Проклятая записка едва не лишила Джека способности наслаждаться обществом невесты, как это должно быть накануне свадьбы.

Пока они ехали к дому Стрэтфорда на Сент-Джеймс-сквер, Джек тихо кипел. Как только они перешагнули порог, он оставил своего друга, будто бы пошел спать. Но не заснул. Полежал в кровати, пока все звуки в доме не утихли, а потом нашарил в своем сундуке два тонких металлических напильника и выскользнул на улицу в предрассветный туман.

Том Уортингем жил в Уоппинге, где снимал комнату в грязном деревянном доме. Джек приходил сюда однажды. Это было еще в августе — тот самый роковой визит к Тому сразу после возвращения в Лондон.

Стараясь не ступить в вонючую сточную канаву, Джек поднял глаза к облетающей краске и грязным потекам на стенах дома. Конечно же, Том мог бы жить и получше. Ведь он был сыном викария, то есть сыном джентльмена, но, растратив все наследство, оставленное отцом, едва-едва сводил концы с концами.

Джек нырнул в аллею позади дома и стал разглядывать верхний этаж здания. Ряд из семи крошечных квадратных окошек говорил о Том, что все это были отдельные комнатушки. Лото Тома было крайним. Только в нем одном горел свет.

Джек вернулся обратно ко входу. Дверь напоминала скорее узкую доску, приваленную к стене, но была заперта. Однако Джек справился с препятствием, отомкнув замок своими напильниками. Когда он отворил дверь, она громко заскрипела на ржавых петлях. Коридор не был освещен, так что Джеку пришлось на ощупь добираться до лестницы и подниматься до верхнего этажа.

Он немного помялся у двери Тома, раздумывая.

К черту, все к черту!

Отступив на шаг, он повернулся и ринулся вперед, намереваясь вышибить дверь плечом. Тоненькая.

Слабая дверка отозвалась громким треском, который облетел весь дом до самого дальнего уголка. Джек не сомневался, что этот, звук слышал каждый жилец в доме. Но он знал, что ни одна живая душа не прибежит на помощь соседу. Люди, живущие в таких местах, как это, никогда не спешат встать навстречу чужой беде.

Дверь распахнулась. Том сидел за маленьким столиком спиной ко входу. На нем была поношенная серая рубаха верх длинной полосатой ночной сорочки. При звуках ломающегося дерева он вскочил на ноги и резко обернулся, в ужасе прижимая руки к груди.

Какое-то время они не двигаясь смотрели друг на друга. Бледно-серые глаза Тома сильно расширились от испуга. Джек медлил на пороге, ярость его росла и вздымалась в груди.

И вдруг она прорвалась наружу, всемогущая, словно приливная волна. Джек стремительно вошел внутрь комнаты, поднял кулак и ударил. Голова Тома мотнулась в сторону, он не удержался на ногах и попятился, пока не ахнулся всей спиной о стенку. Зазвенело оконное стекло. Куски грязной штукатурки посыпались с потолка.

Съежившись, Том поднял руки и прикрыл голову.

— Постой! — воскликнул он и как-то невнятно добавил: — Не бей меня.

Джек сунул руку в карман и, вытащив смятый листок, швырнул его под ноги Тому. Комок бумаги упал между голыми грязными ступнями. Том уставился на него.

— Нет.

Он поднял лицо. Верхняя губа опухала прямо на глазах.

— Джек…

— Я не дам тебе двадцать пять тысяч фунтов.

— Я знаю, что у нее больше…

— Ты не увидишь ни пенни.

Том сумел лишь вдохнуть и, казалось, немного собраться с мыслями.

— Ну ладно. Ты отлично знаешь, что произойдет после твоего отказа…

— Не пугай меня, — отрезал Джек.

Он уже решил, что Том ничего от него не добьется. Больше никогда.

— Но я оказал тебе услугу этим письмом, разве не понимаешь? Я уведомил тебя о новых условиях еще до того, как ты женишься на девчонке.

