Следующий день не относился к разряду самых счастливых в жизни мистера Фенкота. Леди Денвилл устроила пикник ради увеселения Кресси, Эмброуза, молодых Тэтчемов, старшей дочери викария и самого Кита. Мероприятие это, и без того не блещущее весельем, было испорчено письмом от лорда Брамби.

Послание адресовалось Эвелину, и его содержание отнюдь не вселяло надежд на скорое разрешение проблемы. Это лишило Кита сна на бóльшую часть ночи. Тон послания был вполне дружелюбным, однако сердце Фенкота упало. Лорд Брамби читал треклятую заметку в «Морнинг пост» и, хотя безжалостно выразился насчет неуместности подобных инсинуаций, тем не менее был доволен тем обстоятельством, что дела его племянника продвигаются в нужном направлении. От своего старинного приятеля Стейвли он получил весьма лестный отчет об отличном впечатлении, которое Эвелин произвел на Маунт-стрит. Лорд Стейвли выражал уверенность в том, что первое благоприятное впечатление только укрепится во время пребывания мисс Стейвли в Рейвенхерсте. Возможно, его поздравления преждевременны, писал дядя, однако он уверен, что все будет хорошо. Его дорогой Денвилл, который, без сомнения, обладает даром быть весьма обходительным, если пожелает (эту фразу дядюшка подчеркнул), сумеет покорить сердце леди, которая уже проявила к нему благоволение.

Прочитав такие слова, Кит усмехнулся, однако следующая страница, вполне приемлемая, если бы дядя писал ее при иных обстоятельствах, ввергла Кита в еще большее уныние. Лорд Брамби всячески восхвалял мисс Стейвли. По мнению дядюшки, лучшей невесты для Эвелина быть не могло. Ее приданое, по мнению лорда, было хотя и не большим, но вполне достаточным. Родословная девушки безупречна. Из всего увиденного и услышанного лордом Брамби выходило, что мисс Стейвли весьма достойна будущего положения в обществе. Его светлость осторожно предсказывал своему племяннику тихое семейное счастье, не нарушаемое теми грехами молодости, за которые он в прошлом порицал Эвелина.

Письмо заканчивалось небольшим абзацем, который при иных обстоятельствах вселил бы нешуточный оптимизм в душу мистера Фенкота: «Не могу не уведомить вас, дорогой Денвилл, что получил от Стюарта весьма высокий отзыв о вашем брате. Сей джентльмен говорит о нем в столь хвалебных выражениях, которые, уверен, доставят и вам несказанное удовольствие».

Прочтя эти строки, мистер Фенкот погрузился в еще более унылое расположение духа и отложил письмо дяди, а после отправился проверять, все ли готово к увеселительной поездке в Эшдаунский лес.

Все с самого начала пошло из рук вон плохо. Не обошлось и без ливня, полностью испортившего запланированные на природе развлечения. К немалой досаде Кита, дочь викария не умела ездить верхом. Девушку усадили в ландо рядом с корзинами, наполненными провизией. Мисс Стейвли, весьма сведущая в устроении пикников, спасла ситуацию. Сей акт самоотречения, узнай о нем лорд Брамби, упрочил бы и без того высокое мнение о нравственных качествах Кресси, однако сам мистер Фенкот петь ей энкомии не собирался.

Ужин, последовавший вскоре после возвращения их с увеселительной поездки, окончательно измучил Кита, и он лег спать в состоянии полнейшего упадка сил. Следуя заслуживающему всяческих похвал стремлению сделать визит вдовствующей леди Стейвли в Рейвенхерст как можно более приятным, леди Денвилл пригласила лорда и леди Дерсингхем. О них она отозвалась как о старомодной, несколько чудаковатой супружеской паре одного круга с леди Стейвли. На поверку их приглашение оказалось не такой уж блестящей идеей. Сэр Бонами, как только узнал о приглашении супружеской четы Дерсингхемов, тотчас же выразил свои живейшие сомнения.

– Мария Дерсингхем! – воскликнул жизнерадостный гедонист, округляя от удивления глаза. – Только не это, дорогая! Вы, наверное, шутите! Они уже лет двенадцать, не меньше, пребывают в ссоре.

