Когда Геро не появилась за столом во время завтрака, виконт не слишком удивился, а потому и никак не прокомментировал ее отсутствие. Он и сам спал неважно нынче ночью. Визит виконта в «Уайтс» давешним вечером лишь подтвердил его худшие опасения. Один из начисто лишенных такта джентльменов даже имел наглость упомянуть в разговоре с ним предполагаемые скачки, в которых должна была принять участие Геро, и, вместо того чтобы угостить этого господина сочным хуком в челюсть, ему пришлось спустить дело на тормоза, заявив: все это выдумки и он удивлен тому, что кто-то может полагать иначе.

После этого Шерри отправился домой, где и написал сухое краткое письмо леди Ройстон, отменяя состязание. Ему потребовался целый час, чтобы составить послание, и виконт извел на него несколько листов бумаги, не получив хотя бы того удовлетворения, что окончательный вариант содержал все чувства, которые он испытывал к этой леди. Спал его светлость беспокойно, поэтому утром встал с тяжелой головой, что отнюдь не убавило его решимости увезти и спрятать Геро до тех пор, пока в свете не забудут о ее последней по счету эскападе. Шерри не собирался рисковать тем, чтобы его супруге отказали в пригласительном билете в «Олмакс»; и, следует отдать должное виконту, беспокоился он больше о ней, нежели о себе. Он решил все обстоятельно разъяснить Геро по дороге в Кент, потому что, хотя и разозлился на нее ужасно давеча вечером, был не из тех, кто долго помнит обиду, и уже жалел о том, что столь стремительно покинул ее комнату, даже не попытавшись утешить или иным способом развеять страхи супруги.

Шерри было неприятно представлять свою Геро в слезах, он боялся, что она проплакала всю ночь напролет, пока наконец не заснула. И, когда она не сошла вниз к завтраку, он лишь уверился в этом. Потому, покончив с собственной трапезой, поднялся к ее комнате и вежливо постучал в дверь. Ответа не последовало, и, выждав несколько мгновений, он повернул ручку и вошел внутрь. В комнате было темно. Удивленный, виконт заколебался, но потом все-таки окликнул супругу по имени. И вновь ответа не последовало. В следующий миг Шерри посетила уверенность – причем откуда она взялась, виконт не смог бы объяснить, – что в комнате он один. Подойдя к окну, его светлость отдернул плотные занавески, впуская свет, и повернулся. Его заблудшая жена не спала на кровати под атласным балдахином. Покрывало даже не было снято, зато на подушке лежало запечатанное письмо.

Виконт протянул за ним руку, которой изрядно недоставало твердости. Послание адресовалось ему. Он, сломав печать и развернув лист бумаги, прочитал:

«… Шерри, я убежала, потому что никогда не поеду к твоей маме. Теперь я понимаю, это было бы бесполезно, даже если бы я и поехала, потому что ты был прав, когда сказал, что тебе не следовало жениться на мне, хотя тогда я этого не знала, будучи глупой и невежественной. Во всем виновата одна лишь я, потому что я всегда знала: ты не любил меня, хотя и был со мной очень добр и терпелив. Теперь я понимаю, что причинила тебе много горя и беспокойства и даже сломала тебе жизнь, не говоря уже о том, что ввергла в долги, вынудив продать лошадей. Я не знаю, как надо было поступить, чтобы миссис Бредгейт не заказывала столь дорогих вещей, как те кошмарные подсвечники, например, или дюжина других. Поэтому, Шерри, прошу тебя, разведись со мной, пожалуйста, и забудь обо мне, и не терзайся мыслями о том, что со мною сталось, ведь со мной все будет в порядке и тебе можно более ни о чем не беспокоиться. Да, и еще одно, Шерри: я надеюсь, ты не станешь возражать, что я забрала часы из гостиной и свою канарейку, они же мои по-настоящему, как те сережки, что ты подарил мне в день свадьбы, и браслет Ферди.

Твой любящий Котенок».

У виконта задрожали губы. Подняв голову, он обвел взглядом комнату, которая вдруг показалась ему пустой и унылой. Он обнаружил, что не способен мыслить связно, и, когда попытался сосредоточиться на том, где Геро может сейчас находиться, голова у него оставалась совершенно пустой, а в ушах назойливо стучала одна-единственная мысль: «Она ушла!».

Входя в комнату, он оставил дверь открытой и, спустя несколько мгновений, понял – в проеме кто-то стоит. Быстро оглянувшись, его светлость увидел своего камердинера, который строго и внимательно смотрел на него. Они глядели друг на друга, храня молчание, пока виконт пытался придумать что-либо в оправдание отсутствия своей жены, а Бутль просто ждал. Шерри, как назло, ничего не приходило в голову, и внезапно он понял всю тщетность своих усилий.

– Бутль, когда ее светлость ушла из дому? – вдруг спросил его светлость.

Камердинер перешагнул порог и закрыл за собой дверь.

– Не знаю, милорд, но думаю, прошлым вечером. – Подойдя к окну, он принялся методично поправлять занавески, которые его хозяин раздвинул столь поспешно. Бесцветным голосом слуга добавил: – Полагаю, ее светлость взяла с собой горничную, милорд, потому что служанка говорит, что кровать Марии была не смята.

Камердинер с удовлетворением отметил, как чело хозяина немного прояснилось, и продолжал тем же ровным голосом, что и раньше:

– Я взял на себя смелость сообщить слугам, милорд, что ее светлости пришлось уехать в большой спешке, поскольку одна из ее родственниц внезапно заболела.

Виконт покраснел.

– Да, очень хорошо! Большое спасибо. – Сложив письмо, которое все еще держал в руках, он сунул его в карман. – Но все равно они в это не поверят.

– Поверят и еще как, милорд! – невозмутимо отозвался Бутль. – Ваша светлость может положиться на меня. И, если мне будет позволена подобная вольность, милорд, вашей милости нет ни малейшего резона беспокоиться по поводу Бредгейтов, поскольку они приходятся мне родственниками и не имеют склонности распускать сплетни о своих хозяевах.

– Я чрезвычайно обязан вам, – с усилием проговорил виконт. – Вы, случайно, не знаете – ее светлость кликнула извозчика или… или портшез?

– Нет, милорд, не знаю. Но если ваша светлость желает, я могу навести справки. Осторожно и ненавязчиво.

– Прошу вас, сделайте это.

