Век, день. Как долго флот Космических Волков прокладывал путь через неспокойные эмпиреи, прежде чем покинуть их? Время в варпе разжижалось, вытекая через разломы в творении, оставляя душу человека тонуть из-за нехватки минут, секунд и часов. К моменту, когда по флоту разошлось предупреждение о выходе, мог пройти год, десятилетие или тысячу лет. Влка Фенрюка не испытывали любви к полетам. Они не доверяли обратным отсчетам и предохранителям. Ревун звучал достаточно времени, чтобы они могли пробормотать заговоры против малефикарума, прежде чем корабль вырывался из эмпиреев в материальную вселенную.

Корабли плясали. Из многочисленных систем визжали сигналы тревоги. Реакторы работали с перебоями, как сердца во время приступа. Варп не желал отпускать свои игрушки. Механизмы людей возражали, разрывая пелену между где-то и нигде, и выталкивая корабли в яростное возрождение.

Варп-разлом вспыхнул сине-фиолетовым пламенем. Пространство раскололось, напоминая неровную рану на теле, вспоротую зубами хищника. Брызги застывающих огней разлетелись на тысячи километров космоса. Несвет добавил небесам злую звезду, которая слишком медленно умирала.

Подобно волчьим кораблям Фенриса, оснащенным для льда, но встретившим открытую воду, флот перешел из одного моря в другое беспорядочно, едва избегая гибели при изменении космической структуры. Реальное пространство вцепилось в их кили. Образовавшееся возмущение превратило поля Геллера в плазменные бури неестественного цвета. Синее колдовское пламя цеплялось за башню, шпиль и орудийный ствол. Двигатели гасли. Небольшие суда неуправляемо кувыркались.

Реактор "Ниддхоггура" вышел из строя после возвращения в реальное пространство. Дрейфующий огромный корабль опасно пересекал курсы своих собратьев, вынуждая их проводить маневры уклонения. Флот рассеялся, словно превзойденная числом волчья стая. Варп-разлом неохотно закрылся, оставив корабли в дрейфе посреди внезапно наступившей темноты. Волчье Око освещало злобным белым светом корпуса, обращенные к центру системы. Все остальное было скрыто резкой черной тенью, которую можно было встретить только в безвоздушной пустоте. Убийственная чернота была холоднее худшей из зим.

Влка Фенрюка оставались в дрейфе. Если бы враги наткнулись на их флот в эти беспомощные минуты, то нашли бы Волков легкой добычей.

Двигатели работали с перебоями. Корабли восстанавливали боеспособность, медленно возвращяясь в строй. Пустота не относилась к любимым охотничьим угодьям Влка Фенрюка.

Завершив построение, они направились к центру системы, где Фенрис приближался к концу своей орбитальной траектории, и наступал конец Сезона Огня.

Под килями кораблей в слепящем свете лета Великого Года вращался Фенрис.

– Домой! – приказал примарх. – Отправляемся в Этт.

На командной палубе закипела работа. Легион был рад вернуться в свое логово.

Во вселенной существовало немного гор, подобных Клыку. География провозглашала его частью горной цепи – Волда Хаммарки, Мирового Хребта. Он поднимал континент Асахейм из коры планеты так высоко, что постоянные изменения обходили стороной материк. Но Клык был больше, чем просто очередной вершиной.

Массив Мирового Хребта формировали семь гор. Раскинувшиеся предгорья нагромождались в кольцо из шести пиков, окружавших Клык. Они сами по себе были гигантами, скребущими своими вершинами подбрюшье космоса. На другом мире любой из них мог быть королем гор, но Клык принадлежал к другому классу. Коническая масса из черного гранита достигала небес, словно мечом пронзая вершиной атмосферную оболочку планеты. Меньшие горы охраняли его, подобно ветеранам Легиона, защищающим своего повелителя. Как Легионес Астартес не могли сравниться со своими примархами, так и Клык был неизмеримо больше других пиков Асахейма. Они соединялись с ним хребтами и ненадежными снежными мостами, но все их усилия охватить Клык останавливались на полпути к его вершине.

Бьорн находился на мостике со своими командирами, стараясь держаться в стороне. К его недовольству подошел Ква, внимательно глядя на воина.

– Мы возвращаемся домой, когда Фенрис на пике своей ярости, – сказал Бьорн только, чтобы что-то сказать.

