По парижским переулкам шагал весьма элегантный господин. На ногах у него красовались отделанные золотом щегольские туфли на высоких каблуках. С плеч спадал шелковый плащ ослепительно-розового оттенка, слегка приоткрывая розовый камзол. Расцветку жилета, выглядывавшего из-под камзола, затруднился бы определить и самый отъявленный модник. Все это великолепие дополнялось пышным каскадом белоснежных кружев, исполнявших роль галстука. В пене кружев поблескивал огромный солитер. Высокий парик, обсыпанный голубой пудрой, венчала треуголка, напоминавшая скорее бригантину — покорительницу морей и океанов, чем головной убор простого смертного. Господин поигрывал тросточкой из слоновой кости с серебром. Собственно, элегантный господин мог бы отразить нападение грабителей только этим шедевром ювелирного искусства, поскольку эфес шпаги был надежно скрыт в складках розового шелка. Появиться на парижских улицах в столь поздний час, да еще при полном параде, было верхом безрассудства, но щеголь, казалось, не сознавал опрометчивости своего поступка. Он неторопливо шагал по мостовой и, судя по всему, не утруждал себя размышлениями о том, что грабителям может прийтись по душе его пестрый жилет.
На перекрестке господин огляделся и вознамерился шагать дальше, как вдруг из темного чрева переулка вылетело нечто вроде пушечного ядра. Оно угодило в элегантного господина и запуталось в розовых складках. При ближайшем рассмотрении пушечное ядро оказалось самым обычным мальчишкой. Оборванец взвизгнул и попытался встать на ноги.
Элегантный господин, более известный как герцог Эйвон, стремительно развернулся и схватил нападавшего за запястье с силой, никак не вязавшейся с жеманно-щегольским обликом. Жертва застонала от боли и, дрожа всем телом, рухнула на колени.
— Сударь! Отпустите меня, ну пожалуйста, сударь! Я не хотел… Я не знал… Я не… О, сударь, умоляю, отпустите меня!
Его милость шагнул в сторону, и на искаженное лицо парнишки упал свет уличного фонаря. На Эйвона смотрели огромные, полные ужаса фиалково-синие глаза.
— Ты хочешь сказать, что слишком молод для разбоя? — дружелюбно осведомился герцог. — Или ты надеялся застать меня врасплох?
Мальчик покраснел, синие глаза потемнели от негодования.
— Я не собирался вас грабить! Честное слово, не собирался! Я… я убегал! О, месье, отпустите же меня!
— Всему свое время, дитя мое. Могу я спросить, от кого это ты убегал? От очередной своей жертвы?
— Нет! Прошу вас, отпустите меня! Вы… вы не понимаете! Он хватится меня и пустится в погоню! Прошу вас, милорд!
В глазах герцога мелькнуло любопытство.
— И кто же этот загадочный "он", дитя мое?
— Мой… мой брат. Прошу вас…
Из переулка вынырнула огромная фигура. Увидев герцога, человек остановился. Мальчик задрожал всем телом и вцепился в рукав Эйвона.
— А! — прорычал верзила. — Клянусь господом, милорд, если этот щенок намеревался ограбить вас, он за это поплатится! Эй, мерзавец, поди сюда! Неблагодарное отродье! Ты пожалеешь о своем поведении, клянусь Пресвятой Богородицей! Тысяча извинений, милорд! Этот щенок доводится мне братом. Я его хорошенько выпорол за лень, а он возьми да удери, гаденыш!
Герцог уткнул нос в надушенный платок.
— Держитесь от меня подальше, приятель, — надменно потребовал он. — Нисколько не сомневаюсь, что порка весьма полезна для молодого организма.
Мальчик еще теснее прижался к нему. Он больше не пытался убежать; лишь детская ладонь судорожно сжимала руку герцога. Эйвон еще раз недоуменно оглядел мальчика, задержав взгляд на медно-рыжих взлохмаченных волосах.
— Так вы говорите, это ваш брат? — Он перевел взгляд на верзилу, над обезьяньим лицом которого нависало иссиня-черное воронье гнездо.
— Да, господин, это мой брат. После смерти родителей я день и ночь пекусь о его благополучии, а он платит мне черной неблагодарностью! Это божья кара, господин, а не мальчишка!
Герцог задумчиво взглянул на рыжие вихры.
