На другой вечер, потягивая бренди, Джек вместе со Стрэтфордом расположился в гостиной у весело потрескивающего камина.

— Итак… — Граф скрестил ноги, почти растянувшись в своем мягком кожаном кресле. Он был одет для выхода — в неброском, но отлично пошитом жилете и двубортном фраке с блестящими атласными отворотами. — Что дальше?

Джек с удовольствием ощутил, как глоток бренди обжег ему горло.

— Она оттаивает.

— Правда? — Стрэтфорд задумчиво покачал головой. — Но это просто изумительно! Особенно если учесть, с кем она водится.

— Ты о чем?

Стрэтфорд не дрогнул и мускулом лица.

— Я о леди Деворе. Я знаю эту даму, Фултон. Она холодна как лед, и притом обижена на весь свет. Удивляюсь, как это она не внушила своей подружке полнейшее к тебе отвращение.

— И правда, она ведет себя великодушно по отношению ко мне, — сказал Джек, а потом добавил многозначительно: — У тебя ведь с Леди Деворе была, кажется, интрижка? И все же она обращается с тобой весьма приветливо.

— Да, она обращается со мной гораздо более приветливо, чем я мог бы ожидать, но внутри прямо-таки закипает. Она ненавидит меня — я читаю это в ее глазах. — Стрэтфорд стряхнул пылинку с рукава. Он вовсе не казался взволнованным, произнося слова ровным уверенным тоном, отчего Джеку стало слегка не по себе. Возможно, его друг еще сильнее устал от жизни, чем он сам. — Однако, Фултон, часики тикают. — Стрэтфорд снова откинулся в кресле. — Остается меньше месяца. Вряд ли этого времени достаточно, чтобы назначить свадьбу, а тем более чтобы ее как следует сыграть, получить приданое невесты и направить его куда надо, не возбудив ничьих подозрений.

— Ты вполне прав, — легко согласился Джек, — но я твердо намерен двигаться не спеша. И мне нравится результат. Как я уже сказал, она начинает оттаивать.

— Но твоя тактика усиленного ухаживания, возможно, недостаточно активна, — нахмурился Стрэтфорд. — Что ты станешь делать, если выбьешься из графика?

В крайнем случае увезешь какую-нибудь старую деву в Гретну? А то, может, вообще откажешься от своего плана и сбежишь на континент?

— Но если я сбегу на континент или еще куда-нибудь, то ни за что уже не смогу вернуться в Англию. — Джек задумчиво посмотрел на огонь и замолчал, водя кромкой полупустого бокала по губам. Он не думал, что может потерять Бекки, однако Стрэтфорд прав: время неумолимо идет вперед. И все же он не может, не должен торопить ее, заставлять принимать решение немедленно. Попытавшись давить на Бекки, можно ее совсем потерять.

С другой стороны, если он не успеет, если не заплатит вовремя, тогда Том предъявит доказательства вины и Джека либо повесят, либо навечно выгонят из Англии. Ни то ни другое его не устраивало.

— Может, тогда подыщешь какую-нибудь наследницу? — спросил Стрэтфорд, не рассчитав легкомысленность тона.

— Нет, черт побери! Не хочу я наследницу, и ты это знаешь.

Вдруг в дверь постучали, и оба джентльмена обернулись.

— Да! — откликнулся Стрэтфорд.

Лакей торопливо вошел и доложил, глядя на Джека:

— Тут один джентльмен хочет увидеть вас, сэр.

Джек нахмурился:

— Меня? В такой час? Да кто…

Но посетитель, который пришел в столь поздний час, не стал долго томиться за дверью. Оттолкнув лакея, он ворвался в комнату. Джек даже зарычал, глядя, как перед ними вырастает высокая стройная фигура. Это был тот, кого он меньше всего хотел бы видеть, тот, кто постоянно следовал за ним, когда они оба были юными, и кто неотступно шел за ним с момента его возвращения в Англию. Этому человеку, несомненно, было известно каждое движение Джека. Именно он был тем самым шантажистом, который вытягивал из Джека деньги, Томас Уортингем, сын викария из Хамбли, друг детства…

Выразительно приподняв светлую бровь, Стрэтфорд перевел взгляд с Тома на Джека и при виде лица последнего все сразу же понял.

— Гм, — мягко откашлялся он, поднимаясь с кресла и протягивая руку непрошеному гостю. — Граф Стрэтфорд.

Том склонился в нижайшем поклоне, нарочито вежливом, и от этого Джека замутило.

— Том Уортингем, милорд. Счастлив познакомиться, искренне рад. Какой чудесный дом у вас!

Джек продолжал дружить с Томом даже в те годы, которые провел вдали от Хамбли, пока учился в школе. Возвращаясь домой на каникулы, он делил свое время между Томом и Анной, хотя зачастую они проводили дни втроем. Позднее Том нередко ездил в Лондон вместе с Джеком.

