Еще два дня мы пробирались вдоль реки вниз по течению. В первый день послышалось приближение всадников, хотя я не могла поручиться, пришли ли сначала предчувствия или послышался отдалённый стук копыт. Мы свернули с тропы и пробрались вниз по крутому берегу. Река бежала по порогам стремительным потоком, но у нас не оставалось времени, чтобы двигаться осторожно. Мы вцепились в скальную породу, укрывшись под нависшим над нами поваленным деревом. Из-под лошадиных копыт летели комья грязи и палая листва. Мы тихо сидели, пока цокот не утих вдали, а потом выбрались и принялись вытряхивать из волос труху.

А когда на следующий день раздался топот копыт, укрыться за камнем не получилось: крутые скалистые берега сменились поросшими травой пологими, что спускались к реке, широкой и медленно текущей на этом участке. И хотя укрыться было негде, тихая вода позволила нам заранее услышать цокот. Всадники были близко, всего в нескольких сотнях метров, и вот-вот выехали бы из-за поворота. На разговоры не было времени. Отойдя от реки, мы припустили что было сил; острая и жесткая осока оставляла на ногах порезы. Впереди виднелся маленький пятачок кустов, и мы едва успели в него нырнуть, как на тропе показалась первая лошадь.

Прищурившись, мы следили сквозь листву, как три всадника неторопливо спускались к реке. Пальцы Кипа впились в мое запястье, и я затряслась. Непрошеные гости подъехали так близко, что я услышала глухой стук, с которым они спешились. Преследователи носили солдатскую форму Синедриона: длинные красные туники с шевроном «Альфа». Один солдат был вооружен мечом, таким длинным, что острие при ходьбе касалось высокой травы. У остальных за плечами висели луки.

Они привели лошадей на водопой. Я всматривалась с тревожным восхищением. Единственный раз я ездила на лошади в день своего похищения из селения омег. Естественно, я видела коней и раньше — под проезжими путниками или на ярмарке в Хавене, — но все равно лошади оставались редкостью. В родной деревне, где я выросла, не было ни одной, только ослы, волы и овцы. Про поселок и говорить не стоит: омегам не только запрещалось держать личный скот, но даже покупать и есть мясо.

Верхом мы видели только торговцев-альф, мытарей или налетчиков. Омеги могли лишь передавать друг другу завистливые слухи о роскоши Уиндхема, где каждый солдат ездил на коне, собак держали не только для охраны, но и как домашних любимцев, и каждую неделю ели мясо.

Поговаривали, что во времена До существовало много животных, и они так часто встречались и были столь разнообразны, что нам даже не представить. Однажды, съездив с отцом в Хавен на ярмарку, Зак рассказал о странствующем торговце, который тихонько пристроился со своим лотком в одном из глухих закоулков рынка. Он показывал картинки с сотнями различных птиц и утверждал, что они сохранились со времен До.

На картинках были не только знакомые нам птицы: тощие куры, крупные сизые голуби и редкие в наших краях серые морские чайки с запада. Зак говорил, что на картинках изображались птицы и размером с куриное яйцо, и с размахом крыльев с наш кухонный стол. Но брат описывал все лишь шепотом в темноте комнаты. По его словам, он чуть не попал в беду — отец успел его оттащить от лотка, вокруг которого уже стала собираться толпа. Такие реликвии До считались строгим табу, и папа нетерпимо относился к любым мыслям и разговорам о прошлом.

Как бы там ни было, немногие животные пережили взрыв, а еще меньше сумели выдержать последующие голодные десятилетия Долгой зимы 88ba06. Им не под силу оказалось приспособиться, подобно людям, поэтому многие вымерли. Среди выживших часто встречались мутации: обычным явлением считались трехногие голуби или даже целое стадо безглазых овец, следующих за пастухом на звук подвешенного на посохе колокольчика. Только утром мы с Кипом заметили двуглавую змею, которая ползла вдоль кромки воды и наблюдала за нами всеми четырьмя глазами.

Вероятно, мутации проявлялись и у лошадей, но я ни разу не видела этих животных. Я даже не знала, что лошади бывают разных мастей — до этого мне встречались лишь гнедые. Эти три, что шумно пили у берега метрах в десяти от нас, были серыми, а их гривы и хвосты — светло-рыжими. Меня нервировал их огромный размер, а также звуки, с которыми они, фыркая, прихлебывали.

