Убийство в Эшли-Грин

Хейер Джорджетт

Поздно вечером во время дежурства констебль обнаруживает тело местного богача Верекера, заколотого ножом. Но кто мог совершить жестокое преступление в патриархальной деревушке Эшли-Грин? Взбалмошная светская львица – сестра Верекера? Или брат – художник, остро нуждавшийся в деньгах? Или жених сестры, который боялся, что Верекер узнает о его растратах?

Суперинтендант полиции, которому поручено расследование, подозревает их всех…

 

© Georgette Rougier, 1935, 1936

© Школа перевода В. Баканова, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

 

Глава первая

Уже перевалило за полночь, и жители теснившихся вокруг треугольного сквера коттеджей давно спали. Ни в одном окне не горел свет, но в сапфировом небе сияла полная луна, заливая деревню бледным, холодным, словно блеск стали, светом. Деревья и дома отбрасывали причудливые, черные, как сажа, тени. В лунном свете все четко вырисовывалось, но было лишено красок дня, поэтому даже насосы на заправочной станции выглядели необычно.

Рядом со сквером стояла машина, фары ее отбрасывали два золотистых луча, мотор негромко работал. Одна дверца была распахнута. В тени громадного вяза возле автомобиля что-то зашевелилось, на лунный свет вышел человек, взглянул в одну сторону, потом в другую, словно боясь увидеть кого-то. После секундного колебания он быстро сел в машину и стал ее разворачивать, слегка заскрежетав шестернями. Бросив взгляд в сторону вяза на что-то, едва различимое в тени, водитель наконец развернулся и поехал в сторону Лондона. Шум мотора постепенно затих вдали, где-то поблизости тявкнула собака, и вновь наступила тишина.

По мере того как луна проплывала по небу, тень вяза укорачивалась, мертвенный свет, казалось, забирался под ветви и вскоре упал на ноги в лакированных штиблетах, неподвижно торчавшие из отверстий колодок. Когда лунный свет подобрался поближе, стала видна белая рубашка.

Примерно час спустя из-за пивной «Королевская голова» появился велосипедист. Констебль Диккенсон возвращался домой после ночного патрулирования. Теперь луна освещала колодки полностью. Посаженный в них джентльмен в вечернем костюме, очевидно, спал, тело его клонилось вперед, голова свешивалась на грудь. Вертя педали, констебль Диккенсон негромко насвистывал, но свист внезапно прекратился, переднее колесо велосипеда завиляло. Колодки представляли собой достопримечательность деревни Эшли-Грин, однако Диккенсон не мог припомнить, чтобы видел в них кого-нибудь. Зрелище удивило его. Напился вдрызг, подумал он. Приятель, похоже, ты стал жертвой чьей-то шутки.

Диккенсон слез с велосипеда, повел его за руль по траве и бережно прислонил к вязу. Человек на скамье не шевелился.

– Ну-ну, сэр, проснитесь! – мягко, но укоризненно сказал констебль. – Нельзя же проводить здесь ночь! – Он взял сидевшего за плечо и слегка потряс. – Пойдемте, сэр, право же, дома вам будет лучше.

Ответа не последовало, Диккенсон потряс сильнее, а затем обхватил человека за плечи, чтобы поднять его. Ответа снова не было, но лежавшая на коленях рука сползла и безвольно повисла, задев кистью брюки констебля. Констебль наклонился, посмотрел в опущенное лицо и полез в карман за фонариком. Вспыхнул свет, и Диккенсон поспешно отпрянул. Потревоженный возней человек повалился набок, ноги его оставались в колодках.

– Господи, – прошептал констебль Диккенсон, во рту у него мгновенно пересохло. – О господи!

Ему не хотелось снова дотрагиваться до этого человека, даже приближаться к нему, потому что руки испачкались в чем-то липком, и к тому же он еще ни разу не имел дела с покойниками.

Констебль нагнулся и вытер руки о траву, упрекая себя в бесхарактерности. Но он не ожидал ничего подобного, и в желудке у него заурчало. К горлу подступила тошнота, внутренности, казалось, подскочили к грудной клетке. Отрывисто дыша, Диккенсон снова подошел к сидевшему, осветил его фонариком и очень робко коснулся вялой руки. Рука была не холодной и влажной, как пишут об этом в книгах, а просто чуть теплой. Он предпочел бы, чтобы она была ледяной, хотя не сознавал этого. Легкая теплота почему-то казалась отвратительной.

Диккенсон взял себя в руки. Нужно было не предаваться фантазиям, а принимать решение, как поступить. Этот человек определенно был мертв. Стоять над трупом не имело смысла: лучше как можно быстрее связаться с полицейским участком в Хенборо. Констебль вывел велосипед на дорогу, оседлал его и быстро поехал к другой стороне сквера, к коттеджу с нарядными муслиновыми шторами на окнах и аккуратными клумбами возле входной двери.

Он вошел в дом и направился к телефону, стараясь ступать бесшумно, чтобы спавшая наверху жена не проснулась и не позвала его. Тогда ему пришлось бы первым делом, уступая ее требованиям, рассказывать о том, что случилось.

Диккенсон поднял телефонную трубку, размышляя, правильно ли он поступил, оставив труп посреди деревни. Почему-то ему это казалось непорядочным.

Ответил дежурный сержант. Диккенсон удивился твердости своего голоса, так как был слегка потрясен, и не без причины. Он как можно бесстрастнее рассказал о своей находке, и сержант, отнюдь не такой флегматичный, произнес сперва: «Что?», потом: «В колодках?» и наконец: «Слушай, ты уверен, что он мертв?»

Констебль Диккенсон был совершенно уверен. Сержант, услышав о крови и о ране в спине, прекратил недоверчивые восклицания и кратко распорядился:

– Хорошо. Отправляйся туда и никого не подпускай к телу. Инспектор в ближайшее время будет там с санитарной машиной.

– Погодите минутку, сержант, – сказал констебль, стремившийся выложить все сведения, какими располагал. – Это не случайный человек. Я смог опознать его – это мистер Верекер.

– Кто-кто? – спросил сержант.

– Верекер. Джентльмен из Лондона, купивший коттедж «Риверсайд». Знаете, он приезжал на выходные.

– А! Не местный.

– Строго говоря – да, – согласился констебль. – Только я не могу понять, как он оказался в колодках в такое позднее время, да к тому же в вечернем костюме.

– Ладно, возвращайся туда и следи за порядком до приезда инспектора, – сказал сержант и повесил трубку.

Констебль Диккенсон услышал щелчок и огорчился, потому что теперь, успев оправиться от изумления, обнаружил несколько странностей в этом убийстве и хотел поговорить о них с сержантом. Но ему оставалось только выполнять приказ, поэтому он повесил трубку на рычаг и на цыпочках вышел из дома к велосипеду, приставленному к железной изгороди.

Когда констебль вернулся к колодкам, покойный лежал в том же положении. Судя по всему, за время отсутствия Диккенсона там никто не появлялся. Осмотрев с помощью фонарика землю в надежде обнаружить какую-нибудь улику или след ноги, Диккенсон прислонился к дереву и в ожидании инспектора стал пытаться разрешить эту проблему сам.

Вскоре Диккенсон услышал вдали шум машины, через несколько минут она остановилась возле сквера, инспектор Джерролд проворно выскочил из нее, повернулся и протянул руку полному человеку, в котором констебль узнал доктора Хоука, полицейского врача.

– Так, – бодро заговорил инспектор. – Диккенсон, где труп? О!.. А!

Он подошел к скамье и навел на тело луч фонарика.

– Доктор, судя по его виду, вам тут делать нечего. Хилл, посвети сюда фарами. Угу, теперь видно лучше. Все было так, когда ты обнаружил его, верно?

– Нет, сэр, не совсем. Он сидел – правда, клонился вперед, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. Я подумал, что он спит. Он был в вечернем костюме, и ноги его были в колодках. Я подумал, что он выпил лишнего, подошел, взял его за плечо и слегка потряс, чтобы разбудить. Встряхивал я его дважды, а потом заметил в нем что-то странное, почувствовал, что моя ладонь стала мокрой, липкой, я посветил на него фонариком – и тут, конечно, увидел, что он мертвый. Из-за того, что я его тормошил, он повалился набок и с тех пор лежит в этой позе.

Инспектор кивнул и посмотрел на врача, опустившегося на колени возле трупа.

– Сержант Хэмлин говорит, ты опознал его. Кто он? Лицо его мне как будто незнакомо.

– Может быть, сэр. Это мистер Верекер, владелец коттеджа «Риверсайд».

– А! – с легкой ухмылкой произнес инспектор. – Один из приезжающих на выходные. Доктор, там есть что-то странное?

– Мне, естественно, придется делать вскрытие, – пробурчал врач, грузно поднимаясь с колен. – Но, похоже, простой случай. Ножевая рана чуть пониже левой лопатки. Смерть, видимо, наступила мгновенно.

Инспектор немного понаблюдал, как он осматривает тело, потом спросил:

– Составили мнение о времени убийства, сэр?

– Примерно от двух до четырех часов назад, – ответил врач и выпрямился. – Пока ничего больше сказать не могу.

Инспектор повернулся к констеблю Диккенсону:

– Помнишь, в какой позе находился труп, когда ты его обнаружил?

– Да, сэр.

– Отлично. Верни его, насколько получится, в прежнее положение. Томпсон, у тебя магниевая вспышка готова?

Констебль Диккенсон, не колеблясь, подошел к трупу, придал ему изначальное положение, старательно положив руку покойника на его окоченевшие ноги. Инспектор молча наблюдал за ним и, когда констебль наконец отошел, сделал знак фотографу.

К тому времени, когда фотограф покончил со своим делом, подъехала полицейская санитарная машина, и в окнах одного из соседних коттеджей вспыхнул свет. Инспектор бросил на них резкий взгляд и отрывисто сказал:

– Порядок. Можете его уносить. Осторожно касайтесь крышки! Может, там есть отпечатки пальцев.

Крышку колодок сняли, тело подняли и понесли к машине. В этот момент открылось освещенное окно, оттуда высунулась взъерошенная голова. Послышался возмущенно-выжидательный вопрос:

– Что там такое? Автокатастрофа? Кто-нибудь пострадал?

– Пустяковое столкновение, миссис Дьюк, – ответил констебль Диккенсон. – Не стоит волноваться.

Голова убралась, но голос, видимо, услышал сосед по имени Хорес и быстро поднялся, потому что снаружи были полицейские, санитарная машина и все такое прочее.

– Насколько я знаю эту деревню, через десять минут здесь будет толпа зевак, – сказал с легкой мрачной усмешкой инспектор. – Так, ребята, в морг. А теперь, Диккенсон, расскажи нам, что можешь. В какое время ты обнаружил труп?

– Наверное, сэр, без десяти два. Было ровно два, когда я звонил в участок. Я возвращался с патрулирования.

– Ты никого здесь не видел? Машины не было? Слышал что-нибудь?

– Нет, сэр. Ничего.

– Этот человек – как там его, Верекер – жил в коттедже «Риверсайд»?

– Насколько я знаю, нет, сэр. Как правило, он не бывал там по будням. Была суббота, должно быть, он направлялся туда. Миссис Битон должна знать, был ли он в коттедже. Она приходит и готовит все к его приезду.

– Она живет не в коттедже?

– Нет, сэр, на Пеннифартинг-роу, в двух минутах ходьбы. Миссис Битон делает там уборку, приносит молоко, яйца и прочее, когда приезжает хозяин. Говорила мне, что по субботам он часто появляется поздно. Иногда он приезжал со слугой, но большей частью один. – Констебль умолк и поправился: – Говоря «один», я имел в виду, что зачастую слугу он с собой не берет.

– К чему ты это говоришь? – спросил врач.

– Знаете, сэр, он иногда приезжает с друзьями. – Диккенсон негромко кашлянул. – Как я слышал, чаще всего с женщинами.

– С женой? С сестрой? – спросил инспектор.

– Нет-нет, сэр! Ничего подобного, – ответил шокированный констебль.

– А, вот с какими женщинами! – произнес инспектор. – Утром нужно будет первым делом заглянуть в коттедж «Риверсайд», посмотреть, не окажется ли там чего-то. Здесь ничего нет. Земля сухая, следов ног не осталось. Пойдемте, доктор, если вы готовы. Диккенсон, свой рапорт подашь завтра, понятно? Сейчас можешь идти спать.

Он пошел вместе с врачом к машине. Констебль Диккенсон услышал его сухой голос:

– По-моему, это дело для Скотленд-Ярда. Для Лондона. Никакого отношения к нам не имеет. И простое – если они смогут найти женщину.

– Конечно, – согласился врач, подавив зевок. – Если только с ним была женщина.

 

Глава вторая

На следующее утро инспектор Джерролд нанес очень ранний визит начальнику полиции и застал его за завтраком. Он извинился за беспокойство, но полковник жестом пригласил его сесть и сказал:

– Не нужно извинений. Что вас беспокоит? Что-нибудь серьезное?

– Очень серьезное, сэр. В час пятьдесят прошлой ночью в Эшли-Грин обнаружен заколотый ножом человек.

– Господи! Неужели! Кто он?

– Джентльмен по имени Арнольд Верекер, сэр, владелец коттеджа «Риверсайд».

– Ну и ну! – воскликнул полковник, ставя кофейную чашку. – Кто это его? Есть какие-то соображения?

– Нет, сэр. Пока никаких улик нет. Тело обнаружил констебль Диккенсон – оно было в колодках.

– В чем, в чем?

– Странно слышать, правда, сэр? Но факт остается фактом.

– Человека посадили в колодки, а потом закололи?

– Трудно сказать, сэр. Видите ли, крови немного, на земле ничего нет. Может быть, его сперва закололи, хотя с какой стати потом сажать тело в колодки, не могу представить. Он был в вечернем костюме, без шляпы, без плаща. Единственное, чем мы пока располагаем и что может нам помочь, – грязь на его руках. Правая ладонь испачкана машинным маслом – видимо, он менял колесо или что-то ремонтировал в машине. Но его машины там нет, в гараже тоже. Конечно, он мог прийти в деревню из своего коттеджа – расстояние меньше мили, – но зачем это делать в такой поздний час? Врач говорит, что убийство совершено не раньше полуночи. Нет, похоже, он ехал с кем-то в коттедж на выходные. Я подумал, сэр, что после встречи с вами мне нужно первым делом отправиться в коттедж «Риверсайд», узнать, находился ли он там, или прошлой ночью ожидался его приезд. Похоже, у этого джентльмена не было постоянного распорядка.

– Да, я тоже так думаю, – заговорил полковник. – Я не знал его лично, но кое-что слышал о нем. Городской человек, шахтовладелец, как мне говорили. На мой взгляд, инспектор, это дело должны расследовать не мы. Как считаете?

– Полностью с вами согласен, сэр. Конечно, пока мы не знаем, в нашей ли компетенции расследование данного преступления, однако на первый взгляд это так. Я отправил человека в Эшли-Грин наводить справки, но многого не жду. Сами знаете, сэр, что у нас за народ. Все ложатся спать рано, и никто не проснется от шума машины – если там была машина – и не обратит на шум никакого внимания, если будет на ногах. Врач считает, что смерть наступила мгновенно. Никаких следов борьбы нет. По словам Диккенсона, мистер Верекер имел обыкновение приезжать из города с друзьями на выходные. Нам нужна его машина. Возможно, в ней удастся что-то обнаружить. В общем, сэр, я думаю, что нам придется обратиться за сведениями в Скотленд-Ярд.

– Совершенно верно. Дело не наше. И все-таки вам следует непременно отправиться в этот коттедж, поговорить, посмотреть, что удастся выяснить. Там у него есть какие-то слуги?

– Нет, сэр. Женщина по фамилии Битон наводит порядок в коттедже, но, насколько я понимаю, она живет в своем доме. Само собой, я повидаю ее, только в коттедже вряд ли кого обнаружу. Но могу собрать о нем сведения.

Инспектор ошибся. Полчаса спустя, когда они с констеблем Диккенсоном вышли из полицейского автомобиля возле «Риверсайда», стало ясно, что в коттедже кто-то есть.

Коттедж представлял собой небольшой оштукатуренный кирпичный дом с зелеными ставнями, стоявший в спускавшейся к реке рощице. Торговцы недвижимостью назвали бы это место живописным и уединенным, других домов летом из окон коттеджа видно не было.

Когда машина подъехала к крыльцу, в доме залаяла собака, и констебль сразу же сказал:

– Странно. Насколько я знаю, собаки у мистера Верекера никогда не было.

Инспектор нажал кнопку электрического звонка, заметив:

– Может, это собака уборщицы. Кто смотрит за садом и электрогенератором?

– Юный Битон, сэр. Приходит два раза в неделю. Но он не пустил бы свою собаку в дом. А там определенно кто-то есть. Я слышу, как он ходит.

Инспектор нажал кнопку звонка снова и уже собрался нажать ее в третий раз, но тут дверь открыла девушка с ярко-рыжими кудрями и очень большими блестящими темными глазами. На ней был мужской халат на несколько размеров больше, чем нужно, а занята она была главным образом тем, что удерживала сильного бультерьера, взиравшего на гостей без особой симпатии.

– Тихо! – приказала девушка. – К ноге! Что вам надо?

Последняя фраза, произнесенная удивленным тоном, была адресована инспектору.

– Инспектор Джерролд, мисс, из Хенборо, – представился тот. – Я хотел бы поговорить с вами, если можно.

Девушка хмуро посмотрела на него.

– Не знаю, о чем вы собираетесь со мной говорить, но, если хотите, можете войти. Назад, Билли!

Мужчины вошли в квадратный зал, обставленный в модернистском стиле. Ковер и шторы с кубистским рисунком, трубчатые стальные стулья и приземистый стол беленого дуба. Девушка, заметив, как констебль Диккенсон удивленно захлопал глазами при виде такой обстановки, сказала с беглой улыбкой:

– Не подумайте, что это я устроила.

Констебль, вздрогнув от неожиданности, быстро глянул на нее.

– Пойдемте в кухню. Я не закончила завтрак. Да и обстановка там лучше.

Она повела их за собой через дальнюю дверь в приятную кухню с кафельным полом, простым посудным шкафом и завтраком из яиц, кофе и гренок в конце большого стола. В глубине кухни стояла электрическая плита, небольшая электрическая жаровня соединялась длинным шнуром с розеткой и была включена, чтобы высушить полотняную юбку, висевшую перед ней на спинке стула. Инспектор, остановившись на пороге, быстро, зорко осмотрел комнату. Взгляд его чуть задержался на влажной юбке и переместился к девушке. Девушка зашла за стол, небрежно взяв на ходу недоеденный гренок, и придвинула стул.

– Садитесь, прошу вас. Предупреждаю, что не буду делать никаких заявлений, пока не увижусь со своим адвокатом. – Она подняла голову и вскинула брови: – Шутка.

Инспектор вежливо улыбнулся:

– Да, мисс, естественно. Можно спросить – вы здесь живете?

– Нет, что вы!

Инспектор взглянул на парчовый халат и вопросительно посмотрел на нее.

– Совершенно верно, я провела здесь ночь, – невозмутимо сказала девушка. – Хотите узнать еще что-нибудь?

– Мисс, вы приехали вместе с мистером Верекером?

– Нет. Мистера Верекера я не видела.

– В самом деле, мисс? Он не ожидал вас?

В прекрасных глазах девушки появился суровый блеск.

– Знаете, все было замечательно приготовлено, только не думаю, что ради меня. Но какое, черт возьми, это имеет отношение к… – Она не договорила и внезапно рассмеялась. – А, понятно! Жаль разочаровывать вас, но я не воровка – хотя влезла сюда через окно. Халатом я просто воспользовалась на время, пока не высохнет юбка.

Инспектор обратил взгляд на юбку.

– Прекрасно понимаю, мисс. Наверное, на юбке было скверное пятно, если позволите так выразиться.

– Кровь, – сказала девушка.

Констебль Диккенсон негромко ахнул.

– Кровь? – спокойно переспросил инспектор.

Девушка поставила чашку и с воинственным блеском в глазах встретила его взгляд:

– Что, собственно, вам от меня нужно?

– Хочу узнать, мисс, как на вашей юбке оказалась кровь.

– Да? Так вот, я хочу узнать, какое право вы имеете спрашивать меня об этом – да и о чем бы то ни было. Отвечайте! Что вам нужно?

Инспектор достал свой блокнот.

– Не надо обижаться, мисс. Прошлой ночью здесь случилось небольшое происшествие, и я должен выяснить несколько подробностей. Будьте добры, назовите свою фамилию и адрес.

– Зачем?

В голосе инспектора зазвучала суровая нотка:

– Прошу прощения, мисс, но вы ведете себя глупо. Произошел несчастный случай, связанный с этим домом, и я обязан собрать все возможные сведения.

– Вряд ли вы много от меня узнаете, – заметила девушка. – Я ничего не знаю. Меня зовут Антония Верекер. Адрес: Челси, Грейлинг-стрит, три. Ну, что дальше?

Инспектор быстро поднял взгляд от блокнота:

– Вы родственница мистера Арнольда Верекера?

– Единокровная сестра.

Инспектор снова опустил взгляд к блокноту и аккуратно записал имя и адрес.

– И вы говорите, что не видели мистера Верекера после того, как приехали сюда?

– Не видела несколько месяцев.

– Сколько времени вы находитесь здесь, мисс?

– Со вчерашнего вечера. Часов с семи.

– Приехали специально, чтобы повидать брата?

– Единокровного. Конечно. Но не видела его. Он так и не появился.

– Значит, вы его ждали?

– Послушайте! – грубо сказала Антония. – Думаете, я бы вела сюда машину за тридцать пять миль, если бы не ожидала его увидеть?

– Нет, мисс. Но вы только что сказали, что он не ждал вас. Просто мне любопытно, что раз он вас не ждал, а вы не видели его несколько месяцев, почему были так уверены, что найдете его здесь?

– Я не была уверена. Но его привычки знаю. Одна из них – приезжать сюда на выходные.

– Мисс, насколько я понимаю, вы очень хотели видеть его?

– Хотела и хочу, – ответила Антония.

– Боюсь, мисс, это невозможно, – сказал инспектор, поднимаясь со стула.

Она непонимающе уставилась на него.

– Да?

– Да, мисс. Должен с прискорбием сообщить вам, что с мистером Верекером произошел несчастный случай.

Антония нахмурилась:

– Вы так мягко сообщаете мне об этом? Не трудитесь. Он мертв, или что?

Инспектор произнес сурово:

– Да, мисс. Он мертв.

– Господи! – Неприязненное выражение исчезло с ее лица. Она переводила взгляд с одного мужчины на другого. К изумлению констебля, в ее глазах появился огонек. – Я думала, вы хотите забрать мою собаку. Простите, что была несколько груба. Билли вчера вечером подрался, и безмозглая дура, хозяйка другой собаки, клялась отомстить ему всеми возможными способами. Мой единокровный в самом деле мертв? Что случилось с ним? Автокатастрофа?

У инспектора больше не было причин скрывать правду.

– Мистер Верекер убит, – сообщил он. И с удовлетворением заметил, что наконец-то как будто слегка потряс ее. Девушка немного побледнела и выглядела так, словно не знала, что сказать. После краткой паузы он добавил: – Тело было обнаружено в колодках в Эшли-Грин в час пятьдесят ночи.

– В колодках? – повторила она. – То есть кто-то посадил его в колодки, и он умер от страха, от холода, или что?

– Ваш единокровный брат, мисс, скончался от колотой раны в спину, – ответил инспектор.

– Очень скверно.

– Да.

Она машинально потянулась к открытой коробке с сигаретами, взяла одну и стала постукивать ею о ноготь большого пальца.

– Очень гадко, – заметила она. – Кто это его?

– Мисс, полиция пока не располагает об этом никакими сведениями.

Антония зажгла спичку и закурила.

– Я его не убивала, если вы это хотите знать. Вы явились арестовать меня?

– Разумеется, нет, мисс. Я только хочу навести кое-какие справки. Узнать от вас все, что прольет свет на…

Девушка покачала головой:

– К сожалению, не смогу. Мы были в ссоре и не разговаривали несколько месяцев.

– Прошу прощения, мисс, но тогда как вы оказались в доме мистера Верекера?

– А, это просто, – ответила она. – Он написал мне письмо, оно меня возмутило, и я приехала объясниться с ним начистоту.

– Можно спросить, мисс, это письмо у вас?

– Да, только показывать его вам, если вы этого хотите, не собираюсь. Оно сугубо личное.

– Насколько я понимаю, дело было очень срочным? Разве мистеру Верекеру в понедельник не нужно было быть снова в Лондоне?

– А я не хотела ждать до понедельника, – ответила Антония. – Позвонила на Итон-плейс, там его не оказалось, поэтому я решила, что, возможно, он здесь. Его не оказалось, но постели были застланы, в кухонном шкафу лежали молоко, масло, яйца и еще какая-то еда. Создавалось твердое впечатление, что он должен приехать, поэтому я ждала. В полночь он не появился, и я легла спать, потому что ехать домой было поздновато.

– Понятно. И вы не покидали этого дома… кажется, вы сказали – с семи часов прошлого вечера?

– Естественно, я находилась за пределами дома после семи, – раздраженно ответила она. – Я прогуляла Билли перед тем, как проникнуть в дом. Тогда-то он и подрался. В полумиле отсюда на него набросилась шелудивая охотничья собака. На месте драки осталось много крови и клочьев шерсти. Но серьезных повреждений не было.

Констебль оглядел бультерьера, с настороженным видом лежавшего у порога.

– Значит, ваша собака не пострадала, мисс? – отважился спросить он.

На лице Антонии появилось презрительное выражение.

– Нисколько. Он бультерьер.

– Я только подумал, мисс, – сказал констебль, осуждающе взглянув на инспектора, – странно, что ваша собака не покусана.

– Наверное, вы мало знаете о бультерьерах.

– Хватит, Диккенсон, – вмешался инспектор. И снова обратился к Антонии: – Должен попросить вас, мисс, поехать со мной в полицейский участок. Понимаете, вы родственница мистера Верекера, находились во время убийства в его доме, начальнику полиции потребуются ваши показания и все подробности, какие вы сможете сообщить о покойном…

– Говорю же вам, я ничего об этом не знаю! К тому же, если бы я хотела дать показания, то пригласила бы адвоката, проследить, чтобы я чего доброго не обвинила себя.

– Никто не хочет от вас этого, мисс. Но вы наверняка понимаете, что полиции нужно собрать все возможные сведения. Нельзя отказываться сообщить полиции то, что вы знаете о своем брате…

– Не называйте его моим братом! По матери он мне не брат!

– Прошу прощения. То, что знаете о своем единокровном, и о том, что делали сами во время убийства.

– Это я уже вам сказала.

– Да, мисс, и нужно, чтобы вы повторили это в каких угодно выражениях в участке, где это можно записать, дать вам прочитать, при необходимости исправить и подписать. Ничего опасного в этом нет, так ведь?

Она загасила окурок о блюдце.

– Мне кажется, там может оказаться много опасного, – заявила она. – Если собираетесь расследовать убийство моего единокровного, вам придется узнать много интересных мелочей о нашем семействе, поэтому могу сказать вам сразу же, что терпеть не могла Арнольда, не убивала его, но у меня нет алиби, и, насколько я понимаю, обстоятельства дела в какой-то мере указывают на меня как на убийцу. Поэтому, если вам все равно – а если нет, это ничего не меняет, – я не скажу ни слова, пока не увижусь со своим адвокатом.

– Как вам будет угодно. И если поедете со мной в Хенборо, то сможете позвонить адвокату из участка.

– То есть мне придется торчать в участке весь день? – спросила Антония. – Ни в коем случае. Ровно в час у меня в городе встреча за обедом.

– Ладно, мисс, – благодушно кивнул инспектор. – У меня нет желания требовать от вас показаний, раз вы против, но если только увидите в этом смысл и поведете себя разумно, думаю, у начальника участка не будет необходимости вас задерживать.

– У вас есть ордер на мой арест? – выпалила Антония.

– Нет, мисс.

– Тогда вы не можете помешать мне вернуться в город.

Инспектор начал терять самообладание:

– Если будете и дальше вести себя так, мисс, то скоро узнаете, могу я забрать вас в участок или нет.

Антония приподняла бровь и бросила взгляд на собаку.

– Хотите держать пари?

– Пойдемте, мисс, не глупите!

– А, ладно! – махнула рукой она. – Мне все-таки интересно, кто прикончил Арнольда. Я часто говорила, что хочу убить его, но почему-то не убила. Можно мне надеть юбку или я нужна вам в таком виде?

Инспектор сказал, что предпочел бы видеть ее в юбке.

– Хорошо. Только вам придется выйти, пока я одеваюсь. А пока ждете, можете поискать в телефонном справочнике мистера Джайлса Каррингтона и сказать ему, что он должен немедленно ехать сюда, потому что меня обвиняют в убийстве.

– Мисс, я твержу вам, что никто не обвиняет вас ни в чем подобном!

– Ну, так скоро обвините, – бодро отозвалась Антония.

 

Глава третья

Миссис Битон при допросе оказалась никчемной свидетельницей. Констебль Диккенсон предупреждал инспектора, что от нее слова не добьешься, но у инспектора вскоре создалось впечатление, что скрытность ее коренится в полном неведении о делах своего нанимателя. Когда Арнольд Верекер бывал в коттедже, от нее требовалось только приготовить завтрак и прибраться в доме, а потом в двенадцать часов уйти домой. Мистер Верекер почти всякий раз привозил корзину с деликатесами из магазина «Фортнум и Мейсон», иногда, когда приезжал не один, она даже не видела его гостей. В пятницу она получила от мистера Верекера телеграмму, там говорилось, что он приедет в субботу и может привезти гостя, но кто этот гость, мужчина или женщина, и в какое время они приедут, миссис Битон не представляла.

Начальник участка, изображая отеческое участие, не смог произвести никакого впечатления на Антонию Верекер. Она не давала никаких показаний, ожидая появления мистера Джайлса Каррингтона. К сожалению, когда ему позвонили, мистер Джайлс Каррингтон уехал играть в гольф, и хотя ответивший слуга обещал немедленно позвонить в гольф-клуб, это сообщение Каррингтон получил только после обеда.

Поручив заботу о мисс Верекер дежурному сержанту, инспектор с начальником участка устроили совещание и очень быстро сошлись на том, что нужно немедленно звонить в Новый Скотленд-Ярд. Отпечатков пальцев на колодках не осталось, а произведенное полицейским врачом вскрытие мало чем отличалось от первичного обследования.

Дежурный сержант, оказавшийся знатоком собак, поладил с Антонией гораздо лучше, чем инспектор. Он полчаса спорил с ней о превосходствах эрдельтерьера над бультерьером и был бы рад бесконечно продолжать этот спор, но его отозвали служебные обязанности. Антония осталась в мрачном помещении с парой воскресных газет и собственными мыслями. Единственным визитером у нее был молодой, весьма застенчивый констебль, принесший ей в одиннадцать часов чашку чая.

Во втором часу к полицейскому участку подъехал двухдверный автомобиль, в здание вошел высокий, гибкий человек лет тридцати пяти и объявил мягким, ленивым тоном, что его фамилия Каррингтон.

Инспектор в это время находился в вестибюле и приветствовал прибывшего с облегчением, к которому примешивалась неуверенность. Мистер Каррингтон казался ему мало похожим на адвоката. Однако он проводил его в кабинет начальника участка и официально представил его полковнику Эгнью.

В кабинете полковника находился еще один человек средних лет, с легкой сединой на висках и широким добродушным лицом, в его глубоко посаженных серьезных глазах то и дело вспыхивали искры.

– Мистер Каррингтон, это суперинтендант Ханнасайд из Нового Скотленд-Ярда. Он приехал расследовать дело об убийстве. Я сообщил ему все уже известные факты, однако нас слегка… э… стесняет отказ вашего клиента давать показания до консультации с вами.

Джайлс обменялся с суперинтендантом рукопожатием.

– Вы должны меня простить: я не имел ни малейшего представления о вашем деле, – откровенно сказал он. – Находясь на площадке для гольфа, я получил сообщение, что моей кузине мисс Верекер нужно, чтобы я немедленно приехал в полицейский участок Хенборо. Она попала в беду?

– Ваша кузина! – произнес полковник. – Я думал…

– О, я еще и ее адвокат, – улыбнулся Джайлс Каррингтон. – Итак, что произошло?

– Боюсь, дело очень серьезное, – ответил полковник. – Мисс Верекер наотрез отказывается помогать полиции, давая показания… Но, думаю, вы сможете убедить свою кузину, что такое отношение ущемляет ее же интересы. Прошлой ночью единокровный брат мисс Верекер был обнаружен мертвым в колодках в деревне Эшли-Грин.

– Господи! – произнес слегка потрясенный Джайлс Каррингтон. – Что именно вы имели в виду, говоря «мертвым»?

– Убитым, – без обиняков ответил полковник. – Ударом ножа.

Возникла пауза.

– Бедняга! – произнес Джайлс тоном, каким мог бы сказать «Надо же!» или «Какая жалость!». – И вы арестовали мисс Верекер, или что?

– Нет, нет, нет, – раздраженно ответил полковник. – Просто мисс Верекер вбила себе в голову какую-то нелепицу! По ее собственному признанию, она провела ночь в доме единокровного брата, в коттедже «Риверсайд», и от нее хотели только объяснения, почему она оказалась там и что делала во время убийства. Поскольку мисс Верекер – близкая родственница убитого, казалось естественным ожидать, что она выложит все известные ей сведения о привычках мистера Верекера и его друзьях, но она лишь сообщила инспектору Джерролду, что ненавидела своего единокровного, не виделась с ним несколько месяцев и приехала в «Риверсайд» «объясниться с ним начистоту», а потом не пожелала произносить ни слова.

В глазах Джайлса отразилась не то печаль, не то насмешка.

– Думаю, – сказал он, – мне следует немедленно с ней увидеться. Полагаю, сэр, вам пришлось с ней трудно.

– Вы правы. И, видимо, вам следует знать, мистер Каррингтон, что ее отношение было в высшей степени… уклончивым.

– Не сомневаюсь, – сочувственно сказал Джайлс. – Она может быть очень утомительной.

Наблюдавший за ним суперинтендант неожиданно произнес:

– Мистер Каррингтон, вы, случайно, не адвокат и мистера Арнольда Верекера?

– Адвокат, – ответил Джайлс. – И один из его душеприказчиков.

– Ну, что ж, полковник, – с улыбкой произнес Ханнасайд, – мы должны быть благодарны мисс Верекер, не так ли? Мистер Каррингтон, вы именно тот человек, который мне нужен.

– Да, это я уже понял. Но в первую очередь мне нужно увидеть кузину.

– Конечно. И вот что, мистер Каррингтон! – Джайлс приподнял бровь. Искры в глазах суперинтенданта стали заметнее. – Постарайтесь убедить мисс Верекер, что полиция не собирается арестовывать ее только потому, что она питала неприязнь к своему брату.

– Постараюсь, – серьезно ответил Джайлс, – но, боюсь, о полиции она невысокого мнения. Видите ли, она разводит бультерьеров, а эти собаки большие драчуны.

Суперинтендант проводил взглядом Каррингтона, следовавшего за инспектором Джерролдом, и повернулся к полковнику.

– Мне нравится этот парень, – сказал он в присущей ему решительной манере. – Он мне поможет.

– Надеюсь, ему удастся, – кивнул полковник. – Больше всего меня поражает, что он выказал так же мало подобающих чувств, узнав о смерти кузена, как и эта девушка.

– Меня это тоже поражает, – сказал Ханнасайд. – Похоже, у Арнольда Верекера было много врагов.

Тем временем Джайлса Каррингтона проводили к комнате, где ждала Антония, и он вошел туда, плотно закрыв за собой дверь.

– Привет, Тони! – произнес он будничным тоном.

Антония, барабанившая пальцами по оконному стеклу, быстро повернулась. Она была бледна и не на шутку разгневана, но при виде кузена злобное выражение ее лица смягчилось, и щеки слегка зарумянились.

– Привет, Джайлс! – ответила она с легким замешательством. – Я рада, что ты приехал. Арнольд убит.

– Да, мне сказали, – ответил он, придвигая стул к столу. – Сядь и расскажи, что за глупости ты натворила.

– Не думай, что я наделала глупостей, раз попала в беду! – отрывисто сказала Антония.

– Я так думаю, потому что прекрасно знаю тебя, детка. И почему ты здесь? Мне казалось, что ты с Арнольдом в ссоре.

– Была. Но произошло кое-что, мне потребовалось срочно его увидеть, и я приехала…

– Что произошло? – перебил ее Джайлс.

– Это очень личное. Как бы там ни было…

– Оставь эти «как бы там ни было», – перебил кузен. – Тони, ты вызвала меня, чтобы действовать в твоих интересах, и должна мне доверять.

Девушка поставила локти на стол, опустила подбородок на сложенные ладони и нахмурилась:

– Полностью доверять тебе я не могу. Однако могу сказать, что хотела видеть Арнольда, так как он снова начал вмешиваться в мою жизнь, и это привело меня в ярость.

– Что он сделал?

– Написал мне отвратительное письмо относительно… – Она запнулась. – Относительно моей помолвки, – сказала она через несколько секунд.

– А я и не знал, что ты помолвлена, – заметил кузен. – Кто твой жених на сей раз?

– Не говори «кто на сей раз», словно я заключала десяток помолвок! Я была помолвлена лишь однажды.

– Прошу прощения. Кто он?

– Рудольф Мезурье.

– Ты имеешь в виду того смуглого парня из компании Арнольда? – спросил Джайлс.

– Да. Он главный бухгалтер.

Наступила пауза.

– К делу это совершенно не относится, – извинился Джайлс, – но в чем тут суть?

– Почему бы мне не выйти за Рудольфа, раз я этого хочу?

– Не знаю. Я хотел узнать, почему ты захотела этого, и только.

Антония внезапно улыбнулась:

– Вредный ты тип, Джайлс. Понимаешь, мне нужно выйти за кого-то, потому что Кеннет рано или поздно женится, а я не хочу оказаться на мели. – В глазах у нее появилось жалобное выражение. – Мне надоело быть одинокой, самой о себе заботиться, и потом Рудольф мне очень нравится.

– Понятно. А Арнольд возражал?

– Конечно. Я думала, он будет рад свалить с себя эту обязанность, он не раз пытался выдать меня замуж. И написала ему об этом, хотя ты и говоришь, что я неразумна. Я прекрасно понимаю, что не могу вступать в брак без его согласия, пока мне не исполнится двадцать пять лет. А он вместо благословения написал отвратительное письмо, заявив, что не хочет об этом и слышать.

– Почему?

– Без всякой причины. Из снобизма.

– Так вот, послушай, Тони! – заговорил Джайлс. – Я знаю тебя и знаю Арнольда. Он был не из тех людей, с кем я искал бы дружбы, но и не так уж плох, как считали вы с Кеннетом. Да, я знаю, вы были с ним в ссоре, но твердо убежден, что тут во многом виновата ты сама. Так что не говори, что он без всяких объяснений отказался дать тебе согласие на брак. Скорее всего, ему была небезразлична твоя судьба.

– В общем, Рудольф ему не нравился, – упрямо настаивала Антония. – Он хотел для меня лучшей партии.

Джайлс вздохнул.

– Покажи-ка мне лучше письмо. Где оно?

Она с озорным торжеством в глазах указала на пепельницу, стоявшую в конце стола.

Джайлс посмотрел на черный пепел, потом очень серьезно на кузину.

– Тони, дурочка, зачем ты сделала такую глупость?

– Это было необходимо, Джайлс, право же, необходимо! Ты же знаешь, как ужасно мы все болтливы. Несем все подряд, не задумываясь. Так вот, я взяла и сказала этим полицейским, что у меня есть письмо от Арнольда, и они тут же воспылали желанием прочесть его. А оно было очень личным и не имело ни малейшего отношения к убийству, поэтому я его сожгла. Спрашивать, о чем в нем говорилось, бессмысленно, я все равно тебе не скажу. Это было письмо такого рода, которое никому не следует показывать.

Джайлс, нахмурясь, посмотрел на нее.

– Тони, ты нисколько не облегчаешь мне задачу. Раз не доверяешь мне, помочь тебе я не смогу.

Она доверчиво взяла его за руку.

– Понимаю, и мне очень жаль, но тут особый случай. Не надо говорить, что я сожгла письмо. Можно выбросить пепел в окно и сказать, что оно потерялось.

– Рассказывай остальное, – сказал Джайлс. – Когда ты получила это письмо?

– Вчера, во время вечернего чая. Я позвонила на Итон-плейс, но Арнольда там не было, я, естественно, предположила, что он уехал в Эшли-Грин с одной из своих любовниц, взяла машину и поехала за ним.

– Тони, ради бога, ничего не говори о любовнице. Ни один полицейский в здравом уме не поверит, что ты поехала выяснять отношения с Арнольдом, полагая, что он там с женщиной.

Антония широко раскрыла глаза:

– Но я поехала.

– Да. Это в твоем духе. Только не говори об этом. Ты ведь не знаешь, была ли с ним женщина?

– Не знаю, но вполне вероятно.

– Тогда ничего об этом не говори. Что произошло, когда ты подошла к коттеджу?

– Ничего. Арнольда там не было. Поэтому я влезла в окно кладовой и стала его ждать. Ты знаешь, как чувствуешь себя, когда ждешь. Раз за разом говоришь себе: «Ладно, дам ему еще полчаса», – а время еле-еле ползет. И я знала, что он должен приехать, потому что в доме все было прибрано. Но он все не появлялся, а мне не хотелось ехать обратно в такое позднее время, поэтому я легла спать.

– Можешь доказать, что в ту ночь не выходила из коттеджа? – спросил Джайлс.

– Нет, потому что выводила Билли на прогулку где-то около половины двенадцатого, и он подрался с охотничьей собакой.

– Это может оказаться полезным. С той собакой кто-нибудь был?

– Да, женщина, похожая на линялую курицу. Но это не полезно, скорее наоборот, потому что я пошла в сторону деревни до перекрестка и возвращалась назад, когда встретила эту курицу с собакой. Так что я вполне могла до этого всадить в Арнольда нож. Кроме того, видимо, нужно сказать тебе, что на юбке у меня была кровь той собаки, пришлось ее застирывать. Юбка сохла, когда явились эти полицейские. Из-за этого и потому, что была грубовата с ними, так как думала, что они приехали из-за собачьей драки, я, кажется, восстановила их против себя.

– Меня это не удивляет, – сказал Джайлс. – Еще один вопрос: Кеннет знает, что ты здесь?

– Честно говоря, нет. Его не было дома, когда я получила письмо от Арнольда. Но вряд ли он заметил мое отсутствие. А если и заметил, то счел, что я сказала ему, что уезжаю на ночь, а он запамятовал.

– Это меня не заботит. Кто-нибудь знал, что ты едешь сюда?

– Я ничего никому не говорила, – с готовностью ответила Антония и с легким беспокойством посмотрела на Джайлса. – Думаешь, полицейские решат, что убийство – дело моих рук?

– Надеюсь, что нет. То, что ты провела ночь в коттедже, должно говорить в твою пользу. И прекрати дурачиться. Полиция потребует отчета о твоих действиях прошлой ночью. Хоть бы они не особенно допытывались, о чем писал Арнольд в этом письме. Кроме этого тебе нечего скрывать, ты должна будешь говорить правду и отвечать на все вопросы.

– Откуда ты знаешь, что мне нечего скрывать? – спросила Антония, насмешливо глядя на него. – Вчера вечером я была готова убить Арнольда.

– Я исхожу из того, что тебе нечего скрывать, – с легким раздражением произнес ее кузен.

Она улыбнулась.

– Благовоспитанный Джайлс. Противно тебе влезать в наши темные делишки?

– Да, приятного мало. Тебе следует пойти к начальнику участка и извиниться за свое поведение.

– И отвечать на вопросы? – недоверчиво спросила она.

– Да, отвечать на все, что сможешь, только постарайся не добавлять от себя ничего лишнего.

На ее лице отразилось легкое беспокойство.

– Ну, тогда хмурься, если буду говорить что-то не то. Жаль, что ты не можешь дать за меня показания.

– Мне тоже жаль, – сказал Джайлс, поднялся и открыл дверь. – Пойду узнаю, занят ли начальник. Ты оставайся здесь.

Его не было несколько минут, вернулся он с суперинтендантом и констеблем. Антония взглянула на констебля с тревогой. Ее кузен ободряюще улыбнулся и произнес:

– Тони, это суперинтендант Ханнасайд из Скотленд-Ярда.

– До чего же… до чего отвратительно! – вполголоса заговорила Антония. – Это особенно мерзко, потому что я всегда боялась оказаться замешанной в деле об убийстве из-за того, что все твои слова извращаются, пока не станет ясно, что ты имела в виду совсем другое.

Суперинтендант наклонился и погладил Билли.

– Извращать ваших слов не буду, – пообещал он. – Я хочу только, чтобы вы рассказали мне, почему поехали вчера вечером к своему брату и что там делали.

Антония шумно втянула воздух.

– Он мне не брат, – сказала она. – Мне до смерти надоело исправлять эту ошибку. Он всего лишь единокровный!

– Прошу прощения. Видите ли, я только что приступил к этому делу, и вы должны извинить меня за то, что не знаю всех подробностей. Будьте добры, присядьте. Я узнал от инспектора Джерролда, что вчера вы приехали в Эшли-Грин поговорить с единокровным братом по личному вопросу. Это так?

– Да, – ответила Антония.

– И что сделали, когда подъехали к коттеджу?

Антония дала ему краткий отчет о своих действиях. Раза два он побуждал ее вопросами, а сидевший у двери констебль деловито стенографировал. Суперинтендант, в отличие от инспектора, совершенно не выказывал подозрительности, вопросы задавал так спокойно, понимающе, что настороженная скрытность Антонии вскоре исчезла. Когда он спросил, в хороших ли отношениях была она с Арнольдом Верекером, девушка с готовностью ответила:

– Нет, в очень скверных. Скрывать нет смысла, потому что все это знают. Мы оба были с ним в натянутых отношениях.

– Оба?

– Мой брат Кеннет и я. Мы живем вместе. Он художник.

– Понятно. Вы были не в ладах с единокровным братом по какой-то конкретной причине или вообще?

Девушка сморщила нос.

– Не по одной, по нескольким. Он был нашим опекуном – во всяком случае, перестал быть опекуном Кеннета, потому что ему перевалило за двадцать пять. Я жила вместе с Арнольдом до прошлого года, потом решила, что не могу больше этого выносить, и перебралась к Кеннету.

– Ваш бр… единокровный возражал против этого?

– Нет, ничуть, мы тогда ожесточенно поцапались из-за одного противного торговца, за которого он пытался выдать меня замуж, и он был очень рад от меня избавиться.

– И эта ссора продолжала длиться?

– Более или менее. Да, собственно, продолжала. Мы старались по возможности не видеться. Не скажу, что при случайных встречах мы не ссорились, только не из-за торговца, не из-за того, что я ушла с Итон-плейс, а по всяким случайным поводам.

Огоньки в глазах суперинтенданта стали ярче.

– Скажите, мисс Верекер, вы приехали в Эшли-Грин с намерением продолжить старую ссору или начать новую?

– Начать новую. О, да что я говорю! Вы заставили меня так сказать, я имела в виду совсем не это. Не вносите это в протокол.

– Не внесем, – успокоил Ханнасайд. – Но приехали вы потому, что были злы на него, так ведь?

– Я так сказала инспектору? – спросила Антония. Суперинтендант кивнул. – Ладно, тогда да.

– Почему вы были злы, мисс Верекер?

– Арнольд имел чудовищную наглость сказать, что я не выйду за человека, с которым помолвлена.

– Кто он? – спросил суперинтендант.

– Не понимаю, при чем тут это.

– Тони, твоя помолвка – секрет? – вмешался Джайлс Карррингтон.

– Нет, только…

– Тогда не глупи.

Она покраснела и опустила взгляд на свои руки.

– Его фамилия Мезурье, – сказала она. – Он работает в компании моего единокровного.

– И ваш единокровный против этой помолвки?

– Да, потому что он отвратительный сноб.

– Значит, он написал вам письмо, запрещающее эту помолвку.

– Да… То есть… Да.

Суперинтендант немного помолчал.

– Мисс Верекер, кажется, вы не особенно уверены в этом.

– Уверена. Написал.

– И вы, наверное, уничтожили письмо, так ведь? – спокойно сказал Ханнасайд.

Она вскинула голову и рассмеялась.

– Ловко. Как вы догадались?

– Зачем вы это сделали, мисс Верекер?

– Ну, главным образом из-за того, что такое письмо у кого угодно вызвало бы желание совершить убийство, и я решила, что так будет безопаснее, – нашла ответ Антония.

Суперинтендант задумчиво поглядел на нее, потом встал.

– Жаль, что вы его уничтожили, – сказал он. – Но пока не будем в это вдаваться.

– Вы арестуете меня?

Он улыбнулся:

– Не сейчас. Мистер Каррингтон, можно поговорить с вами несколько минут?

– Я могу ехать домой? – спросила с надеждой Антония.

– Разумеется, но сначала подпишите, пожалуйста, свои показания. Констебль сейчас подготовит их.

– Тони, где твоя машина? – произнес Джайлс. – Возле коттеджа? Подожди меня, я отвезу тебя к ней и накормлю ленчем.

– Слава богу, – сказала Антония. – Я только что обнаружила, что у меня при себе два с половиной пенса, да и бензин кончился.

– Совсем в твоем духе, Тони, – заметил Джайлс и последовал за суперинтендантом из комнаты.

 

Глава четвертая

Начальник участка уехал обедать, и в его кабинете никого не было. Ханнасайд закрыл дверь и сказал:

– Мистер Каррингтон, мне нужно просмотреть бумаги покойного. Сможете встретиться со мной в его доме завтра утром?

Джайлс кивнул:

– Конечно.

– А завещание…

– Хранится у меня.

– Буду вынужден попросить вас показать его мне.

– Протест был бы пустой тратой вашего времени и моих сил, так ведь? – с легкой усмешкой сказал Джайлс.

– Спасибо, – улыбнулся Ханнасайд. – Конечно, вы правы. – Он достал и раскрыл свой блокнот. – Насколько я понимаю, покойный был председателем и директором-распорядителем компании «Шен-Хиллз майн». Это верно?

– Да.

– Холостяк?

Джайлс присел на краешек стола.

– Да.

– Не могли бы назвать его ближайших родственников?

– Единокровные брат с сестрой, и только. – Он вынул сигарету и постучал ею о портсигар. – Арнольд Верекер был старшим сыном Джеффри Верекера от первой жены, сестры моего отца Мод. В прошлом декабре ему исполнилось сорок. От этого брака существовал еще один сын, Роджер, ему уже исполнилось бы тридцать восемь, будь он жив – но, слава богу, это не так. Гордостью семьи он не был. И когда много лет назад внезапно уехал, все облегченно вздохнули. Он отправился в Южную Америку и, по-моему, ввязался в какую-то революцию. В общем, вот уже около семи лет его нет в живых. Кеннет Верекер и его сестра Антония – дети от второго брака. Их мать умерла вскоре после рождения Антонии. Мой дядя умер месяца за два до Роджера, оставив Кеннета и Антонию под опекой Арнольда.

– Спасибо, мистер Каррингтон. Я надеялся, что вы сумеете мне помочь. Что за человек был Арнольд Верекер?

– Он обладал поразительной способностью наживать врагов, – не раздумывая, ответил Джайлс. – Прирожденный задира, но при желании мог быть очень любезным. Странный человек, вопиюще вульгарный. Однако в глубине души у него таилось нечто привлекательное. Главные увлечения – женщины и положение в обществе.

– Кажется, мне знаком этот тип. Насколько я понимаю, репутация здесь у него была неважная.

– И неудивительно. Арнольд ни за что не стал бы проводить выходные в отеле из боязни, что его увидят. Он всегда хотел прилично выглядеть в глазах окружающих. Поэтому приобрел коттедж «Риверсайд». Кстати, удалось выяснить, была ли с ним прошлой ночью одна из его любовниц?

– Выяснить удалось очень мало, мистер Каррингтон. Мы еще не нашли его машину. Предположительно она могла бы нам кое-что поведать. Убийца вашего кузена, видимо, уехал на ней.

– Логично, – одобрил Джайлс.

Суперинтендант слегка улыбнулся.

– Вы разделяете неприязнь мисс Верекер к этому человеку?

– В какой-то степени. И обладаю одним из тех неопровержимых алиби, которые, насколько мне известно, сразу же навлекают подозрение на человека. Я играл в бридж в доме своего отца на Уимблдон-Коммон.

Суперинтендант кивнул.

– Еще один вопрос, мистер Каррингтон. Можете рассказать мне что-нибудь об этом человеке… – он взглянул в блокнот, – …Мезурье?

– Боюсь, только то, что он главный бухгалтер в фирме моего кузена. Я с ним едва знаком.

– Понятно. Думаю, больше нет надобности вас задерживать. Вам нужно подвезти мисс Верекер. Встретимся завтра на Итон-плейс, скажем, в десять часов?

– Да, конечно. Кстати, возьмите мою карточку. Буду очень признателен, если сообщите мне, что произошло.

Джайлс протянул руку, суперинтендант пожал ее и открыл ему дверь.

Когда Джайлс присоединился к Антонии, та припудривала лицо.

– Привет, – сказала девушка. – Я думала, ты меня покинул. Чего он хотел?

– Нескольких подробностей. Я ведь душеприказчик Арнольда. Пошли, угощу тебя ленчем.

Мисс Верекер была голодна, и даже тот факт, что, возможно, придется присутствовать при дознании, не испортил ей аппетита. Она плотно поела и в три часа вывела машину из гаража коттеджа «Риверсайд».

– Ты тоже едешь в город? – обратилась она к кузену.

– Да, только узнаю дату дознания. Вечером загляну поговорить с Кеннетом. Обращай внимание на светофор.

– Я вожу машину уже больше года, – возмутилась Антония.

– Оно и видно, – согласился Джайлс, глядя на помятое крыло.

Антония включила первую скорость и рванула с места. Ее кузен смотрел, как она выехала, едва не врезавшись в столб ворот, потом сел в свою машину и поехал обратно в Хенборо.

Но через час Антония вошла в студию, которую делила с братом, и обнаружила того в комбинезоне, с чашкой чая в одной руке и книгой в другой. Кеннет был красивым молодым человеком с буйными темными волосами и блестящими, как у сестры, глазами. Когда Антония вошла, он оторвался от книги, равнодушно сказал: «Привет!» – и вновь принялся за чтение.

