457. М40

Аркс Ангеликум

Ваал

Система Ваал

Данте очнулся от ужасающих снов, освещаемый жестким искусственным сиянием. Он моргнул, освобождаясь от видений исковерканных масок, и застонал. Взгляд остановился на переплетении трубопроводов. Круглые люмены, расположенные квадратом и прикрепленные к длинной негнущейся трубе, гудели. Маленькие окна казармы были красными и тусклыми.

Во рту пересохло, на языке ощущался металлический привкус. Он убрал руку со лба, моргнул и стер с лица засохшую кровь. Пребывая во власти кошмаров, он искусал свою руку. Скопление парных следов от зубов портило его новую великолепную кожу.

— Спокойная ночка, — простонал Лоренц.

Он скатился с кровати и босыми ступнями прошлепал по холодному полу.

Данте сел. Его вчерашнее пробуждение и последующее щедрое угощение казались сном.

Фанфары грянули среди голых стен спального корпуса.

— Неофиты, подъем! — загремел знакомый голос. — Одевайтесь. Обучение начинается сегодня. Ожидайте завтрак у стола.

— Капитан Вероно, — заметил Ристан.

— Теперь он наш лорд, — ответил Данте. — Думаю, он будет нас тренировать.

— Что ты об этом знаешь? — спросил неофит, которого, судя по всему, тошнило.

Он и еще пара других прошагали мимо к торчащим из стены раковинам, и их шумно вырвало.

— Я чертовски хочу пить, — сообщил Лоренц.

— Там есть вода, — отозвался Ристан, протирая глаза и указывая на большой стеклянный шар, торчащий из другой стены.

— У меня не просто жажда, это больше похоже на голод и жажду одновременно… — Взгляд Лоренца расфокусировался.

— Могло быть и хуже — как у них, — подбодрил Дюваль и указал на больных неофитов.

Резкий запах рвоты портил воздух.

— То ли мы хорошо пахнем, то ли это так сильно воняет, — отозвался Данте, зажав нос.

По распространившемуся запаху он мог определить, что ели неофиты. Его, несмотря на опасения, не тошнило. Он встал и пошел за водой. Собственное тело казалось ему странным, его пропорции изменились. Он ощущал себя более грациозным, чем прежде, но плохо управлял собой и задевал конечностями за все, что попадалось на пути. Окружающему он вредил сильнее, чем себе. Он задел ногой раскладушку, так что ее рама согнулась.

Появился синяк и тут же исчез. Данте с минуту тупо смотрел на это место, пока Лазиил не хлопнул его по спине.

— Ну так ты идешь или будешь стоять? — спросил тот ворчливо.

В душе Данте вспыхнул гнев, однако он смог с ним справиться и посторонился.

— Спасибо, брат, — пробормотал Лазиил, смущенный собственным тоном. — Отчаянно хочется чего-нибудь выпить.

Данте двинулся с ним к водяному шару. Его половина выпирала из стены, другая скрывалась в скале. Он положил руки на прохладную поверхность. Стекло было безупречным. Гладкость и красота сосуда, а также количество воды внутри вызвали изумление.

— Здесь должно быть девятьсот литров.

— Думаю, больше. Я никогда не видел столько чистой воды в одном месте, — сказал Лазиил.

Он открыл кран и наполнил серебряный кубок до краев. Блестящие пузыри поднялись со дна стеклянного шара. Лазиил отпил и перевел дух.

— Здорово.

Он опрокинул в себя еще три кубка, выпивая каждый быстрее предыдущего. После третьего он, нахмурившись, отошел.

Данте очень быстро понял, почему Лазиил так поступил. Никакое количество воды не могло утолить его жажду. Она лишь обостряла, оставляя беспокойство и наполняя желудок. За ним уже выстроилась очередь скаутов, терзаемых жаждой.

В шкафчике со своим номером Данте нашел комплект униформы кроваво-красного цвета. Неофиты одевались и по одному или двое занимали места за трапезными столами казарм. Из сотен юношей, пожелавших участвовать в испытании на обеих лунах, лишь сорок восемь дошли до конца. Они не знали, что говорить. Сегодня был их первый день в роли ангелов, и они понятия не имели, чего от них ожидают.

— И что теперь? — прошептал кто-то.

