Время уже давно перевалило за полдень, когда мисс Уичвуд вновь вошла в свой дом. Повсюду виднелись признаки того, что незваные гости уже прибыли и сейчас обедают в столовой. Джеймс, которому помогала одна из служанок, втаскивал по лестнице наверх огромный сундук; мальчик-слуга старался собрать столько предметов багажа помельче, сколько мог унести за один раз; горничная леди Уичвуд резко отчитывала его за что-то, одновременно предостерегая Джеймса, чтобы тот ни в коем случае не уронил сундук; а Лимбури только что вышел из столовой с подносом в руках. Он был явно встревожен и измучен, в чем не было ничего удивительного, поскольку холл был завален чемоданами, дорожными сумками и шляпными картонками, среди которых ему приходилось лавировать. При виде своей госпожи на лице его отразилось сильнейшее беспокойство, и он принялся умолять ее не обращать внимания на беспорядок; по его голосу она поняла, что в том, что вещи до сих пор остаются в холле, его вины не было.

– Карета с багажом прибыла всего четверть часа назад, и, поскольку нянечке срочно понадобилось что-то достать из багажа, а вспомнить, в каком именно сундуке лежит искомое, она не могла, у нас, как вы сами видите, возникла некоторая задержка. – После короткой паузы он добавил без всякого выражения: – Оно обнаружилось в одной из дорожных сумок, мадам.

Рассказ продолжила горничная. Присев в реверансе, она сообщила, что ей очень жаль, что мисс, вернувшись, застала в доме такой беспорядок, чего никогда бы не случилось, если бы второй кучер не отстал от них так сильно и если бы нянечка не оказалась настолько глупа, что уложила на самое дно сумки вещи, которые, как ей следовало бы знать, непременно понадобятся в дороге.

– Что сделано, то сделано, – сказала мисс Уичвуд. – Сэр Джеффри и ее светлость обедают, Лимбури?

Лусилла, округлившимися от удивления глазами взиравшая на беспорядок, прошептала:

– Боже милосердный, мадам! Какое невероятное количество багажа на какие-то несколько дней! Такое впечатление, что они намерены остановиться у вас на несколько месяцев.

– Скорее всего, так оно и есть, – с горечью сказала мисс Уичвуд. – Беги к себе и переоденься, любовь моя. А мне, пожалуй, следует пойти и поздороваться со своей невесткой, прежде чем я смогу последовать твоему примеру.

– Я принесу вам свежезаваренного чая, мисс Эннис. Быть может, вы предпочтете яичницу или тарелку супа?

– Нет, спасибо, я не голодна.

Лимбури поклонился, опустил поднос на один из сундуков и распахнул перед мисс Уичвуд дверь в столовую.

Ее брат, его жена и мисс Фарлоу сидели за столом, но при ее появлении встали, Амабель неверной походкой подошла к ней и буквально упала в ее объятия, слабым голосом заявив:

– Ох, Эннис, дорогая моя, как я рада тому, что наконец вижу тебя! Ты не представляешь, как мне тебя не хватало в это ужасно беспокойное время! Не могу передать словами, что мне довелось пережить! Но теперь я могу быть спокойна.

– Разумеется, можешь, – ответила Эннис, в свою очередь обнимая невестку и мягко подталкивая ее к креслу. – Присаживайся и расскажи, как чувствует себя Том.

Леди Уичвуд содрогнулась.

– О, мой бедный маленький сынуля! Он так стойко перенес все тяготы, хотя почти всю ночь буквально кричал от боли. И ничто не могло облегчить ее, пока я не дала ему несколько капель лауданума в чайной ложечке, после чего он заснул, но, увы, совсем ненадолго, а я не решилась дать ему еще, потому как уверена, что детям нельзя принимать лауданум в больших дозах. А сегодня утром боль стала такой сильной, что если бы сундуки не были уже уложены, а лошади запряжены, то я бы наверняка поступила вопреки желанию Джеффри и отвезла бы бедного малыша к Меллингу.

Мисс Уичвуд иронически взглянула на брата. Тот явно смутился, но с вызовом посмотрел на нее в ответ и с угрозой сказал жене:

– Ты забываешь, любовь моя, что это ты хотела показать Тома Уэскотту.

– О, я убеждена, что вы были правы, дорогая леди Уичвуд! – воскликнула мисс Фарлоу, вмешательство которой в кои-то веки оказалось своевременным, поскольку она удачно заполнила возникшую было неловкую паузу. – Мой дорогой отец всегда говорил, что это неправильная экономия: обращаться в подобных случаях к кому-либо, кроме лучших медицинских светил! Осмелюсь предположить, что этот Мелллинг, о котором вы говорите, наверняка испортил бы все дело, тогда как Уэскотт уговорил дорогого маленького Тома открыть ротик и удалил ему зуб в мгновение ока.

– Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается, – сказала мисс Уичвуд. – Полагаю, теперь он избавлен от боли, потому что, входя в дом, я не слышала никаких криков.

– Он спит, – пояснила леди Уичвуд и понизила голос, словно боясь потревожить покой сына, лежащего в кроватке двумя этажами выше. Адресовав слабую улыбку мисс Фарлоу, она продолжала: – Кузина Мария пела ему колыбельную до тех пор, пока он не заснул. Не знаю, как и благодарить ее за все, что она сделала сегодня утром. Она даже поехала вместе с нами к Уэскотту, поддерживая меня в этом тяжелом испытании. У нее достало присутствия духа взять Тома за руки в роковую минуту, тогда как я не могла заставить себя сделать это.

– А где был в тот трагический момент Джеффри? – с недоумением поинтересовалась Эннис.

Леди Уичвуд принялась объяснять, что сэр Джеффри не смог поехать с ними к дантисту, поскольку у него была назначена деловая встреча в городе, но он прервал супругу, прекрасно понимая, что его любящая сестра не даст так легко ввести себя в заблуждение.

