456. М40

По пути от Ваала Секундус к Ваалу

Система Ваал

Небесную колесницу трясло — «Громового ястреба», поправил себя Луис. Вибрации были настолько сильными, что все расплывалось перед глазами Луиса. Со всех сторон раздавался скрип металла вперемешку с глухими ударами. От рева двигателей болели уши. Кандидаты, боясь за свою жизнь, вцепились в свои пассажирские люльки. Малафаил и Ругон летели вместе с юношами, но их поведение в корне отличалось. Кровавые Ангелы переговаривались. Разговор был неразборчивым, временами его заглушал рев реактивной струи, иногда космодесантники сближали шлемы, как бы беседуя непринужденно. На Кровавых Ангелов не действовала та великая тяжесть, которая навалилась на Луиса, пока корабль, ускоряясь, уходил с Ваала Секундус. Вес Луиса увеличивался, пока его тело не вжало в сиденье так, что в глазах потемнело.

Он заставил себя рассматривать стены транспортника, сосредоточиться на деталях и тем самым избавиться от страха. Чернота перед глазами не проходила. Он не мог дышать. Что-то огромное и злобное выдавливало воздух из груди.

Кровавые Ангелы покачивались в такт болтанке боевого корабля. Их ноги не двигались, сапоги каким-то образом примагнитились к палубе. Луис, терпя боль в глазах, огляделся, отыскивая что-нибудь, благодаря чему можно отвлечься. На корабле имелись сиденья с массивными пассажирскими люльками вроде той, за которую цеплялся Луис, но, похоже, космодесантники пользовались ими редко. Мест было всего девять, но корабль вместил бы двадцать или тридцать бронированных воинов, встань они плечом к плечу. Размышляя, Луис выровнял дыхание. «Смотри и не бойся», — сказал он сам себе. Слева, закрыв глаза, сидел Лоренц. Ристан бормотал молитвы, судорожно дыша. На корабле находилось девять кандидатов, занявших все сиденья. Всего избранных оказалось шестьдесят три. Остальные летели на других шести кораблях. Две луны, одна планета — Луис перебирал эти факты, а потом лишился чувств.

Он оставался без сознания мгновение. Тяжесть ушла. На корабле воцарилась тишина, продолжалась лишь слабая вибрация. Луис стал легким как перышко, его немного тошнило. Он поднял руку и удивился ощущению невесомости. Другие мальчики смеялись и махали руками. Малафаил прервал свой разговор и коснулся вокс-решетки.

— Успокойтесь, кандидаты. Мы вне зоны гравитации, к которой вы привыкли. Это ощущение скоро прекратится.

— Мы в пустоте! — воскликнул Лоренц.

— Ты в пустоте, — снисходительно отозвался Малафаил. — Наслаждайтесь новизной. Спокойно.

Вокс отключился, и капеллан вернулся к беседе с сангвинарным жрецом.

Не в силах сдержать волнение, кандидаты целых два часа перешептывались в невесомости, улыбаясь, позволяли своим рукам плавать. В конце концов кабина резко содрогнулась, что-то громко загудело, и на Луиса снова навалилась тяжесть.

— Мы идем на сближение с Аркс Ангеликум, милорды, — донесся голос из внутреннего вокса корабля. — Кандидаты, приготовьтесь.

— Если вы думали, что путешествие тяжело для ваших костей, то сейчас начнется кошмар, сказал Ругон с шутливой ноткой в голосе. — Советую держаться покрепче.

Желудок Луиса перевернулся. Снаружи раздался сильный шум. Корабль накренился, и Луиса приподняло так, что он стукнулся о пассажирскую люльку.

— Хватайтесь за люльки, и тогда синяков будет меньше! — приказал Малафаил. — Прикройте рты, а то языки откусите.

Вход в атмосферу начался с тихого рокота, который быстро превратился в рев, и его мощь превосходила любой слышанный Луисом шум. Температура внутри корабля резко повысилась. Тряска была такой яростной, что Луису подумалось: когда корабль приземлится, внутри окажутся лишь ошметки тел рекрутов. Он закрыл глаза и стиснул зубы, молясь о спасении Императору и Сангвинию.