Справедливость его слов подтвердилась минут через пять после приезда Дерсингхемов. Ничто не могло сравниться в медоточивости с приветствиями, которыми две пожилые леди из высшего света обменялись при встрече, и ничто не могло привести гостей в большее содрогание, чем реплики, которыми старушки обменивались в течение всего вечера. Лишь миссис Клифф оставалась глуха к происходящему, ибо пребывала в твердой уверенности, что ее единственный отпрыск скоро умрет от воспаления легких, которое подхватил в Эшдаунском лесу, попав под ливень. Удовольствие от происходящего получали исключительно две пожилые леди, проявляя нездоровое увлечение словесной дуэлью и приходя в сильное волнение после каждой особенно удачной колкости.

Кит, находясь в состоянии, близком к прострации, как он сообщил Кресси, улучив момент, когда их никто не мог подслушать, ушел спать вскоре после одиннадцати часов. Он слишком устал, чтобы ломать голову над стоящими перед ними неразрешимыми проблемами. Как только Фимбер задернул полог на четырех столбиках вокруг его огромной кровати и вышел из спальни, молодой человек тотчас же погрузился в сон.

Часом позже Кита выдернули из глубокого сна. Чья-то рука, схватив Фенкота за плечо, судорожно трясла его.

– Проснись, Кестер! Проснись!

Только один человек на свете называл его этим прозвищем.

Еще до конца не очнувшись, Кит вымолвил:

– Эвелин…

– Проснись, простофиля!

Кит приоткрыл глаза и в мерцающем свете свечи увидел перед собой смеющееся лицо брата. Несколько секунд он лежал глядя на Эвелина, а затем, слабо улыбнувшись, протянул в его сторону руку.

– Я знал, что ты не из тех, кто легко расстается с жизнью, – чуть хрипловато произнес Кит. Он крепко сжал пальцы на левой руке брата.

– Я и не сомневался, что знаешь, – произнес Эвелин. – Что привело тебя домой? Ты почувствовал, что я чуть не отправился в мир иной?

– Да, я ощутил, что ты в беде.

Рукопожатие стало крепче.

– Я надеялся, ты не особо встревожишься… Кестер! Очень рад тебя видеть!

– Я тоже, – произнес Кит, и его сонное лицо растянулось в широкой улыбке. – Черт тебя побери за все!

– Я бы тебе сообщил, если бы не потерял сознание… – виновато принялся оправдываться Эвелин.

Стряхнув с себя остатки сна, Кит обратил внимание на определенную неуклюжесть в рукопожатии брата. Только сейчас он осознал, что держит левую руку Эвелина, а правая висит на перевязи.

– Значит, все же несчастный случай, – заключил Кит. – Руку сломал?

– Нет, однако повредил себе плечо и сломал пару ребер. Ничего страшного.

– Как это произошло?

– Слишком быстро ехал, и на повороте фаэтон перевернулся.

– Лихач, – приподнимаясь в постели, произнес Кит. Потом он отпустил руку Эвелина, зевнул, потянулся, скинул ночной колпак, почесал затылок, а затем, явно окончательно проснувшись, сказал: – Так-то лучше.

Кит свесил ноги с кровати. Эвелин, зажигая свечи, которыми леди Денвилл, не скупясь, уставила спальни в доме, заметил:

– Вечер, похоже, выдался у вас шумным. Мне минут пять понадобилось, чтобы разбудить тебя.

– Если бы ты знал, что за вечерок у меня сегодня был, если бы только имел представление, через что мне довелось пройти ради того, чтобы выручить тебя, негодник ты эдакий, ты бы не рисковал меня сердить, – сказал Кит, натягивая элегантный домашний халат. – Когда я думаю, в какую неразбериху я по твоей вине попал и что вынес ради этого сумасшедшего, по которому веревка плачет…

– Если на то пошло, – возмутился Эвелин, – то в этой неразберихе я не виноват. Я никого ни к чему не принуждал. Более того, я на тебе заметил мой новый халат, а это как-никак воровство.

– Ну, ежели это тебя столь сильно волнует, то единственное из твоего, что я не ношу, – сапоги, – ответил Кит. Отпуская замечания подобного рода, он завязал пояс халата, сунул ноги в марокканские шлепанцы без задников, подошел к брату, схватил его за левое здоровое плечо и повернул к свету, исходящему от свечей, что стояли в подсвечнике на туалетном столике. – Дай мне посмотреть на тебя, – довольно грубо промолвил Кит. Его глаза внимательно изучали лицо брата. – Ты попал в историю? Все еще не пришел в норму? Полагаю, дело не в сломанных костях… Эй! Быть может, расскажешь, что тебя беспокоит?