– Нет нужды обманывать Эннис, любовь моя! – со смехом сказал он. – Для этого она слишком умна. Что ж, ты права, Эннис, и я вынужден признать, что мне самому стало плохо, когда я увидел, в каком состоянии пребывает Том: брыкается, кричит от боли и заявляет, что не даст вырвать себе зуб. Ну, и что я мог сделать в такой ситуации, спрашивается?

– Отшлепать его, – ответила Эннис.

Он ухмыльнулся и сказал, что его и впрямь одолевало искушение поступить подобным образом, но Амабель возмущенно запротестовала, а мисс Фарлоу заявила, что это он так шутит и что было бы верхом жестокости отшлепать бедного маленького Тома, когда он сходил с ума от боли.

В эту минуту Эннис извинилась и сказала, что ей нужно пойти переодеться, и посоветовала Амабель прилечь на часок-другой, чтобы прийти в себя после нескольких бессонных ночей. Выходя из комнаты, она услышала, как мисс Фарлоу горячо подхватила ее слова, уверяя леди Уичвуд, что она может не беспокоиться о бедном маленьком Томе, и поведав ей о том, что горячий кирпич уже положили в ее постель.

– Потому что я распорядилась об этом еще до того, как мы поехали к Уэскотту, зная, что вы будете утомлены до крайности после всех этих тяжелых испытаний, что выпали на вашу долю.

Сэр Джеффри, выйдя вслед за сестрой из комнаты, догнал ее у подножия лестницы.

– Задержись на минутку, Эннис, – попросил он. – Мне нужно с тобой кое о чем посоветоваться. Эти новые паровые ванны, о которых я столько слышал… ты ведь согласишься со мной, что они пойдут на пользу Амабель? Состояние ее здоровья внушает мне серьезные опасения, очень серьезные. Она уверяет меня, что прекрасно себя чувствует, но ты наверняка заметила, какой бледной и осунувшейся она выглядит. Полагаю, она так до конца и не оправилась после родов, а эта история с абсцессом у Тома окончательно выбила ее из колеи. Ты окажешь мне огромную услугу, если убедишь ее пройти курс этих ванн, которые, как мне говорили, прекрасно помогают в таких случаях.

Она пристально смотрела на него, и на губах у нее играла насмешливая улыбка, которая явно привела брата в смущение, но Эннис ограничилась тем, что сказала:

– Мне очень жаль, что ты так тревожишься за нее. Она, без сомнения, устала и измучилась, но после стольких бессонных ночей этого следовало ожидать, не так ли? Когда я в последний раз была у вас, мне показалось, что она была в полном порядке.

Он покачал головой.

– О, она не из тех, кто жалуется, и, смею тебя уверить, она скорее умерла бы, чем призналась, что плохо себя чувствует, когда ты навещала нас. Но именно так оно и было, пусть даже она отрицает это.

– Я нисколько не сомневаюсь в том, что она ни за что не сделала бы этого, – сказала мисс Уичвуд. – Разумеется, я слышала об этих новых ваннах на Эбби-стрит или, как их еще называют, русских банях, но мне ничего о них неизвестно, за исключением того, что ими заправляет доктор Уилкинсон. И я не думаю, дорогой братец, что, если уж тебе не удалось убедить Амабель пройти курс лечения ими, она поддастся на мои уговоры.

– Я думаю, это вполне возможно, – возразил он. – Она очень ценит твое мнение, можешь мне поверить. Ты имеешь на нее огромное влияние, если хочешь знать.

– В самом деле? Что ж, было бы неуместно применить его в таком вопросе, судить о котором может только она сама. Но не тревожься. Амабель может оставаться у меня столько, сколько пожелает.

– Я знал, что могу положиться на тебя! – сердечно сказал он. – Ты хочешь переодеться, поэтому я не стану задерживать тебя. Мне и самому надо поторопиться с отъездом, поэтому я тебя покидаю. Через день-другой я приеду, чтобы посмотреть, как идут дела у Амабель, но я знаю, что могу рассчитывать на тебя и что ты позаботишься о ней.

– Но ведь ты привез ее сюда, чтобы она позаботилась обо мне!

Он счел за благо пропустить ее замечание мимо ушей, но на середине лестнице вспомнил, что забыл сказать ей еще кое-что.

– Да, кстати, Эннис! Ты просила меня привезти служанку для нянечки, верно? Послать письмо Амабель я уже не успевал и потому нанял подходящую девушку здесь.

– Тебе необязательно было заниматься этим самому, – тронутая его заботой, сказала она.

– Никаких хлопот, – галантно откликнулся он. – Меньше всего на свете мне хотелось бы расстроить твоих слуг. Мария пообещала заняться этим вопросом уже сегодня.

Он помахал ей рукой на прощание и сбежал вниз по ступенькам, искренне полагая, что сделал все, что от него требовалось.

К тому времени как мисс Уичвуд сошла в гостиную, он уже покинул дом, а Амабель, как громким шепотом сообщила ей мисс Фарлоу, прилегла отдохнуть с задернутыми шторами и горячим кирпичом в ногах. Кузина непременно рассказала бы во всех подробностях, какие приняла меры к тому, чтобы леди Уичвуд было удобно, если бы Эннис не остановила ее, направившись к лорду Бекенхему, который зашел выразить ей свою благодарность за вчерашнюю вечеринку и сейчас что-то нудно втолковывал Лусилле. Поцеловав ей руку, он сообщил, что намеревался оставить свою визитную карточку, но, узнав от Лимбури, что она дома, решил зайти, чтобы спросить, как у нее дела.