Все это, впрочем, быстро закончилось. «Громовой ястреб» выровнялся. Снаружи заунывно гудело, звук двигателя изменился. Ботинки космодесантников клацнули, отцепились от пола, их владельцы зашагали к массивному десантному трапу.

— Почти на месте, — сказал Малафаил.

По крайней мере, Луису так послышалось. В ушах до сих пор звенело. Они поднялись над планетой и летели к самому Ваалу. Луис жаждал видеть это, но в обшивке корабля не было иллюминаторов, лишь фонарь кабины над кокпитом. В передней части транспортника моргнул и ожил плоский экран. Слишком маленький, чтобы показывать подробности, но все же Луис увидел промелькнувшую дюну, прежде чем Малафаил приблизился и закрыл его собой.

«Громовой ястреб» замедлился и накренился. Механизмы визжали под его металлической кожей. Под палубой несколько раз что-то лязгнуло.

Прибыли, — сказал Малафаил. — Готовьтесь. Сегодня ваш последний день в качестве смертных.

Оправдывая свое название, двигатель раскатисто громыхнул, и корабль полетел медленнее. Он чуть порыскал, затем мягко коснулся поверхности посадочными гидравлическими механизмами. Раздался высокий звук, затем он стих, и двигатели отключились.

— Встать! — приказал Малафаил во внезапно наступившей тишине.

Сиденья поднялись. Мальчики с трудом встали. Луис чувствовал себя более тяжелым, чем на Ваалфоре, попросту бессильным. Каждое движение давалось с трудом, хотя Кровавые Ангелы держались так, словно ничего не изменилось. Ругон нажал на массивную красную кнопку на стене, и передняя рампа корабля открылась, пропуская мягкий свет.

— Выходите из корабля, посмотрите на ваш новый дом.

Луис очутился в простом ангаре, который тянулся насколько хватало глаз и был полон ощетинившихся оружием кораблей. Холодный, пахнущий маслами воздух вызывал дрожь. Другие корабли приземлялись с тем же шумом. Кандидаты выходили из них, изумленно моргая. Лаэстид и Араезон собрали всех под суровым взором Вероно.

В центре ангара, позади посадочных площадок, их ожидали сорок пять космодесантников, стоявших стройными рядами, закованных в изысканно украшенную боевую броню.

— Наши братья встречают вас, пятеро от каждой роты, кроме Десятой, — сказал Ругон. — Идите. Вы долго трудились, но больше задержек не будет. Превращение в адептов звезд начнется прямо сейчас.

Космодесантники перестроились, образовав две длинные колонны. Малафаил поставил кандидатов между ними. Луис опасливо глядел на гигантов, возвышавшихся как стены или затвердевшие волны крови. Луису не верилось, что он сможет называть этих полубогов братьями.

— Идем! — велел Вероно.

Космодесантники маршировали.

У Луиса начали разбегаться глаза. Кандидаты вышли из ангара и стали спускаться по лестницам. Они были огромными и богато украшенными, с установленными на балюстрадах изящными светильниками. На стенах располагались фризы с изображениями воюющих Кровавых Ангелов, вырезанные прямо в скале. Широкие лестницы вмещали всех идущих.

Они добрались до огромной площади полуторакилометровой ширины под открытым небом. Луис посмотрел вверх и впервые вдохнул воздух иной планеты. Небо Ваала имело нежный желтый оттенок. Площадь со всех сторон окружали стены, более высокие, чем утесы. Статуи ангелов высотой в сотни метров поддерживали ощетинившиеся оружием бастионы. Возле ног статуй на ступенчатых террасах зеленели всходы. Оттуда доносился запах почвы. За растениями ухаживали сервиторы. С одной стороны вздымалась к небу высокая башня. Братья в кроваво-красных одеяниях глядели на проходивших мимо рекрутов, скрывая лица под капюшонами. Двор был больше полутора километров в ширину, и фигуры, стоявшие на другом краю его потертых шестиугольных плит, выглядели совсем крошечными по сравнению с монументальными статуями, окружавшими его, и походили на соляных муравьев, обитавших в «скитальце».

