Бекки изумленно смотрела на него. Горькая, душащая ненависть схватила ее за горло.

Как посмел он сюда явиться?! Как посмел вторгнуться в ее дом, в ее святилище?!

Волосы его растрепал ветер, лицо было красно. На нем не было шляпы, но плащ он снять не успел.

— Бекки. Слава Богу, я нашел тебя! Слава Богу, ты здесь!

Она с трудом собралась, чтобы обрести дар речи, а когда заговорила, голос ее прозвучал низко и твердо. И очень решительно.

— Убирайся.

Джек покачал головой:

— Дай объяснить тебе…

— Я не стану тебя слушать. Никогда больше. — Джек сделал шаг к ней, но она стояла не шелохнувшись. — Убирайся. Прочь!

— Пожалуйста, Бекки. — Он говорил тихо и глухо. Он умолял. — Мне так много нужно объяснить тебе…

Он был опасен. Способен причинить ей серьезный вред. Гораздо более серьезный, чем причинил Уильям.

Пальцы ее зашевелились в поисках орудия защиты. И вдруг она нашла его. В кармане фартука, прямо под рукой. Быстро нырнув в карман, она выхватила пистолет.

— Убирайся вон из моего дома, — проговорила она с тихой угрозой и медленно подняла руку. Пальцы плотно обхватывали инкрустированную серебром рукоять, направляя дуло прямо ему в грудь.

Джек смотрел широко раскрытыми изумленными глазами.

— Ради всего святого, прекрати эти глупости и давай поговорим!

— Нет.

— Ты не застрелишь меня.

— О, ты ошибаешься! Застрелю.

Он ведь не знал, что она сделала тогда. Какова была ее роль в смерти Уильяма. Все думали, что его убили разбойники. И лишь немногим было известно, что на самом деле его застрелил Гарретт. И лишь двое на всем белом свете — Кейт и Гарретт — знали, что сделала в тот день со своим мужем сама она, Бекки.

— Это ты предупредил в ту ночь Гарретта, что мы будем вместе в гостинице. Ты нарочно подстроил, чтобы он нас нашел. Хотел, чтобы весь свет узнал об этом, и все спланировал. Ты просто принудил меня выйти за тебя замуж.

— Постой, Бекки. — Голос Джека звучал тихо и соблазнительно. Именно этот голос чуть не заставил ее отдаться ему безвозвратно. Принудил отдать ему свое тело… и свою любовь, будь она проклята! Но ему не получить ее в жены и не добраться до ее денег. Никогда.

Джек протянул к ней руку:

— Дорогая, опусти пистолет. Я так виноват… Я могу объяснить… Я же знаю, ты не хочешь этого.

Она защищала от Уильяма своего брата. Она защищала Кейт. Теперь она должна защитить себя. Подняв большой палец, она опустила его и с резким щелчком взвела курок. Рука ее ничуть не дрожала.

— Ты даже не представляешь, на что я способна.

— Бекки, пожалуйста…

— Не шевелись.

Он замер.

С минуту они стояли друг против друга молча, потом она сказала:

— Повторяю тебе еще раз: убирайся из моего дома.

Он покачал головой:

— Я люблю тебя, Бекки. Больше всех на свете. Люблю тебя.

Что-то всколыхнулось у нее внутри, руки задрожали, но она подавила волнение и снова решительно сжала оружие. Он лжет. Как лгал ей с самого начала, так же лжет и теперь.

— Я не оставлю тебя. Ты меня тоже любишь. Я знаю, любишь. Я видел это в твоих глазах, чувствовал в твоих прикосновениях. Ты не сможешь меня убить.

Медленно, словно во сне, он шагнул к ней. В голове у Бекки зазвенели тревожные колокола. «Спасайся, Бекки!» Джек ступил ближе. Он был уже совсем рядом, уже протягивал к ней руки. Она крепче сжала пистолет и сильно нажала на спусковой крючок.

