Ближе к рассвету Максу удалось снова нанять Пиблса, на сей раз для более дальней и, соответственно, более оплачиваемой поездки в Лондон за хинином. Утром Пиблс должен был отправиться туда почтовой каретой.

Макс вернулся в дом, разделся и устроился рядом с Оливией. На улице было холодно, даже морозно, так что Оливия, видимо, ощутила прохладу его тела и проснулась.

— Макс?

— Прости, что разбудил тебя. Спи.

— Мне становится хуже. Все болит. Я не могу даже думать.

— Что я могу сделать для тебя?

— Обними меня, — пробормотала Оливия. — Ты такой прохладный. А я такая горячая…

— Я буду обнимать тебя столько, сколько нужно.

— Не позволяй доктору возвращаться.

— Что? — удивился Макс.

— Он… — Оливия умолкла.

Он приподнялся на локте и осторожно потряс ее.

— Оливия, проснись. Мне надо знать, почему тебе не нравится доктор Грабб.

— Аа? — Ее веки дрогнули, но она не пошевелилась. Макс заметил, что со временем она все меньше и меньше двигается — лихорадка отнимает у нее все силы.

— Что не так с доктором, Оливия? — допытывался Макс. Ему было необходимо знать это. — Почему ты не хочешь, чтобы он тебе помог?

— Я хочу.

— Но?

— У него нет моего лекарства.

— Я знаю, скоро оно у тебя будет.

— Мне помогает только хинин.

Еще никогда в жизни Макс так не ненавидел это чувство тотальной беспомощности.

— Мне не нравятся пиявки. Мне не нравится, когда мне становится холодно.

— Но он говорит, что это поможет снизить температуру.

— Только… хинин…

— Если кровопускание не поможет, он даст тебе мышьяк. Он помогает при лечении малярии.

Ее веки снова задрожали, но она ничего не ответила.

Макс смотрел на нее, стараясь дышать ровно, чтобы успокоиться. Она была такая красивая, словно фарфоровая кукла.

Но когда он закрыл глаза, то увидел ее совсем другой. Оливия смеялась, когда они гуляли вместе, ее голубые глаза сияли, нежный румянец выступал на щеках. Он хотел, чтобы все это вернулось.

— Оливия, — прошептал Макс. — Ты должна поправиться. Пожалуйста.

Она не пошевелилась. Он крепче прижал ее к себе, чувствуя, что она вся горит. Но сон вскоре сморил и его.

Был уже день, когда его разбудил стук в дверь. Макс повернулся, чтобы проверить Оливию: ее дыхание было прерывистым, кожа приобрела голубоватый оттенок, которого вчера не было. Он притронулся к ее щеке — она была горячей.

— Ваша светлость? — за дверью была Кора. — Приехал доктор.

— Да, да. Проводи его.

Он говорил громко, но Оливия не реагировала. Макс уже встал и застегивал камзол, когда вошел доктор.

— Доброе утро, ваша светлость.

Доктор, казалось, намеренно игнорировал тот очевидный факт, что Макс провел ночь в постели Оливии.

И хотя доктор знал, что Макс не воспользовался бы ею в ее состоянии, но спать с такой леди, как Оливия, при любых обстоятельствах являлось бы не только пищей для сплетен, но могло погубить ее репутацию.

Максу пришлось положиться на такт доктора. А что ему еще оставалось? Он вспомнил, что ему сказала Оливия перед тем, как уснула.

— Больше никаких пиявок и холодных ванн. Они ей не помогают. Наоборот, становится хуже. У нее сильный жар.

Доктор явно удивился, но кивнул.

— Я уже думал о мышьяке. Поскольку леди такая хрупкая, я пропишу шестую часть таблетки, растворенную в сладкой воде, три раза в день. Если она справится, мы увеличим дозу. — Грабб ободряюще улыбнулся Максу. — Не теряйте надежды, ваша светлость. Я уверен, что мышьяк совершит чудеса.

Но чуда не произошло. После двух дней приема мышьяка у Оливии начался бред. Она не могла есть, температура поднялась еще выше, а круги под глазами стали пугающе черными.

