Джером Форд, терапевт, ожидал от предстоящей встречи очередной рутинной проблемы. Звонила мать и сказала, что у ее сына Декстера трудности и она волнуется за него. Семья, как и предполагалось, оказалось типичной семьей среднего класса. Отец, Генри, был симпатичным мужчиной тридцати одного года, в строгом костюме и очках. Мама – симпатичная, стройная брюнетка. Декстер оказался симпатичным мальчишкой, а его восьмилетняя сестренка – хорошенькой и умненькой. Семья была белой, терапевт – черным.

Пожав руки родителям и Декстеру, терапевт обратился к девочке: «А это…?» Она ответила: «Анабелль», и он попросил: «Напиши свое имя на доске, чтобы я запомнил его на всю жизнь». Девочка радостно пошла писать свое имя, и Декстер поспешил к ней присоединиться, чтобы тоже запечатлеть на века свое имя. Дав семье время освоиться, мистер Форд заметил, что мама выглядит очень расстроенной, покусывает губы и ногти.

– Вы расстроены? – обратился он к маме. – Чуточку, немного, – ответила мама.

– Ваша жена расстроена? – повернулся терапевт к мужу.

– Да, – сказал муж. – Из-за этого и других проблем.

– Простите, – перебила его жена. – Вы имеете в виду ситуацию в целом, не только в данный момент? Да, я расстроена вообще.

– И что это за другие проблемы, мистер Эдварде? – уточнил терапевт, продолжая разговор с мужем.

– У нас семейные проблемы, финансовые. У меня были средства в трех разных компаниях, которые разорились в прошлом году. Туда ушли все наши сбережения. И мои нервы – мы не ладили. Тяжелое время для многих, кто работает в финансовом мире, и для меня тоже. Думаю, я сам являюсь источником многих проблем. Мне очень плохо. Мне хотелось опереться на что-то надежное, а она нервничала, и сын… очень тяжело. Я хотел получить какой-нибудь профессиональный совет, встретиться с кем-нибудь. Когда мне хочется расслабиться, я должен выпить, и это ужасно, – на протяжении всей его речи жена сидела, отвернувшись от него. – Но ведь полезно узнать самого себя, и мне хочется какое-то время проводить с кем-то. Потому что у нас такие отношения – если у тебя нет работы и семьи, у тебя ничего нет, тебя. просто не существует.

Эта длинная речь послужила первым сигналом, что случай обещает быть необычным. Мужчина был расстроен так же, как и жена, и голос его дрожал. Жена, однако, выразила желание говорить лишь о проблеме, которая их сюда привела:

– Мы можем открыто обсуждать проблему Декстера в его присутствии?

– Конечно, – подтвердил терапевт.

– Так вот, у Декстера серьезные проблемы в общении с детьми его возраста и старше. Он их боится. Он не защищается в ситуациях, когда они хотят его ударить или обзываются и тому подобное. Ему больно, но он отказывается хоть что-то сделать. А вот с маленькими или с теми, кто слабее его, он ведет себя как отпетый хулиган. Он их гоняет. И все соседи знают, что Декстер бьет маленьких. Недавно произошел инцидент с пятилетней девочкой.

– Ей шесть, – пробурчал Декстер.

– Хорошо, правильно, сейчас ей шесть, – согласилась мама. – Не знаю, действительно ли она задразнила Декстера. Но, в общем, он написал ей письмо, о котором я даже не подозревала, и бросил им в почтовый ящик. Ее мама перепугалась. Она пришла ко мне с этим письмом, и там были совершенно ужасные вещи, типа «умри, умри». Понимаете, он написал этой малышке абсолютно патологические вещи. А я – понимаете, не разрешаю ему бить девочек, и он это знает. Но бьет – да, бьет.

В психотерапии описание проблемы ребенка часто можно считать некой метафорой относительно проблем родителей. Если мать говорит, что ребенок ужасно упрямый, вполне обоснованно подозрение, что позже она то же самое скажет о своем муже. Если муж жалуется, что ребенок никогда не делает то, о чем его просят, возникает подозрение, что его жена не делает чего-то, когда муж просит. Терапевт, поощряющий родителей на метафорическое описание ребенка и не указывающий им на то, что они «на самом деле» говорят, получает огромное количество информации о проблемах семьи, в открытую не спрашивая об этом. Слушая маму, терапевт мог предположить, что в семье существует проблема насилия и отец бьет маму. Может быть, даже кто-нибудь из них вслух желает кому-либо смерти. Конечно, подобные утверждения о детях не всегда приложимы к взрослым, однако такая гипотеза не должна упускаться из виду. (Если мама так описывает своего ребенка в какой-нибудь конкретной ситуации, не стоит понимать ее буквально. Она рассказывает специалисту о проблеме, и будет говорить о ней в разных ситуациях с помощью разных метафор.)

– А я не знал о письме, – удивился отец. – Ты должна была мне рассказать о нем. Когда это произошло?

– Несколько месяцев назад, – ответила мама, ясно выказывая раздражение от того, что отец не участвует в решении детских проблем.

– Ты должна была мне сказать, – повторил он. – Мы должны были прийти сюда намного раньше, если… впрочем, может быть, одного письма недостаточно. Но то, что он себя не защищает, это я знаю. Он физически как одиннадцати летний, у него рост – полтора метра, а его слишком опекают. Как будто он семилетний. Я пытаюсь воспитать в нем уверенность.

– Ведь надо кое-что рассказать, да? – прервала его жена, вероятно, обидевшись на слова о чрезмерной опеке, и повернулась к терапевту: – Я встречалась с адвокатом по поводу развода. Мой муж… Мы тут говорили о чувстве незащищенности у Декстера и тому подобное, то, что он чувствует себя вторым сортом. Так вот у Декстера нет отца уже в течение девяти лет. И я приписываю многое из того, что с ним происходит, именно этому. Я имею в виду, что остальные мальчики по соседству играют со своими отцами в футбол и прочее, ездят куда-то вместе. Декстер лишен всего этого.

– Сейчас нет, – вставил папа.

– Сейчас нет, – нехотя согласилась мама.

Терапевт обнаружил, что очутился перед новой и неожиданной проблемой. Мать и отец не спорили по поводу того, должен ли отец больше заниматься с ребенком, что часто происходит, когда у ребенка проблемы. Уникальной и серьезной трудностью для терапевта, пытающегося понять пути разрешения детской проблемы, явилось брошенное походя замечание о грядущем разводе. Терапевту было необходимо прояснить ситуацию между мужем и женой, прежде чем помогать им разбираться с их родительскими сложностями.