Мужчины повели лошадей от реки в нашу сторону. Солдат с мечом наклонился, и его лицо метрах в десяти на несколько мгновений оказалось на одном уровне с нашими. Я зажмурилась, словно это помогло бы спрятаться, а когда осмелилась вновь открыть глаза, заметила то, что ужаснуло меня сильнее, чем его меч. В грязи на поросшей травой тропе рядом с передними копытами лошади виднелся отпечаток босой ноги. Не очень отчетливый — лишь несколько пальцев Кипа и выемка от подъема стопы. Но как только я его увидела, мне показалось, что он как пить дать бросается в глаза. Когда мужчина наклонился, я напряглась всем телом, готовая бежать. Но какие у нас шансы против троих вооруженных всадников? У меня перехватило дыхание. Солдат отступил назад, и мне показалось, что он, возможно, пропустил отпечаток. Но он опять нагнулся, на этот раз ниже. Я снова смежила веки и сжала руку Кипа. Все кончено. Я практически ощущала, как меня — нас обоих — заливает жидкость резервуара. Когда я открыла глаза, солдат, все еще не разогнувшись, деловито, одно за другим, осматривал копыта лошади. Выщелкнул камешек из-под подковы, выпрямился и плюнул на землю. Ловко запрыгнув в седла, всадники уехали так же быстро, как и появились.

С тех пор мы стали избегать протоптанных дорожек.

Весь оставшийся день Кип был подавлен: зондирующий разум Исповедницы преследовал меня со дня побега, но появление солдат еще более убедило его в реальности охоты за нами.

— Они так и будут за нами гоняться, — сказал Кип в ту ночь. Он не спрашивал, поэтому я не ответила. — Где бы нам укрыться? Я раньше мечтал только убежать как можно дальше от Уиндхема. Но «как можно дальше» — неясный конечный пункт.

— Мы не просто бежим. Мы бежим на Остров. — Я сама этого не осознавала, пока не произнесла вслух. И не осознавала, что Кип пойдет со мной. Но когда Исповедница оставляла меня в покое, являлся Остров: одиночный пик, возвышающийся над морской гладью. Оставив Уиндхем, мы двигались на юго-запад, к далекому побережью. Случайно ли так вышло или же я все это время невольно нас направляла?

По крайней мере Кип поверил мне, когда я сказала, что Остров существует. Кип уже про него слышал: выяснилось, что его знания об окружающем мире достаточно обширны, а пребывание в резервуаре стерло детали лишь его собственной жизни.

То есть Кип знал об Острове, но примерно то же, что и я, пока мне не стали проходить видения. Так же, как и я, он предполагал, что это всего лишь миф — слухи о райском местечке для омег, такие же расплывчатые и нереальные, как и предания о Другом месте: заморских землях, потерянных для нас после взрыва. Меня тронуло, что он не стал сомневаться в моих словах, когда я поведала ему о видениях про Остров.

— Так значит, Синедрион его действительно ищет? — спросил Кип. — До сих пор?

Я кивнула, вспомнив допросы Исповедницы.

— Думаешь, нам стоит идти туда, учитывая, что альфы преследуют нас по пятам и тоже ищут Остров?

Я сморщила нос:

— Знаю, положение кажется катастрофическим, но они бы не искали Остров, не будучи уверенными в его важности. Если мы хотим выяснить, что Синедрион делает с резервуарами, или попытаться собрать воедино твою историю, думаю, люди с Острова смогут нам помочь.

               * * * * *

Той ночью мне пригрезилась Исповедница. Она показалась такой же реальной, как поваленное дерево, под которым приютились мы с Кипом. Она стояла на высоком мшистом берегу и смотрела на нас с абсолютным безразличием, которые я хорошо запомнила со времен камеры сохранения. Яркая полная луна освещала ее лик. Единственный изъян на безупречной коже – клеймо на лбу. Бессмысленно бежать, бессмысленно кричать. Ее присутствие казалось всеобъемлющим, словно она всегда находилась здесь, только мы, глупые, этого не понимали. Когда я встретилась с ней взглядом, кровь, казалось, застыла в жилах. Меня разбудила боль в руках, а не Кип, который тряс меня за плечо и повторял мое имя.

