Титулованная знать Англии составляла семью Елизаветы, и она более или менее держалась с аристократами заодно. Она могла устранять непокорных лордов при помощи судов и казней, но это был чрезвычайный путь, и она прибегала к нему крайне неохотно. Она могла слегка видоизменять состав пэров, принимая новых кузенов в привилегированный семейный круг, но она, похоже, считала, что родственников у нее достаточно много. За исключением таких поверхностных изменений, королева не могла выбирать себе семью — но она могла выбирать себе друзей, своих ближайших советников. Однако назначение членов Тайного совета не было полностью бесконтрольным: надо было, чтобы они могли давать хорошие советы, но также и пользоваться значительной властью. Королева могла набирать своих друзей, но необходимо было, чтобы они были могущественными, так же как надежными, крепкими, так же как достойными доверия, знающими, так же как совместимыми. Состав Совета должен был отражать распределение власти в обществе, ибо совет политически слабых людей был бесполезен. Но нельзя было позволить захватить Совет влиятельным людям в королевстве, ибо правительство могло бы стать орудием фракции магнатов, а интересы короны не принимались бы во внимание. Нужны были крупные аристократы, но их надо было уравновесить элементами более зависимыми от королевы или более преданными ей.

Примерно половина членов Тайного совета Елизаветы принадлежали к высшей знати, но по мере того как она продолжала царствовать, группа магнатов все уменьшалась в количестве, и королева вербовала все больше доверенных придворных. В Тайном совете, назначенном в начале правления, было 20 членов, но сторонники Марии, католики Хит и Чейни, вскоре исчезли. Из оставшихся 18-ти 9 принадлежали к знати, 6 из них с сильным влиянием в регионах. Елизавета шла на компромисс с сильными и пыталась связать территориальных магнатов со своим режимом — но она уравновешивала их своими родственниками и должностными лицами своего двора, а также теми, кто входил в правительство при Эдуарде VI. К 1570 г. тайных советников было 19, включая 6 магнатов и 5 других аристократов, но пропорция опытных администраторов возрастала. В 1586 г. в Совете опять было 19 членов, включая И титулованных аристократов — но только Дерби и Шрузбери были общепризнанными магнатами. Шрузбери был назначен с учетом его положения опекуна Марии Стюарт, и только Дерби попал туда потому, что с ним нельзя было не считаться. Пять из представителей знати в 1586 г. были личными друзьями и родственниками королевы, и у нее теперь был Совет, состоящий из тщательно подобранных служащих, а не из тех, кто попадал туда благодаря своему могуществу. К 1597 г. процесс замены региональных магнатов надежными служащими продвинулся дальше: в Совете было только 11 членов, и хотя б принадлежали к знати, они не были территориальными магнатами, а 4 были креатурами Елизаветы. Последний Совет Елизаветы представлял собою слаженную группу должностных лиц, и казалось, Елизавета решила, что без советов магнатов она вполне может обойтись.

В работе Совета преобладали надежные чиновники. Тайный совет Елизаветы обычно собирался дважды в неделю в Гринвиче, Хэмптон Корте или Вестминстере, так что регулярное присутствие было заметной нагрузкой. Провинциальные магнаты в основном отсутствовали, управляя своими регионами, что оставляло сравнительно немного присутствующих — лорд-казначей, лорд-камергер, лорд-адмирал, секретарь, казначей и управляющий хозяйством, а также граф Лестер. В 1570-х гг. каждое заседание посещали в среднем от семи до десяти человек, а магнаты приходили только в особых случаях или когда объявлялось обязательное посещение для принятия важных решений. Так что повседневное управление осуществлялось небольшой кликой — и это была клика родственников. В начале царствования Елизавета заполнила Совет и двор своими родственниками Болейнами и Говардами, и люди, близкие к режиму, переженились раньше или позже. Из двадцати пяти тайных советников с 1568 до 1582 г. восемнадцать были родственниками друг друга и королевы: Лестер и Уорик были братьями; Генри Сидни был их зятем и шурином Суссекса; Вальсингам и Майлдмей были зятьями; Сесил и Бэкон были женаты на сестрах Кук; а другие советники женились на дочерях друг друга — Лестер на дочери Ноуллза, Норфолк — Арундела, Пембрук — Нортгемптона и Уорик — Бедфорда.

Ранний Тайный совет Элизаветы состоял из разных членов и представлял различные интересы и мнения. Но с уменьшением числа старых магнатов, исключением религиозных консерваторов, внутренними браками он превратился в узкий и тщательно отбираемый орган. В последние годы царствования сыновья наследовали от отцов титул советника — Бакхерст, Сесил, Ханздон и Ноуллз сменили отцов, Эссекс — отчима. Правящий круг все больше и больше сужался — важные элементы политической жизни были недостаточно представлены. Многие из самых могущественных людей Англии были исключены из Совета, и возможно, их ожесточило пренебрежение. Может быть, восстание Эссекса в 1601 г. вынудило Елизавету признать неразумность этих ограничений, и она немедленно ввела в Совет графов Шрузбери и Вустера. Но значительную часть ее правления, с 1572 по 1601 г., Совет Елизаветы был критически узок и слаб в своем составе.