– Перегрузки на работе, – сказал папа в ответ на обвинения. – Это факт жизни, перегрузки или как это назвать. Но я понимаю. Вижу, что надо делать. Вижу, что она права, в каком-то смысле. Я появлялся дома ночью, или когда там, но это потому, что был поглощен работой, в том смысле, что мне хотелось добиться суперуспеха. А потом я потерял все. Одним словом, я недавно осознал, в чем у Декстера сложности, и мы стали проводить время вместе.

Мать, нетерпеливо выслушав комментарии мужа, вновь обратилась к терапевту:

– Если отец звонит ему днем и предлагает съездить с ним куда-нибудь, Декстер всегда говорит мне, что не хочет. Я отвечаю чтобы он сам сказал об этом папе, но он молчит.

– Вы уже разъехались? – спросил терапевт.

– Нет, – быстро ответил отец.

– Живем в одном доме, – уточнила жена, – но не как мужчина с женщиной.

– Не спите в одной кровати.

– Правильно, – подтвердила жена.

– Да, – сказал муж. – Я работаю над этим, но как там… Отец повернулся к мальчику и спросил, понравилось ли ему вчера вечером, когда они ездили к дедушке. Сын ответил, что не очень. Когда отец задал ему вопрос, почему он не хотел ехать, «потому что ты устал или потому что тебе просто не хотелось быть со мной», мальчик ответил, что «я просто не хотел быть с тобой».

– А я думал, что ты меня любишь, – сказал отец.

– Люблю, но мне просто не хотелось ехать.

– Вы работаете над… не знаю, не уверен, что я понял над чем. Может, вы работаете над этим слишком напряженно, – обратился терапевт к отцу.

– Ну, может быть, я и пережимаю, – согласился папа. – Я работаю в двух направлениях. Наиболее важная задача – создать у него чувство уверенности в себе, а вторая – построить наши взаимоотношения. Я слишком много в это вкладываю, потому что это все на меня так внезапно свалилось, – он потер лоб. – Жена говорит, что пойдет к адвокату, и я оглянулся вокруг и сказал, хорошо, все эти годы… однажды у меня кое-что было, в смысле успеха, какой-то запас или что-то там. Но все это вылетело в трубу, вместе со многим другим. Я просто потерял жену из вида. Относился к ней как к данности, а теперь она говорит, что пойдет к адвокату. Да, но мой сын, вот что важно. Если я приложу I к нему усилия, которые раньше прикладывал к работе, это будет не зря, но на это потребуется время.

– Гм-м, – терапевт обернулся к девочке, открывавшей сзади него пачку жвачек: – Дашь мне одну? Спасибо.

Мальчик тотчас рванулся к маме и попросил у нее жвачку, которую затем предложил терапевту, поблагодарившему и его.

– Он слишком щедр, он пытается купить себе друзей, – сказал отец. – Я делал это всю свою жизнь, потому что я из разведенной семьи. Мы должны как-то решить проблему.

– Кто эти «мы»? – спросил терапевт.

– Я и Мейбл, – ответил отец.

– В качестве отца и матери, – уточнил терапевт. Он посмотрел на жену: – Вы ведь этого хотите? Я хочу знать, Мейбл, – вы тоже можете называть меня Джером или Джерри – я хочу знать, вы согласны с тем, чтобы позволить ему быть отцом своего сына, но при этом не обязательно, что он будет вам мужем.

– Правильно.

– Потому что это разные вещи, и сейчас муж говорит лишь об одной стороне медали. Вы с этим согласны?

– Это то, чего я всегда от него хотела: быть отцом нашему сыну, независимо от наших отношений.

– Да, которые сейчас очень напряженные, – заметил терапевт.

– Очень напряженные, – подтвердила мама.

– Вам будет не так-то просто отделить одно от другого.

– Нет, я решил, что нужно делать, – нервно, дрожащим голосом сказал папа. – Других вариантов нет, я должен заставить ее.

– Должны заставить ее, что делать? – спросил терапевт.

– Просто заставить ее. Я буду работать над нашим сыном. Я использую его как средство приблизить ее ко мне. У нас появится общая забота или что-то там.

– Значит, вы говорите, что собираетесь использовать сына, чтобы получить жену, – с раздражением в голосе уточнил терапевт.

– Мм-м, – невнятно промычал папа.

– А почему бы не использовать Аннабель?

– Ну, наверное, она тоже заброшена, в какой-то степени, но в нем я вижу первоочередную задачу, понимаете – может быть, конечно, я мыслю слишком односторонне.

– Да, нет. Вы просто готовы смешать все в одну кучу, – пояснил терапевт. – Я не пытаюсь выставить вас дураком, я просто пытаюсь разложить все по полочкам, как мне это видится, хорошо? И я верю вам, когда вы говорите, что собираетесь использовать сына, чтобы стать ближе к жене.

– Нет. Я и сейчас близок к ней, – муж наклонился и дотронулся до жены. – Я делаю все с тех пор, как заметил…

– Мне не кажется, что вы должны, – сказал терапевт. – Я действительно не думаю, что вы должны это делать. На мой взгляд, такая тактика не сработает. Я прошу вас, вас обоих, попытаться начать прямо сейчас. Вы – отец, у вас общий сын, но не стоит использовать его как инструмент в ваших отношениях с женой.

– Нет, я этого не имел в виду, – сказал муж. – Наверное, я ввел вас в заблуждение. Я говорю, что вижу в жене отдаленную проблему, которая должна быть решена с помощью другого набора правил. С сыном я решил стать отцом, но это побочный продукт. У нас будет общее дело – их у нас было немного. Они – это отдельная проблема, которая должна решаться отдельно. Я знаю, какие у нас проблемы, хвала Всевышнему. По крайне мере, после тридцати я научился большему, чем узнал за первые тридцать лет. К счастью.

– А вы кусаете ногти, – заметил терапевт.

– Я всегда кусаю, с детства, – засмеялась жена.

– Единственное, о чем я собираюсь попросить вас сегодня, – продолжал папа, – это проявить немного снисхождения, потому что я очень расстроен.

