ГЛАВА 1

На следующий день после встречи с Дэниелом я надела информационные линзы и решила посмотреть одну из старых папиных программ. В них не было ничего личного, ничего, что могло хоть как-то относиться к его жизни — просто его размышления о разных технических новинках.

Пока он был жив, его выступления были мне не особо интересны, но теперь, когда его не стало, хотелось увидеть его лицо, услышать голос. А еще мне была нужна информация. Дядя Алекс, безусловно, прав: информация — это оружие. И я посмотрела очень много сюжетов. Папина голограмма вспыхивала на виртуальном ретинальном дисплее, как будто он был в комнате вместе со мной.

Я сидела, даже не позавтракав, и слушала, как он рассказывает об опасностях, связанных с магнитной левитацией, с терраформированием на Марсе и Нептуне, с Эхо. Раньше бы от подобного у меня скулы свело от скуки.

Он рассказывал о зависимости, вызываемой иммерсионной капсулой, о нанокосмических кораблях, о технологиях изменения формы, о самоочищающихся обивках и — в самом последнем выпуске — о нейродетекторах. Разумеется, этот сюжет я смотрела с особым интересом.

— Успокаивая сознание, — говорил он, слегка морщась от боли (должно быть, программа вышла вскоре после аварии), — и поддерживая нас в уравновешенном состоянии, эти разрекламированные нейродетекторы помогут устрашить грусть хотя бы на некоторое время. Но какой ценой? Фирмы, участвовавшие в разработке этих технических средств, провели исследования, которые подтверждают наличие определенного риска. Правда, результаты исследований не опубликованы. Из-за нейродетекторов мы вообще перестаем испытывать какие-либо эмоции, так как процессы нейрорегуляции замедляются и подавляются. Да, мы не чувствуем страха, но заодно теряем интерес к жизни. А человек, теряющий интерес к жизни, перестает быть человеком в полном смысле слова. Ведь желание жить, познавать мир и отличает людей от других видов. Но, конечно, в последнее время крупные компании меньше всего хотят, чтобы мы чем-то интересовались или чтобы нас что-то волновало. Им не нужно, чтобы мы начали задавать вопросы о технологиях, которые они нам продают. Им нужны послушные умы — никакого сомнения. И знаете почему?

И он по своей привычке приподнял брови.

— Почему, пап? — спросила я, пытаясь представить, что мы разговариваем по-настоящему.

— Деньги. Вот основная причина. Не только те, что они получат от продажи нейродетекторов. Это еще и деньги, которые они продолжат зарабатывать, если мы перестанем задавать вопросы и мыслить самостоятельно. И, пожалуйста, если вы купили первые нейродетекторы, недавно появившиеся на рынке, если они на вас прямо сейчас… Снимите их. К вам вернутся грусть и беспокойство, но… снимите их. Лучше быть живым, чем вечно спать. Лучше помнить, чем забыть. Лучше чувствовать, чем стать омертвевшим. Лучше быть печальным стихотворением, чем чистым листом. Мы люди. Так давайте же ими и останемся.

— Да, папа, — сказала я. Он улыбнулся, и я решила: буду считать, что эта улыбка предназначалась мне. А потом переключила программу в адаптивный режим и попросила папу обнять меня, что он и сделал. Но я знала, что обнимаю привидение.

Я размышляла над его словами.

Я думала о бабушке, сходившей с ума из-за своих таблеток.

Мы люди.

Лучше чувствовать, чем быть омертвевшим.

Стать омертвевшим — все равно что умереть на самом деле.

Я сняла нейродетекторы, села на край кровати и стала ждать.

И, конечно же, я почувствовала грусть. Ужасную, глубокую грусть, но она меня больше не пугала. Вообще, каким-то странным образом она была мне дорога. Мои слезы — это мера моей любви к родителям. И было здорово, что я могла ее измерить. Да, я их потеряла, но не утратила своей любви к ним. И пока я могла чувствовать, любовь соединяла меня с родителями.

Лучше быть живой, чем вечно спать.

После того как мое сознание прояснилось, я вспомнила еще кое-что, о чем Дэниел мне говорил за день до этого. Чтобы это выяснить, нужны были информационные линзы. Я зажмурилась, оживила в памяти образы и громко спросила:

— Скажите, пожалуйста, как долго «Семпура» рекомендует использовать ССЭ… м-м-м… систему слежения за Эхо? Всего двести пятьдесят дней?

В воздухе проявился голубой текст (под цвет логотипа «Касл»): «„Семпура“ — единственная технокомпания, которая производит ССЭ. ССЭ рекомендуется использовать на протяжении всего пребывания Эхо в доме. Чем дольше Эхо находится в доме, тем полезнее ССЭ».

— Может ли «Семпура» потребовать от Эхо, чтобы те избавились от ССЭ?

«Нет».

Меня словно током ударило. От страха или гнева — сложно сказать.

— Способны ли Эхо врать?

«Только в том случае, если они запрограммированы или перепрограммированы для этого».

— Эхо способны испытывать эмоции?

«Нет».

Услышав шаги за дверью, я закрыла программу. Дядя Алекс принес мне завтрак. Фруктовый салат. Коричный тост. Воду с личи.

— Почему ты сняла нейродетекторы?

— Лучше я буду грустной, чем пустой.

Он слабо улыбнулся.

Казалось, он хочет что-то сказать. Или спросить о чем-то. Наверное, о вчерашнем дне и об Алиссе. Но нет…

— Что ты делала вчера в той части дома, где живут Эхо?

— Я… я просто… я потеряла книгу. Откуда вы знаете, что я там была?

— У стен есть глаза, — смеясь ответил он и вышел из комнаты.

 

ГЛАВА 2

Я приняла ванну.

Это была термованна, так что вода там никогда не остывала и всегда оставалась чистой. Я установила режим воды с солью, а потом чистой воды.

Я пролежала целую вечность, думая о том, что если бы моих родителей не убили, мы бы сейчас были вместе. Ведь сегодня суббота. Может быть, где-то в другой вселенной у меня и была эта суббота.

Когда теряешь любимых людей, самое тяжелое — это не воспоминания, которые уже есть. Нет. Самое тяжелое — это те вещи и события, которые должны были бы произойти, но не произошли. События, которые украла Алисса.

Весь день я просидела в своей комнате.

У меня не было ни малейшего желания выходить. Какой в этом смысл после того, что сказал дядя Алекс?

У стен есть глаза.

Я смотрела из окна на Лондон, на вращающуюся рекламу «Касл». Я представляла себе клетки с животными, которые уже давно вымерли. Я чувствовала себя одной из них. Выброшенный на берег тюлень, вне пространства и времени. Я зашла в иммерсионную капсулу и вызвала симуляции самых красивых мест. Бродила по горячему песку, а волны омывали мои ноги. Смотрела на пирамиды. Великий Каньон. Плавучую башню в Пекине.

Ничего не помогало.

Единственным лекарством от реальности была она сама.

Я вышла из капсулы и легла на кровать. Шел сильный дождь. Я пыталась читать, но мои глаза были затуманены слезами. Снаружи, на аллее, слышался какой-то шум.

Я подошла к окну и увидела Эхо. Дэниела. Он отжимался под проливным дождем, а Яго стоял над ним, смеясь и громко считая вслух:

— Двести шестьдесят восемь… Двести шестьдесят девять… Двести семьдесят. Двести семьдесят один… Даже не думай останавливаться, ты, компьютерный мозг, а то сам знаешь, что будет. Да, помнишь, что мой отец сказал тебе вчера? То-то же! Двести семьдесят пять… Двести семьдесят шесть… Двести семьдесят семь…

Я наблюдала за Яго. У него изо рта стекала тонкая нитка слюны. Я смотрела на этого хлипкого противного десятилетнего мальчика и понимала, почему дядя Алекс хотел населить мир Эхо. Это было что-то вроде работы над ошибками. Он создал ребенка из плоти и крови, но его поведение было непредсказуемым, он был злобным и все делал наперекор. Не трудно понять, почему он хотел создавать идеальных и послушных существ.

Нет…

Вряд ли дядя Алекс так относился к своему сыну. Скорее всего, наказать Дэниела — это была его идея. За то, что он говорил со мной. Меня переполняло чувство вины.

Как странно… Мне было жалко Эхо. Мне вспомнилось его теплое дыхание, и как я хотела дотронуться до его руки, чтобы помочь ему успокоиться.

— Странно, — сказала я громко. Я говорила о своих собственных чувствах, которые возникали во мне.

Казалось, что Дэниел с трудом справляется с заданием. Но это было всего лишь притворство, ведь Эхо не чувствуют боли. Так что, может быть, дядя Алекс здесь и ни при чем. Может быть.

Я, наверное, простояла у окна полчаса, глядя, как число отжиманий переваливает за тысячу, а Яго (который вряд ли и пять осилил) продолжал орать. Думаю, Дэниел мог бы сделать и больше, если бы не заметил, что я за ним наблюдаю. После этого он, измученный, рухнул на гравий, глядя на мое окно.

Я отошла к кровати.

Меня пугало то, что эти машины — а Эхо и были всего-навсего машинами — сейчас были настолько сильнее людей. А этот Дэниел, должно быть, один из самых мощных. Но его можно было подавить. Дядя Алекс запретил ему приближаться ко мне, и он повиновался, хотя мог легко победить его.

До тех пор, пока он окончательно не выйдет из строя.

Я вспомнила отчаянную схватку с Алиссой, когда мне чудом удалось выбраться из окна. Если бы я снова оказалась в подобной ситуации, вряд ли мне бы снова так повезло.

Из холла донесся голос дяди Алекса, который на кого-то кричал:

— Мне нужны готовые прототипы через две недели! Я знаю, что это жесткие сроки, но после того, что ты сделала, я полагаю это справедливым.

Я понятия не имела, с кем он говорит. Но он просто кипел от ярости.

В нем была жестокость, которую он тщательно от меня скрывал. Интересно, что еще он скрывал…

 

ГЛАВА 3

Позже произошло то, к чему дядя Алекс, как мне кажется, давно клонил.

Он пришел ко мне в комнату с какой-то женщиной. С настоящей женщиной.

Она была невысокого роста, с темными, средней длины волосами, во фланелевом комбинезоне и с красным ментальным проводом. Судя по проблескам в ее глазах, она не только надела информационные линзы, но и активно их использовала. Лицо осветлено с помощью перманентной косметики, а губы очень яркие, неестественно красные. Ее звали Кандрисса, и в корпорации «Касл» она занималась связями с общественностью. Она сообщила, что в связи со смертью моих родителей организована мультимедийная конференция, и если я хочу добиться справедливости, то должна в ней участвовать.

— Справедливость? — спросила я. Я была в замешательстве. О какой справедливости может идти речь, если мои родители мертвы?

— Да, — сказала Кандрисса. — На этот раз «Семпура» не отвертится. Они должны заплатить за то, что сделали. Если они продолжат выбрасывать такую продукцию на рынок, общество будет в опасности. Лина Семпура — вот кто виновен во всем. Ты понимаешь?

— Вы хотите остановить производство Эхо?

Рот Кандриссы сжался в тонкую нервную линию.

— Мы хотим остановить «Семпуру» и их опасную стратегию по выпуску не прошедшей тестирование продукции в…

Наверное, было видно, что я колеблюсь, потому что дядя Алекс подсел ко мне и накрыл мою руку своей:

— Тебе даже не придется выходить из комнаты, ты можешь сделать все из своей иммерсионной капсулы.

Он пытался излучать спокойствие и уверенность, но, когда он смотрел на меня, в его взгляде сквозило отчаяние.

— Если сделаешь это, спасешь людям жизнь.

Я вспомнила, как кровь папы и мамы стекала на ковер.

— Когда? — спросила я.

Кандрисса глянула на дядю Алекса, и тот едва заметно кивнул.

