Поэт и философ из последних сил старался сохранить контроль над собой, однако сознание и воля постепенно ускользали от него. Салмио ощущал бессилие, мысли путались, в какую-то минуту ему показалось, что он находится в Финляндии, в Хельсинки и смотрит в холодное январское небо, где сияли две сдавшиеся воедино трапеции, образующие созвездие Ориона.

Будто из глубины собственного подсознания, раздался голос, несомненно, знакомый Артуру и принадлежащий некоему, как он сознавал, очень плохому человеку, врагу, имя и фамилию которого парень вспомнил не без труда: Айвар Лаукгалс.

Интуитивно он чувствовал, что говорить ни в коем случае нельзя, но голос сверлил его мозг, звоном отдавался в ушах и, перекатываясь, как эхо над водопадом, настойчиво требовал ответа.

Артур замотал головой, перед глазами расползлись небывалые огненно-оранжевые круги, и сквозь них он внезапно увидел прекрасное женское лицо, которое, наверное, забыл бы последним из всех виденных им в жизни лиц. Правда, оно выражало, как померещилось Салмио, страдание и ужас, но он сразу ощутил уверенность: опасаться нечего, она здесь!

Вдруг мелодичное женское меццо-сопрано разорвало натянутую, как струна, тишину.

— Артур… его зовут Огюст, ты же говорил… Огюст, ты помнишь?

— Какая разница? — Артур беспечно улыбался. — Дорогая, нам это безразлично. Я же ничего больше не знаю. А они не верят! — добавил он, пьяно рассмеявшись.

Заплетающимся языком поэт-философ стал доказывать: молодой учёный знает лишь имя этого человека, его действительно зовут Огюст. И больше ничего. Всё остальное для него самого — тайна. Потом он доверительно говорил что-то ещё, почти не отдавая себе отчёта в том, что произносил. Затем оранжевые круги померкли и реальность перестала существовать для Артура.

Когда он очнулся, то первое увиденное им было спиной грузного человека в чёрном костюме. Незнакомец о чём-то оживлённо переговаривался с Лаукгалсом, и тот отвечал почтительно, без своего обычного апломба. Голова болела, ныла рука, соединённая наручниками со стеной дома. Где же Милана? Сквозь туман в глазах Артур тщетно осматривал комнату, в которой, кроме латыша и его собеседника, никого не было видно.

Салмио прислушался: у человека в чёрном костюме было что-то удивительно знакомое в жестикуляции, в манере говорить. Смутное воспоминание ещё со студенческих времён пронеслось в голове парня. Незнакомый мужчина обернулся.

— Ну, здравствуй, дорогой. Вот мы и встретились.

Смотря пристальным и внимательным взглядом, перед молодым человеком, улыбаясь золотом зубных коронок, стоял крупный предприниматель, владелец мощного нефтегазового холдинга и десятка других компаний, питомец Бауманского института, физик Вильям Антонович Гармов.

Если бы вместо него оказался гуманоид с другой звёздной системы, и то бы, наверное, Артур удивился меньше. Борясь с тошнотой, вызванной инъекцией кетамина, он никак не мог понять, каким образом здесь мог появиться маститый учёный — друг его покойного дяди. Быть может, ему удалось через свои связи в МВД добиться поимки преступников? Или же он сам захвачен бандитами?

— Вильям, это вы… здесь? — от очередного приступа головокружения пол под пленником вновь вздыбился, грозя отбросить его к противоположной стене.

— Сюрприз! Конечно, здесь, а где ты полагаешь, я должен находиться? — насмешливо прищурясь, спросил Вильям.

«Безусловно, это действие наркотика; я брежу. Необходимо прийти в себя!» — подумал Артур. Между тем Вильям понимающе переглянулся с Лаукгалсом, после чего латыш сказал:

— Видите ли, Салмио, жизнь норой дарит нам радость неожиданных встреч. Приятно же увидеть старого друга, не правда ли?

Кетамин всё ещё мешал сосредоточиться, но, освобождаясь от действия отравы, Салмио постепенно обретал способность мыслить и рассуждать. Всё становилось ясно, но от этого не менее омерзительно. Вильям, друг Александра Покрова, олигарх и учёный-физик — предатель. Более того, он, скорее всего, и есть тот самый тайный руководитель «Инсайда», о существовании которого и подозревал Велимир. Почтительность к Вильяму со стороны Лаукгалса, в целом не характерная для латышского бандита по отношению к людям, получала логичное объяснение. «Не успел ли я рассказать им что-нибудь о Велимире, не выдал ли его каким-нибудь образом?» — размышлял Артур.

— Где девушка? — резко, насколько позволяла его слабость, спросил он.

— Она наверху. Слегка утомилась после беседы, — криво усмехаясь, ответил Лаукгалс.

«Слава богу, она жива! — подумал Салмио. — Нужно выведать у негодяев, что им известно. Вероятно, Милана тоже была под действием кетамина. Сделав нам обоим очную ставку и введя „сыворотку правды“, они надеялись получить ответ!»

