Проходя через холл, Фейт заметила, что у главного входа стоит взятый напрокат автомобиль, на котором приехал Финис. Удивившись столь неожиданному визиту, она не стала размышлять о его причинах. Пульсирующая боль в висках сковывала железным обручем голову. Кожа на лбу натянулась, онемела, и, поднимаясь по лестнице, Фейт провела по нему рукой, пытаясь облегчить боль. Придя к себе, она села у окна, сложив на коленях руки и чуть постукивая по ним кончиками пальцев. Перед глазами у нее все еще стояла картина ссоры Пенхаллоу с Чармин, их резкие голоса и побелевшее от ужаса лицо Клэя. Фейт вспомнила, как дрожали его руки, когда он ставил на стол чашку, и ее внезапно пронзила мысль, что им нельзя оставаться в Тревеллине. Клэй бросил на нее умоляющий взгляд, который заставил ее вспомнить, как в детстве он искал у нее защиты. Несмотря на свою показную высокомерность и независимость, он все еще остается ребенком, пребывающим в наивной уверенности, что мать может защитить его от любых неприятностей и угроз. Материнская любовь всегда придавала Фейт силы, и она бесстрашно бросалась на защиту сына, когда тот страдал от нападок братьев или самого Пенхаллоу. И сейчас она просто обязана пойти ради него на все.

Фейт стала намечать план действий. Сначала решила, что им надо как можно скорее бежать из Тревеллина, и даже принялась обдумывать детали побега. Но вспомнила, что денег у нее нет и к тому же Клэй несовершеннолетний, а это означает, что Пенхаллоу вернет его через суд. Вряд ли им удастся спрятаться от него – он выследит их просто из охотничьего азарта.

Фейт сидела, уставившись в одну точку и нервно перебирая пальцами. Она мучительно искала путь к спасению. Но каждый вариант неизбежно возвращал ее к огромной расписной кровати, на которой возлежал Пенхаллоу, сотрясаясь от смеха над ее жалкими попытками ускользнуть от него.

Эта картина была столь яркой, что лишила ее сил сопротивляться. Все планы обречены на провал – Пенхаллоу с легкостью разрушит любые замыслы. Он всегда внушал Фейт страх, теперь же приобрел в ее воображении поистине сатанинский облик.

Голова раскалывалась от боли, Фейт была настолько измождена бессонницей, что в последнее время была вынуждена увеличить дозу веронала до тридцати капель. На днях она послала Лавди в Лискерд, чтобы та купила в аптеке еще один пузырек. Лавди слабо запротестовала, пытаясь убедить хозяйку не травить себя, а лучше обратиться к доктору Рейму, который моложе Лифтона и, как утверждают, очень опытный врач. Но Фейт отказалась, отчасти по причине ее вероломного намерения женить на себе Барта, но больше из-за того, что недолюбливала доктора Рейма и была уверена, что без снотворного ей не обойтись. В общем, рядом со старым пузырьком на полке появился новый. Взглянув на него, Фейт похвалила себя за предусмотрительность: если головная боль не утихнет, придется вскрыть его сегодня же ночью. Если бы не Клэй, она с удовольствием вылила бы его целиком в стакан и одним залпом покончила со своими мучениями.

Эта идея, которую Фейт поначалу не рассматривала всерьез, вдруг приобрела иной смысл. Она посмотрела на пузырек, и сердце сильно заколотилось. Никто никогда не узнает. Мысль, прокравшись в ее мозг, прочно засела в нем. Доктор Лифтон сказал, что Пенхаллоу при подобной нагрузке долго не протянет. Поэтому он вряд ли удивится, если тот неожиданно умрет, поскольку не раз предупреждал о последствиях столь неразумного поведения больного. Все, несомненно, заметили, что в последние недели Адам сильно сдал, а при таких излишествах дальше будет только хуже. И хотя Клара и остальные утверждают, будто он переживет любого, несмотря на свой губительный образ жизни, им придется признать, что они ошибались.

Фейт придумала способ, который поможет ей приблизить кончину Пенхаллоу. Странно, что это не пришло ей в голову раньше. Адам не будет страдать и даже не узнает, что выпил лекарство, ведь когда он в подпитии, а это случается с ним практически ежедневно, то заглатывает виски залпом. А раз он ничего не почувствует, значит, и винить ей себя не за что. Фейт не раз слышала, как муж проклинал свое теперешнее существование, утверждая, что лучше умереть, чем жить развалиной. Она не принимала его высказывания за чистую монету, однако они могли сгодиться для оправдания ее поступка.