— Не похоже, чтобы на нас свалились особая мудрость, — заметил Дюваль.

— Что мы должны делать?

Они смотрели друг на друга. Лоренц улыбнулся Данте:

— Забавно, правда? Мы на небесах Кровавых Ангелов!

Дверь с шумом распахнулась.

— Ничего смешного не вижу, неофит, — заявил вошедший Араезон.

Он был одет в дневную одежду. Кровные рабы следовали за ним двумя рядами, толкая перед собой тележки с доспехами.

— Вы удостоились великой чести. Посмотрим, насколько вы оправдаете наши надежды. Если вы этого не поняли, то, может быть, и не заслужили право быть здесь.

Лоренц поник:

— Простите, милорд.

Араезон встал в конце стола:

— Скоро вас отправят на первую тренировку. Для начала вы должны поесть. Когда пройдете первые этапы обучения, вам разрешат присоединиться к другим неофитам и остальным членам ордена в Большом зале. До того будете принимать пищу здесь.

— Есть и другие новички? — спросил кто-то.

Араезон наградил его тяжелым взглядом:

— Конечно. Они проходят обучение. Вы сейчас на начальной стадии. В конце концов должны перейти к промежуточной. После этого вас включат в Десятую роту в качестве скаутов, и вы послужите ордену в деле.

Кровные рабы поставили перед ними чаши. Парни осторожно сняли крышки и с подозрением понюхали.

— Вот имя Терры, что это? — спросил Дюваль.

Некоторые тоже нахмурились, но остальные смотрели на поставленную перед ними бурду с радостью. Чаши наполняла густая кровь с сырым мясом. Данте потрогал его пальцем.

— Кровавая баланда, — ответил Араезон. — Ваши тела все еще меняются. Эта пища содержит необходимые питательные вещества, а также некоторые препараты, которые помогают дарам вашего Императора завершить процесс созревания.

— Чье это мясо? — спросил Ристан.

Араезон проигнорировал вопрос.

— Кого вырвало этим утром?

Больные неофиты вскинули руки. Это было смешно. Несмотря на тела полубогов, они сохранили манеры мальчиков.

— Увидимся после того, как съедите. Я проверю вас всех сегодня позже. Не беспокойтесь. Это из-за химического дисбаланса, и проблема легко устраняется. Теперь ешьте! — приказал Араезон.

Данте склонился над баландой и глубоко вдохнул. Как вспышка озарения, возник мысленный образ. То, что росло и жаждало земли, — животные, взятые из стада. Экстаз на лице истекающего кровью человека. Данте покачал головой. Некоторые мальчики оттолкнули еду. Он поступил бы точно так же, но запах крови вызывал аппетит, это помогло пересилить отвращение. Еще не осознав всего, он сунул в рот кусок мяса. Жажда вспыхнула, но затем, едва первая кровь и мясо попали в желудок, быстро утихла. Данте повернулся к Лоренцу, чей рот был полон, а лицо измазано кровью.

— Моя жажда ушла, — прошептал он.

Другие неофиты отмечали то же самое, еда казалась им вкусной, и казарма наполнилась болтовней. Акустика в помещении была ужасной, одни звуки приглушались, зато другие чрезмерно усиливались.

Араезон следил за новичками.

— Все нормально. Ешьте. Потом начнем обучение.

После трапезы Араезон отправил неофитов помедитировать некоторое время, разъяснив, что это послужит на пользу их новым телам. Вскоре после этого в казарму явился сервитор на колесах и монотонным голосом предложил неофитам следовать за ним. Киборг двигался быстро, и неофиты бежали за ним колонной по четверо в ряд. Залы и проходы крепости-монастыря казались бесконечными, скала обступала центральную свободную часть. Несмотря на чистоту, убранство и прекрасную отделку, строение выглядело нежилым, если не считать отдельных кровных рабов или людей-машин. Данте задавался вопросом, что это за место, как его построили и насколько обширны его залы. У Лоренца на уме было другое.

— Как думаешь, какой окажется наша первая тренировка? Мечи? Оружие? Может, нас научат летать!

Данте покачал головой:

— Совсем не так заманчиво. На эти дела уйдут годы.

— Хоть сам знаешь, что ты пессимист? — проворчал Лоренц.