– Мисс Карлетон сказала мне, что сегодня утром вы катались на лошади. Вы поистине неутомимы, дорогая мисс Эннис! А теперь я узнал, что к вам приехала погостить леди Уичвуд, что означает дополнительные хлопоты для вас. Мне бы хотелось – собственно, как и всем нам, – чтобы вы больше времени и внимания уделяли себе.

– Мой дорогой Бекенхем, вы говорите так, словно я одна из тех инвалидов, что одной ногой уже стоят в могиле. Уж кому, как не вам, знать, что это не так! По-моему, я не болела ни одного дня, с тех пор как переехала в Бат. Что же касается того, чтобы валиться с ног после небольшой вечеринки, то вы напрасно полагаете меня столь тепличным созданием. – Повернувшись к Лусилле, она сказала, – Моя дорогая, ты говорила, что сегодня после обеда собиралась прогуляться по парку Сидней-Гарден вместе с Корисандой, Эдит и мисс Фрамптон? Я собиралась составить вам компанию и пройтись до улицы Лаура-Плейс, чтобы поболтать с миссис Стинчкомб, но теперь, когда ко мне приехала погостить леди Уичвуд, боюсь, я буду вынуждена отказаться от этой затеи. Ты передашь мои извинения миссис Стинчкомб и объяснишь ей обстоятельства, хорошо?

– О да, конечно, передам! – сказала Лусилла, и ее нахмуренное чело разгладилось, словно по волшебству. – Я сейчас сбегаю за своей шляпкой. Если только… я вам не нужна здесь.

– Нет, не нужна, – ответила мисс Уичвуд, ласково улыбаясь ей. – Скажи «до свидания» лорду Бекенхему и отправляйся, чтобы не заставлять себя ждать!

Когда за Лусиллой закрылась дверь, она обратилась к мисс Фарлоу и с ледяной вежливостью сказала: – Вам тоже пора идти, Мария, если вы подрядились нанять подходящую служанку для детской комнаты, а именно так, насколько я поняла, дело и обстоит.

– О да! Я была уверена, что таково будет ваше желание. Знай я заранее, что нам потребуется служанка, я бы еще утром заскочила в Бюро по найму, но если бы я так поступила, то не успела бы встретить дорогую леди Уичвуд, ведь я и так едва не опоздала, потому что мне было нужно сделать много покупок. Но я не жалуюсь! Это было бы очень странно с моей стороны. Но так получилось, что я увидела, как карета останавливается возле нашего дома, когда проходила мимо того особняка, ну, с зелеными жалюзи, поэтому остаток пути мне пришлось бежать, и я успела как раз к тому моменту, когда Джеймс помогал нянечке сойти на землю из экипажа. Я отдала все свои свертки Лимбури и велела ему отнести их на кухню, после чего смогла, хотя и запыхавшись, поприветствовать леди Уичвуд и объяснить, как получилось, что вы поручили столь важную задачу мне. А потом…

– Да, Мария, я помню, поэтому не нужно повторять еще раз. Такие подробности не интересуют лорда Бекенхема.

– О да! Джентльменов никогда не занимали домашние дела, не правда ли? Я хорошо помню, как мой дорогой отец говорил, что я настоящая болтушка, когда я принималась пересказывать ему всякие мелочи, которые, как мне казалось, позабавят и развлекут его. Но все, все, я умолкаю! Вам с его светлостью необходимо поговорить о вечеринке и, хотя я бы очень хотела остаться, вижу, что мне уже пора бежать.

Лорд Бекенхем не выказал ни малейшего желания последовать ее примеру: он просидел более часа и мог бы задержаться еще дольше, если бы в комнату не вошла Амабель. Это дало мисс Уичвуд прекрасный повод избавиться от него, что она и сделала, попросту сообщив ему, что Амабель должна лежать в постели, поскольку она еще слаба и измучена, и ей не следовало спускаться в гостиную. Он сразу же заявил, что уходит, но задержался, чтобы выразить леди Уичвуд свои сожаления и надежду, что воздух Бата и нежная забота, которая, в чем он не сомневается, ожидает ее в доме золовки, вскоре вернут ей силы и здоровье, и только тогда откланялся.

Оставшись наедине с Эннис, леди Уичвуд сказала:

– Он тебя просто обожает, дорогая! Тебе не следовало прогонять его из-за меня.

– Да, я знаю, что ты неравнодушна к нему, – сказала Эннис, мрачно качая головой. – Я очень сожалею о том, что приходится быть такой неучтивой, но я полагаю своим долгом перед Джеффри не подпускать к тебе столь ослепительного мужчину.

– Как тебе не стыдно, Эннис! С твоей стороны крайне невежливо потешаться над беднягой. Не подпускать ко мне – надо же сказать такое! Какие глупости ты говоришь!

– Разве? А как же мне тогда следует назвать твое поведение?

Леди Уичвуд в смятении уставилась на нее.

– Что… что ты имеешь в виду?

– Разве ты приехала сюда не для того, чтобы не подпускать ко мне Оливера Карлетона? – осведомилась Эннис, по губам которой скользнула ироническая улыбка.

Жаркий румянец заалел на щеках леди Уичвуд.

– О, Эннис…

Эннис рассмеялась.

– Не делай столь трагическое лицо, глупышка! Я совершенно уверена в том, что эта бредовая идея принадлежит Джеффри, а не тебе.

– Ох, Эннис, прошу тебя, не сердись! – взмолилась леди Уичвуд. – Я бы никогда не подумала… я всегда знала, что ты не способна на опрометчивые и безрассудные поступки. Я умоляла Джеффри не вмешиваться. Откровенно говоря, я зашла слишком далеко, сказав, что ничто на свете не заставит меня поселиться у тебя. Еще никогда я не была так близка к тому, чтобы поссориться с ним, потому что знала, сколь отрицательно ты отнесешься к подобному вмешательству.