— Можешь прямо сейчас.

— Они хотят тебя услышать, — подхватил дядя.

— Но вы не сказали, что это будет так скоро…

Дядя Алекс одарил меня еще одной успокаивающей улыбкой:

— Я не хотел лишний раз подвергать тебя стрессу.

Что-то было не так, но я никак не могла разобраться, что именно. Тогда я понимала только то, что мои родители купили у «Семпуры» Эхо, которая их убила, а мир, в котором Алисс будет меньше, станет безопаснее.

— Тебе не придется встречаться с ними лично, — пояснил дядя Алекс, — мы можем перевести капсулу в так называемый «слепой» режим. Тебе лишь зададут пару вопросов, а ты на них ответишь — только и всего.

Кандрисса посмотрела на меня:

— Уже все готово.

— Но я не готова.

— Тебе надо просто выглядеть опечаленной смертью родителей и сказать, как ужасно, что «Семпура» выпустила подобную продукцию на рынок. Больше тебе ничего говорить не придется.

Но мне бы и на это сил не хватило. Но, посмотрев на дядю Алекса, я, видимо, ощутила секундную слабость и сказала:

— Может быть, если я буду поспокойнее, то смогу через это пройти…

Я перевела взгляд на нейродетекторы. Дядя отрицательно покачал головой:

— Нет, думаю, это плохая идея.

Лицо Кандриссы оставалось холодным и непроницаемым.

— Нам нужно, чтобы они видели твою истинную боль.

И я согласилась.

Все было спланировано заранее. Я думаю, они хотели, чтобы все произошло именно так. Они вышли из комнаты, чтобы наблюдать из других капсул в доме. Я отправилась в свою капсулу. Но в тот момент, когда шлем опустился, я увидела знакомый шкаф.

— Слепой режим, — подумала я, но ничего не произошло.

Тогда я громко произнесла:

— Слепой режим, слепой режим, слепой режим…

Но это была не мультимедийная конференция.

Это было нечто абсолютно другое.

Вот что происходило: я была дома, в папином кабинете.

 

ГЛАВА 4

Все было до боли знакомым.

Книжные полки, дождь за окном, магнитный трек. Запечатанная капсула у рабочего стола. Я не просто видела все это, я будто туда вернулась. Домой. И папа тоже был там. Он сидел за своим рабочим столом, напротив винтажного компьютера, читая книгу «Кошмар Дарвина». Я не могла думать. Я просто стояла там, как загипнотизированная. Вот он. Мой папа. Совсем настоящий, такой, каким он всегда и был — небритый, уставший, в помятой футболке, прихлебывает чай.

— Папа, ты меня слышишь?

Конечно, он не мог меня слышать, но он услышал кое-что другое.

Он посмотрел на дверной проем. Я тоже туда посмотрела.

Там стояла Алисса со своими светлыми волосами и улыбкой. Одну руку она держала за спиной.

— Здравствуй, Алисса, — сказал папа слегка растерянно.

— Здравствуйте, господин.

— Папа, уходи оттуда. Уходи! — закричала я что есть мочи. Но мой крик не мог добраться до Йоркшира в прошлом. Как бы вы ни старались, до мертвых вам не докричаться.

— Почему ты здесь, Алисса? Я не просил тебя приходить. Пожалуйста, покинь комнату, я работаю.

— Я не могу выполнить эту команду, господин.

Папина растерянность быстро сменилась злостью.

Злостью, которую у него обычно вызывали любые продвинутые технологии.

— Что это значит?

Алисса направилась к его рабочему столу, продолжала улыбаться. Папа встал:

— Алисса, отойди…

— Я не могу выполнить эту команду, господин.

— Папа, — кричала я, а слезы уже струились по моим щекам, — уходи оттуда! Она хочет тебя убить… У нее за спиной нож… Уходи!

Папа выглядел встревоженным, но явно не понимал, какая опасность ему грозит.

— Что у тебя в руке, Алисса?

В этот момент он и заметил нож. Папа остался верен себя: его первым порывом было защитить нас с мамой, а не спасаться самому. Он начал звать:

— Лорна! Лорна! Одри! Лорна… Хватай Одри… Бегите отсюда обе… Программа Алиссы дала сбой.

Эхо загнала его в угол.

Папа попытался ее обойти, но Алисса ударила его ножом в живот.

— Папа, — беспомощно рыдала я, — я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя…

А потом она перерезала ему горло, кровь хлынула рекой. Он побледнел и начал оседать. Я закричала:

— Прекратите это! Прекратите мне это показывать! Остановите эту запись! Выпустите меня из капсулы!

Но ничего не произошло. Я все еще была там, в нашем старом доме, и смотрела, как жизнь вместе с кровью вытекала из моего отца, пока он, пошатываясь, не рухнул на пол.

Я вышла из комнаты и сразу увидела маму, которая в ужасе бежала мимо лестницы. Я инстинктивно вскинула руки:

— Нет, мама, не ходи туда. Ты умрешь, если туда пойдешь.

Конечно же, она меня не слышала — просто прошла сквозь меня.

— Мама! Мама!

Я закрыла глаза, но уши заткнуть не могла. Она закричала, увидев убитого папу, а потом — от боли.

— Вытащите меня отсюда! Вытащите! Вытащите!

Но все оставалось по-прежнему.

Я все еще стояла в лестничном пролете. Даже чувствовала холодный пол под ногами. Через пять минут я услышала еще чей-то голос.

Голос человека, которого я словно никогда не знала.

Мой голос.

— Мама? Папа?

Я звала их с нижнего этажа. Мой прежний голос не звучал так, как будто только что случился конец света.

Ну конечно. У меня только что закончился урок в капсуле.

Мои родители не отвечали. Я вспомнила, о чем я думала в тот момент. Папа, должно быть, в своей капсуле — пишет книгу. Но странно, почему не откликается мама. Я считала секунды. Хотелось знать, сколько времени прошло с момента, когда я просто недоумевала, до минуты, когда меня охватил ужас.

Один… Два… Три…

Я пошла на кухню — это я тоже помнила. Потом поднялась на старом скрипучем левиборде через проем в потолке на второй этаж. Ошдя на себя, одетую в обычную хлопковую толстовку и джинсы, со стороны, я кипела от ненависти. Казалось, что я смотрю на высокомерного предателя.

— Ты, тупая дура, — сказала я другой себе. — Десять минут! Твой урок закончился десять минут назад. Зачем ты задержалась, чтобы поболтать? Ты должна была просто выйти из капсулы и пойти к маме, как и хотела, вместо того, чтобы слушать треп Толы о гладиаторах и парнях.

Но, конечно, три дня назад я не могла слышать голос из собственного будущего.

— Мам, — сказала я, ни о чем не подозревая. — Ты тут?

А потом раздался тот самый звук, который я не смогла распознать три дня назад. Тогда мне показалось, что это магнитный автомобиль пролетает мимо по треку, а на самом деле это был последний вздох моей умирающей мамы.

Я наблюдала, как иду в папин офис.

Одиннадцать… Двенадцать… Тринадцать…

Когда я, воспроизведенная в записи, добралась до двери, оказалось, что там есть кое-что, чего я не заметила три дня назад. Струйка кровь вытекла и на лестницу — должно быть, папина, ведь он лежал ближе к выходу.

— Папа?

Я наблюдала, как мое лицо медленно исказилось от боли, когда я заглянула в кабинет и увидела папу.

— Папа? Что произошло? Почему ты не…

Потом я увидела и все остальное.

Папу, маму, Алиссу, нож, кровь, которую не мог впитать самоочищающийся ковер. (В нашем доме это была единственная комната с ковром. «Мне нравится, когда под ногами мягко — это моя единственная прихоть».)

Мое лицо застыло от шока, как будто бы тоже пыталось «впитать» все, что произошло.

И, конечно же, ее голос.

Голос Алиссы, стоящей там с окровавленным ножом.

— Я ждала, когда ты придешь. Я ждала, когда ты придешь. Я ждала, когда ты придешь…

Только сейчас ее поведение мало походило на какой-то сбой — скорее, на целенаправленное действие. Три дня назад я просто стояла и ждала, пока она сделает шаг. И я тоже шагнула и побежала к окну и, глядя на себя со стороны, поняла, насколько быстро я двигалась, — намного быстрее, чем была способна.

И мой голос был таким громким, жестким и четким, когда я скомандовала у окна:

— Откройся!

Медленная реакции окна на команду дала Алиссе возможность схватить меня за рукав. А потом я стала свидетелем своей же собственной ярости: отпрыгнула от нее и двинула ей локтем в лицо. Окно открылось, я выпрыгнула, Алисса вслед за мной. Но теперь я увидела, что тогда еще кое-чего не заметила. Прежде чем броситься за мной, Эхо обернулась, будто раздумывая, не остаться ли в кабинете, рядом с телами моих родителей.

Она произнесла:

— Розелла.

Да, она сказала именно это — никаких сомнений.

— Розелла? Кто, черт возьми, эта Розелла? — закричала я из своей капсулы. — Скажи мне! Скажи!

Но потом Алисса прыгнула, и я услышала всплеск. Нынешняя, настоящая я подбежала к окну, чтобы увидеть, как моя голова выныривает из-под воды и отдает команду левиборду рядом с машиной:

— Вниз! Вниз!

Левиборд опустился. Я наблюдала, как карабкаюсь по нему вверх.

— Кто такая Розелла? — заорала я.

Окно закрылось.

Я следила за тем, как машина дала задний ход, разгоняясь на пять метров, оставшихся до конца трека, и как насквозь мокрая Алисса стояла перед ней. Она знала, что произойдет дальше.

Она знала, что ее уничтожат.

Ей было все равно.

Почему она пренебрегла опасностью? Ведь Эхо созданы так, чтобы заботиться о своей сохранности.

Но они также запрограммированы, чтобы никогда не причинять вреда своим владельцам.

Алисса нарушила все правила.

Окно находилось на одном уровне с треком, так что я могла без помех наблюдать за происходящим. Машина рванула вперед, так резко набрав скорость, что Алисса просто исчезла. Только что стояла на левиборде — и вот уже на ее месте фонтан крови; несколько капель даже долетели до окна. Искалеченное тело упало в воду, а машина вместе со мной умчалась, держа путь на юг.

Нынешняя я, которая знала, что она все еще находится внутри записи, повернулась, чтобы посмотреть на своих родителей, и подошла к ним. К тем, кто когда-то меня обнимал. И держал за руку. И баюкал перед сном, когда я была маленькой (они никогда бы не позволили Эхо делать это). Они учили меня плавать в бассейне в Париже. И задерживать дыхание под водой.

Чтобы сделать это, нужно отключить все мысли… Чтобы сделать это, не нужно очень сильно стараться. Просто представь, что ты — ничто. Прости еще одна естественная составляющая бассейна.

Папины глаза были открыты, как будто он смотрел на меня. Это были и его, и уже не его глаза. Так бывает с домом. Он перестает принадлежать кому-то, по еле того как в нем перестают жить.

— Мне так жаль, папа. Прости, что не смогла помешать.

И я беспомощно расплакалась, и рухнула на него и маму, и обняла их, почувствовав на себе их кровь. Я рыдала и рыдала, пока их тела не исчезли подо мной, вместе с полом, и я закричала, почувствовав, как падаю все ниже и ниже в черноту, освещаемую только случайными предметами, проплывающими мимо меня.

Книга «Кошмар Дарвина».

Кухонный нож.

Древний компьютер.

Но потом совсем ничего не осталось, кроме темноты и ощущения быстрого падения, пока я не приземлилась на стул в светлой, отделанной деревом комнате.