– Замечательно. Время силы, – отозвался Ква. Беседа ничуть не уменьшила нервозность Бьорна от испытующего взгляда жреца. Воин вместо ответа издал неопределенный звук.

Фенрис был суровым местом, которое порождало суровых мужчин и женщин. Он славился по всему Империуму своими зимами. О коротком лете знали меньше, но оно было таким же скверным, если не хуже. Волчье Око достигало максимальных размеров на небе. Северный рассвет полностью заливал горизонт белым пламенем. Имперские астрономы полагали, что если бы перигелий Фенриса был на несколько сотен тысяч километров ближе к его солнцу или его орбитальный оборот на несколько дней дольше, то планета была бы необитаемой. Солнечный жар терзал планету, растапливая морской лед и вызывая в атмосфере катастрофические ураганы. В то время как жар Волчьего Ока выжигал поверхность, его гравитация притягивала сердце Фенриса. Вулканы пробуждались и изливали широкими реками свою расплавленную кровь. В небесах бурлили тучи сажи и пепла, пронизываемые молниями. Еще выше планету обрамляло ослепительное полярное сияние, порождаемое безжалостной силой солнечного ветра.

Земля дрожала. Острова погружались в испускающие пар моря, опускаясь в мировую кузню. Им на замену рождались новые острова из черного камня, поднимаемые на поверхность извержениями магмы. Моря кипели, от чего обжигающие туманы расстилались по титаническим волнам и приливам, заливающим высокую землю.

«Храфнкель» направился на север, над открытыми морями и равнинами.

– Мы вернулись в пору жизни, – сказал Ква. – Бодрствование Фенриса поможет нам.

Снежная белизна, скрывшая на два терранских года наземные пути, сменилась ослепительной зеленью, и хотя пожары неконтролируемо полыхали в сухих лесах, последние были слишком обширны, чтобы погибнуть. По плодородным равнинам Асахейма бродили стада в тысячи голов. Олени сбрасывали рога на бегу. Хищники жирели на похищенных детенышах.

Море окрасилось бурыми полосами, в которых питались, рождались и умирали миллиарды тонн криля. Вода бурлила чудовищами, заглатывающими огромными глотками миллионы этих крошечных существ. На земле, куда выбирались морские стада, также были существа с зубами и когтями.

– Это не продлится долго, – продолжил Ква. – Солнцестояние наступит через считанные дни и поманит короткая дорога к Хельвинтеру. Нам нужно поторопиться.

Огонь и обезумевшая жизнь опустошали поверхность планеты, и из-за этого страдали люди. В этом адском водовороте жили и умирали мужчины и женщины, соперничая друг с другом за ограниченное для поселения пространство. Когда их родные острова погружались, они отправлялись в море на змеиных и волчьих лодках. Если им удавалось пережить воду и погоду, ускользнуть от обитающих в океанах чудовищ, одолеть соперничающие племена, то они могли найти новое место для возведения своих чертогов. Они могли выжить, могли жить, но никогда не благоденствовали. Никогда.

Трудности населения мало значили для Влка Фенрюка. Зима нагревала фенрисийцев, буря – выковывала, лед Хельвинтера – остужал, закаляя их для службы в Легионе. Так было всегда. Для Небесных Воинов это был естественный ход вещей. Свора спускалась в свои высокие залы с более важными заботами на уме, нежели испытания простых людей.

Ничто на планете не оставалось непотревоженным летом, даже владения Лемана Русса. Даже дни и ночи, так как, несмотря на то, что Асахейм располагался перпендикулярно полюсу, он не мог полагаться на постоянные промежутки темноты и света. Волчье Око притягивало, вгрызаясь в землю, как волк в свою добычу, раскачивая планету на ее оси. Летняя ночь в Клыке могла длиться неделю, следующая – несколько часов. Но гора непоколебимо стояла пред ликом солнца, не поддаваясь попыткам светила разрушить ее камни и размягчить корни, обрушить и расплавить в беспокойную кору мира.

Когда Легион прибыл, одна сторона Клыка была освещена слепящим белым светом солнца. На противоположной таились черные как смоль тени. На тысячи метров ниже вершины вокруг горы мчались высокослоистые облака. Жемчужный блеск стратосферы уступал зареву рассеянных газов и измученному полярному сиянию задолго до вершины. Верх горы, за который мерцающим инеем цеплялись последние остатки атмосферы, занимала крепость Космических Волков, называемая ими Эттом, а чужаками – Клыком.