Антония сняла шляпку и бросила ее в сторону стула. Шляпка упала на пол, но девушка не стала ее поднимать, лишь буркнула:

– Черт, – и громко обратилась к брату: – Хватит читать. У меня есть новости, – объявила она.

– Тихо ты, – ответил Кеннет. – Я поглощен романом об убийстве. Вот-вот дочитаю. Выпей чаю.

Антония, одобрявшая подобную увлеченность, села и налила себе чаю в полоскательницу. Кеннет Верекер дочитал последнюю главу романа и отбросил его.

– Макулатура, – заметил он. – Кстати, Мергатройд весь день допытывалась у меня, где ты. Говорила ты мне? Я совершенно не помню. Где ты была?

– В Эшли-Грин. Арнольд убит.

– Что-что?

– Арнольд убит.

Кеннет поглядел на нее, приподняв брови:

– Шутишь?

– Нет. В самом деле убит. Зарезан.

– Черт побери! Кто это его?

– Полицейские не знают. Думаю, склоняются к мысли, что я. Кто-то пырнул его ножом и посадил в колодки в Эшли-Грин. Я поехала туда повидаться с ним и провела там ночь.

– Зачем?

– Да он написал мне противное письмо о Рудольфе, поэтому я решила поехать туда и разобраться с ним. Но это не главное. Главное – что он мертв.

Кеннет молча посмотрел на нее. Потом бережно поставил чашку и налил себе еще чая.

– Очень захватывающе. Мне даже не верится. А, Мергатройд. Тони говорит, что Арнольда убили.

В комнату вошла полная женщина в черном платье и громадном фартуке, держа в руках чистую чашку и блюдце.

– Если это и правда, то поделом, – строго вымолвила она. – Разве можно пить чай из полоскательницы? Как не стыдно, мисс Тони! И мне хотелось бы знать, где вы были прошлой ночью. Отвечайте!

– В коттедже Арнольда. Я забыла тебе сказать. Ну и образ мыслей у тебя, Мергатройд! А ты что подумала?

– Это не важно. Что там за вздор про мистера Арнольда?

– Он убит, – сказала Антония, выбирая сандвич с блюда. – С чем они?

– С тухлой рыбой. Рассказывай об Арнольде. Его убили в коттедже?

– В сандвичах анчоусы, и прошу вас, мастер Кеннет, не говорить таких слов!

– Помолчи, нам нужно послушать об Арнольде. Продолжай, Тони!

– Я уже сказала, что он сидел в деревенских колодках. Больше ничего не знаю.

– И этого достаточно! – сказала Мергатройд суровым тоном. – Ни разу не слышала, чтобы трупы сажали в колодки! Куда мы катимся?

– Дурной вкус, – согласился Кеннет. – Тони, это ты обнаружила тело?

– Нет, полицейские. А потом они явились в коттедж и отвезли меня в полицейский участок, чтобы взять показания. Поэтому я вызвала Джайлса, решила, что так надежнее.

– И надеюсь, – сказала Мергатройд, поднимая шляпку Антонии, – что мистер Джайлс дал вам хороший совет. Впутаться в отвратительное дело об убийстве! Подумать только, кто-то взял и убил мистера Арнольда! Право, не знаю, куда катится мир. Что делается, что делается. Мисс Тони, если вам больше не нужен этот поднос, я унесу его на кухню.

Антония допила чай из полоскательницы и поставила ее на поднос.

– Уноси. Кен, предстоит дознание. Джайлс говорит, возможно, мне нужно будет присутствовать. Вечером он приедет повидаться с тобой.

Брат вытаращился на нее:

– Со мной? Зачем?

– Я не спросила.

– Ну, пусть приезжает, если хочет, только с какой стати… – Кеннет помолчал и внезапно развернулся, скинув ноги с подлокотника своего кресла. – Ха! Понял!

– Что ты понял?

– Я наследник.

– Да, наследник. Я об этом не подумала.

– Я тоже не подумал, но по отцовскому завещанию должно быть так. Двести пятьдесят тысяч фунтов! Надо позвонить Виолетте, сказать ей!

Он подскочил, но сестра остановила его.

– Чушь! Откуда ты знаешь?

– Потому что потрудился выяснить, когда Арнольд не захотел дать мне взаймы жалких пять сотен. Мергатройд, Мергатройд! Я богат! Слышишь? Я богат!

Мергатройд, вернувшаяся в комнату за чайной скатертью, ответила:

– Да, слышу, мастер Кеннет, и советую держать язык за зубами. Как можно кричать «я богат», когда ваш единокровный встретил такой конец!

– Не все ли равно, как он его встретил, раз встретил? Какой номер телефона у Виолетты?

– Не говорите так, мастер Кеннет! Вам бы понравилось, если бы вас самого пырнули ножом? Это подлый, низкий способ убийства, вот что я скажу.

– Я вовсе так не считаю, – возразил Кеннет. – Зарезать человека ничуть не хуже, чем застрелить, и гораздо разумнее. Во-первых, выстрел далеко слышен, во-вторых, в трупе остается пуля, и по ней можно вый-ти на тебя. А от лезвия ножа не остается следов, и от него легко избавиться.

– Не понимаю, как вы можете говорить такие вещи! – негодующе воскликнула Мергатройд. – Это совершенно неприлично! И никакие умные разговоры не заставят меня отказаться от своих слов! Резать людей ножом гнусно, подло!

Кеннет раздраженно замахал на нее руками.

– Не гнуснее и не подлее, чем убивать любым другим способом! Меня тошнит от этого слезливого пустословия! Какой номер телефона у Виолетты?

– Не нужно так из-за него раздражаться, – заметила Антония. – Лично я согласна с Мергатройд.

– Людей, начинающих фразу с «лично я» (а это всегда женщины), нужно бросать на съедение львам. Это отвратительная манера.

– Наверное, я переняла ее у Виолетты, – задумчиво произнесла Антония.

– Оставь Виолетту в покое! Она что, действительно так говорит?

– Часто.

– Нужно будет ей сказать. В пятидесятый раз спрашиваю – какой у нее номер?

– Ноль четыреста девяносто шесть или что-то в этом роде. Лучше посмотри в справочнике. Кто-нибудь из вас выводил утром собак на прогулку?

– Собак? Я, разумеется, нет, – ответил Кеннет, листая телефонный справочник. – Черт, нужно будет кого-нибудь для этого нанять! Тут целые страницы с Уильямсами! Черт побери эту девицу, откуда у нее такая фамилия?

– Не надо ругаться, – произнесла Мергатройд. – Вам нужно найти инициал. Нет, мисс Тони, вы прекрасно знаете – я ни за что не стану прогуливать ваших жутких собак. Избавьтесь от них, заведите маленького, хорошенького фокстерьера, тогда посмотрим.

– Ну, ладно, выведу их сама, – сказала Антония, надела шляпку и вышла.

К гаражу, над которым располагалась квартира, примыкал дворик, куда из кухни вела железная лестница. Антония арендовала бокс к ведущей во двор дверью, превратив его в просторную конуру. Бокс занимали три суки-бультерьера, которые шумно, на свой манер, приветствовали хозяйку. Она взяла их на поводки, скомандовала Билли «к ноге» и отправилась на прогулку. Мергатройд, выйдя на верхнюю площадку железной лестницы, попросила Антонию, если та будет проходить мимо молочной, купить полдюжины яиц.

– Эта мисс Уильямс почти наверняка останется на ужин, – угрюмо заметила Мергатройд. – Ваша бедная мать в гробу перевернется! Какие у нее жуткие эскизы! И что помешает ей с мастером Кеннетом пожениться, раз не стало мистера Арнольда?

– Ничего, – ответила Антония, сопротивляясь попыткам одной из собак обмотать ей ноги поводком.

– Вот и я говорю, – согласилась Мергатройд. – Всегда что-нибудь испортит обедню.

Антония оставила служанку с ее размышлениями и пошла в сторону набережной. Вернулась она час спустя, забыв про яйца, и, задав собакам вечерний корм, взбежала по лестнице в кухню, где Мергатройд делала сдобное тесто. Рядом, положив локти на стол, сидела белокурая девушка с проницательными серыми глазами и довольно крепким подбородком и наблюдала за действиями Мергатройд. Увидев Антонию, она улыбнулась.

– Привет, – сказала она. – Просто заглянула на минутку.

– Я не купила яиц, – объявила Антония.

– Ничего, я принесла, – ответила гостья. – Я слышала, ваш единокровный брат убит. Как я понимаю, соболезнования выражать не стоит?

– Конечно. Застенчивая Виолетта здесь?

– Да, – очень спокойно ответила Лесли Риверс. – Так что я, скорее всего, не останусь.

– Оставаться все равно нельзя: еды на всех не хватит. Видела Кеннета?

– Да, – снова ответила Лесли Риверс. – Он с Виолеттой. Мне кажется, мне говорить что-то бессмысленно, но если Кеннет не поостережется, то окажется в тюрьме. Полиция наверняка подозревает, что это он убил вашего единокровного.

– Нет. Подозревают меня. Кеннета там не было.

– У него нет алиби, – уверенно заявила Лесли. – Кажется, он не понимает, что наследование всех денег, обремененность долгами и ненависть к Арнольду – вполне убедительные мотивы убийства.

– Все равно держу пари, что он не убивал, – ответила Антония.

– Только доказать это будет трудно.

– Интересно, он мог бы убить? – задумчиво произнесла Антония.

Мергатройд со стуком швырнула скалку.

– В жизни такого не слышала! Что вы еще скажете, мисс Тони? Это ваш родной брат, он и мухи не обидит.

– Если устроить соревнование по владению мухобойкой, Кеннет его выиграет. Я не говорю, что он убил Арнольда, просто задаюсь вопросом. По-моему, он вполне на это способен. Как думаешь, Лесли?

– Не знаю. Он странный человек. Нет, конечно, не способен. Тони, какой вздор ты несешь! Я ухожу.

Через пять минут Антония вошла в студию и коротко кивнула девушке, сидевшей в большом кресле.

– Привет! Пришла отпраздновать?

Мисс Уильямс подняла голову, оглядела Антонию и пригладила блестящие черные волосы рукой с безупречным маникюром.

– Дорогая Тони, по-моему, тебе не следует так говорить, – сказала она. – Лично я чувствую…

– Господи, ты была права! – воскликнул Кеннет. – Обожаемая, откуда у тебя эта отвратительная манера? Умоляю тебя, не говори «лично»!

Нежные щеки девушки слегка покраснели.

– Право же, Кеннет! – сказала мисс Уильямс.

– Ради бога, пощади ее чувства, – попросила Антония. – Я не потерплю никаких отвратительных примирений за ужином. И раз уж мы коснулись этой темы, с какой стати ты указываешь, Виолетта, как, по-твоему, мне следует говорить?

Карие глаза слегка прищурились.

– Мне кажется, я имею право на собственное мнение, разве не так? – вкрадчиво произнесла мисс Уильямс.

– Ты просто очаровательна, когда злишься, – неожиданно сказал Кеннет. – Давай, Тони, скажи еще что-нибудь.

Красивые губы мисс Уильямс раздвинулись, обнажив мелкие белоснежные зубки.

– А по-моему, вы просто отвратительны, и я наотрез отказываюсь спорить с вами. Как же мне, бедняжке, выстоять сразу против двух? Тони, с твоей стороны ужасно оказаться в доме мистера Верекера, когда это случилось! Должно быть, тебе было страшно. Я даже думать об этом не могу. Давайте поговорим о чем-нибудь другом!

– Почему ты не можешь об этом думать? – спросил Кеннет, не столько насмешливо, сколько заинтересованно. – Боишься крови?

Виолетта содрогнулась:

– Кеннет, пожалуйста, не надо! Право, я не в силах это вынести.

– Как угодно, мое сокровище, только не представляю, почему тебе становится дурно при мысли о зарезанном Арнольде. Ты ведь даже не знала его.

– Да, я не узнала бы его, если бы увидела, – сказала Виолетта. – Дело не в этом. Просто мне не нравится говорить о страшных вещах.

– Она женственна, – объяснила Антония, разглядывая две бутылки с золотистой фольгой на горлышках. – Откуда они взялись, черт возьми?

– Я выпросил их у Фрэнка Кру, – ответил брат. – Мы должны это отпраздновать.

– Кеннет!

– Ничего. Он имел в виду свой доступ к богатству.

– Но нельзя же пить шампанское, раз мистер Верекер убит! Это неприлично!

– Пить шампанское я могу в любое время, – ответила Антония. – Что ты сделала со своими ногтями?

Виолетта вытянула руки.

– Серебристый лак. Нравится?

– Нет, – сказала Антония. – Кеннет, раз ты наследник, то должен будешь выдать мне пособие, я хочу новую машину.

– Ладно, – согласился Кеннет, – получишь все, что пожелаешь.

– Непременно придется платить налог на наследство, – заметила Виолетта. – Приходится выкладывать огромные суммы. Однако же есть еще и дом. Он будет твоим, правда, Кеннет?

– Ты о лачуге на Итон-плейс? – спросил он. – Неужели ты думаешь, я стану жить в таком сарае?

– Почему бы нет? – Виолетта подалась вперед, пристально глядя на Кеннета. – Это очень хороший адрес.

– Кому нужен очень хороший адрес? Если бы ты хоть раз побывала внутри, то поняла бы, что я не стану там жить. В доме турецкие ковры, много ампирной мебели, обтянутые розовым шелком панели в гостиной, хрустальная люстра и мраморные столы с позолоченными ножками.

– Мы всегда можем избавиться от того, что нам не по вкусу, но, должна сказать, я люблю хорошие вещи.

– Ковровые дорожки на лестнице и позолоченные зеркала? – удивленно спросил Кеннет.

– Почему бы нет?

– Дорогая, у тебя просто ужасный вкус.

– Не понимаю, зачем грубить, если мне нравится то, что не нравится тебе. На мой взгляд, турецкие ковры теплые – и говорят о богатстве.

Антония, отмерявшая ингредиенты для коктейлей, поставила бутылку с джином и обратила на Виолетту ясный взгляд.

– Тебе безразлично, красива вещь или нет, лишь бы от нее несло деньгами.

Виолетта поднялась, быстро, но грациозно.

– Ну и что, если я люблю роскошь? – В ее негромком голосе зазвучали резкие нотки. – Если бы ты родилась со вкусом к хорошим вещам и имела бы лишь те деньги, что зарабатываешь тяжким трудом, то испытывала бы те же чувства! – Длинной, умелой рукой она с презрением провела по своему платью. – Я даже одежду себе шью сама! А хочу… хочу носить парижские модели, хорошие меха, хочу каждую неделю делать прическу у Юджина и… да, хочу иметь все те замечательные вещи, ради которых стоит жить!

– Не надо из-за этого так шуметь, – посоветовала совершенно нерастроганная Антония. – У тебя все это будет, если Кеннет получит наследство.

– Конечно, получу, – раздраженно сказал Кеннет. – Тони, готовь побыстрее выпивку!

Она внезапно снова отставила бутылку джина в сторону.

– Не могу. Давай сам. Я вдруг вспомнила, что должна была встретиться с Рудольфом за ленчем. Надо позвонить ему.

Она сняла телефонную трубку и стала набирать номер.

– Не знаешь, он мне звонил?

– Не знаю. Вряд ли. Сколько джина ты наливаешь?

– Много… Алло, это квартира мистера Мезурье? Рудольф, это ты? Послушай, я очень сожалею по поводу ленча. Ты долго ждал? Но тут не моя вина. Право, не моя.

На другом конце провода возникла пауза. Потом мужской голос, тонкий, слегка гнусавый, неуверенно ответил:

– Тони, это ты? Я не все разобрал – было плохо слышно. Что ты сказала?

– Ленч! – четко произнесла Антония.

– Ленч? О господи! Совсем забыл! Извини! Как же я мог… Ума не приложу…

– Ты там не был? – спросила Антония.

Снова пауза.

– Тони, дорогая, очень плохо слышно. Не могу разобрать ни слова.

– Стукни по трубке. Ты забыл о ленче?

– Дорогая, простишь ли ты меня? – послышался умоляющий голос.

– Да, – ответила Антония. – Я тоже забыла. Поэтому и звоню. Я была у Арнольда в Эшли-Грин и…

– В Эшли-Грин?

– Да, почему это тебя так пугает?

– Не пугает, но что заставило тебя туда ехать?

– Не могу сказать по телефону. Приезжай сюда. И привези какой-нибудь еды; здесь почти ничего нет.

– Тони, я не могу понять, зачем ты поехала в Эшли-Грин. Что-нибудь стряслось? То есть…

– Да. Арнольд убит.

Опять пауза.

– Убит? – повторил Рудольф. – Господи! Ты имеешь в виду – умышленно?

– Конечно. Захвати холодного мяса или чего-нибудь еще и приезжай ужинать. Будет шампанское.

– Шам… О, прекрасно. Я хочу сказать – большое спасибо. Сейчас приеду, – сказал Рудольф Мезурье.

– Насколько я понял, – заметил Кеннет, профессионально сбивая коктейли, – твой жених едет сюда. Он будет дружелюбным?

– Надеюсь, – беспечно ответила Тони. – Рудольф просто не выносил Арнольда.

 

Глава пятая

В квартире Верекеров гостиную заменяла большая студия. Ужин накрыли на конце черного дубового стола, предварительно убрав оттуда хлыст для собак, два тюбика краски, газету «Обсервер» (открытую на странице с кроссвордом, составленным человеком, взявшим псевдоним Торквемада), словарь Чеймберса, атлас газеты «Таймс», том Шекспира и оксфордский сборник стихотворений. Пока Мергатройд ходила на кухню и обратно со стаканами и тарелками, Кеннет бросил последний взгляд на недорешенный кроссворд и по обыкновению заявил на свой неизменный манер, что будь он проклят, если возьмется еще хоть за один. Рудольф Мезурье, приехавший с телятиной, мясным пирогом и половиной ковриги хлеба, сказал, что знает человека, который решил весь кроссворд за двадцать минут. Виолетта, старательно пудрясь перед венецианским зеркалом, сказала, что для решения таких кроссвордов нужно иметь разум Торквемады.

– Откуда взялись эти бутылки? – спросила Мергатройд, потрясенная видом роскошных золотистых горлышек.

– Остались от вечеринки у Фрэнка Кру на прошлой неделе, – объяснил Кеннет.

Мергатройд громко фыркнула и с громким стуком поставила блюдо на стол.

– Надо же, – сказала она. – Можно подумать, что это уже поминки.

Гости почувствовали себя скованно. Виолетта поджала красивые губки и откашлялась. Рудольф Мезурье поправил галстук и робко произнес:

– Ужасная история с мистером Верекером. Это кажется просто невероятным.

Виолетта грациозно повернулась и одарила его медленной, обаятельной улыбкой.

– Да, кажется, правда ведь? Я его не знала, но мне жутко об этом думать. Не думаю, что Тони и Кен полностью это осознали.

– Не думаешь, моя милая? – насмешливо произнес Кеннет.

– Кеннет, как бы ты ни относился к бедному мистеру Верекеру, когда он был жив, думаю, ты мог бы по крайней мере притвориться опечаленным.

– Это бессмысленно, – сказала Антония, доставая маслины из высокой банки. – Принимай нас, Виолетта, такими, какие мы есть. Кеннета не отучишь говорить то, что придет ему в голову.

– Не думаю, что это хороший план, – холодно ответила Виолетта.

– Это только из-за его слов, что твоя зеленая шляпка похожа на курицу в обмороке. К тому же это не план: это диагноз. Маслину, Рудольф?

– Спасибо. – Мезурье отошел в дальний конец комнаты и присел на угол обеденного стола. Взяв маслину с конца штыка, которым девушка добывала их из банки, он вполголоса спросил: – Как это произошло? Почему ты там оказалась? Я никак не могу понять.

Она твердо выдержала его взгляд.

– Из-за нас с тобой. Я написала ему, что мы хотим пожениться, решив, что он будет рад и, возможно, сделает нам щедрый подарок.

– Да, я знаю. Жаль, что сначала ты не посоветовалась со мной. Я не представлял…

– Почему? – перебила его Антония. – Передумал?

– Нет-нет! Что ты! Дорогая, я без ума от тебя, но сейчас не время. Ты знаешь, я на мели, и такой человек, как Верекер, сразу бы пришел к мысли, что мне нужны твои деньги.

– Никаких денег у меня нет. Нельзя назвать деньгами пять сотен в год. К тому же в этом году несколько фирм не платят дивидендов, так что я почти нищая.

– Да, но у него-то деньги были. В общем, я жалею, что ты так поступила, потому что это ставит меня в неловкое положение. Надеюсь, не очень неловкое, но непременно выяснится, что мы повздорили в тот день, когда он был убит.

Антония посмотрела в другой конец студии на другую пару. Они как будто были поглощены ссорой. И она спросила без обиняков:

– Откуда ты знаешь, когда он был убит?

В темно-синих глазах Рудольфа, окаймленных черными ресницами, появилось испуганное выражение.

– Я… разве ты мне об этом не говорила?

– Нет, – отрезала Антония.

Он издал неуверенный смешок.

– Но ты сказала. По телефону. Ты забыла. И все же мое положение, ты же понимаешь, не так ли? Конечно, в сущности, это не важно, но у полицейских непременно возникнут подозрения, а оказаться замешанным в чем-то мне бы не хотелось – в моем положении нужно быть осмотрительным.

– Не беспокойся, – сказала Антония. – Это меня подозревают полицейские. Я там была.

– Тони, я тебя не понимаю. Почему ты там была? Что привело тебя туда? Месяцами не разговаривала с Верекером, а потом вдруг понеслась в коттедж «Риверсайд» на выходные – никакого смысла тут я не вижу.

– Смысл есть. В субботу утром Арнольд отправил мне из конторы отвратительное письмо, которое я в тот же день получила. И поехала поговорить с ним по этому поводу.

– Ах, моя дорогая! – сказал Мезурье, благодарно пожимая ей руку. – Можешь не рассказывать. Он написал обо мне что-то клеветническое. Могу представить! Только не нужно было делать этого, милая. Я могу сам за себя постоять.

– Да, наверное, можешь, – ответила Антония, – но все равно я не хотела позволять Арнольду распускать о тебе ложь.

– Дорогая! Что он тебе сказал?

– Он мне ничего не сказал, потому что мы не виделись. Написал несколько страниц чуши о том, что очень скоро пойму, за какого подлеца собираюсь замуж, что ты негодяй, вор и все такое прочее.

– Черт возьми, он был свиньей! – воскликнул Мезурье, покраснев. – Само собой, понимал, что через год не сможет воспрепятствовать нашему браку, поэтому пытался очернить меня перед тобой. Письмо у тебя?

– Нет, я его сожгла. Подумала, так будет безопаснее.

Мезурье пристально посмотрел на нее.

– Значит, оно не попадет в руки полиции? Дорогая, ты ничего не скрываешь? Если Верекер выдвинул против меня конкретное обвинение, скажи мне.

– Конкретных не было.

В этот момент в комнату вошла Мергатройд. Антония встала из-за стола и посмотрела в сторону брата.

– Если вы кончили ссориться, ужин готов. – Подумала и логично добавила: – А если нет, все равно готов.

Кеннет двинулся к столу.

– Я снова ее рассердил, правда, моя красавица? Где наши непримиримые противоположности?

– Я не сержусь, – печально сказала Виолетта. – Только немного уязвлена.

– Моя обожаемая! – произнес он виновато, но с легкой озорной улыбкой.

– Да, все это замечательно, – произнесла Виолетта, садясь за стол, – но иногда я думаю, что тебя интересует только моя привлекательная внешность.

Он бросил на нее полунасмешливый-полусерьезный взгляд.

– Я обожаю твою привлекательную внешность.

– Спасибо, – сухо ответила Виолетта.

– Не такая уж она привлекательная, – заметила Антония, сражаясь с суставами холодной курицы. – Прежде всего глаза у нее слишком широко расставлены, и не знаю, замечал ли ты, но одна сторона ее лица уступает другой.

– Ты только посмотри на изящную линию ее подбородка! – сказал Кеннет, положив деревянную ложку для салата и очертив большим пальцем линию в воздухе.

– Да прекратите вы! – возмутилась Виолетта и обольстительно посмотрела на сидевшего напротив Мезурье. – Правда, они ужасны? Вам не кажется, что мы с вами отчаянно смелы, раз вступаем с ними в брак?

Он ответил ей в том же шутливом духе, и они продолжили легкую болтовню. Попытки втянуть в разговор остальных были не особенно успешны. Кеннет сидел с мрачным видом. Его всегда злило, когда Виолетта флиртовала с другими мужчинами. Антония, когда Виолетта попросила Мезурье убедить свою невесту, что красное ей совершенно не к лицу, ответила с такой жестокой откровенностью, что разговор прервался, словно лопнувшая нить.

– Ты ведь художница? – поспешно спросил Виолетту Рудольф.

– Нет, – ответил за нее Кеннет.

– Ну, может, я и не художница в том смысле, как вы, интеллектуалы, это понимаете…

– Не художница. Ты не умеешь рисовать.

– Спасибо, дорогой. Только я зарабатываю этим на жизнь, – мягко сказала Виолетта. – Видите ли, мистер Мезурье, я делаю афиши и рекламу. Я обнаружила, что у меня есть кое-какие способности… – Кеннет закрыл лицо ладонями и застонал, – …кое-какие способности, – повторила Виолетта, – и, полагаю, моя манера стала модной. У меня всегда было чувство цвета, линии и…

– Да помолчи ты, дорогая! – взмолился Кеннет. – Чувства цвета и линии у тебя не больше, чем у бультерьеров моей сестры!

Виолетта оцепенела.

– Не знаю, пытаешься ли ты меня разозлить, но…

– Ангел мой, я ни за что не стал бы тебя злить, только держи язык за зубами! – попросил Кеннет.

– Понятно. Я должна сидеть молча, а ты будешь высказывать свои взгляды.

– Кеннет, она совершенно не способна молчать, – рассудительно сказала Антония. – Он имеет в виду – не говори об искусстве.

– Спасибо. Я прекрасно знаю, что в искусстве никто, кроме Кеннета, ничего не смыслит.

– Ну а если знаешь, то какого черта…

– Шампанское! – воскликнул Рудольф, воспользовавшись паузой. – Мисс Уильямс, вы не откажетесь? Тони?

– Почему в этом доме никогда нет льда? – спросил Кеннет, внезапно сменив тему разговора.

– Потому что на те деньги, что предназначались для покупки холодильника, мы купили дубовый сундук, – ответила Антония.

Благодаря перемене темы и шампанскому компания не распалась окончательно. Об искусстве никто больше не упоминал, и когда все четверо поднялись из-за стола и перешли в другой конец комнаты, Виолетта смягчилась по отношению к Кеннету, страстно желавшему загладить вину. Рудольф вызвался сварить турецкий кофе, если Мергатройд не будет возражать. Они с Антонией пошли в кухню и под пренебрежительным, но снисходительным взглядом Мергатройд сварили напиток. Турка он привел бы в недоумение, но пить его было можно.

Вечер был теплый, и от суеты Антонии стало так жарко, что она объявила о намерении принять ванну. Удалившись в ванную, она через четверть часа вернулась в пляжной пижаме, которая ей очень шла, но возмутила Мергатройд. Та сказала, что девушке должно быть стыдно, ведь сегодня воскресенье и все такое прочее. Кеннет, к неудовольствию Виолетты, снял пиджак и разлегся на диване, подложив руки под голову и расстегнув верхнюю пуговицу рубашки. Виолетта грациозно опустилась на лежавшую на полу подушку. Вид у нее был спокойный и хладнокровный. Рудольф Мезурье, расстегнувший для прохлады чересчур приталенный пиджак, прислонился к подоконнику и выпускал колечки табачного дыма.

Через десять минут раздался звонок в дверь.

– Это, наверное, Джайлс, – сказала Антония.

– Господи, я и забыл, что он должен приехать! – воскликнул Кеннет.

Виолетта машинально потянулась за косметичкой, но не успела даже посмотреться в крохотное зеркальце, как Мергатройд ввела гостя.

– Мистер Джайлс! – сурово объявила она.

Джайлс Каррингтон остановился на пороге и с насмешливым удивлением оглядел группу.

– Вы олицетворяете картину светской жизни и вульгарного существования, – заметил он. – Загораешь, Тони?

– Входи, налей себе выпить, – пригласил Кеннет. – И не бойся сказать нам самое худшее: здесь все свои. Наследник я или нет? Если да, мы купим холодильник. В этой чертовой квартире нет льда.

Джайлс не обратил на его слова ни малейшего внимания, но улыбнулся Виолетте.

– Бессмысленно ожидать, что кто-то из моих двоюродных нас познакомит. Моя фамилия Каррингтон.

– Вы правы, они безнадежны. Моя фамилия Уильямс. Вы знаете, я невеста Кеннета.

– Не знал, но поздравляю его. Добрый вечер, Мезурье.

– О, как любезно с вашей стороны! – сказала Виолетта, игриво глядя на Джайлса.

– Это всего лишь его прекрасные итонские манеры, – охладила ее пыл Антония. – Джайлс, когда дознание?

– Во вторник. Тебе нужно присутствовать.

– Проклятие! Ты там будешь?

– Да, конечно. Я тебя подвезу. – Джайлс налил себе виски, добавил в него чуть содовой. – Машина Арнольда нашлась, – небрежно произнес он.

– Где? – спросила Антония.

– В извозчичьем дворе возле Кромвель-роуд.

– Как думаете, это хоть немного поможет полиции? – спросила Виолетта.

– Вряд ли. По-моему, там нашли только чемодан Арнольда, шляпу и корзину с едой.

– И никаких следов крови? – лениво спросил Кеннет. – И окровавленного ножа? Большая досада для полицейских.

– Не обнаружили совершенно никаких улик? – спросил Рудольф. – Должны же там быть какие-то следы? Отпечатки пальцев или что-то еще?

– Увы, не могу вам этого сказать, – ответил Джайлс в своей спокойной, любезной манере. – Полицейские со мной не настолько откровенны.

– Ты виделся еще раз с этим похожим на барашка суперинтендантом? – спросила Антония, обхватив колени руками.

– Да, подвез его в Лондон.

Кеннет переменил позу и сел.

– Послушай, ты на чьей стороне?

Джайлс Каррингтон вскинул на него взгляд. Кеннет усмехнулся.

– Я не в буквальном смысле, но ты должен действовать в наших интересах.

– Именно это я и пытаюсь делать, – ответил Джайлс.

– Тут много затруднений, – пробормотал Кеннет, снова ложась. – Тони неожиданно влезла в гущу событий, а я, видимо, не смогу доказать алиби. И все равно, – добавил он, запрокинув голову, чтобы поглядеть на порхающего мотылька, – взвалить на меня это убийство будет нелегко. Во-первых, ножа у меня нет и никогда не было. Во-вторых, никто не поверит, что я могу так ловко совершить убийство, не оставив следов. К тому же я в последнее время не ссорился… – Он снова резко сел. – Черт! Каким я был дураком. Написал Арнольду письмо с просьбой денег, а он отказал. Готов держать любое пари, что он сохранил мое письмо и копию своего ответа.

– Кеннет, не болтай ерунду! – попросила Виолетта. – Разумеется, никто тебя не подозревает!

– Возможно, и заподозрят, но доказать это будет чертовски трудно. Как думаешь, Джайлс?

– Если зайдешь завтра ко мне в контору в полдень, то скажу, – ответил тот, допивая виски.

Виолетта встала и разгладила юбку.

– Разумеется, вы не можете разговаривать, пока здесь я и Мезурье, – произнесла она. – Да и все равно мне пора домой. У меня сегодня был нелегкий день. Кеннет, обещай, что перестанешь валять дурака и расскажешь все мистеру Каррингтону. Ты прекрасно знаешь, что не совершал это убийство, а по твоему поведению кто угодно сочтет, что совершил.

– Да, вам необходимо обговорить все втроем, – согласился Мезурье. – Позволите проводить вас домой, мисс Уильямс?

Виолетта приняла предложение с характерной делано-застенчивой улыбкой, и, несмотря на громкие, возмущенные протесты Кеннета, оба настояли на своем. После их ухода Мергатройд вошла убрать стаканы и перебила Кеннета, бранившего кузена за расстройство компании:

– Будет вам, мастер Кеннет. Слушайте, что говорит мистер Джайлс, и держите язык за зубами. Если что понадобится, я буду в кухне.

Мергатройд удалилась, было слышно, как она вошла на кухню и затворила дверь. Кеннет снова сел на диван и оперся локтями о колени.

– Осточертело мне уже это убийство, – сказал он. – Убийцу никогда не найдут, так чего беспокоиться?

Джайлс достал трубку и стал набивать ее табаком.

– Уясни вот что, – сказал он. – Если у полиции не появится никаких улик для установления личности убийцы, твое положение будет очень серьезным.

Кеннет посмотрел на него.

– Почему? Я думал, что основная подозреваемая – Тони.

– Как по-твоему, что полиция будет искать первым делом? – заговорил Джайлс. – Мотив. У Тони мотив месть, озлобленность, называй это как угодно. Твой мотив гораздо сильнее. Ты в стесненных обстоятельствах, пытался взять у Арнольда деньги и с его смертью становишься наследником большого состояния.

– Да, но я не сразу подумал об этом после того, как Тони сказала мне о его смерти. Правда, Тони?

– Сомневаюсь, что это произведет впечатление на присяжных, – сказал Джайлс. – Что ты делал вчера вечером?

– Пошел навестить Виолетту.

– В какое время?

– Не знаю. После восьми. Мергатройд уже не было, Тони как будто ушла на всю ночь, и никто не видел, как я уходил.

– Ты отправился в дом мисс Уильямс?

– На квартиру. Но там ее не оказалось. На звонок никто не отвечал, и я пошел в какой-то кинотеатр. Нет, не знаю, в какой, и не знаю, как назывался фильм, потому что опоздал к началу, и он был таким скучным, что я почти весь сеанс проспал.

– Так, что ты делал, выйдя из кинотеатра?

– Отправился на прогулку, – ответил Кеннет.

– Куда?

– В Ричмонд-парк.

– С какой стати? – спросил пришедший в отчаяние Джайлс.

– А что? – ответил Кеннет. – Вечер был ясный, очень теплый, а я хорошо подремал в кинотеатре. И само собой, пошел гулять.

– Вот как! – воскликнул его кузен.

– Джайлс, но он ходит гулять по вечерам! – с беспокойством вмешалась Антония. – Мы оба ходим гулять, когда ложиться в постель слишком жарко.

Джайлс вздохнул.

– Когда ты вернулся домой?

– Не то в три, не то в четыре часа. Я не обратил внимания на время.

– И никто из знакомых не видел, как ты входил в кинотеатр, выходил из него, или по пути в Ричмонд? Не встречал какого-нибудь полицейского?

– Нет вроде бы. Мимо проехали несколько машин, но я не помню, чтобы кого-то встречал.

– То есть ничего из сказанного доказать не можешь, – подытожил Джайлс.

– Не могу, – вкрадчиво ответил Кеннет, – и ничего из этого полиция не сможет опровергнуть.

 

Глава шестая

Машина Джайлса остановилась у дома Арнольда Верекера на Итон-плейс, как только Ханнасайд поднялся по каменным ступеням. Суперинтендант обернулся и, увидев вылезшего из машины Каррингтона, с улыбкой приветствовал его:

– Доброе утро, мистер Каррингтон. Вы очень пунктуальны.

– Это избавляет от беспокойства, вы не находите? – сказал Джайлс. – Позвонили?

– Нет еще, – ответил суперинтендант, нажимая кнопку электрического звонка.

Дверь почти сразу открыл худощавый дворецкий с кислым выражением лица, страдающий, судя по виду, несварением желудка. Он глянул на суперинтенданта и обратил взгляд к Джайлсу. Слегка поклонился ему и открыл дверь пошире.

– Доброе утро, Тейлор, – сказал Джайлс. – Суперинтендант Ханнасайд и я хотим просмотреть бумаги мистера Верекера.

– Да, сэр? – Дворецкий неодобрительно посмотрел на Ханнасайда. – Насколько я понимаю, суперинтендант вчера запер библиотеку, и она до сих пор заперта.

Было ясно, что дворецкий недолюбливал полицейских, которые приходят в приличные дома и запирают там комнаты по своему усмотрению.

– Скверная история с мистером Верекером, – заметил Джайлс, подавая ему шляпу и перчатки.

– В высшей степени неприятная, сэр.

– Я хотел бы немного поговорить с вами, – сказал Ханнасайд, вынул из кармана ключ и вставил его в замок двери, находящейся справа от парадной.

– Пожалуйста, сэр, – холодно ответил Тейлор. – Сожалею, что вчера, когда вы явились, меня здесь не было, но воскресенье у меня выходной день.

– Да, я понимаю. Входите, прошу вас. Мистер Каррингтон, возьмите, пожалуйста, ключи.

Он протянул кольцо с ключами, Джайлс взял его, а дворецкий подошел к окну и отдернул шторы.

В библиотеке, как и во всех комнатах дома Арнольда Верекера, царила атмосфера показной роскоши. Дорогие кожаные кресла, дорогие книги в кожаных переплетах на дубовых полках, очень дорогой толстый ковер и письменный стол с очень богатой резьбой. Все это демонстрировало дурной вкус декораторов из первоклассной фирмы, но не давало ни малейшего представления о личности владельца.

Ханнасайд подождал, пока Тейлор не привел шторы в нужное ему положение, потом спросил:

– Сколько времени вы проработали у мистера Верекера?

– Я здесь три года, сэр, – ответил Тейлор, тоном давая понять, что это рекорд.

– Тогда, очевидно, вы знакомы с его привычками. Часто он проводил выходные в своем загородном коттедже?

– Время от времени, сэр.

– И обычно он сам садился за руль или брал шофера?

– По-разному, сэр.

– Когда он уезжал в прошлую субботу, с ним был шофер?

– По-моему, нет, сэр. Вышла легкая неприятность.

– Что вы имеете в виду?

– Между мистером Верекером и Джексоном, шофером, сэр. Мистер Верекер дал Джексону указания на субботнее утро. Джексон опять подал машину на пять минут позже. На парадном крыльце произошла очень неприятная сцена. К сожалению, Джексон настолько забылся, что стал грубить мистеру Верекеру. Вышла настоящая ссора – такой никак не ожидаешь в доме джентльмена. Джексон орал, мистер Верекер тоже надрывал глотку. Оба выходили из себя, если мне позволительно так говорить.

– А в субботу вечером, когда мистер Верекер уезжал, машину вел не Джексон?

– Нет, сэр. Машина была только подана к двери – мистер Верекер сказал, что больше не желает видеть Джексона.

– Понятно. В котором часу мистер Верекер уехал?

– Без десяти восемь, сэр.

– У вас, кажется, нет ни малейшего сомнения. Почему это время запомнилось вам?

– Из-за мистера Верекера. Он назвал его. Насколько я понял, у него была назначена встреча за ужином. Он не любил… э… задержек.

– Что его задерживало?

Дворецкий вздохнул, настала минута, которой он дожидался.

– Посетитель, сэр.

– Кто был этот посетитель?

– Не могу сказать, сэр. Раньше я его не видел. И вряд ли он принадлежал к тому кругу джентльменов, каких я впускал в этот дом. Он был неряшливо одет и полон решимости увидеть мистера Верекера. Когда я сказал ему, что мистера Верекера нет дома, он сунул ногу в дверной проем и ответил, что не уйдет, пока его не увидит.

– Его поведение было угрожающим?

Дворецкий задумался.

– Пожалуй, нет, сэр. Да нет, не угрожающим! Он был очень любезным, хотя и весьма нелепо. Стоял и улыбался. У меня создалось впечатление, что он под хмельком. Я уже собирался позвать Мэтью – лакея, сэр, – чтобы он помог мне выставить этого человека, и тут мистер Верекер стал спускаться по лестнице, собираясь уезжать.

– В вечернем костюме?

– Совершенно верно, сэр. Мистер Верекер спросил, в чем дело. Этот незнакомец продолжал улыбаться, я бы сказал – очень странным образом в данных обстоятельствах, и через несколько секунд сказал очень дружелюбным тоном: «Для меня тебе лучше быть дома, старина». Это его подлинные слова, и они поразительно подействовали на мистера Верекера. Мистер Верекер был румяным, но тут он побледнел, остановился, держась за перила, и уставился на него.

– Мистер Верекер выглядел испуганным?

– Я бы не сказал, сэр. На мой взгляд, он был очень сердит и удивлен.

– Помните, что он сказал?

– Он молчал, сэр, пока незнакомец не сказал, что если они немного побеседуют наедине, то можно будет избежать многих неприятностей. Тогда мистер Верекер кашлянул и велел мне впустить этого человека. Я, конечно, впустил, мистер Верекер отвел его в свою комнату и закрыл дверь.

– Долго они находились там вдвоем?

– Пока мистер Верекер не вышел из дома, сэр, вместе со своим посетителем. Пробыли они там минут двадцать или полчаса.

– Что происходило между ними? Они ссорились?

– Вряд ли это можно назвать ссорой, сэр. Незнакомец ни разу не повысил голоса, хотя я невольно слышал, как мистер Верекер несколько раз переходил на крик. Видимо, этот человек хотел денег, потому что мистер Верекер несколько раз сказал: «Ты от меня не получишь ни единого пенни!»

– Слышали, как он говорил еще что-нибудь?

– Почти ничего, сэр. Несколько раз повторялось слово «негодяй», и мистер Верекер один раз произнес очень громко: «Так ты думаешь, что можешь запугать меня?» Но что ответил тот человек, не знаю, он все время говорил тихо. Вскоре мистер Верекер как будто успокоился, и я не мог расслышать, что он говорит. Но без десяти восемь они оба вышли из библиотеки, и, проходя, мистер Верекер обругал меня за то, что я открыл дверь тому человеку. Я решил, что ему что-то испортило настроение. Тот человек был очень дружелюбен и, казалось, посмеивался. Он сказал, что мистер Верекер может подвезти его, а мистер Верекер бросил на него такой взгляд, что я поразился, хотя привык к переменам его настроения. Я видел, что он ненавидит того человека, и, думаю, с трудом согласился взять его к себе в машину. Но, так или иначе, взял. Незнакомец уютно устроился, а мистер Верекер плотно сжал губы. Вот таким, сэр, я видел мистера Верекера в последний раз.

Суперинтендант спокойно выслушал этот рассказ.

– Узнаете вы того человека, если увидите снова?

– Думаю, да, сэр. Наверное, должен узнать улыбку и голос. Внешность у него совершенно неприметная.

– Очень хорошо. Не знаете больше ни о ком, кто мог приходить к мистеру Верекеру в субботу?

– Мистер Верекер был у себя в конторе до полудня, сэр, во второй половине дня никто не приходил к нему в дом. Он ушел в четыре часа и вернулся незадолго до семи. В шесть часов позвонила мисс Верекер, но мне было велено отвечать всем, что его нет в Лондоне. Я так и ответил.

– Знаете, почему мистер Верекер отдал это распоряжение?

– Тут не было ничего необычного, сэр. Он весь день был не в духе, а в таком настроении никогда не хотел никого видеть и ни с кем говорить – особенно это касалось его родственников.

– Понятно. Еще один вопрос: знаете, какие планы были у мистера Верекера на вечер субботы?

– Нет, сэр! Мистер Верекер всегда был скрытным. По его костюму я решил, что он пообедал в городе до того, как уезжать, но куда или в каком обществе, не представляю.

– Спасибо. Я вас больше не задерживаю.

Дворецкий поклонился и повернулся к Джайлсу:

– Прошу прощения, сэр, но в связи с этим неожиданным происшествием среди штата слуг возникло мнение, что все очень неопределенно. Я не знаю, оставлять ли их…

– Это будет решать наследник, – любезно ответил Джайлс. – Пока что пусть все остается по-прежнему.

– Как скажете, сэр, – произнес Тейлор и ушел.

Ханнасайд подождал, пока он скроется из виду, потом спросил:

– Что из его рассказа привлекло ваше внимание, мистер Каррингтон?

– Почти ничего, – пожал плечами Джайлс. – Думаю, было бы неплохо, если бы вы нашли этого подозрительного незнакомца, но мне кажется, это был какой-то неопытный шантажист. Хотите первым делом открыть сейф?

– Да, пожалуйста. И против шофера была выказана какая-то враждебность. Или это лишь предохранительная мера?

– Видимо, понемногу то и другое, – ответил Джайлс, распахивая бросающуюся в глаза дверцу в панельной обшивке возле камина и обнажая стальной сейф. – Слуги постоянно готовы защищаться от любых возможных обвинений – даже в том, – добавил он с горечью, – что они разбавили водой виски. Вот, пожалуйста.

Суперинтендант подошел, и они вместе просмотрели содержимое сейфа. Ничего относящегося к делу там не оказалось, были только акционерные сертификаты, банковская книжка и несколько частных писем. Когда суперинтендант ознакомился с ними, Джайлс положил их обратно и закрыл дверцу.

– Посмотрим в письменном столе, – сказал он, подходя к нему и усаживаясь во вращающееся кресло.

– Вы привезли завещание? – спросил Ханнасайд.

Джайлс вынул из внутреннего кармана бумаги и передал ему. Суперинтендант сел по другую сторону стола, разложив хрустящие листы, а Джайлс искал на кольце ключ от выдвижных ящиков.

Суперинтендант прочел завещание, осторожно положил его на стол и сдержанно сказал:

– Значит, наследниками являются Кеннет и Антония Верекер, они получают равные доли состояния Арнольда Верекера после того, как будут выплачены долги.

– Да, – подтвердил Джайлс, просматривая бумагу, взятую в одном из ящиков. – Это так.

– То есть смерть Арнольда Верекера приносит им очень значительную выгоду.

– Я не могу так сразу сказать, насколько велико личное состояние Арнольда. Около шестидесяти тысяч фунтов.

Суперинтендант посмотрел на него.

– А пакет акций рудника?

– Он, – ответил Джайлс, кладя пачку бумаг на одну из стоп, которые разложил на письменном столе, – из-за отсутствия у Арнольда детей мужского пола переходит к Кеннету по условиям завещания его отца. Я подумал, что вы захотите увидеть его, поэтому привез копию.

– Спасибо, – сказал Ханнасайд, протягивая руку. – Я очень признателен. Вы сберегли мне много времени, мистер Каррингтон.

– Не за что, – ответил Джайлс.

Суперинтендант, хмурясь, прочел завещание Джеффри Верекера.

– Очень странный документ, – заметил он. – Похоже, остальным его детям завещается только личное состояние отца – и даже оно делится между ними четырьмя. Как это понять, мистер Каррингтон?

– Он не такой странный, как представляется, – ответил Джайлс. – Мой дядя был помешан на компании «Шен-Хиллз майн». В его время она не была таким громадным концерном, как сегодня. Дядя верил в нее и создал частную компанию для управления ею. Она должна была расширяться и ни в коем случае не уходить из семьи. Поэтому он оставил свой пакет акций Арнольду с переходом прав к его старшему сыну, если у него будут сыновья, а если не будет, то Роджеру и его наследникам, или, в случае смерти Роджера без законного наследника мужского пола, Кеннету. Его личное состояние достигало тридцати трех тысяч фунтов и в то время представляло собой более значительное наследство. Оно должно было делиться поровну между четырьмя детьми. Но через несколько лет после смерти дяди его вера в возможности «Шен-Хиллз» оправдалась благодаря открытию на одном из участков богатейшего месторождения доломита, если вам интересны технические подробности. Арнольд флотировал рудник как государственную компанию – и вы прекрасно знаете ее нынешнее положение. Пакет акций Арнольда стоит, видимо, около четверти миллиона.

– Очень приятно унаследовать такой пакетик, – сухо заметил Ханнасайд.

– Очень, – согласился Джайлс.

Возникла краткая пауза.

– Так, давайте займемся письменным столом, – сказал Ханнасайд. – Нашли что-нибудь, могущее иметь какое-то отношение к этому делу?

– Совершенно ничего, – ответил Джайлс и протянул ему дневник. – Я надеялся, там могут быть указаны его свидания по субботним вечерам, но он лишь прочеркивал субботы и воскресенья. Кстати, я пока не нашел его чековой книжки. Она была при нем?

– Да, она у меня, – сказал Ханнасайд, передавая книжку Джайлсу. – Вижу, он выписал себе в пятницу чек на сто фунтов. На первый взгляд, сумма слишком крупная, чтобы носить ее при себе, но, видимо, у него это вошло в привычку.

– Вошло. Думаю, толстая пачка денег приятно возбуждала его.

– Это свойственно многим. Однако меня слегка удивило, что, когда обнаружили его труп, при нем было всего тридцать фунтов и какая-то мелочь. Так быстро истратить семьдесят фунтов – это слишком, если, конечно, он не оплачивал никаких счетов.

Джайлс просмотрел пачку квитанций.

– За это число здесь ничего нет. Может, купил украшение своей последней любовнице.

– Или эти деньги достались таинственному посетителю, о котором говорил дворецкий, – задумчиво произнес Ханнасайд. – Хотел бы я встретиться с этим улыбчивым незнакомцем.

Он взял небольшую папку для писем и стал методично просматривать ее содержимое. Большинство писем он сразу же откладывал, но одно на несколько секунд привлекло его внимание.

– Хм-м! Полагаю, вы его видели?

Джайлс поднял голову:

– Что? А, это письмо! Да, видел. Там есть еще письма – о, вы взяли их!

Суперинтендант держал плохо составленную просьбу о пятистах фунтах, написанную неровным почерком Кеннета. В письме с предельной простотой говорилось, что Кеннет на мели, готовится к свадьбе и ему нужны деньги, чтобы выплатить несколько долгов. К нему был приложен лист с машинописным текстом, озаглавленный «копия», где с такой же простотой говорилось, что Арнольд не собирается давать или одалживать безответственному идиоту даже пятисот пенсов, а уж тем более пятисот фунтов. При дальнейших поисках было обнаружено второе письмо от Кеннета, написанное на половинке листа писчей бумаги. Оно было предельно лаконичным и выражало пылкое желание автора свернуть единокровному брату его гнусную шею.

– Очень выразительно, – равнодушно произнес суперинтендант. – Прошу вашего разрешения забрать эти письма.

– Забирайте, конечно, – ответил Джайлс. – Особенно последнее.

– Насколько я понимаю, Кеннет Верекер ваш клиент?

– Да.

– Ну, что ж, мистер Каррингтон, будем откровенны. Человек вы разумный и понимаете так же, как я, что ему придется дать отчет о своих передвижениях в тот субботний вечер. Но я тоже разумен, и мы гораздо лучше поладим, если скажу вам сразу же, что из-за этих писем я не стану немедленно требовать ордера на арест этого молодого человека. Тот, кто принимает решение убить кого-то, вряд ли будет извещать об этом намеченную жертву.

Джайлс не был уверен в рассудительности своего кузена, но лишь кивнул и сказал:

– Конечно.

Суперинтендант сложил все три письма и сунул в свой блокнот. Глаза его слегка сверкнули.

– Но если он похож на свою сестру, это меняет дело, – сказал он. – Теперь давайте взглянем на эту книгу.

С этими словами он раскрыл ее. Джайлс начал укладывать бумаги обратно в ящики стола.

– Алло! – неожиданно произнес Ханнасайд. – Что скажете об этом, мистер Каррингтон?

Джайлс взял книгу и обнаружил, что она раскрыта на странице с цифрами. В первой колонке были написаны карандашом разные даты; против них стояли названия различных фирм; в третьей колонке были указаны различные суммы денег, за каждой стоял вопросительный знак и жирно подчеркнутые черным карандашом другие суммы. Внизу каждый столбик цифр был суммирован, и разница, составлявшая триста пятьдесят фунтов, была не просто подчеркнута, но жирно обведена черным карандашом.

– «Джон Доулиш лимитед», – медленно прочел Джайлс вслух название одной из фирм. – Это не они изготавливают буры? Похоже, это счета компании.

– Мне кажется, кто-то мошенничал с этими счетами, и Арнольд Верекер это обнаружил, – сказал Ханнасайд. – Видимо, нам придется заглянуть в контору «Шен-Хиллз», мистер Каррингтон, если вы не возражаете.

– Нисколько не возражаю, – ответил Джайлс, – только мне не совсем понятно, зачем вам нужно, чтобы я…

Его прервал дворецкий, притворивший дверь в комнату.

– Прошу прощения, сэр, но мистер Каррингтон хочет поговорить с вами по телефону, – сказал Тейлор.

Джайлс удивленно поднял голову:

– Мистер Каррингтон хочет поговорить со мной?

– Да, сэр. Переключить звонок в эту комнату, или предпочтете говорить из коридора?

– Будь добр, переключи. – Джайлс поднял трубку стоявшего на столе телефона и взглянул на Ханнасайда. – Не возражаете? Звонит мой отец, хотя что ему нужно, не представляю. Кстати, он юрисконсульт компании Арнольда. Арнольд передал свои частные дела мне отчасти потому, что мы близки по возрасту, отчасти потому, что они с моим отцом не могли заниматься всем сразу, но бизнес остался… Алло, сэр! Доброе утро. Да, говорит Джайлс.

Суперинтендант раскрыл блокнот и тактично стал читать записи. До него доносились отрывистые, резкие звуки, издаваемые мистером Каррингтоном. Раздраженный голос, подумал он.

Джайлс говорил мягко, успокаивающе:

– Прощу прощения, сэр. Разве я не сказал, что мне нужно ехать прямо на Итон-плейс? Ну, ничего, что случилось? Что-то связанное с чем?

Его словно подменили – образ ленивого денди исчез, – он напряженно слушал отрывистые фразы, доносившиеся из трубки еще довольно долго. Потом сказал:

– Хорошо, сэр. Я приеду вместе с ними, как только мы закончим с делами здесь.

Отрывистый голос зазвучал снова, и суперинтендант был почти уверен, что расслышал слова «недалекие полицейские». Однако Джайлс лишь ответил:

– Тогда примерно через двадцать минут. До встречи.

Положив трубку, он взглянул в лицо Ханнасайду и сказал:

– Суперинтендант, мой отец хочет вас видеть. Говорит, что нашел письмо от Арнольда Верекера, ждавшее его в кабинете, и думает, что вам следует его прочесть.

