Оливия каждую ночь приходила к Максу всю неделю, но потом у нее начались месячные, так что в последующие ночи они просто держали друг друга в объятиях. И разговаривали. Часами. О своем прошлом, надеждах, убеждениях и мечтах о будущем.

Осень уступила коротким холодным зимним дням. Оливия старалась не замечать холода и, когда более или менее позволяла погода, гуляла. Иногда к ней присоединялся Макс.

Во время одной из таких совместных прогулок Макс наконец признался ей, почему он не собирался жениться. Он объяснил, что его всегда пугала возможность в случае женитьбы стать таким, каким был его отец.

— Но почему? — удивилась Оливия. — Ты думаешь, что не сможешь остаться верным свой жене?

Макс пожал плечами.

— До встречи с тобой я никогда не хотел хранить верность одной женщине.

Он и сам поразился такому неожиданному признанию и долго молча смотрел на Оливию. Но она не удивилась. Оливия видела, что его внимание всегда было сосредоточено исключительно на ней. Она могла с почти полной уверенностью сказать, что с тех пор, как он приехал в Суссекс, у него не появлялись мысли о других женщинах.

— Но ты никогда не оскорбил бы свою жену, как это делал твой отец.

— Никогда, — процедил Макс сквозь зубы.

— Тогда почему ты беспокоишься? — спросила Оливия, сама удивившись, зачем она продолжает этот разговор, тем более что он не собирается на ней жениться.

Макс отвел взгляд.

— Во мне есть жестокость, Оливия. Мной иногда овладевает ярость, которую я не могу контролировать. Но я никогда бы не смог выместить ее на невинной женщине. Я бы не знал, как мне после этого жить.

Оливия не видела Макса в гневе. Он мог быть смущенным, расстроенным, но чтобы в ярости никогда.

— Я не понимаю. Это не ты, Макс.

— Но это я. И я молю Бога, чтобы таким ты меня никогда не увидела.

Что-то сжалось в ее груди.

Сегодня было холодно и ветрено, но все равно солнечно. Почти всю ночь Оливия провела у Макса, вернувшись к себе под утро. Ее горничная, Смитсон, сказала ей, что Серена, Феба и Джессика решили нанести визит леди Фенвик, а джентльмены отправились на охоту. Однако когда Оливия спустилась к завтраку, она застала в столовой Макса, читающего утреннюю газету. Перед ним стояла чашка дымящегося кофе.

Когда Оливия вошла, он встал.

— Мисс Донован, — с улыбкой поздоровался Макс.

— Доброе утро, милорд.

Оливия села и неожиданно смутилась. Было как-то неловко говорить с ним вне стен его спальни или не на прогулке. Она должна притвориться, что у них просто дружеские отношения. Какая-то глупая, порочная часть ее существа сгорала от желания сесть ему на колени и звучно поцеловать его в щеку. Но в любую минуту сюда мог войти слуга или еще кто-нибудь, и Оливия просто не могла позволить себе такого позора. Тем более в доме своего зятя.

— Вы тоже сегодня проспали, — донесся до нее низкий бархатный голос Макса.

— Да, и мне доложили, что мужчины уже уехали на охоту.

— Увы. Я проснулся поздно и обнаружил, что они уехали без меня.

Оливия положила еду на тарелку и села напротив Макса. Слуга налил ей какао.

— А мои сестры ушли с визитом к леди Фенвик.

— Значит, остались только вы и я. — Макс сложил газету и улыбнулся.

В этом кажущемся таким невинным заявлении таилось столько греха, что у нее по спине пробежали мурашки.

— Может, я заинтересую вас предложением отправиться после завтрака на прогулку, милорд.

Макс кивнул со смешком, словно говоря: «У меня были другие планы… но полагаю, прогулка тоже сойдет».

Потом они долго просто молча сидели и смотрели друг на друга. Если бы кто-нибудь в этот момент вошел, он мог бы сразу заметить их одурманенное состояние.

Оливия оторвала взгляд первой, заметив, что вернулся слуга, чтобы убрать ненужные тарелки.

— Скажите мне, милорд, — произнесла она наконец, — где в Англии прошло ваше детство?

— Недалеко отсюда, в Гемпшире. Здесь расположено Форест-Корнер, имение моего дяди.

— Стало быть, ваше детство прошло там?