Брат снял руку Кита со своего плеча и сказал, криво улыбаясь:

– Это тебя не касается, Кестер. Мама тебе говорила?

– Конечно говорила. А с какой стати это меня не касается? И…

– Как она? – перебил его Эвелин.

– Такая, как всегда.

– Благослови ее Господь! По крайней мере, как я понял, она обо мне не волнуется.

– Она не волнуется, так как я убедил ее в том, что ты жив. Но когда я приехал в Лондон, маменька была в совершеннейшем расстройстве чувств, – с суровыми нотками в голосе произнес Кит.

Насмешливо приподняв брови, Эвелин ответил:

– Да неужели? Что-то новенькое. Как я понимаю, это вследствие неопределенности. Полагаю, слишком сильно сказано, Кестер. Не помню, чтобы маменька пребывала в тревоге более десяти минут подряд.

– Оно-то так, – признал Кит, – однако эта была из ряда вон выходящая ситуация. Какого черта ты не уведомил маму?

– Не смог. Несколько дней я провалялся без сознания. Когда же очнулся, то был не в том состоянии, чтобы думать о письмах. Если бы у тебя когда-нибудь случилось сотрясение мозга, ты бы знал, что я тогда чувствовал.

– Вот, значит, как. Садись. Нам не помешает немного бренди. Я пойду и принесу графин.

– Я уже прихватил с собой графинчик и пару стаканов, – сказал Эвелин, кивнув в сторону комода, стоящего у стены. – Вижу, ты такой же, как в старые добрые времена. Теперь все в порядке?

– Да, за исключением того чертова положения, в котором мы оказались, – промолвил Кит, щедро наливая в стаканы две порции отменного бренди. Он протянул Эвелину один из стаканов и присел на кушетке напротив стула, на котором сидел брат. – Откуда ты появился? И чего тайком пробрался в дом?

– Пинни до сих пор владеет ключом от детского крыла. Она дала мне его. Я вышел из ее домика, как только стало безопасно. Приехал, когда стемнело. Никто меня не видел.

– Откуда приехал? – требовательным тоном поинтересовался Кит.

Эвелин наклонил стакан, играя бликами света, отражающимися в стекле.

– Из Вудленд-Хауз. Ты не знаешь это местечко. Дом стоит в нескольких милях к югу от Кроуборо. Принадлежит мистеру и миссис Аскхем.

– Кроуборо? – переспросил Кит. – Хочешь сказать, что все это время ты находился в десяти милях от Рейвенхерста?

Эвелин кивнул и бросил на брата взгляд исподлобья, причем в его глазах чувство вины соседствовало с озорством.

– Да, но я же говорил, что сильно ударился головой.

– Наслышан, – мрачно произнес Кит. – А сегодня утром ты спрыгнул с кровати и отправился домой, такой же жизнерадостный, как всегда. С каких пор ты стал лукавить со мной, Эв?

– Нет, я с тобой не лукавлю! Просто это длинная история и я не знаю, с чего начинать…

– Ладно, начни с того, как из всех захолустий ты выбрал Кроуборо.

– Я не в Кроуборо направлялся, а в Нетворт. Помнишь, Кестер, ту деревню неподалеку от Натли, где живет Джон-кучер со своей замужней дочерью, после того как наш батенька отправил его на покой? Когда я был здесь, Гудли сказал мне, что старик становится все слабее и часто спрашивает о нас… Ну, короче, я отправился повидать бедолагу. Господи, Кестер! Помнишь, он оставлял одну из карет посреди двора, сажал нас на козлы и учил пользоваться кнутом?

– Конечно помню, но от Челлоу ты отделался явно не ради того, чтобы поехать повидаться со стариком Джоном.

– Без сомнений! Это просто было по пути. Я направлялся в Танбридж-Уэллс, полагал, что от Акфилда легко смогу свернуть на почтовый тракт…

– Клара? – перебил его Кит.