Правящая группа родственников разделяла общие политические воззрения, что определяло их интерпретацию событий. Они были убежденными протестантами, которые верили, что союз католиков, руководимый Римом, планировал искоренение ереси. Каждое собрание видных католиков свидетельствовало о наличии заговора. Вильям Сесил писал в 1563 г.: «Происки и решительные шаги кардинала Лотарингского, замышленные на собрании воинов Антихриста, явно созванных для искажения Христова учения, мы ни в коем случае не можем считать и разумно принимать за добрые, мы должны поддерживать царство Христа и уничтожить Антихриста!»1 . После того, как Екатерина Медичи встретилась с герцогом Альбой в Байонне и испанская армия Альбы двинулась на Нидерланды в 1567 г., казалось, международному протестантизму грозила гибель и необходима была конфессиональная солидарность. В июле 1568 г. Сесил послал свое ободрение французским протестантам: «Я умоляю вас успокоить их, что в случае крайности они не будут покинуты. Ибо это такое всеобъемлющее дело, что ни одна религия не может отделить себя от всех остальных. Мы все должны молиться вместе и тесно держаться вместе». Сэр Николас Трокмортон, один из советников Лестера по иностранным делам, задал Сесилу через два месяца ключевой вопрос: «Теперь, когда общим замыслом является уничтожение всех наций, которые придерживаются другой религии (что является самым очевидным и вероятным), что станет с нами, когда исповедующие с нами одну религию будут полностью уничтожены во Фландрии и Франции?»2 Для тех, кто был знаком с этим анализом заговора, ответ был ясен: с Католической лигой должна сражаться Протестантская лига, и Англия должна поддержать протестантских повстанцев против католических правителей.

Но Елизавета I смотрела на вещи иначе, и она в высшей степени не хотела выступать в роли штрейкбрехера против братского профсоюза монархов. В 1565 г. она заявила, что никогда не поддержит никакого неповиновения монарху со стороны мятежных подданных, ибо Бог накажет ее, если она так поступит. У королевы был легитимистский взгляд на политику, и она видела международное положение в свете отношений между монархами: мысль об идеологическом союзе подданных против монархов была ударом по ее основным политическим представлениям и инстинктам. Таким образом, существовал очевидный потенциал для конфликта между прагматичной Елизаветой и протестантской группой, влияние которой возрастало на протяжении 1560-х гг. и господствовало в ее Совете к 1572 г. Отношения королевы с ее Советом достигли предела после попыток «ведущей» партии толкнуть ее на идеологический союз с иноземными протестантами: советники попытались повлиять на королеву и хотели проводить политику, которой она не принимала. Сесил сообщал английскому послу во Франции в 1567 г.: «Ее Величеству не нравится принц Конде и адмирал, и Совет делает все возможное, чтобы утвердить ее в этом. Я думаю, что самое главное то, что Ее Величество, будучи монархом, не решается становиться на сторону подданнах. Тем не менее, вам следует, если представится случай, успокоить их»3 : королева возражает против нашей политики, но Вы должны так или иначе ее проводить!

Тайные советники заявляли, что такова их обязанность — давать королеве даже неприятные советы. Во время скандала по поводу планов замужества в 1566 г. Пембрук сказал королеве, что ее советниники «делали только то, что было наилуч-шим для блага страны, и советовали ей то, что было лучше всего для нее самой, и если она не считала должным принять совет, все же их долгом было дать его». Точка зрения Сесила была во многом такой же:

«Я действительно придерживаюсь и всегда буду придерживаться такой линии в тех делах, по которым мое мнение не совпадает с мнением Ее Величества: до тех пор пока мне будет позволено давать советы, я не буду менять свое мнение, утверждая противоположное, ибо таким образом я оскорбил бы Господа, которому я прежде всего повинуюсь, но как слуга я буду повиноваться приказаниям Ее Величества, ибо неразумно противоречить одному и тому же, принимая во внимание, что здесь она главный исполнитель воли Господа, и это Господня воля выполнять ее приказы после того, как я выполнил свой долг в качестве советника, и в глубине моего сердца я буду желать ее распоряжениям такого успешного осуществления, какое, я уверен, она задумывала» 4 .

Долг добросовестного советника был ясен: он должен давать честные советы независимо от того, как считает корплева; и осуществлять решения королевы, что бы он ни думал сам. Но на деле Сесил и другие разрешали себе большую свободу действий. Они не просто давали советы, они пытались заставить королеву следовать им, они не просто повиновались приказам, возможно, втайне они проводили противоположную политику.

Особенно выгодное место для того, чтобы оказывать влияние на королеву, занимал секретарь, поскольку он мог контролировать прохождение к ней информации. В 1568 г. секретарь Сесил был взбешен, когда доклад пошел прямо к королеве: он считал, что он является посредником для официальной корреспонденции, и, безусловно, он ее в основном и получал. В июне 1568 г. Фрэнсис Ноуллз написал Сесилу тринадцатое письмо, посланное с тех пор, как он стал стражем Марии Стюарт в замке Болтон; два пошли к королеве, одно всему Совету, а десять лично Сесилу. Так секретарь мог влиять на королеву, отбирая информацию, а также тем, как он ее представлял. В 1592 г. Роберт Бил написал трактат о том, как добиться успеха на посту государственного секретаря, основанный на деятельности сэра Фрэнсиса Вальсингама, и влияние на королеву считалось очень важной стороной. Секретарю следовало узнать, в каком настроении королева, прежде чем идти на встречу с ней; он не должен был поднимать важных вопросов, если она была сердита; он должен был вести непринужденную беседу, чтобы отвлечь ее, когда она подписывала официальные документы; и он должен был поддерживать хорошие отношения с ее фаворитами во время заседаний. В 1597 г. французский посол наблюдал такие манипуляции в действии, особенно когда речь шла о деньгах: «По своей натуре она очень скупа, и когда необходимы какие-то расходы, ее советники вынуждены отвлекать ее, прежде чем постепенно ввести в курс дела». Конечно, кое-какие уловки Елизавета разгадывала: «Я думаю, что они поступают со мной как врачи, которые, давая лекарство, сдабривают его приятным вкусом и ароматом, а когда преподносят пилюлю, стараются ее позолотить»5 .

