Глава 1

Глаза слипались от усталости. Путешествие казалось бесконечным. Джесс не могла дождаться, когда же оно закончится, хотя и страшилась того, что ее ожидает в конце пути.

Она прислонилась лбом к стеклу иллюминатора и посмотрела вниз на набрякшие дождем серые лохматые облака, похожие на грязную вату. Маленький самолет сотрясала болтанка.

Джесс откинула голову назад и раздраженно вздохнула. Почему они не летают выше, в чистом синем небе? Ей хотелось назад — домой. Она не хотела быть здесь. Джесс понимала, что будет раскаиваться в своем донкихотском порыве, бросившем ее за шесть тысяч миль от дома и через шесть часовых поясов.

Джесс вылила остатки водки из маленькой бутылочки, стоявшей на подносе, в пластиковый стаканчик с растаявшим кубиком льда и выпила. Она еще раз спросила себя, в сотый уже раз за последние двадцать четыре часа: так что же все-таки случилось с Викторией?

Сидевшая рядом с Джесс Гвиннет слепо уставилась в лежавший у нее на коленях номер «Ивнинг стандарт», на фото: молоденькая блондинка в бикини кувыркалась «колесом» на пляже. «Счастливая Кристина! — кричал заголовок. — Эта фотомодель от Килбурна отправляется в Рим, а контракт на съемки в фильме — ее Гран-при…» Но глаза застилал туман, и Гвин не суждено было узнать, за что Кристина получила свою награду. Да и потом, к чему?.. Суббота, 29 июня 1985 года — значилось на обложке журнала.

И это означало: завтра — 30 июня.

«Виктория умирает», — неожиданно подумала Гвиннет, когда она несколько часов назад вымеряла шагами сине-белый клетчатый ковер в вестибюле отеля «Ариэль» в Хитроу.

Ну конечно же, Виктория умирает. А что еще могло быть?

И, зная, что умирает, Виктория попросила Танкреди позвонить подругам. Казалось странным то, что Виктория пожелала, чтобы рядом с ней сейчас оказались подруги: какое утешение они могли принести ей? Хотя тетушка Камерон находила это ничуть не странным. Гвиннет, Джесс и Катриона много значили для Виктории. Так сказала Гвин тетушка Камерон.

Сидя в центральном ряду, Катриона односложными предложениями отвечала на вопросы своего соседа справа — бизнесмена, владельца завода по производству металлических ставней в северном Лондоне. Разговорчивый попутчик, казалось, задался целью вконец измотать Катриону предложением подписать контракт на поставку металлических ставней для сети магазинов в Белфасте. В настоящее время бизнесмен летел в Глазго, где у него намечалась еще одна выгодная сделка.

У Катрионы не было ни малейшего желания говорить о ставнях, особенно в Северной Ирландии. Ставни предназначены для защиты от пуль. Пули автоматически ассоциировались с насилием и убийством и напоминали Катрионе о Виктории.

«Что я здесь делаю? — с тревогой думала Катриона. — Почему не послушалась Ши?»

Теперь было окончательно ясно, что произошло какое-то несчастье. Виктория была заточена в Данлевене, возможно, в смертельной опасности, и она, Катриона, по собственной воле впутывалась в сомнительную историю.

Ши боялся за Катриону, и она это понимала. Он лучше чем кто бы то ни было знал подоплеку подобных дел. Знал, какие жуткие подводные течения скрыты под внешним лоском цивилизованного мира, какую невообразимую опасность они представляют для неискушенного или просто глупого человека, осмелившегося заглянуть за внешний облагороженный фасад политических отношений.

Сосед Катрионы был лыс, из ушей у него буйно росли волосы. Гладко выбритое розовое лицо напоминало Катрионе лицо пухлого младенца. Мужчина нажал кнопку вызова стюардессы на своем кресле и указал глазами на пустой стакан Катрионы.

— Составите мне компанию?

Катриона покачала головой.

— На сегодня немножко перебрали, а?

— Да, кажется так.

Катрионе захотелось, чтобы она верила в пророчество о 30 июня так же, как Гвиннет, но, имея теперь собственные секретные сведения о Виктории, понимала, что все это всего лишь детские суеверия. И в самом деле: если только как следует подумать, предсказание было полнейшей бессмыслицей.

Никто вовсе и не должен умереть точно 30 июня 1985 года. За прошедшие двадцать лет у всех четырех подруг было немало возможностей отойти в мир иной. Достаточно вспомнить ту же болезнь Гвиннет.

И вообще никто не должен умереть. Если бы, скажем, кто-нибудь из них — Гвин, Джесс или сама Катриона — решил бы не ехать в Данлевен, то их, бесспорно, было бы «одной меньше».

Нет — забыть о пророчестве! Опасность реальна, близка и непреодолима, как стальные ставни. Катриона вздрогнула.

Она почувствовала холодящий сердце страх. Подруги ехали узнать что-то, о чем сами предпочитали бы не знать, и потому случится нечто ужасное. С Викторией. С Ши. С ними со всеми…

Катриона вдруг почувствовала, как чей-то локоть тихонько толкает ее под ребра.

— Готов дать пенни…

Катриона в растерянности взглянула на своего соседа:

— За что?

— Готов дать пенни, чтобы узнать, о чем вы думаете, — подмигнул бизнесмен. — За ваши тайные мысли, дорогая. За что же еще?

— О-о-о… Я… — Катриона снова решительно помотала головой. — Мои тайные, мысли? О нет. Вам они вряд ли будут понятны.

Ян Маккей, друг и деловой партнер Катрионы, встретил подруг в аэропорту Глазго и повез их на своем новеньком перламутровом «ситроене» к себе домой, в имение Драмбар.

Драмбар представлял собой чудовищное сооружение викторианской эпохи, расположенное на берегу реки Клайд: массивное здание из красного кирпича с башнями, зубчатыми стенами и ярко выкрашенными окнами. Замок был построен сотни лет назад прапрадедом Яна, тоже Яном, преуспевшим в поставках для флота скобяных изделий, канатов и снастей.

Последний из Маккеев приумножил богатство рода, воспользовавшись преимуществами, которые давала близость имения к аэропорту Глазго: Ян увеличил великую империю Маккеев, добавив к ней компанию по грузовым авиаперевозкам. Новые доходы он направил на полную реконструкцию Драмбара, переделав там все — от верхушки самой высокой башни до фундамента. И ужасное по виду, но весьма импозантное здание теперь было готово присоединиться к предприятию Катрионы «В гости к феодалу».

Яну Маккею было страшно приятно приветствовать Катриону и ее подруг в своем капитально отремонтированном доме. Ян искренне гордился своими новыми ванными и гостевыми номерами, и его смутило то, что Катриона взирала на все это великолепие без особого восхищения.

— Надеюсь, все в порядке? — робко спросил он.

— Ах, Ян, — поспешила уверить Маккея Катриона, — все просто чудесно! Вы с Леонией проделали большую работу.

Катриона не кривила душой: огромные комнаты с высокими потолками теперь приятно поражали пастельными тонами, цветастыми ситцами, уютными диванчиками, покрытыми коврами; две новые ванные комнаты ослепляли блеском самого современного оборудования — лампы инфракрасного излучения, вентиляторы, душевые стояки и биде.

Но ковры и биде меньше всего сейчас занимали мысли Катрионы.

— Самая большая заслуга здесь принадлежит Леонии.

Это она все тут перепланировала, — Ян повел Катриону вниз по широкой лестнице, мимо картин в богатых массивных резных рамах с горными пейзажами, каньонами, озерами и оленями с огромными ветвистыми рогами. — После того как дети разъехались на учебу, ей просто необходимо было чем-то занять себя… Как раз то, что надо.

Внизу, в роскошной гостиной с весело пылавшим камином, их встретила жена Маккея Леония — полная сорокалетняя женщина. Она с энтузиазмом разливала по бокалам херес и предлагала гостям сыр, совершенно счастливая возможностью пообщаться с новыми знакомыми. Катриона, Джесс и Гвиннет изо всех сил старались быть хорошими гостями, но дружеский разговор поддерживался с трудом. Подруги даже не смогли по достоинству оценить замечательный ужин, состоявший из тушеной утки, запеченной лососины и клубничного мусса.

— Ах, но вы же, должно быть, страшно устали, — тактично заметила Леония. — Вы проделали такой дальний путь.

— И он еще не закончен, — вставил Ян. — А куда вы, кстати, едете? — небрежно спросил он.

— К друзьям, они живут недалеко от Обана.

— Может быть, я их знаю? — В Шотландии было очень мало-, поместий или землевладельцев, которых не знал бы Ян Маккей, если не лично, то понаслышке.

— Не думаю.

— И все же, — настаивал Ян.

«Катриона покачала головой:

— Это всего лишь деловой визит.

Ян посмотрел на Катриону просиявшими глазами:

— Деловой визит? В самом деле, Катриона?

Маккей ждал ответа, но Катриона больше ничего не сказала. Она взглянула на Гвиннет, задумчиво помешивавшую свой кофе в старинной фарфоровой чашке, потом на Джесс, которая разглядывала висевшую на противоположной стене картину, изображавшую большого марала в зарослях дрока.

Ян чувствовал, как напряжение, подобно разряду электротока, переходит от одной женщины к другой. Сразу было видно, что за всем этим стоит тайна.

— Ну что ж, — поднялся Маккей, — полагаю, вы прекрасно знаете, как вам поступать.

Катриона с благодарностью улыбнулась Яну:

— Я все тебе расскажу позже, Ян.

Проснувшись на следующее утро, 30 июня, подруги увидели, что противный мелкий дождь, моросивший вчера весь вечер, уступил место сияющему солнечному утру с бледно-голубым небом и легким ласковым ветерком.

Внизу они обнаружили Леонию за подготовкой импровизированного пикника.

— Не следовало беспокоиться! — запротестовала Катриона, надеявшаяся прибыть в Данлевен еще до ленча. — Нам осталось ехать не более четырех часов, максимум — пяти.

— Ах Боже мой! — воскликнула радушная хозяйка, укладывая в корзину бутылку хорошо охлажденного рейнвейна, завернутые в фольгу сандвичи с гусиным паштетом, фрукты и головку местного ароматного сыра. — Дороги здесь ужасные, и путешествие может занять у вас целый день. К тому же всегда приятно сделать в пути остановку.

После этого хозяйка дома, несмотря на отсутствие аппетита у всей компании, заставила подруг плотно позавтракать.