– Очень хорошо, милорд. Ваша светлость примет лорда Ротема, или я должен сообщить его светлости, что вас нет дома?

– Лорд Ротем!

– Он внизу, в библиотеке вашей светлости, – сказал Бутль.

– Я приму его, – решил виконт и быстро вышел из комнаты.

Лорд Ротем, одетый в традиционный наряд члена одного из самых эксклюзивных конных заведений – «Клуба Четырех Коней», – расшитый эмблемами и позументами, стоял у камина, поставив ногу на решетку. На его плечи было небрежно наброшено пальто темно-коричневого цвета с не менее чем шестнадцатью пелеринами. Одного взгляда, оброненного им на лицо виконта, в голубых глазах которого светилось нечто среднее между надеждой и подозрением, когда тот быстрым шагом вошел в комнату, хватило, чтобы заговорить прежде, чем Шерри успел хотя бы вымолвить его имя.

– Привет, Шерри! – сказал он. – Когда ты вернулся в город? Я полагал, ты все еще в Мелтоне.

– Нет, – ответил виконт. – Нет, Джордж…

Лорд Ротем, поправив чудовищный букетик цветов, украшавший его петлицу, спросил:

– Леди Шерингем готова прокатиться со мной? Я собираюсь проехаться до Ричмонда, чтобы опробовать свою новую пару. Чистокровные скакуны! Слышал о Джиле?

– Джил… – сказал Шерри. – А что с ним случилось?

Джордж расхохотался.

– Ну как же! – ответил он. – Похоже, этот его старый дядюшка наконец-то сделает ему одолжение! Кажется, он совсем плох. Джил умчался на перекладных в Хартфордшир, чтобы успеть до того, как он испустит дух. Клянусь богом, я и сам не прочь иметь дядюшку, который оставил бы мне приличное состояние!

Шерри хмуро уставился на лорда Ротема. Подозрение еще не рассеялось в глазах виконта.

– Джордж, ты уверен в этом? – произнес он.

– Я сам проводил его не далее как пару часов назад. А почему ты спрашиваешь? – поинтересовался Джордж.

– Просто так, – ответил Шерри, потирая рукой лоб. – Мне вдруг стало интересно… Нет, чепуха.

Лорд Ротем, вдруг обнаруживший, что ему становится все труднее смотреть другу в глаза, принялся созерцать свой начищенный до блеска сапог. Джордж не рассчитывал получить удовольствие от этого разговора, так оно и случилось. Шерри, как ему показалось, буквально спал с лица; и, не пообещай Джордж Геро, что не расскажет ему о том, где она находится, он, пожалуй, не устоял бы перед искушением признаться во всем. Но сегодня, провожая всех четверых со Страттон-стрит, дал слово леди Шерингем и теперь не собирался нарушать его. Ротем надеялся, его вера в правоту мистера Рингвуда не окажется напрасной, и потому постарался сказать как можно небрежнее:

– Котенок собирается поехать со мной, Шерри?

Виконт, встряхнувшись, взял себя в руки.

– Нет, – ответил он. – Дело в том, что она неважно себя чувствует. Попросила меня извиниться перед тобой.

– Господи милосердный! Надеюсь, это не серьезно, Шерри?

– Нет, нет! По крайней мере, сейчас я не могу сказать ничего определенного. Пожалуй, она просто переутомилась. Сам понимаешь, у нее нет привычки к городской жизни. Через день-другой я… я отвезу ее в деревню. Ей нужен покой и свежий воздух.

– Какая жалость! А ты, без сомнения, желаешь, чтобы я убрался поскорее и оставил тебя в покое: все-все, уже ухожу!

Шерри, обычно самый радушный хозяин на свете, не сделал ни малейшей попытки задержать друга и лишь проводил Ротема до входной двери. Когда Джордж уже спускался по ступенькам, он вдруг окликнул его:

– Джордж, а где мой кузен Ферди?

– Проклятье, откуда мне знать? – отозвался тот, натягивая перчатки. – Вчера вечером он собирался ужинать у Лонга, так что, скорее всего, до сих пор отсыпается. Ты же знаешь его!

– А он действительно ужинал у Лонга? Ты уверен в этом?

– Во всяком случае он был приглашен туда, – ответил Джордж чистую правду.

– Вот как! Значит… Нет, ничего, – Шерри, пристыженно умолкнув, покраснел. – Дело в том, что и у меня сегодня что-то с головой не в порядке, Джордж!

Лорд Ротем, посочувствовав ему, отбыл. А Шерри вернулся обратно в библиотеку, сел и надолго задумался.

Результатом этих раздумий стала самая ужасная неделя в его жизни. Друзья, каждый день рассчитывавшие увидеть виконта в одном из его любимых заведений, напрасно ждали появления Шерри. Его светлость уехал из города. Сначала он отправился в Букингемшир, в Фейкенхем-Манор, а оттуда – в Ланкашир, в Крокстет-Холл, поместье эрла Сефтона. В обоих местах виконта постигло разочарование, зато и его тетка, и леди Сефтон сумели выудить у него всю историю, после чего сообщили – каждая по отдельности, но их мнения, как ни странно, совпали – все, что думают о его характере. Причем леди Фейкенхем оказалась куда красноречивее леди Сефтон, заявив ему, что он получил именно то, чего заслуживал. После этого она порекомендовала Шерри как можно скорее отправляться в Ланкашир, с укором напомнив на прощание: за то, что случится с его бедной супругой, которая осталась одна в этом жестоком мире, он должен благодарить только себя.

Когда виконт уехал (ему понадобилась вся его сила воли, чтобы распрощаться с ней подобающим образом), ее светлость задумчиво сообщила своему супругу, что, по ее мнению, после этой истории Энтони может наконец-то стать совсем другим человеком.

– Да, но что могло случиться с этим бедным созданием? – осведомился лорд Фейкенхем, которого не слишком интересовало возможное искупление грехов Шерри.

– Хотелось бы мне знать! Кстати, а еще мне очень хотелось бы, чтобы она приехала ко мне, но, к несчастью, ей наверняка и в голову не придет обратиться к кому-либо из родственников Энтони.

А леди Сефтон, заставив виконта бессловесно внимать ей, как она с успехом, хотя и крайне редко, поступала со своим первенцем, лордом Молино, все-таки сжалилась над Шерри настолько, что позволила ему в кромешной тьме отчаяния разглядеть два лучика света. Во-первых, она сочла возможным, что Геро сама вернется на Хаф-Мун-стрит; и во-вторых, пообещала сгладить возможные неприятности, вероятно, возникшие во влиятельных кругах из-за предполагаемых скачек.