На самом деле манипуляции заходили гораздо дальше подслащения политической пилюли. Сесил видоизменял информацию, чтобы поддержать предлагаемый курс действий, а затем он оказывал на Елизавету давление, чтобы заставить ее следовать ему. В 1559 г. он прилагал огромные усилия, чтобы вынудить ее вмешаться в шотландские дела в поддержку протестантских повстанцев. Он составил свою служебную записку так, чтобы преодолеть нежелание Елизаветы помогать подданным в их выступлении против монарха, заявив, что ей принадлежат верховные права в Шотландии. Затем он завербовал английских послов за рубежом, чтобы они довели до сведения королевы необходимость вмешаться и в соответствии с этим обработали свои отчеты. Но когда это предложение было официально представлено перед королевой на Совете, она его отвергла — тогда Сесил пригрозил отставкой, и она уступила. Эта тактика секретаря повторилась в 1560 г., когда ему удалось остановить Елизавету от брака с Робертом Дадли. Распустив слухи, что Елизавета и Дадли замыслили отравить Эми Дадли, он добился того, что когда Эми действительно умерла (вероятно, от рака), королева и лорд Роберт не рискнули подтвердить свою вину браком — и Сесил использовал испанского посла, чтобы предупредить Елизавету, что он уйдет в отставку, если она выйдет замуж за Дадли.

Использование английских послов за рубежом было любимым способом манипуляций Сесила. В 1562 г. «передовые» советники подталкивали Елизавету к тому, чтобы она оказала военную поддержку французским протестантам и присоединилась к международной Протестантской лиге. Сесил действовал не напрямую, а через Кристофера Мундта, посла в Германии. Он подучил Мундта уговорить немецких монархов-протестантов послать к Елизавете эмиссара, чтобы предложить совещание и союз. Сам Мундт должен был предупредить королеву, что поражение французских протестантов необходимо предотвратить: ему предписывалось сообщить Елизавете, что «если она сейчас не постарается помочь Вере во Франции и не предотвратит союз Франции и Испании, ее гибель будет столь же близка, сколь и любого другого монарха в христианском мире». Ясно, что политику определял Сесил, а потом пытался вынудить Елизавету проводить ее. Личные рассуждения по вопросу о браке и наследстве в 1566 г. привели его к выводу: «Самое разумное в этом выборе — решиться на заключение целесообразного брака, а если этого не получится, то переходить к обсуждению вопроса о наследовании»6 . Сесил действовал через парламент, стараясь заставить Елизавету выбрать тот или другой шаг. Другие члены Совета тоже пытались оказывать давление на Елизавету — хотя и не всегда успешно. В 1576 г. агент графа Лестера уговорил голландских повстанцев попросить Елизавету послать английскую армию во главе с Лестером им на помощь в борьбе против Испании. Но когда голландцы послушались и высказали свою просьбу, Елизавета отказала, что оставило Лестера в дураках и не дало ему возможности выполнить свое обещание Вильгельму Оранскому: «Я вряд ли когда-нибудь смогу взглянуть принцу в глаза или написать ему, после того как его ожидания были столь жестоко обмануты». Но советники Елизаветы продолжали настаивать на военной помощи голландцам, и Лестер, Берли и Вальсингам строили козни, чтобы добиться ее согласия. Их настойчивые советы вызывали вспышки королевского гнева, но гнев королевы ничего не менял. Берли говорил Вальсингаму в 1578 г.: «Мы все должны некоторое время покорно сносить недовольство Ее Величества, не отчаиваясь; как бы она сейчас ни возражала против этих дел, наступит момент, когда она смягчит свое раздражение, особенно когда убедится, что мы все думаем о ней и ее безопасности, хотя иногда она думает иначе»7 — то есть если мы все от нее не отстанем, в конце концов она согласится! Члены Тайного совета смотрели на монаршее возражение не как на окончательный отказ, а как на проблему, которую надо было обойти.

Секретарь Вальсингам, как и Сесил до него, сообщал корреспондентам королевы, что именно ей написать. В 1581 г. он подумал, что доклады Хантингдона о верности Северной Англии успокоят Елизавету относительно католической угрозы — и он попросил графа включить более пессимистические оценки: «Я очень хочу, чтобы в этом случае Ее Величество все же ожидала худшего»8 . В 1581 г. Вальсингам хотел, чтобы опасность со стороны католиков была преувеличена, позже он хотел, чтобы испанская опасность была приуменьшена. В начале 1586 г. Вальсингам пытался свести к минимуму опасения по поводу возможности немедленного появления испанской Армады, чтобы преодолеть нежелание Елизаветы тратить деньги на армию Лестера в Нидерландах. Но королева сама узнала от шотландского капитана, что Филипп II собирает флот в Лиссабоне, в пух и прах разругалась с Вальсингамом и швырнула ему в лицо туфлю. Но как бы она ни швырялась туфлями, члены Совета не оставляли попыток руководить Елизаветой. В 1585 г. Совет настаивал, чтобы она созвала парламент, который они хотели использовать для избавления от Марии Стюарт: «Мы настаиваем на созыве парламента, что не нравится Ее Величеству, но мы все продолжаем упорствовать», — сообщал Берли9 . Действительно, похоже на то, что именно нажим на Елизавету в конце концов привел Марию Стюарт на плаху. В январе 1587 г. Вальсингам, очевидно, инсценировал «Стайфордский заговор» (якобы подложить порох под кровать Елизаветы и взорвать ее). «Заговор» был уловкой, чтобы убедить Елизавету, что пока Мария жива, она находится в опасности, и чтобы нейтрализовать французского посла (который мог бы успешно молить о сохранении Марии жизни), его замешали в это дело. Когда Мария умерла и уже не представляла опасности, Вальсингам извинился перед послом и заверил его, что, конечно, правительство на самом деле никогда не подозревало его в соучастии!

Елизавета доверяла Берли больше, чем кому-либо другому, она безусловно любила Дадли и какое-то время хотела выйти за него замуж; и она высоко ценила дипломатическое и управленческое искусство Вальсингама — но она потратила двадцать лет на то, чтобы сопротивляться политической линии, которую они ей навязывали. После дорогостоящей катастрофы «Ньюхейвенской авантюры» (в которой больше всех был повинен Лестер) в 1562–1563 гг. и после торгового эмбарго (и падения таможенных сборов), последовадавшего за конфискацией Сесилем испанского займа в 1569 г., Елизавета научилась осторожности. Она стала подозрительной относительно внешней политики крайне передовых, подозрительной относительно рекомендаций ее советников и не хотела принимать ясных и определенных решений. Не желая, чтобы Совет ее обманывал и торопил, королева Елизавета колебалась и тянула с решениями. В 1569 г. Фрэнсис Ноуллз ей сказал: «Советники Вашего Величества не смогут управлять Вашим государством, если Вы не можете решительно следовать их советам в важных делах»10 — но Елизавета была решительна только в своей нерешительности, и она доводила советников до белого каления своей осторожностью и колебаниями.

