Быстрый взмах ресниц и недоумевающий взгляд, брошенный в сторону Мартина, показал, что столь бесцеремонное замечание не ускользнуло от внимания приехавшего. Но прежде чем тот, смутившись, успел побагроветь до корней волос, Жервез уже отвернулся от него. Он радостно пожал руку двоюродному брату и, смеясь, поинтересовался:

— Как дела, Тео? Видишь, я сдержал слово — и вот я здесь!

Тео чуть дольше положенного задержал его тонкую ладонь.

— Год уже прошел. Ты проиграл!

— Да, конечно, но, видишь ли, мне пришлось бы облачиться в черные перчатки, а это выше моих сил! — Эрл отдернул ладонь и, войдя в зал, направился прямо к креслу, на котором восседала его мачеха.

Она не встала, только протянула ему руку.

— Итак, вы наконец-то решили вернуться домой, Сент-Эр? Счастлива видеть вас здесь, хотя должна признаться, до самого конца не верила, что вы когда-нибудь решитесь приехать. Не знаю, почему вы не сделали этого раньше. Насколько я помню, вы всегда были странным ребенком с необыкновенными причудами, и, если позволите сказать, мне кажется, с возрастом не очень изменились.

— Дорогая миссис, поверьте, вы тоже ничуть не изменились со временем и это для меня величайшее счастье! — почтительно склонился над ее рукой Жервез.

Сказанное прозвучало так очаровательно мягко, что никто из присутствующих, исключая вдовствующую графиню, не заподозрил в ней ничего, кроме самой обычной любезности. Все были растроганы, лишь она, с трудом веря своим ушам, не понимала, как это ее угораздило стать объектом шутки.

— Да, вы правы, я ничуть не изменилась, — с самодовольной улыбкой заявила графиня. — Однако, думаю, в вашем брате вы найдете гораздо больше перемен.

— Намного больше! — согласился Жервез. Протянув руку Мартину, он внимательно разглядывал его. Вдруг в его голубых глазах появился насмешливый огонек. — Так это и есть мой маленький братец? Как странно! Я бы никогда тебя не узнал! — Затем, отвернувшись от него, улыбнулся Шаплэну: — А вот мистера Клауна я бы узнал всюду и всегда! Здравствуйте!

Шаплэн, который стоял как громом пораженный, не в силах оторвать взгляда от лица седьмого эрла с той самой минуты, как он передал шляпу Эбни, вдруг почему-то смутился и ответил без обычно присущего ему добродушного лукавства:

— И я рад видеть вас, милорд! На одно мгновение мне даже почудилось… Впрочем, пусть ваша милость извинит меня! С нами, стариками, память иногда вытворяет странные шутки!

— Думаю, вы хотели сказать, что я чрезвычайно похож на покойную матушку, — проговорил Жервез. — Рад это слышать. Хотя, надо признать, это необыкновенное сходство в прошлом принесло мне немало горя, много такого, о чем бы я рад был забыть.

— Прекрасно вас понимаю, — подхватила графиня. — О Мартине тоже всегда говорят, что он — вылитый Фрэнт!

— Вы слишком суровы к нему, ваша милость, — вежливо отозвался Жервез.

— Позволь сказать тебе, Сент-Эр, я глубоко уважаю славный род, к которому принадлежу, и, стало быть, подобное сходство для меня — величайшая честь! — отрезал Мартин.

— Я разрешаю тебе говорить все, что угодно, дорогой Мартин, — с одобрительной улыбкой подхватил Жервез.

Юноша, которого не так уж часто удавалось заставить прикусить язык, замер с открытым ртом, не сводя с него ошеломленного взгляда.

С неудовольствием в голосе вдовствующая графиня сочла нужным вмешаться:

— Терпеть не могу, когда родственники ссорятся по пустякам. Сент-Эр, кажется, я забыла представить вас мисс Морвилл.

Последовал вежливый поклон, эрл пробормотал, что он счастлив знакомству с ней, а в ответ мисс Морвилл, невозмутимо улыбнувшись, со свойственным ей добродушием не преминула напомнить, что Эбни все еще ждет, чтобы освободить его милость от тяжелого дорожного пальто.

