Елизавета I прилагала постоянные усилия, чтобы заставить людей делать то, что она хотела. Она допекала своих советников, очаровывала своих придворных, нянчила своих парламентариев, и она почти всегда добивалась всего — или почти всего. Ей пришлось пожертвовать герцогом Норфолкским в 1572 г. и шотландской королевой в 1587, но она выиграла остальные политические битвы и сохранила власть над своим окружением. Но с военными и морскими командующими было иначе: здесь ее успехи были гораздо меньше. В какой-то степени это удивительно, поскольку они подвергались такому же искусу и соблазну, которые укрощали других мужчин. Ее генералы и адмиралы не составляли отдельных профессиональных групп: это были ее пэры, ее советники, ее придворные и члены ее парламента, и в другом качестве она добивалась контроля над ними. Но когда они получали командование армией, когда их посылали за моря как уполномоченных королевы, они переставали слушаться — они забывали даже о полученных приказах — и шагали по полю битвы или по палубе корабля как независимые лидеры.

Крайним случаем был граф Эссекс, который смотрел на войну как на восхитительную игру и как на возможность покрасоваться во всем блеске — пока, в 1599 г., ирландцы его не проучили. Когда в качестве английского командующего в Нормандии в 1591 г. он встречался с королем Франции, перед ним шли четыре пажа в оранжевом бархате с золотой вышивкой; на нем и на его лошади был оранжевый бархат, украшенный драгоценными камнями; перед ним играли шесть трубачей, за ним следовали двенадцать оруженосцев и шестьдесят пышно разодетых дворян в качестве эскорта. Между тем его солдаты дезертировали, потому что им не платили и не кормили их, а военные цели похода не были достигнуты. Так вел себя не только Эссекс. Командующие королевы, с начала ее правления и до конца, забывали о своих обязанностях и думали о своей собственной славе и выгоде. Отношения Елизаветы с ее военными руководителями показывают границы ее власти. Как будто бы нянино влияние простиралось только до дверей детской комнаты: а стоило мальчикам вырваться наружу, как они начинали играть в свои собственные глупые игры.

Весной 1559 г. договором в Като-Камбрези агентам Елизаветы удалось вырваться из дорогостоящей войны с Францией, унаследованной от Марии. Но французская угроза оставалась, и господствующей проблемой во внешней политике было присутствие французской армии в Шотландии — где она поддерживала католический режим против протестантских повстанцев. Испанский посол в Лондоне, который считал англичан слабыми трусами, высокомерно докладывал: «Невозможно себе представить, как эти люди боятся французов на шотландской границе»1 . Тайный совет подозревал, что если бы французам удалось победить протестантских повстанцев в Шотландии, они бы затем вторглись в Англию и посадили Марию Стюарт на английский престол: в конце концов, Мария носила английский герб. Поэтому цель внешней политики Елизаветы была ясна: выдворить французов из Шотландии. Каким образом — это вызывало много споров. Вильям Сесил, при поддержке военных в Совете, выступал за военную интервенцию; Елизавета боялась расходов и непредсказуемости исхода и не хотела помогать шотландским повстанцам, она хотела добиться отхода французов путем переговоров. Сесил добился своего, пригрозив отставкой, если его политика не будет принята.

Решение вторгнуться в Шотландию было принято в канун Рождества 1559 г., и формирование войск началось вскоре после этого — но приказ перейти границу не отдавался до 29 марта. Это были типично Елизаветины действия, начавшиеся колебаниями и задержками и доведенные до бесславного конца, потому что политика не была достаточно ясной, а военачальники не поддавались контролю из Лондона. Невероятно долгая осада французского гарнизона в Лите была центром кампании, а неудавшийся штурм 7 мая 1560 г. был главной катастрофой. Далеко идущие причины военного поражения в Шотландии указывали на будущие проблемы. Явное предпочтение Елизаветы переговоров подтолкнуло к сверхпоспешным действиям ее командующих, которые хотели одержать славную победу до того, как королева скажет им, что война окончена. Цепь передачи приказов была усложнена тем, что герцог Норфолкский был назначен лордом-наместником севера, посредником между Советом в Лондоне и лордом Греем, командующим армией в Шотландии. Для поста Норфолка не было военного оправдания, по-видимому, этому способствовал Роберт Дадли, чтобы убрать от двора противника его предполагаемой женитьбы на Елизавете. Следовательно, на севере герцог нажимал на своих подчиненных, чтобы они побыстрей завершали кампанию и он мог бы вернуться в Лондон.

В Шотландии план Грея насчет штурма Лита требовал больше людей, чем у него было, и нехватка привела к провалу. Недели пребывания на границе с последующей осадой привели к высокому уровню дезертирства, но капитаны скрывали пробелы в своих ротах, чтобы получать жалованье, положенное бежавшим. Предполагалось, что у Грея было 9500 пехотинцев; он составил план атаки, для которого требовалось 9000, но по всей вероятности у него и 5000 не было. Наконец, от солдат потребовали невозможного. Сэра Джемса Крофта послали осмотреть пробоину в стенах Лита, которую, как думали, разрушила артиллерийская подготовка; он доложил, что французы заделали дыру и штурм обречен на неудачу. Но Грей, командующий, все равно решил штурмовать, вероятно, думая, что его репутация зависит от быстрой победы. Крофт ничего не мог сделать: так как он явно устилал свое гнездышко за счет отчислений для своей части в Берике, он не решился пожаловаться Норфолку или королеве, опасаясь, что за это Грей раскроет его злоупотребления. Так что штурм состоялся. Как и всегда на войне, передовые отряды расплатились за корыстные интересы своих командиров: штурм Лита окончился полным провалом. Французы сопротивлялись достаточно слабо, но англичанам много неприятностей доставили шотландские проститутки, которые, желая защитить своих французских клиентов, швыряли на осаждавших камни, поленья и горящие уголья. Около пятисот английских солдат было убито в атаке, и дезертирство продолжалось, так что у Грея осталось слишком малое войско, чтобы продолжать штурм. Королева была в ярости от цены всего этого, и особенно из-за необходимости посылать дорогостоящие подкрепления. Она устроила Сесилу тяжелую жизнь; он сообщал: «У меня здесь такие мучения с Королевским Величеством, она мне въелась в печенку». Но к счастью, французам тоже надоело держать армию в Шотландии, и начались переговоры о выводе обоих войск. В этом смысле стратегическая цель вторжения была достигнута, несмотря на тактическую ошибку. Но это дорогое и показательное мероприятие должно было научить Елизавету, сколь опасны военные действия.

