Глава 1

Тишину вечера разорвал громкий и резкий телефонный звонок. Сидевшая в скрипучем плетеном кресле, совершенно измотанная после долгого трудового дня, Джессика Хантер слышала, как надрывается аппарат, но решила не подходить. Она смертельно устала, да к тому же это точно не Рафаэль: он никогда не звонит раньше одиннадцати, а сейчас только восемь часов. Вероятнее всего, в данный момент доктор Рафаэль Геррера торчит где-нибудь на Переферико, застряв на своем черном «корвете» в автомобильной пробке по дороге из госпиталя домой.

Но телефон не умолкал.

«Черт бы тебя побрал!» — ругнулась про себя Джессика и, заставив-таки себя подняться, недовольная, поплелась в дом, гадая на ходу, кто бы это мог быть…

— Джесс, это Танкреди.

— Танкреди… Чего тебе? — холодно спросила Джессика.

— Ты нужна Виктории. Я хотел, чтобы ты приехала в Данлевен.

Сквозь тысячи миль, отделяющих северную Шотландию от Сан-Мигель-де-Альенде, в горах центральной Мексики, голос Танкреди был едва слышен, но тревожен. И тревожен настолько, что Джессика, уже готовая было зло рассмеяться в ответ, на долю секунды растерялась.

— Это еще зачем? — взяв себя в руки, с наигранным равнодушием поинтересовалась она. — Что-нибудь случилось?

— Всего не расскажешь, приедешь — сама поймешь, — хрипела телефонная трубка. — Я не просил бы, не будь на то веской причины. Прошу тебя, Джесс, приезжай немедленно…

— Что значит «немедленно»? Сегодня вечером, что ли?

— Завтра ты можешь быть здесь.

— Я пошутила.

— Сейчас не до шуток, Джесс.

— Ну тогда на следующей неделе. Если смогу…

— Будет слишком поздно. Ты должна приехать сейчас.

Сейчас или никогда. — Приняв, очевидно, молчание Джессики за знак согласия, Танкреди решил, что разговор можно закончить. — До свидания, Джесс. Жду тебя в Данлевене.

Джессика медленно повесила трубку. Попытавшись рассчитать разницу во времени, она пришла к выводу, что в Шотландии сейчас около двух или трех часов ночи. Довольно странное время для телефонного звонка! Он что, пьян?

Вряд ли — Танкреди никогда не напивался.

Минуту спустя раздался новый звонок. Из Англии звонила Катриона.

— Я только что говорила с Танкреди. Он дозвонился до тебя? Я дала ему твой номер. Танкреди говорил так странно.

Он что-нибудь тебе сказал, Джесс? — У Катрионы тоже было около двух ночи, и она тоже говорила с явным беспокойством. — Что там натворила Виктория?

— Ах, если бы я знала!..

Положив трубку, Джессика задумалась. «В чем тут дело?» — спрашивала она себя и не находила ответа.

Через полчаса снова зазвонил телефон. Теперь на проводе был Нью-Йорк.

— Так ты как, едешь? — вопрошала Гвиннет.

— Да. — Джесс тяжело вздохнула.

— А ты знаешь, что это за день?

— Сегодня? Сегодня — двадцать седьмое июня.

— Джесс, — в голосе Гвиннет зазвучала настойчивость, — ты должна приехать туда до тридцатого. Тридцатого не лети. — Смущенный смешок. — Может быть, я совсем уже свихнулась, но никак не могу вспомнить…

Мысли Джессики скакнули на двадцать лет назад.

— Ничего ты не свихнулась. Все правильно.

— Ее предсказания всегда сбывались.

— Знаю.

Джесс успела на утренний автобус до Мехико и провела четыре часа в салоне, битком набитом рабочими, крестьянами, старухами с многочисленными баулами и коробками, детьми, курами и даже поросенком в большой корзине. Из Мехико она долетела до Майами, где после шумного скандала с администрацией ей удалось выбить билет по брони для отпускников. Рейсом «Бритиш Эйруэйз» Джессика вылетела в Лондон.

В следующем месяце у Джесс должна состояться очередная большая выставка в галерее Вальдхейма в Нью-Йорке.

Осталась куча мелких дел, требовавших немедленного решения, и ей следовало бы сидеть дома и заниматься выставочными проблемами, а не лететь за тридевять земель в уединенный замок на севере Шотландии. Но выбора не было…

Джесс с тоской подумала о своем прекрасном уютном домике в Сан-Мигеле. Она переехала туда два месяца назад в поисках уединения и покоя, необходимых для того, чтобы дописать сразу три картины: все три — очень изящные, хотя и несколько зловещие пейзажи в манере, сделавшей ее известной художницей. Еще вчера вечером она сидела у себя во внутреннем дворике среди виноградных плетей, потягивала винцо и думала о Рафаэле.

Рафаэль собирался приехать к Джесс из столицы на выходные, и таким образом в их распоряжении оказывалось целых два драгоценных свободных дня. Именно драгоценных, если учитывать забитый до отказа рабочий график Рафаэля — одного из ведущих кардиохирургов Мехико.

Рафаэль расстроился не меньше Джесс.

— Но, Джессика, мы не виделись уже три недели. И ты не представляешь, до чего же трудно было вырваться на уик-энд…

Рафаэль злился на Джесс. Она представила его в гневе прищуренные живые янтарные глаза, сильные пальцы хирурга, раздраженно теребящие на голове копну густых, черных как смоль волос.

— И почему именно сейчас?

— Я все объясню позже. Это — личное. — Джессика терпеть не могла скрывать что-либо от Рафаэля, но на этот раз обстоятельства вынуждали ее молчать.

Повесив трубку, недовольная и расстроенная Джесс уставилась на телефон и принялась нервно барабанить пальцами по столику, борясь с желанием рассказать Рафаэлю обо всем. Почему она не открылась ему? Потому что Рафаэль испугается за нее и запретит поездку?

Придя к выводу, что причина вовсе не в этом, Джесс поджала губы. Ей было неприятно сознавать, что она не рассказала Рафаэлю правды из-за того, что звонил Танкреди.

Стюард склонился над Джессикой и уже во второй раз поинтересовался, не хочет ли она что-либо выпить перед ужином.

— Шампанское, пожалуйста.

Вино несколько успокоило Джесс, помогло даже почувствовать нечто вроде смирения перед судьбой. В конце концов, решение принято: она в пути. И теперь поздно беспокоиться о Рафаэле и выставке. Джессика вытянула ноги и, уставившись на носки своих потрепанных, но очень удобных башмаков из мягкой телячьей кожи, попыталась угадать, что же могло приключиться с Викторией.

Предположений было больше чем достаточно. Виктория Рейвн, журналист-международник, вела безрассудную, полную опасностей жизнь. Она специализировалась на войнах, переворотах, революциях и при этом не только не думала об опасности, но и обладала сверхъестественной способностью оказываться в самый решительный момент в нужном месте., неизменно становясь первым репортером, сообщавшим о захвате самолета, заложенных бомбах и прочих актах насилия.

Она была тяжело ранена в Бейруте, потом в Северной Ирландии и Сальвадоре. Если и на этот раз она ранена, то, значит, точно находится теперь в госпитале, а не с братом в средневековом замке, расположенном в глуши северной Шотландии.

Если бы Виктория была просто больна, Танкреди, естественно, хоть как-то об этом сказал. Почему нет? Какие в таком случае недомолвки? И, что особенно важно, Танкреди, прекрасно зная, как к нему относится Джесс, ни за что не осмелился бы ей позвонить.

Может быть, Танкреди каким-то образом узнал о том предсказании и решил мрачно пошутить? Мог ли он быть настолько жестоким?

Джесс решила, что, конечно, мог, но не сейчас. Ведь, как бы там ни было, проблема реальна: Виктория в беде.

И сейчас, после стольких лет, после того как Виктория Рейвн вывернула всю свою жизнь наизнанку, Джесс все же не могла не поехать к подруге. У Джесс были обязательства, и она никогда не забывала о них.

«Ох, Боже ты мой! — мысленно недоумевала Гвиннет. — Что, черт возьми, происходит? Что я делаю?»

Позвонил Танкреди, и она слепо ему повиновалась.

— Бегство в Шотландию, — Альфред Смит пристально посмотрел на Гвиннет, — иначе это не назовешь.

Время выпало ужасно неудачное.

Альфред должен был сейчас находиться в Лондоне, но вместо этого он торчал в Нью-Йорке, в спальне Гвиннет, куда они поднялись еще в семь вечера, прихватив с собой сандвичи с цыплятами и шампанское. Гвиннет пребывала в полнейшем восторге от встречи с Альфредом. Несколько часов подряд они занимались любовью и теперь в сладком изнеможении лежали в разоренной постели. Рука Альфреда все еще покоится у нее на груди, ее щека отдыхает на его животе.

— К черту телефон, — сонно пробормотал Альфред и, когда Гвиннет пошевелилась, предложил:

— Пусть наговорят, что надо, на автоответчик.

— Я его отключила…

Гвиннет высвободила руку, сняла трубку и услышала Голос, мгновенно напомнивший ей о существовании рая и ада.

— Я еду вовсе не из-за него. Я нужна Виктории, — попыталась объяснить Гвиннет.

Само собой, Альфред ей не поверил:

— Не надо мне вешать лапшу на уши. Я что, придурок, что ли? С каких это пор Виктория Рейвн стала в ком-то нуждаться?

— Такого действительно никогда не было. Именно поэтому я и еду.

«Скоро тридцатое июня, — могла бы добавить Гвиннет, — и что-то случится. Что-то страшное. Я чувствую».

Альфред прошел за Гвиннет в ванную и, стоя за ее спиной, с недовольной миной наблюдал в зеркале, как она пригоршнями плещет холодную воду на разгоряченное лицо.

— А ты бы поехала, если бы она сама позвонила?

— Конечно.

Альфред пристально посмотрел на Гвиннет, и внезапно выражение его лица смягчилось. Оно выглядело печальным и постаревшим.

— Ах, милая, что мы творим? Это бессмысленно…

Альфред поднял руки, призывая Гвиннет в свои объятия.

Потянувшись навстречу, она сделала полшага вперед, желая ощутить блаженную безопасность в сильных, надежных руках. Губы Гвиннет безмолвно произносили имя Альфреда.

Но тот неожиданно опустил руки, и лицо его посуровело.

— Поезжай, если должна. Но прежде чем на что-то решиться, хорошенько подумай. Я, если говорить откровенно, никогда не верил, что синица в руке лучше журавля в небе.

Гвиннет задумчиво смотрела сквозь тонированные стекла лимузина на коттеджи Куинса и густо покрытые пылью ряды деревьев вдоль шоссе. Она думала о собственном доме, . которого у нее никогда не было. До сих пор ее мало волновала проблема семьи: всегда находились вещи, в данный момент более важные. Но вот ей уже тридцать семь. До сорока осталось всего каких-то три года, и это пугает. Круглые даты всегда казались ей роковыми. Сейчас она теряет любовника.

Не за горами и закат карьеры…

Франческу решение Гвиннет привело в бешенство:

— Ты просто помешалась. Даже тебе непозволительно крутить-вертеть все, как Бог на душу положит.

Франческа была не только главой агентства «Де Ренза модел», но и близкой подругой Гвиннет. А положа руку на сердце, даже гораздо больше, чем просто подругой. В свое время Франческа спасла растреклятую ее жизнь, что теперь давало ей право в гневе не стесняться выражений.

— Неделю назад я подрядила тебя на обложку и разворот. Даже несмотря на то что это твоя двадцатая обложка «Вог», ты не можешь наплевать на нее. Вспомни, Джонс, времени у тебя в обрез: еще три года — и конец!

— Я знаю, Фран.

— Черт тебя побери, а ты не можешь подождать хотя бы неделю? Тогда я смогла бы без лишнего напряга как-то выкрутиться с заявками… Не поступай так со мной!

— Больше этого никогда не случится. Обещаю.

— Хотелось бы верить, — поджав губы, ледяным тоном отрезала она.

Гвиннет же про себя поклялась, что и впредь будет поступать так, как считает нужным. В запасе у нее все же еще есть несколько спокойных лет. Сколько раз ей говорили, что с таким классическим телосложением красота Гвиннет неподвластна времени.

— До чего же хорошо ты сложена! — сказал ей Танкреди в тот далекий летний вечер, когда Гвиннет почувствовала, что безнадежно влюблена в брата Виктории.

А еще раньше…

Сердце Гвиннет заныло от накативших на нее воспоминаний.

Леди Катриона Вайндхем съехала с шоссе номер 18 (Бат) и, развернув свой бутылочно-зеленый «Ягуар ХК-Е», на всех парах помчалась на восток, в Лондон.

«Мне не следует этого делать», — уже, наверное, в двадцатый после звонка Танкреди раз подумала Катриона.

Польский граф со своей богатой американской графиней приедут сегодня после обеда с трехдневным визитом в Барнхем-Парк и, вне всяких сомнений, с нетерпением будут ждать встречи с «прекрасной леди Вайндхем». А значит, отсутствие Катрионы может помешать успешному исходу дела.

В высшем свете так не поступают. И тем не менее Катриона ехала со скоростью сто миль в час в аэропорт Хитроу на встречу с Джесс и Гвиннет — им во что бы то ни стало надо успеть на вечерний рейс местных авиалиний до Глазго. В Глазго они арендуют автомобиль и отправятся на нем в Данлевен.

Весь план, с присущей ей рациональностью, рассчитала Катриона.

— Ты нужна Виктории, — сказал Танкреди. — Она нуждается в помощи. Я боюсь за нее. Понимаю, что у тебя масса вопросов, но, прошу, приезжай… Не ради меня, — добавил он, делая ударение на каждом слове, — ради Виктории.

Когда-то Танкреди Рейвн был злейшим врагом Катрионы. Она просто не представляла себе, что может ненавидеть кого-либо так, как ненавидела Танкреди, а потом вдруг, пусть и не всецело, но поддалась чарам его обаяния. Впрочем, все это было очень давно. Теперь же Катриона стала совсем другим человеком.

Она не сказала Ши, что едет в Данлевен. И теперь, вспомнив, как всегда, Ши, она почувствовала острый приступ страстного желания, почти физически ощутила прикосновение его сильных рук, его гибкое тело, нежный свет глаз, встречающих ее в переполненных залах аэропортов и железнодорожных вокзалов. Катрионе постоянно не хватало Ши, и, даже когда они были вместе, она никак не могла насытиться любимым.

Ши отсутствовал неделю. Недосягаемый. Он сказал, что у него сборы в Уэльсе. Разумеется, Ши всякий раз говорил, что находится на сборах или тренировках, возможно, что так оно и было, хотя с той же вероятностью Ши мог в это время десантироваться где-нибудь в Иране, Афганистане или Центральноафриканской Республике — Катрионе никогда об этом не узнать.

Сегодня же, впервые за все время, Катриона была рада тому, что Ши в отъезде. Впрочем, радость эта заставляла ее чувствовать нечто вроде вины и даже предательства по отношению к Ши. Она так его любит, что готова отдать ему всю свою жизнь; она может открыться этому человеку абсолютно во всем, за исключением… За исключением поездки в Данлевен для встречи с Викторией Рейвн.

Два года назад Катриона и Гвиннет показали Ши репортаж Виктории в «Ньюсуик» о четырех днях, проведенных в Сирийской пустыне на борту авиалайнера, захваченного террористами.

— Виктория всегда оказывается там, где случаются подобные вещи. У нее настоящее репортерское чутье, — прокомментировала статью Катриона.

— Ты же знаешь, что Виктория у нас ясновидящая, — как бы в шутку вставила Гвиннет, но Катрионе показалось, что подруга говорит вполне серьезно.

— Сомневаюсь, — сухо заметил Ши.

Тогда он не стал развивать тему и к разговору о Виктории вернулся только в прошлом декабре, в день, когда Катриона и Гвиннет, играя в теннис, вновь разговорились о Виктории Рейвн. Позже, вечером, оставшись наедине с Катрионой, Ши сказал:

— Если ты опять встретишься с Викторией Рейвн или будешь поддерживать с ней какие бы то ни было отношения, у тебя могут возникнуть серьезные проблемы. Проблемы со мной. Я не допущу никаких отношений между вами. И не требуй от меня каких-либо объяснений, просто поверь — Виктория опасна.

— Этого не будет, пока ты не скажешь мне, в чем тут дело.

Ши нахмурился.

— Черт тебя побери, Кэт! Хорошо, скажу больше, но на этом поставим точку.