Я царапала землю и гнилой ствол, за которым мы укрывались. Прежде чем пробудиться, я выскребла борозды сантиметров в пятнадцать. Под обломившиеся ногти забилась земля и кусочки прелой древесины. Я выла каким-то звериным воем, от которого сама ужаснулась, наконец придя в себя.

Кип склонился надо мной, все еще придерживая за плечо. Притянул меня поближе, чтобы и успокоить, и заставить замолкнуть. Я медленно выдохнула, принуждая себя стиснуть зубы, и прижалась лбом к его опущенной голове, подавляя нервную дрожь. Я ощутила, как соприкоснулись, словно отражая друг друга, наши клейма.

— Все в порядке, тс-с, все в порядке, — прошептал Кип.

— Мне опять привиделась Исповедница, прямо здесь.

— И ты решила вырыть тоннель, чтобы от нее сбежать?

Теперь, под его смешливым взглядом, страх показался абсурдным. Но хотя я усмехнулась, меня все еще трясло.

— Это всего лишь ночной кошмар, — произнес Кип.

— Для меня — не только.

Реальность представлялась одновременно и лучше, и хуже сна. Лучше, потому что на берегу над нами я никого и ничего не заметила, кроме мха и опавших листьев. Хуже, потому что телесное отсутствие Исповедницы еще ничего не значило: я не могла скрыться от влияния ее разума. Не убежать, не спрятаться, и тем более не окопаться в грязи. Исповедница искала нас, и я не могла от нее избавиться. Она превратила целое небо во всевидящее око, и я под ним оказалась беспомощной, пронзенной ее взглядом так же, как мой домашний жук булавкой Зака.

На следующий день мы двигались с еще большим усердием. Я почти нутром ощущала Исповедницу, как хроническую боль. Я вела ее за собой, и каждое место, мимо которого мы проходили, очернялось ее присутствием. «Омеги — сосредоточие радиоактивных загрязнений», — неустанно твердили нам альфы. Но в тот день я чувствовала, что несу в себе Исповедницу, как наполнявшую меня заразу, отравляющую мою кровь и просачивающуюся в окрестности, по которым спешили мы с Кипом. По крайней мере с момента нашего разговора об Острове мы поняли куда движемся: я знала, что Остров находился за сотни миль, но разговоры о нем словно сокращали расстояние.

Мы изменили маршрут, резко свернув на запад от дороги и реки. А перед этим долго пили, не зная, когда нам еще встретится источник. Но сейчас на первый план вышел голод. Мы частенько находили ягоды и грибы, но стали относиться к последним более осторожно после того как на третий день сильно отравились черными поганками.

На второй день после смены маршрута Кип поймал в небольшой запруде несколько мелких серебристых рыбешек размером с ноготь мизинца, используя мой свитер в качестве невода. Голод победил брезгливость — мы проглотили их сырыми. Я знала, что долго мы так не протянем. Однако вопреки моим ожиданиям Кип держался неплохо. В первые дни он с трудом владел своим телом — ослабленным и каким-то бесформенным после пребывания в жидкости бака. Даже кожа выглядела обвислой и отекшей. Сейчас, несмотря на все сильнее проступавшие кости, мышцы казались более рельефными, а тело потемнело от загара и грязи.

Поначалу на его нежной коже легко появлялись ссадины, а на стопах натирались болезненные мозоли, и нам часто приходилось останавливаться. Он по-прежнему двигался неуклюже, с сомнением и осторожностью заново открывая для себя возможности собственного тела. Но теперь он реже спотыкался и взял в привычку забегать вперед и подниматься повыше, чтобы осмотреться. Порой мне хотелось попросить его не напрягаться, беречь силы, но я не могла заставить себя подавить его радость, связанную с вновь обретенной ловкостью. Однако по мере нарастания голода даже Кип постепенно притих. Собственное тело казалось мне тяжелым, хотя я знала, что с каждым днем все больше теряю в весе. По ночам, лежа в канаве или яме, я не спала, думая о еде и мучаясь на жесткой земле, в которую упирались выступающие кости. Но, даже мучаясь от голода, я никогда не скучала по подносам с едой, каждый день появлявшимся в камерах сохранения.