Космодесантники скорым шагом двинулись по очередной лестнице, которая снова вела вверх. Они добрались до сводчатого зала из черного камня. На дальней стене располагались огромные окна. Стекла центральных оказались прозрачными, и Луис увидел то, что находилось снаружи: дюны, которые сливались с желтым небом. Алое солнце Ваала, завершая свой путь, окрасило их розовым. На крайних стеклах был изображен Сангвиний. Примарх находился повсюду — глядел из ниш, висел, поддерживаемый хитроумно сделанными каменными колоннами, стоял, воздев меч и расправив крылья. Он был изображен в моменты мира и войны, в полете, занятый ремеслом, взывающий к племенам Крови. И все же, что бы ни делал Сангвиний, выражение его лица оказывалось невыразимо печальным, и это трогало Луиса.

Кандидатов вели через комнаты, не объясняя назначения этих помещений. Они прошли через громадный неф. Луис увидел гигантскую золотую статую Сангвиния. Примарх стоял с оружием в ножнах и сложенными крыльями, глядя вниз, вытянув руку и благословляя своих детей.

Это чудесное зрелище сменялось другими снова и снова. Перед черными железными воротами космодесантники выстроились двумя шеренгами по обе их стороны. Кандидатов ввели в небольшую часовню. Единственный луч света падал через окно-розетку на ее дальней стене, метрах в тридцати от них. Стены из черного камня были инкрустированы драгоценными камнями. Броню космодесантников сделали из темно-красного сердолика, глазные линзы — из изумрудов. Всюду сверкали золото и серебро. Кандидаты никогда не видели подобной роскоши и такой изящной работы. Все в монастыре, казалось, призвано было напугать их, и, хотя мальчики были лучшими на своих лунах, они боялись.

— Это Часовня Бдения в базилике Сангвиния, — объявил Малафаил. — Здесь вы будете медитировать три дня и три ночи. Подумайте о своей судьбе. Черпайте вдохновение в произведениях искусства вокруг вас.

Он поднял руку и продолжил:

— Однако вы не должны сходить с места, говорить или спать. Любой кандидат, который не выдержит этой проверки, будет отослан прочь. Я понятно выразился?

Кандидатам хватило ума промолчать, но сердце в груди Луиса сжалось. Сколько еще тестов придется пройти? Он устал от испытаний и путешествий. Такое испытание легко провалить.

— Потом будет еще один, последний тест. Не сомневайтесь, испытания почти закончились, — добавил Малафаил, тем самым подтвердив опасения кандидатов. — Сначала вы поедите и вымоетесь. Вам дадут подходящие для бдения одеяния. Приготовьтесь и будьте осторожны — многие терпят неудачу именно во время Отсева Усталости.

Три раза солнце проходило по небосводу, и луч света скользил по черному полированному полу Часовни Бдения. Кандидаты, одетые в простые белые рубашки, не тревожились из-за отсутствия пищи или воды. В прежней жизни им случалось переносить и худшие лишения. Сон — иное дело. Он одолевал всех. Последние недели испытаний выдались тяжелыми, юноши утратили силы еще до прибытия на Ваал. Луис боролся со сном, медитируя, сосредоточившись на деталях, как при полете на «Громовом ястребе». Страх было легче прогнать, чем сон, — Луис погружался в черную дыру усталости. В конце второго дня он чувствовал себя лучше, чем ожидал, но наступил третий день, и усталость сделалась запредельной. Он видел некие черные предметы, которые скользили по полу, словно паразиты, бегали по рукам и ногам товарищей-кандидатов. Юноши сидели рядами, скрестив ноги, лицом к окну-розе в далеком куполе. Луис смотрел туда. За ним играл странный свет. В красивых узорчатых рамах не было стекол, запахи иной планеты проникали внутрь и очаровывали, а также пыль. Сухой воздух был не таким резким, как в Великой солончаковой пустоши. Ваал никогда не имел океанов.