Листки желтой бумаги на столе были покрыты писаниной, в которой Джек различил слово «Анна». Том всегда мнил себя писателем. Джек с ухмылкой вспомнил его любовные письма к Анне. Вот и здесь, на старом столе, который когда-то принадлежал отцу Тома, высились стопой сотни исписанных страниц:.

Заметив, что Джек разглядывает его рукописи, Том подскочил к столу и взмахом руки разметал бумаги вокруг.

Ярость вспыхнула так быстро, что Джеку пришлось сдерживаться. Он успел, однако, успокоиться, пока бумаги, порхая, не улеглись вокруг ног. Сумев обрести некое спокойствие, он сказал:

— Прошло уже много лет, Том. Лет. Зачем же ты продолжаешь писать ей?

Тонкие губы Тома скривились от отвращения.

— Ты до сих пор не понял, да? Ах ты, недогадливый Джек! Она любила меня, черт бы тебя побрал! Она любила меня… пока ты… ты все не разрушил.

Джек изумленно смотрел на него. Видимо, это правда, что Том не совсем в своем уме. Анне нравился этот мальчик, когда они были еще детьми, но потом он напугал ее. Им исполнилось по пятнадцать лет, и Том вручил ей самое первое из своих любовных посланий. В нем говорилось, что он с радостью покончит с собой ради ее любви. Анна в ужасе прибежала к Джеку. Он успокоил девушку и убедил, что в Томе просто взыграла склонность к соревнованию. Ведь он видел, как сблизились в последнее время Анна и Джек, и ревновал.

— Ты украл её у меня. Ты виноват в том, что она умерла. Ты взял ее любовь и не смог держать свой проклятый глупый рот на замке. Вот почему Терлинг выдал ее за этого подонка… — Том хватил воздух ртом, и слезы заструились по его желтым щекам.

Джек сжал кулаки:

— Ты не можешь винить меня за эту свадьбу.

— О нет, могу! Именно из-за тебя ее отец так заторопился. Ведь та разве что не требовал ее руки. Вот почему у него не осталось другого выхода, кроме как отдать ее за первого попавшегося дворянина. — Том размазал слезы по щекам потертым рукавом своей рубахи.

Что ж, в каком-то извращенном смысле это было похоже на правду. И все же… Черт возьми, нет! Он не обязан нести тяжесть вины за смерть Анны. В случившемся целиком виноваты ее родители. Именно они, жадные и узколобые, принудили свою дочь к этому браку.

И Джек разом выбросил из головы тяжелые мысли — словно отряхнулся. Нет никакого смысла рассуждать об Анне, обвинять друг друга, позволяя Тому Уортингему доводить себя до бешенства. Прошлое — в прошлом.

— Бога ради, Том! Это было двенадцать лет назад!

— Я любил ее. — Том с размаху стукнул кулаком в стену, и снова их обдало дождем из штукатурки. — Я люблю ее! — Грудь у него ходуном ходила от всхлипываний.

Джек тоже любил ее когда-то, Но это уже в прошлом. Она навсегда осталась теплым воспоминанием, но теперь у него новая жизнь. Наконец-то, после стольких дет, он снова ожил. Ему есть за что бороться. Есть что-то важное в его жизни.

— Отпусти же ее, Том. Ты должен понять, что она умерла.

— Нет! — Том затряс головой, замотал так рьяно, что концы волос хлестали его по щекам. — Не могу. — Он резко подался вперед, глаза его были круглы и смотрели решительно. — Не отпущу.

— Но ее уже нет.

— Не для меня. Для меня она жива.

Джек смотрел на Тома и чувствовал лишь печаль, которая, однако, пронизывала его до костей. В конце концов, Том был единственным, что осталось от его прошлого, единственным живым символом счастливого детства, но, к сожалению, вот таким неприятным символом.

— Тогда делай что хочешь. Но ты не получишь никаких денег ни от меня, ни от моей жены.

— Джек… — Внезапно глаза Тома увлажнились, голос сорвался. — Джек, пожалуйста. Мне… они нужны мне.

Джек решительно покачал головой.