В маленькой комнате грохнул выстрел. Она не заметила, как зазвенело оконное стекло, как ударила в ладонь отдача. Боль пронзила ее сломанную руку, настолько сильная боль, что она сделала шаг назад.

Джек изумленно открыл рот, неловко отступая прочь и глядя на себя. Из дыры на его плаще показалась кровь. Колени подкосились, он медленно осел, а потом с грохотом рухнул на пол.

Боже правый! В груди у него полыхало. Джек видел над собой только низкий закопченный потолок. И не было ничего, кроме невероятно сильной боли и крови. Его словно жгло адским пламенем, а кровь… Было так много крови… Алой, пульсирующей. Его крови.

Глаза у него были полны жгучими слезами. Он хватал воздух ртом, не в силах дышать. Так что же, она прострелила ему сердце? Или легкие?

Ее темные волосы появились перед его взором, потом — прекрасный бледный овал лица, все еще сохранявшего жесткое и непреклонное выражение.

Милая, любимая Бекки.

Она выстрелила в него. Джек не мог и представить, что она на такое способна. Но смертельная боль жгла его изнутри и, Боже, как же больно было дышать!

Он заслужил это. Он обманул ее. Хотел принудить ее к этому фальшивому браку, а потом украсть ее деньги. В таких намерениях мало чести. Только ложь, обман. Веки его затрепетали, после чего, болезненно вздохнув, Джек закрыл глаза.

Вот так-то лучше. Теперь он умрет, и она станет свободна от него. Она и правда заслуживает лучшей доли. Потому что, видит Бог, останься он в живых, он бы не отпустил ее.

— Дайте чистые простыни и горячую воду, — произнес кто-то. Милый мелодичный голос, который он так полюбил. Голос Бекки. Наверное, он умрет, мечтая о нем. Наверное, и там будет вечно его слышать. Это будет божественно.

Бекки продолжала холодно, но для Джека это было слаще ангельского пения:

— И те щипцы с кухни. Вымойте хорошенько и принесите мне.

О Боже! Кто-то потрогал его рану. Боль пронзила все тело, Джек слабо застонал. Но мышцы его бессильно обмякли и он не мог сопротивляться. Он мог только лежать тут — наверное, прямо на полу — как тряпка, пока они его терзают.

Пальцы нырнули в рану, Джек взвыл от боли. Его будто разрывали на части. Как в пыточной камере… как будто его потрошит палач. Джеку казалось, что он умирает.

Он с нетерпением ждал смерти. В аду не будет такой боли. Разве может быть хуже?

Он судорожно корчился, но двигаться мешали не только отказавшие мышцы — крепкие руки удерживали его на месте. И он мог лишь покориться.

Становилось все хуже, все больнее, пока наконец каждый нерв в его теле не закричал от ужасной муки. Но потом мало-помалу боль стала утихать. Все тише, тише, пока не стала туманной, как сон.

Потом и все остальное медленно угасло. Джек раскрыл объятия черноте.

— Кажется, он потерял сознание, — объявил Сэм.

«Ты выстрелила в Джека. Ты выстрелила в человека, которого любишь».

Она не хотела ранить его — хотела только, чтобы он ушел отсюда. Если же он умрет, она не переживет этого.

Ее рассудительная голова гнала такие мысли, Бекки старалась одержать над ними верх. Этот мужчина ничего для нее не значит. Он лжец, такой же искусный, каким был Уильям. Нельзя примешивать сюда чувства. Чувства — это нелогично.

Но не могла же она дать ему истечь кровью.

— Отлично, — резко отозвалась Бекки. — Пока он без сознания, будет легче.

Она провела пальцами по его плечу и не нашла выходного отверстия. Значит, пуля где-то застряла. Уложив его снова на пол, Бекки с минуту осматривала сочащуюся рану. Потом разорвала на нем плащ и рубаху, быстро вымыла руки горячей водой, которую принес мистер Дженнингс, и, найдя пулевое отверстие, нащупала гладкую округлую поверхность пули. Поняв, что пулю окружают осколки кости, Бекки скрипнула зубами.