И Катриона узнала о том, что имя Виктории регулярно появляется в секретных компьютерных распечатках для правительственных учреждений по всему миру, что Виктория «оказалась в смертельной опасности» далеко не случайно и вовсе не благодаря своему «репортерскому нюху».

Катриона плохо понимала, о чем говорит Ши, но ей стало почему-то не по себе.

Катриона припомнила о Виктории все, что могла: ее скрытную жизнь, рискованные путешествия, странных друзей, — и в голову ей закралась неприятная догадка.

— Ты хочешь сказать, что Виктория…

Однако Ши уже заперся в ванной.

О нет! Катриона решительно помотала головой. Нет, не может быть. Но вслед за этим она вдруг удивилась, почему подобная мысль не приходила ей в голову раньше, и лишь более чем краткая, неохотно выданная Ши информация заставила ее посмотреть на похождения Виктории по-новому.

Медленно опустившись на постель, Катриона прошептала:

— Виктория Рейвн — террористка!

Заморосил мелкий дождь, и шоссе стало скользким. Катриона подъезжала к повороту на Хитроу. Очень скоро она увидит Гвиннет и Джесс. А завтра в это время подруги уже будут в Данлевене и тогда наконец узнают все. Катриона в последний раз позволила себе задаться вопросом: стоит ли ради Виктории так рисковать их отношениями с Ши? Впрочем, теперь слишком поздно размышлять по этому поводу.

Что сделано, то сделано — она в пути. «Дворники» на ветровом стекле работали беспрерывно, пытаясь справиться с потоками грязной воды, летевшей из-под колес идущего впереди грузовика. Катрионе приходилось с особым напряжением следить за движением, что, однако, не помешало ей еще раз мимоходом подумать 0 бедной Виктории.

И тут, как это ни странно, Катриона поняла, что неизвестно почему, но она всегда с самой первой их встречи жалела Викторию.

Двадцать лет назад, Твайнхемский монастырь…

 

Глава 2

В то лето 1965 года им было по семнадцать лет, у Последнее лето в Твайнхеме. Воспоминания неизбежно возвращались к тому далекому-далекому вечеру: девушки, полулежа на кровати Виктории Рейвн, слушают ее рассказы и поглощают присланные ей запрещенные школьными правилами шоколадные трюфели.

Оставшиеся дни пребывания в школе теперь укладывались в двузначную цифру. В июле им вручают дипломы об окончании, и все — свобода! Как социально привилегированные английские девушки середины шестидесятых годов (не «университетский материал» по напыщенному выражению мисс Пембертон Смит, директора школы), они знали, чего ждут от жизни, а потому не могли дождаться, когда же эта настоящая жизнь начнется. Во-первых, полезная и необходимая подготовка: изысканная кулинария, икебана, уход за детьми или секретарская работа. Далее, по крайней мере для Джессики и Катрионы, чьи семьи очень богаты, — выход в лондонский свет. Потом пройдет какое-то время приятных хлопот и милых встреч, а затем, наконец, замужество, двое детей и прекрасный дом за городом. , Джесс, Гвиннет и Катриона были собой довольны. Они достаточно успешно сдали экзамены на аттестат зрелости и теперь с полным основанием могли блаженно расслабиться. Джесс с ее талантом к рисованию стремилась урвать дополнительное время для работы в художественной студии. Гвиннет, помешанная на одежде, могла сколько угодно рассматривать журналы мод и тарахтеть на швейной машинке «Зингер» в кабинете домоводства. Катриона проводила долгие счастливые часы за написанием писем своему возлюбленному — сэру Джонатану Вайндхему, за которого («О, Боже, помоги мне!») она выйдет замуж, как только позволят обстоятельства.

Все три подруги были счастливы и довольны собой. А почему нет? Чего еще можно желать?

Появление Виктории Рейвн навсегда изменило их жизнь.

Два дня спустя после начала семестра, после чая, мисс Пембертон Смит вызвала Джесс к себе в кабинет.

— Закройте дверь, — распорядилась директриса, имевшая обыкновение обставлять любую свою беседу с подопечными так, словно это был допрос или в лучшем случае заговор посвященных.

Джесс неохотно выполнила распоряжение.

— В вашем классе будет новая ученица, — сообщила мисс Пембертон Смит и сухо закашлялась. — Ее зовут Виктория Рейвн. Она проучится в Твайнхеме только один семестр, необходимый ей для подготовки к вступительным экзаменам в колледж. Прежде эта юная особа никогда не ходила в школу. — В голосе директрисы звучала легкая нота сожаления. — Девочка выросла в отдаленной части северо-западной Шотландии, практически никуда не выезжая. Бедная Виктория будет стесняться, тосковать по дому и, без сомнений, чувствовать себя потерянной и беззащитной. Вы, как староста школы, должны будете взять нашу новенькую под свою опеку, надо помочь ей наладить отношения.

— Да, разумеется, — кивнула Джесс, страстно желая поскорее выскочить за дверь.

Но мисс Пембертон Смит сказала еще не все. Она зашлась кашлем, в котором Джесс за годы, проведенные в школе, научилась различать прелюдию к разговору на деликатную, и, может быть, неприятную тему.

— Понимаете, Виктория вышла из довольно неблагополучной среды. Вам, возможно, приходилось слышать, — продолжала директриса, по обыкновению многозначительно покашливая, — о графе Скарсдейле.

Давным-давно, когда Джесс еще только родилась, Скарсдейл был обвинен в убийстве жены клюшкой для гольфа и предстал перед Центральным уголовным судом в Лондоне.

Графа оправдали, но тяжкие подозрения остались, и в первую очередь потому, что графиня была богатая уродина весьма преклонных лет, а любовница графа отличалась молодостью и красотой. Вскоре Скарсдейл снова попал в разделы новостей, скоропостижно скончавшись от обширного инфаркта, поразившего его прямо за фуршетом у Крокфордов. Широко распространенное мнение, которого придерживался и отец Джесс, заключалось в том, что Скарсдейл слишком легко отделался. Согласно представлениям света о грехе и наказании, ему полагалось умирать долго и мучительно.

Определенно ужасный человек. Но какое отношение к нему имеет Виктория Рейвн?

— Виктория… — кашель, — родная дочь графа, — выдавила наконец из себя мисс Пембертон Смит.

Джесс остолбенела.

— Ее мать, женщина с несомненно дурной репутацией, прожила несколько лет с лордом Скарсдейлом на Сицилии, несмотря на то что он отказывался жениться на ней. Она умерла много лет назад.

«И тоже от клюшки для гольфа? — поинтересовалась про себя Джесс. — Уверена, что тут еще существует и старший братец».

Джесс, Гвиннет и Катриона стояли на почтительном расстоянии за спиной мисс Пембертон Смит, которая, с несвойственной ей приветливостью, вышла лично встречать новую ученицу.

Девушки наблюдали, как новенькая проворно выбралась наружу с заднего сиденья серебристого «мерседеса». На ней были великолепный жемчужно-серый прямой костюм и жакет на шнуровке.

— «Шанель», — присвистнула Гвиннет, знавшая об одежде абсолютно все.

И девушка вовсе не выглядела смущенной или растерянной.

— А я думала, что лорд Скарсдейл проиграл все свои деньги в карты, — прошептала Катриона.

— Плюс ко всему она еще очень хорошенькая, — заключила Гвиннет. — Это несправедливо.

Джесс не согласилась с подругой. Ее представлениям о красоте больше соответствовала внешность Катрионы, которая слыла первой красавицей в школе. Гвиннет же, высокая, неуклюжая, до неприличия рассеянная и до смешного нелепо одетая, считала, похоже, красавицей каждую вторую; она искренне сокрушалась, глядя по утрам на себя в зеркало и больше всего на свете ненавидела свои рыжие, торчащие во все стороны, словно разоренное птичье гнездо, волосы. Да что там говорить — Гвиннет она и есть Гвиннет. Милый клоун, любимец публики. Впрочем, когда Гвиннет снимала очки, глаза ее были прелестны. К своей внешности Джесс относилась чересчур скептически: крепкая, широкоплечая, довольно мощная из-за частой езды верхом мускулатура, темно-каштановые волосы и карие глаза, черты лица обычные — в общем, никакого «изюма». И тем не менее в компании Катрионы и Гвиннет, представлявших собой как бы два полюса — красота с одной стороны и популярность с другой, — она, Джесс, была лидером.

Виктория Рейвн была совершенно ни на кого не похожа, и потому Джесс определила ее для себя как подозрительную личность. Слишком высокая, слишком угловатая и выглядит так, словно никогда не выходила на улицу. Джесс неодобрительно разглядывала белую, почти прозрачную кожу Виктории, ее блеклые волосы, тяжело и прямо ниспадавшие на плечи, продолговатые узкие глаза цвета ледяной воды.

— Вообще-то, мне кажется, она красавица, — поправилась Гвиннет.

— А по мне, она выглядит довольно странно, — возразила Катриона, как всегда преданная своей заступнице и наставнице Джесс. — На ведьму похожа.

— Виктория, позволь представить — Джессика Хантер, наша староста, — провозгласила мисс Пембертон Смит и, отвернувшись, слегка закашлялась.

Тусклые глаза Виктории встретились с карими глазами Джесс.

— Привет. — Виктория протянула длинную тонкую руку с прекрасным маникюром и миндалевидно отточенными ногтями.

Джесс пожала эту руку, ощутив ее сухой холод.

— Привет. Добро пожаловать в Твайнхем.

Виктория Рейвн отнюдь не была ни застенчивой, ни потерянной и, по-видимому, вовсе не тосковала по дому. Она оказалась «тонкой штучкой» — единственное определение, приходившее на ум подругам, когда они говорили о Виктории. Всегда элегантная, постоянно привносящая атмосферу насмешки с легким оттенком скуки.

— Она выглядит гораздо старше семнадцати, — заявила Катриона вечером того же дня. — Нет, в самом деле, старая и взрослая, будто ей все двадцать три.

Поскольку Виктория опоздала к началу учебного года, она стала обладательницей единственной одноместной комнаты в корпусе старшеклассников, обычно использовавшейся в качестве кладовки. Настоящая маленькая отдельная спальня — о такой роскоши трудно было даже мечтать.

После ужина, за которым Виктория рассеянно поковырялась в картофельной запеканке, съела три тушеных чернослива и немного заварного крема, она пригласила Джесс, Гвиннет и Катриону к себе на угощение «кое-чем, привезенным из Лондона».

Продуктовые передачи и посылки, за исключением карамели, были запрещены в Твайнхемском монастыре. Но Виктория, как очень скоро уяснили себе подруги, игнорировала какие бы то ни было запреты, если они в той или иной степени ее не устраивали.

— Брат будет присылать мне такие передачи каждую неделю, — небрежно бросила Виктория, открывая большую плетеную корзину, набитую лакомствами от «Фортнама и Мейсона». — Он предупредил меня о проблемах с питанием в подобных местах.

Джесс до глубины души возмутило то обстоятельство, что Виктория в первый же день своего пребывания в школе ведет себя столь бесцеремонно, пусть даже это касалось таких пустяков, как еда.

— Я чувствовала, что Виктория берет над нами власть, — призналась Джесс позднее. — С самого начала. А ведь лидером всегда была я.

Абсолютно равнодушная к проблеме узурпации власти Гвин отреагировала на угощения Виктории с присущей ей непосредственностью.

— Вот это да! Высший класс! — воскликнула она, уставившись на вытащенные из корзины шоколадные трюфели, банку черной икры, гусиный паштет и пакетики с тонкими ломтиками поджаренного хлеба.

«Не буду есть, — подумала про себя Джесс. — Ничего из этого не хочу».

Будучи вполне довольной картофельной запеканкой и черносливом, Джесс находила корзину Виктории слишком роскошной и даже неприличной. Когда же Виктория достала бутылку шампанского и принялась ее откупоривать, Джесс, несмотря на свое тайное пристрастие к шипучим винам, решила, что ничто на свете не заставит ее сделать и глотка.

— Но ты не можешь! — воскликнула в ужасе вечно законопослушная, жутко боявшаяся администрации Катриона. — Ты ведь не собираешься пить?

Виктория развернула золотую обертку вокруг горлышка бутылки и раскрутила проволоку, стягивающую пробку.

— Почему бы нет?

— А вдруг кто-нибудь увидит? — вытаращив от изумления глаза, прошептала Катриона.

Виктория улыбнулась.

— Что ж, предложу ему стаканчик.

— Но нам же нельзя! Каждый, кто… — Катриона безнадежно взмахнула рукой в сторону корзины. — Они же…

— Что «они же»? — без особого интереса переспросила Виктория.

Пробка вылетела из бутылки, подобно ружейному выстрелу, и Катриона испуганно замахала руками. Глядя на нее, можно было подумать, что она вот-вот полезет от страха под кровать.

— Да заткнись ты, Кэт! — в полнейшем восторге воскликнула Гвиннет. — Боже праведный, да это же самое настоящее шампанское!

Гвиннет блаженно наблюдала за тем, как Виктория, достав из корзины четыре бокала, наполнила их вином и пустила по кругу.

— Салют! — произнесла тост Виктория Рейвн. — Прошу прощения, что безо льда.

«Выглядит так, будто это она встречает нас, а не „наоборот“, — беспомощно подумала Джесс.

Глядя на свои пальцы, сжимавшие ножку бокала, Джесс поняла, что в их жизни началось что-то, чего они не в силах остановить, и вдруг услышала собственный голос, произносящий «Салют!», и хрустальный звон своего бокала от прикосновения к бокалу Виктории.

 

Глава 3

Ни один инопланетянин не смог бы так очаровать подруг, как это удалось Виктории Рейвн. Она абсолютно во всем отличалась от них и обладала, казалось, просто мистическим обаянием. Почти каждый вечер все четверо собирались после ужина в комнатке Виктории, не исключая и Джесс, которая, несмотря на всю свою досаду, никак не могла оставаться в стороне.

Девушки разбирали великолепные наряды Виктории — у нее был самый богатый гардероб во всей школе.

Она носила золотые часы с бриллиантами от Картье и драгоценности Настоящие взрослые драгоценности, а не обычный для Твайнхема искусственный жемчуг и амулеты.

В особенности же подругам нравилось кольцо Виктории с огромным пурпурным камнем.

— Тебе не разрешат носить здесь такое кольцо, — предупредила Джесс. — Отберут и будут хранить в сейфе.

— Еще чего! Не посмеют.

И было ясно, что так оно и будет.

Подруги изумленно разбирали книги Виктории, все в кожаных переплетах ручной работы — книги из знаменитой библиотеки беспутного отца Виктории. Тут были: «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста («Она на самом деле прочла это, — выдохнула Катриона, — все прочла»); полное, нецензурированное издание «Тысячи и одной ночи»

(«Понятия не имела, что тут могут быть такие грязные истории!») и двухтомное издание «Декамерона» Боккаччо в итальянском оригинале («Она говорит на итальянском!» «А еще на французском, испанском и немецком», — сухо добавила Джесс).

Вскоре стала очевидной и не правдоподобно блестящая подготовка Виктории и по другим предметам.

— Ничего не понимаю, — призналась Гвиннет в конце первой недели. — Ведь ты никогда не ходила в школу.

Виктория улыбнулась:

— Мы могли изучать предметы, по-настоящему важные и нужные, а не только то, что считала бы необходимым какая-нибудь старая дева среднего сословия. В нашем распоряжении была библиотека Скарсдейла и все время мира.

Особенно зимой…

— Почему зимой?

— Потому что зимой на улице темнеет уже в три часа дня, — подивилась невежеству подруг Виктория. — Видите ли, в Данлевене нет электричества Там всегда было темно и холодно. Ужасно холодно Нам с Танкреди, чтобы хоть как-то согреться, приходилось ложиться в постель в пять часов.

Единственным источником света у нас были свечи. Мы придумывали игры на концентрацию внимания и тренировку памяти, потому что не могли читать, учили друг друга французскому, немецкому и латыни, запоминали массу стихов (Танкреди знает наизусть всю «Энеиду»). Летом светло почти до полуночи, и тогда мы все время читали. — Виктории было забавно наблюдать ошеломленные лица внимавшей ей троицы. — Что еще? Да, у нас не было ни радио, ни телевизора.

Виктория покопалась в своей великолепной итальянской кожаной сумочке, достала оттуда пачку сигарет «Балканское собрание» с золотым ободком, откинулась на подушку, скрестив свои изящные лодыжки, и с удовольствием закурила.