На третий день мы наткнулись на деревню. Она походила на ту, где выросли мы с Заком, хотя и была поменьше» Пятнадцать домов вокруг колодца. На задворках — поля и сады. Большой овин, у которого трудились несколько человек. Стояло позднее лето, поля уже убрали, но листва садов позволяла подойти незамеченными. В траве валялась падалица — высохшие, потемневшие, сморщенные от времени яблоки. Мы съели по три штуки, и в тишине слышалось стаккато, с которым мы сплевывали косточки на сухую землю.

— Альфы или омеги? — спросил Кип, выглядывая из-за дерева.

Я обвела рукой видневшиеся поля и ряды яблонь.

— Хорошие земли. Думаю, альфы.

— И глянь на задворки большого дома. — Он указал на длинный узкий сарай, разделенный на секции, которые прикрывали низкие двери.

— Что это?

— Конюшня.

— Надо же, ты узнал конюшню, хотя не помнишь собственного имени.

Он раздраженно пожал плечами:

— Ещё я вспомнил, как говорить и плавать. Оно само. Я не помню только то, кто я такой и чем жил. Ну во всяком случае мы убедились, что это земля альф.

— Нужно собрать как можно больше яблок и поскорей сматываться.

Он кивнул, но не шелохнулся.

Дверь одного из домов открылась, и в послеполуденном мареве разнесся женский голос.

Я потянула спутника за руку:

— Кип!

Он повернулся ко мне:

— Умеешь ездить верхом?

Я закатила глаза:

— Омегам запрещено.

— Даже когда еще жила в деревне вместе с Заком, не пробовала?

— В нашей деревне не держали лошадей. Только ослов, но нам никогда не давали покататься.

— Но ты же видела, как это делается. Всадников у реки.

— Я могу отличить морду от хвоста, если ты это имеешь в виду. Люди Зака вывезли меня из селения омег на лошади, хотя это вряд ли считается. А ты ведь тоже не умеешь, так?

— Нет. По крайней мере, не думаю. Но я не прочь попытаться.

               * * * * *

Мы ждали, когда опустится темнота. Забравшись на вершину яблони на окраине сада, мы наблюдали, как десяток детей вышли из здания школы и стали играть в траве у колодца.

— Зрелище вызывает у тебя тоску по прошлому?

Я покачала головой:

— У нас все было по-другому. Особенно когда немного подросли. Нас не разделили, и мы не могли ходить в школу. Другие дети к нам близко не подходили. Поэтому почти все время мы проводили вдвоем.

— Удивительно, что ты осталась нормальной. Ну, если не брать во внимание то, что ты ясновидящая в бегах.

Я улыбнулась:

— А у тебя? Пробуждает какие-то чувства?

— Нельзя по чему-то тосковать, если ничего не помнишь. По определению, — ответил он, скривившись. — Полагаю, у амнезии есть свои преимущества. — До нас доносились детские крики и смех. — Глянь на них — никаких телесных недостатков. Совершенные маленькие альфы в их совершенном маленьком мирке.

— Они не виноваты. Они всего лишь дети.

— Знаю. Но они живут совсем в другом мире.

— Ты говоришь, как Зак.

— Не думаю, что у нас с ним много общего.

— Может быть. Но ты говоришь о другом мире — он тоже любил о таком разглагольствовать. Все эти бредни про разделение.

— Но это факт. Посмотри — ты видишь у них уродства или ожоги от клейма? У каждого из детей есть близнец, которого отослали. И твоя альфа-семья не слишком много уделяла тебе внимания в своем мире, насколько я помню.

Я отвернулась:

— Есть лишь один мир.

Кип махнул рукой в сторону деревушки:

— Да пожалуйста — можешь спуститься, пойти к ним, представиться и попытаться объяснить свою теорию.