Виконт вернулся в Лондон. Особняк на Хаф-Мун-стрит показался ему пустым и заброшенным, как если бы в нем кто-то умер. Шерри с удовольствием съехал бы из него; но, уже приняв решение запереть дом и вернуться на старую квартиру, передумал и вознамерился остаться здесь. Закрыть дом – значило дать пищу сплетням и спекуляциям; а если Геро действительно вернется сюда, подумал он, то для нее станет настоящим шоком обнаружить, что ставни заперты, а с двери снят входной молоточек.

Мистер Рингвуд, воротившись в город, изрек чистую правду, когда сообщил, что не видит причин, почему бы его дядюшке не прожить еще добрый десяток лет. Джил также добавил: он с величайшим сожалением узнал от Джорджа, что леди Шерингем почувствовала себя очень плохо, поэтому вынуждена была удалиться на некоторое время в деревню.

Шерри, уже приучивший себя с механической вежливостью отвечать на подобные замечания, испытал некоторое облегчение оттого, что смог сбросить маску перед другом, которому всецело доверял. Он неожиданно признался:

– Это неправда. Сказка, придуманная мною самим. Она ушла от меня.

– Прошу прощения? – переспросил мистер Рингвуд.

Шерри коротко хохотнул.

– Ты слышал, что я сказал, Джил! Она убежала, потому что я пообещал отвезти ее к своей матери, в Шерингем-Плейс. Геро вбила себе в голову какие-то совершенные глупости, – не имеющие никакого отношения к действительности! – она исчезла до того, как я успел объяснить, почему… Естественно, я намеревался все растолковать ей, а речи о том, чтобы… Но ты же знаешь, каковы они, эти женщины!

Мистер Рингвуд, который с величайшим старанием угостился щепоткой табака, сказал:

– Не морочь мне голову, Шерри! Полагаю, правда состоит в том, что ты поссорился с ней из-за предстоящих скачек?

– Поссорился?! Джил, да ты знаешь, что она вознамерилась выкинуть? Будь это твоя жена… Да, я разозлился! Но так на моем месте чувствовал бы себя любой! А ей не было ни малейшей нужды убегать от меня, словно я повел себя, как последняя скотина, или… или… Я знаю, что виноват не меньше нее, и, более того, сам признал это. Так что убежала она совсем не поэтому! Я заявил, что она должна будет поехать к моей матери, а Геро не захотела. Начала нести всякие глупости насчет того, будто моя мать сказала ей, что она сломала мне жизнь… Какой вздор!

– Не хочу и слова молвить против твоей матери, Шерри, старина, но именно так она и говорила.

Его светлость во все глаза уставился на Джила.

– Это невозможно! – произнес виконт. – Я не слышал ничего подобного!

– Вряд ли ты мог такое услышать, – заметил мистер Рингвуд. – А ведь это ее собственные слова, хоть ты ничего и не знаешь. Частенько ты даже не подозреваешь о том, что творится у тебя под самым носом, Шерри. Так что я лично ничуть не удивлен нежеланию Котенка ехать в Шерингем-Плейс. Не думаю, что и ее светлость была бы рада Геро. Ты только не обижайся, старина, – она наверняка начала бы попрекать и унижать Котенка.

Глаза виконта засверкали.

– О, нет, она бы не посмела! – заявил он. – Ей придется считаться со мной! А если бы я увидел, что она или кто-либо еще унижает моего Котенка…

– Но все дело в том, что тебя не было бы рядом, чтобы увидеть это, – сухо заметил мистер Рингвуд. – Полагаю, ты ведь не намерен поселиться в Шерингем-Плейс, а, старина?

– Нет, но… Да, естественно, я бы ездил туда время от времени, и… – Он умолк, мрачно и с вызовом глядя на друга. – Значит, ты считаешь, я сделал ошибку, когда решил отвезти туда Котенка, не так ли? Много ты понимаешь!

Мистер Рингвуд, пропустив мимо ушей последние слова друга, откровенно ответил:

– Да, считаю.

– Клянусь богом, что еще мне оставалось? – вспылил Шерри. – Мы не могли и дальше продолжать жить так, как раньше! Проклятье, мы женаты всего-то четыре месяца, а если бы ты знал хотя бы о половине тех сумасбродств, что едва не выкинула Котенок, не окажись я рядом…

– Ага! – прервал его мистер Рингвуд. – Вот ты и заговорил о самом главном, Шерри. Она не совершала никаких сумасбродств, пока ты был рядом.

– Черт побери, но как я могу все время быть рядом? Или ты полагаешь, я должен отказаться от своего прежнего образа жизни только потому, что женился?

– Я полагаю, для тебя пришло время остепениться немного, мой мальчик. Правда, мне самому эта идея никогда особенно не нравилась, вот почему я и остаюсь холостяком. Я считаю, мужчина не может продолжать и дальше жить по-прежнему после того, как свяжет себя брачными узами. И что ты теперь намерен делать?

– Найти ее, разумеется! Я было решил, что она уехала или к моей тетке Фейкенхем, или даже к леди Сефтон, но ее там нет. Говорю тебе, у меня уже голова кру́гом идет, Джил! Суди сам: я слушаю все эти выдумки о том, что ей нездоровится; отгоняю любопытных, пытаясь сгладить неприятности, которые принесла эта чертова несостоявшаяся гонка; не знаю, где искать ее… И вдобавок я еще вынужден по-прежнему жить в этом проклятом доме… Словом, иногда мне хочется собственными руками свернуть Котенку шею! С тех пор как она сбежала, мне даже некогда было хоть на денек вырваться на охоту; я мотаюсь по всей Англии, ищу ее; а еще меня снедает такое беспокойство, что я не могу спать по ночам! Проклятье, да она может позаботиться о себе не лучше той канарейки, подаренной тобой! Только не говори мне, что я отвечаю за Геро! Но правда такова: мне изначально не следовало жениться на девчонке, едва выпорхнувшей из пансиона!

Мистер Рингвуд, метнув на виконта острый взгляд исподлобья, спросил:

– Жалеешь об этом, Шерри?