Джесс смотрела на эту искушенную молодую женщину в платье от Жана Муара, потягивающую тонкую черную сигаретку, и думала о двух детях, убивающих бесконечные темные часы зимней ночи, перешептываясь на латыни в холоде каменной спальни.

Катриона пересекла комнату, открыла окно пошире и с опаской выглянула из-за голубой занавески во двор.

— Если сюда кто-нибудь придет, он наверняка учует запах дыма.

Виктория пожала плечами.

— Думаю, что да. Если осмелится войти. — Она протянула пачку Гвиннет:

— Хочешь попробовать?

Другой вечер.

Гвиннет, привалившись к спинке кровати, безуспешно пытается научиться пускать ровные колечки дыма, как это замечательно получается у Виктории.

— А у тебя есть фото брата? — с надеждой в голосе спросила она.

Всем троим ужасно хотелось узнать как можно больше о Танкреди.

— Как думаешь, он красивый? — еще раньше спрашивала Гвиннет у Джесс. — Если он хоть чуточку похож на Викторию, то наверняка красивый.

Джесс же страшно заинтриговал замок Данлевен, представлявшийся ей суровой крепостью, построенной на черной неприступной скале, с запутанными коридорами, ржавыми крючьями, торчащими из стен, и омываемой ледяным северным горным дождем, потоками грязных струй стекающим по каменным стенам полуметровой толщины. Неприступный, мрачный, холодный замок…

— После смерти Скарсдейла у нас остались кое-какие деньжата, и мы первым делом установили центральное отопление.

Виктория никогда не называла графа отцом. Когда же девушки спросили ее, почему отец для нее только «Скарсдейл», она ответила:

— А что тут удивительного? Не могу я думать о нем как об отце. Я вообще его едва знала. Он оставил нас в Данлевене и больше там не появлялся.

Викторию и Танкреди привезли в Данлевен после смерти их матери, четырнадцать лет назад. Вдовствующая старшая сестра лорда Скарсдейла, которую Виктория называла не иначе как «тетушка Камерон», вырастила их по той же методе, по которой выращивала щенков шотландской борзой.

— Она была уверена, что нам нужны только корм и сухая подстилка. Тетушка совершенно не знала, как вести себя с детьми, но она очень старалась, — добавила Виктория потеплевшим голосом. — Она научила нас играть в шахматы и бридж.

Джесс представила себе тетушку Камерон удалой и суровой старухой в поношенной шотландской юбке и резиновых сапогах, вышагивающей по болотистой местности, поросшей вереском, в сопровождении своры огромных псов.

— Впрочем, она любила нас. И хотела помочь нам устроить свое будущее. Поэтому, когда Скарсдейл собрался отправиться на тот свет (это означало, что у нас, соответственно, появятся деньги), тетушка Камерон начала думать, как бы отправить нас на юг.

— Что за ерунда? — удивилась Джесс. — Я думала, что лорд скончался скоропостижно. Без каких-либо предварительных признаков. Упал и умер.

— Тетушка Камерон знала, что он умрет. Она — ясновидящая.

Катриона вытаращила глаза.

— Она видит будущее?

— Иногда. Хотя, возможно, это было и не будущее. А наоборот, прошлое. Трудно сказать. Никто точно этого не знает.

— Никто… — Прошептала Катриона, во все глаза глядя на Викторию. — Ты хочешь сказать…

— О да. Кажется, это передается по женской линии Рейвнов — Виктория небрежно пожала плечами.

Откровения Виктории Рейвн едва укладывались в голове, или, по едкому замечанию Джесс, в них «верилось с трудом». По общему согласию троица решила проверить достоверность слов своей новой подруги, когда выпадет подходящий случай. Гораздо спокойнее было строить предположения о загадочном Танкреди.

Танкреди подарил Виктории аметистовое кольцо.

Девушек это кольцо занимало все больше, тем более что, если верить словам Виктории, она никогда не снимала его с пальца.

Это было совершенно необычное кольцо. Сам аметист, судя по огранке, был современным, но оправа явно появилась на свет очень и очень давно, может, даже и в средние века. Она имела форму витиеватого геральдического животного — наполовину орел, наполовину дракон. Существо мертвой хваткой зажало огромный аметист в страшных когтях мохнатых лап, а его чешуйчатый хвост образовывал крученое кольцо для пальца.

— Скарсдейлу кольцо досталось по материнской линии, — пояснила Виктория. — Раньше оно было печаткой, но Танкреди переделал его к моему одиннадцатилетию. Он убрал печать и заменил ее аметистом. Знаете, аметист — мой камень по гороскопу.

Подобное обращение с фамильной печаткой показалось Джесс святотатством, но Гвиннет с Катрионой придерживались прямо противоположного мнения. Более того, действия Танкреди представлялись девушкам верхом романтичности.

— Хотела бы я иметь брата, который сделал бы для меня подобное. — Катриона печально вздохнула.

Начался летний семестр — время теннисных матчей по выходным. Девушки приступили к репетициям спектакля «Сон в летнюю ночь», который они собирались представить родителям и гостям на «уик-энде старшеклассников» в середине июня. В этот день родители Джесс, генерал сэр Уильям и леди Хантер, будут сидеть в первом ряду в потешно конфузящей их близости с книжно-светской матерью Катрионы, Эдной Скорсби, и ее мужем Эрнестом, йоркширским водопроводчиком и новоиспеченным миллионером, разбогатевшим благодаря своему революционному изобретению нового сливного крана для унитаза. Исполненный сознания долга, из Лондона прибудет строгий брат Гвиннет Безил.

А приедет ли Танкреди Рейвн?

— А почему его зовут Танкреди? — поинтересовалась Катриона у Виктории. — Это ведь иностранное имя, а?

— Так звали завоевателя Сицилии. Мать Скарсдейла была сицилианкой. Мы с Танкреди родились в Палермо.

— А чем он занимается?

— Занимается? Танкреди? — Тут прозвучал самый обескураживающий ответ:

— В шахматы играет. И в бридж, и в триктрак.

— Нет, я имею в виду, где он работает?

— Так это и есть его работа.

— Не понимаю, — замотала головой Гвиннет.

— Танкреди играет на деньги. И довольно успешно.

— Ты хочешь сказать, что твой брат — профессиональный игрок?

— Не совсем так. Он не профи в точном смысле этого слова. Танкреди всегда знает, что выиграет. Он держит в голове все шахматные ходы, так же как помнит полный расклад карт. — Виктория слегка улыбнулась. — Танкреди говорит, что в Америке его называли бы мастером обратного счета…

Катриона, Джесс и Гвиннет в строгих закрытых нейлоновых купальных костюмах и резиновых шапочках сидели на бетонном краю бассейна и наблюдали, как Виктория Рейвн, в облегающем белом лайкровом купальнике без особых усилий проплывает круг за кругом по периметру бассейна.

— О чем мы говорили перед ее приходом? — поинтересовалась Гвиннет.

— О том, что жили-поживали без особых забот. — Джесс раздраженно поправила прядь мокрых волос, выбившихся из-под шапочки. — Не могу понять, как это ей удалось подцепить нас на свой крючок. Мнит себя командиршей.

— Но ведь так оно и есть, — попыталась быть объективной Гвиннет.

— Она нас жалеет, — усмехнулась Катриона. — Ну не глупость?

— Жалеет нас? — Джесс грозно сдвинула черные брови.

И как только Виктория осмеливается ее жалеть? Джесс нравилась собственная жизнь. Отличная жизнь, и такой она будет и впредь. Джесс всегда двумя ногами стояла на земле, точно зная, что ее взгляды и амбиции — единственно верные, абсолютно правильные.

— Итак, ты намереваешься выйти в свет, потом стать женой и матерью… Очень удобно, — сказала как-то Виктория и, задумчиво покачивая головой, вдруг добавила без какой-либо видимой связи:

— Как же тебе повезло, что ты такая хорошая художница. Можешь придумывать собственные рождественские картинки и рисовать детские портреты.

Джесс почувствовала обиду и скрытую угрозу, словно — смешная мысль — принципы, на которых Джесс строила свою жизнь, в конце концов, не такие уж прочные.

Джесс не понимала, как может Гвиннет оставаться такой спокойной, несмотря на подколки, с которыми Виктория приставала и к ней.

— Воспитательница в детском саду? Ну конечно! Замечательная подготовка к работе в модном бизнесе. Можешь начать с маленьких прелестных нарядов для малышей…

— Но я не собираюсь заниматься модным бизнесом.

— Займешься.

Гвиннет, с побледневшим и сконфуженным лицом, уставилась на Викторию. А потом вдруг покраснела и поспешила сменить тему.

— Может быть, Виктория просто завидует нам, — мягко предположила Катриона. — Думаю, следует пожалеть ее. Как считаете, что с ней самой-то будет?

Катриона представила себе Викторию, окончившую Оксфорд с красным дипломом, и что дальше?

— Если она не выйдет замуж, то кончит так же, как мисс Пембертон Смит. Умная и злая. Можете себе представить что-либо более ужасное?

Листья на деревьях распустились окончательно, теплый летний воздух был наполнен тяжелым гудением пчел и ароматом распустившихся цветов, трава в полях и парках поднялась в полный рост. Катриона без конца мечтала о Джонатане. Почти каждый день она писала возлюбленному бесконечные письма. Правда, отвечал Джонатан куда более редко и разочарующе неромантично. Но Катриона постоянно подбадривала себя, вновь и вновь вспоминая их первую встречу.

Виктория была благодарной слушательницей. Она слушала спокойно, не перебивая, с таким видом, будто никогда прежде не слышала рассказа Катрионы.

— Все было как в книжке, — с благоговением рассказывала обожавшая рыцарские романы Катриона. — Я сразу же поняла: либо я выйду за него замуж, либо просто умру.

— Ну да, я очень надеюсь, что так оно и будет, — вежливо заметила Виктория. — Выйдешь за него замуж, я хотела сказать.

— Думаешь, она и вправду ясновидящая? — Катриона и Джесс сидели рядышком на складных стульчиках, держа на коленях коробки с красками и эскизники. Это была ежегодная загородная прогулка кружка рисования в Баклбери-Виллидж — живописную местность с хижинами, крытыми соломой, красочными садиками и небольшой речушкой, мирно извивающейся среди зарослей тростника и болотной калужницы.

— Откуда я знаю?

— А если так, то, может быть, Виктория способна предсказать судьбу?

— Ну и спроси ее. Не тяни резину, — вздохнула Джесс в досаде на то, что ей не дают сосредоточиться.

Она была по горло сыта разговорами о славном Джонатане Вайндхеме и страшно злилась. Еще минута, и она наговорит бедной Катрионе таких вещей, от которых та непременно расплачется. Девушка захлопнула эскизник и резко встала.

— Мне надоел этот пейзаж. Пойду поищу что-нибудь еще. Увидимся за чаем.

Она зашагала вниз по заросшей тропинке, борясь со своим гневом, от которого ее тело затрясло мелкой дрожью.

Деревня осталась далеко позади. Речка в этом месте поросла камышом и тиной. Джесс приходилось пробивать себе дорогу сквозь густые джунгли кустарника, в кровь царапая руки, спотыкаться, чертыхаться, досадуя на проклятые заросли. Вдруг Джесс остановилась и замерла как вкопанная: открывшаяся перед ней картина заставила ее позабыть и о раздражении, и о трудностях пути.

Это был пруд. Обычный застоявшийся пруд, покрытый зеленой пеной, окруженный насквозь прогнившими трухлявыми деревьями. Но внутри у Джесс вдруг что-то заныло; волна непонятного и радостного волнения ослепила ее. Она на мгновение зажмурилась, чтобы перевести дыхание, потом, охнув, раскрыла свой складной стульчик и тихо на него села.

«Не думай. Рисуй. Перенеси цвета на бумагу… — говорил ей внутренний голос. — Ты можешь, у тебя обязательно все получится».

Полностью ушедшая в себя, Джесс просидела над рисунком до самого вечера, совершенно не замечая облепившую ее мошкару, комариные укусы и удушающий запах от гниющей воды.

Пришлось отряжать на поиски пропавшей специальную группу.

Джесс с нескрываемой гордостью протянула подругам свою не успевшую еще высохнуть работу:

— Вы только посмотрите, что у меня получилось!

К тому времени, когда они добрались наконец до парадного входа в Твайнхем, эйфория Джесс угасла, и она почувствовала, что замерзла и чертовски устала. Спина разламывалась, исцарапанные руки болели, ноги распухли от комариных укусов. Джесс уже была готова согласиться с Катрионой и миссис Тервиллигер, учительницей рисования, что ее художества всего лишь пустая трата времени, но тут вдруг обнаружилось (и это безмерно удивило юную художницу), что у нее есть почитатели.

— Здорово, — прокомментировала Виктория, задумчиво глядя на Джесс своими светлыми глазами. — Ты зря теряешь время. Тебе надо учиться у кого-нибудь, кто действительно знает в этом толк.

— А зачем? Я вовсе не собираюсь становиться художницей.

— Почему?

— Потому что у меня совсем другие планы! — ни с того ни с сего вдруг прокричала Джесс, но потом, правда, спохватившись, она безнадежно махнула рукой и тихо добавила:

— И в любом случае у меня плохо это получается!

— Откуда ты знаешь?

— Да ладно тебе, Виктория. — Джесс небрежно хлопнула ладонью по картине. — Это далеко не Пикассо!

— Нет, — согласилась Виктория. — Это Джессика Хантер.

В тот вечер Джесс легла спать совершенно разбитая и физически, и морально.

На следующее утро Джесс выбросила свою картину.

Спустя полчаса, с холодяще-беспокойным чувством она достала рисунок из мусорной корзины и, осторожно разгладив смятую бумагу, надежно припрятала его. В те дни Джесс сама себя не понимала.

Гвиннет заняла второе место на конкурсе по пошиву одежды. Первое место ей не досталось лишь потому, что она не использовала новых материалов и сшила платье из отреза.

— Ты всю одежду шьешь себе сама? — поинтересовалась Виктория.

— Конечно. Не могу отказаться от этого удовольствия.

— А как ты научилась?

— Двоюродная сестра матери обычно присылала нам посылки с одеждой из Нью-Йорка, — медленно ответила Гвиннет, вспоминая. Как же давно это было!.. — Ни один наряд не подходил, но среди них встречались удивительные вещи! И я сама научилась перешивать платья. Потом мать поссорилась со своей кузиной. Дружба закончилась, а вместе с ней и посылки. Теперь я покупаю вещи на базарах и дешевых распродажах. Удивишься, но там можно наткнуться на такие интересные штучки!

Виктория покачала головой:

— Ты попусту тратишь время на детский сад. Ты могла бы стать модельером. И неплохим.

Гвиннет расхохоталась.

— Оставь Гвин в покое, — вмешалась Джесс. — Это ее жизнь.

— В самом деле? — приподняла бровь Виктория.

— Я совсем не против работы с детьми, — заверила Гвиннет. — Честно.

— Ты должна уехать.

— Куда? — пожала плечами Гвиннет. — И как? У викариев больших денег не бывает. В семье матери был когда-то приличный капиталец, — чистосердечно призналась Гвиннет, — но они все потеряли. Если не считать американскую родню, но с ней мать даже не разговаривает.

— А как насчет стипендии?

— Умом не вышла. Это всем известно. — Гвиннет усмехнулась. — Ни кожи ни рожи, да еще и без мозгов, но ли-и-ичность!

— И талант. Нет, правда, Гвин, почему бы тебе не попытаться? В жизни есть вещи более интересные, чем воспитание детишек в Бристоле.

— Да заткнись ты наконец! — снова зло перебила Викторию Джесс. — Что за удовольствие сбивать людей с толку?

Гвин была вполне счастлива. Мы все были вполне счастливы до твоего появления. И уж если на то пошло, что ты знаешь о жизни? Ровным счетом ничего, если не считать замка Данлевен!

Виктория не обратила на слова Джесс ни малейшего внимания.

— Почему бы тебе не написать своим американским кузинам? Может быть, они найдут там для тебя работу, пусть даже, скажем, какую-нибудь подсобную. Но ты будешь в Нью-Йорке. Для начала это совсем неплохо.

— Мать мне никогда не позволит.

— Тогда не говори ей.

— Да они все уже и позабыли о моем существовании.

— Ну во-о-от, — протянула Виктория, — ты им о себе и напомни.

Только Катриона оставалась невосприимчивой к россказням Виктории, в то время как ее подруги, казалось, совершенно потеряли аппетит.