— После смерти моей матери отец проводил много времени в доме дяди. Там же жили мои кузены. Сюда я возвращался на каникулы, когда учился в Итоне.

— Это был не дом, — пробормотала Оливия, — а место, куда можно было приехать.

— Не дом, — согласился Макс. — Форест-Корнер — это огромное холодное место. Его каждый день скребут и чистят, пока он не заблестит. Он был совершенно не похож на дом, каким был при жизни моей матери, или на дом Стрэтфорда. Каждая тщательно подобранная деталь была предназначена для эстетического наслаждения, а не для комфорта.

— Да, это действительно звучит холодно. И все же когда-нибудь это место будет принадлежать вам, не так ли?

— Полагаю, что да.

— Но вы сказали, что у вас есть кузены. Или это все девочки?

— Нет. У моего дяди были два сына и одна дочь, но все они умерли в один год от инфлюэнцы. Старшему было двенадцать, младшему — шесть. Их мать тоже заболела. Той осенью я был в Итоне, а когда приехал в Форест-Корнер на зимние каникулы, их уже всех не было.

— Ужас какой!

— Да. — Лицо Макса опечалилось. Он взял обеими ладонями свою чашку с кофе. — Это было давно… но мои кузены были в детстве моими лучшими друзьями. Мне очень жаль, что их уже нет.

— Я вас понимаю, Макс.

Сколько же у него в жизни было потерь, подумала Оливия. Но все же остался хотя бы один родственник.

— А что ваш дядя? Он взял вас под свое крыло после того, что произошло?

Макс покачал головой:

Ничего подобного. Он никогда не верил, что я смогу быть таким же хорошим герцогом Уэйкфилдом, как Чарльз или Генри. Однажды он сказал мне, что лучше бы умер я, а не его сыновья.

Оливию передернуло, но Макс лишь пожал плечами.

— Я его не виню. Он потерял двух сыновей, дочь, жену… А мне не нужен был герцогский титул, и я не готов быть герцогом. А Чарльз и Генри были его наследниками и воспитывались согласно их статусу.

Оливия кивнула.

— Мой дядя был в Лондоне, когда они заболели, — продолжал Макс. — Он был в городе с моим отцом и их любовницей.

— Их любовницей? — переспросила Оливия, не поверив своим ушам.

Макс кивнул и допил кофе.

— Да. Я говорил вам, что у них почти все было общее, не так ли?

Оливия смотрела на него в ужасе.

— Когда мне было девятнадцать, — тихо произнес Макс, — я призвал своего дядю к ответу — за это и за многие другие преступления против своей семьи, когда они еще все были живы. С тех пор мы не разговариваем.

— О Макс! Мне так жаль. Это трагическая история. — С трагическим концом.

— Это было давно — почти двадцать лет тому назад. С тех пор не все было так плохо.

— Мне кажется, что жизнь на самом деле обошлась с тобой не так сурово, — выпалила Оливия, не подумав, и тут же залилась краской. До нее дошло, что не только эти слова были неуместны, но она к тому же назвала его по имени. И это в присутствии стоявшего в дверях слуги!

— Не хотите ли объяснить, что вы имели в виду? протянул Макс.

Она метнула взгляд на слугу, который смотрел прямо перед собой. Потом, чуть прищурившись, ответила:

— Вы рассказывали мне, что провели много счастливых лет в Лондоне, занимаясь… — Занимаясь чем? Оливия небрежно махнула рукой. — Ну тем, чем обычно занимаются мужчины.

— Мм. Именно так, мисс Донован.

Она опустила глаза в тарелку. Тост был давно съеден. Какао выпито. Положив салфетку на стол, она встала. Макс тоже поднялся.

— Прошу извинить меня, милорд. Я пойду наверх и оденусь, чтобы выйти на прогулку. — Оливия заранее попросила Смитсон приготовить ванну, пока будет завтракать. Она быстро примет ванну и оденется, чтобы Максу не пришлось долго ждать.

Строго взглянув на Оливию, он спросил с убийственной вежливостью:

— Разрешите мне проводить вас наверх, мисс Донован?

Сама идея, что он будет «сопровождать ее наверх» в ее спальню, вогнала ее в краску. Но Макс обошел стол и предложил Оливии руку, а когда она оперлась на нее, прижал ее к себе крепче, чем того требовала вежливость, и Оливия почувствовала, что Макс трясется от смеха. Когда они вышли из столовой, она бросила на него взгляд, обещающий возмездие.