Было ясно, что Леония — женщина, считавшая своей святой обязанностью накормить и, как говорится, обогреть.

Ян настоял на том, чтобы Катриона отказалась от арендованного автомобиля, и вместо него предложил свой мощный джип «рэйндж-ровер».

— Мне машина не нужна, и я не вижу смысла тратить деньги на аренду, если есть альтернативный вариант.

За день до того Маккей предусмотрительно залил полный бак бензина, напомнив, что сегодня воскресенье, и, следовательно, большинство заправочных станций могли запросто оказаться закрытыми. Он заставил Катриону сесть с ним в джип и подробнейшим образом проинструктировал о назначении каждого рычага и переключателей.

— Предполагаю, что тебе прежде не доводилось водить подобного монстра.

Катриона старалась сдерживать свое раздражение, хотя и не была уверена, что Ян его не заметил.

— Веселее, девчата! — напутствовал Маккей, когда троица наконец погрузила вещи в багажник и уселась в полном составе в машину. — А то выглядите, точно едете на похороны.

— Поезжайте осторожно!.. — крикнула вслед тронувшемуся автомобилю Леония.

Наконец Маккей оказались в пределах видимости зеркала заднего обзора: стоящие рядышком на белой гравиевой дорожке перед воротами замка, улыбающиеся и машущие вслед руками. Начался последний этап путешествия.

Время перевалило за одиннадцать. И когда только успело кончиться утро?

Несмотря на разгар дня, движение на шоссе А82 от Орианларича до Тиндрама было довольно спокойным, и Катриона смогла держать приличную скорость. Но когда подруги свернули на основную трассу и влились в колонну экскурсионных автобусов и семейных экипажей с домиками-прицепами, они поняли, что, действительно доберутся в Данлевен в лучшем случае к вечеру.

Хотя остановка на ленч была не предусмотрена, теперь, когда цель поездки была не за горами, подругам захотелось вдруг оттянуть, насколько это возможно, встречу с тем, что их ожидало. Катриона свернула с дороги в самом начале озера Лох-Эйв, где они намеревались воспользоваться приготовленным для них Леонией завтраком. Говорили подруги мало, лишь поглядывали на тени облаков, скользящие по кристально чистой голубой поверхности озера, и на холмы, ярко раскрашенные лучами на удивление щедрого сегодня солнца. Чуть впереди расположилось на привал добропорядочное семейство: несколько маленьких детей кричали, бегая по траве вокруг толстой женщины в розовом шерстяном джемпере, кипятившей на походной плите воду для чая.

Картина была такой безмятежной, такой милой и приятной, что тревоги сами собой отступили на задний план: на солнечном бережке, в соседстве с мирным семейством, не могло случиться ничего ужасного.

Гвиннет старалась не думать о том, что часа через два снова увидит Танкреди. Чтобы отвлечься, она пристально наблюдала, как женщина разливает чай по пластиковым чашкам. Гвин испытывала приступ зависти. Эта супружеская пара с детьми, чаем и маленьким автомобильчиком казалась такой счастливой!

Катриона виновато и трепетно гадала, как скоро вернется Ши из очередной поездки неизвестно куда и не попытается ли он ее догнать. Ему скажут, что Катриона поехала в Шотландию. На всякий случай она оставила дома номер телефона Яна Маккея. Ян скажет Ши, что Катриона уехала в Обан. Свяжется ли тогда Ши с Данлевеном? Она решила, что, разумеется, свяжется. Особенно когда узнает, что с ней поехали Джесс и Гвиннет. Катрионе жутко захотелось вернуться на уютный диванчик в Драмбар. Но возвращаться было уже поздно. Они зашли слишком далеко и должны продолжать. Время шло.

Джесс следила за сменой цветов и красок на озере и холмах, на какое-то время совершенно позабыв о том, где она находится и зачем. Потом в ее воображении возник образ Танкреди, осторожно крадущегося в два часа ночи по коридору, чтобы сделать свои тайные телефонные звонки. В голове вновь закружились тревожные вопросы. Что же случилось? Почему так секретно? Мог ли Танкреди просто разыграть их? Джесс была уверена, что он никогда не повел бы себя так, случись настоящая беда, так что все это — простая игра.

Размышления подруг прервала Катриона, сказавшая твердо:

— Больше оттягивать нельзя. Время идет. Нам лучше двинуться.

Женщины собрали остатки продуктов в корзину. Погода, вечно непредсказуемая в этих краях, быстро менялась: солнечный диск затянула мутная пелена облаков, поднимался ветер; минута — и на землю хлынул дождь.

Поверхность озера стала холодно-серой, покрытой белесой рябью дождя, а дальние холмы совершенно растворились за стеной ливня.

Подруги ехали сквозь дождь, держа путь к западу от озера — к Таинуилту, и вскоре почувствовали близость побережья: воздух наполнился запахом мокрого вереска с соленым привкусом моря. Было три часа пополудни. В этот странный день с его постоянно меняющейся погодой и время казалось непредсказуемо переменчивым: то оно до бесконечности растягивалось, то вдруг безо всякой связи сжималось до кратких мгновений, будто чьи-то гигантские пальцы играли с ним, словно с куском эластика.

— До Обана, должно быть, уже недалеко, — предположила Катриона, пристально всматриваясь в дорогу сквозь беспрерывное мельтешение дворников на ветровом стекле, едва справлявшихся с потоками воды. — А сколько от него до Данлевена? — спросила Катриона у Гвиннет.

— Около пятнадцати миль, но медленной езды.

— Думаю, не намного медленнее, чем сейчас.

Движение в западном направлении было редким, но встречные машины, возвращающиеся с отдыха, шли сплошным потоком. Катриона раздраженно вздохнула и попыталась обогнать двигавшуюся перед ними с черепашьей скоростью фермерскую повозку, груженную овцами. Повозку мотало из стороны в сторону и, несмотря на звуковые и световые сигналы, которые подавала Катриона, возничий никак не желал прижаться ближе к обочине, продолжая свой путь, окатываемый грязной водой, летевшей из-под колес встречных автомобилей. Так они тянулись миль пять, но как только Катриона решила, что им придется терпеть такое издевательство до самого Обана, повозка неожиданно свернула вправо, на размытую грунтовую дорогу.

— Слава тебе, Господи! — с облегчением вздохнула Катриона и изо всех сил нажала на педаль газа.

Теперь, когда впереди не было ни одной машины, джип, взревев, рванулся вперед, словно вырвался из клейкой ловушки. На повороте Катриона обошла большой грузовик.

— Теперь уже недолго. Мы будем в Обане в…

И тут с невероятной быстротой случилось нечто потрясающее.

Раздался глухой звук, и «рейндж-ровер» затрясло.

Катриона вскрикнула. Самый жуткий из ее ночных кошмаров становился явью.

Кто-то обстреливал их машину. Катриона заехала в засаду. Террористы или спецподразделение? А какая тут разница? Они попали под огонь. Их всех убьют, и во всем только ее, Катрионы, вина.

— Пригнитесь! — закричала Катриона и инстинктивно повернула автомобиль влево на травянистую обочину, но руль уже не слушался ее. Значит, их подбили, причем очень серьезно.

Потом Катриона снова закричала, увидев нечто огромное, фиолетовое, надвигавшееся прямо на нее, и почувствовала всем своим существом кошмарный металлический хруст столкновения. Прежде чем она потеряла сознание, перед глазами у нее замелькали неясные, отрывочные образы: хромированная решетка, похожая на клыки динозавров, мертвенно-бледное молодое лицо, смотревшее на Катриону сквозь очки, и абсолютно бессмысленная надпись золотыми буквами по черному фону: «ТУРЫ ДУГЛАСА В ГОРЫ».

— Теперь успокойтесь. Вы не виноваты, дорогая.

Катриона поняла не сразу.. Она была уверена, что все они умерли. Тем не менее она сидела, сгорбившись, на мокрой траве под дождем и чувствовала боль в животе, и ее ужасно трясло.

— Простите. Я очень извиняюсь…

— Все в порядке, милочка. Никто не пострадал.

— Но человек, который в нас стрелял… пистолет…

— Бедная душечка. Не было никакого пистолета.

— Конечно же, не было. — Гвиннет взяла руки Катрионы в свои ладони и принялась интенсивно их растирать. — Баллон лопнул. Ну и дела! Что за невезуха…

— Сейчас, сейчас, душечка. — Леди с крупными зубами, в синей велюровой шляпе налила из термоса чай и протянула стаканчик Катрионе. — Я положила побольше сахара, чтобы шок быстрее прошел.

Кто-то держал над Катрионой зонт. Все вокруг были добры и ласковы — от мотоциклиста из Автомобильной ассоциации, вызвавшего грузовик-эвакуатор, до полицейского, прибывшего из Аргиля, и группы дамочек средних лет, возвращавшихся на автобусе из своего воскресного бинго-клуба.

И все считали Катриону героиней.

— Бедная, бедная душечка, — наперебой трещали дамочки. — Но какое мастерское вождение — так быстро свернуть в сторону! Просто фантастика! И как назло, точно одной лопнувшей на крутом повороте шины было недостаточно, тут еще густой туман, скользкая дорога и молодой Джимми Синклер, спешивший домой, к чаю, несся прямо по разделительной полосе.

Автобус, казалось, мало пострадал, если не считать широкой блестящей царапины на фиолетовом боку. Бледное лицо Джимми Синклера, разглядывавшего эту царапину, приняло зеленоватый оттенок.

— Уж они-то заставят его заплатить за нанесенный ущерб, — удовлетворенно кивнула головой тучная матрона в темно-красном плаще. — И поделом.

Вскоре прибыл грузовик-эвакуатор и вытащил искалеченный «рейнджровер» из кювета. Крен был невелик и, по словам флегматичного механика, повреждение было не столь серьезно, как можно было подумать на первый взгляд.

Катриону, Джесс и Гвиннет довезли до города на изумрудно-зеленом фургончике с надписью «ТОМАС МАККВАРРИ И СЫНОВЬЯ, ПОСТАВКИ СУХИХ ВИН И СПИРТНЫХ НАПИТКОВ». Мистер Маккварри, проявив к пострадавшим живейший интерес и страстное желание оказать им помощь, сначала завез подруг в гараж, перед закрытыми воротами которого уже стоял «рейнджровер» («Сегодня они работать не будут — воскресенье»), а потом оставил в полицейском участке — открытом, но практически безлюдном. Было ясно, что лишь немногим по вкусу совершать правонарушения в выходной день.