В общем, все сходилось на том, что иного выхода у нее нет.

Вечером, когда из комнаты Пенхаллоу уносили подносы с напитками, Рубен вынимал из шкафа и ставил рядом с кроватью графин с виски. Он старался наливать туда меньше, чтобы ограничить неуемные аппетиты хозяина. Утром графин всегда был пустым, и можно не опасаться, что кто-то выпьет подмешанное в виски снадобье. Пенхаллоу никогда не угощал других из своего личного запаса и начинал прикладываться к графину, лишь оставшись один.

Сегодня он решил выйти к столу. За ужином обязательно объестся и напьется, придет в возбуждение и окончательно измотает себя, как обычно бывает с ним на подобного рода пиршествах. И никто не удивится, если после возлияний утром его найдут мертвым!

Фейт знала, что Марта, воспользовавшись отсутствием хозяина, навела в его спальне порядок: подмела пол, вытерла пыль и убрала кровать. И теперь вряд ли кто-нибудь зайдет к Пенхаллоу до его возвращения. Ей остается только зайти туда, когда в этой части дома никого не будет. Перед ужином, когда семья соберется в Желтой гостиной, чтобы выпить хереса, а Рубен и Джимми будут накрывать стол в столовой, Фейт незаметно спустится по задней лестнице в небольшой холл, куда выходит спальня Пенхаллоу. Все, что ей нужно сделать, чтобы освободить себя и других, – подойти к угловому шкафу и, открыв его, вылить в графин содержимое маленького пузырька. Какое же это преступление? Проблемы, нависшие над семейством Пенхаллоу, решатся одним движением руки. Невыносимому гнету будет положен конец, и в Тревеллине воцарятся мир и благополучие.

Фейт глубоко вздохнула. Она успокоилась и обрела способность трезво мыслить. Даже голова перестала болеть, оставив ощущение легкой прострации, как после наркотика. Взглянув на каминные часы, Фейт начала переодеваться к ужину.

Она решила, что если встретит кого-нибудь по дороге в спальню Пенхаллоу или услышит, что там кто-то есть, это будет знаком, что следует отказаться от задуманного. Однако она была так уверена в своей миссии, что и мысли не допускала, что кто-нибудь ей помешает.

Когда она вышла из своей комнаты, никого поблизости не оказалось. Из холла доносились голоса близнецов, в ванной напевала Чармин. Широкий коридор в задней части дома с его окнами-амбразурами тоже пустовал. Двери в комнаты близнецов были открыты, перед спальней Конрада стояли ботинки, выставленные для чистки, у Барта по полу была разбросана одежда. Коридор вел в небольшой холл, такой же, как и на первом этаже. Здесь располагались спальни Юджина и Обри. Обри находился внизу, но из комнаты Юджина доносились приглушенные голоса. Фейт тихо спустилась вниз, пряча пузырек в носовом платке. Дверь в сад была открыта, и оттуда тянуло запахом лаванды; на коврике, положив голову на лапы, лежал любимый сеттер Барта. Подняв уши, он проводил Фейт взглядом, но даже не поднял головы – ко всем, кроме хозяина, пес не испытывал интереса. Двустворчатая дверь в спальню Пенхаллоу была открыта, как бы приглашая Фейт зайти. Из холла было видно, как в лучах заходящего солнца сверкает и переливается пестрое лоскутное одеяло. Фейт решительно вошла и приблизилась к угловому шкафу. Внутри на серебряном подносе стоял графин со стаканом и сифоном. Как она и ожидала, виски там было совсем немного. Вынув резную пробку, Фейт быстро вылила веронал в графин. За спиной раздался тихий шорох, заставивший ее вздрогнуть и обернуться. Но это был всего лишь кот Вельзевул. Проснувшись, он стал сладко потягиваться в кресле. Фейт закрыла графин и поставила в шкаф. Кот сел и стал вылизывать шерсть. Когда она проходила мимо, он застыл, подняв лапу, и пристально оглядел незваную гостью. Фейт терпеть не могла кошек, тем более что кот этот смотрел так, словно знал, зачем она приходила. Она вышла из комнаты и стала подниматься по лестнице под равнодушным взглядом лежащего сеттера.