Вместо предполагаемой рутинной детской проблемы перед терапевтом возникла очень непростая ситуация. Жена подала на развод, продолжая жить со своим мужем. Он пил и угрожал самоубийством, и оба – и муж, и жена – были явно расстроены и нервны. Проблема мальчика отражала эти удручающие обстоятельства, и было очевидно, что она могла быть решена лишь после урегулирования отношений между отцом и матерью. Перед терапевтом встала нередкая для терапии проблема. Когда на прием приходят супруги, находящиеся перед угрозой развода, терапевт может либо одобрить развод, либо попытаться его предотвратить. В такой ситуации невозможно оставаться нейтральным и не оказывать никакого влияния на решение супругов, ибо любое высказывание терапевта «излучает» влияние. Терапевту приходится решать, куда он поможет им двигаться: в сторону развода или от него. Консервативная позиция – прежде всего попытаться сохранить брак. Если это не удается, супруги все еще могут выбрать развод. Несмотря на то, что терапевт предпочитает предоставить свободу выбора и не удерживать людей вместе, если они несчастны друг с другом, все-таки наиболее полезная позиция – поддерживать целостность существующих отношений, когда супруги продолжают жить вместе. Если их отношения становятся невыносимыми, тогда развод, без сомнения, – лучшее решение. Итак, в этом месте интервью терапевт пытается решить, в каком направлении вести сидящую перед ним пару. Терапевт должен учитывать как проблемы ребенка, так и угрозы мужа покончить с собой в случае развода.

– Когда я принимала решение развестись, я мучилась три месяца, – детально описала мать свое решение о разводе, – пока не пришла к определенному решению. И я поставила перед собой детей и вот так решилась. Потому что это совсем непросто. Я была в таком же состоянии, как сейчас мой муж. По правде говоря, я и сейчас нервничаю. Знаете, как будто все время на грани плача.

– Да, – отозвался терапевт.

– Мой врач выписал мне транквилизаторы и антидепрессанты. Мне помогает.

– А как он?– махнув рукой в сторону мужа, спросил терапевт.

– Я же сказала, что он говорит мне – мне бы не хотелось обсуждать это при детях.

– Они практически все знают, – возразил терапевт и повернулся к мальчику. – Вы же практически все знаете?

– Ничего не пропускаешь, да? – спросил папа Декстера.

Терапевт все-таки предложил родителям отправить детей в приемную, что они и сделали. Оставшись наедине с терапевтом, жена поделилась своей озабоченностью угрозами самоубийства со стороны мужа.

– Я очень волнуюсь за него. Потому что он говорит о самоубийстве и грозит, что покончит с собой. У меня есть транквилизато ры, так он взял у меня целый флакончик. Я сама не видела, как он выпил пять штук, но он говорит, что выпил. Он все время говорит о самоубийстве. Он хотел поговорить с кем-нибудь – с врачом – и мне кажется, что ему это действительно необходимо. Я не уверена, что это все просто игра, понимаете, чтобы удержать меня. А если он и правда сделает что-то с собой – не знаю.

– Почему бы вам не спросить его напрямую? – предложил терапевт.

– Разрешите мне объяснить, как все происходило, – начал муж. – Я не ищу причину или оправдание…

– Ваша жена хочет задать вам вопрос, – перебил его терапевт.

– А, хорошо, – согласился муж.

– Если мы разведемся, ты и в правду покончишь с собой? – обернулась к нему жена.

– Я принял те транквилизаторы в надежде получить отдохновение. Побочным продуктом этого оказался чуть более длительный сон. Я думаю, надо быть по-настоящему сумасшедшим, чтобы покончить с собой…

– Ты с собой покончишь? Тебе не обязательно сходить с ума.

– Мне все равно, что делать. Все равно. Вероятно, я готов искать облегчение каким угодно способом. Может, пить больше.

– Ты уже пьешь слишком много. И это не помогает.

– Ну, – сказал муж и голос его задрожал, – когда тебе так больно, порой и кратковременного облегчения достаточно, чтобы поддержать тебя – и пусть на следующий день ты трус и тому подобное… – ты вырываешься, ты освобождаешься.

– Знаешь, я понимаю, почему ты пьешь, но на мой вопрос ты так и не ответил, Генри.

– Мне кажется, надо быть сумасшедшим, чтобы ответить определенно: «Я собираюсь покончить с собой», но я знаю людей, которым потребовались года…

– Ты настроен покончить с собой?

– Я настроен на то, что для жизни нет ни единой, абсолютно ни единой причины, – повернувшись к терапевту и снова возвращаясь к эпизоду с транквилизаторами, он сказал: – Если бы я мог рассказать, как все произошло…

– Пока не надо, – остановил его терапевт.

– Конечно.

И снова терапевту необходимо было принять решение. Если муж склонен к самоубийству, терапевт должен предпринять соответствующие действия и, если это необходимо, госпитализировать его. Решение это далеко не простое, ибо терапевт должен взвесить последствия госпитализации. Человек, сидящий перед ним, может вскоре потерять одновременно и жену, и работу, в этих условиях госпитализация резко повышает вероятность ускорения событий, а значит, и позыв к самоубийству. Терапевт решил остановиться на положительном аспекте ситуации. Повернувшись к мужу, он сказал:

– А теперь скажите вашей жене, что вы не собираетесь покончить с собой.

– Только разрушить себя.

– Да, вы собираетесь убивать себя постепенно. День за днем.

– Именно этим он и занимается, – вставила жена.

– Пока что-нибудь не произойдет, верно? – спросил терапевт. – Что-то происходит или начинает происходить, когда что-то делается по отношению к тому, как вы себя чувствуете, верно? И по отношению к ситуации, в которой вы находитесь. Вот почему вы здесь.

– Верно.

– Итак, чтобы можно было работать с вами обоими, мы можем начать притормаживать процесс и так все устроить, чтобы вы чувствовали себя лучше в тяжелые периоды вашей совместной жизни. Вот для чего вы здесь. Вот почему вы не покончите с собой. Мы можем притормозить все это. Сколько вам лет?

– Тридцать один.

– Ладно, умрете в семьдесят один, мы затормозим машину. Хорошо? – терапевт повернулся к Мейбл: – Ваш муж говорит, что не покончит с собой.

– Я до конца этому не верю, – возразила она. – Он уже внушил мне, что это произойдет.

– В эту субботу приезжала ее сестра, чтобы взять их к себе в гости, – заговорил муж. – Мое сердце разбилось на кусочки, когда я увидел, как они уходят и оставляют меня одного.

– Я подаю на развод. Сейчас все по-другому, Генри. Мне не хочется быть с тобой. Раньше хотела, даже нуждалась в этом. Правильно? Но тебя никогда не было.

– Ты меня убедила, я теперь как никогда понимаю это.

– Всю мою жизнь – нашу жизнь – это повторялось как по кругу, – обратилась жена к терапевту, – тринадцать лет с тех пор, как я познакомилась с ним.

– Тринадцать лет? – удивился терапевт.