— Но я в беде, Джек. Я играл. Я не смог остановиться… Ну, не захотел… Я обещал, а теперь…

— Нет.

— Ну прошу тебя. Мне угрожают. Меня хотят убить. Поверь, я не из эгоизма вынужден был требовать денег — я в них нуждался. И я не стал бы требовать, если бы не нужда. Я же не настолько своекорыстен, ты знаешь. Но, черт побери, я ужасно влип. Я должен деньги, Джек. Кучу денег. И если не заплачу… — Тут он протянул к Джеку свои длинные восковые пальцы. — Пожалуйста, помоги мне.

Джек прикрыл глаза и постоял так немного. С того самого дня как Том впервые стал ему угрожать, он именно это и предположил. Отчасти потому и уступил требованию Тома — в нем теплилась слабая надежда, что он сумеет спасти старого друга от того безвольного алчного существа, в которое он превратился.

— Много лет ты был моим другом. Мы с тобой были друзьями… и с Анной.

— Да, — прошептал Том. — И… мне теперь нужна твоя помощь.

— Если бы ты хотел от меня помощи, то мог попросить об этом. Я постарался бы выручить старого друга.

— Джек…

— А вместо этого ты стал мне угрожать. Грозил меня уничтожить. И морально, и физически.

Можно было заодно обвинить его и в том, что он принудил Джека украсть деньги у доверчивой женщины, но ведь это, в конце концов, грех не Тома. Это его собственный грех.

Джек посмотрел на бывшего друга, на его тощее тело, худое лицо, беспокойные бесцветные глаза, на его рубаху, до того поношенную, что, казалось, костлявые плечи проткнули вот эти дыры в изветшавшей материи.

Вдруг Джек понял, что все годы, что он провел на «Глориане», на нем словно был надет хрупкий, но все же твердый панцирь. Оставалась лишь способность радоваться тому, что остался жив. Но никаких чувств, кроме горечи по отношению ко всему и всем, что его окружало, давно уже не было. Они угасли после смерти Анны и матери. Ему перестала нравиться его жизнь. Ему перестала нравиться жизнь вообще.

Том до сих пор не любил жизнь. Едва взглянув на него, легко было заметить, что он несчастен, что в нем совсем нет радости.

Джек понимал это состояние, поскольку долгие годы пребывал в нем. Но не теперь. Одна женщина, одна маленькая, хрупкая, прекрасная женщина, вернула его в мир живых, и при этом ни он, ни она сама даже не осознали, что именно произошло, С ней он снова испытал счастье и радость. С ней он испытал любовь.

Возможно, для Тома уже слишком поздно — Джек не мог этого знать. Он знал только, что для него самого не поздно и что он готов держаться за эти вновь обретенные человеческие чувства изо всех своих сил. Между тем Том перешел от обороны к нападению.

— Ты же знаешь, что я располагаю доказательствами против тебя, — сказал он, и прежняя угроза вновь зазвучала в его голосе.

Джек упрямо покачал головой. Том продолжал сражаться за свои проклятые деньги, и все, что мог сейчас чувствовать Джек, — это тяжкая скорбь о человеке, который некогда был его другом. Тот человек уже потерян. Он умер.

— Но пятнадцать тысяч у тебя ведь есть. Если двадцать пять слишком много…

— Даже шиллинга много, — сказал Джек.

— Так ты решил сбежать с этой костлявой девкой? Я уже тебе говорил: нечего и сравнивать ее…

Джек решительно отвернулся.

— Ты правда думаешь, что она может сделать тебя счастливым? Такая, как она? Но она же совсем никакая, Джек. Совсем холодная. Даже подержаться не за что.

Джек перешагнул через щелки, рассыпанные у порога, и вышел в темный коридор. За его спиной Том перешел на отчаянный визг.

— А для мертвого мужчины счастье вообще невозможно! Запомни это, Джек!

Утро первого декабря задалось ярким и безоблачным, теплым для этого времени года. Солнце быстро прогнало последние следы ночного тумана. Джек выглянул из окна гостевой спальни, которую выделил ему в своем доме Стрэтфорд. То был прекрасный день для прекрасной новой жизни, и все же в груди у него что-то трепетало.