 

ГЛАВА 5

Толпа странных существ, сидевших на кожаных стульях, пялилась на меня. Большинство выглядели, как люди, но некоторые — вовсе нет. У одних были пустые аватары — жуткие, совершенно одинаковые, безликие гуманоиды голубого цвета. Другие аватары были точь-в-точь такими же, какие школьники-придурки используют в социальных сетях, и это добавляло еще больше сюрреализма. Я видела странного инопланетянина-альбиноса с тремя красными глазами, сверкавшими в лучах искусственного освещения. Был там и старый робот из 2060-х, и минотавр.

— Где я? — спросила я, всхлипывая.

Кто-то коснулся моей руки.

Я обернулась и увидела дядю Алекса.

— Все в порядке, Одри. Ты все еще в капсуле. И я тоже в капсуле в своем офисе. Это виртуальная мультимедийная конференция. А это журналисты, которые хотят задать тебе несколько вопросов.

— Журналисты?

Дяди Алекс тяжко вздохнул.

— Да, не обращай внимания на их аватары. Они часто выбирают весьма эксцентричные образы. Мир СМИ в наши дни похож на настоящий цирк. Думаю, они полагают, что тебе будет проще держаться естественно, если они спрячутся под масками, — кто их разберет?

— Мои родители умерли, а они притворяются инопланетянами?

— Здесь нет ничего личного, они просто ведут себя как школьники-переростки.

— Нам запрещено использовать в школе ненастоящие аватары, это разрешено только в социальных сетях.

— Ну, у твоего папы тоже был такой.

— Правда?

Дядя Алекс улыбнулся. Возможно, он был доволен, что этот факт мне был неизвестен.

— О да, он иногда приходил на конференции в таком виде, чтобы задать своему брату пару вопросов. Никогда не появлялся в своем истинном облике — всегда в обличье гориллы.

— Гориллы?

— Ага, огромной серебристо-черной гориллы.

— Почему?

— Это долгая история. — Могу поспорить, в его голосе сквозила горечь. — Может быть, я расскажу тебе когда-нибудь. Но тебя не должно волновать, кем эти журналисты пытаются казаться. Это сейчас самое главное. Просто будь собой.

Я увидела Кандриссу. Она сидела по другую сторону от меня. Ее лицо было белым, заостренным и угловатым, как будто вырезанным из мрамора. Но, по крайней мере, ее можно было узнать. Ее ярко-красные губы шевелились, нашептывая:

— Смерть твоих родителей не должна быть напрасной. Пусть «Семпура» за это поплатится. Отвечай на вопросы так честно, как только можешь.

Я смотрела на эти лица — настоящие или сверхъестественные образы людей, которые сидели в своих капсулах по всей стране или даже по всему миру.

— Что произошло? — спросила я дядю Алекса. — Я снова была в Йоркшире? Почему я..?

И тут посыпались вопросы. Их задавали разные люди. Такое чувство, будто эти вопросы исходили от медленно сжимавших меня стен. Я продолжала плакать в настоящем и выдуманном мире. Кандрисса показала на кого-то. На минотавра. Человеческое тело (в элегантном костюме двадцатого века) и голова быка.

— Слушаем вас.

— Здравствуйте, — сказал минотавр. — Его бычий рот произносил человеческие слова. Это было настолько нелепо, что мне хотелось смеяться и вопить от ужаса одновременно. — Я Тао Ху из голографического журнала «Мир Эхо». Скажите, как долго Алисса принадлежала вашим родителям?

— Я… я не знаю… Четыре… Пять недель.

Еще один журналист, еще один вопрос. На этот раз аватар был похож на обычного человека — вот только он постоянно пропадал из-за плохого качества связи. Женщина с темными волосами сидела в первых рядах.

— Тина Морис, помощник редактора, «Роботические недели». Я хочу узнать, почему ваши родители решили приобрести ее. Почему они не купили обычного робота, если ваш отец был таким ярым противником Эхо?

— Ну… мой папа пережил автомобильную катастрофу и из-за травмы не мог нормально двигаться. А мама считала, что для моего образования будет лучше, если меня будут учить не только виртуальные учителя, но и Эхо тоже… Она просмотрела кучу исследований и… Это и моя вина. Папа спросил меня, надо ли покупать Эхо, и я сказала, что стоит.

Кандрисса очень активно показывала на кого-то еще, чей вопрос непременно надо было услышать. Это был лысый мужчина в футболке с движущимся рисунком, изображавшим мультяшного кролика, на которого падает деревянный молоток. Он сидел рядом с точной копией Альберта Эйнштейна (кстати, в комнате был и Стив Джобс).

— Да-да, Джозеф. Пожалуйста, ваш вопрос.

— Джозеф Килдар. Корреспондент «Новых Горизонтов». Вы считаете, «Семпура» виновата в том, что произошло?

«Новые Горизонты». Я вспомнила, как папа когда-то их костерил: «Чертовы обманщики! Такими темпами они скоро станут сборником чертовых пресс-релизов для „Касл“».

— Я… Я не знаю. Извините.

Еще одна рука. Ярко-белая, покрытая паутиной. Инопланетянин-альбинос.

— Брудо Бергманн. Журнал «Андроидный эксперт». Почему ваши родители предпочли продукцию «Семпуры»? Я имею в виду, почему они не выбрали семейную фирму?

— «Касл» — не семейная фирма. Это компания моего дяди.

Следующим был вопрос от огромного мужчины с ярко-рыжей бородой.

— Идрис Мак-Карти, — представился он. — Пишу об Эхо для периодического издания «Информационный объектив»… Хорошо, это не ваша семейная фирма. Но, конечно же, ваш отец предпочитал продукцию вашего дяди?

Дядя Алекс прервал его:

— Какое это имеет отношение к теме нашей конференции? Он не был обязан покупать мою продукцию. У нас с братом были очень хорошие отношения. Пусть мы и расходились во мнениях по поводу новых технологий, но нам вполне удавалось разделять бизнес и личные отношения.

Эти слова меня покоробили.

Может быть, дядя Алекс и мог разделять бизнес и родственные отношения, но вот папа точно этого не умел. Работа была его жизнью.

Идрис Мак-Карти не сдавался:

— Если вас не затруднит, Одри, ответьте, пожалуйста… Ваш отец боролся за то, чтобы жестко ограничивать технические разработки. Но «Семпура» тоже развивает технологии. Откуда же такая вражда с «Касл»?

Я попыталась взять себя в руки.

— Это… это была не вражда, — ответила я и споткнулась на полуслове. Говорю ли я правду? — У папы были свои принципы.

— И эти принципы привели его к покупке продукции «Семпуры»?

У меня закружилась голова. Но как-то странно, потому что комната не вращалась. Это было то самое неприятное состояние, которое возможно только в капсуле, когда между физическим телом и его образом в симуляции возникает странное расстояние. Но на меня вдобавок накатила паника. Перед глазами стояло мамино лицо. Я видела ее глаза и улыбку.

— Моих родителей убила Эхо производства «Семпуры». Такая продукция должна быть запрещена.

Журналист, который задал следующий вопрос, не представился. Это он выбрал аватар Альберта Эйнштейна.

— Вы хотите сказать, что нужно вообще запретить Эхо? Или только Эхо, созданных «Семпурой»? С этической точки зрения репутация «Семпуры» намного чище, чем у компании «Касл».

— Вы должны представиться, — резко произнесла Кандрисса довольно напряженным тоном. — Как вас зовут и на кого вы работаете? И, пожалуйста, не надо говорить, что вы Альберт Эйнштейн.

Последовала пауза. Эйнштейн молчал пару секунд. А потом с вызовом ответил:

— Ладно. Меня зовут Леони Дженсон. Я из «Дозора „Касл“».

Леони Дженсон. «Дозор „Касл“».

Потом что-то произошло. Должно быть, она использовала ментальную команду, чтобы изменить изображение Альберта Эйнштейна на свое собственное, потому что внезапно — после короткой вспышки — Леони превратилась в женщину, которую я видела на странице электронной газеты в Париже.

То же самое внимательное лицо с цепким взглядом и короткие розовые волосы.

— Леони Дженсон, — произнесла Кандрисса пренебрежительно. — Так, нам пора остановиться.

Вся комната замерла. То ли дядя, то ли Кандрисса перевели трансляцию в режим стоп-кадра. Они были единственными людьми, которые все еще могли двигаться, не считая меня.

— Послушай, — сказал дядя Алекс. — Эта журналистка из «Дозора „Касл“»… Там работает всякий сброд, у которых только одна задача — очернить меня. Наверняка и сейчас что-то затеяли. Она… ее… она готовит ловушку.

— Я знаю, кто она такая. Как может правда загнать меня в ловушку? Я была в своем доме. Я видела, как убили родителей. Зачем вы поместили меня в эту запись?

— Что ты имеешь в виду, Одри?

— Я была там, я видела папу и маму. Зачем вы это сделали? Вы хотели довести меня до такого состояния. Вы сказали, что я должна показать свою боль. Так вот, чего вы добивались! Заставить меня почувствовать еще большую боль? Чтобы я дрожала, тряслась и плакала?

В ответ Кандрисса издала некое подобие рыка:

— Послушай-ка, крошка, меньше драмы. Это был просто компьютерный глюк.

Но дядя Алекс вздохнул:

— Ну что же, Одри. Кандрисса об этом не знала. Это я еще до начала конференции решил поместить тебя в ту запись, чтобы ты точно знала, что произошло, и могла рассказать всю правду. Чем выше цель, тем больше аргументов понадобится. Я хотел, чтобы весь мир увидел, что сделала с тобой «Семпура». Я хотел, чтобы люди поняли, какую боль ты перенесла.

Я не могла в это поверить. Скользнула взглядом по неподвижной толпе аватаров, а затем повернулась к дяде Алексу, который в тот момент выглядел фальшивее любого поддельного минотавра.

— Но вы даже не спросили меня.

— Я показал тебе это, чтобы помочь. Я хочу справедливости для тебя и для Лео. Он заблуждался и, как полный дурак, постоянно соперничал со мной. Но он был мои братом. Когда наши родители умерли, он два года заботился обо мне. Я любил его. И все, чего я теперь хочу, — это справедливость.

Прежде чем я успела что-то ответить или хотя бы обдумать его слова, вмешалась Кандрисса:

— Не говори, что ты ненавидишь всех Эхо. Если ты это скажешь, они ославят тебя как странную чудаковатую девчонку и тебе некуда будет потом идти, кроме этих жалких фриков из «Дозора „Касл“». Если же ты скажешь, что ненавидишь продукцию «Семпуры», тогда у тебя будет возможность что-то изменить. Подумай хорошенько.

Но у меня не было времени на размышления. Комната снова пришла в движение. И журналисты ждали ответа.

Идрис Мак-Карти спросил, почесывая рыжую бороду:

— Вы эхофоб?

— Нет, — ответила я, понимая, что ложь в данной ситуации — лучший способ чего-то добиться. — Я не могу ненавидеть всех Эхо. Сейчас 2115 год. Я не эхофоб. Я ненавижу Алиссу, даже несмотря на то, что ее больше нет. И я ненавижу «Семпуру», которая ее создала. Алисса была конвейерной моделью, а это означает, что таких, как она, — сотни. «Семпура» — безответственная компания. Она должна понести наказание.

Идрис продолжил:

— А знаете ли вы, что только сегодня утром «Семпура» сделала заявление: несмотря на то, что они отозвали все модели Алиссы, им не удалось восстановить именно ту Эхо, которая убила ваших родителей. Они намекают на некий тайный сговор между корпорацией «Касл» и британской полицией.

— Кто бы сомневался, что они будут это говорить, — выпалил дядя Алекс. — Лина Семпура готова обвинять кого угодно, кроме себя! Они пытаются скрыть преступление! У них нет доказательств сговора, иначе они бы их предоставили. Семпура знает, что ее компания зашла слишком далеко.