И все же двумя годами позже королева разрешила уговорить себя на похожий, хотя гораздо более губительный поход — вторжение во Францию в поддержку восставших гугенотов. Ее увлек энтузиазм Роберта Дадли, который очень хотел добиться серьезного политического успеха после слухов о том, что он убил свою жену. А главное, Дадли старался восстановить свое доброе имя протестанта после того, как некстати стало известно, что он пытался добиться женитьбы на Елизавете с испанской и католической помощью. Итак, он бросился на международную защиту протестантов: он вел частные переговоры с лидерами французских гугенотов, он посылал во Францию своих собственных представителей, он уговаривал Елизавету поддержать вторжение. Во время дебатов Тайного совета в 1562 г., единственный раз за все свое правление, Елизавета отстаивала военные действия, угрожая принять самостоятельное решение, если Совет побоялся разделить ответственность. Но в основном командовал парадом Дадли.

Именно Роберт Дадли взял на себя инициативу в установлении связи с французскими протестантами. Его брат Амброс, граф Уорик, был назначен командующим оккупационной армией несмотря на то, что его военный опыт был весьма ограничен; французские протестанты волновались, они надеялись, что у Уорика будут опытные консультанты. Военный совет Уорика кишел протестантами-фанатиками и союзниками Дадли, и все мероприятие было задумано и выполнялось теми, кто хотел, чтобы международная Протестантская лига защищала веру от папства. Но Елизавета не полностью потеряла голову на идеологической почве. Похоже, что ее собственной целью был возврат Кале, а не защита правды. В данном случае, однако, не была достигнута ни одна цель, и во Франции дела шли плохо с октября 1562 г. до июля 1563. Французские протестанты выдали под защиту Уорика Дьепп и Гавр, но Елизавета побоялась разделить свое войско, и гарнизон в Дьеппе был слишком мал. Дьепп скоро сдался католикам, а английская армия обнаружила, что она заперта в Гавре.

Французские протестанты все больше и больше — и справедливо — начали догадываться о намерениях Елизаветы. У них не было никакого желания сдерживать французскую армию, пока англичане захватят Кале, или смотреть, как англичане поменяют Гавр на Кале. Враждующие французские фракции заключили мир, и маленькое английское войско осталось одно против французов. Казалось, Елизавета потеряла всякую надежду на успех: когда Уорик попросил подкреплений, чтобы вырваться из Гавра, она отказала; когда он попросил денег, чтобы укрепить оборону, она и в этом отказала. В гарнизоне началась чума. Вскоре уровень смертности достиг 100 человек в день, а заболевали вдвое больше, и не хватало людей для защиты укреплений. Уорик вынужден был сдать Гавр французам и увезти остатки своего войска обратно в Англию — то, что не унесла страшная эпидемия чумы. Уорик увез во Францию 3500 человек, а вернулось едва ли больше тысячи. Гаврский поход обошелся Елизавете в 250 000 фунтов, тогда как обычный доход был примерно 200 000: она вынуждена была занимать, а ее кредит на Антверпенском денежном рынке развалился. Ей пришлось обращаться в парламент за субсидией, дважды снижали уровень облагаемого, чтобы захватить и бедных в налоговую сеть. Все это было отрезвляющим уроком для Елизаветы, и катастрофа «Ньюхейвенской авантюры» привела ее к решимости избегать военных столкновений за границей. Когда Елизавета в следующий раз послала войска на континент, в 1585 г., это во многих отношениях было интригующим повторением 1563 г. Она снова послала армию на помощь протестантским повстанцам против их католического правителя — голландцы восстали против Филиппа II. Снова это мероприятие было запланировано, упаковано и продано королеве группировкой Дадли под видом защиты протестантской религии. Снова походом командовал человек из рода Дадли — сам Лестер, — и опять поход оказался дорогостоящим провалом, в котором опять больше всего пострадали солдаты — они дрожали от холода и голодали. Но в одном чрезвычайно важном отношении 1585 г. отличался от 1562: королева Елизавета с самого начала не верила в этот проект, и ее сомнения во многом способствовали его исходу. За исключением недофинансированных походов в Ирландию для подавления беспорядков, Елизавета избегала прямых военных действий двадцать два года после Ньюхейвена. Лестер и его союзники обрабатывали ее с 1576 г., чтобы она санкционировала военное вмешательство в Нидерландах, но она сопротивлялась и прибегла к ряду менее дорогостоящих действий. В конце концов она согласилась, когда ее к этому вынудила серия дипломатических неудач.

