Люди добрались до нас буквально за минуту. Я тоже подняла руки, но без толку — меня, как и Кипа, повалили лицом вниз, прижимая к земле коленом в спину. Самый высокий человек вывернул мне голову, чтобы быстрым уверенным движением ощупать клеймо, пока я кашляла, отплевываясь от песка. Кипа проверять не стали — его пустой рукав говорил сам за себя. Все происходило в тишине, прерываемой лишь тяжелым дыханием мужчин. Коленная чашечка все еще упиралась мне в позвонки, а тяжелая рука вжимала лицо в песок.

Наконец высокий заговорил, обращаясь к детям:

— Сколько раз вас предупреждали о чужаках? Любая лодка, любой незнакомый человек — и вы тут же зовете стражников!

— Так мы и пошли к тебе! — запротестовал мальчик. — Я знал, что они чужаки.

— Это он чужак, а она чудачка, — услужливо добавила девочка.

Казалась, детская беззаботность успокоила человека.

— Мы увидели их с наблюдательного поста, — пояснил он девочке и повернулся к нам. — Встречать чужаков входит в наши обязанности. — Одним движением подбородка он приказал Кипу подняться и спросил, бросив взгляд на нашу лодку: — Вы проделали весь путь от материка на этом суденышке? Как вам удалось миновать риф?

Кип послушно встал и посмотрел на меня сверху вниз. Моя щека все еще прижималась к земле, но я умудрилась слегка кивнуть.

— Она знала, куда идти.

— Кто тебе сказал? — потребовал ответа мужчина. — Кто дал тебе карту?

— Никто.

Один стражник вытряхнул содержимое нашего мешка и разбросал ногой нехитрые пожитки: пустую флягу, нож, спички и промокшее одеяло.

Долговязый склонился надо мной и дернул на себя, поднимая и с любопытством оглядывая, пока я стряхивала с лица песок. Все мужчины были заклейменными омегами. Один, как и мальчик, был карликом; другой — черноволосый — сжимал меч рукой со сросшимися пальцами. Высокий приволакивал косолапую ногу, хотя, казалось, она ничуть не мешала ему двигаться проворно. Я видела, как он цепким взглядом выискивает мое уродство.

— Ты провидица, — выдал он наконец, и это прозвучало отнюдь не как вопрос.

— Мне приходили видения об Острове, — пояснила я.

— Ну, видения — это одно, а вот лоция через риф… тебе и карты привиделись?

Я не могла ему этого объяснить. Помнится, когда маме требовалось вбить гвоздь в кухонную стену, чтобы повесить несколько новых кастрюль, она простукивала несколько мест, пока отсутствие вибрации не выдавало деревянный брус за белой штукатуркой. Мой разум так же зондировал морское дно. Но какими словами растолковать это вооруженным незнакомцам, да к тому же умирая от голода и жажды?

В конце концов допрос прервали, видя, что мы едва держимся на ногах. Я запиналась на каждом слове, а Кип пошатывался и не мог произнести больше ни звука — его язык распух от жажды и усталости.

Черноволосый подтолкнул долговязого и тихо сказал:

— Больше мы от них сейчас ничего не добьемся.

Тот глянул на нас и протараторил:

— Ладно, давайте их запрем, отправим сообщение в Цитадель, а с рассветом продолжим. Но сегодня вечером следует усилить все посты.

Не хватило сил даже возмутиться, когда нас заперли в приземистой хибаре у основания башни. У нас отобрали мешок, но дали кое-что из еды и обеспечили пресной водой, которая показалась сладостью для наших соленых пересохших ртов.

Когда догорела свеча, а чайки угомонились на крыше, мы растянулись на жесткой циновке и укрылись одним одеялом, наслаждаясь покоем и отсутствием надоевшей качки. Снаружи доносился вечерний перестук лодок — они то бились носами о причал, то задевали буйки.

— Я правда думала, что это место окажется для нас безопасным, — прошептала я. — Извини.

— Я благодарен хотя бы за то, что мы выбрались из проклятой лодки.