В 1573 г. Берли составил документ о «Некоторых делах, в которых задержки и медлительность Ее Величества королевы привели не только к неудобствам и увеличению расходов, но также к опасностям»; в разделе о Шотландии он доказывал, что «издержки увеличиваются от медлительности и нерешительности, и доходы были бы выше, если бы Ее Величество действовала быстро и решительно». Вальсингам тоже хотел, но не мог добиться решительных действий. В январе 1575 г. он говорил Елизавете: «Во имя Господа, мадам, не допускайте, чтобы излечение Вашего больного государства и дальше задерживалось размышлениями!» Ее промедление изматывало секретаря Смита, который проклинал свою судьбу в 1575 г.:

«Эта нерешительность действительно изнуряет и убивает ее министров, сводит на нет их деятельность и уничтожает все благие замыслы и намерения — ни на одно письмо относительно Ирландии, хотя они все прочитаны и приняты Ее Величеством, я не могу получить ее подпись, я жду до тех пор, пока глаза мои уже не видят, а ноги меня не держат. (Смиту тогда было 62 года, и он чувствовал свой возраст!) И к тому же эти проволочки еще больше меня расстраивают и не дают мне спать по ночам» 11 .

Томас Смит не был создан для высокой политики! Фрэнсис Вальсингам был, но он тоже терял всякое терпение. Он откровенно сказал Елизавете в 1581 г.: «Иногда, когда Ваше Величество осознает, какие сомнительные отношения складываются у вас с иностранными монархами, тогда Вы с большим чувством желаете, чтобы представленные возможности не были упущены. Но когда они Вам представляются (если они сопряжены с затратами), они даже не рассматриваются» 12 .

Советники шли на хитрости, чтобы противодействовать осторожности и колебаниям королевы. В 1590 г. Елизавета откладывала подписание распоряжений о взимании ссуд на малую печать со своих более богатых подданных до тех пор, пока не убедится, что они необходимы. В то время, когда на королеву оказывалось давление, служитель печати говорил Берли: «Я намерен составить окончательный вариант распоряжения сегодня, чтобы быть готовым, если он неожиданно понадобится, ибо я думаю, что Ее Величество наконец подпишет — и как только она подпишет, мы его отошлем раньше, чем она передумает»13 . Во многом та же самая тактика была использована с распоряжением о казни Марии в 1587 г., хотя поспешная отправка документа секретарем Дейвисоном привела его в Тауэр. Елизавета отозвала свое решение о разрешении казни Марии, но слишком поздно, и Дейвисон стал козлом отпущения — но ее служители с тех пор никогда ей целиком не доверяли. Роберт Бил предупреждал в 1592 г., что государственный секретарь всегда должен получать письменное подтверждение королевских распоряжений, так что если она меняла решение, она не могла бы отказаться от предыдущих приказов. Со временем нерешительность Елизаветы стала при дворе предметом шуток. В феврале 1594 г. переезд двора в Виндзор неоднократно откладывался по приказу королевы. Когда возчик, вызванный для транспортировки королевского гардероба, был отослан в третий раз, он воскликнул: «Теперь я вижу, что королева тоже женщина, совсем как моя жена!»14 Елизавета это услышала и послала возчику денег, чтобы он уехал и перестал болтать: в том, что в ней видели «просто женщину», ничего хорошего не было. Но ее колебания не были вызваны просто женской нервозностью и нерешительностью — если вообще такие качества существуют — это была серьезная политика. Когда на Елизавету так часто оказывалось давление по поводу принятия решений о важных (и дорогостоящих) действиях на основе информации, которую для нее выбирали другие, сказать «нет» стало политическим ходом — а если говорилось «да», то приказ отменялся. Чем предпринимать неизвестно какие действия, королева предпочитала ничего не делать; чем принять необратимое неправильное решение, она предпочитала ничего не решать.

Тогда как члены Тайного совета пытались направить королеву на определенный курс действий, Елизавета намеренно оставляла за собой выбор. В 1572–1573 гг. она сбила с толку всех, включая своих собственных дипломатов, проводя двойную политику в переговорах с Францией о браке. Она написала Вальсингаму в Париж в июле 1572 г., что предложение Алансона о браке должно быть отвергнуто по причине разницы в возрасте; через четыре дня она написала, что эту трудность можно преодолеть, если она сама встретится с герцогом. Затем Вальсингаму было поручено показать оба письма королю Карлу IX — как Берли заметил Вальсингаму: «Вижу, что ваши переговоры будут весьма запутанными». Через девять месяцев Вальсингам докладывал о ходе переговоров, но добавил: «Всерьез ли рассматривается этот брак или нет — об этом трудно судить, когда разногласия имеют такие глубокие корпи»15 . Елизавета продолжала переговоры до тех пор, пока не стало ясно, насколько это выгодно, и сохранила хорошие отношения с французским королевским домом, при этом ей не пришлось ни за кого из них выходить замуж.

Ее стратегия не изменилась и в следующем раунде переговоров с Алансоном в 1579–1581 гг. После двух лет дальнейших переговоров Вальсингам все еще не знал, что же Елизавета собирается делать, и считал промедление опасным. Он сообщал ей в сентябре 1581 г.:

«Если у Вашего Величества есть такие намерения, не забывайте, что своими высочайшими проволочками Вы теряете выигрыш во времени, что (если принять во внимание годы) нужно учитывать не в последнюю очередь. Если таких намерений у Вас нет, тогда имейте в виду, что из всех используемых способов это самый плохой (как бы Ваше Величество ни считали, что это может принести Вам пользу)» 16 .