— И сколько лет вашему брату, приятель?
— Девятнадцать, милорд.
Герцог еще раз оглядел мальчика.
— Девятнадцать. Не маловат ли он для своего возраста?
— Да что вы, милорд! А даже если и так, то моей вины в этом нет! Я… я хорошо его кормлю. Не верьте его болтовне, милорд, этот гаденыш горазд врать! Мучение, а не ребенок!
— Что ж, приятель, я избавлю вас от этого великовозрастного наказания, — обронил его милость.
Верзила непонимающе уставился на Эйвона, обезьяньи черты исказила непосильная умственная работа.
— Чего-чего, ваша милость?
— Надеюсь, он продается?
Холодные пальцы еще крепче вцепились в руку герцога.
— Продается, милорд? Вы…
— Я намерен купить его и сделать своим пажом. Какова цена? Луидор? А может, сущее наказание не стоит и ломаного гроша?
Глаза верзилы алчно блеснули, он облизнул губы.
— Он хороший мальчик, благородный господин. Он умеет работать! Честно говоря, брат мне очень дорог. Я сильно привязан к нему. Я…
— Даю за него гинею.
— Ну нет, милорд! Мальчишка стоит больше! Гораздо больше!
— Тогда забирайте его, — сказал Эйвон и двинулся дальше.
Мальчик последовал за ним, продолжая цепляться за руку.
— Милорд, купите меня! Пожалуйста, купите! Я буду хорошо работать! Клянусь! Умоляю, милорд!
Его милость остановился.
— Может быть, я поступаю глупо? — вопросил он по-английски, вытащил из шейного платка бриллиантовую булавку и поднял ее так, чтобы она заискрилась в свете фонаря. — Ну что, приятель? Этого хватит?
Верзила как зачарованный смотрел на сверкающую драгоценность.
— Это плата, — холодно пояснил герцог Эйвон, — за вашего брата, я покупаю его тело и душу. Идет?
— Давайте вашу цацку сюда! — прохрипел верзила и подался вперед. — Чертов парень ваш, милорд!
Эйвон швырнул ему булавку.
— Мне кажется, я просил вас держаться подальше, — брезгливо сказал он. — Ваше присутствие оскорбляет мое обоняние. Дитя мое, следуй за мной. — И герцог двинулся дальше по улице, мальчик засеменил следом, держась на почтительном расстоянии.
Вскоре они добрались до улицы Святого Гонория, где находился особняк Эйвонов. Герцог миновал ворота, даже не потрудившись удостовериться, следует ли за ним его новое приобретение, пересек внутренний дворик и оказался у внушительной резной двери. Лакей, распахнувший дверь, поклонился и удивленно уставился на жалкую фигурку за спиной хозяина.
Эйвон скинул плащ и бросил лакею треуголку.
— Мистер Давенант? — поинтересовался он.
— В библиотеке, ваша милость.
Эйвон неторопливо направился к дверям библиотеки. На пороге он оглянулся и, кивнув мальчику, вошел.
Хью Давенант сидел у камина и читал. Он поднял взгляд на хозяина дома и дружески улыбнулся.
— Ну что, Джастин? — Тут Давенант заметил съежившуюся у двери фигурку. — А это еще что такое?
— Хороший вопрос, — усмехнулся герцог. Он подошел к камину, опустился в кресло и вытянул к огню ноги, облаченные в умопомрачительно элегантные туфли. — Так, каприз. Это грязное и, наверняка, голодное подобие человеческого существа — моя собственность.
Эйвон произнес последнюю фразу по-английски, но, судя по всему, мальчик понял его слова и понурил лохматую голову.
— Твоя собственность? — удивленно переспросил Давенант и перевел взгляд на мальчика. — Ты ведь не хочешь сказать, что это… твой сын?
— О нет! — Джастин Аластер, герцог Эйвонский, весело рассмеялся. — Это не тот случай, мой дорогой Хью. Я купил это жалкое создание за один-единственный бриллиант.
— Но, ради всего святого, зачем?
— Понятия не имею, — невозмутимо ответствовал его милость. — Подойди сюда, существо.
Мальчик робко приблизился и позволил Эйвону повернуть свое лицо к свету.
— Вполне милое дитя, — одобрительно заметил герцог. — Я сделаю его своим пажом. Это так занимательно — обладать юным существом, его телом и душой.