Я улыбнулась. У меня все-таки получилось расслабиться. Несмотря на запертую дверь и зарешеченное окно, я не чувствовала себя заключенной. Возможно, потому, что так часто посещала Остров в своих видениях.

— Однако здесь здорово… — прошептала я. — Детей не клеймят.

— Ага, если бы нас не заперли, Остров походил бы на землю обетованную. Но с твоей стороны очень мило проявлять теплые чувства к месту, где нас встретили вооруженные люди и шустро бросили в темницу.

Я рассмеялась:

— Когда-то Зак называл меня наивной.

— Не хотелось бы соглашаться с твоим братом.

У нас обоих кружились головы не только от усталости, но и от облегчения пополам со страхом. Все получилось: мы добрались до Острова, который считался не больше чем слухом, мечтой, фантазией. Но здесь снова оказались в тюрьме. Я осознавала, что мои губы все еще сухие и растрескавшиеся, но когда Кип повернулся ко мне лицом, откинул волосы с лба и положил ладонь на затылок, я поняла, что не в силах отказать себе в утешении. Его губы тоже пересохли, а на руке набухли грубые мозоли от весла, но я не чувствовала ничего, кроме нашего поцелуя. Хотя, вернее, чувствовала, но что-то вроде удовлетворения. Мои израненные уста до боли прижимались к его, но эта боль была приятной. Поцелуй пробудил во мне те же страх и ощущение безопасного крова, которые я испытала, ступив на Остров.

               * * * * *

Впервые я услышала о Дудочнике от детей.

Я проснулась, разбуженная громкими криками: ребята играли у нас под окнами и громко спорили, кому достанется его роль. Поначалу мне показалось, что это такая игра типа пряток, в которые нас с Заком никогда не принимали в деревне. Но один из стражей, открыв дверь, сообщил, что нас отведут к Дудочнику.

— Он что, на дудке играет? — спросил Кип.

— Нет, просто прозвище такое. Именно он решит, что с вами делать и можете ли вы остаться здесь, — пояснил долговязый.

Вернув нам мешок — уже без ножа — он и еще трое повели нас по узкой тропе прочь от башни к центральному пику острова. Стражники по-прежнему были вооружены мечами, но держались более дружелюбно. Подъем показался мне довольно тяжелым, но я успокоилась, заметив, что Кип совсем не сбивается с дыхания на крутом марше. Кип вообще очень сильно изменился с нашего побега: его кожа потеряла не только бледность, но и мягкую восковую текстуру. И хотя он так и остался худым, но стал более жилистым и сильным. Он все еще неловко справлялся с действиями, для которых требовалось две руки, но я надеялась, что со временем пройдет и это, и амнезия.

Долговязый представился Оуэном. Любопытство в нем победило прежнюю сдержанность.

— Что нового в Синедрионе? Слышали какие-нибудь вести из восточных поселений?

Повернувшись, я разделила с Кипом понимающую улыбку. Мы знали так мало и так много.

— К сожалению, рассказчики из нас никакие.

— Слишком долго находились в бегах, чтобы следить за новостями? Или жили в глухомани?

Я поежилась, представив, как нелепо прозвучит истина, и наконец просто ответила:

— Мы сидели под землей. Долгое время. Я — несколько лет, а Кип, гляди, и того дольше. Наверное.

Оуэн изогнул брови:

— Лучше вам придумать историю поскладнее. Дудочник не любит, когда его водят за нос.

— Да нет никакой истории, — ответила я. — Вернее, она есть, но мы ее не знаем. Почти не знаем.

— Уж в моем-то случае точно, — добавил Кип.