– Да, верно, однако откуда, разрази меня гром, тебе стало известно? Если насплетничал Челлоу, то, клянусь, он у меня долго не задержится. То, как он и Фимбер кудахчут надо мной, словно две наседки над цыпленком, и так сводит меня с ума.

– Понимаю, но о Кларе я узнал не от него. Кучер знает, что у тебя в Танбридж-Уэллсе есть райская птичка, однако кто она и как ее зовут… увы! Впрочем, так даже лучше. Представляю, как бы он огорчился, узнав, что девица слегла в постель из-за разбитого сердца.

Эвелин расхохотался.

– Клара! Хотел бы я на это посмотреть! Она и слезинки не прольет ни надо мной, ни над кем-либо другим.

– Как раз наоборот! Девушка не прекращает лить горькие слезы с момента твоего невероятного вероломства. Сначала она впала в истерику, а затем…

– Перестань пичкать меня ерундой. Мне несподручно смеяться – еще больно будет. Клара – одна из самых веселых и жизнерадостных райских птичек из всех, кого я знаю. Она ежеминутно прыскает от смеха и глубоко безразлично относится ко всем, помимо собственной персоны. Что же до разбитого сердца, то готов поставить на кон сколько угодно – девочка уже нашла того, кто заполнит пустоту ее сердца. Я даже, по-моему, знаю его имя. Кто наговорил тебе всю эту чепуху?

– Ее любящая родительница… И за эту встречу должен тебя сердечно поблагодарить, братец!

– Что? – Эвелин опрометчиво дернулся, а потом скривился от боли. – Ты хочешь сказать, что эта старая авантюристка, из которой уже песок сыплется, примчалась сюда разыскивать меня? Кестер! Надеюсь, ты не дал себя в обиду?

– Только оплатил дорожные расходы.

– Ладно. И слава богу! Господи! Если Клара об этом узнает, она ей все патлы вырвет. Я с той каргой виделся лишь разок, и одного раза, думаю, предостаточно.

– С меня тоже довольно, – согласился с ним Кит.

– Бедолага, – с состраданием в голосе произнес Эвелин, хотя в его глазах плясали чертики. – Предполагаю, у тебя выдался весьма неприятный разговор с ней. Я бы не пожалел полтысячи фунтов за то, чтобы только присутствовать при этом. Она не забыла просветить тебя о временах своей славы?

– А как же! Кстати, кто был тем маркизом, который содержал ее на широкую ногу?

– Не знаю. Судя по тому, что я от нее услышал, это может быть буквально любой… маркиз. Тебе трудно поверить, что в прошлом она слыла птицей высокого полета? Не сомневайся: так оно и было. Старина Фликстон рассказал мне, что в молодости она являлась первостатейной куртизанкой. Характер вспыльчивый, но такая же хохотушка, как и Клара. Ее погубила бутылка. Сейчас она на мели, хотя, по словам Клары, на покой ушла вполне обеспеченной женщиной. Клара не живет с матерью, однако заботится о ней… Я направлялся в Танбридж-Уэллс, но так и не доехал туда. Я кое-чем обязан Кларе за то приятное время, которое мы провели вместе. Теперь всему пришел конец. Полагаю, малышка и сама догадывается, но мне хотелось попрощаться с ней… – Из груди Эвелина вырвался смешок. – Что за веселая белочка! Лучше и не пожелаешь! Она мне писала, чтобы в случае моей кончины я послал ей уведомление, и тогда она по всем правилам облачится в траур… – Допив остатки бренди, Эвелин поставил пустой стакан на пол возле стула, на котором сидел. – О чем это я, черт побери? Ты меня Кларой совсем с толку сбил.

– Ты свернул к Нетворту, чтобы навестить кучера Джона.

– Ага. Я правил твердой, как мне казалось рукой, а затем свернул у Паудгейта на дорогу, ведущую к почтовому тракту. Как раз там я и перевернулся, не доехав до Паудгейта, ярдах в пятидесяти от Вудленд-Хауз. Миссис Аскхем как раз выходила за ворота. Она была свидетельницей несчастного случая и велела занести меня в дом, где я и находился все это время. – Бросив на брата преисполненный доброты взгляд, Эвелин продолжил: – Они не смогли бы сделать для меня больше, даже если бы я был одним из их сыновей, Кестер. Не могу выразить словами, насколько добры и приветливы эти люди. Тогда я не знал, но потом… Мистер Аскхем сам поехал верхом за врачом. Он приказал завести моих серых к себе на конюшню, и за ними ухаживали самым тщательным образом. Слава богу, ноги я не переломал… И без шрамов обошлось, спасибо мистеру Аскхему!

