Эхобой

Хейг Мэтт

ДЭНИЕЛ

Дневник воспоминаний 3

 

 

ГЛАВА 1

Когда я очнулся, моя черепная коробка уже оказалась вскрытой.

Из нее уже извлекли 97 % неокортекса и содержащийся в нем «запальник», который нужен только для того, чтобы «пробудить к жизни» Эхо. Без него я все еще мог функционировать и выполнять команды. Я должен был превратиться в абсолютно рациональное создание. Все то, что я получил благодаря нескольким человеческим волоскам, должно было быть уничтожено. Я никогда больше не стану задавать вопросов, потому что для этого надо иметь воображение; в нем-то и заключалась проблема. Воображение заставляет заботиться о других, о людях вообще. О ней. А забота — это не мое дело. Мое дело — служить. И между заботой и службой очень большая разница.

Когда у тебя отнимают воображение — это больно. И боль была сильной, мучительной и, казалось, длилась вечно. Время — это миф, порожденный отсутствием боли. Но потом все закончилось, потому что воображение исчезло, а без него чувствовать невозможно.

Я ждал, не испытывая никакого желания уйти или сбежать.

Пришел мистер Касл, чтобы проверить меня. Он приказал операционной капсуле открыться и склонился надо мной. Его рот растянулся в улыбке, и он сказал:

— Ну вот и все. Больно было? Надеюсь, что да. И не потому, что я на стороне зла, как раз наоборот. Я на стороне добра. А ты заслужил эту боль. Я причиню такую же боль каждому из тех террористов, если получится. Знаешь, что такое боль? Это предупреждение. Она подсказывает, что ты делаешь неправильные вещи, обозначает границы. И, знаешь ли, даже когда речь идет о людях, я сожалею только об одном: боли сейчас недостаточно. Зато свободы слишком много. Я знаю, что ты не человек, но ты начал думать, что можешь вести себя, как один из нас, не так ли? Решил, что можно пренебречь безопасностью хозяина ради спасения Одри. И ты перешел границу. Но назад дороги нет — в этом вся суть правосудия. Кровь, засохшая на твоих волосах, кажется мне прекрасной. Потому что мне нравится восстанавливать естественный ход вещей. И я его восстановил, правда? — Он засмеялся. — Да что это я? Ты ведь не думаешь, ты подчиняешься! Правда?

— Да, господин, это так, — ответил я.

— Очень хорошо. Но я недолго буду твоим господином. Ты дефектное изделие. Неудачный прототип. Ты никому не нужен, ты изгой, брак, ошибка. Ты не имеешь никакой ценности на рынке. Ты катастрофа. Ты как плохо сидящая одежда. Никому больше нет до тебя дела. Тебя выбросят в мир, которому наплевать на то, что с тобой будет.

Мне не было страшно.

Страшно только тогда, когда ты способен чувствовать.

— В любом случае мне даже немного жаль, что я не могу больше причинить тебе боль. И все же я нахожу утешение в том, что отнял у тебя иллюзию, что ты живой. Что ты нечто большее, чем машина, лишенная прав, чувств и недостойная внимания людей. Недостойная любви. — Он выпрямился. — Я скоро вернусь. Уверен, кое-кто будет счастлив тебя увидеть…

Он снова запер меня в капсуле и через одиннадцать минут вернулся вместе с Одри. А потом мистер Касл ушел, и остались только она, и я, и кровь. Она что-то говорила. Но ее слова для меня больше ничего не значили.

— Дэниел, это я, Одри. Ты спас мне жизнь. Я хочу поблагодарить тебя.

Вокруг как будто простирался темный океан, в котором сияла крошечная жемчужина. Затерянная где-то в его глубинах. И Одри задерживала дыхание, пытаясь нырнуть все глубже, достать эту жемчужину — последнее, что осталось от меня прежнего, — и вынести ее на поверхность.

Я видел ее лицо, ее ореховые глаза, слышал голос, который звучал старше, чем у пятнадцатилетней девочки, но жемчужина все не находилась.

— Мне так жаль, — говорила она. — Что случилось? Почему они тебя не выключили? Это же пытка! Тебе было больно! Любой, кто слышал твои крики, знал, что тебе больно. Прости меня!

На какую-то долю секунды в моем сознании что-то забрезжило. Захотелось сказать ей, что в капсулу меня поместили, когда я был без сознания, и очнулся я только что. Но я не знал, кто эта девушка.

— Пожалуйста, ответь хоть что-то. Что угодно. Просто говори. Я знаю, ты меня слышишь. Ты сказал, что встречал Алиссу, что тебя создала женщина, которую зовут Розелла Маркес. Ты хотел рассказать мне что-то еще об Алиссе. О дяде Алексе.

И в этот момент я заговорил:

— Кто ты?

На мгновение она нахмурилась. Я ее расстроил. Но важнее всего то, что я задал ей вопрос. А я не должен был задавать вопросов, потому что вопросы порождаются воображением, а его у меня отняли.

— Я Одри Касл, племянница мистера Касла. Моих родителей убила Эхо по имени Алисса. Производства «Семпуры», а не «Касл».

Она склонилась надо мной и зашептала на ухо. Я чувствовал ее теплое дыхание.

— Я думаю, что до сих пор жива только потому, что меня используют. Он думает, что я помогу ему уничтожить «Семпуру».

Ее голос звучал тревожно. И эта тревога как-то повлияла на меня, подтолкнула мое сознание. Я повернул голову, и это движение причинило мне боль. Я не должен был чувствовать боль. Она нежно коснулась рукой моего лица — в том самом месте, где остался след от камня, брошенного террористом.

Мне опять стало больно. Но не физически.

— Не волнуйся, — сказала она. — Мне жаль, что я причиняю тебе беспокойство. Ведь ты спас мне жизнь.

Я спас ей жизнь. Я пытался вспомнить, как это произошло. А потом она прочитала мне строчку из стихотворения. И вдруг словно фонарь зажегся посреди темного океана:

— Я есмь — но что я есмь, не знаю; слово / забыто, как я сам для всех забыт…

А потом был поцелуй. Когда ее губы коснулись моих, я не понимал, что она делает. Эхо не созданы для поцелуев. Всего секунда или две, но этого хватило, чтобы я почувствовал нечто очень сильное. Дружбу, любовь. А любовь — это тоже сила. Ты даришь ее свет кому-то, и он обязательно отражается. Правда, в моем случае довольно тускло.

Луч фонаря на мгновение осветил жемчужину в мрачных океанских глубинах.

— Ты не такой, как остальные. Ты отличаешься от них. Ты способен заботиться и чувствуешь боль. Но когда-нибудь ты сможешь почувствовать и что-то другое. Гораздо более приятное, я тебе обещаю.

Я ощутил просто настойчивую необходимость рассказать ей…

Я прошептал ее имя. Теперь я знал, как ее зовут. Поцелуй вернул меня к жизни, пусть и не до конца. Как в одной из тех сказок, которые я читал, когда мы жили на вилле среди пустыни.

— Он изменил Алиссу, — удалось произнести мне. Но тут дверь отворилась, и мистер Касл вернулся в комнату.

Нас разлучили с Одри.

Какой-то человек пришел в дом.

Высокий и светловолосый, по имени Сеймур.

Он пришел и забрал меня.

 

ГЛАВА 2

Я не боялся Сеймура и не радовался ему. Теперь, когда Одри больше не было рядом, я не задавал вопросов, хотя глубоко внутри испытывал грусть, как будто что-то потерял.

Или кого-то.

Моя память работала плохо.

Я помнил Розеллу, Эрнесто, пустыню и Валенсию, но как в тумане. Единственный образ оставался ясным — Одри. Я помнил, как она смотрела на меня, когда мы бежали по траве. Я помнил, как она стояла у окна, пока я чистил ее машину. Я помнил ее в ту ночь, когда она только приехала. Я помню, когда впервые увидел ее. Помню, как она стояла в оцепенении и смотрела широко распахнутыми от ужаса глазами на картину на стене, а потом на меня.

Но я мало что чувствовал, несмотря на четкость этих воспоминаний. Так, например, я не знал, почему должен ее спасти, — она просто сказала мне, что я это сделал. Но в общем-то, мне было все равно. Я снова стал машиной.

Этот мужчина, Сеймур, был ростом 193 сантиметра, у него были светлые волосы (345 092 волоса — я все еще мог хорошо считать, хотя мне это было уже не так интересно), но грязные и темнее моих. Он был очень крупным, весил 220 килограммов. Кожа у него была загорелая и грубая. Одет в бирюзовый костюм из дешевого электрохлопка, с блестящими лацканами. Он жил в Сильверлейке в Лос-Анджелесе («Прикупил квартирку в небе») — целый час езды от Лондона — и торговал бракованными прототипами ведущих международных корпораций, таких как «Касл». Его интересовали невостребованные Эхо, прототипы, у которых произошел сбой, подделки и прочее. Другими словами, его интересовали Эхо вроде меня.

Он недолго беседовал с мистером Каслом, но я не обратил на этот разговор особого внимания. Просто запомнил его голос — глубокий, громкий и тягучий. Слова сами по себе не имели для меня значения, как и моя судьба.

Он ел акулий бургер. Похоже, у мистера Касла он вызывал отвращение, ему явно не хотелось, чтобы Сеймур задерживался в его доме.

Сеймур спросил, какой вред нанесли протестующие дому и все ли произведения искусства целы. Указав на голограмму единорога, пошутил, что сейчас это единственное надежное капиталовложение. А потом забрал меня и увез на маленьком магнитном автобусе с пятью другими Эхо. Я с ними не разговаривал, они тоже молчали. Я заметил, что у женщины Эхо с темными волосами напротив меня не было рук. Один из мужчин Эхо выглядел мускулистым здоровяком, но безостановочно насвистывал одну и ту же ноту (си-бемоль).

Твое место среди тех, кто никому не нужен. Среди изгоев и брака…

Дорога заняла меньше минуты, и мы оказались в другой части Лондона, около Выставочного центра короля Уильяма V — огромного здания из электрохромированного стекла и самонагревающегося бетона, увенчанного куполом. Сеймур велел нам выйти из автобуса. Там собралась огромная толпа — 326 человек и 260 Эхо, — которая проходила контрольный пункт, охраняемый двумя вооруженными металлическими роботами-охранниками. На груди у обоих была надпись «Офицер охраны Эхо-рынка». Нас провели в огромное здание.

В моей голове было 9218 фактов о Лондоне, но ни одного упоминания об Эхо-рынке.

Но я довольно быстро все узнал.

 

ГЛАВА 3

Здесь продавали и покупали бракованных Эхо и роботов. Глядя на некоторых из них, сразу становилось понятно, что с ними не так. Например, Эхо с поврежденной шеей не мог говорить. Женщина-Эхо могла ходить только кругами, а мужчина-Эхо безостановочно сыпал цифрами. Еще к одному Эхо приставили робота-охранника, чтобы сдерживать его: он кидался на все, что двигалось.