Идрис внезапно начал менять облик. За одну секунду с ним произошла метаморфоза и он превратился в невысокую приятную семидесятилетнюю женщину, выглядевшую на свой возраст, с таким же рыжим цветом волос, как у Идриса, одетую в модный белый костюм. У нее был широкий тонкогубый рот и вздернутый нос.

Я ее сразу узнала. Впрочем, как и все присутствующие в комнате.

Это была Лина Семпура. Она посмотрела на дядю Алекса, который на мгновение потерял дар речи от удивления.

— Сюрприз, — сказала Лина. Она говорила со странным акцентом (ее отец был аргентинцем, мать — японкой, а воспитывали ее Эхо, причем в Москве).

Дядя Алекс знал, что уже не может прервать конференцию — это был бы очень плохой ход.

— Лина, я вижу, ты не бросила свои старые фокусы. Обманывать людей для тебя привычное дело, не так ли?

— Я пришла, чтобы сказать всем присутствующим, что я лично контролировала разработку прототипа Алиссы. И модели на основе этого прототипа были и остаются самыми надежными из всех, созданных «Семпурой». Мы намерены докопаться до причин трагедии, и скрывать нам нечего.

Дядя Алекс нервно рассмеялся:

— Ты пришла в образе мужчины по имени Идрис, а теперь заявляешь, что вам нечего скрывать!

Мне стало страшно, когда Лина, то есть ее симуляция, встала и направилась ко мне. Она смотрела мне прямо в глаза. Ее симуляция казалась более настоящей, чем она сама в реальной жизни. Я ни разу не видела никого, кто казался бы более настоящим. Я даже могла разглядеть волоски над ее верхней губой.

— Когда я была чуть младше тебя, я тоже потеряла родителей, — сказала она. — Они погибли при крушении дешевого шаттла, который летел на Луну. Я лучше, чем кто бы то ни было, знаю, как опасны технические недоработки.

— Ха! — парировал дядя Алекс. — Дефективные военные роботы, убивающие объединенные войска? Информационные линзы, ослепляющие людей? Дающие сбой роботы-охранники? Пожалуйста! Ты знаешь об опасности некачественной техники, потому что сама ее производишь.

Лина Семпура пропустила его слова мимо ушей и продолжала, обращаясь ко мне:

— Не глупи. Не становись его пиар-мартышкой. Не унижай этим память своих родителей… Помни, что твой отец был ярым противником всего, за что борется твой дядя.

Я вскипела:

— А за что боретесь вы?!

— Но он выбрал продукцию нашей компании, разве не так? О чем это говорит, Анна?

— Ее зовут Одри, — с нажимом произнес дядя Алекс.

— Итак, дамы и господа, — заговорила Кандрисса. — Я приношу свои извинения за это вторжение. Мы бы с большой радостью ответили и на другие ваши вопросы. Но ввиду того, что конференция была сорвана вторжением нашего главного конкурента, боюсь, нам придется закончить, если, конечно, Лина Семпура ни соблаговолит покинуть нас.

— О, не переживайте, — сказала Лина, пока все остальные в комнате с интересом следили за разыгравшейся драмой. — Я ухожу.

Но прежде чем раствориться в воздухе, она обратилась ко мне:

— Открой глаза, девочка. Открой глаза.

И она исчезла.

— Хорошо, — сказала Кандрисса. — Продолжим.

Дядя Алекс посмотрел на меня:

— Одри, ты в порядке?

— Джелани Обуромо, — представился мужчина из первого ряда. — «Дом и робот». Простите за прямоту, но вы видели, как Алисса убивала ваших родителей?

Ответ стоил мне огромных усилий:

— Когда это произошло, я была в капсуле, но потом видела запись. Я знаю все.

— Как вы думаете, почему это случилось? — не унимался журналист. — Как по-вашему, почему у Алиссы произошел сбой?

— Я… Я не знаю… — тут в памяти всплыла картинка. — Она назвала чье-то имя. Она сказала: «Розелла».

— Розелла? — выдохнули разом человек пять, не меньше.

— Убив их, она сказала: «Розелла». Я не знаю, кто это такая…

Симуляция снова перешла в режим стоп-кадра. Я увидела, что дядя с беспокойством смотрит на меня.

— Похоже, тебе все это дается слишком тяжело. Мне очень жаль. Но тебя однозначно травмирует эта ситуация. Думаю, на сегодня хватит. Тебе пора покинуть конференцию… Мы с Кандриссой и сами справимся.

— Но…

И вдруг оказалось, что я разговариваю с пустотой. Я сидела в темной капсуле, со считывателем мыслей на голове, и понимала: кем бы или чем бы ни была эта «Розелла», мой дядя знал о ней и ему было что скрывать.

 

ГЛАВА 6

Выйдя из капсулы, я решила остаться в своей комнате. Слезы катились по щекам, меня трясло. Я сидела и прислушивалась к отдаленным выкрикам очередных манифестантов, которые митинговали где-то около Зоны Возрождения. Смотрела в окно на вращающуюся сферу и голубой логотип в виде замка с тремя башнями.

Подо мной, внизу, оружейная комната. Можно взять позитрон, направить на себя и превратиться в ничто. Мрачная мысль. Я попыталась выгнать ее из головы.

Попробовала почитать книги по философии — раньше они всегда мне помогали, но не в этот раз. Может быть, потому что я взялась за Платона — древнего философа, труды которого я собиралась изучать в Оксфорде. «Иногда даже справедливость приносит вред».

Можно ли сказать, что я в такой же ситуации?

Стоило ли бороться за справедливость, если родителей уже не вернуть? И вообще, что такое справедливость? Единственное, чего мне по-настоящему хотелось, так это жить в мире без Эхо. Я никогда не смогу чувствовать себя спокойно, зная, что эти машины всегда где-то рядом — как сейчас в доме у дяди Алекса. Машины, которые могут убивать.

Я подошла к окну. Посмотрела на водосток. Он был в полном порядке. В ту ночь, когда Дэниел карабкался к моему окну, он пытался добраться до меня. Я очень сомневалась, что он должен был выполнить какую-то работу.

С этими мыслями я вышла из комнаты. Пару мгновений постояла у лестницы, прислушиваясь, нет ли поблизости Эхо.

И тут мне на глаза попалась одна картина. Я сразу ее узнала.

Ночь, старинная улица освещена фонарем, которых уже лет двести никто не видел. Но небо над улицей не темное, а голубое, залитое солнцем, с облаками, похожими на сахарную вату. На картине одновременно изображены ночь и день. И это не Пикассо и не Матисс. Она написана художником, которого звали Рене Магритт. «Империя света», любимая мамина картина. Интересно, знал ли об этом дядя Алекс? Может, и знал. А что, если он получал какое-то извращенное удовольствие, покупая вещи, которые мои родители, да и большинство людей, не могли себе позволить?

Я посмотрела на свои руки — они все еще дрожали. Конечно, проще всего вернуться в комнату и надеть нейродетекторы. Но я этого не сделала. Я хотела и дальше чувствовать страх. Хотела оставаться собой. А еще я хотела увидеть дядю Алекса и спросить его, глядя в глаза, почему он заставил меня снова пережить этот ужас. Хотя я и понимала, что, скорее всего, он повторит то же, что сказал на виртуальной пресс-конференции.

— Дядя Алекс? — позвала я. — Дядя Алекс, где вы?

Я услышала чьи-то шаги. Кто-то бежал из его офиса по лестнице. Это была Кандрисса. Она сосредоточенно отдавала мысленные команды с помощью ментального провода и встрече со мной явно не обрадовалась.

— Я ищу дядю.

Она подошла ко мне и заговорила тихо и холодно:

— Понимаешь ли ты, сколько у него важных дел? Какая ответственность лежит на его плечах?

— Конечно, понимаю.

— Он не будет всю жизнь нянчиться с крошкой-племянницей.

Я сердито смахнула слезу.

— Я об этом и не прошу. Нянька мне не нужна. Мне уже пятнадцать.

С улицы донесся шум. Опять протестующие…

На этот раз голоса раздавались ближе. Я вспомнила, как дядя рассказывал о том, как манифестанты пытались прорваться в дом. Я осмотрела холл. Дорогую мебель. Нанообои, деревья на которых медленно покачивались на ветру, мягкий ковер, произведения искусства. Все вокруг отличалось от мира снаружи. Мира, полного озлобленных людей, у которых очень мало денег и которые потеряли работу, потому что их заменили Эхо.

— Твой дядя очень добр. Даже чересчур добр для человека, занимающего такое положение. Он пытался все уладить с твоим отцом, предлагал ему деньги. Ты знала об этом? Два года назад. Миллион союзных долларов! Однако твой отец был настолько эгоцентричен, что отказался.

Я не знала, правду ли она говорит, и снова заплакала. Заплакала по-настоящему, как пятилетняя девчонка. И сделала это перед последним человеком на Земле, которому хотела бы показать свои слезы. Но она все-таки вытащила носовой платок из заднего кармана брюк. Может, она была права — я и есть ребенок? Большой пятнадцатилетний ребенок. Кандрисса протянула мне платок.

— Вот, возьми. Не волнуйся, он сделан из ткани с наночастицами и очищается автоматически. На нем не выживет ни одна бактерия.

Я взяла платок.

— Спасибо.

— Твой дядя внизу. Но на твоем месте я бы дала ему побыть одному. Видишь ли, он немного расстроен.

— Расстроен?

— Да, из-за тебя. Из-за того, как ты вела себя на пресс-конференции.

Я почувствовала, как во мне поднимается злость.

— Я не сделала ничего плохого — просто рассказала, что чувствую. И могла бы еще много чего рассказать, если бы меня оттуда не выкинули.

Кандрисса сурово смотрела на меня, а в ее глазах, затемненных ментальным проводом, мерцали отблески крошечных отрывков текстов из ее информационных линз.

— Как ты не можешь понять?! Твоя история должна быть четкой и понятной. И ты не должна рассказывать журналистам то, что в эту историю не укладывается. Забудь, что сказала Алисса. Это не имеет никакого отношения к делу. Журналисты — идиоты. Половина из них выступает против всего, что делает твой дядя. И они разжигают протестующих, большинство из которых — террористы.

— Они не террористы.

— Некоторые из них призывают убить твоего дядю.

— Я этого не знала.

Она на секунду закрыла глаза, чтобы отправить срочное мысленное сообщение, а потом снова обрушилась на меня:

— И, несмотря на то, что полиция на его стороне, пресса все время на него нападает и подпитывает ненависть протестующих. А тут еще ты подлила масла в костер. Им нужны простые факты, которые можно легко использовать против твоего дяди.

Она поколебалась, но все же добавила ледяным тоном:

— Твой отец был одним из них.

— Неправда! Он никогда не нападал на дядю Алекса.

— Напрямую — нет.

— Он вообще этого не делал! — возмутилась я.

Ее яркие губы сжались.

— Вряд ли он пытался облегчить ему жизнь. Ты знаешь об их отношениях только с одной стороны. Твой дядя — хороший человек. Он стремится сделать мир лучше. Каждый год он жертвует пять миллиардов союзных долларов на благотворительность. Могу поспорить, ты этого не знала…

Я покачала головой. Стремится сделать мир лучше?.. Может быть, несмотря на все разногласия, они с папой не так уж сильно друг от друга отличались.

— Тебе очень повезло, что он заботиться о тебе. Не будь он так великодушен, ты бы вообще сейчас осталась без крыши над головой. Если бы ты была племянницей Лины Семпуры, то уж точно оказалась бы сейчас на улице.

Она замолчала и подняла руку, как будто желая сказать «стоп»:

— Прислушайся! Прислушайся к тому, что происходит снаружи.

Возгласы протестующих слились в какой-то рык.

Кандрисса выглядела встревоженной. Ее белая кожа стала еще белей:

— О, нет! О боже, нет!

— Что произошло?