– Мы женаты уже десять лет.

– Десять с половиной, – уточнил муж. – Есть только одно, о чем мы не должны упоминать, а то все это будет длиться тысячу лет. Разрешить это невозможно. Я просто мирился с этим. Ее семья – вот о чем мы не должны упоминать.

– Это тут не при чем, Генри! – громко и гневно сказала жена.

– Ее реакция сама за себя говорит. Я принимаю на себя все сто процентов обвинения. Я все возьму на себя.

– Я чувствую, что не хочу обсуждать наши семейные проблемы, – жена повернулась к терапевту и твердо сказала, – потому что я здесь только для того, чтобы помочь Декстеру. Я приняла решение, и сейчас ничто не может заставить меня передумать. Он говорит, что рвется работать над тем, над этим – это все пустые обещания, которыми я сыта за десять лет или даже за тринадцать.

Пытаясь найти для супругов какой-нибудь положительный момент, терапевт обратился к их прошлому в надежде, что отыщется время, когда дела шли неплохо:

– Скажите, а десять лет назад, когда ему было двадцать один – как тогда все было?

– И тогда было плохо, – гневно проговорила жена. – Я порвала с ним. Мы не собирались жениться. Я сказала: «Все, это конец». И тогда он стал делать то, что делает со мной сейчас. Плакал и, вы понимаете, заставлял меня жалеть его. У меня есть чувства к нему и всегда будут. Но я чувствую, что хватит, не хочу больше никакого брака, а он начинает плакать, и мне его так жалко, так жалко. Он обещает мне все на свете, может быть, даже сам верит в это, но ничего он не выполнит. Слишком часто это все происходило. Мы уже разъезжались на полтора года.

– Полтора года? – опять удивился терапевт.

– Почти два. Я вернулась к нему, и дела пошли еще хуже, чем до моего ухода. Он как будто расплачивался со мной за те полтора года, что я жила отдельно.

– К сожалению, две вещи очень важны, – убеждал муж. – Одна – эта неразбериха в финансовом мире, которая происходила как раз, когда она вернулась. Все финансовое сообщество начало разваливаться, и я внезапно потерял работу. Вторая – я так много отдал миру моей работы, что сейчас мне почти нечего ему предъявить. Я убежден, что кое-что тогда было зря.

– Прежде чем идти сюда, я себе обещала, что об этом мы говорит не будем, – жена безнадежно махнула рукой.

– Ну, мы должны прояснить состояние дел на сегодня, – возразил терапевт. – Для всех нас необходима ясность.

– Мне кажется, самая большая проблема в том, что я его боюсь, – пояснила жена. – Если я говорю определенным тоном, то могу получить кулаком по руке. Я не могу – понимаете, он много пьет, и бьет меня в течение тринадцати лет, еще до нашей свадьбы. Однажды вечером он напился, пришел домой, а я уже легла спать. Он взял ремень и начал хлестать меня ремнем.

– Сколько раз он ударил вас? – спросил терапевт.

– Ремнем? Не могу сказать точно.

– Четыре раза, – ответил муж.

– Генри! Я знаю, а не ты.

– Мне до сих пор стыдно за это.

– Нет, не четыре раза, – продолжала жена, – а много раз. Ты все время повторял: «Еще разик, еще разик». Одним словом, я напугалась до смерти.

– Мне очень стыдно.

– Дай мне закончить. На следующий день я попыталась с ним поговорить об этом, а он заявил, что это такое проявление страсти. Сейчас для меня это, понимаете, вроде болезни. А потом он снова попробовал это повторить. Я уже спала, а он вернулся поздно, заходит в кладовку, достает ремень и говорит: «Готова?» Я спрашиваю: «К чему?» А потом поняла, что у него на уме, и выбежала из комнаты. Не знаю, откуда у меня нашлось столько сил, чтобы убежать от него. Мне пришлось скрыться у соседей. В общем, мне месяцами, по крайне мере четыре месяца, приходилось дрожать от страха в собственном доме: когда он придет, в каком состоянии? Я собирала и прятала все его ремни. Я лежу в кровати, слышу, как он открывает наружную дверь, понимаю, что он пришел, и в груди сразу боль, в желудке – боль. Так жить просто невозможно. Я боюсь его. Не только когда он выпьет. У него ужасный, ужасный характер.

Слушая подобный рассказ, терапевт должен дополнить новой информацией то, что он видел и слышал, и продолжить работу над решением проблемы, стоит ли бороться за сохранение семьи. Для некоторых терапевтов эпизода насилия уже достаточно, чтобы принять решение о несостоятельности брака. Другие решают, что этого недостаточно и надо искать пути устранения насилия и сохранения семьи. Данный терапевт продолжал считать, что надо попытаться удержать супругов вместе. Он говорил им о возможности поработать над проблемами, существующими между ними, и предположил, что это займет некоторое время. Муж должен будет измениться и предложить своей жене то, что она захочет. Стыд делу не поможет; в расчет принимаются только реальные поступки.

– Он совершенно подавляет меня, – жаловалась жена. – Я даже боюсь говорить с ним с определенными интонациями.

– Ну, – сказал муж, – она просто указывает мне мое место.

– Подавая на развод, – вставила жена.

– Она меня потрясла, когда пошла к адвокату.

– Мы уже жили отдельно полтора года, Генри.

– Я думал, ты вернулась навсегда, а…

– Прямо я ему не сказала: «Генри, я иду сегодня подавать на развод», но я ему говорила: «Генри, ты мне не оставляешь выбора». Потому что я предупреждала его, чтобы он прекратил пить и пугать до смерти меня и детей.

– Как давно вы спали вместе? – спросил терапевт.

– Две недели назад, – ответил муж.

– Две недели, – подтвердила жена.

– Не так давно – прокомментировал терапевт.

– Важно то, что я понял проблему Декстера, – заявил муж, – и работаю над ней, и жена знает об этом.

– Мистер Эдварде, – прервал его терапевт, – Декстера сейчас здесь нет, и мне не хочется, чтобы вы впутывали его в наш разговор. Это – часть его проблемы.

– Хорошо, – согласился муж.

Терапевт, все еще веря в возможность примирения, попросил какое-то время для работы над их личными сложностями, не требуя при этом отказа от подготовки к разводу. Он надеялся, что ежедневные часовые встречи в течение недели помогут ему произвести кардинальный сдвиг в отношениях супругов. Терапевт сказал жене, что она не обязана приостанавливать свои действия по поводу развода.