Будет ли ему даровано это сказочное новое будущее, надо еще посмотреть. Джек нарочно поднялся на рассвете, намереваясь пораньше покинуть дом Стрэтфорда. Он облачится в свадебный наряд и поедет верхом к дому герцога. Нужно пораньше явиться к Бекки и все ей рассказать.

Если после этого она не отвернется от него, то он начнет семейную жизнь с чистой совестью. Они вместе с Бекки построят совместную жизнь на честности. И он докажет, что заслуживает ее любви.

Конечно, возможно, она его отвергнет… Но нет! Он не собирался даже думать об этом.

Незачем забегать вперед. Если после всего, что случилось, Бекки его примет и даже если потом власти получат доказательства его вины, то у Джека будет опора на одну из самый могущественных семей Англии. Эта семья и раньше умела, манипулировать законом. Возможно, сумеет и на этот раз.

Надежда — вот все, что его поддерживало в это утро, и он цеплялся за нее из последних сил.

Отойдя от окна, Джек умылся и побрился — спасибо, что лакей принес ему горячую воду, — а потом надел свой лучший жилет. Он уже протянул руку за фраком, как вдруг в коридоре послышались шаркающие звуки и дверь резко распахнулась.

Джек быстро обернулся и увидел на пороге герцога Кантона. Лицо его было напряженно-озабоченным, а ярко-красный шрам на лбу чуть не светился.

— Что за черт?! — воскликнул Джек.

Холодные голубые глаза герцога обшаривали спальню, а тем временем за ним вбежал Стрэтфорд. Наконец глаза Калтона остановились на Джеке.

— Я собирался спросить у тебя то же самое.

Бекки довольно скоро поняла, что переоценила свои силы и вряд ли сумеет провести в седле много часов подряд без всякого отдыха. Сэм оказался прав: она была непривычна к продолжительной верховой езде, тем более в мужском седле. После целого дня, проведенного на лошади, каждый мускул ее тела вопил о пощаде.

Когда они с Сэмом добрались до Бейзингстока, уже перевалило за полдень. Свадьба, если бы она состоялась, была бы в самом разгаре. Сэм сказал, что кобыла под Бекки устала едва ли не сильнее, чем всадница, и уговорил остаться на почтовой станции, чтобы дождаться следующего экипажа в Корнуолл.

Несмотря на решимость пренебречь всеми возможными трудностями и продолжать двигаться вперед, Бекки все же согласилась. Она не хотела рисковать кобылой, и потом, в этой части Англии уже не так много людей могли бы узнал ее. Наконец самое главное: почтовая карета все равно едет быстрее, чем они могли бы двигаться верхом.

Поздно вечером экипаж промчался по двору почтовой станции, остановившись лишь для того, чтобы сдать и забрать почту, сменить лошадей и взять новых пассажиров. Бекки предусмотрительно скрыла свой мужской костюм под темно-голубым дорожным плащом с капюшоном, потому что не хуже Сэма понимала у нее нет шансов обмануть ни кучера, ни пассажиров, садящих совсем близко в дилижансе, относительно своего пола.

Примерно через сутки после того как они выехали из Бейзннгстока, карета прибыла ж Корнуолл. Здесь, на станции в Лонсестоне, была сделана остановка, и остаток ночи все пассажиры вместе с возницей и лошадьми мирно проспали. Рано поутру, третьего декабря, Бекки взяла пару лошадей, и они с Сэмом направилась к побережью.

В Сивуд они добрались к полудню. У Бекки окаменели ягодицы, болели все мышцы, и она чувствовала себя несчастной и удрученной.

Джек предал ее. Джек не лучше Уильяма. С каждым тяжелым ударом лошадиного копыта, приближавшим ее к Сивуду, эта истина гулко отдавалась в ее голове.