— Ох! Ну конечно! — спохватился Жервез, позволяя дворецкому осторожно освободить себя от верхней одежды, и предстал во всем блеске своей неотразимой элегантности, позволив присутствующим в полной мере оцепить и безупречные панталоны цвета голубиного крыла, и темно-голубой сюртук с серебряными пуговицами. С его шеи на узкой черной ленточке свисал изящный монокль. Небрежно вставив его в глаз, он, казалось, в первый раз имел удовольствие как следует разглядеть доходящие до колен панталоны, в которых щеголяли брат и кузен, и насладиться великолепием пурпурного атласного платья мачехи. — Прошу прощения, кажется, я заставил вас ждать, — извиняющимся тоном пробормотал эрл. — А что теперь? Вы будете так добры, ваша милость, что позволите мне разделить с вами ужин прямо так, как я есть, — в пыли после долгого путешествия? Или подождете, пока я переоденусь?

— Полагаю, это займет не меньше часа? — насмешливо скривившись, фыркнул Мартин.

— О, что ты?! Гораздо больше! — серьезно отозвался Жервез.

— Я, безусловно, ни в коей мере не считаю возможным оправдывать человека, который садится за стол, не переодевшись с дороги, — торжественно провозгласила графиня. — Полагаю, подобная привычка есть не что иное, как небрежность, а небрежность всегда была мне ненавистна! Но думаю, в некоторых обстоятельствах такое вполне извинительно. Эбни, мы будем ужинать немедленно!

Эрл, который к этому времени уже успел присоединиться к брату, все еще стоявшему возле камина, извлек из кармана крохотную изящную табакерку севрского фарфора. Одним небрежным движением большого пальца приоткрыл крышечку и, взяв щепотку, поднес ее к лицу. Необычной формы кольцо-печатка, которое он носил, до сих пор казавшееся тусклым и незаметным, в тот миг, когда его рука попала на свет, вдруг вспыхнуло ослепительным зеленым светом. Это немедленно привлекло внимание графини.

— Что это за кольцо у вас на пальце, Сент-Эр? — тут же спросила она. — Мне показалось, печатка!

— Вы совершенно правы, — отозвался Жервез, чуть заметно приподняв от удивления брови.

— Что это значит?! Насколько я знаю, ваш кузен давным-давно переслал вам фамильный перстень вашего отца! С тех пор прошло уже бог знает сколько времени! Все эрлы в нашем роду носили его. Пять поколений ваших предков, если не больше!

— Знаю, но я предпочитаю носить это! — равнодушно изрек эрл.

— Господи помилуй! — взорвалась его мачеха. — Я не ослышалась?! Вы предпочитаете эту… эту дешевку фамильной реликвии?!

— Хотелось бы знать, — невозмутимо пробормотал Жервез, задумчиво разглядывая печатку, — наступит ли время, когда какой-нибудь будущий эрл Сент-Эр, сейчас еще не появившийся на свет, ну, скажем, мой прапраправнук, заявит нечто подобное по поводу этого моего перстня? Неужели ему не захочется его носить?

Краска гнева бросилась в лицо графини. Но прежде чем она сообразила, что ответить, раздался деловитый голос мисс Морвилл.

— Ничего удивительного! — обыденно заявила она. — Со временем мода меняется, и всем это известно. То, что людям одного поколения кажется великолепным, другое уже считает признаком дурного вкуса. Моя матушка, к примеру, весьма гордится своими гранатами. А на мой взгляд, они просто ужасны. Ума не приложу, что буду с ними делать, когда она отдаст их мне?

— Вы хотите сказать, что даже дочерняя преданность не заставит вас надеть их, мисс Морвилл?

— Не думаю, — немного поразмыслив, пожала она плечами.

— Гранаты вашей матушки, дорогая Друзилла, вне всякого сомнения, очень красивые, по-своему конечно, не могут идти ни в какое сравнение с фамильным кольцом Фрэнтов! — заявила графиня. — И должна сказать откровенно, когда я услышала, что Сент-Эр предпочитает эту дешевую побрякушку…

— Нет, нет, позвольте, ничего подобного я не говорил! — прервал ее эрл. — Умоляю вас, ваша милость, не называйте мое кольцо дешевой побрякушкой! Уверяю вас, если вы хорошенько его рассмотрите, то согласитесь, что вряд ли видели что-либо подобное. Знаете, оно ведь весьма редкое. Обратите внимание на камень. Мне говорили, что использовать его в качестве печатки чрезвычайно трудно, он с трудом поддается обработке.

— Понятия не имею ни о чем подобном, но возмущена. Поверьте, я возмущена до глубины души! Простите за откровенность, но ваш батюшка был бы счастлив оставить фамильный перстень Мартину. Однако посчитал, что подобная вещь должна принадлежать только наследнику нашего рода!