Аромат благовоний проникал сквозь открытые железные ворота часовни. Их охраняли два стража в броне. Каждые пять часов космодесантники собирались на перекличку в базилике. Язык лун Ваала довольно сильно отклонился от высокого готика, и Луис плохо понимал его, но все же разобрал достаточно и удивился. То, что он принял за проповедь, оказалось чем-то иным. Капелланы призывали братьев к глубоким размышлениям, к воздержанию от жажды и отказу от необдуманных поступков. Они не славили Императора будто бога, но, прося наставления, говорили с Ним как с лидером. К Сангвинию они обращались не как к святому, а словно давно потерянному отцу. Во время бдения службы шли одна за другой, устанавливая ритм, который в будущем навсегда подчинит себе жизнь Луиса.

К концу третьего дня он едва мог поднять голову. Кандидаты начали засыпать. До этого момента казалось, что испытание пройдут все, но как только один мальчик отключился, за ним последовали и другие. Засыпая в сидячем положении, они роняли голову на грудь. Таких моментально вытаскивали часовые. Мальчики просыпались и умоляли дать им последний шанс. Один пытался бороться, не давая чужим рукам оттащить его от товарищей, и жалобно кричал. Ангелы равнодушно забрали его, как и других. Этих мальчиков больше никто не видел. Лишь спустя годы Луис узнал об их судьбе.

Рокочущие голоса капелланов и прекрасные гимны братьев, казалось, не прекращались после каждой службы, продолжали звучать, становясь все более сложными. Уши Луиса заполнила такая сладкая музыка, что он заплакал. Несмотря на эти слезы, он ощущал резь в уставших глазах. Веки тяжелели, пока не сделались свинцовыми. Приподнять их стоило огромных усилий, но Луис так устал. Конечности замерзли и ныли от неподвижности, кровообращение в них нарушилось. Пальцы непроизвольно подергивались, их покалывало. Тело стало легким, даже легче, чем в невесомости. Казалось, его дух привязан к телу тончайшей нитью и может оторваться в любой момент. Голова мотнулась, разумом овладела путаница снов, вязких, словно грязь под растрескавшейся солью. Часовня исчезла, тело тоже. В сознании кружились образы, настолько ясные, что Луис принял их за реальные. Он вернулся на Ваал Секундус. Его отец и мать смотрели на него, ветер трепал их одежды.

— Отец! — воскликнул Луис, но тот гневно глянул на него, обнимая жену за плечи.

Мать Луиса улыбнулась и кивнула, ободряя.

— Ты ангел, сын мой, — сказала она, хотя ее губы не шевелились. — Расправь крылья и лети.

В небе позади нее вспыхнули золотом доспехи. Небесная музыка становилась все громче. Даже голос Императора не мог быть таким сладостным.

Рука коснулась плеча Луиса, и он проснулся, уверенный, что потерпел неудачу. Однако вместо воинов в красной броне перед ним стоял золотой ангел. Он, казалось, заполнил собой всю комнату, хотя никто больше его не видел. Золотой ангел покачал головой и положил на плечо мальчика твердую, закованную в броню руку. Сила хлынула в Луиса, и он улыбнулся:

— Спасибо.

— Кандидат! — раздался грубый, измененный боксом голос.

Луис моргнул в замешательстве. Золотой ангел исчез. На его месте стоял ангел смерти с ухмыляющимся белым черепом-шлемом.

— Бдение окончено, — произнес Малафаил. — Вставай, Луис Данте.

Ошеломленным мальчикам помогали встать кровные рабы. Сангвинарные жрецы стояли неподалеку, наблюдая за ними. Некоторых мальчиков увели.

— Вас осталось пятьдесят семь, — объявил Малафаил. — Пора. Ритуал инсангвинации начинается.

