Было одиннадцать часов вечера, когда леди Мэтьюс, раскладывавшая пасьянс, услышала рокот «бентли», подъезжавшего к дому. Муж и дочь, которым так и не удалось выведать, что у нее на уме, вздохнули с облегчением.

Леди Мэтьюс подняла глаза от карточного столика.

– Прекресно, – сказала она, – выходит три раза подряд. Интересно, привез ли он ее?

Они услышали, как дворецкий прошел через холл и открыл парадную дверь. Минуту спустя Ширли, закутанная в странные одежды, явно ей не принадлежавшие, вошла в комнату, сопровождаемая мистером Эмберли. Леди Мэтьюс поднялась.

– Я знала, что все будет хорошо, – сказала она спокойно. – Так рада, моя дорогая. Вы рассказали Фрэнку?

Ширли взяла ее руки в свои.

– Он знал, – сказала она. – Думаю, я вела себя очень глупо. Во всяком случае, он так сказал.

Сэр Хамфри, надев очки, чтобы получше разглядеть ее, недоуменно посмотрел на племянника. Эмберли криво улыбнулся:

– Любуетесь платьем Ширли? Оно прелестно, не правда ли? Из гардероба хозяйки гостиницы Литтлхейвена. Не возражаете, если мы пройдем в ваш кабинет? Я впустил туда сержанта. Ему нужен ордер на арест Фонтейна.

– Мне никогда не нравился этот человек, – сказала леди Мэтьюс.

– Арестовать Фонтейна? – повторил сэр Хамфри. – Господи помилуй. На каком основании?

– Попытка совершения убийства, начнем с этого. Сержант все тебе расскажет. Тетя Марион, вечерняя почта пришла?

– Конечно, Фрэнк, – она вынула конверт из рабочей корзины и посмотрела на Ширли. – Могу я это ему отдать, дорогая?

– Да, пожалуйста, – сказала Ширли со вздохом.

Эмберли взял конверт и вскрыл его. Прежде чем посмотреть на его содержимое, он бросил любопытный взгляд на тетю:

– Что это, тетя Марион?

Леди Мэтьюс подвела Ширли к камину.

– Вероятно, завещание Джаспера Фонтейна, – ответила она.

– Тебя бы следовало сжечь на костре, – сказал Эмберли. – Это ведь чистое колдовство. Ты права, здесь завещание, но только его половина.

– А, так это все и объясняет, – сказала она. – Лучше сложи их вместе. На столе есть скотч. Дитя мое, он пытался тебя убить? Садись же!

Эмберли взял из конверта половину разорванного листа и положил на карточный столик. Из записной книжки вынул вторую половину.

– Кажется, ты была уверена, что вторая половина у меня, – заметил он.

Леди Мэтьюс подложила дрова в камин.

– Если бы у тебя ее не было, то не представляю, что бы ты все это время делал, мой мальчик.

– Да, она была у меня. – Он подошел к ее письменному столу. – Где скотч? Могу я заглянуть в ящики?

– Конечно. Полно счетов. Но я знаю, что скотч где-то там. Филисити, дорогая, попроси Дженкинса принести еду для бедной девочки. И бургундского. Он знает.

Филисити наконец обрела дар речи.

– Если кто-нибудь мне немедленно не расскажет, что происходит, я устрою истерику! – сказала она. – Я чувствую, что близка к этому. Кто же вы в самом деле, и почему на вас эти ужасные тряпки, и… что вообще происходит?

– Не беспокой ее сейчас, дорогая. Она внучка Джаспера Фонтейна. Она собирается выйти замуж за Фрэнка. Так подходит ему. Но я забыла поздравить вас. Или я поздравила только Фрэнка? Никогда не помню.

Эмберли обернулся:

– Тетя Марион, ты – колдунья!

– Вовсе нет, Фрэнк. Трудно ошибиться. Помолвленные пары выглядят так одинаково. Филисити, поднос и бургундское.

Вмешалась в разговор и Ширли:

– Я очень голодна, но не надо бургундского, леди Мэтьюс, пожалуйста. Мистер Эм… Я хочу сказать – Фрэнк влил мне в рот чуть не кварту бренди, когда спас меня. Я больше не могу.

– Делай что тебе говорят, – сказал Эмберли. – То было два часа назад. И думаю, постель, тетя Марион.

Филисити, вернувшись в комнату, подошла к креслу, на котором сидела Ширли, и взяла ее за руку.

– Пойдем! – сказала она. – Вы приблизительно моего роста. Не можете же вы сидеть в этих тряпках. Я смотреть на них не могу.

– Она пойдет спать, – сказал Эмберли.

Ширли встала:

– Ничего подобного. Я проспала всю обратную дорогу и ничуть не устала. Но я с удовольствием избавлюсь от этого наряда.

– Ты, может быть, думаешь, что не устала, – сказал Эмберли, – но…

– О, перестань, Фрэнк! – прервала его кузина. – Конечно же, она не ляжет спать, пока все эти волнения не кончатся. Пойдем, не обращай на него внимания, Ширли. Он – осел.

Мистер Эмберли, подавленный брошенным ему вызовом, вышел.

Десять минут спустя к дому подъехала еще одна машина, и Дженкинс с видом человека, смирившегося со своей судьбой, впустил в дом инспектора Фрейзера.

Инспектора охватывало двойственное чувство: с одной стороны – досада на Эмберли за то, что он держал его в неведении, с другой – восхищение от того, что будет присутствовать при сенсационном аресте. Он принял самый недоброжелательный и официальный вид и не упустил возможности заметить, что расследование дела проведено вопреки всем правилам. Затем он повернулся к Эмберли, который стоял у камина и просматривал вечернюю газету, и спросил его, не собирается ли он сопровождать представителей полиции в поместье Нортон.

– В Нортон? – переспросил Эмберли. – За каким дьяволом?

– Учитывая ваш вклад в расследование дела, – сказал инспектор злорадно, – я думал, что вы захотите сами произвести арест.

Мистер Эмберли посмотрел на него и как можно вежливее сказал:

– Нисколько не сомневаюсь, что вы плохо справитесь с этим, но есть пределы той работе, которую я проделал за вас. Я закончил свое дело, теперь очередь за вами.

Инспектор хмыкнул, поймал строгий взгляд сэра Хамфри и удалился из комнаты.