Доки для небольших боевых кораблей выступали из камней самых верхних уровней. Устремленная в пустоту часть под названием Вальгард еще не была завершена, и только половина доков действовала. После Огненного Колеса работа началась с изумительной скоростью, но война против Гора почти остановила ее. Бьорн гадал: будет ли Этт когда-нибудь завершен. С момента последнего визита немного было сделано.

Но даже наполовину завершенный Клык был величайшей крепостью, за исключением самого Императорского Дворца. Огромный замок был задуман и начат до того, как другие Легионы создали базы на собственных мирах, и был сильнее любой из них.

Небольшие корабли спускались прямо на причалы, опоясывающие Вальгард. Остальные занимали позиции на высоком якоре, их пассажиры отправлялись на планету на борту штурмовых кораблей и лихтеров, которые устремлялись в ангарные проемы, словно летучие мыши, возвращающиеся на насест.

По корпусам влетавших в ангары кораблей пробегала тонкая синяя линия атмосферных барьеров.

«Грозовая птица» Русса повернула в свой отсек, превратив свой агрессивный подлет в короткое парение, прежде чем резко сесть. Так действовала Свора. Рокритовые посадочные площадки трещали от повторяющихся жестких посадок.

С не меньшей жесткостью на фальшивый камень опустилась посадочная рампа.

Ни один кэрл не вышел поприветствовать вернувшихся господ. Нагнетаемый по вентиляционным трубам Этта воздух был слишком разряженным. Группа приветствия Лемана Русса состояла из сервиторов, чьи органические компоненты были полностью защищены от холода и нехватки кислорода. С ними был единственный Космический Волк с надетым шлемом. Он ждал появления своего господина, пока другие корабли выполняли те же маневры, наполнив этот ангар и другие поблизости ревом двигателей и грохотом жесткой посадки.

Четверо Волчьих гвардейцев в доспехах «катафракт» тяжелой поступью спустились по рампе в посадочный отсек. Они прошли вперед, готовые отреагировать на угрозу даже в сердце крепости их примарха.

Следом вышел Леман Русс. В отличие от других воинов, высыпавших из кораблей, он был без шлема.

– Фритвил! – поприветствовал примарх одинокого легионера и сжал его в медвежьей хватке, после чего отступил на вытянутую руку. – Рад видеть тебя. Верю, что в наше отсутствие ты берег очаг и не подпускал вихтов.

Примарх слегка задыхался при разговоре. Воздух был настолько разреженным, что даже его легким было непросто.

– Все, как и должно быть, милорд, – ответил из шлема скрипучим голосом Фритвил. Последнее место в ангаре было занято, и легионер поднял руку. Двери закрыли проемы. Как только вой двигателей стих, стал слышен гул атмосферных насосов, увеличивающих давление воздуха.

– Залы для пиршества приготовлены. Этт приветствует воинов в их логове. Прошло слишком много времени с тех пор, как сыны Фенриса возвращались к домашнему очагу.

Хорошее настроение Русс как рукой сняло.

– Верно, – согласился он. – Если бы только больше вернулось живых. Лучше сначала подготовь телотворцев, а затем уже распорядителей пира. Слишком многие из наших братьев спят на красном снегу. Нужно забрать ужасный урожай замороженного геносемени.

Он вдруг замолчал и пошел дальше, оставив стража очага в ступоре от неожиданной перемены своего настроения.

Мимо протопала Волчья гвардия, покачивая волчьими шкурами на широких бронированных плечах.

За примархом последовал воин Тра. Фритвил не узнал его, но метки на доспехе указывали, что он вожак стаи, а зовут его Бьорн. Левая рука была заключена в прекрасный молниевый коготь. Присутствие легионера озадачило Фритвила: не в привычках Русса было держать подле себя воина столь низкого звания.

Этот Бьорн коснулся наплечника Фритвила кончиком дезактивированного когтя. Металл заскрипел о металл.

– Не огорчайся, магистр стражи, – сказал он. – На Повелителе Волков злой вюрд.

– Почему ты говоришь мне это? – спросил Фритвил, который был гораздо выше по званию Бьорна и разозлился от поведения вожака стаи.