– Оно и впрямь возмутило меня до глубины души, и я искренне сожалею о том, что ты поддалась на уговоры Джеффри, – ответила Эннис. – Но что сделано, то сделано. О, не плачь, пожалуйста! Я не сержусь на тебя, любовь моя.

Леди Уичвуд смахнула с глаз слезинки и, всхлипнув, проговорила:

– Но ты сердишься на Джеффри, а мысль об этом мне невыносима.

– Что ж, и об этом тоже поздно сожалеть.

– Нет-нет, прошу тебя, не говори так! Если бы ты только знала, как он о тебе беспокоится! Как он тебя любит!

– Я в этом и не сомневаюсь. Мы оба питаем друг к другу нежные чувства, но сильнее всего любим один другого на расстоянии, как тебе прекрасно известно. И эта привязанность ничуть не научила его понимать меня лучше. Он по-прежнему полагает меня взбалмошной девчонкой, у которой мозгов и здравого смысла не больше, чем у глупой гусыни, и которая постоянно нуждается в наставлениях, порицаниях, запретах и нареканиях со стороны старшего брата. Он считает себя намного умнее, но ты простишь меня, если я скажу, что в этом вопросе он очень сильно ошибается.

Эта пылкая и убедительная речь привела кроткую Амабель в ужас, но она храбро попыталась защитить своего обожаемого супруга от суровой критики сестры.

– Ты несправедлива к нему, милая! Крайне несправедлива! Он вечно рассказывает всем и каждому, какая ты умница – проницательная, как он выражается. Он очень гордится твоим здравым смыслом и твоей красотой, но… он знает – как же ему не знать об этом? – что в житейских ситуациях тебе недостает опыта, и страшится того, что ты можешь увлечься… каким-нибудь проходимцем, каковым, по его мнению, и является мистер Карлетон.

– Хотела бы я знать, отчего бедный Джеффри так невзлюбил мистера Карлетона? – изумленно протянула Эннис. – Рискну предположить, что тот когда-то грубо и безжалостно осадил его. Помню, как Джеффри говорил мне, что он самый грубый человек во всем Лондоне, чему я охотно верю. Он, без сомнения, самый грубый мужчина из всех, которых я когда-либо встречала.

– Эннис, – сказала леди Уичвуд, многозначительно понижая голос, – Джеффри говорил мне, что он развратник и вольнодумец.

– О нет! Неужели он оскорбил твой слух такими выражениями? – воскликнула Эннис. Глаза ее смеялись, а голос подрагивал от сдерживаемых эмоций. – При мне он не рискнул употребить их. Разумеется, именно это он имел в виду, когда назвал мистера Карлетона грубияном и крайне неприятным человеком, которого он ни за что на свете не рискнет представить мне, но когда я поинтересовалась, что он имеет в виду, он в ответ обвинил меня в неделикатности чувств и мыслей. Вот так-то! Мы с тобой, Амабель, стали взрослыми много лет назад, так что давай-ка говорить в открытую. Я очень удивлюсь, если узнаю, что холостяк калибра мистера Карлетона не имел дела с женщинами легкого поведения, но еще больше меня удивляют его очевидные успехи в этой области. Подозреваю, они объясняются его состоятельностью, а никак не обхождением, потому что его он лишен начисто. Хотя с момента первой нашей встречи он пренебрег несколькими возможностями обойтись со мной с непростительной грубостью и даже дал себе труд сообщить, что Мария может не опасаться его попыток соблазнить меня, поскольку он, дескать, не питает подобных намерений.

– Эннис! – ахнула ее светлость. – Ты, должно быть, шутишь! Он не мог сказать тебе ничего столь… гадкого и ужасно грубого!

Подобное свидетельство невоспитанных манер мистера Карлетона явно ужаснуло ее куда больше, чем обвинения в распутстве, выдвинутые сэром Джеффри. В глазах мисс Уичвуд заплясали смешинки, но она ограничилась тем, что сказала:

– Подожди, пока не встретишься с ним сама.

– Надеюсь, что мне никогда не придется встречаться с ним! – заявила Амабель с видом оскорбленной невинности.

– Но тебе обязательно предстоит это знакомство, – резонно возразила Эннис. – Не забывай, что его племянница – и подопечная – поручена моим заботам. Он часто бывает здесь, дабы убедиться в том, что я не поощряю ухаживания за ней со стороны таких охотников за приданым, как Денис Килбрайд, и не нарушаю правил приличия. Если хочешь знать, он считает меня неподходящей кандидатурой для того, чтобы опекать Лусиллу, и не стесняется напоминать мне об этом. Мне говорили, что с бонвиванами такое случается частенько: они становятся строжайшими поборниками нравственности, едва только речь заходит о женщинах из их семейств. Полагаю, это объясняется тем, что пороки и ухищрения соблазнителей им прекрасно известны по собственному опыту. Кроме того, дорогая моя, как ты сможешь уберечь меня от него, если собираешься выбежать из комнаты, едва он войдет в нее?

Леди Уичвуд не нашлась, что ответить, и неуверенно пробормотала, что с самого начала предупреждала сэра Джеффри о том, что из его затеи ничего хорошего не выйдет.

– Абсолютно ничего! – согласилась Эннис. – Но пусть это не тебя не удручает, милая моя. Надеюсь, мне не нужно уверять тебя в том, что я всегда рада видеть тебя в своем доме.

– Милая, милая Эннис! – тронутая до глубины души, пробормотала леди Уичвуд и вытерла свежие слезы с заблестевших глаз. – Ты такая славная! Ты относишься ко мне добрее моих родных сестер! Поверь, одно из главных моих желаний – увидеть тебя счастливой в браке с мужчиной, достойным тебя.

– С Бекенхемом? – осведомилась Эннис. – Не думаю, что знакома с кем-либо более достойным, нежели он.