Как только начало темнеть, из овина потянулись люди. Неподалеку от колодца женщина с мальчиком стали развешивать на веревке белье. Телега с бревнами, запряженная двумя гнедыми, свернула с дороги, ведущей на восток. Кип подтолкнул меня. Подъехав ближе, сидевший на облучке мужчина спрыгнул и подвел лошадей ближе. Навстречу ему выбежала девочка, и они вместе с отцом отцепили воз. Я внимательно наблюдала, пораженная, как умело они управлялись с огромными животными. Девочка одна повела обоих в стойло, а мужчина напоследок одобрительно хлопнул одну из лошадей по крупу. Некоторое время спустя девочка показалась из конюшни и отправилась в дом неподалеку. Остальные дети тоже разбежались, и в деревне стало тише — люди разошлись по домам. Меня отчасти мучала совесть, пока я подглядывала за ними, за их жизнью. Из одной или двух труб закурился дым.

Кипу не терпелось, но я настояла на том, чтобы дождаться полной темноты, пока свет в окнах не погаснет. По счастью, со дня нашего побега стояла отличная погода, но сейчас, когда мы вышли из-под укрытия деревьев, мне захотелось иметь крышу над головой от дождя и тумана.

У колодца мы пригнулись, пролезая под веревкой с бельем. Кип дернул меня за кофту и, когда я оглянулась, указал на сушившуюся одежду.

— Стащить? — пробормотала я одними губами.

— Мы собираемся увести у них лошадей, не думаю, что штаны усугубят ситуацию.

Казалось, в спящей деревне его шепот разносился подобно грому.

Я поморщилась:

— Лошади нам действительно нужны.

— Ага, не ты же последние две недели носила только самодельную юбку и больше ничего. Я сразу в глаза бросаюсь.

— Ладно, но я иду туда. — Я мотнула головой в сторону конюшни. — Встретимся там.

Я скрылась в конюшне и, когда спустя некоторое время глаза привыкли к темноте денников, меня опять поразили огромные размеры лошадей, черные массивные туши в ночи.

Их держали в двух отдельных стойлах, откуда доносились странные для меня звуки: фырканье и постукивание копыт. На стене висели уздечки, а на ближайшей к двери балке — седла. Но ремни и упряжь выглядели для меня непостижимо, поэтому я схватила две довольно длинных веревки, висящие на вбитом в дверь гвозде.

Подойдя к лошади поменьше, я вздрогнула от глухого стука копыта о заднюю стену. Когда животное шагнуло вперед, его большая голова свесилась над дверью стойла и уткнулась мне в бок.

Я едва подавила крик, когда лошадь ущипнула меня за бедро, но стоило отпрянуть и потереть укус, как я сообразила, что мои карманы забиты яблоками. Я медленно выдохнула и снова к ней подошла, держа на вытянутой руке сморщенное яблоко. Лошадь взяла его, даже не задев ладонь зубами. Меня поразило, насколько мягкие у нее губы. Пока она жевала, я закинула ей на шею веревку, обвязала петлей и, вспомнив жест ее хозяина, похлопала по шее, надеясь задобрить.

С конем я управилась быстрее. Он с нетерпением дожидался, когда же я достану из кармана второе яблоко, и спокойно позволил погладить себя по шее, пока жевал лакомство.

Несколько секунд я размышляла, как открыть двери стойл и вывести обоих животных, одновременно удерживая веревки. Мне казалось, что лошади рванут вперед, но они были какие-то вялые и пошли за мной, лишь когда я их потянула и поманила очередным яблоком. Конь глубоко вздохнул, совсем как Кип, когда я будила его поутру.

Уже выходя из конюшни, я вспомнила, как стучали копыта в сланцевой пещере, когда мы с Кипом сбежали, и приготовилась к шуму, но мягкая земля, густо усыпанная сеном, заглушала поступь животных.

Снаружи меня ожидала темная фигура. Я на мгновение даже испугалась, но быстро сообразила, что это Кип в новой одежде, наблюдавший, как послушно за мной следуют лошади.

— Еще одна сторона твоего дара? — восторженно спросил он. — Ты можешь с ними общаться?

— Глупости. Я поманила их яблоками, — фыркнула я, передавая ему веревку, за которую вела коня.

— А седла и упряжь нам не нужны?

Я вскинула брови:

— Некоторым ничем не угодишь! Вперед.