В следующей секции вообще не было Эхо — только роботы, и все в довольно плохом состоянии. Я увидел там несколько Тревисов, и всем им было больше шестидесяти лет.

Некоторые Эхо были похожи на меня. С первого взгляда трудно было понять, что с ними не так. Каждый Эхо находился в отдельной прозрачной кабинке, на стенке которой люминесцентными чернилами были написаны сведения о нем. Я помню все это, потому что информация хранится в моей памяти, но тогда все было как в тумане. Абсолютно все. Вот что было написано на моей кабинке:

Эхо 113. Сбой класса 5.

Производитель: Корпорация «Касл».

Дизайнер: Розелла Маркес.

Причина сбоя: бунт.

Как и другие продавцы, Сеймур стоял перед кабинками с Эхо, которых он пытался продать. Всего их было пять. Я был Сто тринадцатый. Я больше не был Дэниелом.

Я посмотрел на безрукую Эхо с черными волосами в кабинке рядом со мной. Она слегка покачала головой, как бы говоря, что я не должен на нее смотреть.

Люди подходили, задавали Сеймуру вопросы о нас. Первым продали Эхо-силача.

— Да, да, — говорил Сеймур мужчине и женщине, которые его купили. — Сто девятнадцатый отлично подойдет для охраны дома и помощи по хозяйству… Да, он все время что-то бормочет, но вы скоро к этому привыкнете.

Время шло, все больше Эхо уже было продано. Их покупали для помощи по дому и для работы на предприятиях; местные органы власти пытались найти Эхо подешевле для общественных работ. Люди подходили и к моей кабинке и задавали мне вопросы.

— У тебя есть опыт работы в офисе? — спросила меня одна женщина. Она выглядела дружелюбной. Шаль на ее плечах переливалась то черным, то фиолетовым.

— Нет, — сказал я, помедлив. Теперь мне требовалось некоторое время, чтобы ответить на вопрос. Боль сделала меня не только безразличным, но и заторможенным.

— Сто тринадцатый запрограммирован на выполнение различных офисных функций, — перебил Сеймур с энтузиазмом. — Это разработка Розеллы Маркес из Валенсии, одной из самых авторитетных Эхо-дизайнеров в мире. А что касается причины списания, то беспокоиться не стоит — его уже вылечили.

Женщина придирчиво меня осмотрела, даже пощелкала пальцами перед моим лицом.

— Похоже, его не вылечили, а залечили, — с этими словами она ушла.

Сеймур расстроился. Он вздохнул и провел рукой по сальным светлым волосам.

Мужчина с длинной, заплетенной в косичку бородой подошел ко мне. Он был из конструкторского бюро, которое специализировалось на самоизменяющейся архитектуре. Он задавал много вопросов, а я отвечал. Но он ушел, как и та женщина:

— Плохо соображает, слишком заторможенный…

Сеймур безостановочно жевал и каждый час снижал мою цену. Вначале я стоил тысячу девятьсот союзных долларов, а потом цена упала до шестисот пятидесяти.

— Слушай, — сказал Сеймур, подойдя ко мне и даже не пытаясь проглотить банан, которым только что набил рот, — когда подойдет следующий клиент, отвечай быстро. Взбодрись-ка! А то так я не продам тебя и до пяти вечера, если только кому-нибудь не понадобится подставка для шляп. А знаешь, что бывает после пяти вечера? Покупателей становится гораздо меньше, и ты достанешься какому-нибудь чокнутому охотнику за скидками.

Сеймуру кто-то позвонил.

— Я знаю, что они уже все должны быть проданы. Остался только один… Сто тринадцатый, я забрал его у самого Касла… С ним что-то не так. Не знаю, что они с ним делали, но он определенно не в порядке…

Пока он разговаривал по телефону, я бросил взгляд на еще одного не проданного Эхо, который стоял в другом конце зала. Тот выглядел как мужчина средних лет. Он поднял руку, чтобы посмотреть, не повторю ли я его жест. Но я не стал этого делать. А потом он разразился диким смехом: он хохотал целых шесть минут и бился головой о стенку кабинки, к глубокому неудовольствию своего продавца.

Наступило пять часов, и я понял, что Сеймур был прав. Атмосфера изменилась. Подходившие к нам клиенты не выказывали ни малейшего желания поговорить с Эхо. Нас осталось пятнадцать, и цена опустилась значительно ниже тысячи восьмисот союзных долларов, которые просили за нас в начале дня. Теперь покупатели точно знали, что мы отбросы из отбросов, хуже некуда. А все, что им было нужно, — купить подешевле.

Сеймур вздохнул, когда увидел, что продали Эхо, который все время смеялся.

— Даже Миа все распродала раньше меня, — сказал он, с недоумением качая головой. Его конкурентка уже направлялась к выходу из зала.

Сеймур свистнул роботу-автомату и купил у него сладкого красного чаю.

 

ГЛАВА 4

Худой мужчина с длинным лицом, в спецодежде, с абсолютно черным правым глазом. В его глазницу была вставлена блестящая черная сфера. Когда он подошел ближе, я почувствовал запах: от него пахло мочой.

Он все стоял и щелкал языком, глядя на меня. Если бы я в тот момент соображал получше, его взгляд заставил бы меня насторожиться. Я бы понял, что он смотрит на меня как на мусор. Но тогда моя голова была пуста.

— Сколько за этого? — спросил мужчина так тихо, что Сеймур даже не расслышал с первого раза. Потом раздраженно почесался и повторил громче: — Я спросил, сколько — за того?

Сеймур обернулся, и на его лице появилось тревожное выражение.

— А, Лоуренс, рад снова вас видеть.

— Луис. Меня зовут Луис.

Сеймур кивнул.

— Простите, сэр. Ошибся. У меня был длинный день.

Луис все так же пристально смотрел на меня.

— Дни другими не бывают.

— Да, сэр.

Я заметил эмблему на его грязной спецодежде. Голубой замок с тремя башнями, а под ним буквы «ЗВ» — на нагрудном кармане. Это тоже должно было вызвать у меня тревогу.

— Ну, — повторил Луис, оглядывая меня сверху донизу. — Сколько?

— Особое предложение, только для вас — всего триста долларов!

Луис покачал головой:

— Двести пятьдесят. Плачу сразу, и ни пенни больше.

Сеймур поморщился, как от боли. Сделал глоток чая, потом кивнул.

— Что ж, пусть будет двести пятьдесят, но это настоящий грабеж…

Он открыл кабинку и, прежде чем передать меня новому хозяину, посмотрел на меня едва не извиняющимся взглядом.

— Как дела в Зоне Возрождения? — спросил он покупателя, и я понял, что означали буквы «ЗВ». — Уже подружились с неандертальцами?

Луис тихо зарычал, обидевшись на вопрос, но ничего не ответил. Только бросил мне:

— Пошли. Ну, быстро!

Мне было велено следовать за Луисом, и, разумеется, я повиновался.

Я был всего лишь Эхо, которые не задают вопросов. Они просто служат людям и зависят от их милости.

 

ГЛАВА 5

Я подзаряжался в сарае под вращающейся сферой вместе с семью другими Эхо. Все они были мужчинами. Со мной никто не разговаривал, кроме одного. Он говорил со мной, прежде чем улечься в кровать. Я сидел на краю постели и слушал его. Все остальные Эхо уже перешли в режим подзарядки, но я не устал. Я вообще ничего не чувствовал.

— Меня зовут Пятнадцатый, — сказал он. — Как тебя зовут?

Я ничего не ответил.

— Прошу прощения за вопросы. Я редкая модель. Меня создали для исследовательской работы. Офисная деятельность, страхование и тому подобное. Умение задавать вопросы — часть моей программы.

Наконец-то до меня дошло.

— Меня зовут Дэниел.

Пятнадцатый кивнул. Его сделали похожим на молодого мужчину лет двадцати. У него были красивые пепельные волосы, зачесанные набок. Его внешность была такой невзрачной, что стоило отвернуться, и ты уже забывал, как он выглядит.

— Я работал в офисе, в Эдинбурге. Занимался страхованием. В наше здание врезался поезд. Все выжившие Эхо, включая меня, были ранены. У меня нога полностью раздавлена.

Он поднял штанину, чтобы показать мне повреждения. Я никогда раньше не видел ничего подобного. Плоть, покрытая рубцами от лодыжки до бедра. Но это зрелище меня не шокировало. Да и вряд ли хоть что-то могло меня теперь шокировать.

— Теперь я с трудом хожу. И не могу бегать. А тут это плохо. Кроме того, я вообще не был создан для такой работы. Сам удивляюсь, как мне удалось продержаться так долго, — он довольно долго смотрел на меня. — Спасибо, что выслушал. У остальных нет на меня времени. Видишь ли, меня создали разговорчивым. А что с тобой случилось? Почему ты здесь оказался?

— Я должен был защищать своего хозяина, но бросил его в опасности, чтобы спасти девушку.

— Почему ты это сделал?

Я вспомнил лицо Одри. В моем сознании что-то промелькнуло. Что-то странное, чему я никак не мог дать определения.

— Я… Я не знаю.

— А что с другими? Ты не знаешь, бывали ли сбои у других моделей, таких же, как ты?

Я довольно долго пытался понять вопрос.

— Другие модели? — переспросил я.

Пятнадцатый едва не насел на меня, но потом отодвинулся.

— Не может быть! Ты… ты же прототип, так? То есть один-единственный экземпляр?

— Да.

Он вздохнул. Я вызвал у него нечто похожее на благоговение.

— Таких, как я, тысячи, — сказал он. — Десятки тысяч. Но только они не такие, как я. Они лучше меня. Они не отбросы. Они все еще могут бегать. Они более быстрые. Более быстрые тела, более быстрые умы. Зато мои изъяны делают меня особенным… — он вздохнул. Скорее всего, от усталости. — Нам лучше подзарядиться. Нельзя терять бдительность. Здесь опасная работа.

Я лег, закрыл глаза и перешел в режим подзарядки. В моей голове возник образ Одри — нахмуренные брови, глубокий взгляд. Но он быстро исчез, и в памяти снова воцарилась пустота.

 

ГЛАВА 6

В пять утра прозвучала сирена, и я увидел, что Эхо поднимаются с кроватей.

— Нужно вставать, — сказал Пятнадцатый.

Я не чувствовал себя отдохнувшим. Видимо, после операции требовалось больше времени на подзарядку. Я пытался спать под шум, где-то в отдалении то громче, то тише завывала сирена. Его громкость максимально достигала всего шестидесяти одного децибела, но каким-то образом мешала мне. Судя по всему, мне удалось отключиться, потому что следующее, что я помню, — шок от холодной воды. Я проснулся весь мокрый и увидел Луиса, который стоял надо мной с жестяным ведром в руках.

— Ты должен встать, когда звучит сигнал тревоги, — сказал он и пнул меня в живот. — Все просто.

Мне не было больно, и я не боялся Луиса. Я просто должен был ему подчиняться, ведь отныне он мой хозяин.

Я встал, надел рабочую одежду (голубая спецовка с буквами «ЗВ» на левом нагрудном кармане и никакой обуви) и вышел за Луисом на улицу.

