер! Мне надо это видеть на бумаге, – сказал сержант. Минуту или две он делал заметки на листке и потом взглянул на них с отвращением. – Да, неразбериха первостатейная, – заметил он. – Хорошо, никакого Икса нет. Ну и что? Мы знаем, что мадам Норт пряталась в саду, потому что мы нашли ее следы. Это понятно. Игрек – очевидно, это Норт – шел рядом с покойным Эрнестом; она узнала его по голосу, а может, Игрек убил Эрнеста, пока миссис Норт была в саду, и смотался. Миссис Норт вошла в кабинет, чтобы поискать свои расписки, и по причинам, которые я не могу даже вообразить, удалилась через парадный вход. Если пожонглировать со временем, все более или менее встанет на место. Кто-то мог идти по Мейпл-гроуву, когда Игрек достиг калитки, и это означает, что ему пришлось подождать, пока путь не освободится. Или, если угодно, миссис Норт ушла не в 22. 01, а позже. Хотя я не совсем понимаю, зачем бы ей это выдумывать. Таким образом, Икс устраняется и все известные нам факты ставятся на место.
– Вы можете, если угодно, устранить Икса, – возразил Ханнасайд, – но вы не можете устранить Чарли Карпентера. Каким образом он входит в вашу достаточно правдоподобную историю?
– Это верно. – Сержант вздохнул. – Если вводить его в дело, тогда он – Игрек, а Норт – Икс, устраненный. Да, тут все в порядке. Миссис Норт не узнала голос, она краем глаза видела человека и подумала, что, может быть, это ее муж. Отсюда ложные показания. Как это вам?
– Неплохо, – согласился Ханнасайд. – Но если Норт устранен, скажите на милость, чего ради он заявил, что провел вечер в своей квартире, когда на самом деле все было не так?
– Сдаюсь, – в отчаянии произнес сержант. – Ответа нет.
– Может, и есть. – Ханнасайд улыбнулся. – Возможно, что Норт не имеет никакого отношения к убийству, но подозревал что его жена замешана в этом деле?
Сержант с изумлением поглядел на него:
– Как? И он умышленно отказался от алиби, – если оно у него было, – только чтобы затесаться в историю и отбыть срок за свою жену? Ну-ну, супер! Вы же сами в это не верите!
– Как сказать. Может, и верю. Он из таких.
– Ну, настоящий киногерой, – с отвращением выговорил сержант. – Сплошные мускулы, надо думать, волосатая грудь. – Он оглянулся на открывшуюся дверь и встретил торжественный взгляд констебля Гласса. – Ах, вы вернулись? Ну, раз уж вы работаете над этим делом, наверное, вам лучше войти сюда. Кажется, я подыщу вам работку.
– Да, заходите, Гласс, – кивнул Ханнасайд. – Я хочу, чтобы вы припомнили вечер убийства. Когда вы были на дежурстве и шли по Вейл-авеню, не видели ли вы кого-нибудь, кроме человека, вышедшего из калитки Трейстоунз»? Кого-нибудь, кто примерно в 22. 00 мог бы пройти перед парадным входом в «Грейстоунз»?
После глубокого раздумья Гласс произнес:
– Нет. Я не помню никого. Почему мне задан этот вопрос?
– Потому что у меня есть основание сомневаться в правдивости слов миссис Норт о том, что она вышла из «Грейстоунз» через парадную дверь в 22. 01. Мне нужен прохожий, который бы видел – или не видел – ее.
– Если так, то дело просто, – сказал Гласс. – На углу Вейл-авеню и Глинн-роуд, где она живет, есть почтовый ящик, корреспонденция из которого вынимается каждый вечер в 22. 00. Я не сомневаюсь, что почтальон видел ее, если она действительно шла домой в это время.
– Молодец, Ихавод! – воскликнул сержант. – Вы еще будете работать в угрозыске!
Холодный взгляд остановил его.
– Человек, льстящий другу своему, расстилает сеть ногам его, – произнес Гласс и, так как это не произвело нужного действия, прибавил: – Даже у детей того глаза истают.
– Ну-ну, не задирайте нос! – сказал сержант. – И никаких детей у меня нет, что на это скажете?
– Прекратим эту дискуссию, – ледяным тоном сказал Ханнасайд. – А вы, Гласс, пожалуйста, не забывайте, что говорите со старшим по званию.
– Быть лицеприятным – нехорошо, – серьезно проговорил Гласс. – Такой человек и за кусок хлеба сделает неправду.
– Да ну! – возмутился сержант. – А вот и нет! Даже за пятьдесят кусков! Что еще?