Юджин и Вивьен разговаривали у себя в комнате, а Чармин насвистывала арию из «Богемы». Вернувшись в спальню, Фейт поставила пустой пузырек из-под веронала на полку рядом с другими флакончиками и баночками. Она ощущала странное спокойствие, будто не совершила ничего предосудительного. Опасаясь, что после общения с родственниками головная боль к ней вернется, Фейт на всякий случай проглотила пару таблеток аспирина и спустилась в Желтую гостиную.

Там никто не обратил внимания на ее приход, и она тихо села у открытого окна. Барт, стоявший у столика с напитками, приглашающим жестом поднял графин с хересом:

– Фейт?

Но она покачала головой. Все пили из разномастной посуды, поскольку стаканы для хереса имели обыкновение часто биться и их нечем было заменить. Пенхаллоу и Кларе достались стаканы из старого набора, Конрад довольствовался тонким бокалом из цветного чешского стекла, а Барт пил из маленького клубного бокальчика. Фейт подумала, что когда они с Клэем поселятся в Лондоне, посуда у них будет подобрана безукоризненно.

Визит Финиса привел Пенхаллоу в благодушное настроение. Даже появление Обри в красно-коричневом бархатном пиджаке вызвало у него лишь саркастический смешок. Он заявил, что уже давно не чувствовал себя таким бодрым. Заметив, что Барт смотрит на него исподлобья, добавил, что умрет на собственных ногах или по крайней мере в кресле. Наступило время ужинать, и Адам приказал подкатить свое кресло к торцу стола, где обычно сидел Рэймонд, добродушно заявив ему, что отца пока еще рано списывать со счетов. Тот молча сел между Чармин и Юджином. Братья решили, что застывшее выражение его лица объясняется досадой на отца, сместившего сына с главного места за столом, и радовались, что с него немного сбили спесь. Но Рэймонда занимало другое – он вспоминал неприятный разговор, произошедший после чая в Желтой гостиной.

Не слишком надеясь на лучшее, он все-таки пошел поговорить с Финисом. Тот встретил его откровенно ненавидящим взглядом. Испугавшись, что грехи ее молодости выплыли наружу, Делия бросилась искать защиты у брата, признавшись в том, о чем Финис догадывался уже сорок лет, но предпочитал молчать. Теперь он был в ярости из-за того, что Пенхаллоу грубо разорвал завесу, прикрывавшую семейную тайну, внеся смятение в его размеренную жизнь. Рэймонда он винил не меньше отца.

– Привет, Рэймонд! – воскликнул Пенхаллоу. – Вот видишь, твой дядя сорок лет, как страус, прятал голову в песок, а ты заставил его понервничать! Зачем тебя, дурака, понесло к Делии?

– Чтобы выяснить правду.

Адам усмехнулся.

– Какой у меня непочтительный сын! Не верит собственному отцу! Я же тебе говорил, что Делия глупа и не умеет держать язык за зубами. Мог бы и догадаться, что она немедленно помчится к братцу и выложит ему то, о чем он предпочел бы не знать.

Он переключился на своего гостя, смерив его оценивающим взглядом.

– Ты ведь с самого начала это знал, Фин? Ах ты, старая лиса! Просто у тебя духу не хватило разобраться со мной! В вашей семейке был только один настоящий человек – моя Рейчел!

Финис облизнул губы. В его глазах мелькала неприязнь, которую он столько лет скрывал, однако страх перед скандалом был сильнее, и он постарался сдержаться. Тщательно подбирая слова, Финис осторожно произнес:

– Думаю, сейчас нам не следует выдвигать взаимные обвинения, мой дорогой Пенхаллоу. Я пришел, чтобы узнать, зачем тебе понадобилось делать подобное признание… несчастной жертве твоего необдуманного поведения, о котором я бы предпочел не распространяться?

– Это он о тебе, Рэймонд, – пояснил Адам.

– Он ждет ответа, – сказал сын. – И я тоже.

Пенхаллоу задрожал в приступе беззвучного смеха.

– Да позабавиться захотелось. Просто так, без всякой цели.

– Я хотел бы получить от тебя гарантии, что все останется между нами, – проговорил Финис.

– Ты их не получишь, – беспечно ответил Пенхаллоу.

В голосе Финиса прозвучали истерические нотки:

– А ты подумал, каковы будут последствия для моей сестры, если некрасивая история выплывет наружу?