– Все просто, – печально ответил Бьорн. – Я разделяю его.

Бьорн помедлил, прежде чем присоединиться к своим братьям на Общем Пиру. Он мог вообще к ним не подойти, если бы Фит Богобой не заметил его на краю освещенного круга.

– Бьорн! – позвал Богобой. – Бьорн! Клянусь Всеотцом! – Он поднялся и заключил Бьорна в сокрушительные объятия, затащив его на праздничное место стаи.

– Ах, это было слишком долго, мой старый друг, – сказал Богобой. – Я думал, примарх никогда не отпустит тебя.

– Мы не виделись не так уж и много времени, но из-за всех этих событий кажется, что слишком долго. – Бьорн посмотрел за плечо Богобоя. Погибших на Просперо и Алаксесе воинов стаи заменили люди, чьи маски были незнакомы ему.

– Пока я собачкой волочился за Руссом на Терру, наши братья по стае уже начали связывать воинские узы с новичками, – Бьорн понизил голос, чтобы только Богобой мог его слышать.

– Ох, старый ты нытик, – сказал Фит, держа Бьорна на расстоянии вытянутой руки. Он широко улыбнулся, но его действия только напомнили Бьорну об отсутствующей руке.

– Мои братья, это Бьорн, наш вожак стаи, – обратился Богобой к стае.

– К этому больше нечего добавить, – заметил Бьорн. Фит Богобой занял место вожака в его отсутствие. Его временная роль отдавала постоянством. Поприветствовав Бьорна, новички взглянули на Богобоя, ожидая одобрения. Бьорн был для них чужаком, а его связь с Леман Руссом еще больше увеличивала дистанцию между ними.

– Садись, выпей. Расскажи нам, как ты провел время с примархом. Тебе наверняка есть, что сказать, – сказал один из них.

– Не особенно, – ответил Бьорн. – Волчий Король такой, каким ты его себе представляешь. Он ничего не скрывает от своих сыновей. Почему бы вам не рассказать о ваших битвах? Я пропустил многие из них.

Младшие воины пошли ему навстречу, уж очень им хотелось произвести впечатление. Бьорн слушал вполуха. Зал Тра не был заполнен, как когда-то. В каждой костровой яме горел огонь, показывая, как много столов пустовало. Оставшиеся в живых Влка шумели, наполнив задымленное помещение весельем, но, несмотря на шумный пир, за громкими шутками и пением старых песен присутствовала пустота. А из мест, откуда должны были доноситься живые звуки, их донимали только отголоски притаившихся вихтов.

Легион был серьезно ослаблен. Бьорн не мог представить, что когда-нибудь снова увидит все скамьи занятыми. Погибла четверть Тра, а его Великая рота была в лучшем положении, чем прочие. Онн понесла особенно тяжелые потери. Многие пали вместе с лордом Гунном. Русс часто разговаривал с Бьорном, но нежеланное доверие доставляло воину только больше тревоги. Примарх сожалел о безрассудстве ярла, но насколько Бьорн понимал, Русс настроился на такой же план действий. Две трети Легиона уже погибло. Зал Фиф стал траурным. Как и у Сепп. Воображение слишком легко рисовало все залы пустыми, а пиры – стихшими. В прошлом, когда подобное случалось, потери восполнялись. Не в этот раз. Наступил конец времен, дни войны богов, когда Моркаи промчится по небесам и заберет у ночи свое утраченное око.

– Бьорн? – позвал Богобой, положив руку на плечо боевого брата. Бьорн моргнул. Стая выжидательно смотрела на него. Те, кто хорошо знали его, едва заметно улыбались. Юные члены стаи пристально смотрели. Они закончились рассказывать свои истории, но Бьорн услышал немного из них.

– Хорошие истории, храбрые деяния, – убедительно произнес он. – Ваша отвага даст немало пищи для песен скьялдов. – Он осторожно встал. – Благодарю вас за угощение и ваши истории. Теперь я должен идти. У меня есть дела.

Богобой обеспокоенно посмотрел на него.

– Ну да, несомненно, дела с нашим повелителем Леманом Руссом! – сказал он остальным с энтузиазмом, который не соответствовал его взгляду. Фит снова обнял Бьорна и прошептал ему на ухо: «я понимаю твою потребность в уединении».