Она радостно поглощала трюфели и икру, размышляя между делом, как бы ей отблагодарить Викторию за ее замечательную щедрость в дележе своих до умопомрачения вкусных посылок. Может, подарить Виктории в конце семестра какой-нибудь прелестный подарок? Кашемировый свитер?

Шелковый шарфик? Брошь? Или подарок — это не совсем удобно? С опаской, присущей лишь недавно разбогатевшим людям, Катриона старалась избегать капканов, расставленных на пути в новую социальную среду, и, конечно же, постоянно в них попадалась.

, . В конце концов Катриона нашла идеальный выход. Она введет Викторию в общество — будущей весной пригласит на свой бал. Вот будет взрыв! Виктория такая очаровашка.

Судьба мисс Пембертон Смит не для нее. Возможно, на балу Виктория даже влюбится в кого-нибудь… и, если только это не будет Джонатан, все будет просто замечательно.

— Виктория, а ты и вправду можешь предсказывать судьбу? — решилась наконец спросить Катриона.

Девушки шли на ужин. Стояла ужасная жара и духота, временами слышались раскаты грома надвигающейся грозы.

— Иногда.

Катриона моментально протянула Виктории свою розовую ладонь:

— А по руке ты читаешь?

— Ты проживешь долгую жизнь. Выйдешь замуж, и у тебя будет двое детей.

Катриона глубоко вздохнула и чуть не упала, споткнувшись о торчавший на дороге камень.

— Когда? — бесхитростно спросила она.

— Через несколько лет.

— У-у-у, и не раньше… А это будет Джонатан, да?

— Не знаю. Линии руки говорят лишь о том, что ты выйдешь замуж. Они не говорят, за кого.

— Но я должна знать.

— Тогда нам придется провести сеанс, — небрежно кинула Виктория. — Как-нибудь ночью, когда я буду в настроении. Ты сможешь задать свой вопрос планшетке.

— Планшетке! — От восторга у Катрионы перехватило дыхание. — А можно сегодня ночью?

Девушки шагнули из ослепительного солнечного света в относительную темень коридора, ведущего в столовую.

Катриона часто заморгала глазами, едва различая туманные очертания спешащих фигур, слыша голос Виктории, но не видя ее.

— Почему бы и нет? — сказала наконец Виктория после некоторой паузы. Голос ее звучал несколько насмешливо. — Это может быть интересным. Хотелось бы знать, что в самом деле случится со всеми нами. — Виктория загадочно улыбнулась Катрионе, и улыбка ее материализовалась из темноты, подобно Чеширскому коту. — Устроим сеанс сегодня в полночь.

На календаре в столовой значилась дата — 29 июня.

 

Глава 4

В полночь все представляется иначе.

Слышны малейшие звуки, окружающая темнота давит так, словно обладает реальным весом, и кажется, что из каждого угла на тебя смотрит кто-то очень внимательный и обязательно коварный.

Джесс, Гвиннет и Катриона, теснясь друг к другу и трепеща от страха, слышали лишь собственное учащенное дыхание. Виктория же, напротив, была абсолютно спокойна.

Это, впрочем, нисколько не удивляло подруг, поскольку они прекрасно понимали, что за множество лет, проведенных в мрачном замке Данлевен, Виктория привыкла к подобной атмосфере.

Виктория сидела, скрестив по-турецки ноги, на полу, одетая в темно-фиолетовую мужскую мантию с черными атласными лацканами. В руке у нее был зажат маленький фонарик, луч которого, освещая ее лицо снизу, высвечивал лишь скулы и надбровные дуги. Перед ней лежала спиритическая планшетка — не настоящая, но, как убеждала Виктория, «и эта сойдет». Квадратную картонную планшетку она смастерила сама, нацарапав на ней полукругом буквы алфавита с цифрами от 1 до 9 под ними и словами «да» и «нет».

Переведя взгляд с одного лица на другое, Виктория с ритуальной торжественностью сняла с левой руки аметистовое кольцо. Джесс, Гвиннет и Катриона невольно и одновременно приглушенно вздохнули. Они впервые видели, чтобы Виктория снимала кольцо с пальца, и в этом ее жесте, казалось, заключалась какая-то мистическая многозначительность.

Немного поразмыслив, Виктория положила кольцо в центр планшетки, и призматические вспышки пурпурного цвета мгновенно заметались по потолку. Зачарованные мерцанием камня, девушки затаили дыхание, и в комнате воцарилась мертвая тишина.

Первой нарушила молчание Виктория. Слегка прижав пальцем мерцающий камень, она предложила:

… — Ну что, начнем? Вы тоже должны прикоснуться к камню, чтобы зарядиться энергией.

Виктория улыбнулась одними кончиками губ и закрыла глаза. Чувствуя себя достаточно нелепо, девушки послушно положили пальцы на аметист, не зная, чего ждать. Несмотря на некоторую неловкость, Виктория, Джесс и Катриона выглядели вполне серьезно. Гвиннет же задыхалась от непреодолимого желания расхохотаться: ее страшно забавляла вся эта затея.

— Кто-то здесь есть, — после довольно продолжительного ожидания спокойно произнесла Виктория.

Девушки инстинктивно насторожились. Впоследствии поддающаяся внушению Катриона настаивала на том, что в этот момент неожиданный порыв ветра с шумом ударился в окна и все они, ретроспективно, были уверены в том, что драгоценный камень задрожал под пальцами.

— Кто здесь? — торжественно спросила Виктория.

Медленно, нерешительно кольцо начало двигаться, рассыпая по планшетке вспышки аметистового света. К кольцу никто не прикасался.

— Точно, точно, — уверяла позже Гвиннет. — Оно двигалось само, клянусь.

Катриона вскрикнула от страха.

Камень указал сначала на С, потом на К, двигаясь все быстрее, он высвечивал букву за буквой, пока не остановился в центре. «СКАРСДЕЙЛ».

— Господи, помилуй, — выдохнула Гвиннет.

— Мой отец, — спокойно констатировала Виктория и после длительной, пугающей паузы добавила:

— Ничуть не удивляюсь, что это он.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Это его кольцо.

— Ты имеешь в виду… — прошептала Катриона, — оно может… вызывать его?

Полоска пурпурного света косым разрезом легла на лицо Виктории.

— Не знаю.

— Думаю, нам следует остановиться:

— Джесс встала на колени и засунула руки в карманы.

— Да брось ты, — посмотрев на Джесс, потом на Катриону и снова на Джесс, произнесла Гвиннет с нарочитой беспечностью. — На самом-то деле мы ведь в это не верим!

— Тихо! — пробормотала Виктория.

— Правильно, — согласилась Джесс. — А то еще кто-нибудь услышит.

Полная дурных предчувствий, приготовившаяся слушать призрак лорда Скарсдейла, Катриона вздрогнула. Она неожиданно обнаружила, что была совсем не против того, чтобы мисс Пембертон Смит собственной персоной появилась на пороге комнаты и помешала бы их спиритическому сеансу.

— Прошу прощения. — Гвиннет натянула полы своего коротенького купального халата на костлявые коленки и снова водрузила палец на камень.

Последовала продолжительная пауза, в течение которой Виктория, казалось, собиралась с силами.

— Отец, — произнесла она наконец глухим голосом, — где ты? Скажи нам, как это выглядит?

После медленного, чуть неуверенного поиска букв пришел ответ:

— ХОЛОД. МРАК. ДАЛЬ…

Последовал длительный, непрерывный и бесцельный ряд вращений кольца.

— Ты ответишь на наши вопросы?

— ЕСЛИ Я ДОЛЖЕН…

— Я прошу тебя об этом, отец.

Скарсдейл не удостоил дочь ответом. Кольцо не двигалось.

Теперь пугающе четкий образ лорда Скарсдейла пробрался в воображение Джесс. Она словно воочию видела худое темное лицо, холодные глаза и тонкую, жестокую складку рта.

Он выглядел совсем не так, как себе представляла Джесс.

Он не был похож ни на одного из ее знакомых.

Виктория подняла голову. Глаза ее казались странными и темными, не правдоподобно расширившиеся зрачки занимали почти всю поверхность блеклой радужной оболочки.

— Катриона, ты — первая. Ты больше всех об этом просила.

— Ой, нет. Не я. Пожалуйста, пусть кто-нибудь другой…

— Давай. Он ждет.

— Я… — Катриона судорожно глотнула и покраснела. — А как?

— Соберись с мыслями, — терпеливо наставляла подругу Виктория. — Подумай о том, что бы ты хотела узнать. Только и всего. А потом — спрашивай.

— И все?

Виктория кивнула.

— Ага, поняла. — Голос Катрионы дрожал. — Лорд Скарсдейл, прошу вас, я хочу знать… — И скороговоркой:

— Я выйду замуж за Джонатана Вайндхема?

Ответ пришел мгновенно:

— ДА.

Катриона счастливо выдохнула. Гвин слегка толкнула ее в бок.

— Ну вот тебе, голубушка. Красавец принц подхватит прекрасную принцессу на белого коня и умчит ее в закат.

— Ах, спасибо вам! — со слезами на глазах улыбнулась Катриона аметисту. — Большое вам спасибо!

— Не хочешь ли ты еще что-нибудь спросить? — поинтересовалась Виктория.

— Теперь мне больше ничего не надо.

— Теперь она будет жить совершенно счастливо, — усмехнулась Гвиннет.

— Но будет ли она счастлива?

Катриона обратила взор куда-то вверх. Что-то в голосе Виктории покоробило ее.

— Конечно же, буду… ведь так?

— Виктория пожала плечами.

— Спрашивай не у меня. — Виктория кивнула на планшетку. — Спроси у него.

Катриона поджала губы и робким голосом спросила:

— Я буду ужасно счастлива. Ведь так?

Последовала мучительно долгая пауза. Катриона обеспокоенно посмотрела на Викторию, сидевшую неподвижно, словно статуя, с закрытыми глазами.

— Почему он не отвечает? — прошептала Катриона.

— Тш-ш-ш, — прошипела Виктория, — подожди.

Камень начал нерешительно двигаться.

— СЧАСТЬЕ ДОСТАЕТСЯ ВЕЛИКОЙ ЦЕНОЙ.

— Великой ценой? — прошептала Катриона. — Что это значит?

— Ш-ш-ш, он еще не закончил.

— ПОСЛЕ ТОГО, КАК УЗНАЕШЬ ТЬМУ.

Камень застыл на месте. Катриона смотрела на него в ужасе.

— Тьму?

— ВЕРЬ В СОБСТВЕННЫЕ СИЛЫ.

— Но при чем тут сила? Вы имеете в виду деньги? Лорд Скарсдейл, я не понимаю. — Катриона почти плакала. — Мы что, не будем счастливы?

И тут они все почувствовали, как камень замер под их пальцами, его мерцающий свет, казалось, потускнел.

— Я… — Катриона уставилась на Викторию. Предсказание было вовсе не тем, что нагадала когда-то Катрионе цыганка — счастливое замужество за Прекрасным Принцем. — Он не сказал…

— Он закончил, — мягко перебила Виктория. — Теперь ты сама должна во всем разобраться. Если ты выйдешь замуж за Джонатана, возможно, тебе придется отказаться от каких-то важных для тебя вещей.

— Но что может быть важнее Джонатана?

— Откуда я знаю? Сама выяснишь.

Катриона упрямо поджала губы.

— Меня не волнует великая цена. Я отдам все, чтобы выйти за него замуж!

В комнате повисло молчание.

— Гвин, не хочешь быть следующей? — спросила наконец Виктория.

Гвиннет нервно кашлянула. Она никак не ожидала таких странных, неясных ответов. Ею овладело жгучее желание поскорее выбраться из этой страшной комнаты.

«Лучше уж оставить будущее в покое, — решила Гвин, но, поразмыслив, вздохнула. — Ну ладно. Здесь только мы четверо, и нечего бояться, что потом кто-то будет надо мной, смеяться».

— Ну, Гвин, давай, — подбодрила ее Виктория.

Только вот что спросить? Что-нибудь безобидное… разве что… Гвиннет закрыла глаза и принялась задумчиво поглаживать нос.

— Не тяни, — посоветовала Виктория. — А то он устанет и исчезнет.

Гвиннет вздохнула.

— Лорд Скарсдейл, буду ли я довольна своей жизнью? — задала Гвиннет достаточно нейтральный вопрос.

Ответ был скор и малоинформативен:

— ИНОГДА.

— Надо быть более определенной, — подсказала Виктория.

— Ну хорошо, — вздохнула Гвиннет. — Стану я миллионершей? Вот это да!

Показалось, что ответа на вопрос не последует. Но кольцо уверенно встало по диагонали напротив слова «ДА», — Что? Ерунда какая-то. — Гвиннет уставилась на планшетку, на которой буквы, казалось, слегка поплыли, словно сами отрывая себя от бумаги. Она решила бросить вызов:

— Ну ладно, и как же я заработаю эти деньги?

— БЕЗУПРЕЧНЫМ ТЕЛОСЛОЖЕНИЕМ.

Гвиннет почувствовала, как отвисла ее нижняя челюсть, ! и, шлепнув при этом губами, она поспешила закрыть рот.

— Телосложением?.. — в полном недоумении промямлила девушка.

Но кольцо не шевелилось.

— Он все сказал. Не дави на него, — вполголоса предупредила Виктория.

— Теперь, кажется, моя очередь, — невольно протянула Джесс.

В ее голове возник единственный страшный вопрос — вопрос, который Джесс никак не решалась задать. Если ответ на него будет положительным, то все представления Джесс о будущем рухнут, как говорится, в одночасье, если же отрицательным — разочарование будет кошмарным.

«И все-таки я в это верю, — в ужасе подумала Джесс. — Не хочу! Это какая-то бессмыслица!»

И тут Джесс решила спросить о чем-нибудь безопасном, задать вопрос, ответ на который она уже знала.

— Где я буду жить, после того как займусь своим делом? — задала вопрос Джесс, имея на уме уже готовый ответ — в родном Котсволде, конечно, где же еще?

И так же, как перед тем Гвиннет, Джесс с изумлением следила за словами, постепенно складывающимися из движения камня, выдавшими столь же неожиданный ответ:

— В ДРУГОЙ СТРАНЕ.

— Другой стране? Где это? — напрямую поинтересовалась Джесс.

— ОЧЕНЬ ДАЛЕКО.

— Не верю, — твердо заявила Джесс. — Почему?

— ЧТОБЫ ЯСНЕЕ ВИДЕТЬ.

Дважды повторив ответ, камень застыл на месте.

— Что видеть яснее?

Виктория вздохнула:

— Все. Больше он ничего не скажет.

— Разумеется, не скажет, потому что не знает, — отрезала Джесс. — Он не может знать.

— Знает.

— Глупости. — Джесс отказывалась принять пророчества лорда Скарсдейла.

— Нет, — равнодушно возразила Виктория.

Сидя неподвижно и глядя на подруг из-под полуопущенных ресниц, она молчала. Джесс, Гвиннет и Катриона выглядели очень встревоженными. Наконец низким, почти сонным голосом Виктория сама обратилась к духу:

— Скарсдейл, скажи мне, а что ты видишь о нас, обо всех? Что будет с нами ровно через двадцать лет?

Впоследствии девушки вспоминали неожиданный разряд электрического тока, пронзившего кончики пальцев, пробежавшего по рукам и холодом вонзившегося в сердце. Кольцо двигалось в бешеном темпе, металось от буквы к букве, вперед-назад, царапая планшетку, стремительно перебрасывая отблески своего пурпурного света с одного лица на другое.

Подруги, словно парализованные, не шелохнувшись, следили за взбесившимся кольцом.

— ВЫ СНОВА БУДЕТЕ ВМЕСТЕ, НО ВАС БУДЕТ ОДНОЙ МЕНЬШЕ.

Когда до подруг наконец дошел смысл пророчества, кто-то из них, возможно, Катриона, коротко вскрикнула. Тяжелое аметистовое кольцо же, прочертив на планшетке глубокую борозду, подскочило и с глухим звуком громко ударилось о стену.

В комнате вдруг стало совершенно темно.

 

Глава 5

Прошел год, и снова наступил июнь.

У Гвиннет на подносе для завтрака лежало два письма: в кремовом тисненом конверте — приглашение из Скорсби-Холла, другое — с американской маркой и почтовым штампом Сан-Франциско.

Викарий и миссис Джонс смотрели на конверты с нескрываемым живым любопытством, но были обречены на разочарование.

— Скрытность — малопривлекательная черта для молодой девушки, — с горечью заявила миссис Джонс, наблюдая, как Гвиннет, без каких-либо комментариев, засовывает заграничный конверт в карман.