Хью Давенант приблизился и взял мальчика за руку.
— Надеюсь, рано или поздно ты все объяснишь, — ворчливо сказал он. — А пока почему бы не накормить несчастного ребенка?
— Ты, как всегда, чересчур практичен, дорогой друг, — вздохнул герцог. Он повернулся к столу, где его ждал холодный ужин. — Чудесно. Ты будто предвидел, что я приведу с собой гостя. Можешь утолить голод, жалкое создание.
Мальчик поднял на него смущенный взгляд.
— Милорд, я могу подождать. Я… я не стану есть ваш ужин. Я лучше подожду, если вы позволите.
— Не позволю, дитя мое. Не спорь и ешь. — Эйвон властно ткнул в сторону стола моноклем.
После недолгого колебания мальчик подошел к столу, но не притронулся к еде, пока Хью Давенант собственноручно не отрезал ему цыплячью ножку.
— Джастин, ты сошел с ума? — спросил Хью с легкой улыбкой.
— Вряд ли, друг мой, — благодушно отозвался его милость.
— Тогда к чему эта странная выходка? Зачем тебе паж?
— Я подумал, что мальчик развлечет меня. Ты прекрасно понимаешь, что я умираю от ennui. Луиза меня утомляет. А это… — махнул он рукой в сторону мальчика, терзавшего зубами цыпленка, — …внесет в мою жизнь желанное разнообразие.
Давенант нахмурился.
— Ты ведь не собираешься взять этого ребенка к себе?
— Он сам меня выбрал.
— Я хочу сказать, ты не намерен его усыновлять?
Герцог надменно приподнял брови.
— Мой дорогой Хью! Ребенка из низов общества? Фи! Я же сказал, он будет моим пажом.
— И что это тебе даст?
Эйвон неопределенно улыбнулся и бросил взгляд на мальчика.
— Хотел бы я знать, — чуть слышно прошептал он.
— У тебя имеется какая-то особая причина?
— Ты как всегда прав, мой дорогой Хью, у меня имеется особая причина.
Давенант пожал плечами и решил не углубляться в эту деликатную тему. Он молча наблюдал за мальчиком; тот вскоре покончил с едой и робко приблизился к герцогу.
— С вашего позволения, сэр, я поел.
Эйвон нацепил монокль.
— Правда? — Он с недоумением изучил то, что осталось от несчастной птицы.
Мальчик внезапно опустился на колено и к огромному удивлению Давенанта поцеловал герцогу руку.
— Да, сэр. Благодарю вас.
Эйвон высвободил руку, но мальчик продолжал стоять на коленях, покорно глядя на красивое лицо герцога. Его милость извлек из табакерки понюшку табака.
— Мое бесценное дитя, вот сидит человек, которого тебе следует благодарить за ужин. Я тут ни при чем.
— Я… я поблагодарил вас за то, что вы спасли меня от Жана, милорд, — тихо проговорил мальчик.
— И дал маху, — герцог взбил свой кружевной галстук. — Ведь теперь телом и душой ты принадлежишь мне.
— Да, сэр. Как ваша милость изволит, — мальчик бросил на Эйвона быстрый взгляд из-под длинных, густых ресниц. Герцог прочел в этом взгляде искреннее восхищение.
Тонкие губы Эйвона дрогнули в улыбке.
— Похоже, тебя устраивает такая перспектива?
— Да, сэр. Мне… мне хотелось бы вам служить.
— Это потому, что ты меня не знаешь, — Эйвон издал легкий смешок. — Я безжалостный надсмотрщик, не правда ли, милый Хью?
— Ты не из тех, кому можно доверить ребенка, — согласился Давенант.
— Истинная правда! Может, в таком случае подарить мальчишку тебе?
Дрожащая рука коснулась кружевного обшлага рукава его милости.
— Прошу вас, сэр…
Эйвон с легкой улыбкой взглянул на Давенанта.
— Нет, не думаю, что подарю его тебе, Хью. Это так занимательно и так необычно, когда неопытное и невинное дитя считает тебя непогрешимым святым. Как тебя зовут, дитя мое?
— Леон, сэр.
— Прелестное и, главное, краткое имя! — в голосе герцога сквозил едва уловимый сарказм. — Леон… Ни больше ни меньше. Вопрос лишь в том, — Хью, у тебя, несомненно, уже готов ответ, — что нам дальше делать с Леоном?