– Но не сторонись нас, мой брат. Возвращайся побыстрее. Это твоя стая, не моя. – Отзывчивость Богобоя обожгла Бьорна не менее сильно, чем оскорбление, и он ушел со всем достоинством, на которое был способен.

Бьорн отыскал тихое местечко подальше от остальных. Там он пил мёд, пока не закружилась голова.

Опьяневший воин погрузился в глубокую тоску. Кончиком своего длинного черного ногтя он нацарапал на каменном столе символ, старый, как само человечество – оберег от сглаза.

Бьорн никогда не был полностью заодно со своими товарищами. Дружественные насмешки, свойственные Влка Фенрюка, тяжело давались ему. Другие воины считали его суровым. Будь у него возможность выбирать, то он бы вел свою стаю в бой с честью и оставался в одиночестве после него. Теснота Этта раздражала его. Он ненавидел замкнутое пространство. Он жаждал открытых небес, холодного пронизывающего ветра с запахом добычи. От воспоминаний о своих одиночных походах на охоту у него дернулся нос. Увы, времени на выслеживание добычи не будет. Легион задержится в Этте на считанные дни. Над незаконченным Вальгардом оружейники и кэрлы из кузниц спешили провести очередной ремонт потрепанных кораблей Волков.

Обрубок левой руки зачесался. Бьорн еще больше погрузился в свои страдания. Кожаная маска скрывала его сердитое лицо.

Вскоре воин опьянел. Глотая мед, он проливал его на бороду, но ему было все равно.

Ярл Огвай Огвай Хельмшрот руководил пиром с высокого стола. В последние месяцы он охладел к Бьорну. И тот не винил его. Как должен был ярл относиться к воину, возвышенному настолько вопреки традициям? Как и в любом обществе, в Влка Фенрюка присутствовали обычаи и иерархия, но Русс нарушил их. Огваю пришлось игнорировать Бьорна, пусть и не из зависти. Благоволение к Бьорну отдавало вюрдом. Избранные судьбой люди предвещали несчастье, так как приносили смерть другим, следуя за своей кровавой нитью до самого его конца.

– Хавсер. Я стал, как Каспер Хавсер, – промямлил Бьорн. Он и в самом деле был дурной звездой. «Мне стоило оставить его умирать на льду», – мрачно подумал Бьорн и добавил вслух: «С того момента, как я сбил корабль и решил спасти его, моя нить запуталась».

Бьорн подозвал кэрла и приказал ему наполнить рог до самого края. На кэрле была маска сэньетти. Бьорна искоса взглянул на него. Кожа маски была скорее светло-серой, чем красно-коричневой, и покрытой мехом, как зверь, которого она изображала. Маска дрогнула. Те немногие человеческие черты, что она позволяла Бьорну увидеть, расплылись. Зверь был настоящим. Кэрл оказался варутфингом, оборотнем. Бьорн вздрогнул, оттолкнув рог и испугав кэрла, который снова стал человеком в маске. Иллюзия исчезла. Бьорн прогнал его свирепым взглядом, проследив за смертным, пока тот не исчез в дымных сумерках. Взгляд воина опустился к рогу. В глубине сосуда мерцал темный, словно кровь, мёд. Бьорн снова выпил.

Перед высоким столом полным ходом шли состязания с топорами и копьями, и другие опасные развлечения. Огвай улюлюкал и стучал медовым рогом по столу громче остальных, когда воин неуклюже ловил копье и его наконечник разрезал ему руку. Шумное веселье казалось Бьорну притворным. Хельмшрот слишком старался. Стук пустых блюд и рогов походил на погребальный шум, производимый, чтобы прогнать вихтов недавно умерших людей в Нижний Мир, где они не смогут вредить живым.

– Все неправильно, – пробормотал он в свой напиток. – Это все чертовски неправильно.

В теле Бьорна дары Всеотца сражались в безнадежной схватке с мёдом. Веки воина опустились.

– Бьорн Разящая Рука!

Бьорн очнулся и пролил свой напиток, торопливо потянувшись за коротким железным мечом, что носил на боку.

Только один человек звал его этим именем.

Перед ним появилась фигура в сером боевом доспехе, жуткая, словно возникший из ночи вихт. Двое других притаились поблизости, их белая броня придавала им вид призраков. Все трое были в полном боевом облачении.