Мальчики шли по собору, в то время как все, окружавшие их, пели гимны. Голова Луиса кружилась. Мир казался нереальным. Статуи ангелов ожили, плавно зашевелились, угрожая в любой миг вырваться из каменных оков. Зеленые глазные линзы потенциальных братьев прятали секреты, разделить которые Луис больше не стремился. Он не понимал слова, которые произносили Кровавые Ангелы. От запаха благовоний слезились глаза и першило в горле. Луис пошатнулся, конечности, казалось, кололо иглами. Крепкие руки поддерживали его. Он посмотрел вверх и встретился взглядом с кровным рабом, с виду фанатиком. Тот пел, дыша в лицо Луису запахом вина и специй. Лоренц резко прошагал мимо, глядя перед собой покрасневшими глазами. Двойные ворота из черного камня, едва различимые, со скрипом отворились. Колонны воинов в силовых доспехах, маршируя, присоединились к толпе. Раздались возгласы капелланов и сангвинарных жрецов. Воины притрагивались к плечам Луиса. Кровные рабы помогали ему стоять. Они пели все как один, и песни радости предвещали битву.

Все собрались вокруг статуи Сангвиния. Печальное лицо примарха казалось то четким, то размытым.

Ругон и Араезон находились здесь вместе с другими сангвинарными жрецами. Они поднялись на несколько ступеней к большому алтарю возле ног Сангвиния и встали вокруг жреца, чьи доспехи были заметно сильнее модифицированы, чем у остальных. Кровные рабы суетились, снимая латные перчатки с правой руки каждого жреца и обнажая гладкую безупречную кожу, под которой проглядывали голубые вены. Космодесантники теснили кандидатов кроваво-красной стеной, толкая их.

Раздался звонок. Собрание замолчало, и жрец заговорил.

— Кандидаты! Я Деревео, верховный сангвинарный жрец Кровавых Ангелов. Это последнее из ваших испытаний. Скоро вы уснете. Тот, кто проснется, станет одним из нас. Пришло время вам взглянуть в лицо тем, кого вы собираетесь называть братьями.

Космодесантники потянулись к шлемам. Замки отключились, зашипели, и дезориентированному Луису почудилось, будто по его ногам ползут змеи. Под каждым забралом оказалось лицо невероятной красоты, похожее на лик святого Сангвиния, словно ангелы и он состояли в кровном родстве. Луис оглядывался, обнаруживая более совершенные лица. Некоторые выглядели старше, других отличали шрамы, но печать возраста и войны не скрывала их сходства. Космодесантники не просто так назывались братьями.

Деревео выглядел старше многих. Золото его необычайно длинных волос превратилось в серебро. Он улыбался новобранцам, показывая прекрасные белые зубы. Клыки были неестественно длинными, как у хищника.

— Быть Кровавым Ангелом означает принимать кровь и смерть. Быть Кровавым Ангелом — жаждать крови и смерти.

Двое кровных рабов принесли деревянный реликварий. Деревео достал из него огромную золотую чашу в форме черепа. Жрец с благоговением взял ее и поднял над головой.

— Это Красный Грааль. В этот сосуд была собрана кровь лорда Сангвиния.

Он опустил чашу. Сангвинарные жрецы столпились вокруг, протягивая правые руки. Каждый вытащил крошечный, острый как бритва нож и вскрыл артерию. Поначалу кровь струями потекла в чашу, потом благодаря измененной физиологии остановилась.

— Мы всегда использовали кровь нашего отца, чтобы активировать священное геносемя, которое будет вам имплантировано. После гибели нашего отца от рук Архипредателя его кровь взяли из этой чаши и ввели в вены наших сангвинарных жрецов. Каждый из нас выполняет священный долг, становясь вместилищем для влаги жизни и духа нашего генетического повелителя.

Второй круг жрецов сомкнулся вокруг чаши. Они тоже перерезали запястья и позволили крови излиться в Грааль. Густой медный запах крови заполнил все вокруг. Учуяв его, Кровавые Ангелы менялись, превращаясь из ангелов в монстров. Хотя лица оставались прекрасными, зрачки расширялись, кожа краснела, клыки делались длиннее, выступая из десен и касаясь нижних губ.

— Каждый из вас будет наделен свойствами, дарованными ордену самим Императором в прошлые века. Кровь Сангвиния наполнит вас, его семя укоренится в вас, изменит и сделает совершеннее людей.

Третья и последняя группы кровавых жрецов добавили кровь в чашу. Деревео взял у раба крошечный хрустальный флакон и открыл его, позволил сорваться единственной капле чистейшей жидкости. Кровь задымилась.

