Первой очнулась Исповедница. Несколько раз моргнула, потрясла головой, сморщилась. Открыв глаза, сразу посмотрела не на меня, нависшую над ней, а на все еще бессознательного Кипа.

— Я постоянно чувствовала, что ты меня выискиваешь, — сказала я. — С самого моего побега.

— С его побега, — поправила Исповедница.

— Я-то думала, ты меня преследуешь. Но мне до сих пор не понятно — вы же не можете быть оба омегами.

— Нам пришлось отнять у него руку. Просто заклеймить было недостаточно, — ответила она, усаживаясь. — Отрезать руку — блестящая идея Зака. Даже те, кто разрабатывал проект резервуаров, воспротивились бы идее поместить в бак альфу. А мы не могли допустить, чтобы по близнецу можно было отследить меня — слишком большой риск. Требовалось сделать его похожим на омегу. Потеря памяти обернулась приятным дополнением, но к ней мы отношения не имеем. До этого никого не доставали из резервуара, поэтому такое последствие заточения стало для нас сюрпризом.

— А тебя и не интересовало, как пребывание в резервуаре на нем отразится.

— Мне было важно только, чтоб он не умер. — Она коснулась раны на голове и с отвращением посмотрела на кровь на пальцах. — Теперь понятно, почему я не испугалась, когда вы сюда заявились? Я знаю, что вы теперь неразлучны и у тебя рука не поднимется мне навредить. Но я недооценила последствия пребывания в резервуаре: чувствовала, что с ним что-то не так, но не понимала, что он полностью потерял память. И переоценила тебя — думала, что ты с этим сможешь разобраться.

— Я была так слепа.

Исповедница снова потрогала набухшую шишку и поморщилась.

— Как и я. Мне следовало сообщить тебе о нем сразу же. — Она повернулась в Кипу, который неуверенно заерзал на полу. — Но он изменился. Трус, которого я знала, никогда бы не решился на такое нападение.

— Ты его не знаешь. Может, он и твой близнец, но он совсем на тебя не похож.

— Возможно, это так. В точности как и ты не похожа на Зака. Мы оба — я и Зак — обременены близнецами, лишенными честолюбия.

Я присела, склонившись над Кипом, приподняла его голову и устроила у себя на коленях. Он сильно зажмурился, а потом открыл глаза, моргнув на свету.

— Она? — произнес он. — Это же невозможно.

Я покачала головой:

— Они отрезали тебе руку, чтобы выдать за омегу. Мне так жаль.

Он снова смежил веки и долго не открывал глаза. Несколько раз его губы шевелились, словно в попытке что-то сказать. Наконец он посмотрел на меня:

— Это правда?

Я кивнула. Еще несколько минут прошло в безмолвии.

— Похоже, это означает, что я не смогу больше попрекать тебя твоим близнецом, — прошептал он мне, уставившись на Исповедницу, которая вставала за моей спиной. — Вроде как нам обоим выпал родственный джекпот.

Кип пристально изучал ее лицо, словно это помогло бы ему узнать самого себя. Он как будто пытался разглядеть все тайны утраченного прошлого на ее бледной коже.

Ее глаза, обычно такие бесстрастные, шарили по нему с любопытством.

— Ты даже сейчас ничего не вспомнил?

Он покачал головой:

— Зачем? Хочешь предаться воспоминаниям о нашем счастливом детстве?

— «Нашем»? Не было никакого «нашего» детства. Меня выслали в восемь лет, когда я больше не смогла скрывать видения. Но для тебя, естественно, этого оказалось недостаточно. — Она прикрыла ладонью клейменое чело. — Тебе было мало того, что меня заклеймили и выгнали в поселение, а ты остался на ферме с родителями и жил прекрасной жизнью. Твоя ненависть ко мне не имела предела. Три года назад ты возжелал оградить себя от возможной угрозы с моей стороны. Даже обратился к местному советнику Синедриона, чтобы меня отследить. Сказал, что слышал, будто состоятельные альфы могут платить, чтобы об их близнецах «заботились» в камерах сохранения.

Дудочник рассказывал о таком на Острове. Но я не представляла себе подобного Кипа; могла осознать, что он альфа, но представить его таким — злобным, жестоким — не выходило.