– Довольно! – с дрожью в голосе сказал Ханнасайд. – Разыщите этого почтальона, Гласс, и узнайте, в какое время он был у ящика, видел ли он миссис Норт, и если видел, то было ли у нее что-нибудь в руках. Понятно?
– Да, сэр.
– Хорошо. Это все. Доложите мне. Гласс вышел. Когда дверь за ним закрылась, Ханнасайд спросил:
– Шкипер, почему вы его поощряете?
– Я? Я его поощряю?
– Да, вы.
– Ну, если вы считаете поощрением, что я посылаю его…
– По-моему, это доставляет вам удовольствие.
– Ну, соГлассн, даже интересно ждать, когда он наконец иссякнет. Ведь все время кажется, что он уже выдал все, что выучил наизусть, правда? А у него еще полно. Надо отдать ему должное: пока он ни разу не повторился. Куда мы теперь собираемся?
– В дом Норта, – ответил Ханнасайд. – Попытаемся выведать у него, что он делал в ночь убийства. А вы, я полагаю, должны хорошенько поработать со слугами.
Однако по прибытии в «Честнатс» Ханнасайд установил, что Норт отбыл из дома сразу после ленча. Дворецкий не знал, куда собирался хозяин, но, поскольку он уехал в прогулочном автомобиле, вряд ли он направлялся в свой офис в Сити.
Подумав, Ханнасайд попросил отнести визитную карточку миссис Норт. Дворецкий взял ее, но сурово заметил, что выяснит, удобно ли будет хозяйке принять его, и проводил гостя в библиотеку.
Здесь очень скоро к нему присоединилась мисс Дру.
Она вошла с моноклем к левом глазу и сигаретой в длинном янтарном мундштуке.
– Сестра отдыхает. Она сейчас спустится, – известила она. – Зачем она вам понадобилась?
– Это я скажу лично ей, – вежливо ответил он.
– Ладно, обижаться не стану, – усмехнулась она. 1 – Но если речь идет об эпической истории, которую Невил Флетчер обрушил на вашего сержанта, то могу сказать, что вы зря тратите время. Она никуда не ведет.
– Эпической истории? Ах, вы имеете в виду его похождения в вечер дядина убийства? Нет, я пришел по другому поводу.
– Я думала, что это может вас заинтересовать. Я бы не слишком удивилась, если бы вы пришли поговорить со мной.
– Да? А вы имеете отношение к его похождениям?
– На самом деле нет, но Невил, который, как вы могли заметить, достаточно гнусен, в своей простодушной манере сказал сержанту, что у меня были планы вскрыть сейф Эрни Флетчера.
– А у вас их не было?
– Как сказать… и да и нет, – осторожно ответила Салли. – Если бы здесь со мной была моя преступная записная книжка и время все обдумать, полагаю, я бы попыталась. Но из этого дела я вынесла одно весьма ценное соображение: в реальной жизни у человека никогда не бывает времени. Конечно, если бы я писала эту историю, у моей героини по какой-либо правдоподобной причине под руками оказались бы все ингредиенты для того, чтобы изготовить то, что у вас называется суп. Я бы изобразила себя сотрудницей научной лаборатории или что-нибудь вроде того. В жизни же все иначе, и я ничего не могу сделать.
Ханнасайд посмотрел на нее с нескрываемым интересом.
– Стало быть, мистер Флетчер рассказывал правду, а не просто пытался развлечь полицию?
– Вы, по-видимому, достаточно правильно оценили его, – заметила Салли. – В действительности он явился сюда для того, чтобы рассказать Хелен, а) что его дядя убит и б) что ему не удалось получить ее расписки. Естественно, мне это крайне не понравилось. Первым делом, конечно, безумие, что моя сестра рассчитывала на Невила: лучше бы уж обратилась ко мне. Вы поймете меня правильно, если я признаюсь, что всей душой была за то, чтобы добыть из сейфа эти расписки, пока они не попали к вам в руки. К несчастью, у кабинета дежурил полицейский – он и не дал мне развернуться.
– Я вас понимаю, – сказал Ханнасайд. – Но если вы изучали криминологию, вы должны понимать, что, изымая что-то из сейфа убитого человека, вы совершаете преступление.
– Теоретически – да, но практически – нет, – холодно ответила Салли. – Я знаю, что расписки не имеют ни малейшего отношения к убийству. Естественно, вы этого знать не можете; сами взгляните, сколько у вас из-за них мороки! Уж не говоря о пустой трате времени.
– Я уважаю вашу точку зрения, мисс Дру, но, как видите, я не разделяю ее. По-моему, эти расписки могут иметь самое прямое отношение к делу.