В июне 1584 г. смерть рябого герцога Алансонского, когда-то ею любимого, лишила ее орудия, которое она использовала для соблюдения интересов Франции в защите Нидерландов от Испании. В июле убийство Вильгельма, герцога Оранского, устранило то, что казалось единственной связующей силой в разъединенных провинциях: военное продвижение Пармы ускорилось, и ряд голландских городов сдались испанскому оружию. В декабре 1584 г. французская Католическая лига подписала договор с Филиппом II в Жуанвиле, так что Елизавета столкнулась с возможностью испанского господства и во Франции, и в Нидерландах, что ставило Англию перед опасностью вторжения. Поэтому в августе 1585 г. Англия и Генеральные штаты Объединенных Провинций подписали договор в Нонзухе, по которому Елизавета брала голландцев под свою защиту и обещала выделить им 6400 пехоты, 1000 кавалерии и 126 000 фунтов ежегодно на их содержание. Но — недоброе предзнаменование — королева немедленно нарушила договор, послав тайного эмиссара к герцогу Парме, чтобы рассказать ему о союзе и предложить ему пойти на уступку голландцам.

24 сентября 1585 г. Елизавета наконец согласилась назначить Лестера генерал-капитаном армии в Нидерландах. Лестер тут же послал 200 писем своим друзьям и союзникам с приказом об отплытии — но 25 сентября королева приказала ему прекратить подготовку. Хотя задержка оказалась короткой, были еще проволочки в конце октября из-за сомнений королевы относительно стоимости и риска эскалации. Официально Лестер был назначен в середине ноября и получил право вести войну в Нидерландах по своему усмотрению, но инструкции, которые он получил в декабре, содержали ограничения: «Мы требуем от Вас такого ведения дел, чтобы война была скорее оборонительной, чем наступательной, и чтобы всеми возможными силами вы избегали опасности сражений»3 .

Лестер считал свой поход первым шагом к созданию Лиги протестантов для сокрушения власти католиков; Елизавета видела в нем средство уговорить Филиппа соблюдать местные свободы его бургундских подданных.

Елизавете не нравилась экспедиция Лестера, и она не верила в ее успех. Она откладывала отъезд своего генерала до декабря 1585 г., хотя первые отряды переправились в Нидерланды в августе, Оказалось, что она не хочет выкладывать деньги на подготовку к операции, и Лестеру пришлось просить заем у Сити в 25 000 фунтов под залог своих собственных поместий. Она открыто заявила при дворе, что ей не нравится этот поход, обеспокоив таким образом своих голландских союзников и обнадежив Парму, испанского командующего. Елизавета продолжала вести переговоры с Пармой, из-за чего Лестер нервничал, полагая, что его используют в каких-то целях и оставят в дураках. Он обеспокоено писал из Нидерландов, прося подкреплений и сведений о намерениях королевы, и его агенты при дворе подтверждали его опасения. Томас Вавасур докладывал в марте 1586 г.:

«Я понимаю со слов Ее Величества, что от неопределенного мира отказа не будет, и для этого Вы используетесь всего лишь как орудие; ибо, разговаривая с Ее Величеством о необходимости вывести солдат в поле, я понял, что она совершенно заткнула уши, особенно относительно расходов. «А что, — говорит она, — если тем временем наступит мир?» 4

Предприятие Лестера в Нидерландах почти полностью повторило кампанию 1560 г. Королева рассматривала свою армию как противовес в торговле, она хотела, чтобы ее военачальник сохранил войска и тратил как можно меньше; военачальник же считал, что бездействующая армия ничего не достигнет, и пытался воевать, но для этого у него было слишком мало людей и не хватало денег. Дело усложнялось еще одним обстоятельством. Граф знал, что, пока он отсутствует, у него при дворе слабая позиция, и подозревал, что Берли, Кобем и Крофт интриговали против него. Неудивительно, что он хотел поднять свои позиции в Нидерландах и поглубже втянуть Елизавету в голландские дела. Когда Генеральные Штаты предложили ему должность генерал-губернатора, он ее принял, несмотря на настояния королевы, что он не должен делать ничего, что может быть истолковано как утверждение ее власти и ответственности. Голландцы хотели безвозвратно привязать Англию к своей борьбе, и Лестер думал, что он не может нанести поражение Парме, если не будет объединенного командования. Он принял эту должность, хотя и знал, что Елизавета придет в ярость, и позволил, чтобы его титул объявили по всем Нидерландам.

Но ярость королевы превзошла его ожидания: она подумала, что голландцы одурачили Лестера, а он дурачит ее. Елизавета ему написала: «Наше ярко выраженное желание и приказ таков, чтобы, бросив все задержки и оправдания, Вы немедленно, как повелевает долг Вашей верности, подчинились и выполнили все, что Вам скажет податель сего от нашего имени: и не вздумайте ослушаться, так как за невыполнение Вам придется ответить по самой страшной строгости!» Податель, сэр Томас Хенедж, сказал Лестеру, что он должен публично отречься от должности генерал-губернатора. Это было унизительно. Когда Хенедж доложил королеве, что было бы неразумным подорвать авторитет Лестера и обидеть голландцев таким заявлением, она ответила: «Делайте, как вам приказывают, а свои рассуждения оставьте для своих собственных дел!». Через месяц Елизавета все еще не успокоилась; брат Лестера писал ему: «Крайний гнев нашей госпожи скорее увеличивается, чем утихает, и приводит к исторжению страшных угроз в твой адрес. Поэтому прими те меры предосторожности относительно себя, какие только можешь, и не верь ее словам, потому что злоба ее велика и неутолима, так думают здесь самые мудрые»5 .