Когда две девушки спустились вниз, в столовой Ширли ждал ужин. Было видно, что Филисити выпытала у Ширли все подробности ее истории, поскольку ее глаза были круглыми от удивления. Она отдала Ширли свое самое новое платье, что подтверждало ее полное одобрение помолвки Ширли и ее кузена. Спустя еще три четверти часа они услышали, как уже третья машина подъезжает к дому. Ширли как раз успела покончить с ужином и заявила, что готова с беспристрастием рассказать о событиях прошедшего дня. Сэр Хамфри проявлял необычное для него стремление выслушать объяснения племянника обо всем, что случилось со времени смерти Даусона. Даже леди Мэттыос попросила Фрэнка рассказать им все.

– В данный момент – сказала она, – все выглядит как картинка-загадка. Ты видишь, что изображено на каждом отдельном кусочке, но не можешь собрать из них целую картинку.

Услышав, что подъезжает машина, сэр Хамфри раздаженно фыркнул. Неужели их никогда не оставят в покое?

– Мне кажется, что это инспектор, – сказал Эмберли. – Он не любит меня, но не упустит случая сообщить мне об аресте.

Но это оказался не инспектор. Это был Энтони Коркрэн, а за ним следовал сержант Габбинс.

– О! – сказал Эмберли. – Что еще?

Энтони выглядел необычно.

– Боже! – сказал он. – Извините, леди Мэтьюс. Я немного в шоке. Послушай, Эмберли, это действительно ужасно! То есть я хочу сказать… Джоан совершенно убита горем, ужасно напугана! Я оставил ее с экономкой. Должен немедленно вернуться. Только привез сержанта, чтобы он рассказал. Парень пустил себе пулю в лоб!

От изумления все на минуту замолчали. Затем Эмберли начал набивать трубку.

– Я был уверен, что Фрейзер все испортит, – прокомментировал он услышанное. – Что случилось, сержант?

Леди Мэтьюс с сочувствием сказала:

– Присядьте, сержант. Вы, должно быть, очень устали, Все к лучшему, как мне кажется. Без скандала. Я имею в виду Бэзила Фонтейна.

Сержант поблагодарил ее и сел на краешек стула, теребя каску. Филисити отобрала ее у него и положила на стол. Он ее поблагодарил, но, казалось, не знал, куда девать освободившиеся руки.

– Говорите же, что случилось? – нетерпеливо сказал Эмберли.

– То и случилось, о чем сказал мистер Коркрэн, сэр. Все испортил этот инспектор.

– Я думал, что вы будете довольны. Никто не собирается трогать вашу каску, перестаньте на нее глазеть. Что все-таки случилось?

Сержант глубоко вздохнул:

– Так вот, сэр, мы приехали к особняку, я, инспектор да еще двое полицейских. Нас встретил человек, который называет себя Бейкером. Теперь-то мы это знаем!

– Как его зовут, Фрэнк? – спросила леди Мэтьюс. – Не могу вспомнить.

– Питерсон. Не думаю, что вы когда-нибудь его встречали, тетя.

– Да, дорогой, встречала. Я как-то заходила к тебе на квартиру, когда тебя не было дома. Никогда не запоминаю лица. Но я перебила вас, сержант.

– Все в порядке, моя леди, – уверил ее сержант. – Как я уже сказал, мы приехали, и этот Питерсон отвел нас в библиотеку, где были мистер Фонтейн и мистер Коркрэн. Мастер Фонтейн на себя не был похож, но спокойно встретил инспектора. Он такой. Инспектор предъявил ему ордер на арест и сказал, что он арестован по обвинению в покушении на убийство мисс Ширли Фонтейн, известной под фамилией Браун. Фонтейн опешил, но держал голову прямо. Я намекнул инспектору, чтобы он одел на него наручники. К сожалению, инспектор сделал вид, что лучше меня знает, что ему делать, и вместо того, чтобы захомутать Фонтейна, а уж потом вести разговоры, он начал рассказывать ему, как раскрыли дело, преподнося это так, словно сам все сделал. Обыкновенный пустозвон, вот он кто. Конечно, когда он сказал, что молодую леди спасли, Фонтейн смекнул, что дело безнадежное. Странная вещь, сэр, но как только он услышал это, он даже вздохнул, как бы с облегчением. Потом сказал, и это меня очень удивило, что он рад. «Я никогда не хотел ничего подобного делать, – сказал он. – Меня вынудили. Я прошел через ад». Затем он сказал: «Я пойду с вами. Я чертовски рад, что все кончилось». Прошу прощения, моя леди, это он так сказал. Еще он сказал: «Я хочу кое-что взять с собой» и пошел к письменному столу. Конечно, я не должен был ничего говорить, тем более в присутствии инспектора, но я не мог сдержаться. «Стойте на месте! – сказал я ему. – Мы дадим вам все, что хотите». И будь я проклят, если инспектор, только для того, чтобы поставить меня на место, не сказал ему, что он может взять, что он хочет, если это находится в пределах комнаты. А мне сказал, что я должен заниматься своим делом, а не учить его, как надо ему делать его дело. И все это в присутствии двух констеблей, о чем он очень пожалеет, когда об этом узнает главный констебль при расследовании случившегося.

Так вот, он позволил Фонтейну подойти к письменному столу. Любой дурак мог бы ему сказать, что может произойти. Тот открыл ящик, и не успели мы пикнуть, как он вытащил наган и выстрелил себе в голову.

– А Джоан, – сказал Коркрэн, – стояла в дверях.

– Мне жаль ее, – сказал Эмберли.

– И мне тоже, – сказала Ширли. – Я знаю, что Джоан не имеет к этому никакого отношения. Мне бы не хотелось, чтобы она страдала из-за этого.

– Ну, если на то пошло, – сказал Энтони доверительно, – не думаю, что все как-то на нее повлияет, если не считать этой ужасной сцены. То есть я хочу сказать, ведь он не был ее кровным братом, а она никогда не скрывала тот факт, что они не ладили между собой. Она, конечно, в шоке и все такое, но все пройдет, как только я увезу ее из особняка, – спохватившись, он добавил: – Да, вот что. Полагаю, поместье принадлежит теперь вам?

Ширли, чувствуя себя не совсем удобно, сказала, что по-видимому принадлежит. Мистер Коркрэн повеселел.

– Что ж, это уже кое-что, – сказал он. – Правда, я его терпеть не могу. Но оно довольно красивое. Но вот что я понять никак не в силах. Зачем убили Даусона и Коллинза? Какое они имели к этому отношение? Ну же, сержант! Расскажите. Кажется, вы все знаете. Откройте секрет.

Сержант сказал, что это лучше услышать от мистера Эмберли. Мистер Эмберли, с непривычной вежливостью, попросил сержанта не быть таким скромником. Сержант кашлянул и бросил на него укоряющий взгляд.

– Плохой я рассказчик, сэр. К тому же я не удивлюсь, если есть детали, которых я не знаю.