Вальсингам не верил в закрученную брачную дипломатию Елизаветы и настаивал на принятии того или другого решения. Однако Елизавета хотела протянуть Алансонское дело как можно дольше, так как совсем не было ясно, как ей следует поступить. Для брака с Алансоном были две далеко идущие причины: это помешало бы Франции объединиться с Испанией и вторгнуться в Англию и это могло бы в какой-то степени повлиять на политику Франции относительно Нидерландской революции. Но были и две веские причины против этого брака: личное отвращение королевы к замужеству и возражения ее подданных-протестантов против брака с католиком. На протяжении всего бесконечного дипломатического сватовства эти соображения уравновешивали одно другое, и Елизавета ничего не делала. Но на некоторое время в 1579 г. она решительно занялась матримониальной политикой, и похоже, что ее нежелание временно отступило. Елизавета много раз играла в сватовство, но, скорее всего, в 1579 г. это была не только игра. Ей было 46 лет, предложение Алансона оказалось ее последней возможностью, тем более наилучшим предложением из всех, какие ей делали. Она была на двадцать лет старше него, а он был изуродован оспой, но она называла его своим Лягушонком, публично с ним целовалась и вела себя как пятнадцатилетняя влюбленная. Возможно, частично это стало результатом женитьбы Лестера на Летиции Ноуллз. Но все же королева не могла принять решение, раздираясь между дипломатическими и личными преимуществами этого брака и явной враждебностью общества к нему. В марте 1579 г. началась кампания проповедей, она достигла кульминации осенью — когда Джон Стаббз опубликовал «Обнаружение зияющей пропасти, на дне которой Англию может, проглотить еще один французский брак, если Господь не разрушит эти замыслы, открыв Ее Величеству глаза на этот грех и следующее за ним наказание>>. Книга утверждала, что брак — это угроза реформистской религии и английской независимости, и высказывала предположение, что Алансон порочен, а Елизавета слишком стара, чтобы иметь ребенка.

Королева была в ярости. Она издала прокламацию, запрещающую книгу, и Стаббз и его издатель были осуждены па то, чтобы им отрубили правую кисть топором. Исполнение приговора 3 ноября 1579 г. было для Елизаветы катастрофой с точки зрения собственных отношений, так как явный патриотизм жертв контрастировал с намерением королевы выйти замуж за иностранца. Стаббз попросил толпу: «Помолитесь за меня сейчас, когда бедствие у меня под рукой», и после того как ему отрубили правую руку, он взял свою шляпу левой и воскликнул: «Боже, храни королеву!» После того как подвергся наказанию его издатель, тот сказал потрясенной и молчаливой толпе: «Я оставил здесь руку преданного англичанина»17 . Эти публичные ужасы совпали с дебатами о брачном предложении в Тайном совете и не обошлись без их влияния. Весьма вероятно, что Лестер и Вальсингам подсказали Стаббзу, что написать в книге, они почти наверняка дирижировали кампанией проповедей и рисовали новые портреты королевы в связи с темой девственности. Возможно, что члены Тайного совета, которые не одобряли брака, привнесли тревожный тон и в «Пастушеский календарь» Спенсера (декабрь 1579 г.). Совет обсуждал брак весь октябрь и начало ноября. Большинство советников были против, но считали, что королева этого хочет, поэтому 7 октября Совет сказал Елизавете, что он не дает рекомендаций ни за, ни против.

Елизавета пришла в бешенство. Ей как раз нужно было одобрение и уверенность, что Совет поддержит ее в противовес общественному возмущению. Теперь она не знала, что делать. Она обдумывала, не ввести ли в Совет четырех католиков, чтобы получить поддержку брака. 10 ноября она сообщила Совету, что выходит замуж за Алансона, но через два дня снова попросила его рекомендаций. 30 ноября она назначила комиссию по согласованию условий брака с агентом Алансона, но 24-го, когда агент отбыл во Францию, она попросила о двухмесячной задержке, чтобы попытаться уговорить своих подданных примириться с союзом. В Совете только Суссекс целиком поддерживал брак; Берли думал, что лучше этот брак, чем совсем никакого, а Ханздон согласен был примириться с желаниями его царственной кузины. Оппоненты, во главе с Лестером, открыли все шлюзы. Они отказались одобрить план королевы, они взвинтили общественное мнение проповедью и печатью, сэр Филипп Сидни, племянник Лестера, напомнил ей о ее долге перед Священным писанием и об обязательствах перед английскими протестантами, епископ Кокс сочинил трактат против замужества; на улицах Лондона появились пасквили и плакаты. Елизавета сдалась и сказала Алансону, что ее народ не соглашается на брак. Фактически это было решение Тайного совета.

Но все же Елизавета не хотела отказываться от дипломатических возможностей и все еще колебалась. Она признавалась Берли в 1581 г.:

«Милорд, я нахожусь между Сциллой и Харибдой. Алансон согласился на все условия, посланные мной, и он просит меня сообщить ему, когда я хочу, чтобы он приехал и женился на мне. Если я не выйду за него замуж, я познаю, сохранит ли он ко мне дружелюбие, а если выйду, я не смогу управлять своей страной с той свободой и надежностью, какие я имела до сих пор».

Так она неопределенно колебалась между союзом с Францией и браком с французом, до предела испытывая терпение Вальсингама:

«Когда Ее Величество вынуждают к браку, тогда кажется, что она предпочитает союз, а когда возникает согласие на союз, тогда она склоняется в пользу замужества. А когда после этого от нее хотят, чтобы она согласилась на брак, тогда она возвращается к союзу; когда высказывается мнение в пользу союза или возникают просьбы о деньгах, тогда Ее Величество снова думает о браке» 18 .