Оуэн остановился, как мне показалось, чтобы надавить на нас, но тут он повернулся к возвышающейся над тропой скале и раздвинул свисающие до земли ветви глицинии. Показался проем, высеченный прямо в горной породе и прикрытый ржавой железной дверью, практически сливающейся со скальным песчаником. Другой охранник достал связку, выбрал два ключа, отомкнул замок; двое стражей потянули на себя дверь, обнажив узкий коридор и крутые ступеньки, ведущие в темноту. Я стиснула зубы при мысли, что придется войти в замкнутое пространство — туннель был таким узким, что стены касались плеч Оуэна. Но Кип уже вошел за ним, и у меня не оставалось выбора. Мужчина за мной запер дверь раньше, чем Оуэн успел подпалить факел, вынув его из держателя в стене. Поднимаясь, я поначалу считала ступеньки, но сбилась, когда Кип споткнулся, и вырвавшееся у него ругательство эхом раскатилось по каменным сводам. В крутом и длинном туннеле мне приходилось прилагать усилия, чтобы просто дышать. Наконец тени от факелов исчезли, стало светлее и раздались голоса, приветствующие Оуэна. Тот замер перед нами темной фигурой, освещенной дневным светом, а затем, прежде чем выйти наружу, обернулся:

— Он ждет вас. Но тщательно обдумывайте каждое слово и не скрывайте то, что ему следует знать. Дудочник не такой как ты, — он указал на меня, — но вполне в состоянии определить, когда его хотят одурачить.

Перед мысленным взором мелькнула Исповедница. Воспоминания о допросах в камере пугали даже сильнее, чем вооруженные конвоиры. Неужели все повторится: другая тюрьма, другая Исповедница?

Выйдя на свет, я несколько секунд щурилась от яркого солнца. Море позади нас скрывалось за кратером, что обрамлял город подобно чаше. Лестница, по которой мы поднялись, была выдолблена прямо в скале, составляющей естественную парапетную стену с бойницами. Сейчас мы находились на полпути по внутренней стороне кальдеры Острова.

Шагнув вперед, я впервые увидела город. Вернее, впервые увидела наяву. Все было настолько знакомо: от озера в самой глубине кратера до выстроенных на его берегу домов и бледно-серой цитадели, которая часто приходила ко мне в видениях.

Оуэн со своими людьми скрылся в темном туннеле, и их место заняли две женщины и мужчина, также одетые в синее. Они безмолвно окружили нас и повели по узкой центральной дороге, проходящей через весь город. Кип глазел по сторонам. Мне пришлось напомнить себе, что ему все здесь в новинку. Несколько раз приходилось подталкивать его вперед, когда он застывал, беззастенчиво озираясь. Вот у нас над головой какой-то человек с третьим глазом посреди лба развешивает выстиранное белье для сушки, высунувшись из окна; вот женщина без рук и ног устроилась в дверном проеме, ловко скручивая одними губами самокрутку. Взрослые носили на лицах клейма, но частенько встречались дети с чистыми лбами. Встречный народ не обращал на Кипа никакого внимания, а вот меня рассматривали. Наш эскорт казался настроенным не слишком воинственно — никто ни разу не достал меч из ножен. Стражники так быстро поднимались, что нам приходилось едва ли не бежать, чтобы поспевать за ними. Я даже радовалась, что мы иной раз замедляли ход из-за толпы.

Миновав несколько внешних стен цитадели, мы остановились во дворике в паре сотен метров от края кратера. Обитая железом дверь закрывала сводчатый проход в основании нависшей над нами цитадели. Люди во внутреннем дворе в тех же синих мундирах, что и наши сопровождающие, отворили калитку сбоку, пропуская нас внутрь. Шум города несколько притупился, хотя сюда все еще доносились детские возгласы, крики зазывающих покупателей торговцев и голоса соседей, перекликающихся из окон через улочку. Широкий двор с трех сторон окружали стены здания — наполовину крепости, наполовину дворца. Молчаливые конвоиры уже в количестве шести человек провели нас через парадный вход по нескольким лестничным маршам к темной деревянной двери.

— Он ждет вас, — охранник слово в слово повторил фразу Оуэна.

Я взглянула на Кипа, который глубоко вдохнул. Хотелось взять товарища за руку, но я стояла слева, у пустого рукава, так что просто коснулась плеча, и Кип в ответ слегка его приподнял.