 

Глава седьмая

Кабинеты юридической фирмы «Каррингтон, Рэдклифф и Каррингтон» находились на втором этаже дома в конце Адам-стрит, окна их выходили на улицу Аделфи-террас. Глава фирмы занимал большую, захламленную комнату, глядящую на реку сквозь проем в близлежащих зданиях. Когда Джайлс вошел туда с Ханнасайдом в понедельник утром, глава фирмы сидел за громадным письменным столом, заваленным бумагами, и вполголоса ругал изъяны своей авторучки. Каррингтон-старший с редкими седыми волосами, румяным лицом и таким же веселым блеском в глазах, как у его сына, совсем неплохо сохранился в свои шестьдесят лет. Отец и сын мало походили друг на друга. Джайлс был высок, худощав и производил впечатление человека, который никогда и никуда не торопится; Чарлз Каррингтон был плотным, коренастым и жил в постоянной спешке. Те, кто не был знаком с ним близко, удивлялись, что он адвокат. Тех, кто хорошо его знал, не пугали его странные манеры и неспособность найти что бы то ни было. Им было известно: несмотря на суетливость и кажущуюся бестолковость, пожилой джентльмен все еще обладал необыкновенно острым умом.

Когда дверь открылась, Чарлз Каррингтон посмотрел на сына, вскинул измазанную чернилами руку и встретил его словами:

– Вот, видишь. Что я тебе говорил? Они всегда протекают. С чего это твоей матери взбрело в голову подарить мне одну из этих треклятых штук, хотя она прекрасно знает, что я всегда терпеть их не мог и никогда… Только посмотри! Избавься от этой проклятой штуки! Выброси ее в окно, отдай рассыльному! И не нужно говорить матери, что я не пишу этой ручкой!

– Ладно, не скажу, – ответил Джайлс, убирая авторучку. – Это суперинтендант Ханнасайд из Скотленд-Ярда.

– А, вот как? – произнес мистер Каррингтон, тщательно вытирая пальцы розовой промокашкой. – Доброе утро. Расследуете убийство моего племянника, так ведь? Что ж, желаю успеха. Злобный щенок! Не стойте! Не стойте! Садитесь! Джайлс, сними со стула эти дела на пол, пусть суперинтендант сядет.

Он начал рыться в пыльной куче документов на письменном столе, заметив, что в его кабинете достаточно вещь положить на минуту, чтобы она тут же бесследно исчезла. Суперинтендант, испуганно оглядев царящий в комнате беспорядок, что-то сочувственно пробормотал и спросил, есть ли хоть какая-то надежда найти в хаосе на столе письмо Арнольда Верекера.

Вместо ответа мистер Каррингтон, бросив пачку бумаг сыну, непонятно к чему пробормотал: «Тридцать пятая статья акта, нужно бы изъять ее из суда» – и швырнул два использованных конверта в направлении корзины для бумаг. Потом он взял лист плотно исписанной бумаги и хмуро уставился на него, потирая указательным пальцем кончик носа.

– Вот оно, – объявил он. – Возьмите его, суперинтендант. Оно может ничего не означать, но может и означать многое. Джайлс, взгляни на него. Что я мог сказать этому парню такого, чего он уже не знал? Совсем в духе Арнольда! Отнимать у меня время нелепыми вопросами! Но я не хочу слышать этого о Тони. С чего бы это несчастное дитя собирается заключить помолвку с этим никчемным юнцом? Прочти письмо!

Но Джайлс уже читал. Потом протянул его Ханнасайду со словами:

– Думаю, оно нам будет кстати.

Письмо на фирменной бумаге было написано от руки явно разъяренным человеком. «Дорогой дядя, – начиналось оно, а затем тон его резко менялся: – Каково юридическое положение этой фирмы в случае систематического подделывания счетов одним из служащих? Я разоблачил это треклятое ничтожество Мезурье и намерен привлечь его к судебной ответственности, но хочу перед этим установить свое положение. Я вывел его на чистую воду, а он имел наглость ожидать, что я его прощу, представьте, потому что в свое время выплатит то, что именует займом! Придает это моему делу предвзятый характер или нет? Большая часть похищенной суммы до сих пор не возвращена. Наверное, я могу возбудить дело? Не отвечайте сентиментальной чепухой; этот подлец заключил помолвку с безмозглой дурочкой Антонией, а я хочу его разоблачить. Будьте добры, немедленно рассмотрите дело и дайте ответ».

Суперинтендант прочел письмо со своей обычной неторопливостью.

– Да, – сказал он, – оно нам будет кстати. Вы совершенно правы. Он был слишком суров к этому Мезурье, не правда ли?

Мистер Каррингтон, снова принявшийся что-то искать на столе, прекратил на время поиски и вместе с креслом повернулся к Ханнасайду.

– Суров? Дьявольски мстителен, сэр, вот каков мой племянник Арнольд… Каким был! – Он сделал паузу и ворчливо добавил в виде оправдания: – De mortius nil nisi bonum. Но я в жизни не встречал человека с худшим характером, худшими манерами, худшим сердцем и более твердолобого упрямца.

– Сэр, он был не таким уж плохим, – возразил Джайлс.

– Не перебивай, – строго сказал мистер Каррингтон. И обратился к Ханнасайду: – Можете взять это письмо. Насколько я могу судить, вы производите впечатление разумного человека. Я не хочу втягивать в беду этого Мезурье, но еще больше не хочу вводить в заблуждение Скотленд-Ярд. Я не защищаю своего злобного юного племянника – хотя не знаю, почему называю его так, он мне не племянник – и слава богу! Однако насколько знаю его… Да, в чем дело?

Постучавший в дверь клерк вошел и сказал вполголоса:

– Мистера Джайлса, сэр.

– Да? – произнес Джайлс, повернувшись к нему. – Что-нибудь срочное?

– Пришел мистер Кеннет Верекер, сэр, и просит уделить ему несколько минут. Говорит, это очень важно.

– Скажите ему, что сейчас я занят, но, если он может подождать, я выслушаю его попозже.

Ханнасайд подался вперед и спросил:

– Не возражаете, если я поговорю с мистером Кеннетом Верекером?

Джайлс с отцом переглянулись. Чарлз Каррингтон лаконично сказал:

– Скажи мистеру Верекеру, что суперинтендант здесь и хочет увидеться с ним.

– Слушаюсь, сэр.

Клерк вышел.

Через две минуты вошел Кеннет в поношенных фланелевых серых брюках, рубашке с мягким воротничком, небрежно повязанном галстуке и старом твидовом пиджаке. На одну бровь спадал локон темных волос, в блестящих глазах отражались любопытство и настороженность.

– Привет, дядя! Привет, Джайлс! – беззаботно произнес он. – Где же похожий на барашка полицейский? Господи, не вижу среди вас никого, похожего на барашка! Опять Тони наврала! Кстати, я пришел к выводу, что мне следует отложить на будущее свои оправдания. Прочел вчера в «Ньюс оф уорлд», и мне это показалось хорошей идеей.

– Я хочу, – раздраженно сказал мистер Каррингтон, – чтобы ты не входил в мой кабинет с видом мазилы-художника из Челси!

– Почему? – с любопытством спросил Кеннет.

– Потому что мне это не нравится! – растерянно ответил мистер Каррингтон. – И не нравится этот женский галстук!

– Если на то пошло, мне не нравится ваш, – заговорил Кеннет. – По-моему, он отвратительный, но я не сказал бы этого, не заговори вы о моем, так как признаю права личности. Но, собственно говоря, я здесь в определенном смысле по поводу своей одежды. – Он повернулся к Ханнасайду и учтиво сказал: – Не возражаете, если я для начала изложу свое дело?

– Нисколько, – ответил Ханнасайд, не упускавший, несмотря на свой равнодушный вид, ни одного жеста, ни единой модуляции голоса. – Если хотите поговорить с мистером Каррингтоном наедине, я могу подождать снаружи.

– О господи, нет. Тут нет ничего личного! – заверил его Кеннет. – Речь пойдет только о деньгах Арнольда. Я наследник, так ведь, Джайлс? Должен быть наследником, черт возьми! Арнольд не мог нарушить отцовского завещания. Так вот, могу я получить часть денег авансом? Прежде всего мне нужны новые рубашки, а я не могу взять их в кредит, потому что Арнольд, черт бы его побрал, заявил, что не будет оплачивать мои долги! И Мэкстон прислал письмо с угрозой, что если не оплачу их счета, они будут вынуждены принять меры. А если принятие мер означает кутузку, то я не могу находиться за решеткой по крайней мере еще пару недель, потому что работаю над картиной. Так, может, выложишь немного денег?

Остановить этот поток губительного красноречия было совершенно невозможно. Нахмурившись, Джайлс оставил попытки и слушал своего клиента в полном молчании. Мистер Каррингтон, положив локти на подлокотники кресла и соединив пальцы рук, невозмутимо наблюдал за суперинтендантом. Когда его племянник умолк, чтобы перевести дыхание, он повернул голову и спросил мягко, почти как сына:

– Кеннет, сколько тебе нужно?

– Пятьсот фунтов, – не задумываясь, ответил тот. – Триста совершенно необходимы, и если долг не вырос до пятисот, можно было бы обойтись тремя сотнями. Но мне нужно сто на покупку кольца и еще сто на пирушку. За сотню можно купить кольцо, так ведь, Джайлс?

– Думаю, даже несколько, – ответил его кузен.

– Кольцо должно быть с бриллиантами, – объяснил Кеннет. – Большими, сверкающими. Ну, таким, от которого просто тошнит. Для Виолетты. Я еще не дарил ей кольца, а у этой помешанной девицы такой вкус. Возможно, после того как я наложу руку на миллионы Арнольда, она возжелает рубиновую тиару, храни Господь ее вульгарную душу!

– Поговорим об этом попозже, – вмешался Джайлс. – Я могу ссудить тебе деньги, чтобы вылезти из долгов. Ты пришел только из-за них?

– Этого достаточно, разве не так? – заговорил Кеннет. – Мергатройд вбила себе в голову, что с минуты на минуту могут нагрянуть судебные исполнители. Не понимаю, чего тут опасаться, если они не причинят нам вреда, но она не слушает никаких доводов, и, собственно говоря, думаю, они могли бы слегка досадить. Дело в том, что у нас только одна гостиная.

– Ладно, я заеду вечером и приму кое-какие меры, – пообещал Джайлс. – А пока что суперинтендант Ханнасайд хочет задать тебе несколько вопросов.

– Я только хочу узнать о ваших передвижениях в субботу вечером, – любезно сказал Ханнасайд.

– Знаю, только Джайлс говорит, что вы не поверите ни единому слову из моих показаний. Но я убежден в том, что вы не сможете ничего в них опровергнуть. Если у вас есть хоть крупица разума, то не станете и пытаться. Просто арестуете мою сестру, и все тут. Я нахожу ее поведение крайне подозрительным. Более того, девушка, которая заключает помолвку с такой тварью, как Мезурье, заслуживает повешения. Джайлс, что скажешь о нем?

– Я его почти не знаю. Постарайся не отвлекаться от сути.

– А я считаю его занудой, – откровенно заявил Кеннет.

Ханнасайд терпеливо произнес:

– Можно выслушать показания, которые я не смогу опровергнуть?

– Простите, я забыл о вас на минутку, – сказал Кеннет и, усевшись на не заваленный бумагами угол письменного стола, поведал с неожиданной выразительностью о своих передвижениях в субботу.

– Вот и все, – заключил он, сунув руку в карман за обшарпанной пенковой трубкой. – Моя невеста говорит – это такая дрянная история, что вы должны ей поверить. Она должна знать. Прочитывает примерно по семь детективов в неделю, так что в преступлениях разбирается.

Ханнасайд испытующе посмотрел на него.

– Мистер Верекер, вы не помните, в каком кинотеатре были, или хотя бы на какой улице он находится, или о чем был фильм?

– Нет, – ответил Кеннет, доставая клеенчатый кисет, и под осуждающим взглядом дяди стал набивать трубку.

– Это говорит об очень скверной памяти, так ведь?

– Об отвратительной, – согласился Кеннет. – Но вам кто угодно скажет, что память у меня дырявая.

– Меня удивляет, что при такой памяти вы смогли так точно перечислить, что делали в тот вечер.

– О, я вызубрил это наизусть, – ответил Кеннет, беря трубку в зубы и засовывая кисет в карман.

Суперинтендант Ханнасайд обычно не выказывал удивления, но этот изобретательный ответ лишил его дара речи. Паузу заполнил неторопливый голос Джайлса:

– Прошу тебя, не старайся быть остроумным. Что ты имеешь в виду?

Чарлз Каррингтон, успешно забывший о трубке, наблюдал за Кеннетом с бесстрастным интересом.

– Да, – спросил он, – что ты имел в виду?

– Именно то, что сказал, – ответил Кеннет, зажигая спичку. И продолжил между затяжками: – Вчера вечером после ухода Джайлса мне пришло на ум, что нужно постараться не забыть, что я делал в субботу. Поэтому я записал все и выучил наизусть на тот случай, если память мне откажет.

Суперинтендант, оправясь от потрясения, сурово спросил:

– Помните вы хоть что-то из того, что делали, или просто доставляете мне удовольствие цитированием?

– Конечно, помню, – раздраженно ответил Кеннет. – Невозможно повторять и повторять сагу, не запомнив ее. Может, вы хотите спросить, не выдумал ли я все это? Разумеется, нет! Я бы придумал что-нибудь получше. Что-нибудь поистине блестящее. Собственно говоря, мы с сестрой состряпали отличную историю, но решили не прибегать к ней по причине умственного напряжения. Если что-то придумываешь, то непременно забываешь какие-то подробности и тебе приходится несладко.

– Рад, что вы это понимаете, – сухо сказал Ханнасайд. – Ваша память способна вернуться к третьему июня?

– А сегодня какое? – спросил Кеннет, готовый помочь, но осторожный.

– Сегодня, мистер Верекер, девятнадцатое.

– Тогда вряд ли. Смотря что нужно вспомнить. Нет, если хотите спросить, что я в тот день ел на завтрак, выходил ли на прогулку или…

– Я хочу спросить, помните ли, что написали единокровному брату письмо с просьбой дать или одолжить пятьсот фунтов.

– Я написал его третьего числа?

– Вы помните, что написали это письмо, хотя не помните даты?

– Ну да, – ответил Кеннет. – Я бранил себя за это письмо с тех пор, как узнал об убийстве. Джайлс, разве я не говорил тебе, что этот мерзавец сохранил мое письмо?

– Помните, что написали ему второе письмо – предположительно получив его отказ послать вам какие-то деньги?

Кеннет нахмурился:

– Нет, боюсь, что не помню. Я написал еще одно письмо?

Суперинтендант раскрыл блокнот и достал из него лист бумаги.

– Это не оно, мистер Верекер?

Кеннет подался вперед, чтобы заглянуть в него, и расхохотался.

– О господи, да! Прощу прощения! Я совершенно о нем забыл.

– Вы со злости написали единокровному брату, что вам доставит громадное удовольствие свернуть ему шею…

– Гнусную шею, – поправил Кеннет.

– Да, вы употребили слово «гнусную». Ваше желание было таким сильным, что вы написали о нем, а потом совершенно об этом забыли?

– Забыл о том, что написал, – ответил Кеннет. – О желании свернуть ему шею не забывал. Не настолько плохая у меня память.

– Так. То есть у вас это острое желание сохранялось?

Джайлс сделал легкий предупреждающий жест, но Кеннет заговорил раньше:

– Оно напоминало о себе всякий раз, когда я вспоминал о единокровном. Но это было только прекрасной мечтой. Я не мог этого сделать. Арнольд был так силен, что в одиночку я бы с ним не справился.

Возникла краткая пауза. Потом суперинтендант сказал:

– Понятно. Кажется, вы говорили, что собираетесь жениться? – Кеннет кивнул. – Давно вы заключили помолвку, мистер Верекер?

– Месяца три назад.

– Можно спросить, когда вы собираетесь вступить в брак?

– Думаю, что нет, суперинтендант, – сказал Джайлс, повернувшись и задев плечами облицовку камина.

– Вы должны давать своему клиенту те советы, какие сочтете нужным, мистер Каррингтон, но этот вопрос будет задан.

– Пусть спрашивает о чем хочет, – сказал Кеннет. – Не возражаю. Я ничего не имею против полиции. Я не знаю, когда вступлю в брак. У моей невесты есть религиозные предрассудки.

– Что-что? – переспросил удивленный суперинтендант.

Кеннет рассеянно махнул трубкой.

– Религиозные предрассудки. Почтение к мертвым. Она против того, чтобы «с похорон на брачный стол пошел пирог поминный». «Ромео и Джульетта», – добавил он.

– «Гамлет», – холодно поправил суперинтендант.

– Все равно Шекспир.

– То есть ваша невеста хочет отложить бракосочетание до тех пор, когда кончится траур?

– Нет. Она прекрасно знает, что я не стану носить траура.

– Мистер Верекер, вы до субботы назначали дату бракосочетания или нет?

– Нет.

– Хочу задать вам очень прямой вопрос, который не понравится вашему адвокату, – сказал Ханнасайд с легкой улыбкой. – День свадьбы не назначен из-за денежных затруднений?

– Не нужно беспокоиться о моем адвокате, – дружелюбно заметил Кеннет. – Раз все так очевидно, я не буду этого отрицать. Дело в деньгах. Моей невесте не нравится квартира в задней части дома на третьем этаже. Хотя теперь, со смертью Арнольда, этот вопрос отпадает.

– Конечно, – уверенно согласился Джайлс. – Такая квартира далеко не дом на Итон-плейс.

Кеннет вынул изо рта трубку.

– Пусть все сразу будет ясно. Ничто не заставит меня жить в этом шикарном особняке или хотя бы в похожем на него! Это окончательно, и можешь передать это Виолетте вместе с моими поздравлениями.

– Хорошо. А где ты собираешься жить?

– Там, где живу. Если Виолетта хочет жемчужных ожерелий, парчовую постель и «роллс-ройс», она их получит, но это все. Я категорически отказываюсь менять свои привычки. – Кеннет встал и откинул локон со лба. – Еще можешь сказать ей, – продолжил он, и глаза его ярко вспыхнули, – что эти руки, – он раздвинул пальцы вытянутых рук, – стоят больше всех паршивых денег Арнольда, и когда память о нем исчезнет в веках, люди все еще будут говорить обо мне!

Чарлз Каррингтон посмотрел на Ханнасайда: как тот воспринял эту неожиданную вспышку. Ханнасайд пристально смотрел на Кеннета, не произнося ни слова. Кеннет с вызовом смотрел на своих собеседников.

– Вот чего вы еще не поняли! – заговорил он. – Я мог бы убить Арнольда, потому что ненавидел его, терпеть не мог его жадность и вульгарный вкус, но не ради паршивых двухсот пятидесяти тысяч фунтов!

– Вам не нужны его двести пятьдесят тысяч фунтов? – небрежно спросил Ханнасайд.

– Не задавайте нелепых вопросов, – огрызнулся Кеннет. – Конечно, нужны! Кто бы от такого отказался?

Ханнасайд встал.

– Из моих знакомых никто, это уж точно. У меня пока больше нет вопросов, как нелепых, так и не очень.

– Отлично, – подвел итог Кеннет. – Тогда я ухожу. Джайлс, не забудь заглянуть вечером. И помни об угрожающей мне нищете! По словам Мергатройд, она уже у двери. До свидания, дядя. Передавайте привет тете Дженет.

– Мне тоже нужно идти, – сказал Ханнасайд, когда за Кеннетом закрылась дверь. – Мистер Каррингтон, я могу поступать с этим письмом так, как сочту нужным?

Чарлз Каррингтон кивнул:

– Будьте благоразумны, суперинтендант. По-моему, это качество вам присуще.

Ханнасайд улыбнулся.

– Надеюсь, – сказал он и обратился к Джайлсу: – Надеюсь увидеться с вами завтра на дознании.

Джайлс протянул ему руку:

– Я непременно приду.

Ханнасайд обменялся с ним рукопожатием и тепло, по-дружески посмотрел на молодого человека.

– Если обнаружится что-то интересное, я вам сообщу.

Как только он вышел, Чарлз Каррингтон отодвинулся от письменного стола вместе с креслом.

– Так, так, так, – произнес он. – Это, конечно, пустая, но забавная трата моего времени.

– У меня было желание попросить Кеннета поискать другого адвоката, – проворчал Джайлс.

Чарлз Каррингтон вновь принялся рыться в ворохе бумаг на столе.

– Чепуха! – воскликнул он. – Этот парень либо неисправимо правдивый юный осел, либо блестящий актер. Джайлс, он заставил твоего суперинтенданта поломать голову. Более того, и тебя тоже. Как ты думаешь, он совершал это убийство или нет.

– Понятия не имею. Не знаю даже, способен ли он на это. Кеннет – странный человек. Удивительно хладнокровный.

– На убийство он вполне способен. Но совершил его или нет, не могу понять. Черт возьми, где мои очки?

 

Глава восьмая

Заместитель управляющего компании «Шен-Хиллз майн» мистер Гарольд Ферфекс принял суперинтенданта Ханнасайда с взволнованной почтительностью и охотно позволил ему расспросить кое-кого из служащих. Мистер Ферфекс был худощавым, невысоким, довольно нервным человеком среднего возраста. На тайну смерти Арнольда Верекера никакого света он пролить не смог.

– Видите ли, – говорил он с подавленным видом, – очень многие недолюбливали мистера Верекера. Он был суров, очень суров! Я… я полагаю, мне он доверял. Хочется думать, что да. Мы никогда не ссорились. Временами он бывал со мной резок, но я знал его много лет и, думаю, понимал. Ужасно, что его убили, просто ужасно. И возможно, из-за того, что кто-то не смог примириться с его вспыльчивостью.

От мисс Миллер, секретарши Арнольда Верекера, толку было больше. Эта деловитого вида женщина неопределенного возраста не отводила от суперинтенданта холодных, умных глаз и отвечала на его вопросы спокойно, с оттенком презрения. Она назвала точное время появления Арнольда Верекера в кабинете в субботу утром, зачитала список встреч, какие у него были назначены, и описала его визитеров.

– В двадцать пять минут одиннадцатого, – оживленно сказала она, – мистер Верекер вызвал мистера Мезурье. Тот находился в его кабинете двадцать семь минут.

– Вы очень пунктуальны, мисс Миллер, – вежливо отметил суперинтендант.

Она улыбнулась со снисходительным превосходством.

– Конечно. Я горжусь своей точностью в работе. Мистер Мезурье был вызван сразу же после ухода сэра Генри Уотсона, встреча с которым, как я уже сказала, была назначена на десять часов. Мистер Седрик Джонсон из компании «Джонсон, Хейс и Хеверсайд» был приглашен к одиннадцати часам и приехал на семь минут раньше. Я тут же сообщила об этом мистеру Верекеру по внутреннему телефону, потом мистер Мезурье вышел и, полагаю, вернулся в свой кабинет.

– Благодарю вас, – сказал Ханнасайд. – Не могли бы вы сказать, возникали ли какие-то неприятности во время встреч мистера Верекера тем утром?

– Да, разговор мистера Верекера с мистером Мезурье был, как мне кажется, очень неприятным.

– Почему у вас создалось такое впечатление, мисс Миллер?

Она приподняла брови.

– Эта комната, мой кабинет, сообщается с кабинетом покойного мистера Верекера. Я не могла не узнать о ссоре, происходившей за дверью.

– Знаете, в чем была ее причина?

– Если б знала, то немедленно назвала бы ее, это важная информация. Но у меня нет привычки подслушивать у замочной скважины или попусту тратить время своего нанимателя. Во время разговора мистера Верекера с мистером Мезурье, а затем с мистером Седриком Джонсоном я занималась корреспонденцией мистера Верекера, пользовалась диктофоном и пишущей машинкой. Поэтому не слышала того, что говорилось, и не хотела слышать. Время от времени голоса за дверью повышались до крика. Больше ничего сказать не могу.

Суперинтендант задал ей еще пару вопросов, а потом попросил о встрече с Рудольфом Мезурье.

Мезурье вошел через пять минут. Выглядел он неважно, но приветствовал суперинтенданта бодро и непринужденно.

– Суперинтендант Ханнасайд, не так ли? Доброе утро. Насколько понимаю, вы ведете дело о смерти Арнольда Верекера? Согласитесь, случай ужасный? Получить удар ножом в спину. Я буду очень рад оказать вам помощь – только, боюсь, мало что смогу сказать. – Он сконфуженно засмеялся и присел на край пустого стола красного дерева, аккуратно поддернув тщательно отутюженные штанины. – Что бы вы хотели узнать?

– У меня к вам несколько вопросов, мистер Мезурье, – ответил суперинтендант. – Можете припомнить, где вы были в субботу ночью между… скажем, одиннадцатью и двумя часами?

Мезурье наморщил лоб.

– В субботу, дайте подумать. Ну да, конечно! Я был дома, Редклифф-Гарденс, Эрлз-Корт. У меня там берлога.

– Уверены, что в это время вы были дома, мистер Мезурье?

– Ну, в общем… – Мезурье снова слегка нервозно засмеялся. – Безусловно, я переживал! В тот вечер у меня побаливала голова, и я рано лег в постель.

Ханнасайд несколько секунд смотрел на него. Мезурье выдержал его взгляд и облизнул губы.

– Где вы держите свою машину? – спросил Ханнасайд.

– Какой странный вопрос! За углом, у меня есть запирающийся гараж в извозчичьем дворе.

– Вы никогда не забываете запирать гараж, мистер Мезурье?

– О, боюсь, что иногда бываю слегка рассеян, – ответил тот с легкой поспешностью. – Конечно, обычно я помню, что его нужно запирать, но порой, когда спешу… знаете, как это бывает!

– Вы пользовались машиной в субботу?

– Нет, как будто… хотя да, пользовался!

– В какое время?

– Право, не помню. Во второй половине дня.

– И когда поставили ее снова в гараж?

Мезурье развел скрещенные ноги, потом снова скрестил их.

– Должно быть, где-то ранним вечером. Я не обращаю особого внимания на время. И само собой, не представлял, что время моего возвращения в гараж будет важно. Я имею в виду…

– Вы уверены, мистер Мезурье, что, говоря «ранним вечером», не имеете в виду «ранним утром»?

– Я… я вас не понимаю. Я уже сказал, что рано лег в постель. Не понимаю, к чему вы клоните. Если думаете, что я имел какое-то отношение к смерти Арнольда Верекера, это совершенно нелепо.

– Владелец четырех запирающихся гаражей в извозчичьем дворе, – сказал Ханнасайд, просматривая свои записи, – утверждает, что вы выехали из гаража примерно в пять часов.

– Думаю, он совершенно прав. И не собираюсь это оспаривать. Только не понимаю, почему вы так интересуетесь моими передвижениями. Вы очень скрупулезны и все такое, но, должен сказать, мне кажется смешным, что вы берете на себя труд расспрашивать людей в гараже!

– Кроме того, владелец утверждает, – хладнокровно продолжал Ханнасайд, – что в час сорок пять ночи уже в воскресенье его разбудил стук двери, открываемой в одном из гаражей. Очевидно, гараж, который вы снимаете, расположен прямо под его спальней. Он заявляет, что узнал звук мотора въезжавшей в гараж машины.

– Это совершенная бессмыслица! – воскликнул Мезурье. – В любом случае это была не моя машина. Разумеется, если кто-то не вывел ее оттуда. Если я забыл запереть гараж, это легко могли сделать.

– Кто? – спросил Ханнасайд.

– Кто? Откуда мне знать! Кто угодно!

– Мистер Мезурье, у того, кто взял в субботу вечером вашу машину, должен был быть ключ от гаража. Владелец утверждает, что, когда вы выехали оттуда после пяти, он сам запер двери. И они оставались запертыми, когда он лег спать в половине одиннадцатого.

– Видимо, он ошибается. Я не утверждаю, что никто не брал мою машину. Скорее всего, машина, шум которой он слышал в час сорок пять, принадлежала кому-то другому. Владелец гаража, очевидно, не до конца проснулся, да и все равно он не мог так уверенно узнать шум мотора.

– Значит, вы согласны, что никто не мог вывести вашу машину из гаража в субботнюю ночь?

– Ну, я… конечно, похоже на то, но я не уверен, что ее никто не выводил. То есть… Послушайте, я не понимаю, почему вы так озабочены моей машиной, хотя я сказал вам…

– Я так озабочен ею, мистер Мезурье, потому, что вашу машину патрульный констебль видел в местечке Димбери-Корнер, в десяти милях от Хенборо, на шоссе без двадцати шести час ночью в воскресенье, – сказал Ханнасайд.

Мезурье снова облизнул губы и несколько секунд молчал. Внезапно стало слышно тиканье массивных часов на каминной полке. Мезурье глянул на них так, словно этот размеренный звук действовал ему на нервы, и произнес:

– Могу только сказать, что он, наверное, ошибся.

– Номер вашей машины АМГ двести сорок? – спросил Ханнасайд.

– Да.

– Тогда не думаю, что он ошибся, – сказал Ханнасайд.

– А что, если он не разобрал номер. Возможно, там было АНГ или… или АИГ. В любом случае я не был на том шоссе в это время. – Мезурье поднял руку и пригладил черные лоснящиеся волосы. – Если это все, чем вы располагаете против меня, – я имею в виду воспоминание патрульного констебля против моего слова, то это пустяк. Я не хочу вас обидеть. Разумеется, детективы должны проверить все, только…

– Совершенно верно, мистер Мезурье. – Ровный голос суперинтенданта заставил Мезурье умолкнуть. – Я вас попросил только перечислить свои передвижения в субботу вечером. Если вы весь вечер находились дома, то, наверное, сможете представить свидетеля, который это подтвердит?

– Нет, не смогу, – ответил Мезурье со смущенной улыбкой. – Моя домовладелица с мужем всегда уходят по субботним вечерам, поэтому они не могут знать, был я дома или нет.

Он обнаружил торчавший из рукава клочок ваты, вытянул его и принялся теребить.

– Очень жаль, – сказал Ханнасайд и, снова заглянув в свои записи, отрывисто произнес: – У вас состоялся разговор с Арнольдом Верекером в половине одиннадцатого в субботу утром. Это так?

– Ну, точного времени я не помню, но в субботу мы с ним виделись.

– Этот разговор был неприятным, мистер Мезурье?

– Неприятным? Я не совсем…

– Между вами и мистером Верекером произошла ссора?

– Да нет, господи! – воскликнул Мезурье. – Верекер был в то утро слегка раздражен, но мы не ссорились. С какой стати?

Ханнасайд отложил свои записи:

– Думаю, дело у нас пойдет быстрее, если скажу вам сразу, мистер Мезурье, что в моем распоряжении находится письмо, касающееся вас. Мистер Верекер написал его адвокату фирмы в субботу. Можете прочесть, если хотите.

Мезурье протянул руку за письмом и сказал:

– Это… это не почерк Верекера.

– Почерк мой, – сказал Ханнасайд. – Это копия.

Мезурье, слегка покраснев, прочел письмо и положил на стол.

– Не знаю, что вы хотите от меня услышать. Это совершенно ложное утверждение…

– Мистер Мезурье, пожалуйста, поймите меня! Поднятый в этом письме вопрос меня не касается. Я расследую не состояние счетов этой компании, а убийство ее председателя. Судя по содержанию письма, ваш разговор с Арнольдом Верекером в субботу утром не мог быть приятным. К тому же я уже установил, что ваши голоса гневно повышались. Теперь…

– Эта мерзкая тварь Роза Миллер! – вспыхнул Мезурье. – Конечно, если вы собираетесь ей верить… Она вечно мне пакостит. Это беспардонная ложь, что мы ссорились. Верекер напустился на меня, не стану отрицать – он был в дурном настроении. Он даже обвинил меня в присвоении денег. Вряд ли нужно говорить, что это полнейшая нелепость. Честно говоря, я оказался в слегка неприятном положении – одолжил немного денег фирмы, чтобы справиться с затруднениями. Конечно, я понимаю, что делать этого не следовало, однако в тяжелом положении можно совершить глупость. Но сказать, что я украл деньги, – это просто смешно! Если бы я хотел украсть, то не возвращал бы их. Даже Верекер подтверждает, что я это делаю. Он просто злился на меня…

– Поскольку узнал, что вы заключили помолвку с его единокровной сестрой?

– Его это совершенно не касалось! – торопливо сказал Мезурье. – Ему было наплевать на Тони.

– Кажется, он считал, что его это очень даже касается, – суховато заметил Ханнасайд. – И угрожал разоблачить вас, так ведь?

– Да чем он только не угрожал мне! – ответил Мезурье. – Однако не могу сказать, что воспринимал это всерьез. Я прекрасно знал, что он не станет подавать на меня в суд, после того как все обдумает. Это было бы слишком глупо.

– Так ли? – спросил Ханнасайд. – Думаю, вы согласитесь, что если бы он подал на вас в суд за… э… одолженные деньги фирмы, вы больше не смогли бы найти работу.

– Не знаю. Конечно, это было бы чертовски неприятно, но…

– Я действую всецело в ваших интересах, мистер Мезурье, когда говорю, что вам лучше всего сказать мне правду о своих передвижениях вечером в субботу. Подумайте над этим.

– Нечего мне думать. Вы не сможете доказать, что тот полицейский видел мою машину, как ему показалось, и даже если там была моя машина, то вел ее не я. – Мезурье поднялся. – Больше мне нечего вам сообщить.

– Тогда я вас больше не задерживаю, – сказал Ханнасайд. – Но все-таки советую подумать.

Когда суперинтендант покинул контору компании «Шен-Хиллз майн», шел уже пятый час. В главном холле здания его ждал подчиненный, сержант Хемингуэй, жизнерадостный человек с веселым взглядом и солидными манерами. Они направились в ближайшую кондитерскую и за чашкой крепкого чая сравнили полученные данные.

– Беда в том, – заметил в заключение сержант, – что людей с весомыми мотивами слишком много. Не нравятся мне такие дела. Помните убийство Оттершоу? Оно отняло у меня десять лет жизни. – Сержант потрогал одну из булочек, которые официантка поставила перед ним, и покачал головой. – Не для моего возраста. Сажать нужно тех, кто навязывает людям такую еду. Из-за нее я бы всю ночь не смог заснуть. Взять этого юного Верекера. Мне лично он совершенно непонятен. Вы хоть как-то разобрались с ним?

– Нет, – медленно ответил Ханнасайд. – Мне он тоже непонятен. Подозреваю, скользкий тип.

– Я знаю, у него самый сильный мотив. Эй, мисс, отнеси-ка эти булочки туда, откуда они появились – из мусорной корзины, судя по их виду, и принеси тарелку бутербродов, будь хорошей девочкой.

– Дерзишь! – сказала официантка, вскинув голову.

Сержант подмигнул ей и повернулся снова к Ханнасайду:

– Похоже, ловкая девчонка. Так вот, я раздобыл для вас кое-что. Зашел в эту квартиру, как вы велели, и разговорился со служанкой. Настоящая старая брюзга. Зовут ее Мергатройд. Была личной горничной второй миссис Верекер до ее замужества и потом. После смерти миссис Верекер осталась в качестве няньки у детей. Преданная слуга семейства. Я сделал все, что мог, умасливал ее, но она закрытая, как устрица… Спасибо, мисс. – Он подождал, пока официантка отойдет за пределы слышимости, и снова заговорил: – Закрытая, как устрица. Недоверчивая, настороженная. Но одну вещь она все-таки сказала и стояла на том.

– Какую?

Сержант взял с тарелки бутерброд, сложил его пополам и отправил в рот. Когда он вновь обрел возможность говорить разборчиво, то произнес:

– Сказала следующее: что бы ни говорили другие, она готова взойти на гору и публично поклясться, что мастер Кеннет в полночь в субботу преспокойно лежал в своей постели и спал сном младенца.

– Так и сказала? – спросил Ханнасайд с легким удивлением.

– Не покажу под присягой, что буквально так, – ответил, не смущаясь, сержант. – Может быть, я передал их чуть поэтичнее. Но суть такова. А по вашим словам, этот мастер Кеннет признает, что бродил по городу до четырех часов. Создается путаница, сэр. Похоже, они не согласовали между собой вопрос об алиби.

– Не вижу тут ничего особенного, – сказал Ханнасайд. – Вполне очевидно, что положение юного Верекера очень шаткое, и если эта Мергатройд преданная старая служанка, то ее слова – просто доблестная попытка защитить его, какой вполне следовало ожидать.

– Супер, я этого не отрицаю. Согласен, это так. Но суть в том, что старушка испугана. Боится, что убийство совершил юный Верекер. Будь она уверена в его невиновности, так оторвала бы мне голову за то, что смею подозревать ее любимца.

Ханнасайд поставил чашку.

– Послушай, она так сказала или нет?

– Не говорила. Это моя мысль, сэр. Я понял, что она бы так поступила.

– Почему?

– Психология, – ответил сержант, рассеянно беря четвертый бутерброд.

– Перестань, – грубовато сказал начальник. – Что ты узнал о шофере Верекера?

– Убил не он. Забудьте о нем, сэр. Я расскажу вам, что он делал в субботу.

– Не трудись. Напишешь это в рапорте. А я, пожалуй, нанесу визит мисс Верекер.

Сержант с глубокомысленным видом приподнял бровь:

– Из-за нечистого на руку Рудольфа? Она получает письмо от Арнольда, где говорится о том, что Мезурье подделывает счета, и Арнольд грозится уничтожить его, едет в Эшли-Грин просить за жениха, а когда видит, что это бесполезно, закалывает жестокого единокровного брата. Я понять не могу, как она посадила его в колодки, но, судя по тому, что узнал о Верекерах, они выкинули бы шутку именно в этом духе и сочли бы ее очень забавной. У меня другое чувство юмора, но все люди разные. Поразительно, что посетители как-то выходят из этого чайного заведения – этих девиц со счетом не дозовешься. Я пытаюсь привлечь взгляд крашеной рыжей красотки вот уже десять минут. Сэр, я знаю, что мне теперь делать. Заняться проверкой этого Рудольфа. – Сержант проницательно посмотрел на начальника, он часто работал с ним и знал его. – Ведь вас беспокоит Рудольф?

– Да, – ответил Ханнасайд. – Он и похож и не похож на убийцу. Выясни, Хемингуэй, все, что сможешь.

Сержант кивнул:

– Непременно, сэр. Только он не мог этого сделать. Я так думаю. Послушай, Глэдис – Мод – Гвендолин, как там тебя, – скажи мне вот что: ты угощаешь нас этим чаем?

– Еще чего! У тебя не хватит смелости уйти, не расплатившись! – хихикнув, ответила официантка.

– Я только спрашиваю, потому что ты как будто боишься принести счет, – сказал сержант.

– Сам ты боишься! – парировала развеселившаяся официантка.

 

Глава девятая

Мергатройд, открыв дверь суперинтенданту Ханнасайду, недвижимо встала на пороге и вызывающе поинтересовалась, что ему нужно. Он спросил, дома ли мисс Верекер, и услышал в ответ:

– Может быть. Назовитесь, пожалуйста, и скажите, какое у вас дело.

В его глазах замерцали искры.

– Моя фамилия Ханнасайд, и дело у меня к мисс Верекер.

– Я прекрасно знаю, откуда вы, – сказала Мергатройд. – Сегодня у нас уже был один из ваших, и с меня хватит. Если полиция оставит нас в покое, будет лучше для всех.

Она посторонилась, пропуская Ханнасайда, и повела его по крохотному коридору в студию.

– Мисс Тони, это опять полицейский, – объявила она. – Думаю, вам лучше поговорить с ним.

Антония сидела возле окна, у ее ног лежали две собаки. Билли узнал суперинтенданта и оживленно завилял хвостом: однако его дочь, Джуно, поднялась с рычанием.

– Кто говорит, что у собак нет разума? – угрюмо произнесла Мергатройд.

– Тихо, Джуно! – скомандовала Антония. – О, это суперинтендант! Значит, я снова подвергнусь допросу. Хотите чаю?

– Спасибо, мисс Верекер, я уже пил чай, – ответил Ханнасайд, глядя на большой холст на мольберте.

Антония любезно сказала:

– Это «Утренний ветерок», новая картина моего брата. Она еще не закончена.

Ханнасайд подошел поближе к холсту.

– Ваш брат сказал мне сегодня, что его руки стоят больше, чем все богатства вашего единокровного, – заметил он.

– Да, Кеннет о себе высокого мнения, – согласилась Антония. – Если собираетесь часто видеться с ним, придется привыкнуть к его бахвальству.

– Знаете, я думаю, что, возможно, он прав. Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но…

– Оставьте! – взмолилась Антония. – Так говорят из лучших побуждений все идиоты. Мергатройд, чего ты там стоишь?

– А разве вам не нравится, что я осталась? – угрюмо спросила служанка.

– Нет, не нравится. Ты уже подвела Кеннета своим враньем, будто в полночь он лежал в постели.

– Я буду стоять на своем, – ответила Мергатройд.

– Какой в этом смысл, если тебе никто не верит? – рассудительно сказала Антония. – Хотя бы не стой там, это меня отвлекает.

– Ладно, если понадоблюсь, вы знаете, где я, – ответила Мергатройд и ушла.

– Садитесь, – пригласила Антония. – Что вы хотите узнать?

– Что было в том письме, – незамедлительно ответил суперинтендант.

– В каком? А, в полученном от Арнольда! Ничего особенного.

– Если ничего особенного, почему вы его уничтожили?

– Это было такое письмо.

– Какое?

– Какие уничтожают… Послушайте, мы начинаем говорить, словно вздорные комедианты! – заметила Антония.

– Очень похоже, – невозмутимо согласился суперинтендант. – Вы уничтожили его, потому что там содержалось серьезное обвинение против Рудольфа Мезурье?

Антония насторожилась.

– Нет.

– Вы твердо в этом уверены, мисс Верекер?

Антония подперла руками подбородок и нахмурилась:

– Жаль, не могу вспомнить, что я говорила в том мерзком полицейском участке. И готова раскаяться, что сожгла это письмо. Вы, похоже, думаете, что оно было очень важное, а на самом деле ничего подобного. Там была только ненависть к Рудольфу.

– Никаких конкретных обвинений?

– Никаких. Арнольд просто выискивал в словаре синонимы слова «негодяй» и вставлял их в письмо.

– Мисс Верекер, вы говорите, что там не было конкретных обвинений, но разве деловой человек вроде вашего единокровного брата стал бы угрожать возбуждением судебного дела против другого человека без определенных причин?

– Все дело в том, всерьез он собирался так поступить или просто пугал? – выпалила, утратив бдительность, Антония. – И я поехала, чтобы это выяснить. – Она умолкла и гневно вспыхнула. – Черт вас возьми, вы нечестно играете!

– Я не играю, мисс Верекер.

Она быстро подняла голову, уловив в его голосе суровую нотку. Но не успела заговорить, потому что Ханнасайд продолжал:

– Арнольд Верекер написал вам, пытаясь воспрепятствовать вашей помолвке с Мезурье. По вашим словам, без всякой на то причины. Но вы признали, что он грозился привлечь Мезурье к суду за какое-то преступление, и признали также, что это письмо вас сильно разгневало.

– Еще бы! – раздраженно воскликнула она. – Оно разгневало бы кого угодно!

– Может, оно еще и встревожило вас?

– Нет, с чего бы? Я не боялась Арнольда.

– Это понятно, но разве вы не тревожились за Мезурье?

– Нет, потому что не восприняла письмо всерьез.

– Вы восприняли его настолько всерьез, что в тот же день поехали в Эшли-Грин.

– Я только хотела узнать, что Арнольд имеет против Рудольфа, и заставить его прекратить распространять о Рудольфе грязные слухи.

– Как вы собирались это сделать, мисс Верекер?

Она задумалась.

– Не знаю. То есть плана не составила.

– Итак, вы до такой степени разозлились на него, что сразу же сели в машину и поехали в Эшли-Грин, не имея ни малейшего представления, что будете делать по приезде туда?

– О нет! – саркастично ответила Антония. – Я взяла нож, всадила его в Арнольда, а потом пошла и провела ночь в его доме исключительно с той целью, чтобы вы поняли: я убийца. К тому же я сказала вашему тупому полицейскому, что у меня на юбке были пятна крови. – Она умолкла, ее злобная насмешливость мгновенно улетучилась. – А это не так глупо, как кажется. Теперь думаю, что если бы я убила Арнольда, это был бы хороший план. Даже блестящий. Никакие присяжные не поверили бы, что у меня хватило глупости оставаться возле места преступления и демонстрировать запятнанную кровью одежду. Нужно будет сказать Джайлсу.

В эту минуту в студию вошел Кеннет. Антония тут же выложила ему свои соображения.

Суперинтендант уже достаточно познакомился с Верекерами и почти не удивился горячности, с которой Кеннет немедленно включился в дискуссию.

– Все это замечательно, – сказал он, – но как быть с подравшимися собаками?

– Я вполне могла спровоцировать эту драку, – с величественным видом промолвила сестра.

– В это время ночи нет, – возразил Кеннет. – Если ты убила Арнольда и твоя одежда была в крови, то встреча с охотничьей или какой бы там ни было собакой оказалась чистой случайностью. И ты не собрала достаточно улик против себя. Очевидно, если бы у тебя хватило ума совершить убийство и потом укрыться в доме убитого, тебе следовало бы сказать кому только возможно, что ты едешь разобраться с Арнольдом. После этого никто не поверил бы, что его убила ты. Что скажете, суперинтендант?

– Скажу, – ответил раздраженный Ханнасайд, – что ваши языки не доведут вас до добра.

– Ага! – воскликнул Кеннет с озорным блеском в глазах. – То есть вы не знаете, что о нас думать.

– Очень может быть, – сказал Ханнасайд без улыбки и с этими словами удалился. Но впоследствии он признался сержанту Хемингуэю, что парень верно оценил ситуацию.

А Антония пригласила жениха приехать, как только тот окончит работу. Появившись в начале седьмого, Мезурье застал брата и сестру спорившими по поводу того, сколько абсента вливать в шейкер. Невеста почти не обращала на него внимания, пока не было достигнуто согласие. Только когда Кеннет наконец одержал верх на том основании, что он старше, коктейль хорошо взбили и разлили по стаканам, Антония кивнула жениху и сказала:

– Я рада, что ты смог приехать. Здесь был этот суперинтендант, и, думаю, нам следует обсудить положение дел.

Рудольф бросил на нее быстрый взгляд.

– Дорогая, какой у тебя серьезный вид! Нельзя так из-за этого нервничать. Что теперь на уме у почтенного суперинтенданта?

– Коктейль никуда не годится, – бесстрастно заметил Кеннет. – Ты сбила его не так, как я сказал. Если думаешь, что эта ищейка в человеческом обличье интересуется тобой, ты ошибаешься. Он идет по моему следу, и я не направил его в другую сторону. А вот и Лесли! Лесли, дорогая моя, поднимайся! – Он высунулся из окна и во весь голос обратился к мисс Риверс: – Дорогая, я, можно сказать, в оковах, так что поднимись на последний коктейль. Хотя нет, не надо. Его сбивала Тони. Я угощу тебя выпивкой в «Кларенс армс».

Он поставил стакан на стол и стремительно выбежал из студии.

Антония, вновь отвлекшаяся от жениха, высунулась из окна и общалась с мисс Риверс, пока Кеннет не появился в извозчичьем дворе и не повел гостью в сторону «Кларенс армс». Только тогда она повернулась к Рудольфу и спросила, о чем у них шла речь.

– О, наверное, ты очень беспокоилась из-за этого суперинтенданта, так ведь? – сказал Мезурье. – Дорогая, тебя это ужасно расстраивает.

– Нет, – резко сказала Антония. – Но я хочу знать, Рудольф, что ты замышлял?

Он побледнел, но ответил с веселым смехом:

– Замышлял, Тони? Как это понять?

– Так вот, – сказала Антония, допивая свой коктейль, – у меня создалось впечатление, что ты подделывал подпись Арнольда или что-то в этом духе.

– Тони! – возмущенно воскликнул он. – Если ты обо мне такого мнения…

– Замолчи, – попросила Антония. – Это серьезно. Из-за этого я и поехала к Арнольду в субботу вечером. Он написал, что хочет привлечь тебя к суду.

– Свинья!

– Знаю, но объясни мне, в чем дело?

Мезурье, сунув руки в карманы, прошелся по квартире.

– Я в чертовски опасном положении! – неожиданно сказал он. – Видит Бог, я не хотел тебя в это втягивать, но если сам не скажу, скажет кто-нибудь другой. Думай обо мне что хочешь, только…

– Извини, что перебиваю, но, будь добр, открой тот шкаф, посмотри, есть ли там банка с соленым миндалем, – попросила Антония. – Я вдруг вспомнила, что покупала его и положила то ли туда, то ли…

– Здесь его нет, – обиженно сказал Рудольф. – Конечно, если соленый миндаль для тебя важнее, чем мои…

– Нет, но я точно помню, что покупала его, – сказала Антония. – И если он у нас есть, то жаль… Ладно, это не важно. Рассказывай дальше о своем подлоге.

– Никакого подлога нет. Хотя, видит Бог, при такой острой нужде в деньгах даже удивительно, что я не совершил ничего подобного.

– Бедняга! – сказала Антония с вежливым, но ехидным сочувствием.

Мезурье умерил пафос.

– Полицейские кое-что раскопали. Только это не может причинить мне вреда. То есть не доказывает, что Арнольда убил я, хотя, естественно, наводит их на подозрения. Я… понимаешь, Тони, я находился в отчаянном положении. Мне срочно требовалось раздобыть деньги, поэтому я… в общем, одолжил кое-что у фирмы – у фирмы Арнольда. Само собой, нет нужды говорить тебе, что это просто заем, и, собственно, я постепенно выплачивал взятые деньги. Ты понимаешь, так ведь, дорогая?

– Да, конечно, – ответила Антония. – Ты подделывал счета, и Арнольд узнал об этом. Кстати, я часто задавалась вопросом, как это делается. Как ты это делал, Рудольф?

Он покраснел.

– Прошу тебя… Тони, это… это мне очень неприятно. Так поступать не следовало, но я рассчитывал, что смогу все выплатить до ближайшей ревизии. Я и не подозревал, что Арнольд следит за мной. Потом он напустился на меня – в то субботнее утро. Грязно оскорблял – ты знаешь, каким он может быть! Мы… мы слегка повздорили, и он угрожал передать дело в суд, боюсь, дорогая, главным образом из-за того, что ты сказала ему о нашей помолвке. Я не виню тебя, но это, с учетом всех обстоятельств, очень несвоевременно. А хуже всего, что нашу… ну… ссору слышала эта противная особа Миллер и, разумеется, выложила все суперинтенданту в весьма преувеличенном виде. И в довершение всего… – Он сделал краткую паузу и, хмурясь, уставился на свои ногти с безупречным маникюром. – Самое удивительное, – медленно произнес он. – Признаюсь, я не понимаю этого. Какой-то идиот, деревенский констебль, вообразил, будто видел в субботу вечером мою машину в десяти милях от Хенборо. Разумеется, это полнейшая чушь, но сама видишь, какую угрожающую окраску это придает делу.

Антония внезапно выпрямилась:

– Рудольф, откуда ты знаешь, когда был убит Арнольд?

Он захлопал глазами:

– Не понимаю, что ты имеешь в виду?

– Прекрасно понимаешь. В воскресенье, когда ты пришел сюда на ужин, то сказал, что поссорился с Арнольдом в день его смерти.

– Я так сказал? Тогда, наверное, узнал от тебя. Не представляю, как еще мог бы узнать.

– Хватит юлить. Если ты убил Арнольда, можешь спокойно сказать об этом, потому что мы с Кеннетом ничего не имеем против, и нам в голову не придет тебя выдать.

– Я его не убивал. Ради бога, не говори больше этого!

– А как быть с твоей машиной, которую видели возле Хенборо?

– Это была не моя машина! То есть я не знаю, моя или нет, но меня в ней не было. Я весь вечер сидел в своей берлоге. Доказать этого не могу, но если взять слово какого-то сонного констебля против моего…

– Дело в том, что никто из нас не может ничего доказать, – бодро сказала Антония. – И ты вступил в благородную армию подозреваемых. Если станешь главным подозреваемым, Кеннет очень расстроится. Он считает себя ужасно умным. Думаю, так оно и есть – мой брат может быть умным, когда захочет.

Рудольф сел в большое кресло, опустил голову и закрыл лицо руками.

– Можешь считать это шуткой, но, поверь, это чертовски серьезно, – сказал он с легкой дрожью в голосе. – Суперинтендант считает, что это сделал я. Не верит ни единому моему слову. Я вижу, что не верит. Тони, черт возьми, я не знаю, как быть!

Говорил он жалобно, испуганно, и хотя такая паника была чужда натуре Антонии, она сразу же отозвалась на нее, как только смогла.

– Не стоит беспокоиться, – сказала она, похлопав его по колену. – Я спрошу Джайлса, что он думает. Он должен прийти, чтобы обсудить дела с Кеннетом. Ты ведь не против?

Дверь студии открылась, и Джайлс Каррингтон вошел вместе с Кеннетом. Антония приветствовала кузена дружелюбной улыбкой и спросила брата, где мисс Риверс.

– Отвалила домой, – ответил Кеннет. – Хочешь сигарету, Джайлс? Если они есть, в чем я сомневаюсь.

– Отлично, в таком случае мы можем поговорить! – оживленно сказала Антония. – Джайлс, как, по-твоему, подделывал Рудольф счета фирмы или нет?

– Что? – воскликнул Кеннет, прекратив поиски сигарет и обратив взгляд на Рудольфа. – Присваивал деньги? Правда?

В голосе его звучало любопытство и осуждение. Густо покрасневшему Мезурье пришлось оправдываться. Его объяснение было встречено таким ироническим смехом, что Антония тут же схватила палку и сказала брату, что не нужно вести себя оскорбительно, во-первых, потому, что он сам способен подделывать счета, во-вторых, его это не касается.

– Еще как касается! – возразил ее брат. – Ты, кажется, забыла, что я наследник. Думаю, при желании я мог бы подать в суд. Разумеется, я этого не сделаю, однако хочу положить конец присвоению денег. Прикончить человека одно дело, но подделывать его счета – совсем другое. Только не думайте, что я мелочный. Видимо, Рудольф, тебе в то время это казалось приличным.

– Мне плевать на твой тон! – гневно заговорил Мезурье. – Я готов признать, что не следовало одалживать эти деньги, но когда ты обвиняешь меня в…

– Красавчик мой, я ни в чем тебя не обвинял, – сказал Кеннет и начал набивать трубку. – Тони сказала, что ты подделывал счета фирмы; я лишь выказал подобающую меру удивления, интереса и неодобрения.

Антония отвела кузена к окну и встала перед ним, коснувшись его рукава. Серьезно посмотрев на него, она негромко спросила:

– Он в скверном положении, да?

– Не знаю, Тони.

– По-моему, в скверном. Ты поможешь ему, правда, Джайлс? – Каррингтон не ответил, и она добавила: – Я же с ним помолвлена.

– Тони, для меня это не стимул.

В ее наивных глазах появилось легкое недоумение, она тщетно вглядывалась в его лицо.

