С чего всё началось. — Старик с острова Фату-Хива. — Ветер и течение. — Поиски Тики. — Кто заселил Полинезию? — Загадка Южных морей. — Теории и факты .— Легенда о Кон-Тики и белой расе. — Война.

Случается, человек ловит себя на том, что оказался в совершенно необычной ситуации. Пусть это произошло постепенно и самым естественным образом, — всё равно, когда этот момент настает, ты вдруг удивляешься сам: и как только всё это стало возможным?

Если ты, например, отправился на плоту в море вместе с пятью товарищами и одним попугаем, то неизбежно настанет такое утро, когда ты, хорошенько выспавшись, проснешься посреди океана и начнешь размышлять.

Именно в такое утро я сидел над отсыревшим от росы судовым журналом и записывал:

«17 мая. Сильное волнение на море. Ветер свежий. Сегодня я исполняю обязанности кока; подобрал семь летучих рыб на палубе, одного спрута на крыше каюты и нашел неизвестную нам рыбу в спальном мешке Торстейна...»

Вдруг карандаш остановился и где-то в глубине сознания зашевелилась мысль: а ведь какое, собственно, необычное семнадцатое мая...да и вообще в высшей степени необычная обстановка... море и небо... как же всё это произошло?

С левой стороны открывался ничем не заслоненный вид на синие океанские просторы, шипящие волны одна за другой проносились в своем нескончаемом беге к вечно недостижимому горизонту. Направо я мог видеть сумрачную внутренность нашей плавучей хижины, — там лежал бородатый человек с томиком Гёте в руках, удобно упершись пальцами босых ног в низкую бамбуковую крышу хрупкого сооружения, которое было нашим общим домом.

— Бенгт, — проговорил я, отталкивая зеленого попугайчика, настойчиво желавшего взобраться на судовой журнал, — ты не можешь мне сказать: как это мы додумались до такой затеи?

Томик Гёте опустился, показалась золотистая борода:

— Чёрт возьми, кому же знать это, как не тебе, — ведь идея твоя! Что до меня, то я ее вполне одобряю.

Он уперся еще поудобнее в потолок и продолжал невозмутимо читать Гёте. На солнцепеке около хижины что-то делали трое других моих спутников.

Полуголые, загорелые и бородатые, с белыми полосами морской соли на спинах, они выглядели так, будто всю жизнь только тем и занимались, что сплавляли лес через Тихий океан. А вот и Эрик появился в двери со своим секстантоми кипой бумаг:

— Восемьдесят девять градусов сорок шесть минут западной долго-ты и восемь градусов две минуты южной широты — неплохо продвинулись за последние сутки, а?

Он взял мой карандаш и нарисовал маленький кружочек на карте, висевшей на стене, — маленький кружочек, который вместе с девятнадцатью другими кружочками образовал цепочку, начинавшуюся у портового города Кальяо на побережье Перу.

Герман, Кнют и Торстейн поспешили подойти, чтобы вместе с нами полюбоваться на новый значок, который был на добрых 40 морских миль ближе к островам Полинезии, чем его предшественник.

— Смотрите-ка, ребята, — произнес Торстейн с гордостью, — выходит, мы уже в тысяче пятистах семидесяти километрах от побережья Перу.

— И нам осталось всего лишь шесть тысяч четыреста тридцать километров до ближайших островов по курсу, — добавил Кнют осторожно.

— Для полной точности следует добавить, что мы находимся в пяти тысячах метров от морского дна и на внушительном расстоянии от луны, — завершил Торстейн.

Таким образом, мы все точно знали, где находимся, и я мог продолжать свои размышления на тему «как и почему?». Попугаю было решительно всё равно, — он думал только о том, как бы прогуляться но вахтенному журналу. А кругом, куда ни глянь, простирался необозримый, синий-синий океан — внизу соленый, вверху воздушный.

Может быть, всё началось прошлой зимой в канцелярии музея в Нью-Йорке? А может быть, еще за десять лет до этого на одном из островов Маркизского архипелага в центре Тихого океана? И кто знает, — возможно, мы причалим именно к этому острову, если норд-ост не отнесет нас южнее, в сторону Таити и Туамоту.