– Фрэнк должен нам рассказать, – констатировала леди Мэтьюс. – Кто-нибудь, дайте мистеру Коркрэну выпить. И сержанту тоже. Или вы не можете?

Сержант поколебался, но сказал, что вполне может нарушить правило, учитывая, что он, честно говоря, не на службе и после шести часов волен делать все, что ему угодно.

Эмберли прислонился к каминной доске и посмотрел на Ширли, сидевшую на диване рядом с леди Мэтьюс.

– Не думаю, что могу рассказать всю историю, – сказал он. – Есть вещи, которые сержанту не следовало бы знать. Или моему дяде, если на то пошло.

– Дорогой Фрэнк, умоляю, не глупи! – сказал сэр Хамфри раздраженно. – Почему нам нельзя услышать всю историю? Все равно все выйдет наружу.

– Не выйдет, пока я не посчитаю необходимым, – ответил Эмберли. – Чтобы все стало ясно, мне придется признаться в некоторых противоправных поступках, которые наверняка вынудят сержанта произвести еще два ареста. Сержант улыбнулся:

– Вы все шутите, сэр. Не знаю, что вы сделали, но я всегда говорил и готов повторять, что вы нагнали страху на преступника.

– Хм! – сказал мистер Эмберли.

Сержант, который к этому времени скорее сам бы пошел на преступление, чем остаться в неведении, напомнил, что он не на службе.

– Что бы вы сейчас ни сказали, это останется между нами, сэр, – заверил он.

– Очень хорошо, – сказал Эмберли.

Он взял трубку и сделал несколько затяжек.

– Начну все с самого начала. – Он вынул из кармана склеенные половинки завещания и прочел дату. – Это было одиннадцатого января два с половиной года назад, когда Джаспер Фонтейн составил новое завещание. Вот оно. Оно написано от руки им самим на листе бумаги и подписано дворецким Даусоном и лакеем Коллинзом в качестве свидетелей. Завещание составлено в пользу его внука Марка, а в случае отсутствия оного в пользу его внучки Ширли. Из чего я сделал вывод, что он незадолго до этого узнал о их существовании. А может быть, передумал. Но это не существенно. Он оставил Марку большое состояние и десять тысяч фунтов своему племяннику Бэзилу, который в соответствии со старым завещанием наследовал все имущество. Я также узнал, что он умер спустя пять дней, следовательно, нотариус этот документ не подписывал.

Что дальше произошло с завещанием, я не знаю, но то, что два свидетеля завладели им после смерти Фонтейна, неоспоримо. Разорвали ли они его пополам тогда же или позже, я опять таки не знаю. Так или иначе, но это было сделано, и лакей получил одну половину, а дворецкий вторую. Бэзил Фонтейн вступил во владение наследством в соответствии со старым завещанием, а два мерзавца затеяли его шантажировать, постоянно держа его в страхе возможностью обнародовать более позднее завещание. – Он пометил и снова посмотрел на Ширли. – Может быть, ты расскажешь, почему Даусон решил обратиться к вам?

– Думаю, он боялся Коллинза, – ответила Ширли. – Коллинз хотел получить его половину завещания. Даусон производил впечатление трусливого человека, но не способного на шантаж. Не знаю, как он узнал о нас и отыскал, – она покраснела. – Понимаете, мой отец… не был уважаемым человеком. Когда он умер, мама уехала из Иоганнесбурга и взяла фамилию Браун. Марк и я после ее смерти сохранили эту фамилию и вернулись в Англию Браунами. Своей настоящей фамилией мне нечего было гордиться, а Марку было все равно. Несмотря на это, Даусон разыскал нас и написал Марку. Это было очень загадочное письмо, намекающее на существование завещания в пользу Марка и предостерегающее о разного рода опасностях. Сейчас оно находится в моем банке. Я подумала, что лучше будет сохранить его. Марк воспринял это письмо как розыгрыш. Я – нет. Я поехала в Аппер Неттлфоулд, чтобы снять квартиру. Тогда сдавали в наем Айви коттедж, и мы переехали туда. Коттедж мне больше подходил из-за… из-за привычек Марка. Я заставила Марка написать Даусону о том, что он хочет с ним встретиться. Это напугало Даусона. Он не хотел, чтобы мы оказались в Аппер Неттлфоулде, поскольку это очень опасно. Однажды он пришел в коттедж, но так боялся, что его увидят, что больше уже не приходил. Он рассказал нам все о завещании, о чем вы слышали от Фрэнка. Он хотел уехать и не связываться больше с этим делом. Не думаю, что он боялся полиции больше, чем Коллинза. Он преложил нам продать свою половину. – Она замолчала и посмотрела на сержанта. – Конечно, я понимаю, что нарушила закон, вступив с ним в переговоры, но я не могла передать это дело в руки полиции не только потому, что завещание было порвано пополам, но и потому, что, узнай Коллинз, что им интересуется полиция, он немедленно уничтожил бы свою половину.

– Очень щекотливый вопрос, – согласился сержант, который с изумлением вслушивался в каждое слово.

– Беда в том, – продолжила Ширли, – что Даусон хотел получить за нее непомерную сумму, которую мы, естественно, не могли ему дать, пока наследство не перешло к нам. Это был тупик, но в конце концов мы пришли к компромиссу, и Даусон, как я думаю, главным образом, потому, что боялся, что мы обратимся в полицию, если он не сдержит слово, согласился отдать свою половину как бы в кредит нам. Он должен был встретить Марка на Питтингли-роуд в свой выходной вечер и передать ему половину завещания – мне тогда казалось, что лучше иметь половину завещания, чем ничего – а Марк, в свою очередь, должен был дать ему чек на пять тысяч фунтов.

– Подождите минуту, мисс! Ваш брат присутствовал, когда Даусона убили? – спросил сержант.

– Вы не на службе, сержант, – вмешался Эмберли. – Теперь мы подошли к моему противоречащему закону поступку. Вы помните, что я как-то говорил вам, что я не на вашей стороне?

– Как же, помню, сэр, – сказал сержант, вытаращив глаза.

– Я сообщил вам, – продолжал Эмберли, – что обнаружил тело убитого человека в салоне «остина-семь» на Питтингли-роуд. Но я не сказал, что рядом с машиной на дороге стояла мисс Ширли Фонтейн. У сержанта отвисла челюсть.

– Сокрытие важного свидетельства, мистер Эмберли, сэр!

– Совершенно верно. Но Фрейзер, вероятно, отправил бы ее на виселицу, сообщи я об этом. Теперь вы понимаете, почему это темное убийство так заинтересовало меня. Даусон был жив, когда ты его нашла, не так ли, Ширли?