– Нет? – спросила она.

– Нет.

– О! Так… так… так… Джайлс, сделаешь это ради меня?

Каррингтон посмотрел на нее, на руку, все еще теребившую его рукав.

– Думаю, да, Тони, – ответил он в своей спокойной манере и, посмотрев в другую сторону комнаты, где все еще ссорились Кеннет и Мезурье, добродушно сказал: – Кеннет, замолчи. – И добавил: – Да, Мезурье, я знаю о письме, которое мой кузен написал перед смертью. Знаешь, оно не доказывает, что ты имеешь какое-то отношение к его убийству.

– Да, – согласилась Антония, – но показания того констебля относительно машины могут повредить ему. Рудольф, скажи моему кузену, он вполне готов помочь.

Мезурье пожал плечами:

– О, это просто нелепая ошибка со стороны полиции. Какой-то местный бобби вообразил, что видел мою машину возле Хенборо в ночь убийства.

– Полицейские лишены воображения, – назидательно произнес Кеннет, растянувшийся с трубкой в зубах на диване.

Джайлс слегка нахмурился.

– Где находилась твоя машина? – спросил он.

– Наверное, в гараже. Я провел вечер дома.

– Понятно. Кто-нибудь может это подтвердить?

– Сказать по правде, нет, – ответил Мезурье с неловким смешком. – Это кажется глупым, но у меня сильно болела голова, и я рано лег в постель.

– Ты гнусный лжец, – лениво заметил Кеннет. – Чего беспокоиться? Мы тебя не выдадим. Я мог бы даже пожаловать тебе подобающую награду. Или это было бы неприлично?

Джайлс довольно строго сказал:

– Кеннет, твои показания столь же неубедительны.

– Согласен, только я изложил их с большим изяществом, – заметил он и обратился к сестре: – Как думаешь, Тони? Это его рук дело? Не думаю, что у него хватило бы мужества.

– Мужества у него достаточно! – возмущенно сказала Антония. – Просто ты так хвалишься тем, как ловко сбил с толку полицию, что думаешь – все остальные ни на что не способны.

Джайлс, не обращавший внимания на эту перепалку, неотрывно смотрел на Мезурье.

– Говоря, что бобби видел твою машину в ночь убийства, ты имеешь в виду, что он видел машину той же марки или что он разглядел номер на ней?

– Разглядел номер, – ответил Мезурье, – или ему так кажется. Но он легко мог спутать его с другим, что, разумеется, и случилось.

– Я могу очень явственно представить себе нашего друга суперинтенданта, жадно ухватившегося за эту историю, – заметил Кеннет. – Тони, твой молодой человек одно время подавал надежды, но теперь он начинает нагонять на меня скуку.

Джайлс достал портсигар и раскрыл его.

– Мезурье, подвергать сомнению твою версию не мое дело. Могу лишь сказать, что, если она правдива, я сожалею.

– Сожалеешь? – воскликнул Рудольф. – Не понимаю!

Джайлс закурил сигарету и бросил горелую спичку в камин.

– Из-за тебя, очень. У тебя там было прекрасное алиби, Мезурье.

– Алиби? Где?

– В машине, – ответил Джайлс. – Если в ту ночь ты вел свою машину из Хенборо обратно в Лондон, то не думаю, что мог быть убийцей.

 

Глава десятая

Воздействие этого спокойного высказывания оказалось довольно забавным. Рудольф Мезурье уставился на Каррингтона, недоуменно хлопая глазами, и сказал:

– Тогда… тогда я могу спокойно признаться, что выезжал? Но не понимаю, к чему ты клонишь!

– Всегда лучше говорить правду, – самодовольно произнес Кеннет. – Ты видел мое мастерское поведение в этом весьма сложном деле.

– Конечно, – ответила сестра. – Но говорил ли ты правду?

– Это, дорогая моя, предстоит выяснить полиции.

– Да замолчи ты! – раздраженно произнес Мезурье. – Тебе хорошо лежать там и насмехаться, а я нахожусь в очень затруднительном положении.

– Как и все мы, – не внял его жалобам Кеннет. – Более того, этот новый поворот дела дает Тони отличный мотив для убийства. Скажи, Тони, убила бы ты Арнольда, чтобы защитить честное имя Рудольфа?

– Да, конечно, убила бы! – рассвирепела Антония. – Это не значит, что я одобряю присваивание денег, честно говоря, считаю, что это некрасиво, но не позволила бы Арнольду подать на него в суд, если бы смогла. Если бы до этого дошло, не убил бы ты его ради Виолетты?

– Не путай мотивы. Я убил его ради денег. У тебя мотив благородный, у Рудольфа низменный.

– Не более низменный, чем твой!

– Да, дорогая моя! Он подходит под ту же статью, что шулерство и магазинные кражи.

– Замолчи, Кеннет, – вмешался Джайлс. – Все это никуда не ведет и не особенно приятно для Мезурье. Мезурье, ты был в своей машине в ночь убийства?

Рудольф неуверенно переводил взгляд с одного на другого.

– Не скромничай, – посоветовал Кеннет. – Все мы уже понимаем, что да.

– Ну, говоря по правде, был, – сказал Рудольф, делая решительный шаг. – Вот почему это так ужасно. – Он принялся нервозно расхаживать взад-вперед по квартире. – Когда этот детектив спросил меня, я стал отрицать. Что еще оставалось делать? Они не могут доказать, что я не был дома. Это была бы лишь косвенная улика, и мне казалось, самое лучшее утверждать, что я был дома. Только теперь ты говоришь, – он взглянул на Джайлса, – что если я находился в своей машине, то не мог совершить убийство, поэтому… – Он умолк и издал нервозный смешок. – Поэтому теперь я не знаю, что делать.

– Если повезет, – заметил Кеннет, – мы взвалим это убийство на Рудольфа.

– Не смешно, – сдавленно сказал Мезурье.

– Зависит от точки зрения. Это гораздо смешнее, чем иметь тебя в зятьях.

Антония вскочила с кресла.

– Заткнись, черт возьми! – злобно сказала она. – Если на то пошло, я предпочла бы взвалить убийство на Виолетту, чем иметь ее в невестках! Рудольф ничем не хуже ее.

– Спасибо, голубушка, – послышался от двери вкрадчивый голос. – Как мило с твоей стороны! И что мне делать?

Кеннет сел, опустив ноги на пол.

– Дорогая! – сказал он. – Входи, присоединяйся к компании. Все отлично проводят время.

Виолетта Уильямс все еще держалась за дверную ручку рукой в перчатке. На ней было восхитительное цветастое платье и широкополая шляпа в тон ему. В руках она держала зонтик от солнца. Приподняв выщипанные брови, Виолетта спросила:

– Уверен, что я не буду de trop?

– Ты не можешь быть лишней. Тони просто отплачивала мне той же монетой. Ты ведь знакома с Джайлсом? Входи, моя прелесть, садись и слушай новые откровения.

Мезурье сделал протестующий жест, но Антония вполне логично указала ему, что Кеннет все равно должен рассказать обо всем своей невесте, так что пусть уж покончит с этим. Поскольку внимание Кеннета было полностью сосредоточено на Виолетте, которая подошла к дивану и вполголоса разговаривала с ним, Мезурье использовал возможность спросить Джайлса, почему его машина должна создавать алиби.

– Если ты убил Арнольда, – ответил Джайлс, – и возвращался в Лондон на своей машине, кто увел оттуда машину Арнольда?

К несчастью, Кеннет услышал это и тут же сказал:

– Сообщник.

– У меня не было сооб… то есть… ради бога, перестань вмешиваться!

– Если угодно, сообщник, – сказал Джайлс. – Но кто?

– Разумеется, Тони.

– Кеннет, дорогой, не стоит говорить таких вещей даже в шутку, – мягко упрекнула его Виолетта.

Антония же отнеслась к предположению брата с интересом.

– Ты хочешь сказать, что мы вдвоем устроили заговор, и я заманила Арнольда в колодки, а Рудольф следовал за нами в своей машине и прикончил его? Это бессмысленно, потому что я провела ночь в коттедже, и вряд мне хватило бы времени отогнать в Лондон машину Арнольда и вернуться обратно. Во всяком случае, я этого не делала, так что это исключается. Я знала, что Джайлс что-нибудь придумает.

Мезурье глубоко вздохнул:

– Как глупо, что я сам не подумал об этом! Большое спасибо. Разумеется, меня это полностью оправдывает!

– Ничего подобного! – воскликнул Кеннет. – У тебя мог быть еще один сообщник, и ты мог переставить номерной знак своей машины на машину Арнольда.

– Слишком умно, – возразила Антония. – Рудольф ни за что не додумался бы до такой хитрости, правда, Рудольф?

– Хуже всего в этих людях то, что они намереваются совершить убийство и оставляют все на волю случая, – сказал Кеннет.

Мезурье решил не реагировать на это и, повернувшись к Джайлсу, спросил, уверен ли тот, что это алиби надежно. Джайлс охладил его оптимизм ответом, что не уверен ни в чем.

Виолетта, лениво игравшая замком своей сумочки, подняла большие, непроницаемые глаза к лицу Мезурье и спросила его прекрасно модулированным голосом, что он делал в Хенборо той ночью.

– Пожалуйста, не считай меня бесцеремонной! – сказала она. – Но меня разбирает любопытство. И мне эта поездка почему-то кажется странной.

Ее слова ошеломили Мезурье, что не укрылось от глаз Кеннета, который сел на спинку дивана и заявил:

– Теперь, вероломный, ты у меня в руках!

Мезурье взглянул на него со жгучей ненавистью и ответил:

– Не понимаю, какое это имеет значение.

Этот беспомощный ответ восстановил против него невесту. Антония заговорила суровым тоном:

– Джайлс не сможет помочь тебе, если будешь вести себя как идиот. У тебя должна была быть какая-то причина ехать в ту ночь в Хенборо, и если ты ее скрываешь, это лишь усиливает подозрение.

– Ну, ладно! – сказал Мезурье. – Если это тебя устроит, я поехал с безумной мыслью воззвать к великодушию Верекера, потом передумал и повернул обратно.

– Могу лишь сказать, что мне нужно еще выпить, – сказал Кеннет, поднимаясь с дивана и подходя к буфету. – Чем больше я слушаю Рудольфа, тем больше убеждаюсь, что нам легко свалить на него вину в убийстве. – Он налил себе виски с содовой. – Еще кто-нибудь хочет? – Никто не ответил. Кеннет поднес стакан ко рту, отпил половину содержимого и вернулся к дивану. – Сейчас я работаю над версией, что машина Арнольда оставалась в Лондоне.

Антония нахмурилась:

– Но это означает, что Арнольд должен был поехать туда вместе с Рудольфом, а он на это не согласился бы.

– Конечно, не согласился бы, и, принимая во внимание все обстоятельства, кто упрекнет его? Дело в том, что Рудольф сперва его убил.

– О, какой ужас! – содрогнулась Виолетта. – Пожалуйста, не надо!

Мезурье выглядел слегка бледным и очень разгневанным.

– Очень умно! – сказал он. – И скажи на милость, как ты объяснишь тот факт, что в моей машине нет следов крови?

Кеннет снова приложился к стакану.

– Ты завернул тело в старый плащ, – ответил он.

– Который потом сжег в камине своей спальни, – сухо произнес Джайлс.

– Нет-нет! Срезал ярлык с фамилией портного, завернул в плащ камень и утопил его в пруду в Хаксли-Хит, – сказал Кеннет.

– Недурно, – одобрила Антония. – Но ты не сказал, как он ухитрился убить Арнольда и уложить труп в машину так, чтобы никто этого не видел.

– Когда вам надоест развлекаться за мой счет, – злобно сказал Рудольф, – то, может, позволите сказать, что ваше отношение ко мне просто возмутительно!

Антония удивленно раскрыла глаза.

– Не понимаю, чего ты раздражаешься. В конце концов, Арнольд был нашим родственником, и если мы не находим ничего предосудительного в обсуждении убийства, с какой стати тебе это не нравится? Мы даже не рассердимся, если выяснится, что его совершил ты.

– Кажется, – произнес Рудольф дрогнувшим голосом, – вы отводите мне роль козла отпущения!

– Видимо, – сказал Джайлс со своим обычным спокойствием, – ты не понимаешь… э… чисто интеллектуального интереса моих кузена с кузиной к этому преступлению. Если ты предпочел бы не говорить о нем – дело твое.

– Только само собой, – вставил Кеннет, – оказавшись на свидетельском месте, я вынужден буду сказать, что ты был очень скрытным, когда мы его обсуждали.

– Ты скорее окажешься на скамье подсудимых, – сурово сказала его сестра.

– В таком случае, – сказал Кеннет, допив виски с содовой, – я упомяну о мотиве присвоения денег. Sauve qui peut.

Мезурье сунул руки в карманы и принужденно улыбнулся.

– Надеюсь, присяжные увидят этот случай в более благоприятном свете, – заметил он. – Я не оправдываю своих поступков, но речь идет не о… о краже. Я уже выплатил значительную часть того, что одолжил.

– Дело в том, что Арнольд вовсе не смотрел на это в благоприятном свете, – сказала Антония.

– Тут я с тобой не согласен, – незамедлительно заговорил Кеннет. – Я отнюдь не защищаю Арнольда, но не понимаю, с какой стати ожидать, что его это обрадовало бы. Нельзя стащить у человека деньги, а потом сказать: «Спасибо за ссуду», – и выплачивать долг крохотными суммами. Я нисколько не виню Арнольда за то, что он разозлился, и, более того, его не станут винить присяжные. Они увидят, что у Рудольфа был мотив для убийства, по сравнению с которым мой не стоит рассматривать всерьез.

– Я прекрасно знаю, что нахожусь в опасном положении, – сказал Мезурье. – Однако не стоит пытаться навесить на меня это убийство. Во-первых, у меня в жизни не было такого ножа, а во-вторых…

– Минутку, – перебил его Джайлс. – Какого такого?

Мезурье залился краской.

– Ну… каким можно убить человека. Я, естественно, предполагаю, что это какая-то разновидность кинжала. Обычным ножом вряд ли…

– Ты видел Арнольда Верекера уже мертвым, так ведь? – сказал Джайлс.

Несколько секунд все молчали. Виолетта содрогнулась:

– Мне от ваших разговоров не по себе. Давайте, давайте поговорим о чем-нибудь другом!

– Это еще ничего, дорогая. Сейчас Рудольф сделает полное признание.

Мезурье не сводил глаз с лица Джайлса, но тут неожиданно опустил веки, полез в нагрудный карман и достал портсигар. Раскрыл его, вынул сигарету и сунул в рот. На столе лежал коробок спичек, он подошел и взял его.

– Да, – сказал он, прикуривая. – Ты совершенно прав. Я видел Верекера уже мертвым.

– Случайно проходил мимо, – кивнул Кеннет.

– Нет, я отправился в Эшли-Грин с намерением его увидеть. Когда въехал в деревню, мои фары высветили колодки. Я тогда не знал, что в них Арнольд. Вылез из машины и пошел посмотреть.

– И увидев, что это Арнольд, поехал обратно домой.

– Ну а почему нет? – спросила Антония. – Если Арнольд был мертв, оставаться не имело смысла.

– Он мог попытаться сделать что-нибудь, – негромко сказала Виолетта. – Мог позвать на помощь.

– Женская мысль, дорогая. Рудольф, почему ты этого не сделал?

– Не хотел впутываться. Я видел, что ничего поделать нельзя.

– В котором часу это было? – спросил Джайлс.

– Точно не знаю. Между двенадцатью и часом ночи.

– И в это позднее время ты собирался разбудить Арнольда для дружеской беседы, – заметил Кеннет. – Мне кажется, вся твоя версия требует пересмотра. Лично я отказался бы от нее и придумал новую. Эта никуда не годится.

– Да не собирался я будить Арнольда, – сказал Мезурье, отбрасывая сигарету. – Откровенно скажу вам, я очень переживал из-за случившегося. Не скрою, Верекер хотел меня погубить. И легко мог это сделать. Даже если бы он не выиграл дело в суде, один лишь факт, что я проходил ответчиком по такому делу, навсегда испортил бы мне жизнь. Я… я был в полном отчаянии. Понятия не имел, где искать выход. Я знал, что Верекер собирался ехать в коттедж «Риверсайд», – слышал, как он сказал это мисс Миллер. Конечно, я потерял голову, но решил поехать за ним туда и застрелить его, изобразив произошедшее как ограбление. Я однажды был в этом коттедже. Я знал, что он находится в укромном месте, знал, где можно спрятать машину. Думал – если сумею вломиться – спрятаться за книжным шкафом в вестибюле, и когда Верекер пойдет выяснять, что там такое, застрелить его и скрыться, пока там никто не появился. Вот моя версия, и если она вам не нравится, можете стряпать другое дело!

– Тебе нужно только сказать, что это за другое дело, и я его тут же состряпаю, – пообещал Кеннет. – От этой версии я готов заплакать. Бедная моя сестра!

– Да, но тут есть одна загвоздка, – серьезно сказала Антония. – Эта версия настолько глупа, что люди легко могут счесть ее правдивой. Согласен, Джайлс?

– Вполне возможно, – поддержал кузен.

– Ну, раз ты так считаешь, почему не включить в нее нас всех? – сказал Кеннет. – Скажем, мы отправились убивать Арнольда, но обнаружили, что кто-то уже это сделал, избавив нас от трудов.

– Я бы не советовал, – сказал Джайлс. – Эта версия не вынесет повторения.

– Повторения! – презрительно воскликнул Кеннет. – Когда Рудольф излагал ее, она уже была с бородой.

– Как ни странно, она подлинная, – сказал Рудольф. – И ничем не хуже твоей. Твоя – самая неубедительная, какую я только слышал.

– Да, я прекрасно это понимаю, – сказала Антония, стараясь быть справедливой, – но версия Кеннета все-таки гораздо лучше, потому что ее нельзя опровергнуть, и он не появляется где-то вблизи от Эшли-Грин. Твоя, Рудольф, мне очень не нравится. Не можешь придумать что-то получше? Мы все поможем, правда?

– Я не стану, – ответил Джайлс.

– По-моему, с твоей стороны это очень дурно. Кеннет, как думаешь, что лучше говорить Рудольфу?

– Не хочу в этом участвовать, – сказал Кеннет. – Моя первая идея была самой лучшей: давайте сделаем из Рудольфа козла отпущения. Это решение наилучшее во всех смыслах. Он просто-напросто зануда.

– Может, и зануда, только не надейся, что я позволю ему взять твою вину на себя! – вспыхнула Антония.

– Кто сказал, что мою? Разве ты в этом не замешана?

Джайлс взглянул на часы и снова вмешался:

– Все это очень увлекательно, но можно напомнить тебе, Кеннет, что я приехал для разговора с тобой совсем о другом? Предлагаю закончить эту совершенно бессмысленную дискуссию.

– Конечно! – сказал Мезурье, глаза его горели ненавистью. – Да и я все равно ухожу. Скажу одно: если бы знал, какой бред здесь будет обсуждаться, то ни за что бы не приехал. Хотя, наверное, мог бы догадаться! О, пожалуйста, не трудись провожать меня!

Это злобно-вежливое замечание было брошено Антонии, но та пропустила его мимо ушей, последовав за Рудольфом в коридор, и плотно закрыла за собой дверь.

Кеннет вернулся на диван.

– Что ж, если повезет, это должно расстроить помолвку, – заметил он.

– Ты заслуживаешь выволочки, – беззлобно ответил Джайлс.

– Нет, не заслуживаю! Не делай вид, будто считаешь, что Тони будет счастлива, выйдя замуж за этого противного типа. К тому же он не нравится Мергатройд.

– Мистер Каррингтон, – неожиданно произнесла Виолетта, – что вы думаете о его версии?

Джайлс взглянул на нее:

– Ничего особенного. Я слышал и более неправдоподобные.

– Мне он почему-то не нравится, – сказала она. – И если он действительно не причастен к убийству, то почему не обратился за помощью?

– Он в панике, мисс Уильямс.

Ее лицо приняло презрительное выражение.

– Да, наверное. Лично я не выношу людей, которые теряют голову в чрезвычайных обстоятельствах. Вы хотите поговорить с Кеннетом наедине?

– Нет-нет! – сказал Кеннет. – Речь пойдет только о деньгах. Джайлс, сколько я могу получить?

– Я дам тебе в долг столько, сколько требуется на ближайшие нужды, – ответил Джайлс.

– Хочешь меня запугать? – спросил Кеннет. – Что-нибудь неладно с завещанием?

– Нет, с ним все в порядке. Но помимо того, что будет некрасиво требовать наследство сразу же после смерти Арнольда, предстоит соблюсти небольшую формальность, прежде чем судебные исполнители выдадут тебе какие-то деньги. Нам нужно доказать, что Роджер мертв.

– Сколько времени это может занять?

– Думаю, не очень много. Какая сумма тебе нужна?

– Три сотни не превысят твоих возможностей? – уверенно спросил Кеннет.

– Это предел того, что могу себе позволить. Я выпишу чек, а ты тем временем напиши расписку по всей форме.

Посреди этого занятия Антония вернулась в комнату и объявила, что Рудольф уехал.

– Ну и отлично, – заметил Кеннет. – Он все еще держится за свою версию?

– Клянется, что она совершенно правдива.

– Пусть выложит ее старине Ханнасайду и посмотрит, как тот ее воспримет. Нужно быть совсем наивным, чтобы поверить в такое.

– Должна признаться, я сама сочла ее довольно глупой, – сказала Антония. – Но не хотела так уж обливать ее презрением, потому что он был слегка раздражен. Беда в том, Кеннет, что он плохо понимает нас, когда мы изъясняемся.

Джайлс поднял взгляд и слегка улыбнулся:

– Тони, для спутника жизни это серьезный недостаток.

– Я знаю. Это пришло мне в голову около получаса назад. Надеюсь, я не совершаю очередную ошибку.

– Обычному человеку трудновато понять вас, когда вы, по твоим словам, изъясняетесь, – заметила Виолетта. – Должна сказать, большая часть твоих замечаний, мягко говоря, очень странная.

– Благослови тебя Бог, дорогая, – сказал Кеннет, промакивая расписку. – Какой заурядный ум скрывается за этим красивым лицом!

Она покраснела:

– Если ты считаешь меня заурядной, то странно, что хочешь на мне жениться.

– Я уже объяснял тебе, моя милая. Я обожаю красоту.

– Да, ты так говоришь, но я вижу, что это не мешает тебе ухаживать за девушками с совершенно обыденной внешностью вроде Лесли Риверс.

– Ревнивая кошечка, – заметил он. – Я знаю Лесли много лет. Вот расписка, Джайлс. Я верну долг, как только получу наследство. Кстати, спасибо. Дорогая, теперь я могу купить тебе вульгарное кольцо.

– Поверь, вульгарное я не хочу. Просто потому, что я предпочитаю бриллианты всем другим камням…

– Ты получишь бриллиантовую плиту, моя лапочка. Большую, плоскогранную, такую невероятную, что никто не сможет заподозрить в ней подделку.

– Ты хочешь истратить все деньги на кольцо? – поинтересовался Джайлс.

– Пожалуй, да, – ответил Кеннет. – Поскольку я наследник, счета могут подождать. А когда заполучу состояние Верекера, Виолетта, ты еще получишь нить жемчуга и резные нефритовые серьги. Что скажешь?

– Жемчугу буду рада, а нефриту не особенно. Его слишком многие носят.

– Господи, помоги бедной девочке! – простонал Кеннет.

Джайлс завернул колпачок своей авторучки.

– Не ссорьтесь до моего ухода, – попросил он. – Тони, ты не забыла, что завтра дознание?

– Честно говоря, забыла, но теперь вспомнила. Ты сказал, что подвезешь меня на своей машине. Не будешь против, если я возьму с собой одну из собак?

– Буду. Заеду за тобой около десяти часов. Проводи меня, пожалуйста. До свидания, мисс Уильямс. Пока, Кеннет.

Антония вышла вместе с ним в коридор.

– Джайлс, я сделала потрясающее открытие, – торжественно произнесла она.

– Господи, Тони, какое же? – весело спросил он.

– Рудольф и Виолетта – родственные души. Не знаю, почему я не поняла этого раньше. У них одинаковый склад ума. Как по-твоему, следует сказать им об этом?

– По-моему, не стоит, – твердо сказал он. – Пусть сами до этого додумаются. Ты всерьез собираешься замуж за Мезурье?

– Ну, я думала, что да, – ответила она, наморщив лоб. – Знаешь, он может быть очень симпатичным, хотя, должна признать, в тяжелых обстоятельствах он ведет себя не блестяще.

– Тони, несносная девчонка, ты хотя бы влюблена в него?

– Толком не знаю, – печально ответила Антония. – Сказать по правде, Джайлс, я не знаю, что значит быть влюбленной. Одно время думала, что да, но, кажется, в последнее время слегка отдалилась от Рудольфа. Это очень сложно.

– На твоем месте я бы дал ему отставку, – посоветовал он.

– Нет, не дал бы. Потому что он в беде, – сказала Антония.

– Тогда чем быстрее он выпутается из беды, тем лучше.

– Да, – согласилась она. – Но вопрос в том, выпутается ли. Алиби с машиной это хорошо, но чем больше думаешь об этом, тем больше подозреваешь, что тут есть какая-то загвоздка, только не можешь ее обнаружить. Знаешь, это отвратительное убийство начинает превращаться в наказание, а не в благо. Джайлс, кто его совершил? Есть у тебя какие-то догадки?

– Нет никаких. У меня такое ощущение, что мы еще ничуть не приблизились к истине. Я не удивлюсь, если возникнет что-то совершенно неожиданное.

– Почему? – с любопытством спросила она.

– Не знаю, – ответил Джайлс. – Просто мурашки в ступнях.

 

Глава одиннадцатая

Дознание, проведенное в Хенборо на другое утро, не выявило никаких новых улик. Антония притворилась откровенно разочарованной, однако с интересом выслушала сообщение, что руки убитого указывают на то, что он занимался ремонтом машины. Когда далее прозвучало, что запасное колесо машины Арнольда Верекера оказалось спущено, так как в нем был большой прокол, она подалась к кузену и прошептала:

– Это разрушает версию Кеннета.

Свои показания Антония дала бодро, что в сочетании с отсутствием подобающего траура несколько потрясло членов жюри. К облегчению Джайлса Каррингтона, она не была резкой. На вопросы коронера отвечала с дружелюбием, которое, как она объяснила Джайлсу, было вызвано внешним сходством того с хирургом-ветеринаром, который помогал Джуно щениться.

Было очевидно, что ни коронер, ни присяжные не знали, как воспринимать Антонию, но ее неожиданное отношение к суперинтенданту Ханнасайду, которого она приветствовала, когда он встал, чтобы задать вопрос, как к старому и доброму знакомому, произвело хорошее впечатление.

Рудольфа Мезурье не вызывали, имя его не упоминалось, и разбирательство окончилось, как и предвиделось, обвинительным вердиктом в убийстве против неизвестного лица или лиц.

Выходя из зала суда, Джайлс Каррингтон приблизился к Ханнасайду и задумчиво пробормотал:

– Суперинтендант, это мастерски совершенное преступление.

В глазах Ханнасайда засветилась веселая искорка.

– Отвратительное дело, правда? Где ваша обезоруживающая клиентка?

– Отправилась в полицейский участок, – ответил Джайлс, – чтобы передать сержанту – забыл его фамилию, но он разводит эрдельтерьеров, – безотказный рецепт лечения экземы. Мезурье слегка сбил нас со следа, так ведь?

– О, значит, вы заметили эту загвоздку? – ответил суперинтендант. – Я ожидал этого. Кстати, я установил, что он не находился в своей квартире между двенадцатью и двумя часами той ночи, но на первый взгляд это почти ничего не дает. Однако сержант Хемингуэй, – он указал на ясноглазого подчиненного, – полагает, что из этого можно сделать вывод. Посмотрим.

– Несколько выводов, – сказал Джайлс, кивнув сержанту. – Вчера вечером мы обсуждали их ad nauseam. Но мне идея о сообщнике не нравится.

– Конечно, сэр, – немедленно отозвался сержант. – Поскольку это убийство. Я так считаю. Но это вовсе не значит, что сообщника не могло быть.

Джайлс смотрел на Ханнасайда:

– Вам ведь не особенно нравится Мезурье?

– Мне никто особенно не нравится, – ответил Ханнасайд. – Однако кажется несомненным одно. Тот, кто убил Арнольда Верекера, был очень хладнокровным и умным человеком.

– В таком случае Мезурье, пожалуй, исключается, – сказал Джайлс. – Он не хладнокровен и не умен.

– Сэр, нельзя судить по тому, как он ведет себя теперь, – заговорил сержант. – Самые хитрые преступники умеют, притворяясь глупыми, сбить вас со следа. Судя по тому, как он подделывал счета компании, этот человек достаточно умен.

Джайлс достал портсигар, раскрыл его.

– Все тщательно спланировано, – сказал он. – Сделано не сгоряча.

Суперинтендант кивнул, но сержант Хемингуэй поджал губы.

– Похоже, убийство совершено преднамеренно, – заговорил он, – но, рассуждая так, можно сбиться с верного пути. Одни, распалясь, теряют голову, другие, напротив, становятся очень проницательными. Как от понюшки кокаина – я никогда его не пробовал, но говорят, он действует именно так. Это психология – с которой суперинтендант не считается.

Ханнасайд улыбнулся, но не стал вступать в спор. Взгляд его проницательных серых глаз был обращен на лицо Джайлса.

– Что вы прячете в рукаве, мистер Каррингтон? Собираетесь обрушиться на нас с чем-нибудь новым?

– Нет-нет! – ответил Джайлс. – Но вчера на меня нашел пророческий стих, и он еще не иссяк. Что-то должно появиться.

Сержант заинтересовался:

– Некое предчувствие?

– Предчувствие! – фыркнул суперинтендант. – Конечно, что-то появится. Я только надеюсь, что появится с алиби, которое я смогу проверить, не отправляясь ночью пешком в Ричмонд, или лежа в постели с головной болью, или находясь в одиночестве в чужом доме!

Глаза Джайлса вспыхнули.

– Суперинтендант, вы, кажется, раздражены.

Ханнасайд засмеялся и протянул руку:

– Вас это удивляет? Мне нужно идти. Эта ваша дерзкая клиентка! Надо же, сказать мне «О, привет!» в суде! Она вам говорила, что вчера мы расстались не в лучших отношениях? Можете при желании предупредить ее брата, что не всегда имеет смысл умничать с полицией. До свидания!

Они обменялись рукопожатием.

– Приезжайте вечером ко мне, выкурим по сигаре и беспристрастно обговорим это, – пригласил Джайлс.

– Беспристрастно с удовольствием, – ответил Ханнасайд. – Спасибо!

На этом они расстались. Ханнасайд и сержант пошли на железнодорожную станцию, а Джайлс – в полицейский участок за своей кузиной, чтобы накормить ее обедом и отвезти обратно в Лондон.

Антония пребывала в хорошем настроении и как будто считала себя вне опасности. Джайлс развеял ее иллюзии, и она тут же заявила, что если ее теперь арестуют, это будет вопиющей подлостью, на которую суперинтендант Ханнасайд, видимо, не способен.

– Если не считать случайных разногласий, мы с ним недурно поладили, – сказала она. – Кажется, я ему понравилась.

– Это не помешает ему сделать то, что он считает своим долгом.

– Да, но не думаю, что я в числе его подозреваемых, – сказала Антония. – Он был больше настроен против Кеннета, пока не появился Рудольф. Кстати, я никак не могу прийти к решению относительно Рудольфа.

– Выходить за него или нет? Давай помогу.

– О нет, дело не в этом! Собственно говоря, – добавила она откровенно, – я не удивлюсь, если он расторг помолвку. Знаешь, вчера вечером он был сильно раздражен. Вот что я имела в виду.

– Тони, ты знаешь его лучше, чем я. Не похоже, что он это сделал.

– Да, но я не совсем уверена. Не думала, что он почему-то так разволнуется. Я видела его в опасном положении всего один раз: как-то из боковой улицы на большой скорости выехал грузовик. Рудольф был спокоен и рассудителен. Отчасти поэтому я и влюбилась в него. Обычный человек нажал бы на тормоза, и грузовик бы в нас врезался, но он лишь прибавил газу, описал громадный полукруг, а потом продолжил начатую фразу.

На Джайлса это не произвело впечатления.

– Самый большой дурак из моих знакомых превосходно водит машину, – заговорил он. – Одно дело не терять головы за рулем, совсем другое, когда перед тобой, так сказать, маячит тень виселицы. Мне кажется, у твоего утонченного молодого человека, говоря попросту, не хватило бы духу это сделать.

– Я в этом не уверена, – сказала Антония, нисколько не обидясь на уничижительный отзыв о своем женихе. – Его мать была иностранкой – по крайней мере наполовину, потому что не то ее отец, не то мать были итальянцами – и у Рудольфа иногда проявляется горячая кровь. Ярость у него бывает неукротимой. От таких людей можно ожидать чего угодно. Конечно, та версия, которую он изложил, может быть верной, хотя, признаю, кажется неубедительной. Но, с другой стороны, она может быть шедевром низкой хитрости. Как и моя. Видишь ли, говоря так, я хитрю.

– Да, мне это приходило в голову, – согласился Джайлс.

– И Кеннет тоже хитрит, – продолжала его кузина. – Не говорит ни да, ни нет, потому что отчасти, думаю, наслаждается, отчасти считает бессмысленным говорить, что он не убивал Арнольда. Естественно, он должен это сказать. Но вот, Джайлс, что я думаю. – Антония сделала паузу, нахмурилась и, когда он вопросительно посмотрел на нее, заявила серьезным тоном: – Если убил Кеннет, я готова прозакладывать все до последнего гроша, что его никто никогда не уличит.

– Тони, я не стал бы этого делать.

– А я бы стала. Обычно убийцы попадаются из-за того, что совершают какую-то глупость или оставляют какую-то важную деталь на волю случая. Кеннет никогда так не делает.

– Моя дорогая девочка, Кеннет безнадежно небрежен.

– Нет-нет! В тех делах, какие считает неважными, возможно, но когда заинтересован в чем-то или считает что-то стоящим, тайком сосредотачивается на этом, по словам Мергатройд, как наш дед, – не Верекер, а другой. Кстати, ему следует идти на похороны?

– Да, конечно. Необходимо.

– То же самое говорят Мергатройд и Виолетта. Кажется, это единственное, в чем они хоть раз достигли согласия. Но Кеннет отказывается. Говорит, это будет дурно с художественной точки зрения. Однако я передам ему твое мнение.

Метод сообщения этой информации был характерен для нее и бестактен. Выйдя из машины у входа в извозчичий двор незадолго до четырех часов, Антония взбежала по лестнице к парадной двери и прямиком направилась в студию. Не смущаясь присутствием не только Виолетты Уильямс, но и Лесли Риверс, которая, свернувшись калачиком на диване, наблюдала за работой Кеннета, а также высокого, белокурого мужчины лет тридцати с небольшим, курившего у окна сигарету, она выпалила:

– Дознание было отвратительным, так что ты ничего не потерял. Но Джайлс считает, Кеннет, что тебе необходимо появиться на похоронах. Привет, Лесли! Привет, Филипп, я тебя не заметила. Собак кто-нибудь прогуливал?

– Да, я прогуляла, – спокойно и серьезно ответила Лесли. – Ты же меня просила.

– Хорошо, спасибо. Джайлс говорит, ты можешь взять подобающий костюм напрокат.

– Могу, наверное, только не возьму, – невнятно пробурчал Кеннет, сжимая зубами кисть. – Будь добра, выпроводи этих людей. Они думают, что пришли на чай.

– Тогда они вполне могут остаться, – сказала Антония.

– Это смутный инстинкт гостеприимства или просто безразличие? – спросил Филипп Куртене.

– Безразличие. А вы, собственно, зачем пришли?

– Из любопытства. Более того, дорогая, меня допрашивал похожий на девчонку полицейский, задавая нескромные вопросы о личной жизни Арнольда. Очень рад, что я вовремя отказался от должности секретаря.

– Что ж, по крайней мере дом на Итон-плейс был более или менее терпимым, когда ты там был, – сказала Антония. – Как себя чувствует Мод? И ребенок?

– Спасибо, оба вполне здоровы. Мод передает привет.

– Да расскажите же нам! – сказала Виолетта. – Что хотел узнать этот детектив?

– Тайные грешки Арнольда. Я намекнул, что от последующих секретарей ему было бы больше проку, но выяснилось, что после моего ухода на этой должности дольше пяти недель никто не задерживался, так что тут надеяться было не на что.

Кеннет вынул кисть изо рта.

– Последующие секретари – это хорошо, – заметил он. – У Арнольда была любовница?

– Наверное, их было немало, но точно не знаю. Я не настолько в курсе его личной жизни.

– Я не совсем понимаю, – сказала Виолетта, не сводя глаз с Филиппа. – Полиция подозревает crime passionnel?

– Мотив «он причинил ей зло», – сказал Кеннет, щурясь на холст. – Какие низменные умы у полицейских!

– Шантаж, – ответил Куртене, поискал взглядом пепельницу и наконец выбросил окурок в окно. – Главной темой моего разговора с полицейским были семьдесят фунтов и сомнительный незнакомец. Я, к сожалению, не мог пролить на это свет.

– Возражаю! – заявил Кеннет. – Я не потерплю, чтобы сомнительные незнакомцы вмешивались в семейное преступление. Это снижает весь стиль произошедшего, бывший до сих пор высоко художественным, в каких-то отношениях даже изысканным. Можешь идти, Мергатройд, чаю никто не хочет.

– Говорите за себя, мастер Кеннет, и другим дайте такую возможность, – ответила Мергатройд. Она, как всегда, решительно вошла в студию и беспощадно убирала со стола лишние вещи. – Так, мисс Тони, вижу, вы вернулись. А где мистер Джайлс?

– Он не придет. Кстати, он сказал, что Кеннету непременно надо пойти на похороны.

– Это ему могли сказать и другие. И приличный черный костюм, – загадочно изрекла Мергатройд.

– Да ну вас к черту. Я не пойду.

– Пойдете, мастер Кеннет, и даже будете самым близким родственником на похоронах. Не кладите свои отвратительные мокрые кисти на скатерть и не ставьте вонючий скипидар.

– Кеннет, – произнесла Лесли Риверс, – можно мне взять этот набросок?

Он взглянул на нее, жесткий взгляд его блестящих глаз смягчился.

– Возьми.

– Спасибо, – сказала она.

– Не следует раздавать наброски, – заметила Виолетта, нечаянно услышавшая этот разговор. – По-моему, это легкомысленно. Со временем они могут стать очень ценными.

– Кого это волнует? – спросил Кеннет, вытирая кисти.

Лесли покраснела и пробормотала:

– Прошу прощения. Я не подумала.

Он ласково улыбнулся, но промолчал. Виолетта поднялась и, разглаживая юбку, снисходительно обронила:

– Разумеется, дорогая, это не относится к такой старой знакомой, как ты. Разлить чай по чашкам, Тони, или предпочитаешь сделать это сама?

– По мне, разливать может кто угодно, – равнодушно ответила Антония. – Мергатройд, хлеб тоже будет не лишним. Я пойду принесу.

Она вышла, а через несколько секунд за ней в кухню последовала Лесли и жалобно воскликнула:

– Я ненавижу ее, ненавижу!

Антония и Мергатройд сразу поняли, о ком речь. Мергатройд с мягким стуком положила буханку на доску для резки хлеба.

– Надо же! – сказала она. – Изображает хозяйку в нашей квартире. Красивая? Так вот, красивый тот, кто ведет себя красиво, а карим глазам я никогда не доверяла и никогда не буду, причина для этого у меня есть.

– Я была бы не против – во всяком случае, не в такой мере, – если бы считала, что она заботится о нем и понимает его живопись, – продолжала мисс Риверс. – Но не вижу, чтобы она заботилась о чем-то, кроме того, чтобы вызывать восхищение и стараться ухватить все самое лучшее.

– Ага, – сказала Мергатройд, выходя из буфетной за хлебным ножом, – в тихом омуте черти водятся. Попомните мои слова!

– Да, – согласилась Лесли, когда Мергатройд снова скрылась, – только она не тихая. Она корыстная и испортит Кеннету жизнь.

– Нет, – ответила Антония. – Кеннет знает, что она стяжательница. И, собственно говоря, он не особенно уязвим.

Мисс Риверс с силой высморкалась.

– Она из тех, кто добьется своего тихим упорством. Жесткая, холодная, расчетливая. И даже если я выкрашу волосы, это ни к чему не приведет.

С этими пророческими словами она взяла хлебную доску и пошла в комнату.

Мергатройд посмотрела из двери буфетной ей вслед и заметила, что вот ее она считает леди.

– Не понимаю, почему мастер Кеннет не видит того, что находится у него под носом с самого детства, – объявила она. – Мисс Лесли стала бы ему хорошей женушкой, но таковы уж мужчины. Мисс Тони, что было на дознании?

– Все, как говорил Джайлс. Было очень скучно, вынесли обвинительный вердикт в убийстве против неизвестного лица или лиц. Суперинтендант собирался сегодня вечером дружески побеседовать с Джайлсом, так что, может, Джайлс замолвит за нас словечко.

– Гм-м! – зловеще произнесла Мергатройд. – Не сомневаюсь, что он так думает, но скорее всего этот полицейский вынудит его говорить о семье и ухватится за что-нибудь, из-за чего все мы попадем в тюрьму.

– Господи! – воскликнула Антония. – Я и не знала, что у нас есть что-то такое.

– Всегда можно найти то, что ищешь, – ответила Мергатройд. – И чем ласковее разговаривают полицейские, тем больше нужно им не доверять. Они всегда стараются тебя запутать. У них это называется «кошки-мышки».

Такое сравнение, приложенное к суперинтенданту Ханнасайду и Джайлсу Каррингтону, было не особенно уместным. Если Джайлс и был исполнен недоверия, а Ханнасайд дожидался неосторожного высказывания, это не бросалось в глаза тем вечером, когда слуга Джайлса проводил суперинтенданта в уютную гостиную, все стены которой были заняты книжными полками. Когда они обменивались рукопожатием, Ханнасайд сказал:

– Очень рад, что вы пригласили меня к себе. Я завидую вашей квартире. Говорят, сейчас снять квартиру в Темпле просто невозможно.

Мергатройд могла бы обнаружить в этих безобидных с виду замечаниях зловещую ловушку, но Джайлс Каррингтон воспринял их буквально, пригласил суперинтенданта сесть в одно из глубоких кожаных кресел и угостил его виски с содовой и сигарой. Когда появился гость, он безуспешно решал шахматную задачу, и вид шахматной доски с несколькими фигурами на столе вдохновил Ханнасайда, скромного любителя этой игры, принять участие в ее решении. У обоих не было никаких других мыслей, пока черные не поставили мат в положенные три хода. Но когда с этим было покончено, фигуры убрали, а партнеры обменялись впечатлениями и посетовали о том, как мало истинно увлеченных игроков, возникла пауза. Джайлс первым нарушил молчание:

– Ну, что с этим надоевшим убийством? Неужели оно останется нераскрытым преступлением?

– Нет, если это будет зависеть от меня, – ответил Ханнасайд. – Времени прошло еще мало – однако не буду отрицать, что мне не очень нравятся его обстоятельства. – Он задумчиво посмотрел на кончик сигары, размышляя, стряхнуть его или немного подождать. – Хемингуэй – парень, который был со мной днем, – чувствует себя оскорбленным. – Суперинтендант улыбнулся. – Говорит, что в убийстве такого человека, как Верекер, не должно быть никакой тайны. Если бы речь шла о какой-то несчастной девушке, которую задавила машина, можно было бы сомневаться, но поскольку закололи видного человека из Сити, все должно идти как по маслу. Перед нами то, что Хемингуэй именует полной декорацией. У него хобби – участие в любительских спектаклях, это худшее, что я о нем знаю. Так вот, у нас много декораций, у нас есть яркие персонажи, но в итоге получается, – он сделал паузу и наконец стряхнул пепел с сигары, – что мы, похоже, разыгрываем пьесу Чехова, а не Эдгара Уоллеса, как собирались.

Джайлс усмехнулся:

– Мои достойные сожаления кузен с кузиной. Право, мне это очень неприятно. Было бы интересно узнать, что вы о них думаете.

– Скажу откровенно: не знаю, что о них и думать, – спокойно ответил Ханнасайд. – На первый взгляд все указывает на юного Верекера. Есть мотив, есть возможность, и, если не особенно ошибаюсь в оценке его характера, есть решимость.

– Согласен с вами, – кивнул Джайлс.

– Да, – продолжил Ханнасайд с мрачным юмором. – Знаю, что согласны. Я прекрасно понимаю: вы в таком же неведении по поводу его вины, как и я, и считаете, что дела его выглядят скверно. Да, это так, но буду откровенен: я не обращусь за ордером на арест этого молодого человека, пока не получу против него надежных улик. Его версия самая неубедительная из всех, какие я когда-либо слышал, – и я ни за что не позволю ему излагать ее присяжным в суде. Кстати, мне это напомнило Мезурье, который сегодня днем приезжал ко мне в Скотленд-Ярд со своей неубедительной версией. Вам это известно?

– Кажется, я знаю эту версию, но не знал, что он к вам ездил.

– Да, это так! Оказывается, он поехал в тот коттедж застрелить Верекера, но обнаружил его уже мертвым, поэтому вернулся в Лондон. Я предпочел бы какого-нибудь подозрительного типа с надежным, правдоподобным алиби. Думаю, его было бы легче опровергнуть. Хемингуэю Мезурье нравится больше, чем мне. Он считает этого человека итальянцем. Я велел ему заниматься этим алиби с машиной, но сам не вижу тут ничего сомнительного. Так что поскольку мы пока исключаем Мезурье, у нас остаются шофер, в алиби которого на основании слов его жены я не очень верю, но не думаю, что у него был достаточный мотив для убийства Верекера; неизвестный, который посетил Верекера в субботу, возможно, с целью шантажа (а шантажисты не убивают курицу, несущую золотые яйца); мисс Верекер и ее брат. – Он умолк и отпил из своего стакана виски с содовой. – Возьмем сначала мисс Верекер, – продолжал он. – Если бы я изложил факты на бумаге и показал запись любому человеку, он бы, наверное, удивился, что я до сих пор не арестовал ее по подозрению. Но пока ничего не указывает на то, что она убила единокровного брата, а ее прямота, кажущаяся на первый взгляд изобличающей, привела бы к оправданию у девяноста девяти присяжных из ста. С Мезурье, который пытается скрыть факты из страха, что они могут свидетельствовать против него, противоречит сам себе, виляет, иметь дело легче. Спросите его, ссорился ли он с Верекером, и он ответит, что не назвал бы это ссорой, хотя многие готовы подтвердить под присягой, что слышали их ссору. Спросите мисс Верекер, ладила ли она с единокровным братом, и она ответит, что видеть его не могла. Она как будто ничего не скрывает. То же самое ее брат: не поймешь, то ли они очень умны, то ли наивны, то ли просто помешаны.

– Могу заверить вас в одном: они в абсолютно здравом уме, – сказал Джайлс. – И поскольку вы были так откровенны со мной, подтвердив то, что я знал с самого начала, – скажу вам в свою очередь, что мисс Верекер, знающая своего брата лучше других, готова биться об заклад на все свое состояние, что если это убийство совершил он, доказать его вину будет невозможно.

Глаза суперинтенданта вспыхнули, и он с признательностью ответил:

– Это сообщение должно быть очень важно если не для меня, то для мисс Верекер. Но я стреляный воробей и не приму его на веру, как вам хотелось бы.

Джайлс поднялся и вновь наполнил стаканы.

– Честно говоря, я и не ставил себе такой цели, – признался он. – Что бы я ни думал о Кеннете, я убежден: его сестра не имеет к убийству никакого отношения.

– Меня это нисколько не удивляет, – сухо сказал Ханнасайд. – Более того, я очень надеюсь, что вы правы, – ради вас обоих.

Джайлс молча протянул ему стакан. На его загорелом лице появился легкий румянец, и суперинтендант, пожалев о своих словах, неожиданно резко сменил тему:

– И все-таки почему – возможно, это самый важный вопрос – тело поместили в колодки?

 

Глава двенадцатая

Джайлс Каррингтон опустил уже поднесенный ко рту стакан и, удивленно нахмурясь, посмотрел на суперинтенданта.

– Да, конечно, важный, – сказал он. – К сожалению, я о нем не задумывался. Интересно, означает ли это что-нибудь?

– Думаю, да, – ответил суперинтендант. – В прошлом Верекера есть некое темное, связанное с колодками событие. В нем-то и кроется причина поместить в них труп.

– Если только это не странный юмор убийцы, – вставил Джайлс, не успев сдержаться.

Две пары глаз встретились: ясные глаза Джайлса Каррингтона не выражали ничего, в глазах суперинтенданта сквозило удивленное понимание.

– Верно, – констатировал Ханнасайд. – Я уже думал об этом. И теперь буду полностью откровенен. Я легко могу представить, что юный Верекер склонен к такого рода юмору.

С минуту Джайлс курил молча. Потом заговорил:

– Нет. Сейчас я говорю как человек, который – в какой-то мере – знает Кеннета Верекера. Для вас это может оказаться полезным. Кеннет не поместил бы в колодки тело единокровного брата ради бессмысленной грубой шутки. Если это сделал он, то по какой-то основательной, возможно, загадочной причине. Я искренне так считаю.

Суперинтендант кивнул:

– Хорошо. Но вы признаете, что допускаете наличие обстоятельств, при которых он мог это сделать.

– Да, допускаю. Но вы считаете, что тело поместили в колодки после наступления смерти.

– Такой вариант представляется наиболее вероятным.

– Крови на траве возле колодок не обнаружено, – напомнил Джайлс.

– Наружное кровотечение было очень слабым, следы борьбы отсутствуют, – ответил Ханнасайд. – Так что если вы склоняетесь к версии, что Верекер был убит после того, как его ноги оказались в колодках, то должны исходить из предположения, что он сел туда добровольно. Время – между одиннадцатью вечера и двумя часами ночи. Из медицинского заключения нам известно, что Верекер не был пьян. Возможно ли такое, что он решил в этот поздний час испытать, каково это сидеть в колодках, – хотя мог сделать это в любой день, когда бывал в деревне?

– Согласен, не очень правдоподобно, – признал Джайлс. – Хотя представляю ситуацию, когда такое может быть вероятно.

– И я могу, – согласился Ханнасайд. – Если он ехал в веселой компании, скажем, после спектакля, и все были в приподнятом настроении. Или даже если он находился в обществе одного лица, предположительно женщины. Мы знаем, что по пути в деревню у него случился прокол ската. Предположим, это произошло в Эшли-Грин. Сменив колесо, он сел полюбоваться лунным светом, или охладиться, или по любой другой причине. Я могу допустить, что ему захотелось сунуть ноги в колодки, но не представляю, чтобы женщина тут же ударила его ножом. Это не могла быть мисс Верекер, хотя она вызывает у меня серьезное недоверие, я охотно верю, что она была в отвратительных отношениях с единокровным братом и не села бы с ним в машину. Но тогда это была какая-то другая женщина не особенно строгих нравов, ехавшая с ним провести выходные в коттедже?

– Вероятно, – согласился Джайлс. – Я понимаю, к чему вы клоните, хотя, признаюсь, не могу предложить объяснение.

– Конечно, понимаете. Что могло побудить такую женщину убить его? Вы видели нож. Это какой-то причудливый кинжал – вероятно, испанский или южноамериканский. Такие вещи обычно при себе не носят. Это доказывает, что убийство было преднамеренным.

– Какая-то женщина, имевшая на него зуб, – предположил Джайлс.

– Наверное, очень большой зуб, – ответил Ханнасайд. – Более того, такой, которому Верекер не придавал особого значения. Если он причинил женщине такое зло, что дал ей мотив для преднамеренного убийства, допускаете вы, что он, ничего не подозревая, поставил себя по ее просьбе в беспомощное положение?

– Нет. Он по натуре был довольно подозрителен, – ответил Джайлс. – И отдавая должное недоброму человеку, должен сказать – не думаю, что он причинил бы женщине серьезное зло. Он был распутным, но любезным и щедрым со своими любовницами.

– У меня создалось такое же впечатление, – сказал Ханнасайд. – Я не исключаю в данном случае присутствие неизвестной женщины – но, знаете ли, наше управление не бездельничало, и пока что мы не нашли ни одной дамы, имевшей хоть какой-то мотив для убийства Верекера. Не скрою, мы проверяли нескольких. Тот неопрятный незнакомец, которого нам описывал дворецкий, навел меня на мысль, что, возможно, какая-то женщина забеременела, потому что этот странный визит отдает шантажом. Но я не обнаружил ничего подобного. Наоборот, Верекер как будто был вполне порядочным, и его женщины могли о себе позаботиться.

Джайлс сел на подлокотник кресла.

– Да, надо полагать, могли. Арнольд был не дурак. И я готов признать – вы представили убедительные доказательства того, что убийство вряд ли было совершено, когда Арнольд уже сидел в колодках. Но давайте взглянем на другую сторону картины. Вы можете допустить, что убийца, заколов человека, перенес труп к колодкам – самому заметному месту, какое могло прийти ему на ум, – и старательно усадил его там в естественном положении, что, по-моему, должно быть не только ужасной, но и трудной задачей? Для мисс Верекер она непосильная, для Мезурье – слишком жуткая, для Кеннета – слишком бессмысленная.

– Может, и не бессмысленная, – с этими словами Ханнасайд взглянул на часы и поднялся. – Это я должен постараться выяснить – помимо всего прочего. Кстати, мы пытались найти записи Верекера, которые у него были при себе в день смерти. Помните, мы обнаружили корешок чека на сто фунтов, выписанного им на себя, и только тридцать фунтов у него в кармане? Так вот, из тех семидесяти обнаружена пока только десятифунтовая кредитка, которой некий человек в синем костюме расплачивался с официантом за ужин в «Трокадеро грилл» в субботу вечером. Костюм мог быть темно-серым, и лица того джентльмена официант не припоминает, потому что тем вечером там обедало много людей. Нельзя сказать, что полицейские получают много помощи! Послушайте, мне надо идти! Большое спасибо за самые приятные часы, какие пока что провел, работая над этим делом.

Джайлс засмеялся:

– Надеюсь, они окажутся полезными.

– Может быть, – сказал Ханнасайд. – Всегда имеет смысл знать иную точку зрения.