– Мне вообще не нужно было ни на ком жениться! – с раздражением воскликнул Шерри. – Посмотри на меня и не повторяй моей ошибки, Джил! В женитьбе нет ничего хорошего, одни беспокойства и неприятности; а самое плохое заключается в том, что ты ничего не можешь изменить и… – тебе этого даже не хочется! Полагаю, вся штука в том, что к наличию жены привыкаешь, пусть и незаметно, а потом… Проклятье, Джил, я очень скучаю по ней!

– Смею надеяться, она вернется к тебе, – невозмутимо ответил мистер Рингвуд.

– Да, то же самое я говорю себе, а иногда даже верю в это. Быть может, она решила подшутить надо мной, потому что всегда была непослушной и озорной девчонкой! А потом я начинаю думать, что нет, этого не может быть, а затем спрашиваю себя, во что она могла впутаться на сей раз… Словом, ничего удивительного, что сон бежит от меня! Ах, если бы у меня была хотя бы зацепка, где ее искать! – Виконт провел рукой по своим светлым волосам. – Изабелла вернулась в город. Так во всяком случае говорят. Пожалуй, она сможет помочь мне, потому что с Котенком они дружны с самого детства. Я отправил ей записку и попросил о личной встрече. Не знаю, можно ли довериться ей насчет того, что она не станет болтать об этом на каждом углу, но, если Котенок не вернется в самое ближайшее время, правда, рано или поздно, все равно выплывет наружу, так что особой роли это не играет.

Закончив разговор с Шерри, мистер Рингвуд остался вполне доволен услышанным. Он даже заявил лорду Ротему, что, по его мнению, дело уладится ко всеобщему удовлетворению, и наложил решительный запрет на предложение его светлости рассказать Шерри всю правду.

– Проклятье, Джил, мне это не нравится! – сказал Джордж. – Ты не представляешь, какие страдания испытывает мужчина, когда женщина, которую он любит…

– У нас нет причин полагать, будто Шерри любит Котенка.

– А я в этом уверен. Он выглядит больным, не ездит на охоту, не бывает на скачках и даже не заглядывает в «Вотьерз»!

– Это ему не повредит, – заявил мистер Рингвуд, на которого столь жалостливая картина не произвела особого впечатления. – Собственно говоря, я думаю, ты прав и он действительно любит ее. Но сам об этом не знает, а ему пора бы узнать. Только сегодня Шерри говорил, что хочет свернуть ей шею. Ему предстоит пройти еще долгий путь, Джордж.

Мысль о том, что кто-то хочет свернуть шею Геро, привела Джорджа в ярость, поэтому он тут же отказался от дальнейших попыток уговорить мистера Рингвуда смягчиться в отношении Шерри. Но по собственным словам виконта, его по-прежнему беспокоило то, что Геро оставалась глубоко несчастной.

Мистер Рингвуд согласился с ним, однако заявил: уж лучше пусть бедняжка немного побудет несчастной, чем потом они с Шерри станут чужими друг другу, а он боялся, что именно так и произойдет, если их нелепый брак будет и далее развиваться своим чередом. Более того, он смог заверить Джорджа, что леди Солташ моментально прониклась к Геро несомненной симпатией и, выслушав всю историю о ее браке, решительно одобрила вмешательство внука.

Но на самом деле ее светлость выразилась несколько иначе:

– А ты, оказывается, не такой дурак, каким я тебя считала, Гилберт. Не пересказывай мне, что сказал и сделал Энтони! Я знаю этого мальчишку еще с пеленок. Обаятельный плут, вот кто он такой! Возвращайся обратно в Лондон и забери с собой это глупое создание, своего Ферди Фейкенхема, потому что он меня нервирует!

Когда Шерри нанес визит мисс Милбурн, расположение духа и внешний вид последней оставляли желать лучшего, однако, поскольку голова его полностью была занята собственными проблемами, да он, скажем откровенно, никогда и не отличался особой наблюдательностью, виконт, ничего не заметив, немедленно приступил к изложению цели своего визита.

Мисс Милбурн была шокирована до глубины души. В отличие от тетки виконта, леди Сефтон и мистера Рингвуда, она не поверила и не сказала вслух о том, будто считает Шерри виновным в бегстве Геро. Поскольку сама Изабелла не испытывала ни малейшего желания нарушать правила приличия, история со скачками привела ее в изрядное смятение. Она и представить себе не могла, что какая-либо дама, претендующая на элегантность мыслей и чувств, способна выслушать подобное предложение и не покраснеть от стыда. Посему Белла не могла винить Шерри за то, что он разозлился; и она непременно предложила бы ему свое сочувствие, будь он в настроении принять его. Но, стоило ему уразуметь, что он оказался в обществе единомышленницы, упрямство взяло над ним верх и он принялся уверять Изабеллу, будто сам повинен в случившемся от начала и до конца, а если Геро и допустила оплошность, то лишь по собственному неведению да по его небрежению своими обязанностями. Мисс Милбурн сочла, что подобное поведение делает Шерри честь, о чем и заявила вслух. Послушав девушку, его светлость коротко ответил:

– Вздор!

Она бы непременно всячески помогла, но, при всем желании, решительно ничего не могла поделать, поскольку не более виконта представляла, куда могла сбежать Геро. Вот уже несколько лет они не разговаривали по душам. Ей в голову пришла одна-единственная мысль, да и та – весьма неприятная. Замявшись, Белла все-таки поинтересовалась у Шерри, не беседовал ли он на эту тему с лордом Ротемом.

– Он ничего не знает, – нетерпеливо отмахнулся Шерри. – Он полагает, она больна и уехала в деревню.

Мисс Милбурн принялась тщательно разглаживать свой носовой платочек, в чем не было решительно никакой необходимости.

– Я всего лишь подумала… Иногда мне кажется, будто… будто Джордж весьма неравнодушен к Геро, Шерри.

– О, в этом нет решительно ничего такого! – заявил его светлость. – Боже милосердный, уж кому-кому, а тебе-то следовало бы знать – Джордж равнодушен ко всем женщинам, кроме тебя!

Мисс Милбурн слегка покраснела и, похоже, собралась сказать кое-что еще. Но Шерри, которого не интересовало более ничего, кроме собственной насущной проблемы, уже вскочил на ноги и поспешил откланяться. Белла не стала его задерживать; немного поразмыслив, она призналась себе, что не знает, о чем хотела бы сказать ему. Пожимая виконту на прощание руку, мисс Милбурн с вполне определенным намерением сообщила, что на некоторое время уезжает в Кент. Шерри принял ее слова к сведению, не выразив удивления или интереса, и на том они расстались.