Данте оказался прав. Они вошли в большой зал. Сервитор внезапно остановился, неофиты уткнулись в его спину. Зажглись огни и осветили еще одно просторное помещение, заполненное рядами верстаков, инструментами и покрытыми пылью предметами.

Колонна распалась, и молодые космодесантники в замешательстве разбрелись.

— Что это? — спросил Ристан, взяв со скамейки горшок. — Где оружие? Это же кисти!

— Разве это арсенал? — удивился другой. — Ты неисправен, что ли? — громко и медленно произнес он, обращаясь к сервитору.

Сервитор развернулся к юношам.

— Это ваше место назначения, — ответил он мертвым голосом. — Это не арсенал.

Он развернулся и выкатился из комнаты все в том же прежнем темпе, растолкав неофитов.

— Мы здесь одни? — осмотрелся Лазиил.

— Что мы должны делать? — добавил юноша по имени Арвин.

В дальнем конце комнаты внезапно ожила фигура. Она шевельнулась, и это мгновенно привлекло внимание юных космодесантников, словно те были стаей хищников, выслеживающих добычу. К ним шел, прихрамывая, старый сервитор. Его левую руку, плечо, левую половину лица, ноги заменяли механизмы. Хотя его вид поражал мастерством исполнения, механика, должно быть, износилась или оказалась изначально негодной, поскольку он неуверенно приближался к новобранцам.

— Отлично, еще один сервитор, — заметил Ристан.

Единственный глаз человека-машины сверкнул.

— Это не сервитор, — понял Данте.

— Ваш молодой друг прав! — пролаял изуродованный человек. — Я брат Кафаил, магистр искусств.

Он подошел поближе.

— Искусство? Мы должны были стать воинами! — воскликнул Лазиил, держа в руках кисть. — Как я должен защищать Империум этим?

Нервный смех пробежал по рядам неофитов.

Кафаил добрел до Лазиила и остановился. Он долго и упорно смотрел на него. Лазиил помахал перед ним кистью. Неуловимо быстрым движением Кафаил ударил молодого космодесантника, и тот рухнул.

— Я служил ордену шестьсот лет, — сообщил он. — Девяносто лет назад стал калекой. Я больше не годен для боевого дежурства, но не стоит недооценивать меня из-за немощности. Пускай я лишь получеловек, но я в два раза лучший воин, чем ты.

Он протянул свою настоящую руку Лазиилу и помог подняться. Новичок виновато склонил голову.

Кафаил развернулся лицом к центру зала.

— Есть многие битвы, в которых должно сражаться Кровавым Ангелам, но ни одна из них не трудна так, как битва с самим собой. Вы поняли, что испытываете великую жажду.

Рассеянные неофиты кивнули.

— В круг! Будьте подобны воинам, а не толпе! — закричал Кафаил.

Неофиты быстро перестроились.

— Жажда утихнет, когда вы приспособитесь к изменениям, но она всю жизнь будет вас мучить. Когда такое происходит, ваше здравомыслие может отказать. Здесь я научу вас пяти Ангельским Милостям, которые позволят контролировать то, что мы называем Красной Жаждой. Также вы научитесь избегать ее худшего двойника — Черной Ярости.

Кафаил осмотрел присутствующих свирепым взглядом.

— Эти побуждения проистекают из страстей Сангвиния. Нам выпало счастье испытать эмоции, которые помогают нам в нашем искусстве и на войне. Но в этом и заключается опасность. Сангвиний был сотворен совершенным. Мы созданы по его образу, но, увы, не совершенны, и такие великие страсти переполняют человеческую душу, затмевая рассудок. Гнев бога нелегок для человека. Ибо, хотя дары, данные вам, многочисленны и чудесны, великая сила порождает зло во многих формах. Когда вы научитесь контролировать свои дары, то возьмете верх над страстями, Красной и Черной, будете повелевать ими, и они не одолеют вас.

Это откровение ошеломило неофитов и заставило умолкнуть.

— Со временем вы узнаете больше о Красной Жажде и Черной Ярости, как они влияют на вас и откуда берутся, — хриплым голосом продолжал Кафаил. — А пока знайте, что они существуют и вы должны противостоять им посредством Пяти Милостей нашего ордена. Ваш первый урок — названия Милостей. Они таковы: Сосредоточенность, Смирение, Милосердие, Сдержанность и последнее и величайшее из всех — Прощение.