Мистер Чарлз Каррингтон, узнав на следующий день от сына об этом визите, прекратил поиски карандаша, который, как он точно помнил, положил на стол пять минут назад и воскликнул:

– Нелепость! Ты не можешь быть одновременно и дичью, и охотником. Всегда остро отточенный карандаш – ты, наверное, сотни раз видел его у меня! Значит, суперинтендант Ханнасайд не знает, что думать об этих невоспитанных Верекерах! Теперь мне начинает казаться, что этот парень и меня сбил с толку. В нем есть нечто такое, о чем я не догадывался. Черт возьми, не мог же этот карандаш уйти!

Кеннет, узнав о визите Ханнасайда, громко подтвердил вердикт своего дяди, добавив, что если здесь какой-то обман, то ему следует немедленно сменить адвоката. Когда Джайлс объяснил ему всю утопичность этого намерения, он забыл о жалобе и заговорил о своих достоинствах как клиента. Кеннет пребывал в скверном настроении, и неблагоразумное замечание кузена, что он не замечал этих хваленых достоинств, подвигло его на громогласное изложение своего дела. Он расхаживал по студии, глаза его горели, на губах играла улыбка – Антония называла ее улыбкой эльфа, – и вызывал у кузена смешанное с тревогой восхищение изобретательностью, с которой описывал всевозможные фантастические способы, какими мог, будь у него такое желание, убить единокровного брата.

Памятуя замечания суперинтенданта, Джайлс спросил, зачем он поместил труп Арнольда Верекера в колодки. Ответ на этот вопрос, хотя и был забавным, пользы не принес, потому что Кеннет с жаром пустился в рассуждения о том, что считал духом дознания, перестал изображать убийцу и выдвинул множество поразительных версий, не самая блестящая из которых затрагивала репутацию приходского священника Эшли-Грин, джентльмена, совершенно ему неизвестного.

Джайлс сдался. Разобраться в помыслах Кеннета было невозможно. Если он и вел опасную игру, то явно предпочитал (и Джайлс мог только аплодировать его разумности) вести ее в одиночку.

Более неотложная проблема, чем вопрос, повинен он в убийстве или нет, заключалась, по мнению окружающих, в том, как склонить его пойти на похороны Арнольда Верекера. Утомительная, временами ожесточенная дискуссия, в которую был втянут Джайлс, бушевала весь вечер. Мергатройд, Виолетта, Лесли и Джайлс объединились на стороне благопристойности против Кеннета, которого поддерживала сестра, и его неопровержимых логических доводов. В этом столкновении победила в конце концов Виолетта. У нее не было сурового благочестия Мергатройд, но она твердо настаивала на том, что Кеннет должен по крайней мере появиться там, чтобы выказать подобающее почтение к покойному. Видя, что на него не действуют ни доводы, ни просьбы, она поднялась в холодном, лишь отчасти притворном гневе, свидетельствующем о ее намерении уйти, не позволив ему поцеловать ее или хотя бы коснуться руки. В глазах его сверкнула искра ярости, но ее погасила закрывшаяся за Виолеттой дверь. Он поспешил за невестой. Что происходило между ними в коридоре, остальным узнать не удалось, но через несколько минут они вернулись вместе. Кеннет был кроток, связан обещанием пойти на похороны, а Виолетта столь же очаровательна и мягкосердечна, сколь до того была разгневана.

– Если Кеннет женится на этой юной особе, то не сможет называть свою душу своей, – заметил потом Джайлс Антонии у дверей квартиры.

– Знаю, это отвратительно, – согласилась она. – И Кеннет, в сущности, не влюблен в нее. Он влюблен в ее внешность.

– Да, кстати, что с твоим женихом?

– Не знаю, но боюсь, что он намерен меня бросить, – ответила Антония с неизменной бодростью.

Однако это предположение оказалось неверным, так как Мезурье на следующий день отправился на похороны и потом вместе с Кеннетом вернулся в квартиру. Он вновь обрел душевное равновесие, и ничто не могло быть более вежливым, чем его извинение за то, что оставил Антонию в гневе, когда они виделись последний раз. Он, видимо, считал, что визит с пересмотренной версией в Скотленд-Ярд к суперинтенданту Ханнасайду избавит его от будущих дознаний. Кеннет же всеми силами разубеждал его в этом и так преуспел, что через два дня после примирения с невестой нервы Рудольфа стали заметно сдавать, и раздраженный тем, что Верекеры поглощены другими, более повседневными делами, он воскликнул:

– Не понимаю, как вы можете вести себя так, будто ничего не случилось или не может случиться!

– А что может случиться? – спросила Антония, подняв взгляд от путеводителей и железнодорожных расписаний. – Кен, мы вполне можем отправиться в Швецию. Я все продумала.

– Какой смысл говорить о путешествиях за границу, когда вы можете оказаться в тюрьме? – спросил Рудольф, пытаясь засмеяться.

– Ну, вот еще! – фыркнула Антония, отвергая эту мысль. – В тюрьме мы не окажемся ни в коем случае. И вообще, надоело мне это убийство.

– Хотел бы я знать, что делают полицейские!

– Рыщут, как свора ищеек, по нашим следам, – сообщил Кеннет, перегнувшись через спинку стула Антонии, чтобы взглянуть на путеводитель Бедекера. – И кстати об ищейках, почему вся мебель из моей спальни в коридоре?

– Это Мергатройд. Она говорит, что хочет навести порядок во всей квартире.

– Как, и в этой студии? – воскликнул Кеннет в таком испуге, какого не смогли вызвать самые мрачные предчувствия Рудольфа.

– Да, но только завтра. Лесли сказала, что придет помочь. Думаю, она позаботится о твоих картинах, – утешила брата Антония, умолчав, однако, что истинной коварной целью Мергатройд было не допускать в квартиру в течение дня Виолетту Уильямс, пусть даже ради этого требовалось залить водой пол студии.

Впрочем, достигнуть цели Мергатройд так и не удалось. Виолетта явилась на следующий день после обеда – в последнее время она приобрела эту привычку. Найдя студию в страшном беспорядке – одна взъерошенная женщина полировала ручки выпуклого сундука, другая выкладывала содержимое из переполненных ящиков письменного стола, а Кеннет, сидя на подоконнике, читал им вслух отрывки из «Оксфордского сборника поэзии семнадцатого века», – она неожиданно проявила свою деловую хватку. Потребовав у Мергатройд комбинезон, Виолетта через десять минут уже руководила работами. К тому времени, когда она продемонстрировала Лесли, как лучше всего чистить бронзу, убедила Антонию, что нужно взять большую коробку и сложить в нее ненужные бумаги, и вновь развесила все картины, которые сняли помыть, лишь один человек из находившихся там изначально четверых остался невозмутимым. Это был, разумеется, Кеннет. Не обращая ни малейшего внимания на просьбы уйти или немного помолчать, он продолжал листать «Оксфордский сборник», находить новые цитаты и зачитывать их вслух, совершенно не смущаясь тем, что его никто не слушает. Непрестанные замечания он пропускал мимо ушей и соблаговолил ответить лишь раз, когда Виолетта, потеряв всякое терпение, раздраженно спросила: «Когда ты перестанешь читать вслух Мильтона?» На это он, дойдя до конца строки, спокойно обронил: «Никогда».

Всякий раз, когда Кеннет обращался к ней не с тем любовным почтением, какого она требовала, настроение у Виолетты неизменно портилось. Лесли и Антония ничуть не удивились, когда она, обнаружив в ящике письменного стола пистолет, ухватилась за представившуюся возможность и сказала с прикрытым любезностью ехидством:

– Тони, дорогая, это твой? Хорошо, что полиция о нем ничего не знает.

– Не понимаю почему, – ответила Антония. – Он полностью заряжен, из него не стреляли несколько месяцев.

– Дорогая, почему ты так обидчива? – притворно удивилась Виолетта, приподняв изящные брови. – Теперь я ни за что не посмею спросить, зачем тебе такое странное оружие.

– Это хорошая вещь, – сказала Антония.

Разговор после этого прекратился, но благодаря умелой помощи Виолетты студию так быстро привели в порядок, что Антония пожалела о своем минутном раздражении, отобрала у Кеннета книгу и велела Мергатройд приготовить чай.

В разгар чаепития дверь открылась, и в студию заглянул человек, которому можно было дать и тридцать пять, и сорок пять лет. У него было добродушное, чуть робкое выражение лица. Серые, налитые кровью глаза смотрели с дружелюбной рассеянностью. Сидевшие за столом безучастно и выжидающе уставились на него.

Пришедший неодобрительно усмехнулся.

– Привет! – сказал он хрипловатым тоном человека, слишком часто заглядывающего в рюмку. – Дверь была не заперта, поэтому я решил войти. Как поживаете?

Антония вопросительно посмотрела на брата и с испугом увидела, как тот побледнел. В глазах Кеннета можно было прочесть изумление, гнев, ужас.

– Господи! – сдавленно воскликнул он. – Роджер!

 

Глава тринадцатая

От неожиданности Виолетта уронила бутерброд на пол. Сидевшая рядом с ней Лесли услышала, как она ошеломленно произнесла:

– Но он мертв! Все говорили, что он мертв!

Антония хмуро оглядела пришельца.

– Правда? Так вот кого ты мне напомнил. Мы думали, ты мертв.

– Думали! – выкрикнул Кеннет. – Мы знали, что он мертв! Он был мертв много лет!

– Собственно говоря, я никогда не умирал, – произнес Роджер Верекер с таким видом, будто открывал секрет. – Просто какое-то время представлялось разумным числиться в мертвецах, потому что запахло жареным из-за денег. Я уже не помню подробностей, но люди были очень злы, очень.

– Но с какой стати ты все это время оставался мертвым? – спросила Антония.

– Сам не знаю. Не было особого смысла возвращаться к жизни. Потребовалось бы множество всяческих хлопот. Я подумывал об этом, но мне и без того жилось недурно. Ты, очевидно, Тони! Я бы тебя не узнал. Кеннет тоже изменился. С такими волосами ему надо бы сходить в парикмахерскую.

– Оставь мои волосы в покое! – гневно воскликнул Кеннет. – Если ты…

– Не волнуйся, я не собирался их касаться. Знаете, так странно видеть вас обоих выросшими. У Тони, когда я видел ее последний раз, была косичка – может быть, я ее с кем-то путаю, но, думаю, то была она. Длинная косичка с бантом на конце. Ты был несносным зверенышем. Вижу, изменился не так сильно, как Тони. Помню, ты возился с вонючими красками.

– И сейчас возится. Он художник, – сказала Антония.

Роджер встретил эту весть с легким, мимолетным удивлением.

– Нет, правда? Что ж, тогда извиняюсь, что заговорил о его волосах. Вот что бывает, когда долго не видишься. Теперь я собираюсь осесть на родине. Собственно говоря, почему бы нет? Надоедает скитаться. Человека, которого приняли за меня в том кубинском скандале, звали Генри Фишер. Я имею в виду того, кого убили. Поначалу я не имел ничего против; казалось, все равно, что одно имя, что другое. Но вы не представляете, как надоедает, что тебя зовут Фишер. Я носил эту фамилию семь лет, и меня это очень раздражало. Вот и подумал, что нужно вернуться домой.

– Мне кажется, – произнесла Антония, с раздражением слушавшая эту бессвязную речь, – что ты вполне мог бы зваться Верекером и не возвращаясь на родину.

– Нет-нет. Это было бы небезопасно. Кровопийцы и все такое прочее. Да и почему мне не следовало возвращаться домой?

– Потому что ты здесь нежелателен! – сказал Кеннет. – Господи, как меня это бесит! – Он принялся расхаживать взад-вперед, потрясая сжатыми кулаками. – Семь лет мы жили иллюзиями, считали тебя мертвым, и тут появляешься ты – в самое неподходящее время! И губишь все!

– Господи, я об этом не подумала! – воскликнула Антония. – Должна сказать, это уж слишком!

– Слишком? Это ужасно! Какая польза от того, что Арнольд убит, если на нашу голову свалился Роджер?

Тут Виолетта, сидевшая в ледяном молчании, пронзительно закричала:

– Прошу вас! Как вы можете так говорить?

На нее никто не обратил внимания. Антония сидела, враждебно глядя на Роджера, Кеннет продолжал расхаживать взад-вперед, а Роджер осторожно произнес:

– Что вы сказали? Иногда мне кажется, что я становлюсь туговат на ухо. Да не топай ты так, что за дурная привычка. У меня от этого кружится голова.

– Арнольд мертв, – сказала Антония.

Роджер удивленно захлопал глазами:

– Мой брат Арнольд?

– Да, конечно. Думаешь, мы знаем сотни Арнольдов?

– Но он не может быть мертв!

– Уверяю тебя: это так.

– Какая неожиданность. Конечно, раз ты говоришь, что он мертв, то, наверное, так оно и есть. Только я ничего не понимаю. Отчего он умер?

– От ножа в спине! – бросил Кеннет через плечо.

Роджер с удивленным видом пощелкал языком.

– Ничего не понимаю. Это потрясающе, просто потрясающе. Но кто это беднягу?

– Мы не знаем, – ответила Антония. – Возможно, Кеннет или я.

– Не надо так шутить, – сказал Роджер. – Тебе бы самой понравилось получить удар ножом в спину? Когда это произошло?

– В прошлую субботу, – ответила Антония.

Роджер уставился на нее, потом поискал взглядом кресло и сел.

– Поразительно, – сказал он. – В высшей степени поразительно.

Кеннет наконец остановился.

– Сколько времени ты уже в Англии? – спросил он.

– Сейчас скажу, – любезно ответил Роджер. – Я сошел на берег вчера. Потрясающее совпадение. Вернулся домой, собираясь увидеть бедного старого Арнольда, и узнаю, что его только что убили.

– Если ты собирался с ним повидаться, почему не отправился на Итон-плейс, а явился сюда?

– Оборот речи, – объяснил Роджер. – Говоря о намерении увидеть Арнольда, я хотел сказать, что не знал о его кончине.

Он обратил внимание Антонии на Лесли Риверс – та поднялась из-за стола и надевала перед зеркалом шляпку.

– Кто-то уходит. Послушайте, не надо из-за меня уходить.

– Я все же пойду, – сказала Лесли. – Мне кажется, вам нужно многое сказать друг другу.

– Славная девушка, – заметил Роджер, когда та ушла. – А кто другая?

– Виолетта Уильямс. Она помолвлена с Кеннетом, – ответила Антония.

– О! – с сомнением произнес Роджер. Увидев, что Виолетта слегка поклонилась, он приподнялся, чтобы ответить таким же вежливым приветствием. Потом снова сел в кресло и долго пребывал в раздумье, а потом спросил:

– Если Арнольд мертв, кто получает все деньги?

– О, дайте мне воздуха! – воскликнул Кеннет и снова принялся расхаживать взад-вперед.

Антония ответила с легким презрением:

– Ты, и тебе это прекрасно известно. Вот почему мы очень недовольны твоим появлением.

– Что ж, я так и думал, – кивнул Роджер. – Надо сказать, мне они будут не лишними. Сперва я был слегка потрясен этой вестью, но теперь вижу, что дела не так уж плохи. Заметьте, я прекрасно понимаю вашу точку зрения.

– Если ты сейчас же не уберешься, в семье произойдет еще одно убийство, – сквозь зубы процедил Кеннет.

– Ну-ну, не злись, – любезно посоветовал ему Роджер. – Ты скоро привыкнешь к тому, что я вернулся. Поживи с мое, и поймешь, что привыкнуть можно к очень многому. А что касается ухода, то я собираюсь пожить у вас денек-другой, пока не получу свои вещи.

– Нет! – хором воскликнули его единокровные брат и сестра.

– Все это хорошо, – сказал Роджер. – Но если я не останусь здесь, куда же мне идти?

– Куда угодно. Нам все равно, – ответила Антония.

– Да, но по правде говоря, – доверительно произнес Роджер, – я сейчас на мели.

– У тебя двести пятьдесят тысяч фунтов, – злобно сказал Кеннет.

– Это столько оставил Арнольд? Невероятно! Если бы я знал…

Он не договорил и покачал головой.

– Что это значит – если бы ты знал? – спросила Антония.

Он рассеянно взглянул на нее:

– Забыл, что хотел сказать. Беда в том, что у меня нет одежды.

– У тебя должна быть какая-то одежда, – возразила Антония.

– Вот-вот. Ты можешь так думать, и, честно говоря, кое-что у меня есть, только мне пришлось отдать в залог свой чемодан.

– Ну и что? – без малейшего сочувствия спросила Антония.

– Какой смысл иметь множество рубашек и прочего, если их не в чем носить? Понимаешь?

– О господи, – простонал Кеннет. – Я не вынесу!

– Это очень неразумно, – сказал Роджер. – Как-никак это не твои вещи. Если бы я стал отдавать в ломбард твои рубашки, ты имел бы полное право выражать недовольство. Если я не могу пользоваться своими вещами, это кое-что значит. Более того, если я унаследую все деньги Арнольда, то смогу купить много новой одежды, и все будет в порядке. Только не думай, что мне так уж хочется у вас остаться. Я совсем не прочь поселиться в отеле, будь у меня деньги. Может, одолжишь мне несколько фунтов – скажем, пятьдесят, – чтобы как-то перебиться?

– Не ломай комедию! – саркастически сказал Кеннет. – Ты ни разу в жизни не вернул долга!

– Совершенно верно, – согласился Роджер с неизменной любезностью, – но охотно верну тебе эти деньги, если получу двести пятьдесят тысяч фунтов.

– Нет, на такой риск я не пойду, – ответил Кеннет. – Обратись к Джайлсу. От меня ты ничего не получишь.

Тут дверь отворилась, и вошла Мергатройд убрать посуду после чаепития. Антония угрюмо сказала:

– Смотри, Мергатройд, что произошло. Разве это не чертовски скверно?

Мергатройд начала было укорять ее: «Сколько раз я тебе говорила, чтобы ты не употребляла таких…» Потом она увидела Роджера и пронзительно вскрикнула.

– Привет, Мергатройд, – сказал Роджер с вялой, виноватой улыбкой. – Ты еще жива?

Мергатройд, казалось, лишилась дара речи. Она дважды сглотнула, а потом заговорила глухим голосом:

– Я так и знала. Мисс Лесли может подтвердить, что вчера я совершенно ясно увидела в чайной чашке дурные вести. И сказала: «Помяни мои слова, этому дому грозит что-то ужасное».

– Многие высмеяли бы прорицание будущего по чайной чашке, – сказал заинтересованный Роджер. – Но лично я всегда думал, что в этом что-то есть. Это бросается в глаза. Ты мало изменилась. Потолстела, конечно, но я узнал бы тебя где угодно.

– Буду признательна, если вы перестанете обсуждать меня, мистер Роджерс! Зачем вы вернулись домой, вот что я хотела бы знать. Хотя и спрашивать не нужно. Явно вынюхивать, чем поживиться! Как гиена! – От гнева ее голос усилился и окреп: – Вы собираетесь отнять у мастера Кеннета то, что принадлежит ему! Не отпирайтесь! Будь на то моя воля, вы быстренько отправились бы туда, откуда явились!

– Да, – сказала Антония. – Но у него нет одежды, и он говорит, что останется у нас.

– В этом доме он не останется! – сказала Мергатройд.

– Я не стану мешать, – заверил Роджер. – Ты даже не будешь меня замечать.

– Да, когда вы окажетесь по ту сторону парадной двери, не буду, – последовал твердый ответ.

Виолетта поднялась из-за стола и медленно прошла по комнате.

– Не кажется ли вам, что все это слегка неблагородно? – спокойно сказала она. – Кеннет, дорогой, перестань ходить туда-сюда и постарайся быть разумным. В конце концов, бедный мистер Верекер не может ожить! – Она улыбнулась Роджеру и любезно добавила: – Ужасная пара, правда? Не обращайте внимания на то, что они говорят. И никто не предложил вам чаю! Хотите чашечку?

– Нет, – откровенно ответил Роджер, – но не отказался бы от виски с содовой, если они есть под рукой.

– Конечно, – сказала она, – я подам, раз эти грубияны забыли о хороших манерах.

Кеннет уставился на нее в недоумении.

– Моя дорогая девочка, понимаешь, что это значит? Ты хоть поняла, кто он такой?

– Да, дорогой, прекрасно поняла, – ответила она, подходя к буфету и открывая одну из дверец. – И если я могу воспринимать это благопристойно, думаю, ты бы тоже мог. Скажете, когда хватит, мистер Верекер?

– Если скажет, это нужно будет где-то записать, – заметил Кеннет.

– Перестань, – сказала ему Виолетта властным тоном. – Вы любите в такой пропорции, мистер Верекер?

– Почти в любой, – простодушно ответил он. – Забыл ваше имя, но спасибо.

– Уильямс, – сказала она. – Виолетта Уильямс. Боюсь, имя очень обыденное.

– Да, имена порой выбирают не очень удачно, – согласился Роджер. – Ну, всем желаю удачи! Будем здоровы!

Его родственники встретили это холодным молчанием. Мергатройд, возмущение которой перенеслось на Виолетту, взявшую на себя обязанности хозяйки дома, внезапно сказала:

– Ну и что теперь делать, хотела бы я знать?

– Не беспокойся обо мне, – произнес Роджер. – Я легко приспосабливаюсь к новой обстановке. И, думаю, долго здесь не задержусь. Хочу снять отдельную квартиру.

– Чего беспокоиться? – сказал Кеннет. – Мало тебе дома Арнольда?

– Мне он не понравится, – ответил Роджер с большей решимостью, чем выказывал до сих пор. – Совсем не мой стиль. Однако скажу вот что: я отдам его тебе и Тони.

– Спасибо. Нам он не нужен.

Сидевшая в задумчивости Мергатройд смягчилась:

– Видимо, ему придется остаться. Что хорошего, если он будет слоняться по городу, как настоящий бродяга. Он может спать на раскладушке в кладовой.

– Мне понадобится и пижама Кеннета, – подхватил Роджер.

– Если ты останешься в этой квартире, я отсюда уйду, – заявил Кеннет.

– Нет, не уйдешь, – сказала сестра. – Я не останусь с ним одна.

– Хорошо, давай уйдем вдвоем. Давай сразу отправимся в Швецию.

– Не могу. Кто будет смотреть за собаками?

– К черту собак!

– Много их у вас? – спросил Роджер, беспокойно озираясь по сторонам. – Что за собаки?

– Бультерьеры, – лаконично ответила Антония.

– Не нравятся мне они. Меня однажды укусила собака, сказали, что это бультерьер. Хотя я не спрашивал.

– Давай впустим сюда собак, – сказал Кеннет, повеселев. – Никогда не знаешь, где может повезти.

– Кеннет, перестань ребячиться, – вмешалась Виолетта. – Не мне что-то предлагать, но не думаешь ли ты, что мистеру Каррингтону следует сообщить о произошедшем?

– Неужели дядя Чарлз еще жив? – спросил Роджер. – Я не хочу его видеть. Когда я последний раз с ним встречался, он наговорил мне таких слов, что вспоминать не хочется.

– Тебе не нужно его видеть, – сказала Антония. – Несколько лет назад наши дела взял у него Джайлс.

– А, Джайлс! – сказал Роджер. – Ну, против него я ничего не имею. Помнится, он был хорошим парнем. Я учился вместе с ним в школе.

– Да, пока тебя не исключили, – сказал Кеннет.

– Ты перепутал, – возразил Роджер. – Видимо, имел в виду Оксфорд. Да, там я попал в беду. Подробностей не помню, но было много всяких неприятностей. Собственно говоря, я всю жизнь был очень неудачлив. Не подумайте, что я жалуюсь.

Антония, очевидно, решив, что предложение Виолетты было дельным, подошла к телефону и набрала номер кузена. Джайлс ответил сам, и Антония, услышав его голос, сказала без всякого предисловия:

– Джайлс, ты занят? Если нет, приезжай немедленно.

– Зачем? – спросил он. – Что на сей раз стряслось?

– Нечто очень неприятное. Появился Роджер.

– Что?

– Роджер. Он совсем не мертв. Он здесь.

Наступило ошеломленное молчание, а потом Джайлс сказал дрожащим от смеха голосом:

– Какое несчастье!

– Да, это ужасно. Мы совершенно не знаем, что делать.

– Моя бедная Тони, боюсь, ты ничего не сможешь сделать.

– Тебе хорошо смеяться, но он говорит, что останется у нас, пока ты не ссудишь ему кое-какие деньги. Ты бы не мог сразу привезти их? Он хочет пятьдесят фунтов, но, думаю, двадцати будет достаточно. У него нет одежды.

– Как, совсем нет?

– Да – то есть нет, идиот, конечно, есть! Но нет пижамы и прочих вещей.

– Совершенно в его духе! – сказал Джайлс.

– Наверное, но суть в том, что мы не хотим оставлять его здесь, а он не уйдет, если у него не будет денег.

– Моя дорогая девочка, я не смогу сделать все так быстро!

– Наверное, ты не хочешь давать ему в долг? – спросила Антония без особой надежды.

– Мне не следует этого делать, – ответил Джайлс.

– Я и не думала, что следует. Но, знаешь, будет очень неприятно, если нам придется оставлять его здесь.

– Где он?

– Я же все время твержу! Здесь!

В голосе Джайлса слышался смех.

– В студии?

– Да, конечно, – раздраженно ответила Антония.

– Как ему, должно быть, нравится этот разговор!

Тут вмешался Роджер, слушавший со своей обычной безмятежностью:

– Передай старине Джайлсу от меня привет.

– Он хочет, чтобы я передала тебе его привет. Вот такой он.

– Он всегда был таким. Я не могу подняться до таких дружественных высот, но скажи ему, что поздравляю его с тем, что он жив. Откуда он взялся?

– Наверное, из Южной Америки. Я не спрашивала. Так или иначе, он вчера сошел на берег. Приезжай!

– Тони, я не смогу сделать ничего полезного, но если хочешь, загляну после ужина.

Ей пришлось довольствоваться этим. На другом конце провода Джайлс Каррингтон, положив трубку, на минуту задумался. Потом с легкой улыбкой на губах снова поднял трубку и позвонил в Скотленд-Ярд.

Суперинтендант Ханнасайд был все еще в здании, и через несколько минут Джайлса с ним соединили.

– Ханнасайд, это вы?

– Я, – ответил суперинтендант.

– Интересно, помните ли вы мое предсказание: должно случиться что-то неожиданное?

– Да.

Голос суперинтенданта от интереса стал оживленнее.

– Так вот, я подумал, вам будет интересно узнать, что предсказание сбылось, – сказал Джайлс. – Роджер Верекер вернулся на родину.

– Кто это?

– Роджер Верекер, – объяснил Джайлс, – тот самый брат, которого семь лет назад сочли мертвым.

– Господи! – Голос суперинтенданта звучал удивленно. – Когда он вернулся?

– Мне сообщили, что Роджер сошел на берег вчера – думаю, приплыл из Южной Америки, хотя не уверен. Сейчас он находится в студии. Хочу вечером заглянуть туда, увидеться с ним.

– Не возражаете, если я поеду с вами? – спросил Ханнасайд.

– Нисколько, – бодро ответил Джайлс Каррингтон.

 

Глава четырнадцатая

Виолетту, которая незадолго до ужина сделала вид, что покидает студию, легко уговорили остаться. Кеннет сказал, что раз уж ей, похоже, так нравится Роджер, пусть остается и развлекает его, поскольку ни он, ни Тони на это не способны. Она восприняла слова жениха спокойно, лишь прохладно улыбнулась ему и продолжала вежливо расспрашивать Роджера о его путешествии. Вскоре бестактно явилась Мергатройд, намереваясь показать Роджеру путь в кладовую, которой предстояло стать его временным жилищем. Попутно она сделала Верекерам выговор и заявила, что ей до того жаль Роджера, встретившего такой прием, что она готова кое-что для него сделать. На это Антония ответила, что Роджеру их прием как с гуся вода. Замечание было настолько верным, что Виолетта не смогла возразить. Гораздо больше смысла Антония увидела во втором ее доводе. Он заключался в том, что, выразив так явно свое недовольство, Кеннет навлек на себя сильное подозрение. Антония была склонна согласиться с этим, но Кеннет тут же стал утверждать, что его реакция естественна и скорее озадачит полицейских, чем убедит их в том, что это он убил Арнольда. Посреди неизбежно разгоревшихся прений Роджер вернулся в студию, и Кеннет в запале спора без обиняков тут же выложил ему суть дела.

Роджер внимательно выслушал его и, нисколько не смутившись, рассудительно сказал:

– То есть если ты и дальше будешь выражать недовольство из-за того, что я вернулся, полицейские подумают, что это ты пырнул ножом Арнольда?

– Нет. Это Виолетта так думает. Если бы я делал вид, будто ничего не имею против, они бы заподозрили меня гораздо скорее.

– Ну, не знаю, – произнес Роджер. – Конечно, они могли бы, но с полицией лишняя осторожность не помешает. У меня в свое время было много неприятностей со всякими полицейскими. Иногда я думаю, что хуже английских не бывает, иногда сомневаюсь в этом. Кстати, ты действительно убил Арнольда? Не хочу быть излишне любопытным, но мне интересно.

– Какого ответа ты ждешь?

– Ты прав, – сказал Роджер. – Глупо с моей стороны. Если это сделал ты, то мой приезд тебя, конечно, ужасно раздосадовал. Получается, ты зря потратил время.

– Может, и тебя стоит убить… – задумчиво промолвил Кеннет.

– Ну-ну, не говори так, – сказал Роджер. – А то вдруг и в самом деле набросишься. Я всегда терпеть не мог импульсивных людей.

Кеннет оценивающе разглядывал его.

– Лучше всего, разумеется, было бы взвалить убийство Арнольда на тебя, – сказал он. – Пока не знаю, каким образом, но, возможно, что-нибудь придумаю.

– Неплохая мысль, – заметила Антония. – И мотив не нужно придумывать, у него он есть.

– Знаете, мне это не нравится, – сказал Роджер с легким беспокойством в голосе. – И затея ваша бессмысленная. Я уже сказал вам, что сошел на берег только вчера.

– И к тому же, – продолжала, повеселев, Антония, – орудием убийства был иностранный кинжал или стилет (забыла, что именно), распространенный в Испании и в Южной Америке. Так сказали на дознании.

– Ты мне этого не говорила, – упрекнул ее Кеннет.

– Это очень важно. Естественно, Роджер воспользовался бы таким оружием.

– Ошибаешься, – заговорил Роджер. – Вот этой штукой я бы ни за что не воспользовался. Мне в голову бы не пришло резать людей. Такое часто приходится видеть в тех местах, где я побывал, но это не значит, что и сам начинаешь так же поступать. Я, во всяком случае, не начну. А потом, я ничего не знал об этом убийстве, пока вы мне не сказали. Да, собственно, и сейчас много не знаю. Даже не одобряю его.

Однако Кеннета нелегко было сбить с избранного направления мыслей, и он стоял на своем, пока не подали ужин. Мергатройд обслуживала их молча, лишь изредка бросая на Роджера враждебный взгляд. Позднее она сказала Антонии, что, пожалуй, с Роджером можно было бы поладить.

– При всех его недостатках, мисс Тони, – я могла бы перечислять их до завтра, – он не подлый. Я где угодно это скажу.

– Не подумай, что я собираюсь жить за счет Роджера, – ответила Антония.

– Никогда не знаешь, как можешь поступить, пока не дойдет до дела, – заявила Мергатройд.

Джайлс Каррингтон появился уже в десятом часу. Впуская его и суперинтенданта в квартиру, Мергатройд пренебрежительно фыркнула и заметила, что беда не приходит одна.

Собравшаяся в студии маленькая компания была недружной, несмотря на все усилия Виолетты. Ей удалось остановить Кеннета, пытавшегося придумать, как Роджер мог совершить убийство, находясь при этом в открытом море, но она не смогла побудить его принять участие в общей беседе, которую пыталась завязать, или быть вежливым с единокровным братом. Она всеми силами старалась навести Роджера на рассказ о его путешествиях, но Кеннет, раздражавшийся всякий раз, когда она одаривала вниманием другого мужчину, губил почти все воспоминания Роджера замечанием, что не верит ни единому его слову. Он забился в уголок самого большого кресла и бросал оттуда гневные испепеляющие взгляды. Интерес он проявил лишь однажды – во время несвязного рассказа Роджера о том, как его дважды пыталась убить красавица-испанка.

Откровенно скучавшая Антония свернулась клубочком на диване и читала роман. У ее ног улеглись две собаки. Когда ее кузен вошел в студию, она с облегчением отложила книгу и приветствовала его.

– О, замечательно! – сказала она. – Ты приехал и теперь можешь посоветовать, как нам от него избавиться! Привет! Зачем ты привел полицейского?

Из глаз Кеннета исчезло злобное выражение. Он подскочил и воскликнул:

– Видишь, Роджер, как верна моя догадка! За тобой уже пришли!

Роджер тоже поднялся, вид у него был очень встревоженный.

– Если полицейские наводнят эту квартиру, мне придется уйти, – заговорил он. – Я не боюсь неудобств, я уже полежал на раскладушке, она вполне годится. Мне приходилось спать в гораздо худших местах. Но я терпеть не могу полицейских, как некоторые люди кошек. Всегда чувствуешь, как полицейский входит в комнату, и у тебя появляются мурашки. Обратите внимание: против кошек я ничего не имею. Вовсе нет. Собственно, если бы я захотел завести какое-то животное, то, наверное, выбрал бы кошку.

– А я нет, – возразила Антония. – Это безжалостные существа – хотя, полагаю, кошки бывают разные.

– Ты права, – сказал Роджер. – Только не говори, что бывают разные полицейские, потому что это будет неправдой. Я всегда недоумевал, зачем нужны полицейские, не считая того, чтобы стоять на перекрестках и вытягивать руки, да и то, думаю, с этой работой кто угодно мог бы справиться точно так же, если не успешнее.

– Не говори ерунды! Кто угодно сочтет, что ты хочешь завести среди них любимчика. И если бы движение регулировали другие люди, они все равно были бы полицейскими, так что я не вижу никакой разницы.

Роджер внимательно выслушал ее довод.

– Что-то тут не так, – сказал он. – Не знаю, что именно, и не собираюсь выяснять, но почему-то мне это кажется неверным.

Слабая надежда Ханнасайда найти в Роджере нормального члена семейства Верекер улетучилась. Он вздохнул и перенес внимание на Кеннета.

Джайлс вмешался, прежде чем Антония успела вступить в спор.

– Помолчи, Тони. Ну, Роджер, как дела? Когда прибыл?

– Мне уже надоело отвечать на этот вопрос, – сказал Роджер, пожимая ему руку. – Постоянно говорю всем, что сошел на берег вчера. Я рад, что ты приехал, положение у меня очень неловкое. Я оказался на мели. Говорят, ты один из душеприказчиков Арнольда, так что сможешь ссудить мне какие-то деньги. Сколько ты привез?

– Ничего не привез, – ответил Джайлс. – Не могу ссужать тебе деньги так необдуманно.

Интерес, светившийся несколько минут в глазах Роджера, угас. Он вновь обрел обычный бесстрастный вид, уныло заметив, что не понимает, зачем в таком случае Джайлс потрудился приезжать.

– Это не значит, что я не хочу тебя видеть, – добавил он. – Но особого смысла в твоем приезде не нахожу.

– Если он преуспеет в избавлении нас от тебя, в его приезде будет громадный смысл, – злобно сказал Кеннет. – Присаживайтесь, мой друг-суперинтендант, присаживайтесь! Чего вам предложить? Виски? Пива?

Суперинтендант отказался от угощения.

– Мне очень жаль прерывать эту… семейную вечеринку, – сказал он, – но…

– Ничего, – заговорил Кеннет. – Мы рады вас видеть. Правда, мой единокровный брат не рад, но, возможно, потому, что у него нечиста совесть. Зато остальные в восторге. Правда, Виолетта? Кстати, дорогая, ты вроде бы не знакома с нашим другом-суперинтендантом. Это он. Суперинтендант, это моя невеста – мисс Уильямс.

Виолетта слегка кивнула и одарила Ханнасайда той легкой, механической улыбкой, которую приберегала для тех, кто занимал в обществе более низкое положение, чем она. Отвернувшись от него, она вполголоса сказала Кеннету, что ей следует уйти. Кеннет тут же воспротивился, и она пошла на компромисс, тактично направившись в другой конец комнаты открыть окно.

Тем временем Джайлс представил суперинтенданта Роджеру, и Ханнасайд стал добродушно объяснять мнимую причину своего визита.

– Полагаю, вам сообщили, мистер Верекер, что ваш брат, мистер Арнольд Верекер, был убит ножом в Эшли-Грин в прошлую субботу, – начал он, – поэтому я уверен, что вы…

– Да, мне сказали, – ответил Роджер, – но я не имею к этому никакого отношения. Естественно, я был потрясен этой вестью. Даже не поверил сперва.

– Должно быть, это было жуткое потрясение, – сочувственно согласился Ханнасайд.

– Да, конечно. Если бы я узнал, что его застрелили или он сунул голову в газовую печь, то воспринял бы это иначе, теперь в этом нет ничего удивительного. Однако нож в спину – совершенно необычный способ убийства для Англии. Мне сразу же вспомнилась Колумбия.

– Действительно, – сказал Ханнасайд. – Вы только что вернулись из Колумбии?

– О нет, – уклончиво ответил Роджер. – Но я жил в тех краях какое-то время. Мне там не нравилось, но вы поразились бы тому, какая в Колумбии поножовщина. Во всяком случае, при мне было так, но, конечно, теперь положение могло измениться.

– Я всегда считал те края варварскими, – сказал Ханнасайд. – Однако говорят, что Южная Америка – материк будущего.

– Чего только не скажут, – махнул рукой Роджер.

Ханнасайд упорно продолжал расспросы:

– Откуда вы прибыли?

– Из Буэнос-Айреса, – ответил Роджер. – Только наводить там справки обо мне не имеет смысла, я жил под другой фамилией. Так удобнее, – пояснил он.

– Понятно, – сказал Ханнасайд. – Значит, вы только что вернулись. Когда сошли на берег?

– Вчера, – ответил Роджер, недоверчиво глядя на него.

Ханнасайд улыбнулся.

– Мне это представляется замечательным алиби, – беспечно сказал он. – Как называлось ваше судно?

– Знаете, я забыл, – ответил Роджер, – если только знал, в чем слегка сомневаюсь. Сказать по правде, я не особенно интересуюсь судами. Есть люди, которые, едва взойдя на борт, начинают знакомиться с главным механиком, чтобы иметь возможность спуститься в машинное отделение. Честно говоря, это отвратительное, дурно пахнущее место. Терпеть его не могу.

Джайлс, который полушутливо-полусерьезно расспрашивал Антонию, помирилась ли она с Мезурье, повернул голову и сказал:

– Должен же ты помнить название судна?

– С какой стати «должен»? – ответил Роджер. – Я могу забыть и более важные вещи. Хотя не говорю, что оно не вспомнится. Очень часто вещи вспоминаются, даже те, что случились много лет назад.

– Забывчивость тебе будет кстати, – заметил Кеннет, закуривая сигарету. – Как глупо ты поступил, назвав нам свою вымышленную фамилию! Мог бы и ее забыть.

– Нет, – возразил Роджер с неожиданной злобой, – не мог. Если бы тебя много лет называли Фишером, ты бы тоже ее не забыл.

– Мне только что пришла на ум жуткая мысль, – неожиданно сказала Антония. – Ты женат?

– Это не важно, – отрывисто произнес Кеннет. – Один только факт, что он жив, загубил все.

– Не совсем, – ответила Антония. – В конце концов, он должен умереть намного раньше тебя, потому что ему почти сорок. Вот только если у него целые орды детей, тут уж ничего не поделаешь.

– Об этом не беспокойтесь, – сказал Роджер, – потому что я не женат. Я совершил в жизни много глупостей, но никому не позволил женить меня на себе.

– Замечательно! – издевательски произнес Кеннет. – Так легко представить пылкую очередь рвущихся за тебя замуж…

– Не пытайся острить, – умоляюще произнес Роджер. – Это очень беспокойная привычка. Все, чего я хочу, – это спокойная жизнь, но как ее добиться, если ты умничаешь, а полицейские снуют туда-сюда, как…

– А все, чего я хотел, – злобно перебил его Кеннет, – это чтобы ты оставался подобающе погребенным!

– Антипатия, мистер Верекер? Или вы обнаружили, что обретение крупного состояния не столь маловажное событие, как вы хотели нас убедить?

В ровном голосе суперинтенданта слышалась ироническая нотка. При звуке его Кеннет повернулся, не теряя самообладания, но насторожился, и его дурное расположение духа мгновенно улетучилось. Взгляд стал вызывающим, озорная улыбка появилась вновь.

– «Удар, удар всерьез!» И все-таки, мой друг-суперинтендант, вы подозревали бы меня больше, если бы казалось, что мне безразлично, унаследую ли я состояние Арнольда.

– Возможно, – признал Ханнасайд. – Но вам следует подумать, не могу ли я подозревать, что выказываете вы досады гораздо больше, чем испытываете, с целью напустить нам пыли в глаза. – Он сделал паузу и, поскольку Кеннет ответил не сразу, добавил: – «Опять удар. Не правда ли?»

Кеннет засмеялся и сказал, не скрывая восхищения:

– «Удар. Не отрицаю». Знаете, вы начинаете мне очень нравиться.

– Я могу ответить вам такой же любезностью, если перестанете пытаться одурачить меня. Вы любите приводить цитаты из «Гамлета» (хотя не всегда уверены в источнике), поэтому приведу вам для размышления еще одну: «Увы, кулик попался. Я ловко сети, Озрик, расставлял и угодил в них за свое коварство».

– А, «я гибну сам за подлость и не встану!». Обещаю, Озрик, что этот разговор не изменит моего отношения к вам.

Роджер, сидя в кресле, подался к Джайлсу и сказал вполголоса:

– Я что-то ничего не понимаю. Его фамилия Озрик? Мне показалось, ты назвал его Ханнасайдом.

– Можно чрезмерно заумничаться, мистер Верекер.

– Поверю вам на слово. Но я только честен. Разве вы приехали не ради того, чтобы посмотреть, как я реагирую на возвращение блудного сына?

Ханнасайд слегка улыбнулся. Наблюдавшая за ним Антония бесстрастно произнесла:

– «Тот и другой в крови». Я надеялась, что смогу избавиться от него рано или поздно.

С этим замечанием недоумение Роджера, похоже, достигло предела. Он пытался следить за диалогом, но тут сдался и закрыл глаза.

– Кеннет, ты нам не помогаешь, – сказал Джайлс.

– А с какой мне стати вам помогать? Я не хочу разоблачения убийцы – если, конечно, это не Роджер. Я одобряю его.

Роджер открыл глаза.

– Вот это очень разумное замечание, – заговорил он. – Я имею в виду не то, что говорилось обо мне, а остальное. Я тоже не хочу знать, кто он, а раз мы не хотим, какое дело до этого всем прочим? Вот что не нравится мне в полицейских. Вечно суют нос в чужие дела.

– Нельзя осуждать их за это, – рассудительно сказала Антония. – Они обязаны так поступать. Но сейчас мне представляется гораздо более важным решить, что делать с тобой. Джайлс, тебе легко говорить, что не можешь одолжить ему денег, но не думай, что мы позволим Роджеру носить одежду Кеннета, пока ты сидишь на деньгах.

– Конечно, – оживился Роджер. – Уже хотя бы потому, что мне не нравятся его рубашки.

Антония тут же поднялась на защиту вкусов своего брата, и поскольку спор грозил перейти в отвлеченную дискуссию об элегантной одежде, Ханнасайд, видимо, счел самым разумным уйти. Верекеры почти не обратили внимания на уход суперинтенданта, но Джайлс проводил его до парадной двери и сказал, что находится полностью на его стороне.

– Благодарю, – ответил Ханнасайд. – Роджера Верекера случайно не депортировали?

– Возможно, – сказал Джайлс с полнейшей невозмутимостью. – Во всяком случае, он оказался у нас на руках без гроша в кармане.

Ханнасайд, нахмурясь, посмотрел на него:

– Вы действуете в его интересах, мистер Каррингтон?

– Насколько я понимаю, нет, – ответил Джайлс.

Через несколько минут, после отъезда суперинтенданта, он вернулся в студию и обнаружил, что спор прервала Виолетта, сидевшая, пока там находился Ханнасайд, листая журнал в другом конце комнаты.

– Я молчала, пока этот человек был здесь, – говорила она. – Но меня возмутило, Кеннет, как ты себя вел. Очень глупо, по-детски. Мы знаем, что ты не убивал единокровного брата, но своими речами ты прямо-таки набивался на неприятности. И должна сказать, что с твоей стороны бестактно, несправедливо держаться так нелюбезно с мистером Верекером.

– Не беспокойся обо мне, – сказал Роджер. – Я не обращаю на него внимания, пока он не набросится на меня с ножом.

– По-моему, с вашей стороны, мистер Верекер, это очень великодушно, – заговорила Виолетта. – И что бы ни говорил Кеннет, надеюсь, вы поверите, что я по крайней мере не разделяю его чувств. – Она взяла свою шляпку с перчатками и протянула ему на прощание руку. – Я ухожу. До свидания – и, пожалуйста, не обращайте внимания на Кеннета и Тони.

– Не хочешь его поцеловать? – безжалостно спросила Антония.

– Замолчи! – раздраженно сказал Кеннет. – Виолетта, я провожу тебя домой.

Едва они вышли из студии, Роджер внезапно заметил с неожиданной проницательностью:

– Я скажу тебе, что она собой представляет: это охотница за деньгами. Я много их повидал. Не стоит Кеннету на ней жениться.

Антония впервые посмотрела на него дружелюбно.

– Да, охотница за деньгами. Я готова биться об заклад на что угодно, она хочет соблазнить тебя, чтобы ты расщедрился для Кеннета.

– Так вот, я не расщедрюсь, – напрямик сказал Роджер и добавил: – Да сейчас я не могу расщедриться ни для кого, даже для себя. Джайлс, когда я смогу получить деньги?

– Завтра свяжусь с Гордоном Трулавом, – ответил Джайлс. – Он второй душеприказчик. Ты, наверное, даже не знал его.

– И не хочу знать. Мне всего-навсего нужны деньги, и не понимаю, почему я не могу их получить.

– Можешь, – сказал Джайлс. – Я сообщу тебе, как только переговорю с Трулавом.

– Приходи пить чай, – пригласила Антония. – Завтра Кеннет идет с Виолеттой на дневной спектакль.

– В этом нет нужды, – сказал Роджер. – Просто позвони мне.

Джайлс пропустил мимо ушей это несколько бестактное предложение: Он смотрел на Антонию.

– Тони, ты этого хочешь?

Она откровенно посмотрела ему в лицо:

– Да, хочу.

Поэтому Джайлс Каррингтон, приведя туманные объяснения недоверчивому и слегка рассерженному отцу, покинул контору вскоре после половины четвертого на другой день, поехал в Челси и прибыл к квартире кузины, когда суперинтендант Ханнасайд готовился подняться по ступеням к парадной двери.

– Привет, что привело вас сюда снова так рано? – спросил он. – Обнаружили какое-то потрясающее новое обстоятельство?

– Да, – ответил Ханнасайд. – Обнаружил.

 

Глава пятнадцатая

Улыбка исчезла из глаз Джайлса Каррингтона, но он сказал все тем же ленивым, слегка насмешливым тоном:

– Звучит волнующе. Что произошло?

Пока они вместе поднимались по лестнице, суперинтендант сказал:

– Не беспокойтесь, никто из ваших клиентов не замешан в этих новых обстоятельствах. – В глазах у него при этом блеснули огоньки.

– Рад слышать, – ответил Джайлс, нажимая кнопку звонка у парадной двери. – Роджер во время убийства находился в Англии. Дело в этом?

– Да, – ответил Ханнасайд. – В этом.

– Бедный старина Роджер! – заметил Джайлс. – Я заподозрил нечто подобное, когда он не смог вспомнить название судна.

Ханнасайд обратил на него обвиняющий взгляд.

– Вы ничуть не лучше остальных, – строго сказал он. – Едва увидев Роджера Верекера, вы заподозрили его не только в том, что он находится в Англии дольше, чем говорит, но были почти уверены, что он и есть тот убогий незнакомец, который посетил Арнольда Верекера в ту субботу. Разве не так?

– Не совсем так, – сказал Джайлс. – Я заподозрил это за несколько часов до того, как его увидел. Собственно говоря, едва услышав, что он появился. Добрый день, Мергатройд. Мисс Тони дома?

– Да, сэр, она ждет вас, – ответила Мергатройд, широко распахивая дверь. – Но с какой стати вам понадобилось снова приводить этого полицейского, право, не знаю. Кажется, мы уже не можем называть эту квартиру своей. Они оба в студии, мистер Джайлс.

Джайлс Каррингтон кивнул и пошел по маленькому коридору, суперинтендант следовал за ним. В студии Роджер Верекер, очевидно, решал какую-то проблему на листе бумаги под критичным, но не враждебным взором единокровной сестры, наблюдавшей, подперев ладонями подбородок, за его расчетами. Она быстро подняла взгляд на открывшуюся дверь и, увидев Джайлса, доверительно улыбнулась.

– Привет, – сказала она. – Роджер пытается создать какую-то систему. Я думаю, все это ерунда.

– И правильно, – сказал Джайлс.

Антония увидела суперинтенданта и вскинула брови.

– Не знала, что вы тоже придете, – сказала она. – Лучше бы не приходили, так как, честно говоря, мне ужасно надоело это семейное преступление. Однако входите, если должны.

– Боюсь, что должен, – ответил Ханнасайд, закрывая дверь. – Хочу задать вашему единокровному брату несколько вопросов.

Роджер, сильно испугавшийся при его виде, сказал:

– Задавать мне вопросы бессмысленно, потому что сейчас я очень занят. Собственно говоря, я надеялся на спокойное время, раз мы избавились от Кеннета.

Внимание Джайлса привлек грубый набросок пастелью, стоявший на каминной доске.

– Господи, как искусно! – невольно воскликнул он. – Работа Кеннета?

– Не вижу в нем ничего искусного, – сказал Роджер. – Собственно, не будь я покладистым человеком, я мог бы прийти из-за него в раздражение.

– Да, – сказал Джайлс. – Я… я думаю, мог бы.

– К тому же здесь нет никакого сходства со мной, – продолжал Роджер. – Не может быть, потому что Кеннету пришлось сказать, кого он хотел изобразить.

– Кеннету удалось передать сходство, правда? – сказала Антония. – Он сделал этот набросок сегодня утром. После того, как Роджер сказал, что портретная живопись – низкое искусство. Хороший набросок, ты согласен?

– Злобный! – вполголоса ответил Джайлс. – Право, Тони, он издевательский!

Ханнасайд, тоже смотревший на набросок с немалым удивлением, услышав эти слова, полностью согласился с ними и задался вопросом, не странно ли быть убежденным, что человек, который мог создать такой безжалостный портрет, способен на что угодно, даже на убийство. Переведя взгляд с портрета на оригинал, он сказал без предисловий:

– Мистер Верекер, вчера вечером вы сказали мне, что сошли на берег в Англии два дня назад.

– Кажется, сказал, – согласился Роджер. – Вчера было много всяких разговоров, и я не помню всего, что говорил. Но не хочу начинать спор, так что пусть будет по-вашему.

– Вы по-прежнему держитесь этого утверждения?

– Почему бы нет? – осторожно спросил Роджер.

– Главным образом потому, что оно ложно, – с обескураживающей прямотой ответил суперинтендант.

– Возражаю, – заговорил Роджер. – Это весьма дискредитирующее заявление, и если вы считаете, что, будучи детективом, можете обвинять людей во лжи, то поймете, что ошибаетесь. – На минуту он умолк, задумался, а потом угрюмо заметил: – Хотя, сказать по правде, может быть, и нет, поскольку, кажется, в этой стране нет предела тому, что может сойти с рук полиции.

– Предел есть, – возразил Ханнасайд, – и ваш кузен позаботится, чтобы я его не нарушил. Вашей фамилии, мистер Верекер, нет в списках пассажиров ни на одном из судов, пришедших из Южной Америки два дня назад.

– Да, очень подозрительно, – сказал Роджер. – Но, говоря, что сошел на берег два дня назад, я не сказал, что прибыл из Южной Америки.

– Вы сказали, что прибыли из Буэнос-Айреса, – напомнил ему Ханнасайд.

– Это верно, – согласился Роджер. – Сказал. Само собой, если бы знать, что вы заинтересуетесь, я мог бы рассказать вам всю историю. Суть в том, что по пути я сошел в Лиссабоне.

– С какой стати? – спросила Антония.

– Хотел повидать одного человека, – уклончиво ответил Роджер.

– Так вот где собака зарыта, – презрительно заметила Антония.

– Нет, не собака. Все дело в попугаях, – ловко сымпровизировал Роджер. – Не серых с розовыми хвостами, а зеленых. Тех, что визгливо кричат. – Эта история начала его захватывать; воодушевясь ею, он продолжал: – Думал, удастся заключить сделку. Вы не представляете, какой спрос на попугаев в Португалии.

– Я точно не представляю, – сурово произнес Ханнасайд.

– Как и любой человек, – сказал Роджер. – Я и сам был удивлен. Но дело обстоит так. Идея заключалась в том, чтобы отправить партию тому человеку, о котором я вам сказал. Единственной помехой был тот факт, что мы не могли прийти к соглашению, поэтому мне требовалось повидать его лично.

– Полагаю, соглашения вы достигли, – сказал Ханнасайд с сильным сарказмом.

– Нет, – ответил Роджер, не умеряя полет фантазии. – Не достигли. Все застопорилось, так как он хотел покупать попугаев большими партиями, что, разумеется, нелепо. Однако теперь, получив деньги, я больше не буду об этом беспокоиться.

– Какая жалость, что Кеннет всего этого не видит! – сказала Антония. – И где же эти попугаи?

– На Амазонке, – ответил Роджер. – Их нужно ловить.

– Да, представляю, как ты идешь в сельву и ставишь на попугаев силки. Осел!

– Я не стал бы делать этого сам, а нанял бы людей, – возразил Роджер. – Конечно, если бы этот бизнес расширился, думаю, так бы и произошло, – можно было бы основать ферму и разводить их, как разводят чернобурок и прочих животных. При хорошем управлении это приносило бы большой доход, потому что если покупатель платит за попугая десять фунтов (а очень часто хороший попугай стоит больше), сами видите, что прибыль за попугая значительна. – Он решил, что попугаи сыграли свою роль, и оставил их. – Но, как уже сказал, теперь, получая наследство, я выбросил их из головы. Забудем о них.