Белла изо всех сил постаралась не обидеться, однако вынуждена была признать: его светлость не отличается проницательностью. Потому что мисс Милбурн впервые в жизни повела себя в манере, самым решительным образом противоречащей ее собственным интересам, и выказала неповиновение своей матушке, отчего сия доблестная дама предрекла ей унылое существование в одиночестве и все беды, которые подстерегают старых дев.

Дело было в том, что мисс Милбурн отправилась в поместье Северн-Тауэрз с намерением осуществить ожидания своей матушки, и герцогиня приняла девушку с распростертыми объятиями, выказывая ей недвусмысленные знаки внимания. Там присутствовали также другие визитеры, в том числе более высокородные, но Изабелла сознавала, что является почетной гостьей, и без труда истолковала манеры хозяйки как знак несомненного одобрения выбора, сделанного ее сыном.

Мисс Милбурн показали все огромное здание сверху донизу, не исключая постельного белья; она побывала в кладовых и буфетных; служанки приседали перед ней в реверансах; экономка посвятила ее в таинства управления домашним хозяйством; а герцогиня небрежным тоном поделилась с Изабеллой своими планами на тот случай, если ее сын приведет домой молодую жену. Белле следовало бы чувствовать себя польщенной, но вместо этого мисс Милбурн испытала внезапный иррациональный страх, вызвавший недоумение у ее родительницы. В свое оправдание девушка смогла сказать лишь, что не любит герцога, а сие замечание было слишком легкомысленным и поверхностным, чтобы ее матушка отнеслась к нему всерьез.

Мисс Милбурн потерялась в огромном особняке; ее возили в экипаже по процветающему поместью; обедала она на золоте; ей прислуживала целая армия слуг в ливреях. Белла вдруг представила себя хозяйкой всей этой роскоши и, поскольку была всего лишь женщиной, не могла не почувствовать всей привлекательности подобной картины. Но рядом с ней тоскливо переминалась с ноги на ногу начисто лишенная какой бы то ни было романтики фигура ее сиятельного воздыхателя, являвшего собой ходячий образчик педантичной вежливости. Северн обращался с Изабеллой с помпезным уважением, одаряя ее своим восхищением так, словно это была акколада. Его сиятельство был столь же несокрушимо педантичен в ухаживании за девушкой, которую полагал сделать супругой, как и во всех прочих подробностях собственной размеренной и упорядоченной жизни. Единственным проявлением страсти, которое он себе позволил, стало пылкое прикосновение губами к ее руке.

Изабелла сомневалась, что Северну когда-либо придет в голову сжать ее в объятиях и осы́пать поцелуями, что, к большому сожалению, без особых колебаний позволил себе лорд Ротем. Белла знала, герцог никогда не выйдет из себя и не накричит на нее, не совершит экстравагантных поступков, не станет угрожать вышибить себе мозги или сбиваться с ног, разыскивая для нее цветы не по сезону. Мисс Милбурн была уверена, что представления Северна о правилах приличия не позволят ему вступить даже в незначительные пререкания с ней, поскольку, стоило ей вызвать его неудовольствие, как на лице герцога появлялось еще более бесстрастное выражение и он отходил от нее в сторонку, чтобы спустя некоторое время вновь оказаться рядом с таким видом, словно гармонию их взаимоотношений ничто не нарушало.

Он неодобрительно относился к азартным играм, проявлял лишь поверхностный интерес к бегам, дабы не отставать от моды, выбирал себе друзей из числа наиболее степенных, уравновешенных современников и был склонен предаваться морализаторству относительно таких удручающих пороков, как недостаток воспитания и манер, легкомысленность молодежи и отсутствие скромности у девушек, полагающих себя центром притяжения общества.

И вот когда впереди уже совершенно отчетливо замаячило блестящее обручение, мисс Милбурн вдруг со всей определенностью поняла, что не сможет выйти замуж за Северна. Ужаснувшись собственному поведению, тому, что поощряла его ухаживания, и сожалея о том, что позволила себе в пику Джорджу принять приглашение герцогини посетить Северн-Тауэрз, Изабелла сделала все возможное, чтобы не дать его сиятельству совершить непоправимое. Она стала вести себя с ним с нескрываемым отчуждением и холодностью.

Герцогиня, заметив эти перемены в отношении мисс Милбурн к ее сыну, высказала мнение, что она – очень хорошо воспитанная девушка, поскольку подобная чопорная сдержанность полностью соответствовала ее собственным представлениям о достойном поведении. Даже малая толика столь отталкивающей холодности, которую Белла продемонстрировала герцогу, повергла бы Джорджа в отчаяние, но Северн, с полным основанием полагая себя самым большим призом на матримониальном рынке, увидел в этом лишь потрясающую женскую скромность и оттого ничуть не смутился. Мисс Милбурн чувствовала себя так, словно угодила в западню, и, появись в этот момент в Северн-Тауэрз лорд Ротем, она с охотой позволила бы ему умыкнуть себя на луке седла. Но, хотя его светлость, несомненно, повиновался бы мисс Милбурн с превеликой радостью, знай о ее желании, он не имел о том ни малейшего представления. И его романтическое присутствие не нарушило респектабельности родового гнезда герцога.

Северн объяснился Белле в любви; Изабелла отвергла его лестное предложение. Герцогиня изумилась и оскорбилась одновременно, а миссис Милбурн заключила, что злонравная дочь окончательно лишилась рассудка.

Она привезла ее обратно в Лондон, именно здесь в полной мере осознав все последствия отказа принять руку и сердце герцога. Никто не верил, что его сиятельство наконец-то отважился сделать предложение. Миссис Милбурн читала правду в тщательно скрываемых улыбках, коими встречалось любое упоминание об этом деле, и приходила в ужас. Высший свет нисколько не сомневался, что маменька его сиятельства исподволь таки добилась своего, а возвращение Милбурнов в город означало поражение.

Мисс Милбурн наравне с матушкой осознавала столь печальное обстоятельство. Белла предвидела его, и ей понадобилось все мужество, чтобы отвергнуть предложение герцога. А вот чего она предвидеть не могла, так это того, что и лорд Ротем совершит столь распространенную ошибку.