Том знал все. Абсолютно все. И это было очень плохо. Но хуже всего было то, что этот некогда самый ближайший друг его предал.

Джек бросил взгляд на графа. Стрэтфорду уже и так известно слишком многое, но он не знал всей истории, и Джеку очень не хотелось, чтобы граф проведал о всех деталях. Нет, черт возьми! Он не хотел, чтобы вообще кто-нибудь знал хоть часть его тайны! Хватит уже и того, что в нее посвящен Том.

Наверняка он весь вечер подслушивал, стоя у окна, о чем говорят Джек и Стрэтфорд в гостиной. Вероятно, решив нанести им визит, Том сначала попытался умаслить дворецкого, но когда его старания не увенчались успехом, просто заявился в дом без приглашения.

— Том, ты выбрал не лучшее время…

Стрэтфорд дружески подергал его за запястье:

— Чепуха. Я все равно ухожу. А вы оставайтесь сколько хотите, Уортингем. Угощайтесь бренди. — Граф улыбнулся Джеку: — До завтра?

— Да, — нервно ответил тот, почти сожалея, что Стрэтфорд не вышвырнул Тома, — конечно.

Определенно, Тому тут нечего было делать, и Джек очень хотел, чтобы он исчез отсюда. Однако это желание подавлялось любопытством. Джеку было интересно, для чего он пришел, что собирался сказать. И еще тут, пожалуй, была дикая, немыслимая надежда, что старинный приятель решит отказаться от своего замысла.

Вежливо пожелав им доброго вечера, Стрэтфорд аккуратно закрыл за собой дверь.

Том прошел прямиком к бару и налил себе щедрый бокал бренди — он явно решил, что предложение графа следует понимать буквально, — сделал большой глоток, потом опустил бокал и сквозь стекло взглянул на Джека. Серые глаза его смотрели холодно и расчетливо.

— Что ему известно о наших делах?

— Очень мало. И слишком много.

И без того вечно бледный, сейчас, в бликах каминного пламени, Том выглядел точно привидение. У него было длинное лицо, высокий рост и слишком узкие плечи. Поношенное платье неряшливо висело на костлявом теле. Казалось, этот человек так и остался на всю жизнь долговязым подростком. Он улыбался, и бледные губы, широко растягиваясь, превращались в тонкие, едва заметные полоски.

— Все оберегаешь свои секреты? — сказал он. — Даже от своих могущественных приятелей? Даже от графа, да?

— Есть кое-какие вещи, которые лучше не рассказывать всему свету.

Том рассматривал свои руки. Они были такие же тонкие и бледные, как и весь он, а тени, которые отбрасывали его пальцы на кремовые обои за спиной, казались чудовищно длинными.

— Ты ведь знаешь: я могу с этим не согласиться, Джек.

— Знаю. — Джек мог бы убить этого человека прямо здесь, позабыв обо всем. Однако Том давно предупредил его, что если с ним что-то случится, то сведения властям будут переданы доверенным лицом.

Но это уже не имело значения. Джек не убийца. Больше не убийца. Он просто хотел, чтобы это поскорее закончилось.

— Чего ты хочешь? Для чего преследуешь меня здесь? Том пожал плечами.

— Ты знаешь, что я за тобой слежу. А явился я потому, что переживаю, Джек. Боюсь, что ты не вывернешься. Но все еще надеюсь, что сможешь. Ради тебя самого и ради меня, конечно. Хотя, признаться, я глубоко озабочен.

— Да получишь ты свои проклятые кровавые деньги.

— Получу? — Блеклые глаза Тома остановились на нем. — Ну уж не знаю, Джек. Дамочка тебе отказала. Мне известно, что у нее средств более чем достаточно, но ведь ясно как божий день, что ты ей не нужен.

— Буду нужен.

— Ты точно уверен, что это лучший способ добыть для меня пятнадцать тысяч фунтов? Они нужны мне, Джек. И тебе тоже нужны.

Том слегка повернулся, и стало заметно, что большой карман его пальто оттопырен. Там явно был пистолет. Неужели Том ожидал, что Джек попытается его убить? Или носил его для защиты от настоящей угрозы?

Джек сильно подозревал, что за Томом Уортингемом могут охотиться куда более темные личности. Ему совсем не интересно было знать, кто они такие и почему охотятся. Он вообще не хотел больше ничего знать о Томе. Хотел поскорее отдать ему проклятые деньги и навсегда покончить с этим делом.

Это приобрело для него даже некий символический смысл. Передача пятнадцати тысяч фунтов закроет черную страницу его жизни. И он сможет начать жизнь заново, оставив в прошлом чертовы сожаления и вину, которые грызли его долгие годы.

Бледно-серые глаза неотступно смотрели на Джека.

— Смотри, если ты не в состоянии взять их у нее, я сам управлюсь.