Доктору пришлось признаться, что тело Оливии не справляется с мышьяком, и отказаться от этого метода. Все что осталось, заявил он, это молиться, чтобы хинин прибыл вовремя, но особой надежды на это не было.

Макс был готов задушить бесполезного доктора своими руками.

Он ходил по комнате, словно разъяренный тигр по клетке, когда вошла служанка с тазом в руках.

— А это для чего?

— Я хотела обтереть хозяйку.

Макс остановился.

— Я сам это сделаю.

— Да, сэр.

Кора поставила таз на стол около кровати.

— Я добавила в воду немного лаванды и календулы для смягчения кожи.

Сделав книксен, Кора вышла.

Макс намочил полотенце в теплой воде.

— Надеюсь, что ей будет приятно, — пробормотал он, вспомнив, какая у Оливии чувствительная кожа. Макс начал очень осторожно водить влажным полотенцем по ее телу.

Сначала она лежала неподвижно, будто тряпичная кукла. Потом ее веки дрогнули, и она открыла глаза.

— Что… что ты делаешь, Макс?

Как же он был счастлив, услышав после стольких дней ее голос!

— Я будто купаю тебя в ванне.

— Как в Стрэтфорде.

Он улыбнулся, вспомнив, как он купал ее в спальне в Стрэтфорде. Как же это было давно!

— Приятно…

— Этого я и добивался.

Оливия взглянула на него вдруг прояснившимся взором.

— Макс, почему мы так давно не получали известий от моих сестер? Я беспокоюсь.

Он тоже беспокоился. Макс писал в Стрэтфорд-Хаус, но ответа не получил. Неизвестно, поехали ли молодые женщины в Суссекс или куда-то еще? А может, Боже упаси, Фенвик узнал, где они, и послал за ними своих людей?

— Я уверен, что с ними все в порядке, — постарался успокоить ее Макс. — Я послал письма и думаю, на днях придет ответ.

— Я надеюсь.

Оливия лежала тихо, пока Макс водил полотенцем по ее ноге.

— Макс?

— Хм?

— Это лекарство, которое он мне давал, не помогает. Мне становится хуже.

Она посмотрела на него. В ее взгляде был страх, но глаза были ясными.

— Я этого не допущу, Оливия. Скоро привезут хинин. Еще пару дней и…

— Я не выдержу, Макс. Я чувствую, как темнота поглощает меня. Я борюсь, но это так легко, так приятно — проваливаться в нее.

— Нет!

— Я не хочу покидать тебя.

— Ты не можешь меня покинуть. Ты нужна мне, Оливия.

— Может быть, мне поможет лосьон.

— Лосьон?

— В моем… багаже. Я оставила его на постоялом дворе в Прескоте.

— Твоя служанка попросила прислать твой багаж. Он здесь.

— В моей маленькой сумочке, в стеклянном флаконе есть лосьон. Это снадобье называется хинная кора, оно изготовлено из коры какого-то перуанского дерева. Его подарила мне одна женщина, которая тоже болела малярией… Она сказала, что лосьон смягчает кожу, ставшую болезненно сухой после лихорадки, и он улучшает самочувствие.

Макс тут же встал и подошел к туалетному столику, куда Кора выложила косметику Оливии, розовая бутылочка была видна издалека. Макс схватил ее и отнес Оливии.

— Скажи мне, что делать.

Она покачала головой, и ее глаза закрылись.

— Я так устала, Макс. Я хочу спать.

— Оливия, — резко окликнул ее Макс, — что я должен делать с этим лосьоном?

— Разотри его… по всему телу… — пробормотала она.

Внезапно глаза Оливии закатились.

— У нее всего лишь обморок, — пробормотал Макс. Все же он потрогал пульс у нее на шее: он был сбившимся и быстрым. Но он был.

Макс открыл флакон и понюхал — запах был неплохой. Затем он опустил в жидкость указательный палец и растер ее между пальцами. Лосьон был густой и немного маслянистый.