Эмоционально (по крайней мере) Елизавета остыла к браку, но переговоры продолжались в надежде на дипломатическую выгоду — особенно на использование Алансона против Испании в Нидерландах. Однако члены Тайного совета еще не были уверены: может, она все же попытается выйти замуж. 17 ноября 1581 г. Елизавета и Алансон обменялись кольцами и объявили о своей помолвке. Очевидно, королева пришла к выводу, что герцог не уедет из Англии, если она не пообещает выйти за него замуж, хотя бы для того, чтобы сохранить лицо. Но Лестер и Хаттон решили подстраховаться и подговорили камер-дам Ее Величества, чтобы они плакали и рыдали, рассказывая королеве об ужасах замужества, дабы запугать ее на случай, если она действительно собралась замуж.

Проект брака с Алансоном был действительно похоронен в конце 1581 г., хотя потребовалось еще три месяца, чтобы выставить герцога из страны.

Сам Алансон умер в 1584 г., когда Елизавете был 51 год и надежды на ребенка уже не было: она плакала, надела траур и называла себя «вдовой». В какой-то период в 1579 г. она действительно хотела выйти за него замуж: она вплела его миниатюрный портрет в свой молитвенник и была влюблена по крайней мере в идею любви. Но ее планы натолкнулись на противодействие ведущей протестантской партии в Совете, которая использовала мнение протестантов как оружие, чтобы запугать королеву. Лестер не допустил брака с Алансоном в 1579 г. так же, как Сесил не допустил брака с Дадли в 1560-61 гг. Самые верные приверженцы протестантизма не хотели, чтобы нидерландская проблема была решена при помощи брака с послушным французским принцем, они желали прямого английского вмешательства в защиту протестантизма.

Самая долгая схватка Елизаветы с ее Советом произошла из-за английских военных действий в Нидерландах. Этот вопрос был главным в ее отношениях с членами Совета с 1576 г., когда Лестер впервые предложил послать войска, до 1585 г., когда Елизавета, наконец, уступила. Протестантские лидеры в Совете — Лестер, Вальсингам, Ноуллз, Майлдмей и более осторожно Берли — имели общую точку зрения на внешнюю политику. Они считали, что Франция и Испания сговорились с папой об уничтожении протестантизма, и как бы те ни поступали, их действие рассматривалось как шаг в направлении этого грандиозного замысла. Для Вальсингама католические государства были непримиримыми врагами, и не было никакого смысла приходить с ними к соглашению — как он в 1578 г. писал, «если кто-нибудь думает, что позиции Ее Величества молено укрепить, обеспечив примирение между Ее Величеством и ими, а я знаю, что кое-кто был увлечен такими представлениями, — они окажутся инициаторами очень опасных и неразумных советов, основывая безопасность на том, что враг смирился»19 . Невозможно было построить никакой безопасности на соглашениях, которые Елизавета искала с Францией и Испанией: нужно было только их поражение от Протестантского союза — и следовало защищать союзников-протестантов.

Елизавета отказалась от официального английского военного вмешательства, чтобы помочь голландским протестантам (хотя, что для нее характерно, она разрешила сражаться английским добровольцам), и ссудила голландцам денег, которых было достаточно, чтобы предотвратить их поражение. Но к 1585 г. ее политика разваливалась. Алансон, помогавший голландским повстанцам, умер, и французская карта вышла из игры. Вильгельм Молчаливый, предводитель голландцев, был убит, Антверпен захвачен испанскими войсками, и французская Католическая лига вступила в союз с испанским королем. Защитные линии Англии, голландские и французские протестанты, казалось, вот-вот будут сломлены. В принципе, Тайный совет согласился послать войска в Нидерланды в октябре 1584 г., несмотря на сопротивление Берли. Но Елизавету не могли уговорить на сделку с голландцами до августа 1585 г., и только в середине декабря она разрешила своему главнокомандующему Лестеру выступить из Гарвича. Наконец, после нескольких лет нажима, протестантские фанатики в Совете добились своего: они использовали в качестве послов своих агентов и таким образам могли контролировать поток информации к королеве; они вступали в тайные сделки с иностранными протестантскими вождями и советовали им, как лучше подойти к королеве, они не переставали обстреливать ее прогрессивными советами и критиковать ее осторожность.

Стоит рассмотреть, как же Елизавете удалось так долго противостоять давлению Совета и как она ухитрилась проводить свою собственную политику вопреки оппозиции большинства. Мало доказать, что она была королевой и добивалась своего, ибо в нескольких случаях ее заставили действовать против собственной воли. Ей необходимо было ухитряться держать своих ведущих советников на достаточном расстоянии от себя, разгадывать и сопротивляться их манипуляциям, обеспечивать себе другие источники совета и информации и заставлять их выполнять ее волю. Короче, если советники старались управлять Елизаветой, ей приходилось управлять ими. Иногда она пыталась это делать, принимая участие в их размышлениях. В первый месяц своего правления или около того она присутствовала почти на всех собраниях Совета, но впоследствии приходила лишь редко и с особыми целями. 17 июля 1562 г. она посетила специально созванное совещание, чтобы обсудить подготовку к войне с Францией — может быть потому, что Роберт Дадли, основной поборник войны, еще не был членом Совета и королева сама настаивала на политике войны в противовес некоторой оппозиции Совета. 12 октября 1566 г. она посетила собрание с целью помешать советникам использовать парламент, чтобы подтолкнуть ее к решению вопроса о замужестве или разъяснению вопроса о наследнике. В мае 1568 г. Елизавета созвала и посетила два критических совещания с обсуждением бегства Марии Стюарт в Англию, вероятно, для того, чтобы смягчить враждебность Совета к Марии.