Мистер Маккварри хотел было отвезти их еще в больницу: после перенесенного потрясения Катриону все еще била дрожь («Доктор даст вам чего-нибудь успокаивающего»), а у Джесс опухла коленка, которую она сама не помнила как повредила во время столкновения. Маккварри удивил твердый и единодушный отказ женщин.

— Господи! Уже и так слишком поздно, — заламывая руки, воскликнула Джесс.

К тому времени, как они закончили заполнение бланка происшествий, стало еще позже.

— Уже за семь, — стуча зубами, констатировала Катриона.

Гвиннет позвонила Яну Маккею, чтобы сообщить плохую весть о его машине. Катриона никак не могла заставить себя поговорить с Яном.

— Я просто не могу… сказать ему. Я позвоню завтра утром. — Катриона задрожала от ужаса, услышав, что Гвин оставила номер телефона в Данлевене. — О нет. Не надо было этого делать!

— Ax, ради Бога, Кэт! Разумеется, Маккей должен знать, где найти тебя. Он ужасно волнуется.

— Я за все заплачу, — чуть не плача протянула Катриона.

— Не смеши. За все заплатит страховая компания. Ян волнуется за тебя!

Следующей телефон заняла Джесс, попытавшаяся дозвониться до Танкреди. Последствия автоаварии привнесли в ее настроение, исполненное тревоги и страха, частичку агрессивности.

— Если мы так уж сильно ему нужны, Танкреди придется приехать и забрать нас отсюда. В конце концов, мы сделали все, что в наших силах.

Но телефон в Данлевене был, занят. Не освободился он и через пятнадцать минут.

Джесс повторяла свои попытки еще полчаса, набирая номер с интервалом в десять минут.

Жена местного констебля оказалась очень сердобольной женщиной и принесла расстроенной компании чай.

— Какая досада, что вы не можете дозвониться. Возможно, они просто не правильно повесили трубку.

— Нет, они не могли… — покачала головой Джесс. — Этого не может быть. Он не мог не правильно положить трубку.

Он ждет нас.

— Тогда, вероятно, поломка на линии. Эти ужасные дожди вечно приносят одни несчастья. — Жена констебля взглянула сначала на струи воды, стекавшие по оконному стеклу, а потом перевела взгляд на вытянувшиеся, измученные лица путешественниц. Бедные милашки, что за ужасное начало для их отпуска. — Вам лучше поискать комнату на ночь. Можете поехать к вашему другу завтра утром, когда немного отдохнете.

Но Гвиннет была непреклонна:

— Мы приехали издалека, и теперь мы ни за что не откажемся от своего намерения.

— Сегодня вечером нам надо быть в Данлевене.

Реакция последовала незамедлительно.

— Данлевен… — Женщина переводила взгляд с лица на лицо со смешанным выражением благоговейного страха и живейшего любопытства. — Ах, ну да…

Реплика эта давала понять, что в Данлевене живут очень странные люди. Этим все и объясняется.

Таксист оказался пожилым неразговорчивым человеком в плаще и шарфе. Явно недовольный перспективой ехать в столь дальний путь по отвратительной погоде и не менее отвратительной дороге, он все время ворчал, несмотря на обещанные двадцать пять фунтов за беспокойство. Таксист высадил подруг на продуваемом ветрами внутреннем дворе замка Данлевен и, немедленно развернувшись, так рванул с места, что из-под колес автомобиля во все стороны полетела галька.

Прижавшиеся друг к другу Джесс, Гвиннет и Катриона смотрели на замок; порывистый ветер неожиданно налетал с разных сторон и обдавал их струями ледяного дождя. Высокие гранитные стены, и ни единого огонька. Данлевен выглядел опустевшим.

Гвиннет нащупала в темноте железный трос колокольчика и с силой его дернула. Было слышно, как звонок прозвучал внутри замка и прокатился эхом по всему зданию.

Никто не шел открывать двери.

Подруги потерянно посмотрели на удалявшиеся в темноте красные габаритные огни исчезнувшего вскоре за дальним поворотом такси. Сердитый его водитель — единственная нить, связывавшая подруг с внешним миром, — теперь, задним числом, казался добрым старым дядечкой, очень дружелюбным и милым.

— Ну это уж слишком! — Гвиннет шагнула назад, посмотрела вверх на грязные стены и сунула руки глубоко в карманы плаща. С нее достаточно. Она совершенно окоченела. Впервые за все это время Гвин уже не волновало то, что по ту сторону ворот находился Танкреди и что он скоро предстанет перед ней — улыбающийся своей пленительной улыбкой, перед которой она никогда не могла устоять. — Ну ладно. Мы приехали. Дальше что?

Джесс посмотрела на обитую железом дверь и подняла воротник парки, защищаясь от дождя. Колено ныло. Гнев куда-то улетучился, осталось лишь дурное предчувствие, костлявыми пальцами сдавливавшее горло и грудь. В голове звучало эхо бесконечных частых гудков в телефонной трубке.

Несчастная Катриона дрожала. Ей хотелось плакать.

— Там никого нет.

— Разумеется, есть. Должен быть.

Они подождали. Гвиннет во второй раз подергала колокольчик.

— И что же, вы думаете, мы должны… — начала было Катриона.

Но в этот момент дверь на хорошо смазанных петлях бесшумно отворилась.

В дверном проеме стояла стройная фигура, приглушенный свет из прихожей за ее спиной падал на серебристые волосы, четко обрисовывал высокие скулы и глубоко посаженные глаза.

— Кто там? — Женщина разглядывала поздних гостей с явным недоумением. — Что вам нужно? — Тон вдруг изменился:

— Джесс? Гвин? Кэт? Вы… Ну что ж, — смиренно вздохнула Виктория Рейвн, — раз уж вы здесь, думаю, вам лучше войти.

Виктория. Жива и здорова.

Она явно не ожидала приезда подруг и, очевидно, не была осчастливлена подобным обстоятельством.

«Ничего не понимаю», — подумала Гвиннет.

Поставив вещи у ног, они неловко топтались в полутемном холле.

— Мы пытались дозвониться из Обана, — объяснила Джесс.

— Я сняла трубку с рычага. — Виктория крепко зажмурилась, словно пытаясь этим прогнать непрошеное видение.

Открыв глаза, она тем не менее снова увидела трех подруг и поморщилась. — А почему вы вообще приехали?

— По просьбе Танкреди. Он нам позвонил.

Виктория выглядела ошеломленной.

— Тан-кре-ди позвонил? Когда?

— Три дня назад. И говорил очень встревоженно, — ответила Джесс.

— Гвиннет прилетела из Нью-Йорка, — вставила Катриона. — А Джесс проделала свой путь из Мехико.

— Мехико, — эхом повторила Виктория. — Это действительно далеко. — Она сосредоточенно разглядывала подруг, вероятно, пытаясь уловить смысл их приезда. — Но что вам сказал Танкреди?

Джесс глубоко вздохнула. Она была сбита с толку. Неужели их в конце концов одурачили самым глупым образом?

— Он сказал, что мы нужны тебе. Мы приехали помочь.

— Боюсь, что уже не сможете, — покачала головой Виктория.

Ее длинные прямые волосы ярко блестели в свете ламп.

В холле стоял жуткий холод. Тоном, каким запоздало извиняются перед гостями, приехавшими после пятичасового чая, Виктория добавила:

— Спасибо, что приехали, в любом случае очень мило с вашей стороны.

Подруги не знали, что же им делать дальше. Не ждет ли Виктория, что они тотчас развернутся и уберутся восвояси?

— А Танкреди здесь? — спросила Гвиннет. — Может, нам лучше поговорить с ним?

Губы Виктории исказила бессмысленная улыбка.

— Он — наверху. В своей комнате.

Но Виктория и не пошевелилась, чтобы провести подруг к брату.

Гвиннет нервно хрустнула суставами пальцев.

— Могу я подняться? Я знаю, где его комната.

Словно это было только вчера, Гвин представила эту уединенную монашескую комнату с высокими арочными окнами и односпальной кроватью, стол, книги и старинный кувшин с тазом.

— Если хочешь. — Виктория кивнула.

Дверь в комнату Танкреди была закрыта.

Подруги в нерешительности остановились перед ней. Из комнаты не доносилось ни звука.

— Он болен? — спросила Гвиннет шепотом. — Или спит?

Мы не хотим его беспокоить.

— Не обеспокоите. — Виктория открыла дверь, они вошли, и в нос им ударил резкий неприятный запах какого-то дезинфицирующего средства, смешанный с застаревшим «ароматом» плесени и гнили.

Старуха с жидкими седыми волосами поднялась со стула, на котором сидела, и вопросительно повернула к вошедшим каменно-застывшее лицо.

— Все в порядке, Кирсти, — успокоила старуху Виктория. — Это друзья.

Единственным звуком, сопровождавшим их путь до постели, был стук высоких каблуков Гвиннет по голому деревянному полу.

Они встали плечом к плечу у постели и безмолвно уставились на лежавшего на ней человека.

— Но это не… — начала было Гвин.

С первого взгляда это, конечно же, был не Танкреди.

На кровати лежал совершенно изможденный человек: сложенные на груди руки походили на клешни, обтянутые дряблой кожей; волосы — седые, впалые щеки густо покрыты мертвенно-бледными пятнами.

Но это был Танкреди, и он был мертв.

— Сегодня где-то около полудня, — сказала Виктория.

Гвиннет издала слабый невольный страдальческий вздох.

Катриона зажала рот руками и отвернулась.

— Мне так жаль. Я бы никогда не приехала. Мы не знали.

— Разумеется, не знали. Откуда?

Джесс неотрывно смотрела на спокойное, исчахнувшее лицо.

— Как долго он болел?

Виктория пожала плечами.

— Кто знает? Но еще два последних месяца он был не так уж и плох.

В комнате повисло молчание. Как бы извиняясь, Гвин спросила:

— Что это было?

— А что бы вы думали, зная тот образ жизни, который он вел? — раздраженно ответила Виктория. — СПИД, конечно. Надеюсь только, он думал, что это стоит того.

 

Глава 2

Они сидели в гостиной у оконного выступа, за тем же самым столом, за которым Гвиннет когда-то пила чай с тетушкой Камерон, с той только разницей, что вместо подноса с чайным сервизом на столе стояли стаканы и графин с виски. Путешествие теперь представлялось подругам далеким и таким же нереальным, словно оно было проделано в другое время и кем-то другим.