— Это качества воина, милорд? — поинтересовался Лоренц.

Данте сильно толкнул его, но Лоренц заблокировал удар локтем.

— Есть Добродетели воина и Милости Ангела, — ответил Кафаил. — В свое время ты их узнаешь. Здесь ты сосредоточишься на Милостях. Не спрашивай о добродетелях сегодня.

— Почему мы должны прощать врагов? Существа, которые терзают Империум, не заслуживают ни прощения, ни милости, — произнес Арвин.

Кафаил повернулся к нему, улыбаясь и показывая металлические зубы. Его лицо было похоже на разрушенный храм, великолепное здание, поврежденное войной, остававшееся красивым, но металлические зубы уродовали его.

— Вы будете сражаться, убивать мужчин и женщин, истреблять целые миры по приказу магистра ордена, делая это добровольно. В конце концов, возможно, вам захочется убивать все, что попадется на глаза. Вы обязаны знать, когда следует удержать руку. Однако ты прав, мой мальчик. Тот, кто бросает вызов Императору Человечества, не заслуживает нашего прощения!

— Тогда я еще раз спрашиваю, почему мы должны прощать врагов?

В ответ Кафаил презрительно пророкотал:

— Ты черств и высокомерен в своей юности. Вообразил, будто знаешь ответ на неправильный вопрос. Прощение не для наших врагов, а для нас самих. Ты видишь великие произведения искусства нашего дома и прекрасные украшения наших братьев. — Кафаил возвысил голос и вскинул руку, указывая на резной потолок и фрески на стенах. — Все это сделано не нашими рабами, а братьями. Практикуясь в искусстве, вы должны укрощать свои страсти и стремиться творить добро. Только так вы сможете овладеть Галактикой. Не заблуждайтесь. Полученное вами образование расширит ваш кругозор во всех отношениях. Вы постигнете историю, математику и иные науки. Другие инструкторы научат вас искусству войны, как спасать ваши собственные жизни и жизни тысяч других, однако преподанные мной уроки спасут ваши души. Точность техники, нанесение краски, удар молотом скульптора, знание каллиграфии — все это вызов чудовищам внутри вас. Вы похожи на Кровавых Ангелов, но пока остаетесь мальчиками, которым дарована сила богов. Без Пяти Ангельских Милостей дары Императора окажутся бесполезны. Вы не научитесь использовать их, и сила гнева нашего лорда сокрушит вас. Эти уроки важны, как и искусство боя, которое вам предложат освоить, а может, и более важны. Это понятно?

Неофиты кивнули и сказали: «Да».

— Хорошо. Во-первых, вы должны научиться жить в великолепии, как завещал Сангвиний, для которого красота превыше всего. Под моим присмотром вы обустроите свои казармы и сделаете их местом, пригодным для жизни ангелов. Теперь выбирайте себе скамьи — они станут вашими на ближайшие пять лет. Первые уроки всегда самые трудные. Если провалитесь, подведете всех.

Мальчики выбрали столы наугад. Никто не знал, чем один стол лучше другого.

Кафаил ожидал, пока они усядутся.

— Начнем, — объявил он и взял кисть.

Дни складывались в недели, недели — в месяцы. Боевое обучение началось через четыре недели после начала уроков по искусству. Данте поглощал знания с жадностью, но его любимыми были уроки Кафаила. Он испытывал глубокую радость от созидания прекрасных вещей.

Формально занятия предназначались для начинающих, но более мощное сознание быстро осваивало новые навыки, как только появилась воля творить все, что хочется. Им еще не разрешалось украшать униформу или снаряжение, но их казармы постепенно преображались. Трубопроводы оказались прикрыты разрисованными панелями. На стенах появились фрески и лепнина. Плана работ не существовало, стили конфликтовали, мастерство варьировалось, но безликий новый дом все же начал походить на великолепный крепость-монастырь.