Она посмотрела на меня, а потом отвернулась:

— Они перелезли через стену.

— Что? — я не совсем понимала ее.

Она побежала к лестнице.

— Найди Яго. Манифестанты пытаются прорваться в дом. Они хотят убить Алекса. Они могут причинить вред и Яго.

— Вызвать полицию?

— Полицейские уже должны быть в курсе. Чтобы перебраться через стену, протестующие должны были уничтожить охрану.

Она исчезла на первом этаже, а я услышала еще более громкий шум и крики. И у меня снова возникло то самое чувство — чувство предельной концентрации внимания, когда смерть притаилась рядом.

 

ГЛАВА 7

Я побежала в комнату Яго.

Но его там не было.

Снизу раздался звон бьющегося стекла. Я бросилась в свою комнату, вошла в капсулу и запросила «меню» у считывателя мыслей. Выбрав опцию «обзор дома», я осмотрела сад перед домом — восточную часть подъездной аллеи, усыпанную гравием, которая не была видна из моего окна. Человек десять манифестантов, все в масках, карабкались по боковой стене. Именно в этом месте полиция должна была охранять сад.

Все нападавшие были вооружены камнями и палками, а больше половины — старыми ружьями. Для таких были нужны пули, но кто знает — вдруг они все-таки заряжены. Мне тоже нужно было достать оружие. В доме его было навалом. Позитроны! Мне нужен позитрон! Я переключила на режим «осмотр дома изнутри» и увидела несколько протестующих в холле. Трое из них уже вступили в схватку с высоким мускулистым Эхо с дредами. Переключая виртуальные режимы, я осмотрела другие комнаты.

Кухня, офис на первом этаже, три гостиных. Терапевтическая комната, где находился дядя Алекс под защитой пятерых Эхо, включая Дэниела. Крытый бассейн, тренажерный зал, полный металлических роботов в боксерских перчатках, столовая. И наконец я нашла Яго в маленькой комнатке, чуть больше чулана. Он был там с двумя Эхо и снимал со стены позитрон.

Оружейная комната!

Он мог держать в руках самое навороченное оружие, которым любой предмет или существо можно было отправить в небытие, и у него мог быть взгляд убийцы, но он все еще оставался десятилетним мальчиком и моим двоюродным братом. Однажды я уже застряла в иммерсионной капсуле, пока членов моей семьи убивали, и я не позволю этому случится еще раз.

Выскочив из капсулы, я опрометью бросилась вниз. Вбежала в маленькую комнату, где хранилось оружие, но, конечно, мальчишки там уже не было.

— Яго! — закричала я.

Никакого ответа. Или я не слышала его из-за криков, звуков сражения и редких ружейных выстрелов. Из нового оружия тоже стреляли. Я увидела, как Эхо уничтожил одного манифестанта. Его тело мгновенно исчезло. Это были технологии на основе антивещества, и стреляли позитроны бесшумно.

Я побежала в терапевтическую комнату, чтобы сказать дяде Алексу, что не могу найти Яго.

— Ох, Одри, с тобой все в порядке! Заходи, заходи сюда и закрой за собой дверь. Пока никто из этих ублюдков тебя не увидел.

Но я заколебалась.

И причиной этому был взгляд Дэниела. Его слова снова звучали в моих ушах: «Здесь тебе угрожает опасность».

Я знаю, это кажется нелогичным, но мне было куда страшнее оказаться взаперти с пятью Эхо, чем снаружи, с людьми, готовыми убивать. Рыжеволосая Эхо Мадара велела мне немедленно войти внутрь. Но у нее, в отличие от Дэниела, было оружие. Я вспомнила, как дядя Алекс говорил мне, что она разработана для армии, чтобы убивать. Я закрыла дверь и осталась снаружи.

Эта была большая ошибка.

В следующую секунду я почувствовала, как в мой висок уперлось что-то твердое и холодное.

Ружье.

Вернее, старый пистолет двадцатого века, наверное, до отказа набитый пулями.

Боковым зрением я видела мужчину в маске тигра — такие надевают на костюмированные вечеринки. Он был высоким, от него пахло жевательным табаком.

— Где твой отец? — спросил он меня. Голос звучал грубо, жестко, и в нем было полно ненависти.

— Мой отец мертв.

— Не ври. Твой отец — Алекс Касл! Человек, который назначил себя Богом… Где он? Отвечай, или я тебя убью. Клянусь, нажму на курок, и тебя уже здесь не будет. — Он жестом изобразил, как мои мозги вылетают из черепа.

— Он не мой отец. Моего отца три дня назад убила Эхо.

Он замолчал. Его голос изменился:

— Твоего отца звали Лео Касл?

— Да.

Он медленно опустил оружие. Теперь он выглядел потрясенным.

— Лео Касл был для меня героем… Да что там для меня — для большинства из нас! Я видел все программы, которые он делал для «Техобзора». Прости меня. Я вовсе не собирался тебя убивать. Просто хочу найти твоего дядю. Его нужно остановить. Зона Возрождения — зло. Все, что он создал, — зло. Нельзя держать неандертальцев в неволе. Он больше заботиться об Эхо, чем о живых существах!

— Мой папа осуждал насилие, — сказала я, чувствуя, что не согласна с его словами. — И он любил своего брата. Он был бы в ужасе от того, что вы тут творите.

Несколько секунд я просто смотрела на маску тигра. Возможно, мужчина начал что-то понимать. Может быть, он просто развернется и скажет остальным, бесчинствовавшим в доме, что они тоже должны уйти. Но я никогда этого не узнаю, потому что он просто растворился в воздухе, и я увидела Яго с позитроном в руках. Оружие казалось слишком большим для него (хотя и было легким как перышко, потому что делали его в основном из аэрогеля, а не из металла).

И он улыбался. Просто невероятно…

Он только что убил человека. Такого же человека, как он сам. И он улыбался. Такую искреннюю улыбку я видела у Яго впервые.

— Ты у меня в долгу, сестренка, — сказал он. Такого оживления в его голосе я тоже прежде не слышала.

Задерживаться он не стал, а помчался мимо меня прямо сквозь голографическую скульптуру единорога в сторону холла.

— Яго, вернись! Там опасно! — я кинулась за ним, но буквально тут же кто-то выскочил из прилегающего коридора и повалил меня на пол. Еще один манифестант в маске — уже не тигра, а неандертальца. Сквозь прорези сверкали его глаза. Он придавил меня всей тяжестью, и я закричала от ужаса.

Оружия у него было — только камень, но очень большой. Нападавший поднял его высоко над головой, собираясь размозжить мне голову. До смерти оставались считаные секунды, и меня буквально разрывало от желания жить, жить во что бы то ни стало. Но в эту секунду я увидела кое-кого еще.

Это был Дэниел.

Он выбежал из терапевтической комнаты и бросился к нам.

 

ГЛАВА 8

Дэниел повалил мужчину в маске неандертальца на пол. Тот обрушил на Эхо камень и рассек ему лицо, но Дэниел уже сжимал ему горло. Крепко держа мужчину за шею, Дэниел поднял его над полом. Ноги «неандертальца» дергались в нескольких сантиметрах над полом.

— Отпусти… — прохрипел мужчина. — Ты меня убьешь…

— Нет, — возразил Дэниел. — Я убью тебя, только если ты снова посмеешь причинить ей вред. — И швырнул противника в другой конец коридора, прямо сквозь голографического единорога.

Повернувшись ко мне. Эхо крепко взял меня за руку. Он схватил меня в том же месте, что и Алисса, и я снова попыталась высвободиться, но бесполезно: Дэниел был сильнее Алиссы. Он потащил меня вперед и перешел на бег. Пришлось за ним успевать, хотя это было трудно — все-таки я человек. В холле все еще шла яростная битва. Кто-то попал в настенные часы: циферблат треснул и почти мгновенно восстановился. Несколько манифестантов были мертвы. Их тела лежали на полу. Похоже, Эхо и Яго одерживали верх.

— Помедленней! Ты делаешь мне больно!

Тоненькая струйка крови, словно слезы, текла по щеке Дэниела.

Мы оказались в гостиной, куда меня привели в мой первый вечер в этом доме. Женщина в маске дельфина кромсала ножом картину Пикассо. Она зарычала и, занеся нож, бросилась на нас, но Дэниел выставил руку вперед. Лезвие скользнуло по его коже, но он спокойно выбил нож у женщины, продолжая крепко сжимать мою руку.

Он выглянул в окно. Яго в окружении Эхо стоял на центральной аллее. Большинство манифестантов спасались бегством.

Женщина с ножом выбежала из комнаты. В следующую секунду мы услышали ее крик, который внезапно оборвался. Вскоре мы поняли, что произошло. К нам бежала Мадара с оружием, которое она, видимо, только что применила по назначению.

Дэниел повел меня к дверному проему в дальнем конце комнаты.

— Открыть дверь, — скомандовал он. Этот проход вел к каким-то ступенькам. Спустившись, мы побежали по лестнице, которой я никогда раньше не видела.

И мне было страшно.

Даже больше чем страшно.

Ведь со мной был Эхо, определенно давший сбой, и у него был нож. Моих родителей убили при таких же обстоятельствах. Вдруг и я умру точно так же?

Он спасает мне жизнь? Или хочет меня убить?

Мы добежали до комнаты с прозрачными стенами, откуда была видна задняя часть сада. Я успела его рассмотреть в тот день, когда мы ездили к миссис Мацумото, но тогда все мои чувства были заглушены действием нейродетекторов. А сейчас, когда я была предельно взвинчена из-за выброса адреналина, я поняла, какое это потрясающее место. Это был самый чудесный сад из всех, что я видела. Трава всевозможных оттенков, генетически идеальные деревья — словно самый причудливый сон, воплощенный наяву. А вот и стена, по которой забрались манифестанты. Мадара приближалась.

— Откройся, — скомандовал Дэниел, и окно отворилось. С пугающей легкостью он взял меня на руки и спрыгнул с подоконника прямо на бирюзовую траву. Он неуклюже приземлился, но не выпустил меня из рук.

Кем же он был?

Спасителем или монстром?

Я даже не коснулась земли.

Он все бежал и бежал. А позади нас Мадара стояла в окне и целилась в Дэниела, но так и не выстрелила.

— Я ослушался приказа хозяина. Мадару отправили, чтобы догнать меня, но не уничтожать.

Ослушался приказа хозяина.

— Какого приказа?

— Оставаться рядом с ним и защищать его жизнь любой ценой.

Мы бежали мимо ряда серебристых берез. Я все еще пыталась высвободить руку. Наверху, в отдалении, я увидела полицейскую машину, которая остановилась на магнитном треке. Из ее окна высунулся офицер-робот (стандартный Зета-1) и переключил свой голос в режим громкоговорителя, глядя вниз на аллею перед парадным входом с другой стороны дома:

— Нарушители, у вас десять секунд, чтобы покинуть частную территорию! Неповиновение грозит вам смертью!

Зета-1 обращался не к нам, но Дэниел все равно продолжал бежать.

— Отпусти меня! Куда ты меня тащишь? Отпусти!

— Не волнуйся, я не причиню тебе зла.

Что-то в его голосе заставило меня ему поверить.

На бегу он внимательно осматривал траву под ногами, как будто там таилась опасность.

— Я слышал твой крик и пришел на помощь.

— Я хочу обратно. Верни меня в дом.

— Нет, — он резко свернул налево за высокие и густые кусты годжи и наконец остановился. — Там опасно. И в доме, и вокруг него все еще полно манифестантов.

— Там полиция, и десять секунд уже прошли.

Я подумала, не закричать ли мне. Если я начну вопить «Полиция!», они в два счета окажутся здесь. Но если Дэниел хочет меня убить, он вполне успеет это сделать, и никто меня не спасет. Сила у него сверхчеловеческая, а у в руке нож.