Кирсти сидела, окаменев, на старинном стуле с гнутой спинкой, слишком маленьком для ее крупной фигуры. Глухим голосом кухарка рассказывала гостям:

— За ленчем все было как обычно. Он даже попросил омлет с грибами и петрушкой, и я поставила на поднос стакан молока… Он так сильно похудел, совсем как мальчишка — кожа да кости… ;

Лицо Кирсти сморщилось в попытке удержаться от рыданий.

Виктория налила стакан виски и вставила его в руку Кирсти:

— Выпей. Тебе полегчает.

Кирсти всхлипнула, выпила, поперхнулась и задумчиво вытерла рот тыльной стороной ладони.

— Не могу поверить, что его уже нет… Ему было шесть лет, — обратилась Кирсти к Джесс, Гвиннет и Катрионе, — когда он приехал сюда в первый раз. Огромные глазищи, черные волосы и осунувшееся лицо, ни слова не говорившие о том, как они жили в той жаркой стране. Мальчика надо было откормить. Я сказала себе: «Хорошая домашняя пища вернет здоровый цвет его впалым щекам». — Кирсти жалобно вздохнула. — Мистеру Танкреди всегда нравилось, как я готовлю.

— Кирсти нашла его сегодня после обеда, — сообщила Виктория.

Глубоко засунув руки в карманы широких штанов, она подошла к окну. Стоя спиной к присутствующим, Виктория смотрела сквозь двойные стекла на сырую темень за окном.

Окрепшим голосом Кирсти продолжила:

— Я поднялась наверх забрать поднос после ленча. Мистер Танкреди выглядел лучше, чем обычно. Он стоял у комода и сам делал какие-то расчеты, видно, молоко и омлет придали ему сил. Улыбаясь, он взял двух кисок и сказал, что у них шерсть, как ворс на ковре. И еще он сказал, что хочет остаться один и поспать до чая. — Глаза Кирсти наполнились слезами. — Я не видела пузырек. Я не думала. Я не могла поверить, что он может это сделать…

— Доктор дал Танкреди могадон, — перебила Кирсти Виктория, — как успокоительное.

— Мистер Танкреди не спал ночами. Бедный мальчик, он так мучился. У него не было сильных болей, но он не мог сомкнуть глаз.

— Он терял память, знаете. Так бывает при болезни Альцгеймера. — Виктория говорила, обращаясь к морю, небу и скалам. — С каждым днем он все больше и больше забывал, терял нить разговора, прерывался на середине предложения…

Но самое худшее заключалось в том, что Танкреди знал, что с ним происходит. Мы играли в триктрак, в шахматы, и я старалась проигрывать… — Виктория сердито покачала головой. — Смерть его не очень волновала. С интеллектуальной точки зрения Танкреди даже нравилось наблюдать, как умирает его тело. Но только не мозг. Для него это было агонией.

Он кричал от злобы и бешенства, пока сам вдруг не забывал, с чего так разошелся. Потом снова вспоминал, что забыл, и начинал плакать…

Кирсти уставилась на свои толстые грубые пальцы.

— Я зашла около шести узнать, не хочет ли он хересу, и сыграть с мисс Викторией в карты. А он, должно быть, уже несколько часов как помер — успел уже остыть. — Кирсти мимоходом рассказала неприятные подробности, сопутствующие смерти: о том, как она, надев толстые резиновые перчатки, драила порошком комнату и убирала невыносимо пахнувшее постельное белье Танкреди, которое тут же сожгла в большой кухонной печи. — Мы обмыли бедного мальчика и сменили на нем пижаму. Это было нетрудно — он стал совсем легким.

В гостиной повисло тягостное молчание.

— Он принял сверхдозу? — спросила наконец Гвиннет. — Вы уверены?

Кирсти кивнула:

— То был новый рецепт. Сто таблеток. Мы нашли пустой пузырек под кроватью.

— Какая разница? — устало спросила Виктория. — Он все равно бы умер через месяц.

— Мы и предположить не могли, что это случится с Танкреди, — призналась Джесс. — Мы думали, что это будет одна из нас.

— Танкреди всегда был одним из нас, — пробормотала Катриона.

Гвиннет не смогла, удержаться от вопроса:

— Но почему он выбрал именно этот день? Почему именно сегодня?

— А что тут такого? — безучастно спросила Виктория.

— Да то, что сегодня — тридцатое июня, день, когда…

— Ах да, — вспомнила Виктория. — Сеанс. Что ж, в этом есть какой-то смысл. Танкреди, видимо, нашел такой ход искусной шуткой. Он всегда славился чувством иронии.

Гвиннет вся подалась вперед на своем стуле.

— Ты хочешь сказать, что Танкреди знал о сеансе?

— Разумеется. Я рассказала о нем много лет назад. Танкреди нашел это забавным. — Видя, как у Гвин перехватило дыхание и на лице у нее застыло чувство крайнего изумления, Виктория удивилась:

— Только не говори мне, что действительно веришь в эту чепуху.

Прошло несколько часов.

Разговор шел бесцельный, несвязными урывками. Подруги не знали, что делать. Лечь спать казалось немыслимым;

Они слишком переутомились.

В третий раз после приезда дедушкины часы в углу комнаты принялись названивать и отбивать время.

Полночь.

День 30 июня наконец официально закончился.

— Ну, — поднялась Виктория, — не можем же мы сидеть тут всю ночь.

Зажав под мышками комплекты постельного белья и одеяла, Джесс, Гвиннет и Катриона отправились в бывшую комнату тетушки Камерон, где должны были провести остаток ночи.

Они оставили Викторию на пороге комнаты Танкреди: темная фигура на фоне бледного освещения.

— Иди спать, Кирсти, — услышали подруги голос Виктории. — Ты совсем измоталась. И не забудь, что доктор Макнаб будет здесь рано утром.

Оскорбленная до глубины души Кирсти закричала:

— Мне уйти? И оставить мистера Танкреди одного?

— Он не будет один.

— Я ему нужна. Он всегда говорил мне…

— Ему больше никто не нужен, Кирсти. Больше не нужен. Но я побуду с ним. Я его сестра. Прошу тебя, иди спать.

— Они собираются просидеть с ним всю ночь, — в ужасе прошептала Джесс. — И ругаются из-за этого.

Внизу, в холле, Виктория кричала:

— Оставь меня в покое! — Потом слабым, молящим голосом попросила:

— Разве ты не понимаешь, что это мой последний шанс. Больше я его не увижу… никогда.

Гвиннет плотно закрыла дверь.

— Не могу слушать.

Джесс первой проснулась от беспокойного сна и посмотрела в окно на зарю, занимавшуюся на кристально чистом, без единого облачка небе. День обещал быть великолепным.

И, познав, как ей думалось, самое худшее, душа Джесс просветлялась, подобно небу. Танкреди умер. Для него все было кончено, но время неумолимо — наступал новый день. День для жизни и новых начинаний.

В огромной, на удивление современной кухне Кирсти разбивала яйца в большую глиняную чашу. На сковороде аппетитно шкворчал бекон. Убитая горем кухарка вяло поздоровалась с подругами и поставила еду на стол.

Пришла Виктория. Выглядела она очень спокойной. На ней были свежевыстиранная светло-коричневая рубашка и синие джинсы; еще влажные после мытья волосы были собраны в тугой пучок на затылке. Нежная кожа под глазами потемнела, подобно свежим синякам.

Кирсти с готовностью засуетилась около Виктории, словно наседка над последним уцелевшим цыпленком.

— Вы должны сейчас же съесть эту яичницу, мисс Виктория. Я поджарила ее очень слабо специально, как вы любите.

В восемь часов прибыл доктор Макнаб — крепкий старик в старомодном твидовом костюме и сером вязаном жилете, поверх которого болтался неопределенного цвета галстук.

Доктор пробыл в комнате Танкреди долго; после этого в гостиной он подписал свидетельство о смерти.

— Это случилось несколько раньше, чем мы предполагали.

— Да, — согласилась Виктория и предложила доктору кофе.

— Спасибо, — поблагодарил Макнаб. — Да, с молоком и сахаром. Вы хотите, чтобы я занялся необходимыми распоряжениями?

— Если вам не трудно. Кремация. И как можно скорее.

Разумеется, никакого вскрытия, доктор Макнаб. — Виктория посмотрела на доктора спокойным усталым взглядом. — Тетушке Камерон это не понравилось бы.

Чуть позже Катриона взяла единственную оставшуюся в Данлевене машину — старинный «бентли» Танкреди (две тонны стали, хрома и отделки ореховым деревом) и поехала в Обан уладить формальности с ремонтом «рейндж-ровер», а заодно позвонить Яну Маккею. Разбитый автомобиль теперь казался почти забавным приключением.

Вернувшись в Данлевен, Катриона обнаружила там неописуемо грязный коричневый фургон и двух молодых людей с каменным выражением на красных лицах. Приехавшие погрузили на носилки завернутый в простыни труп.

Джесс и Гвиннет в неловком молчании стояли у дверей.

За ними с окаменевшим от горя лицом взирала на происходящее Кирсти. Виктория куда-то пропала.

— Нам лучше поискать ее, — предложила Катриона. — Ей не следует оставаться одной. Не сейчас.

Подруги осмотрели замок, но Виктории не было ни на кухне, ни в гостиной, ни в ее спальне, ни в комнате Танкреди.

— Может быть, она уехала? — предположила Катриона.

Но тут Гвиннет вспомнила о библиотеке.

Они вошли в длинный полутемный зал, воздух в котором был холоден и сух; огромный глобус все так же стоял на своей подставке, полки с книгами в кожаных переплетах поднимались вверх до самого сводчатого потолка.

Здесь они и обнаружили Викторию, сидевшую во главе длинного дубового стола, бездумно листавшую страницы старинной книги в изъеденном жуками деревянном переплете, — флорентийское издание семнадцатого века «Энеиды» Вергилия. Рядом на столе лежали бювар и карандаш.

Виктория была занята составлением некролога: «В Шотландии после болезни… семейные похороны. Без цветов».

— Для «Тайме» и «Телеграф», — холодно сообщила Виктория, после чего спросила:

— Его уже увезли? Я не слышала — двери были закрыты.

— Да.

Виктория кивнула.

— Я лучше продиктую это по телефону, — сказала она, вставая и собирая бювар.

Сказала так, словно речь шла об объявлении дня очередного заседания органов местного самоуправления местной газеты.