Холодный дождь со снегом мучил всадников почти всю дорогу. Они насквозь промокли и продрогли, несмотря на накидки из непромокаемой ткани, которые Бекки купила в первый же день путешествия. Когда дождь со снегом кончился, путников окутал холодный туман. Как раз в это время они въехали в овраг, пошли в перелесок, а потом пересекли широкий неглубокий ручей. Дорога зигзагами пошла в гору. Вскоре за деревьями показался дом, и Бекки придержала лошадь.

Двухэтажное строение стояло на ровном желто-коричневом лугу. Увядшая сорная трава и слабенький кустарник хлестали по серым замшелым каменным стенам. Сразу за домом был крутой обрыв — скалы спускались к морским волнам, серебрившимся под ветром.

Сэм, который ехал впереди по узкой заросшей дорожке, указывая путь, оглянулся. Лоб его морщился, волосы трепал ветер.

— Эго не может быть ваш дом, миледи.

У нее сердце так и упало. Бекки покачала головой:

— Да нет, это он. Это должен быть он.

От обиды и усталости навернулись слезы. Неужели мистер Дженнингс ей лгал? Она-то поверила, что Сивуд похож на прекрасную первозданную жемчужину в океане. Она думала, что дом действительно в отличном состоянии и в нем есть все необходимые удобства…

Стараясь сморгнуть слезу, Бекки последовала за Сэмом. Они пересекли поляну и приблизились к входным дверям. Бекки старалась не замечать, что окно со стороны моря заколочено досками, и не слышать, как ставень то и дело стучит о стену дома.

Сэм остановил лошадь и спешился возле входной арки. Затем повернулся к Бекки, вопросительно поднял брови, наблюдая, как она вслед за ним вынимает ногу из стремени и спрыгивает с лошади.

Передавая Сэму вожжи, она улыбнулась и решительно произнесла:

— Что ж, давай посмотрим, рома ли мистер и миссис Дженнингс.

Не дожидаясь ответа, Бекки прошла мимо Сэма к обшарпанной входной двери, и в походке ее было куда больше уверенности, чем она в себе ощущала. Она энергично постучала. Ответа не было. Обождав немного, она распрямила плечи, спину и попыталась еще раз.

За дверью царила тишина. Тогда она взялась за дверную ручку и попробовала открыть дверь. Заперто.

Только без паники. Без паники.

Поплотнее закутавшись в плащ, Бекки повернулась к Сэму, явно ожидая, что, как и всякий раз за последние несколько дней, он подаст идею.

— Вы уверены, миледи, что это тот самый дом?

Она не могла говорить, и потому только кивнула. Однако на всякий случай вышла на поляну, чтобы оглядеться вокруг. Волны, бьющие в береговые скалы, шумели где-то далеко внизу, но грохот прибоя перебивался свистом ветра и стуком открытого ставня. Сорняки росли густо, и хотя осенние холода уже слегка их поморозили, видно было, что за землей давно никто не ухаживал.

— Не понимаю, — сказала Бекки больше себе самой, чем Сэму. — Совсем не похоже на то, о чем писал мне мистер Дженнингс.

Она взглянула в сторону, противоположную обрыву, туда, откуда они приехали. Взгляд ее остановился на струйке дыма, вьющейся над верхушками деревьев во рву.

— Смотри, Сэм! Вон там!

Подняв полы дорожного плаща, она поспешила по некошеной траве вниз, к мокрой заросшей тропинке, спускавшейся с откоса, Каблуки так и вязли в земле.

Маленький коттеджик, гораздо меньше Сивуда, стоял за ручьем в окружении толстых деревьев. От ветров и непогоды его со всех сторон укрывали холмы. В единственном окошке горел свет, а из каминной трубы шел белоснежный дым — уютное зрелище.

Бекки постучала в крепкую деревянную дверь. Сердце у нее забилось. Пожилой, сухопарый, но приятный на вид мужчина появился на пороге. Его кустистые белые брови удивленно поднялись.

Бекки ничего не ответила на его приветствие. Вместо этого она указала в сторону берега и старого дома на скале:

— Вот этот дом там — это Сивуд?

— Да, мэм, да… Это действительно он.

— Кто там, Уилфред? — спросил надтреснутый старушечий голос из глубины домика.