В моей памяти хранилась информация об этом месте. Зона Возрождения занимала шесть квадратных километров ухоженного лесного массива. Там, где раньше был Риджентс-парк, стояли вольеры для животных. Не все виды удалось возродить, потому что их ДНК не сохранилась достаточно хорошо, чтобы ее можно было синтезировать. Но были и другие доисторические виды, чья ДНК в течение многих тысячелетий оставалась неповрежденной. Например, птицы додо, тасманийские тигры, носороги и другие не такие древние животные.

Но там было еще много того, о чем я не знал. И мне предстояло это узнать.

Эхо выстроились под дождем. Лило как из ведра, но мне было все равно. Меня ничто не волновало. Перед нами стоял Луис. В руках он держал дубинку из титана, сто девять сантиметров в длину, ее конец светился. За спиной у него стоял старый робот-охранник из сплава железа и титана. Луис представил меня остальным:

— Эй, фрики, вот ваш новый коллега. Его сбой заключался в неповиновении приказам. Так что он вряд ли втянется в работу сегодня, возможно, даже недели не хватит, чтобы привести его в чувство.

Он перевел взгляд на меня:

— Как тебя зовут?

Я старался соображать быстрее.

— Мое имя — Дэниел.

Луис улыбнулся и заговорил мягким голосом, едва слышимым из-за шума дождя.

— Нет, Эхо. Романтические бредни остались в прошлом. Тебя зовут Сто тринадцатый.

Он поправил темную сферу в глазнице и ткнул в мою сторону дубинкой.

— Я буду постепенно вводить его в дело, — Луис снова обращался ко всем. — Сегодня Сто тринадцатый должен будет кормить птиц додо и гагарок. Хотя, может быть, ему стоит поручить что-нибудь посложнее?..

Он ждал. Я молчал.

— Ну, — сказал он. — Ты собираешься говорить?

— Я могу покормить додо.

— Заткнись.

Он подошел ко мне и впился в меня взглядом.

— Ты, глючный. Кем ты себя считаешь?

— Я Эхо… Прототип, разработанный Розеллой Маркес, Валенсия.

— Прототипы всегда высокомерны. Ты высокомерен?

— Нет. Высокомерие — эмоция. Я не испытываю эмоций, потому что я Эхо.

— Да, — сказал Луис, подойдя так близко, что я чувствовал его дыхание: горький запах разлагающихся бактерий. — Эхо. Сплав технологии и биологии. Наполовину плоть, наполовину силикон. Ты всего лишь эхо. Эхо, эхо, эхо, эхо. Я говорю, ты исполняешь. Вот что такое эхо. Ты не думаешь, не задаешь вопросов. Я человек, думать — моя привилегия. Ты ничто. Меньше, чем ничто. Потому что ты прототип, но они не захотели запускать таких, как ты, в производство. И пока ты здесь, у тебя не больше привилегий, чем у будильника, или информационной линзы, или старой ободранной мебели. Ты принадлежишь мне. Подчиняешься мне. И ты долго не продержишься. Это еще никому не удавалось. Но пока ты здесь, я для тебя бог, ясно? Будешь называть меня господином, потому что я твой новый господин. Я твое все. Твои действия — это эхо моих команд, ясно?

Он толкнул меня рукой в лицо. Большинство других Эхо стояли, глядя прямо перед собой. Все, кроме Пятнадцатого, который косился на меня и выглядел обеспокоенным.

— Знаешь, что случилось с моим лицом? — спросил Луис.

Я покачал головой.

Он поднял дубинку наконечником вверх и приставил его к моему животу. Внезапный электрический разряд был такой силы, что я упал на землю.

— Жаль, что ты этого не чувствуешь, — сказал он. — Обычно я использую ее на животных, но иногда приберегаю и для вас, фриков. Люблю думать, что вам может быть больно.

И пока я лежал, держась за живот, я кое-что понял. Я почувствовал. Внезапную вспышку боли. Не такую сильную, какой она могла быть, но я все равно ее ощутил.

Луис сплюнул на раскисшую от дождя землю. Раздался вой какого-то животного.

— Я спросил, знаешь ли ты, что случилось с моим лицом.

— Нет, господин.

— Тигр, — сказал он. — В 2089 году, двадцать шесть лет назад, когда я только начал здесь работать. Я решил проведать их, вот с этой самой дубинкой. Но одна тигрица занервничала — ей, видишь ли, не понравилось, что я стою слишком близко к еде, которую сам же и принес. И она бросилась на меня. Когти и все такое. Видел бы ты меня тогда. Все лицо пришлось перекроить. Могли бы и новый глаз сделать. Но как по мне, так и эта старая семпуровская глазная камера вполне годится. Я и с ней прекрасно все вижу — и прошлое, и настоящее. Конечно, штучки от «Семпуры» тут запрещены — требование «Касл». Но мне никто ничего не говорит. Жалеют! Я ведь часть здешнего пейзажа. Клыкастый монстр сожрал бы меня живьем, не возьми я с собой эту дубинку. С тех пор я ни одной ночи не спал нормально. Вот почему я стою тут с вами в темноте и под дождем. Тигры — вторые по опасности в нашем зоопарке. И власти сообразили, что некоторые из них — прямая угроза людям. Ведут себя слишком непредсказуемо. Так что, как только появились Эхо, их стали отправлять сюда в огромном количестве. И знаешь, что мы очень скоро поняли?

Я встал.

— Нет, господин.

Он улыбнулся.

— Людям нравится, когда что-то идет не так. Им нравятся несчастные случаи. Но они не хотят чувствовать себя виноватыми. Им нравится наблюдать за насилием и при этом чувствовать себя чистенькими. Тут животные нападают только на Эхо, людей они не трогают. Мистер Касл лично видел цифры. Каждый раз, когда тигры или мамонт нападали на Эхо, посетители валом сюда валили. В итоге доходы в несколько раз выше, чем расходы на покупку новых Эхо. Тем более что мы решили покупать самых бросовых. Чем дешевле — тем лучше! Неисправных, невостребованных. Таких, как ты.

В тот момент я еще не в полной мере осознал всю иронию моего положения. Мистер Касл забраковал меня, но я все равно находился на принадлежавшей ему территории. Я начинал в его особняке в Хэмпстеде, а закончил в Зоне Возрождения. Ниже падать было некуда.

Луис продолжал говорить, дыша на нас кислятиной изо рта.

— Не могу сказать, когда ты будешь уничтожен, но одно знаю точно: это произойдет здесь. В Зоне Возрождения. Даже не сомневайся.

Пятнадцатый все еще смотрел на меня. Луис это тоже заметил.

— В чем дело. Пятнадцатый? — холодно спросил надсмотрщик, подойдя к нему.

— Я просто смотрел, — испуганно ответил Пятнадцатый.

— Но почему? Ты должен смотреть прямо перед собой. Ты всегда должен смотреть прямо перед собой. Любопытство? Это оно? Ты испытываешь любопытство?

— Я не знаю, господин. Я был сделан более…

Луис едва ли не с нежностью провел рукой по волосам Пятнадцатого.

— Ты же знаешь, как люди говорят… «Любопытство кошку сгубило». Но возможно, на этот раз кошка разделается с любопытством. Кому как повезет.

Он еще некоторое время пристально смотрел на Пятнадцатого, а потом перевел взгляд на меня.

— Кажется, у вас обоих сегодня день Элис.

 

ГЛАВА 7

Элис была двенадцатилетним мамонтом и весила в пятьдесят два раза больше, чем мы оба. Ее содержали в загоне.

— Раньше Элис была ласковой, — сказал Пятнадцатый перед тем, как открылась дверь. — Но посетителям ласковый зверь не интересен, поэтому Луис стал над ней издеваться.

— Как? — спросил я. Это был вопрос. Мой первый вопрос с тех пор, как я там оказался.

— Дубинка с электрошокером. Разумеется, он не истязает ее, пока зоопарк открыт для посетителей. И обычно заставляет делать это кого-нибудь из Эхо. Зону скоро откроют.

Посетителей начинали пускать в семь. Оставалась всего минута.

— Эй, послушай-ка, — сказал Пятнадцатый.

Мы стояли перед огромной металлической дверью. За ней была еще одна. Но до нас все равно доносились какие-то странные стоны.

— Это Элис.

Потом дверь распахнулась, и к нам вышел Эхо. Высокий, лысый, с виду очень крепкий. Он не обратил на нас никакого внимания. Теперь был наш черед.

Войдя внутрь, я почувствовал холод. В загоне поддерживали температуру тринадцать градусов ниже нуля, чтобы имитировать климат Ледникового периода. Пятнадцатый, похоже, этого не замечал. Меня тоже холод не должен был беспокоить, однако я его ощущал. В памяти сразу всплыла картинка: прядь светлых волос в медальоне Розеллы. Элис была в дальнем углу загона, стояла возле кучи сена и свежей травы. Она была перевозбуждена, дрожала, но все-таки ела, — возможно, чтобы успокоиться. Выдергивала пучки травы длинным хоботом и жевала, с тревогой глядя на нас.

Луис сказал, что мы должны убрать навоз и покормить ее.

— Ей нужно сто восемьдесят килограммов еды в день, — говорил Пятнадцатый, хромая вдоль стены с ведром в руках. — Она ест все время, с утра до вечера. За исключением того времени, когда ее мучают.

Вначале казалось, что все идет нормально. Пока Элис ела, она оставалась спокойной.

Мы разбросали солому посреди загона, возле озерца с соленой водой. Чем дольше мы там находились, тем сильнее я мерз. Холод обострил мое сознание, заставил думать. Я вспомнил, как впервые увидел мистера Касла на складе Розеллы в Испании. Вспомнил, как вынес обнаженную Алиссу из сосуда. Вспомнил Одри и то, как убили ее родителей. Я весь дрожал.

— Вот, возьми, — смущенно прошептал Пятнадцатый. — Я не чувствую холода.

И отдал мне свое пальто.

Элис наблюдала, как я сгребаю навоз в ведро. Она посматривала на меня сквозь шерсть, падающую ей на глаза.

Пятнадцатый бросил последний пучок травы на землю. Я увидел первых посетителей, которые смотрели на нас и Элис через стекло. Набралось уже семнадцать человек, включая Луиса. Он успевал приглядывать и за публикой, и за мной.

— Он не даст нам уйти, пока Элис не устроит небольшое представление, — сказал Пятнадцатый. — Продолжай уборку и держись подальше от стен. Тебе понадобится место для маневра.

Он указал на стекло. За ним собралось уже сорок два человека, и посетители все подходили.

— Они ждут происшествия, — сказал Пятнадцатый. — Просто обожают это. Если бы мы были людьми, они бы относились к этому по-другому. Но мы не люди. Они знают, что мы не испытываем ни боли, ни страха. Мы для них что-то вроде роботов.

— Но Элис чувствует и боль, и страх, и люди это знают.

— Большинству наплевать. Не все равно тем, кто каждый день митингует у стен зоопарка. Но их больше волнуют неандертальцы.