Дэниел посмотрел на свою руку, из раны все еще сочилась кровь. Он поморщился, словно от боли, хотя и не мог ее чувствовать.

— Послушай, у нас, скорее всего, мало времени. Мадара расскажет хозяину, что мы сбежали. Мне нужно кое-что тебе рассказать. Я хотел поговорить с тобой раньше, поэтому и пытался попасть в твою комнату.

Я посмотрела в его зеленые глаза, как будто так можно было понять, о чем он думает. Я была здесь, с ним, полностью в его власти. И мне пришлось включиться в его странную игру?

— Что же ты хотел мне рассказать?

— Я знал ее.

— Кого?

Кровь капала с его руки на мой ботинок и исчезала, едва касаясь ткани.

— Алиссу.

 

ГЛАВА 9

Меня накрыло страхом, словно ледяным одеялом.

— Что это значит?

— Нас с ней создал один и тот же человек.

Я попыталась переварить эту информацию.

Так вот зачем все это было нужно. Месть? Он собирался убить меня за то, что я уничтожила Алиссу?

Это какое-то безумие! Эхо не могут сочувствовать друг другу! У них вообще нет никаких чувств. К тому же мне пришла в голову еще одна мысль, которая подтверждала, что этот Эхо сам не знает, о чем говорит.

— Нет. Это невозможно. Алисса была произведена «Семпурой». А ты — продукция «Касл».

— Тебе угрожает опасность. Я пытался сказать это тебе, когда ты была у меня в комнате.

Я посмотрела ему в лицо. Глаза у него были неправильные. Точно. Мне и раньше так казалось, но сейчас уже не осталось ни капли сомнений. Они выражали слишком многое. Он был больше похож на человека, чем на Эхо.

— В твоей программе произошел сбой, — сказала я ему. — И, по-моему, этот сбой длится с тех пор, как я оказалась здесь.

Он поднял израненную руку.

— Я не должен ощущать боль, но чувствую ее. Чувствую все возможные эмоции. И уже давно пора рассказать тебе все. Я бы уже давно это сделал, если бы это не ставило тебя под угрозу.

— Что же это такое? Скажи наконец!

Он подошел ближе и зашептал:

— Ты должна бежать отсюда. После того, что я сделал, мне уже не спастись. Хозяин меня накажет, но мне все равно. Отчасти вина за смерть твоих родителей лежит и на мне. Я держал Алиссу за руку так же, как и тебя. Я мог остановить все это в самом начале, но ничего не сделал.

И он снова нервно посмотрел на траву вокруг нас, как будто чего-то ждал. А потом взглянул на высокую стену, окружавшую дом и сад.

Я ему не верила.

У меня не было ни малейшего повода ему верить.

Во всяком случае, я старалась себя в этом убедить.

Какая бы глупая слабость ни таилась в глубине моей души, вызванная одиночеством и отчаянным желанием чувствовать кого-то рядом, — я знала, что не должна позволить ей победить.

Дэниел — Эхо, и у него произошел сбой в программе. Предположим, он действительно читал «Джейн Эйр» и чувствовал боль — и что с того?

Но потом он снова заговорил.

И сказал нечто такое, от чего меня затрясло. От чего моя голова едва не взорвалась от множества вопросов.

— Нашего дизайнера звали Розелла.

В ту же секунду в моей памяти всплыл голос Алиссы:

— Розелла.

Я посмотрела в зеленые глаза Дэниела и испытала еще одно потрясение. Куда более сильное, чем от любых его слов. Глядя в его глаза, я поняла, что я к нему испытываю. В его взгляде словно что-то вспыхнуло. Страх, или мужество, или уверенность, или гордость, или все сразу. И в этот момент я поняла, что смотрю на того, о ком могу заботиться. Беспокоиться. Кого могу любить.

 

ГЛАВА 10

В этот момент в земле начали открываться проемы. Целые прямоугольники голубой и оранжевой травы вокруг нас откидывались назад и отъезжали в сторону, как ловушки.

— Сейчас здесь будут хаунды, — предупредил Дэниел.

— Хаунды? — но прежде чем он успел объяснить, я вспомнила, что мне рассказывал дядя Алекс.

— Собаки-Эхо.

Ну конечно.

Из-под земли появились собаки. Они были очень похожи на доберманов, только на груди у них были титановые пластины, а глаза горели ярко-красным светом.

— Отойди от меня, — почти грубо крикнул Дэниел. — Отойди как можно дальше от меня, и они тебя не тронут. Им нужен только я. Доверься мне.

Я послушалась.

— Ты все-таки хотел меня убить? — спросила я его, сама не зная, что думать. — Это и был твой план? Из-за Алиссы? Она убила моих родителей!

— Нет. Она их не убивала. На самом деле это не она. Дэниела окружили собаки. Их было пять, и все они издавали одинаковый искусственный рык. Должно быть, Мадара уже рассказала дяде Алексу о нас, и он отправил хаундов по нашему следу.

— Что ты такое говоришь?! Я видела запись. Там не было никого, кроме нее. Она их убила.

— Ты не понимаешь, — быстро проговорил он. — Да, конечно, она их убила. Но сбоя не было. Алисса не была обычной Эхо. Твои родители считали ее обычной, но они ошибались. Она была прототипом, сделанным для «Семпуры»… Розелла создавала прототипы в единственном экземпляре. Модели для тестирования.

Что-то здесь не сходилось.

— Но дизайнеры работают только на одну компанию. Это все знают.

— Ты не понимаешь. Розелла — лучший в мире дизайнер. И она хороший человек. Она пыталась быть хорошей. Но проблема в том, что…

Одна из собак-Эхо рванула вперед и укусила Дэниела за ногу. Я увидела сверкающий ряд титановых зубов с двумя острыми, как иглы, клыками, которые были длиннее остальных. Они-то и впились в плоть Дэниела. Еще одна собака укусила его за другую ногу. А третья совершила прыжок, невозможный для любой обычной собаки, и опрокинула Дэниела на землю.

Он посмотрел на меня помутневшими глазами. Собаки впрыснули ему что-то через клыки.

— Ты должна бежать! Отыщи Розеллу… — успел он сказать, прежде чем третья собака прокусила ему шею.

— Помни… — прошептал он и отключился. Собаки, которыми кто-то управлял, направились в сторону дома, чтобы помочь Эхо и полиции ловить манифестантов, еще остававшихся на территории поместья. А я подошла к Дэниелу и склонилась над ним, чтобы его осмотреть. Самой заметной раной был порез на ладони, из которого все еще сочилась кровь. На щеке остался след от камня. Зубы собак оставили на теле только крошечные черные точки, как будто от инъекций или вампирских укусов.

Я его больше не боялась. Довольно странно бояться того, кто лежит перед тобой без сознания. И мне хотелось, чтобы он очнулся. Во-первых, он еще не все мне рассказал. Но дело не только в этом. Он спас мне жизнь. И теперь я знала, что ошибалась в нем.

— Проснись! Проснись! Ты слышишь меня? Дэниел! Дэниел! Проснись!

Никакой реакции, даже когда я ударила его по лицу. Я проверила его пульс. Никогда мне не приходилось чувствовать, как пульсирует кровь Эхо, но я знала, что их сердца бьются чуть быстрее человеческих. Циркуляции крови у них должна быть активнее, что способствует более эффективной работе мускулов и органов. И хотя Дэниел был без сознания, пульс у него оказался довольно частым — примерно как у меня в состоянии полной паники. Честно говоря, я была близка к этому состоянию.

В моей голове возникали тысячи вопросов.

Почему он меня спас?

Почему ослушался дядю, зная, что его накажут за неповиновение?

Могут ли Эхо испытывать чувство вины?

Что за приказ отдал дядя Алекса? Может быть, он отправил Дэниела ко мне на помощь? Ведь самого дядю могли защитить и другие Эхо, которые были с ним. Но почему тогда Мадара гналась за нами?

А то, что он сказал про Алиссу… Дэниел слышал, как я произнесла ее имя в ту первую ночь. Возможно, он лгал. Но потом он упомянул Розеллу. Почему?

Лжет он или нет? Все опять возвращалось к этому — лжет или нет?

Он Эхо. И Яго сразу сказал, что он странный. А доверять нельзя даже самому нормальному Эхо в мире. Но если он лжет, то зачем же он так рисковал, чтобы рассказать мне об Алиссе? Зачем привел меня в сад, если знал, что здесь были Эхо-хаунды? И почему он сказал, что я должна найти Розеллу?

Я знала, что у меня мало времени.

Как только манифестантов переловят, а то и раньше, кто-нибудь отправится меня искать. И Дэниела тоже. Я посмотрела на него. На руки, которые несли меня. На ладонь, в которую его ранили, когда он защищал меня. На ссадину на щеке, которая приняла на себя удар камня. На сильную бледную шею со следами от укусов. Столько ран — и все из-за меня. Я посмотрела на его веки, скрывавшие зеленые глаза. Всматривалась в его лицо, пытаясь найти в нем хоть какую-то подсказку. То, что помогло бы мне понять, лжет он или говорит правду.

Но прочитать хоть что-то на этом идеальном лице было невозможно. Никаких ответов. И гораздо больше сомнений. Он Эхо. А я не могла испытывать к Эхо ничего, кроме страха. Но в то же время я чувствовала столько всего!..

И вдруг я вспомнила, что у каждого Эхо на коже есть клейма — примерно такие же, как и отметки на тыльной стороне левой руки. Буква «Э».

У Алиссы я никогда вблизи не видела отметку производителя. У меня даже мысли не возникало ее рассматривать. Но, думаю, родители проверили ее при покупке. Да. Скорее всего. Возможно.

Раздались звуки приближающихся шагов. Я посмотрела сквозь кусты и увидела дядю Алекса в сопровождении Мадары и другого Эхо, который его охранял, — высокого, мускулистого Эхо с дредами. Они шли ко мне через лужайку. Они окажутся рядом уже через двадцать секунд.

Я стала лихорадочно расстегивать на Дэниеле одежду и вскоре нашла отметку на его плече. Фрагмент текста, аккуратные жирные буквы, складывающиеся в слова, но такие мелкие, что их с трудом можно было прочитать:

Разработан Розеллой Маркес (B-4-Gh-44597026-D) для корпорации «Касл»

— Активировать информационные линзы, — сказала я. И через секунду передо мной парила знакомая зеленая точка — знак того, что линзы включены.

— Камера, — скомандовала я. — Сделать снимок.

Я моргнула. Теперь у меня была копия идентификационного номера Розеллы Маркес. Как оказалось, я успела как раз вовремя.

— Ох, Одри. Слава богу, — взволнованный дядя Алекс уже стоял передо мной. — Он не успел причинить тебе вреда!

— Не думаю, что он собирался…

Но дядя меня не слушал.

— Честер, — приказал он огромному Эхо с дредами. — Отнеси это в дом.

Это. Почему мне было больно слышать, что он так говорил о Дэниеле? Эхо не заслуживают сочувствия. Это просто машины.

Но когда Честер сгреб его с земли и понес в дом, мне стало не по себе.

— Что вы собираетесь с ним сделать? Он умрет?

Похоже, дядю Алекса мой вопрос озадачил. Может быть, не сами слова, а интонация.

— Одри, — сказал он мягко. — Это моя вина. Запомни, Эхо никогда не выигрывают в шахматы, если им это запрещают.

Дядин голос был спокойным, но в его взгляде появилось что-то новое — он стал холодным и жестким.

— Мы сделаем так, что он никогда больше не подвергнет твою жизнь опасности.

— Он не угрожал мне. Он… он спас мне жизнь.

Дядя Алекс вплотную подошел ко мне.

— Что он тебе сказал?

— Ничего.

Наверное, Мадара анализировала мой голос, потому что она тут же сказала:

— Это ложь, хозяин.