– Чуть жив. Но узнал меня. Он не взял с собой половину завещания. Не знаю почему. Возможно, потому, что хотел вытянуть из нас больше денег. Он только успел сказать, где спрятал эту половину. Затем появился ты.

– Вы хотите сказать, сэр, – сказал сержант, – что вы знали о завещании и всем остальном с самого начала и молчали?

– Нс совсем так. Я ничего не знал. Но заинтересовался. Единственное, что я знал наверняка, что убийство было совершено с целью ограбления. Когда я выяснил, кто такой Даусон, то пришел к выводу, что убийство совершено не из-за денег, которые у него были, и не из-за какой-то ценности, потому что из особняка ничего не пропало, а, возможно, из-за документа. Я познакомился с Бэзилом Фонтейном. Во время моего первого визита в особняк у меня сразу же возникли подозрения в отношении Коллинза. Уж очень ему хотелось узнать, о чем я буду говорить. Что между ним и Фонтейном существует связь, я тогда же убедился, но понятия не имел, в чем она заключается. Фонтейн знал, что Коллинз подслушивает за дверью, и не хотел, чтобы мы догадались об этом. Этот факт мне показался достойным внимания, и я запомнил его, как и то, что алиби Коллинза основано только на словах Фонтейна. Мне очень захотелось узнать о нем какие-либо необычные детали. До того, как я с ним столкнулся по делу об убийстве, ты, тетя Марион, призналась, что недолюбливаешь его. Я с большим уважением отношусь к твоей интуиции. Ты, Филисити, сказала, что он всегда ворчит из-за денег, что устроил скандал по поводу цены платья Джоан для маскарада. Когда же я встретился с ним, то увидел, что эти факты не вязались с его явно благородной, но довольно экстравагантной натурой. Он принадлежал к тому типу людей, что любят тратить деньги. Но все говорило о том, что он был в стесненных обстоятельствах. Почему? Его состояние было значительным, и ты, Энтони, сообщил мне, что он не любит излишеств. Ты описал его довольно точно как большого любителя спорта. Ты также рассказал, что хотя он и Джоан не очень ладили, но до получения наследства дяди они жили более или менее дружно.

– Сдается мне, что я наговорил тебе слишком много, – заметил Энтони.

– Это так. Именно от тебя я узнал о его пристрастии к морю. Ты описал мне его бунгало в Литтлхейвене и его суперсовременную моторную лодку, которая способна пересечь Ла-Манш. В то время это мало что значило для меня. Но позже пригодилось. Ты также рассказал, что он просил тебя пожить какое-то время в особняке, что объяснялось, как ты думал, его страхом. Он не хотел оставаться один в доме. Возможно, это исходило от его несомненно общительной натуры. Но с другой стороны, это выглядело так, словно присутствие гостей служило для него защитой. Так это и было. Пока ты и Джоан жили в особняке, Коллинз вынужден был соблюдать осторожность. Фонтейн начинал побаиваться его. Он знал, что Коллинз убил Даусона, но не осмеливался выдать его полиции из-за страха, что Коллинз ответит ударом на удар – сообщит о последнем завещании дяди, которым, как Фонтейн думал, владеет Коллинз. Я уверен, что в то время он не избавился от Коллинза потому, что испытывал искренний ужас перед смертью. Если ты помнишь, Энтони, мисс Фонтейн упоминала об этом во время нашей первой встречи. Он не переносил вида мертвого тела, даже вида мертвой собачки.

После допроса у следователя вы, сержант, рассказали о деньгах Даусона. Это меня озадачило. Вы не могли найти этому объяснения. Именно тогда мне пришло в голову, что Даусон, должно быть, шантажировал Фонтейна. Но что ты, Ширли, имеешь к ним обоим какое-то отношение, я не знал до бала-маскарада в особняке. Ты пришла на бал, хотя не имела приглашения, в костюме итальянской пастушки.

– Бог мой, так это была ты? – воскликнула Филисити. – Джоан и я очень хотели узнать, кто бы это мог быть, но тебя не было в зале, когда снимали маски. Для тебя это было настоящее приключение!

– Умерь свои восторги, любовь моя, – попросил ее мистер Эмберли. – Когда я узнал, кто скрывается под маской пастушки, то подумал, что стоит немного последить за ней. Мне было ясно, что она явилась в дом без приглашения вовсе не из-за простого желания попасть на такой замечательный прием. Поразмыслив, я пришел к выводу, что она воспользовалась балом, чтобы проникнуть в особняк с какой-то определенной целью. Затем в коридоре я увидел Рейнольдза.

– Прошу прощения, сэр?

– Портрет, сержант. Портрет дамы конца восемнадцатого столетия. Сходство поразительное, Ширли. Пока я рассматривал картину, ко мне подошел Фонтейн, и из его слов я понял, что он не знает, что ты поселилась поблизости. Он также не проявил никакого интереса к портрету, но заметил откровенно, что у дамы на портрете характерные для их семейства нависшие брови. Он не знал точно, была ли эта дама его прапрабабушкой, и посоветовал обратиться к домоправительнице.

В то время в моем распоряжении основными фактами были, если коротко, следующие: дворецкий Фонтейна убит, мотив – ограбление; таинственная незнакомка, имеющая удивительное сходство с фамильными чертами Фонтейнов, присутствует на бале без приглашения и скрывает свое присутствие; Джаспер Фонтейн имел сына, уже умершего, которого он лишил наследства на основании его пристрастия к выпивке и другим предосудительным вещам. Это ничего не доказывает, но совпадение очевидно – Марк Браун тоже пил, – Он замолчал и пальцем придавил табак в трубке. – Теперь перейдем к действиям мисс Ширли Фонтейн, которые в высшей степени достойны осуждения. Даусон успел ей сказать, что спрятал свою половину завещания в одном из комодов, и она отправилась на поиски. Но ее остановило появление Коллинза, который наблюдал за ней с большим интересом. Они ушли из прохода, который ведет в картинную галерею и где стоит комод, и спустились вниз. Неприятный был момент, не так ли, Ширли?

– Благодаря тебе! – отпарировала она.

Он засмеялся:

– Только по твоей вине, дорогая. Ну, так. Когда они ушли, я заглянул в ящик комода и обнаружил половину листа. Это была половина завещания. На ней осталась половина подписи Джаспера Фонтейна и подписи двух свидетелей. Фамилии наследников остались на другой половине, но несмотря на это, все стало ясно.

Тем временем Ширли вернулась к комоду. Обнаружив, что часть завещания исчезла, она пришла к выводу, что Коллинз опередил ее. Правильно?