– Согласен с вами, – кивнул Ханнасайд. – Я выяснил, мистер Верекер, что вы были пассажиром на борту парохода «Гордость Лондона», который пришвартовался в Ливерпуле шестнадцатого июня – за день до убийства вашего брата.

Роджер откинулся на спинку кресла.

– Что ж, раз выяснили, ничего не поделаешь, – заметил он. – Спорить с детективами по таким вопросам глупо, поэтому сразу скажу: насчет попугаев я пошутил.

– Я это понял, – сказал Ханнасайд. – Если больше не станете шутить, мы будем продвигаться успешнее и быстрее.

– Многие считают, что скорость – проклятие нашего века, – сказал Роджер. – Не могу сказать, что разделяю эту точку зрения. Учтите, я вовсе не уверен, что план с попугаями лишен здравого смысла. Чем больше думаю об этом, тем больше склоняюсь к мысли, что нет. А что, если люди начнут украшать шляпы их перьями?

– Мистер Верекер, я не так глуп, чтобы поверить, что вы настолько глупы, как притворяетесь. Оставим тему попугаев?

– Как хотите, – дружелюбно ответил Роджер.

– Признаете, что вы сошли на берег в пятницу шестнадцатого июня?

– Раз вы расспрашивали судовых агентов, нет смысла интересоваться, признаю или нет. Очень жаль, что вы были так любознательны, так как вам придется попусту потратить уйму времени, пытаясь установить, что я убил Арнольда, хоть я могу вам сразу сказать: не убивал.

– Мистер Верекер, если вы так убеждены, что я буду тратить время попусту, почему пытались скрыть тот факт, что семнадцатого июня находились в Англии?

– Вот это очень глупый вопрос, – заговорил Роджер. – Все очевидно: если бы выяснилось, что я находился в Англии, полицейские увязались бы за мной, как свора ищеек. Смотрите, как вы ведете себя сейчас! Я вас не виню, естественно, это ваша обязанность. Но в том-то и дело. Я появляюсь, об этом становится широко известно, а на другой день убивают Арнольда. Надо быть безмозглым дураком, чтобы не понять, на кого падет подозрение. Я не люблю неприятности и не люблю полицейских. Более того, я понял, что все эти дела очень утомительны, потому что постоянно приходится напрягать мозги, стараясь припомнить множество несущественных деталей. От этого у меня болит голова. Я хочу только покоя и тишины.

– Тем не менее, мистер Верекер, вынужден попросить вас обратить мысли к тому дню, когда вы сошли на берег, и рассказать мне, что делали.

Роджер вздохнул, но, видимо, смирился с необходимостью отвечать и ответил усталым голосом:

– Поехал в Лондон. Естественно. Что еще мне было делать?

– В пятницу?

– Если вы наводили множество справок, то должны знать, что пришвартовались мы поздно вечером, – сказал Роджер.

– Разумеется, я это знаю, но все-таки вы могли уехать в Лондон в тот же день.

– Так вот, я не уехал. Не люблю путешествовать ночью. Всегда не любил. Кое-кто прекрасно спит в поезде. Поверьте, ко мне это не относится.

– В таком случае когда вы приехали в Лондон?

– На другой день, само собой. Только не стоит спрашивать меня, в какое время пришел поезд, потому что я не помню. Я там пообедал.

– А что вы делали, оказавшись в Лондоне?

Роджер ненадолго задумался, потом спросил:

– Вы знаете, что я делал?

– Я вас спрашиваю, – ответил суперинтендант.

– Угу, в том-то и беда. Я ведь не знаю, что именно вам известно, а это избавило бы нас от многих недоразумений. То есть мне бессмысленно говорить, что я пошел в зоопарк, если вы можете доказать, что я провел день в Британском музее. Вместе с тем я не хочу говорить вам ничего лишнего. Понимаете, в чем мое затруднение?

Не успел Ханнасайд ответить, как вмешался Джайлс Каррингтон:

– Роджер, можно дать тебе совет?

– По мне, каждый может делать что угодно, – ответил Роджер. – Имей в виду, твой совет не особенно мне нужен, потому что, насколько я понимаю, ты заодно с этим суперинтендантом Озриком – нет, он не Озрик, но не важно, как его фамилия.

Джайлс пропустил это мимо ушей.

– Не дурачься. Ты имеешь дело не с дураком.

– Это и есть твой совет? – удивленно спросил Роджер.

– Представь тебе.

– Знаешь, я о нем невысокого мнения. Неужели ты ожидаешь, что я изменю старые привычки? У меня всегда был дар воспринимать все весело.

– Такое веселье может довести тебя до беды, – довольно строго сказал Джайлс.

В мутных, налитых кровью глазах кузена появился отчетливый проблеск разума.

– Нет-нет! – заговорил Роджер. – Ничто не доведет меня до беды. Конечно, не поручусь, что здесь не возникнет множество неприятностей. Скорее всего, возникнет. Но Тони подробно рассказала мне об этом убийстве, и, насколько я понимаю, мне ничто не грозит. У вас нет никаких улик, даже отпечатка пальца; вы не знаете, с кем был Арнольд в тот вечер, – собственно, ничего не знаете, кроме того, что он убит.

– У нас есть одна улика, – сказал Ханнасайд. – Орудие убийства.

– Так вот, докажите, что оно принадлежало мне, и окажетесь умнее, чем я думаю, – ответил Роджер. – Этого вам не доказать, потому что мне оно не принадлежало. Ну и где вы теперь? Снова в самом начале. Вам гораздо лучше прекратить этот допрос.

– Благодарю, – ответил Ханнасайд. – С вашего разрешения я его немного продолжу. На вашем месте я бы воспользовался советом кузена. Что вы делали, когда приехали в Лондон?

– То одно, то другое, – беззаботно ответил Роджер.

– Вы абсолютно уверены, что вас ничто не доведет до беды, но почему-то не хотите признаться, что отправились к своему брату, мистеру Верекеру.

– А, так вы и это узнали, – кивнул Роджер. – Что ж, должен сказать, это упрощает дело. Я очень устал изворачиваться. Да, я отправился к Арнольду.

– Вполне естественный поступок, – согласился Ханнасайд.

– Конечно, естественный. У меня не осталось денег.

– Понятно. То есть вы разделяли неприязнь к нему с единокровными братом и сестрой?

– Нет, неприязни к нему у меня не было, – задумчиво произнес Роджер. – Собственно, я над этим не задумывался.

– Относились к нему, в сущности, равнодушно?

– Вот-вот, – сказал Роджер. – Это самое верное слово. Хотя должен сказать, теперь, зная о его состоянии, я не удивляюсь, что его не любили. Он был очень жадным. Вы не поверите, но мне удалось выпросить у Арнольда всего пятьдесят фунтов, да те он дал просто из страха, как бы не стало известно, что его брат ночевал на набережной. Мне показалось, он возомнил себя очень респектабельным. Не хотел, чтобы я появлялся в его доме. Слава богу, я не принадлежу к обидчивым людям, а то оскорбился бы его отношением. Вы не поверите, но он дал мне эти жалкие пятьдесят фунтов с условием, что я больше не приближусь к нему.

– Удивляюсь, мистер Верекер, что вы удовлетворились пятьюдесятью фунтами.

– Я вовсе не был удовлетворен ими, но я разумный человек. Нельзя ожидать, что люди будут носить при себе больше пятидесяти фунтов. К тому же я не знал, что он заработал такие деньжищи на старом руднике.

Неожиданно Антония решила принять участие в разговоре и твердо сказала:

– Послушай, я не хочу критиковать твою историю, но если Арнольда убил кто-то из нас троих, Кеннет, я или ты, то склоняюсь к тому, что ты. Так что не говори, что собирался исчезнуть из жизни Арнольда за пятьдесят фунтов!

– Конечно, нет! – невозмутимо ответил ее единокровный брат. – Собственно говоря, история эта довольно странная. Я даже не думал о том, как мог разбогатеть Арнольд. Бедняга очень расстроился, увидев меня, очень! Ну, винить его, в общем, нельзя, потому что я всегда был дурным членом семьи, и, думаю, он боялся, что я могу запятнать его имя или еще что. Естественно, увидев, как он позеленел, я понял, что тут можно повести небольшой, вежливый шантаж. Сказал, что хочу у него остановиться. Ему это очень не понравилось. Он даже слегка вышел из себя. Однако вскоре успокоился и предложил мне пятьдесят фунтов, чтобы я убирался. Я положил их в карман и сказал, что подумаю. Тут он высказал замечательную, на его взгляд, мысль, хотя мне она не понравилась. Предложил мне билет в Австралию или куда я захочу в другом конце мира и двести фунтов ежегодно, пока я буду там.

– По-моему, предложение хорошее, – сказала Антония.

– Да, только я не хочу ехать в Австралию, – объяснил Роджер.

– Что сталось с теми деньгами, которые оставил тебе отец? – спросил Джайлс.

Роджер слегка удивился.

– Не знаю. Это было давно. Нельзя ожидать, что деньги никогда не кончатся. В общем, их уже нет.

– Господи! – произнес Джайлс. – Ладно, давай дальше!

– Забыл, на чем остановился. Этот разговор вызывает у меня сильную жажду. – Роджер встал и направился к буфету. – Кто-нибудь выпьет вместе со мной? – Не получив ответа на это приглашение, он со словами: «Ну, ладно!» – налил себе двойную порцию виски, пригубил стакан и вернулся к своему креслу. – Теперь лучше, – сказал он. – Так о чем я говорил?

– Двести фунтов в год за жизнь в Австралии, – напомнил Ханнасайд.

– Да, точно. Ну, я сказал, что подумаю, Арнольд ответил – как хочешь. Возможно, я был слегка опрометчив – однако вряд ли, так как, судя по тому, что слышал, Австралия совершенно бы меня не устроила, и я сказал, что не хочу. На этом, можно сказать, наша встреча закончилась. У Арнольда было назначено свидание, и он хотел уехать.

– С кем? – поспешно спросил Ханнасайд.

– Откуда мне знать? Я не спрашивал.

– Знаете, где он собирался ужинать?

– Послушайте, – сказал Роджер, – вы, кажется, совершенно не поняли сути происходившего. Мы вели не дружескую беседу.

– Ладно, – сказал Ханнасайд. – Что было дальше?

– Ничего особенного! Я сказал Арнольду, что он может подвезти меня до Пиккадилли, мы сели в его машину и поехали. Ему не особенно хотелось меня подвозить, но он боялся, что в случае отказа я могу сказать дворецкому, кто я такой. По пути Арнольд сказал, что его предложение остается в силе до понедельника и я могу обдумать его. Однако чем больше я думал, тем меньше мне нравился этот план. Кроме того, я получил пятьдесят фунтов.

Суперинтендант пристально наблюдал за ним.

– И что вы сделали, мистер Верекер?

– Поехал в Монте-Карло, – ответил Роджер.

– В Монте-Карло? – повторил суперинтендант.

– Вполне очевидное дело, – сказал Роджер. – Я давно хотел опробовать систему.

– Вы отказались от двухсот фунтов в год ради слабой вероятности выиграть деньги?

– Почему бы нет? – ответил Роджер, вкрадчиво глядя на него.

Суперинтендант беспомощно глянул на Джайлса. У того дрогнули губы.

– Да, это в его духе, – сказал он.

Ханнасайд снова повернулся к Роджеру:

– Когда вы отправились в Монте-Карло?

– На следующее утро, – ответил Роджер.

– В воскресенье?

– Думаю, это могло быть воскресенье. Я не обратил внимания.

– Значит, в ночь семнадцатого июня вы находились в Англии?

– Да, – согласился Роджер. – Если бы знал, что Арнольда убьют, не находился бы, но теперь ничего поделать нельзя.

– Где вы провели ночь, мистер Верекер?

Роджер допил то, что оставалось в стакане, и поставил его на стол. Его сонный взгляд перемещался от одного напряженного лица к другому.

– Знаете, это затруднительный вопрос, – признался он.

– Почему затруднительный?

– Потому что я не знаю, что сказать, – ответил Роджер.

Суперинтендант нахмурился.

– Вы можете сказать, где были в ночь семнадцатого июня, мистер Верекер!

– Вот тут вы ошибаетесь, – сказал Роджер. – Не могу.

– Почему?

– Потому что, – бесхитростно ответил Роджер, – я не знаю.

 

Глава шестнадцатая

Его слова были встречены молчанием. Роджер виновато улыбнулся, поднялся и снова наполнил свой стакан.

– Тони, нам потребуется еще виски, – заметил он. – Решил сказать тебе об этом.

Суперинтендант вновь обрел дар речи.

– Вы не знаете, где провели ночь семнадцатого июня? – повторил он.

– Да, – ответил Роджер. – Не знаю.

– Оставьте, мистер Верекер, это никуда не годится!

В голосе Ханнасайда прозвучала гневная нотка, но Роджер никак на это не среагировал.

– Что ж, я был в Лондоне. Это я могу вам сказать.

– О господи, Роджер, возьми себя в руки, – умоляюще произнес его кузен. – Ты ужинал в «Трокадеро», так ведь?

Роджер задумался.

– А не в Монако? – спросил он.

– Вы расплачивались за ужин десятифунтовой купюрой? – спросил Ханнасайд.

– Вот когда вы упомянули об этом, думаю, что да, – признал Роджер. – Потому что я ждал сдачи.

– Отлично, тогда можно предположить, что вы ужинали в «Трокадеро», – сказал Ханнасайд. – В какое время вы вышли из ресторана?

– Не знаю, – ответил Роджер.

В лице суперинтенданта не осталось и следа его обычной доброты. Серые глаза посуровели, рот плотно сжался.

– Хорошо, мистер Верекер. Вы случайно не знаете, что сделали, выйдя из «Трокадеро»?

Роджер неопределенно повел рукой:

– Просто гулял по улицам.

– Вы провели ночь в отеле или в пансионе?

– Нет, – сказал Роджер.

– Нигде не заказывали комнаты?

– Нет, – ответил Роджер с дружелюбной улыбкой. – Чемодан я оставил на вокзале.

– Мистер Верекер, вы не могли гулять по Лондону всю ночь. Будьте добры, прекратите этот фарс и скажите без шуток, где вы были?

– Беда в том, что я не знаю, где был, – ответил Роджер с видом человека, делающего открытие. – Видите ли, я не давал адрес таксисту, этим все и объясняется.

– Значит, были у кого-то?

– Да, – ответил Роджер. – У друга.

– И как зовут вашего друга?

– Флосси, – сказал Роджер. – Может, ее имя Флоренс, но я называл ее так.

Тут Джайлс поспешно отвернулся и подошел к окну. Суперинтендант не хотел показать, что ему тоже смешно, и лишь выпалил:

– Как фамилия этой Флосси?

– Тут вы ставите меня в затруднительное положение, – сказал Роджер. – Я ее не спрашивал. С какой стати?

– Понятно, – подвел итог суперинтендант. – Вы провели ночь по адресу, которого не знаете, с женщиной, фамилии которой не знаете. Думаете, я в это поверю?

– Мне все равно, во что вы верите, – заговорил Роджер. – Это ваше дело. Главное – вы не можете доказать, что это не так. И не собирайте всех Флосси в Лондоне, для того чтобы я ее опознал, потому что я, хотя и не стеснительный человек, ни за что этого не сделаю.

Антония подошла к стоявшему у окна кузену и с сожалением сказала:

– Вот бы Кеннет был здесь.

– Я рад, что его нет, – сказал Джайлс.

– Джайлс, думаешь, это сделал Роджер? – спросила она, понизив голос.

– Бог весть!

Из другого конца студии доносился голос суперинтенданта Ханнасайда:

– Мистер Верекер, вас заставила вернуться из Монте-Карло весть о смерти вашего брата?

– Нет-нет! – заговорил Роджер. – Я ничего не знал о его смерти. Собственно, эта система не сработала как надо. Конечно, я мог что-то в ней напутать, но склонен думать, что система оказалась негодной. Однако она заставила меня придумывать что-то такое, что могло бы принести пользу, так что это не имело особого значения. Только, к сожалению, меня отправили домой, потому что я мог бы добыть деньги так или иначе. Я говорил им, что не покончу с собой, – разве я похож на человека, который может застрелиться? Разумеется, нет! Но все без толку.

– Вы никогда не читаете газет, мистер Верекер? Смерть вашего брата широко освещалась в печати.

– Не скажу, что никогда, – честно ответил Верекер. – Временами нет никакого лучшего занятия, но в Монте-Карло всегда есть лучшее. И если подумаете как следует, то поймете: я бы ни за что не вернулся домой, если бы прочел в газетах о смерти Арнольда.

– Насколько я понимаю, тут у вас не было выбора, – съязвил Ханнасайд.

– Ну-ну, не выходите из себя, – посоветовал Роджер. – Никто не заставлял меня возвращаться и навещать родственников, так что я легко мог бы затаиться до тех пор, пока все не утихнет.

– Вам было необходимо навещать их, по вашему выражению, так как вы остро нуждались в деньгах.

– Совершенно верно, – признал Роджер, – но если бы вы разорялись так же часто, как я, то знали бы, что всегда есть способы как-то выпутаться. Неужели вы считаете, что мне следовало сунуть голову в петлю только потому, что я нуждался в деньгах?

– Я думаю, – сказал, поднимаясь, Ханнасайд, – что вы с единокровным братом ошибочно мните себя настолько умными, что вам все может сойти с рук. Поэтому считаю, что вы вполне могли это сделать.

– Как знаете, – спокойно ответил Роджер. – Кстати, раз речь зашла о деньгах, я хочу обсудить положение дел со своим кузеном, когда вы наконец закончите задавать мне вопросы.

– Я закончил. – Ханнасайд повернулся к Антонии: – До свидания, мисс Верекер. Прошу прощения, что нарушил ваше чаепитие.

Он кивнул Джайлсу Каррингтону и пошел к двери.

– Вы меня совершенно не поняли, – недовольно сказал Роджер. – Я не притворяюсь умным. Собственно, большинство людей как будто считает меня слегка недалеким. Я не согласен с этим, потому что далеко не дурак. И раз уж речь зашла об этом, думаю, что Кеннет вовсе не так умен, как считает. Вы можете думать, что он очень умен, но я могу лишь сказать…

За суперинтендантом закрылась дверь. Роджер выглядел слегка обиженным, но спокойным.

– Ушел в раздражении, – заметил он. – Обидчивый.

Однако несколько часов спустя, когда Ханнасайд сидел напротив Джайлса за накрытым столом, у него не было и следов дурного настроения. Суперинтендант принял приглашение Каррингтона без малейших колебаний, и огоньки в его глазах ярко сияли, когда он заметил:

– Никак не могу решить, кого из ваших кузенов больше хотел бы осудить за это убийство. Вы позволите этому… этому помешанному завладеть состоянием Верекера?

– Что мы можем поделать? – пожал плечами Джайлс. – Роджер законный наследник. Какое он произвел на вас впечатление?

– Не хочу дурно отзываться о ваших родственниках, – угрюмо ответил Ханнасайд.

– Поверили вы его истории?

– Нет. Но и не могу сказать, что не поверил. Разумеется, я делаю все, чтобы проверить ее, – без особой надежды на успех. Кроме того, навожу справки во всех ресторанах – пока безуспешно. Не могу выяснить, где Арнольд Верекер ужинал в тот вечер, когда его убили. Мне это необходимо знать. Все эти подозреваемые с их наличием мотивов и отсутствием алиби бесперспективны. Не будь Кеннета Верекера, все указывало бы на Роджера. Но Кеннет есть, и сделать выбор между ними невозможно. У обоих один и тот же мотив, у обоих нет достоверного алиби. Но кого мне брать под арест? – Он взял с блюда соленый миндаль и положил его в рот. – Я возлагаю надежды на то, что найду ресторан, где Арнольд Верекер ужинал в тот вечер, если только он действительно ужинал. У Хемингуэя есть его фотография, с которой он совершает обходы, и, разумеется, мы навели справки во всех его любимых местах. Однако нужно иметь в виду, что он мог поужинать в частном доме – вероятно, с одной из любовниц. Думаю, большинство их мы видели, но как знать. В ресторане Кавелли, который Арнольд часто посещал, мне сказали, что в последнее время он ужинал там с новой женщиной – красивой брюнеткой, неизвестной хозяину ресторана. С другой стороны, метрдотель в «Кафе Морни» говорит, что в последний раз Верекер был там с пепельной блондинкой. Не особенно полезные сведения, так ведь?

– Беда в том, что это чересчур простое убийство, – сказал Джайлс. – Если бы вы обнаружили тело моего кузена в запертой комнате, ключ торчал бы из замка с внутренней стороны, все окна были бы закрыты на шпингалеты…

Ханнасайд улыбнулся.

– Да, тогда было бы легче, – заговорил он. – По крайней мере у нас было бы от чего отталкиваться. Наибольшую трудность всегда представляют собой простые убийства. Когда люди начинают умничать, стараются представить нам неразрешимые загадки, они непременно выдают себя. Эти, казалось бы, невозможные убийства похожи на хорошую шахматную задачу – мат в три хода при единственно возможном решении. Но когда происходит совершенно простое убийство вроде этого, вы видите не меньше полудюжины способов поставить мат, и один только Бог знает, какой из них верный!

Джайлс взял графин и вновь наполнил стаканы.

– Вижу, мне самому придется принять участие в этом расследовании, – задумчиво произнес он.

Суперинтендант рассмеялся:

– Одаренный дилетант, вот как? Желаю удачи!

– Как знать, – негромко сказал Джайлс.

Ханнасайд быстро поднял взгляд.

– Получили что-нибудь?

– Нет, – ответил Джайлс. – Не могу этого сказать.

– Я вам не верю, – напрямик сказал Ханнасайд. – Вы пытаетесь скрыть от меня решающую улику.

– Нет-нет! – сказал Джайлс. – Я бы поступил так только в том случае, если бы ее раскрытие привело к фамильному скандалу. Но не тревожьтесь – никакой решающей улики я не нашел.

Ханнасайд с подозрением посмотрел на него и, посоветовав хозяину дома не предпринимать экстраординарных мер во время своего дилетантского расследования, больше на эту тему не говорил.

Почти сразу же после ужина он ушел, едва не столкнувшись на лестнице с Антонией Верекер, которую быстро тащила вверх одна из ее собак.

При встрече с Ханнасайдом она не выказала ни малейшего смущения, небрежно бросив: «Привет», – и угрюмо добавила, что всегда понимала: ее кузен ведет двойную игру.

– Не удивлюсь, – согласился Ханнасайд и, нагнувшись, погладил Билли. – Я только что сказал вашему кузену, что не верю ему.

Антония улыбнулась.

– Славный он, правда? – с иронией сказала она.

– Очень славный.

В глазах Ханнасайда появилось насмешливое выражение, хотя голос оставался серьезным. Антония не обратила на это внимания.

– Скучно для него все это, – сказала она. – К тому же он всегда не очень нас одобрял. Однако тут ничего не поделаешь.

Она дружелюбно кивнула собеседнику и снова ринулась вверх по ступеням.

Суперинтендант продолжил спуск, недоумевая, по какому признаку (скрытому от его наметанного глаза) мисс Верекер догадалась, что кузен ее не одобряет.

Неодобрение было не самой сильной эмоцией, отразившейся на лице Джайлса Каррингтона, когда Антония вошла в его гостиную. Он быстро поднялся из глубокого кресла и протянул руку.

– Тони! Дорогая детка, что привело тебя сюда? Что-нибудь случилось?

– Нет-нет! – ответила Антония. – Просто все мои домочадцы мне надоели, и я решила заглянуть, узнать, дома ли ты. Можно чашку кофе?

– Да, конечно, – ответил Джайлс. – Только, знаешь, тебе не следует здесь находиться. Как только выпьешь кофе, я отвезу тебя домой.

Антония вздохнула:

– Извини. Если хочешь, я уйду прямо сейчас. Только мне вдруг все это стало невыносимо, а пойти больше было не к кому. Пожалуй, кроме Лесли; но она так злится из-за появления Роджера и крушения планов Кеннета, что вряд ли лучше всех остальных. Однако если тебе надоели наши отвратительные дела, это не важно.

– Присаживайся, – сказал Джайлс, придвигая другое кресло. – Ты прекрасно знаешь, мне ваши дела не надоели. В чем дело, птенчик?

Антония подняла голову и залилась краской, во взгляде ее вспыхнуло удивление:

– Джайлс, ты много лет не называл меня так!

– Вот как? – сказал он с улыбкой. – Да, пожалуй.

– Ты прекрасно знаешь, что ненавидишь меня с тех пор, как вышел из себя из-за Джона Фотерингема! – сказала Антония.

– Ну, можно и так сказать, – согласилсяДжайлс.

– Только так и можно, – отрезала Антония. – Я даже решила никогда с тобой не разговаривать после того, что ты мне наговорил.

– Тони, ты не разговаривала со мной больше года.

– Нет, разговаривала, – возразила Антония. – На танцах у Доусонов, потом когда звонила тебе по поводу акций страхового общества. Но не стала бы, если бы могла без этого обойтись. И вот теперь я попала в эту отвратительную историю и вынуждена была вызвать тебя, чтобы ты вытащил меня из нее.

Джайлс с непроницаемым выражением лица наблюдал за ней.

– Почему, Тони?

Она улыбнулась кузену.

– Ну… ну… К кому же еще я могла обратиться? – недоуменно спросила она.

– К брату… К жениху? – предположил Джайлс.

Было ясно, что ей это не приходило в голову.

– О! – неуверенно произнесла она. – Да, наверное, могла бы, но от них было бы мало проку. Я даже не подумала ни о том, ни о другом. И очень рада, что вызвала тебя, потому что мне ужасно надоела ненависть, – а ты был очень добр со мной после того, как все это случилось. И я готова признать, что действительно ошибалась в отношении Джона – хотя до сих пор считаю, что ты разозлился из-за этой истории сверх всякой меры. – Помолчав, она добавила: – Я хотела окончательно помириться с тобой после убийства Арнольда, хотела обговорить все тогда же в Хенборо, но когда ты приехал, между нами словно бы и не было никакой вражды, и я забыла. Только если ты все еще сердишься на меня, я подумала, что об этом стоит упомянуть.

– Тони, – отрывисто спросил Джайлс, – ты все еще помолвлена с Мезурье?

– Да, и он мне ужасно надоел, – ответила она со своей обычной потрясающей честностью. – Сказать по правде, я ушла из квартиры отчасти потому, что там появился он.

– С какой стати ты заключила помолвку с этим человеком?

– Понятия не имею. Все это очень странно, и я склонна думать, что решилась на этот безрассудный шаг, просто потеряв голову. Но право, Джайлс, мне казалось, что он очень симпатичный. А Кеннет только что познакомился с Виолеттой… Жизнь и без того казалась довольно скучной, поэтому… поэтому я заключила помолвку с Рудольфом. И самое странное, долго продолжала дорожить им, не замечая того, на что указывал Кеннет, – что он, улыбаясь, слишком обнажает зубы, носит слишком щегольскую одежду, какую не увидишь на мужчинах нашего круга. Я не понимала, что он любит красоваться, пока меня вдруг не осенило. Совершенно внезапно. Могу назвать точную дату – на другой день после убийства Арнольда, когда мы все были в студии. И ты был там, и Виолетта. На меня это нахлынуло, будто… будто приливная волна, безо всякой причины. И теперь я очень неловко себя чувствую, потому что он не сделал ничего такого, чтобы взять и уйти от него.

– Тони, совершенно не важно, что ты чувствуешь себя неловко. Ты должна разорвать эту помолвку. Понимаешь?

– Да, конечно, понимаю. Но не могу сделать этого, пока ему угрожает арест за убийство. Это было бы очень подло.

– Гораздо подлее держать его в подвешенном состоянии, раз не собираешься выходить за него замуж.

Антония задумалась, но ненадолго.

– Нет, я так не считаю, – ответила она. – Будет некрасиво, если я отвергну его, пока он находится под подозрением.

– Тони, а что, если убийство совершил он? – спросил Джайлс.

– Ну, тогда мне придется его поддерживать! – ответила Антония. – Но когда я уходила, он доказывал всем, что никак не мог этого сделать, так что, может, и не совершал. При этом он был очень доволен собой, это, в придачу ко всему прочему, оказалось невыносимым, поэтому я ушла.

Она повернулась, когда слуга Джайлса вошел с кофе на подносе, и ждала, пока чашки не поставили на низкий столик возле ее кресла.

– Спасибо. Это сливки? Если да, замечательно!

– В придачу к чему, Тони? – спросил Джайлс, когда за слугой закрылась дверь.

– Скажу. Я положила в твою чашку два кусочка сахара. Достаточно? Ну, для начала, вскоре после твоего ухода явилась Лесли Риверс, и я отправила Роджера купить еще виски – знаешь, просто невероятно, сколько он пьет, – и тут она дала волю языку. Обычно Лесли спокойная, определенно разумная, но – Джайлс, это должно остаться между нами – становится ненормальной, когда дело касается Кеннета. По тому, что она говорила о Роджере, можно было вообразить – он вернулся специально, чтобы насолить Кеннету. Мне это надоело. На самом деле Виолетта жаждет состояния Арнольда гораздо больше, чем Кеннет, и я всерьез надеюсь, что раз он снова беден, она может бросить его. Хотя, надо сказать, у него не было никаких иллюзий, когда она заключила с ним помолвку, так что, возможно, и не бросит. Лесли говорит, что Виолетте он совершенно безразличен, но тут она пристрастна. Признаюсь, я сама недолюбливаю Виолетту – даже терпеть ее не могу, – но, думаю, чувствует она гораздо больше, чем выказывает. Она очень скрытная, никогда не знаешь, что у нее на уме. Но дело не в этом. Дело в том, что мне надоела озабоченность Лесли всей этой ситуацией. Вскоре она ушла, потом Кеннет и Виолетта вернулись со спектакля в нелепейшей ссоре. Вроде бы какой-то толстяк с жемчужной булавкой для галстука подошел к ней в театре и, по словам Кеннета, называл ее Ви, хватал за плечо и, совершенно очевидно, был одним из ее бывших ухажеров. Ну, ты знаешь Кеннета. Он тут же вспылил, вернулся домой в дурном настроении и принялся расхаживать по студии, браня Виолетту. А Виолетта подлила масла в огонь, сказав, что этот тип большой человек в Сити, и она случайно познакомилась с ним, когда ждала подругу в гостиной какого-то отеля. Конечно, верится в это с трудом. Кеннет был очень груб, говорил о проституции и прочих таких вещах. Я надеялась, что Виолетта тут же разорвет помолвку, но она этого не сделала. Разумеется, я вмешалась, сказала колкость, совершенно не имея такого намерения, за что Виолетта хотела уничтожить меня взглядом.

Джайлс рассмеялся:

– Совершенно безнадежная задача! Что же ты сказала?

– Ну, собственно, я хотела выступить на ее стороне, потому что Кеннет был сущим ослом, и сказала, что не понимаю, чего он так разошелся, раз прекрасно знает, что Виолетта всегда встречалась с богатыми мужчинами. Честное слово, я не собиралась язвить, хотя прекрасно понимаю, что это могло прозвучать именно так. И все равно, Кеннет должен знать, что она знакомилась с мужчинами, которые могли устроить ей приятное времяпровождение, потому что она не делала из этого секрета. Однако он не хотел взглянуть на это разумно. Склока продолжалась и продолжалась, пока мне это так не надоело, что я была готова завопить. Тут вернулся Роджер, и стало ясно, что все это время он провел в пивной, потому что был навеселе.

– Где он взял деньги? – спросил Джайлс.

– У меня в сумочке. Он так сказал. Во всяком случае, находился в отвратительном состоянии.

Джайлс нахмурился:

– Был пьяным вдрызг?

– Нет, ни в коей мере. Это бы еще куда ни шло, мы могли бы уложить его в постель. Вряд ли Роджер может прилично вести себя в подпитии: к этому времени у него развязался язык. Он был самим собой, только в самом худшем виде, и говорил просто отвратительные вещи. Начал с бедняжки Мергатройд, все спрашивал, помнит ли она того молочника – видимо, она тайком грешила с ним, но это было еще до меня. Мергатройд очень расстроилась, однако никто его не прервал, потому что Кеннет находился в мрачном настроении из-за Виолетты и не обращал внимания на Роджера, хотя и мог вышвырнуть его за дверь. Поэтому вмешалась Виолетта. Она была необычайно любезна и обаятельна с Роджером, но он заявил, что к нему бесполезно подольщаться, он слишком опытен, чтобы его окрутить, и вообще ему не нравится ее тип. Надо отдать Виолетте должное: она восприняла это достойно. Но даже она выглядела недовольной, когда Роджер сказал Кеннету, что мог бы при желании отбить у него эту девушку, просто не захотел.

– Ну и компания! – воскликнул Джайлс. – И долго это продолжалось?

– Пока после ужина не появился Рудольф. Тут Роджер принялся за него. Спросил, почему у него такие волнистые волосы, и заявил, что они ему не нравятся, а когда услышал, что Рудольф помолвлен со мной, спросил меня, что же такого я в нем нашла. В таком вот духе. Рудольф, разумеется, понял, что Роджер пьян, и делал вид, что не слушает. Перед моим уходом Роджер все еще твердил, что я спятила, раз собираюсь замуж за Рудольфа, Рудольф вещал, что не убивал Арнольда, а Кеннет набрасывался на всех по очереди. Поэтому я покинула их и пришла поговорить с тобой. Кофе замечательный.

– Я рад. Когда Роджер собирается покинуть студию?

– Как только сможет. Должна сказать, я благодарна тебе и Гордону Трулаву за то, что ссудили его деньгами. Я не так настроена против Роджера, как Кеннет, но долго выносить его не смогу. Он собирается снять квартиру с гостиничным обслуживанием.

– С обслуживанием! Почему, черт возьми, он не может жить на Итон-плейс?

– Говорит, это не его стиль. Услышав это, Кеннет поддержал его, но, оказалось, Роджер имел в виду, что терпеть не может многочисленную прислугу. Сказал, она будет его нервировать. И Виолетта, которой очень хочется жить на Итон-плейс, поддержала его и сказала, что знает очень хороший многоквартирный дом. Насколько я поняла, она хочет взять его за руку и отвести на квартиру.

– Виолетта ведет себя с подлинным благородством или все-таки пытается увлечь Роджера?

– Не знаю. Не думаю, что она пытается увлечь его, потому что ей незачем быть помолвленной с Кеннетом, если она поставила себе целью выйти замуж за богатого.

– Тони, богатые не всегда стремятся к браку.

– Да, наверное. Но мне кажется, она подольщается к Роджеру в надежде уговорить его дать Кеннету большое содержание. Только Кеннет не примет его, не захочет принять.

– Похоже, Кеннет воспринимает это очень тяжело, – сказал Джайлс. – Однако я не сказал бы, что он очень жаден до денег.

– Конечно, не жаден, но сейчас очень нуждается, и после того как считал себя в шаге от большого состояния, должно быть, очень неприятно обнаружить, что ты так же беден, как прежде. – Антония встала и пристегнула поводок к ошейнику Билли. – Пожалуй, пойду. Знаешь, Джайлс, я, похоже, начинаю жалеть, что Арнольд убит.

– Тони, ты жестока!

– Ты должен признать, что сначала это выглядело хорошо. Только теперь мы все оказались из-за этого в неприятном положении, и все очень изнурительно. Я рада, что у нас есть ты. Единственный, на кого можно положиться.

– Спасибо, Тони, – с легкой улыбкой произнес Джайлс.

– И я рада, что мы окончательно помирились. Ты мне нравишься, Джайлс.

– Подумай как следует, – сказал он.

Антония нахмурилась:

– Почему? Ты мне не веришь?

– Верю, – ответил он. – Только никогда не считал, дорогая моя, что хоть что-то лучше, чем ничего.

 

Глава семнадцатая

Утром, протрезвев, Роджер бодро объяснил свое состояние долгим вынужденным воздержанием от спиртного. Это побудило Кеннета сообщить ему, сколько бутылок виски он выпил с появления в студии, но Роджер лишь сказал: «Подумаешь, что тут такого», – и разговор прекратился.

Виолетта пришла вскоре после завтрака. Кеннет, все еще разгневанный, злобно спросил ее, бралась ли она за работу. Сам он был в комбинезоне и хмуро смотрел на незаконченную картину на мольберте. Виолетту не возмутил его тон. Она ответила, что уже отправила почтой несколько рисунков с моделями нарядов и считает, что заслужила выходной.

– Понятно, – сказал Кеннет. – И, разумеется, решила посвятить его мне.

– Нет, дорогой, – спокойно ответила Виолетта. – Позволь сказать, что ты невыносим. Я хочу заняться переселением твоего единокровного брата в отдельное жилье.

– Очень мило с твоей стороны, лапочка. Надеюсь, он оценит этот чистый альтруизм.

Виолетта постояла, поджав губы. Потом подошла к Кеннету и взяла его за руку повыше локтя.

– Кеннет, дорогой, постарайся быть рассудительным, – попросила она. – Нам нужно выселить отсюда Роджера. Он делает вашу жизнь невыносимой. Ты прекрасно знаешь, что он не уйдет по доброй воле, и раз ни ты, ни Тони ничего не делаете, этим придется заняться мне. Полагаю, я заслуживаю какой-то благодарности.

– Ты делаешь это ради собственной выгоды, – заметил Кеннет.

– Ну и что, если так? – немного помолчав, сказала Виолетта. – Почему бы ему не сделать что-то для нас? Может, ты и хочешь быть бедным, но я не хочу.

Он поглядел на нее, прищурившись:

– Погоня за деньгами, не так ли? Девочка моя, а тебя интересует хоть что-нибудь еще?

– Кеннет, я не желаю выслушивать такое, – возмутилась Виолетта. – Я уйду.

Наступила пауза. Кеннет, впервые равнодушный к ее гневу, повернулся к недописанной картине. Виолетта пошла к двери, но, не открыв ее, обернулась. Тон ее изменился. Она мягко сказала:

– Если хочешь разорвать нашу помолвку, скажи мне об этом, пожалуйста! Хочешь, Кеннет?

Кеннет молча повернулся к ней и поглядел на нее, хмуря брови.

– Не знаю, – сказал он наконец.

Она стояла, не двигаясь и глядя большими глазами ему в глаза. Кеннет неожиданно отложил палитру, широким шагом подошел к Виолетте и грубо обнял ее.

– Нет. Не хочу. Черт возьми, у тебя нет сердца, но я напишу тебя вот такой, у двери, с падающим именно так светом.

Виолетта тоже обняла Кеннета, а потом взяла его лицо в свои тонкие руки.

– Дорогой, постарайся не относиться ко мне с недоверием. Это мучительно.

– Тогда оставь в покое Роджера, – ответил он.

– Оставлю, дорогой, как только переселю его, – пообещала она. – Не думаешь же ты, что он меня хоть сколько-то интересует!

Кеннет прекратил разговор на эту тему, но вполне мог бы продолжать его гораздо суровее, если бы слышал, что говорит в эту минуту Антонии их единокровный брат.

Роджер, которого, по его словам, раздражал вид работающего кистью Кеннета, пошел искать убежища в кухню, где Антония гладила носовые платки. Вряд ли это зрелище было утешительнее того, чем художник за работой, но здесь по крайней мере не пахло скипидаром. Узнав, что Мергатройд ушла за покупками, Роджер сел в плетеное кресло у печи и закурил сигарету.

– Если войдет Мергатройд, тебе достанется, – предупредила его Антония.

– Думаю, она вернется не так уж быстро, – с надеждой сказал Роджер. – Эта девица опять здесь.

– Кто? Виолетта?

– Она хочет найти мне квартиру с гостиничным обслуживанием.

– Хорошо, – сказала Антония. – Чем быстрее, тем лучше.

– Ну, не будь такой злобной! – воскликнул Роджер. – Во-первых, ты мне очень нравишься, во-вторых, у меня есть хорошая идея.

– С чего это я тебе нравлюсь? – спросила Антония, любопытная, но неблагодарная.

– Не знаю. Этого не объяснишь. Имей в виду, мне противен этот жалкий тип, с которым ты помолвлена, но это не имеет значения. Насколько я понимаю, замуж за него ты не выйдешь. Однако я хотел говорить о другом. Эта Виолетта.

– Что Виолетта?

– Так вот, думаю, было бы хорошо от нее избавиться. Ты хочешь, чтобы она вошла в вашу семью?

– Не особенно.

– Конечно. Кто бы захотел? Я знаю этот тип женщин. Дай ей три месяца, так она будет управлять всеми нами и уговаривать меня дать Кеннету больше денег, чем у меня есть. Когда у меня нет никаких дел, я много думаю, и, само собой, она совсем не такая девушка, на какой Кеннету следует жениться.

– Как же ты предлагаешь ему помешать?

– А вот так. – Роджер небрежно стряхнул сигаретный пепел в сторону печи. – Кеннет, похоже, ревнивый юнец. Выходит из себя по пустякам. Моя идея заключается в том, что если я буду какое-то время гулять с Виолеттой, это может расстроить помолвку.

– Да, – сказала Антония. – Но может привести к заключению новой.

Глаза Роджера блеснули.

– Раз у нее хватает ума заигрывать со мной, она может содержать меня, – сказал он. – И она далеко не первая предпринимает такую попытку.

– Неплохая мысль, – неторопливо произнесла Антония. – Только вряд ли тебе удастся обмануть Виолетту. Она не дура.

– Все равно, – сказал Роджер, – она может оказаться полезной: искать жилье так хлопотно.

– Ты хочешь ухаживать за Виолеттой, чтобы она нашла тебе жилье? – презрительно спросила Антония.

– Кто-то должен это сделать, – ответил он. – Только это не единственная причина. Отнюдь. Получив деньги, я отправлюсь путешествовать, и она будет замечательной спутницей. Она умна и не станет требовать, чтобы я выбирал для нее еду. Меня быстрее всего изматывает выбор еды для кого-то. Притом, если она собирается стать моей невесткой, быть с ней вежливым не потребуется. Я не хочу быть грубым, но церемонии нахожу очень утомительными. Кстати, раз уж речь зашла об утомительных вещах, говорят, «Шен-Хиллз майн» теперь принадлежит мне.

– Я думала, это акционерное общество.

– Да, но я получаю все акции Арнольда. Очевидно, это дает мне контроль. Конечно, против акций я ничего не имею, но руководить компанией не собираюсь. Это нелепо. Думаю, Кеннет тоже не захочет быть председателем совета директоров?

– Вряд ли, – равнодушно сказала Антония. – Но чего беспокоиться? Тебя могут арестовать за убийство Арнольда раньше, чем потребуется думать о назначении председателей.

Роджер поморщился и беспокойно заговорил:

– Не понимаю, почему ты затрагиваешь эту тему, как только я забываю о ней. Мне она, видишь ли, неприятна. Я не убивал Арнольда, мне такая мысль даже в голову не приходила, но бывает, что людей осуждают за преступления, которых они не совершали. Это не редкость. Не говоря уж о том, что очень неприятно, когда свора детективов не сводит с тебя глаз. Отчасти и поэтому я буду рад убраться из этой квартиры. Не хочу, чтобы этот суперинтендант ходил туда-сюда, как собака на выставке. Это не соответствует моим представлениям о комфорте. Если он думает, что может вести себя в моей квартире как у себя дома, то ошибается, и все тут.

Антония снова поставила утюг на плиту.

– Джайлс интересуется, почему ты не хочешь жить на Итон-плейс, – заметила она.

– Потому что не хочу возиться с таким большим домом, не хочу, чтобы множество слуг беспокоило меня вопросами, буду ли я обедать дома и что я собираюсь надеть. К тому же, когда слуг много, за ними нужно следить. Я уже сказал Кеннету, что он может забирать этот дом себе, и, разумеется, поэтому Виолетта так старается переселить меня в квартиру.

– Вот что я скажу тебе, Роджер, – заговорила Антония, собираясь уходить. – Хотя кое в чем ты осел, но голова у тебя работает. У Виолетты тоже, так что не особенно рассчитывай отбить ее у Кеннета. – Она умолкла, словно в голову ей пришла какая-то мысль, и добавила: – Ты, наверное, ищешь возможности на ней жениться? Тогда Кеннет мог бы жениться на Лесли, и все было бы замечательно. И Виолетта была бы тебе хорошей женой.

– Ни одна женщина не будет мне хорошей женой, – откровенно сказал Роджер. – Более того, если Лесли – та девушка, что была здесь вчера, очень сомневаюсь, чтобы это было замечательно. Мы не уживемся. Всякий раз, когда встречаю ее, она смотрит на меня так, будто хочет убить. Поверь, это очень нервирует.

Тут дверь открылась, и в кухню заглянула Виолетта.

– О, вы здесь! – сказала она. – Я услышала, что кто-то разговаривает, и подумала, что это вы.

Антония невольно задалась вопросом, много ли она услышала, и, надо отдать ей должное, покраснела. Однако Виолетта не обращала на нее никакого внимания. Она предложила Роджеру отправиться вместе посмотреть квартиры и добавила, задумчиво глянув на его костюм, что знает очень хорошего портного, если у Роджера еще не появилось своего.

Антония, видя, как покорно Роджер последовал за Виолеттой, окончательно уверилась, что та была бы для него наилучшей партией.

Последующие несколько дней не ослабили этого убеждения. Виолетта не только поселила Роджера в меблированной квартире, но и купила ему всю необходимую одежду, поэтому к Кеннету вернулись его рубашки и пижамы, и Мергатройд впервые посмотрела на нее с одобрением.

Роджер был так доволен квартирой, что решил устроить званый ужин, своего рода празднование новоселья, и пригласил не только единокровных брата и сестру, но и Виолетту, и Джайлса. Мезурье он не стал приглашать по различным причинам, которые был готов изложить всем и каждому. Естественно, от Роджера нельзя было скрыть проделки Мезурье с деньгами, и от увольнения Рудольфа из фирмы его удержало предостережение Кеннета, что оно стало бы назначением даты его бракосочетания с Антонией.

– Если ты хочешь, чтобы этот портновский манекен стал нашим зятем, позволь сказать тебе, что я не против! – заявил Кеннет.

– Совсем не хочу, – ответил Роджер. – Собственно, поэтому я и хотел его уволить. Однако имей в виду, мне хочется уволить его и по своим соображениям. Во-первых, потому, что мне он не нравится, во-вторых, хочу уволить кого-то ради ощущения того, что при этом испытываешь.

– Видимо, ты знаешь только, что испытываешь, когда увольняют тебя, – язвительно заметил Кеннет.

– Совершенно верно, – кивнул Роджер, абсолютно невосприимчивый ни к этому, ни к любому другому оскорблению. – И как ни странно, последний раз меня уволили почти за то же самое. Только возвращать деньги я не собирался. Не скажу, что не подумал бы об этом, будь у меня какие-то средства, но их не было. Однако раз ты думаешь, что увольнение Мезурье подвигнет Тони выйти за него замуж, я этого не сделаю. Потому что тогда она захочет, чтобы я звал его Рудольф, а мне, скажу тебе откровенно, не нравится это имя. Мало того, если придется звать его так, я буду чувствовать себя очень неловко. Имя Джайлс мне тоже не особенно нравится, но это просто дело вкуса. Имя как имя.

Кеннет быстро вскинул взгляд и сказал:

– Джайлс? Ты хочешь сказать… Вздор! Она не разговаривала с ним несколько месяцев!

– Об этом я ничего не знаю, – ответил Роджер. – Знаю только, что если этого урода Рудольфа отшить, Тони выйдет за Джайлса.

– Надеюсь, ты прав, – сказал Кеннет. – Джайлс отличный парень. Нужно будет не сводить с них глаз.

– Послушай моего совета и не своди глаз со своих картин, – сказал Роджер. – Я не говорю, что сам не смотрел бы почти ни на что другое, но ты, видимо, относишься к ним иначе.

– Иначе, – сказал Кеннет, на которого дилетантская критика его работы не произвела ни малейшего впечатления. – И не вздумай увольнять Мезурье.

– Что ж, ладно, – согласился Роджер. – Только я не хочу видеть его на своей вечеринке.

Упоминание о ней побудило Кеннета тут же сказать Роджеру, что его возвращение ни для кого не служит поводом для торжества, кроме него самого. Он сказал, что не намерен приходить на вечеринку, но все же пришел, поддавшись не убеждениям Роджера, а уговорам Виолетты. Она весь вечер была необычайно любезна с ним и уделяла так мало внимания Роджеру, что Кеннет вскоре стал вполне добродушным и даже получил поддержку Роджера в споре с Виолеттой о том, прилично или нет появляться на общественных танцах, хотя со смерти Арнольда не прошло и двух недель. Поскольку эта дискуссия началась в примыкающем к квартирам ресторане и велась с полнейшим пренебрежением к тем, кто мог ее слышать, на стол Верекеров было брошено много возмущенных взглядов, и один из ярых приверженцев приличий провел весь остальной вечер, составляя жалобу домовладельцу.

Как и следовало ожидать, Виолетта наотрез отказывалась рассматривать возможность появления на балу, который должен был состояться через три дня. По ее словам, существовало такое понятие, как почтение к мертвым, Кеннет на это ответил, что испытывает к мертвому Арнольду не больше почтения, чем к живому.

– К тому же, – добавил он, – я заплатил тридцать шиллингов за билеты и хочу ими воспользоваться.

– Ты можешь их продать, – возразила Виолетта. – Мистер Каррингтон, вы согласны, что ему следует так поступить?

– Да, в общем, пожалуй, согласен, – ответил Джайлс. – Тони, ты ведь туда не идешь?

– Нет, – вздохнула Антония. – Потому что Рудольф в этот вечер занят.

– Тони, я возьму тебя, если не пойдет Виолетта, – сказал Кеннет, вызывающе взглянув на свою суженую. – А если ты не пойдешь, возьму Лесли!

– Дорогой, я уже сказала, что не пойду, – заговорила Виолетта. – Мы там встретим множество знакомых, и что они подумают, страшно представить. Тони может доставить себе удовольствие, однако надеюсь, что у нее хватит ума, не говоря уж о подобающих чувствах, не приближаться к этому балу.

– После этой краткой речи все зааплодировали, – тут же сказал Кеннет. – Тони, пойдешь?

– Она ужинает со мной и идет на спектакль, – вмешался Джайлс.

– Понятно. Это выражает подобающее почтение к покойному.

Джайлс засмеялся:

– Более или менее. Тони, пойдешь?

– Да, – ответила Антония, – с удовольствием. Там будет компания или только мы?

– Разумеется, никакой компании, – сказал Кеннет. – Где твое чувство приличия?

– Я не сомневаюсь, дорогой, что эти мелкие общественные условности кажутся тебе нелепыми, – заметила Виолетта, – но мистер Каррингтон прав. Идти на общественный бал и скромно ужинать с кем-то в ресторане – разные вещи.

– Какой у тебя проницательный разум, лапочка! – восхищенно воскликнул Кеннет.

– Ну-ну, не начинайте ссориться, – попросил Роджер. – Лично у меня нет никаких возражений против того, что Кеннет идет на бал. Если бы я хотел пойти, то нисколько бы не задумывался, прилично это или нет.

– Мы в этом не сомневаемся, – сказал Джайлс. – О, я же твой гость! Извини, Роджер, но ты сам напросился.

– Не беспокойся о моих чувствах, их нелегко задеть, – ответил Роджер. – Я считаю, что всем следует поступать как хочется. В этом мире слишком много вмешательств в чужие дела. Если Кеннет хочет пойти на танцы, почему он не должен идти? А если Виолетта не хочет, это ее дело. Я вот что скажу: Виолетта, приходи сюда поужинать со мной.

Это небрежное приглашение вызвало недовольство по крайней мере у двоих членов компании. Антония, сочтя его несколько грубым, сердито посмотрела на Роджера, а Кеннет, устремив на Виолетту горящий взгляд, ждал, что та ответит.

Она вежливо отказалась, но это не удовлетворило Кеннета, он вспомнил об этом приглашении по пути домой и сказал, что если у нее есть какое-то намерение провести вечер с Роджером, она может немедленно о нем забыть.

– Дорогой, как ты глуп! – вздохнула она. – Разумеется, я не сделаю ничего подобного! Разве ты не слышал моего отказа?

– Слышал, – угрюмо ответил Кеннет. – Но кроме того, из бездумной болтовни Роджера стало ясно, любимая, что ты ужинала с ним два вечера назад – и это было мне до сих пор неизвестно.

Виолетта слегка покраснела.

– А, ты о том вечере, когда тебя не было дома! – сказала она. – Ну и что в этом такого? Тони, очевидно, ушла с Рудольфом, и бедный Роджер оставался один в квартире. Я просто сжалилась над ним.

– У тебя замечательная натура, моя милая. Видимо, этот случай ускользнул из твоей памяти, поэтому ты мне о нем не сказала.

– Я знала, что, если скажу, ты поднимешь нелепый скандал, – спокойно ответила Виолетта. – Кеннет, ты так захвачен своей обидой, что не видишь: Роджер личность довольно-таки жалкая.

– Нет, я этого не вижу.

– Ну а я нахожу его таким. Конечно, если он совершил убийство, это ужасно, но я не могу не жалеть его. Вся эта история не дает ему покоя. Он делает вид, будто это не так, но ему кажется, что полиция все время следит за ним.

– Это форма белой горячки, – грубо бросил Кеннет. – У полицейских не больше оснований подозревать Роджера, чем меня. Пора уже не думать об этом. Никто никогда не будет арестован. Более того, полицейские об этом знают. Идешь со мной на бал в Альберт-холл или нет?

– Но, дорогой, я тебе уже сказала…

– Послушай, Виолетта! – убедительно сказал он. – Давай поговорим начистоту. Я не признаю твоих условностей и признавать не собираюсь. Если хочешь выйти за меня замуж, тебе придется с этим смириться.

Тон у него был слегка угрожающим, поэтому она сразу же оставила попытки спорить с ним и принялась терпеливо рассеивать его дурное настроение. Когда они расставались, он смягчился, и она сказала, что, возможно, пойдет с ним на бал, раз он так настроен. Таким образом, ссора была успешно предотвращена, но когда в половине седьмого в день бала она появилась в студии и мягко сказала, что вряд ли сможет пойти на бал из-за сильной головной боли, Кеннет с минуту мерил ее взглядом, потом подошел к телефону и набрал номер Лесли Риверс.

Виолетта ничего не сказала. Она стояла, глядя в окно, пока Кеннет уславливался повести Лесли на ужин без четверти восемь. Очевидно, у Лесли не было никаких колебаний относительно появления на балу в его обществе, и Кеннет, кладя трубку, с торжествующим блеском в глазах посмотрел на свою невесту.

– Отправляйся домой, дорогая, лечи головную боль, – мягко сказал он. – Или у тебя есть другие планы? К сожалению, у меня нет времени для обсуждения их с тобой, нужно принять ванну и переодеться.