Дядя Алекс посмотрел на Мадару с чувством, которое ему не удалось от меня скрыть. Было заметно, что она его любимица. Но он все же ответил:

— Тихо, Мадара. Она молода, и она человек. Ей можно лгать. Тем более, этого следовало ожидать.

— Он кое-что сказал мне, но это была какая-то ерунда, — объяснила я. — Вот что я имела в виду.

Дядя Алекс коротко кивнул:

— Кое-что?

Собаки неслышно прошли по траве и скрылись в своих подземных норах. Люки, покрытые дерном, закрылись, и лужайка вновь обрела прежний вид. Я посмотрела в сторону дома.

— Сейчас ты в шоке. Мы все в шоке, после того, что произошло. Манифестанты пытались меня убить. Это просто животные. Монстры. И трусы — они боятся показать свои лица. Яго они тоже хотели убить, но с ним все в порядке. Он самостоятельно расправился со многими из них. Он меткий стрелок. И что на это скажут те, кто осуждает компьютерные игры со стрельбой? Вероятно, что именно благодаря им он остался в живых! — дядя Алекс коротко засмеялся, но осекся. — Кандриссе повезло меньше.

— Что произошло?

— Ее ранили, попали в руку. Но это не смертельно, она в операционной.

— В больнице?

— Нет, в подвале есть медицинский кабинет. Эхо оперируют ее прямо сейчас.

— Мне очень жаль.

— Кругом одни разрушения. Я потерял кучу денег, если считать только произведения искусства, которые они уничтожили. Пикассо! Они искромсали картины Пикассо! Часы и мебель восстановятся, а вот картины — нет. И все из-за этих террористов! А их подстрекают те, кто выступает против технического прогресса!

— Такие, как мой папа?

Дядя вздохнул и некоторое время просто смотрел на меня. Видимо, решал, стоит ли ему быть вежливым. Но в конце концов он все-таки сказал:

— Да, именно такой. Послушай, я знаю, что ты думаешь, что я ненавидел твоего отца. Но это не так. Он был упрямым человеком. Однажды я предложил ему деньги. Огромные деньги. Он отказался. Изначально он не был радикалом, он им стал. Чем большего успеха добивался я, тем больше у него появлялось принципов. Классический пример соперничества между братьями — ни больше ни меньше! А теперь пойдем, я не могу стоять тут весь день. Мне нужно поговорить с полицией и определить размер ущерба.

По пути к дому я раздумывала, уж не в дяде ли заключалась та самая причина, из-за которой, по словам Дэниела, мне нужно выбираться отсюда.

 

ГЛАВА 11

Мы вернулись в дом. Дядя Алекс велел мне оставаться в своей комнате, пока все не будет улажено. Кажется, еще и потому, что я задавала слишком много вопросов, а ему это явно не нравилось. Или чтобы я не увидела, что они сделают с Дэниелом.

Я сидела у себя и смотрела в окно. На перекрещивающиеся треки, по которым ехали магнитомобили. На новое здание Парламента, парившее вдалеке — прямо над старым, которое затопили много лет назад, хотя Биг-Бен почти не пострадал. В этом здании работала, как говорил папа, «пародия на правительство». Ведь большинство политиков тоже получали деньги от одной из крупных технологических корпораций, и, конечно, от «Касл» — значительно больше, чем от «Семпуры». Глядя на огромную вращающуюся сферу с изображением голубых бащен, я легко могла поверить, что дяде Алексу принадлежит весь город. Да он тут настоящий король… И гораздо богаче и могущественней, чем Генрих IX.

Король Касла.

Но даже если он и король, народ его все равно не любит. И очень многие были бы рады увидеть его мертвым. Так что находиться здесь было небезопасно. Сегодняшние события это подтвердили. До протестующих, или «террористов», как называл их дядя Алекс, мне не было дела. Никакого. Проблема в дяде Алексе. Он был ко мне добр — это Кандрисса верно подметила. И я отчаянно пыталась убедить себя, что мои растущие сомнения ничем не обоснованы. В программе Дэниела произошел сбой. Как я могла воспринимать всерьез то, что он говорил?

— С Дэниелом все в порядке? — спросила я, когда дядя Алекс пришел ко мне с чашкой красного чая.

— Одри, я тебя не понимаю. Я-то думал, ты ненавидишь Эхо.

— Да-да… Я просто хотела знать, что с ним будет. Мне бы хотелось еще раз с ним поговорить.

Дядя Алекс сел на стул и, откинувшись на спинку, вздохнул. У меня было похожее чувство, когда я проходила собеседование в Оксфорде. Такое ощущение, будто тебя придирчиво оценивают.

— Боюсь, ничего не выйдет.

— Почему? Что вы собираетесь с ним сделать?

— Не волнуйся, Одри. Мы не собираемся его уничтожить. Просто внесем пару небольших изменений, а потом отправим его в другое место.

Пару небольших изменений.

— Видишь ли, ты кое-чего не знаешь о Дэниеле.

— Кое-чего?

— Он отличается от других прототипов. На него потратили гораздо больше денег. Его разработал лучший дизайнер. Настоящий гений. Но с гениями очень часто возникает одна проблема. Иногда они заходят чуть дальше, чем следует. И создают нечто, к чему мы еще не совсем готовы. Нечто непредсказуемое. Скорее всего именно это и произошло.

— И с Алиссой тоже?

— Что?

— Алисса была непредсказуема.

— Алисса не имела никакого отношения к «Касл». Если бы она была нашим продуктом, то никогда не оказалась бы на рынке. Ни один Эхо, которые находятся здесь, еще не запущен в производство.

— Но вы сказали, что все они безопасны, и мне не о чем беспокоиться…

— Они действительно безопасны. Большинство из них. И честно говоря, если бы не они, мы бы все уже были мертвы. Террористы нас бы всех перебили.

Я видела, что дядя разозлился. И что он что-то скрывает. Мне стало не по себе, но дядя Алекс уже вернулся к предыдущей теме.

— Ни с одним из прототипов «Касл» никогда не возникало проблем. Только с Дэниелом. Он самый продвинутый — и потому самый проблемный.

— И что же вы с ним сделаете?

— Не знаю, представляешь ли ты, как устроены Эхо. Их мозг внешне ничем не отличается от нашего, но он все-таки другой. Он функционирует с помощью заданного кода. В мозг вживляется чип. Этот чип посылает различные импульсы и приказы в разные части мозга. Очень малая часть мозга отвечает за самостоятельное мышление. А у Дэниела, по неизвестным нам причинам, она запускает воображение.

Я была в замешательстве:

— Воображение? Разве это плохо?

— Воображение опасно, Одри. Оно открывает неизвестные нам возможности. Это делает Эхо более продвинутыми и в то же время увеличивает риск. Но, к счастью, у Эхо все находится вот здесь, — он коснулся рукой затылка. — И очень легко внести коррективы так, чтобы они сохранили при этом определенную функциональность.

Определенную функциональность?

— Он не машина!

— Он именно машина! Он Эхо. Он не был рожден, его создали. Разница здесь очень четкая. Машина дала сбой и будет переведена в более низкую категорию. А затем я выставлю его на продажу. Рынок бракованных изделий огромен. Одни отправляются на Луну, другие доживают свой век в Лондоне, выполняя грязную или опасную работу. Они дешевы, их там полно.

— Где?

Он показал из окна на вращающуюся в отдалении сферу.

— Зона Возрождения? — я вспомнила, что рассказывал папа. О жестоких схватках между Эхо и животными, за которыми они следили. Папа сравнивал это с Колизеем в Древнем Риме, где христиан ради развлечения скармливали львам. Но вместо христиан тут были Эхо, а вместо львов — тигры. И хотя папа не был большим любителем Эхо, я соглашалась с ним, что это жестоко — по крайней мере, по отношению к животным. Но сейчас — странное дело — я думала не о животных; я думала о Дэниеле.

— Большинство Эхо выдерживают там не больше месяца, — сказала я.

— Ну, кто-то меньше, кто-то больше. Но это не наша проблема.

— Но вы же владелец Зоны Возрождения. Она принадлежит корпорации «Касл».

Он смотрел на меня, и у меня опять возникло чувство, что мы оба знаем, что ведем какую-то игру. Мы говорили одно, но молчали совсем о другом.

— Зона Возрождения — очень интересное место. Она бесит террористов, но их бесит вообще все. Как-нибудь я свожу тебя туда. И, думаю, ты увидишь, что твой отец ошибался. Многие люди посещают Зону с большим удовольствием. И хорошего там тоже хватает.

Вдруг я услышала шум. Слабый, но тревожный звук. Крик.

— Это он? Это Дэниел?

— Возможно.

Наверное, в этот самый момент его оперируют — догадалась я.

— Он кричит так, как будто ему больно. Разве вы не используете обезболивающие?

— Эхо не чувствуют боли.

— Но он продвинутый. Он может. У него есть воображение, и он может испытывать боль.

Дядя Алекс посмотрел на картину. Съежившиеся, холодные, ущербные обнаженные фигуры, которые внимают музыке.

— Интересная мысль. Уверен, что художники вроде Матисса согласились бы со мной. Боль — это плата за воображение. Так что вполне возможно, что ты права. — Он рассмеялся. — Ну что ж, пусть лучше он чувствует боль, чем причиняет.

И дядя Алекс встал, собираясь уйти. Крик не умолкал. Он все переворачивал во мне. И я стала задавать вопросы, которые раньше боялась задать.

— Кто такая Розелла?

Дядя Алекс вздохнул.

— Что бы он тебе ни рассказывал, ты не должна ему верить. Он манипулировал твоим сознанием.

— Откуда вы знаете, что он рассказывал мне про Розеллу? — спросила я. Мое сердце разогналось до предела, адреналин бушевал в моей крови. — Я слышала это имя от Алиссы — я же сказала об этом на пресс-конференции. Но вы правы, Дэниел тоже о ней говорил. Они и есть тот самый гений? Она создала Алиссу?

Дядя Алекс остановился на пороге:

— Ты истинная дочь своего отца. Вопросы, вопросы, вопросы…

— Мой папа был хорошим человеком.

Дядя кивнул и посмотрел на меня. В его взгляде и следа не осталось от былой теплоты.

— Да, но посмотри, что происходит с хорошими людьми.

— Я должна знать.

Он улыбнулся. Оглядываясь назад, я понимаю, что тогда впервые увидела на его лице неприкрытую жестокость.

— Ну что ж. Тогда пошли со мной. Ты сможешь спросить Дэниела о чем угодно.

 

ГЛАВА 12

В тот момент я не понимала, зачем это дяде Алексу.

Почему он хотел, чтобы я увидела Дэниела после операции?

Мы спустились на два лестничных пролета вниз, в ту часть дома, где я никогда раньше не была — в операционную. Там в горизонтальной капсуле под оболочкой из аэрогеля лежал Дэниел, и он был в сознании.

И тут я догадалась, зачем мы здесь. Все дело было во власти. Для дяди Алекса она решала все. Агрессивные бизнес-стратегии, огромный дом в Хэмпстеде, картины Матисса и Пикассо, голографические скульптуры — все это нужно было, чтобы показать его могущество. Жаль, что папа так мало рассказывал мне о том, каким дядя Алекс был в детстве. Возможно, это кое-что объяснило бы. Может быть, когда-нибудь я узнаю правду.

Власть была для него важнее всего. Ему нужно было показать власть над своими созданиями, одним из которых был Дэниел, а заодно и надо мной. Потому что именно в тот момент в отношениях между мной и дядей все изменилось. Притворство закончилось. Я больше не могла убеждать себя в том, что дядя в первую очередь печется о моих интересах. Возможно, это были последствия шока, но, как бы то ни было, теперь маски были сорваны.

Мы вошли в пустую, идеально чистую белую комнату.