– Увы, нет! Мне бы очень хотелось, чтобы его чувства к тебе оказались взаимными, но я знаю, что это невозможно, ибо ты считаешь его скучным и надоедливым, но мне иногда кажется… что ты просто не замечаешь его превосходных качеств.

– О нет! Он буквально набит добродетелями, но горькая правда заключается в том, что как бы я ни уважала их, они не внушают мне ни капельки любви к нему. Я или выйду замуж за мужчину, наделенного сплошь одними недостатками, или останусь старой девой – скорее всего, именно такая судьба меня и ожидает. Но давай не будем более говорить о моем будущем. Расскажи мне о себе.

Но леди Уичвуд ответила, что рассказывать ей нечего. Эннис поинтересовалась у нее, намерена ли она пройти курс русских паровых бань. Невестка смущенно захихикала.

– О нет, и я сказала об этом Джеффри.

– Знаешь, а ведь он попросил меня переубедить тебя. Но я ответила ему, что сочту это неуместной дерзостью. Это правда, что ты плохо себя чувствуешь?

– Нет-нет! То есть я действительно немного простудилась, но это были сущие пустяки. Ну а потом, конечно, я переволновалась из-за Тома и, естественно, выглядела усталой и измученной. Пожалуй, именно тогда Джеффри и вбил себе в голову, что я заболела. Быть может, мне стоит попить минеральной воды, чтобы он успокоился? По крайней мере, вреда от этого не будет.

– Если только тебя от нее не стошнит, как случилось со мной, когда я первый и последний раз выпила целый стакан. Скоро мы все узнаем. С тех пор как у меня поселилась Лусилла, я стала бывать в Питьевой галерее почти каждый день, чтобы она могла встречаться со своей новой подругой, которая приходит туда вместе с матерью. Полагаю, ты знакома с миссис Стинчкомб: кажется, она ужинала здесь, когда вы с Джеффри навещали меня в прошлом году?

– О да! Славная женщина! Я помню ее очень хорошо и буду рада возобновить знакомство. Но эта твоя Лусилла… Где она, кстати?

– Ты скоро увидишь ее. Она отправилась на прогулку в парк Сидней-Гарден с Корисандой и Эдит Стинчкомбами. Они с Корисандой буквально неразлучны, чему я рада. Я очень привязалась к ней, но должна признаться, что нахожу крайне утомительным сопровождать ее повсюду. Можешь мне поверить, опекунство совсем не легкая задача!

– Еще бы! Я была в шоке, когда узнала, что ты взялась присматривать за мисс Карлетон. Ты слишком молода для того, чтобы исполнять обязанности дуэньи для любой молодой девушки, кем бы она ни была. Джеффри полагает, что ты должна вернуть ее тетке, и, признаюсь тебе, я считаю, что он прав. Не хочу сказать, что она ужасная девушка с тяжелым характером: Джеффри был приятно удивлен ее манерами, очень милыми, по его словам, но это же такая большая ответственность, дорогая моя! Мне не нравится, что ты взвалила ее на себя.

– Что ж, если бы Лусилла жила со мной постоянно, то я бы тоже была не в восторге, – призналась мисс Уичвуд. – Она славное невинное дитя и никогда не бывала в обществе – на «взрослых» вечеринках, как она выражается, – до своего приезда в Бат, где моментально произвела настоящий фурор. За ней уже увивается не знаю сколько молодых людей, отчего мне приходится не спускать с нее глаз. Но самое печальное состоит в том, что она богатая наследница – лакомая наживка для охотников за приданым. К счастью, у Стинчкомбов есть гувернантка, которую девушки просто обожают, она понравилась и Лусилле, которая прежде ненавидела это племя, так что я имею возможность препоручить Лусиллу ее заботам, когда они отправляются на прогулку или за мелкими покупками в город. Мне бы хотелось еще только одного: чтобы Стинчкомбы жили на Кэмден-Плейс, но увы! У них дом на Лаура-Плейс, так что приходится сопровождать Лусиллу, когда она отправляется к ним в гости. Впрочем, мистер Карлетон разрешил мне нанять для нее горничную, которая, полагаю, теперь сможет подменить меня в случае необходимости.

– Но, Эннис, так ли уж необходимо опекать девушек в Бате? Сестры рассказывают мне, что сейчас даже в Лондоне встретить двух девушек на улице без сопровождения хотя бы лакея самое обычное дело!

– Двух девушек, да! – сказала мисс Уичвуд. – Но, полагаю, не одну девушку. Миссис Стинчкомб – любящая родительница, но я уверена, что она не позволит Корисанде в одиночку отправиться на Кэмден-Плейс. А в случае с Лусиллой – нет, нет и еще раз нет! Это совершенно исключено! Мистер Карлетон, пусть и с большой неохотой, поручил ее моим заботам, пока не найдет ей другого опекуна, и только представь себе, в каком ужасном положении я окажусь, если с ней что-нибудь случится!

– Он не имел никакого права возлагать на тебя такую ответственность.

– А он и не делал этого. У него просто не было другого выхода, кроме как оставить ее со мной, поскольку сам он, по его собственному изящному выражению, не имеет ни малейших склонностей к возне с детьми и не намерен брать Лусиллу под собственную опеку. Следует отдать ему должное: у него достало здравого смысла и чувства долга перед племянницей, чтобы передать ее во временное попечительство… леди с безукоризненной репутацией, каковой, льщу себя надеждой, я и являюсь. Но ему пришлось переступить через себя, чтобы пойти на такой шаг, и я не сомневаюсь, что ничто не доставит ему большего удовлетворения, чем моя неспособность уберечь Лусиллу от опасностей, грозящих неопытной наследнице, едва выпорхнувшей из пансиона.