Антония, вошедшая в студию в начале этой сцены, представляла собой молчаливую, но критически настроенную аудиторию. Она проводила брата взглядом, а потом с некоторой долей презрения взглянула на Виолетту.

– Ну, ты успешно все испортила, – заметила она. – Мне кажется, те, у кого есть хотя бы крупица разума, поняли бы, что с Кеннетом не стоит шутить такие шутки.

– Ты так думаешь? – спокойно спросила Виолетта.

– Мне так кажется. Если бы ты держалась своего изначального «нет», Кеннет, может быть, и не пошел бы туда – хотя, по-моему, неважно, идет он или нет. Но если хотела вызвать у него упрямство, то избрала верный способ. Вот не думала, что ты такая дура. Господи, помоги мне привести в порядок это платье. Джайлс будет здесь к семи часам, а мне до ухода нужно написать пару писем.

Джайлс приехал в семь часов и обнаружил Антонию стоящей посреди студии. Виолетта, опустившись на колени у ее ног, зашивала дыру на подоле ее шифонового платья.

Антония покаянно сказала:

– Джайлс, я очень извиняюсь за опоздание, но мне требовалось написать два письма, а потом я взяла и наступила на эту треклятую юбку. Я сейчас.

– Да стой ты спокойно, – попросила Виолетта. – И у тебя палец испачкан чернилами.

– Я их смою. Большое спасибо, Виолетта. Можешь еще найти пару марок и наклеить на мои письма? Кажется, они в верхнем ящике моего стола.

– Да, я все сделаю, – успокаивающе сказала Виолетта. – Быстрее мой руки и надевай плащ.

После недолгих поисков она нашла марки, наклеила их на письма и с вялой улыбкой сказала:

– Просто чудо найти в этом доме марку. Будьте добры, мистер Каррингтон, скажите Тони, что я взяла письма и отправлю их по пути домой.

– Вы не идете на бал? – спросил Джайлс. – Я думал…

– Нет, не иду, – ответила она. – Проведу спокойный вечер дома. Надеюсь, спектакль вам понравится. Всего доброго!

Джайлс проводил Виолетту до парадной двери, раскрыл ее перед ней. Когда закрывал, Антония вышла из своей спальни, держа вечернее пальто переброшенным через руку. Он взял его и помог ей надеть.

– Виолетта ушла, – заметил он. – Кажется, ты говорила мне, что она все-таки идет в Альберт-холл?

– Да, говорила, но Виолетта передумала и только что пришла сказать об этом Кеннету. Так что все в порядке. Мои письма у тебя?

– Их взяла Виолетта.

– Ну и хорошо. Я написала благодарственное письмо Роджеру.

– Что-что? – спросил Джайлс.

Антония усмехнулась:

– Так и думала, что ты удивишься. Но это нужно было сделать. По словам Рудольфа, Роджер сегодня утром явился в контору «Шен-Хиллз», послал за ним и сказал, что не будет принимать никаких мер в связи с подделкой счетов. Рудольф позвонил мне в обеденное время. Должна сказать, это очень порядочно со стороны Роджера – тем более что Рудольф ему не нравится. И если только нам удастся очистить Рудольфа от подозрений в убийстве Арнольда, я с чистой совестью смогу разорвать помолвку, – весело добавила она.

 

Глава восемнадцатая

На другое утро, как только Джайлс Каррингтон закончил завтракать, зазвонил телефон, через несколько секунд вошел слуга и сказал, что суперинтендант Ханнасайд хочет с ним поговорить.

Джайлс положил салфетку, лениво поднялся, вышел в коридор и взял телефонную трубку.

– Алло! Говорит Каррингтон. Чем могу быть полезен? Что-то вы слишком рано.

Голос суперинтенданта звучал необычно резко.

– Я звоню из Скотленд-Ярда. Роджер Верекер мертв.

Ленивая улыбка исчезла с лица Джайлса. Он удивленно сказал:

– Что? Повторите!

– Роджер Верекер мертв, – отчеканил суперинтендант.

– Господи! Но как… где?

– В своей квартире. Я только что получил сообщение.

– Но… вы не хотите сказать, что он убит, так ведь?

– Не знаю. Участковый инспектор, кажется, считает это самоубийством. Я немедленно выезжаю туда.

– Там я встречусь с вами, – сказал Джайлс Каррингтон.

– Хорошо. Я на это надеялся. Вы можете нам понадобиться, – ответил Ханнасайд.

Квартира Роджера Верекера находилась в новом доме между Куинс-гейт и Эксибишн-роуд. Джайлс Каррингтон прибыл туда вскоре после суперинтенданта. В квартиру Роджера его впустил стоявший у двери полицейский в штатском. Сержант Хемингуэй допрашивал испуганную служанку. Та, всхлипывая, объясняла, что пришла навести порядок в квартире в семь часов и обнаружила несчастного джентльмена мертвым в своем кресле. Она сомневалась, что когда-нибудь оправится от этого потрясения.

Сержант кивнул Джайлсу.

– Доброе утро, сэр. Суперинтенданта найдете там, – сказал он, указав большим пальцем в сторону гостиной.

Там пока все оставалось нетронутым, и первое, что увидел Джайлс, была фигура Роджера Верекера, сидевшего в кресле, слегка отвернувшись от письменного стола. Он повалился вперед, голова его покоилась на краю столешницы, правая рука свисала к полу. На полу под рукой лежал автоматический пистолет, в правом виске была страшная рана, из нее на лицо и на руку текла кровь, образовав на полу застывающую лужицу.

Суперинтендант слушал франтоватого участкового инспектора, но оглянулся, когда вошел Джайлс, и улыбнулся ему.

– Молодец. Надеюсь, вы не возражаете; через минуту тело уберут.

– Ничего, – отрывисто сказал Джайлс, хмуро глядя на тело Роджера.

– Быстро вы, – сказал суперинтендант. – Я сам только что приехал. Полагаю, смерть наступила несколько часов назад.

Он повернулся к инспектору и кивнул, предлагая продолжать.

Сообщить инспектор мог немногое. Служанка, обязанностью которой была уборка квартиры до завтрака, вошла в семь часов, открыв общим ключом дверь, и удивилась тому, что в вестибюле все еще включен свет. Она выключила его, решив, что жилец забыл это сделать, и тут заметила полоску света под дверью гостиной. Открыла дверь и обнаружила, что комната освещена электричеством, все шторы задернуты, в камине холодная зола, а в кресле сидит мертвый Роджер Верекер. Выронив совок и половую щетку, женщина с воплем выбежала из квартиры, бегом спустилась вниз и со слезами сообщила о своем открытии швейцару.

Швейцар первым делом поднялся, чтобы посмотреть лично, но с первого взгляда понял, что это дело полиции, и перед тем, как известить управляющего, занимавшего апартаменты на первом этаже, позвонил в полицейский участок.

Через несколько минут явились сержант с полицейским врачом и, узнав фамилию покойного, сразу же связали произошедшее с делом Верекера, за которым с большим интересом следили по газетным сообщениям. Сержант постарался ничего в квартире не трогать, но известил дежурного сержанта, тот, в свою очередь, позвонил участковому инспектору.

– И хотя это похоже на обыкновенное самоубийство, суперинтендант, я счел нужным уведомить вас перед тем, как двигаться дальше, – закончил инспектор.

– Правильно сделали, – ответил Ханнасайд. Взглянув на пистолет, потом на покойника, он слегка поджал губы. – Думаю, нам потребуется фотограф, – решил он, открыл дверь и отдал краткое распоряжение.

Сержант Хемингуэй, вошедший вместе с фотографом, стоял рядом с Джайлсом, пока делались снимки при фотовспышках и уносили тело.

– Похоже, мы знаем, кто убил Арнольда Верекера, – бодро сказал он.

– Безусловно, похоже, – поддержал Джайлс.

Сержант бросил на него резкий взгляд.

– Вы не согласны, сэр? Почему?

– Я этого не говорил, – ответил Джайлс, глянув на пенковую трубку, лежавшую на каминной полке.

– Тут все сходится, – стал приводить свои доводы сержант. – Покойный знал, что мы идем по его следу, может быть, догадывался, что мы оспорим его алиби, лишился присутствия духа и пустил себе пулю в голову. Все сходится, вы не можете это отрицать, сэр.

– Да, сходится прекрасно, – согласился Джайлс.

– И все-таки эта версия вам не нравится. Осмелюсь спросить, сэр, может, тут у вас родственные чувства?

Джайлс покачал головой. Тело уже вынесли на носилках, и суперинтендант Ханнасайд, отпустив инспектора, задумчиво смотрел на письменный стол. Секунду спустя он повернулся и оживленно заговорил:

– Ну, что скажете… мистер Холмс? Не буду тратить время на выражение сочувствия в связи со смертью вашего кузена, так как уже достаточно знаю вашу семью, чтобы понимать – никто из вас не испытывает ни малейшего сожаления. Что вы об этом думаете?

– Очевидно, самоубийство, – медленно и отчетливо произнес Джайлс.

– Хм-м! Я невысокого мнения о вас как о детективе. Не видите ли вы чего-нибудь необычного? – Он приподнял бровь. – Или видите и надеетесь, что не увижу я?

Джайлс улыбнулся:

– Три вещи – это на первый взгляд.

– Три? – Ханнасайд оглядел комнату. – А вот я обнаружил только две. Интересно. Первая – на письменном столе стакан с виски и содовой. Я вполне могу представить Роджера Верекера, выпивающего перед тем, как застрелиться. Но не могу представить, чтобы он наполнил стакан и оставил его нетронутым. Вторая – хотя не знаю, много ли это значит, – его поза. Она показалась мне такой неестественной, что я приказал сделать фотографию. Он отвернулся от стола. Посмотрите на угол, под которым стоит его кресло. Почему он сдвинул его? Если он сидел за письменным столом, то предположительно писал. Но он не мог писать, сидя почти боком к столу.

– Верно, – согласился сержант. – Вы имеете в виду – он повернул кресло так, чтобы разговаривать с кем-то в комнате?

– Думаю, это возможно.

Ханнасайд вынул носовой платок и раскрыл им кожаную папку на письменном столе. В папке лежал лист бумаги. Он взял его, прочел и передал Джайлсу.

– Ну? – спросил он.

Письмо, написанное корявым почерком Роджера, было датировано вчерашним днем и не закончено.

«Уважаемые джентльмены, – начиналось оно. – Прилагаю чек на пятнадцать фунтов шесть шиллингов три пенса в оплату вашего счета. Буду рад, если пришлете мне…»

На этом краткое письмо обрывалось.

– Вам это не кажется странным? – спросил Ханнасайд.

– Кажется, – ответил Джайлс. – Оплачивающий счет Роджер кажется мне более чем странным.

– Кое в чем вы очень похожи на своих кузенов, – съязвил Ханнасайд.

– Его прервали, – сказал сержант, в свою очередь, прочтя письмо. – Ясное дело, вряд ли он хотел, чтобы ему что-то присылали, если решил совершить самоубийство. Но его могло вынудить к этому какое-то событие, которое произошло уже после того, как его прервали. Что там было, неизвестно. Но прервали его наверняка. Например, раздается звонок в дверь. Он кладет письмо в папку – или нет! Папка была раскрыта, он в ней писал. Он только закрывает ее и идет посмотреть, кто у двери. Делает инстинктивное движение, если вы понимаете меня.

– Да, что-то в этом роде, – сказал Ханнасайд. – Но мы не слышали третьего пункта мистера Каррингтона.

Джайлс, добродушное выражение лица которого сменилось угрюмым, спросил:

– Вы стреляете из пистолета, Ханнасайд?

– Нет, не стреляю.

– Я так и подумал. Вашему эксперту не понравится вот что.

Он указал на пол у своих ног, где, полускрытая в ворсе коврика перед камином, поблескивала стреляная гильза.

Оба полицейских посмотрели вниз.

– Да, я уже видел ее, – сказал Ханнасайд. – Она не должна лежать здесь? Дело в этом?

– В этом, – кивнул Джайлс. – Если Роджер Верекер, сидя в кресле, приставил ствол пистолета к правому виску и нажал на спуск, пустая гильза должна находиться где-то между столом и окном, но не здесь, у камина. – Он закурил сигарету и бросил горелую спичку в топку. Измерил взглядом расстояние между собой и креслом у письменного стола. – Думаю, когда будет произведено вскрытие, вы обнаружите, что дуло не было прижато к голове, – заметил он.

– Спасибо, – сказал Ханнасайд, посмотрев на него с любопытством. – Кажется, я был к вам несправедлив. Подозревал, что вы хотите больше мешать, чем помогать в этом исключительном деле.

– Одно убийство я переварю, – лаконично ответил Джайлс. – От двух у меня, оказывается, начинает сводить желудок. Более того, Роджер был хотя и темной личностью, но безобидным человеком. Для убийства Арнольда могут существовать несколько простительных причин; для убийства Роджера только одна, и она непростительна. Нет, определенно непростительна.

– Верно, – сказал Ханнасайд. Внезапно он, прищурясь, посмотрел на что-то позади Джайлса. – Ваш кузен курил трубку?

– Не думаю.

Ханнасайд подошел к камину и внимательно оглядел трубку на полке.

– Пенковая, с одной стороны потерта сильнее, чем с другой. Кажется, я ее уже видел.

– Возможно, – сказал Джайлс. – Это трубка Кеннета. Но я не считал бы ее уликой. Кеннет был участником вечеринки, происходившей здесь три-четыре дня назад.

– Неужели он не хватился бы трубки? – спросил сержант. – Я быстро заметил бы, что моей нет. Более того, в ней остатки табака. Надо полагать, Роджер Верекер увидел бы ее, выколотил и отослал брату.

– Наоборот, – сказал Джайлс. – Я не ожидал бы от Роджера ничего столь энергичного.

– Возможно, вы правы, – сказал Ханнасайд, – но, как видите, из трубки высыпалось немного пепла. Как по-вашему, разве служанка, убирающая квартиру, не стерла бы его?

– Это зависит от служанки, – ответил Джайлс.

Ханнасайд взял трубку и сунул в карман.

– Хемингуэй, я хочу поговорить со швейцаром, – сказал он. – Будь добр, попроси его подняться.

Джайлс улыбнулся:

– Насколько я понимаю, вы хотели бы, чтобы я остался и не приехал в Челси раньше вас?

– Совершенно верно, хотел бы, – ответил Ханнасайд. – Не думаю, что вы сделали бы это, однако на данной стадии не хочу рисковать. Как вы думаете, Роджер Верекер был способен покончить с собой?

– Нет, – ответил Джайлс, – не способен. Да, он жаловался, что детективы на каждом шагу действуют ему на нервы, но не выглядел особенно встревоженным. Хотя я мало знаю его, так что, может быть, ошибаюсь.

– Вряд ли ошибаетесь, – неторопливо произнес Ханнасайд. – Помните тот день, когда он рассказывал мне нелепую историю о поездке в Монте-Карло? Я хорошо запомнил его слова: «Разве я похож на человека, который способен застрелиться? Разумеется, нет!»

– Да, я тоже помню, – ответил Джайлс. – Только никогда не знаешь, как поведет себя человек, пьющий так много. Стреляная гильза существеннее, и, на мой взгляд, она свидетельствует о неопытности. К примеру, если бы это сделал я, то после выстрела отыскал бы гильзу.

– В таких обстоятельствах люди не всегда сохраняют самоконтроль. Иначе нераскрытых преступлений было бы больше.

– Верно, но разве мы только что не решили, что убийца в данном случае должен быть очень хладнокровным человеком?

– Полагаете, что убийца Арнольда Верекера и убийца Роджера Верекера одно и то же лицо? – с легким унынием спросил Ханнасайд. – Я сам почти не сомневаюсь в этом, но удастся ли мне это доказать – другой вопрос. Кстати, где вы были вчера вечером?

– Я так и думал, что вы об этом спросите, – заметил Джайлс. – С семи часов, когда зашел за ней в студию, и примерно до без четверти двенадцать, когда привел ее обратно в студию, я был с мисс Верекер. Мы поужинали у Фаволи, потом отправились к Уиндему. Проводив мисс Верекер, я поехал на такси обратно в Темпл – это же такси везло нас из театра. Проверить это легко. Приехав в Темпл, я лег спать. Полагаю, мой слуга уже спал, так что не могу представить вам доказательств, что до утра находился в постели. Когда, по мнению полицейского врача, был убит мой кузен?

– По словам инспектора Дэвиса, около полуночи, возможно, раньше. Насколько я понимаю, он видел тело этим утром в половине восьмого.

– Что ж, пожалуй, я все же успел бы это сделать, – задумчиво сказал Джайлс. – Только, зная Роджера, сильно сомневаюсь, что застал бы его пишущим письмо за столом в час ночи.

– В данный момент вы не являетесь одним из моих подозреваемых, – ответил Ханнасайд с легкой улыбкой и обратился к швейцару, которого привел сержант Хемингуэй:

– Доброе утро. Вы здесь швейцар?

– Да, сэр, – ответил тот, испуганно оглядывая комнату. – Точнее, ночной швейцар.

– Как ваша фамилия?

– Флетчер, сэр. Генри Джордж Флетчер.

– Суперинтендант, – вмешался сержант, – я записал его фамилию и адрес.

– Хорошо. Флетчер, когда вы заступаете на дежурство?

– В восемь вечера и остаюсь до восьми утра.

– И все время находитесь на месте?

Флетчер слегка откашлялся:

– Видите ли, сэр… официально… вы понимаете. Иногда выхожу пройтись, подышать свежим воздухом. Минуты на две, не больше. И не часто.

– Вчера ночью выходили?

– Нет, сэр.

– Совершенно уверены в этом?

– Да, сэр. Вчера вечером завернул такой холод, что не хотелось выходить, я очень чувствителен к холоду. Разжег огонь в своей комнатке внизу, сержант видел ее.

– Мне она показалась тесноватой, – сказал сержант. – По-моему, там дует.

– Это так, – согласился швейцар.

– Вы сидели с закрытой дверью?

– Это не запрещается, – сказал, оправдываясь, швейцар. – Если я понадоблюсь, мне звонят, и я слышу движение лифта даже при закрытой двери. Я могу следить за тем, что делается, потому что верхняя часть ее застеклена, как вы видели.

– Если не дремать, то можете, – заметил сержант.

– На дежурстве не сплю, – пробормотал Флетчер.

– Ладно уж, сержант, – сказал Ханнасайд. – Флетчер, думаю, никто не будет винить вас, если вы немного вздремнете. Работа у вас, должно быть, скучная. Насколько я понимаю, прошлой ночью вы не слышали ничего похожего на выстрел?

– Нет, сэр, иначе сразу же сказал бы. Но мы находимся близко к Эксибишн-роуд, по ней вчера вечером проезжало много машин из-за большого события в Альберт-холле. Кажется, там был благотворительный бал. Словом, шума было больше, чем обычно, но в этом здании нет, могу поклясться.

– Понятно. Парадная дверь у вас открыта всю ночь или вы ее запираете?

– До полуночи не запираю.

– А потом запираете?

– Да, сэр. Так полагается.

– Значит, человек, которому нужно войти в здание после двенадцати, вынужден звонить вам, чтобы вы его впустили?

– Да, сэр.

– Кто-нибудь входил прошлой ночью так поздно?

– Да, сэр! Входили мистер и миссис Чолмондли из пятнадцатой квартиры. Потом сэр Джордж и леди Ферфекс, две юные леди, все они возвращались с бала, о котором я говорил, мистер Хамфриз из шестой квартиры, он тоже вернулся поздно, и миссис Маскетт из девятой квартиры, и мисс…

– Насколько я понимаю, все они здесь живут. Вы не впускали никаких гостей после двенадцати?

– Нет, сэр. Да и вряд ли кто-то явился бы в это время.

– А до двенадцати вы не видели входящих в здание незнакомцев?

Швейцар потер подбородок.

– Трудно сказать, надеюсь, вы меня поймете, – доверительно сказал он. – Конечно, если бы я увидел кого-то подозрительного, то сразу бы к ним подошел, но тут двадцать квартир, сэр, много людей входит и выходит. На тех, кто проходит мимо моей двери, я, естественно, смотрю, но не всегда уверен, кто это, если они идут прямо к лестнице или к лифту. Например, насколько я знаю, вчера поднялись две леди и три джентльмена. Первой леди была, по-моему, миссис Мэтьюз, но я видел только ее шляпу, шляпа была сдвинута набекрень, как их теперь носят. Должно быть, она вошла где-то около половины девятого. Другая вошла вскоре после одиннадцати, но я видел ее только мельком. Чтобы она выходила, я не видел, поэтому, думаю, это была мисс Тернер, горничная миссис Делафорд, вернувшаяся домой поздновато. Потом какой-то джентльмен поднялся лифтом на четвертый или пятый этаж. Это был действительно незнакомец, он спустился около одиннадцати и поручил мне вызвать такси. Высокий, похожий на военного. Второму джентльмену была нужна квартира адмирала Крейвена, и я поднял его на лифте. Еще одного толком не видел, но он сам поднялся по лестнице. Пожалуй, это был молодой мистер Маскетт, на нем была черная фетровая шляпа, которую он носит с вечерней одеждой, но, может, это был и не он. Их квартира находится на четвертом этаже, а он не поднимается пешком, когда есть лифт.

– Видели вы, чтобы он выходил из здания? – спросил Ханнасайд.

– Точно сказать не могу, – признался швейцар.

– Уверены вы, что это были единственные люди, которые могли оказаться незнакомцами?

– Я бы этого не сказал, – сдержанно ответил Флетчер. – То есть не поклялся бы.

Было совершенно очевидно, что швейцар какое-то время уютно дремал у печки. Его признание в этом ничего бы не дало, поэтому Ханнасайд благоразумно не стал затрагивать эту тему.

– Кто живет в соседней квартире? – спросил он.

– Мистер Хамфриз, сэр. Я говорил вам о нем. Он был на том балу и вернулся домой около половины пятого утра, очень довольный.

– А по другую сторону лестничной площадки?

– В третьей квартире живут мистер и миссис Томлинсон, но они в отъезде, а четвертая пустует.

– Над этой квартирой кто-нибудь живет?

– Да, сэр, миссис Маскетт, которая тоже вернулась поздно. Примерно в половине первого. Но если думаете, что она могла слышать выстрел, то вряд ли. Эти квартиры оборудованы звукоизоляцией.

– Я все-таки поднимусь, поговорю с ней, – сказал Ханнасайд. – Вам ждать меня не нужно, наверное, вы хотите вернуться домой.

– Да, моя смена закончилась, – согласился швейцар. – Конечно, если я могу что-то сделать…

– Нет-нет, спасибо. Однако на вашем месте я бы помалкивал о нашем разговоре.

– Понимаю, сэр. Мистер Джексон – это управляющий – очень расстроится, узнав о случившемся.

Ханнасайд после паузы спросил:

– Да, а где управляющий?

– Ушел на ночь, – ответил сержант. – Должен был вернуться утром.

– Понятно. Если без меня появится Холлис, скажи, пусть возьмет пистолет на дактилоскопирование и осмотрит вероятные места в этой комнате, в прихожей и в ванной.

Суперинтендант вышел, сержант и Джайлс Каррингтон остались вдвоем. Через пять минут появился сержант Холлис, и, глядя, как он принялся за работу, Джайлс попросил:

– Сержант, не могли бы вы прежде всего заняться телефоном? Мне нужно позвонить себе в контору, сказать, что я занимаюсь другим делом.

– Отнимаем у вас время, так ведь, сэр? – сказал сержант. – Это рутинная работа. Готов спорить на пять фунтов, что не найдем ни единого отпечатка, разве что на этой гильзе.

Едва Джайлс закончил разговор с отцом (который раздраженно заметил, что если Джайлс собирается по целым дням заниматься делами своих кузенов, то чем скорее они исчезнут с лица земли, тем лучше), в комнату вернулся Ханнасайд. Понаблюдав немного за Холлисом, он взглянул на Джайлса:

– Извините, что вынудил вас задержаться. Сейчас я еду в Челси. Если не хотите ехать со мной, необходимости в этом нет.

– Еду, хотя бы ради того, чтобы обеспечить честную игру, – сказал Джайлс. – Добились чего-нибудь у Маскеттов?

– Они ни в чем не уверены. Установил я только одно: человек, которого видел швейцар, был не юным Маскеттом. Он вернулся вчера вечером в половине седьмого и больше не выходил. Около одиннадцати услышал отрывистый звук, который принял за автомобильный выхлоп. Беда в том, что так вполне и могло быть. – Он повернулся к Хемингуэю: – Сержант, оставляю тебя здесь; ты знаешь, что делать. Увидимся в Ярде. Мистер Каррингтон, если вы готовы, пойдемте.

 

Глава девятнадцатая

В Челси они поехали на машине Джайлса Каррингтона. Суперинтендант, садясь рядом с ним, глянул на его лицо и сказал:

– Мистер Каррингтон, полагаю, дело это для вас неприятное.

– Оно действительно очень неприятное, – спокойно ответил Джайлс. – Не только для меня. – Он включил вторую скорость, затем высшую. – Разумеется, я понимаю, куда клонятся ваши мысли, но вряд ли вы можете ожидать, что я поверю, будто кто-то из моих родственников – или, строго говоря, клиентов – способен на такое хладнокровное убийство.

Суперинтендант промолчал. Джайлс с легкой улыбкой добавил:

– Более того, я не думаю, что вы не заметили ту гильзу.

– Вы считаете меня настроенным против юного Верекера, – заговорил Ханнасайд. – Но могу честно сказать: очень надеюсь, что вы правы. Однако не будем закрывать глаза на факты: смерть Роджера Верекера – если исходить из того, что это убийство, – значительно сужает круг подозреваемых. Думаю, нет особых сомнений в том, что убивший Арнольда человек убил и Роджера. Вы сами сказали, что хотя для первого убийства могло быть несколько мотивов, для второго может быть только один. Это снимает подозрения с Мезурье и шофера Арнольда – признаю, не вызывавшего подозрений. Оба ничего не получали от смерти Роджера. Только один человек должен получить состояние. Вы знаете об этом не хуже меня, так что можно говорить откровенно. Более того, мистер Каррингтон, вы не были уверены, что Кеннет Верекер не совершал первого убийства. Вы считали, что он на такое способен, я знал это с самого начала. Вам поперек горла стоит это второе убийство. Но если вы задумаетесь над ним, то поймете, что оно совершенно логично, почти неизбежно следует за первым. Признаю, его мы не предвидели. Планировать два убийства может только закоренелый преступник. Запланировано было только одно, но когда появился Роджер Верекер, оно грозило стать бессмысленным, если только не избавиться и от этого человека. Вы знаете французскую поговорку: «Труднее всего сделать первый шаг»? Ее вполне можно применить и к данному случаю. Если человек способен убить одного единокровного брата ради его денег, и это сходит ему с рук, убить второго будет уже легче. И я готов признать, что убийце Арнольда, похоже, это вполне сошло с рук – о чем Кеннету Верекеру прекрасно известно.

– Но для этого надо быть безумцем! – хрипло воскликнул Джайлс.

– Да, конечно.

– Вздор! Этот парень вполне нормален. И если бы он планировал убийство Роджера, хватило бы у него глупости так явно выражать неприязнь к нему?

– Глупости? – Голос Ханнасайда был очень сух. – По-моему, Кеннет Верекер действовал бы именно так. Только не подумайте, что я исключил всех остальных подозреваемых. Я не сделал этого – но был бы глупцом, если бы очень внимательно не изучил его передвижения прошлой ночью.

Они подъехали к перекрестку и остановились на красный свет. Пока машина не тронулась снова, Джайлс Каррингтон молчал. Потом сказал с улыбкой:

– Да, были бы глупцом – но я же говорил, что собираюсь принять участие, так ведь?

– Что ж, если вам что-нибудь придет на ум, поделитесь со мной, – примирительно сказал Ханнасайд.

– Мне пришли на ум две возможности, но обе до того невероятные, что не стану вам ими докучать, – ответил Джайлс. – Одна настолько очевидна, что вы могли подумать о ней сами….

– Спасибо! – усмехнулся Ханнасайд.

– Прошу прощения, я неудачно выразился. Другая, – Джайлс сделал паузу, – другая, насколько мне известно, совершенно ни на чем не основана. Попробую найти что-нибудь.

– Звучит не очень обнадеживающе, – с легкой улыбкой сказал Ханнасайд. – Однако непременно ищите.

Через несколько минут они прибыли на место. Джайлс заехал на извозчичий двор и последовал за Ханнасайдом по лестнице к двери квартиры.

Дверь открыла Мергатройд и в крайнем раздражении воскликнула:

– Как, опять? Так вот, не вздумайте сейчас беспокоить моих юных леди и джентльмена. Они завтракают. Доброе утро, мистер Джайлс.

– Завтракают, Мергатройд? – переспросил он. – Знаешь, уже почти одиннадцать?

– Ну и что? Мистер Кеннет и мисс Лесли вернулись с этих танцев около пяти, – угрюмо стояла на своем Мергатройд.

– Что ж, мне очень жаль, но суперинтендант Ханнасайд занятой человек. Мистера Кеннета придется побеспокоить.

– Как скажете, сэр, – с неохотой уступила Мергатройд и отошла в сторону, пропуская их. – Только не знаю, одета ли мисс Лесли к приему гостей, но пойду посмотрю.

– Мисс Лесли? Она здесь?

– Да, и провела здесь всю ночь – то, что оставалось от ночи к тому времени, когда мистер Кеннет привел ее, – ответила Мергатройд. – Она забыла ключ от своей квартиры и вместо того, чтобы поднять домовладелицу, разбудила мисс Тони и улеглась в ее постель. – Мергатройд открыла дверь в студию и заглянула внутрь. – Мисс Тони, здесь мистер Джайлс с суперинтендантом. Впустить их или нет?

– О господи, в этот час! – простонал Кеннет. – Скажи, что нас нет дома.

– Нет-нет. Разумеется, они могут войти, – сказала Антония. – Лесли, ты ведь не возражаешь? Привет, Джайлс! Доброе утро, суперинтендант. Выпейте кофе!

Стол был накрыт у окна. Полностью одетая Антония сидела у торца с кофейником, Лесли в кимоно сидела по одну ее сторону, по другую – Кеннет в пижамной куртке, фланелевых брюках и старом блейзере. Полусонный, он угрюмо посмотрел на гостей заспанными глазами и заговорил:

– Ну, что случилось теперь? Не щадите нас. Господи, Тони, закрой эти отвратительные яйца! Мергатройд, должно быть, спятила. Где ветчина?

– Мы доели ее вчера. Присаживайтесь, суперинтендант! Кстати, это мисс Риверс. Джайлс, ты мрачно выглядишь. Что-нибудь произошло?

– Боюсь, Тони, кое-что очень серьезное. Роджер мертв – застрелен.

Наступило ледяное молчание. Потом Антония выдохнула:

– Господи!

Кеннет застыл, не донеся чашку до рта, потом часто заморгал и неторопливо допил кофе. Поставив пустую чашку на блюдце, он вытер рот салфеткой и спокойно сказал:

– Если верно, то неоригинально. Кстати, это верно?

– Совершенно верно, мистер Верекер, – ответил Ханнасайд, наблюдая за ним.

Джайлсу, тоже наблюдавшему за Кеннетом, показалось, что кузен чересчур старательно контролирует выражение лица. Губы сжаты с легкой суровостью, в глазах странная пустота. Кеннет посмотрел в лицо Джайлсу, затем Ханнасайду. Потом протянул блюдце с чашкой Антонии.

– Еще кофе, пожалуйста, – попросил он. – Как колеблется мой жребий!

– Вы как будто не особенно удивлены, мистер Верекер.

– Откуда вам знать, как сильно я удивлен, мой друг-суперинтендант. Вы сказали – застрелен, так ведь? Что это означает? Самоубийство?

– Или убийство, – ответил Ханнасайд. Это прозвучало угрожающе, и Лесли Риверс невольно содрогнулась.

– Давайте придерживаться версии самоубийства, – предложил Кеннет. – Оно более вероятно.

– Вы так думаете? Почему?

– Очевидное соображение. Он убил Арнольда, думал, что вы раскусили его, потерял присутствие духа и застрелился. Виолетта говорила, он был испуган.

– Она так говорила? – спросил Джайлс. – Почему она так решила?

– Я не спрашивал.

Лесли, преодолевая дрожь в голосе, произнесла:

– Должно быть, он был испуган. Мне тоже так показалось.

– Так вот, а я не заметила у него никаких проявлений страха, – категорично заявила Антония.

Лесли посмотрела ей прямо в глаза.

– Они были, Тони! Я часто видела на его лице испуганное выражение.

– Роджер считал, что ты хочешь его убить, только поэтому, – остервенело выпалила Антония. – Он говорил, что ты… – Она умолкла и густо покраснела. – О господи, что я несу? Разумеется, это была всего лишь шутка! На самом деле он так не думал!

– Да, вряд ли он мог так думать, – спокойно сказала Лесли. – Не могу сказать, что он мне очень нравился, но у меня не было ни малейшего желания его убивать. Однако, может, и хорошо, что у меня есть алиби. – Она повернулась к Ханнасайду и улыбнулась. – Вчера вечером я была с мистером Кеннетом Верекером с четверти восьмого. Мы поужинали в клубе «Карлтон», а оттуда отправились в Альберт-холл, где танцевали до четырех часов. Потом вернулись сюда.

– Мисс Риверс, вы были вместе весь вечер?

– Да, конечно, – ответила она.

Кеннет с непонятным выражением в глазах быстро глянул ей в лицо.

– Вы отправились на бал одни или в компании? – спросил Ханнасайд.

Джайлсу показалось, что она на миг заколебалась.

– Мы присоединились к компании, – ответила Лесли.

– К большой, мисс Риверс?

– Нет, не очень.

– Сколько там было людей?

– В общей сложности около дюжины, – сказал Кеннет. – Мы вместе занимали ложу.

– И естественно, вы танцевали с другими членами компании, не только с мисс Риверс?

– Естественно, – согласился Кеннет.

– Но после каждого танца мы возвращались в ложу, – вмешалась Лесли. – Мы не теряли друг друга из виду больше чем на пять минут, правда, Кеннет?

– Да, – медленно произнес Кеннет. – Скорее всего правда.

«Это ложь, – с упавшим сердцем подумал Джайлс. – А Кеннет лгать не умеет».

– Мистер Верекер, вы не покидали Альберт-холл во время танцев?

– Нет.

Наступила пауза. Ханнасайд полез в карман и достал пенковую трубку.

– Видели вы эту вещь раньше? – спросил он.

Кеннет посмотрел на трубку, потом протянул руку. Ханнасайд передал трубку ему. Кеннет внимательно осмотрел ее и вернул.

– Много раз. Это моя трубка.

– Я нашел ее на каминной полке в квартире вашего единокровного брата.

– Вот как? – сказал Кеннет. – Должно быть, я оставил ее там.

– Когда?

– Два или три дня назад. Я там ужинал.

– Вы не хватились ее?

– Нет, – равнодушно ответил Кеннет. – Я не курю постоянно одну и ту же трубку.

– Пенковой трубкой обычно дорожат, – сказал суперинтендант. – Знаете, я тоже курю трубку.

– Может быть, но вы не Верекер, – ответил Кеннет. В глазах у него появилось озорное выражение. Он отодвинул тарелку и поставил локти на стол. – А можно я задам несколько вопросов?

– Минутку, мистер Верекер. Сперва назовите мне фамилии других членов вашей вчерашней компании.

– У вас будет занятой день, – заметил Кеннет. – Лесли, кто был в нашей компании?

– Так, Херншоу, это один, – начала она задумчиво.

– Два, дорогая. Мистер и миссис Джералд Херншоу, Холтинг, Крейнли. Суперинтендант, вам предстоит приятная увеселительная прогулка.

– И Томми Дру, – продолжала Лесли.

– Достопочтенный Томас Дру, живет в Олбани. Вы без труда найдете его, суперинтендант, но после одиннадцати он уже явно был нетрезв, так что проку от него может оказаться маловато, – сказал Кеннет.

– И какие-то люди по фамилии Уэстли. Я не знаю, где они живут.

– Это та шушера, что пришла с Артуром и Полой? – спросил с любопытством Кеннет. – Я один раз танцевал с этой женщиной. Они живут где-то в Патни-Хилл, разводят шпицев.

– Ты это выдумал, – укоризненно сказала Антония.

– Нет. Эта женщина сказала, что у нее в Ричмонде три первых призера от ее суки Пэнси из Полтмора.

– Тогда Полтмор, видимо, название ее дома, – сказала Антония. – И Пэнси – кличка для собаки отвратительная.

Тут вмешался Джайлс:

– Дело пойдет быстрее, если мисс Риверс станет отвечать на вопросы суперинтенданта, а вы тем временем помолчите.

– Не забудь ту рыжую девицу, – сказал Кеннет, встав и подходя к камину. – Она пришла с Томми и, похоже, пожалела об этом.

Он выбрал трубку из подставки на каминной полке и стал набивать ее табаком из глиняного сосуда. К тому времени, когда он закурил, Лесли дошла до конца своего перечня, и суперинтендант записывал в блокнот последнюю фамилию. Кеннет пыхнул несколько раз и сказал:

– А теперь, с вашего разрешения, когда мой единокровный брат застрелился?

– Вашего единокровного брата, мистер Верекер, застрелили прошлой ночью – видимо, до полуночи, однако на этот счет у меня пока нет достоверных сведений.

– Из какого оружия?

– Из автоматического кольта тридцать второго калибра.

Кеннет приподнял брови:

– Вот как? Тони, где твой пистолет?

Она встревожилась, увидела хмурый взгляд Джайлса и отрывисто сказала:

– К чему ты клонишь? Я не убивала Роджера.

– Никто не говорит этого, детка. Где он?

– В верхнем левом ящике моего стола.

Кеннет пошел к ее столу.

– Готов держать пари, его там нет.

– Ну, на этот раз ты проиграл бы, – сказала Антония. – Я знаю, что он там, так как доставала и смазывала его в тот день, когда мы делали здесь генеральную уборку.

Кеннет открыл ящик и перебрал лежавшие там бумаги.

– Я выиграл, – сказал он. – Постарайся вспомнить.

– Но я знаю, что клала его туда! – побледнев, сказала Антония. – Под старые чеки. Лесли, ты была здесь. Не помнишь?

– Помню, как ты его смазывала, но не видела, куда положила, – ответила Лесли. – Кеннет, загляни в правый ящик.

– И там нет, – сказал Кеннет.

– Я уверена, что положила его в левый ящик! – заявила Антония. Она встала, подошла к столу и переворошила содержимое ящика. Потом испуганно сказала: – Да, пистолета здесь нет. Кто-то взял его.

– Ты абсолютно уверена, что потом не доставала его и не забыла об этом? – спросил Джайлс.

– Да. Он всегда лежит в этом ящике. Я не брала его оттуда.

– Не трудись, – сказал Кеннет.

Ханнасайд спокойно спросил:

– Мисс Верекер, кто-нибудь, кроме вашего брата и мисс Риверс, знал, где вы храните свой пистолет?

– Да многие знали!

– Нельзя ли поточнее?

– Все, кто хорошо знал эту квартиру. Например, ты, так ведь, Джайлс?

– Да, Тони, я знал, что ты держишь пистолет в письменном столе. Кажется, по моему совету. Но разве я не советовал еще и запирать ящик?

– Вроде бы советовал, но я давным-давно потеряла ключ, да и все равно вечно забывала держать ящик на запоре.

– Мисс Верекер, думаете, ваш единокровный брат знал о пистолете?

Она задумалась:

– Роджер? Видимо, он обнаружил его, так как сам сказал, что рылся в моем столе в поисках денег. Кеннет, ты к этому клонишь? Думаешь, Роджер взял его?

– Да, конечно, – ответил Кеннет. – А мой друг-суперинтендант думает, что взял я.

Ханнасайд не обратил на это внимания, но спросил Антонию, знает ли она номер пистолета.

– Тони, он указан в твоей лицензии, – подсказал Джайлс. – Можешь ее найти?

– Она наверняка где-то в моем столе, – с надеждой сказала Антония.

Изнурительные поиски, в которых ей помогали Кеннет, Джайлс и Лесли Риверс, привели наконец к находке лицензии на владение оружием. Антония торжествующе вручила ее Ханнасайду, извиняясь при этом за ее растерзанный вид. Сказала, что однажды, когда Джуно была щенком, лицензия стала добычей собак.

Ханнасайд записал номер пистолета, вернул лицензию хозяйке и пошел к выходу. Кеннет остановил его:

– Друг Озрик, насколько вы серьезны в мнении, что это может не быть самоубийством, – спросил он.

– Вы сами напомнили мне, что я не Верекер, – ответил Ханнасайд. – Я не шучу такими вещами.

– Есть какая-то тайная причина считать это убийством?

– Да, – сказал Ханнасайд. – Несколько причин. Хотите узнать еще что-нибудь?

– Конечно, – несколько неожиданно ответил Кеннет. – Очень хочу узнать, кто очередной наследник после меня.

Его слова вызвали изумленное молчание. Нарушил его Ханнасайд.

– Это не моя сфера, – сказал он.

– Неприятно возражать вам, – заговорил Кеннет, – но это именно ваша сфера. Если это убийство, то я, похоже, стану очередной жертвой. И честно говоря, не представляю себя в этой роли. Я прошу защиты полиции.

 

Глава двадцатая

Суперинтендант смотрел на него несколько секунд, нахмурив брови. Но тут в разговор вступила Антония.

– А разве не я очередная наследница? – спросила она. – Джайлс, разве не я?

– Не знаю, Тони. Ваш отец, составляя завещание, не предвидел смерти всех троих сыновей. Возможно, и ты.

– Что из этого следует? – вкрадчиво спросил Кеннет.

– Скотина! – в сердцах обругала брата Антония.

– Если вы всерьез хотите защиты полиции, то наверняка получите ее, подав заявление в соответствующий отдел, – сказал Ханнасайд. – А пока что я хотел бы поговорить с вашей служанкой.

– Наверное, это очень важно, – заметил Кеннет, неторопливо подошел к двери и позвал Мергатройд.

Служанка тут же вошла и, услышав, что с ней хочет поговорить суперинтендант, посмотрела на него с нескрываемой враждебностью.

– Ну? – спросила она. – Можете не говорить мне, что случилась какая-то гадость. Сама вижу.

– Однако ты нипочем не догадаешься, что именно стряслось, – сказал Кеннет. – Роджер мертв.

Мергатройд быстро перевела взгляд с одного на другого.

– Мертв? – переспросила она. – Вы не разыгрываете меня, мастер Кеннет?

Он пожал плечами:

– Спроси моего друга-суперинтенданта.

Мергатройд с шипением втянула воздух сквозь зубы.

– Вот так сюрприз. Мертв! И совсем не протрезвлялся, надо сказать. Невелика потеря – хотя смерти я бы ему не желала. – Она взглянула на Ханнасайда. – О чем вы хотели меня спросить? Я не знаю, как такое случилось, если это вам нужно.

– Где вы были вчера вечером? – спросил Ханнасайд.

– Вам-то что до этого? – ответила она. – Уж не хотите ли вы сказать, что мистер Роджер был убит?

– Боюсь, у меня есть веская причина полагать, что да, – ответил суперинтендант. – Он был обнаружен сегодня рано утром в своей квартире с огнестрельной раной в голове.

Румяные щеки Мергатройд сильно побледнели. Она сделала шаг назад, наткнулась на кресло и плюхнулась в него.

– Милостивый Боже! – выдохнула она. – Что дальше? Все эти убийства… Я в жизни никого не убивала.

– И незачем говорить, – вставил Кеннет, – что полиция думает, будто это сделал я.

При этих словах Мергатройд подскочила из кресла.

– Ах, вот оно что! Так вот, позвольте вам сказать, – заговорила она, подходя к Ханнасайду, – что мистер Кеннет был на танцах всю прошлую ночь, и мисс Риверс может подтвердить это под присягой.

– Я хотел спросить вас не об этом, – спокойно сказал Ханнасайд. – Скажите, где были вы.

– В кино, – ответила Мергатройд.

– Одна?

– Да, одна.

– А потом?

– Сразу вернулась сюда и была здесь, когда вошла мисс Тони.

– В котором часу вы вернулись?

– В двадцать минут двенадцатого. Если угодно, можете спросить мистера Питерса – вы найдете его в извозчичьем дворе. Ему принадлежат запирающиеся гаражи, он увидел меня и спросил, хороший ли был фильм. Я ему ответила.

От служанки больше ничего нельзя было добиться. Ханнасайд отпустил ее и через несколько минут ушел сам.

После того как за суперинтендантом закрылась парадная дверь, все несколько минут молчали. Нарушила молчание вернувшаяся в студию Мергатройд.

– Мне нужно готовить овощи, – прозаично сказала она, – не говоря уж о мытье посуды, так что, само собой, я не могу тратить время на разговоры. Мисс Тони, пойдемте, помогите мне. Нет смысла сидеть здесь с испуганным видом. Размышления ничего не улучшат.

Антония взглянула на Джайлса:

– Джайлс, все это становится отвратительным. Я ничего не имела против, когда речь шла об Арнольде, но это невыносимо! Кеннет – ты был в Альберт-холле всю ночь, так ведь?

– Господи, теперь она думает, что это я.

Не сводя глаз с Кеннета, Джайлс сказал:

– Лгал ты неумело. Ты же был в квартире Роджера прошлой ночью, не так ли?

– Не был! Говорю же вам: он всю ночь не покидал холла! – горячо вмешалась Лесли.

Джайлс не обратил на нее ни малейшего внимания – он не сводил глаз с лица Кеннета. Кеннет встретил его взгляд вызывающе.

– С какой стати мне быть в квартире Роджера? Можешь найти какую-то причину?

– Да, – ответил Джайлс. – Могу.

Кеннет скривил губы:

– Понятно. Убийство. Ты ошибаешься.

– Не убийство. Ревность.

Впалые щеки Кеннета покраснели.

– Снова ошибаешься.

– Хорошо, какой же была причина?

– Ты уже слышал, что я не покидал Альберт-холл до половины пятого.

– Подтвердят ли это утверждение другие члены вашей компании? Это алиби заявила мисс Риверс, а не ты. Я наблюдал за тобой. Для тебя оно было неожиданностью. Думаю, ты чуть было не опроверг его.

– Почему ты не пошел служить в полицию? – спросил Кеннет. – Изменил своему призванию.

Джайлс поднялся.

– Дурачок, неужели не понимаешь, как ты рискуешь? – заговорил он. – Лги Ханнасайду, если необходимо, но если будешь лгать мне, ищи другого адвоката. За твое дело я не возьмусь.

– Как знаешь, – сказал Кеннет.

– Джайлс, не оставляй его! – дрожащим голосом взмолилась Антония. – Пожалуйста, пожалуйста, не бросай нас.

Лицо его подобрело, он сказал уже мягче:

– Не брошу, Тони. Но я не могу вести дело, находясь в неведении.

– Все очень трогательно, – заметил Кеннет. – Пока что я не просил тебя вести мое дело. Что, если кто-то в нашей компании потерял меня из виду на полчаса? Ты танцевал когда-нибудь в Альберт-холле? Знаешь, это место просторное.

– Да, и мы пропускали многие танцы, – сказала Лесли.

Антония встревоженно посмотрела на Джайлса:

– Думаешь, он попал в беду?

– Конечно, попал.

– Это понятно любому дураку, – презрительно заявил Кеннет. – Сначала я убиваю Арнольда, затем появляется Роджер, поэтому, естественно, мне нужно убить и его. И все это ради презренного металла. Тони, перестань беспокоиться – никаких улик нет.

– Есть твоя трубка, – напомнила Антония.

– За нее меня не повесят, – ответил он.

Ничего больше от него добиться не удалось. Кеннет расхаживал взад-вперед по студии, заложив руки в карманы и зажав в зубах трубку.

– Возможно, меня могут арестовать, – сказал он, хмурясь.

Джайлс, листавший телефонный справочник у письменного стола, поднял взгляд:

– Более того.

– Ладно, более того. Ты должен знать. Но полицейским мало доказать, что я покидал Альберт-холл во время танцев. Они должны доказать, что я отправился к Роджеру, а сделать этого они не могут.

Джайлс, видимо, нашедший то, что искал, закрыл справочник и положил его.

– Обдумай все как следует, – посоветовал он. – И не упускай из виду тот факт, что ни у кого, как у тебя, не было такого сильного мотива для убийства Арнольда, а затем Роджера. Я ухожу, но если образумишься, позвони мне!

– Сделать полное признание? – съязвил Кеннет.

Джайлс не ответил. Антония вышла вместе с ним и у парадной двери задержала его.

– Джайлс, дела оборачиваются все хуже. Я совершенно уверена, что прошлой ночью он был у Роджера. Всегда понятно, когда Кеннет лжет. Он не умеет лгать. Что будет, если полицейские это установят?

– Тони, дорогая моя, не знаю, потому что не имею представления, когда он вошел туда и что там делал. Но дела будут выглядеть очень скверно, если его поймают на лжи. На него и так уже все указывает.

– Да, понимаю, но все равно не верю, что он совершил убийство, – ответила Антония. – Напрасно Лесли влезла со своим алиби до того, как он успел заговорить. Наверное, она все испортила. – Антония сделала паузу, а потом с беспокойством сказала: – Джайлс, меня мучает одна ужасающая мысль. Не знаю, думал ли ты об этом. Если Кеннет не совершал убийства – кто мог его совершить? Больше ни у кого не было причин убивать Роджера.

– Да, я об этом думал, – отрывисто сказал он.

– Наверное, присяжные тоже подумают? – предположила она, подняв взгляд к его лицу.

– Несомненно. – Джайлс, утешая, взял ее за руки. – Не беспокойся, птенчик. Я, как и ты, не верю, что Кеннет убил Роджера. – Он улыбнулся девушке. – Вот тебе по крайней мере одна ободряющая мысль: Мезурье как будто больше ни в чем не подозревают.

– А, его! – сказала Антония. – Я о нем забыла. Кстати, я ему надоела. И я его не виню. Наверное, больше не буду заключать помолвок. Похоже, это ни к чему не ведет.

– В следующий раз приведет, – сказал Джайлс. – Обещаю.

Он быстро сжал ее руки, выпустил их и побежал вниз по лестнице к своей машине.

Через пять минут Джайлс подъехал к дому на идущей от набережной улице. В нем было две квартиры, рядом с дверью двухэтажной висела бронзовая табличка с надписью «Виолетта Уильямс».

Он позвонил, и его вскоре впустила пожилая женщина в грязном комбинезоне. О его появлении она объявила так:

– Мисс Уильямс, тут к вам кто-то пришел!

Виолетта вышла из комнаты в передней части дома. При виде Джайлса она удивленно воскликнула:

– О, мистер Каррингтон! Вот уж не думала! Входите!

Он последовал за ней в гостиную, обставленную мебелью из выбеленного дуба, с зелеными шторами и подушками. На столе в эркере в беспорядке валялись наброски, отодвинутый от стола стул указывал, что Виолетта там работала. Джайлс сказал:

– Надеюсь, я вам не помешал. Вы как будто были заняты.

– Нет-нет. Садитесь, пожалуйста. Кстати, прошу прощения за существо, которое вас впустило! Я не держу настоящей служанки. Это просто уборщица, приходящая по утрам.

Она взяла с низкого столика у камина коробку с сигаретами и протянула ему.

– Не сочтите меня грубой, – сказала она, улыбаясь, – но с какой стати вам понадобилось видеться со мной?

Он зажег спичку и поднес к сигарете, которую Виолетта взяла из коробки.

– Надеюсь, вы сможете склонить Кеннета вести себя разумно, – ответил он.

Виолетта засмеялась:

– О, боюсь, он невыносим. Что у него на уме?

– Хотел бы я знать, мисс Уильямс. Видите ли, произошло нечто ужасное. Роджер Верекер обнаружен застреленным в своей квартире.

Она вздрогнула.

– Мистер Каррингтон! Не может быть!

– Боюсь, это чистая правда, – серьезно сказал он.

Виолетта прикрыла ладонью глаза.

– Как ужасно! Бедный, бедный Роджер. Вот уж не думала, что он воспринимает все так скверно. Я, конечно, видела, что он раздражен, но чтобы он сам… о, думать об этом невыносимо!

– Он был в очень нервозном состоянии? – спросил Джайлс. – Мне кажется, вы видели его больше, чем все остальные – возможно, вы знаете.

– Да, был, – ответила она. – Вбил себе в голову, что полиция его ловит. Я сказала об этом Кеннету только накануне. Кеннет не замечал этого – или не хотел замечать, правда, он не всегда наблюдателен. – Виолетта бессильно опустила руку. – Но чтобы он покончил с собой! У меня в голове не укладывается!

– Мисс Уильямс, я не думаю, что он покончил с собой.

Она сильно побледнела.

– То есть… о, не может быть!

– Все подстроено так, чтобы выглядеть самоубийством, – сказал Джайлс, – но есть несколько обстоятельств, которые очень убедительно указывают на убийство.

Виолетта вздрогнула.

– Не могу поверить. Скажите, пожалуйста, какая у вас причина так говорить!

– Главная причина чисто техническая, – ответил он.

– А полицейские – они тоже считают это убийством?

– Считают, что это вполне возможно.

Виолетта, все еще бледная, немного помолчала, неотрывно глядя на тлеющий кончик сигареты, но вскоре подняла взгляд и сказала:

– Вы что-то говорили о Кеннете. Но что бы ни случилось, нельзя заподозрить, что он имеет к этому какое-то отношение. Прошлой ночью он был в Альберт-холле с Лесли Риверс.

– Я знаю, что он там был, – согласился Джайлс. – Но от Альберт-холла до квартиры Роджера меньше пяти минут ходьбы, мисс Уильямс. И полицейские не убеждены, что он вечером не уходил на время с танцев. Собственно говоря, хотя Кеннет не хочет в этом признаваться, я уверен, что он не только уходил с танцев, но и заходил к Роджеру.

– Я уверена, что нет! – поспешно сказала она. – С какой стати? Зачем ему совершать такую глупость?

Джайлс заколебался.

– Думаю, причина была, – ответил он. – Можно говорить вполне откровенно?

– О, пожалуйста!

– Так вот, мисс Уильямс, у Кеннета – как вы, наверное, знаете – очень ревнивый характер. Помните, в тот вечер, когда мы все вместе ужинали, Роджер пригласил вас поужинать с ним в вечер бала?

– Да, конечно, помню, – холодно сказала она, – но это была просто шутка.

– Очень может быть, что Кеннет воспринял это всерьез, – сказал Джайлс.

– Право, по-моему, это слишком нелепо, – возразила она со смешком. – Почему вы полагаете, что Кеннет был в квартире Роджера прошлой ночью? Он в этом признался?