– Ты хочешь сказать, для твоей собственной персоны. Чихать тебе на ее переживания! Главное, сохранить свой драгоценный покой и респектабельность. Теперь придется растрясти жирок!

– А как насчет меня? – мрачно вмешался Рэймонд.

Отец презрительно посмотрел на него.

– А ты подожми хвост! Будешь вести себя скромнее, тогда, может, и промолчу.

Рэймонд с ужасом представил свое будущее под каблуком у Пенхаллоу.

– Я полагаю, что женщина, жившая в услужении у моего отца и впоследствии ставшая няней твоих детей, тоже осведомлена об этом деле, – продолжил Финис. – И настаиваю, чтобы были приняты меры, гарантирующие ее молчание.

– Ты настаиваешь? – процедил сквозь зубы Пенхаллоу, моментально приходя в ярость. – Что ты о себе вообразил, Финис? Это мое пастбище, и только я могу настаивать в Тревеллине! Желаешь подкупить Марту? Предложить ей жирный куш? Или ты будешь настаивать, чтобы это сделал я? Старый скупердяй! Ну так вот: я этого делать не собираюсь, а ты можешь попробовать, не возражаю! Представляю, как она расцарапает твою постную физиономию!

– Раз ты так хорошо знаком с ее характером, что рискуешь полагаться на ее преданность, мне остается лишь восхищаться твоей осведомленностью, – с достоинством произнес Финис. – Но должен заметить…

– И не только с характером, так что можешь восхищаться вдвойне! – бесцеремонно перебил его Пенхаллоу.

Финису пришлось проглотить и это. Но Рэймонд не стал дожидаться конца разговора и вышел из комнаты, сообразив, что они с Финисом играют роль шутов, развлекающих отца.

Сейчас, видя, как веселится Пенхаллоу, он понял, что тому удалось сильно огорчить Финиса. Он открыто наслаждался своей властью, под которую попали новые жертвы, и был готов злоупотреблять ею самым безжалостным образом, поскольку объявил, что брат и сестра Оттери почтят своим присутствием завтрашнее торжество.

– Это ваш праздник, сэр, – сказал Юджин тоном, не оставлявшим сомнений относительно его мнения на сей счет.

– А кто придет? – поинтересовался Конрад. – Позови старушку Венгрин и устрой нам цирк!

– Будь я проклят, если она не явится! – весело пообещал Пенхаллоу. – Фейт, девочка моя, проследи за этим!

Фейт спокойно ужинала, защищенная броней уверенности, что избавилась от завтрашнего кошмара. Подняв голову, она тихо произнесла:

– Хорошо, Адам.

Их с мужем разделял только стол, но ей казалось, что он уже далеко.

Рубен, с явным неодобрением наблюдавший, как хозяин набросился на омара, не выдержал и строго заметил, что ракообразные способны причинить такой вред желудку, что завтрашнее торжество придется отложить.

В ответ Пенхаллоу лишь обозвал его старым чертом, сующимся не в свое дело, после чего потребовал вторую порцию омара. Далее он во всеуслышание объявил, что утром послал Обри с чеком в Бодмин, причем единственной целью этого сообщения было привести Рэймонда в ярость.

– Ударился в галоп, отец? – усмехнулся Барт. – Помнится, ты недавно уже брал кругленькую сумму.

– А тебе какое дело, сколько я беру? Если начнете вякать, отдам все три сотни Обри, чтобы заплатил долги!

– Господи! – ахнул Конрад. – Ты снял сразу триста фунтов?

– Надеюсь, что вы все-таки будете вякать, потому что тогда денежки достанутся мне, – елейным голосом произнес Обри.

– Не дождешься! – бросил Конрад.

– Хочется надеяться, ты действительно так богат, как тебе кажется, отец, – заметила Чармин. – Хотя лично я сомневаюсь.

Пенхаллоу подал знак Рубену, чтобы тот наполнил его стакан, и повернулся к Рэймонду:

– Эй, сынок! Ты же вечно лезешь ко мне с критикой. А сейчас язык проглотил?

– Ты прекрасно знаешь мое мнение, – ответил Рэймонд.

– А я вот не забыл, как ты меня критиковал! С ножом у горла! Да, ну и денек сегодня выдался! Клара, старушка моя, за твое здоровье!