Каждый мускул в теле Джека напрягся и заледенел.

— Ты не посмеешь тронуть ее.

Том пожал плечами:

— Ну ты же должен понимать, что я пойду на все необходимые меры. И не буду долго раздумывать — просто использую ее, чтобы добиться своего. Я должен получить эти деньги, Джек. На кону твоя жизнь, и… — Голос его слегка дрогнул, но Джек понимал, чего Том недоговорил: «…и моя тоже».

— Слушай, — процедил он сквозь зубы. — Я помню, к какому дню должен отдать тебе деньги, но если ты тронешь ее… — Джек не представлял даже, что сделал бы с Томом, вздумай он преследовать Бекки. Когда он продолжил, слова зазвенели, словно покатившиеся льдинки. — Если только пройдешь рядом, только слово ей скажешь, попробуешь как-то еще потревожить ее, ты пожалеешь.

Том небрежно махнул рукой:

— У тебя меньше четырех недель.

— Я отдам тебе деньги вовремя, — холодно оборвал его Джек. — А теперь уходи.

— Ты уверен? Имей в виду, у меня все уже готово, Джек. Ты знаешь, мне бы страшно не хотелось это делать…

— Хватит болтать.

Том помялся немного, потом кивнул. Глаза его, как у рептилии, смотрели пусто и холодно.

— Очень хорошо. Я пришел, чтобы просто предупредить тебя. Я буду наблюдать за тобой, Джек. Не делай глупостей.

«Джек, Джек, Джек…» Почему Том с таким упорством снова и снова повторяет его имя? Как будто нарочно подчеркивает, что они были когда-то — и будут всегда впредь — достаточно близкими людьми, для которых вполне естественно называть друг друга просто по имени.

Джек поднял руку. Он не собирался бесконечно переживать собственное чувство вины. Уортингем, несомненно, считал его не только обязанным за многолетнее молчание, но и виновным в похищении сердца Анны. Но то, что считал Уортингем, не имело для Джека никакого значения.

Его занимала только одна мысль: если вовремя не отдать Тому деньги, он передаст властям проклятые доказательства, и тогда — виселица. Но Джек хотел жить, и жить в Англии, вместе с Бекки.

Тома он знал с пеленок. Ему часто не хватало здравого смысла, но он отнюдь не был дураком и наверняка предусмотрел все случайности. Доказательства вины Джека — подписанные свидетельства очевидцев — хранились в секретном месте. И никто не знал, где оно находится. Никто, кроме самого Тома и его доверенного лица, чье имя также держалось в строжайшем секрете. В случае если Тома попытаются убить или убьют, а также если Джек не доставит деньги в назначенный срок, этот человек все откроет.

— Уходи, — повторил Джек. — Ты мне только мешаешь. Убирайся из моей жизни. Деньги будут у тебя пятнадцатого декабря, как обещано.

Пятнадцать тысяч — пятнадцатого числа.

Губы Тома опять стали почти невидимыми.

— Тебе надо заняться кем-нибудь еще.

— Нет, — отрезал Джек.

— Да что в ней Такого? Совсем не то, что была Анна. Анна! Пышная красавица! А эта что? Кожа да кости, и ничего похожего на сиськи…

— Проваливай отсюда, Том! — зарычал Джек. Руки у него затряслись, бокал вдруг громко треснул, и резкая, жалящая боль пронзила ему ладонь. Он разжал руку — на ковер посыпались осколки стекла и потекли капли бренди.

Увидев кровь на руке Джека, Том с опаской отступил назад. Он знал о том, что происходит с Джеком при виде крови, но приятель вел себя стойко.

— Ну хорошо, хорошо. Но я буду совсем близко, Джек, чтобы ты ничего не напортил, как уже делал это раньше.

И он заторопился прочь из комнаты, оставив Джека поливать ковер собственной кровью. Голова у Джека закружилась, однако он взял себя в руки, старательно отводя глаза от пореза на ладони. При виде крови он всегда падал в обморок. Команда «Глорианы» шутила, что после первого плавания Джека уже ничем не напугать, кроме Чего-нибудь красного. Несколько раз матросы нарочно затаскивали его в лазарет, чтобы показать чью-нибудь разбитую голову или отрезанную руку. Корабельному врачу «Глорианы» не единожды приходилось приводить его в чувство после глубоких обмороков. Но даже в самое последнее плавание, когда они шли с Ямайки, мичман среди ночи постучал в дверь его каюты, а когда Джек открыл, то увидел широчайшую улыбку — от уха до уха. «Капитан Кэлоу разбил себе коленку, — радостно сообщил мичман. — Хотите пойти посмотреть, мистер Фултон?»

Джек с досадой достал свой платок, от души проклиная тот день, когда встретился с Томом Уортингемом, и обмотал тканью ноющую ладонь.