В коридоре Макс уже перестал сдерживаться и расхохотался, затем наклонился и прошептал ей на ухо:

— Я тебя обожаю, Оливия.

— А ты несносен, — чопорно произнесла она, хотя сама еле удерживалась от смеха.

— А что ты имела в виду, когда сказала, что жизнь обошлась со мной не так уж сурово?

— Ты прекрасно знаешь, что я имела в виду, — прошипела Оливия, когда они уже начали подниматься по лестнице. Я, конечно, имела в виду твою невероятную красоту.

— Я рад, что ты так считаешь. — Макс бросил на нее лукавый взгляд. И ей с большим усилием пришлось сдержаться, чтобы не прижаться губами к этим ямочкам на щеках и стереть с его лица это самодовольное выражение. Оливии хотелось, чтобы оно сменилось похотью.

Она вздрогнула, и он это заметил.

— В чем дело, дорогая?

— Макс, — почти простонала Оливия. — Пожалуйста, мы не можем так разговаривать. Нигде, кроме твоей… — Она запнулась.

— Моей спальни?

— Да.

Они подходили к ее спальне. Оливия замедлила шаг и выдернула руку из-под его локтя.

— Спасибо, что проводил меня наверх.

Макс вопросительно взглянул на дверь, но Оливия, встав на цыпочки, шепнула:

— Тебя нельзя входить. Там моя горничная.

Макс вздохнул.

— К несчастью. — Поклонившись, он спросил: — Встретимся внизу?

— Да. Через час?

— Хорошо.

Смитсон помогла ей раздеться и распустить волосы. Оливия вошла в ванну и опустилась в горячую воду.

— Хотите, чтобы я вымыла вам волосы, мисс?

— Нет-нет. Можешь идти. Я позову, когда ты будешь мне нужна.

— Да, мисс.

Она слышала, как вышла горничная, и погрузилась глубже в воду. Было заманчиво расслабиться и лежать в воде до тех пор, пока она почти не остынет, но Оливия не может себе позволить тратить драгоценное время. Она хорошенько намылила махровую рукавицу и стала мыться, начав с ног. Вдруг она услышала, что дверь открылась.

— В чем дело, Смитсон?

— Кто такой Смитсон? — спросил явно мужской голос.

Оливия обернулась, прижав к груди мочалку, хотя этот небольшой лоскут махровой ткани вряд ли мог что-либо прикрыть.

— Макс? Что ты?..

Он стоял на середине комнаты и спокойно снимал камзол.

— Я подумал, что должно быть больше мест, где мы можем свободно говорить друг с другом. Это место идеально походит для начала. Когда ты открыла дверь, чтобы войти сюда, я увидел, как за твоей спиной поднимается пар. Я не смог устоять.

Не успела Оливия что-либо произнести, как он стянул с себя рубашку, обнажив свой великолепный торс.

— Макс! — пискнула она. Боже милостивый. Средь бела дня. Дверь не запирается. Ее сестры и джентльмены могут вернуться в любую минуту, хотя Оливия не ожидала их раньше вечера. Слуги могут войти — и войдут. — Тебе нельзя… кто-то может… О!

Она все еще держала у груди рукавицу, когда Макс подошел к ванне и присел у ее края.

— Позволь мне. — Он отнял у нее мочалку и начал ее намыливать.

— Может войти…

— Не беспокойся, — спокойно сказал Макс и, вытащив из воды ее ногу, принялся ее намыливать мочалкой.

О Господи. Когда тебя моет красивый полуобнаженный мужчина, это намного эротичнее, чем принимать ванну в одиночестве…

— Никто не войдет, — успокоил ее Макс. — Горничная убирает твою комнату днем, а у других слуг нет причины приходить в твою комнату, не так ли?

— Смитсон.

— А, загадочный Смитсон. — Макс внимательно посмотрел на нее, прекратив намыливать ее ногу. — Мой неизвестный соперник. Скажи мне, Оливия, он прикасается к тебе так же, как я?

Тон был шутливый, но что-то в выражении его лица говорило о том, что он не шутит.

— Макс. Неужели ты ревнуешь? Смитсон — это моя горничная.