«Дорогая Гвиннет!

Тетя Сусанна любезно передала мне твое замечательное письмо, и, как ты правильно поняла, я ищу няню для своих детей. Тетя говорит, что ты училась уходу за детьми в местном колледже и после его окончания хотела бы найти работу в Соединенных Штатах.

У нас с Джоном двое детей — Джон Джер (Джо-Джо) и Стоктон (Токи), которым соответственно три и два года (с приложенной к письму фотографии улыбались две круглолицые малышки: одна с белокурым чубчиком, другая — лысенькая). Им очень понравится, что за ними будет ухаживать настоящая английская няня, в особенности потому, что я в последнее время страшно занята «Молодежной лигой», благотворительностью и бесконечными заседаниями в комитетах.

У нас чудесный дом в районе Пасифик-Хайтс, в Сан-Франциско, где у тебя будет собственная комната с телевизором и отдельной ванной. Если все устроится, нам хотелось бы видеть тебя в нашем гнездышке после того, как вернемся из отпуска с востока, от мамы. Конечно, мы оплатим твой авиабилет до Калифорнии…»

Далее в письме излагались условия: двести долларов в месяц плюс проживание, питание («Семьдесят пять фунтов в месяц!» — задохнулась Гвиннет) и машина в собственное распоряжение по выходным.

После многословных приветов от Джо-Джо и Токи письмо завершала подпись: «Твой друг Сесилия (Си Си) Вере».

Гвиннет отписала немедленно, дав, пока не передумала, согласие, а следующие три недели промучилась, сомневаясь в правильности принятого решения.

Сегодня вечером Катриона выглядела потрясающе хорошенькой. Прибывший после обеда Мартино, лондонский парикмахер Катрионы, вымыл девушке голову и уложил ее золотистые волосы в великолепную прическу, украсив жемчугом и надушив жасминовыми духами. Сидя среди искусно расставленных цветов, свисавших из окружавших ее ваз и корзин, на фоне светлых обоев, длинных, до пола, гобеленов и висящего на двери уборной нового вечернего платья от Шипарелли (бледно-розового шелкового конфекциона с цикламеновой нижней юбкой), Катриона сама была похожа на цветок.

— Между прочим, — заметила Катриона, накладывая на щеки румяна, — Виктория тоже приглашена. Я вам уже говорила?

— Нет! Ничего не говорила! — изумленно воскликнула Джесс.

— Зачем? — потребовала объяснений шокированная Гвиннет.

Все они были очень злы на Викторию.

— Будь моя воля, я бы и смотреть на нее не стала, — заявила рассерженная Джесс. — Она — опасная шарлатанка.

После достопамятного сеанса Катриона несколько дней ходила бледная, с широко раскрытыми глазами, и вся троица избегала встреч с Викторией Рейвн, что было не особенно трудно в силу начавшихся у Виктории экзаменов. А осенью она поступила в женский колледж Маргарет-Холл в Оксфорде.

— Я еще раньше говорила, что приглашу Викторию на свой бал, — слегка покраснела Катриона. — Я не могла не пригласить ее. — Краска все больше заливала ей лицо. — Я подумала… а вдруг планшетка сказала правду? Я хочу сказать, если Виктория будет здесь… я подумала… может быть, воздействие сработает. — Красная как помидор, Катриона смутилась окончательно.

— Ах, да ради Бога, — сверкнула глазами Джесс.

— Я и брата ее пригласила, — поспешила добавить Катриона в надежде успокоить подругу. — Он, кажется, очень хорошенький.

Тут стоявшая у окна Гвиннет неожиданно объявила:

— Тебе бы лучше поторопиться с одеванием. Сюда подъезжает серый «бентли».

— Боже мой! Вайндхемы! — Краска моментально сошла с лица Катрионы. Дыхание у нее перехватило, сердце застучало в груди подобно огромному кузнечному молоту. Все мысли несчастной влюбленной объединились в одну горячую молитву: «Пусть он сделает предложение. О Боже, пусть он сделает предложение сегодня вечером».

К десяти часам гости, после данного специально в честь бала обеда, разбрелись по всему дому.

— С вашей стороны было столь любезно пригласить меня, миссис Скорсби, — серьезно признался молодой маркиз, загипнотизированно глядя при этом на Катриону.

Маркиз очень походил на хорька, и руки у него были горячие и влажные, но, по мнению миссис Скорсби, если твой отец — герцог Малмсбери, это почти ничего не значит.

— Приятно снова видеть вас, Арчи, — с отсутствующей улыбкой пробормотала Катриона. — Очень рада, что вы смогли прийти…

Миссис Скорсби, в своем плотно облегающем фигуру платье из тафты цвета серого металла со скрипящим кожаным поясом, вдохнула полной грудью, исполненная гордости за собственную дочь.

Ко все большему удовлетворению миссис Скорсби, приглашенные, казалось, прекрасно проводили время. Молодые люди в своих вечерних костюмах, за небольшим исключением, выглядели красавцами, девушки в оборчатых юбках и с пышными прическами представлялись распустившимися бутонами цветов. Соблазнительная танцевальная музыка лилась из-под натянутого во дворе огромного тента, дом сотрясался от басовых вибраций, доносившихся из подвала, который приспособили на вечер под дискотеку, украшенную разноцветными огнями и плакатами «Битлз» на стенах.

Вечеринка была в разгаре: гремела музыка, дом дрожал от топота танцующих, громкий смех, звон бокалов, звяканье фаянсовой посуды, скрип бегущих шагов по гравию, веселая канонада пробочных выстрелов.

К двум часам ночи чувства настолько обострились и нервы были так натянуты, что ни один из присутствующих и думать не мог о сне или о чем-нибудь подобном.

— Ты не считаешь, что пришло время нам потанцевать? — Катриона наконец подошла к Джонатану.

Оказавшись в его объятиях, она как-то сразу успокоилась.

«Ну какая же я дурочка, — размышляла девушка, с неизбывным обожанием заглядывая в глаза своему избраннику. — Конечно же, он меня любит. Все в порядке. Просто ему нужны время и подходящий случай».

— Я трудилась весь вечер, Джонатан, — прошептала Катриона. — И мне ужасно жарко. Может, прогуляемся?

Взявшись за руки, они прошли по длинной травянистой дорожке, обсаженной благоухающими кустами роз, пересекли нижнюю лужайку и, миновав часто посаженные ивы, вышли к озеру, берега которого оглашались треском цикад и кваканьем лягушек. В центре озера возвышался островок, на котором стояла, облитая лунным светом, небольшая беломраморная беседка в греческом стиле.

— Давай переплывем на остров.

Джонатан помог Катрионе сесть в небольшую лодку, тихо покачивавшуюся на волнах в прибрежных камышах, и погреб к острову. Лунный свет играл в светлых волосах Джонатана, полосами ложился на складки его белой рубашки и на спокойные темные воды озера.

Сев на каменную скамейку беседки, Катриона прильнула к Джонатану. Ощущение юношеского тела, теплого и сильного, возбуждало ее. Катрионе хотелось, чтобы это мгновение длилось вечно. Сердце в груди билось с ужасающей частотой. Теперь в любой момент Джонатан мог обнять ее и поцеловать, поцеловать не привычным целомудренным поцелуем, а страстно, как любовник…

Джонатан повернулся к Катрионе. Лунный свет серебрил его прекрасные волосы и подчеркивал чисто классическую форму подбородка и виска.

— Катриона, мне нужно тебе что-то сказать. Иди сюда.

Иди ко мне поближе.

Джонатан обнял Катриону за плечи и привлек к себе.

Она почувствовала, как громко стучит его сердце, и представила себе, как он властно целует ее губы, настойчивая рука страстно ласкает ей грудь, жар его кожи…

Глядя на его чистое, залитое серебряным светом лицо, Катриона потянулась к возлюбленному.

— Да, Джонатан?

— Я давно хотел тебе сказать…

Они существовали в собственном волшебном мире. Музыка и огни Скорсби-Холла унеслись куда-то далеко. Только они были реальны — Джонатан и Катриона.

Тут Джонатан напрягся и повернул голову.

— Послушай.

Катриона услышала приближающийся рычащий звук мощного мотора спортивного автомобиля и увидела мечеподобные полосы света, образованные яркими фарами.

— Поздние гости, — возвестил Джонатан и поднялся. — Мне лучше отвести тебя назад.

— Джонатан, не стоит беспокоиться. Господи, да сейчас уже почти три часа. Все это ерунда. Мама их займет. Что ты хотел…

Но Джонатан протянул ей руку. Катриона покорно встала.

— Я отведу тебя домой. — Молодой человек устало улыбнулся.

Вечеринка выдыхалась. Прислуга в униформе с осторожностью собирала пустые бокалы, тарелки и прочую посуду.

Большой зал выглядел усталым и грязным.

Гремевшая весь вечер в подвале рок-группа умолкла, и воцарилась, казалось, полнейшая тишина. Вдруг неожиданный рев спортивного автомобиля, подобно артиллерийскому салюту, разорвал безмолвие только-только установившегося покоя.

В тот самый момент, когда Гвиннет наконец застыла на нижней ступеньке лестницы, на широком роскошном пороге Скорсби-Холла, плечом к плечу, возникли две фигуры.

Два стройных молодых человека в безупречно сидящих на них смокингах: один — высокий жгучий брюнет, другой — ростом пониже, с коротко подстриженными серебристыми волосами, но… не мужчина, а… Виктория Рейвн.

— Эй! — радостно крикнула Виктория. — Гвин, мне нравится твоя прическа.

Высокий черноволосый парень тоже улыбнулся:

— Так вот ты какая, Гвиннет!

Во рту у девушки пересохло. Она растерянно улыбнулась и попыталась выдавить из себя нечто вроде приветствия, но красота спутника Виктории, казалось, лишила ее дара речи.

— Я, разумеется, слышал о тебе. — Широким шагом молодой человек пересек зал, с поразительным изяществом поцеловал руку Гвиннет, а потом обратной стороной ладони погладил девушку по щеке. — Твое платье просто волшебно.

Очень смело, но с твоей фактурой можно позволить себе и не такое. У тебя прекрасная фигура.

Гвиннет, похоже, остолбенела; мысли путались, глаза застилал туман.

Откуда-то издалека до нее донесся голос Виктории:

— Поздравляю, Гвин. Я слышала, ты все же едешь в Америку?

Оттуда же, издалека, раздался холодный голос Джесс:

— Привет, Виктория! А мы уже считали тебя без вести пропавшей.

«Я люблю его, — подумала Гвиннет. — Я его люблю. Я буду любить его вечно…»

Новые голоса, новые фигуры, двигающиеся, словно во сне: туда-сюда, туда-сюда.

Еще одна пара в дверях.

— Виктория! — Натянутая улыбка легла на чуть ли не почерневшее от душевных переживаний лицо Катрионы. — Какой сюрприз! Рада, что ты в конце концов решилась. Здесь все еще полно народа.

В поле зрения Гвиннет попала Джесс, сопровождаемая одним из своих типичных спутников: блондин, розовощекий и очень английский.

— Вы знакомы с Джонатаном Вайндхемом? — пытаясь соблюсти приличия, уныло заметила Катриона. — Джонатан, это Виктория Рейвн. Мы вместе учились в школе.

Джонатан вежливо кивнул Виктории.

— Позвольте представить — мой брат Танкреди. — Виктория поспешила удовлетворить общее любопытство.

Катриона, стоявшая спиной к своему возлюбленному, не могла видеть, с каким выражением лица тот пожал протянутую руку Танкреди. Гвиннет, слепая ко всему, кроме собственных, охвативших ее бурных эмоций, тоже ничего не видела.

Увидела только Джесс. Своим цепким взглядом художника она заметила, как вспыхнули глаза Джонатана, как краска сошла с его загорелого лица и как он тут же покраснел от волнения. Джесс удивилась тому, с какой поспешностью Джонатан отдернул свою ладонь от ладони Танкреди, удивилась она и самому Танкреди, лицо которого, впрочем, не выражало ничего, кроме серьезной вежливости.

Джесс не поняла, чему же она стала свидетельницей, но почувствовала, что что-то случилось. Что-то непонятное и ужасно печальное.

А заметила ли Виктория? Ну разумеется, заметила — Виктория все замечала.

… — В буфете — море шампанского, — сообщила Катриона веселым, ломающимся голоском, — а в подвале — горы хотдогов и реки пива.

— Вы что предпочитаете? — Танкреди обернулся к Гвиннет:

— Немного шампанского?

— О да! Да, пожалуйста, — закивала Гвиннет.

Через несколько минут Танкреди вернулся с полными бокалами шампанского.

— Может быть, выйдем во двор? Здесь ужасная духота, и скоро рассвет. — Элегантно взяв Гвиннет под руку, Танкреди направился к выходу.

Виктория проводила их задумчивым взглядом своих отливающих серебром пристальных глаз.

Сейчас, в конце июня, сад походил на огромное цветущее облако, источавшее сногсшибательный дурманящий аромат. С верхушки вяза послышался щебет проснувшейся птички; где-то вдали, на востоке, петух издал первый, пробный предрассветный крик.

— Ку-ка-ре-ку! Время ведьмам и вурдалакам возвращаться в свои могилы, — шутливо пробормотал Танкреди.

Он провел свою спутницу по мокрой от росы траве в центр маленького круга — выложенных камешками солнечных часов.

Поставив бокалы на землю, Танкреди обнял Гвиннет и поцеловал в губы, после чего со смехом в голосе произнес:

— А ты смелая девушка. Откуда ты знаешь, что я не вампир?

— Я все же рискну, — дрожа, ответила Гвиннет, не имевшая в эту минуту ни малейшего желания говорить о таких глупостях, как вампиры. Впервые в жизни Гвиннет поцеловали, и девушка с нетерпением ждала повторения.

Танкреди сверху вниз насмешливо смотрел на Гвиннет.

Своим длинным пальцем он дотронулся до ее лба, потом легко провел им вниз и остановился на переносице.

— Хорошо, согласен, я и в самом деле не вампир. — И, склонив голову, снова приник к девичьим губам.

Длинные мускулистые бедра Танкреди прижались к бедрам Гвиннет. Она стиснула в объятиях его открытую шею и приоткрыла рот. Танкреди зубами принялся слегка покусывать нежную плоть внутренней стороны ее нижней губы. Гвиннет почувствовала, что падает, стремительно падает куда-то в бездну. Мысленно она видела, как ее тело, вращаясь, мчится сквозь пространство. Но он был рядом, он был вокруг, он был в ней…

Внезапно и резко Танкреди оторвался от губ Гвиннет, и та вмиг ощутила себя бесконечно одинокой. Она тихо стояла, дрожа и глядя себе под ноги, на циферблат солнечных часов. Одна ее нога покоилась на римской цифре II, вторая — на XI.

Молодой человек снова взял Гвиннет за руку, и она почувствовала, как дрожат ее пальцы в его сильной ладони.

— Холодно, — спокойно, без каких-либо эмоций произнес Танкреди. — Пойдем в дом.

— Гвин влюбилась в твоего брата, — холодно заметила Джесс.

— В Танкреди все влюбляются, — пожала плечами Виктория.

— Ах, вот Как? Я ее еще никогда такой не видела, — с осуждением в голосе призналась Джесс.

Молодой человек рядом с Джесс нетерпеливо переминался с ноги на ногу, но Джесс не обращала на него ни малейшего внимания.

— Танкреди — первый мужчина, увидевший в Гвиннет! женщину, — тонко улыбнулась Виктория. — Он сказал Гвиннет, что она прекрасна. До этого Гвин никто об этом не говорил. Чего ты еще ждала? Разумеется, она тут же в него и влюбилась.

— Я не хочу, чтобы Гвиннет причинили боль.

Виктория серьезно посмотрела на Джесс и как-то странно сказала:

— Даже если и, так, дело того стоит…

Офис Эрнеста Скорсби был невелик, но прекрасно спланирован: небольшая комната с видом на шоссе, изящными арочными окнами и стенами, увешанными полками, полными книг в кожаных переплетах (книги приобретались дизайнером миссис Скорсби вместе со всей обстановкой). В кабинете было тепло и тихо, уже затухающее пламя большого камина нервными бликами разрывало застоявшиеся сумерки. Единственными свидетельствами продолжавшейся внизу вечеринки были два бокала (один со следами губной помады) на широком дубовом письменном столе Эрнеста Скорсби и длинная белая перчатка с перламутровыми пуговицами, безжизненно лежавшая на спинке коричневого кожаного кресла.