Катриона вглядывалась в неестественно спокойное лицо и измученные глаза Виктории; ее дрожащие пальцы, постукивающие по карандашу на бюваре, казалось, жили сами по себе.

— Почему бы тебе немного не прилечь, когда ты закончишь с этим делом? — предложила Катриона.

Она подумала о чашке горячего чая с толикой бренди. И разумеется, Виктории следует принять что-нибудь успокоительное, благо Макнаб позаботился об этом. Вначале доктор предполагал, что в доме должно было остаться полно таблеток могадона: минуту или две он подозрительно смотрел то на Викторию, то на Кирсти, но в конце концов, кажется, поверил кухарке, которая сказала, что Танкреди в очередном припадке ярости разбил пузырек и спустил все таблетки в унитаз. Тяжело вздохнув, Макнаб выписал новый рецепт для Виктории.

— К вечеру, как закончу свои дела, непременно заеду, проверю, как вы тут, — уезжая, заверил он…

— Полежать? — Виктория изумленно посмотрела на Катриону.

Джесс поддержала подругу:

— Кэт права. Ты устала больше, чем сама полагаешь.

Почему бы не прилечь, хотя бы ненадолго? Мы ответим на телефонные звонки, если они будут. И съездим за покупками, если тебе что-нибудь нужно.

— Мы посидим с тобой, — предложила Гвиннет, — если тебе нужна компания.

— Нет. Спасибо.

Викторию всегда нелегко было в чем-либо убедить. Она постоянно подчеркивала, что не нуждается в чужих советах.

Но Катриона вспомнила смерть своего отца и Джонатана.

Виктория все же была человеческим существом, и ею владело горе. Катриона обняла подругу за худенькие плечи.

— Ну давай же. Иди наверх и ложись. Я приготовлю тебе чай и бутылку горячей воды в ноги. Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.

Но Виктория моментально напряглась и вырвалась из объятий подруги.

— Ты так думаешь? В самом деле? — С глазами, похолодевшими и тусклыми, словно олово, Виктория заявила:

— В таком случае тебе хорошо.

— Ну конечно. — Катриона напомнила себе, что бы она чувствовала сейчас на месте Виктории, когда ее единственный брат не только умер, но еще и умер такой ужасной смертью. — Я тоже теряла любимых людей. Точно так же.

— Так же? — Виктория очень аккуратно положила карандаш на стол, будто он был стеклянный. Она осторожно закрыла лежавшую перед ней старинную книгу и пустым голосом произнесла:

— Сейчас его сжигают. Может быть, в полдень.

— Полагаю, что так. Да. Но не думай об этом. Попытайся думать о чем-то хорошем. Вспоминай счастливые моменты, проведенные вместе с ним.

Виктория подняла голову. Что-то вспыхнуло в глубине ее глаз.

— Счастливые моменты?

— Вспомни, как Танкреди присылал тебе корзины от «Фортнама», запрещенные в Твайнхеме. И аметистовое кольцо, которое он тебе подарил. Ax, — Катриона всплеснула руками, — таких воспоминаний наберется немало.

— О да, — кивнула Виктория.

— Ну вот и ладно. Пойди ложись.

Виктория сухо рассмеялась.

— Такие счастливые моменты… — Тут Виктория подняла голову и посмотрела на подруг, взгляд ее застыл на Гвиннет. Виктория улыбнулась, губы ее при этом вытянулись в узкую, словно лезвие ножа, полоску. — Я расскажу вам о таких моментах, если хотите. А знаете, какой был счастливейшим из всех?

Гвиннет медленно покачала головой, ей вдруг захотелось ничего не знать об этом.

— Это был мой день рождения, — насмешливо начала Виктория. — Мой одиннадцатый день рождения. Танкреди было четырнадцать. Тогда мы в первый раз легли спать вместе и занялись любовью. Мы оба делали все так, как прочли в «Декамероне» и в «Тысяче и одной ночи»… Я просила об этом Танкреди два года, — изображая из себя маленькую девочку, добавила Виктория, — но он не соглашался. Говорил, что не станет этого делать, пока мне не исполнится одиннадцать. Он подарит мне это на день рождения. Ах да… тогда же Танкреди подарил мне и аметист.

 

Глава 3

— Я расскажу вам о Танкреди, если хотите: теперь вам можно узнать все. — По тону Виктории было непонятно, преподносит она свой рассказ в качестве награды или же наказания. — Вы проделали такой большой путь, вы того заслужили.

Говоря это, она широким быстрым шагом шла по заросшей вереском дорожке: устремленный прямо перед собой взгляд не замечал прекрасной ясной погоды, ноги не чувствовали упругости дерна под ногами, уши не слышали ласкового шума сверкающих морских волн. Гвиннет, Джесс и Катриона, запыхавшись, семенили рядом.

Наконец Виктория остановилась у источенной ветрами и дождями скалы — места, явно ей знакомого. Она села. Подруги тоже выбрали себе по камню и расселись. Они ждали в нервном нетерпении, но Виктория, казалось, не спешила начать свой рассказ. Виктория задумчиво глядела на отару овец, спускавшихся с дальнего холма. Две овечки были совсем еще маленькими — ягнята весеннего окота. Помолчав еще немного, Виктория заговорила голосом ровным и задумчивым. Ее бесстрастный тон придавал рассказу еще большую зловещесть.

— Мне не было и четырех лет, когда я сюда приехала, Танкреди было почти семь. Два маленьких сицилианца. Я даже не говорила по-английски. — Виктория невесело усмехнулась. — Скарсдейл наказывал меня за незнание английского. Запирал на целый день без воды и пищи в туалете.

В такие моменты день казался мне годом. После наказания я вообще не осмеливалась заговорить и молчала месяцами. Если не считать Танкреди, то я была безмолвна, точно привидение. — Повеселевшим голосом Виктория продолжала:

— Я помню то место — Палаццо де Корви — либо как черный провал с кричащим откуда-то издалека голосом матери, либо как белую ослепительную жару и тень Скарсдейла на камне.

Я представляла, как его тень ложится на меня и начинает пожирать заживо. Я видела, как эта тень покрывает весь внутренний дворик и гонится за моей жизнью. Изо всех сил стараясь стать невидимкой и боясь всего на свете, жила я в этом замке.

Отара остановилась на ярко-зеленой лужайке. Овцы принялись щипать траву. Один из ягнят настойчиво бился головой в грязный, со свалявшейся шерстью бок матери в поисках соска.

— Но Танкреди, конечно же, досталось больше — он ведь был старше. Он прожил в страхе на три года дольше меня. Ему тоже по ночам снились кошмары, в которых он возвращался на Сицилию. Танкреди просыпался один в темноте и кричал в панике до тех пор, пока не выбивался из сил.

Он очень боялся темноты, но зажигать свет ему не позволяли.

Скарсдейл не разрешал навещать Танкреди ни его матери, ни кому бы то ни было еще. «Танкреди должен мужать», — говаривал Скарсдейл.

— Я знаю, — не желая того, покачала головой Гвиннет. — Тетушка Камерон мне рассказывала.

— Она не знала и половины всей правды. — Виктория еще плотнее сжала и без того побелевшие губы. — Скарсдейл заставлял нашу мать одевать Танкреди в самую теплую шерстяную одежду и заставлял его стоять посреди двора на самом солнцепеке в тридцатиградусную жару до тех пор, пока мальчик не падал в обморок. Кроме того, были еще и вечеринки. Скарсдейл будил Танкреди и тащил смотреть на оргии.

Мальчик наблюдал, как незнакомые мужчины трахают нашу мать на глазах у смеющегося Скарсдейла. К шести годам Танкреди уже научил себя никого не любить, никому не верить, ничего не хотеть.

— Но почему? — ужаснулась Катриона. — Как только можно проделывать подобные вещи с маленьким ребенком?

Виктория криво усмехнулась.

— Скарсдейл ненавидел Танкреди, считая, что тот бросает ему вызов, а ведь он был всего лишь маленьким мальчиком! — срываясь на шепот, воскликнула она, но тут же, взяв себя в руки, продолжила:

— Танкреди совершенно не правильно себя вел, понимаете, за исключением разве темноты.

Если бы он хотя бы раз заплакал, Скарсдейл, вероятно, просто презрел его и оставил в покое. Мне кажется, Танкреди был просто глупым. Но потом умерла мать. Мы не знаем как, да оно, собственно, и не важно. В любом случае, мы уже слишком надоели Скарсдейлу и потому больше никогда его не видели.

— И он отослал вас сюда.

— Да, в Данлевен. Стояла зима, и было морозно… До этого мне и в голову не приходило, что на свете существует такой холод. Я не могла уснуть ночью и забралась в постель к Танкреди. Мне было так страшно и так холодно, а он всегда был таким теплым. Танкреди крепко обнял меня и сказал, что все будет хорошо, пока мы вместе. После этого я спала с ним почти каждую ночь, пока тетушка Камерон не отправила меня из замка.

Джесс подумала о своем нормальном детстве: о сестрах и подружках, о катании на пони и хорошо воспитанных родителях, имевших, конечно, собственные недостатки, но и в сравнение не шедших с графом Скарсдейлом.

Джесс представила себе Викторию и Танкреди, прижавшихся друг к другу в темноте, чтобы согреться, создающих собственный мир фантазий, которые уносили их души за дозволенные пределы.

— Мы занялись сексом, потому что это было приятно, — рассказывала Виктория. — Все казалось естественным. Мы никогда не испытывали разочарования. По крайней мере в то время. Мы целовали и ласкали друг друга. То, что казалось особенно приятным, мы повторяли до пресыщения.

Впервые я испытала оргазм, когда мне не было еще и восьми. К одиннадцати годам я думала, что умру, если мы наконец не совокупимся по-настоящему. И злилась на Танкреди за то, что он заставляет меня ждать. Но уже тогда для своих лет Танкреди был крупным юношей, очень хорошо развитым физически, почти мужчиной. А я была маленькой. Он говорил, что в свои одиннадцать я выгляжу только на девять.

А мне было плевать. Тело мое было уже давно готово.

После дня рождения мы занимались любовью каждую ночь. Мы придумывали игры, сочиняли сценарии разных забав. Мы наряжались и порой занимались вещами, которые вычитывали из книг Скарсдейла. К тому времени мы знали в его библиотеке каждую книгу, к тому же обнаружили коллекцию порнографических открыток. И никто ни о чем не догадывался. — Голос Виктории стал злым. — Это была наша тайна. Хотя к моменту смерти Скарсдейла, я уверена, тетушка Камерон уже догадалась. Она нас и разлучила: отправила меня в школу.