Эннис умолкла и задумалась на мгновение, после чего сказала:

– Нет! Пожалуй, я к нему несправедлива. Он наверняка испытает удовлетворение, если его сомнения в том, что я способна должным образом позаботиться о Лусилле, оправдаются, но, полагаю, расстроится, если Лусилла при этом пострадает.

– Как бы мне хотелось, чтобы ты никогда не встречалась с ней, – вздохнула леди Уичвуд.

Но когда тем же вечером Эннис представила ей Лусиллу, она была столь же приятно удивлена, как и давеча ее супруг, мило пообщалась с нею и немного погодя сообщила Эннис, что с трудом верит в то, что такая славная и воспитанная девушка может быть подопечной мужчины с репутацией Карлетона. Ее изрядно удивило присутствие Ниниана за ужином и еще более то, что он был на дружеской ноге с Эннис, ее домашними и слугами. Он вел себя как любимый племянник или, во всяком случае, как мальчишка, который знал Эннис всю свою жизнь и давно стал своим в ее доме, ужиная в нем чаще, чем где-либо еще. Она поинтересовалась, не приходится ли он родственником Лусилле, а когда Эннис рассказала ей о том, кто он такой, она поначалу не поверила, а потом абсурдность ситуации настолько поразила ее, что с леди случился приступ неудержимого веселья.

– Ох, я так не смеялась с тех самых пор, как ветер унес шляпу мистера Престона вместе с его париком, – давясь смехом, проговорила она. – А все кончится тем, что они поженятся.

– Боже упаси! Они же будут жить как кошка с собакой!

– Не знаю, не знаю. Ты говоришь, что они расходятся во мнениях по любому вопросу, но мне так не кажется, особенно, когда я услышала, как они общались за ужином. По-моему, у них много общего. Подожди, пройдет год или два, оба поумнеют, и увидишь, что я была права. Сейчас они просто парочка препирающихся детей, но, став постарше, они будут ссориться не больше, чем я со своими сестрами, хотя, когда мы учились в пансионе, мы скандалили просто отчаянно.

– Не могу представить тебя ссорящейся с кем-либо! – улыбнулась Эннис. – Что же до Лусиллы и Ниниана, то Айверли уже не желают этого брака и, более того, если верить им, будут изо всех сил противодействовать ему. Я не удивлюсь, если мистер Карлетон тоже будет против, поскольку ему не нравится Айверли.

– О, в таком случае все устроится как нельзя лучше! – смеясь, заявила леди Уичвуд. – Сопротивление – вот все, чего им не хватает для полного счастья.

Эннис же подумала о том, что сопротивление мистера Карлетона примет безжалостные формы, противостоять которым будет решительно невозможно, но предпочла оставить свои мысли при себе.

А несколько часов спустя перед ней стала совсем другая проблема. По возвращении из Лаура-Плейс в спальню к Эннис заглянула Лусилла, чтобы поблагодарить за присланный за ней экипаж, который и привез ее домой, и рассказать, как ей понравилось первое посещение парка Сидней-Гарден, с его тенистыми деревьями вдоль аллей, гротами, лабиринтами и водопадами. Глаза девушки сияли, а щеки раскраснелись, когда она рассказала:

– А еще мистер Килбрайд говорит, что летом там зажигают иллюминацию, устраивают праздничные вечера и публичные завтраки. О, дорогая мисс Уичвуд, вы отведете меня на праздничный вечер? Умоляю вас, скажите «да»!

– Да, конечно, отведу, если тебе этого хочется, – ответила мисс Уичвуд. – А мистер Килбрайд рассказал тебе об иллюминации вчера вечером?

– О нет! Это было сегодня днем, когда я сказала ему, что собираюсь исследовать Гарден с Корисандой. Мы столкнулись с ним, я и Брайгем, буквально через две минуты после того как вышли из дома. Он сказал, что собирался навестить вас, но очень любезно согласился повернуть обратно, чтобы сопроводить меня на Лаура-Плейс. Это было мило с его стороны, не так ли, мадам? И он такой забавный! Своими шуточками он заставил меня смеяться до слез. Он очаровательное создание, вы не находите, мадам?

Мисс Уичвуд понадобилась добрая минута, чтобы ответить. Она сделала вид, будто тщательно прикалывает брошку к корсажу своего платья. По правде говоря, она не знала, что сказать. С одной стороны, она считала своим долгом предостеречь Лусиллу от уловок и хитростей, к которым прибегают обаятельные, но нечистоплотные мужчины, выискивающие себе богатую супругу. С другой – ей не хотелось ни разрушать невинность Лусиллы, ни – что было гораздо хуже – пробуждать в ней дух неповиновения, который легко мог подвигнуть ее на то, чтобы бросить вызов авторитету старших и подтолкнуть в объятия Килбрайда.

И Эннис решилась пойти на компромисс. Негромко рассмеявшись, она сказала:

– Располагающие манеры и живой ум Килбрайда – это его основной капитал. Но умоляю тебя, дорогая моя, не льсти его тщеславию, добавляя себя в список его жертв! Он неисправимый донжуан, который не может спокойно пройти мимо симпатичной девушки. Я уже давно потеряла счет глупым гусыням, чахнущим и томящимся из-за него.

Ее слова заставили Лусиллу нахмуриться и, спустя некоторое время, она неуверенно проговорила:

– Быть может, он понял, что никого из них не любил по-настоящему, мадам?

– Или что ни одна из них не оказалась настолько состоятельной, как он предполагал.

Не успели эти язвительные слова сорваться с ее губ, как она уже пожалела о них. Глаза Лусиллы вспыхнули, и она гневно выпалила:

– Как вы можете столь гадко отзываться о нем, мадам? А я думала, что он ваш друг!