— Ах, твоя горничная. Ты велела ей вернуться?

— Да, когда я ее позову.

— Что ж. Поскольку я сомневаюсь, что ты позовешь ее, пока я здесь, мы в безопасности. Но если ты сомневаешься, я забаррикадирую дверь креслом.

Оливия представила себе, как слуги берутся за ручку, собираясь открыть дверь. Если им удастся отодвинуть кресло, им хватит нескольких секунд, чтобы войти. Нескольких секунд, чтобы она смогла… Смогла что?

— Ты прав. Никто не войдет. Какое-то время.

— Не скоро, — уточнил он.

— Да, — согласилась Оливия и подняла другую ногу, прозрачно намекнув, что он должен ее мыть.

— Отлично.

Макс намылил мочалкой ногу круговыми движениями, а она, скрестив руки на груди и закрыв глаза, погрузилась в приятные ощущения, вызванные его нежными прикосновениями. Потом он отвел руки с ее груди, но Оливии уже было все равно. Интересно, будет ли он мыть и ее груди и что она будет при этом ощущать? — подумала Оливия.

Словно угадав ее мысли, Макс переместился на ее грудь. При этом он не просто проводил по ней мочалкой, а приподнимал ладонью каждую грудь и старательно обводил ее, да еще захватывал пальцами сосок.

— А теперь сядь, — приказал он, — и я вымою тебе голову.

Оливия не планировала мыть волосы, но не стала сопротивляться. Он намылил их, а потом начал энергично скрести и тереть. Под конец он ополоснул их из большого ковшика, тщательно промыв каждую прядь.

— Мне сразу захотелось спать, — пробормотала Оливия.

— У меня другие планы, — со смехом ответил Макс.

— Вот как?

— Да.

Он велел ей встать, облил ее чистой водой и завернул в большое полотенце.

— Спасибо тебе.

— Это я должен тебя благодарить.

— Но ведь это ты сделал всю работу.

— Но я также имел возможность рассмотреть твое прекрасное тело и восхититься тем, как на нем сверкают капли воды. — Макс отнес ее в постель. — Ничего более эротичного я в жизни не видел.

Оливия протянула к нему руки.

— Мы столько всего сделали за эти дни, что я и мечтать о таком не смела.

Макс лег рядом.

— Ты рада, что у тебя была такая возможность?

— Очень рада. — Она уже не могла представить свою жизнь без прикосновений Макса. Они были как невидимая печать, тавро. Она будет с Оливией всю жизнь.

Макс улыбнулся Оливии, но она заметила, что выражение лица изменилось. Пока она была в ванне, Оливия не сосредоточивала на нем свое внимание, она не особенно его разглядывала — ее глаза были полуприкрыты от удовольствии. Теперь это стало очевидным.

— Макс, что-то случилось?

Он кивнул, и у нее сжалось сердце.

— Что?

— Мне надо уехать. Я нужен в Лондоне.

Оливия похолодела.

— Нет.

— Мне жаль, дорогая. Но этого нельзя избежать.

— Случилось что-то ужасное?

Макс встал с кровати и достал из камзола сложенный вчетверо лист бумаги.

— Это письмо из Лондона. Оно прибыло как раз перед тем, как я пришел к тебе в спальню.

Он снова лег рядом и дал ей письмо. Приподнявшись на локте, Оливия развернула его. Оно было коротким.

«Хэсли!

Я умираю. К моему ужасу, мне сказали, что это может произойти очень скоро. Поскольку ты известный прожигатель жизни, которому перейдет титул после моего ухода, я требую, чтобы ты незамедлительно приехал ко мне в Лондон. Я должен проинструктировать тебя по многим вопросам.

Уэйкфилд».

— Ах, Макс, — прошептала Оливия, глядя на него полными слез глазами.

— Мой дядя никогда со мной не разговаривает. — Макс смотрел на письмо в явном недоумении. — Он никогда не присылает мне писем. — Макс сглотнул. — Как странно, что именно тогда, когда я впервые за несколько месяцев говорю о нем, я в первый раз за много лет получаю от него письмо.

Наконец Оливия спросила:

— Для тебя это неожиданность?

— Он всегда был очень здоровым человеком. Я полагал, что он будет жить вечно или по крайней мере очень долго. Я не удивился бы, если бы он пережил меня.