— В Твайнхем.

— Да, в Твайнхем. — Виктория мрачно усмехнулась. — Впервые в моей жизни мы разлучились с Танкреди.

Наступило молчание. Издали слышался хруст травы, которую щипали овцы. Жужжали насекомые. Солнце припекало спины.

Виктория, подперев подбородок руками, смотрела вдаль, на собирающиеся в тучи облака.

— Для тебя это, должно быть, было ужасно, — робко вставила Катриона.

— Да. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой.

Тогда я узнала, что то, чем мы занимались с Танкреди большую часть своей жизни, было дурно, понимаете? Я почувствовала себя уродкой. А там оказались все вы — такие нормальные, такие самоуверенные, до боли самодовольные, — и я отдала бы все за то, чтобы быть такой, как вы, быть нормальной. Потом я возненавидела себя за подобные мысли. Мне они казались предательством по отношению к Танкреди. Проще было возненавидеть вас. Я захотела поднять каждую из вас за шиворот и как следует встряхнуть, чтобы выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни.

«Так она завидовала нам, — размышляла Катриона. — Как странно. Оказывается, я все это время была права». Ей стало страшно, до боли, жаль Викторию. Захотелось взять подругу за руку, успокоить, пообещать, что в конечном счете все будет хорошо.

Джесс сидела, плотно сжав колени. Пожевывая травинку, она никак не могла сообразить, что должна сказать. Да и что тут скажешь?

— Что ни говори, — прервала молчание Виктория, — а так оно и было. Может быть, это хоть что-то вам объяснит.

«Все как в греческой трагедии», — подумала Гвиннет, но решила отложить мысли о Виктории и Танкреди на потом.

Испытанный ею эмоциональный шок оказался очень сильным, почти невыносимым.

Молчание длилось долго, очень долго.

Наконец Джесс заговорила:

— Да, это и впрямь кое-что объясняет: «Мне захотелось… выбить вас из вашей уютной, устроенной жизни».

Конечно, ты и должна была тогда так чувствовать, и ты на самом деле выбила нас из обычной жизненной колеи. Ты заставила нас узнать, что значит быть несчастной и недовольной собой.

— Знаю. — Виктория сплела пальцы и слегка оперлась на них подбородком. — Вот почему я наговорила вам всякой всячины на сеансе, хотя сама и не предполагала, что кто-нибудь из вас воспримет гадание всерьез. Даже Гвин…

«Только не говори мне, что на самом деле веришь во все это…» Гвиннет решительно замотала головой:

— Но ты нисколько не прикидывалась. Все твои предсказания сбылись. Я сделала миллион долларов еще до тридцати лет, и как ни странно, благодаря «безупречному телосложению».

— Ты слишком долго терзалась мыслью о своем уродстве. Я не могла больше терпеть этого, потому что ты ею вовсе не была. Уродкой, я имею в виду. Ты была красива, просто не видела себя со стороны.

— А Джесс уехала в другую страну и стала яснее видеть.

— У Джесс талант, а провинциальная жизнь в Клочестершире его просто бы убила. И я ведь никогда не говорила, куда Джесс уедет, разве не так? Что касается Кэт: любой дурак тогда мог сказать ей, что она попросту теряет время со своим Джонатаном. Он даже почти не писал ей… И уж конечно, нисколько ее не любил. Я хотела, — Виктория обратилась к Катрионе, — чтобы ты сама прочно встала на ноги, а не молилась на своего Джонатана.

Подруги задумались.

— И, таким образом, мы все разъехались и совершили предначертанное, — прервала возникшую паузу Джесс. — А ты нас запрограммировала.

— Как тебе будет угодно. — Виктория пожала плечами и добавила:

— Извините.

— Не за что. — Джесс откинулась на куст вереска и прикрыла ладонями глаза от яркого солнца. — Ты заставила нас не быть самодовольными овцами. Ты вынудила нас по-настоящему заглянуть в себя и посмотреть, кто мы на самом деле и кем бы могли стать. Мы все тебе очень обязаны, даже если тобой руководили злые намерения.

— Ну-у-у не-е-ет, — запротестовала Гвиннет. — Это не правда. Я не верю! — Гвин закрыла глаза: в голове замелькал калейдоскоп образов, сливавшихся и разрывавшихся, смешивавшихся и образовывавших новые видения. — А как же другие предсказания? Что Джесс никогда не выйдет замуж за Стефана фон Хольценбурга?

— Да она к тому времени уже сама так решила.

— И что Бейлод убьет меня?

— Ну, это я для острастки, — призналась Виктория. — А потом, ведь Бейлод и вправду испугался. Кажется, он обладал чрезмерным влиянием на тебя, и влияние это было разрушительным. Если бы я, как ты веришь, была ясновидящей, возможно, я смогла бы напугать тебя и заставить саму бросить Бейлода. Но тогда, видишь ли, я чувствовала определенную ответственность, поскольку сама привела тебя к той ситуации, заставив измениться. Сейчас я бы с большим успехом помогла тебе выбраться. Вот перед кем я действительно виновата, так это перед Кэт. Не было необходимости быть такой жестокой.

Гвиннет закрыла глаза ладонями. В своем замешательстве она почти явственно слышала спокойный голос тетушки Камерон, вопрошавшей: «Какова в предсказании доля предположения и какова доля приложения простой психологии?»

— Так, значит, ты все-таки не ясновидящая? — выпалила Гвин. — И никогда ею не была?

— По крайней мере не в том виде, в каком мы себе представляли прорицательницу, — заметила Джесс, — объятой пламенем предсказательницей судьбы.

«Виктория Рейвн такая же ясновидящая, как вы или я», — сказал Карлос Руис, знавший Викторию как никто, за исключением тетушки Камерон и Танкреди.

Тут все вопросы внезапно вылетели из головы Джесс.

Ясновидение, программирование — какая разница? Все это к делу не относилось. Все прошло и, конечно, не имеет значения.

Неожиданно Джесс увидела себя в галерее Вальдхейма в Нью-Йорке, свою встречу с Танкреди, первую за много лет, и вспомнила, как заметила неладное, ощутила начинавшуюся болезнь сквозь его здоровую загорелую кожу. Рядом с Танкреди стоял Генрих, его новый красавец друг, которому теперь уже, несомненно, ни за что было не стать звездой мировой величины. Возможно, что и Генрих уже умер. Джесс похолодела.

— Виктория, — спросила она охрипшим от волнения голосом, — когда ты в последний раз была близка с Танкреди?

Виктория повернулась к Джесс, прикрыв от ослепительного солнца козырьком ладони глаза, так что невозможно было разглядеть их выражения.

— Восемнадцать лет назад, в Париже, в шестьдесят седьмом. Когда мы встретили Стефана. Это было в последний раз. — Виктория устало улыбнулась. — Я знаю, о чем ты подумала. Но Танкреди заболел два года назад.

Поднялся ветер. Тени облаков, подобно черным пальцам, скользили по залитым солнцем холмам. Виктория призывно поднялась на ноги.

— Нам лучше сейчас вернуться. Скоро пойдет дождь.

В замке их ждали сообщения. Звонили из гаража в Обане: окончательная смета на ремонт «рейндж-ровера» составила пятьсот девяносто семь фунтов и семьдесят пять центов, включая работу и запасные части; в связи с летней запаркой ремонт можно было начать только на следующей неделе. Его преподобие викарий Далглиш приедет в половине шестого обсудить детали предстоящих похорон. Он надеялся, что условия будут приемлемы.

Доктор Макнаб вернулся в семь часов вечера и сам себя пригласил на ужин:

— Никогда не упускаю возможности насладиться кулинарным искусством Кирсти, если только позволяют обстоятельства.

Ужин состоял из того, что Кирсти называла «на скорую руку»: суп, омлет по-испански, салат и покрытая пылью бутылка великолепного мозельского из погребов Скарсдейла.

— Прямо банкет, — просиял доктор Макнаб. — Никакого сравнения с разогретой тушенкой и засохшим «чеддером».

Отправив Викторию в постель и приказав ей перед сном принять успокоительное (прекрасно зная, что Виктория этого не сделает), Макнаб сказал:

— Я рад, что вы здесь. — Доктор втиснулся в свой маленький «остин». — Надо, чтобы кто-нибудь был с Викторией рядом, хорошие друзья, например, хотя она прежде отрубит себе руку, чем позволит это. Э-хе-хе. — Макнаб зажег потухшую трубку и выпустил облачко вонючего дыма. — Я наблюдал за ней последние месяцы. Знаете, она немножко меня пугает. Она избегает общества. Запирается изнутри, если вы поймете, что я имею в виду. — И неожиданно спросил:

— Она ведь не просила вас приехать, а?

Джесс покачала головой.

— Нам всем позвонил Танкреди.

— Да. Разумеется, он должен был это сделать, зная, каково будет ей. Он прекрасно знал… и я могу представить, чего ему стоило встать с постели и сделать все эти звонки. — Макнаб задумчиво погрыз мундштук своей видавшей виды трубки. — Знаете, вам нужно увезти Викторию отсюда. Увезите куда угодно: что бы там ни было, но она не должна оставаться одна в Данлевене. Я сделаю все от меня зависящее, но вы должны мне помочь. — Доктор пристально посмотрел на подруг. — Здесь у Виктории больше ничего не осталось. Ничего.

Джесс лежала у окна на просторной двуспальной постели тетушки Камерон и наблюдала за медленными северными сумерками. В утомленном мозгу бесконечно прокручивались события сумасшедшего дня.

— Их связь со Стефаном стала концом нашей, — рассказывала Виктория Джесс, когда они возвращались из вересковых зарослей. — Он был так вульгарен. Ему не следовало быть таким жестоким. В Париже я начала ненавидеть Танкреди.

Теперь Джесс очень ясно себе представляла: трое таких близких друзей — и тут Танкреди все больше очаровывается золотоволосым юношей. Его темные глаза наполняются лаской, рука как бы случайно обнимает плечо Стефана, голос сладок и чувственен, и Виктория все это видит.

— Не было сил сносить эту муку. Я чувствовала себя такой одинокой. И не было никого, кому бы я могла довериться. Нелепо жаловаться на то, что твой брат тебе изменяет. Тогда я и сняла кольцо, подаренное Танкреди, и больше никогда его не носила.

На другой стороне кровати, опершись на локоть, лежала Гвиннет и рассматривала фотографию двух маленьких детей: мальчик — жгучий брюнет и девочка — яркая блондинка.