— Это был не я! — воскликнул он, садясь. — Я даже не знаю, кем был тогда, и вообще ничего не помню из-за того, что ты со мной сотворила! — Я никогда не видела, чтобы Кип плакал, но сейчас слезы отпечатались дорожками на грязных щеках. — Я даже не жалею о руке! — Он пожал обрубком на плече. — Только о том, что не помню ничего. Ты все забрала.

— Я все забрала? — Ее смех полоснул как лезвие. — Меня выставили из дома в восемь лет. Тебе никогда не было до меня никакого дела. Ты намеревался сделать со мной то, что я сделала с тобой.

Вот она — ненависть, которая преследовала нас с тех пор, как мы ударились в бега. Но направлена она была вовсе не на меня.

— Я знала, что рано или поздно ты за мной придешь. Такой злобный человечишка как ты… Я знала, что ты не простишь мне те восемь лет. — Она по-прежнему не повышала голос, но ее прищур, стиснутые зубы и отрывистая речь говорили сами за себя. — Поэтому я искала способ защититься. В том числе поэтому нашла Зака и предложила сотрудничать. Может, поэтому мы так сработались — у него тоже есть своя обида на позднее разделение. Я всегда знала мотивы Зака, потому что видела в нем те же страх и злобу, что и в тебе, хотя в тебе нет его ума и стремлений.

Неужели она на самом деле именно так воспринимала мир? Не альфы против омег, а честолюбивые против тех, кто не мог и не желал соответствовать им в беспощадности?

— Я не могу обсуждать наше прошлое. — Слова Кипа звучали едва различимо. Каждое слово падало на дно зернохранилища, словно камень в колодец. — Из-за тебя у меня его не осталось. Это ты меня таким сделала.

— Нет. — Она покачала головой. — Это ты сделал меня такой.

— Ты не знаешь Кипа! — воскликнула я.

— Он мой близнец. Я знаю его лучше всех, лучше, чем ты вообще сможешь узнать.

Я собиралась возразить, но Кип заговорил первым:

— Касс права — ты меня совсем не знаешь. Нам не о чем говорить.

Он повернулся ко мне. Исповедница стояла между нами и лестницей. Мы трое настороженно застыли. Я посмотрела на стальную дверь в стене, но поняла, что это безнадежно, не успела Исповедница заговорить:

— Не беспокойся. Дверь заперта. — Она по-прежнему не сводила глаз с Кипа. — Знаешь, я частенько приходила на тебя посмотреть. Когда ты был в баке. Это каким-то образом умиротворяет, словно держишь ручную жабу.

— Мерзость-то какая. — Я вспомнила плавающего в резервуаре Кипа и непроизвольный безмолвный ужас этой сцены.

— Он сделал бы со мной то же самое. Он собирался заплатить, чтобы меня поместили в камеры сохранения. — Исповедница вновь переключилась на Кипа: — Ты выглядел намного живее остальных, помещенных в баки. Иногда я могла поклясться, что ты смотрел прямо на меня. Техники тоже докладывали о признаках того, что ты в сознании. Но они не знали, почему — само собой, они понятия не имели, что ты не омега, как остальные.

Я попыталась заглушить ее слова, сосредоточиться только на Кипе, склонившись над ним пониже.

— Все, о чем она говорит, осталось в прошлом, — прошептала я ему. — Я знаю, это не ты. Тот человек — не ты.

— Прости, — прошептал Кип.

— Нет, — я покачала головой. — Не говори так. Это не ты.

Вспомнились слова, что он произнес несколькими ночами ранее. «А если я окажусь не таким, каким хотел бы быть»? Он, конечно, тут же догадался, о чем я думаю.

— Я ничего не знал, — быстро сказал он. — Но с самого запретного города и всех этих проводов в голове стали всплывать какие-то образы. Ничего конкретного — ни о ней, ни о том, что я на самом деле альфа. Просто казалось, словно я влез в чужую кожу. До того полагал, что хуже незнания быть ничего не может, но ошибался. Человек, которого я осознал, был полон отвращения. И страха. — Он опустил взгляд. — Прости.