— Неужто это и в самом деле фамильная реликвия? — осведомился Жервез, по-видимому слегка заинтригованный. — В таком случае, безусловно, увеличивается ее ценность. Весьма любопытно, знаете ли! Вероятно, это единственная вещь, которую отец завещал мне без всяких условий. Непременно положу его под стекло на самое видное место!

Побагровев от бешенства, Мартин взорвался:

— Нет, такому просто нет названия! Разве это моя вина, что отец всегда любил меня больше?

— Что ты? Это твое счастье! — отозвался Жервез.

— Милорд! Мистер Мартин! — вмешался Шаплэн.

Глаза братьев встретились — пылающие гневом карие и светло-синие, холодные как льдинки. Ни один из них и виду не подал, что услышал епископа, но, как бы то ни было, неприятному инциденту был положен конец. Тем более, что как раз в эту минуту на пороге вырос дворецкий, объявив, что кушать подано.

В Стэньоне было два обеденных зала, одним из них хозяева пользовались в тех случаях, когда в замке не было гостей. И тот и другой находились на первом этаже, в самом конце восточного крыла. Чтобы попасть туда, надо было пройти через Итальянскую гостиную, затем широкую галерею, именуемую Большой художественной студией, потом, миновав еще две двери, выйти на маленькую крутую лестницу, ведущую на кухню.

Семейная столовая была немного меньше той, что предназначалась для торжественных случаев, но стоявший в ней массивный стол красного дерева был достаточно велик, чтобы за него при случае могли бы свободно усесться человек двадцать. Однако сейчас, когда расположилось шестеро, он показался чудовищно огромным.

Вдовствующая графиня на правах хозяйки с царственным видом устроилась в конце стола, знаком предложив сыну и Шаплэну занять места возле нее. Мартин, но привычке направившись к хозяйскому месту во главе стола, словно споткнулся, сообразив, видимо, что ситуация изменилась. Злобно пробормотав что-то под нос, он круто повернулся и сел возле матери. Графиня махнула рукой мисс Морвилл, указав ей на стул по правую руку эрла, а Теодор устроился напротив.

Середину стола занимала гигантских размеров серебряная ваза в несколько ярусов, которую Вест-Индская компания в незапамятные времена преподнесла в качестве подарка дедушке нынешнего эрла. Она представляла собой грандиозное сооружение в виде восточного храма, окруженного крошечными пальмами, фигурками слонов, тигров, синаев с паланкинами, поражая изяществом и тонким вкусом, а, кроме того, занимала так много места, что эрл и его мачеха, сидевшие на противоположных концах стола, попросту не видели друг друга. То же самое относилось и к остальным, давая им ощущение некоторой обособленности и уединенности. Воспользовавшись этим обстоятельством, вдовствующая графиня, смягчив немного пронзительный голос, начала какой-то незначительный разговор, который свелся в основном к обсуждению отношений между различными людьми. Каждый при желании мог судить о ее неизменной преданности персонам, о которых она говорила. Беседа между эрлом, его кузеном и мисс Морвилл велась довольно беспорядочно.

К тому моменту, как Мартин уже в третий раз едва не вывихнул себе шею, стремясь переброситься с Тео какими-то словами, и дошел до отчаяния из-за проклятой вазы, лишившей его возможности видеть кузена, в голове эрла родились кое-какие соображения, которые он посчитал необходимым как можно быстрее претворить в жизнь. И вот, заметив, что графиня готова встать, чтобы предложить мисс Морвилл последовать за нею в Итальянскую гостиную, негромко произнес:

— Эбни!

— Милорд?

— В этом столе есть съемные панели?

— Множество, милорд, — уточнил дворецкий, испуганно вытаращив на него глаза.

— Будьте любезны убрать их.

— Убрать?! Но, милорд…

— Естественно, не сию минуту. Но, во всяком случае, до того, как мы сядем за стол в следующий раз. И вот это тоже!

— Вазу, милорд? — заикаясь, пролепетал Эбни. — Куда… куда ваша милость желает, чтобы ее переставили?

Задумчивый взгляд эрла остановился на смущенном лице дворецкого.

— По-моему, это скорее по вашей части, Эбни. Полагаю, в замке найдется кладовка или чулан, где она могла бы благополучно храниться, не попадаясь на глаза?

— Моя мать, — ощетинился Мартин, готовый снова ринуться в бой, — любит эту вещь.