Гвин краснела при мысли о собственной неожиданной наивности.

— Годами любовники или любовницы сменяли друг друга, — поведала Гвин Виктория. — Джонатан, Урсула Вичини и ты, разумеется. Я знала, что ты у него в комнате, в тот день, в Челси. Танкреди сделал это, конечно же, намеренно.

Он рассчитал, что я приду домой именно в это время и услышу ТВОЙ ГОЛОС.

Гвиннет вздрогнула, вспомнив звук тех давних шагов на мраморном полу.

— Я заставила Танкреди уехать со мной в Шотландию.

Прости меня. — Голос Виктории был холоден, — Но позже, поняв, насколько глубоко ты его полюбила, я надеялась, что мне удастся вовремя это остановить. На следующей неделе ты уезжала в Калифорнию, и я думала, что время и расстояние помогут тебе быстрее забыть Танкреди. Хотя мне следовало бы знать лучше: Танкреди не забывает никто.

Катриона лежала, натянув на себя одеяло до горла, на шезлонге времен королевы Анны, обтянутом скользким полосатым атласом.

— Рано или поздно я оказалась бы не в том месте, не в то время, и все было бы кончено, — звучал в голове Катрионы голос Виктории. — Но мне чертовски везло. Всегда. Смешно, не правда ли? Я просто не могла сделать неверного шага.

Я встречалась и брала интервью у очень опасных людей, таких, как Карлос Руис… О Карлосе Руисе когда-то говорила и Джесс, характеризуя его как человека мягкого.

— Опасных? — переспросила Катриона.

Виктория холодно улыбнулась.

— Очень. Но мы вместе прошли долгий путь. Он заботился обо мне, устраивал встречи и интервью, которые я никогда бы не смогла сделать по другим каналам. Он также вытаскивал меня, если где-нибудь происходили экстраординарные события, и я делала потрясающие репортажи.

— Но почему? — недоумевала Катриона. — Зачем он это делал?

— У него получалось великолепное прикрытие. Я была для Карлоса ценной находкой.

«И это все?» — подумала про себя Катриона и тут же порывисто спросила:

— Только как прикрытие? Джесс говорила, что Карлос тебя любил.

— Он меня использовал, — покачала головой Виктория. — А я использовала его. Все по-честному.

— О-о-о… — Катриона обдумывала свой очередной вопрос:

— А ты не боялась, что люди могут подумать, что ты была… — Катриона замялась, подыскивая подходящее определение, — замешана?

— Ты хочешь сказать, — без обиняков уточнила Виктория, — не была ли я тоже террористкой?

Катриона прикусила губу.

— Ну-у-у…

— Разумеется, все так и думали, — запросто констатировала Виктория. — В конце концов я ведь всегда оказывалась в центре событий, не так ли? И всегда выходила сухой из воды. Что же еще обо мне можно было подумать?

— Я , я не знаю, — смешалась Катриона.

— Думаю, что и никогда не узнаешь. Но запомни, Кэт: я искала смерти только себе. И никому более.

За окном все еще не наступила полная темнота, и Джесс могла видеть горбатые черные очертания гор на фоне неба стального цвета.

Вот уже вторую ночь подряд они слышали, как внизу, проскрежетав металлическим голосом свою мелодию, принялись отбивать полночь старинные часы.

Гвиннет неожиданно спросила:

— Как вы думаете, а доктор Макнаб знает? Ну, о Виктории и Танкреди?

— Полагаю, догадывается.

— Но что же, ради всего святого, вы считаете, мы можем сделать? — спросила Катриона.

Ответа на ее вопрос не последовало.

Наступил вечер вторника. Похороны были назначены на полдень следующего дня.

— Теперь вы можете, собственно говоря, ехать, — сказала за ужином Виктория.

Подруги не видели Викторию почти весь день: она провела большую часть времени в библиотеке, и никто не осмелился ее беспокоить.

Теперь Виктория сидела на резном дубовом стуле во главе двадцатифутового обеденного стола. На ней было рубиново-красное длинное платье, волосы аккуратно заколоты на затылке. Выглядела Виктория царственно, отчужденно и строго.

— Очень мило, что вы приехали. Не думайте, что я не оценила вашего поступка, но завтра все закончится. Вам нет более нужды оставаться в Данлевене.

Виктория, разглядывая телячью вырезку, зажаренную с чесноком и розмарином, которую поставила перед ней Кирсти, ковырнула мясо острым, как бритва, ножом с широким лезвием.

Кирсти, принесла блюда из молодой картошки со сливочным маслом, мятой, спаржей и консервированным горошком.

— Как тебе будет угодно, — отозвалась Джесс, как только Кирсти вышла из комнаты. — А как ты? Что вообще собираешься делать?

Джесс чувствовала себя очень неуютно, задавая этот вопрос.

— Еще слишком рано, — сказала она перед ужином Гвин и Катрионе. — Нельзя торопить Викторию с ее планами на будущее. Людям порой нужны месяцы, даже годы, чтобы оправиться от подобного потрясения.

— Ты говоришь так, будто Виктория — вдова, — возразила Гвиннет.

— Ну-у-у… — задумалась Джесс. — Так она и есть вдова, разве не так? Даже больше.

— Мы должны, — поддержала Джесс Катриона. — У нас совсем немного времени. Мы пробудем здесь столько, сколько сочтет нужным Виктория, а это будет недолго. В конце концов, мы можем просто попытаться и немного встряхнуть ее, заставить снова думать.

На вопрос Джесс Виктория приподняла изящную бровь.

Джесс показалось, что все они вновь вернулись в Твайнхем — настолько было очевидно превосходство Виктории над ней, Гвин и Катрионой.

— У меня здесь куча дел. — Виктория помолчала. — А вам-то что за забота?

— Ты вернешься в газету? — упорствовала Джесс.

Виктория полила мясо мятным соусом из серебряного кувшинчика в античном стиле.

— Не думаю. Сомневаюсь, чтобы они там жаждали моего возвращения. Я с ними поссорилась.

— Почему?

— Мне больше не нужна газета, — не стала объяснять Виктория. — Все это уже не важно.

— Конечно, у тебя сейчас такое состояние, — посочувствовала Гвиннет. — Но не можешь же ты оставаться здесь вечно.

— Почему бы и нет? Здесь мой дом.

— Но — одна?

— Вовсе не одна — Кирсти тоже остается.

— Да, но…

— И я буду слишком занята, чтобы иметь время интересоваться людьми. Я намерена составить каталог всей библиотеки. Знаете, мать так и не смогла закончить эту работу.

А тут ее — на годы.

«Вам нужно увезти отсюда Викторию куда угодно…» — настойчиво просил доктор Макнаб.

Джесс посмотрела на сидевшую во главе стола Викторию и представила себе лицо подруги через несколько лет: запавшие глаза, паутина глубоких морщин, опутавшая узкогубый рот; с годами Виктория станет еще более эксцентричной и нелюдимой, без конца горюющей об утраченной любви, сосредоточенно разглядывающей пыльные порнографические альбомы из библиотеки Скарсдейла.

Джесс отвела взгляд.

— Ну что ж, это — твоя жизнь.

— Благодарю. Я рада, что ты так же смотришь на сей предмет.

«Да, здесь дом Виктории, — размышляла Катриона, — и никто не вправе забрать ее отсюда силой… Но она не должна оставаться в одиночестве, да и Кирсти не вечна».

Словно в поисках совета, Катриона принялась блуждать взглядом по комнате: большая голова лося над камином, высокие окна в глубоких нишах, почерневшие балки потолка, два комплекта рыцарских доспехов, охраняющие арочную дверь, ведущую в холл и, наконец, два выцветших стяга над этой дверью — ратные трофеи предков Скарсдейлов.

— А Данлевен входит в национальный реестр? — неожиданно спросила Катриона.

— Нет. — Виктория вновь наполнила бокалы. — Скарсдейлы не любили вмешательства в свои дела. Они сохраняли свободное владение собственностью. Никаких связей. Никаких пут.

«Когда Виктория постареет, — подумала Гвиннет, — она будет выглядеть совсем как тетушка Камерон. Да она со своими белыми волосами и сейчас натуральная тетушка Камерон, хотя ей всего тридцать семь».

— Ты думаешь, Танкреди хотел бы жить здесь в одиночестве? — спросила Гвиннет вслух Викторию.

— Теперь-то ему какая разница? — пожала плечами Виктория. — Он умер.

— Но его бы это волновало.

— Не обманывай себя, — холодно ответила Виктория. — Танкреди ничто не волновало. И никто.

Катриона довольно долго хранила молчание. Но теперь неожиданно подняла глаза от стола, словно подхватывая мяч, который чуть было не упустила Гвиннет.

— Если ты так думаешь, то ты сама тупица, — произнесла она многозначительным тоном, не обращая внимания на нахмурившиеся брови и угрожающий вид Виктории. — Разумеется, Танкреди было не все рано, иначе бы он не стал звонить нам. Он понимал, что ты будешь нуждаться в ком-то, кто позаботился бы о тебе, и потому так настойчиво просил нас приехать.

Катриона глубоко вздохнула, абсолютно уверенная в правоте своих слов.

— Он вовсе не потому выбрал днем своей смерти тридцатое июня, что хотел просто пошутить, и не потому, что обладал бесподобным чувством иронии, как ты выразилась.

Он поступил так, потому что был уверен в том, что нас всегда тревожило твое предсказание, и мы все приедем! А что касается причиненной им тебе боли по поводу ваших отношений, так откуда ты знаешь, что Танкреди не руководствовался в своем поступке любовью к тебе, что и заставило его оттолкнуть тебя? Он был старше тебя, он прекрасно понимал, что вы оба не сможете продолжать так жить вечно. Возможно, он считал это единственно правильным выходом.

Щеки Виктории вспыхнули двумя ярко-красными пятнами.

— Ты сама не знаешь, что говоришь!

— Еще как знаю! — заявила ничуть не обескураженная Катриона. — Ты такой же человек, как и все, несмотря на то что изо всех сил пытаешься доказать обратное. Я также знаю, что во всем с самого начала был виноват лорд Скарсдейл. Вы с Танкреди оба стали его жертвами. Он превратил Танкреди в нравственного урода, и, если бы ты ему позволила, то же самое сталось бы и с тобой. Уверена, что Скарсдейл нашел бы это забавным. В самом деле, держу пари, что где бы сейчас ни находился мерзкий Скарсдейл, он хохочет во все горло. Он же победил, разве ты не понимаешь? Он в конце концов сломал Танкреди, а если только ты останешься в замке и будешь тут терзать себя мыслями всю оставшуюся жизнь, это будет означать, что Скарсдейл сломал и тебя. Ты хочешь этого?