Она выбежала из комнаты, оставив мисс Уичвуд горько сожалеть о том, что она не сдержалась и сказала именно то, чего не должна была говорить ни при каких обстоятельствах. Она лишь надеялась, что ничей злонамеренный язык не сообщит мистеру Карлетону о том, что ее подопечную сопровождал в прогулке по городу тот самый мужчина, о котором точно известно, что он является охотником за приданым.

Надежда оказалась напрасной. На следующее утро она отправилась с леди Уичвуд и Лусиллой в Питьевую галерею. Миссис Стинчкомб, которая искала спасения от своего ревматизма, выпивая каждое утро стакан знаменитой воды, была уже там вместе с обеими дочерьми, и Эннис немедленно подвела к ней леди Уичвуд, с удовлетворением отметив, что обе дамы тут же завели оживленный дружеский разговор. Оставив их мирно беседовать, она направилась на другой конец комнаты, чтобы набрать стакан воды из бювета, и уже шла с ним обратно к леди Уичвуд, когда заметила, что к ней целеустремленно пробирается мистер Карлетон. Она внутренне подобралась, но первые его слова не внушили ей особенных опасений.

– Как хорошо, что мы встретились, мисс Уичвуд! – жизнерадостно заявил он. – Должен ли я посочувствовать вам? Вы тоже пали жертвой ревматизма?

– Ничуть не бывало, – беспечно отозвалась она. – Это для моей невестки, а не для меня. А что привело вас сюда с утра пораньше, сэр?

– Надежда застать здесь вас, разумеется. Мне нужно кое-что сказать вам.

У нее упало сердце, но ответила она достаточно сдержанно:

– Что ж, говорите, но сначала я должна отнести этот ужасный напиток своей невестке. Кроме того, я хотела бы представить ей вас. – Сделав два шага, она оказалась рядом с леди Уичвуд и протянула ей стакан воды со словами: – Вот, возьми, дорогая! По-моему, его следует пить горячим, так что наберись мужества и осуши его одним глотком.

Леди Уичвуд с сомнением уставилась на чудодейственное снадобье, но послушно приняла стакан, не опустошив его одним глотком, а осторожно пригубив. Затем она приложилась к нему уже смелее и заявила, что вода и вполовину не так отвратительна, как предсказывала Эннис.

– Ты хочешь сказать, что она не столь отвратительна, как, говорят, вода из Харрогейта. А теперь позволь представить тебе мистера Карлетона – он, как тебе известно, приходится Лусилле дядей.

Мистер Карлетон, обменявшийся короткими приветствиями с миссис Стинчкомб, поклонился и заявил, что счастлив познакомиться с ее светлостью. Но в голосе его не чувствовалось особенного счастья: он звучал, скорее, равнодушно, и леди Уичвуд, холодно ответив на его поклон, уже была склонна предположить, что ее дорогой Джеффри ошибся насчет того, что Эннис грозит опасность пасть жертвой обаяния этого донжуана и повесы. Леди Уичвуд сочла, что он напрочь лишен обаяния: его даже трудно было назвать привлекательным мужчиной. Вспоминая прошлых кавалеров Эннис, которые отличались приятной внешностью и изысканными манерами, она заподозрила, что та решила подшутить над своим братом, что, к сожалению, случалось довольно часто. Она не нашла в мистере Карлетоне ровным счетом ничего, что могло бы прельстить такую разборчивую и требовательную женщину, как Эннис, и в конце концов отбросила чопорность и даже снизошла до того, что сделала ему комплимент по поводу его очаровательной племянницы, заметив, что Лусилла ей очень понравилась.

Он вновь поклонился и сказал:

– Вы слишком добры, сударыня. Вы надолго задержитесь в Бате?

– О нет! То есть я еще не знаю, но, думаю, не больше, чем на неделю-другую. А вы, сэр, сколько времени рассчитываете провести здесь?

– Как и вы, я пока затрудняюсь с ответом. Все зависит от обстоятельств. – Оглядевшись по сторонам, он обратился к Эннис: – Уделите мне минутку своего времени, мисс Уичвуд. Мне нужно посоветоваться с вами насчет Лусиллы.

– Разумеется! Я полностью в вашем распоряжении, – отозвалась Эннис.

Он вежливо, но без улыбки распрощался с двумя другими дамами и отошел в сторону вместе с ней. Как только они оказались вне пределов слышимости ее спутниц, он внезапно резко сказал:

– Как получилось, что вы позволили Килбрайду сопровождать вчера Лусиллу в прогулке через весь город, мадам? Мне казалось, я вполне доступно изложил вам свои пожелания!

– Моего позволения никто не спрашивал, – ледяным тоном отозвалась она. – Мистер Килбрайд встретил Лусиллу и ее горничную, когда они направлялись на Лаура-Плейс, и повернул назад, чтобы составить компанию Лусилле.

– Вряд ли горничную можно счесть подходящей дуэньей.

– Не понимаю, что она, по-вашему, должна была сделать, – раздраженно ответила мисс Уичвуд. – В конце концов, Килбрайда нельзя назвать совершенным незнакомцем. Лусилла с удовольствием приветствовала его, считая моим другом, и я не сомневаюсь, что и Брайгем приняла его в этом качестве.

– У нее были для этого все основания.

Эннис тяжело вздохнула.

– Очень хорошо! Он мой друг, но мне, мистер Карлетон, так же, как и вам, прекрасно известно, что это неподходящая компания для впечатлительной и неопытной девушки, и я постараюсь впредь держать его на почтительном расстоянии. В будущем, если я не смогу сопровождать ее сама, то отправлю ее в экипаже. А если она станет возражать, что непременно случится, я отвечу ей, что всего лишь выполняю ваши распоряжения.

– Но я не давал столь неразумного распоряжения! – запротестовал он. – Собственно, я не давал вообще никаких распоряжений.