— Замечательно! — отозвался эрл. — Тогда, полагаю, мы поступим следующим образом: ты, Мартин, передвинешь стул к нашему концу стола, и вы тоже, прошу вас, мистер Клаун! Эбни, будьте так добры, переставьте вазу в гостиную ее милости!

На лице Теодора отразилось изумление. Он сдавленно пробормотал:

— Жервез, ради всего святого…

— Ты не посмеешь приказать отнести вазу в гостиную моей матери! — взвизгнул Мартин, пораженный до глубины души.

— Считаешь, ей это не понравится? Но если эта вещица так пришлась ей по душе, думаю, она будет счастлива все время иметь ее перед глазами!

— Она будет счастлива, если ваза останется там, где стояла до сих пор, слышите, вы?! И, насколько я знаю маму, — добавил он с облегчением, — держу пари, так и будет!

— О нет, этого не будет! — заявил Жервез. — Видишь ли, ты знаешь ее, но совершенно не знаешь меня, а в этом случае держать пари так же неразумно, как ставить на темную лошадку.

— Считаете, что раз уж вы сейчас стали эрлом, так имеете право перевернуть в Стэньоне все вверх тормашками? — злобно оскалился Мартин, совершенно сбитый с толку.

— Ну что ж, можно сказать и так, — протянул Жервез. — Именно это я и собираюсь сделать. Но не стоит расстраиваться, ведь вы все равно не в силах что-либо изменить, не так ли?

— Посмотрим, что на это скажет мама. — Это было единственное, что мог возразить Мартин.

Реакция графини на обрушившиеся на ее голову дурные вести свелась к сбивчивым, многословным сетованиям и закончилась непоследовательным обращением к Эбни, что по поводу подобных вещей за приказаниями следует обращаться к хозяйке дома.

— О, надеюсь, он не последует вашему совету! — возразил Жервез. — Мне было бы очень жаль расстаться со старым слугой, который с давних пор служит нашей семье! — Он улыбнулся, не обращая ни малейшего внимания на перекошенное от удивления лицо мачехи, и уже более мягко добавил: — Но я твердо рассчитываю на ваш здравый смысл и опытность в делах, ваша милость. Верю, вы и дальше будете весьма успешно вести хозяйство в Стэньоне, если позаботитесь, чтобы все здесь шло так, как будет угодно мне.

Каждый, не исключая и мисс Морвилл, которая до сего времени делала вид, что внимательнейшим образом изучает женский журнал мод, затаив дыхание, ждал, что последует за этим поразительным заявлением. Увы, кое-кто был разочарован, а кое-кто почувствовал явное облегчение, в зависимости от собственных симпатий, когда вдовствующая графиня, немного помолчав, наконец с видом мученицы, вынужденной покориться обстоятельствам, объявила:

— В собственном доме, Сент-Эр, вы можете поступать как вам угодно! Прошу вас об одном: как только вам придет в голову сослать меня во Вдовий дом, сообщите мне об этом немедля!

— Ах нет! Поверьте, мне было бы невыносимо услышать, что вы решили нас покинуть, ваша милость! — отозвался Жервез. — Такой дом, как Стэньон, не сможет существовать без хозяйки! — Лицо его, однако, оставалось все таким же суровым, хоть он и добавил чуть более мягко: — Не сердитесь! Стоит ли ссориться, ей-богу? Что касается меня, то я совсем не намерен вас чем-то огорчать.

— Уверяю вас, Сент-Эр, в мои намерения так же не входит искать с вами ссоры, — с кислым видом произнесла графиня. — Было бы по меньшей мере странно, если бы я то и дело затевала ссоры со своим собственным пасынком! Однако прошу вас в будущем ставить меня заранее в известность о всех переменах, которые вы хотели бы осуществить в Стэньоне.

— Благодарю вас, — поклонившись, отозвался Жервез.

Кротость, прозвучавшая в его голосе, заставила кузена чуть заметно приподнять брови. Но Мартин, вне всякого сомнения, догадался, что мать его проиграла первый раунд схватки. Злобно выругавшись сквозь зубы, он вскочил со стула и вихрем вылетел из комнаты.

Вдовствующая графиня проигнорировала его уход с обычным для нее высокомерным видом и попросила Тео позвонить, чтобы разложили карточный стол, обронив, что уверена в желании Сент-Эра сыграть в роббер или вист. Если Сент-Эр на самом деле и не разделял ее убежденности, то уступчивый нрав и природная вежливость заставили его сделать вид, будто он в восторге, а потом, когда они все четверо уселись за карты, с кротким видом выслушивать ее беспощадные замечания по поводу его манеры играть. Его кузен и Шаплэн после краткого препирательства с мисс Морвилл, которая осталась тверда в своем решении не играть, составили им компанию.