— Дайте щипцы, пожалуйста, миссис Дженнингс. — Старушка как раз поспешно вбегала в комнату со щипцами в руках.

Рот у нее был открыт от удивления, но она немедленно повиновалась приказанию хозяйки. Бекки окунула щипцы в горячую воду, тщательно вытерла их и убедилась, что на них нет никакой грязи или следов от полотенца. Только после этого она направила щипцы туда, где только что нащупала пулю. Хорошенько ухватив ее, выдернула наружу и бросила на пол. Кусочек металла стукнул по деревянной доске, покрутился на месте, а потом замер, угнездившись в центре сучка.

Все долго смотрели на окровавленную пулю. Бекки вздохнула и опять взялась за щипцы. Осторожно погружая их в рану, она вытащила один за другим осколки кости, которые обнаружила ранее. Заодно извлекла круглый кусочек ткани и несколько шерстяных волокон — обрывки одежды, которые пуля утянула за собой в рану.

Она успела ознакомиться с хирургическим словарем, который подарил ей Джек. Также она читала воспоминания полевых врачей времен Пиренейских войн и медицинские трактаты известных докторов. Поэтому теоретически знала, что следует делать с пулевым ранением в плечо, и выполнила все в точности так, как было описано в книгах. Повторила каждый шаг, каждое движение, словно уже сотню раз проделывала их прежде, совершенно поразившись собственной отстраненности от происходящего, своей полной бесстрастности.

Даже при виде крови Джека с ней не случилось ни обморока, ни паники. Она не спросила себя ни о своих мотивах, ни о своих намерениях, просто сделала необходимое.

Отодвинув от раны слои одежды, она тщательно промыла и очистила ее, а потом забинтовала полосами ткани, смоченной в холодной воде. Закончив, Бекки глубоко вздохнула и, присев на корточки, закусила губу.

Необходим настоящий медицинский инструмент. Да нет, нужен настоящий доктор, который сможет закончить лечение. Бекки посмотрела на Сэма.

— Бери лошадь, скачи в Камелфорд. Если потребуется, езжай до самого Лонсестона. Разыщи врача и возвращайся с ним. Поторопись, Сэм.

В глазах защипало, как только она перевела взгляд с Сэма на Джека. Господи, что же она наделала? Он лежал перед ней белый как мел, тихий как смерть. Густой кислый запах его крови стоял в комнате.

Как только Сэм помчался выполнять приказ, она заставила себя вернуться к деятельности.

— Мистер Дженнингс, пожалуйста, снимите этот пыльный балдахин. Миссис Дженнингс, если у нас есть хоть какое-то чистое белье, пожалуйста, принесите. Мы застелем кровать.

Старики заторопились выполнять поручения, а Бекки осталась одна подле Джека.

Она подавила в себе желание взять его за руку — вместо этого поглядела на свои собственные. Они были перемазаны его кровью.

Она с трудом нашла чистый участок на тыльной стороне руки, чтобы потереть глаза, потом с усилием поднялась с пола. Надо развести огонь в камине — разумеется, если камин в этой комнате исправен. Важно не дать Джеку замерзнуть. Плащ у него промок насквозь. Если о нем не позаботиться, он может простудиться.

Проходя мимо окна, Бекки выглянула на улицу: ветер разгуливал по унылому пейзажу, пригибал траву, а далеко внизу яростно рычал морской прибой.

Пришла зима. Завтра ее двадцать третий день рождения, а она только что ранила, а возможно, даже убила мужчину, за которого едва не вышла замуж.

Бекки прошла через комнату и опустилась на колени перед тазом с водой, чтобы отмыть руки от крови.