Елизавете пришлось встречаться со своим Советом в целом несколько раз в опасные дни 1569–1570 гг. Она присутствовала на совещании 29 апреля 1570 г. при обсуждении взаимосвязанных проблем насчет Марии, Шотландии, английских католиков и угрозы со стороны Франции и Испании. Она, по всей вероятности, сказала советникам, что «у нее самой нет определенного решения, и она сначала выслушает их советы, а уже потом изберет то, что, по ее мнению, больше всего соответствует ее чести»20 . Думать о том, что Елизавета спрашивала советов и спокойно их выслушивала, довольно странно, и нет свидетельств, что она еще когда-нибудь поступила так же. Фактически, все ее расследование обнаружило лишь разногласия в Тайном совете между теми (во главе с Сесилом и Бэконом), кто высказывался за агрессивную политику преследования католиков внутри страны и союз с протестантами за границей, и теми (руководимыми Арунделом и, на тот момент, Лестером), кто предлагал примирение с Марией и с Францией, а возможно, и с английскими католиками. Сама Елизавета, похоже, предпочитала вторую стратегию и вскоре представила себя в качестве возможной невесты французского принца: она, вероятно, пришла на заседание Совета, чтобы поддержать позицию меньшинства.

В первый период своего правления королева созывала к себе Совет для весьма специальных дебатов, и делала она это в основном тогда, когда ее собственный взгляд разделяло меньшинство, которому нужна была ее поддержка. Участие в дискуссиях было здравым политическим решением; это мешало ее Совету прийти к согласию и дать ей официальные рекомендации, когда она заведомо знала, что отвергнет их. Позже Елизавета достигала той же самой цели, изолируя себя от своего Совета, особенно по поводу таких спорных проблем, как политика в Нидерландах. В 1578 г. Лестер жаловался: «Наши совещания с Ее Величеством редки и незначительны», и она сохраняла свою политическую дистанцию. В апреле 1586 г. Лестер как командующий армией в Нидерландах жаловался, что Тайный совет ему редко пишет. Вальсингам отвечал от имени Совета: «Это правда, так как Ее Величество не сообщает ничего о направлении целей в той стране и о тех советах, которые она тайком получает; они не знают, что написать или посоветовать»21 . Елизавета отказывалась иметь дело со своим Советом в целом и обсуждала политику только с отдельными лицами или мелкими группами.

Елизавета всегда предпочитала встречаться со своими министрами поодиночке или по два и по три. В последние годы своего правления (и, вероятно, гораздо раньше тоже) она обычно встречалась отдельно с избранными советниками, делала замечания по их предложениям, а затем созывала их вместе маленькой группой, чтобы еще раз обсудить проблему вместе: она имела обыкновение прерывать их и подвергать перекрестному допросу, используя свои заметки, чтобы попытаться поймать на чем-то членов Совета. Королева часто действовала через внутренний круг советников, и (особенно в первые годы) они не всегда были членами Совета. Весной 1559 г. испанский посол думал, что Елизавета правит страной при помощи Сесила, Бэкона, Парри и Роберта Дадли. Дадли еще не был членом Тайного совета, и одновременно Елизавета также советовалась с лордом Паджетом — хотя она вывела его из Совета при своем восшествии на престол. Это дает основания предположить, что королева не всегда могла назначать членами Совета тех, кого хотела: ее собственные сомнительные отношения с Дадли и непопулярность Паджета среди протестантов несколько запятнали бы блеск новой власти.

Возможно, Елизавета и не была свободна в выборе членов Совета, но она могла решать, с кем советоваться и кому доверять. Осенью 1559 г., когда Сесил настаивал на военном вмешательстве в Шотландии, королева ограничила свои консультации. Сесил сообщал: «В эти дела королева посвящает лишь немногих: графа Пембрука, адмирала, казначея и некоторых других»22 . Осторожность Елизаветы имела под собой основания, ибо, когда согласованная политика была предложена всему Совету, возникло сильное противодействие — но Сесил и его сторонники добились своего. В начале 1560-х гг. внутренний круг правительства включал Сесила, Бэкона и Дадли, кроме того, Пембрук и Клинтон привлекались при решении военных вопросов, а Винчестер — финансовых. Но стабильность центральной группы была нарушена острым расколом с 1565 г., хотя организованное сотрудничество снова стало возможным после 1572 г. После этого Берли, Лестер и Вальсингам образовывали сердцевину до 1589 г., когда быстро возросло влияние Хаттона, а сама королева часто советовалась с Суссексом. Интересно, что Елизавета не выбирала ближайших советником из тех, кто разделял ее взгляды: она годами спорила с Берли о том, что делать с Марией Стюарт, а с Лестером и Вальсингамом по поводу Нидерландов. Хаттон по внутренним делам, а Суссекс по международным были в какой-то мере противовесом воинствующей протестантской линии. Королева старалась сохранить равновесие мнений среди своих советников и в Тайном совете. Иногда она назначала советников контрастными парами: Дадли и Норфолк в октябре 1562 г.; Садлер и Крофт в октябре 1566, Вильсон и Хансдон в ноябре 1577 — каждый раз протестант-энтузиаст уравновешивался более осторожным и консервативным политиком. Но к середине 1580-х гг., особенно после смерти Суссекса в 1583 г., тон Совета стал явно протестантским и на королеву оказывалось давление, чтобы она вмешалась в ситуацию в Нидерландах и казнила Марию. Она по обоим вопросам сдалась, но пыталась создать себе большее пространство для маневра, назначив в начале 1583 г. менее воинственных Бакхерста, Кобема и Уитгифта. Интригующая позиция сэра Джемса Крофта кажется особенно показательной. Несмотря на его предыдущую деятельность, при Елизавете он был происпанским консерватором, и к 1580-м гг. настолько влез в долги, что продавал государственные секреты испанскому послу. Но он был полезен для проведения политической линии Елизаветы относительно Испании, так как никогда открыто не высказывался в пользу военных действий. В 1585 г., когда Лестер шел со своей армией (или, что точнее, следовал за ней) в Нидерланды, у Крофта был агент, который вел переговоры с Пармой, испанским губернатором. В 1588 г., когда Армада уже выступила из Испании, Крофт напрямую вел переговоры с Пармой в Нидерландах — хотя он говорил только по-английски и неправильно понял, какие условия Парма предлагал. Крофт остался в дураках, но Вальсингам считал его тем, кто оказывает серьезное, и при этом опасное, влияние на королеву.