Старик оглянулся на голос, хозяйка которого была скрыта за простенком, после чего снова повернулся к Бекки и Сэму, стоявшему рядом.

— Я разыскиваю мистера Дженнингса. Вы, случайно, не знаете, где он может быть?

Мужчина помолчал.

— Вполне возможно, мэм. Я и есть мистер Дженнингс.

Злость и смущение в равной мере захлестнули Бекки.

— Но вы писали… Однако простите, — сухо сказала она. — Я леди Ребекка Фиск, хозяйка Сивуда.

Брови у мистера Дженнингса поднялись на невероятную высоту, после чего сдвинулись в одну линию.

— Леди Ребекка? Но вы… То есть… — Он выглядел очень смущенным и поклонился с явной растерянностью: — Простите меня, миледи. Мы вас не ожидали.

— Я знаю, что не ожидали. Но я приехала.

Бледные губы старика слегка приоткрылись, он посмотрел на Бекки, явно не зная, что сказать.

— Я намерена остаться в Сивуде, — пояснила она.

— Э-Э… — Голос его дрогнул.

За спиной мистера Дженнингса появилась женщина. Корона белых волос цветом очень походила на волосы ее мужа, но сама дама была круглая, как яблочко, тогда как мистер Дженнингс — высок и худощав. Эта парочка напомнила Бекки стареньких Джека Спрата и его жену.

— Я тебя спрашиваю, кто… — Миссис Дженнингс осеклась, увидев Бекки и Сэма.

Бекки в знак приветствия качнула головой:

— Я леди Ребекка Фиск. А вы миссис Дженнингс?

Старушка пошевелила губами, но не смогла выговорить ни слова.

Бекки нетерпеливо вздохнула. Она знала, конечно, что ее приезда не ожидали, но даже если так, то подобный прием в ее собственных владениях был слишком странен.

— Ну так, — сказала она. — Я вижу, дом нуждается в некотором ремонте. Окно на фасаде разбито… — Старики смотрели на нее круглыми от непроходящего изумления глазами. Сэм стоял рядом молча. — Но я бы хотела осмотреть дом изнутри, с вашего позволения. Надеюсь, ключ у вас есть?

— Мы не ждали вас, миледи, — наконец выдохнула миссис Дженнингс, как будто потеряла способность говорить в полный голос.

— Это я уже знаю, — нетерпеливо остановила ее Бекки. — Итак, ключ?

Старушка вышла из ступора и сделала реверанс:

— Сейчас, мэм. — Она быстро повернулась и заторопилась прочь.

Бекки переключилась на мистера Дженнингса. От волнения ломая руки, он сказал:

— Но вы же в самом деле не собираетесь жить в Сивуде, миледи? — Видимо, этот вопрос очень сильно его волновал.

— Как раз собираюсь, — возразила Бекки. Неужели ему до сих пор неясно?

Старик склонил голову:

— Простите, но мы не ждали вашего приезда.

— Я уже поняла это.

Бекки собрала остатки своего терпения. С каждой минутой становилось все темнее и холоднее, и она хотела только одного — принять ванну, хотя уже понимала, что это несбыточное желание. Ну, тогда хотя бы погреться у огня. А Дженнингсы продолжали держать ее на пороге, так что ветер уже окончательно выстудил мокрую одежду и проник до самых костей. Она строго приподняла бровь:

— Или что? Вы хотите сказать, дом для меня совершенно непригоден?

— Ну… — Старик снова замялся.

— Вы писали мне, что это прекрасная жемчужина. — Бекки держалась из последних сил, чтобы не упасть в изнеможении прямо здесь, на пороге. Она напоминала себе, что принадлежит к роду Джеймсов. Она должна быть сильной. И, собравшись с силами, продолжила: — В ваших письмах вы говорили, что дом в хорошем состоянии и что…

— О, все это правда! — заторопился с объяснениями мистер Дженнингс. — Разве что там немного пыльно.