– Конечно, – сказала она. – Что еще я могла подумать?

– Я скажу об этом позже, – продолжал Эмберли. – Коллинз, который пришел на несколько минут позже за завещанием, естественно, решил, что Ширли перехитрила его. Удивительное сходство мыслей.

Ширли прервала его:

– Да, в этом нет сомнения, но почему ты не мог мне сказать, что эта половина у тебя?

– Мое дорогое дитя, получив в свое распоряжение этот кусок бумаги, я понял, что ты мало что можешь добавить своим рассказом к тому, что я уже знаю. К тому же я посчитал, что гораздо лучше, чтобы ни ты, ни Коллинз не знали, у кого оно находится. Ваши совместные фортели были для меня намного полезнее, чем твое доверие. Но была и другая причина, касающаяся только тебя и меня. Но продолжу: на следующий день я стойко выдержал визит полковника Уотсона и согласился принять участие в расследовании дела. У меня в руках были почти все нити, ведущие к разгадке. Я знал, что было еще одно завещание, которое, по крайней мере, двое людей страстно желают заполучить. Твое стремление, Ширли, подсказало мне, что завещание составлено в твою пользу. Стремление Коллинза подтверждало мои прежние подозрения, что он с помощью завещания шантажирует Фонтейна. Казалось вполне вероятным, что вторая половина у него. Первым делом надо было доказать подлинность твоего происхождения, но главное – найти вторую половину завещания, которая наверняка существовала. К помощи полиции я не мог прибегнуть, поскольку они бы не стали вести поиски не имеющего никакой ценности обрывка листа. Я отправился в Лондон и попросил своего слугу Питерсона подать заявление о приеме на вакантную должность дворецкого в особняке и снабдил его фальшивым рекомендательным письмом. Это напомнило мне, что вы доставили несколько неприятных минут моему слуге, сержант.

– А! – сказал сержант.

– Вот именно. Я подумал, что, возможно, ему удастся узнать о тайнике, где спрятана вторая половина завещания, но главной причиной для его внедрения в штат прислуги особняка была необходимость иметь человека, наблюдающего за всеми передвижениями Фонтейна. Мне казалось, что со временем Фонтейн обнаружит, кто живет в Айви коттедже, а когда узнает, то всякое может случиться. В тот же день, будучи в городе, я наведался в редакцию «Таймса», чтобы просмотреть старые подшивки газеты и найти сообщение о смерти отца Ширли. И оказалось, что в первый раз на моей памяти ты, тетя Марией, подвела меня. Что касается дат, то твоя память достойна сожаления. Он умер не три, а пять лет назад.

– Утомительная была работа, мой мальчик, – согласилась леди Мэтьюс.

– Согласен. Однако я все же нашел сообщение и записал адрес Фонтейна в Йоганнесбурге. Затем я послал шифрованную телеграмму в сыскное агенство в Йоганнесбург, чтобы они выяснили, остались ли у Фонтейна дети, а если да, то что с ними стало. Надеясь ускорить события, я нанял в Лондоне частного детектива, чтобы он отыскал следы Марка и Ширли Браунов.

Когда я вернулся в Грейторн, то застал там тебя, Энтони. Ты, как всегда не сознавая этого, сообщил мне ценную информацию. Ты случайно узнал, что Фонтейн получил письмо из фирмы, занимающейся разыскной работой, и что это письмо очень расстроило его. Это могло означать одно: он тоже пытался разузнать, остались ли дети у его кузена, и где они могут быть. Тот факт, что он расстроился, говорил о том, что он узнал о существовании Марка и Ширли и о том, что они живут поблизости от особняка. На следующий день ты рассказал мне о ссоре Фонтейна с Коллинзом. Я подумал, что ему, вероятно, пришло в голову, что Коллинз обманывает его. События начали развиваться быстрее, но загвоздка заключалась в том, что пока Коллинз имел на руках основную по важности часть завещания, было почти невозможно предпринимать какие-либо действия.

Частично взяв на себя работу детектива, я отправился повидаться с тобой, Ширли. И тогда мне представился счастливый случай. Ты, уверенная, что Коллинз имеет на руках обе части завещания, решила попытаться выкупить его, для чего пригласила его к себе. Он пришел, потому что думал, что половина Даусона у тебя, а это могло расстроить всю его игру. Я видел, как он выходил из Айви коттеджа. Вы, должно быть, оба очень умно уходили от прямых ответов, поскольку к концу встречи ни ты, ни он не узнали, что второй, пропавшей половины завещания ни у кого из вас нет.

Ширли улыбнулась довольно грустно:

– Действительно, мы даже не упомянули слово «завещание».

– Хотелось бы мне послушать ваш разговор, – заметил Эмберли. – Как только Коллинз ушел, я вошел в коттедж. Ты, возможно, помнишь, как я тогда сказал, что пришел получить от тебя кое-какую информацию. Осмотрев коттедж, я убедился, что ты действительно жила в Южной Африке. Покрывало из шкур шакалов и простодушный разговор с твоим братом подтвердили мою догадку. Это было еще не доказательство, но достаточно важное свидетельство.

Следующий ход в игре сделал Фонтейн, который позвонил мне и попросил прийти к нему. При встречах он всегда держал со мной ухо востро. Он очень нервничал и, как все люди в подобном состоянии, не мог оставаться один. Он попытался навести меня на ложный след. Между собой он и Коллинз придумали совершенно неправдоподобную историю о кругленькой сумме непонятного происхождения на счетах Даусона. Я нашел ей хорошее применение: рассказал о ней инспектору и попросил его все проверить. Это ему очень понравилось, и на какое-то время это безобидное занятие отвлекло его.

Пока я был в особняке, случилось непредвиденное. Марк Фонтейн, разгоряченный выпитым, пришел в особняк с бредовой идеей заставить Коллинза отдать завещание, угрожая пристрелить его. Это поставило Коллинза в затруднительное положение.

– Бог мой, так вот почему он уговаривал Бэзила отпустить парня? – спросил Коркрэн.

– Да, именно поэтому. Поскольку Фонтейн представления не имел, кто такой Марк, то настаивал на вызове полиции, и Коллинзу пришлось открыть, кто он такой. Если ты помнишь, он сказал: «Молодой джентльмен из Айви коттеджда», что очень встревожило Фонтейна. Этот инцидент подтвердил правоту моей теории о письме из сыскного агенства, которое он получил. Во всяком случае, все сходилось. Но дурацкое поведение Марка серьезно все осложнило. Не могу точно сказать, на что надеялся Фонтейн, посягнув на его жизнь. У меня нет причин предполагать, что он из тех людей, которые готовы пойти на убийство. Но представившуюся возможность он не смог проигноривать. Я организовал за Марком слежку, но как оказалось, недостаточно пристальную. С сожалением должен признаться, что надеялся: если Фонтейн узнает о слежке, это отпугнет его. Конечно, это его не устраивало, но не послужило помехой, как я предполагал. Я нанес визит Фонтейну, чтобы намекнуть, что за Марком установлена слежка, а заодно убедиться, что Питерсон хорошо обосновался на своем новом месте.