— Это не ты. — Я говорила достаточно громко, чтобы Исповедница все слышала. — Не извиняйся. Я-то тебя знаю. — Я обвела пальцем контур клейма у него на лбу. —То, что ты альфа, ничего не меняет. — Стараясь выкроить для нас несколько секунд наедине даже под взглядом Исповедницы, я понизила голос. — Хотя я начинала подумывать, что в тебе тоже есть что-то от провидца.

Он покачал головой:

— Тогда ты могла подумать, будто я вот это предвидел.

Однако я-то предвидела. Я чувствовала это все время, но была слишком глупой и зацикленной на себе, чтобы понять все правильно.

— Может, ты и не чувствовал, но были кое-какие мелочи. Как ты понимал, что я думаю или ощущаю. Как предвидел и предвосхищал мои слова.

— Думаю, для этого есть другое определение, — сказал Кип с такой знакомой лукавой улыбкой.

— Ну что ж, твоя маленькая эскапада, считай, закончилась, — прервала его Исповедница. — Остается только ждать. Ты не можешь со мной бороться. — Она подняла выпавший из рук Кипа клинок. Я стояла к ней лицом, когда она подошла. Исповедница провела кончиком лезвия по моей шее, остановилась на впадине между ключицами.

Я подумала о череде ночей, когда Кип спал, уткнувшись в эту ложбинку, на которую она сейчас надавила.

— Дверь закрыта, Зак недалеко — работает в соседнем здании. Солдаты тоже не заставят себя ждать. Ему только останется решить, что с вами сделать, но, по-моему, вас обоих ждут резервуары.

— Я туда не вернусь. — Кип встал, пошатываясь.

— Вас не сразу засунут в баки. Особенно тебя — ты же у нас особенный. После допроса хотелось бы провести на тебе кое-какие эксперименты, исключительно из медицинского интереса. Как понимаешь, до этого мы ни разу не помещали в резервуар альфу и тем более не доставали его оттуда. Обычно это билет в один конец. Но, удовлетворив любопытство, мы обязательно вернем тебя в бак. — Она надавила, клинок вошел глубже, но боли я не почувствовала, лишь тепло крови, которая сочилась из раны и щекотала, дорожкой спускаясь между грудей.

— Как его зовут? — спросила я. — В смысле, какое у него настоящее имя?

Исповедница открыла рот, но Кип прервал ее:

— Не имеет значения.

— Тебе совсем не любопытно? — спросила она.

Из-за ножа я не могла повернуть голову, лишь скосила глаза вправо, где стоял Кип.

— Нет, — сказал он. — Несколько месяцев назад я бы отдал что угодно, чтобы узнать, кто я. Но сейчас это уже не важно. — Он отступал к лестнице на дальнем краю платформы. — Я знаю, кто я сейчас.

Исповедница повернулась, встав у меня за спиной, но по-прежнему прижимая нож к моему горлу:

— Спустишься хоть на одну ступеньку, и я ее убью.

— Знаю, — ответил Кип, шагнув к лестнице.

Исповедница сжала руку вокруг моей шеи.

— Как предсказуемо. Именно об этом я и говорила. — Кровь капала, впитываясь в рубашку на груди. — А ты, Касс? Ты когда-нибудь думала, что он вот так тебя предаст?

Я в упор посмотрела на Кипа и поняла, что он делает, с той же внезапной уверенностью, как минутами ранее, когда меня озарила их связь с Исповедницей.

— Не делай этого, — произнесла я. Когда он сделал шаг назад, я все еще не отрывала от него взора. Я едва заметила, как он повел плечом и резко перемахнул через низкие перила за спиной. Когда Кип упал, я не могла ни моргнуть, не отвести глаз, словно взгляд связывал меня с Кипом, словно мог спасти его, предотвратить падение.

Исповедница закричала; я же, не смея произнести ни звука, машинально шагнула на край платформы, чтобы проследить за падением Кипа до самого конца.

Когда я снова открыла глаза, оказалось, что я лежу на металлической платформе, прижимаясь щекой к холодной поверхности. С трех шагов на меня мертвыми потухшими глазами на неподвижном лице смотрела Исповедница.