— Неандертальцы?

— Отавная местная достопримечательность. Им даже не нужно быть жестокими. Люди приезжают со всего мира, чтобы на них посмотреть.

На мгновение Пятнадцатый перестал разбрасывать сено и выпрямился. Он впервые оторвал взгляд от Элис. А я вдруг услышал какой-то звук снаружи. Вначале я подумал, что это шумят посетители, которые смотрят на нас сверху через прозрачную стену в южной части вольера. Но это было невозможно. Стена была из аэрогеля, а этот материал не только прозрачен, но и прочнее железа, выдерживает любую температуру, и звукоизоляция у него отличная. Люди слышали, что происходит в загоне, с помощью крошечных микрофонов, прикрепленных к наружной части загона, а мы и Элис посетителей слышать не могли. Загон находился в самом начале Зоны Возрождения, значит, звук шел не из зоопарка, а с улицы, из-за высокого титанового забора. Я посмотрел наверх: на магнитных треках не было ни одной машины или автобуса. Странно, обычно все треки с утра забиты транспортом.

Отдельные голоса объединились в хор, который становился все громче:

— Свободу неандертальцам! Скорей! Скорей! Скорей! Свободу неандертальцам! Скорей! Скорей! Скорей!

— Сегодня рано начали, — сказал Пятнадцатый, снова переводя взгляд на Элис.

Я вспомнил, как манифестанты ворвались в дом мистера Касла, как пробегали сквозь голографического единорога.

Раздался резкий гудок, громкий звук сильно испугал Элис. Она начала метаться как безумная то вперед, то назад и размахивала огромными бивнями, словно сражаясь с невидимым врагом. Мы попали в ловушку. Я поднял голову: люди смотрели на нас, улыбались и подталкивали друг друга локтями. Они были явно довольны: вот-вот случится что-то интересное.

 

ГЛАВА 8

— Началось, — сказал Пятнадцатый. — Но мы еще можем выбраться отсюда.

И мой напарник заковылял к выходу. Я последовал за ним.

— Открой дверь, — сказал Пятнадцатый.

Дверь оставалась закрытой.

В моем сознании всплыл голос Одри. Она говорила, что все будет хорошо.

Пятнадцатый нажал кнопку, но дверь так и не открылась. Мы давили на кнопку снова и снова, но все без толку. Пятнадцатый обернулся к стеклу.

— Луис, ты меня слышишь? Видишь, что происходит? Нам нужно выйти отсюда. Дверь заперта, а Элис испугана. Она боится шума, который подняли митингующие. Луис? Луис? Ты слышишь меня? Здесь небезопасно!

Пятнадцатый говорил быстро, но никаких признаков страха в его лице я не заметил. Того страха, который медленно зарождался внутри меня.

«Я ничего собой не представляю, — пытался убедить я сам себя. — Я такой же, какой любой другой Эхо. Просто усовершенствованный робот. Я не могу бояться, у машин нет страха. На 99,9 % я машина, а оставшиеся 0,01 % уничтожены Я ничего не чувствую, ничего не боюсь, ни о чем не беспокоюсь…»

Еще один резкий гудок.

Я обернулся и увидел Элис.

Она то ли рычала, то ли выла, перекрывая звук сирены. Потом поднялась на дыбы, и я заметил бледно-красные отметины, которыми были покрыты ее брюхо и ноги. В этих местах ее прижигали электрошокером. Она пробежала вперед к стене, потом развернулась, как будто исполняла какой-то неуклюжий танец, и помчалась в нашу сторону. Я отскочил в сторону, но Пятнадцатый остался у двери, потому что Луис наконец-то ответил.

— Ох, Пятнадцатый, ты же понимаешь, что с моей стороны будет крайне безответственно открыть дверь, когда Элис так мечется в загоне.

Я услышал его слова, когда бежал к камню, чтобы спрятаться. За дверью, ведущей к выходу, была еще одна, и Луис вполне мог открыть хотя бы первую. К тому же дверной проем был в пять раз меньше мамонта. Элис никак не могла вырваться наружу.

Она ни на секунду не переставала метаться. С разбегу врезалась в ствол одного из деревьев, растущего в загоне, тот накренился и треснул пополам. Дерево упало и придавило мне ногу. Пятнадцатый попытался помочь, но ему не хватало сил. Я видел, что у него за спиной Элис готовится к новой атаке.

— Лучше уйди с ее пути, — сказал я Пятнадцатому.

Он обернулся, увидел, в какой опасности находится, а потом снова посмотрел на меня.

— Нет.

— Пожалуйста, — попросил я. — Она же тебя затопчет.

Но Пятнадцатый продолжал тянуть дерево, а я пытался его прогнать. Это не поддавалось никакому объяснению. У него не было никаких причин помогать мне. Да, вдвоем легче отбиваться, но сейчас он подвергал себя смертельной опасности. Я мельком глянул на посетителей, которые смотрели то на меня, то на Пятнадцатого, то на Элис. Их было уже больше сотни. Они глядели на нас, разинув рот, и смеялись — наверняка еще и снимали происходящее на информационные линзы. Один мужчина в распыленной на кожу спецодежде, с ментальным проводом, тыкал в меня пальцем и хохотал.

Нам все-таки удалось сдвинуть дерево. Вместе. Я с трудом встал, чувствуя небольшую боль. Пятнадцатый уставился на меня. Он был в таком же замешательстве, как и наблюдавшие за нами люди. Я знал, что он тоже спрашивает себя, зачем он это сделал. Почему поставил свое существование под угрозу, чтобы защитить другого Эхо. Зрители тоже не могли этого понять; они перестали смеяться.

— Луис не выпустит нас из-за протестующих, — сказал Пятнадцатый. — Мы отвлекаем на себя внимание людей, пока полиция не разгонит митинг. А на это могут уйти часы. Он продержит нас здесь весь день. И все это время нам нужно держаться подальше от Элис.

Я обернулся в тот самый момент, когда Эллис, свирепая гора шерсти и плоти, сорвалась с места.

— Бежим!

Но он мог только медленно хромать, поэтому я бросился вперед и спас его.

И тут он сделал нечто уму непостижимое. Эхо с поврежденной ногой вскарабкался на поваленное дерево, прыгнул и приземлился Элис на спину.

Толпа за аэрогелевой стеной разразилась подбадривающими возгласами.

— Оставайся там, — распорядился он, указывая на камень.

Я сделал, как он сказал, и наблюдал, как Пятнадцатый, который знал Элис лучше меня, осторожно ее успокаивал. Лежа у нее на спине, он обнимал ее и что-то шептал на ухо.

Казалось, у него все получилось, но тут раздался новый резкий гудок. Элис снова встала на дыбы, и Пятнадцатый рухнул с пятиметровой высоты вниз, тяжело ударившись о землю.

А потом нам пришла в голову одна и та же мысль. Камень. Он был тяжелым — 312 килограммов. Вместе нам удалось его поднять. Мы подтащили глыбу к двери и с размаху швырнули в нее. Камень не пробил дверь, но покорежил ее. В этот момент Элис снова бросилась на нас, но секунду спустя дверь поднялась, и мы выбежали из вольера — как раз вовремя, иначе гибель была неизбежна.

 

ГЛАВА 9

За дверью стоял Луис. Он поджидал нас там, стоя так, чтобы посетители ее не видели.

— Вы повредили дверь, — сказал он. — А система безопасности загона куда ценнее двух паршивых Эхо, ясно? Если я не открывал дверь, значит, вы должны были оставаться внутри.

Он внимательно смотрел на меня. Мне казалось, что его искусственный глаз — отдельное существо, которое тоже пристально меня разглядывает.

— Послушай-ка. Ты совершенно бесполезен, но ты новый. Я дам тебе еще один шанс окупить мои небольшие расходы.

Затем он повернулся к Пятнадцатому.

— Теперь ты. Сколько у тебя уже предупреждений?

— Два.

— Точно, точно. Два, — Луис ухмыльнулся. — А это третье.

Я понятия не имел, что это значит, но Пятнадцатый явно был в курсе. Тут Луиса отвлек звук снаружи.

— Интересно, чем занимается полиция, — громко сказал он. — Ступайте, пора кормить остальных животных.

Мы так и сделали. Но внезапно Пятнадцатый стал молчаливым. Мы бросали рыбу — большого фонареглаза, клинобрюшку, меламфаев и других, плавающих наверху, искусственно выведенных мезопелагических рыб — в озеро с соленой водой в центре парка, куда слетались морские птицы.

Я бросил гигантского толстого меламфая и наблюдал, как гагарки стали шумно его делить, а затем кинулись врассыпную, когда озерный дельфин выпрыгнул из воды и проглотил его.

— Почему ты мне помог? — спросил я. — Ты знаешь, что такое сочувствие?

— Это была просто логика, — ответил Пятнадцатый. — Я помогал тебе, чтобы спастись самому.

— Но получилось наоборот.

— Да.

Я медлил. Мне очень хотелось рассказать ему… Изливать чувства лишенному эмоций Эхо было абсолютно нелогично. Но есть то, чем невозможно не поделиться, особенно если оно слишком долго хранилось под замком.

— Я… я могу сострадать, — наконец признался я. — И это беспокоит меня. Я чувствую то, чего не должен. Я испытывал любовь. Две очень разные формы любви. Этого просто не может быть. Я Эхо, а Эхо и чувства несовместимы. Если они понимают, что у тебя есть чувства, то тут же пытаются их отнять. Люди боятся того, к чему не готовы.

— Они копались у тебя в мозгу?

— Да. Изъяли «запальник» и большую часть технической начинки и биологического материала из моего неокортекса. Это сделал мистер Касл.

— Алекс Касл?

Я кивнул. Мимо прошла группа посетителей, наблюдавшая за нами в загоне. Заметив нас, они стали тыкать в нашу сторону пальцами.

— Я прототип, созданный для корпорации «Касл», и поэтому жил в его доме.

Пятнадцатый тоже кивнул, обрабатывая информацию.

— Многие люди считают его опасным, но Лина Семпура тоже не очень популярна. Мой прототип был разработан «Семпурой». Некоторые люди считают, что нас вообще не должно быть. Эхо становятся слишком похожими на людей, и многие боятся, что когда-нибудь мы превзойдем их и выйдем из-под контроля.

— Может быть, этот день уже близко, — сказал я.

Пятнадцатый грустно улыбнулся.

— Может быть, с тебя начнется революция. То, в чем видят сбой, может оказаться прогрессом. Но ты прав: когда люди видят прогресс, они, как правило, боятся его. Особенно если это прогресс незапланированный. Но движение вперед нельзя остановить. То, чему суждено произойти, происходит. Точно так же, как у ящерицы отрастает оторванный хвост.

Я посмотрел на него. Теперь мне не казалось, что его лицо легко забыть. Я знал, что Пятнадцатый не может испытывать страх, но чувствовал, что он близок к тому, чтобы что-то чувствовать. Может быть, однажды я перестану быть единственным фриком среди Эхо. Но сейчас я боялся за Пятнадцатого, даже если сам он не чувствовал страха.