Подняв голову, Рэймонд заметил, что Джимми, помогавший Рубену, украдкой наблюдает за ним. Он напрягся, вспомнив, что сегодня утром именно Джимми ворвался в комнату и оттащил его от отца, появившись с быстротой, свидетельствующей о том, что он подслушивал под дверью. Рэймонд ответил на этот взгляд с такой ненавистью, что Джимми изменился в лице. Кровь бросилась Рэймонду в голову: он знает!

За столом велись оживленные беседы, и никто не заметил этой молчаливой интермедии. Неразговорчивость Рэймонда тоже не вызвала удивления: присутствующие решили, что у него очередной приступ хандры. Когда Барт обратился к нему с каким-то вопросом, тот уже полностью владел собой и сумел ответить с невозмутимостью, изумившей его самого.

Выпив несколько стаканов бургундского, Пенхаллоу очень оживился и, когда дамы вышли из-за стола, приказал Рубену достать из погреба пару бутылок портвейна 1896 года.

– Можно подумать, что у вас сегодня день рождения, – недовольно заметил тот.

– Еще не хватало, чтобы я поил таким нектаром Венгринов и Оттери! Давай пошевеливайся! Стаканчик портвейна пойдет мне на пользу.

– Но только не вашей подагре, – проворчал Рубен и пошел за вином.

Нагрузившись портвейном, Пенхаллоу пришел в состояние буйной эйфории, которой так боялась его жена, и велел отвезти его в Длинную гостиную, где сидели дамы. Он уже плохо соображал и ослабил контроль за присутствующими. Воспользовавшись этим, Клэй и Барт незаметно улизнули. Клэй двинулся в бильярдную, чтобы в мрачном одиночестве погонять шары, а Барт отправился в классную комнату на тайное свидание с Лавди. Однако когда Пенхаллоу наконец угомонился и собрался идти спать, выяснилось, что Джимми исчез в неизвестном направлении. Старик потребовал, чтобы в спальню его сопроводили Рубен и Барт, и только тогда заметил отсутствие последнего. Конрад, который, несмотря на свою ревность к Лавди, скорее дал бы разорвать себя на куски, чем выдал брата, немедленно сообщил, что тот разбирается со счетами в конторе у Рэймонда, и вызвался привести его. А Рубен попытался отвлечь внимание хозяина, сообщив, что сыт по горло разгильдяйством Джимми. Парень все время норовит смотаться в деревню. Пенхаллоу сразу забыл про Барта, возразив, что бедняжка Джимми тоже имеет право немного развлечься, тем более что он единственный из всех его отпрысков, кто хоть немного заботится о старом отце.

– Опрометчивое утверждение, – тихо проговорил Юджин. – Если принять во внимание факт, что сей ублюдок исправно уклоняется от своих обязанностей всякий раз, когда в нем заговорит похоть.

– Да вы просто злитесь на Джимми! – крикнул Пенхаллоу. – Боитесь, что я все оставлю ему!

Юджин поморщился, но появление Конрада и Барта помешало ему ответить.

Барт выглядел возбужденным – Конрад застал его распростертым в кресле с Лавди на коленях и бесцеремонно прервал эту идиллию, едко заявив, что ему придется проводить отца в спальню. Барт в ярости вскочил, и от драки его удержала только Лавди, указавшая ему на опрометчивость подобного поведения – если он заставит отца ждать, это лишь натолкнет его на лишние подозрения.

– Где тебя черти носили? – набросился на него Пенхаллоу. – Можешь не врать, я и так знаю, чем ты там занимался!

– Тогда зачем спрашиваешь? – огрызнулся Барт. – Чего ты хочешь? А где Джимми?

– Мог бы и догадаться! – отозвался Юджин. – Развлекается в деревне. В отличие от других, которые делают это, не выходя из дома.

– Заткнись! – процедил Конрад.

Юджин сладко улыбнулся.

– Какая трогательная преданность любимому братику.

Барт с угрожающим видом шагнул к креслу Юджина, но его перехватил Рэймонд. Он выразительно посмотрел на него, указав на дверь. Чуть поколебавшись, Барт пожал плечами и выкатил отца из комнаты. Рубен последовал за ними.

– Подумать только, что сегодняшний вечер – это только прогон завтрашнего спектакля, – сказал Обри, растягиваясь на диване. – Наш папаша становится совершенно невыносим.