Дверь открыли изнутри. Наш конвой отступил, и мы с Кипом вошли одни, минуя двух стражников, распахнувших дверь. Комната ярко освещалась через окно в противоположной стене, перед которым на помосте стояло кресло с высокой спинкой.

Мы оба приблизились, замерев на ведущих к помосту ступеньках. Из-за света я прищурилась и лишь через несколько секунд поняла, что в кресле никого нет. Повернулась к двери и посмотрела на ближайшего стража, изогнув бровь:

— Нас сюда доставили, чтобы встретиться с Дудочником.

Тот улыбнулся — я заметила, что он практически мальчишка, вероятно, мой ровесник, может, чуть постарше.

— У него дел по горло. С чего ему с тобой встречаться?

Высокий парень, даже выше Оуэна. И хотя его правая рука, сжимающая рукоять кинжала, выглядела внушительной и мускулистой, левая отсутствовала. Не было даже стыдливо спускающегося пустого рукава — его отрезали, а прореху на плече зашили. Во всем его теле читались уверенность и сила, как и у стражей, приведших нас сюда, что совсем не свойственно омегам на материке.

— У меня есть, что ему рассказать. Довольно важные известия, как мне кажется. И нам бы хотелось здесь остаться, хотя бы на некоторое время.

— А с чего ему вам позволять? Или верить вашим россказням?

Он сделал шаг вперед все с той же улыбкой. Кип тоже шагнул ему навстречу, в точности так же удерживая руку на бедре, пусть и без оружия.

— Мы станем разговаривать с Дудочником, а не с тобой. Он же приказал нас сюда доставить.

Парень улыбнулся еще шире:

— Действительно, приказал. Но все же вам, видимо, придется держать ответ передо мной. — Он уселся за низкий столик с шахматной доской и двумя пивными кружками с элем. — Присядьте и поведайте мне вашу историю.

Коротким кивком он отпустил второго стражника. Тот невозмутимо поклонился и выскользнул из комнаты. Мы растерянно замерли между дверью и помостом.

— Дурацкое кресло. Боюсь, мой предшественник питал любовь к помпезности. Кстати, эти уродливые гобелены — тоже его рук дело. А Дудочник — это я.

— А почему в униформе? — рассмеялась я: он ничем не отличался от других стражников.

— Я стражник, как и мои люди. Разница лишь в том, что у меня больше полномочий. Моя задача — оберегать безопасность всех нас. Безопасность Острова.

Он отодвинулся и ногой подтолкнул ко мне стул, стоило мне приблизиться. Каждое его движение сопровождалось позвякиванием коротких метательных ножей, висевших сзади на ремне.

— Я думала, ты старше. Судя по тому, как о тебе говорили. — Я внимательно его разглядывала.

Он оказался для меня диковинкой: этот Дудочник с большим ртом и смуглой кожей ни разу не появлялся в моих видениях. Держался он уверенно, что в моем понимании плохо сочеталось с клеймом на лбу. И дело не только в том, что его лицу недоставало изнуренности и худобы материковых омег. Он даже сидел уверенно: развалившись, откинувшись на спинку стула, широко расставив ноги и немного склонив голову. Омеги на материке с детства учились не занимать слишком много места.

На больших дорогах у рыночных городов мы с низко опущенными головами передвигались по кромке вдоль кювета подальше от случайных пинков и насмешек конных альф. Когда в селение прибывал мытарь в сопровождении солдат Синедриона, мы безмолвно выстраивались в шеренгу и, когда доходила очередь, сдавали то, что от нас требовалось, стараясь лишний раз не поднимать глаз, чтобы не нарваться на удар кнутом.