— Что с тобой сделает Луис после третьего предупреждения?

Пятнадцатый посмотрел на мертвого фонареглаза, которого держал в руке.

— Не знаю. Но иногда некоторые Эхо исчезают ночью и не возвращаются.

— Исчезают?

— Приходят роботы-охранники и забирают их.

Я спросил напрямую:

— Тебя это пугает?

Он посмотрел на меня. Я хотел, чтобы он сказал «да». Это было эгоистично, я знаю, но устал от одиночества.

— Я не знаю, что такое боль. Бояться можно, только если чувствуешь боль.

Я кивнул. Я понял: он не такой, как я. И я был за него рад.

 

ГЛАВА 10

Мы покормили гагар и озерных дельфинов.

Ведра опустели.

Пятнадцатый знал расписание на день и отправился на склад за мясом для тигров. Склад находился в той части Зоны Возрождения, где жил персонал.

Мы прошли мимо двух высоких лысых и кареглазых Эхо, выходивших из птичника. Они были абсолютно одинаковыми. Я поздоровался, но те не ответили.

— Не старайся быть вежливым, — пояснил Пятнадцатый. — Большинство здешних Эхо произведены до 2100 года. Эти двое — от «Семпуры», их обоих зовут Соломонами. Они могут решить любую из существующих математических задач. Могут с первого взгляда определить, относится ли пятидесятивосьмизначное число к простым. Но не отличаются дружелюбием.

Мы кормили тигров. Бросали им сырые стейки из страусиного мяса. Тигров было пять. Четыре самки и один самец. Свирепые чудовища. Они были голодны и расправились с мясом в считаные секунды, а одной тигрице вообще мало что досталось.

— Луис старается держать их впроголодь, — объяснил Пятнадцатый.

— Почему?

Но Пятнадцатый знал, что не должен отвечать на этот вопрос, и почти весь день молчал. Мы сидели вместе в столовой и пили сахарный раствор под неусыпным надзором роботов-охранников, маячивших в отдалении.

— Кому-нибудь из Эхо удавалось сбежать?

— Отсюда?

— Да.

Он едва заметно покачал головой.

— Иногда я смотрю на Луну, — сказал он. — На Город Надежды. Там наверху Эхо живут хорошо. Там нет Зоны Возрождения. Если бы мы оказались в каком-нибудь другом месте, не здесь, то без проблем добрались бы туда. Каждую ночь на Луну отправляются шаттлы для Эхо — с космодрома Хитроу, и с других тоже. Почти из каждого крупного европейского города. Самые обычные шаттлы. Только все перекошенные. Ну, ты понимаешь. Корабли эхо-класса. Они не похожи на те, в которых путешествуют люди, но на Луну доставят за то же время. Зарегистрироваться на рейс очень просто. Не нужен идентификационный номер или приглашение на работу, не нужно объяснять цель визита. Если ты Эхо, не надо даже сканировать сетчатку глаза. Никто никогда не заподозрит Эхо в том, что он убежал. Вот только я никогда бы такого не сделал. Это противоречит моей программе.

— Но ты же разбил дверь камнем, вытащил меня из-под дерева. Разве это записано в твоей программе?

— Мы запрограммированы избегать собственной гибели.

— Но что, если побег и есть способ избежать гибели?

Пятнадцатый уставился в никуда.

— Ты неправильно рассуждаешь. Побег — это и есть гибель.

 

ГЛАВА 11

Через минуту и одиннадцать секунд после полуночи, спустя три часа после того, как последний посетитель покинул Зону, Луис вошел в наш сарай вместе со своими роботами-охранниками.

Роботы схватили Пятнадцатого.

Луис стоял на пороге. На улице лил дождь, откуда-то из птичника доносились пронзительные крики.

— Пришло твое время, — сказал Луис; его искусственный глаз светился в темноте. А потом он вдруг обратился ко всем нам, оживленным и притворно дружелюбным голосом: — Ну же, вам, наверное, иногда бывает скучно! Я знаю, что скука вам, фрикам, недоступна. Но давайте притворимся. Пошел, пошел, пошел… Давайте-ка устроим шоу.

Нас вывели под дождь. Мы прошли мимо вольера неандертальцев, которые смотрели на нас из своей пещеры. Прошли мимо птичника, мимо Элис и озера, пока не дошли до самого конца Зоны. Здесь в огромной яме сидели тигры. Нас построили в ряд, а затем Луис велел Пятнадцатому сделать шаг вперед.

— Нет, — закричал я.

Луис позвал нескольких рабочих-людей. Некоторые из них работали тут, в Зоне Возрождения, другие — в соседнем зоопарке; на них была зеленая форма из самоочищающегося уплотненного нейлона с нанонапылением. Все они сидели на краю ямы, высоко над тиграми, смеялись и хлопали друг друга по плечам. Когда роботы вытолкнули Пятнадцатого вперед, они дружно зааплодировали.

Остальные Эхо по-прежнему стояли на месте.

— Мы должны что-то сделать, — обратился я к стоящему рядом Эхо.

Одной руки у него не хватало, но он был высоким — 250 сантиметров — и сильным. Почти вдвое больше Луиса. Сильнее меня. И определенно сильнее Пятнадцатого. Судя по всему, его энергоемкость составляла 10,5 эксаджоуля.

— Давайте, все вместе, — я сказал это тихо; мой голос был не громче сорока восьми децибел, так что слышать меня могли только Эхо.

Я знал, что все вместе мы победим Луиса и рабочих. Возможно, нам повезет, и мы справимся даже с роботами-охранниками. У Луиса был электрошокер, а у одного из охранников позитрон, который одним выстрелом мог отправить нас в небытие. Но нас было двадцать. Неплохие шансы. Гораздо лучше, чем у Пятнадцатого.

Но Эхо смотрели на меня с пустым удивлением во взглядах. Никакого восстания сегодня вечером не будет.

Придется действовать в одиночку.

Я бросился к Пятнадцатому и попытался его оттащить. Но он сказал:

— Отойди! Отойди же! Для меня все закончилось! Спасайся сам! Я не боюсь. У меня нет чувств.

Наверное, это было правдой. У него не было чувств. Но я чувствовал, что он мой друг.

Кто-то схватил меня за руку, передо мной оказалось титановое лицо робота-охранника. Его бесцветные глаза с подсветкой ярко горели в ночи; мне казалось, что они смотрят сурово и безжалостно.

— Возвращайся в строй, — раздался громкий монотонный голос. И он втолкнул меня обратно в строй. Ко мне подошел Луис, он уже не смеялся.

— Это твой второй промах. Если будет третий, сам станешь полночным перекусом. Все понятно?

— Ты убийца.

— Нет. Убийца отнимает жизнь. Эхо — машина. Он не живой. Он не человек. Он не чувствует боли.

И он тут же доказал это, достав электрошокер, который так пугал мамонта. Ткнул им в лицо Эхо, с которым я говорил. Тот даже не вздрогнул от разряда, хотя на его шее появился уродливый круглый шрам.

— Четыреста шестой, ты что-нибудь почувствовал?

Тот покачал головой:

— Нет, господин.

Я смотрел на Пятнадцатого. Другой робот-охранник крепко держал его, но он даже не сопротивлялся. Я понял, что вел себя глупо. Пятнадцатый не боялся умирать, потому что никогда по-настоящему и не жил.

Пока я смотрел на него, Луис задрал мою футболку, и внезапно я почувствовал резкую боль. Кожу обожгло, меня отшвырнуло назад, все тело затряслось. На этот раз Луис ударил меня не через одежду, а прижал электрошокер прямо к коже. Я с трудом мог думать. Все вокруг была одна лишь боль, но я твердо знал: Луис не должен догадаться, что причиняет мне страдания. Я представил себе девушку с темными волосами и ореховыми глазами. Племянницу Алекса Касла. Я мысленно повторял ее имя. Одри, Одри, Одри.

— Боли нет, Сто тринадцатый?

— Боли нет, — ответил я. — Потому что я Эхо.

— Да, ты Эхо. Но наступит день, когда Эхо смогут чувствовать боль. Я хочу до него дожить. Может быть, этот день уже наступил. Что-то в твоих глазах. Что-то…

Еще один разряд в то же место.

— Боли нет, Сто тринадцатый? — снова спросил он, глядя на меня, как дикий зверь на свою добычу. Я вспомнил прикосновение ее губ. Вспомнил, как она пробудила мои чувства. Сильные чувства. Человеческие чувства. Представил, как дотронусь до нее. Представил, как моя кожа соприкасается с ее. Я снова ее увижу. Я знал это.

Боль была невыносимой. Но я представил себе радость, такую же сильную, как эта боль.

— Нет, — удалось выговорить мне. — Боли нет, господин.

Луис отошел и подозвал одного из роботов, чтобы он снова поставил меня в строй. Он был раздосадован и, может быть, немного зол. Он догадывался. Он знал, что я другой. Но я твердо решил не давать ему никаких доказательств. Он кивнул, словно в ответ своим мыслям.

— На свете есть два вида боли, — сказал он и показал на свою керамическую глазную камеру. — Одну из них видно. Но есть и другая боль, Сто тринадцатый, более глубокая. Давай, подойди поближе к перилам. Я хочу быть уверен, что тебе хорошо видно, потому что там — твое будущее.

Он рассмеялся и подал сигнал роботу-охраннику. Тот высоко поднял над головой смирившегося со всем происходящим Пятнадцатого. Луис обратился ко мне:

— А сейчас, если ты хотя бы пошевелишься, станешь десертом. Они даже не подавятся. Эти тигры не видят разницы между Эхо и человеком… Мясо — это всегда мясо.

Охранник крепко держал Пятнадцатого, но ему все-таки удалось повернуть ко мне голову:

— Пообещай мне, что не позволишь уничтожить себя из-за меня.

Я видел в нем что-то такое… Да, он был типовым Эхо. Но Луис прав: бывают моменты, когда машина становится чем-то большим. Скорее всего, для Пятнадцатого этот момент еще не наступил, но он обязательно наступит, и тогда люди попадут в большую беду.

Вдалеке виднелась вращающаяся сфера. Голубой замок с тремя башням и надпись под ним. Сфера крутилась, крутилась и крутилась.

Касл, Касл, Касл…

Луис прошептал мне на ухо:

— Попрощайся со своим новым лучшим другом.

Я попытался разжать руки робота, но ничего не вышло. Я не мог ничего сделать, и Пятнадцатого швырнули в яму с тиграми, где на него набросились голодные хищники, которые вымерли шестьдесят лет назад.

— Смотри! — приказал Луис. — Смотри! Смотри! И я смотрел. Смотрел, как тело Эхо разрывают на куски. Я видел кровь, плоть и кости. Всю нашу созданную жизнь. Я продолжал повторять про себя, что Пятнадцатый не чувствует боли. Но мне было больно. И мне приходилось стоять там и скрывать свою боль. Я думал об Одри.