– Решайте сами, я не вмешиваюсь в ваши решения по поводу развода, – сказал он и добавил: – Но я хотел бы, чтобы вы трое приходили ко мне сюда каждый день всю эту неделю. На час в мой кабинет. А в конце недели решим, что будем делать.

Мужу идея понравилась, а жене – нет.

– Мистер Форд, – возразила жена, – я не хочу давать своему мужу беспочвенных надежд. Я чувствую, что свой выбор я сделала.

– Просто в качестве пищи для размышлений, – комментировал муж, – как ты могла решить разводиться, продолжая жить со мной?

– Что ты имеешь в виду, жить с тобой? А куда я могу уехать, пока все не уладится?

– Вот один из вопросов, который нам стоит обсудить – вмешался терапевт, – если вы собираетесь разводиться, как именно вы будете это делать? Что это принесет вам, что это принесет вашим детям?

– Понимаете, – сказала жена, – я собираюсь сделать то, что поможет моим детям.

– Мне тоже хочется помочь им. И я вижу, что ваш сын завяз во всех этих проблемах.

Терапевт встречался с супругами в течение следующих двух дней. Он говорил с ними об их взаимоотношениях, вдохновлял их делать совместно что-нибудь новое, чтобы установить новый стиль поведения друг с другом, и пытался устранить трудности между ними. Однако после третьего интервью он почувствовал, что все его усилия напрасны. Жена была непреклонна в своем стремлении, несмотря на некоторое улучшение атмосферы в семье. Находясь в нерешительности относительно следующих шагов, терапевт вызвал мудрого консультанта, чтобы тот понаблюдал в одностороннее зеркало очередное интервью и дал совет. Консультант понаблюдал и сделал вывод, что жена не изменит свое решение, даже если острота проблем между ней и мужем смягчится. Она была настроена только на развод. Консультант посоветовал терапевту встретиться с ней наедине и спросить, не передумала ли она. Если нет, то терапевту нужно изменить свою позицию и помочь им развестись. И консультант, и терапевт волновались по поводу пьянства мужа, битья и угроз покончить с собой. В данной ситуации то, что жена угрожала развестись и продолжала при этом жить с человеком, уже применявшим по отношению к ней насилие, было и провокационно, и опасно. Консультант сказал, что, если жена определенно решилась уйти, она должна взять детей и покинуть дом сегодня же. Она не должна возвращаться домой после того, как скажет, что окончательно уходит от него. Терапевт вызвал жену:

– Как я говорил, решение разводиться или нет, целиком зависит от вас. Мы обсуждали это несколько дней, и мне кажется пришло время спросить вас, что вы решили.

– Мои планы не изменились, – ответила жена. – Я собираюсь продолжать готовить развод.

– Вы будет продолжать готовить развод.

– Правильно.

– Хорошо.

– Сейчас Генри обещает все на свете, обещает измениться. Я ему сказала, что во мне ничего не изменилось. Он говорит, что все возможно, и думает, что я изменю свое решение, когда увижу, как он изменится. Но я даже не могу представить себе такой вариант.

В этом месте задачей терапевта стало помочь жене выполнить свое решение о разводе так, чтобы для всех это прошло наименее болезненно. Можно было ожидать, что, когда терапевт изменил свое мнение и согласился с тем, что развод необходим, жена начнет сомневаться. В течение ряда лет она не могла покинуть своего мужа, даже когда он бил ее, поэтому вполне логично ожидать, что развод будет делом нелегким. Однако женщина подтвердила свою решимость расстаться с мужем.

– Тогда вы должны были продумать, как организовать разъезд и последующий развод и что вы с детьми будете делать, верно?

– Да, – согласилась жена, – но меня очень волнует Генри. Он думает, что все уладится. Он почти уверен, что мы будем вместе.

– Ну, вы и будете, в каких-то делах.

– Нет, я имею в виду, понимаете, вместе как мужчина и женщина. Мне кажется, он мне все еще не верит, и это меня очень беспокоит.

– Что значит беспокоит?

– Я знаю, что он эмоционально нестабилен, и вот это, понимаете, эти угрозы самоубийства и все прочее, я очень волнуюсь. Думаю, что он в состоянии нанести себе вред, он так расстроен.

– Так что же, по вашему мнению, вы можете сделать?

– Абсолютно не представляю, что могу сделать. Не знаю, что делать.

– Ну, вы могли бы остаться с ним.

– Как жена? -Да.

– Нет, этого не могу.

– Хорошо, значит этого вы делать не будете. Подчеркнув возможность остаться с мужем и получив отказ, терапевт еще более утвердил ее в решении развестись. Он также упомянул, что это будет их вторая попытка разъехаться, но в этот раз она, судя по всему, решила довести дело до конца.

– Да, – сказала жена, – хотя мне это и тяжело.

– Понимаю. Но, если вы останетесь с ним из жалости, тогда для вас это будет настоящим испытанием. Пожалуй, невозможно жить с ним в такой ситуации.

–Да.

– Если вы уйдете от него, что вы уже в каком-то смысле сделали, так как не даете ему того, что он получал раньше, вы вырветесь из брака. А продолжать жить с ним, когда вы этого не хотите, плохо и для вас, и для него. Когда вы решили подавать на развод, вы именно официальный развод имели в виду?

– Да. Потому что просто разъехаться я уже пробовала.

– Хорошо.

Отметив, что она уже начала «уход», и подчеркнув окончательность разрыва, терапевт вдохновлял жену решительней двигаться к намеченной цели. При этом он напомнил ей о необходимости вытаскивать на свет Божий свои сомнения, чтобы разрешить их.

– Смешно то, – сказала она, – что, когда мы врозь (например, когда я у сестры с мужем), я думаю о Генри и мне хочется, чтобы он был рядом. Знаете, у меня в душе все так перепуталось. А потом я задумываюсь обо всем серьезно и понимаю, что должна это сделать.

– Потому что Генри не может быть тем мужчиной, какого вы хотели бы видеть рядом с собой.

– Правильно. Я была бы очень благодарна вам, если бы вы продолжали говорить с ним и помогать.

– Вы же знаете, я никуда не собираюсь деваться, – отозвался терапевт. – Я буду здесь с вами, с детьми и с Генри.

– Хорошо.

– А сейчас я попрошу вас об очень решительном, но очень нужном шаге. Хорошо?

– Ну-у.

– Вы должны пойти домой, собрать вещи, взять детей и уехать. Воцарилась тишина, а затем жена сказала:

– Единственное место, куда я могу поехать, – это к маме с папой.

– Верно.

– Я думала, мы сможем жить вместе, пока это не кончится. Знаете, продать дом, а потом я бы могла уехать и жить с детьми там, где мне захочется.