Вспоминая ангелов, которых отец сделал для семейного «скитальца», Данте решил создать нечто подобное. Золотой ангел, явившийся ему в пустыне, стал образцом, и новичок приступил к работе. В отличие от отца, он имел доступ ко всем инструментам для обработки металла, и его замысел был грандиозен. Данте несколько дней создавал наброски, пока не отложил их, приуныв.

— Неофит Данте!

Он поднял глаза: ученик погрузился в размышления, так что Кафаил застал его врасплох.

Голос наставника перекрывал лязг инструментов в мастерской.

— Почему ты сидишь без дела?

— Я задумал статую в честь моего отца, но, рисуя, понял, что работа намного превзойдет его собственную, а это кажется высокомерным, словно я специально принижаю его.

— Невозможно умалить Сангвиния, — сказал Кафаил.

— Я имел в виду другого отца.

— Ты перерос его и всех смертных.

— Это не значит, что теперь я люблю его меньше.

— Ты должен выбросить его из головы. — Кафаил положил мозолистую руку на плечо Данте. — У тебя теперь новый отец. Память о прежней жизни со временем сотрется.

— Неужели я забуду?

— Некоторые — да. Некоторые забывают вообще все. Кое-кто помнит. Если ты настолько уважал своего отца, ты никогда его не забудешь.

— Вы помните? — спросил Данте.

Выражение лица Кафаила смягчилось и сделалось почти человечным.

— Нет, неофит. Я не могу вспомнить то, что произошло до моей инсангвинации. Я даже не помню, чтобы что-то забыл. С моей точки зрения, я всегда был Кровавым Ангелом. Теперь давай посмотрим твои эскизы. Хочешь попробовать в бронзе?

— Да, милорд. Она подходит, хотя крылья я хотел бы сделать из ленты, если удастся. Их использовал мой па… мой отец. В детстве мне нравилось, как они развевались на ветру. Было бы неплохо это повторить.

Кафаил взял блокнот Данте. На первом листе оказалось множество зарисовок рук, выполненных мягким углем. Космодесантник издал звук одобрения.

— Очень хорошо. У тебя прирожденный талант, обучение его лишь выявило. — Он перевернул еще одну страницу. — Это лицо, например…

Кафаил нахмурился. Кожа на лбу странно сморщилась в том месте, где она соединялась с металлом аугментики. Космодесантник быстро перелистал страницы и открыл ту, где был полный набросок ангельского воина, которого видел Данте, — не статуи, которую он планировал создать, а рисунок по памяти, который он намеревался превратить в источник вдохновения.

— Кто это? Где ты его видел? — торопливо спросил Кафаил.

— Милорд, я что-то сделал не так?

— Где ты его видел? — повторил Кафаил.

Данте побледнел, обескураженный тоном наставника.

— В пустыне, на пути к Падению Ангела на Ваале Секундус. А что? Кто он?

Кафаил огляделся, не смотрел ли кто-нибудь и не подслушивал. Удостоверившись, что никто не наблюдает, он наклонился вплотную к Данте:

— Следуй за мной. Немедленно.

Цитадель реклюзиама высилась на краю Аркс Ангеликум, шестиугольная и массивная. С пяти ее стен угрюмо смотрели в пустыню высеченные из камня черепа. У шестой стороны располагалась похожая на копье Башня Амарео. Каменный цветок ее зубцов рос из скалы и отбрасывал тень, словно от меча.

Данте был доставлен в цитадель реклюзиама кровными рабами в черном, на чьих лицах были татуировки в виде символа капелланов — лика смерти. Проходя лестницу за лестницей в Аркс Мурус, Данте много раз спрашивал, куда его ведут. Один из рабов устал от его настойчивости и открыл рот, показывая обрубок языка. Данте больше не задавал вопросов. Его провели по разводному мосту из блестящей стали, который вел в разинутый рот одного из черепов цитадели. Оказавшись внутри, он очутился в помещении с ведущим в пустыню проемом вместо внешней стены.

Данте сидел на краю, свесив ноги, удивляясь размерам и масштабам Аркс. Это была крепость, высеченная в горе, ее черные гладкие стены со множеством шлюзов и окон усеивали батареи и устремленные ввысь статуи. Меньшие пики вокруг Аркс переделали в редуты с огромными защитными лазерами на вершинах. Пустотные щиты, словно мыльный пузырь, охраняли ее, отделяя от пустыни. Сквозь слабый пурпурный блеск поля Данте видел дюны, убегающие вдаль под солнцем. Он искал в небе родной мир, но Ваал Секундус не взошел. Это вызвало в душе Данте глубокую грусть. Он глядел в трехсотметровую бездну и не ощущал ничего — ни ужаса, ни желания прыгнуть. Это была просто высота, измеряемое вертикальное расстояние, только и всего.