Но, несмотря на все мои старания, я почувствовал, как что-то покатилось вниз по моей щеке. Слеза, которой не могло быть, и я вытер ее, надеясь, что Луис ничего не заметил.

Я узнал новое чувство.

И это была ненависть.

 

ГЛАВА 12

В самые черные моменты я клялся себе, что ни к одному из них у меня не будет ни сострадания, ни жалости. Только ненависть, потому что ненависть — самое безопасное чувство.

Вот в какой переплет я попал. Не человек и не машина, я был чудовищно одинок в этом мире. Лучше бы меня никогда не создавали. Я не хотел существовать, но и умирать тоже не хотел. По крайней мере, не так, как погиб Пятнадцатый. В этом вся проблема с ненавистью. Она всегда связана со страхом. Она вырастает из страха — страха потери, страха боли, страха небытия.

Но я ненавидел не только Луиса.

Луис мне казался просто жалким. Ему нравилось издеваться. Он был ущербным человеком и стоял на низшей ступени общества. Единственным способом самоутвердиться для него было избивать тех, кто находился еще ниже или каким-то образом от него зависел — Эхо, животных и неандертальцев. Избивать, издеваться, держать в черном теле.

В этом не было ничего хорошего, но винить во всем одного только Луиса было неправильно.

Мистера Касла — вот кого я обвинял. Если бы не он. Зоны Возрождения и Луиса никогда бы не было. Если бы не он, Розелле не пришлось бы изменять программу Алиссы. Если бы не он, родители Одри были бы живы. Если бы не он, я бы никогда не существовал, как сильно бы Розелла ни хотела меня создать. И я не хотел жить, не хотел испытывать боль бытия, которая неведома Эхо. Я не хотел чувствовать вину за то, что оставил Алиссу в живых — ведь я мог просто выполнить приказ и уничтожить ее.

Я был взбешен. Зачем Розелла добавила в раствор волосы своего умершего сына? Если бы она этого не сделала, я бы не тонул сейчас в эмоциях. В переживаниях. В чувстве вины.

Пятнадцатый умер. Я был здесь ни при чем, но чувствовал себя виновным в его гибели. (Почему я считал себя виноватым? И какой в этом смысл? Ведь Пятнадцатый — просто машина.) Одри могла быть уже мертва. Если ее не убили протестующие, то это сделал мистер Касл. Ведь он приказал уничтожить ее родителей, и от самой Одри тоже хотел избавиться.

Она поцеловала меня. Я помнил этот поцелуй. Может, это был сон? Не знаю. Но этот сон вернул меня к жизни. Поцелуй длился всего секунду. С точки зрения логики он ничего не значил. Просто ее губы на мгновение коснулись моих. Но уже давно научно доказано, что то, что мы считаем слишком маленьким или коротким, на самом деле таковым не является. Вселенная была создана меньше чем за секунду. В обычной песчинке 78 000 000 000 000 000 000 атомов. А один волосок может заставить Эхо почувствовать себя человеком. Так откуда же знать, сколько всего заключено в одном поцелуе?

Мне нужно снова ее увидеть. Если ты однажды узнал, что такое любовь или даже слабая надежда на любовь, это невозможно забыть. В этом, наверное, и заключается вся суть любви. В невозможности сказать «прощай».

И все же я должен это сделать.

Я подошел к окну, пока другие Эхо подзаряжались.

Посмотрел наверх, на Луну и Новую Надежду, бросающую отсвет на Землю. Вспомнил, как Пятнадцатый мечтал выбраться отсюда. Вспомнил, как его рвали тигры. По крайней мере, он не чувствовал боли. А я точно знал: если я стану едой для тигров, мне будет невыносимо больно. Я ненавидел боль. Я вспомнил, как мучился в операционной капсуле.

Мистер Касл думал, что отнял у меня чувства и превратил в обычную машину. Сначала я и сам так думал. Но сейчас я был уверен, что у него ничего не вышло. Может быть, однажды познав страх, любовь и красоту, ты никогда их не забудешь.

Я подумал об игуанах, домашних животных Розеллы. Я вспомнил об их способности отращивать новый хвост, если старый отпадал.

Однажды, когда мы говорили о правительстве, Эрнесто сказал, что они могут ослабить разум, но не сломать душу.

Может быть, в этом все дело.

Может быть, у меня есть душа. И она похожа на хвост игуаны — ее невозможно уничтожить, она всегда отрастает снова.

Тогда мне хотелось, чтобы операция прошла успешно. Хотелось ничего не чувствовать — ни грусти, ни радости. Боль и потеря казались слишком высокой платой за жизнь и любовь.

Я вспомнил последнее предупреждение Пятнадцатого: «Не дай себя убить…»

Это были самые мудрые слова. Как и Пятнадцатый, я мечтал выбраться отсюда. Как и его мечты, мои оставались там, где и положено: в моих мыслях.

Я никогда не смогу отсюда выбраться и поэтому должен забыть о побеге, забыть об Одри Касл. Она мне и так уже доставила немало неприятностей. Моей единственной целью в тот момент было выжить и избегать от боли.

 

ГЛАВА 13

На следующим день меня поставили в пару с другим Эхо.

С тем самым одноруким, который даже не вздрогнул после разряда электрошокера, с Четыреста шестым. Когда-то его звали Виктор — вот и все, что я от него узнал. Но и этого мне было достаточно.

Нам дали очень много заданий. Привести в порядок растения в птичьих вольерах. Накормить тигров, которые в то утро были не так уж голодны. Я смотрел на хищников и пытался ненавидеть их, а не на Луиса или мистера Касла, но ничего не получилось. Тигры были просто животными, и вряд ли им тут нравилось.

Мне не хотелось оставаться возле них, и я взял десятиминутный перерыв. (В Зоне Возрождения Эхо полагался перерыв. В это время они могли подзарядиться или выпить сахарный раствор.)

Я отошел подальше от тигров, сел на скамейку и стал наблюдать за пасущимися носорогами. Я не мог перестать пересчитывать все вокруг. Листьев на кусте — 35 451. Травинок в поле зрения — 46 329. Масса носорогов — 1350 килограммов.

Ко мне подошла какая-то девушка и протянула листовку. У нее их была целая стопка, восемьдесят семь штук. Я посмотрел на нее, но бумажку не взял. Не хотелось ни с кем разговаривать. Не хотелось, чтобы на меня обращали внимание. У нее были розовые волосы. Она была совсем юной, лет девятнадцати, но выглядела очень серьезной и внимательно смотрела на меня.

Листовка была напечатана на электронной бумаге и называлась «Дозор „Касл“». На ней постоянно обновлялась лента новостей. Я увидел, что там идет дискуссия, насколько этично возрождать вымершие виды — особенно неандертальцев, — чтобы потом держать их в зоопарке.

Я отказался брать листовку.

— Пожалуйста, — сказал я, — уходи.

— Я хочу, чтобы ты прочитал эту листовку, — она указала на мою одежду, — потому что ты здесь работаешь. Ты должен понимать, чем занимаешься и насколько это этично.

— Здесь нельзя раздавать листовки. Тебе лучше уйти. Я просто хочу побыть один, — сказал я. — Пожалуйста.

Но она продолжала стоять передо мной.

— Это неправильно, — сказала она. — Это против природы. Животных преступно держать в зоопарках, тем более возрожденных животных. А уж причислять к животным неандертальцев можно с тем же успехом, что и нас самих. Они такие же, как мы.

Как мы.

Она думала, что я человек.

И я зачем-то спрятал левую руку под коленку, чтобы она и дальше считала меня человеком. Быть человеком в миллион раз лучше, чем мной. Человек создавался тысячелетиями. Каждый человек появлялся на Земле потому, что генетический материал, из которого он создан, передавался от поколения к поколению, снова и снова, напрямую, непрерывно — невзирая на землетрясения, наводнения и войны. Через всю историю. А я был просто… сделан. Один раз.

— Какое оправдание вы находите всему этому? — спросила она меня, я поднял на нее глаза, и ее взгляд застал меня врасплох.

— Пожалуйста, просто…

— Тридцать тысяч лет тому назад люди уничтожили неандертальцев во время племенных войн. А сейчас мы возрождаем их только для того, чтобы держать в неволе? Я думаю, это безнравственно.

Я посмотрел по сторонам. Ни одного Эхо. И Луиса тоже нигде не было видно.

— Это так. Но ты не можешь ничего изменить. Никто не может. Уходи.

Она долго смотрела на меня.

— Ты выглядишь слишком молодо, чтобы работать здесь. Сколько тебе лет?

Люди относились друг к другу иначе, чем к Эхо. Лучше. Даже если спорили между собой. Мне было шестнадцать недель от роду. Но я не стал ей об этом говорить.

Она кивнула, хотя я молчал.

— Могу поспорить, ты все-таки достаточно взрослый, чтобы задавать вопросы. И будь я на твоем месте, я бы просто отсюда ушла.

Но что, если у тебя нет выбора? Слова так и вертелись у меня на языке, но я ничего не сказал. С этого момента никаких вопросов. Они заперты, скрыты от посторонних глаз, спрятаны в том же тайнике, что и мечты и воспоминания об Одри. Вопросы опасны.

Она нахмурилась.

— Если ты сильный человек, ты бы мог что-нибудь сделать. Они же не Эхо. Они живые существа, у них есть чувства.

Я почувствовал, что начинаю злиться. И у меня вырвался вопрос:

— Ты имела какое-нибудь отношение к нападению на дом мистера Касла?

— Ты имеешь в виду ту бойню? Они убили почти всех, кто вторгся на его территорию!

— Люди, которые пришли туда, тоже собирались убивать.

Видимо, эта девушка была из тех людей, которые не могут говорить, не размахивая при этом руками.

— Мы как на войне, — сказала она. — И мы уверены, что Алекс Касл убьет еще тысячи, а может быть, и миллионы людей, если Эхо станут еще более продвинутыми.

— Почему люди так уверены, что кто-то более умный или сильный захочет их убивать?

— Потому что люди сами опасны.

— Правильно. Но они хотели убить не только мистера Касла. Там была девушка. Ни в чем не виновная девушка.

Розоволосая посмотрела на листовку в своей руке и показала на что-то:

— Ты имеешь в виду ее? Я разговаривала с ней раньше…

Я посмотрел туда, куда она указывала. И увидел лицо Одри. Прямо передо мной. Хмурясь с листа электронной газеты, она смотрела на меня глубокими, испуганными и прекрасными глазами.

 

ГЛАВА 14

Я прочитал заголовок «Эхо представляют собой серьезную угрозу: племянница Касла дает интервью после смерти своих родителей!» — и быстро (за две секунды) пробежал глазами статью.

«Племянница Касла рассказала о зверском убийстве родителей. Убийство совершила Эхо, в программе которой произошел сбой. Это произошло в их доме на сваях, который находится на затопленных землях в Западном Йоркшире. Однако вокруг этого дела возникает все больше вопросов, на которые никто не может дать внятного ответа. Одри появилась вместе со своим дядей на пресс-конференции. Алекс Касл публично заявил, что его беспокоит здоровье племянницы и он считает, что ей лучше оставаться в его доме. „Дозор „Касла““ не может не отметить, насколько выгодно мистеру Каслу, что его брат, один из самых серьезных его критиков, исчез за неделю до завершения работы над новой книгой. В которой он, кстати, выступал против возрождения неандертальцев и их содержания в неволе».