— Скажите-ка, Вильям, почему вы сами напрямую не спросили меня о секрете формулы?

— Неужели ты считаешь себя таким доверчивым, Артур? — засмеялся предатель-олигарх. — Ты бы ничего мне не рассказал!

— Я, признаться, думал, что вы и так, возможно, в курсе. Ведь дядя доверял вам.

Артур был уверен, что они ничего не знают, ведь он и сам находился в неведении. Но страшная правда совершенно неожиданно оказалась иной.

— Не стоит притворяться. Ты нам уже всё рассказал. Я преклоняюсь перед твоей откровенностью. Мы в курсе Огюста Венсана и знаем, где живёт сей заслуженный деятель швейцарской и мировой науки. Благодаря тебе. И твоей подруге, без сомнения, тоже! — Вильям излучал злорадное спокойствие.

Салмио побледнел. Этого не могло быть! Случившееся было так же немыслимо, как если бы египетская мумия тысячелетней давности вдруг обрела способность устно поведать о тайнах строительства пирамиды Хеопса.

— Вы лжёте! — гневно крикнул Артур.

— Неужели? — с гадливой издёвкой обронил Вильям. — Мы сразу с места, по горячим следам, навели справки: Огюст Венсан реально существует, бывал в Советском Союзе и виделся с Александром Покровом. Я не лгу, а вернее, не лжёшь ты.

Смутное и мрачное воспоминание, словно червь, начало въедаться в воспалённое сознание измученного пыткой молодого человека. Он видел длинный серый коридор, одинаковые коричневые двери с табличками номеров; вот его ведут в полутёмный кабинет, где на фоне окна заметны контуры фигуры высокого человека. Незнакомец оборачивается. Взгляду Артура предстают жестко очерченные скулы и немигающие черные глаза. Мужчина поднимает руку, но… всё обрывается. Артур в отчаянии схватился за виски. Он никак не мог вспомнить!

Вильям Гармов наблюдал за ним. Он задумчиво сказал:

— Я, подозреваю, Артур, что ты не врал нам по поводу своего незнания. Ты был убежден в том, что ничего не знаешь, кроме имени швейцарца, но ты находился в плену иллюзий. Видишь ли, кетамин в сочетании с нейролептиками, например дроперидолом, вероятно, может зондировать глубокие слои подсознания, залезать в подкорку. Бесспорно, ты в прошлом знал об Огюсте Венсане, так что теперь препарат оживил позабытые по какой-то причине сведения. Впрочем, это сугубо твои личные проблемы. Функцию, необходимую нам, ты выполнил.

— Мавр сделал своё дело, не так ли? — в тоне Артура сквозило глубочайшее презрение, которое он не мог да и не хотел скрывать.

— Не волнуйся, дружок, мы тебя не тронем. Пока, — с фальшивой искренностью и задором ответил физик-предатель. Однако вскоре улыбка сползла с его лица, будто испорченный грим, и он тускло заговорил снова:

— Парадоксы, Артур, парадоксы. Вот ты, племянничек своего орденоносного дяди-физика, сидишь здесь и, как на духу, делишься информацией о формуле творения с людьми, которых ненавидишь. Ты, во всяком случае, в твоём понимании, предан человеком, которому ты верил, то есть мною. Вдобавок ты по уши влюблён в женщину, подосланную твоими же врагами. — Видя, что Артур хочет что-то сказать, Гармов раздражённо махнул рукой.

— Знаю, знаю. Эта дура из Стокгольма уже призналась нам в своей любви к твоей ничтожной персоне. Противно было слушать. Мы уже давно знали об её увлечении, для чего и устроили увертюру с похищением. — Вильям цинично засмеялся и продолжил: — Я весьма давно мечтал приобщиться к работам моего дорогого однокурсника, и этот момент настаёт. Сашка Покров всегда шёл впереди меня, хотя и разыгрывал эдакого скромника. А кем он, в сущности, был? Рабом на службе нелюбимых им господ, выскочкой, идеалистом!

— Моцарт и Сальери. Знакомая история, господин Гармов. Как скучно, я думал, вы будете оригинальнее! — зло съязвил Артур, но преступник от науки сделал вид, что не расслышал. Его голос глухо раздавался в сыром и полутёмном подвале.

— Айвара осенила блестящая идея: посадить тебя и госпожу Палмберг, влюблённых голубков, нос к носу и накачать психотропными препаратами. Мы воочию видели, как любовь и кетамин породили честность. Я недоумеваю: на что ты рассчитывал? Или ты надеялся на своего югославского активиста? — Вильям Гармов, заметив страх, мелькнувший на лице у Артура, с торжеством поднял палец. — Айвар наблюдал за ним с самого начала, все ваши разговоры прослушивались. Теперь же Шерлок из Белграда избавлен от своего бренного тела, а его светлая душа парит где-нибудь в бескрайних просторах вселенной. Что поделаешь, не я придумал печально известную максиму: homo homini lupus est.