— Мне очень жаль, — пробормотала она.

Макс не отрывал взгляда от письма. Судя по наморщенному лбу и крепко сжатым губам, он был расстроен.

— Я должен ехать немедленно. Прямо сегодня.

— Конечно, должен.

Оливия вдруг почувствовала себя несчастной, она не хотела, чтобы он уезжал. Но это был чистейший эгоизм, ведь дядя Макса умирает. Скоро Макс станет герцогом. Это письмо может перевернуть всю его жизнь.

— Мне придется покинуть тебя.

Оливия кивнула, от слов Макса у нее встал ком в горле, и она не смогла выговорить ни слова.

Все кончено. Она знала, что это когда-нибудь кончится, и думала, что готова к этому. Но сейчас, когда он должен покинуть Стрэтфорд-Хаус, Оливия почувствовала, что ее сердце вот-вот разобьется на миллион осколков.

Макс очень ясно дал ей понять, что не намерен когда-либо жениться. Но даже если он изменит свое решение, он никогда не выберет такую, как Оливия. Многие полагали, что Серена вышла замуж за человека, занимавшего более высокое положение в обществе, — за графа. А Макс станет герцогом. У него появятся новые, скорее всего обременительные обязанности, не говоря уже о том, что от него будут ждать гораздо большего, чем сейчас.

Оливия — никто. Но она не будет его официальной любовницей, поэтому их отношения останутся простой скоротечной романтической связью. Мимолетной забавой в его в остальном возвышенном и деловом мире. Просто воспоминанием. Таким же, каким Макс останется для нее.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал.

Макс привлек Оливию к себе и сжал в объятиях.

— Но ты должен. Я знаю, что ты должен.

— Да, я должен.

Он провел губами по ее рту: сначала нежно, потом более настойчиво. Когда она заметила, что Макс начинает расстегивать брюки, внутри ее все напряглось. Появилось непреодолимое желание, к которому Оливия уже начала привыкать.

Его пальцы скользнули по ее бедру, потом ниже. Он поднял ее ногу и, прежде чем она успела опомниться, оказался внутри ее.

Оливия вздрогнула, но Макс не остановился. Наоборот, он вошел так глубоко, что ей казалось, будто он дотронулся до самой ее души.

Она обхватила его за плечи и прижала к своему животу, в то время как Макс не останавливался ни на секунду. Он двигался резко и жестко, но Оливию это приводило в экстаз. Выгнув спину ему навстречу, она прошептала:

— Да, Макс. Еще. Еще. Прошу тебя.

Через несколько мгновений ее сотрясли спазмы. Они начались в самом низу живота и распространялись все выше. Волна экстаза охватила Оливию. Невероятный оргазм захлестнул все ее тело. Она почти перестала дышать, не могла произнести ни звука, целиком отдавшись этим ощущениям. Оливия не боялась упасть или потерять сознание: Макс крепко ее держит. Защищает. Любит.

Сознание возвращалось медленно, и Оливия глубоко вздохнула. Только тогда она поняла, что Макс отодвинулся.

Она взглянула на него, и ее глаза наполнились слезами.

Макс склонился над ней и смотрел на Оливию с нежностью.

— Ты?.. — спросила она.

— Да.

— Я не… Это было…

— Я знаю. Для меня тоже. Я чуть было не успел вовремя остановиться. — Потом на его лице появилось выражение обеспокоенности, и Макс нахмурился. — Ты дашь мне знать… если что-нибудь вдруг случится, дашь знать?

Оливия обняла его еще крепче.

— Конечно.

Они еще долго лежали, обнявшись, и молчали. На Оливию вдруг навалился сон, но она знала по опыту, как опасно засыпать в объятиях Макса. Оливия обычно расслаблялась, и кончалось тем, что Макс, воспользовавшись этим, снова относил ее в спальню.

Но сейчас уже день, и кто-нибудь может войти. Смитсон ожидает ее вызова. Кто-то может зайти, чтобы вымыть ванну.

Ну и что? Какое это имеет значение? Главное — Макс рядом и обнимает ее.

Оливия заснула.

А когда проснулась, спустя несколько часов, его уже не было. На подушке лежала записка.

«Мне было жалко тебя будить. Я буду очень по тебе скучать. Напишешь мне?

М.».