Макс поднял руку Оливии, намазал лосьон на бледную сухую кожу и начал втирать его, пока он не впитался. Потом он стал методично втирать лосьон в другую руку, в грудь, живот, ноги, ступни и даже между пальцами ног.

Ему показалось, что Оливия выглядит по-другому, а лицо уже не такое изжелта-бледное. На дне флакона оставалось еще немного лосьона, и он, осторожно перевернув Оливию, натер им ее спину.

Его взгляд упал на часы, и Макс увидел, что уже почти полночь. Он сел в кресло рядом с кроватью, наблюдая, как Оливия борется за каждый вдох.

— Я люблю ее, — сказал он вслух. Он не знал, как жить дальше, если он ее потеряет.

Оливия проснулась, почувствовав себя немного лучше, только глотать было трудно — горло пересохло.

— Пить, — слабо прошептала она.

Сразу же рука подхватила ее за шею, поднимая достаточно для того, чтобы поднести к ее губам стакан с водой.

Вода была прохладной, и уже после первого глотка стало легче.

— Спасибо, Макс, — пробормотала она, когда он снова опустил ее на подушку.

— Как ты поняла, что это я?

Его низкий голос дарил ей такое же наслаждение, как и прикосновения. Оливия улыбнулась. Просто… он был рядом. И ей казалось, что был всегда. Интересно, сколько прошло времени с тех пор, как она приехала в Прескот и заболела? Оливия понятия не имела.

Пока у нее не было сил говорить, но скоро она ему все расскажет, А пока она улыбнулась и прошептала:

— Я просто знала.

Как только у нее появятся силы, Оливия скажет ему, что сожалеет, что попросила оставить ее одну. Тот Макс, который заключил пари с Фенвиком, был другим человеком, не знавшим, какая Оливия на самом деле.

Она всегда знала, что ее болезнь отпугнет от нее всех поклонников. Оливия думала, что ни один мужчина не захочет ее, узнав, как она больна.

А Макс все еще здесь. Он знал про нее все, спал рядом с ней в самые страшные для нее минуты, и все равно он был рядом.

В прикосновениях Макса чувствовалась какая-то врожденная мужская грубоватость, и ей это нравилось. Ей нравилось, как он прижимал ее к себе, когда ей было плохо. Каким успокаивающим было его ровное дыхание, когда Оливия приходила в сознание во время приступов лихорадки.

— У тебя упала температура, — сказал он, и его глаза сияли.

— Нет. Но мне стало лучше.

— Это из-за перуанской хинной коры?

— Хинной коры?

— Ты попросила меня вчера натереть тебя этим лосьоном — и я натер тебя всю с головы до ног.

Оливия тихо засмеялась:

— Неужели? Я не помню.

— Ты была без сознания.

— Не знаю, может, это и от лосьона. — А может быть, это просто был Макс. Его нежная забота заставила отступить малярию.

Он заключил ее в объятия.

— В таком случае ты всегда должна носить этот лосьон с собой, и в достаточном количестве.

Оливия положила ему голову на плечо.

— Спасибо.

— Тебе действительно лучше? — Сколько надежды было в его голосе.

— Да. Я знаю по опыту, когда температура начинает падать. Сейчас ее больше нет.

— Слава Господу. — Макс поцеловал ее в лоб.

— Макс?

— Да?

— Я была ужасной, да? То есть когда была больна? Я знаю, что я бываю не совсем в сознании. Мои сестры говорят, что я что-то бормочу, ворочаюсь, и все такое. А однажды я накричала на них и швырнула горячий суп в Джессику.

— Могу поспорить, что именно Джессика заботилась о тебе, когда ты снова заболела, несмотря на этот инцидент с горячим супом.

— Да.

— Она любит тебя без всяких условий.

Наступила короткая пауза, а потом Оливия, поколебавшись, нерешительно спросила:

— А ты?

Макс немного отстранился, чтобы заглянуть ей в лицо.

— Я тоже тебя люблю, Оливия. Я думал, что я тебя теряю… — Он покачал головой, его глаза потемнели. — И я еще никогда не чувствовал себя таким потерянным. Ты нужна мне, ты стала частью меня, и мне невыносимо думать, что я могу тебя лишиться.