— Сначала вы должны будете испить и тем самым сделаете первый шаг на пути превращения в воина Императора Человечества.

Одного из мальчиков схватил Кровавый Ангел, чей лик превратился в ухмыляющуюся рожу дьявола. Кандидата подняли на ступени, уговаривая идти, и поднесли Грааль к его губам.

— Пей! Пей и познай последнее удовлетворение жажды, — приказал Деревео. — Отныне она не пройдет никогда.

Мальчик глотнул и поперхнулся. Его заставили выпить еще. Он отошел, задыхаясь, с окровавленными губами.

— Ведите остальных! — приказал Деревео.

Кровавые Ангелы поощряли действо криками. Налет цивилизованности быстро слетел с них.

Луис выпил кровь, как и прочие. Она скользнула по пищеводу, густая, отвратительная. В желудке она свернулась, и Луис испугался, что его вырвет священным жизненным веществом Великого Ангела. Чувства, и так искаженные из-за бессонницы, еще сильнее изменились. Перед глазами поплыли красные пятна. Он выдохнул, и струйка крови потекла изо рта на подбородок. Луис стер ее рукавом.

— С вами произойдет перемена. Некоторые не выдержат и умрут. — Голос жреца возвысился. — Те, кто выживут, познают жизнь ради войны!

— Война! Война! Война! — скандировали Кровавые Ангелы. — За Императора! За Сангвиния!

Душу Луиса озарило красным, по глубокому озеру его жизненной силы пошла рябь. Глаза новобранца закатились, и он рухнул.

Война. Барабанная дробь войны раздавалась в пустоте. Во всех концах Галактики сыны Императора сражались друг с другом. Луис стал свидетелем душераздирающего зрелища — воинов, призванных помогать человечеству выживать, рвавших друг друга на куски под хохот темных богов.

Он провалился сквозь небо, которое полыхало как знамение лучших времен.

Он выполз из обломков капсулы на поверхность разрушенной планеты. Его разум, разум ребенка, мучили недоумение и страх. Появившиеся крылья подрагивали за спиной.

Он боролся с летающим титаническим существом, которое излучало ярость, угрожавшую подавить силу его разума.

Он был повелителем армий, и Галактика славила его имя.

Он находился в огромной пустыне. Судьба его народа печалила его.

Истинный отец предстал перед ним в своем величии, сияющий.

Темное лицо рычащего от ненависти врага склонилось над ним с оружием, окутанным дьявольской силой.

Сигнус, Ультрамар, Мельхиор, Кайвас, Убийца. Названия планет, которые он никогда не посещал, крутились в голове. Связанные с генетическим кодом воспоминания Сангвиния хлынули в Луиса, наполняя его. Он боролся с демонами и знал, кто они такие. Он бился с предателями, которых когда-то любил. Ярость и скорбь сражались в его сердце. Его мучили постоянные подозрения, которые познал и его отец. Они делали его замкнутым и огорчали. И все же он не мог говорить об этом, ибо являлся великим Ангелом, самым совершенным и возлюбленным из непокорных сыновей Императора. Печаль оставалась невысказанной. И смутная вечная ярость, едва ощущаемое желание убивать, которое он не осмеливался открыть ни единому живому существу. Он смотрел на своего брата Ангрона и боялся того, кем может стать сам. Он отворачивался, но гнев никогда не покидал его. В его душе находились в зыбком равновесии милосердие и жестокость. Сангвиний стал Луисом, а Луис — Сангвинием. Его сознание, более слабое, чем у примарха, распалось на части и оказалось поглощенным. Какое-то время Луис перестал быть собой и погрузился в ужасное бытие полубога. Это испытание продолжалось вечно, череда все новых кошмаров, которые хаотично сменяли друг друга, пугая разными ужасами. Жизнь святого Сангвиния была исполнена отчаяния, ответное отчаяние пробудилось и в груди Луиса. И вот, наконец, все завершилось. Красный цвет собственной крови затуманил зрение. Лицо Хоруса склонилось над ним, но не Хорус смотрел глазами брата, а нечто гораздо более древнее и испорченное. Его крылья были сломаны, тело разбито. Боль и печаль — вот все, что ему оставалось.