Игра продолжалась до тех пор, пока в гостиной не накрыли чай. Было около десяти. Вдовствующая графиня, которая на протяжении всей игры не умолкала ни на минуту, отпуская бесконечные замечания по поводу своей и чужой манеры играть, взяток, правил самой игры, как таковой, пересыпая все это афоризмами и сентенциями, позаимствованными, по ее словам, от собственного отца, что дало Жервезу повод усомниться в глубине ума сего достойного джентльмена, заметила наконец, что ни у одного из игроков нет ни малейшего желания сыграть еще один роббер, и поднялась из-за стола, чтобы пересесть в свое любимое кресло поближе к огню. Мисс Морвилл немедленно принялась разливать чай и кофе, а эрл, незаметно поглядывая на нее, подумал про себя: уж не является ли девушка одной из приживалок его мачехи? На первый; взгляд, когда он только увидел ее, ему показалось, что она, должно быть, какая-нибудь бедная родственница или компаньонка. Но по тому, как мачеха обращалась с ней — если не подчеркнуто внимательно, то, по крайней мере, вежливо, — он решил, что она, скорее всего, приехала в Стэньон просто погостить. Он, безусловно, не считал себя особым знатоком женских туалетов, но все же пришел к выводу, что девушка одета вполне прилично, даже с какой-то незаметной элегантностью. Ее белое платье из тонкой шелковой тафты, с розовым корсажем и длинными рукавами, туго облегавшими изящные запястья, не было украшено ни пышными кружевными оборками, ни лентами, ни фестонами, как это принято среди элегантных молодых леди, стремящихся идти в ногу с модой. С другой стороны — низко вырезанное декольте позволяло видеть большую часть упругой молодой груди, что было бы совершенно невозможно, если бы девушка являлась компаньонкой. Кроме того, ее шейку украшал довольно изящный кулон на золотой цепочке. А самое главное, в ее манере вести себя он не заметил ни малейшего намека на подобострастие или угодливость. Она по большей части не стремилась участвовать в общем разговоре, но, когда к ней обращались, отвечала охотно и с достоинством. Причесана мисс Морвилл была довольно просто, розовая лента придерживала на голове аккуратные локоны. Волосы ее были неопределенного, какого-то, как ему показалось, мышиного цвета. Черты лица, хоть и не красивые в общепринятом смысле, были довольно приятными. Особенно ее украшали огромные темные глаза, которые всегда прямо и открыто смотрели на собеседника. Фигура у девушки была прекрасная, ее прелести не портили ни маленький рост, ни довольно короткая шея. Однако ей явно не хватало живости, очарования, желания нравиться. Эрлу она показалась скучной.

За чаем последовала обычная молитва, после которой графиня, сопровождаемая мисс Морвилл, величественно удалилась, не забыв напомнить Тео, чтобы тот показал Сент-Эру, где находится его спальня.

— Не подумайте, — великодушно заявила она, — что я намерена указывать вам, где вы должны спать. Полагаю, вы все равно поступите так, как вам будет угодно, но, думаю, сейчас, после столь утомительного путешествия, вы нуждаетесь в отдыхе.

Было бы, конечно, по меньшей мере странно, если бы поездка всего за пятьдесят миль (эрл явился в Стэньон прямиком из Пенистоун-Холла), да еще в роскошной карете, могла истощить силы человека, привыкшего к воинским походам, но Жервез только поклонился со свойственным ему добродушием, пожелав мачехе доброй ночи, и сжал руку Тео со словами:

— Ну, я жду, что ты отведешь меня в постель! И куда же вы решили меня поместить?

— В комнату покойного отца, куда же еще?

— О боже милостивый! Я и в самом деле должен?

Тео улыбнулся:

— Зная мою тетушку, ты должен был бы догадаться, что отвести тебе какую-нибудь другую комнату она сочла бы попросту неприличным!

Спальня эрла располагалась в главной, или, точнее, тюдоровской, части замка. Это была огромных размеров комната, довольно мрачная и угрюмая на вид из-за покрывавших ее стены темных деревянных панелей и тяжелых драпировок густо-малинового цвета. Однако слуги позаботились зажечь свечи, а в огромном камине весело пылал огонь. Унылый тип, аккуратный и до невозможности прилизанный, что выдавало в нем «слугу из хорошего дома», поджидал хозяина, не забыв распаковать его вещи и приготовив халат.