— Ну… собственно, и что? — Бекки даже вздохнула с облегчением. — Подумаешь, немного пыльно. Просто мы все вместе возьмемся сегодня и быстренько уберем пыль. — Она еще ни разу в жизни не вытирала пыль. Но в самом деле, разве это так сложно? Ей не было дела до этой пыли. И потом, если уборка отвлечет ее от предательства Джека Фултона, то она готова заниматься ею хоть до второго пришествия.

Мистер Дженнингс серьезно кивнул:

— Да, мэм.

Наконец его жена принесла ключ. Бекки забрала его и направилась к Сивуду. Все трое слуг последовали за ней на некотором расстоянии. Бекки шла по размокшей тропинке, стараясь не хромать и даже не морщиться от боли, которую при каждом шаге ощущала в мышцах, утомленных путешествием.

Ключ легко вошел в замок, но пришлось немного повозиться, чтобы его повернуть. Она открыла дверь в тусклое затхлое помещение, слегка пахнущее сладковатой плесенью, и окинула взглядом мрачную неприбранную комнату.

Несколько секунд потребовалось Бекки, чтобы успокоиться — победить отчаяние и боль, которые постоянно мучили ее, одолеть безнадежность, одолевавшую ее при мысли, что вот в этом доме ей придется обустраивать себе жилище. Потом она обернулась к двум мужчинам и женщине, топтавшимся позади.

— Ну что ж, — коротко сказала она. — Похоже, нам предстоит потрудиться, если мы хотим к обеду сделать это место обитаемым.

Вся семья Бекки вместе с Джеком занималась ее поисками. Поначалу они решили, что уехать далеко она не могла, потому что взяла с собой только кучера и двух лошадей, а осмотр гардероба показал, что она почти не запаслась одеждой. Да и потом, было ясно, что в дамском седле далеко не уедешь.

Целых три дня Джек вместе с герцогом и лордом Уэстклифом обыскивали Лондон. Бесполезно. Никто ее не видел.

Прошло еще трое суток, как вдруг один из конюхов герцога объявил, что ни одно дамское седло в конюшне не тронуто. Значит, она уехала в мужском!

Третьего декабря днем Калтон мерил шагами гостиную, то и дело проводя рукой по волосам. Тем временем лорд и леди Уэстклиф продолжали рыскать по городу в поисках или самой Бекки, или хотя бы кого-то, кто ее видел. Герцогиня вместе с тетушкой Беатрис сидели рядом на диване. Герцогиня крепко держала на коленях пяльцы с вышиванием, но не могла работать. Леди Беатрис то и дело пробегала взад-вперед по комнате, после чего с размаху опускалась своим тяжелым телом на диван рядом с герцогиней и сосредоточенно о чем-то думала.

Джек молча стоял у окна, как будто ожидал, что Бекки в любую минуту выедет на дорогу.

Но на самом деле он не ждал ее.

Она все узнала. Он обыскал все закоулки проклятого Лондона. Вложил в эти розыски всю душу и силы. Но уже тогда знал, что ему ее не найти.

Она сбежала. Она знает. Она должна знать. Каким-то образом ей стало известно, что он ее предал. Может быть, она прочла письмо. Или услышала их разговор со Стрэтфордом. Или повстречала Тома, и этот мерзавец раскрыл ей весь замысел. Или…

В конце концов, он представления не имел, как она это узнала. Но прежде она успела ему поверить. Когда она смотрела на него, он читал в ее глазах искреннюю привязанность. И всего лишь одно открытие разрушило это доверие — Бекки узнала, что ему нужна была не она сама, а ее деньги.

Он винил во всем только себя. Его мотивы были отвратительны изначально, а то, что он утаил от нее истину, было во сто крат хуже. Он обещал ей быть честным, а сам обманул. Пичкал ее враньем.

Однако сейчас — видит Бог — он отчаянно влюблен в нее, и это правда. Она нужна ему — это правда. И уже очень давно — он не мог определить точно, когда именно, — потребность в ней проникла под кожу и теперь бежала в его крови.

Глубокие складки залегли на лбу Калтона.

— Черт меня побери, если я что-нибудь понимаю.