— Я даже обувь раздобыл. — Он вытянул мне ногу, предлагая полюбоваться облепленным грязью сапогом. — Стащил у двери большого дома. Похоже, не совсем подходят, но я решил не стучаться, чтобы спросить, нет ли другого размера.

Мы стояли на небольшом пастбище между конюшней и колодцем. Вдоль стены тянулась низкая изгородь. Я подвела к ней свою лошадь и встала на возвышение.

— Ты говорила, что знаешь, где морда, а где хвост? — заметил Кип, наблюдая за мной, пока его конь довольно пощипывал траву.

— Заткнись, — прошипела я, приподнимаясь. Кое-как обхватила лошадь за теплую шею и спустя несколько неуклюжих попыток умудрилась перекинуть ногу через спину. Животное сердито всхрапнуло. Конь Кипа отозвался, тряся мордой. Кип попытался подтащить его к изгороди, но скакун дернулся, вырвав веревку, и опять вернулся к траве.

С высоты Кип казался мне ужасно далеким. Я увидела, как он снова схватил веревку и потянул, но на этот раз плавнее. Конь фыркнул, топнул ногой, но даже с места не сдвинулся. Кип попытался вскочить на него с земли, но без низкой изгороди лишь беспомощно сполз, цепляясь единственной рукой за спину коня. Тот попятился, наткнувшись на мою лошадь, которая в свою очередь начала безумно гарцевать и громко ржать. В доме за спиной раздались голоса и загорелся свет. На крыльцо выскочил мужчина, бешено размахивая фонарем. Следом показался еще один с горящим факелом.

Я понятия не имела, как заставить лошадь двигаться, но факел решил эту проблему. Испуганное животное рвануло по диагонали через пастбище. Мне пришлось пригнуться, вцепившись в гриву — лошадь неслась прямо на висевшее белье, чтобы укрыться за колодцем. Но Кип был всего в нескольких метрах от мужчин, по-прежнему крепко сжимая повод коня. Мужчины находились между ним и оградой. Его конь тоже испугался пламени и потащил Кипа за собой прочь.

Вся картина разворачивалась передо мной через висевшую простыню, освещенная позади, словно в театре теней. Я видела, как два человека гнались за Кипом, и слышала доносящиеся из домов крики других людей.

— Воры! — завопила женщина, а потом появились еще факелы, ярче освещая Кипа. — Омеги!

Даже сквозь простыню я видела, что все возрастающая толпа вооружена: секачи, серпы. Какой-то человек на бегу раскручивал аркан.

Я пыталась развернуть лошадь, чтобы вернуться к Кипу, но ничего не получилось — она лишь топталась на месте. Человек метнул аркан в коня Кипа, но промахнулся. Когда конь трусил мимо колодца, Кип вскочил на камень и ловко запрыгнул на спину животного. Я услышала, как в глубину колодца посыпались камешки, но не дождалась стука, с которым падает на землю тело, а через простыню разглядела силуэт верхом на коне. А затем Кип врезался в простыню и, спеленатый тканью, поскакал прямо на меня, низко склонившись к шее лошади.

Нам отрезали пути отступления. Казалось, из каждого дома выскочили темные фигуры, пастбище со всех сторон окружили люди с фонарями и факелами. Лошади кружили, в панике пятились, метались, налетая друг на друга. Кип отчаянно старался освободиться от простыни, вцепившись пальцами в гриву. Кольцо пламени сжималось. Человек с факелом схватил меня за лодыжку, я почувствовала, как огонь обжигает колено. Но тут Кип сбросил на него простыню. Я отпихнула тут же занявшуюся ткань. Моя лошадь словно среагировала на сигнал и пустилась вскачь. Я неслась прямо на огни — люди с факелами казались лишь темными фигурами, но я видела, как они вырисовываются все отчетливее и ближе, однако в последнюю минуту они рассыпались по сторонам в размытом пламени. Позади меня, словно бешеное сердцебиение, слышался лошадиный галоп.

Я не посмела оглянуться и проверить, как там Кип, лишь выкрикнула его имя. Когда вместе с ветром до меня донесся его голос, из моей груди исторглось нечто среднее между всхлипом и смешком.