Он внимательно изучал Аркс Ангеликум, наслаждаясь горячим ветром пустыни. Пустотный щит добавлял к нему странный запах, но все-таки пропускал внутрь. Ветер дал понять Данте, что Ваал действительно был очень похож на свои спутники.

Дверь сначала приоткрылась, потом распахнулась. Улучшенные глаза Данте мгновенно приспособились к темноте за ней. Там стоял Малафаил. Капелланы — а их было много — никогда не снимали доспехи при братьях, но боевое облачение каждого было особым, по которому их и узнавали.

— Брат-неофит, подойди, — велел Малафаил.

Данте опустился перед ним на колени.

— Скажи мне то же, что и Кафаилу, Данте.

— Я рассказал ему про золотого воина, которого видел на Ваале Секундус, милорд.

Данте повторил историю, как ангел не дал ему умереть от жажды и как он снова увидел его во время Отсева Усталости.

— Это все?

— Да!

— Данте, ты можешь открыть мне сердце и разум без опаски, если говоришь правду.

— Я говорю правду, милорд!

Данте поднял глаза. Капеллан возложил тяжелую перчатку на его голову.

— Верю. Встань и иди за мной.

Данте следовал за огромной бронированной фигурой капеллана через высокие залы реклюзиама. На вершине цитадели находилась большая крестообразная комната. Четыре ее конца располагались внутри черепов на стенах. Внутреннее убранство повторяло то, что было снаружи, и стены казались полупрозрачными. В центре стоял большой алтарь под балдахином на высоте тридцать метров. Мимо прошел капеллан в сопровождении сервиторов, пускавших ароматный дым из кадил в спинах. Кроме них, там больше никого не было.

— Помнишь, мне пришлось казнить одного из неофитов в зале Саркофагов? — спросил Малафаил, и голос его эхом отдался в помещении.

— Да, милорд.

— Кафаил объяснил вам как следует, что существует опасность поддаться страсти нашего лорда, Великого Ангела?

— Да, милорд.

— Тот мальчик, которого я убил, впал в Черную Ярость во время трансформации. Это может случиться с любым из нас когда угодно после имплантации геносемени. Конечно, есть причины, и их можно избежать. Вот почему мы учим вас милосердию и искусству. И все же гнев еще никому без исключения не удавалось сдерживать вечно.

— Я понимаю, милорд.

— Я был близок к тому, чтобы казнить тебя, — поведал Малафаил.

— Почему?

— Во время всего процесса инсангвинации ты злился и колотил в саркофаг, выкрикивал имена древних монстров и героев. — Малафаил резко рассмеялся. — Твоя мощь была такова, что ты голыми руками разбил крышку устройства изнутри.

— Я ничего не помню.

— Ты и не можешь. Тебя охватила кровавая горячка. Некоторые в ордене думали, что ты станешь монстром. Другие утверждали — будешь великим воином. Но ты появился в прекрасном состоянии. Ни один претендент, судя по записям, не страдал так сильно и не вышел после такого живым, тем более в здравом уме.

— И что вы решили, милорд? Я не чувствую себя особенным.

— Ты мудр, раз не считаешь себя важным, неофит. Все, в чем я был уверен тогда: ты быстро погрузишься в безумие. Но сейчас я так думаю. Здесь.

Он подвел Данте к стене с медным блестящим изображением золотого воина.

— Это он! — узнал Данте.

— И ты никогда не видел его до своего видения в пустыне?

— Нет, милорд, клянусь. Только статуи ангелов в Селлтауне и Кемрендере, но ничего подобного. Кто он?

— Это Сангвинор, — ответил Малафаил, глубоко вздохнув. — Никто по-настоящему не знает, кто или что он. Знаем лишь, что в опасные времена он приходит ордену на помощь. Обстоятельства бывают настолько ужасными, что остается мало свидетелей. За девять тысячелетий нашей истории он появлялся так редко, что записи об этом лишь наполовину заполнили короткий манускрипт. Каждое появление фиксируется. Теперь из-за твоего видения возникает вопрос: должно ли добавить еще одну запись?