Через два часа Сэм привез доктора. К тому времени Бекки, мистер и миссис Дженнингс успели застелить постель, снять с Джека мокрую одежду, принести чистой воды, развести огонь в камине, который, слава Богу, оказался исправен, и укрыть раненого тяжелыми одеялами. Миссис Дженнингс, хотя и ужасно устала, оттерла окровавленный пол, но сама Бекки не могла делать ничего, кроме как смотреть на Джека. Она придвинула к кровати стул и молча сидела, глядя на него. На бледном лице застыло хмурое выражение, да так и не изменилось с того мгновения, когда Джек потерял сознание.

Приехавший врач, молодой человек с вежливыми манерами, густыми черными бровями и такой же шевелюрой, представился как доктор Беллингем. Бекки порадовалась, что он не стал расспрашивать о подробностях происшествия. Он просто разбинтовал рану, осмотрел ее и с помощью своих хирургических щипцов проверил, не осталось ли внутри инородных предметов. Ничего не обнаружив, он зашил рану и попросил принести самый большой ремень в доме. Бекки разыскала его в дедовом шкафу. Доктор привязал руку Джека к его груди, подсунув под мышку большой кусок мягкой материи, потом наложил свежую холодную повязку и соорудил перевязь, чтобы зафиксировать плечо. Джек очнулся в самый разгар этих манипуляций. Скрипя зубами, он ухитрился отвечать на вопросы доктора, который в это время ощупывал рану. Наконец доктор вывел Бекки в коридор.

— К сожалению, миледи, я не сумел найти пулю.

— Но я вытащила ее.

Доктор нахмурился:

— Гм… понятно.

— Я правильно сделала? — Бекки была уверена, что правильно, но нахмуренные брови врача заставили ее усомниться.

— Во всяком случае, вы не сделали никакой ошибки, если мы с вами говорим об одних и тех же вещах, миледи. Вы ничего не повредили. Однако же на будущее я бы посоветовал вам оставить подобные операции тем, кто в них более сведущ.

Бекки поджала губы и кивнула.

— Он поправится?

— Речь идет о двух повреждениях: мышечное ранение от пули и раздробленная кость. Если все пойдет как ожидается, то мышечная рана со временем совершенно заживет. Но скорее всего он уже не сможет пользоваться рукой как прежде.

— У него повреждена ключица, да?

Кустистые брови доктора поднялись кверху.

— Ну да. В области повреждения наблюдаются мелкие разрозненные фракции.

Бекки и сама ощутила под своими пальцами какие-то твердые крошки, когда вытаскивала пулю и Осколки кости.

— А шейка плеча? А скапула?

— То и другое не затронуто.

— Я думаю… кажется, рана достаточно далеко от плечевого сустава.

— Да, вы правы. Видимо, сустав не задет.

Бекки облегченно вздохнула:

— А нервные окончания?

— Похоже, он достаточно хорошо чувствует свои пальцы, и хотя ему больно шевелить рукой, но он может это делать.

Бекки заставила себя хотя бы кивнуть. Однажды она читала о происшествии с мужчиной, который был ранен примерно так же, как она ранила Джека. Пуля разорвала нерв в руке, и та на всю оставшуюся жизнь осталась парализованной.

Ей было так тошно, что она не сумела даже вслух поблагодарить доктора. Он быстро проговорил наставления о том, как ей следует ухаживать за больным в течение ближайшей ночи, сказал, что придет еще утром, после чего покинул дом.

Наступила полная тишина. Бекки вернулась к постели Джека и нашла его в полузабытьи. Она долго смотрела на него, борясь с тошнотворным чувством вины. Наконец подняла голову и увидела всех троих слуг, которые все это время за ней наблюдали.

— Вы можете идти, — шепнула она.

Люди послушались. Лица у них были удрученными. Последней вышла миссис Дженнингс, подняв подолом целое облако пыли, и закрыла за собой дверь.

Глядя в белое лицо Джека, Бекки рассеянно потерла свой локоть, нащупав в привычном месте бугристую поверхность шрама и под ней — криво сросшуюся кость.