– Да, но мне не кажется, что это удастся сделать.

– Верно. Я думаю, необходимость видеть его принесет мне скорее боль, чем помощь, – она замолчала на несколько мгновений. – Мой сын, Декстер, не знаю, он меня последние месяцы очень обижает. Огрызается. Мне кажется, что он меня обвиняет в том, что происходит.

– Ну, – отозвался терапевт, – для него жизнь тоже изменится. Но давайте все делать по очереди. Вы начали говорить о том, как плохо это может отразиться на детях, и взгромоздили этот вопрос на вершину всего, что вам надо решить, и в результате вы опять почувствуете себя неспособной вырваться из западни. Итак, еще раз повторю: вам надо двигаться постепенно, шаг за шагом. Если с вами будет все в порядке, существует очень большая вероятность того, что и с детьми дела пойдут на лад, пусть даже они и не будут жить со своим отцом.

–Да.

– Итак, если вы соберете вещи и приедете с детьми к родителям, они вас примут?

– О, да.

– Хорошо. Теперь я хочу позвать Генри и поговорить с ним. Хотите, чтобы я поговорил с ним первым?

– Ладно.

– Почему бы вам не подождать в соседней комнате, пока я поговорю с Генри, а потом я вас позову.

Терапевт, вмешивающийся по долгу службы в жизнь людей, должен нести ответственность за это вмешательство. Посоветовав жене покинуть дом, если уж она решила разводиться, терапевт берет на себя обязательство первым сообщить мужу о надвигающихся событиях. Он должен подставить грудь под шквал эмоций, которые вызовет эта весть у мужа. Проводив жену в соседнюю комнату, терапевт вызвал мужа, чтобы довести до его сведения, что жена не только решила уйти от него, но сделает это сегодня же. Муж вошел, сияя, все еще веря в благополучное разрешение своих проблем, чем сделал задачу для терапевта еще более тягостной.

– Я благодарен вам за то, что вы сегодня остались после пяти часов, – улыбаясь, сказал муж терапевту.

– Это моя работа, – ответил терапевт. Он помолчал и снова заговорил, медленно и тщательно подбирая слова. – Я волнуюсь по поводу вашей жены и вас, и ваших детей. В большей степени меня волнует ваша жена и то, что она чувствует.

– Конечно, – с готовностью кивнул муж.

– И еще те трудные решения, что ей предстоит принять. Вы также должны принять трудное решение сегодня. А завтра мы вместе все обсудим, – этими словами терапевт продемонстрировал, что их отношения продолжаются и они с мужем увидятся завтра. Наконец, терапевт сообщил: – Ваша жена окончательно решила уехать.

– Из дома? – спросил муж.

– Да, – подтвердил терапевт.

– Я могу немножко походить? – пробормотал муж, вставая. – Я очень расстроен. Вы имеете в виду уехать из дома?

– Да, – сказал терапевт. Он откинулся в кресле, ведя себя все более буднично, в то время как муж все более и более возбуждался.

– До развода? – переспросил муж. – Вы имеете в виду, уехать из дома? Может быть, мне лучше сесть, – он сел и закрыл лицо руками.

– Она уже уезжала из дома, – напомнил терапевт.

– Да, но сейчас… я понял, сейчас это полностью моя вина. И это конец. Она сказала, что собирается уехать из дома?

Конечно, терапевт в конце концов должен был открыть мужу, что именно он посоветовал жене покинуть дом немедленно, однако, если бы он сделал это сейчас, муж мог бы рассердиться на терапевта, что означало не просто появление еще одной проблемы: если бы муж в гневе покинул кабинет, у терапевта проблем вообще не осталось. А вот муж оказался бы в полном одиночестве: он бы в одночасье потерял и жену, и поддержку в лице терапевта. Поэтому было необычайно важно, чтобы терапевт не прерывал отношения с мужем, при этом не кривя душой относительно совета, который он дал жене.

– Ваша жена подала на развод… – начал терапевт.

– Это я знаю, и это могло бы быть забыто за какие-нибудь три месяца, если я – если бы я сказал ей, что собираюсь делать. И не только собираюсь, а твердо намерен. Я уже принял ряд решений. Решения Принять Если у меня будет поддержка – я знаю я их выполню. Но послушайте, она сказала, что уйдет из дома еще до развода?

– Да, сказала что так ей будет лучше.

– О, Боже, еслии она уедет, о, Боже, – Генри заметался по комнате.

Разрешите мне закончить.

– Да говорите вы побыстрей!

– Побыстрей я это сказать не могу, – твердо возразил терапевт в то время, как муж выглядел все более потрясенным.

– Простите, я просто… – голос его дрогнул.

– Я должен сказать вам это, пока вы в состоянии здраво рассуждать.

– Хорошо, – отозвался муж.

– Вы должны выслушать, принять к сведению, но не считать, что наступил конец света. Потому что это произойдет, понимаете, сегодня. Хорошо? Не завтра, не в какой-то другой день.

Я могу встать? _ спросил муж, поднимаясь.

– Встаньте, походите.

– Если она видит ситуацию как сегодняшнюю, – сказал муж, меряя шагами комнату, – то ситуация действительно плоха.

– Я рад, что вы это сказали.

– Последние две недели стало немного лучше, но если она даст мне время доказать…

– Уже лучше, вы говорите более разумно.

– Доказать ей, и тогда она переменит решение, – муж говорил как на собрании директоров, подчеркивая голосом важные места. – Но она должна остаться со мной. Я сделаю это для нее. Я уже решил.

– Это хорошо Это хорошая позиция.

– Правильно. Позитивная позиция.

– И это утверждение – позитивное. – Но она мне нужна, чтобы помочь.

Но ей требуется создать дистанцию между вами.

– Она хочет уехать к матери?

– Ну, ей надо самой вам рассказать о том, как все будет. Вы можете все обсудить вдвоем.

– Знаете, я сам не проживу – денег нет, – вздохнул муж. – По правде говоря, сегодня электричество выключили. А потом работа – похоже, на этой неделе денег на зарплату не будет. Я имею в виду – это самое главное – это худшее, что может случиться с мужчиной. Когда ее нет рядом, я просто не в форме. Мне надо, понимаете, пойти выпить с кем-нибудь, просто быть с людьми или как там, – он продолжал задумчиво расхаживать по комнате. – Думаю, тут она ошибается. Мы должны решить эту проблему вместе, вместе выкарабкиваться.

– Согласен, что мы должны решать эту проблему вместе. – Терапевт встал и начал расхаживать вместе с клиентом.