– Ладно, хорошо то, что хорошо кончается… Однако почему он не сообщил о несчастном случае в Рейвенхерст? Твой спаситель должен был понимать, как мы все тут тревожимся.

– Оно, конечно, так, однако мистер Аскхем не ведал, с кем имеет дело. Я потерял сознание. Миссис Аскхем пребывала в сильнейшей тревоге, представляя, что она испытывала бы, окажись на моем месте ее Джеффри или Филипп. Это старшие сыновья в семье. С Джеффри я не виделся. Знаю лишь то, что он пастор. А вот Филиппа повидать довелось. Добрый малый. Он сейчас учится в Кембридже. А еще есть Нед. Пока он получает образование в Регби и грезит о карьере военного. А в детской…

– Однако мне никак не приходит на ум, почему эти замечательные люди не удосужились заглянуть в твою коробку для визитных карточек, – самым безжалостным образом прервал поток восторженной словоохотливости брата Кит. – Если ты направлялся на встречу с лордом Сильвердейлом… Да, я об этом уже разузнал… ты не мог не взять ее с собой.

– Да, взял, – произнес Эвелин. Он снова бросил виноватый взгляд на брата, но в глубине его глаз искрился смех. – Но так получилось, что карточек там не оказалось. Не стоит на меня пенять, Кестер. Я очень торопился и, убедившись, что визитница в кармане, не стал заглядывать внутрь… Не думай даже читать мне морали! Как-никак я твой старший брат, глава нашего дома, так что держи свои замечания при себе.

– Храни Господь эту семью от всех рассеянных и пустоголовых, – глядя на брата смеющимися глазами, произнес Кит. – А у тебя с собой ничего не оказалось такого, что могло помочь Аскхемам установить, кто их таинственный больной?

– Нет. А что у меня могло такого оказаться? У меня с собой были только спальные принадлежности. Неужели ты думаешь, что моя коляска, в которой я разъезжаю по окрестностям, украшена фамильным гербом?

– Нет, но когда ты пришел в себя, они должны были поинтересоваться, с кем имеют дело.

– Да… Когда я очнулся в первый раз, миссис Аскхем спросила. К сожалению, я ничего не помню. Мне сказали, что я вновь начал погружаться в забытье. Миссис Аскхем спросила, как меня зовут. Я не ответил. Тогда она повторила вопрос несколько раз. Наконец я ответил, что меня зовут Эвелин. Думаю, мне показалось, что я до сих пор в Харроу и меня обучают катехизису. Не помню, но, когда я очнулся, все вокруг называли меня мистер Эвелин. Вначале я не обратил на это ни малейшего внимания, однако затем, когда окончательно пришел в себя, осознал, сколько времени прошло, а также то, что я подвел Стейвли, но было уже поздно и бессмысленно предпринимать что-либо. Знаешь, Кестер, я испытывал невероятную слабость, а окружающие каждый раз просили меня поменьше разговаривать. Доктор Элстед предупредил их, что для меня это вредно… А позже мне просто не хотелось им ничего говорить… – Эвелин умолк, внимательно рассматривая свою руку на перевязи. Тень загадочной улыбки играла в уголках его губ. Кит ждал, теряя терпение. Спустя минуту Эвелин приподнял голову и впервые в жизни посмотрел на своего брата взглядом, в котором читалась застенчивость. – Кестер! Когда я очнулся во второй раз и осмотрелся, не понимая, где, черт подери, нахожусь, я увидел ангела.

– Кого?

– Она сидела в кресле и смотрела на меня, – восторженно продолжал Эвелин, – глазами небесной голубизны, такими ясными, что я не берусь их описать. Они сверкали. А мягкие, нежные губки! А золотистые волосы, подобные ореолу! А потом она встала с кресла и сказала своим нежным звонким голоском: «Вам уже лучше!» При этом на ее губах трепетала кроткая улыбка, достойная ангела…

– Да неужели? – промолвил Кит, начиная понимать, в чем тут дело. – Как будто у нас забот других нет! Ну и что дальше, братец?