Значит, он солгал ей. Он гонялся только за ее деньгами. Точно такой же негодяй, как Уильям.

Но тогда почему у нее такое чувство, будто все случившееся — ужасная ошибка?

Она почти совсем не мучилась угрызениями совести, когда ударила ножом Уильяма, а уж когда Гарретт довершил дело выстрелом из пистолета, ощутила только облегчение. Чувство вины и самоосуждение пришли позже.

Но сейчас в груди у нее как будто разрасталась болезненная опухоль, настолько плотная и твердая, что она с трудом дышала.

Джек пробудил в ней гораздо более смелые мечты, чем Уильям. Четыре года назад она беспечно и доверчиво пустилась в любовное плавание. Теперь все было иначе. Она уже знала цену доверчивости и надежно оберегала свои чувства. И все же подарила и то и другое этому мужчине, чтобы в итоге обнаружить, что ее снова предали.

Впервые с той минуты, как она узнала об обмане Джека, на ее глаза навернулись слезы, перелились через ресницы и ручьями заструились по щекам.

Для чего он сюда явился? Она сейчас так слаба и уязвима… Почему бы ему не выбрать себе другую богатую наследницу или вдову? Как пережить ей боль этого обмана? Как перестать винить себя в том, что она с ним сделала сегодня? Даже после всего, что он натворил, даже несмотря на все явные доказательства его вины, сам факт, что она в него выстрелила, лишь усугублял и обострял внутреннюю боль.

Она уткнулась лицом себе в ладони.

— Бекки, — позвал он слабым хриплым голосом. Она медленно подняла голову. Слезы по-прежнему текли из глаз, но она смотрела на Джека сквозь их пелену. Он очнулся, хотя был все еще слишком бледен. Губы почти совсем белые и жесткие от боли. — Почему ты плачешь, любимая?

— Не зови меня так.

Он потянулся к ней неповрежденной, но дрожащей от слабости рукой.

— Не плачь.

Бекки отпрянула, чтобы он не смогло нее дотронуться.

— И не старайся быть добр ко мне, — прошептала она. — Я уже знаю цену твоей доброте.

Если еще учесть, что она в него стреляла, то они теперь поистине «неразлучные враги».

Джек вздрогнул.

— Дело в том… На самом деле ты не знаешь. Верь мне.

— Я не верю ни одному твоему слову. Я больше никогда тебе не поверю. Не стану повторять старую ошибку.

— Бекки… — Веки его опустились, но он сумел заставить себя снова открыть глаза. — Ты выстрелила в меня.

— Да.

— Я умру?

— Не думаю.

Карие глаза остановились на ее лице.

— Ты бы хотела, чтобы я умер?

Бекки молчала. Джек упрямо смотрел ей в глаза.

Она просто не могла признаться вслух. Признаться в том, как ей хочется, чтобы он выздоровел. А потом уехать как можно дальше, чтобы никогда не испытывать этой режущей боли, которую причиняет один его вид.

Джек опять закрыл глаза и продолжительно, прерывисто вздохнул:

— Я по-прежнему тебя хочу.

Бекки окаменела.

— Но ты меня не получишь. И моих денег тоже.

— Да не нужны мне… твои деньги, — выдохнул он.

Она сплела пальцы и сжала губы. Хотелось крикнуть ему, что он лжец, и спросить, как он смеет лгать ей даже теперь. Но, взглянув на его плечо и заметив, что кровь просочилась сквозь белую повязку, Бекки удержалась.

— Спи лучше, Джек.

Он почти сразу последовал ее совету. Напряженные складки возле сжатых губ разгладились, дыхание стало глубже и ровнее.

Крепко стиснув руки на коленях, Бекки смотрела, как он спит. Она не заметила, сколько прошло времени, прежде чем миссис Дженнингс появилась в дверях с обедом. Только тогда Бекки огляделась и увидела, что в комнате совсем темно и очаг почти погас.