В конце концов, после значительного давления на королеву со стороны членов Тайного совета, дело потихонечку замялось. Лестер не должен был публично отрекаться от звания, но он и все остальные должны были забыть, что он его когда-либо получал. Был достигнут компромисс, но только спустя месяцы после мучительного политического конфликта, который помешал ему принести в Нидерландах хоть какую-нибудь пользу, Лестеру удались мелкие военные успехи в ходе летней кампании 1586 г.; но ему мешало то, что он не умел воевать, что у него были плохие отношения с более опытными заместителями и недоверчивыми голландцами; что система призыва и снабжения в Англии была плоха, а Елизавета не хотела тратить людей и деньги. Королеве была нужна война подешевле, и она не желала признавать, что такой не бывает. У Лестера всегда не хватало людей. Роты всегда были малочисленны из-за недостаточного набора, смертности и дезертирства, и капитаны были заинтересованы в том, чтобы все так и оставалось — они требовали плату за всех солдат в списке и присваивали то, что полагалось мертвецам и дезертирам. К тому времени, когда сам Лестер добрался до Нидерландов, армия его вдвое сократилась против бумажной: понадобилось три месяца жалоб, пока королева прислала 2000 подкрепления, но денег на них не выделила.

Лестеру выдавали деньги, недостаточные для оплаты, снабжения и оборудования, поэтому дезертирство продолжалось и решительные военные действия были невозможны. В своей решимости потратить не больше, чем было совершенно необходимо, Елизавета посылала недостаточно, и посылала нерегулярно — хотя правда и то, что финансовый контроль ее военачальника никуда не годился, а отчеты его были просто смешными. Итак, солдатам не платили, они вынуждены были кормиться за счет своих голландских «союзников», что плохо сказывалось на отношениях. В гарнизоне Девентера дела пошли настолько плохо, что сэр Вильям Стенли и Роланд Йорк сдали город Парме и увели свои ирландские войска сражаться на стороне испанцев — что еще больше ослабило позиции Лестера в Генеральных Штатах. Когда он не смог удерживать осаду Слейса и город сдался, Елизавета решила искать соглашения с Пармой, и это окончательно добило репутацию Лестера в Нидерландах. Он отказался от командования в декабре 1587 г. и вернулся в Англию униженный, если не опозоренный.

Английское войско оставалось в Нидерландах до конца правления: в 1603 г. подсчитали, что это обошлось в 1419596 фунтов, вероятно, шесть лет обычных поступлений в казну, и трудно сказать, было ли достигнуто что-нибудь существенное. Может, единственным реальным достижением было отрицательное: армия в Нидерландах спустила Англии на голову испанскую Армаду. Ибо что бы ни измышляла английская националистическая историография, Армада посылалась не затем, чтобы покорить маленькую храбрую Англию; она была послана, чтобы вытеснить маленькую назойливую Англию из Нидерландов. Инструкции Филиппа II своим военачальникам были следующими: как только они разгромят оборонительную армию Елизаветы, они должны потребовать терпимости для английских католиков (папский заем говорит о том, что он должен был об этом попросить) и ухода Англии из Нидерландов. Похоже, Филипп был гораздо больше поражен английским вкладом в защиту Соединенных Провинций, чем большинство историков. Но стоимость борьбы с Армадой, как полагают, 161 000 фунтов, должна быть добавлена к стоимости Нидерландской кампании, хотя и косвенно, и в целом получается 1 580 781 фунт. Милый друг Роберт Дадли, граф Лестер, обошелся крайне дорого. Поражение испанской Армады в 1588 г. ничего не решило. В Нидерландах все еще находилась успешно действующая испанская армия, испанцы по-прежнему поддерживали французских католиков против гугенотов, и оставался риск испанского вторжения: в 1596 и в 1599 гг. тоже были армады. В 1591 г. сэр Роджер Вильямс, опытный армейский командир и самозванный стратег, говорил на Тайном совете, что было три способа заставить Испанию смириться: победить испанскую армию в Нидерландах; операции и на море, и на суше, чтобы досаждать побережью Испании и Португалии; военно-морские вылазки в Атлантический океан, чтобы перекрыть поток испанского серебра из Мексики и Перу. Вряд ли этот анализ сильно обнадеживал: наземные операции были бы чрезвычайно дорогими; смешанные было бы трудно координировать; а военно-морской вариант был чересчур неопределенным — флот с серебром мог себе тихо ползти сквозь Атлантические штормы, а английский флот невозможно было без конца держать в море, чтобы создать эффективную блокаду. Каждый из этих вариантов имел в Совете и при дворе своих сторонников, а дебаты способствовали фракционным конфликтам 1590-х гг.

Существовала партия, руководимая графом Эссексом, лордом Уиллоби и сэром Робертом Сидни, поддерживающая старую программу Лестера о высадке на континент и решительных военных действиях в защиту голландских и французских протестантов. Военно-морское лобби во главе с лордом-адмиралом Говардом и сэром Уолером Рэли при поддержке Сесилов защищало войну на море, доказывая, что она дешевле, безопаснее и имеет большие шансы на успех. Елизавету привлек более дешевый вариант, особенно учитывая, что трофеи из испанских портов и кораблей могли привлечь частные вложения в экспедиции. Политически группа Эссекса была слабее, а то, что Сесил держал железной хваткой раздачу милостей, мешало графу проталкивать своих союзников. Итак, королева обычно поддерживала морское лобби, хотя временами ее вынуждали к сухопутным кампаниям во Франции, где она не хотела торжества Испании. Но существование соперничающих стратегий и резкий раскол двора означали, что и сухопутное, и морское планирование часто было непонятным и ошибочным, и политическая линия редко доходила до решающего заключения. И самое главное, Елизавета снова и снова убеждалась, что, как только армия или флот покидали берега Англии, она не могла контролировать командующих.