— Садись, Тео! — предложил Сент-Эр. — Турви, прикажи, чтобы кто-нибудь принес нам бренди и бокалы.

Лакей молча поклонился, но не двинулся с места.

— Прошу прощения, милорд, но я взял на себя смелость уже позаботиться об этом, поскольку решил, что ваша милость пожелает перед сном выпить рюмочку бренди. Позвольте, милорд, я помогу вам разуться!

Эрл уселся в кресло и вытянул одну ногу вперед. Опустившись на колени, лакей с величайшей осторожностью, едва касаясь пальцами блестящей поверхности, стащил высокий гессенский сапог и попутно окинул встревоженным взглядом сверкающую кожу в поисках царапины. К счастью, ее не оказалось. Испустив вздох облегчения, лакей стащил с хозяина второй сапог, так же его осмотрел и осторожно поставил. Потом помог снять сюртук, облегавший эрла как перчатка, и благоговейно накинул на его плечи шелковый стеганый халат. Сам Жервез в это время освободился от завязанного причудливым узлом галстука, с удовольствием швырнув его через всю комнату, и с облегчением повертел головой. Потом кивнул лакею:

— Спасибо. Когда вы мне понадобитесь, я позвоню.

Лакей отвесил почтительный поклон и удалился, прихватив с собой сверкающие сапоги.

Сент-Эр налил бренди в два бокала и, передав одни кузену, опустился в стоявшее перед камином глубокое кресло. Тео, который не мог оторвать глаз от сверкающего великолепия халата, вдруг опомнился и принялся хохотать.

— Да ты, я вижу, стал заправским денди, дорогой Жервез!

— Да, похоже, Мартин тоже так решил, — кивнул тот, разглядывая янтарную жидкость в своем бокале.

— О! Так, стало быть, ты все слышал?

— А не должен был?

— Понятия не имею. — Тео немного помолчал, задумчиво глядя на огонь, потом вскинул глаза на кузена и отчеканил: — Он терпеть тебя не может, Жервез.

— Я это заметил. Но почему?

— Неужели так трудно догадаться? Ведь ты стоишь между ним и титулом.

— Но, позволь, мой дорогой, ведь так было всегда! Я не какой-нибудь неожиданно появившийся наследник, который вдруг свалился как снег на голову, чтобы завладеть тем, что он уже привык считать своим!

— Ну, не совсем так, конечно, но боюсь, ход твоих рассуждений очень близок к истине, — отозвался Тео.

— Знаешь, он показался мне редкостным болваном, но ведь не настолько же он туп, чтобы не знать, что только старший сын, то есть я, может унаследовать от отца титул эрла! — взорвался Жервез.

— Совершенно верно, но живой сын, а не мертвый, — сухо процедил Тео.

— Мертвый?! — воскликнул эрл, вне себя от изумления.

— Мой дорогой Жервез, ты ведь участвовал в военной кампании, и не одной. Так подумай хорошенько — ну что удивительного было бы в том, если бы ты вдруг пал на поле боя?! На самом деле, думаю, многие считали, что такое вполне вероятно.

— И рассчитывали на это?

— Да, и рассчитывали.

Лицо эрла было непроницаемо, как маска. Помолчав немного, Тео добавил:

— Наверное, тебе это не слишком приятно, но я подумал, будет лучше, если ты все узнаешь. Ведь ты, полагаю, не надеялся, что они тебя обожают?

— Ну, леди Сент-Эр само собой. Но вот Мартин…

— А ему-то с какой стати тебя любить? От моего дяди он не слышал о тебе ни одного доброго слова. Впрочем, и от матери тоже. Во всем, даже в мелочах, его воспитывали так, словно наследник — он. Возились, потакали, баловали… Да что там говорить?! Он привык считать, что весь мир принадлежит ему. И вдруг появляешься ты. Ну и кто ты для него? Узурпатор?

Жервез одним глотком допил то, что еще оставалось в бокале, и отставил его в сторону.

— Понятно. Действительно, весьма печально! Знаешь, что-то мне подсказывает, что я вряд ли задержусь в Стэньоне надолго.

— Что ты хочешь этим сказать?

Жервез бросил на Тео слегка удивленный взгляд:

— Ну, а как по-твоему?