Я отчетливо представил себе маленький островок с ржаво-красными обветренными скалами, зелеными зарослями, сбегающими по склонам до самого моря, и качающимися на берегу в вечном ожидании стройными пальмами. Островок назывался Фату-Хива; сейчас нас отделяло от него несколько тысяч миль, — и на всем этом протяжении - ни одного клочка суши. Я представил себе ущелье Оуиа в том месте, где оно выходит к морю, и отчетливо вспомнил, как мы по вечерам сидели там на пустынном берегу, глядя на всё тот же бесконечный океан. То было мое свадебное путешествие, и я не был, как сейчас, окружен бородатыми пиратами. Мы собирали всевозможных представителей фауны, а также изображения богов и другие остатки давно вымершей культуры. Мне отчетливо запомнился один вечер. Цивилизованный мир казался таким далеким и нереальным, — уже почти целый год мы были единственными белыми на острове, намеренно расставшись со всеми благами цивилизации, но также и с ее недостатками. Жили мы в хижине на сваях, которую сами выстроили себе под пальмами на берегу, а питались тем, что могли нам дать тропический лес и Тихий океан.

Суровая школа практической жизни помогла нам поближе по-знакомиться со многими удивительными загадками Тихого океана; мне думается, что мы во многом как физически, так и психологически уподоблялись в своем образе жизни тем первобытным людям, которые прибыли на эти острова из далекого неизвестного края и чьи полинезийские потомки были здесь единовластными хозяевами, пока не явились представители нашей расы — с библией в одной руке, ружьем и водкой — в другой.

В тот памятный вечер мы, как обычно, сидели в лунном свете на берегу великого океана. Завороженные сказочным зрелищем, мы чутко воспринимали всё, что происходило вокруг. Наши ноздри вдыхали аромат тропических цветов и соленого моря, слух улавливал шорох ветра, перебиравшего листья деревьев и пальмовые кроны. Через правильные промежутки времени все звуки тонули в гуле прибоя, — мощные океанские валы несли свои пенящиеся гребни вверх по отмели, чтобы разбить их вдребезги о прибрежную гальку. Воздух наполнялся стуком, звоном и шуршанием миллионов блестящих камешков, затем волна отступала, и всё стихало, пока океан набирал силы для нового натиска на упорный берег.

— Странно, — заметила Лив, — на той стороне острова никогда не бывает такого прибоя.

— Верно, — ответил я. — Здесь — наветренная сторона, поэтому волнение никогда не прекращается.

И мы продолжали любоваться валами, которые, казалось, упорно твердили, что идут с самого востока, всё время с востока. Извечный восточный ветер, пассат, — вот кто теребил поверхность воды, вспахивал ее и гнал борозды впереди себя, через линию горизонта вон там на востоке и прямо на эти острова, где неугомонный бег волны, наконец, разбивался о рифы и скалы. А ветер легко взмывал ввысь через лес и горы и продолжал беспрепятственно свой полет от острова к острову, вдогонку заходящему солнцу. И так с незапамятных времен... Волны и легкие тучки с неуклонным постоянством переваливали через далекую линию горизонта на востоке. Это было отлично известно первым людям, достигшим этих островов. Об этом знали здешние птицы и насекомые; наконец, этот факт определял здесь всё развитие растительного мира. А там, далеко-далеко за горизонтом, к востоку, лежал берег Южной Америки. Восемь тысяч километров отсюда, и всё время вода, вода...

Мы смотрели на летящие облака и волнующийся в лунном свете океан и прислушивались к рассказу старого полуголого человека, который присел на корточки перед затухающим костром, глядя на тлеющие угольки.

— Тики, — произнес старик задумчиво. — Он был и бог и вождь. Это он привел моих предков на острова, где мы живем теперь, раньше мы жили в большой стране далеко за морем.

Он сгреб угли прутиком, чтобы не дать им окончательно погаснуть. Старый человек, весь погруженный в свои мысли, он жил теперь в прошлом, только в прошлом. Его предки и их подвиги с самых древних времен, когда на земле жили боги, были озарены в его глазах божественным ореолом. Теперь он готовился к встрече с ними. Старый Теи Тетуа был последним оставшимся в живых представителем вымерших племен, которые когда-то населяли восточное побережье Фату-Хивы. Он и сам не знал, сколько ему лет, но его морщинистая коричневая кожа выглядела так, словно ветер и солнце сушили ее вот уже сто лет. Он был одним из тех немногих среди жителей архипелага, кто еще помнил предания отцов и дедов о великом полинезийском вожде и боге Тики, сыне солнца, — помнил и верил им.

Когда мы в ту ночь легли спать в нашей маленькой клетушке, мои мысли всё еще были заняты рассказом старого Теи Тетуа о Тики и о далекой заморской родине островитян. Приглушенный гул прибоя аккомпанировал моим размышлениям, как будто голос самой седой старины хотел поведать что-то ночному мраку. Я не мог уснуть. Казалось, время перестало существовать и Тики во главе своей морской дружины именно в эту минуту впервые высаживается на сотрясаемый прибоем берег. И вдруг меня словно осенило:

— Лив, тебе не кажется, что огромные каменные изваяния Тики, стоящие здесь в джунглях, очень напоминают таких же гигантов, которые остались стоять до наших дней в местах распространения древних культур Южной Америки?