Невозможность контроля на море была продемонстрирована в 1589, 1596 и 1597 гг., когда королева послала морские экспедиции с четкими инструкциями ослабить Испанию. Лишь только корабли выходили из Ла-Манша, командующие поступали так, как хотели, и силы Елизаветы тратились на защиту личных интересов и амбиций. В феврале 1589 г. Елизавета отправила недвусмысленные приказы сэру Фрэнсису Дрейку и сэру Джону Норрису: они должны были уничтожить корабли, которые остались от Армады в испанских портах Бискайского залива, чтобы предотвратить еще одно нападение, и как только это будет выполнено (и только тогда) они должны были захватить Азорские острова как базу для дальнейших действий против кораблей с серебром. Первоначальный план, в сентябре 1588 г., предусматривал и нападение на Лиссабон, но от этого отказались, когда поняли, что уцелевшие корабли Армады поплыли в Сантандер и Сан-Себастьян, а не в Лиссабон и в Севилью. Однако все мероприятие планировалось как коммерческое предприятие: королева давала 20 000 фунтов, командующие и их сторонники по 40 000 — и вложившие деньги ожидали прибыли. Но окончательные приказы Елизаветы оставляли слишком малый зазор для добычи, и от потопления испанских кораблей денег ожидать не стоило.

Похоже, что командующие заранее решили, что они идут на Лиссабон, что бы там королева ни говорила. Частично это было из-за участия графа Эссекса и «сухопутного лобби» в этом мероприятии: хотя официально он ничем не командовал, Эссекс много вложил в этот проект, участвовали многие его союзники, и он поспешил присоединиться к экспедиции, несмотря на запрет королевы — он поплыл прямо в Лиссабон. Основной флот, под командой Норриса и Дрейка, поплыл в Корунью, где они нашли только один корабль из Армады; вместо того, чтобы плыть дальше, они высадили войска и начали грабеж. Солдаты поглотили огромное количество испанского вина, напились мертвецки, и несколько дней от них не было толку. Армия потратила в Корунье две недели, восстанавливаясь после коллективного похмелья, а затем флот поплыл дальше на Лиссабон — оставив корабли Армады в безопасности в Бискайских портах. В Лиссабоне на самом деле мало что было достигнуто: у командиров не было осадного оружия (не предполагалось, что они пойдут на город!), и после нескольких прогулок туда-сюда вокруг ворот армии пришлось удалиться.

Силы к этому времени значительно ослабели: корабли требовали ремонта, а болезни и дезертирство в Испании и Португалии оставили мало пригодных к действию матросов и солдат. В то время как Норрис повел основной флот обратно в Англию, Дрейк и меньшая группа отправились на Азорские острова, несмотря на приказ королевы, что они не должны делать этого до того, как уничтожат военные корабли в испанских портах. Но флот Дрейка попал в сильный шторм; многие корабли были повреждены, и они тоже вынуждены были отправиться домой. Флот вернулся в Англию, потратив, вероятно, 100 000 фунтов и потеряв 11 000 человек из 19 000 — и все зря. Елизавета в ярости писала Норрису и Дрейку, напоминая им, что

«перед вашим отъездом отсюда вы в разное время и задолго наперед обещали нам, клятвенно уверяя нас и кое-кого из нашего Совета, что вашим первым и главным действием будет захватить и обезвредить военный флот и корабли короля Испании в тех портах, где они находились; и если вы этого не сделаете, уверяли вы, вы согласны будете считаться предателями» 6 .

Но каковы бы ни были приказы или клятвы, это все не имело значения, как только корабли покидали Плимут.

Мало чем от этого отличалась экспедиция в Кадис в 1596 г. Опять это было частное предприятие, во многом финансируемое объединенными командующими, Эссексом и Говардом, и всегда был риск, что прежде всего они захотят вернуть вложенное, а стратегические соображения отойдут на второй план. Более того, предприятие было испорчено враждой и соперничеством между руководителями. Большой флот отправился в Кадис, уничтожил ряд испанских военных кораблей и торговых судов, и войска под командованием Эссекса высадились и захватили город. Но командиры никак не могли договориться, что делать дальше; Эссекс и его союзники, сторонники наземной войны против Испании, хотели устроить в Кадисе постоянную базу, но сторонники морской войны, оказавшись в большинстве, хотели добраться домой со своей добычей. Кадис был сожжен, и флот отплыл домой. Основной испанский флот на Тахо не подвергся нападению и не делалось попыток перехватить торговый флот из Америки. Награбленное в Кадисе, обещанное королеве, Эссекс и Говард отдали своим людям, так что стратегический провал для короны обернулся и финансовыми потерями.

В походе на Кадис по крайней мере Эссекс проявил стратегический интерес, заходивший дальше обыкновенного грабежа: он предлагал сделать Кадис базой с гарнизоном, откуда можно было бы справляться с испанскими перевозками. Но в 1597 г., во время «путешествия на острова» он также пожертвовал здравой стратегией ради надежды на легкую наживу и триумфальную славу. Как и в предыдущий год, поход 1597 г. стал результатом раскола: некоторые придворные наблюдатели думали, что весь проект был придуман Сесилом и Рэли, чтобы убрать Эссекса подальше от двора. У Эссекса, однако, не было выбора: ему приходилось отправляться, так как он катастрофически нуждался в деньгах и еще больше в сногсшибательной победе, чтобы утвердить свою политическую позицию. Плавание 1597 г. задумывалось как успешное повторение экспедиции 1589 г.: Эссекс должен был уничтожить испанский флот в порте Феррол, а затем двинуться на Азоры, чтобы перехватывать флот с сокровищами из Америки. Но снова ничего не получилось. К тому времени, когда английский флот доплыл до иберийских берегов, подумали, что в нем не хватает порядка для того, чтобы справиться с испанским флотом, частично из-за антагонизма между Эссексом и вторым после него командующим Рэли. Первая, и более важная, часть плана была отброшена.