– Правильно. Чувствую, как будто я застрял в лифте. На двадцать четвертом этаже, а остальные вышли. Как будто у меня фобия, боюсь до смерти.

– Знаете, вы говорите так, как будто меня здесь нет. Я с вами, – сказал терапевт, пристально смотря на него.

– Да, я вам благодарен за все.

– Но послушайте, ваша жена решила так поступить, потому что ей так будет лучше.

– В нашем доме я буду от нее на той дистанции, которую она хочет.

– Но она так не хочет. Если это произойдет, это не значит, что она исчезнет навсегда, вовсе нет. Это просто значит, что в настоящий момент она поступает так.

– Не знаю, как мне удастся выжить, но это мои проблемы.

– Ну, мы завтра утром встретимся здесь, что бы ни случилось.

– Она уже уехала?

– Нет, я ее сейчас приведу. А потом мы сможем сесть и спокойно поговорить.

– Ладно, это худшее, что со мной могло сейчас произойти. У меня не осталось никаких вариантов.

– Нет, остались, мы завтра встретимся и обсудим варианты.

– Она сказала, когда собирается это сделать?

– Я предложил ей уехать как можно быстрее, раз уж она себя так чувствует, – помолчав, ответил терапевт.

– Хорошо, но мне нужна хоть какая-то поддержка.

– Этим мы с вами и займемся.

– А что в остальные двадцать четыре часа – двадцать три? Когда вокруг реальный мир, понимаете, – сняв очки, Генри начал всхлипывать, вытирая глаза ладонью. – Я как ребенок, простите меня, ладно?

– Любому было бы трудно.

– Знаю. Но другие как-то улаживают свои дела.

– Я говорю не о других, я говорю о вас. Для вас наступил тяжелый период.

Терапевт начал буквально загонять мужчину в угол комнаты. Тот метался, а терапевт ненароком становился на его пути так, что мужчина постепенно оказался в углу. В течение нескольких минут он казался слегка сошедшим с ума, а затем ограничение свободы движений позволило ему собраться.

– Я думаю, если ей требуется больше пространства, – заговорил муж, – я могу дать ей это в нашем доме. Просто, когда она дома…

– Это то, что вы хотите, Генри, но сейчас вам вряд ли удастся заставить жизнь идти по-вашему. Но, как вы говорили, у вас есть план, что надо делать.

– Да, но у меня нет вариантов, вы же видите. Сейчас у меня просто нет вариантов. Это просто катастрофа, по всем направлениям. С этим я еще не сталкивался, – пока он это говорил, он был физически загнан в угол. Растерянный вид сменился задумчивостью и более человеческим выражением лица.

– Что вы имеете в виду?

– То, как все будет без нее, понимаете. Если я потеряю и работу, и ее. Я знаю, что сейчас я не в том состоянии, чтобы найти работу. И тогда я ничто.

– У вас есть я, Генри, – сказал терапевт, жестом предложив сесть. – Я помогу вам выкарабкаться.

– Но я живу двадцать четыре часа в сутки, – сказал муж. Его поведение изменилось, и он уже казался вполне нормальным. – Я ценю, что вы – кстати, вы мне чисто по-человечески нравитесь, жена знает. Но как я уже сказал, в данный момент, если это произойдет, это выше моих сил…

– Я схожу за вашей женой, – предложил терапевт и вышел из комнаты.

Вернувшись через несколько минут, терапевт и жена сели. Терапевт обратился к жене:

– Я рассказал Генри о том, что вы чувствуете, и о решении, которое вы приняли, чтобы создать между вами некоторую дистанцию. Я не знаю, сколько это продлится или как пойдут дела. Это зависит от множества вещей.

– Я не знаю… не знаю как, – и муж заплакал, с упреком глядя на жену. Жена тоже начала плакать.

– Прости меня, – снова заговорил муж. – Ты знаешь, то, что происходит, я не нахожу ответа…

– Вы не находите ответа на что? – спросил терапевт после краткой паузы.

– Я могу обойтись без секса с ней. Могу предоставить тебе больше места в доме. Только останься. Пусть в доме будет кто-то, к кому я могу возвращаться по вечерам, – и он снова заплакал.

– Вы можете сказать Генри, где вы будете? – обратился терапевт к жене.

– Да, у отца.

– Мне не надо твоей жалости, мне твоя любовь нужна, – воскликнул муж. – Я в безвыходном положении.

– Хорошо, – заметил терапевт. – Один выход у вас есть.

– Какой это?

– Вы можете понять, что между вами просто существует расстояние, ваша жена уехала на какое-то время в другое место. Понять, что вы знаете, где найти ее.

– Это уход от проблемы. Мне это ничего не дает. Все, это конец всему.

– Генри, – сказала жена, – я думала, что мы сможем жить вместе, пока развод не закончится, но так не получается.

– Почему не получается?

– Потому что это как… как с матерью, которая должна отпустить своих детей. Быть с тобой мне все тяжелее и тяжелее. Как сегодня утром, это просто болезненно. Ты подошел, обнял меня, и я чувствую, что сама тебя обнимаю. Я к тебе неравнодушна. Но когда ты уехал, я поняла, что это неправильно. Вся ситуация неправильная. Мне хочется быть любимой, и все, что ты сейчас делаешь… целуешь меня, обнимаешь, – она вздохнула.

– Я думаю, ты хочешь мне сказать, что не только решилась на развод, но и проведешь его, живя у родителей. Продашь дом, отдашь мою долю или что там, мне совершенно все равно. То есть начнешь новую жизнь, как только захлопнешь за собой дверь. Но при этом пытаешься создать у меня пустые надежды, просто чтобы я не умер, раздавленный.

– Знаете, а это вы ей зря приписываете, – вступил терапевт.

– Мне так не кажется.

– Однако именно это вы и делаете. А теперь давайте, Генри, расставим по порядку то, что вы наговорили, – терапевт повернулся к жене. – Итак, вы намерены отправиться к маме и оставаться там до конца развода? – она кивнула, и терапевт продолжал: – Хорошо. Вы намерены повесить на дом объявление о продаже, продать его и отдать Генри его долю, о которой он не желает и слышать? Я правильно изложил? – дождавшись кивка, он продолжил: – В ваши намерения входит лишить его всех надежд? Кстати, я не знаю, что он под этим подразумевает.

– Надежд на примирение, – сказал муж. – Надежду на то, что развод затухнет еще до окончательного решения.

– Существует ли вероятность примирения до окончания бракоразводного процесса при условии, что он изменится?

– Я не верю, что он может действительно измениться, – ответила жена.