Но здесь, в этой большой комнате, Дудочник полностью заполонил собой все пространство. Казалось, такая мелочь — всего лишь человеческая поза, — но он требовательно и вольно заявлял о себе, как и сам Остров. Положение на задворках общества, в котором мы существовали на материке, представлялось постыдным перед лицом этого гордого парня с искренней улыбкой, от которой в уголках глаз обозначались задорные морщинки. Даже его тело — сильное, не знающее голода — казалось вызовом существующему миропорядку. На материке мы то и дело слышали, что мы бесполезные уроды и вырожденцы, поэтому красота Дудочника меня радовала. Гладкая кожа его руки и плеча с бугрящимися мускулами, как в хлебной плетенке. Большие ясные глаза, светлые на фоне смуглой кожи. Легкость и непринужденность его движений привлекали бы, будь он альфой, но из-за принадлежности к омегам, скорее, ввергали в шок. Большинство омег отращивали челку подлинней, чтобы скрыть метку, но густые черные волосы Дудочника торчали ежиком, беззастенчиво открывая клеймо, которое он гордо нес, словно знамя. Мне вспомнилось, как я обводила свое свежевыжженное клеймо и повторяла мантру смирения: «Это то, что я есть». Но Дудочник демонстрировал метку омеги как декларацию и вызов.

— Я не встречаюсь со всеми вновь прибывшими, — сказал он. — Просто не в состоянии — их сейчас очень много. Но их на Остров доставляют. Вы первые добрались сюда сами. И это меня беспокоит.

— Доставляют? Каким образом? Это же не простое путешествие.

— Слабо сказано. Но нам приходится поддерживать численность населения — естественной прибыли-то нет. На материке у нас сеть контактов. Люди ищут нас, и если мы решаем, что им можно доверять, то переправляем сюда. Иногда нам удается устраивать набеги на города альф и забирать еще незаклейменных детей. Альфы называют нас разбойниками, но я предпочитаю термин «спасатели».

— Вы похищаете детей у родителей?

Дудочник приподнял бровь:

— Родителей, которые их заклеймят, вычеркнут из своей жизни и выгонят прочь к другим изгоям на скудные земли, на которых альфы не желают горбатиться? Этих родителей? — Он подался вперед уже с серьезным видом: — Но раз вы задали подобный вопрос, значит имеете другой опыт?

Мы с Кипом переглянулись, и я заговорила первой:

— Думаешь, мне было легче? Хоть я и задержалась в деревне дольше других омег, меня все равно в конце концов выслали. Я знаю, что такое облава. Может, вы обращаетесь с похищенными мягче, но мне известно, что они чувствуют.

— Ты не согласна с нашими методами. У нас еще будет время, чтобы все обсудить. Но сейчас мне бы хотелось выслушать твою историю. И твою тоже, — кивнул он Кипу. — Посмотрим. — Дудочник потянулся через небольшой стол и одним пальцем откинул волосы с моего лба, а затем обвел клеймо. — Ты как будто знакома с жизнью омеги, но у тебя несколько иная судьба. Тавро обычно изготавливается, чтобы клеймить младенцев, самое большее, годовалых детей. Но твоя метка почти не растянулась и еще относительно свежа. Тебя, видимо, заклеймили подростком.

Я оттолкнула его руку, но он вперился в меня пытливым взглядом.

— Меня выслали в тринадцатилетнем возрасте.

Он снова улыбнулся:

— Тринадцать? Для провидцев в порядке вещей долго скрывать свою сущность, иные держатся даже несколько лет. Но я ни разу не слыхал о таком долгом сроке. Выдающееся достижение. Девчонка, одурачившая всех.

— Не всех, — поправила я, подумав о Заке и его неусыпном внимании.

Дудочник быстро повернулся к Кипу:

— А тебе как удалось?

— Что?

На этот раз Дудочник дотронулся до лба Кипа:

— Так долго избегать клеймения. Ты не провидец, тебе, как и мне, не удалось бы скрывать свою природу. — Он повел левым плечом, косясь на пустой рукав Кипа. — Так что меня интересует, как тебе удалось полжизни проходить с чистым лбом?

Я потянулась к своей метке, Кип зеркально повторил это движение. Я повернулась к нему, и из горла вырвался не то смех, не то стон.