Вместо этого флот поплыл к Азорским островам. Рэли попал туда первым и, опередив своего командира, взял город: Эссекс пригрозил, что отрубит ему голову за неповиновение. Дезорганизованный этой склокой, английский флот не сумел перехватить испанский флот с сокровищами, тот благополучно проплыл мимо, а Эссекс отправил свои корабли обратно в Англию, и нечем ему было похвастаться в результате этого дорогостоящего мероприятия. Эссексу опять не удалось добиться победы, которая ему была нужна для укрепления своего пошатнувшегося положения при дворе. В 1589, 1596 и 1597 гг. Елизавета высылала корабли с двумя основополагающими задачами; уничтожение испанского военного флота и захват флота с ценностями. В 1596 г. были хотя бы попытки ослабить испанский военный флот, в 1597 г. не-удавшаяся попытка захватить сокровища. Но в основном приказы забывались, а командующие искали гарантированного грабежа и легкой славы. Елизавета сколько угодно могла строить планы кампаний, но обеспечить их осуществление она не могла: в открытом море Дрейк, Норрис, Говард, Эссекс и Рэли напрочь забывали о ее инструкциях.

И на суше генералы тоже делали, что хотели — хотя, поскольку в XVI в. армии были не такие поворотливые, как флот, неповиновение было ие таким наглым и генералы, по крайней мере, сражались с более или менее тем же противником и в более или менее нужном месте. Но в действии видны те же самые проблемы политического контроля над военными маневрами. В 1589 г. Елизавета решила, что ей следует поддержать нового протестантского короля Франции Генриха IV, чтобы предотвратить поглощение Франции Испанией — или, по крайней мере, помешать Филиппу захватить французские порты в Ла-Манше. Она согласилась послать 4000 человек в Нормандию под командованием лорда Уилоуби на месяц. Но как раз когда войско подготовилось сесть на корабли в Дувре, Генрих передал через французского посла, что поддержка ему больше не нужна, и Уиллоуби приказали ждать. Однако Уиллоуби жаждал личного успеха и разделял взгляды Эссекса на протестантскую военную лигу: он пренебрег известием и отплыл не посоветовавшись ни с королевой, ни с Советом. Вальсингам предупредил его, что он может надеяться лишь на минимальную финансовую поддержку: «Боюсь, что войска, служащие под командованием Вашей светлости, окажутся в крайне тяжелом положении из-за отсутствия оплаты»7 . Но это не остановило Уиллоуби.

Он провел десятинедельную зимнюю кампанию, которая ничего не решила, в которой его солдаты участвовали в пяти стычках и промаршировали 400 миль по дождю и грязи, от Дьеппа до Луары и обратно на побережье около Кана — пока Генрих IV кидался туда-сюда без определенного плана действий. Английские войска страдали, как и предсказал Вальсингам, от нехватки еды и одежды, голода, болезней, истощения и враждебности французов — от французских врагов-католиков, от французских союзников-протестантов и от французских крестьян, перерезавших горло отставшим англичанам и тем, кто искал пищу. В конце декабря 1589 г. потрепанные остатки армии были в беспорядке удалены; только половина первоначального войска вернулась в Англию, и многие из них умерли в портах на южном побережье. Хотя историки спорят относительно того, насколько Уиллоуби помог Генриху IV, похоже, что не много. Кажется, что солдаты мучились ради такой решающей цели, как честолюбие их командующего.

Но к 1591 г. Генриху IV действительно нужна была английская помощь, поскольку одна армия испанской и французской лиги находилась в Бретани, а другая к концу года в Нормандии. Опять возникла опасность, что Испания захватит французские порты в проливе, что, как считали самовлюбленные англичане, немедленно приведет к вторжению. В мае 1591 г. Елизавета послала небольшой отряд в 3000 человек в Бретань под командой сэра Джона Норриса, но кампания оказалась катастрофой с самого начала. Королева не хотела набирать (и оплачивать) совершенно новое войско, поэтому 1500 человек перевели из Нидерландов, в результате чего были ослаблены войска там. Некоторые солдаты Норриса были отделены и брошены на помощь защитникам Дьеппа от войск Католической лиги, и пару месяцев им не было замены. Как всегда был высок уровень дезертирства и болезней, а снабжение никуда не годилось. Английское войско бесцельно бродило по Бретани, теряя людей по дороге, пока осталась едва ли тысяча человек: в феврале 1592 г. Норрис оставил своих солдат в зимнем лагере и отправился в Англию клянчить подкрепления. Тем временем его оборванная армия была почти полностью уничтожена войсками Лиги в битве при Краоне в мае.