Джек ничего не ответил.

— Я никогда до конца не понимал Ребекку и ее мысли, но ни в коем случае не ожидал, что она такое может учудить. Она была так… — Он помолчал задумавшись. — …так серьезно настроена, так ждала этого события. И чтобы взять и сбежать — уж этого-то я ждал в последнюю очередь.

И что, интересно, мог ответить на это Джек? С одной стороны, невозможно было открыть всю правду, но с другой — он не мог притворяться, будто совсем не понимает ее мотивов. Потому он опять промолчал и отвернулся к окну.

— Ты прав, — сказала герцогиня. — Бекки моща так поступить только в полном отчаянии. А она так странно вела себя накануне вечером…

— Правда? — спросил герцог. — А я не заметил.

— Нуда, действительно, она пыталась демонстрировать ту же решимость и возбуждение, что и в последние дни перед свадьбой, но что-то изменилось. Вы видели это, мистер Фултон?

— Нет, — сказал Джек. Ему бы следовало проявить больше внимания, но его так обескуражило это проклятое письмо от Тома. Он был противен сам себе. Если бы знать… Он сделал бы все, чтобы остановить ее.

Бекки наверняка понимала это. Вот почему она никому не сказала, куда направляется и по какой причине, и вот для чего заставила всех думать, что прячется у кого-то в Лондоне.

Она была где-то далеко. Джек представить себе не мог, где именно, не знал, в безопасности ли она или в беде. Если он не сумеет найти ее в ближайшее время, то просто сойдет с ума.

— Я должен отыскать ее, — сказал он, распрямляя плечи и поворачиваясь к герцогу.

Калтон пронзил его своим ледяным взглядом, потом быстро кивнул:

— Мы ее вместе отыщем.

— Есть места за городом, куда она могла отправиться?

Герцог вопросительно посмотрел на женщин.

— В Кенилворт она бы никогда не вернулась, — промолвила его жена.

— В Калтон-Хаус, — сказала леди Беатрис. — Она там провела большую часть своей жизни. Это место она считает своим домом гораздо больше, чем какое-то другое.

Возможно, она и чувствует себя в Калтон-Хаусе как дома, но Джек не был уверен, что она бы туда поехала.

— Где еще она бывала? Есть еще где-нибудь дома или владения, с которыми она знакома? В которых, быть может, живут ее друзья?

— Есть еще дом Тристана в Йоркшире, сказал герцог. — Это восточнее Калтон-Хауса. Она знает, что ей будут там рады.

— Когда она была совсем девочкой, мы не часто выезжали из Калтон-Хауса, — сказала леди Беатрис. — С тех же пор как Бекки овдовела, Она всегда была или со мной, или с Гарреттом. И ни разу не ездила в те места, которых не знала.

— Я немедленно еду в Йоркшир, — сказал герцог. — Если она направилась туда, я найду ее там.

«Не ездила в те места, которых не знала». Пока Джек молча слушал и разглядывал родственников Бекки, его вдруг поразила догадка: ну конечно же, они думают, что Бекки поехала в известное ей место. Однако ее душа давно рвалась на волю. Нет, она не в Йоркшире!

— Думаю, я знаю, где она, — тихо сказал Джек и тут же понял, что уверен в этом. Да-да, это совершенно так!

Все глаза обратились на него с вопросом.

— Она рассказывала мне про дом в Корнуолле, доставшийся ей в наследство от матери.

Леди Беатрис только рукой махнула:

— О, эта старая развалина? Я уверена, что там теперь уже одни руины остались.

— При мне она ни разу о нем не вспоминала, — сказал герцог.

Джек встретился глазами с герцогиней, и та задумчиво кивнула ему. Они думали об одном и том же. Бекки направилась в единственное Место в мире, которое принадлежало именно ей. В такое место, которое казалось дальше Китая, в такое место, о котором никто и не вспоминал уже долгие годы. Там она надеялась остаться одна, впервые в своей жизни стать независимой от всех.

Итак, Бекки поехала в Корнуолл. И он собирался отыскать ее именно там.