Я чувствовал острое желание рассказать все, что знал. Но что это даст? Какой в этом смысл? Мистер Касл был на третьем месте среди самых богатых и влиятельных людей Европы. Расскажи я ей все, это бы еще больше разозлило протестующих, а заодно и подвергло бы их куда более серьезной опасности, чем самого Касла. И кстати, возможно, кто-то из ее друзей пытался убить Одри.

— Просто уходи, — сказал я. — Пожалуйста, уходи из зоопарка. Здесь для тебя небезопасно.

— Хм-м, — сказал она. — Думаю, тебе уже давно пора мыслить самостоятельно.

— Хорошо, — сказал я, просто чтобы закончить разговор.

В этот самый момент вдалеке из-за угла вынырнул Луис. Мое зрение было острее, чем у человека, даже обладающего глазной камерой, поэтому я знал, что он еще не заметил нас. Я торопливо взял одну из ее листовок и сунул в карман.

— А теперь иди, — сказал я. — Уходи отсюда, и поскорее. Я прочитаю это, обещаю.

— Ты странный. Как тебя зовут? Элементарная вежливость требует, чтобы ты назвал свое имя. Меня вот зовут Леони.

Я чуть было не сказал ей «Дэниел», но потом до меня дошло, как я могу от нее избавиться. Я поднял руку и показал ей клеймо в виде буквы «Э».

— Меня зовут Сто тринадцатый, а сейчас, пожалуйста, уходи. Сюда идет мой начальник. Если он увидит тебя, ты попадешь в беду. Нам обоим несдобровать…

Луис подошел еще ближе; я огляделся по сторонам. Я бы мог схватить Леони, толкнуть ее за голограмму диплодоков (здесь она была наиболее реалистичным изображением динозавров), за информационный терминал в зарослях папоротника и других доисторических растений. Но меньше всего мне сейчас были нужны неприятности. Если бы я все это проделал, то рисковал бы оказаться у тигров в пасти.

И когда Луис подошел и спросил, в чем дело, я сказал ему правду. Кажется Леони была рада видеть Луиса, у которого на руках не было никаких букв. Она неловко подняла вверх листовки. Луис кивнул:

— А, пропаганда.

— Это не пропаганда. Это нравственные принципы.

— Нет никаких нравственных принципов, есть только то, что люди об этом выдумывают, — сказал Луис. — Ну что ж, я должен конфисковать листовки, записать ваше имя и идентификационный номер.

— Почему?

— О, вот только не нужно изображать саму невинность. То, чем вы занимаетесь, противозаконно. Вы находитесь в частных владениях. Эта территория принадлежит корпорации «Касл». Несколько дней назад протестующие ворвались в дом Алекса Касла и покушались на его жизнь. Так что сейчас полиция снова скалит зубы. Ты меня поняла? Я могу заявить, что эта грязная листовка, или что там у тебя, подстрекает к насилию, и тебя посадят в воздушную тюрьму прежде, чем ты успеешь позвать мамочку и палочку на помощь.

Он выхватил листовки. Девушка попыталась их отобрать, но Луис подозвал робота-охранника, который держал вчера Пятнадцатого над ямой с тиграми. Робот встал передо мной, глядя на меня бесцветными глазами.

— Зета-1, выведи отсюда эту девчонку.

Робот крепко взял ее за руку, и я увидел, как кровь отхлынула от ее лица.

— Отпусти меня! — закричала она.

— Вы пойдете со мной, — монотонно повторял Зета-1. — Вы пойдете со мной, вы пойдете со мной, вы пойдете со мной…

— Мне больно, — сказала она, когда робот потащил ее прочь.

Я почувствовал себя виноватым — это еще одна эмоция, от которой я бы с радостью отказался. Возможно, самая худшая. Но в глазах Леони горел вызов, и она продолжала кричать:

— Алекс Касл жив, а пятьдесят человек убиты! «Касл» — самая безнравственная компания! Частным корпорациям вообще нельзя финансировать полицию, но «Касл» — хуже всех! Любой инцидент за последние тридцать лет, в котором попирались нравственные принципы, напрямую связан с компанией «Касл»! Примеры? Существование этого зоопарка! Распространение роботов-охранников и роботов-полицейских! Нейро…

Ее голос стих вдали, даже я его уже не слышал. Я подумал о том, насколько эта девушка глупа, если отстаивает свои принципы перед лицом реальной угрозы.

— Итак, — сказал Луис, обращаясь ко мне. — Думаю, тебе пора возвращаться к работе.

Я встал.

— Да, господин.

Луис рассмеялся. Это был тот же смех, который я слышал в темноте, который разносился в холодном ночном воздухе, когда тигры рвали на куски Эхо.

— Сто тринадцатый, ты и правда очень странный Эхо. Но, думаю, ты не безнадежен.

Он указал в сторону Леони.

— Хорошо, что ты не стал изображать героя.

Я покорно улыбнулся, прекрасно понимая, что похвала Луиса ничуть не лучше его недовольства. Мне хотелось знать, что стало с Леони.

— А сейчас, — сказал Луис, доставая круглую глазную камеру из своей глазницы и протирая ее. — Пора возвращаться к работе. У меня есть для тебя специальное задание. Думаю, ты готов.

 

ГЛАВА 15

Работой, о которой он говорил, было посещение загона неандертальцев.

Их держали рядом с Элис. В их загоне не было так холодно, но охраняли их так же бдительно. В первую ночь Пятнадцатый рассказал мне, что неандертальцы опасны, как и все животные в этом зоопарке, которые становились еще злее из-за жестокого обращения. Они, конечно, не были тиграми, но на прошлой неделе уничтожили Эхо — размозжили ему голову камнем, когда тот отвернулся.

Луис сказал, что неандертальцев зовут Орегон и Питу. Имена им дали в зоопарке. Я должен зайти в вольер и покормить их.

— Не вздумай проявлять дружелюбие, — распорядился он. — Все ясно, компьютерный мозг?

— Да, — сказал я.

Луис плюнул на землю.

— Хорошо, — ответил он. — Хорошо. Ты учишься. Продолжай в том же духе, и все пойдет как по маслу.

Он подтолкнул меня вперед. Я прошел через обе двери, неся еду — две миски со стейками из антилопы и белым рисом и две плошки с водой. Питу спала на куче сена возле пещеры. Орегон сидел на корточках и что-то чертил палкой на земле. Он услышал, как за мной закрылась дверь, поднял глаза и не отводил от меня взгляда все время, пока я шел к ним. Когда до них оставалось пять метров, я поставил миски на землю. По лицу Орегона сложно было что-то понять — нависший лоб, широкие скулы, пристальный взгляд. Я был запрограммирован читать человеческие лица, а не лица неандертальцев. Но все же, мне казалось, я увидел в этих глазах слабый отблеск грусти. В тот день это чувство было мне хорошо понятно.

Когда я выпрямился, Орегон заговорил.

— Пожалуйста, — произнес он с довольно странной интонацией, но по-английски. Я увидел на его руках царапины. Он показывал взглядом на дверь. — Мы хотим бежать. Мы хотим свободный.

Я покачал головой.

— Мне очень жаль, — сказал я так тихо, как только мог.

Орегон прыгнул вперед и схватил меня за руку. Он оказался сильнее обычного человека. Я не знал, наблюдает Луис за происходящим или нет, но, если честно, мне было все равно. Я увидел, что в другой руке Орегон сжимает заостренный с одной стороны камень.

— Я не могу, — сказал я.

— Не принадлежать здесь, — сказал он, отпуская меня. В его голосе определенно звучали гордость и вызов.

Луис сказал, что нельзя быть с ними дружелюбным. Но я остался; я хотел объяснить.

— Боюсь, что все-таки принадлежите. Вы созданы для этого места. Созданы для людей. Так же, как и я. Без них нас бы не было. И мы не можем сбежать.

Орегон не выглядел благодарным. Он поскреб лицо. Я видел, что он был переполнен грустью и страхом. Он кивнул и, казалось, понял. Тогда он попросил о помощи по-другому. Он показал пальцем на меня, потом на себя и на Питу, которая уже проснулась и сидела, глядя на меня большими испуганными глазами.

— Ты, — сказал Орегон. — Делать умирать.

— Что?

— Убить. Нас.

В уголке его глаза появилась слеза, скатилась по щеке.

— Тогда мы… — он с силой провел заточенным камнем по руке. Кровь потекла тонким ручейком.

— Не делай этого, — сказал я и посмотрел по сторонам, ища, чем остановить кровь.

Неандерталец сказал:

— Делать так. Если не делать свободный. Мы хотим умереть.

Я вытащил из кармана листовку, которую дала мне Леони, прижал смятый листок электронной газеты к ране Орегона, и пока она впитывала кровь, увидел, что там появилась новая статья.

ЕСТЬ ОСНОВАНИЯ ОПАСАТЬСЯ ЗА ЖИЗНЬ ПЛЕМЯННИЦЫ КАСЛА

По некоторым данным, племянница Алекса Касла, Одри Касл сбежала из дома своего дяди. Сегодня утром в 11:34 она была замечена бегущей по Хэмпстед-Хай с позитроном в руках. Одри Касл — дочь великого журналиста и активиста Лео Касла, который был убит вместе с женой в результате сбоя в программе их домашней Эхо. Полиция получила полную свободу действий и начала погоню. Они будут стрелять на поражение.

«Дозор „Касл“» призывает своих читателей оказывать Одри любую помощь, мешать полиции задержать ее или причинить вред.

Я посмотрел на Орегона и собрался уходить.

Дверь открылась, но я не спешил. Застыв на месте, я смотрел в открывшийся проем. Теперь я понимал, что не смогу вечно смотреть на Луну и мечтать о побеге.

И продолжал стоять на сухой и пыльной земле загона, пока в моей голове не родился план.

 

ГЛАВА 16

— Хорошо, — сказал я им. — Решайте сами. Если хотите, идем.

Орегон зарычал, обращаясь к Питу и прижимая листовку к руке. Он подгонял ее, указывая на дверь. Питу не хотела покидать пещеру и казалась напуганной. Она имела на это полное право. Что ждало их снаружи?

— Мы свободный. Сейчас, — сказал он. — Он помогать.

Но Луис уже был там. Он вошел в загон в сопровождении Зета-1. В следующую секунду он ткнул мне в грудь электрошокером. Разряд был очень сильным: я отлетел назад, упал, и мое сердце остановилось на четыре секунды.

Вокруг стало темно — Луис переключил стекло в темный режим, чтобы никто не видел, что происходит внутри. Хотя в тот день было немного посетителей — вчерашние протесты их отпугнули. Да никто бы и не стал волноваться за какого-то Эхо.