В июле 1591 года еще одна английская армия была послана во Францию — 4000 человек под командой графа Эссекса, чтобы помочь Генриху IV в осаде Руана. Но в Нормандии случилось то же, что и в Бретани, с прибавкой на импульсивность Эссекса. Генрих IV занимался своими делами и опасался вторжения Пармы из Нидерландов, а Эссексу оставалось только красоваться в своей славе и тратить силы своей армии и деньги своей королевы: «Где он, что он делает и что собирается делать, нам неизвестно», — писала Елизавета в бессильном гневе8 — это признание почти целиком подытоживает отношения Елизаветы с ее военачальниками! К тому времени, когда осада Руана наконец началась 31 октября, у Эссекса оставалось, вероятно, тысяча человек и граф просил подкреплений. Осада продвигалась медленно, посылаемые подкрепления таяли, ожидаемое вторжение Пармы произошло, и в январе 1592 г. Эссекс все бросил и вернулся домой. В апреле Парма вынудил Генриха снять осаду Руана, и Елизавете нечем было отчитаться за 300 000 фунтов, потраченные во Франции.

А потом была еще Ирландия, где у англичан почти всегда ничего не получается. Походы против восстания Тирона дают два классических примера того, что королева теряла контроль над своими военными, как только они выходили в поле. В апреле 1599 г. Эссекс был послан в Ирландию во главе войска в 16 000 пехотинцев и 1300 всадников с твердыми инструкциями атаковать Тирона в Ольстере. Но как только Эссекс оказался в Ирландии, он начал делать все наоборот. Елизавета кипела от ярости, пока он маршировал взад-вперед по Ленстеру и Манстеру, швыряясь ее деньгами: она сказала при дворе, что летнее продвижение Эссекса обходится ей в 1000 фунтов в день. Королева насмешливо упрекала Эссекса в письме от середины сентября за то, что он так и не дошел до Ольстера:

«Если причиной тому болезни в армии, почему не предпринималось никаких действий, когда армия была в лучшем состоянии? Если виной приближение зимы, почему потеряны июль и август — летние месяцы? Если весна наступила слишком быстро, а следующее лето не было использовано, если жатва, которая последовала, была так безобразно проведена, что ничего не сделано, тогда воистину нам приходится заключить, что Вам не подходит ни одно из четырех времен года!» 9

Эссекс поставил себя в безвыходное положение. Он добивался командования в Ирландии в отчаянной попытке добиться политического влияния при помощи военного успеха и, прибыв в Ирландию, обещал: «Клянусь Богом, я добьюсь победы над Тироном на поле битвы!»10 Но и в Ирландии легких побед не было. Он разбросал свои войска на гарнизоны незначительных фортов и городков в Ленстере и Манстере, оставив себе слишком маленькую полевую армию для эффективной кампании против Тирона. Его капитаны считали, что у него нет шансов победить Тирона или захватить плацдарм в Ольстере, и посоветовали ему выждать. Но неудачи уже разрушили то, что оставалось от его политической репутации при дворе и окончательно настроили королеву против него. Он пошел на отчаянный и предательский шаг: согласился на примирение с Тироном, увел свою армию в Дублин и, несмотря на четкие приказы оставаться в Ирландии, кинулся обратно ко двору, пытаясь восстановить свое политическое положение. Он выбросил на ветер 300 000 за пять месяцев.

В качестве лорда-наместника Ирландии Эссекса сменил лорд Маунтджой, гораздо более надежный военачальник — хотя он тоже подумывал об измене и прикидывал, не повести ли ему войска в Англию, восстановить власть Эссекса и провозгласить шотландского короля Якова VI наследником престола. Но высадка испанцев в Кинсале заставила Маунтджоя заняться неотложными делами: в конце 1601 г. он разгромил основную армию Тирона, а затем заставил испанцев сдаться. Но все еще оставалась проблема самого Тирона: Маунтджой надеялся склонить его подчиниться, но Елизавета решила, что его надо поймать и повесить. В конце концов она согласилась сохранить ему жизнь, но выставила невозможные по своей строгости условия. Роберт Сесил понимал, что Маунтджою придется нарушить приказ, и в феврале 1603 г. он просто попросил лорда-наместника сидеть тихо: «Итак, я надеюсь, что в своем следующем донесении Вы напишете мне кое-что подходящее, чтобы показать Ее Величеству, и что-то, что должен знать я… таким образом должны находить выход все честные люди, когда они служат монархам»11 . Маунтджой заключил с Тироном тайную сделку, а Елизавета умерла, не узнав правды.

Итак, Елизавета не справлялась со своими военачальниками, начиная от Грея в Шотландии в 1560 г. и кончая Маунтджоем в Ирландии в 1603, и поэтому своих целей достигала очень редко. Рэли позже утверждал, что неудачи в борьбе с Испанией были результатом того, что Елизавета не давала военным свободы действий:

«Если бы покойная королева верила своим военным, как она верила своим писакам, мы бы еще при ней на кусочки разбили ту великую империю и превратили бы ее королей в апельсиновых и фиговых, как в старые времена. Но Ее Величество всегда останавливалась на полпути и мелкими наскоками научила испанца защищаться и видеть свои собственные слабости» 12 .

Это был обычный крик военных: «Если бы только штатские нас вооружили, мы бы сделали свое дело». Конечно, что-то в этих словах есть. Елизавета действительно держала своих военачальников на коротком бюджетном поводке и относительно людей, и относительно денег, и ее солдаты часто были плохо накормлены и плохо одеты и вооружены. Но страдания простых солдат усугублялись еще и тем, что их командиры держали их на полях гораздо дольше, чем бывало намечено, а не только из-за того, что первоначальные ассигнования были недостаточны. Нет причин предполагать, что, если бы королева давала своим командующим больше людей и денег, они бы использовали их эффективнее. Проблема была в военных руководителях, а не в правительстве.