— Где бы мы могли уединиться? — настаивал заплетающимся языком Джонатан.

Стоя рядом с Катрионой перед камином на ковре из белой овчины, Джонатан сделал очередной большой глоток вина, поставил бокал на прикаминную полку и вцепился пальцами в обнаженное плечо девушки. Поморщившись от боли, Катриона посмотрела на своего кавалера с досадой. Джонатан сильно напился. Его волосы цвета спелой кукурузы были растрепаны, на щеках выступил пунцовый румянец.

— Катриона, прошу тебя… — пробормотал он нетвердым голосом.

В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги, в дверь постучали, раздались приглушенные вскрики, звон разбившегося бокала, веселый смех.

— О, черт, — прошипел молодой человек и заставил себя собраться. — Катриона, выходи за меня замуж. Пожалуйста.

Ты так прекрасна. Ты должна выйти за меня замуж.

Катриона чувствовала холод и одиночество, словно стояла совершенно одна в кромешной темноте на скалистой горной вершине. Она не понимала, зачем Джонатан просит ее выйти за него замуж, если сам он того не хочет?

«Счастье достается великой ценой. Но тогда… тогда…

Какая же я дура, — думала Катриона. — Вот же, Джонатан просит меня выйти за него замуж. Милый, милый Джонатан, которого я люблю столько лет! Бедный Джонатан, он совершенно изнервничался, готовясь весь вечер сделать мне предложение, и он ждет ответа».

— Дорогой мой, — прошептала Катриона, отбрасывая сомнения, страх и темноту, чувствуя охватывающие все ее существо радость и торжество (именно так она это себе и представляла). — Ах, дорогой, я так тебя люблю! Конечно же, я выйду за тебя замуж.

И Катриона поняла, что она — счастливейшая девушка в мире.

— О Боже! — простонал Джонатан и порывисто поцеловал Катриону, крепко обняв ее и больно впившись пальцами в обнаженную спину своей будущей жены.

Катриона почувствовала, как зубы Джонатана стукнулись о ее губы, и ощутила во рту солоноватый привкус крови, но не стала обращать на это внимания. Джонатан целовал ее так, как она столько раз представляла в своих фантазиях, одиноко мечтая об этом поцелуе в своей роскошной девичьей постели.

— О, Джонатан, — выдохнула Катриона. — Я так тебя люблю…

 

Глава 6

Впоследствии июньский бал в сознании Катрионы как-то незаметно слился с ее свадьбой в сентябре, превратившись в одно и то же событие.

Как и в июне, над ее прической в сверкающем великолепием номере отеля «Гайд-парк» трудился приехавший специально по этому случаю из Лондона Мартино. Он беспрерывно кудахтал и ворковал, укладывая под прелестную кружевную фату многочисленные витые локоны и романтичные завиточки отливавших золотом волос.

Джесс и Гвиннет тоже принимали участие в церемонии обряжения невесты. Сами они были в нарядах подружек невесты — коротких пышных платьях: одно из них серебряное, другое — сине-серое. Прически девушкам сделал все тот же Мартино.

И еще там присутствовала Виктория, в бесподобном дымчатом платье, при каждом движении отливавшем серебром.

Аметистовое кольцо на пальце Виктории пылало пурпурным огнем.

— Зачем ты пригласила ее в подружки? — еще раньше недовольно допытывалась у Катрионы Джесс.

— Кажется, Виктория приносит мне счастье, — улыбнулась Катриона. — В конце концов, не постучи Виктория вовремя к отцу в кабинет, Джонатан, возможно, так и не решился бы сделать мне предложение.

— Когда-нибудь все равно бы решился, — возразила Джесс. — И я думала над последними словами, выданными планшеткой…

Но Катриона уже дала себе полностью рациональное объяснение предупреждению планшетки. Разумеется, цена будет великой: отцу Катрионы придется выложить немалую сумму на реставрацию Барнхем-Парка, находившегося просто в катастрофически разрушающемся состоянии. Обойдется восстановление в тысячи и тысячи фунтов.

— Папуля ничего не будет иметь против, — с сияющим лицом сообщила Катриона Джонатану. — Он даже и не заметит.

Любопытно, что шафером на свадьбу пригласили Танкреди.

— Теперь Джонатан с Танкреди большие друзья. Джонатан останавливался у него в Лондоне, и тот водил его на вечеринки. Он таскал его с собой повсюду. И это было очень кстати, поскольку последние несколько недель я откровенно замоталась.

— Но шафером? — допытывалась Джесс. — Ведь у Джонатана должна быть масса других друзей. Почему Танкреди?

— А почему не Танкреди? — мечтательно улыбнулась своему отражению в зеркале Гвиннет.

Джесс пристально посмотрела на подругу.

«Боже мой, а ведь брат Виктории прав, — неожиданно подумалось ей. — Гвиннет действительно прекрасна!»

— Можно пригласить тебя на обед? — Пять слов, которые могли изменить всю ее жизнь.

— Конечно, — с решительностью самоубийцы ответила Гвиннет…

Тем же днем, накануне свадьбы Катрионы, Гвин встретилась с Танкреди в ресторане «Каприз» на Сент-Джеймс.

Традиционный французский интерьер, чудовищные цены, ужасно важные официанты, которые насмерть перепугали бы Гвиннет, не будь рядом с ней Танкреди. Боже, с каким терпением и даже вниманием он слушал ее болтовню. Гвиннет чувствовала себя удивительно остроумной и удивительно красивой. Совершенно новой личностью. Женщиной.

Наконец обед закончился, и Танкреди, слегка поддерживая Гвиннет под локоть, вывел ее через прекрасные, украшенные резьбой стеклянные двери на улицу.

Сев в такси, Танкреди вальяжно развалился на заднем сиденье, вытянув свои длинные ноги, и заговорщицки улыбнулся Гвиннет:

— А сейчас мы поедем ко мне домой и выпьем по стаканчику бренди. Времени у нас предостаточно. Потом я отвезу тебя, чтобы ты могла переодеться к ужину.

— Мне нравится такой план, — ответила Гвиннет, наслаждаясь собственной непринужденностью.

Квартира Танкреди располагалась на набережной в Челси. Она занимала весь первый этаж П-образного многоэтажного дома со сплошь увитым виноградом внутренним двором, который украшали греческие скульптуры и огромные каменные урны. В доме Гвиннет обнаружила черные мраморные полы, множество больших напольных ваз с дурманяще благоухающими цветами, сводчатые резные деревянные потолки, концертный рояль, четыре прекрасных антикварных шахматных столика с инкрустацией и шахматными фигурами из оникса, бесчисленные полки с книгами в кожаных переплетах, великолепные старинные персидские ковры.

— Несмотря на все свои недостатки, Скарсдейл имел хороший вкус, — заметил Танкреди, наливая из хрустального графина коньяк в два коньячных бокала из баккара.

— Салют. — Танкреди слегка чокнулся с Гвиннет.

Глядя Танкреди прямо в глаза, Гвиннет поймала себя на мысли, что Танкреди — единственный молодой человек, на которого она может так вот запросто, без тени смущения, смотреть.

— У тебя прекрасные глаза, — мягко сказал Танкреди, — Пообещай мне, что выбросишь очки и вставишь контактные линзы. — Он ласково взял Гвиннет за подбородок, слегка наклонился и нежно поцеловал, после чего приложил кончик указательного пальца к ее губам и, глядя в упор, спросил:

— Будем, как хорошо воспитанные люди, пить бренди здесь или возьмем с собой в постель?

— Никогда не видел более красивого тела.

Могла ли Гвиннет когда-либо, в самых дерзких своих мечтах, допустить мысль о том, что эти слова будут сказаны ей?

Гвиннет знала, что рано или поздно с ней случится нечто подобное, но никак не предполагала, что произойдет это ясным днем, при полном свете. Она лежала поперек огромной шикарной кровати, без тени стыда и угрызений совести, напротив, даже с какой-то гордостью за себя, в блаженстве оттого, что лежащий рядом с ней мужчина разглядывает ее наготу, исследует ее тело, прикасается к нему, разжигает в нем, дюйм за дюймом, сладкое, дух захватывающее, непреодолимое желание. Гвиннет чувствовала себя порочной распутницей, наслаждающейся возможностью доставить и получить удовольствие. Упиваясь собственным бесстыдством, она взяла руки Танкреди и положила их себе на грудь. Обвив ногами его бедра, девушка растворила свои врата прямо напротив гордо стоящего победителя. Представляя себя молодым диким животным, нежащимся и кувыркающимся на солнечном пастбище в высокой, сочной, мягкой, ласковой траве, Гвиннет довольно засмеялась.

Танкреди поднес бокал с бренди к губам Гвиннет. Она сделала глоток. Танкреди снова поцеловал ее, слизывая капли оставшегося на губах напитка. После этого он отставил бокал в сторону и наконец вошел в зовущую, горящую нетерпением плоть. Гвиннет выгнула спину, прижавшись бедрами к Танкреди, и застонала, ощутив его присутствие в себе, после чего принялась с удивительной легкостью двигаться вперед-назад, вперед-назад и еще, и еще, и еще… пока не смягчился яркий свет сентябрьского дня и тени не стали длиннее, а его лицо над ней не обозначилось с поразительной четкостью и контрастностью, с бисеринками пота, выступившего на лбу. Руки Танкреди, обнимавшие девичьи плечи, стали судорожно сжиматься, и он хрипло прошептал:

— Я готов. А ты?

Где-то в доме хлопнула дверь, но Гвиннет не обратила на это ни малейшего внимания. Она была вне себя, счастливо уносясь куда-то, потерянная в дикой тьме собственного существа, без конца произнося имя любимого:

— Танкреди…

Они умиротворенно лежали в объятиях друг друга.

— Я люблю тебя, — прошептала Гвиннет на ухо Танкреди. — Я люблю тебя, люблю…

За дверью неожиданно послышались шаги и застучали, удаляясь, по мраморному полу.

— Кто-то… — пробормотала Гвиннет.

— Не волнуйся, — прошептал в ответ Танкреди. — Это всего лишь Блайн, сторож. Или, разумеется, Виктория. Мы ведь у нее в доме. — Губы Танкреди тронула ласковая улыбка. — Тебе пора возвращаться. Я обещал Джонатану, что напою его сегодня вечером. Черт бы побрал эти глупые свадебные традиции. Но завтра, Гвин, после свадьбы? Как насчет ужина? Виктория ночным поездом уезжает в Шотландию…

Это была свадьба из волшебной сказки. Репортеры светской хроники пришли в откровенный экстаз.

От Катрионы Скорсби, белоснежно-золотой невесты, нельзя было оторвать глаз.

Гости умиленно взирали на счастливую новобрачную пару, и практически никто не заметил, что жених, сэр Джонатан Вайндхем, не совсем твердо стоит на ногах и потому постоянно нуждается в поддержке своего красавца шафера, и что под глазами молодожена легли синеватые тени, а прическа — в легком беспорядке. Но даже если бы репортеры и заметили некоторые странности, они отнесли бы их за счет вполне естественной нервозности жениха. Да в конце концов ничего в этом удивительного не было, учитывая традиционную холостяцкую вечеринку накануне свадьбы, которая, как рассказывали, удалась на славу.

— Катриона Элизабет, согласна ли ты взять этого человека — Джонатана Канингема Приса Вайндхема — в свои законные мужья, любить и заботиться о нем отныне и вовек…

— Да, — поклялась Катриона.

Трясущимися руками Джонатан надел кольцо на палец невесты, и Катриона стала новоиспеченной леди Вайндхем.

В свадебное путешествие Катриона надела малиновое платье из тайского шелка. Крошечная шляпка красовалась на гладких белокурых волосах, в очередной раз уложенных неутомимым Мартино. Вся розово-золотая, светящаяся любовью и счастьем, под руку со своим красавцем мужем, Катриона подбросила свадебный букет высоко вверх, но поймала его не одна из подружек невесты, а маленькая грушевидная тетушка Мод из Манчестера. Катриона обняла родителей, и миссис Скорсби в очередной раз расплакалась. Гости, шумные и оживленные после пышного обеда с шампанским и изысканнейшими блюдами, громко умилялись при виде двух красивых молодых людей, начинающих совместную жизнь, аплодировали, смеялись и тоже плакали, от всего сердца желая новобрачным счастья. Вскоре вестибюль, украшенный гирляндами и серпантином, опустел, Катриона и Джонатан направились к большому черному «роллс-ройсу», который должен был отвезти молодоженов в аэропорт Хитроу, откуда они рейсом «Эр Франс» отправлялись в Париж.

— Ну вот, — Гвиннет все продолжала махать рукой, несмотря на то что свадебный автомобиль давно уже затерялся в непрерывном потоке машин, — первая из нас и улетела.

— Следующая на очереди — ты, Гвин. Итак, в Америку? — спросила Джесс, когда они вернулись наверх, в отведенную им в доме Скорсби комнату.

— В Америку, — согласилась Гвиннет и неожиданно, к удивлению и досаде Джессики, разразилась рыданиями. — Ах, Джесс, я не знаю, что мне делать. Я не хочу ехать. Я не могу! Не сейчас…

Наполовину сняв свое праздничное платье, Гвиннет не выдержала и, обливаясь слезами, бросилась на кровать.

— Гвин, прекрати! — Полностью одетая к ужину с родителями, четой Скорсби и леди Вайндхем, Джесс присела на кровать рядом с подругой и попыталась, правда, без особого успеха, вытереть ей слезы. — Ну, разумеется, ты должна ехать.

Тебе нельзя реветь: размажешь весь макияж. И потом, ты ведь увидишься с Танкреди сегодня вечером.

Гвиннет всхлипнула и высморкалась.

— О Джесс, я так его люблю…

— Знаю, но ты же едешь только на год.

— Целый год! О Боже! — Гвиннет разразилась новыми рыданиями.

Обнимавшей ее Джесс тоже захотелось плакать. Ею овладело чувство невыносимого одиночества. Катриона уехала, Гвиннет тоже покидала ее.

— Так что ты собираешься дальше делать? — спросила ее Виктория перед отъездом в Шотландию. — Ты, кажется, идешь на работу?

Джесс кивнула. Она уже нашла себе работу помощника секретаря в одном из издательств.

— Возможно, это то, что нужно, — неопределенно кивнула Виктория. — Уверена, ты поступаешь правильно.

Джесс ожидала со стороны Виктории жестокой критики за отсутствие в ней инициативы, но подругу, казалось, не очень волновал ее выбор, и это задевало.

— Конечно, правильно! Это — то, что мне надо.

— Ну разумеется, — безразлично подтвердила Виктория, словно она и впрямь никогда не ожидала ничего другого.

«О Боже, — думала Джесс, вытирая платком мокрые от слез щеки Гвиннет. — Если бы я знала, чего хочу на самом деле».

— Отец, я не хочу работать у «Тоуна и Хальстона», — заявила Джессика.

Слова вылетели как-то сами собой, помимо ее воли.

Обед проходил в ресторане «Бентли» в Мейфер. Леди Хантер и леди Вайндхем, мало знавшие друг друга, были заняты холодно-вежливой словесной баталией.

Генерал сэр Уильям Хантер только что разделался с дюжиной голубых устриц и дожидался своего основного заказа — запеченной лососины, за которой следовали грушевый пироги солидная порция стильтона.

— Не о чем говорить, Джесс, все уже устроено.

— Я не хочу быть секретаршей.

— Ты недолго ею будешь — только попробуешь. Потом выйдешь замуж за молодого Беннермана и оставишь работу.

Вернешься в родные пенаты.

Джесс мельком подумала о Питере Беннермане — весьма богатом молодом адвокате приятной наружности — избраннике ее родителей.

— Я не хочу замуж за Питера.

Отец терпеливо вздохнул.

— Ну хорошо, а чем бы ты хотела заняться?

— Я хочу поступить в школу искусств.

Леди Хантер приподняла свой крючковатый нос.

— Перестань, Джессика. Ты закончила свою учебу, теперь работаешь у «Тоуна и Хальстона». Не раздражай отца. — Растянув губы в притворной улыбке, леди Хантер обернулась к леди Вайндхем:

— Вы знаете, а Джессика и в самом деле очень мило рисует.

— Наш отец тоже воображал себя художником, — живо откликнулась леди Вайндхем. — И ничего из этого не вышло. Одна мазня на холсте. Пустая трата времени.

— Крепкий сон творит чудеса, — объявил генерал, стремясь поскорее закрыть тему. — Утром ты позабудешь о школе искусств.