В тот вечер я получил ответ на мою шифрованную телеграмму из Йоганнесбурга. Сомнений в том, кто ты есть, Ширли, больше не было, и я счел необходимым нанести визит сержанту Габбинсу, чтобы попросить его усилить слежку за Марком. К сожалению, я опоздал. Пока я был в отделении полиции, было получено сообщение о смерти Марка, – он помолчал и посмотрел на Ширли. – Извини, если это расстроило тебя. Но я должен кое-что добавить.

– Продолжай, – сказала она отрывисто. – Марк упал в реку не потому что был пьян. Он, конечно, был пьян, и даже очень, но его столкнули в реку. И утонул он потому, что был пьян. Убийство было так умно спланировано, что я сомневаюсь, что его могли хоть в какой-то степени связать с Фонтейном.

– Пагубное пристрастие Марка было притчей во языцех в Аппер Неттлфоулде. Многие открыто выражали удивление, как это он не свалился в реку раньше. Всем так же хорошо известно, что в это время года в Уилде бывают туманы, которые после темноты усиливаются, особенно в той низине, где дорога проходит вдоль берега реки Неттл. Фонтейну повезло – а может быть, он знал об этом – что Такер следовал за Марком, держась от него на приличном расстоянии. Косвенно ответственность за смерть Марка несет инспектор Фрейзер, потому что он дал понять Такеру, будто его заставили выполнять эту работу только ради моей прихоти.

Сержант кашлянул:

– Надеюсь, вы подадите на него зявление, сэр?

– Конечно, сержант, но не прерывайте. Фонтейн дал понять, что он собирается провести вторую половина дня в Лондоне. И он действительно туда ездил. Если бы ему в тот день не повезло, то нет сомнений, что он попытался бы повторить свой маневр на следующий день. Но ему повезло. Все случилось так, как он ожидал. Он, видимо, оставил машину на одной из боковых дорог, выходящих на шоссе, и лег на берегу, где туман был особенно густым, в ожидании Марка. Когда Марк появился, он просто столкнул его в реку. Не думаю, что это потребовало больших усилий, тем более, что Фонтейн сильный человек. Река в этом месте довольно глубокая. Марк, будучи пьян, не был в состоянии бороться за жизнь и утонул.

– Да, но предположим, что он не утонул бы? – возразил Энтони.

– Для Фонтейна это было бы досадно, но не опасно. Если бы Марк сказал, что его кто-то столкнул, кто бы поверил ему?

– Ты бы поверил, – сказал Энтони.

– Возможно, но хотя Фонтейн с подозрением относился ко мне, он до конца не знал, что и в какой мере мне известно. Нет, весь замысел его был довольно прост и сработал. Будь туман не таким густым, не потеряй Коллинз из виду Марка – план его не воплотился бы. Но Коллинз запоздал и не смог спасти жизнь Марку, хотя нет сомнений, что он приложил нечеловеческие усилия для его спасения. С того момента, когда Фонтейн узнал о том, что его двоюродные брат и сестра живут в Аппер Неттлфоулде, Коллинз был начеку. Он знал Фонтейна лучше, чем я. Его история о портсигаре – полная нелепица, сержант, но я уверен, что мисс Фонтейн подтвердила бы ее, не так ли, Ширли?

Она утвердительно кивнула головой:

– Я полностью была в его власти. Поскольку считала, что завещание находится у него, я бы не осмелилась выдать его. Отчасти поэтому я не могла довериться тебе. Он с самого начала догадывался, что ты знаешь больше, чем полиция.

– Следовательно, ты считала, что опасно довериться мне, пока я не выложу все, что знаю. Премного благодарен. Итак, на следующий день после убийства Марка Фонтейн приехал ко мне в Грейторн якобы для того, чтобы выяснить роль Коллинза в происшедшем, а на самом деле, узнать, если удастся, что я думаю, и не уехала ли ты, Ширли, из Айви коттеджа. Я дал ему понять, что подозреваю Коллинза, и между прочим заметил, что ты по-прежнему остаешься в коттедже. Раз он избавился от Марка, то я ожидал, что следующей жертвой можешь стать ты. В мои планы входило застать его на месте преступления и арестовать его и Коллинза, предъявив каждому из них обвинения в отдельно совершенных убийствах. Так бы и случилось, если бы Коркрэн не проявил благонамеренного, но злополучного рвения. Когда я привозил тебя, Ширли, в коттедж, чтобы ты собрала свои вещи, то открыл засовы на задней двери и прихватил с собой ключ. Оставив тебя в «Голове кабана», я поехал в Грейторн и позвонил Питерсону, приказав ему не спускать глаз с Фонтейна и дать мне знать, если он вечером уйдет из дома. Ты, Филисити, вошла в комнату во время этого разговора и упрекнула меня в невежливой манере телефонной беседы. Ты помнишь? Питерсон позвонил мне вскоре после полуночи и сообщил, что Фонтейн покинул дом и уехал на велосипеде. Затем я позвонил вам, сержант, и мы поехали в Айви-коттедж дожидаться его появления. Казалось, все идет прекрасно, но Коркрэн вспугнул его, и Фонтейн убежал через заднюю дверь. Ты тогда отчитал меня за то, что я дал ему уйти, не так ли? Поймать его тогда не стоило труда, но я не мог предъявить ему никакого серьезного обвинения, кроме как в проникновении в чужой дом. Но вы не знаете одной забавной детали. Преследованием в ту ночь занимался не только ты, Энтони, но и Питерсон, который, увидев тебя на велосипеде, бросился преследовать вас обоих. Проявил усердие не по разуму. Он не узнал тебя и, опасаясь, что я окажусь с глазу на глаз не с одним, а с двумя преступниками, поспешил мне на помощь Я заметил его, когда ходил закрывать заднюю дверь. Он только что приехал и хотел поговорить со мной, но увидев тебя, Энтони, тактично исчез.