– М-да, не хотелось бы вам послушать мои девичьи признания, а? – Она хихикнула. – Ничего, послушайте. Если вы играете с мыслью, что убийца – моя сестра, позвольте вам прямо сказать, что вы заблуждаетесь. Не говоря уже о том очевидном факте, что ей просто пороху не хватит проломить кому-либо череп, – когда в тот вечер она вернулась домой, на ее платье и плаще не было ни следа крови. Я только под гипнозом соглашусь, будто она могла это сделать, нисколько не замаравшись. Разумеется, я не жду, что вы поверите моим словам, потому что я обязана быть на стороне сестры, но вы можете допросить ее горничную, так ведь? Она скажет вам, что ничего из гардероба сестры на прошлой неделе не исчезло и не сдавалось в чистку. – Она помедлила, вытащила окурок из мундштука и погасила его. – Но по-моему, вы Сами не слишком верите, что это сделала она. Вы подозреваете моего зятя, и я не могу вас осудить. Только и в этом случае я могла бы помочь вам. Клянусь вам, он не подозревает о существовании этих расписок. Не сомневаюсь, на ваш слух это должно звучать глуповато, тем не менее это правда. И, на всякий случай, если вы этого до сих пор не поняли, он не думает, что между ней и Эрни Флетчером было что-то нехорошее. – Она остановилась и критически оглядела собеседника. – Я не имею у вас успеха. Почему? Вы мне не верите?
– Я верю, что вы рассказываете мне то, что сами считаете правдой, – ответил он. – Но возможно ведь, что вы не знаете всей правды. Например, если ваш зять – тот человек, которого я разыскиваю, вам должно быть ясно, что он ни в чем не признается, даже вам.
– Это, несомненно, так, – честно согласилась Салли. – Но есть еще одно обстоятельство: мой зять не дурак. Если бы он это сделал, он бы достаточно хорошо скрыл свои следы. – Неожиданно она нахмурилась и стала вставлять новую сигарету в мундштук. – Да, здесь есть загвоздка. Вы полагаете, что он так бы и поступил, если бы в это дело не была замешана Хелен. Может, вы и правы, но на вашем месте я на это не поставила бы.
– Моя работа учит не ставить ни на что, – сказал Ханнасайд.
Он оглянулся, ибо дверь открылась и в комнату вошла Хелен. Хотя вид у нее был усталый и нервный, она спокойно приветствовала его:
– Добрый день. Простите, что заставила ждать. Я лежала.
– Простите, что приходится беспокоить вас, миссис Норт, – ответил он, – но в ваших показаниях есть один или два пункта, к которым мне хотелось бы вернуться.
– Садитесь, пожалуйста! – Она взялась за стул возле камина. – Я не могу рассказать вам ничего нового, но, конечно, отвечу на все ваши вопросы.
Он сел за столик возле нее и положил перед собой записную книжку.
– Я буду полностью откровенен с вами, миссис Норт. Если вы будете знать, какие факты имеются в моем распоряжении, это избавит нас от ненужной траты времени и от недоразумений. Во-первых, я хочу вам сказать, что у меня есть доказательства, что некий мужчина, не имеющий к вам отношения и о существовании которого вы вряд ли слышали, посетил Эрнеста Флетчера в вечер убийства.
Она не сводила с него глаз, полных мучительного беспокойства, но сказала она ровным и тихим голосом:
– Без сомнения, это тот, кого я видела. Продолжайте, пожалуйста.
– Миссис Норт, я прочту вам последовательность событий между 21. 35 и 22. 05, согласно показаниям вашим и того констебля, который обнаружил тело Флетчера. – Он раскрыл записную книжку. – Если я в чем ошибаюсь, остановите меня. Начнем. В 21. 35 вы подошли к саду Трейстоунз «. Вы видели, что из калитки перед вами вышел невысокий толстый человек, который направился к Вейл-авеню.
Она судорожно вцепилась в подлокотники, но когда он остановился и вопросительно поглядел на нее, она спокойно ответила.
– Да, это верно.
– Вы вошли в сад «Грейстоунз», прошли по дорожке и застали Эрнеста Флетчера одного в кабинете.
– Да.
– В 21. 48 после короткой размолвки с Флетчером вы без сопровождения покинули кабинет тем же путем, каким попали в него, и собирались отправиться домой, когда вдруг услыхали приближающиеся шаги. Тогда вы скрылись за кустом в нескольких футах от дорожки.
– Да. Все это я вам уже говорила.
– Минуточку терпения. Вы рассмотрели, что новый посетитель был мужчина среднего роста и телосложения в светлой фетровой шляпе и что в руках у него не было трости; однако вы не узнали его. Она занервничала.
– Он показался мне человеком самой заурядной внешности, но я видела его мельком и было уже практически темно. Касательно его я ни в чем не могу поклясться.