— Уложить его в постель, — посоветовал Давенант.
— Разумно. А что ты, мой здравомыслящий друг, думаешь по поводу горячей ванны?
— Прекрасная идея, Джастин!
— Что ж! — его милость вздохнул и позвонил в колокольчик.
На пороге возник лакей.
— Что желает ваша милость?
— Пришли ко мне Уолкера и побыстрее, — приказал Эйвон.
Лакей исчез, и вскоре на его месте возникла чопорная личность, увенчанная седыми власами.
— Уолкер, я хочу кое-что тебе сказать. Ты видишь это дитя?
Чопорная личность опустила взор на коленопреклоненного мальчика.
— Да, ваша милость.
— Замечательно! — обрадовался герцог. — Уолкер, его зовут Леон. Постарайся запомнить это имя.
— Хорошо, ваша милость.
— Этому созданию требуется несколько вещей. Первая — горячая ванна.
— Да, ваша милость.
— Вторая — постель.
— Да, ваша милость.
— Третья — ночная рубашка.
— Да, ваша милость.
— Четвертая и последняя — подходящая одежда, причем черного цвета.
— Черного цвета, ваша милость.
— Траурно-черного, Уолкер. Этот цвет очень подойдет моему пажу. Позаботься о костюме для этого создания. Надеюсь, Уолкер, ты будешь достоин возложенной на тебя миссии. Покажи мальчику все, что нужно, а затем оставь его одного.
— Хорошо, ваша милость.
— А ты, Леон, встань и отправляйся с этим почтенным человеком. Мы встретимся завтра.
Леон поднялся на ноги и поклонился.
— Да, Монсеньор. Благодарю вас.
— И прекрати благодарить меня, — зевнул герцог. — Это меня утомляет.
Он подождал, пока за мальчиком закроется дверь и повернулся к Давенанту. Тот внимательно наблюдал за этой сценой.
— Что все это значит, Джастин?
Герцог закинул ногу на ногу.
— Хотел бы я знать, — любезно откликнулся он. — Я полагал, у тебя имеется ответ. Ты ведь такой всезнайка, Хью.
— Похоже, ты что-то замышляешь, Джастин, — уверенно сказал Давенант. — Я достаточно давно тебя знаю, чтобы не сомневаться в этом. Зачем тебе понадобился этот несчастный ребенок?
— Порой ты бываешь ужасно докучливым, дорогой Хью, — посетовал его милость. — А когда в тебе просыпается добродетель, ты и вовсе становишься невыносимым. Избавь меня от нравоучений.
— Я не собираюсь читать тебе нотации, Джастин. Я просто хочу сказать, что ты не можешь держать этого ребенка в качестве пажа.
— О господи! — вздохнул его милость и задумчиво уставился на пламя.
— Во-первых, мальчик явно благородного происхождения. Об этом можно судить по его речи, изящным рукам и тонким чертам лица. Во-вторых, у него такой невинный взгляд.
— Подумаешь, какая беда!
— Беда будет, если в один прекрасный день это юное дитя утратит невинный взгляд… из-за тебя, — припечатал Давенант, в упор глядя на герцога.
— Ты как всегда чрезвычайно деликатен, — пробормотал Эйвон.
— Если ты желаешь мальчику добра…
— Мой дорогой Хью! Кажется, ты сказал, что знаешь меня?
Давенант улыбнулся.
— Тогда, Джастин, окажи любезность, отдай Леона мне и подыщи себе более подходящего пажа.
— Я не люблю тебя разочаровывать, Хью. Был бы рад услужить, но Леона я оставлю себе. Невинность, облаченная в черный цвет, всегда следует позади Зла. Видишь, я предупредил твой вопрос.
— Но зачем он тебе понадобился?
— У него тициановские волосы, — просто ответил герцог. — А тициановские волосы — едва ли не главная моя слабость. — Глаза его милости сверкнули и снова потухли. — Я уверен, ты меня понимаешь, Хью.
Давенант подошел к столу, наполнил бокал и принялся молча потягивать вино.
— Где ты был сегодня вечером? — спросил он после продолжительного молчания.
— Честно говоря, уже не помню. Сначала я отправился к де Туронну. Да, припоминаю… Я там выиграл. Странно…
— Что странно? — нетерпеливо спросил Хью.