– То есть вы говорите, что он должен продемонстрировать вам свои изменения в течение некоторого периода времени.

– Именно так. Причем длительного.

– Хорошо, а как продемонстрировать? – спросил муж. – Другими словами, ты говоришь о длительном периоде времени уже после развода, продажи дома, всего остального.

– Да, возможно. Да.

– Хорошо, а до развода? Если ты уедешь к матери, чего ты от меня ждешь?

– У тебя есть над чем подумать: Декстер и Анабель.

– Забудь об этом, – заявил муж. – Я – пас, забудь об этом, я не смогу с ними видеться после развода, вот так я чувствую.

– Ладно, можете чувствовать, что хотите, – возразил терапевт, – но у вас все еще есть Декстер и Анабель.

– Этого не достаточно.

– Подождите, – напомнил терапевт. – Два дня назад вы изъявили готовность проводить время с детьми и всячески выказывали желание быть им отцом, что, собственно, и было частью требований вашей жены.

– Это отдельная проблема, – возразил муж. – Я так себя и видел, и делал это, но мне сейчас и подумать об этом трудно. Когда тебя нет в доме, а я приезжаю и забираю их, нет, после твоего ухода мне это просто не по силам.

– Значит, ты говоришь, – гневно спросила жена, – что после моего ухода для тебя все кончено. Они тебе до лампочки.

– Я не играю на твоих чувствах, – сказал муж. – Я знаю, как только ты уйдешь, ты будешь оформлять развод. Дом уйдет, дети, после этого мне все до лампочки. Все. После тебя – пустота. Это конец. Все, точка, – он обернулся к терапевту. – Я собирался просить у вас профессионального совета, или транквилизаторов, или что там. Я бы попробовал, но с ней. Я буду это делать, но с ней. Завтра брошу пить, хорошо, но мне нужна причина. Я имею в виду, что мне нужно хоть что-то. Хоть какое-то облегчение.

– Хорошо, сейчас ваша жена сказала, что это не только ваша проблема. Вы должны привыкнуть ко многому, но и ей придется привыкнуть ко многому. У вас есть сын, симпатичный мальчишка, у вас есть дочь, очень активная, чувствительная девочка. Вы им будете очень нужны, – так как муж попытался перебить, терапевт остановил его: – Позвольте мне закончить. Вы собирались у меня просить профессионального совета, а сейчас пытаетесь посоветовать мне. Ваша жена тоже считает, что вы очень значимый человек и абсолютно необходимы детям. Я предлагаю вам не пить, не принимать таблеток, и пусть ваша жена делает то, что собралась: пакует вещи, берет детей и отправляется к родителям. А завтра вечером сходите куда-нибудь вместе поужинать.

– Зачем? – удивилась жена.

– Потому что мне кажется, ему это требуется, а может быть, и вам тоже.

– Я думаю, что ты со мной нечестно поступаешь, – заговорил с еле сдерживаемой злостью муж. – Я прошу два вонючих месяца, даже один. И ты можешь послать к черту секс. Я прошу ради детей, не ради нас с тобой. Просто дай мне возможность начать прямо сейчас. Никакого пьянства, никаких наркотиков, ничего. Просто знать, что ты рядом, и я все смогу. Даю слово. Ты мне – два месяца, а я клянусь – ни капли больше. И к черту лекарства и наркотики. Будь моей женой еще два месяца, и, думаю, ты для всех сделаешь лучше. Наш брак разрушен, дети уходят, дом уходит, карьера кончена, кто знает. Все кончено, даю гарантию. Все. Один месяц – и ты увидишь, что под таким нажимом и напряжением во мне проявится все лучшее и худшее. Я думаю, это твой долг перед собой, перед детьми и передо мной. Перед твоей семьей. Перед Богом, в конце концов!

Наступило молчание, и терапевт сказал жене:

– Мне кажется, на вас давят.

– Потому что у меня нет выбора.

– Выбор есть – заботиться о своих детях, пытаться вернуть жену, изменив свое поведение, и продолжать приходить сюда, чтобы я мог помочь вам. У вас есть выбор.

– Нет, я не могу, – ответил муж.

– Я хочу именно этого, Генри, – сказала жена.

– Я не могу.

– Почему? – воскликнула она. – Неужели дети не значат для тебя ничего?

– Значат.

– Ты же не можешь прекратить любить их только потому, что я не рядом.

– Прежде всего, какое-то время у меня на них не будет денег. Хорошую работу я не найду. Я знаю, что буду пить каждый день в поисках облегчения, или наркотики принимать, или что там смогу достать. Превращусь в развалину. Сейчас я играю на твоих чувствах, знаю, но ты мне задала вопрос, а я ответил.

Интервью продолжалось и закончилось тем, что жена отправит лась домой собирать вещи, а муж остался. Проблема, стоящая перед терапевтом, была яснее ясного. Что делать с человеком, который грозится покончить с собой, которого только что бросила жена, который скоро может потерять работу и которому нужно возвращаться в пустой дом, где отключено электричество? У него не было ни друзей, ни родственников, к которым он мог бы обратиться за поддержкой и утешением. Терапевт мог бы поступить как профессионал: дать номер своего домашнего телефона и сказать, что ему можно звонить в любое время суток, или предложить самому позвонить вечерком. Однако этого было слишком мало для человека в столь бедственном положении. Можно было попытаться положить его в больницу с диагнозом «риск суицида», но это, пожалуй, только усугубило бы его проблемы. И терапевт поступил иначе. Он отправился со своим клиентом выпить. На следующее утро во время интервью терапевт сказал жене:

– Прошлым вечером мы с ним были в баре.

– Да, слышала, – ответила жена.

– Мы о многом говорили вчера, – сказал терапевт. – Верно?

– Да, – отозвался муж. – Без особого толку, но обсудили многое.

– Генри – очень интересный человек. Мы о многом говорили. И я чувствовал себя с ним очень комфортно, – добавил терапевт, частично намекая на необычную ситуацию, когда выпивают вместе белый и черный.

– Да, мы хорошо провели время, – согласился муж, выглядевший на удивление спокойный по сравнению с безумием вчерашнего дня.

Супруги обсудили вопросы, связанные с разводом. Напряжение терапевтической встречи, что, собственно, и являлось в данном случае тяжелым испытанием, прошло. Терапевт продолжал время от времени встречаться с семьей еще в течение нескольких месяцев. Мальчик выправился, с девочкой было все в порядке, а муж с женой пережили и разъезд, и развод. Через год после развода муж снова женился. Жена замуж не вышла*.