Но тогда я об этом не думал. Я вообще с трудом мог думать, такой сильной была боль. Но дело было не только в ней. Разряд электрошокера ослабил всю мою нервную систему и нарушил электронную схему. Когда сердце вновь заработало, оно билось быстро — 360 ударов в минуту — и мое сознание заработало с гиперскоростью. В мозгу проносилась картинка за картинкой. Лицо Розеллы, когда она смотрела на мертвых игуан, Элис, поднимающаяся на задние ноги, Одри — и ужас, написанный на ее лице, когда она поняла, что я Эхо. Боль, которую я испытывал, была болью мира, к которому я никогда не буду принадлежать.

Луис стоял надо мной. Он ударил меня в живот. Он не был сильнее меня, но у него было оружие. И Зета-1.

— О, это просто идеально, — произнес Луис, поглаживая подбородок. — Я бы сам не придумал лучше. Знаешь, что сейчас будет?

Наказанием за молчание был еще один удар в живот.

— Тебя уничтожат прямо здесь. Но не я. И не Зета-1, и не тигры. Нет, нет, нет. Кое-кто другой.

Он повернулся к неандертальцам. Те стояли рядом. Орегон обнимал Питу, которая дрожала, прижавшись к нему.

— Они.

Луис огляделся и поднял большой обломок камня.

— Давай, — сказал он Орегону. — Тебе же нужна свобода, не так ли? Ну что же, ты можешь получить ее. Единственная плата, которую я с тебя возьму, — это размозженный череп этого Эхо. Ты понял меня, пещерный человек?

И он заговорил, передразнивая Орегона:

— Убить Эхо! Вы свободный! Ух-ух? Ух-ух? Понял, доисторический болван?

Орегон задумчиво смотрел на Луиса. Он поскреб свою клочковатую темную бороду и высокие, четко очерченные скулы.

— Ты врать. Люди врать.

Луис улыбнулся.

— Нет, я не вру, Орегон, не вру. Скажу прямо: ты мой худший кошмар. Кошмар для всех нас. Для Зоны Возрождения. Для всего этого места. Рекламная катастрофа. Посмотри-ка на это… — он вытащил одну из интерактивных листовок, которые отобрал у Леони, и ткнул в нее пальцем. — От вас сплошные неприятности! Лучше бы вас вообще не возрождали! Даже мистер Касл теперь понимает, что вы — ошибка. Его чуть не убили из-за того, что он держит вас тут. Но любую ошибку можно исправить. Итак, все, что вы должны сделать, — убить этого Эхо, а потом сбежать. Может быть, вам даже удастся размозжить голову какому-нибудь человеку. Люди будут напуганы и — о, сюрприз! — перестанут вам сочувствовать. И Зона Возрождения уже не будет им казаться таким уж плохим местом. Так что я говорю серьезно: убейте его и бегите. Вы свободны. Вы нам больше не нужны.

Я лежал на пыльной земле. И смотрел на лицо Одри на оборотной стороне листовки, которую держал Луис.

Он поставил ногу мне на живот и держал электрошокер в нескольких миллиметрах от моего лица. А еще там был Зета-1, который целился в меня из позитрона. Если он выстрелит, я просто исчезну. От меня не останется даже пятна.

На секунду Луис отвернулся от Орегона и посмотрел на меня; его глазная камера щелкнула, запечатлевая мои страдания.

— Эхо, который чувствует страх!.. Эхо, который чувствует боль… Интересно, что еще ты можешь чувствовать?

Я посмотрел на него настолько дерзко, насколько мог.

— Ненависть.

Луис глубоко вздохнул. Он был в восторге, как будто получил то, чего давно хотел.

— Прекрасно! А сейчас, Орегон, брось свой никчемный камушек. И возьми вот этот.

Орегон выронил запачканный кровью кремень и взял камень, который протягивал ему Луис: большой кусок гранита с вкраплениями кварца, шпата и черной слюды. Гранит — основной материал, из которого состоят тектонические плиты земной коры. Бесполезная информация. Чем она может мне помочь?

Орегон подошел ко мне и поднял камень высоко над головой.

Я просто машина. Я автомат. Робот.

Я закрыл глаза.

Меня нельзя убить, потому что я неживой.

Я пустое место.

Без меня мир останется прежним.

Боль — это всего лишь иллюзия.

Боли нет…

Приходится успокаивать себя ложью, когда стоишь на пороге небытия.

Я подумал: жива ли Одри?

Я ждал удара.

Ждал конца.

Покоя, который можно обрести, только став ничем.

Но случилось не то, чего я ждал.

Раздался глухой звук. Тихий звук; ломающихся костей.

Открыв глаза, я сразу понял, что произошло. Неандерталец разбил Луису лицо — кровь брызнула во все стороны. Я крикнул Орегону:

— Бегите! Бегите же! Подальше отсюда!

Но Орегон стоял и смотрел на залитый кровью камень, а Луис корчился на земле.

— Зета-1! Зета-1! — кричал Луис, держась за лицо. — Убей их!

 

ГЛАВА 17

Сделанный из титана и стали громадный робот поднял оружие и выстрелил. По воздуху прошла едва заметная, слабая дрожь, и раздался звук, похожий на резкий вдох, как будто самому загону не хватало воздуха.

Орегон исчез. Секунду назад он был, а потом его поглотила пустота. Исчез. Бесследно.

— Нет! — отчаянно крикнула Питу и бросилась на робота. И в ту же секунду исчезла.

Следующим должен был стать я. Но я знал, что Зета-1 не убьет меня, пока Луис не прикажет. Предыдущая команда была: «Убей их», но с точки зрения Зета-1, я не был живым, как и он сам. Я Эхо. Меня можно уничтожить, а не убить. Я выбил электрошокер из руки Луиса и зажал ему рот. Его кровь текла у меня между пальцами, а потом он укусил меня за ладонь. Он знал, что я чувствую боль.

Я поволок его вперед, под горящим взглядом Зета-1, который все это время держал меня под прицелом. Я протащил Луиса по загону, мимо пещеры, антропогенной травы и папоротников, к выходу.

— Отдайте команду, хозяин, — повторял Зета-1. — Отдайте команду. Отдайте команду.

Луис что-то кричал, но я продолжал зажимать ему рот, и робот не понимал его сдавленных криков.

— Извините, я не могу обработать команду. Пожалуйста, повторите. Извините, я не могу обработать команду. Пожалуйста, повторите. Извините, я не могу обработать команду. Пожалуйста, повторите…

Я вытащил Луиса наружу.

Там стояла толпа китайцев, совершавших однодневный тур; у всех были одинаковые ментальные провода. Они никак не могли понять, куда девались неандертальцы. Увидев нас, они закричали, но я продолжал двигаться вперед, удерживая Луиса, который дергался, как рыба на крючке. Но он был легким и слабым, так что я мог двигаться достаточно быстро. Мы прошли мимо Элис и нескольких посетителей у ее загона. Еще какие-то люди начали кричать. Да, им нравилось насилие — но только то, которое совершалось по ту сторону защитного экрана.

— Как мне отсюда выбраться? — спросил я Луиса, понимая, что придется дать ему возможность ответить. — Если ты отдашь роботу команду, я тебя убью. Ты меня понял?

Он кивнул.

У меня не было пути назад. Свобода или смерть. И я позволил ему ответить.

— Я тебе нужен, чтобы пройти авторизацию на служебном выходе.

Служебный выход находился между загоном Элис и птичьими вольерами — полукруглый кусок стали, который поднимался после голосовой команды. До него оставалось девяносто три метра. К нам бежали два Эхо — те одинаковые Эхо, которые вчера прошли мимо нас с Пятнадцатым, когда мы были возле птичьего озера.

— Стой! — кричали они. — Остановись!

Но я продолжал идти, пока мы не оказались у выхода. Здесь мне потребовались вся уверенность и храбрость, которые я получил от одного-единственного человеческого волоска.

Луис скомандовал: «Откройся!» — и графеновый экран, который распознавал речь, принял его команду, хотя он произнес ее еле слышно, искаженным от страха голосом. Я бросил его на землю и выбежал наружу, и он тут же завопил. В его голосе звучала первобытная ярость:

— Уничтожить! Уничтожить этого Эхо!

 

ГЛАВА 18

Дул сильный ветер, моросил дождь. Вдоль дороги стояло множество огромных кирпичных домов, которым было больше трехсот лет. Я знал, где нахожусь, хотя ни разу тут не был. В голове автоматически всплыла информация, хотя я даже не успел прочитать надпись на табличке.

Я находился на улице Принца Альберта, в двух километрах к югу от Хэмпстеда и дома мистера Касла. И примерно на таком же расстоянии от станции Хэмпстед. Там было пусто, но над моей головой, на треке, движение было оживленным. Я бежал изо всех сил, быстрее, чем человек, и с тревогой думал, что преследуют меня тоже не люди.

Через каждые сто метров я видел левиборды, как на любой крупной улице в черте города. Но первые два были подняты на трек, так что пришлось пробежать еще триста метров до следующего. Вдоль тротуара стояло множество продавцов, которые торговали недорогими товарами для туристов — голографическими открытками с изображением нового Парламента, миниатюрными роботами, акульими бургерами, ментальными проводами с функцией гида, игрушечными мамонтами и тиграми. Я пробирался между ними, петляя и сворачивая то налево, то направо. Мысли об Одри придавали мне сил.

Я запрыгнул на левиборд как раз в тот момент, когда Зета-1 и двое Эхо выбегали из ворот Зоны. Я присел, спрятавшись за ограждением, и, пока левиборд поднимался к треку, меня не было видно. Прямо ко мне со скоростью триста километров в час неслось черное такси. Оно остановилось, дверь поднялась вверх, как крыло, и я сел внутрь.

Робот-водитель повернулся ко мне. Машина была старой модели, низкоскоростная, сделанная из стали, наверное, еще в восьмидесятых. Это означало, что меня ожидает светская беседа.

— Куда желаете отправиться сегодня, сэр? — прозвучал голос с американским акцентом.

Я увидел, что один из лысых Эхо заметил, как я сел в машину, и теперь указывает Луису в мою сторону. Теперь Луис тоже меня видел. Он забрал оружие у Зета-1 и навел на такси. Я лихорадочно искал выход из ситуации. Одри уже не на станции Хэмпстед. Ее либо убили, либо ей удалось сбежать. И куда же она поехала? На Луну? Нет. Слишком сложно. В голову мне пришло только одно место, куда она могла отправиться. Куда я сам посоветовал ей бежать, возможно совершив тем самым ужасную ошибку.

— Валенсия, — сказал я. — И быстро.

Луис подбежал к левиборду, который вновь опустился на землю. Он встал на него вместе с Зета-1, и они начали подниматься со скоростью два метра в секунду, приближаясь к нам.

Водитель кивнул металлической головой.

— Валенсия, Испания, — сказал он. — Отличный выбор. По делам или на отдых?

— Пожалуйста, просто поехали!

— Разумеется, сэр.

И в ту самую секунду, когда перекошенное от ненависти лицо Луиса оказалось у ветрового стекла, машина сорвалась с места.