– Вы сказали, что полагаете, будто доступно изложили мне свои пожелания, хотя с таким же успехом могли сказать приказы, потому что имели в виду именно это! Вы ведете себя настолько заносчиво и высокомерно, что, очевидно, думаете, будто я должна повиноваться вашим пожеланиям, словно у меня нет своей головы на плечах.

– В том, что касается Лусиллы, полагаю, вы обязаны им повиноваться, – сказал он. – Вспомните, вы сами вызвались присматривать за ней, и это случилось отнюдь не вследствие моих пожеланий! Я говорил тогда и повторяю сейчас, что не считаю вас подходящей особой для того, чтобы опекать ее.

– В таком случае, сэр, предлагаю вам самому принять опеку над девушкой! – язвительно заявила она.

– Мне следовало бы знать, что вы воспользуетесь первой же возможностью войти со мной в клинч, – пробормотал он.

Она не выдержала и рассмеялась.

– Полагаю, это какой-то боксерский сленг, но, пожалуй, я догадываюсь, что вы имеете в виду. Хорошо, если бы вы оказались правы. Впрочем, наверное, бесполезно указывать вам на то, что в разговоре с женщиной употребление жаргонных словечек не приветствуется.

– Абсолютно бесполезно, – учтиво согласился он.

– Нет, вы положительно невыносимы! – сказала она. – И годитесь для того, чтобы опекать Лусиллу, еще меньше меня.

– Вы не представляете, какое облегчение я испытываю оттого, что вы, наконец, осознали сей факт! – сказал он.

Она в деланном отчаянии возвела очи горе.

– Переспорить вас – то же самое, что заполучить луну с неба.

– Вы ошибаетесь. Во время нашей первой встречи вы угостили меня сокрушительной оплеухой, дорогая моя.

– В самом деле? – осведомилась она, наморщив лоб. – Не представляю, как мне это удалось!

– Да. Зато мне, к несчастью, это хорошо известно, – с кривой улыбкой ответил он. – Но сейчас неподходящее место и время для того, чтобы объяснять вам, что я имею в виду.

На щеках у нее выступил жаркий румянец, потому что его слова объяснили ей все. Она поспешно сказала:

– Похоже, мы отклонились от темы, сэр. Мы обсуждали злосчастную встречу Лусиллы с Денисом Килбрайдом. Не стану отрицать, я сожалею об этом, но такое ли уж это серьезное прегрешение, что она позволила ему проводить себя до дома миссис Стинчкомб? Что может быть в этом плохого?

– Больше, чем вы думаете, – ответил он. – Я пробыл в Бате совсем недолго, но достаточно для того, чтобы оценить масштабы сплетен, распространяемых теми, кого вы называете всезнайками. Репутация Килбрайда им хорошо известна, и я считаю недопустимым, чтобы Лусиллу видели в его компании. Досужие языки уже болтают невесть что, и кто знает, у скольких из здешних сплетников есть друзья или родственники в Лондоне, которым они пересказывают местные скандальные новости. Но не думайте, что о случившемся меня предупредил один из них. Это была миссис Мандевилль – я с ней ужинал вчера вечером!

– О Господи! – тяжело вздохнула мисс Уичвуд. – Меньше всего на свете мне бы хотелось, чтобы именно миссис Мандевилль сочла Лусиллу легкомысленной и доступной девушкой.

– Об этом можно не беспокоиться. Она так не думает, хотя и знает не хуже меня, что ничто не способно причинить столько вреда невинному созданию, чем быть замеченной в поощрении таких мужчин, как Килбрайд.

– Вы совершенно правы, ничто! Ничто на свете! – горячо поддержала его мисс Уичвуд. – Уверяю вас, я приложу все усилия к тому, чтобы этого больше не повторилось. – Горькая улыбка коснулась ее губ, когда она с некоторым трудом произнесла: – Боюсь, что ее нельзя назвать невосприимчивой к его обаянию, и я должна признаться вам, что не знаю, как с этим бороться. Думаю… нет, я уверена, что вчера совершила ошибку, когда она рассказывала мне о том, как он проводил ее до Лаура-Плейс и каким добрым и забавным она сочла его: я сказала – шутя, разумеется! – что потеряла счет глупым девчонкам, которые отдали ему свое сердце и теперь сохнут от тоски по нему. Если бы я не сказала более ни слова, это могло заставить ее задуматься, но когда она ответила, что он, наверное, просто не любил ни одну из них, я предположила, что ни одна из них не оказалась настолько состоятельной, как он рассчитывал. И она вспылила, упрекнув меня, что я могу говорить такие гадости о нем, и буквально выбежала из комнаты. Прошу вас, не ругайте меня за столь необдуманные слова! Я сама корю себя за них с того самого момента, как они сорвались у меня с языка.

– В таком случае прекращайте это самоистязание немедленно, – отозвался он. – Меня не тревожит возможность того, что Лусилла влюбится в него: ее возрасту длительная страсть несвойственна, и полученный опыт не повредит ей. Меня волнует лишь одно: чтобы ее обманным путем не заставили совершить какой-либо неблагоразумный поступок.

– Вам не кажется… Мне пришло в голову, что, быть может, вы поговорите с Килбрайдом?

– Моя дорогая девочка, в этом нет совершенно никакой необходимости. Он может флиртовать с нею, но дальше этого не зайдет, поверьте мне! Он не трус, но ему вовсе не хочется иметь дело со мной, как и мне с ним. Будьте уверены: я не стану делать ничего подобного, потому что скандал, который может разразиться из-за этого, окажется поистине губительным для репутации Лусиллы. И перестаньте хмуриться! Это вам не идет. Я вижу, что к вам направляется леди Уичвуд, так что нам лучше расстаться: она явно считает своим долгом встать между нами. Интересно, какой вред, по ее мнению, я способен вам причинить в таком людном месте?