Мне отчетливо послышались одобрительные нотки в гуле прибоя. Затем он постепенно затих, — я уснул.

Что ж, пожалуй, именно так и началось. Во всяком случае, так было положено начало целому ряду событий, в конечном итоге которых мы шестеро оказались вместе с зеленым попугайчиком на плоту, который начал свое плавание от берегов Южной Америки.

Помню, как я испугал отца, удивил мою мать и друзей, когда, вернувшись в Норвегию и сдав в Зоологический музей университета свою коллекцию жуков и рыб с Фату-Хивы, заявил, что решил оставить изучение животного мира и перейти к исследованию жизни древних народов. Нерешенные загадки южных морей пленили мое воображение. Не могло быть, чтобы на них не нашлось обоснованного ответа, и я поставил себе целью прежде всего установить, кем же был этот легендарный Тики.

В течение ряда последовавших лет океанский прибой и памятники древности в джунглях жили в моем подсознании далекими туманными образами, которые неотступно сопровождали меня в работе по изучению народов Тихого океана. Однако насколько трудно проникнуть в мысли и чувства дикого народа с помощью одних только книг и музеев, настолько же трудно современному путешественнику-исследователю исчерпать всю премудрость книг, для которых достаточно одной полки.

Научные труды, записки эпохи великих открытий, богатейшие коллекции музеев Европы и Азии — всё это давало необъятный материал для той мозаики, которую я, решил собрать в одну целую картину.

С тех пор, как представители нашей расы впервые добрались до тихоокеанских островов, исследователи во всех областях науки собрали неисчерпаемое множество фактических данных как о жителях Полинезии, так и об окружавших их народах. Однако до сих пор нет единого мнения ни о происхождении этого изолированного народа, ни о причине того, что он встречается только на уединенных островах восточной части Тихого океана.

Когда европейцы впервые отважились выйти на просторы величайшего из океанов земли, они обнаружили, к своему удивлению, что посреди бескрайних морей находится множество небольших гористых островов и плоских коралловых рифов, отделенных друг от друга и от всего остального мира огромными водными пространствами. И каждый островок оказался заселенным с незапамятных времен. Красивые рослые люди встречали путешественников на берегу. Кругом бегали собаки, свиньи, куры. Откуда пришли эти люди? Они говорили на своем, непонятном для других народов языке. Наши нескромные соплеменники, присвоившие себе честь открытия этих островов, обнаружили на каждом пригодном для заселения клочке суши возделанные поля и поселения с домами и храмами. А на некоторых островах были даже найдены древние пирамиды, мощеные дороги и каменные статуи вышиной с четырехэтажный европейский дом. Однако никто не мог дать ответа на загадку: что это за народ, откуда он явился сюда?

Можно с уверенностью сказать, что попыток найти разгадку насчитывается столько же, сколько написано трудов на эту тему. Специалисты в разных областях предлагали совершенно различные решения, которые каждый раз опровергались вполне логичными доводами других исследователей, родиной полинезийцев с полным убеждением называли Малайю, Индию, Китай, Японию, Аравию, Египет, Кавказ, Атлантиду, даже Германию и Норвегию! Однако всякий раз возникало какое-нибудь неодолимое препятствие, из-за которого всё построение повисало в воздухе.

А там, где пасовала наука, выступала на сцену фантазия. Таинственные каменные истуканы острова Пасхи вместе со всеми прочими слюдами древней культуры неизвестного происхождения на этом клочке земли, лежащем в совершенном уединении как раз посередине между ближайшими на запад островами и побережьем Южной Америки, давали повод к всевозможным догадкам. Некоторые считали, что находки на острове Пасхи во многом напоминают остатки древнейших цивилизаций Южной Америки. Может быть, в незапамятные времена существовал затонувший позднее материковый «мост»? Может быть, остров Пасхи вместе со всеми теми островами Полинезии, на которых находили памятники родственного происхождения, является остатком затонувшего материка?

Это последнее предположение и сейчас кое-кто считает вполне приемлемым, однако геологи и другие специалисты относятся к нему отрицательно. К тому же, зоология доказывает весьма простым способом — на основе изучения насекомых и моллюсков, — что острова Полинезии на всем протяжении истории человечества были полностью изолированными друг от друга, как это имеет место и в наши дни.