Бьорн ошалело взглянул на изможденное лицо Ква Того-Кто-Разделен.

– Ква, – назвал воин имя жреца.

– Остановись, – попросил рунический жрец. – Не обнажай клинок. – Их окутала тишина, притягивая тени, словно покрывала, так что темнота вокруг потаенного места Бьорна казалась более густой. Шум пира стал тише и глубже, как вокс-запись, проигрываемая слишком медленно. Пляска огней утратила свою живость. Мерцание пламени стало усыпляющим. Огвай и остальные продолжали пировать в замедленном фокусом шамана движении. Кэрлы, которые сновали между Влка, изменились. Как и слуга, который принес Бьорну напиток, они превратились в животных, которые ходили на двух ногах и носили кувшины с мёдом в клыках и когтях.

– Малефикарум, – произнес воин. Он не стал обнажать свой меч, но и руку с рукояти не убрал.

– Никакого колдовства. Душа Фенриса влияет на наши нити, – успокоил Ква.

– Чего ты хочешь, трясущий кости? – спросил Бьорн. Он не мог отвести глаз от зверолюдей, слоняющихся, словно туман между столами.

– Чего я хочу? Дело не в моих желаниях. А в том, что требует от тебя твой вюрд, – пояснил Ква.

Горький смех Бьорна отчасти напомнил несчастный вой волка, отвергнутого своей стаей.

– Мой вюрд многого требует от меня.

– Он потребует больше. Много больше, – сурово сказал Ква. Он не одобрял жалость Бьорна к самому себе.

Жрец протянул сжатую в кулак руку ладонью вниз. Силовой доспех задрожал от паралича.

– Почему? – в отчаянии спросил Бьорн. – Почему я должен быть разлучен со своими братьями? Почему я должен нести это бремя? Почему не ярл, или годи? Я – никто.

– Вот почему, – сказал Ква. Он повернул руку вверх и раскрыл ее.

На ладони лежала руна, выжженная в деревянной пластинке. Символ имел много значений. Хотя его мистический смысл точно истолковать могли только годи, земной значение было известно всем Влка Фенрюка.

Медведь. Это была руна медведя.

Ква положил руну на стол рядом с вырезанным Бьорном грубым оберегом от сглаза.

– Завтра – солнцестояние, Фенрис приблизится на кратчайшее расстояние к Волчьему Оку, – сказал Ква. – Завтра дверь в Нижний Мир приоткроется.

Глаза Бьорна расширились. Изувеченные черты Ква наполнили мир множеством враждебных животных духов.

– Ты отправишься к Кракгарду с примархом.

– Что?

– Завтра.

Бьорн резко поднял голову от стола, очнувшись от пьяного оцепенения. Его оолитовая почка уже очищала кровь от токсинов, а голова была ясной. Пир, как и следовало, продолжался, наполненный радостью воинов к жизни. Бьорн моргнул.

На миг он подумал, что должно быть спал, так как в зале не было следов Ква, но его взгляд упал на руническую пластинку на столе, ее выжженные линии утверждали обратное. Бьорн инстинктивно потянулся за рогом с мёдом. Он поднес его к губам, но остановился и медленно отвел руку, вылив напиток на пол.

Прежде чем уйти он зачеркнул оберег на столе.

Они выступили на рассвете от Врат Восхода, когда Волчье Око начинало движение по небосводу. Врата находились всего на трети пути к вершине Клыка, но с дороги, ведущей с горы вниз, был виден изгиб планеты, который венчался Волда Хаммарки, подобно бригантине из шипованых пластин на теле могучего воина. Когда врата открылись, над пиками появилась огненная кайма, белая и свирепая дуга, которая заполнила четверть горизонта. Солнце находилось так близко во время Сезона Огня, что его кромка теряла постоянство и извивалась щупальцами корональных извержений. Волчье Око поднималось над Фенрисом, подобно королю, стоявшему над поверженным врагом, и земля в ответ содрогалась. Вальдрмани, волчья луна, скрылась за противоположным горизонтом, ужаснувшись ярости солнца.

Над более низкими горами носились грозы, стегая склоны свирепыми шквалами. Зимний снег исчез, и все ледники, за исключением самых крупных, находились в процессе бурного летнего таяния. По каждой расщелине мчалась вода, бурая, словно эль, стачивая ребра горных хребтов своей эрозийной мощью. Вокруг горных вершин трещали молнии. А земля тем временем дрожала и рокотала.