– Пока что оставим его внешность в покое. Этот человек вошел в кабинет через садовую дверь, закрыл ее за собой и оставался там приблизительно до 21. 58. В 21. 58 он вышел из кабинета вместе с Флетчером, который не спеша проводил его до калитки. Как только они оба скрылись за поворотом дорожки, вы вернулись в кабинет и начал искать свои расписки в столе. Вы услышали, что Флетчер возвращается, и вышли из кабинета через дверь в прихожую. Когда вы были в прихожей, напольные часы там начали бить десять. Но я должен сказать вам, миссис Норт, что эти часы отстают на минуту от часов в кабинете, так что на самом деле было 22. 01.
– Я не понимаю…
– Сейчас поймете, ибо я перехожу теперь к показаниям констебля. В 22. 02 с перекрестка Мейпл-гроува и Вейл-авеню он заметил человека, который вышел из садовой калитки «Грейстоунз» и направился к Арден-рейд. Это показалось ему подозрительным, он направился по Мейгш-гроуву, вошел через калитку в сад «Грейстоунз» и пошел по дорожке к дверям в кабинет. Там он обнаружил тело Эрнеста Флетчера с проломленной головой. Тогда было 22. 05, миссис Норт.
– Я ничего не понимаю, – сказала она упавшим голосом.
– Если вы хорошенько подумаете, то поймете, – заверил он ее. – Если верить вашим показаниям, Флетчер был жив в 22. 01.
– Да, – неуверенно произнесла она. – Да, конечно.
– И тем не менее в 22. 02 констебль видел, что из калитки выходит незнакомый человек; в 22. 02 Флетчер был уже мертв и рядом с ним не было ни следа убийцы.
– Вы хотите сказать, что этого не могло произойти?
– Сами подумайте, миссис Норт. Если вы говорите, что человек, которого вы видели, ушел в 21. 58, кого же видел констебль?
– Откуда мне знать?
– Можете ли вы как-нибудь объяснить его присутствие в саду?
– Нет, конечно же не могу. Разве что он убил Эрни.
– Менее чем за минуту?
Она уставилась на него, ничего не понимая.
– Думаю, что это невозможно. Не знаю. Вы… вы обвиняете меня в убийстве Эрни Флетчера?
– Нет, миссис Норт. Но я полагаю, что в ваших показаниях есть ложь.
– Это неправда! Я действительно видела, как Эрни» проводил этого человека к калитке! Если в саду был кто-то еще, мне это неизвестно. Вы не имеете права говорить, что в моих показаниях – ложь! Зачем она мне?
– Если на самом деле вы, миссис Норт, узнали вошедшего в сад человека, это само по себе» весьма основательная причина для появления лжи в ваших показаниях.
Рука Салли опустилась и сжала плечо сестры.
– Тихо! Ты не обязана отвечать.
– Но я не узнала! Я сказала вам правду! Я ничего не знаю о втором человеке, и, поскольку перед бегством в прихожую я слышала, как Эрни насвистывал, я полагаю, он был жив в 22. 01. Вы хотите, чтобы я сказала, что он не провожал этого человека, но это вам не удастся! Он провожал!
– Довольно! – сказала Салли. Она посмотрела на Ханнасайда. – Я полагаю, прежде чем отвечать на вопросы, моя сестра имеет право повидать своего адвоката. Пока что больше она ничего не скажет. Вы слышали ее показания: если они не согласуются с показаниями вашего констебля, то это забота ваша, а не ее.
Она проговорила это с вызовом, Ханнасайд же ответил ей, нимало не повышая тона:
– Разумеется, прежде чем отвечать на мои вопросы, ей можно посоветоваться с адвокатом. Это было бы только разумно. Но, может быть, она будет так любезна и скажет мне, где найти мистера Джона Норта!
– Я не знаю! – резко сказала Хелен. – Он не сказал мне, куда он поехал. Единственное, что я могу вам сказать, это что он не будет к ужину и может вернуться поздно.
– Благодарю вас, – сказал Ханнасайд, поднимаясь. – Тогда я больше вас не задерживаю, миссис Норт.
Хелен потянулась к звонку, но Салли резко сказала:
– Я его провожу. – Она подошла к двери и раскрыла ее.
Когда она вернулась в библиотеку, сестра ее расхаживала взад-вперед, комкая носовой платок. Салли хмуро взглянула на нее и спросила:
– Что скажешь теперь?
– Что мне делать?
– Откуда я знаю? Ты не собираешься рассказать мне всю правду?
– То, что я уже сказала, – правда, и я от нее ни за что не отступлюсь – произнесла Хелен, выдерживая взгляд Салли.
– Ладно, – сказала Салли, помолчав. – Вряд ли я могу осуждать тебя.