Она поела хлеба с сыром и копченой олениной, даже не ощутив вкуса. Выпила немного бренди, который предусмотрительно принесла миссис Дженнингс.

Когда Джек проснулся, она напоила его бульоном, не говоря ни слова сверх необходимости. Ему потребовался ночной горшок, и хотя она предлагала помощь, Джек попросил ее выйти. Она не стала спорить.

Эта процедура заняла у него очень много времени, но наконец Бекки услышала скрип кровати — это Джек сел на край. Только тогда она вошла.

— Тебе помочь улечься?

Он угрюмо покачал головой:

— Нет.

Было видно, что ему ужасно больно укладываться на постели. Он кое-как устроился, но хоть и отказался от ее помощи, Бекки все же взбила подушку и укрыла его одеялом. Он дрожал — от холода или от боли, она не знала. И не спрашивала.

— Доктор принес настойку опия.

— Мне не нужно. — Глаза у Джека словно остекленели, а лицо было белым. Он по-прежнему дрожал.

— Хорошо. — Бекки отошла, чтобы разжечь огонь в камине. Покончив с этим, она снова села рядом с постелью больного. Он нахмурился и сказал:

— Тебе надо лечь.

— Нет.

Она не стала ничего объяснять, да он и не просил ее об этом. Джек смотрел в потолок, а она смотрела на него. После долгого молчания он наконец сказал:

— Ко мне прибежала ее служанка.

— Чья служанка?

— Анны.

Бекки пожала плечами, не поняв, к чему он это говорит. Зачем теперь начинать разговор об Анне Терлинг?

Джек повернул к ней голову:

— Служанка Анны прибежала ко мне в тот вечер. Тот самый вечер… когда был убит Хардаун. Она знала… Знала, что я люблю Анну. Знала, что я друг ей.

Бекки молчала. В ней так отчаянно боролись разные переживания, что она просто не находила что сказать, что спросить. К чему он теперь тычет ей в лицо этой своей любовью к Анне Терлинг? Почему сейчас?

Джек прерывисто вздохнул:

— И эта служанка… она сказала, что маркиз побил Анну. Хардаун избил ее, а потом даже не дал позвать доктора, потому что боялся, что в свете о нем станут говорить как о негодяе, поднявшем руку на женщину. Она — служанка — сказала, что маркиз уехал в свой клуб, а Анна осталась дома в ужасном состоянии. Она умоляла меня помочь. И с этого момента меня уже ничто не могло остановить. Я вскочил на лошадь и помчался к дому Хардауна. Я и не подумал о том, чтобы позвать доктора. — Джек закрыл глаза. — Когда я приехал, она была… она была уже почти мертва. Словно ждала только меня, чтобы попрощаться. Действительно, успев лишь взглянуть на меня, она испустила дух. Кажется, он избил ее так, что сломал ребро и оно проткнуло ей легкое.

Бекки, зябко обхватив себя руками, молча смотрела на Джека во все глаза.

Боль, пронизывавшая их обоих, была почти осязаема. Бекки казалось, что ее окутывает плотный кокон боли. Она не могла пошевелиться, не могла даже отвести глаз от бледного как бумага лица раненого.

— Я взял отцовское ружье и отправился в тот самый клуб. Я дождался его на аллее. Наконец он вышел. Я бросился к нему, обвиняя в нападении на жену, в убийстве Анны. А когда он не стал даже отпираться, я выстрелил в него.

Джек снова открыл глаза. В их темной глубине была такая пустота, что, казалось, она высосала весь воздух из Бекки — та не могла вдохнуть, пока он говорил.

— Теперь ты все знаешь, — прошептал Джек. — Я убил его совершенно хладнокровно. Я убийца.

— И лжец к тому же. — Лед в ее голосе заставил саму Бекки поморщиться.

— Да. И лжец к тому же.