Но именно так и повел себя этот порывистый молодой человек, проникшийся к ней очевидным отвращением. Вместо того чтобы испытывать благодарность и облегчение при виде Красавицы, вернувшейся в столицу в прежнем незамужнем статусе, он горько и хрипло рассмеялся, после чего позволил себе некоторые замечания, прозвучавшие настолько язвительно, что они граничили с оскорблением. Их, естественно, подхватили доброжелатели, и его слова вскоре достигли ушей мисс Милбурн.

Девушку охватило непреодолимое желание отхлестать Джорджа по щекам, удовлетворить которое она не могла, поскольку он не приближался к ней. После продолжительных раздумий мисс Милбурн вынуждена была признать: в определенной степени она сама повинна в том, что Джордж самым постыдным образом не питает более к ней доверия, и многое отдала бы за возможность объясниться с ним. Она выказала ему все знаки внимания, кои может позволить себе скромная и порядочная девушка, но он в ответ лишь презрительно скривился и одарил ее насмешливым взглядом. Мисс Милбурн, привыкшая безнаказанно обращаться с ним, как с дрессированной собачкой, испытала настоящий шок, разрываясь между негодованием и извращенным удовлетворением оттого, что молодого человека, оказывается, нельзя вернуть легким мановением пальца.

Но стремительная потеря одного за другим троих столь знатных и выдающихся поклонников, как милорд Шерингем, его сиятельство герцог Северн и лорд Ротем, стало для Беллы серьезным испытанием и даже катастрофой. Отныне самым реальным претендентом на ее руку оставался простой баронет, поскольку она прекрасно понимала, что такие воздыхатели, как достопочтенный Ферди Фейкенхем, ухаживают за ней, лишь отдавая дань моде, и не питают серьезных намерений.

Навязчивые знаки внимания, которыми принялся в последнее время осыпать Беллу сэр Монтегю Ревесби, стали бальзамом для израненного самолюбия девушки, но когда миссис Милбурн заявила, что, оставаясь в Лондоне, ее неблагодарная дочь лишь выбросит на ветер свое будущее процветание и потому ей будет лучше в деревне, Изабелла не стала возражать. Подобное бегство означало поражение, однако ничто не могло быть более унизительным, нежели сочувствие или изумление высшего общества.

Итак, мисс Милбурн удалилась в Кент, дабы набраться мужества и вернуть себе былое присутствие духа; лорд Ротем предался разнузданному поиску удовольствий и вел себя чрезвычайно безрассудно. Он проигрывал внушительные суммы за карточным столом, готов был свернуть себе шею на охоте, без малейших колебаний принимал любое, даже самое дикое, пари, участвовал в настоящих оргиях и попойках у Лонга, «Лиммерза», в клубе «Даффи» и прочих притонах. К тому же на глазах у шокированного света менял любовниц как перчатки, вел себя крайне вспыльчиво, даже агрессивно, по отношению к своим собратьям-мужчинам и распугивал рассудительных джентльменов, всаживая пулю за пулей в мишени тира Ментона.

Шерри тем временем ни на шаг не приблизился к разгадке тайны местопребывания своей заблудшей супруги; а еще он обнаружил, что привычка отнюдь не позволяет ему смириться с ее отсутствием. С каждым днем виконт лишь сильнее тосковал по ней, а дом, который они выбирали вместе, становился для него все более чужим и негостеприимным. Его светлости недоставало даже пронзительных и визгливых трелей канарейки, прежде частенько вызывавших у него одно лишь раздражение. Раньше он роптал по поводу уз, которые наложил на него брак; ворчал из-за необходимости сопровождать Геро на балы и рауты; полагал, что его комфортный быт рухнул из-за ее способности постоянно попадать в неприятности, из которых ему приходилось выручать ее; с тоской вспоминал беззаботные деньки своей холостяцкой жизни и считал, что хотел бы вернуть их обратно.

Что ж, Геро вернула их ему, а они оказались для него красивыми, но гнилыми плодами. Пока она оставалась для него недосягаемой, виконт потерял всякий интерес к охоте. Когда один из его приятелей предложил ему посостязаться наперегонки от Лондона до Барнета, отмечаясь на всех дорожных заставах, а потом хорошенько отметить это дело, он ошарашил сего предприимчивого джентльмена, бросив в ответ одно-единственное слово – «Глупость!» – и наотрез отказавшись принимать вызов.

Известия об исчезновении Геро, разумеется, в конце концов достигли ушей вдовствующей леди Шерингем, а поскольку у нее имелись все причины знать, что ее невестка, как полагал свет, вовсе не поправляет здоровье в Шерингем-Плейс, то она отписала Шерри, потребовав объяснений. Перечитав письмо матери, Шерри собственной персоной прибыл в Кент и удовлетворил ее любопытство.

Присутствовавший при этом мистер Паулетт начал было сокрушаться по поводу брака, который, как он и предсказывал, окончился столь плачевно, но вдруг с ошеломлением понял: племянник противостоит ему, и дядя его не узнает. Шерри не грубил Паулетту по-мальчишески и даже не угрожал. Сохраняя ледяную невозмутимую вежливость, он выпроводил дядюшку из комнаты, распахнув перед ним дверь, после чего поклонился с холодным достоинством, что привело мистера Паулетта в чрезвычайный трепет.

Вдовушка, заметив признаки возмужания сына, уронила слезу и даже, пожалуй, взяла бы его за руку и постаралась бы утешить, если б он ей это позволил. Она попросила не обращать внимания на ее утверждение, что она никогда не считала Геро Уонтедж подходящей женой для него. К несчастью для остальной речи, заготовленной ею загодя, виконт отрезал, что очень даже обращает внимание, и добавил, что в этих словах нет ни грана правды и он должен попросить ее никогда более не повторять их. Затем матушка совершенно лишилась дара речи, когда Энтони проинформировал ее, что он намерен внести изменения в свой образ жизни, каковые подразумевают ее переезд из Шерингем-Плейс в Доувер-Хаус. В любое удобное для нее время, добавил он со своей вновь обретенной устрашающей вежливостью, а после этого уведомил матушку о том, что собирается перенести собственную резиденцию в особняк на Гросвенор-сквер, как только воссоединится со своей женой. И попросил ее светлость забрать оттуда все предметы мебели, которые являются ее собственностью или к коим она питает душевную слабость. У него, дескать, возникло сильное желание заново отделать особняк, чем он и намерен заняться, не теряя времени.

Когда вдова вновь обрела дар речи, она попыталась, хотя и без особого успеха, выразить протест. Но виконт не дал ей договорить.