— Мартин, конечно, осел… и нрав у него буйный, но ведь не убьет же он тебя, в конце концов?!

— Убьет меня?! Господи помилуй, надеюсь, что нет! — со смехом воскликнул эрл. — Нет, нет! Я всего лишь хотел сказать, что предпочитаю жить в Мэйнлфилде или Студэме. Ах, забыл! Ведь Студэм по завещанию отошел не ко мне. Он принадлежит Мартину.

— Да, Мартину, и вся собственность на Ямайке тоже его, — угрюмо проворчал Тео. — А твоя мачеха получила дом в Лондоне и еще Вдовий дом, причем в полное владение до конца жизни.

— Я ничуть не завидую, не думай, — лучезарно улыбнувшись, весело заявил эрл.

— Не волнуйся, долго это не продлится. Как только я покажу тебе, в каком состоянии находятся твои дела, уверен, ты еще не раз позавидуешь тому, что получили эти двое! — угрюмо проворчал Тео. — Иной раз мне кажется, что дядюшка под конец выжил из ума! Имей в виду, ты обязан мне по гроб жизни — если бы не я, тебе досталось бы и того меньше!

— Не сомневайся, я благодарен тебе куда больше, чем ты можешь себе вообразить, — улыбаясь, заверил Сент-Эр. — Ты всегда был мне верным другом, Тео, и я признателен тебе за это.

— Ну так вот, я сделал все, что было в моих силах, чтобы сохранить твое состояние, — мрачно продолжал Тео. — Но предупреждаю тебя, твои дела плачевны, тебе придется позаботиться о себе, и как можно скорее!

— Какой ты милый! Но, знаешь, ты несправедлив ко мне, честное слово! Ведь я читал завещание отца и, клянусь богом, прекрасно помню, что там написано.

— Тогда какого черта ты так соришь деньгами, Жервез?! — откровенно поинтересовался Тео. — Сам знаешь, сколько наделал долгов только за эти неполные двенадцать месяцев!

— О боже, неужели же у меня ничего нет? Бог мой, придется жениться на богатой наследнице!

— Будь же серьезным, наконец! Конечно, до этого пока дело не дошло, но тебе придется быть очень осторожным. Когда завтра я покажу тебе документы, ты сам, надеюсь, поймешь, что лучше всего тебе жить здесь. Не дело оставлять Стэньон без хозяина.

— Думаю, лучшего, чем ты, Стэньону и желать нечего.

— Ерунда! Я всего лишь твой управляющий!

— Но это же смертельно скучно! — запротестовал Жервез. — Только вспомни, что за убийственный вечерок мне уже довелось провести! Не имею ни малейшего понятия, куда испарился Мартин, но у меня язык не поворачивается осудить его за то, что он сбежал! Клянусь, я многое бы отдал, чтобы иметь мужество удрать, как он! А кстати, что это за серая мышка? Надеюсь, ее пригласили в Стэньон не ради меня? Только не говори, что она и есть богатая наследница! Это совершенно невозможно. Нет, я и подумать не могу о том, чтобы ухаживать за подобной особой! Не разговаривает, не кокетничает, с ума сойти!

— Друзилла? О нет, ничего подобного! — улыбнулся Тео. — Тут все очень просто. Тетушка решила, что из нее выйдет замечательная жена для меня!

— О господи! Бедняжка Тео!

— Перестань! В конце концов, она славная девочка. Жаль только, не в моем вкусе! Сейчас она гостит в Стэньоне просто потому, что ее родители уехали к родственникам на север. Они живут в Гилбурне. Строго говоря, они твои арендаторы. Ее милость чрезвычайно добра к Друзилле, что, кстати сказать, совсем не удивительно. Ведь с ее вечной услужливостью да еще, как ты выразился, при полном неумении и нежелании нравиться, бедняжка не представляет ни малейшей опасности для ее честолюбивых планов в отношении Мартина. — Тео поднялся и, искоса взглянув на эрла, негромко добавил: — Не переживай! Что-нибудь придумаем. Здесь совсем не так уж плохо, поверь. Прекрасная охота, ты же помнишь. А леса какие! Уверяю, не соскучишься!

— Мой дорогой Тео, я прожил за границей пару лет, но родился-то в Англии! Похоже, ты забыл об этом, — ворчливо пробормотал Жервез, — рассказываешь, какая тут охота и все такое…

Тео расхохотался:

— Вяхири !

— Вот-вот, и кролики тоже! Покорно благодарю!