— Прости меня.

— Простить? За что?

— За то, что просила оставить меня в покое.

— Я понял, что тебе нужно время. Но если ты думала, что сможешь так легко от меня отделаться… Как видишь, не получилось.

Где-то в глубине души Оливия это знала.

— Мне очень жаль, что я заболела и тебе пришлось ухаживать за мной.

Макс обнял ее.

— Но я хочу заботиться о тебе.

— Почему? — спросила она и нахмурилась.

— Потому что я люблю тебя. А когда любишь, делаешь все, что в твоих силах, для этого человека, хочешь, чтобы он был счастлив.

— Как бы я хотела заботиться о тебе и сделать тебя счастливым.

— Ты уже осчастливила, Оливия, ведь ты только что призналась мне в любви.

Оливия вздохнула, чувствуя себя счастливой, довольной и… почти здоровой.

— Ах, Макс, я думаю, ты правильно понял.

Спустя несколько дней Оливия начала принимать хинин, запас которого прибыл из Лондона. Они наняли слуг, чтобы было кому следить за домом, и человека, который починил сломанную дверь. Оливия начала понемногу гулять, хотя была еще очень слабой.

— Знаешь, — рассказала она Максу, — когда я жила с матерью и сестрами в Антигуа, они в течение целого месяца после очередного приступа болезни не выпускали меня на весь день гулять, потому что мать была уверена, что свежий воздух вызывает новый приступ.

— А ты уверена, что это не так?

— Уверена. — Она встала на цыпочки и поцеловала Макса в щеку, нисколько не заботясь о том, что их увидит кто-нибудь из слуг. После ее болезни смысла скрывать не было. — Обещаю.

— Хорошо. Но в случае чего, у тебя, слава Богу, есть хинин.

— Да. Скажи, это эгоизм с моей стороны, что я наслаждаюсь твоей чрезмерной заботой? — задумчиво спросила Оливия.

— Вовсе нет. У каждого человека должен быть кто-то, кто о нем заботится. И этим надо наслаждаться.

Она прикусила губу и, взглянув на Макса из-под полуопущенных ресниц, спросила:

— А ты наслаждаешься моей заботой?

Макс остановился, обернулся к ней и обнял ее лицо ладонями.

— Да, наслаждаюсь, и каждую минуту каждого дня благодарю Бога за это.

Он наклонился и в первый раз с тех пор, как Оливия пришла в себя, поцеловал ее по-настоящему — глубоко и страстно. А потом, оторвавшись, прислонился лбом к ее лбу.

— Ты волшебница, — прошептал Макс, обжигая ее щеку горячим дыханием.

Оливия улыбнулась и провела рукой по мощным мускулам его спины.

— Я скучала по тебе, Макс.

— Я всегда был рядом, любимая.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Я тоже по тебе скучал.

Он посмотрел в сторону дома.

— Может, вернемся в тепло? — Его глаза лукаво блеснули. — В уютную спальню?

— А что подумают слуги?

— Что мы безумно любим друг друга?

Он взял ее за руку и потянул в сторону дома.

У входа их ждал верный Пиблс.

— Вам пришла почта, ваша светлость.

— Почта! — Оливия прижала руки к груди. С тех пор как они приехали в Ланкашир, это была первая почта. Может, это новости о Джессике и леди Фенвик?

На столике в холле было несколько писем. Оливия взяла конверт, лежавший сверху.

— Это письмо от какого-то мистера Чилдресса, Макс. Ты его знаешь?

Лицо Макса помрачнело. Он нетерпеливо вскрыл конверт и принялся читать, а Оливия увидела, что теперь сверху лежит письмо of ее сестер. Стянув перчатки, она достала его и на первых же строчках вскрикнула.

«Ни Джессика, ни леди Фенвик не возвращались в Суссекс. Мы все решили, что они по-прежнему в Ланкашире».

Медленно Оливия подняла глаза на Макса, и в его взгляде отразилось то же недоумение, что и в ее.

— Что? — прошептала она.

— Фенвик. Он уехал из Лондона.