— Открыть капсулу, — и ее стенки раздвинулись.

Дэниел лежал, глядя на нас снизу вверх. Но его глаза изменились. Они казались пустыми и тусклыми, какими и должны быть у Эхо.

— Хорошо, — сказал дядя Алекс, приглаживая волосы. — Я оставлю тебя, и ты сможешь задать ему вопросы. А сам я пойду посмотрю, как там восстанавливается дом.

И он оставил нас там. Одних.

 

ГЛАВА 13

Но, очевидно, на самом деле мы были не одни. В этом доме невозможно было остаться без присмотра. За тобой всегда следили, вели запись, контролировали. Дядя Алекс мог наблюдать за нами в режиме реального времени из своей комнаты или из оружейной.

Я старалась об этом не думать и посмотрела на Дэниела.

Все это было очень странно. Он спал наяву? Подойдя ближе, я заметила кровь и вспомнила, что у людей и Эхо кровь почти идентична по составу, только у Эхо она темнее — меньше белых кровяных телец. Под затылком она уже запеклась, просочившись на жесткую подушку, засохла на его светлых волосах.

— Привет, — сказала я.

В ответ — ничего. Он даже не моргал.

— Дэниел, это я. Одри. Ты спас мне жизнь, я пришла сказать спасибо.

Он слегка сдвинул брови. Возможно, это был знак, что он слышит меня.

И вот что…

Он меня не пугал.

Мне всегда не очень нравилось, как Эхо выглядят. Идеальные пропорции их тел и лиц казались мне уродливыми. Настоящая красота — в несовершенстве, именно оно делает каждого человека непохожим на других. Может, я сама себя в этом убедила, потому что у меня чересчур широкие плечи и походка как у мальчика. Неважно. Но если все будут выглядеть идеально, тогда никто не будет особенным, ведь быть особенным — значит быть другим, давать миру то, чего никто другой дать не может. А все Эхо были одинаковыми. Моделей было несколько, но все они были одинаково идеальными.

Кожа Эхо не похожа на человеческую, на ней нет пор, следов или шрамов. Черты их лиц симметричны и привлекательны. Некоторым людям это очень нравилось. Во многом благодаря «Вселенской страсти», «Эху Эха», «3.14», «Круговороту любви» и прочим мальчиковым группам, в которых пели Эхо. Они всегда казались мне абсолютной противоположностью чего-то настоящего и по-человечески хаотичного, как, например, «Нео Максис».

Но красота — это нечто большее. Это нечто глубинное. Скрытое в любом живом существе. Нечто, что видят далеко не все. И однажды рассмотрев красоту, они уже видят ее повсюду, потому что, как говорили в старину поэты, красота бесконечна. Красота соединяет человека с вечностью.

Красота не принадлежит машинам. Она не принадлежит Эхо. И все же в этом парне она была, хотя ее было так же сложно заметить, как крошечную складку, на мгновение появившуюся на его лбу.

— Мне так жаль, — сказала я ему. — Что произошло? Почему тебя оставили в сознании? Почему не выключили? Это же пытка. Ты чувствовал боль. Считается, что ты не способен ее ощущать, но любой, кто слышал твои крики, знал, что тебе больно. Прости.

Дэниел надолго закрыл глаза, а когда снова поднял веки, оказалось, что он смотрит на меня. Но это был не тот мальчик Эхо, который спас мне жизнь. Тот, прежний, исчез. Растворился. Абсолютно. Его там не было.

— Пожалуйста, скажи что-нибудь. Что угодно. Просто говори. Я знаю, что ты меня слышишь.

Я не могла ничего сделать, но чувствовала ответственность за него. Когда кто-то спас тебе жизнь, ты должен ему целый мир. Я коснулась его кожи.

— Ты сказал мне, что встречал Алиссу и что тебя создала женщина по имени Розелла Маркес.

Он снова моргнул.

— Ты хотел мне что-то рассказать об Алиссе. И о дяде Алексе.

Он пристально смотрел на меня, но было сложно сказать, что он на самом деле видел. Внезапно я смутилась.

Его губы зашевелились. Он пытался заговорить.

— Кто ты? — произнес он пустым, бездушным и абсолютно спокойным голосом.

Меня охватило странное чувство. Я чувствовала облегчение, что он хоть что-то сказал, но, с другой стороны, его слова меня расстроили.

— Я Одри Касл. Племянница мистера Касла. Моих родителей убила Эхо по имени Алисса. Ее сделали в «Семпуре», а не в «Касл».

А потом я прошептала:

— Я подозреваю, что в живых я осталась только потому, что меня используют. Я могу помочь ему победить «Семпуру», — и только сказав это, я вдруг с ужасом осознала, что это правда.

Дэниел опять нахмурился. Казалось, он пытается заново научиться человеческой речи. Слегка повернулся ко мне — и это небольшое движение причинило ему огромную боль. Он вздрогнул. Не задумываясь, я осторожно коснулась рукой его лица.

— Не волнуйся, — сказала я. — Мне жаль, что я причиняю тебе беспокойство. Я не хочу тебя тревожить, ты спас мне жизнь.

Мне вспомнилось стихотворение — одно из маминых любимых. Глядя на него, я пыталась представить, что он чувствует, и первая строчка стихотворения возникла сама собой:

— Я есмь — но что я есмь, не знаю; слово / забыто, как я сам для всех забыт…

Его глаза перестали быть такими чудовищно пустыми. В них появилась грусть. Я не знала, что было лучше — грусть или пустота. Я вспомнила тот день в его комнате. Я вспомнила, как он держал меня на руках. Вспомнила его теплое дыхание и нахлынувшие на меня чувства, которые я не должна была испытывать.

А потом я поцеловала его.

Я прильнула к нему и нежно поцеловала в губы.

Это не был романтический поцелуй из глупых фильмов. Это был поцелуй, который ты даришь кому-то, о ком заботишься. Я знала, что уже однажды ошиблась в нем. Знала, что он растерян и ему больно. Знала, что из-за меня он пошел на огромный риск. И все это время пытался меня защитить. В тот момент он был единственным в целом мире, кто меня поддерживал, и я хотела вернуть его к жизни и подарить ему немного заботы.

Я изменилась. Я испытывала чувства к тому, кто технически был машиной. Если машина может развиться до такой степени, чтобы стать почти человеком, значит, и человек может развиться до такой степени, чтобы это понимать. Может быть, это и есть взросление: меняется образ мыслей, сознание становится глубже и ты готов признавать ошибки.

— Ты не такой, как остальные, — сказала я. — Ты отличаешься от них. Ты способен заботиться. Ты чувствуешь боль. Но когда-нибудь ты сможешь почувствовать столько нового и прекрасного… Обещаю тебе.

Он прошептал:

— Одри.

Дэниел знал мое имя. Мое сердце готово было разорваться, ведь я понимала, что помогаю ему вернуться.

Он выглядел так, будто готов был опять заговорить. И он сделал это.

— Он изменил Алиссу, — я не была уверена, что правильно расслышала.

— Что? Что?

Дверь распахнулась, и дядя снова появился на пороге.

— Ну, хватит, голубки, — сказал он. — Время прощаться. Не думаю, что вы еще когда-нибудь увидитесь!

 

ГЛАВА 14

Дядя Алекс проводил меня в комнату и ушел, заперев дверь. А я осталась сидеть там, закрыв глаза. Как же я себя ненавидела! Я была во власти предрассудков: судила о Дэниеле по тому, что знала об Алиссе и что говорил папа.

Папа. Я вспомнила, что он сказал, когда я видела его в самый последний раз.

— Чудовища ничем не отличаются от нас. Никто не просыпается с мыслью, что он чудовище, даже если уже стал одним из них. Ведь изменения происходят постепенно…

Теперь я поняла, что он говорил о дяде Алексе. А еще я поняла, что не могу просто так сидеть взаперти. Поэтому я встала и пошла к двери.

— Откройся, — скомандовала я.

Никакой реакции.

— Откройся.

Ни малейшего движения.

— Я приказываю двери открыться. Дверь, откройся. Дверь, откройся. Дверь, откройся, откройся, откройся…

Я вспомнила слова Лины Семпуры, обращенные ко мне:

— Открой глаза, девочка. Открой глаза.

На двери была ручка. Старинная и вычурная, оставшаяся с тех времен, когда двери открывали рукой, а не голосовыми или мысленными командами. Я попыталась повернуть ее, но у меня ничего не получилось. Дверь казалась старой, но на ней был установлен электромагнитный замок, и никакой физической силы не хватило бы, чтобы его открыть.

Дядя Алекс меня запер.

Я начала колотить в дверь:

— Выпустите меня! Выпустите меня отсюда!

Никто не пришел. Через некоторое время я услышала, как Яго позвонил по внутренней телефонной связи. Очевидно, он наблюдал за мной из капсулы в своей комнате.

— О, боже, — раздался злой смешок десятилетнего мальчишки, — похоже, ты застряла.

Он похихикал еще немного. Наверное, думал, что сказал что-то очень остроумное.

— Тебе придется подождать, пока твои волосы отрастут до земли. Тогда явится рыцарь, заберется наверх по твоим косами и спасет тебя. Ха! Можно подумать, рыцарю нужна такая чудила, как ты.

— Яго, пожалуйста, помоги мне. Мне нужно выбраться отсюда. У меня клаустрофобия! Дядя… Твой папа запер меня по ошибке. — Я старательно изображала дурочку. Я была почти уверена, что никакой ошибки тут нет, но все-таки у меня оставалась маленькая надежда, что я паникую из-за пустяков.

Открой глаза.

Яго все еще смеялся, но это был фальшивый смех, слишком громкий — чтобы я его непременно услышала:

— Ошибка? Как бы не так! Но если тебе легче, можешь продолжать так думать! Можешь думать вообще что хочешь! Например, что мой отец на самом деле заботится о тебе!

— Он же разрешил мне тут жить, — сказала я.

Мне не нужен был смех Яго по ту сторону двери, чтобы понять, как жалко это прозвучало. Он разрешил мне тут жить. Какой же я была идиоткой. Я как тигр в Зоне Возрождения… И благодарю за то, что меня заперли в клетке?

Я вспомнила строчку из песни «Нео Максис» — «Любовь в клетке» трехлетней давности. «Вот что я помню лучше всего: я была заключенной, а думала, что в гостях…»

Я вспомнила все, что случилось три дня назад, когда я уничтожила Алиссу — или думала, что уничтожила.

Я мчалась на машине и едва могла соображать. Вряд ли в тот момент я смогла бы сказать, как меня зовут. И вот тут-то дядя Алекс мне и позвонил.

Он хотел связаться с моими родителями, чтобы пригласить их на свой день рождения. Наверное, пытался дозвониться домой, но безрезультатно, и поэтому набрал номер холофона в машине.

Но почему именно тогда?

Я пыталась вспомнить, когда дядя Алекс последний раз звонил, чтобы поговорить с родителями. На Рождество? Может быть, да, а может, и нет. Они очень давно не общались. И какова вероятность, что он совершенно случайно звонил сразу после их гибели? Математика никогда не была моей сильной стороной, но даже мне было ясно: слишком много совпадений.

Допустим, дядя Алекс был экстрасенсом. Допустим, допустим… Я снова подумала о Дэниеле. Он хотел рассказать мне что-то еще до того, как хаунды набросились на него и повалили на землю.

— Помни, — сказал он. Но о чем?

Я не знала.

Я попыталась успокоить мысли, которые беспорядочно метались у меня в голове. Я была напугана и знала, что могу избавиться от страха, надев нейродетекторы, которые лежали на комоде у моей кровати. Они помогли бы мне успокоиться за несколько секунд. Но мысль о том, чтобы успокоиться, была страшнее всего. Потому что страх никогда не возникает на пустом месте.

Он помогает выживать.