– Ничего. Она исчезла, – просто ответил Эвелин.

Это было уже слишком даже для более преданного и почтительного брата, чем Кит.

– Если ты не прекратишь нести всякую ерунду так, словно у тебя протекает крыша, я завтра же отправлюсь в Вену и оставлю тебя самого распутывать то, что ты успел натворить.

– Кестер! – воскликнул Эвелин с упреком в голосе.

Губы Кита скривились, и он твердо произнес:

– Хватит городить чепуху!

Эвелин рассмеялся.

– Ну, мне тогда почудилось, что она исчезла. Девушка вышла из комнаты, чтобы позвать миссис Аскхем. Она была около меня, пока сиделка обедала, а миссис Аскхем занималась своими делами. После этого случая я видел Пейшенс лишь мельком, когда она приносила мне стакан молока или оказывала другую помощь. Всякий раз при этом кто-то находился рядом. Миссис Аскхем весьма строго следует правилам приличия. А потом этот чертов костоправ… впрочем, он неплохой парень… позволил мне подниматься с постели. Джеймс, слуга миссис Аскхем, обычно помогал мне одеваться и поддерживал меня, пока я спускался вниз. Я ослабел, словно новорожденный котенок, ничего не мог делать, только лежал на диванчике, который выносили для меня в сад, и наблюдал за игрой детей.

– И еще болтал с ангелом, как я понимаю? – сухо произнес Кит. – Она дочь Аскхемов?

– Старшая из дочерей. Я имел счастье беседовать с ней, однако всегда в присутствии миссис Аскхем, либо сиделки, либо кого-нибудь из детей. Впрочем, это и понятно. Они вправе охранять покой Пейшенс. Как только я увидел ее, тотчас же понял, что пропал… Впрочем, столь невинная, небесная девушка… Кестер! Я не мог предположить, будто она чувствует то же, что и я. Они могли бы преспокойно оставить нас наедине на многие часы. Я бы ни словом не смутил ее. Пейшенс подобна застенчивой маленькой птичке… Впрочем, она не застенчивая, скорее уж девушка… естественная… даже доверчивая и…

– Невинная, – подсказал Кит, поскольку его околдованный брат не находил подходящих выражений.

– Да, – согласился Эвелин. – Кестер! Встречал ли ты когда-нибудь девушку, которая заставляла тебя ощущать, будто единственное твое предназначение в жизни – служить для нее щитом от всяческих невзгод и опасностей этого мира?

– Нет, – ответил Кит и тактично добавил: – Пока что нет.

– Надеюсь, ты встретишь, – искренне пожелал ему брат. Но в следующий миг Эвелин, нахмурившись, покачал головой. – Нет, не встретишь. Не тот у тебя характер.

– А как по мне, столь пылкая восторженность и не в твоем характере, братец, – ответил Кит.

Губы брата расплылись в лучезарной улыбке.

– Я тоже так думал, пока не познакомился с Пейшенс. Ничего удивительного! Я никогда прежде не сталкивался с девушкой, хотя бы отдаленно похожей на нее.

На это возразить было нечего, поэтому Кит спросил:

– Аскхемы до сих пор пребывают в заблуждении, думая, что имеют дело с мистером Эвелином?

– Уже нет. Перед тем как уехать, я чистосердечно рассказал все мистеру Аскхему. Я поведал ему об этом глупейшем попечительстве и о том, каким образом намеревался выйти из-под опеки дяди, многое рассказал, но не все, конечно. Я умолчал обо всем, что касается мамы. Тебе может показаться несколько странным мое поведение, но ты бы не удивился, если бы встретил его. Он человек строгих принципов и весьма гордится этим. При этом ему не занимать ни добросердечия, ни здравого смысла. С ним можно говорить так, словно он твой родной отец, хотя как раз с нашим отцом мы не могли поговорить ни о чем важном, разве что о всяких пустяках. Мистер Аскхем сначала весьма опешил от услышанного. Ему, если начистоту, мой рассказ не особо понравился. Он запретил мне что-либо открывать Пейшенс до тех пор, пока я не улажу все свои дела здесь. А еще он заявил, что, хотя они с миссис Аскхем никогда не желали бы Пейшенс неравного брака… Что за чушь! Так вот, под конец нашего разговора ее отец все же разрешил мне появляться в их доме. Он не будет нам препятствовать, если я всерьез влюбился в Пейшенс и если он убедится, что она чувствует что-то подобное в отношении меня. На большее я и надеяться не смел. Полагаю, миссис Аскхем сохранила ко мне благосклонность, хотя перед расставанием очень осуждала меня за мою скрытность. Я хотел покинуть Вудленд-Хауз как можно скорее, чтобы переговорить с тобой, но миссис Аскхем и слышать об этом не желала, потому что врач сказал ей, что я должен отдохнуть еще день, а лучше два.