— Нет, не забуду, — твердо заявила Джесс и поднялась из-за стола.

Апартаменты сверкали великолепием. На Катриону произвели громадное впечатление оливковая в зеленую полоску шелковая драпировка, в цвет подобранные обои, картины в массивных рамах, изысканная мебель и просторная пышная кровать с шикарным шелковым покрывалом. Предупредительные слуги, проявив невероятное понимание, внесли багаж, распаковали вещи, открыли шампанское и наполнили бокалы. Наконец, оставшись наедине, Катриона и Джонатан вышли на небольшую террасу полюбоваться магическим видом ночного Парижа.

— Ax, Джонатан, — прошептала Катриона, — я так тебя люблю!

Свежеиспеченный муж усмехнулся бессмысленной улыбкой и вновь наполнил свой бокал. Бокал Катрионы оставался практически не тронутым.

— Твое здоровье! — Джонатан опять глупо улыбнулся.

Катриона внезапно испугалась, что слишком надоедает мужу своей излишней эмоциональностью.

— Разве все это не волшебно? — В растерянности она посмотрела на улицу.

— Угу, — согласился после некоторой паузы Джонатан и потер ладонью лоб.

Катриона тут же устыдилась своего поведения. Как она сразу не подумала, что ее любимый устал и нервничает. Ее ведь предупреждали о возможном нервном срыве у жениха в день свадьбы. Разве стоит удивляться тому, что Джонатан накачивался шампанским, словно простой водой… Речь новоиспеченного мужа становилась все развязнее и развязнее, наконец он встал и шатающейся походкой направился в ванную.

Джонатан отсутствовал долго. Катриона допила шампанское и улыбнулась самой себе. Она сделает Джонатана самым счастливым человеком на свете. Подождав некоторое время, Катриона переоделась в персикового цвета шелковую кружевную ночную рубашку и пеньюар от «Либерти», затем слегка припудрила нос, освежила румяна и расчесала свои шелковые волосы. Ей очень хотелось предстать перед Джонатаном романтичной и прекрасной…

Раздавшийся из ванной мучительный утробный звук оборвал мечты Катрионы. Она вскочила на ноги, не заметив, как серебряная щетка для волос упала на пол.

Джонатан! О Боже, ему плохо!

Катриона толкнула дверь ванной, но она не поддалась. О Господи!

Катриона изо всех сил толкнула дверь и протиснулась в образовавшуюся щель. Джонатан лежал прямо на холодном кафеле, головой рядом с унитазом, все еще в своем темно-сером костюме и до блеска начищенных черных туфлях. В какое-то мгновение Катриона подумала, что Джонатан умер — лежал он совершенно неподвижно, не подавая ни малейших признаков жизни.

О, злой рок! Так скоро овдоветь!

Но нет: Джонатан едва слышно застонал. Он был жив, хотя и в самом деле серьезно болен. Правда, Катрионе хватило одного беглого взгляда, чтобы определить характер его болезни. Заглянув в унитаз, она спустила воду.

Катриона опустилась рядом с мужем на колени и попыталась приподнять его. Белокурые волосы Джонатана спутались и были мокрыми. Голова безжизненно опрокинулась, испачканное рвотой лицо мертвенно побледнело. Джонатан закашлялся и пробормотал что-то нечленораздельное.

— Все в порядке, дорогой, — прошептала Катриона. — Все в порядке. Я понимаю. Я позабочусь о тебе.

Катрионе пришлось изрядно попотеть, прежде чем ей ; удалось вытащить Джонатана из ванной и дотащить его до : кровати. Она задумалась, стоит ли звать прислугу, чтобы с ее помощью поднять бедолагу на постель, но тут же отказалась от этой мысли, понимая, что лишние свидетели в таких ситуациях ни к чему. В конце концов Катриона расстегнула ему ворот рубашки, сняла узкий галстук, туфли и ослабила брючный ремень, затем, стянув с кровати покрывало, она накрыла им Джонатана и оставила лежать на ковре.

Леди Катриона Вайндхем провела свою свадебную ночь в пустой брачной постели, благоразумно убеждая себя в паузах между слабыми взрывами рыданий, что ничего страшного не произошло — просто Джонатан выпил лишнего. Утром ему будет очень стыдно, и ей следует быть особенно деликатной с ним. К моменту, когда за окном забрезжил рассвет, Катриона успела убедить себя в том, что сама во всем виновата: вероятно, ее неопытность сильно действовала Джонатану на нервы…

** Пока Джесс вела баталию с родителями в «Бентли», а Катриона потягивала шампанское, с трепетом ожидая, когда же Джонатан выйдет из ванной, Гвиннет, в черном платье от Мэри Квант, дожидалась Танкреди в нижнем баре отеля «Ритц» на Пиккадилли.

Множество мужчин входили и выходили из бара, некоторые из них с интересом поглядывали на Гвиннет, а один даже попытался завязать с ней разговор. Но ему было далеко до Танкреди. Через сорок минут Гвиннет в голову неожиданно пришла мысль: что, если посетители принимают ее за пытающуюся кого-нибудь подцепить проститутку?

«Они скоро просто вышвырнут меня отсюда, — беспокойно размышляла Гвин. — И чего доброго, вызовут полицию. Танкреди, пожалуйста, поторопись», — мысленно молила она.

Прошло еще полчаса. Гвиннет все больше теряла контроль над собой, нервничала и чувствовала полнейшую растерянность.

Душа ее окаменела, отказываясь верить в возможность обмана.

Гвиннет не выдержала.

— Флэксмен 4713, — ответил мужской голос.

— Тан… Танкреди? Это Гвиннет, — выдохнула Гвин.

— Простите, мадам, но мистера Рейвна нет дома.

Мадам? Мистер Рейвн?

— Кто это говорит?

— Говорит Блайн, мадам. Привратник.

— Когда Танк… когда мистер Рейвн будет дома?

— Понятия не имею, мадам. Думаю, что не раньше чем через несколько недель.

— Недель?! — невольно вскрикнула Гвиннет. — Но он… но мы… Куда он уехал?

— В Шотландию, мадам, — терпеливо ответил Блайн, словно объясняя Гвиннет то, что она должна была бы и сама знать. — Поезд мистера Рейвна, если мне не изменяет память, отходит через несколько минут.

Значит, Танкреди, говоря все это время, как она красива, дурачил ее?

В автобусе, всю дорогу до своей гостиницы, Гвиннет как могла сдерживала слезы. На следующей неделе она, слава Богу, уедет.

В Калифорнии она будет в безопасности; она ни за что не вернется в Англию. Гвиннет больше никогда, никогда в своей жизни не увидит Танкреди Рейвна.

 

Глава 7

— Да, очень мило. — Доминик Каселли просмотрел папку Джесс и пожал плечами. — Спасибо, что показали мне свои рисунки.

Это был отказ, простой и ясный. Джесс почувствовала себя совершенно разбитой.

Ей необходимо было поступить в этот класс, жизненно необходимо. В первый раз в жизни она открыто пошла против воли родителей и теперь поступала в Лондонскую школу живописи и прикладного искусства. Располагалась школа в мрачном здании викторианского стиля в Блумсбери — кафельные стены, грязные каменные полы и акры стеклянной крыши, сплошь покрытой голубиным пометом. Занятия здесь вели самые престижные художники Англии. И никто из них не мог сравниться с Домиником Каселли, ставшим в последнее время притчей во языцех в кругах художников благодаря своим скандальным, но прекрасным декорациям для Королевского балета. Конкурс в группу Каселли был сумасшедший.

Джесс засунула руки в карманы юбки.

— Очень мило, — повторил мистер Каселли с совершенным безразличием, приближаясь к концу альбома. Но тут, увидя последний рисунок, он запнулся. — А вот в этом что-то есть.

Неожиданный всплеск радости и надежды заставил Джесс вскинуть голову; она посмотрела на свой рисунок. Это был пруд, тот самый пруд с завалами ветролома и грязно-зеленой водой.

— А у вас есть еще что-нибудь в этом роде? — поинтересовался Каселли.

Первый день занятий не принес Джесс ничего, кроме разочарования. Она ожидала от этого дня вдохновения и радости или, в крайнем случае, похвалы за классную работу.

Однако Доминик Каселли, пришедший на занятия, вероятно, с жуткого похмелья, был раздражителен, вспыльчив и страшно сквернословил, решив, очевидно, с первого же дня поставить новую ученицу на место.

— Чему, черт возьми, они там вас учили в этих долбаных шикарных школах? — ругался Каселли. — Вы не отличаете собственной задницы от собственного же локтя.

В жизни еще никто не говорил с Джесс подобным тоном. Она была обижена и возмущена до глубины души.

Шли дни, но отношение к ней не менялось. Вконец разуверившаяся в себе, Джесс пришла к выводу, что никто ее здесь не держит. И делать ей здесь нечего.

Выслушав очередную порцию ругани в свой адрес, она окончательно вышла из себя.

«Больше меня это не волнует», — в бешенстве решила она.

Когда же модель — гибкая, стройная девушка из Западной Индии с подушкообразной грудью — вышла на подиум и начала разминаться перед десятиминутным сеансом, Джесс с нескрываемым пренебрежением, сильно нажимая на карандаш, принялась наносить эскиз на бумагу. У нее просто скулы сводило от злости. Мистер Каселли в это время проходил по рядам мольбертов, бормоча свои обычные причитания:

— Держите линию. Ловите движение. К черту детали.

«К черту тебя, — мрачно думала Джессика. — Как кончится этот день, я уйду отсюда и больше никогда не вернусь».

Во время обеденного перерыва кто-то за спиной Джесс многозначительно произнес:

— Да не переживай ты так. Старый педрила достает тебя только потому, что ты — лучшая, за исключением меня, разумеется.

Голос с резким лондонским акцентом принадлежал Альфреду Ригсу — долговязому парню в потрепанной одежде, с темным лицом цыгана. Фред непринужденно облокотился на полку кассы рядом с Джесс.

— Лучшая? — с изумлением переспросила Джесс.

— Кроме меня. И, если ты этого до сих пор не заметила, ты гораздо тупее, чем я думал.

— Но…

— Я наблюдал за тобой. — Фред жадными глотками осушил кружку пива. — Ты хорошо рисуешь. И он так считает.

Он мне сам говорил.

— Он действительно тебе это сказал?

— Ты меня удивляешь. — Фред пожал плечами, — Это же ясно, как Божий день.

Джесс не верила своим ушам, отказывалась верить. Но тем не менее на душе у нее стало теплее. «В конце концов, вслед за зимой всегда наступает весна», — подумала Джессика и счастливо рассмеялась.

Если Доминик Каселли сказал, что она молодец, то, значит, все ее мучения не напрасны. В этот момент Джесс с радостью могла бы умереть за Альфреда Ригса…

Вскоре после их разговора в столовой Джессика обнаружила, что смотрит на Фреда иначе, чем прежде. Временами Фред встречался с ней взглядом, и губы его расползались в белозубой цыганской улыбке. Джесс улыбалась в ответ. Теперь она с нетерпением ждала нового дня. Когда в студию пришел очередной натурщик — высокий, стройный молодой парень, Джесс поймала себя на мысли, что смотрит на него с новым интересом. Глядя на длинную линию бедер, покатые плечи, стрелу треугольника черных волос, покрывавших пах, она задалась вопросом: выглядит ли обнаженный Фред так же? При этой мысли Джесс страшно покраснела и прикусила губу, ужасно разозлившись на саму себя, ведь Фред, как она считала, не должен был интересовать ее как мужчина, поскольку в первую очередь он был для нее художником.

Лежа ночью в холодной постели в своей девичьей одинокой квартире, Джесс, сгорая от стыда, думала о том, что ее ощущения — не что иное, как желание физической близости. Она хотела Фреда…

Субботний день.

Джесс с путеводителем «Лондон от А до Я» под мышкой выбралась из подземки на Фулхем-Бродвей и углубилась в лабиринты боковых улочек, забитых лотками, с которых продавалось все, что душе угодно: от рулонов ковров до шелковых шарфиков, от велосипедных запчастей до фруктов и овощей. С трудом пробираясь сквозь пеструю толпу, Джесс, крепко прижимая к груди сумочку, упорно искала нужную ей улицу.

И нашла. Узенький дворик без каких-либо признаков деревьев или цветов, но забитый искореженными автомобильными кузовами.

Из дверей подъезда появился паренек, на вид лет шестнадцати, катящий перед собой наполовину стершуюся автомобильную покрышку.

— Кто вам нужен? — живо поинтересовался он.

— Фред Риге.

— В самом деле? — Парень уставился на Джесс с явным недоумением.

— Мы вместе учимся… в художественной школе. — Голос Джесс был едва слышен.

В своем великолепном твидовом костюме, с шелковым шарфиком от Жакмара вокруг шеи, в изящных туфельках, Джесс почувствовала себя полной идиоткой в этой непривычной обстановке. Надо было хотя бы надеть джинсы.

Подросток указал на неокрашенную дверь.

Джесс слегка постучала костяшками по грубой деревянной двери.

На пороге дома появился Риге.

— Вот это да! Привет, Джесс!

— Я просто шла мимо… Можно мне посмотреть что-нибудь из твоих работ?

— Лады, заваливайся, коли уж ты здесь, — засмеялся Фред, всем своим видом показывая, что ничего неожиданного в появлении Джесс он не видит.

В комнате стоял ледяной холод, и она была почти пуста, если не считать добротно сколоченную стойку с развешанной на ней полудюжиной или около того картин маслом в самодельных рамах, скамью и допотопный фанерный стол на деревянных ножках. В углу валялась развороченная куча одеял, служивших, очевидно, Фреду постелью. У стенки выстроились в ряд шесть новеньких, не распакованных телевизоров.

— Боже мой, — воскликнула Джесс в замешательстве, — а это что?

Фред посмотрел на Джесс так, словно у нее не все в порядке с головой.

— Телики, конечно.

— Но… — Теперь Джесс заметила еще одну большую картонную коробку, стоявшую за телевизорами, в которой при ближайшем рассмотрении обнаружились дюжины новеньких алюминиевых банок с кофе. — Откуда все это?

Фред пожал плечами:

— Случайно выпали из грузовика.

— О Боже! — Джесс с ужасом уставилась на Фреда. — Они ворованные. А ты — скупщик краденого!

— К вашим услугам. Хочешь чашечку? — Фред склонился над раковиной, наполняя водой сверкающий хромированный чайник.

— Да, конечно, — вежливо приняла предложение Джесс. — С удовольствием.

От собственной отчаянности у Джесс слегка дрожали колени. Никогда еще она не приятельствовала с представителями рабочего класса и никогда еще не была лично знакома с вором.

Когда с кофе было покончено, Фред торопливо встал и, вертя в руках чашку, предложил:

— Хочешь взглянуть на мою мазню?

Риге, очевидно, спешил показать своей гостье то, за чем она пришла, проводить ее и вернуться к своей работе. Джесс прекрасно все понимала.

Понимала, но… не могла уйти.

— Ну вот, смотри.

Джесс завороженно смотрела на большую незаконченную картину маслом: кафетерий на Лондонском вокзале.

Темнокожая девушка в большой, не по размеру, бирюзовой униформе держала в руке большую белую фарфоровую кружку, точно такую, из которой сейчас Фред угощал Джесс.

Лицо девушки было хмурое и уставшее. Она ненавидит свою жизнь — Джесс поняла это с первого взгляда — ненавидит работу, ветреную погоду, надоевший уныло-серый город, людей…

— Ну вот. — Фред принялся снимать один за другим холсты со стойки.

Уличные сценки. Прекрасные и неприглядные, мокрые от дождя водосточные трубы, блеск неоновых огней и люди: у входа в пивную, в очереди на автобусной остановке, играющие в бинго, спешащие за покупками.

— Очень, очень хорошо, великолепно, — совершенно искренне призналась Джесс. — Да ты и сам это знаешь. Мне никогда так не написать.

— Верно. Ты будешь писать другое. Послушай, Джесс, — Фред старался не смотреть ей в глаза, — извини, но мне нужно вернуться к работе.

— Понимаю, — кивнула Джесс. — А можно я останусь и немножко посмотрю, как ты работаешь?

Вернувшись к мольберту, Фред напрочь забыл о своей гостье. Он работал до вечера, пока не угас короткий свет ноябрьского дня, потом включил люминесцентную лампу, отчего предметы в студии приняли резкие очертания и показалось, что в ней стало еще холоднее. Фред рисовал вдохновенно и даже взволнованно; временами он бормотал про себя что-то невнятное, вытирал кисти о рукава рубахи, наносил широкие мазки на полотно, потом отходил назад, чтобы окинуть взглядом картину целиком, и задумчиво почесывал затылок, пачкая при этом волосы краской.