— Он поехал к себе домой в Суссекс?

Макс взглянул на Пиблса и потянулся за остальной почтой.

— Мы прочтем эти письма в гостиной, Пиблс, а вам спасибо. Вы можете идти.

— Да, сэр.

Пиблс откланялся, а Оливия и Макс прошли в гостиную.

— После того как мы сбежали от Фенвика в Лондоне, я нанял человека, чтобы следить за ним. Я не хотел, чтобы он снова начал тебя преследовать, и если бы этот негодяй что-нибудь опять задумал, я решил, что буду знать об этом заранее. Но похоже, что Фенвик уехал из Лондона еще раньше тебя и меня. Он распустил слух, что он так болен, что не встает с постели, но на самом деле он тайно ночью уехал из города. Я думаю, он знал или предполагал, что я за ним слежу.

— Это все разузнал твой человек?

— Да, несколько дней тому назад. Он получил информацию от одного из слуг Фенвика, но, по-видимому, даже он не знал, куда был намерен уехать его хозяин.

— О Господи, — прошептала Оливия.

— Если он найдет леди Фенвик в Суссексе…

— Не найдет, — заявила Оливия. — Она и Джессика не в Суссексе. Феба пишет, что они должны были быть там к моему приезду.

— А это означает… — сказал Макс.

— …что Фенвик их нашел, — закончила Оливия, чувствуя, как сжимается ее сердце. — Ах, Макс, моя сестра попала в лапы этого чудовища!

Оливия вскочила с софы.

— Куда он мог их отвезти? — Господи… после того, что Фенвик пытался сделать с ней, что он сделает с Джессикой и со своей сбежавшей женой? — Мы должны найти его! — вскрикнула она. — Он может… может убить их.

Макс встал и обнял Оливию.

— У него есть дом недалеко от Манчестера. Это его ближайшая недвижимость. Полагаю, он отвез их туда.

— А если нет?

— Я найду их, Оливия. — Его голос звучал уверенно.

— Нет, Макс. Нет.

— Что значит — нет?

— Ты меня не оставишь здесь.

— Ты слишком слаба…

— Я поеду с тобой. Не думаешь же ты, что я останусь здесь одна, беспомощная, среди чужих людей, когда моя сестра в опасности?

— Здесь ты будешь в большей безопасности, Оливия.

— Я буду в безопасности, находясь рядом с тобой.

Макс вздохнул, немного помедлил и наконец кивнул:

— Ты права. Я бы волновался, если бы упустил тебя из виду. Но когда мы приедем в Манчестер, ты будешь оставаться в гостинице до тех пор, пока я не вернусь с Джессикой и леди Фенвик.

— Разумеется.

— Ты уверена, что выдержишь поездку?

— Я сегодня прошла по крайней мере три мили.

— И на это у тебя ушел почти весь день.

— Мне становится лучше, Макс. Правда. К тому времени как мы доберемся до Манчестера, я буду как новенькая.

— Будем надеяться, — сказал он и поцеловал ее в лоб.

Поздно вечером они наняли удобную карету с фонарями, которые должны были освещать дорогу. Макс устроил нечто вроде постели для Оливии на одной скамье, а сам сел напротив. Она зарылась в теплые одеяла, и ей казалось, что она больше никогда не сможет согреться, если Макса не будет рядом.

— Это неправильно, — пробормотала Оливия.

— Неправильно? Почему?

— Я тут удобно устроилась под мягкими одеялами, а ты не можешь даже лечь.

Макс улыбнулся и провел пальцами по ее щеке. Казалось, что ему нравятся такие прикосновения.

— Все хорошо. А ты отдыхай.

Вряд ли я смогу. — Оливия слишком беспокоилась за Джессику и Беатрис.

— А ты постарайся.

— Ладно, постараюсь, — пообещала она.

Какое-то время они ехали молча. Потом Макс взбил подушку и сунул ее себе за спину. Но глаза не закрывались, она видела, что он наблюдает за ней.

— Мне хотелось бы, чтобы ты лежал рядом со мной.

— Мне тоже, Оливия. Мне тоже.