– Значит, ты знал, где я?

– Господи, Кестер! – воскликнул Эвелин. – Возможно, ты умнее меня, но ведь не думаешь, что все мозги в семье достались только тебе? Я обо всем догадался, когда увидел заметку в «Морнинг пост». Если старая леди Стейвли и Крессида уехали в Рейвенхерст к лорду Денвиллу, то яснее ясного, что ты приехал домой и влез в мою шкуру! – Внезапно его голос изменился, а заодно и настроение. – Я знаю, почему ты так поступил. Ты хотел мне помочь. Видит Бог! Лучше бы ты этого не делал. И до того мои дела дурно пахли, но я, по крайней мере, мог прийти к Кресси и честно во всем признаться. У нас прежде не было недомолвок либо обмана. У этой девушки достаточно здравого смысла в голове. Она не из тех, кто падает в обморок по пустякам. А теперь вот она приехала в Рейвенхерст, а та проклятая газетенка, небось, у всех на слуху. Даже если бы этого не случилось, все равно остаются мамины долги. Кестер! Что мне делать?

– Не знаю, – откровенно признался Кит. – Но могу тебя успокоить. Из меня получился неважный Эвелин, и я намерен взять Кресси в жены.

Брат, до этого опиравшийся лбом о свою сжатую в кулак руку, резко поднял голову и уставился на Кита, словно не верил собственным ушам.

– Ты собираешься… Следовательно, она знает, что ты – это не я?

– Да, знает. Она меня раскусила куда раньше, чем я надеялся. И позвольте мне заверить вас, милорд, что, когда я появился на званом обеде, от которого вы изволили увильнуть, мисс Стейвли, несмотря на весь ваш шарм и обходительность, уже подумывала о том, чтобы отказать вам. Вы и представить себе не можете, до каких чудовищных высот выросло мое самомнение, когда я узнал, что меня предпочли моему обаятельному брату.

– Могу лишь сказать, что у девушки хватает рассудительности, – рассмеявшись, ответил Эвелин. – Я мог бы поведать тебе и о других девицах, разделяющих точку зрения мисс Стейвли, но не буду, ведь ты и без того раздулся от гордости, словно индюк. Однако, Кестер! Перестань дурачиться. Ты не шутишь?

– Конечно не шучу, недоверчивый ты наш…

Подумав немного, Эвелин произнес, медленно выговаривая слова:

– Да, полагаю, Кресси в твоем вкусе. Дорогой братец! Я желаю вам всего наилучшего. Вижу, вы подходите друг другу. Она милая девушка. Мне самому она по душе, хотя, признáюсь, я и не в состоянии представить, как ты мог влюбиться в нее.

Кит открыл было рот, собираясь дать достойный ответ, но счел за благо промолчать. Раньше он без раздумий рассказывал брату обо всем. Теперь же их отношения подверглись неуловимым изменениям. Связь между ними оставалась такой же прочной, как и прежде, но некоторые мысли следовало держать при себе, а не высказывать.

– Не все так просто, – вслух произнес он. – Не впадай в эйфорию, Эв. Один узел в этом клубке распутан, однако найдутся и другие. Я так понимаю, ты не сделал бы Кресси предложение, если бы не обстоятельства. Вот только не знаю, насколько все плохо. Какую сумму задолжала мама?

Лицо Эвелина вновь помрачнело.

– Около двадцати тысяч фунтов, по крайней мере по моим сведениям.

Повисла гнетущая тишина. Затем Кит встал и потянулся за графином.

– Думаю, Эв, самое время добавить немного хорошего бренди, – осторожно произнес он.