По команде Ква первым в утро вышел Бьорн, облаченный в племенную кожаную одежду. Он прищурился от ослепительного света родной звезды. Хотя его оккулоба компенсировала слепящий свет, он надел защитные очки, сделанные из разрезанной шкуры, и поле зрения уменьшилось до узкой полосы.

Леман Русс молча шагал за ним. Следом шел эскорт из десяти Волчьих гвардейцев во главе с Гримнром Черной Кровью. Затем Ква с группой седовласых годи. Их было восьмеро, самые старые и могучие из рунических жрецов, их длинные клыки блестели в рассветном сиянии.

Ни один не надел силовой доспех. Как и Бьорн, они были облачены в ритуальное кожаное снаряжение и маски. Без своего боевого доспеха Ква был почти беспомощен, и близнецы-стражники несли его на кресле, сделанном из кости маммота. С каждой шеи, кисти и пояса свисали пластинки из кости и рога с вырезанными на них могучими защитными рунами.

Русс остановился на обочине мощеной дороги и сделал глубокий вдох. Воздух был сухим и теплым. Ниже по склону температура будет соответствовать тропическим нормам Старой Земли, даже на полюсе. На экваторе она вырастала настолько, что становилась опасной для человеческой жизни.

– Отличный летний день, – сказал Русс.

Носильщики Ква поднесли его к королю.

– Начало конца, – сказал Ква. – В полночь Фенрис начнет свой путь прочь от Волчьего Ока. Он грел свои руки слишком близко к огню и теперь отдергивает их. Вскоре придет зима.

Русс смотрел на неистовство планеты одобрительным взглядом.

– Это суровый мир. Наш мир, – сказал примарх.

– Как телом, так и духом, – подхватил Ква. – Не будь он таким ярым, то мы бы не пережили это предприятие. – Он потряс посохом. Загремели волчьи зубы и костяные амулеты. – Вниз, – указал жрец, – к Кракгарду.

Из любого места, за исключением Клыка, подъем на вершину Кракгарда означал трудное восхождение. Но с горы, вмещавшей Этт, любое направление вело вниз. Отряд двигался вереницей по смертоносным тропам стороны Восхода. Когда группа спускалась, вершины братьев Клыка вырастали, от кажущихся скромными гребней до колоссальных масс камней. Так было, пока Бьорн не оглянулся и не узрел бесконечную величественность самого Клыка, его огромную пирамидальную форму, пронзающую облака. Сквозь громоздящиеся на восточном склоне облака и пульсирующую над вершиной зарю сияли огни флота.

Вскоре воины сошли с главной дороги, направившись вниз по вырубленным из камня ступеням. Пирамиды из волчьих и человеческих черепов охраняли входы на многочисленные площадки. Вырубленные в скале ниши хранили маленькие статуэтки воинов прошлого из слоновой кости. Путь вел в глубокую долину, отделяющую Кракгард от Клыка. Через одинокую каменную арку без стен они пересекли реку, бурлящую двумястами метрами ниже летним потоком. Некоторое время воины шли во влажной тени. Повсюду рос мох и папоротник, растрачивая накопленную за прошедший год энергию, чтобы пустить корни и посеять семена, накапливая снова энергию, прежде чем вернется лед. Воздух был жарким и таким влажным от испарений реки, что оружие Влка покрылось капельками конденсата.

Затем дорога снова пошла вверх, извиваясь между черными скалами к небесам.

Кракгард был погребальной горой Влка Фенрюка и обладал мрачным духом, чей голос нашептывал чуть тише дуновения горячих летних ветров. Вскоре после начала восхождения от главной дороги начали ответвляться первые тропы, ведущие к гробницам могучих героев. Затем они стали появляться регулярно.

Некоторое время спустя отряд пришел к впадине в горе, куда грязный язык ледника спустился с верхних долин, чтобы погрузиться в каровое озеро. В воде плавали голубые айсберги. Черный щебень устлал землю острыми осколками. У берега озера находилось ритуальное место, обозначенное столбами из бледно-серого дерева, украшенными вырезанными черепами космодесантников. В середине был установлен заостренный менгир высотой в рост Русса, грубо обтесанный для сходства с Клыком.