Видение подернулось рябью. Луис снова осознал себя. Он тонул в океане густой крови, опускался все ниже, подгоняемый толчками титанической утихающей силы. Это был стук гигантского сердца Сангвиния. Оно билось медленно, создавая в море крови вихри, способные поглотить галактики. Пульс замедлился. Затем прекратился. Океан крови успокоился, и Луис утонул.

Нежная тьма окутала его.

Пульс снова появился, слабый, двойной. Теперь билось два сердца. Луис больше не существовал.

Он пробудился в западне и дернулся. Занятая им вертикальная капсула оказалась почти по размеру его тела. Ее наполняла красная с кровавыми ошметками жидкость. Тусклый свет сиял сквозь маленькое круглое окошко. Конечности были опутаны проводами. Воткнутые в тело иглы выдергивались с болью при каждом резком движении. На лице он ощутил какую-то маску, в панике сорвал ее и закричал. Жидкость хлынула в легкие. Он тонул, боролся с бешеной силой, стуча в непробиваемую стену, не понимая, что вовсе не умирает, а свободно дышит.

Под ногами раздался механический шум. Жидкость зажурчала, и ее уровень понизился. Данте открыл глаза. Снаружи, за окошком, двигались затуманенные следами крови силуэты. Загудел сигнальный колокол. Данте моргнул, прочищая глаза от густой жидкости, сорвал с груди панель, избавился от игл, вонзенных в руки и бедра, а потом взревел, словно зверь. Его мучили воспоминания о предательстве и смерти, а вокруг была кровь, и только кровь.

Замки открылись. В щель проник свет. Раздался глухой звон, крышка приоткрылась, и Данте понял, что находится в ребристом металлическом саркофаге. К нему протянулись руки. Он бил по ним и рычал. Его зубы оказались острыми и вонзались в губы. Неизвестные схватили его.

В потоке кровавой амниотической жидкости он упал вперед на блестящий базальтовый пол. Перед глазами стояли воображаемые кричащие измученные лица. Большие когти вцепились в его крылья и сломались. Печаль наполнила сердце. Он стоял на четвереньках, мучимый чужими бедами. Виденное им озарилось багровым. Неутолимая жажда охватила его. Все ощущения заглушила боль. Он больше не знал, кем является.

— Этот всю трансформацию боролся, — сказал голос, измененный боксом. — Еще один для башни.

— Или воин с большой судьбой, — ответил другой.

Чья-то рука легонько уперлась в плечо. Голова Данте повернулась, зубы обнажились.

— Брат Данте. Брат Данте, ты меня слышишь?

Незнакомец на миг убрал руку, опасался бешеной реакции.

Данте. Ангельское имя. Данте.

Красный туман начал исчезать. Последние воспоминания Сангвиния промелькнули в разуме. Данте снова был в полном саркофагов зале с низким потолком. Слева и справа вдоль ряда работали сервиторы и гиганты-сверхлюди. Они вытаскивали обнаженных, мускулистых, кричащих воинов на свет.

Данте бросил взгляд на собственные руки и ноги. Они оказались невероятно огромными, покрытыми канатами вен. Чужие руки, не его. Осознав это, он вспомнил, кем был.

— Я… Я… Луис, — просипел он.

— Теперь ты Данте, — ответил голос.

Данте моргнул. Космодесантник в бело-красном облачении хирурга склонился над ним:

— Я брат Араезон. Ты меня помнишь?

— Я Данте… — повторил он. — Вы сангвинарный жрец Десятой роты.

— Ты теперь член этой роты и неофит нашего ордена. — Выражение ангельского лица Араезона смягчилось. — Ты больше не кандидат!

— Вставай, неофит! — прорычал голос из вокса.

Капеллан-вербовщик Малафаил протянул свою закованную в броню руку. В отличие от остальных в комнате, он был одет в полный доспех со шлемом, имевшим забрало.

Данте принял его помощь и поднялся. Он чувствовал себя сильным и большим. Выпрямившись, он смог смотреть Малафаилу прямо в глаза. Он удивленно поднял руки.

— Что со мной случилось?