Поэтому мы с полным основанием можем утверждать, что когда-то давным-давно, по собственной воле или вынужденно, предки полинезийцев приплыли на эти острова из других краев — либо дрейфуя по течению, либо под парусами. Больше того, внимательное изучение населения Полинезии говорит за то, что со времени переселения прошло не так уж много столетий. На островах не успели еще развиться разные языки, хотя полинезийцы и разбросаны на территории, в четыре раза превосходящей площадь всей Европы. Гавайские острова на севере этой области и Новая Зеландия на юге, острова Самоа на западе и остров Пасхи на востоке — отделены друг от друга тысячами морских миль, однако все населяющие эти острова изолированные племена говорят на диалектах одного и того же общего языка, который мы называем полинезийским. Ни на одном из этих островов не было письменности, если не считать нескольких деревянных дощечек с непонятными иероглифами, которые хранились туземцами на острове Пасхи, хотя их не могли прочесть ни они сами, ни кто-нибудь другой. Но школы на островах имелись, и в них главным предметом преподавания были поэтические легенды, — в Полинезии история и религия составляли одно и то же. Островитяне обожествляли предков и молились своим умершим вождям, ведя им счет со времен Тики. Самого же Тики они считали сыном солнца.

Почти на каждом острове знатоки старины могли перечислить поименно всех вождей со времени первого заселенна острова. В качестве мнемотехнического средстваони пользовались сложной системой шнуров с узлами, как это делали и инки в Перу. Современные исследователи изучили все местные родословные с различных островов и обнаружили поразительное совпадение между ними, в отношении как имен, так и числа поколений. Принимая средний возраст полинезийского поколения в 25 лет, они вычислили, что острова Полинезии были заселены не ранее начала VI века нашей эры. Позднейшая струя новой культуры и соответствующая ей новая генеалогиявождей свидетельствуют о повторном, более позднем переселении на те же острова примерно около 1100 года нашей эры.

Откуда же могли исходить эти сравнительно поздние волны переселенцев? Кажется, только очень немногие исследователи учитывают такой решающий фактор, как то, что на столь позднем, относительно, этапе истории на эти острова пришел типичный неолитическийнарод. Несмотря на поразительно высокий уровень культуры, переселенцы привезли с собой особого рода каменные топоры и множество других характерных каменных орудий, которые и получили распространение на всех островах. Здесь уместно вспомнить, что за исключением немногих изолированных лесных племен и некоторых малоразвитых народностей ни к 500, ни, тем более, к 1100 году нашей эры нигде не существовало такого народа, который обладал бы культурой, способной к дальнейшему распространению, если не считать Новый Свет, где даже самые высокоразвитые индейские народы не знали железа и пользовались каменными топорами и другими орудиями точно такого типа, какой был в употреблении на островах Полинезии вплоть до их открытия европейцами.

Многочисленные носители этих индейских цивилизаций были ближайшими соседями полинезийцев на востоке. На западе жили только дикие и примитивные народы Австралии и Меланезии, отдаленные родичи негров, а еще дальше за ними лежали Индонезия и побережье Азии, где период неолита, судя по всему, был пройден раньше, чем где-либо еще на свете.

Так получилось, что мое внимание всё больше переключалось со Старого Света, где столь многие искали разгадку и никто ее не находил, на изученные и неизученные индейские культуры Америки, о которых никто до тех пор не думал в этой связи. И что же, — на ближайшем в восточном направлении материке, там, где сегодня берег Тихого океана и прилежащие к нему горные цепи занимает южно-американская республика Перу, не было недостатка в следах, стоило только поискать. Здесь некогда жил неизвестный народ, создавший одну из самых своеобразных культур на свете, чтобы затем, еще в давние времена, буквально исчезнуть с лица земли. После него остались громадные каменные статуи, изображающие человека и похожие на подобные фигуры на островах Питкэрне, Маркизских и Пасхи, а так-же гигантские ступенчатые пирамиды, какие встречаются на Таити и Самоа. Прямо из скального массива древние зодчие высекали с помощью каменных топоров глыбы величиной с наш железнодорожный вагон и перемещали их на расстояние многих километров по неровной местности. Затем эти глыбы устанавливали торчком или нагромождали друг на друга; так возникали ворота, громадные стены и террасы — точно такие же, какие мы видим на отдельных островах Тихого океана.