У склона хребта, где тропа поворачивала вниз к каровому озеру, в камне была высечена широкая площадка, вымощенная скользкими плитами и окруженная низкой стеной. На стене были установлена сотня волчьих черепов мордами наружу. Они принадлежали черногривому виду, самому крупному на Фенрисе. В центре площадки лежал валун высотой по пояс Бьорну, отполированной за годы человеческих прикосновений.

– Волчья гвардия вернется в долину и будет ждать возвращения примарха с горы у моста, – сказал Ква.

– Мы не уйдем, – отрезал Гримнр. Его товарищи тревожно переглянулись. – Ты не можешь требовать, чтобы я покинул моего примарха.

– Может. Подчинись руническому жрецу, Гримнр, – приказал Русс. Бьорну подумалось, что у него усталый и напряженный голос. – Подчинись его приказу, как моему.

– А что с Бьорном? – спросил Гримнр, сердито указав на воина.

– Бьорн будет ждать здесь на страже, – сказал Ква и указал на валун. – Ты сядешь на Камень Бдения и повернешься лицом к Этту. Не смотри на впадину.

Ква обратился ко всем.

– Мы, годи, вступим в борьбу плоти и духа, к которой вы не можете присоединиться. Вокруг этого места есть обереги. Черепа и камень защитят тебя, Бьорн. Ни в коем случае не отходи от них. Ты не должен смотреть на впадину.

– Как мне следить, если я не могу смотреть? – грубо спросил Бьорн.

– Действительно, почему он остается, а нас, Волчью гвардию, отсылают? – потребовал объяснений Черная Кровь.

– Он должен стать вестником провала, – пояснил Ква Гримнру. – Ты хочешь забрать у него это бремя? У него злой вюрд. Если хочешь, можешь разделить его.

Черная Кровь нахмурился, единственный глаз посуровел. Воин сплюнул на камень.

– Нет, – ответил он.

– Тогда вы будете ждать внизу, – сказал Ква и повернулся к Бьорну. – Если лорд Русс не вернется, ты принесешь известие о его гибели.

– Как я узнаю?

– Если он не вернется до заката, ты поймешь. Ты должен отвернуться, – сказал Ква. – Что бы ты ни услышал, ни в коем случае не поворачивайся, или все зло, что случиться с нами, произойдет с тобой, а через тебя с Легионом. Если мы потерпим неудачу, ты должен принести новости в Этт. Твоя задача заключается только в этом. Жди до вечера. Ни в коем случае не смотри на впадину, не важно, что случится. Не смотри!

– Если это мой вюрд, то я сделаю это, – сказал Бьорн, – хотя такая судьба мне не по душе.

– Это твой вюрд, Бьорн Разящая Рука, – сказал Ква, – и мне жаль, что это так, но плетение Всеотца не принимает во внимание личные чувства.

– Однорукий, – упрямо напомнил Бьорн, яростно взглянув на жреца. Самообладание воина, в конце концов, дало сбой. Непонятные заявления годи сидели у него в печенках. – Я – Однорукий.

Он похлопал по обрубку левой руки.

– Почему ты зовешь меня Разящей Рукой? Это какая-то дурацкая шутка?

Ква настороженно взглянул на него.

– Потому что это твое имя, Бьорн. Оно было вплетено в твой вюрд в момент рождения, последуй за своей нитью чуть дальше и ты поймешь, что это твое истинное имя.

– Мы закончили? – нетерпеливо прорычал Русс.

– Да, мой ярл, – ответил Ква.

– Тогда, Гримнр, к подножью лестницы, – приказал примарх.

Проворчав, хускарл увел воинов с площадки. Русс пристально следил за Бьорном, пока тот не занял свое место на камне и не отвернулся от впадины.

Один за другим годи прошли мимо, первым был в своем кресле Ква. Русс следовал последним. Проходя мимо Бьорна, он кивнул ему.

Бьорн прислушался к стуку костяных амулетов годи, угасающему вдали. Последней стихла тяжелая поступь Русса. В долине Кракгарда звук странным образом усиливался – шаги Русса были громкими, как артиллерийская канонада над полем боя.

Горячий ветер пошевелил бороду Бьорна. Его обрубок заныл. Он хотел свой молниевый коготь, чтобы тот скрыл его увечье.

Он хотел столь многого.