– Я принял решение, мадам, – заявил Шерри. – Пришло время мне осесть и обзавестись настоящим домом. Мне следовало сделать это с самого начала. Быть может, сейчас уже слишком поздно – не знаю. Но если моя жена вернется ко мне, надеюсь, тогда у нас все наладится.

– Я – последний человек на земле, кто хотел бы выгнать тебя из собственного дома, – заикаясь, проговорила дрожащим голосом леди Шерингем. – Однако не понимаю, почему ты надеешься, что твоя жена вернется к тебе. Ставлю десять против одного – она сбежала с другим мужчиной!

– Нет, – возразил его светлость и повернулся к матери спиной, глядя в окно на унылый, мрачный сад. – Кстати, я не желаю, чтобы вы повторяли еще и такое, мадам, поскольку это неправда.

– Откуда ты знаешь, Энтони, мой бедный мальчик? Ты ее никогда не интересовал! Всему виной ее тщеславие и желание любой ценой стать важной дамой!

Он, покачав головой, ответил:

– Она никогда не стремилась к этому. Тогда я этого не знал – мне даже в голову не приходило задуматься о подобных вещах, – но она заботилась обо мне. Гораздо больше, чем я о ней… в то время. Однако если я сумею разыскать ее… Я целыми днями ломаю голову, но так и не могу себе представить, куда или к кому она уехала! Геро была вынуждена искать приют у кого-нибудь! Господи милосердный, мадам, мысли об этом не дают мне спать по ночам; я боюсь, она осталась совсем одна, без денег, без друзей, без… Нет, она наверняка остановилась у кого-то из знакомых, о существовании которых я даже не подозреваю!

– Очень может быть, она отправилась к той своей вульгарной кузине, – язвительно предположила его мать.

Шерри резко обернулся к ней, и она увидела, что он побледнел.

– Миссис Хоби! – воскликнул он. – Как же я мог забыть о ней? Господи, какой же я дурак! Премного вам обязан, мадам!

В тот же день он выехал обратно в город и прямиком отправился к дому Хоби. После того как он постучал в третий раз, дверь ему отворила неряшливая служанка, сообщив, что хозяин с хозяйкой покинули Лондон. Последующие расспросы позволили установить, что чета Хоби отбыла в Ирландию на следующий день после того, как Геро исчезла с Хаф-Мун-стрит. Помрачнев как туча, виконт осведомился, была ли эта поездка согласована заранее. Служанка полагала, что нет: они собрались и уехали в большой спешке; по ее мнению, они получили письмо, которое заставило их отправиться в путь. Но когда виконт спросил: «Они уехали одни или взяли с собой кого-то из друзей?», она лишь покачала головой в ответ и заявила, мол, не знает, поскольку самого отъезда не видела, но полагает, что отбыли одни.

Его светлость вернулся домой, чтобы обдумать полученные сведения. Чем дольше он размышлял, тем больше убеждался в том, что Геро и впрямь обратилась к кузине и сейчас скрывается у нее. Тереза Хоби никогда ему не нравилась; ее мужа он едва знал, но без сомнений заклеймил его словом «проходимец». Постепенно в груди Шерри поднялось негодование на то, что Геро нашла приют у тех самых людей, которых он недолюбливал сильнее всего. Он вспомнил, что запретил ей поддерживать близкие отношения с миссис Хоби; вспомнил и то, что жена, по большей части, игнорировала этот запрет; Шерри благополучно забыл: этот запрет был сделан под влиянием момента, и больше он серьезно его не повторял.

Виконт начал злиться. Перестав воображать, что Геро грозят всевозможные опасности, виконт представил, как она бездумно веселится в обществе тех самых людей, от которых его светлость настоятельно советовал ей держаться подальше. Циничное замечание, походя оброненное его дядей Проспером о том, что дерзкая девчонка вознамерилась напугать его до смерти, пустило корни в голове Шерри и подвигло его, без малейшего удовольствия, на те же самые излишества, коим предавался лорд Ротем. В таком поведении ощущались натужное ухарство и разухабистая удаль, равно как и намек на стиснутые зубы и более чем вероятное упрямство; но мистер Рингвуд, узнав об этом, лишь укоризненно опустил уголки губ да горестно покачал головой.

Спустя шесть недель после исчезновения Геро в Лондон вернулась чета Хоби. Шерри, узнав об их приезде, стал мрачно ожидать возвращения супруги. Но она так и не появилась; зато пожаловала ее кузина – нанести ей визит. Виконт принял леди, и десяти минут, проведенных в ее обществе, ему хватило, чтобы понять: о местонахождении Геро ей ровным счетом ничего не известно. Она даже не подозревала, что его жена сбежала из дому, а в Ирландию ездила, чтобы навестить свекровь, которая тяжело заболела.

Голова у виконта окончательно пошла кру́гом. Угрызения совести, тревога и отчаяние вновь захлестнули его; он изрядно напугал Бутля тем, что всю ночь провел в задней комнате, именуемой библиотекой, то расхаживая взад и вперед, то сидя перед камином и обхватив голову руками. Его светлость много выпил, но не был пьян, когда камердинер рискнул заглянуть к нему на следующее утро, а это, как угрюмо сообщил Бутль Бредгейту, являлось очень дурным знаком.

Виконт несколько мгновений смотрел на слугу, словно не узнавал, после чего провел рукой по взъерошенным волосам и коротко распорядился:

– Пошлите за Стоуком. Скажите ему, что я желаю видеть его немедленно!

Прибывшего мистера Стоука осунувшееся лицо патрона и его загнанный взгляд потрясли до глубины души. Он в молчании выслушал откровенную исповедь виконта и не моргнув глазом принял к исполнению распоряжение любыми способами установить местонахождение леди Шерингем. Стоук задал виконту один или два наводящих вопроса, постарался скрыть, что считает ситуацию безнадежной, и отбыл, пообещав приложить все усилия для розыска ее светлости.

Виконт все еще ждал, что его поверенный в делах оправдает свое существование, когда в Лондон прибыла вдова и потребовала, чтобы сын навестил ее в гостинице «Гриллон», где она изволила остановиться. Он, застав ее в обществе мисс Милбурн, узнал: вследствие необычайно сырой зимы все ревматические хвори матушки обострились настолько, что ее не спасет ничего, кроме поездки в Бат. Ее светлость заявила: мисс Милбурн тоже недомогает вот уже несколько недель. Поэтому ей в голову пришла идея пригласить славную девушку съездить вместе с ней в Бат и посмотреть, не помогут ли ей во́ды; она предлагала Белле занять место мистера Паулетта, который сейчас занимался подготовкой Доувер-Хаус к великому переселению. Вдова пожелала, чтобы виконт, исполнив сыновний долг, сопроводил их в полном опасностей путешествии.