Она ничего не ответила. Тут нечего было говорить. Джек отличался от Уильяма тем, что признавал свои грехи. Уильям же до самого конца почитал себя жертвой.

— Никто не видел, как я его застрелил. Точнее, я так думал. Однако подозрения все-таки пали именно на меня, и я был арестован. Но потом обвинения сняли… Меня отпустили, когда одна проститутка выступила свидетельницей и сказала, что всю ночь я провел у нее. — Джек снова с дрожью перевел дух. — Это была… Это была моя подружка. На самом деле я не спал с ней, хотя все, ясное дело, считали меня этаким донжуаном, который посещает публичный дом и погряз в разврате, А я просто разговаривал с ней. Она слушала. Я рассказал ей всю мою историю с Анной, поведал, каким несчастным негодником я был, и она меня пожалела.

Джек снова перевел взгляд с Бекки на потолок.

— Однако в тот вечер кто-то последовал за мной к этому клубу и все увидел. То был мой старинный друг и друг детства Анны, сын викария. Его зовут Том Уортингем. Он неотступно следовал за мной с тех пор, как мы стали взрослыми и оторвались от своих семей. Он ревновал Анну, потому что сам был в Нее влюблен. На те двенадцать лет, что меня не было в Англии, Том, конечно, вынужден был отстать, но недавно он попал в беду. Ему нужна большая сумма денег. Как только я вернулся в страну, он потребовал от меня пятнадцать тысяч фунтов за двенадцать лет его молчания. Если я не добуду эти деньга, он представит властям неопровержимые доказательства, что именно я убил маркиза. У него хранится его собственное подписанное при свидетелях заявление, а также подписанное и заверенное свидетелями заявление от той самой женщины, проститутки, в котором она признается, что ранее дала ложные показания и что я не был у нее той ночью. — Джек скрипнул зубами. — Он пообещал ей за эту бумагу существенную сумму.

— Что ж, ты не получишь ни пятнадцати, ни двадцати пяти тысяч фунтов от меня, — тихо произнесла Бекки.

— А-а, — безразлично кивнул Джек, — выходит, ты видела это письмо.

— Я слышала, как его читал лорд Стрэтфорд.

— Ты была на улице?

— Да, была. Я увидела, как вы с лордом Стрэтфордом выходили из дома. Мне стало любопытно, и я пошла за вами. Я слышала, как он прочел записку, и еще… Еще я поняла, что это ты подстроил все так, чтобы нас прервали во время… когда мы были… в общем, в ту ночь. — Нижняя губа у нее задрожала, и Бекки отвернулась от него. — Ты соблазнил меня, зная, что нас поймают. Зная, что все будут ждать нашего брака. Как же ты мог? — Больше в ее голосе не осталось гнева — только растерянность и горечь.

— Я был не прав. Я тогда не знал, насколько это ужасно, но теперь понимаю. — Грудь Джека высоко поднялась и опустилась. — Ты права, Бекки. Я пожинаю то, что посеял. Я не смог бы забрать у тебя эти деньги, как не смог бы и причинить вред тебе лично. Но все равно я заплачу за то, что успел натворить. Том Уортингем представит властям свои доказательства, и меня повесят.

Бекки уставилась в окно и скрестила руки на груди:

— Это уже не мое дело.

— Правильно. Так и должно быт я заслужил это.

Глаза Бекки снова налились слезами, хотя это было совершенно необъяснимо.

— Да, заслужил.

— Я не хочу твоей жалости.

— Так чего же ты от меня хочешь? Если не считать моих денег?

— Твоей любви. — Джек помогал. — Но я уничтожил всякую надежду на эта, верно?

— Да, — ответила она сквозь стиснутые зубы. Сердце так и трепыхалось в груди. Не в состоящей посмотреть на Джека, она крепко стиснула руки, впиваясь пальцами в шрам на больном локте.

— Я так виноват, Бекки, — мягко сказал Джек. — Я очень виноват перед тобой.