Малафаил уставился на неофита.

— Я верю тому, что видел, — сказал Данте.

Малафаил медлил, разглядывая его.

— Хочу показать тебе еще кое-что.

Они подошли к алтарю. В нише сбоку находился высокий латунный цилиндр, украшенный фигурами зверей и ангелов. Все они охотились друг на друга среди листвы чужого леса.

— Это Реликварий Амита, созданный основателем Расчленителей, одним из самых любимых сыновей Сангвиния. Наше братство не ограничивается одним орденом, помни об этом. Все потомки Сангвиния близки друг другу.

— Он прекрасен, — восхитился Данте.

— Учись усердно, и ты сумеешь сделать нечто подобное. Перед тобой вместилище великой славы.

Капеллан взял крукс терминатус, висящий на цепочке, и прижал его к замку-шпильке, скрытому среди фигур. Энергетическое поле замерцало над реликварием, когда замок открылся. Мягкое свечение проникло сквозь щели, и реликварий бесшумно отворился. В стазис-поле плавало огромное перо величиной с ногу Данте.

— Это одно из перьев нашего лорда Сангвиния. Оно брошено в активированное стазис-поле девять с половиной тысяч лет назад. Говорят, что, пока оно не касается нечистого пола, сыны Великого Ангела не падут. Видишь ли ты эти пятна крови, красные, как в тот день, когда они были пролиты?

Малафаил указал на них:

— Это его кровь, та самая, которая сейчас течет в ваших венах. Она неизмеримо ценна. Есть только два источника крови нашего отца, которые не были смешаны с кровью живых сосудов — сангвинарных жрецов. Один — внутри Кровавого Рубина на маске лорда-командора, другой — на этом пере.

— Оно огромное.

— Одно из самых маленьких, из левого крыла. Сангвиний был великим. Я посещал мавзолей Робаута Жиллимана на Макрагге, где тело примарха Ультрамаринов находится в стазисе. Природа примархов за рамками нашего понимания, Данте, они настолько далеки от нас, насколько ты — от мальчика, которым был прежде. Они — существа, недоступные пониманию смертных, обладавшие многими дарованиями. — Малафаил снова посмотрел на Данте. — Среди способностей нашего лорда было предвидение, унаследованное от отца, Императора, Повелителя Человечества. Величина нашего Библиариума свидетельствует о психической мощи нашего примарха, поскольку мы созданы им так же, как нашими кровными отцами. Второе зрение, как у него, появляется порой в наших рядах даже у тех, кто при иных обстоятельствах не считается псайкером. Скажи, у тебя были другие видения, Данте?

Данте ощутил неуверенность.

— Сны о странных битвах, милорд, — припомнил он.

— Мы все причастны смертельным мукам Сангвиния и фрагментам его воспоминаний. Ты привыкнешь, или они уничтожат тебя. Я же говорю только о предвидении. У тебя есть сны, которые сбываются? Или видения наяву, как в случае с Сангвинором?

— Ничего такого, милорд.

— Можешь еще что-нибудь рассказать мне о встрече с Сангвинором?

Данте покачал головой:

— Он казался… Грустным. И заботливым.

— Есть кое-какие записи в Свитках Сангвиния…

Малафаил умолк, задумавшись.

— И что это значит?

Малафаил снова глубоко вздохнул и вышел из задумчивости:

— Это значит, что я буду присматривать за тобой внимательнее, неофит. Ты кому-нибудь об этом рассказывал?

— Нет.

— Хорошо. Я запрещаю тебе говорить об этом с кем-либо другим. Такие знания, полученные чужаками, могут оказаться опасны. Теперь ты свободен. Да хранит Кровь жизнь в твоих венах.

— Но, милорд…

Малафаил прервал его резким жестом:

— Больше никаких вопросов. Довольствуйся сказанным и тем, что бросил взгляд на одну из наших святынь. Просить многого — признак отсутствия смирения. Молись, чтобы эта склонность не овладела тобой. А теперь возвращайся к своим урокам.