— Ты провел год в зале Саркофагов, подвергаясь Перемене Крови, — объяснил Араезон. — Ты уснул, потом тебе имплантировали священное семя нашего лорда, Великого Ангела, активированное вливанием его драгоценной крови. Ты прошел последнее испытание и получил благословение благодаря знаниям Императора. Ты Кровавый Ангел.

Другие тоже выходили из саркофагов, перемазанные густой жидкостью и кровью. Пол оказался полностью залит ими. Данте увидел смутно знакомое лицо.

— Лоренц? — Он едва верил глазам.

Лоренц изменился почти до неузнаваемости.

Он был ростом с других братьев и стал взрослым. Он был не мужчина, а даже более чем мужчина, мускулистый, с таким широким и мощным лицом, что оно едва походило на человеческое. И в то же время его черты были блистательно красивы, отмеченные ясной красотой Сангвиния. Самое странное, что, несмотря на эти изменения, Данте все еще мог узнать своего друга.

— Иди, неофит, — сказал Араезон. — Иди и смотри.

— Да, милорд, — ответил Данте, потрясенный собственным раскатистым басом.

Он сглотнул. И это ощущение оказалось другим.

Араезон рассмеялся:

— Ты можешь называть меня братом, новичок, и я тебя так же, как только закончится твоя служба в роте скаутов.

Он взял Данте за руку и повел к дальней стене. Крики и вопли, сопровождавшие второе рождение, звучали в унисон, но их заглушал спокойный голос Араезона.

На стене висело большое круглое зеркало в раме. Данте увидел в нем Араезона и незнакомца. Через секунду он узнал в этом могущественном существе себя. Следы, оставленные жизнью на Ваале, исчезли. Кожа сделалась гладкой и белой как алебастр, словно солнце никогда не касалось ее. Лицо стало чужим, Луис стал напоминать Сангвиния. Араезон отпустил руку Данте, и тот замер перед отражением в безмолвном изумлении. Неизменными остались только глаза: бледно-янтарные, как у отца, но они смотрели с лица ангела.

Позднее он узнал, что не всех космодесантников создавали таким способом. Для нечленов рода Сангвиния подобные быстрые процессы созревания не применялись. Специальные органы, которые делали человека космодесантником, имплантировались постепенно, и этот период растягивался на годы. У Кровавых Ангелов все происходило иначе. Зачатки органов внедрялись одновременно, за исключением последнего.

— Я ангел?

— Почти, — ответил Малафаил. — Тебя ждут годы тренировок. Если ты это переживешь, тебе имплантируют черный панцирь, последний дар, тот, что определяет нас. В панцире находятся порты интерфейса. Без них наша боевая броня бесполезна.

Подвели Лоренца, потом еще одного нового брата. Оба молчали, страшась заговорить.

Бешеный грохот раздался из одного саркофага. Зазвучал сигнал тревоги, Малафаил проворчал что-то и быстро пошел к источнику звука. Данте увидел тела на полу, три из них были прикрыты окровавленными простынями.

Малафаил остановился возле саркофага. Тот начал открываться, а затем крышка отлетела от удара в сторону и заскользила по полу. Брат вырвался наружу, вырвав провода из своего тела. Когтистыми руками он отшвырнул сервитора, поспешившего к нему. С нечеловеческой силой он оторвал голову киборга и погрузил длинные клыки в морщинистую серую плоть горла.

Малафаил вскинул свой болтган и выстрелил. Раздался гулкий взрыв, заставивший вновь рожденных Кровавых Ангелов вздрогнуть. Обезумевший неофит упал на пол без головы.

— Процесс не всегда оканчивается успешно, — грустно сказал Араезон. — Ты впервые увидел прекрасный, но дикий мир. Иди. Тебе нужно поесть. Целый год тебя поддерживали сложные зелья, но организм требует мяса и вина.

Мертвого неофита прикрыли. Кровный раб, кажущийся теперь крошечным, вывел его из зала.

Данте не мог оторвать взгляд от шеи, под кожей которой в такт сердцу билась вена. Его преследовала мучительная какофония звуков перерождения, раздававшихся в крепости-монастыре до глубокой ночи.