Это была первая попытка Фонтейна убить Ширли. Я уверен, что он хотел это представить как самоубийство. Причина – девушка не могла перенести смерти брата. Неплохая идея. Я дал вам, сержант, тогда подсказку и думал, что вы все-таки догадаетесь. Я намекнул, что тот, кто проник в коттедж, наверняка не знал, что у мисс Фонтейн есть бультерьер. Коллинз знал это, поскольку бывал в доме. Я огорчен, сержант, огорчен и разочарован.

– Да, подсказка что надо, не так ли, сэр? – сказал сержант, рассердившись. – Да можно перечислить с полсотни людей, которые не знали о существовании собаки.

– Но Коллинз-то знал, – сказал Эмберли.

– Согласен, сэр, но если хотите знать, именно поэтому я исключил его из списка подозреваемых, – сказал сержант, посмотрев на него, как ему казалось, гипнотическим взглядом.

– Одну минуту! – сказал Эмберли. – Дайте перевести дух. – Он положил трубку на каминную доску и засунул руки в карманы. – Затем наступила очередь дяди Хамфри.

– Что? – спросил удивленно сэр Хамфри.

Эмберли посмотрел на него насмешливо:

– Да, да, сэр. Вы ездили к Фонтейну поговорить о браконьерах, а ушли от него с пропавшей половиной завещания…

– О чем это ты, черт возьми, говоришь, Фрэнк?

– Которую, – невозмутимо продолжал Эмберли, – Коллинз спрятал в корешке книги, позаимствованной вами у Фонтейна. Скажите мне, Коллинз видел, что вы унесли эту книгу с собой?

– Да, – сказала Филисити, – видел! Теперь я припоминаю, что он всячески старался заполучить ее из рук папы. Он предлагал стереть с нее пыль, предлагал завернуть ее, но папа отказался.

– Поэтому ему ничего не оставалось делать, как совершить кражу со взломом, – сказал Эмберли. – Поскольку дядя взял книгу в спальню, чтобы почитать перед сном, попытка Коллинза вновь завладеть книгой не удалась. Мне пришлось хорошенько поломать голову, размышляя над очень любопытным характером ограбления. И именно тетя Марион подсказала мне разгадку. Ее заинтересовало, почему разбросали все книги. Я было решил, что угадал, в чем дело, но когда мне принесли «Курьезы литераторы», то в ней не оказалось пропавшего завещания. Ни Филисити, ни вы, сэр, не удосужились припомнить, что книга на несколько минут была оставлена в распоряжении Ширли. Я вам никогда этого не прощу.

На следующее утро Питерсон позвонил мне и сказал, что женщина, скорее всего Ширли Фонтейн, звонила Коллинзу.

– Да, я помню, – вмешался Коркрэн. – Я рассказал об этом Бэзилу, и он жутко разъярился.

– Не сомневаюсь, что он разозлишься. Вот почему в тот вечер он следил за Коллинзом, как я, в свою очередь, следил за Ширли. Она договорилась с Коллинзом встретиться в павильоне у озера. Я провел утомительный день, не спуская с нее глаз. Встреча состоялась, я был тому свидетелем, так же как и Фонтейн, и Питерсон, поскольку в его задачу входило наблюдать постоянно за Фонтейном. Если бы Фонтейну удалось в тот вечер настичь Ширли, то он, как я думаю, убил бы ее на месте. К счастью, это ему не удалось. Зато мне повезло.

Эта встреча подтолкнуло Фонтейна пойти на отчаянные меры. Если Коллинз ведет с ним двойную игру и обманывает его, то от Коллинза надо избавиться. И провидению было угодно, чтобы дядя подсказал ему наилучший способ, как это сделать.

Сэр Хамфри так и подскочил на кресле:

– Я?

– Да, сэр, вы. Все эти разговоры о браконьерах. Я не виню вас, дядя. Я даже думаю, поделом ему, поскольку нет сомнений, что Коллинз убил Даусона, и нет сомнений в том, что нам едва ли удалось бы доказать его вину. Но до того, как Фонтейн смог осуществить свой замысел, Коллинз сделал еще одну попытку завладеть книгой. Довольно дерзкая попытка, но принесшая свои результаты.

Для меня это было напряженное время. След завещания затерялся, но я понимал: если оно по какой-то случайности попало в руки Фонтейна, то он, конечно же, сразу уничтожил его. Когда Коллинз обнаружил, что в том месте, где он его спрятал, завещания нет, то он решил, что им завладел я, и перерыл всю мою комнату. Я почувствовал облегчение. Это говорило о том, что у Фонтейна его нет. Ведь если бы оно было у него, то он непременно позаботился бы о том, чтобы дать знать Коллинзу, что он его уничтожил. На обратном пути из Грейторна в особняк Коллинз был застрелен Фонтейном, который, как вы помните, сержант, якобы провел весь вечер в библиотеке, занимаясь разборкой корреспонденции.

И опять Фонтейн проявил чрезмерную осторожность. Он не мог удержаться, чтобы не позвонить в ту ночь в полицию. Предлог был вполне благовидный. Я никогда не доверяю подобным благовидным предлогам. Насколько Питерсону известно, Фонтейн обыскал комнату Коллинза в поисках его половины завещания, но ничего не нашел. Надеюсь, вы заметили, сержант, как он мне сказал, что ничего не нашел в комнате Коллинза, когда мы приехали в особняк, чтобы задать ему кое-какие вопросы.

– Вы правы, сэр, – сказал сержант, – сразу заметил.

– Вы попусту тратите время в Аппер Неттлфоулде, сержант, – сказал Эмберли.

– Что ж, сэр, я бы не возражал против некоторых перемен, – ответил сержант, явно польщенный.

– Попробуйте? Поступить на сцену, – порекомендовал Эмберли, дав сержанту пищу для размышлений, и продолжал: – Фонтейн не мог сдержаться и начал себя выдавать. Вместо того, чтобы говорить как можно меньше и предоставить Фрейзеру совершенно запутать дело, он взялся прояснять некоторые детали. Не успев избавиться от Коллинза, он решил опровергнуть алиби лакея в ночь убийства Даусона. Это было уж слишком. До этого момента он отказывался верить, что Коллинз имеет к убийству отношение. Он также отказываются от намерений уволить его, несмотря на то, что терпеть его не мог. Но когда Коллинз был благополучно устранен с его дороги, он вдруг сообщает, что в то утро вручил ему уведомление об увольнении. Позвольте мне напомнить вам, сержант, что вы спросили меня, когда мы покидали особняк, что я обо всем этом думаю. Я сказал тогда, что обратил внимание на некоторые детали. Подтверждение тому, только что прозвучавшие слова.

Сержант не удержался и перебил его:

– Я тогда подумал: а заметили ли вы их тоже, мистер Эмберли, сэр?