Когда в Перу пришли первые испанцы, они нашли в этой горной стране великую империю инков. Инки рассказали, что колоссальные, ныне заброшенные, монументы были воздвигнуты белыми богами, жившими в стране до того, как инки взяли власть в свои руки. Исчезнувших ваятелей описывали как мудрых и миролюбивых учителей, которые пришли с севера на заре истории и обучили предков инков строительному искусству и земледелию, а также передали им свои обычаи. Они выделялись среди индейцев белой кожей, длинной бородой и высоким ростом. В конце концов они покинули Перу так же внезапно, как и пришли туда; инки сами стали владеть страной, а белые учители навсегда оставили побережье Южной Америки, исчезнув в западном направлении, среди Тихого океана.

И вот, когда европейцы впервые попали на полинезийские острова, их больше всего поразило, что многие из туземцев были почти совершенно белыми и носили бороды. На многих островах можно было увидеть целые семьи с необычайно светлой кожей, рыжими до русых волосами, серо-голубыми глазами и лицами с орлиным носом, напоминающими семитский тип. В общей же массе полинезийцы были золотисто-коричневыми, с волосами цвета воронова крыла и плоским широким носом, рыжеволосые называли себя урукеху и утверждали, что происходят от первых вождей на островах — белокожих богов по имени Тангароа, Кане и Тики. Легенды о первоначальном происхождении островитян от загадочных белых людей рассказывали по всей Полинезии. Когда в 1722 году Роггевеноткрыл остров Пасхи, его опять-таки поразило присутствие на острове «белых людей». Сами островитяне прослеживали тех из своих предков, которые отличались белой кожей, вплоть до времени Тики и Хоту Мату а, которые, по их словам, прибыли из-за моря, «из гористой, иссушенной солнцем страны на востоке».

Чем больше я искал, тем больше находил в культуре, мифологии, языке Перу поразительных следов, которые побуждали меня в настойчивых поисках родины главного полинезийского бога Тики зарываться всё глубже в историю этого вопроса.

И вот настал момент, когда я напал на то, что искал. Я сидел и читал инкские легенды о короле-солнце Виракоча, стоявшем во главе исчезнувшего из Перу белого народа.

Виракоча — инкское слово из языка кечуа; оно, следовательно, позднего происхождения. Первоначальное и, по-видимому, более употребительное в древности имя короля-солнца звучало Кон-Тики, или Илла-Тики, что означает Солнце-Тики, или Огонь-Тики. Кон-Тики был, согласно инкским преданиям, верховным жрецом и королем «белых людей», народа, от которого слетались до наших дней памятники в виде известных развалин по берегам озера Титикака. Легенда сообщает нам, что Кон-Тики подвергся нападению со стороны вождя по имени Кари, который пришел из долины Кокимбо. В битве на одном из островов озера Титикака таинственные белые бородатые люди были разбиты наголову, но сам Кон-Тики вместе с ближайшими сподвижниками спасся и пробрался позднее к побережью, откуда они, в конце концов, исчезли в западном направлении, в море.

Теперь я больше не сомневался, что белый вождь-бог, Солнце-Тики, изгнанный, по словам инков, их предками из Перу в Тихий океан, был идентичен белому богу — вождю Тики, сыну солнца, которого население всех восточных тихоокеанских островов воспевает в качестве своего древнейшего предка. Это подтверждалось тем, что различные черты жизни Солнца-Тики в Перу, с упоминанием древних географических наименований района озера Титикака, можно было проследить и в исторических преданиях жителей Полинезии.

Но полинезийские острова хранят свидетельства и другого рода, говорящие о том„ что миролюбивому племени Кон-Тики недолго пришлось оставаться единовластным хозяином на новом месте. Сначала на Гавайи, а потом и на остальные острова, лежащие южнее, прибыли на больших морских каноэ,связанных попарно и не уступавших по размерам судам викингов, индейцы Северо-Запада. Они-смешались с родом Кон-Тики и принесли с собой новую культуру. Это был уже второй древний народ, добравшийся до Полинезии. В 1100 году он не знал еще металла, колеса, гончарного круга, ткацкого станка, не был знаком с хлебными злаками.

Так получилось, что, когда немцы вторглись в Норвегию, я находился на родине северо-западных индейцев в Британской Колумбии и изучал наскальные изображения, напоминающие древнеполинезийские рисунки.

«Напра-во! Нале-во! Кру-гом!» Мытье полов в казарме, чистка амуниции, школа радиотелеграфистов-парашютистов и, в конце концов, высадка с морского конвоя в Финмаркене,где, пользуясь отсутствием Солнца-бога в зимнее время, хозяйничал бог войны.

Но вот настал мир.

Пришел и тот день, когда моя теория обрела законченную форму. Я решил отправиться в Америку, чтобы изложить ее там.