— Ну, естественно, зиму можно проводить в Лондоне…

— Можешь в этом не сомневаться, мой дорогой!

— Вижу, я зря теряю время, пытаясь тебя убедить. Пусть так, но крайней мере, останься здесь до тех пор, пока сам не убедишься, в каком состоянии твои дела, и моя душа будет спокойна. Итак, завтра, предупреждаю тебя заранее, я намерен заняться с тобой делами. А теперь пойду, тебе нужно отдохнуть. Спокойной ночи и приятных сновидений!

— Если бы так! Но боюсь, в этих стенах я скорее могу рассчитывать на ночные кошмары. А где твоя комната, Тео?

— В башне, конечно! Где же еще? Похоже, она уже стала чем-то вроде моей постоянной резиденции. А спальня как раз над комнатой, где хранятся семейные документы.

— Господи помилуй! Да придется идти всю ночь, чтобы добраться до тебя! Дьявольски неудобно!

— Напротив, меня это вполне устраивает! Я обычно воображаю, что нахожусь в собственном доме. Тем более, что в башню можно войти и через церковный дворик — там есть отдельный вход. Так что, как видишь, я там вроде как у себя — могу приходить и уходить когда вздумается, и нет нужды отчитываться перед милейшей тетушкой, где я был и что делал.

— Бог ты мой! Неужто мне тоже суждено подобное испытание?!

— Моя тетушка, — подмигнул Тео, и в глазах его сверкнул лукавый огонек, — обожает быть в курсе всего, что происходит в замке, а также знать, кто что сделал, а главное, почему.

— Ты меня просто пугаешь! Ни за что не останусь в Стэньоне больше чем на неделю!

Но кузен только улыбнулся и, покачав головой, вышел, оставив его ждать лакея.

Тот принес с собой грелку, полную горячей воды, и небольшую жаровню. Выпучив от удивления глаза, эрл рявкнул:

— Эй, какого черта?! Что это ты задумал?

— Мне стало известно, милорд, — отозвался Турви голосом, в котором не было и намека на какое-либо чувство, — что в этом доме… простите, я хотел сказать в замке, все ложатся очень рано. Слуги уже спят, вот мне и показалось, что ваша милость вряд ли захочет улечься на холодные простыни.

— Огромное спасибо за заботу, но я вовсе не такое чахлое создание, как ты, может быть, решил. Так что убери все эти штуки, а вместо них принеси мне лауданум, не то я не засну. Нет, нет, угли высыпи в камин и обещай, что больше не будешь валять дурака, слышишь? У тебя удобная комната?

— Пожаловаться не могу, милорд. Никогда не думал, что замок настолько древний.

— Да, если не ошибаюсь, его заложили чуть ли не в четырнадцатом веке, — сообщил эрл, расстегивая рубашку. — Когда-то в незапамятные времена тут был и ров, но сейчас от него осталось только озеро.

— Это, милорд, объясняет ту мрачную атмосферу, которая здесь царит, — почтительно вставил Турви, помогая хозяину освободиться от рубашки. — Кроме того, тут сыро.

— Вполне возможно! Вижу, Стэньон не удостоился чести заслужить твое одобрение?

— Весьма любопытное сооружение, милорд. Скорее всего, тут требуется некоторая привычка, ведь, в конце концов, не каждому понравится каждый раз проходить три галереи и семь дверей только лишь для того, чтобы добраться до комнаты вашей милости.

— О! — воскликнул слегка сбитый с толку эрл. — Думаю, было бы гораздо лучше, если бы тебя поместили куда-нибудь поближе ко мне!

— Если позволите, милорд, я имел в виду только то, что само помещение для прислуги находится довольно далеко. Чтобы из моей комнаты попасть в комнату его милости, мне нужно два раза спуститься по лестнице, пройти по трем коридорам, миновать дверь, которая ведет в одну из тех галерей, которых в замке предостаточно, а потом пройти еще через прихожую или вестибюль, попасть в круглый дворик. — Он помолчал, дожидаясь, пока его тщательно отрепетированная речь проникнет в сознание хозяина, потом в виде утешения добавил: — Но ваша милость не должны беспокоиться, что утром ваша вода для бритья успеет остыть, пока я ее принесу! Я договорился с одним из младших лакеев — чрезвычайно услужливый паренек, — что он на какое-то время станет моим проводником, по крайней мере, пока я не освоюсь немного! — Он опять помолчал. — Или до тех пор, пока ваша милость не решит вернуться в Лондон!