— Все это время, — промолвила я. — Все это время мы каждую ночь ломали головы, пытаясь найти хоть какую-нибудь подсказку о твоем прошлом. А все буквально было на лбу у тебя написано. Мы недоумки.

— Говори за себя. В конце концов, это ты у нас провидица. — Несмотря на шутливый тон, он не убрал руки от лица.

Мне показалось, что в ту минуту его посетило то же воспоминание, что и меня: как на третью ночь после нашего побега из Уиндхема, когда мы устроились на уступе над рекой, я проснулась с криком, а Кип схватил меня, чтобы утешить и заставить замолкнуть. «Все хорошо. Тс-с. Все хорошо», — прошептал тогда он и притиснулся ко мне лбом. Я словно заново почувствовала его клеймо, прижатое к моему в темноте. Такое же по размеру.

Кип продолжил:

— Не такое уж большое дело, но ведь это не вполне обычно, так? Ну, должно же быть хоть что-то, от чего можно плясать. Может, они…

— Подозреваю, ты знаешь о своем прошлом не больше моего. Возможно, даже меньше, — прервал его Дудочник.

— Мое прошлое началось несколько месяцев назад, когда я встретил Касс.— Не успел Дудочник закатить глаза, как Кип договорил: — Это не сентиментальная чушь. Я говорю буквально. До этого я ничего не помню, кроме кое-каких расплывчатых образов о резервуарах.

Нам пришлось долго рассказывать о камерах сохранения, зале с резервуарами, нашем бегстве. Мне очень хотелось подробно поведать об увиденном в комнате с баками, но одновременно я сомневалась, стоит ли посвящать Дудочника в мое прошлое. Мы с Кипом тараторили, перебивая друг друга, но тут же замолкали, едва разговор сворачивал опасно близко к теме моего близнеца. В конечном счете я рассказала обо всем, ни разу не упомянув Зака.

Дудочник велел набросать карты, схемы камер, описать оборудование и освещение, начертить примерный маршрут нашего побега. Я опасалась, что Кипа расстроит мое описание трубок и баков, но ему, казалось, пришлось по нраву слушать свою историю и кивать в подтверждение, когда я останавливалась на различных деталях.

Я рассказала об Исповеднице, но было очевидно, что Дудочник о ней уже слышал.

— Великолепный экземпляр, судя по всему. Жаль, что мы не заполучили ее раньше Синедриона.

— Поверь, тебе не захотелось бы иметь ее на своей стороне.

— Возможно. Но убежден, что видеть ее на стороне альф я точно не желаю, вот в чем загвоздка.

Я описала момент, когда сумела проникнуть в ее разум и увидела огромный зал, увитый проводами, а в ответ получила яростную злобу.

— Может, это какой-то закоулок зала с резервуарами?

— Нет, это совершенно другое помещение. — Я воссоздала картинку у себя в голове: извилистые жилы проводов, обвивавшие металлические ящики вдоль стен. Это ни на что не походило. И дикий гнев в ответ — быстрый, резкий, как удар кинжала. Я понимала, что для Исповедницы это помещение очень важно.

Когда мы в своем повествовании добрались до побега из Нью-Хобарта и клетки, висящей посреди топей, Дудочник только кивнул.

— Ты не удивлен? — спросил Кип.

— Хотелось бы, но один из наших кораблей вернулся пару дней назад и принес это известие.

— Твои люди были в тех краях?

Совпадение казалось маловероятным, учитывая обширные болота, где мы мельком видели лишь конных солдат.