Герцог смахнул с обшлага табачную крошку.
— Хью, еще совсем недавно все считали, что благородный род Аластеров находится на грани разорения. Да, дорогой мой друг, несколько лет назад в моей бедной голове даже поселилась злосчастная мысль о женитьбе на нынешней леди Мериваль, но в те времена я умел только проигрывать.
— Джастин, я собственными глазами видел, как ты выиграл тысячу луидоров за ночь.
— И проиграл их в следующую ночь. Затем, если помнишь, мы с тобой отправились… Куда мы отправились? Ах да, в Рим! Разумеется, в Рим!
— Я помню.
Тонкие губы герцога скривила легкая усмешка.
— Да. Я тогда был отвергнутым и несчастным претендентом на руку мадам Мериваль. По всем правилам мне следовало пустить себе пулю в лоб. Но к тому времени я, к счастью, уже поумнел и вместо этого отправился в Вену. Это был весьма своевременный визит: в Вене я выиграл. Славный городишко. Порок, мой дорогой Хью, был наконец-то вознагражден.
Давенант слегка наклонил бокал, любуясь игрой света в темном вине.
— Я слышал, — медленно сказал он, — что тот человек, у которого ты выиграл состояние, был очень молод…
— …и отличался безупречным поведением, словом, не юноша, а ангел небесный. — Эйвон радостно улыбнулся.
— Да. Так вот этот молодой человек, как я слышал, и в самом деле пустил себе пулю в висок.
Эйвон одарил приятеля безмятежным взглядом.
— Дорогой мой, у тебя абсолютно неверные сведения. Беднягу прикончили на дуэли. Награда за добродетель. Думаю, мораль ясна?
— И ты вернулся в Париж состоятельным человеком?
— Я бы даже сказал, богатым. И сразу же купил дом.
— М-да. Меня всегда интересовало, как тебе удается жить в ладу с собственной душой, Джастин.
— А у меня ее попросту нет. Мне казалось, ты прекрасно осведомлен об этом печальном обстоятельстве, дорогой Хью.
— Когда Дженнифер Бошан вышла замуж за Энтони Мериваля, в тебе явно пробудились какие-то зачатки души.
— Разве? — Джастин изумленно уставился на Давенанта.
Их взгляды встретились.
— Интересно, а что сейчас значит для тебя Дженнифер Бошан?
Эйвон вскинул красивую руку.
— Дженнифер Мериваль, Хью! Она для меня воспоминание о неудаче и проблесках безумия.
— И все же после той истории ты изменился.
Герцог встал, на его лице заиграла презрительная усмешка.
— Дорогой мой, всего полчаса назад я говорил, что всегда старался оправдывать твои ожидания. Три года назад, когда я узнал от своей сестры Фанни о замужестве Дженнифер, ты со своей обычной простотой заметил, что Дженни отвергла мои ухаживания, зато сформировала мой несчастный характер, voila tout.
— Нет. — Давенант задумчиво смотрел на него. — Я ошибался, но…
— Мой дорогой Хью, не надо подрывать мою веру в тебя!
— Я ошибался, но не очень… Мне следовало сказать, что Дженнифер проложила путь другой женщине, которая сформирует твой характер.
Его милость закатил глаза.
— Когда ты ударяешься в философию, Хью, я начинаю сожалеть о том дне, когда включил тебя в круг своих друзей.
— У тебя их так много? — вспыхнул Давенант.
— Parfaitment. — Джастин направился к двери. — Там, где деньги, там всегда друзья.
Давенант поставил бокал.
— Это оскорбление? — спокойно спросил он.
Эйвон замер на пороге.
— Как ни странно, нет. Но я всегда к твоим услугам.
Давенант внезапно рассмеялся.
— Отправляйся в постель, Джастин! Ты совершенно невыносим!
— Ты слишком часто говоришь мне об этом. Спокойной ночи, дорогой друг. — Его милость открыл дверь, но прежде чем закрыть ее, с улыбкой оглянулся. — A propos, Хью, душа-то у меня теперь имеется. Она только что приняла ванну и сейчас сладко спит.
— Храни ее Господь! — подхватил Давенант.
— Не знаю, что и ответить тебе. То ли сказать "аминь", то ли разразиться проклятиями. — В глазах его милости затаилась насмешка.