– Нет. Но мы нашли его недокуренную трубку на каминной полке в гостиной Роджера, – ответил Джайлс.

– Его трубку… – Виолетта уставилась на гостя. – Откуда вы знаете, что трубка его?

– Ее узнали и я, и Ханнасайд.

– Узнали трубку! – воскликнула она. – Разве такое возможно?

Джайлс улыбнулся:

– Для тех, кто курит трубку, не все трубки выглядят одинаково, мисс Уильямс. Но это не важно. Кеннет узнал свою трубку, как только увидел ее.

Она посмотрела на него с выражением удивления и ужаса в глазах.

– Но это невозможно! Не верю! В какое время Кеннет находился в той квартире? Что он там делал?

– Именно это я, как его адвокат, стараюсь выяснить, – ответил Джайлс. – По словам мисс Риверс, он весь вечер был у нее на виду. Кеннет подтвердил это утверждение, но только после минутного колебания, мисс Уильямс. Грубо говоря, он явно лгал. По его словам – точнее, по словам мисс Риверс, – вся их компания встречалась после каждого танца в своей ложе. Суперинтенданту Ханнасайду достаточно опросить других членов этой компании, чтобы узнать, правда это или нет. Если – чего я очень опасаюсь – это неправда, Кеннет окажется в крайне опасном положении. И поскольку он ошибочно полагает, что способен сам, без помощи, вести свое дело, я не могу ничего для него сделать.

– Но почему вы пришли сюда? – перебила его Виолетта. – Какое отношение это имеет ко мне? Что я могу поделать?

– Я очень надеюсь, что вы употребите свое влияние, дабы вразумить его, – ответил Джайлс. – Он не понимает, насколько серьезно это положение и как важно, чтобы я по крайней мере знал правду о его передвижениях прошлой ночью.

Виолетта резко сложила руки, словно в раздражении.

– Он дурак! – сказала она. – С какой стати ему было идти к Роджеру прошлой ночью? Что привело его туда? Это сущее безумие!

– Есть одна вполне очевидная причина, мисс Уильямс, – заметил Джайлс.

Виолетта непонимающе уставилась на него.

– Я представить не могу… – Она умолкла, веки ее затрепетали. – Понимаю, что вы имеете в виду, – сказала она. – Вряд ли вас удивит, что я так не считаю. Ничто не сможет убедить меня, что Кеннет имел какое-то отношение к смерти Роджера! Вы не можете считать…

– Нет, я так не считаю, – сказал Джайлс. – Я стараюсь установить другую причину, которая могла быть у него для этого визита. Подозреваю, это ревность.

– Не понимаю вас.

Джайлс неторопливо заговорил:

– Кеннет слышал, мисс Уильямс, как Роджер приглашал вас на ужин. Ему это явно не понравилось. Он, как я уже сказал, чрезвычайно ревнивый молодой человек, и мы знаем, что он с самого начала возмущался любым вашим проявлением дружелюбия к Роджеру. Прошлым вечером – в одиннадцатом часу – вы отказались идти на эти танцы, так ведь?

– Я не обещала ему, что пойду туда с ним, – ответила она. – Мне не нравилась эта затея, и я надеялась, что он от нее откажется.

– Так. Но вы позволяли ему думать, что все-таки, возможно, пойдете с ним, правда?

– Только чтобы предотвратить сцену… Но я не обещала.

– Во всяком случае, ваш отказ в последнюю минуту разозлил его, – заговорил Джайлс. – А я знаю, каким бывает Кеннет, когда он зол. Думаю, он довел себя до подозрения, что вы отказались от танцев ради того, чтобы провести вечер с Роджером. Может, он и пошел к Роджеру только с целью убедиться, что в его квартире вас нет.

– В жизни не слышала ничего столь оскорбительного! – чопорно заговорила Виолетта. – Я в квартире Роджера в это время? Полагаю, ему будет интересно узнать, что я весь вечер находилась дома! А если Кеннет не верит мне, можете сказать, чтобы он обратился к мисс Саммертаун, она пришла поужинать вместе со мной и оставалась до одиннадцати, после чего я пошла спать!

– Не думаю, что в уравновешенном состоянии Кеннету пришло бы в голову подозревать вас, – спокойно произнес Джайлс. – И если он пошел к Роджеру, то исключительно чтобы убедиться, что вас там нет, так ведь?

– Может, он подозревает, что я пряталась за ширмой? – ледяным тоном отчеканила Виолетта. – Слава богу, я могу предоставить свидетельницу того, что весь вечер была дома!

– Пожалуйста, не осуждайте его за то, что может оказаться моим праздным воображением, – с улыбкой заступился за Кеннета Джайлс. – У него могла быть другая причина пойти к Роджеру.

Виолетта молчала, ее красивые губы сжались в тонкую красную линию. Она сидела в кресле очень прямо, сжав одной рукой другую чуть пониже плеча. Вид у нее был враждебный, и эта враждебность искажала красоту ее застывшего, как маска, лица.

Словно очнувшись, она повернула голову и в упор посмотрела на Джайлса:

– По-вашему, я веду себя глупо? Да, я немного раздражена, но это не важно. Гораздо важнее вызволить Кеннета из этого ужасного положения. Лично я совершенно убеждена, что Роджер совершил самоубийство. Не знаю, почему вы полагаете, что это не так, но я помню слова Роджера. Тогда я не придала им никакого значения – по крайней мере достаточного, чтобы предвидеть это, – но теперь, оглядываясь назад, чувствую, что должна была догадаться. Только не знаю, что могла бы поделать, если бы догадалась. Я сказала об этом Кеннету, но он не обратил внимания.

– Это не было самоубийством, мисс Уильямс.

Виолетта нахмурилась.

– Не понимаю, как вы можете говорить это так уверенно. Почему не было?

– Вряд ли вы поймете, если объясню, – ответил он. – Дело в том, что стреляная гильза должна была находиться не там, где ее нашли. Более того, я даже представить себе не могу, что могло толкнуть Роджера на самоубийство. Он должен был знать, что никаких улик против него нет. Он был неглуп.

– Видите ли, технические подробности относительно пистолетов мне недоступны. И где же должна была находиться стреляная гильза?

– Совсем в другом месте, – ответил Джайлс. – Есть и другие подробности – мелкие, но значительные.

– Понятно. Но полицейские не смогут доказать, что убийство совершил Кеннет. Он мог оставить там свою трубку в любое время, и если Лесли держится своих показаний…

– Не будь убит Арнольд Верекер, дело могло бы выглядеть не так скверно, – заговорил Джайлс. – Но он убит, и у Кеннета нет алиби, которое можно подтвердить. Все, что он говорит, только вызывает подозрение у полицейских. Он сказал, что пришел сюда повидать вас. Но с вами не увиделся. По его словам, вас не было дома. Потом сказал, что пошел в кино. Но не знал, как назывался фильм, и проспал почти весь сеанс.

– О, я знаю, знаю! – сказала она. – Он был совершенно невыносимым.

– Так вот, – сказал Джайлс, поднимаясь, – сейчас он точно так же невыносим, мисс Уильямс. Ему доставляло удовольствие видеть, как он может морочить Ханнасайда по поводу того убийства, и он так преуспел, что это ударило ему в голову. Но сейчас его положение гораздо опаснее.

Виолетта тоже поднялась.

– Да, понимаю. Я немедленно отправлюсь в студию, поговорю с ним. Разумеется, Кеннет должен вам довериться. Я скажу ему это, и, думаю, он позвонит вам в контору.

– Спасибо, – поблагодарил Джайлс. – Надеюсь, что позвонит.

 

Глава двадцать первая

От Виолетты Джайлс поехал на Адам-стрит, где нашел отца, собиравшегося идти на обед. Мистер Чарлз Каррингтон оглядел сына, хмыкнул и сказал, что ему следует пойти с ним.

– Видит Бог, – раздраженно сказал он, – я ничего не хочу слышать об этом отвратительном деле, но, конечно, буду вынужден. Более того, твоя мать тревожится. Говорит, что Кеннет не способен на убийство. Вздор! Это он?

– Господи, надеюсь, что нет!

– О! Значит, ты так к этому относишься? Совершенно с тобой согласен. Не люблю скандалов. Где была вчера вечером эта рыжая девчонка, Тони?

– Со мной, – ответил Джайлс.

– Она была сущим чертенком! Значит, твоя мать не ошиблась… И чем вы занимались?

– Поужинали и пошли в театр, – ответил Джайлс. – И мама права. Как всегда.

Чарлз Каррингтон кашлянул и поспешно сменил тему разговора.

Джайлс пробыл на Адам-стрит недолго. В четыре часа он позвонил в Скотленд-Ярд и, удостоверясь, что суперинтендант в здании, вышел из кабинета и поехал на Уайтхолл. Весть о смерти Роджера Верекера появилась в вечерних газетах, и несколько ярких афиш анонсировали потрясающее продолжение Тайны смерти в колодках.

В Скотленд-Ярде Джайлса почти сразу же проводили в кабинет Ханнасайда, где он нашел не только суперинтенданта, но и сержанта Хемингуэя.

– Я надеялся, что вы заглянете, – сказал Ханнасайд. – Будьте добры, присаживайтесь. Я только что получил заключение о результатах вскрытия. Вы правы, мистер Каррингтон: доктор Стоун считает, что выстрел был произведен с расстояния примерно двух футов.

– Когда, по его мнению, наступила смерть? – спросил Джайлс.

Суперинтендант взглянул в заключение, отпечатанное на машинке.

– Это всегда сложный вопрос, – сказал он. – Приблизительно между десятью часами вечера и двумя часами ночи.

– Спасибо. В квартире что-нибудь обнаружено?

– Ничего полезного. Легкий след смазки на ручке двери гостиной и отпечаток пальца, принадлежащий мисс Верекер, – на гильзе.

– Значит, это был ее пистолет?

– Да. Она была здесь всего полчаса назад. – Суперинтендант слегка улыбнулся. – Выказывала величайший интерес к снятию отпечатков ее ладони.

– Могу представить.

– Вы и здесь оказались правы. – Он сделал паузу и откровенно взглянул на Джайлса. – Могу сразу вам сказать, мистер Каррингтон: другие члены той компании в Альберт-холле не подтверждают слов мисс Риверс и мистера Верекера. Собственно говоря, я собирался ехать в студию, когда вы позвонили.

Джайлс кивнул:

– Понятно. Поеду с вами, если не возражаете.

– Не возражаю, – кивнул Ханнасайд. – Да и не вправе вам помешать. Возможно, мы сэкономим время, если поедем вместе. Думаю, мистер Верекер откажется говорить со мной, пока не проконсультируется с вами, – хотя бы для того, чтобы досадить мне.

Однако Кеннет к моменту их приезда пребывал в бодром настроении и не выказал желания создавать трудности.

В студии кроме него находились Антония, Виолетта Уильямс и Лесли Риверс. Было ясно, что они собрались обсудить создавшееся положение. Не вызывало сомнений и то, что Кеннет почти не обращал внимания на их слова. Джайлс и Ханнасайд, войдя, обнаружили, что он беззаботно делает какой-то набросок на колене. Когда дверь отворилась, Кеннет мельком глянул на вошедших и сказал:

– Я так и думал. A la lanterne!

Появление суперинтенданта не вызвало у Антонии ни удивления, ни испуга, но две другие девушки слегка встревожились. Лесли бросила быстрый, испуганный взгляд на Кеннета и как будто окоченела.

Кеннет продолжал рисовать.

– Входите, будьте как дома, – пригласил он. – Не скажу, что рад вас видеть, потому что это будет неправдой.

– Мистер Верекер, мне кажется, вы не всегда так твердо держитесь правды, – сказал Ханнасайд, закрывая за собой дверь.

Кеннет улыбнулся:

– Почти всегда. Признаюсь, иногда меня заносит. Скажите самое худшее.

– Трое членов вашей вчерашней компании говорят, что вас не было в танцевальном зале около получаса, – сказал Ханнасайд, не ходя вокруг да около.

Кеннет поднял голову от наброска и, зорко прищурившись, посмотрел на Лесли Риверс.

– Лесли, у тебя красивая голова, – заметил он. – Не шевелись! Прошу прощения, мой друг-суперинтендант. Что еще?

– Получасовое отсутствие в танцзале – дело обычное, – сказала Лесли. – Иногда, суперинтендант, люди сидят во время танцев.

– Сидят в ложе, мисс Риверс. Полагаю, в Альберт-холле сидеть больше негде.

– Можно посидеть снаружи, в своей машине, – ответила она.

– Молчи, заблуждающееся дитя! – сказал Кеннет. – Проще простого выяснить, что моя машина отправлена вчера в гараж Хорнета для очистки выхлопной системы. Прав я, суперинтендант?

– Полностью, – ответил Ханнасайд. – А прав ли я, мистер Верекер, утверждая, что вы вышли из Альберт-холла через главный вход в двадцать минут одиннадцатого и вернулись почти в одиннадцать?

– Остановясь в обоих случаях обменяться несколькими словами со швейцаром, – добавил Кеннет, продолжая работу над наброском. – Чтобы он меня запомнил. Разумеется, в данное время вас беспокоит вопрос, дьявольски ли я хитер или невероятно глуп?

– Не слушайте его! – поспешно сказала Лесли. – Все это до последнего слова ерунда! Он не выходил из Альберт-холла, пока мы не ушли в пятом часу вместе.

Кеннет отшвырнул набросок в сторону.

– Моя дорогая девочка, будь добра, помолчи! Меня и так тошнит от этой запутанной истории, но неужели ты не понимаешь, что мой друг-суперинтендант в любую минуту извлечет из шляпы этого швейцара, чтобы тот меня опознал? – Он взглянул на Ханнасайда. – Ну, мой друг, извлекайте его! Я признаю, что тем вечером выходил из Альберт-холла. Из этого не следует, что я отправился в квартиру своего единокровного брата, и вы это знаете. Как говорят в американских фильмах, у вас нет ничего против меня.

– Есть, мистер Верекер, – спокойно ответил Ханнасайд.

Кеннет презрительно посмотрел на него.

– Трубка, которую я мог оставить в квартире Роджера четыре вечера назад.

– Не только трубка. Еще автоматический пистолет.

– Я бы на него не полагался, – возразил Кеннет. – По грубой прикидке, этот пистолет могли брать в руки полдесятка других людей.

– Мистер Верекер, у этого полудесятка других людей были какие-то мотивы убивать вашего единокровного брата?

– Я не пользовался доверием Роджера и не могу ничего сказать по этому вопросу, – ответил Кеннет.

Суперинтендант, нахмурясь, посмотрел на него.

– В какой шляпе вы были вчера вечером, мистер Верекер?

Кеннет улыбнулся:

– Недостойно вас, мой друг. Разве швейцар вам не сказал?

– Я спрашиваю вас.

– Не отвечай! – выкрикнула Лесли, сцепив пальцы на коленях.

– Право, Лесли, ты превращаешь себя в посмешище, – послышался спокойный, хорошо модулированный голос Виолетты. – Позволь сказать, что тебе гораздо лучше помалкивать. Ты и так уже причинила немало вреда.

Лесли покраснела и не совсем твердо ответила:

– Тебе легко давать советы. Ты не была на балу, ты здесь ни при чем! Чего тебе беспокоиться?

– Ты, наверное, забыла, что я помолвлена с Кеннетом.

Лесли умолкла, а Кеннет сказал:

– Виолетта, оставь это дитя в покое. Если она и заблуждается, то, во всяком случае, из лучших побуждений.

– О, конечно, мой дорогой, – вкрадчиво произнесла Виолетта. – Но ее попытки убедить нас, что ты был с ней весь вечер, наводят на мысль, что она хочет создать алиби для себя.

Антония вынула изо рта сигарету.

– Язва, – заметила она.

– Мистер Верекер, – вмешался Ханнасайд, – я жду, чтобы вы сказали, в какой шляпе были вчера вечером.

– В черной фетровой, – ответил Кеннет.

– Благодарю вас. Когда вы покинули Альберт-холл незадолго до половины одиннадцатого, куда отправились?

– К сожалению, – сказал Кеннет, – я вынужден отказаться отвечать на этот вопрос.

Наступила пауза. Виолетта посмотрела на Джайлса, он отошел в другой конец студии и стоял у окна, сунув руку в карман и прислонившись к стене.

– Вы понимаете, не так ли, мистер Верекер, что ваше нежелание отвечать мне может иметь весьма серьезные последствия?

– Доставайте наручники, – беспечно посоветовал Кеннет.

Джайлс задумчиво посмотрел на лицо Ханнасайда. Оно было совершенно бесстрастно, и голос его прозвучал безо всякого выражения:

– Прекрасно, мистер Верекер. Раз вы решили не отвечать, мне остается только задержать вас.

Джайлс аккуратно стряхнул пепел с сигареты. И снова ничего не сказал.

Кеннет удивленно приподнял брови.

– Я думал, вы арестуете меня, – заметил он. – Почему только задерживаете?

Суперинтендант не ответил. Антония неожиданно поднялась и сказала прерывающимся от волнения голосом:

– Господи! Джайлс, почему ты ничего не делаешь?

Всем присутствующим было понятно, как сильно она встревожена.

Джайлс ответил со своим обычным спокойствием:

– Тони, сейчас я ничего не могу сделать. Не паникуй.

– Но это невыносимо! Суперинтендант, вы совершаете нелепую ошибку! – воскликнула Лесли. – Он не убивал Роджера! Я знаю, что не убивал!

Сильно побледневшая Виолетта медленно заговорила, не сводя глаз с лица Ханнасайда:

– Само собой, ясно, что улики веские, но не слишком ли вы спешите? Кеннет – не единственный, кто мог это сделать. И должна сказать – хотя прекрасно понимаю, что это принято во внимание не будет, – я очень хотела бы знать, что делала вчера вечером Тони.

– Спасибо, но это мы опустим, – сказал Кеннет. – Тони была в городе с Джайлсом, как тебе хорошо известно.

– Не смотри на меня так, – сказала Виолетта. – Я знаю, она говорит, что была с мистером Каррингтоном, но лично я чувствую…

– Твои чувства, личные или нет, никого не интересуют. Замолчи!

Виолетта поднялась, на щеках у нее вспыхнули красные пятна.

– Не надо со мной так грубо. Я имею право говорить, что думаю, – больше, чем Лесли Риверс, позволь тебе сказать! Конечно, я привыкаю к тому, что в этом доме меня обрывают всякий раз, стоит мне открыть рот, но будь добр, Кеннет, вспомни, что я твоя невеста!

Кеннет бесстрастно посмотрел на нее, словно обнаружил необычное, но любопытное существо.

– Странно, – заметил он. – Тони всегда говорила, что тебе присуща некоторая вульгарность. Теперь я понимаю, что она имеет в виду.

– Как ты смеешь меня оскорблять? – вспыхнула Виолетта, ее губы сжались от гнева в тонкую линию.

– Если не хочешь, чтобы я тебя оскорблял, не касайся моей сестры! – сказал он с суровым блеском в глазах.

– Нет уж! Ты по-дурацки вел себя на протяжении всего этого дела, но если сам себе не поможешь, не думай, что я буду молчать! Ты крайне эгоистичен, иначе постарался бы понять мою точку зрения. Неужели ты думаешь, что я буду радоваться, видя тебя арестованным за убийство? Ты даже не думал о том, что будет со мной, если тебя осудят?

– Нет, – ответил Кеннет с кривой улыбкой. – Не думал.

– Ну а я думала! И хочу знать, действительно ли Тони была с мистером Каррингтоном до полуночи. Не говори мне, что Мергатройд видела, как он привез ее сюда. Мергатройд скажет что угодно. Собственно, я не удивлюсь, если окажется, что Тони имеет гораздо большее отношение к обоим убийствам, чем мы представляем!

– Минутку, мисс Уильямс, – сказал Джайлс. – Не забываете ли вы о моих показаниях?

– Нет, мистер Каррингтон, не забываю. Но вполне очевидно, что вы скажете и сделаете все, что угодно, для защиты Тони. Прошу прощения, если вы оскорбились, но я не могу и не буду стоять сложа руки и смотреть, как Кеннета ведут в тюрьму из-за небольшого умолчания!

Тут вмешался Ханнасайд, спросив Кеннета, готов ли он идти с ним.

– Нет, – ответил Кеннет. – Не готов. Я хочу поговорить наедине со своим кузеном.

– Пожалуйста, – согласился Ханнасайд.

– Пойдем ко мне в комнату, – сказал Кеннет Джайлсу. – Суперинтендант, не беспокойтесь, я не собираюсь убегать.

Джайлс последовал за ним из студии через небольшой коридор в его спальню. Затворив дверь, он смотрел на Кеннета, присевшего на край кровати. Вид у Кеннета был напряженный, и заговорил он слегка отрывисто:

– Говори! Ты мой адвокат. Что мне теперь делать?

– Помалкивать, – не задумываясь, ответил Джайлс. – Ты был в квартире Роджера прошлым вечером или нет?

В глазах Кеннета замерцала легкая улыбка.

– Тебе обязательно знать?

– В противном случае, Кеннет, говорю совершенно серьезно, за твое дело я не возьмусь.

Кеннет пожал плечами:

– До сих пор я не нуждался в тебе, но, похоже, ты мне понадобишься. Я был в квартире Роджера.

– В какое время?

– Именно в то, что назвал наш умный детектив.

– Кеннет, зачем ты туда отправился?

– По личному делу.

– К счастью, я могу это истолковать, – сказал Джайлс. – Ты пошел узнать, там ли Виолетта Уильямс, так ведь?

Кеннет покраснел.

– Какое у тебя живое воображение!

– Она была там?

– Нет.

– Совершенно уверен в этом?

– Да.

– В сущности, это твоя ошибка.

Кеннет рассмеялся:

– Да, черт тебя подери! Моя.

– Кеннет, почему ты думал, что она там?

– Все мой злосчастный характер, – беспечно ответил Кеннет. – Я думал, не из-за этого ли она в последнюю минуту отказалась идти со мной на бал. Вот и пошел выяснить. Ее там и в помине не было.

– Ты расстался с Роджером по-хорошему?

– Нет, какое там.

Джайлс вздохнул:

– Почему? Из-за чего вы поссорились, раз там не было Виолетты?

– Я всегда мог найти повод для ссоры с Роджером, – ответил Кеннет. – В данном случае поводом стал его совет молодому человеку относительно женитьбы. Но я его не убивал.

– Ладно, оставим это. Виолетта знает?

– О том, что я пошел туда ее искать? Конечно, знает! Неужели ты не заметил вид оскорбленной добродетели? Будь у меня хоть какая-то забота о ее чувствах или о своем достоинстве, я промолчал бы о своем постыдном поведении. Как долго мне придется сидеть в кутузке?

– Надеюсь, не дольше чем день-другой. По возможности не раздражай полицейских.

– Это искушение, – сказал Кеннет, встав и открывая дверь, – совершенно неодолимо!

Ханнасайд ждал в коридоре. При виде его у Кеннета заблестели глаза.

– Тихо! Ни слова! – сказал он. – Здесь я умолкаю и не произношу прощальной речи. Вперед, мой друг-суперинтендант!

Подталкиваемый к парадной двери под локоть упорной рукой, Ханнасайд обернулся и сказал:

– Я пришлю человека за тем, что может понадобиться мистеру Верекеру. Мистер Каррингтон, попросите мисс Верекер уложить чемодан?

– Скажи ей, пусть положит туда альбом для зарисовок и обычные принадлежности, – указал Кеннет. – Буду делать черно-белую серию полицейских. После вас… Макдуф!

Джайлс вернулся в студию. Виолетта, все еще плотно сжимавшая губы, стояла у камина, лицо ее выражало скорее раздражение, чем озабоченность. Лесли надела шляпку и как будто собиралась уходить. Антония прикуривала сигарету от окурка только что выкуренной. Когда Джайлс вошел, все повернулись к двери, но заговорила Виолетта.

– Ну? – сказала она. – Где Кеннет?

– Ушел, – бесстрастно ответил Джайлс.

– Ушел! – воскликнула Антония. – Джайлс, я так надеялась, что ты сможешь что-то придумать. Не мог бы ты вызволить его оттуда?

– Пока что нет, Тони. Не беспокойся, с ним все будет в порядке.

– Я считаю, – холодно сказала Виолетта, – что это последняя соломинка!

– Да заткнись ты, черт тебя возьми! – окрысилась Антония. – Как он мог не пойти?

Виолетта заговорила с педантичной вежливостью:

– Пожалуйста, перестань со мной браниться. Я прекрасно знаю, что Кеннет должен был идти, но не могу понять, почему он не потрудился сказать «до свидания». Это грубость, которая…

– Если ты не замолчишь, произойдет третье убийство, – сказала Лесли с ледяным спокойствием. – Ты уже сказала больше чем достаточно. Собственно, ты забыла только одно. Почему не посоветовала суперинтенданту навести справки о моих передвижениях прошлой ночью?

– Дорогая, я уверена, что суперинтендант это сделал, – мягко ответила Виолетта. – И не думаю, что убийство совершила ты. Какой мотив мог быть у тебя?

– Если на то пошло, какой мотив мог быть у Тони? Она не наследница.

– Да, пока Кеннет жив, – многозначительно согласилась Виолетта. Антония, ничуть не возмутившаяся этим замечанием, задумчиво нахмурилась.

– Ну, не знаю, – сказала она. – Нужно быть совершенно бесчувственной, чтобы совершить три убийства. И это было бы чертовски глупо, потому что я непременно бы попалась.

– Мне кажется, каждый человек среднего ума может безнаказанно совершить убийство, – презрительно сказала Виолетта. – Чего полицейские добились в этом деле? Совершенно ничего! Они понятия не имеют, кто убил Арнольда Верекера, и лучшее, что могут придумать теперь, это арестовать Кеннета. Вопиюще очевидно и вопиюще неразумно. – Она наклонилась, взяла лежавшую на кресле сумочку и стала натягивать перчатки. – Мне нет смысла оставаться. Если мистер Каррингтон не может помочь Кеннету, то я уж определенно не смогу.

На это Джайлс ничего не ответил, но когда перчатки наконец оказались натянуты, лениво подошел к двери и распахнул ее перед Виолеттой.

– Ну что ж, Тони, – сказала она, беря сумочку под мышку¸ – если я сказала что-то, чего не следовало, прошу прощения, но происходящее ужасно меня нервирует. Лесли, тебе бы тоже следовало уйти: Тони надо поговорить с кузеном.

– Конечно, – холодно ответила Лесли. – Только, пожалуйста, не жди меня. Нам не по пути.

– Как угодно, дорогая моя, – ответила Виолетта, пожав плечами. Подойдя к двери, она замешкалась, словно ей что-то вдруг пришло в голову. – Не знаю, осознал это кто-нибудь из вас, но мы упустили из виду одного человека. Где был прошлой ночью мистер Мезурье?

– На вечере встречи одноклассников, – лаконично ответила Антония.

– Правда? Но, думаю, он вполне мог уйти пораньше.

– Оставь свои бессмысленные предположения, – вздохнула Антония. – Что могло толкнуть Рудольфа на убийство Роджера?

– Не будь такой высокомерной, дорогая моя. Я могу найти весьма основательную причину. Как все мы знаем, он говорил, что хотел убить Арнольда Верекера из-за своей… мягко говоря, мелкой кражи. Так вот, если Роджер о ней узнал и собирался возбудить дело…

– У тебя мозги не в порядке, – перебила Антония. – Роджер знал и сказал Рудольфу, что предпринимать в связи с этим ничего не будет. А если не веришь мне, то я написала Роджеру письмо с благодарностью. Поищи кого-нибудь другого для своих подозрений!

Виолетта усмехнулась:

– О, все, что бы я ни сказала, не встретит одобрения в этом доме! Прекрасно это знаю! До свидания, мистер Каррингтон. Нет, пожалуйста, не провожайте меня к выходу. Я знаю дорогу.

– Конечно, она просто обязана была сказать «я знаю дорогу», – угрюмо заметила Антония, когда Джайлс, невзирая на эту просьбу, пошел с Виолеттой к парадной двери. – Сперва я собирала ее трафаретные выражения, но мне так наскучило, что бросила. Лесли, это до жути кошмарное дело.

– Знаю, – сказала Лесли. – Только не беспокойся, старушка. Я уверена, что убийства Кеннет не совершал, а суды почти никогда не выносят обвинительного приговора невиновному. Если существует хоть малейшее сомнение…

– Его приговорят к каторге, – глухо сказала Антония. – Не нужно меня успокаивать. А он предпочтет ей повешение.

Лесли потрепала ее по плечу и сдавленно произнесла:

– Не приговорят. Я… я уверена. – Когда в студию вернулся Джайлс, она сказала: – Если эта противная особа ушла, я тоже пойду. Мистер Каррингтон, вы позаботитесь о Тони, правда, постараетесь ее приободрить? Тони, дорогая, до свидания. Завтра утром я первым делом явлюсь сюда. До свидания, мистер Каррингтон.

Дверь плотно закрылась за ней. Оставшись наедине с кузеном, Антония уныло сказала:

– Не бойся, я не заплачу.

Джайлс сел рядом с ней.

– Птенчик, плакать нет причины.

Она повернула к нему бледное лицо.

– О Джайлс, я так боюсь, что, может быть, это все-таки он!

– Боишься? Хочешь пари? – спросил с улыбкой ее кузен.

Она посмотрела на него вопросительно:

– Ты думаешь, это не Кеннет?

– Почти полностью уверен, что нет, – ответил Джайлс Каррингтон.

 

Глава двадцать вторая

Это заявление не произвело желаемого эффекта. Антония тупо посмотрела на Джайлса и попыталась улыбнуться, но ей помешал стоявший в горле ком. Джайлс, увидев, что лицо у нее начинает жалобно кривиться, поспешил обнять кузину.

– Тони, дорогая, не плачь! – мягко сказал он. – Все будет хорошо.

Антония уткнулась лицом ему в плечо и дала волю расстроенным чувствам. Однако она была не из тех, кто устраивает истерику. Уняв слезы и дважды всхлипнув, она выпрямилась и смущенно сказала:

– Извини. Я уже успокоилась. Спасибо, что отнесся с пониманием.

Джайлс достал из кармана платок и заставил Антонию повернуться к себе лицом. С любовью посмотрев на нее, он сказал:

– Я не буду целовать мокрое лицо. Успокойся, ягненочек.

Антония утерла слезы, но покраснела и, заикаясь, произнесла:

– Д-джайлс, не н-насмешничай.

– Я не насмешничаю, – ответил он, снова обнял ее, на сей раз не мягко, и наградил крепким, долгим поцелуем.

Антония, неспособная произнести ни слова протеста, сделала слабую попытку оттолкнуть его, потом, поняв, что это невозможно, ухватилась обеими руками за его пиджак и прижалась к нему. Обретя возможность говорить, она сперва безотчетно выдохнула:

– О Джайлс! – А потом пробормотала: – Я не могу! Я думаю, ты не… думаю, мы никак не можем… думаю…

– Похоже, ты сама не знаешь, что думаешь, – заключил Джайлс, глядя ей в глаза и улыбаясь. – К счастью, я-то знаю, что думаю. – Он взял ее левую руку, снял с безымянного пальца кольцо, положил ей на ладонь и сжал кисть в кулак. – Тони, вечером ты вернешь его Мезурье. Понятно?

– Я все равно собиралась, – сказала Антония. – Но если ты действительно думаешь, что хочешь ж-жениться на мне, я не понимаю, как ты можешь этого хотеть.

– Я действительно так думаю, – сказал Джайлс. – Мы поженимся, как только я покончу с этим делом.

– Не знаю, как отнесется к этому дядя Чарлз, – задумчиво произнесла Антония.

– Увидишь, что хорошо, – ответил Джайлс. – Выйдешь за меня, Тони?

Она с беспокойством посмотрела на него.

– Джайлс, ты это серьезно? – Он кивнул. – Ты ведь знаешь, какой несносной я могу быть, и будет ужасно, если… если ты делаешь мне предложение в минуту слабости, и… и я приму его, а потом ты пожалеешь.

– Открою тебе тайну, – сказал он. – Я тебя люблю.

Антония внезапно прижала его ладонь к своей щеке.

– О милый Джайлс! Я только сейчас осознала это, но я влюблена в тебя уже долгие-долгие годы! – выпалила она.

И в эту неподходящую минуту в студию торопливо вошел Рудольф Мезурье.

– Я пришел, как только смог! – начал было он, но потом остановился и возмущенно воскликнул: – Вот так так! Ничего себе!

Антония, нисколько не смутившись, как обычно, сразу же перешла к сути дела. Поднялась и протянула кольцо.

– Тебя-то я и хотела видеть, – простодушно сказала она. – Джайлс говорит, что я должна тебе его вернуть. Я очень извиняюсь, Рудольф, но… но Джайлс хочет, чтобы я за него вышла. Он меня прекрасно знает, мы отлично ладим, так что… так что, думаю, я выйду за него, если ты не очень возражаешь.

Лицо Мезурье выражало скорее удивление, чем досаду, но он театрально произнес:

– Я мог бы понять. Мог бы понять, что жил в призрачном раю.

– Очень мило с твоей стороны, что ты так выразился, – сказала Антония. – Неужели ты в самом деле думал, что это рай? Мне кажется, большей частью ты думал, что это похоже на ад. Если да, я нисколько тебя не осуждаю, потому что сама так думала.

Это откровенное признание сразу заставило его умолкнуть, но через несколько секунд мучительной неловкости он с горечью пробормотал:

– Я пока что не могу этого осознать. Наверное, вскоре осознаю. У меня просто нет слов. В голове не укладывается, что все кончено.

– Ты не можешь думать, что все кончено, потому что мы не собирались пожениться, – рассудительно заметила Антония. – Полагаю, у тебя нет слов, потому что для тебя это неожиданно. Когда поймешь, ты будешь рад. Начнем с того, что у тебя в доме не будет бультерьеров – ведь они тебе никогда не нравились.

– И это все, что ты можешь мне сказать? – спросил он. – Это единственное утешение, какое можешь найти?

Джайлсу было ясно, что Мезурье эта сцена доставляет немалое удовольствие. Он встал, считая, что отвергнутый любовник заслуживает по крайней мере возможности порисоваться напоследок.

– Я извиняюсь, Мезурье, – любезно сказал он. – Но Тони совершила ошибку. Мне кажется, вам надо поговорить. Тони, я пойду, помогу Мергатройд собрать чемодан для Кеннета.

Мезурье так заинтересовался этим, что на минуту забыл о своей роли.

– Что случилось? Кеннет уезжает?

– Его нет, – сказала Антония, внезапно возвращаясь к текущим испытаниям. – Он задержан, что бы это ни означало.

– Господи! – с искренним сочувствием произнес Мезурье.

Джайлс вышел из студии и закрыл за собой дверь.

Через двадцать минут Антония присоединилась к нему в спальне Кеннета и, облегченно вздохнув, сказала, что Мезурье наконец ушел.

– Вот и отлично! – сказала Мергатройд, укладывая набитый мешочек для туалетных принадлежностей в чемодан, лежавший в изножье кровати. – Мисс Тони, если бы не эта ужасная история, я бы поздравила вас от всей души, но мне невыносимо думать о бедном мастере Кеннете, запертом в отвратительной камере, где почти наверняка нет приличной кровати! Вряд ли я смогу сосредоточиться на чем-то еще. Мистер Каррингтон, пожалуйста, не кладите эту рубашку – она только что из прачечной.

– Джайлс считает, что это сделал не Кеннет, – попыталась утешить ее Антония.

– И на том спасибо! – ответила Мергатройд. – Пусть только не говорит при мне ничего другого, вот и все. Ни он, ни кто бы то ни было. Мистер Джайлс, для этих кистей есть коробка. Оставьте их мне.

Антония взяла с кровати складную кожаную рамку для фотографий и скорчила гримасу классическим чертам лица Виолетты.

– Джайлс, с какой стати ты хочешь положить в чемодан этот снимок? – спросила она. – Кеннет же, похоже, порвал с Виолеттой. Он не захочет его видеть.

– Как знать, – ответил Джайлс. – Клади.

Дальнейшие сборы закончились быстро. Через несколько минут Джайлс запер чемодан и поставил его на пол.

– Тони, мне нужно ехать, – сказал он. – Обещай, что не будешь тревожиться.

– Постараюсь, – неуверенно сказала Антония. – Что ты собираешься делать?

– Избавить кого-то из констеблей от труда доставлять вещи Кеннету, – ответил он.

Она посмотрела на него:

– Завтра я тебя увижу?

Джайлс заколебался.

– Не знаю. Разве только поздно вечером, – ответил он. – Я буду очень занят.

– Делом Кеннета? – поспешно спросила она.

– Да, его делом. – Он прижал ее руки к груди. – Не вешай нос, птенчик. Дела вовсе не плохи.

– Ты что-то выяснил! – догадалась Антония. – Что же, Джайлс?

– Пока ничего, – ответил он. – Только надеюсь выяснить. Сейчас у меня есть только подозрение. Больше я ничего тебе не скажу, так как могу ошибиться. Но твердо говорю – не тревожься.

– Ладно, – сказала она. – Раз ты так говоришь, не буду.

Джайлс Каррингтон вышел из студии в начале седьмого. Первым делом он доставил чемодан, а потом, взглянув на часы, поехал в Темпл и переоделся в вечерний костюм. Дальнейшие его действия вряд ли убедили бы Антонию в том, что он старается помочь ее брату. Джайлс посетил три коктейль-бара, четыре отеля, один ночной клуб и два танцевальных зала. Во всех этих заведениях он заказывал что-нибудь выпить и завязывал с метрдотелями, помощниками официантов, швейцарами и посыльными разговоры, которые эти люди находили по меньшей мере выгодными. Домой он приехал уже за полночь, принял две таблетки аспирина в надежде унять неизбежную головную боль и с облегчением лег в постель.

Утром, когда слуга принес ему поднос с ранним чаем, Джайлс с трудом проснулся и сказал:

– О господи! Не надо чая. Что-нибудь из твоих средств от похмелья. И налей мне ванну.

– Хорошо, сэр, – сказал слуга, сочтя странным, что мистер Каррингтон ударился в загул, когда у его родных столько неприятностей.

Ванна, а затем превосходная выпивка более или менее привели Джайлса в порядок. Он даже сумел побриться, а потом смог, весьма скромно, правда, позавтракать. Потягивая крепкий кофе, он велел слуге позвонить в Скотленд-Ярд и спросить суперинтенданта Ханнасайда.

Однако Ханнасайда на месте не было, и ответ на вопрос относительно сержанта Хемингуэя тоже оказался отрицательным. Голос на другом конце провода был вежливым, но результатов это не дало. Чуть подумав, Джайлс поблагодарил неизвестного, сказал, что это не важно, и повесил трубку. Затем он позвонил в свою контору, и слуга, незаметно таившийся на заднем плане, с любопытством услышал, как хозяин велит передать мистеру Карринтону, что у мистера Джайлса Каррингтона важное дело за пределами города и сегодня его не будет в конторе. Это было странное начало. Мистер Джайлс Каррингтон явно вел какую-то непонятную игру.

В половине шестого вечера Джайлс зашел в Скотленд-Ярд и еще раз спросил суперинтенданта Ханнасайда. На сей раз ему повезло больше – суперинтендант вернулся около получаса назад. Сейчас он находится у помощника комиссара, но, может быть, мистер Каррингтон подождет? Мистер Каррингтон кивнул, сел и ждал двадцать минут. После этого его проводили к кабинету Ханнасайда, где тот стоял с пачкой бумаг в руках возле письменного стола.

Ханнасайд поднял голову:

– Добрый вечер, мистер Каррингтон. Извините, меня не было утром, когда вы звонили. Выдался очень напряженный день. – Он посмотрел на Джайлса попристальнее и сказал: – Присаживайтесь. Похоже, день у вас тоже был напряженный.

– Да, – сказал Джайлс, опускаясь в кресло. – И еще более напряженная ночь. Я хочу узнать, нашли ваши люди что-нибудь, возможно, имеющее отношение к этому делу, когда обыскивали вчера квартиру Роджера Верекера?

Ханнасайд покачал головой:

– Нет. Ничего. Поэтому вы и звонили сегодня утром?

– Отчасти поэтому, отчасти с целью сообщить, что я делал. – Джайлс беспокойно поерзал в кресле и нахмурился. – Кстати, я хочу видеть того ночного швейцара. Жаль, что, когда обыскивали квартиру, меня там не было.

Ханнасайд посмотрел на него с легкой усмешкой:

– Мой дорогой мистер Каррингтон, там ничего не было, кроме того, что мы видели.

– Вы о трубке Кеннета? Дело не в ней! Кеннет не имеет отношения ни к одному из убийств. Я хотел воссоздать вместе с вами картину убийства Арнольда Верекера, но, поскольку не смог вас найти, решил заняться этим сам, вместо того чтобы бездельничать бог весть как долго.

Ханнасайд удивленно поглядел на него, потом отодвинул от стола кресло и сел.

– Простите, мистер Каррингтон, но вы пили или просто шутите со мной?

Джайлс устало улыбнулся.

– Честно говоря, пил, – ответил он. – Не только что, но вчера вечером, начиная с семи часов. Видите ли, мне требовалось быть очень тактичным, занимаясь делом, которое могло оказаться бессмысленным и скандальным.

– Мистер Каррингтон, что вы узнали? – спросил Ханнасайд.

– Надеюсь, узнал, кто убил Арнольда Верекера.

– Арнольда Верекера? – воскликнул Ханнасайд.

– И Роджера. Но если в квартире не оказалось никакой улики…

Ханнасайд глубоко вздохнул.

– Мистер Каррингтон, вы видели все, что там было, – терпеливо заговорил он. – Видели трубку, пистолет, недописанное письмо в папке, стакан, где было виски с содовой, и письмо от… нет, теперь я вспоминаю, что вы его не видели. Хемингуэй нашел его после вашего ухода. Однако, насколько я понимаю, оно не имеет никакого отношения к делу. Это было всего лишь письмо от мисс Верекер с благодарностью единокровному брату за…

Он умолк, потому что опущенные веки Джайлса Каррингтона внезапно поднялись.

– Письмо от мисс Верекер… – повторил Джайлс. – Письмо… где его нашли?

– Оно валялось скомканным за ящиком для угля. Наверное, Роджер Верекер хотел бросить его в топку камина, но промахнулся. По-вашему…

– Где был конверт? – перебил его Джайлс.

– Конверта мы не нашли. Очевидно, Верекер бросил его удачнее. Перестаньте говорить загадками и скажите, к чему вы клоните.

– Скажу, – заговорил Джайлс. – Но при мысли, что будь я там, когда вы обыскивали квартиру, мы с вами не провели бы мучительных суток, побуждая недоумков опознать лицо… Однако я рад, что нашел связь между обоими делами. Меня раздражала невозможность представить вам все факты. – Увидев в глазах Ханнасайда тлеющие огоньки, он улыбнулся и примирительно сказал: – Ладно, ладно. Виолетта Уильямс.

Ханнасайд захлопал глазами.

– Виолетта Уильямс? – перепросил он. – Вы всерьез говорите мне, что она убила Роджера Верекера?

– И Арнольда Верекера, – сказал Джайлс.

– Она не была знакома с Арнольдом!

– Была, – возразил Джайлс. – Это та красивая брюнетка, которую вы не смогли выследить.

Ханнасайд вертел в пальцах карандаш, но тут положил его и слегка выпрямился в кресле.

– Вы в этом уверены? – спросил он, пристально глядя на Джайлса.

– Я отыскал двух официантов, одного швейцара и руководителя танцевального оркестра, которые опознали ее по фотографии, – ответил Джайлс. – Один из официантов сказал, что несколько раз видел ее с Арнольдом Верекером, который был постоянным посетителем этого ресторана. Швейцар тоже сказал, что видел ее с Арнольдом. Руководитель оркестра не знал Арнольда по имени, но узнал на фотографии. Собственно, он сразу же сказал, что этот человек был в тот вечер с самой заметной женщиной в зале. Этот музыкант умный парень – я записал для вас его адрес и фамилию. Он не только опознал обоих по фотографиям, но и смог назвать дату, когда видел оригиналы. Данное заведение, мой дорогой Ватсон, называется «Рингли холт». Это, как, может быть, вы знаете, очень популярный придорожный ресторан примерно в двадцати милях к востоку от Хенборо. И дата эта (она запечатлелась в памяти моего наблюдательного друга потому, что в тот день пианист растянул запястье и его пришлось заменить) – семнадцатое июня.

– Боже… милосердный! – очень медленно произнес Ханнасайд. – Но… она не попадала под подозрение!

– Да, – кивнул Джайлс. – И не попала бы, если бы не совершила второе убийство. Она говорила, что ни разу не видела Арнольда. То же самое говорили мои кузен и кузина, и никто не разоблачил этого заблуждения. Более того, никто бы этого не сделал. Видите ли, никто из моих свидетелей не знал ни ее имени, ни фамилии.

– Но, – Ханнасайд пытался разобраться в новых фактах, – как она с ним познакомилась? И почему потом держала это знакомство в таком секрете? Полагаете, она решила познакомиться с ним, намереваясь убить его? Это почти невероятно.

– Нет, я так не думаю. Насколько я ее знаю, мне кажется, она начала с намерения заставить Арнольда жениться на ней. Но когда дело доходило до брака, Арнольд бывал очень недоверчивым. Его ни за что не поймала бы в сети девушка ее типа. Я не сомневаюсь, что она быстро это поняла. Мисс Уильямс хотя и не умна, но проницательна. И тут она решила от него избавиться.

– Что же заставило вас заподозрить мисс Уильямс?

Джайлс задумался:

– Трудно сказать. Впервые пришло на ум, когда был убит Роджер, но сначала это показалось невероятным. Потом я нашел повод заглянуть к ней и заметил – возможно, у меня уже зародилось подозрение, – что она слишком уж старается убедить меня, что на тот вечер у нее есть алиби. Разумеется, это могло быть плодом моего воображения, но его оказалось достаточно, чтобы побудить меня припомнить все, что я о ней знал, сложить воспоминания и получить результат. Во-первых, я знал, что она охотница за деньгами. Мои кузен и кузина постоянно указывали ей на это. И я сам видел, как она очень решительно расставляла сети на Роджера. Она больше всего думает о деньгах, это всегда было очевидно. Во-вторых, я услышал от Кеннета (кажется, вы тоже присутствовали), что она тщательно штудирует всякую детективную литературу. Само по себе это ничего не значит, но в связи со всем остальным, на мой взгляд, значит очень многое. В-третьих, Кеннет пошел к ней в тот вечер, когда был убит Арнольд, – и ее не оказалось дома. – Джайлс сделал паузу. – Такие мелочи сами по себе почти ничего не значат. Как и тот факт, что она явно не была влюблена в Кеннета. Я представить не мог, зачем она заключила с ним помолвку. Еще я вспомнил, как мисс Верекер беззаботно обронила в разговоре, что у Виолетты всегда была манера знакомиться в гостиных отелей с богатыми мужчинами, и все такое прочее. Затем следует смерть Роджера. Вы, конечно, не знали этого – откуда? – но она в тот вечер совершила поступок, который кажется мне глупым и несвойственным ей. В последнюю минуту она сказала Кеннету Верекеру, что не пойдет с ним на бал. И так его разозлила, что он тут же позвонил мисс Риверс и пригласил ее пойти с ним вместо Виолетты. Тогда я лишь удивился, что Виолетта обходится с ним так неуклюже: по ее словам, им обоим было бы неприлично появляться на таком вечере. Теперь думаю, она сделала это нарочно, чтобы заставить Кеннета пойти на бал и таким образом создать себе алиби. Она хотела, чтобы смерть Роджера выглядела самоубийством, и потом утверждала, что Роджер пребывал в нервозном состоянии из-за полицейских. На мой взгляд, это один из самых подозрительных ее поступков. Первое убийство было превосходно спланировано и оказалось таким удачным, что это ударило ей в голову. Знаете, она тщеславная особа и решила, что если ей удалось один раз одурачить людей, то и дальше можно будет дурачить их сколько угодно.

Ханнасайд кивнул:

– Так решают очень часто.

– Да. Так вот, она была уверена, что сумеет убедительно инсценировать самоубийство, однако на всякий случай постаралась создать себе алиби. Собственно, это было вовсе не алиби, но могло бы сработать, если бы она не совершила роковой ошибки…

– Как-то связанной с этим загадочным письмом, – подхватил Ханнасайд.

– Именно. Знаете, мисс Верекер при мне дала Виолетте Уильямс письмо, чтобы опустить в почтовый ящик. Дала его тем вечером, когда погиб Роджер – после семи часов. – Джайлс сделал паузу и посмотрел на Ханнасайда. – Разумеется, это означает, что, пропустив выемку писем в половине седьмого, оно попадет в следующую – точного времени я не знаю, но, думаю, не раньше половины девятого, возможно, позднее. Я с большим уважением отношусь к почтовому ведомству, но не могу поверить, что письмо, опущенное в это время в почтовый ящик, может быть доставлено адресату в тот же вечер. Виолетта Уильямс, должно быть, использовала это письмо как повод прийти к Роджеру в такой поздний час.

– Какой час? – спросил Ханнасайд. – Вы можете уточнить?

– Где-то после одиннадцати, – когда девушка, которую она пригласила провести с ней вечер, ушла, – и, разумеется, до двенадцати, когда, как она знала, парадная дверь будет заперта.

– Да, понимаю. Совпадает с приходом женщины, которая могла быть горничной миссис Делафорд, и отрывистым звуком, который мистер Маскетт принял за автомобильный выхлоп. А не могла она отнести письмо до прихода своей гостьи?

– Думаю, нет. Виолетта сказала мне, что гостья пришла к ней на ужин, и, полагаю, вы установите, что она говорила правду. У нее не было бы времени.

Наступило продолжительное молчание. Потом Ханнасайд печально сказал:

– Если все это окажется правдой, вы поставите меня в довольно глупое положение… мистер Холмс.

– Ничего подобного, – ответил Джайлс. – Я додумался до этого только потому, что у меня очень теплые отношения с кузеном и кузиной, благодаря этому я имел возможность вблизи наблюдать за каждым ходом в этой игре, а вы делать этого не могли.

– Мне бы следовало об этом подумать, – сказал Ханнасайд. – Если бы не создалось такого твердого впечатления, что она не знала Арнольда Верекера, я должен был бы подумать об этом. Только у нее еще существовал мотив.

Джайлс засмеялся:

– Право, не думаю, что вам нужно винить себя! Мой юный кузен создавал против себя такое компрометирующее дело, что не позволял вам искать помимо него какого-то невероятного подозреваемого. И все-таки вы не были уверены, что это дело рук Кеннета, так ведь?

– Нет, – признался Ханнасайд, – не был. Во-первых, мне всегда казалось, что он развлекается за мой счет, во-вторых… если он убил Арнольда Верекера, почему колодки?

– Вы отвергли свою изначальную версию о розыгрыше? Да, именно это убедило меня, что убийство совершил не Кеннет, а скорее всего женщина. Чем больше я об этом думал, тем больше убеждался, что колодки играют в этом деле важную роль. Тот, кто заколол Арнольда, хотел поставить жертву в беспомощное положение – на тот случай, если не убьет его первым ударом. Это указывало на женщину. Входили колодки в изначальный план или нет, думаю, мы никогда не узнаем. Я склонен думать, что нет. Может быть, колесо у Арнольда спустило в деревне, и у Виолетты возникла мысль воспользоваться колодками, пока он его менял. Или, может – поскольку ночь была лунной, – она увидела их, когда они ехали через Эшли-Грин, и попросила его остановить машину. Должно быть, ей пришло в голову, что безопаснее будет убить его там, чем в коттедже.

Ханнасайд молчал несколько секунд. Потом заговорил:

– Ну и дело! Простите, мистер Каррингтон, что не принял всерьез ваши дилетантские усилия. Вам бы служить в уголовном розыске. Кстати, этот пистолет был недавно смазан. Следы масла должны были остаться на перчатках Виолетты Уильямс или в ее сумочке, где, полагаю, она его носила. Какой глупостью было воспользоваться пистолетом мисс Верекер! Подозрения неизбежно бы пали на юного Верекера.

– Да, но она считала, что у него надежное алиби, – напомнил Джайлс. – И не думаю, что ей удалось найти другой пистолет. Она отнюдь не умная женщина. Согласен с вами, она хорошо спланировала первое убийство, но убить Арнольда и не оставить следов было очень просто. Когда дошло до инсценировки самоубийства, это оказалось гораздо труднее. В первом случае не требовалось уничтожать улики, их не существовало, во втором их было несколько.

– Зверски жестокая молодая женщина! – резко произнес Ханнасайд. – А теперь, мистер Каррингтон, если назовете мне адреса и фамилии ваших свидетелей…

– Да, конечно, – ответил Джайлс, подавив зевок. – А потом, может быть, освободите моего клиента.

– Мне жаль парня. На него это скверно подействует, – серьезно сказал Ханнасайд.

– Думаю, он оправится, – ответил Джайлс. – Меня не удивит, если, после того как он придет в себя от шока, они с Лесли Риверс вступят в брак.

– Надеюсь, – сказал Ханнасайд, искоса поглядывая на Джайлса. – А мисс Верекер собирается выйти за Мезурье… скоро?

Джайлс улыбнулся:

– Нет, этого не будет. Мисс Верекер заключила новую помолвку – в третий и последний раз.

Ханнасайд потянулся через стол и пожал Джайлсу Каррингтону руку.

– Замечательно! – сказал он. – Тысяча поздравлений! Да, входи, сержант. Пока мы шли по ложному следу, мистер Каррингтон решил за нас нашу задачу. Нам придется все же освободить мистера Верекера!

– Освободить? – переспросил Хемингуэй. – Это будет не так просто. Когда я последний раз видел его, он спрашивал, во что ему обойдутся стол и кров, пока он не завершит серию самых потрясающих картин, какие мы только видели. Он называет эти картины «Портреты полицейских». Лично я называю их карикатурами. Сэр, мы собираемся произвести арест?

– Да, благодаря мистеру Каррингтону. Будь добр, запиши адреса, которые он продиктует.

Сержант достал блокнот, раскрыл его, послюнил кончик карандаша и выжидающе посмотрел на Джайлса.

Ссылки

[1]   О мертвых ничего, кроме хорошего ( лат .). – Здесь и далее примеч. пер.

[2]   лишней ( фр .).

[3]   Каждый сам за себя ( фр .).

[4]   до тошноты ( лат .).

[5]   Преступление по страсти ( фр .).

[6]   «На фонарь (аристократов)» ( фр .) – цитата из популярной песни Великой французской революции «Все будет хорошо».