Дудочник покачал головой:

— Нет, наши разведчики совершали рейд к северу от Нью-Хобарта. — Меня затошнило, когда он сделал паузу: я знала, что за этим последует. — По двум селениям и еще по одному, ближе к побережью. Они заметили конный патруль. В каждом поселке кого-нибудь высекли. Альфы даже не озаботились придумать обвинение, лишь проверили регистрационные записи, чтобы не схватить близнеца какого-нибудь шишки. Уверен, экзекуция послужила акцией устрашения. — Должно быть, он увидел наш испуг и без обиняков заявил: — Наверняка представление предназначалось для вас. Я не собираюсь вас благостно обманывать, чтобы успокоить совесть, но до нас дошли слухи о восстании в Нью-Хобарте, вспыхнувшем, когда Синедрион решил изолировать город. — Я подумала о Нине и Эльзе. — Ничего серьезного: пара брошенных камней и шествие по улицам с криками, но все равно такое считается беспрецедентным. В общем, есть много причин, по которым Синедрион творит беспредел, преподнося людям урок на будущее.

Я вспомнила небольшое селение, где мы с Кипом тайком танцевали за амбаром под музыку бардов. Неужели клетка болтается на виселице и там? Кровь в венах заледенела и текла, словно царапая их полую поверхность изнутри. Мне хотелось взять Кипа за руку, но я не могла себе позволить даже такого утешения. На лице Кипа отразился ужас, какого я не видела, даже когда мы бежали от огня или сражались с водами рифа. Мы смогли продолжить, лишь когда Дудочник попросил. Я едва себя слышала — в голове, заглушая слова, скрежетала цепь на виселице.

Когда мы описывали наше путешествие на Остров, Дудочник слушал особенно внимательно. Услышав, что мы шли на лодке две ночи и два дня, кивнул:

— На добрых двадцать часов больше, чем обычно. Но я говорю об опытных моряках и пути по прямой от материка. Вдобавок мы никогда не ходим на таких маленьких лодках.

Он попросил меня проложить маршрут, но после нескольких неудачных попыток я оттолкнула листок:

— Не могу, мой дар так не работает.

— Попробуй снова. Ты только что приплыла и должна еще хорошо помнить. — Дудочник опять подтолкнул ко мне бумагу.

Кип решительно накрыл ее ладонью:

— Достаточно. Дай ей передохнуть. У вас же и так наверняка есть карты.

— Естественно, — согласился Дудочник. — У нас есть лоции, и мы их тщательно охраняем. Но еще никому не удавалось приплыть сюда без них. Даже провидцам. Их здесь двое, но они прибыли не сами по себе — их доставили.

— Мне повезло, — съязвила я. — Я добралась сюда, чтобы опять попасть на допрос.

Дудочник не обратил внимания на мой сарказм, хотя листок придвинул к себе.

— Вас обоим следует понять, что тайна нашего местоположения — единственное, что защищает Остров. Всем давно известно, что у нас где-то есть оплот. Мы совершаем набеги в основном на западе, потому что туда наиболее легкий доступ, поэтому альфы, вероятно, думают, что мы прячемся где-то неподалеку от западного побережья. Но оно простирается почти на тысячу километров. Судя по рассказам Касс об Исповеднице, Синедрион сузил ареал поисков. Но расстояние, риф и кратер — наша главная защита. Никто не высаживался на Остров, не будучи сюда доставленным. Кроме вас.

Кип вскочил.

— Ты предполагаешь, что мы угроза?

Дудочник тоже встал, но только чтобы подойти к боковой стене и снять висевший под зеркалом ключ.

— Нет, я думаю, что вы — благословение и можете стать мощным оружием в наших руках. — Он глянул на меня. — Я должен идти, чтобы сообщить Ассамблее о вашем рассказе. Позже поговорим. А сейчас держите. — Он передал мне ключ. — Это от ворот крепости. Мои люди покажут вам жилища. — Повернувшись, он протянул ладонь Кипу.

Они обменялись рукопожатием. Несмотря на разницу в габаритах, я поразилась симметрии их движения.

Отправившись на выход, я притормозила у двери:

— Твой предшественник, любитель претенциозных кресел… что с ним случилось?

Дудочник пристально на меня посмотрел:

— Я его убил. Он оказался предателем. Тянул из беженцев деньги за защиту. Планировал выдать расположение Острова альфам.

— А как же его близнец?

На этот раз Дудочник даже не оторвал взора от карт на столе.

— Полагаю, ее я тоже уничтожил.