– К счастью, да, – сказал Эмберли сухо. – Мне показалось, что Фонтейн понял, что загнал себя в угол. На следующий день после убийства Коллинза, то есть фактически сегодня, я утром надумал съездить в Литтлхейвен.

– Ты же говорил, что собираешься расследовать убийство, – заметила леди Мэтьюс.

– Формально так и было. Но я не хотел, чтобы Фонтейн узнал о моем местонахождении.

– Но, Фрэнк, что тебя заставило отправиться туда? – спросила Филисити.

– Моторная лодка, – ответил Эмберли. – Я не забыл о существовании моторной лодки, способной переплыть Ла-Манш. Не претендую на то, что предвидел, как она будет использована, нет. Но у меня было предчувствие, что Фонтейн, понимая, в каком опасном положении находится, может воспользоваться лодкой, чтобы сбежать, если его дела будут совсем плохи. Для этой цели лодка – превосходное средство. Приехав в Литтлхейвен, я навел справки и узнал, что лодку незадолго до этого забрали с Мортонской верфи и поставили на якорь у выхода из залива недалеко от того места, где находится бунгало Фонтейна. Как мне сказали, ее недавно отремонтировали, а когда я поплыл на лодке, чтобы посмотреть на нее, то убедился, что она готова к выходу в море. Получалось, что предположения правильны. Поэтому я нанял нашего друга-рыбака наблюдать за лодкой и в случае, если кто-то воспользуется ею, сообщить по телефону мне. Это дало бы возможность полиции связаться с французскими портами и задержать Фонтейна. Я до сих пор уверен, что Фонтейн изначально держал лодку наготове, чтобы сбежать. Поскольку Коллинз умер, у него не было ни малейшего желания причинять вред Ширли. Без завещания она ничего сделать не могла. Все убийства он совершил против своего желания. Я верю, что он говорил правду о том, что прошел через ад. Если бы он не получил наследство от дяди, то остался бы тем, кем был в душе – веселым, добродушным парнем, которому ничего не надо, кроме комфорта и достаточной суммы денег, чтобы удовлетворять заслуживающие одобрения вкусы. Беда в том, что он долгие годы считал себя единственным наследником Джаспера Фонтейна, а когда узнал, что может лишиться наследства, то посчитал немыслимым остаться без всего, кроме десяти тысяч фунтов. Практически у него никогда не было своих средств к существованию, кроме тех денег, что давал ему дядя. В той ситуации, в которой я его узнал, он производил впечатление хитрого, но не очень умного человека. Я уверен, что он никогда не представлял возможных последствий изначальных и сравнительно безобидных пригрешений. От двух слуг можно было спокойно откупиться небольшой суммой денег, но несмотря на это, он не сомневался, что Марк и Ширли не упустят возможности получить наследство, о котором не имеют представления. Он привык рассматривать поместье как свою собственность и, думаю, чувствовал себя в какой-то мере правым, скрывая последнее завещание. Сделав один неверный шаг, он вынужден был, как он сам признался, идти до конца. Уверен, он с ненавистью относился к тому , что вынужден был делать, и предал бы все забвению, если бы ему удалось провернуть дело так, чтобы не попасть в тюрьму.

Эмберли замолчал. Его аудитория в молчании ждала продолжения.

– Ход мысли Фонтейна был хотя и интересный, но ошибочный. Как я уже сказал, убив Коллинза, он ничего не замышлял против Ширли. Уверен, что так и было. Но судьба в лице моей беспечной и ничего не подозревавшей кузины нанесла Фонтейну роковой удар. От кузины он узнал о злоключениях его книги «Курьезы литературы». Она рассказала ему, как я заинтересовался этой книгой , как в ней ничего не нашел. Она не удосужилась вспомнить и рассказать мне о том, что книга находилась в руках Ширли достаточное время, чтобы обнаружить в ней спрятанную половину завещания, но зато она без труда вспом нила и рассказала об этом Фонтейну.

– Довольно, – сказала Ширли по привычке резко.

– Как тебе идет этот тон, – отпарировал Эмберли. – Теперь Фонтейн знал, где Коллинз прятал завещание, к понял, что оно попало в твои руки. Он зашел уже далеко и вынужден был либо закончить свое дело, либо сам оказаться пойманным. Ты знаешь, что случилось потом. Если бы не моя высокочтимая тетя, то сейчас ты лежала бы на дне моря. Именно она передала мне твою просьбу о встрече и просьбу Питерсона, и я успел добраться до Литтлхейвена как раз вовремя. Слава Богу, что догадался, куда он направился.

Коркрэн не удержался.

– Догадался! Это ты называешь догадался?

– Да, – сказал Эмберли, – я не был уверен. Узнав, что он поехал в южном направлении, я только мог предполагать, что он едет в Литтлхейвен. Слава Богу, что это оказалось именно так.

– Одну минуту, – сказала Ширли. – А как ты догадался, что он выберет именно такой способ меня убить, а не воспользуется моторной лодкой и не бросит меня просто в море? Для меня это остается загадкой.

– Да, я думал об этом, – ответил он. – Но, во-первых, это заняло бы больше времени, а ему хотелось уехать из Литтлхейвена как можно скорее. Во-вторых, я уверен, что он испытывал ужас перед тем, что он делал. Помнишь, у него был комплекс в отношении к мертвым телам. Поэтому-то они не убил тебя до того, как вывез в море. Ты рассказала, что за всю дорогу он ни разу не заговорил с тобой, даже не взглянул. Я этому вполне верю. Он себя чувствовал жутким грешником, едва разума не лишился. – Эмберли прошел к столу и взял из коробки сигарету, закурил. Затем посмотрел на лица своих ошеломленных и полных внимания слушателей. – Думаю, я ничего не упустил и на этом можно закончить. Интересное дельце.

– Ничего не упустил, – вскричал Энтони. – Ну, я не знаю, что думают другие, а по-моему, ты чертовски замечательный человек! И не говорите, сержант, что вы все это знали, потому что, провалиться мне на этом месте, если вы знали!

Сержант, не поколебавшись, ответил:

– Нет, сэр, не знал. Но вот что я хочу сказать: если бы мистер Эмберли не скрыл некоторых важных свидетельств, а ведь мне ни разу даже не намекнул, что видел молодую леди у машины с телом Даусона, то все было бы иначе и более понятно для всех. Если бы я только знал об этом, то мы бы мигом раскрыли дело! – Он поймал взгляд Эмберли и настойчиво повторил: – Да, мигом, мистер Эмберли. Должен сказать, что как любитель вы справились с делом прекрасно, но вот чего вам не хватало, так это натренированного на таких делах ума. Вот чего вам недоставало.