Но Шерри отказался с истинно не сыновней решительностью. Он сообщил матери, что ничто не заставит его покинуть Лондон, а если матушка считает, будто ей грозит опасность угодить в руки грабителей, то пара верховых для сопровождения принесет ей куда больше пользы, нежели его присутствие. Вдова ответила сыну бледной улыбкой, величественно восстав из кресла и заявив: быть может, Кто-Нибудь-Еще вынудит его передумать, после чего выплыла из комнаты, оставив Шерри наедине с мисс Милбурн.

Виконт несколько мгновений смотрел на закрывшуюся дверь, а потом перевел взгляд на Красавицу. Его лицо выражало недоверие, боровшееся с гневом.

– Какого дьявола? – грозным тоном спросил виконт.

Мисс Милбурн поднялась на ноги, взяла его за руку и с чувством произнесла:

– Бедный мой Шерри, ты ужасно выглядишь! От Геро не было никаких вестей?

Он, покачав головой, ответил:

– Никаких. Я поручил своему поверенному в делах заняться ее поисками. Сказал ему, что при необходимости он может обратиться к сыщикам уголовного суда, хотя, Господь свидетель, я не хочу огласки… Но что еще мне остается? А потом является моя мать и требует, чтобы я сопроводил ее в Бат! Нет, какая наглость! И позволь мне сообщить тебе, Белла: если ее светлость рассчитывает, что ты сможешь уговорить меня сопровождать вас, то столь крупно она не ошибалась еще никогда в жизни!

Мисс Милбурн улыбнулась.

– Я знаю! – сказала она. – Я никогда не представляла для тебя интереса, Шерри. Полагаю, это всегда была Геро, хотя, ты, наверное, и сам того не понимал, пока не потерял ее.

Он застыл, глядя на Беллу сверху вниз.

– Ты говорила нечто подобное, – произнес после паузы, – в тот день, когда я сделал тебе предложение, а я ответил, что Северн так никогда и не осмелится признаться тебе в любви. Мы с тобой оба несчастны, не так ли?

Она отняла руку и, покраснев, сказала:

– Шерри, мы с тобой дружим с самого детства, и мне очень неприятно, если ты думаешь, будто я ношу траур по Северну. О, не стану отрицать, мне льстило, что он сделал меня объектом своих воздыханий! И конечно, мысль о том, чтобы стать герцогиней, тоже пришлась мне по вкусу, пусть и совсем немного! Но когда я представила себе, каково это – быть замужем за ним и провести с ним всю жизнь… О, я просто не смогла!

– Ты хочешь сказать, что он все-таки набрался смелости сделать тебе предложение, а ты отказала ему?! – воскликнул Шерри.

Белла кивнула:

– Да, я не смогла помешать ему. Моя поездка в Северн-Тауэрз на Рождество оказалась фатальной. Но прошу тебя, Шерри, не рассказывай никому об этом! С моей стороны это было бы неподобающе, да и Северну наверняка не хотелось бы, чтобы об этом стало известно.

– Еще бы! – ошеломленно пробормотал виконт.

Мисс Милбурн попыталась улыбнуться, заметив:

– Ты все-таки противная личность. Можешь представить, в какую немилость мамы я попала! Единственным человеком, кто был добр ко мне, помимо бедного папы, является твоя мать, и отчасти именно поэтому я еду с ней в Бат. Буду с тобой откровенна, Шерри: по-моему, она вбила себе в голову, что ты можешь развестись с бедной Геро, а потом женишься на мне.

– Ни за что! – заявил его светлость, демонстрируя полное отсутствие галантности.

– Не льсти себе, думая, будто я ответила бы согласием! – парировала мисс Милбурн. – Ты мне столь же безразличен, как и Северн! Нет, пожалуй, не совсем так, но почти!

– Хотел бы я знать, кто тебе небезразличен! – сказал Шерри.

Она отвернулась и, пряча лицо, произнесла:

– А я-то думала, ты знаешь. Но если нет – я рада.

– Джордж? – Видя, что мисс Милбурн не спешит отвечать, виконт добавил: – Вот это да! Джордж настолько обиделся на тебя, что в последнее время с ним нет никакого сладу. Того и гляди, шею себе свернет. Оставалась бы ты в Лондоне, Белла!

– Нет, – ответила она. – Я и мечтать об этом не смею. Джордж может думать обо мне, что хочет: я еду в Бат с леди Шерингем.

– Да неужели? Это же богом забытое место: я, например, его терпеть не могу! – Виконт вдруг оборвал себя на полуслове, нахмуренные брови сошлись в ниточку над переносицей, а в глазах появилось отсутствующее выражение. – Бат! Когда я в последний раз вспоминал эту дыру? Говорил, что мне придется поехать туда, если… Господи милосердный, почему же я не вспомнил об этом раньше? Бат – пансионат – гувернантка! Вот что она сделала, маленькая идиотка, негодница этакая! Мой Котенок! Какая-то чертова семинария на площади Куин-сквер, готов заложить голову, где ей приходится вкалывать как проклятой за пригоршню… Передай моей матери, что я с превеликим удовольствием сопровожу ее в Бат, но она должна быть готова выехать завтра!

– Шерри! – ахнула мисс Милбурн. – Ты полагаешь, Геро там?

– Полагаю! Я в этом уверен! Не будь я таким тупоголовым болваном, я бы вспомнил об этом еще несколько недель назад! Вот что я тебе скажу, Белла: если мы не хотим окончательно испортить моей матери настроение, то давай ничего не говорить ей. Пусть ее светлость думает, что тебе удалось убедить меня: мне, в общем-то, все равно, однако она может изрядно попортить нам кровь, если все пойдет не так, как ей хочется. А ведь ты будешь вынуждена сидеть с ней в одном экипаже целых два дня (потому что она ни за что не согласится проделать весь путь за один!), и ее бесконечные обмороки покажутся тебе весьма утомительными.

Дав Изабелле на прощание этот разумный, пусть и неблагодарный, совет, его светлость, подхватив свое пальто и шляпу, вышел наружу, торопясь сделать приготовления для немедленного отбытия из города.