Правда, командирам поручали трудные дела, и их неудачи частично происходили из-за обстоятельств от них не зависящих. В Нидерландах и во Франции Лестер, Уиллоуби, Норрис и Эссекс руководили второстепенными силами, успех которых зависел от координации с иностранными союзниками, и не только Эссекс терпел неудачи в Ирландии. На море Дрейк, Говард, Эссекс и Рэли испытывали затруднения из-за плохой связи и разведки и из-за боязни подвергнуть опасности корабли королевы вдали от порта. Но эти офицеры не посылались против своей воли воевать, чтобы осуществить политические махинации: они сами предлагали эти предприятия, и они умоляли поставить их во главе. А как только оказывались во главе, просто делали то, что хотели, вопиющим образом пренебрегая инструкциями: они были главными, так что могли делать что угодно. Несмотря на явное несогласие королевы, Эссекс продолжал использовать прерогативу командующего и жаловать дворянское звание на поле битвы — 21 в Руане в 1591 г., 68 в Кадисе в 1596 и 81 в Ирландии в 1599, тогда как сама Елизавета делала дворянами 10 человек в год. Вероятно, слава ударяла командующим в голову: когда нянюшка выпускала мальчиков из детской, они пользовались свободой на всю катушку.

Контроль Елизаветы над ее военачальниками ограничивался попытками снизить расходы. Привлекая финансовых партнеров к своим начинаниям, она вынуждена была делиться властью и оставлять своим союзникам свободу действий. Английские военные действия в Нидерландах были совместным предприятием с голландцами; во Франции они (теоретически) частично оплачивались Генрихом IV. От этого возникали проблемы конфликта интересов и разногласия союзников, а также задержки в оплате. На море королева вступала в партнерство со своими собственными подданными: в 1589, 1596 и 1597 у командующих была своя финансовая доля в операциях, и неудивительно, что их основной заботой становился грабеж испанских городов, а не уничтожение испанских кораблей. Уж если королева приватизировала ведение войны, ей не следовало удивляться, что возобладал мотив выгоды. В последние годы правления советники и придворные вкладывали огромные деньги в разбойничьи вылазки в Вест-Индию, на испанское побережье и в Средиземное море. Они видели военно-морские операции в том же свете, что и возможности частного обогащения, о национальной безопасности никто не думал. Следовательно, командующие преследовали свои собственные цели, а не выполняли приказы королевы.

Проблемы возникали также из-за того, что не было общего согласия относительно последующей стратегии, и два главных подхода, кампании на суше и удары с моря, принимались различными группами при дворе. Следовательно, политически невозможно было решительно выбрать одну стратегию, и была вероятность, что королева одобряла ту или иную экспедицию для того, чтобы уравновесить фракции. Уже во время нидерландской интервенции в 1585 г. назначались подчиненные, которые не разделяли мнение Лестера о цели, и он считал сэра Джона Норриса и сэра Томаса Сесила чуть ли не шпионами. Конечно, позже стало намного хуже: военачальники следовали тактике, для которой у них не было снаряжения, как в 1589 г.; или они не могли договориться о том, что делать, как в 1596; или их споры разбивали надежды на какие бы то ни было действия, как в 1597. Силы, которые посылались для уничтожения кораблей, во всех случаях концентрировались на осаде городов, так как генералы брали верх над адмиралами — а возможности основать иностранные базы не осуществлялись, потому что адмиралы хотели плыть домой. Невозможность выполнить приказы королевы частично объяснялась последствиями диспутов среди стратегов и соперничеством среди командиров.

Но все эти причины не вполне объясняют неоднократные и наглые нарушения королевских инструкций. Представляется ясным: командиры делали вывод, что эти инструкции не имели значения на самом деле; королева была женщиной, а война — занятие мужское. В Совете, при дворе и в парламенте у Елизаветы была возможность показывать свою компетентность; она могла переиграть мужчин в их игре — если надо, используя женские приемы. Но на войне она оказывалась в руках своих генералов, которые думали, что они знают лучше — и ей так и не удавалось убедить их, что это не так. Ни в какой другой области деятельности или политики не было такого явного неповиновения ясно выраженным приказам, такого презрения к ее власти, такого унижения монаршего достоинства. Женщина могла брать верх над политиками и соблазнять придворных, но она не могла командовать военными. Как бы Елизавета ни старалась, она не могла совершенно забыть о своей половой принадлежности: как выразился сэр Джон Огландер поколением позже, «в ней было все, что нужно для монарха, но она была женщиной»13 .

ПРИМЕЧАНИЯ И ССЫЛКИ

1. Read С 1955 Mr Secretary Cecil and Queen Elizabeth. Cape, P. 136

2. Read C 1955 p. 171

3. Adams S L 1973 The Protestant cause: religious alliance with the west European Calvinist communities as a political issue in England, 1585–1630. Oxford University D. Phil. thesis, pp. 53-4

4. Bruce J (ed.) 1844 Correspondence of Robert Dudley, earl of Leycester. Camden Society, p. 195

5. Bruce J (ed.) 1844 pp. 110, 243, 151

6. Wernham R В 1984 After the Armada: Elizabethan England and the struggle for western Europe. Oxford, p. 99

7. Wernham R В 1984 р. 161

8. Neale J Е 1979 Queen Elizabeth I. Panther edn, p. 327

9. Calendar of State Papers Ireland, 1599–1600, p. 152

10. Moody T W, Martin F X, Byrne F J (eds) 1976 A New History of Ireland. Oxford, vol. 3 p. 127

11. Goodman G 1839 The Court of King James the First (2 vols). Bentley, vol. 2 p. 48

12. Johnson P 1974 Elizabeth I: a study in power and intellect. Weidenfeld &: Nicolson, p. 325

13. Oglander J 1936 A Royalist’s Notebook. Bamford F (ed.) Constable, p. 192