Фред не отходил от холста до десяти часов. Затем, тщательно промыв кисти, он обернулся и тут словно в первый раз заметил Джесс.

— Ты еще здесь?

— Да-а-а. — Джесс потянулась, и зубы ее застучали от холода.

— Господи, ты же совсем заледенела. Здесь чертовски холодно. — Фред беспомощно взглянул на Джесс. — Я обычно ложусь спать, как только заканчиваю работу. Слишком холодно, чтобы заниматься чем-либо еще.

— Хо-хо-хорош-ш-шо, — промямлила Джесс.

Фред пребывал в замешательстве.

— Ты хочешь остаться здесь? Здесь, со мной?

— Да, — выдохнула Джесс, обрекая себя не только на холод, но и на откровенное голодание, ибо не ела она с самого утра.

Впрочем, ее это мало волновало. Ее вообще ничего не волновало.

— Ну что ж, — сдался Фред. — Если ты уверена…

Они лежали, обнявшись, на полу под грудой одеял, поверх которой накинули еще твидовое пальто и юбку Джесс.

— Ты сумасшедшая, — сообщил Фред. — Ты это знаешь? Окоченевшая, сбрендившая сумасшедшая.

Он принялся растирать Джесс грудь, и это было похоже на то, как если бы его испачканные красками руки изучали и запоминали все подробности девичьего тела.

— Ты когда-нибудь уже делала это? — с любопытством спросил Фред.

— Нет.

— Я тоже.

— Ничего страшного.

Джесс лежала под Фредом, чувствуя мягкое прикосновение его кожи к своей и потрясающие ощущения в своем теле, когда Фред кончиками пальцев принялся пощипывать ее соски. Джесс дотронулась до гладкой груди Фреда, спустила руку ниже и прошлась по колючей щетинке лобковых волос; еще немного вниз, и Джесс наткнулась ладонью на его восставшую плоть.

— А-а-ах! — счастливо вскрикнул Фред. — Да-а-а, так хорошо.

Он оказался гораздо больше, чем ожидала Джесс. Она охватила его пальцами, думая о том, как он сейчас проникнет в нее. Умом она понимала — это один из самых важных моментов в ее жизни, и надо не только прочувствовать, но и запомнить его. Запомнить как можно лучше.

— Крепче, — прошептал Фред, — сожми крепче. Двигай пальцами. Вверх-вниз. Ага, вот так, вот так — то, что надо. — И вскоре с коротким всхлипом:

— Я хочу войти, хорошо?

— Да, ради Бога, да, Фред, быстрее!.. — теряя голову от волнующего плоть и кровь желания, воскликнула Джесс.

— Не волнуйся, — попытался успокоить ее Фред, — я постараюсь, чтобы тебе не было очень больно.

Фред встал на колени между раскинутых ног Джесс; ворох одеял аркой накрывал его плечи; и в свете уличных фонарей, светивших прямо в незашторенное высокое окно, Джесс впервые увидела его — мощного, вырвавшегося из гнезда густых черных волос.

— Все будет хорошо, — шептал Фред. — Все будет хорошо.

Он крепко обнял Джесс, прижав ее грудь к своей, практически без всякого сопротивления она ощутила его глубоко внутри себя. Фред погрузился раз, второй и тут же содрогнулся всем телом, как раненый зверь, а затем обвис на Джесс, словно упавший с плечиков плащ. Все кончилось.

— Прости, любимая, — смущенно пробормотал Фред, — больше я терпеть не мог, в следующий раз будет гораздо лучше. — С этими словами он крепко уснул.

Фред оказался прав: в следующий раз получилось гораздо лучше. А в третий — еще лучше.

Джесс провела в студии Фреда все воскресенье. Утром она быстренько сбегала за продуктами и вернулась с коробкой, полной яиц, хлеба и масла. На завтрак они съели яичницу, а на ужин — сандвичи из сваренных вкрутую яиц. День постепенно снова сменился непроглядной ночной тьмой. Где-то после обеда появился человек в темном плаще и забрал два телевизора.

— А твоей крошке здесь не холодно? — уходя, хохотнул он с порога.

— Сегодня — это уже восьмой раз, — с гордостью сообщил Фред где-то около семи вечера. — Я считал Во потеха — Фред довольно усмехнулся. — Никогда особо об этом не думал. Все времени не было…

Для Джесс два дня и две ночи, проведенные в занятиях любовью с Фредом, были подобны долгому падению с высокой скалы. Она не в силах была остановиться — длительное стремительное путешествие, бесконтрольное, сумасшедшее и еще более замечательное оттого, что с ее рисунками стало происходить что-то потрясающее.

— Неплохо, — проворчал у нее за плечом Доминик Каселли. — Продолжайте в том же духе. Может, еще и не все потеряно.

 

Глава 8

Глядя в окно поезда, мчавшегося на всех парах в Суиндон, где мамочка должна была встретить дочь на автомобиле, Джесс чувствовала себя чужаком, возвращающимся в мир, где не было ни Фреда, ни Доминика Каселли, а потому в мир совершенно бессмысленный и пустой.

«В самом деле, Джессика. Думаю, ты могла бы время от времени писать или хотя бы звонить. Ты совершенно вычеркнула нас с папой из своей жизни…»

Джесс вспоминала о своей последней ночи с Фредом. «Я люблю тебя, Фред Риге», — беззвучно шептала она. Теперь ей казалось, что они могли бы жить вместе, чуть позже — весной. Нет смысла ей одной жить в собственной квартире.

Джесс представила себе бледно-желтые нарциссы на подоконнике в пещере Фреда, крепкую удобную кровать, электрообогреватель и — больше никаких телевизоров, радио, коробок с тостерами или, как это раз было, огромного рулона королевского голубого ковра, свистнутого с выставки из здания суда палаты лордов. Фред больше не будет перекупщиком. Рука об руку с Джесс он пойдет по прямой дороге.

Они вместе будут рисовать, вместе работать, вместе строить жизнь.

Джесс вновь вспомнила тело своего возлюбленного. Господи! Как же ей жить без него все эти долгие три недели!

Обнаженный Фред просто прекрасен: гладкая смуглая кожа, фантастически грациозные движения, густые взъерошенные черные волосы, орлиный нос и горящие вдохновением глаза…

Оба они становились все опытнее и искушеннее, следуя по исполненной приключениями тропе сексуального самовыражения. Джесс и Фред перепробовали все возможные и невозможные позы.

— Я не думаю, что кто-то на самом деле делает это, — завела как-то осторожно разговор Джесс. — Я имею в виду проститутки, конечно, делают, но не нормальные люди, как мы.

— Да? А почему бы нет? — Фред настойчиво и нежно пригнул ее голову к своим чреслам. — Давай попробуем. Не бойся, — подбодрил он Джесс, — не укусит. — А потом, полностью удовлетворенный, предложил:

— Хочешь, я сделаю с тобой то же?

— Если тебе это понравится, — согласилась Джесс, чувствуя жар и проворство его языка на мучительно-сладко чувствительной плоти. Со стоном Джесс вцепилась в волосы Фреда и затем, не в силах сдерживаться, закричала.

Фред поднял голову и усмехнулся в темноте.

— Эй, — весело поинтересовался он, — совсем неплохо, а?

Поезд уже миновал Рединг; до Суиндона было рукой подать. Ритмичный перестук колес действовал успокаивающе, почти завораживающе.

В прошлом году Джесс наслаждалась каждой минутой, проведенной с родителями. Теперь же все ее мечты были направлены лишь на то, чтобы поскорее вернуться к Фреду, Доминику Каселли, к настоящей жизни. Поежившись, Джесс сунула руки, чтобы как-то согреть их, между ног и крепко стиснула бедра. Последовавшая вслед за столь невинным телодвижением вспышка горячего сексуального наслаждения заставила ее густо покраснеть. Это, впрочем, не помешало новоиспеченной нимфоманке (как с усмешкой называл Джессику Фред) с новым приступом нежности и страсти думать о своем возлюбленном. Чудесные, чудесные дни и ночи. Много ли им надо? Живопись да любовь. Все сложилось как-то само собой, легко и красиво. Слава Богу, обошлось без месячных. Это бы все испортило…

Джесс почувствовала, как у нее перехватило дыхание, точно она упала со вставшей на дыбы лошади на гравиевую дорожку.

«Нет, — подумала она. — О-о-о, нет, это невозможно!»

Весь оставшийся путь Джесс продолжала убеждать себя, что она никак не могла забеременеть. Она ведь так прекрасно себя чувствует: ни малейшего намека на недомогание.

— Бог мой, Джесс, ты и впрямь прекрасно выглядишь! — с облегчением воскликнула мать.

— Немного похудела, проказница, но при такой нагрузке и немудрено, — чмокнул Джесс в щеку отец.

— Сегодня вечером к ужину приедет Питер, — сообщила леди Хантер. — Он истосковался по тебе. Хоть бы написала бедному мальчику.

Оставшись наконец в одиночестве в своей прелестной детской комнатке, Джесс посчитала недели. Семь. Она уставилась широко раскрытыми глазами в белоснежный потолок и принялась ждать первого шока досады и страха, неминуемо следующего за подобными открытиями. Но шок никак не наступал. Напротив, Джесс чувствовала приятный прилив предчувствий и восторга. Каким же талантливым будет этот ребенок! Он или она станет, должно быть, таким же великим, как Леонардо да Винчи!..

Все каникулы Джесс пребывала в счастливом сиянии тайных ожиданий. Когда рассказать Фреду? Она ни минуты не сомневалась, что, узнав о ребенке, он просто умрет от счастья.

Несмотря на то что Джесс писала Фреду каждый день, она приберегла самое важное известие для разговора с глазу на глаз.

Каждый день Джесс ждала ответного письма или хотя бы открытки, но Фред никогда никому не писал. Другого от него, уверяла себя Джесс, она и не ожидала.

Пришла открытка от Катрионы и Джонатана, после чего Джесс позвонила Катрионе и услышала в голосе подруги такую искреннюю радость по поводу этого звонка, что в полной мере осознала свою вину за долгое молчание.

Пришла поздравительная открытка и от Гвиннет: высокий стилизованный небоскреб, из всех окон которого высовывались счастливые люди. В конверте лежала еще и длинная записка, смысл которой при первом чтении Джесс понять не удалось, а потому она вновь и вновь перечитывала послание подруги.

«Дорогая Джесс!

Как там богемная жизнь?

Прости, что до сих пор не писала, но тому были ОЧЕНЬ ВЕСКИЕ ПРИЧИНЫ. Мистер и миссис Вере затеяли бракоразводный процесс, и теперь я оказалась между двух огней. Каждый из супругов делится со мной жалобами на подлость своей бывшей драгоценной половины.

Миссис Вере, весьма чопорная дама (у меня язык не повернулся бы хоть раз назвать ее «Си Си» — помнишь?), забрала детей и вернулась к матери. Кроме того, она прихватила с собой всю мебель. Джон, обрадовавшись этому обстоятельству, как рождественский клоун, набил дом всевозможными цветами, громадными подушками и каким-то бродячим людом. Все они курят марихуану (теперь это называется травкой), играют на гитаре и пишут стихи. Мне кажется, Джон мнит себя эдаким покровителем искусств.

В отношении меня он испытывает некоторое чувство вины, а потому предоставил мне право выбора: идти на все четыре стороны или же остаться у него в доме. Домина огромный (это надо видеть, Джесс), и теперь я имею в полном своем распоряжении весь верхний этаж. Кроме того, Джон нашел мне работу в своем рекламном агентстве. Теперь я администратор. Целый день вишу на телефоне и встречаюсь с забавными людьми. Ах, если бы было время рассказать тебе о них! И как вообще мне хотелось бы иметь здесь настоящего друга, с которым я могла бы поделиться своей счастливой судьбой! И почему тебе не приехать ко мне? Подумай об этом как-нибудь, Джесс. В Лондоне сейчас, должно быть, холодии-и-ище!

Люблю, люблю и еще раз люблю… Между прочим, как там дела на любовном фронте?

Гвин».

Письмо было очень живым и веселым, совсем не в стиле Гвиннет. Звучало письмо по-американски счастливо, но не совсем понятно. И куда это только Гвин занесло?

Первые признаки беспокойства овладели Джесс, как только она вошла в собственную квартиру на Онслоу-Гарденз и закрыла за собой дверь.

Три недели Джесс не видела Фреда и ничего о нем не слышала: сегодня-завтра она сообщит любимому свою потрясающую новость.

«Боже мой, — тревожно подумала Джесс, — а относится ли ко мне Фред по-прежнему? Может, за эти три недели он уже забыл меня? Может, Фред успел уже найти себе кого-нибудь еще? — Джесс испугалась. — А вдруг Фред не хочет ребенка? Вдруг он придет в ярость? Вдруг я его потеряю?..»

В конце концов она решила не встречаться с Фредом сегодня вечером — лучше увидит его завтра утром на занятиях. А завтра вечером они опять будут вместе. И тогда он узнает о ребенке.

Но утром Фред на занятия не пришел.

Он никогда не пропускал занятий. Должно быть, заболел. Но он никогда не болел.

На Блоссом-Мьюс дверь в студию была раскрыта нараспашку. Лестница вся завалена мусором, сама студия совершенно пуста.

— Две недели назад за ним приходили копы, — доверительно сообщили Джесс во дворе.

— Полиция? О Боже! Он… он в тюрьме?

— Не-е-еа — удрал.

— А куда?

— Не мое дело.

На следующий день в «Кения кофи хаус» в Найтбридже Виктория отчитывала Джесс:

— Нет, ты совершенно непроходимая идиотка! — Виктория, как всегда, выглядела весьма экстравагантно во французском беретике, ловко сидящем на ее коротко остриженной серебряноволосой головке. Рядом с ней Джесс чувствовала себя неуклюжей, безвкусно одетой и глупой. — Почему ты не пользовалась контрацептивами?

Джесс беспомощно покачала головой:

— Не знаю. Я не думала. Все это случилось так… так быстро…

— И он, конечно же, тоже не пользовался? Они никогда не пользуются.

Джесс обратилась к Виктории, потому что ей больше не к кому было обратиться. К тому же она почему-то думала, что Виктория знает, как следует поступать в подобных случаях.

— Когда я рассказала обо всем дома, мать послала меня в приют для девушек, попавших в беду. Я рожу ребенка, его оставят в приюте, а я вернусь домой, и все будет так, словно ничего и не произошло. Это мать так говорит. Но я… Я понимаю, что мне нельзя иметь ребенка от Фреда, и решила от него избавиться.

Виктория вздохнула. Достав из сумочки небольшую записную книжку в черном кожаном переплете, она принялась листать ее в поисках нужного адреса. Отыскав необходимую запись, Виктория дала Джесс номер телефона врача в Голдерс-Грин.

— Попробуй у него. Одна из моих подруг там уже побывала. Говорит, что все в порядке.

Здание небольшой частной клиники ничем не отличалось от других выстроившихся в ряд каменных коттеджей в стиле короля Эдуарда:

Джесс приехала туда в девять вечера и, расплатившись, отпустила такси. Чувствовала она себя при этом совершенной преступницей.

В восемь утра Джессика уже лежала на операционном столе. К девяти часам она уже снова была в своей палате и отдыхала после операции. Сиделка принесла ей чашку крепкого и сладкого, как сироп, чая.

В полдень Джесс уже вернулась на свою квартиру в Кенсингтоне.

Все прошло быстро, качественно и абсолютно беззвучно. Пришла, ушла — и никакой беременности.

По крайней мере теперь ей не придется бросать ребенка Фреда на произвол судьбы.

Джесс села на аккуратно застеленную постель и окинула взглядом свою узенькую комнату: мольберт, рисовальная доска, большая черная папка для эскизов. Она вдруг с пугающей ясностью поняла, что никогда уже не сможет вернуться в художественный класс — слишком многое там будет напоминать о Фреде. А ей во что бы то ни стало надо о нем забыть и никогда, никогда больше не думать. Иначе она не выживет…

Весь день Джесс продремала в постели. Вечером она написала письмо Гвиннет:

«Если в твоем великолепном замке найдется еще одна „громадная подушка“ для твоей старой подруги и если подруга тебе до сих пор все еще нужна, то я в полном твоем распоряжении. К тому же ты права: в Лондоне и впрямь холодно, а я слышала, что самолеты летают в Филадельфию каждый день».