Елизавета пыталась изолировать себя от политического давления, избегая встреч с Советом в полном составе. Она советовалась с его членами индивидуально и принимала во внимание мнения информированных людей, не входящих в Совет. Она часто подолгу, и иногда наедине, беседовала с иностранными послами, чтобы обеспечить себе другие источники информации и идей. Она пыталась защитить себя от неприятных советов, способствуя разногласиям среди членов Совета и провоцируя их на состязания ради ее наград. Милость или немилость Елизаветы вызывала соревнование среди членов Совета, из-за этого им труднее было сплачиваться и влиять на королеву. Вальсингам и Берли повздорили в начале 1585 г., когда Вальсингам попросил у королевы участок таможенной службы, а Берли как будто был против: насколько важна была эта борьба, видно по ее результату, ибо когда Вальсингам получил аренду, она принесла ему 3500 фунтов годового дохода. В 1586 г. Лестер и Вальсингам, обычно политические союзники, вели жаркий спор, так как Лестер подозревал, что секретарь выступал против его притязаний на королевские аренды: «Вижу, что у всех есть друзья, только не у меня, — с горечью писал он. — Я вижу, как самые бесчестные предложения других людей помогают им, а мои открытые, честные деяния не могут защитить меня. Увы, мой земной покровитель подводит меня»23 . Даже триумвират, на который Елизавета больше всего надеялась, раскалывался из-за подобных конфликтов — и это было королеве только на руку.

Вспышки гнева Елизаветы, а время от времени и буйство, напоминало министрам, что ее милость обусловлена. Она в ярости заявляла, что «укоротит на голову» своих советников и что «их ноги окажутся в колодках». Норфолк и Эссекс были казнены; Дейвисон и Крофт попали в тюрьму; Арундел и Пембрук находились под домашним арестом. Королева швырнула туфлю в Вальсингама, дала пощечину Эссексу и устраивала Лестеру бесконечные разносы. У нее была вполне заслуженная репутация женщины с отвратительным характером, а ее гнев на непослушных сенаторов, напускной или нет, был предупреждением против разногласий. Она была в ярости на Бэкона в 1564 г., потому что он тайно поддержал претензии Грея на наследование, он чуть не лишился своего поста, и его шесть месяцев не допускали ко двору. Берли, Лестер и Вальсингам — все они считали, что временами безопаснее находиться подальше от двора, и в 1579 г. и Лестеру, и Вальсингаму было запрещено появляться перед королевой (и, следовательно, они лишались ее покровительства) на пару месяцев из-за их оппозиции к браку с Алансоном. Те, кто связывал свое благосостояние с милостями королевы, ни за что не должны были терять ее расположения, и это соображение накладывало ограничение на свободу членов Совета. Елизавета старалась, чтобы члены Совета ее боялись, но она управляла ими не только при помощи страха. Когда Берли заболевал, она посылала к нему своего врача, навещала в его доме и кормила супом. Когда Лестер испугался ее гнева, он притворился больным, зная, что она будет переживать и беспокоиться и поспешит к постели больного. Своей яростью Елизавета вызывала у членов Совета страх, но своим вниманием она вызывала у них любовь. Вспышки королевского гнева бывали яростными, но скоро проходили. Лестер писал Берли в 1573 г.: «Возблагодарим Господа за то, что ее порывы не таковы, как бури других монархов, хотя иногда они бывают особенно обидными для тех, кого она больше всех любит. Каждый должен воздать ей заслуженное, а особенно те, кто больше всех ей обязан»24 .

ПРИМЕЧАНИЯ И ССЫЛКИ

1. Thorp М R 1984 Catholic conspiracy in early Elizabethan foreign policy, Sixteenth Century Journal 15: 433

2. Read C 1955 Mr Secretary Cecil and Queen Elizabeth. Cape, p. 419; Haynes S (ed.) 1740 A Collection of State Papers… left by William Cecill. Bowyer, p. 471

3. Read С 1955 р. 394

4. Calendar of State Papers Spanish, 1558—67, p. 591; Wright T 1838 Queen Elizabeth and her times (2 vols). Colburn, vol. 2 p. 452

5. De Maisse AH 1931 A Journal of All That Was Accomplished by Monsieur de Maisse. Nonsuch, p. 3; Smith L В 1975 Elizabeth Tudor: portrait of a queen. Hutchinson, p. 215

6. Thorp M R 1984: 438; Read C 1955 p. 357

7. Wilson D 1981 Sweet Robin: a biography of Robert Dudley, earl of Leicester. Hamilton, p. 239, Read C 1960 Lord Burghley and Queen Elizabeth. Cape, p. 195

8. Pulman M В 1971 The Elizabethan Privy Council in the Fifteen-Seventies. California, p. 241

9. Read C 1960 p. 361

10. Smith L В 1975 p. 210

11. Read C 1925 Mr Secretary Walsingham and the Policy of Queen Elizabeth (3 vols). Oxford, vol. 2 pp. 128n-9n; Read C 1960 p. 145

12. Read C 1925 vol. 2 p. 87

13. Johnson P 1974 Elizabeth I: a study in power and intellect. Weidenfeld & Nicolson, p. 339

14. Harrison G В (ed.) 1938 The Elizabethan Journals, 1591–1603 (3 vols). Routledge & Kegan Paul, vol. 1 p. 284

15. Read C 1925 vol. 1 pp. 208-9, 256

16. Read C 1925 vol. 2 p. 87

17. Harington J 1804 Nugae Antiquae (2 vols). Park T (ed.). Vernon & Hood, vol. I pp. 157-8; Camden W 1675 The History of the Most Renowned and Victorious Princess Elizabeth, p. 270

18. Read C 1960 p. 226; Read C 1925 vol. 2 p. 75

19. Read С 1925 vol. 1 р. 417

20. Read С 1960 р. 21

21. Williams Р Н 1979 The Tudor Regime. Oxford, p. 32; Read C 1960 p. 329

22. Read C 1955 p. 156

23. Read C 1925 vol. 3 p. 166

24. Wilson D 1981 p. 216