Катриона наклонилась вперед и так экспрессивно жестикулировала рукой с зажатой в ней чашкой, что кофе выплескивался на ее рубашку, но Катриона ничего этого не замечала. Она призывала:

— Не делай этого, Виктория! Не дай Скарсдейлу смеяться последним!

 

Глава 4

Преподобный отец Далглиш взирал на свою мини-паству с явным смущением. Паства состояла всего из семи человек: сестра покойного с холодно-величественной осанкой; три ее подруги, так пугающе образованные и так непохожие на его обычных прихожанок; доктор Макнаб, заставлявший викария постоянно чувствовать себя неловким и слишком молодым для своего сана; и экономка — дородная амазонка, заставлявшая священника постоянно вспоминать о тщедушности своей физической оболочки. В первый раз викарий был рад присутствию старой миссис Херрик, проводившей в его церкви столько времени, что она, казалось, просто жила в соборе, и не пропускавшей ни одних похорон в округе. Сейчас миссис Херрик сидела на своей любимой задней скамье, почти; невидимая за редутом пахнувших плесенью песенников и молитвенников, и время от времени всхлипывала.

Публика казалась весьма неуместной на церемонии отпевания сына графа, но викарий напомнил себе, что Танкреди Рейвн был не только незаконнорожденным сыном, но и умер предположительно от кошмарной болезни, о которой только шепотом, притаив дыхание, судачили в окрестных приютах Глазго, где Далглишу доводилось исполнять службу. Еще хуже было то, что покойный был крещен католиком, после чего, очевидно, никогда более не переступал порога церкви.

Вынужденный действовать по собственному усмотрению, викарий — молодой человек, придерживавшийся общепринятых взглядов, принявший приход лишь недавно и практически не знакомый с семейством Скарсдейлов, — склонялся к мысли вообще отказаться от службы. В конце концов, ведь сама сестра так и не пришла к нему обсудить детали панихиды.

Викарий был глубоко задет за живое ее отношением к вопросу похорон, когда он позвонил в Данлевен, чтобы выразить свои соболезнования. На традиционной церемонии погребения настоял доктор Макнаб.

— Тетка Танкреди очень бы этого хотела, — спокойно заявил доктор, пуская дым из своей старой трубки с обгрызенным мундштуком. — И я тоже.

Как бы там ни было, но, живя неподалеку от Данлевена, викарий не мог не слышать о сказочном богатстве семьи Скарсдейлов и о том, что настоящее ее поколение, пусть и незаконнорожденное, являлось наследниками этого богатства.

Естественно, за службу полагалось вознаграждение, возможно, даже фунтов пятьсот. Занятый заботами о починке водостока, покупке нового обогревателя на зиму, подушечек для коленопреклонения и песенников, священник прокашлялся и, согласно канону шотландской церкви, приступил к чтению первых строк отпевания, бросив очередной суровый взгляд на сестру покойного, смотревшую на викария как на пустое место.

Виктория Рейвн была в сером шерстяном костюме от «Шанель» — почти таком же, какой был на ней много лет назад в день приезда в Твайнхем. И окружала ее та же аура холодного самообладания. Было трудно, почти невозможно вызвать в памяти владевшее Викторией чувство внутренней опустошенности, лишь на короткое мгновение проявившееся в библиотеке в Данлевене. Теперь она держалась так, словно это был обычный день, вовсе не предполагавший, что сегодня под той жизнью, которой она жила свои тридцать семь лет, подводятся две жирные черты — так закрывают счет в банке.

«Что она теперь будет делать? Что она умеет делать? Как я могу помочь ей начать жизнь заново?» — Джесс положила голову на руки и закрыла глаза.

Джесс не молилась очень давно, но сейчас, в этой бедной, почти неприглядной церкви, она чувствовала себя более уютно, чем могла предположить. Слова древней молитвы казались ей чудесной музыкой, способной не только благословить душу умершего, но и просветить заблудшего.

Джесс вдруг как никуда ясно поняла, что если бы не Виктория, то ее, нынешней Джесс Хантер, никогда бы не было. Ведь это именно Виктория заставила ее решиться на бунт, заставила повзрослеть и научиться жить.

Теперь Джесс должна сделать все от нее зависящее, чтобы отплатить подруге тем же. Но помочь по-настоящему она сможет лишь в том случае, если прежде приведет в порядок собственную жизнь. Неожиданно задача эта предстала перед Джесс со всей своей очевидностью и важностью.

Слушая вполуха монотонное чтение викария и машинально крестясь в положенных местах молитвы, Джесс заставляла себя быть честной, предельно честной — честной, какой она никогда не осмеливалась быть прежде.

Первое — пророчества Виктории. Верила ли когда-нибудь Джесс в них по-настоящему? Или же использовала предсказания как удобные отговорки, чтобы уходить от собственной ответственности?

Взять, например, ее слепую веру в Сан-Мигель как в единственную и роковую судьбу: не была ли эта убежденность лишь лазейкой, чтобы избежать замужества с Рафаэлем?

«Ты слишком усложняешь свою жизнь, — сказал Геррера в последнее Рождество. — На самом деле она может быть очень простой…»

Она и станет простой, если Джесс согласится признать, что ее будущее зависит только от нее самой. Мысль о столь безграничной свободе пугала, но в то же время и веселила своей грандиозностью. Джесс принялась думать о том, что должна сделать в ближайшее время.

Почему бы ей не переселиться в Мехико? В Сан-Мигеле воздух, ясное дело, был чище, но, как художник, Джесс могла видеть не только внешним, но и внутренним зрением, и некоторые из лучших своих работ она написала в студии в Койакане.

Почему бы не выйти замуж за Рафаэля? Джесс его любит и хочет быть с ним. Отказываясь от замужества, она обкрадывает саму себя.

«Когда все это закончится, — дала обет Джесс, — я вернусь в Мексику. Я продам дом в Калифорнии и выйду замуж за Рафаэля. Постараюсь снова купить прежнюю студию в Койакане, стану работать как проклятая и буду счастлива. И тогда с Божьей помощью, — Джесс озарило вдохновение, — я узнаю, чем помочь Виктории!»

— Господь слышит нашу молитву, — нараспев произнес преподобный Далглиш, и Джесс твердо в это поверила, — и доносит наш плач до тебя.

Гвиннет сидела между Джесс и доктором Макнабом, измученная исходившим от него тяжелым запахом табачного дыма.

Преподобный Далглиш приступил к рассуждениям на тему о ничтожности земного существования в сравнении с вечным пребыванием в объятиях Христа — трактатом, бывшим, вероятно, главным коньком викария на церемониях похорон. Звучал он напыщенно, без души и, несомненно, неискренно, но Гвин решила для себя, что это не столь важно.

Важным для нее было сейчас перевернуть собственную жизнь и привести ее к окончательному порядку. Она находила произносимые викарием банальности успокаивающими и даже умиротворяющими. Положив подбородок на руки, Гвин отрешенно смотрела на отполированный воском сверкающий алтарь и размышляла о том, что подумал бы обо всем этом Танкреди, если бы только мог видеть и слышать происходящее действо. Скорее всего Танкреди счел бы собственную панихиду верхом комичности.

«Как странно, — думала Гвиннет. — Я никогда не рассматривала Танкреди как личность, обладающую обычными человеческими чувствами. Никогда не думала, что он мог веселиться, грустить, бояться, волноваться, скучать. Я никогда не видела в нем просто человека. Господи, — неожиданно поняла Гвин, — да я же никогда по-настоящему его и не знала».

Гвиннет спокойно вспомнила об откровении Виктории относительно ее отношений с Танкреди. Удивительно, но даже в тот момент она ничему не удивлялась. Теперь же ею владели только невыразимая печаль и чувство неизбежности происшедшего. А как же иначе, если учитывать все обстоятельства, могла закончиться эта история?

Впервые в своей жизни Гвиннет могла думать о Танкреди относительно. Она видела обманчивость чар собственной одержимости, постепенно затухающей навеки, вместе с чем Танкреди Рейвн становился всего лишь еще одним испорченным человеческим существом, которого она любила и никогда не понимала, хотя и не могла удержаться от вопроса, что было бы, если бы жизнь иначе распорядилась его судьбой.

Открывшееся Гвиннет новое мировосприятие ответило просто: тогда это был бы, разумеется, обычный человек, а не Танкреди.

И теперь он ушел навсегда.

Гвиннет оглянулась через проход, туда, где, окаменев, сидела рядом с Кирсти Виктория.

И Виктория тоже ушла. Ушла глубоко в себя.

«Ладно же, — решила Гвиннет. — Надо что-то делать.

Мы должны вернуть ее».

Катрионе происходящее представлялось весьма трагичным, но — что прошло, то прошло. Все кончено — финиш.

Теперь самой насущной задачей было возвращение Виктории в мир и не только в мир, но и в мир ее профессиональных интересов.

Катриона, несомненно, понимала, что Виктория, собственно, так и не сказала, что никогда не была террористкой. Но по крайней мере она призналась, что «…искала смерти только себе, и никому более». Так оно и было. Катриона верила ей.

Теперь надо обязательно изъять имя Виктории из компьютерной сети, с тем чтобы оно более никогда не появлялось в Интернете в том значении, которое имел в виду Ши.

Нельзя позволить Виктории остаться с вечным клеймом подозрения, а это, если она навсегда заточит себя в Данлевене, неизбежно.

С чего же начать?

Катриона мысленно перечислила всех влиятельных людей, с которыми была знакома. Их оказалось не так уж мало.

Открывалась масса возможностей замолвить то здесь, то там словечко. Да и вообще, разве сам глава службы MI5 не обедал иногда с Арчи Хейли в доме Малмсбери? Катриона твердо решила начать с самой верхушки — это будет прямым попаданием.

И Катриона не отступится, даже если Ши попытается вмешаться в ее планы. У Макхормака были свои дела, в которые она не посвящалась, и в случае неверного поведения с ее стороны ему грозили ужасные последствия. Но не было никакой необходимости вмешивать Ши в эту историю. И потому Катриона прежде всего была рада, что Ши отсутствовал неизвестно где и не мог сейчас быть поблизости от Данлевена.

Служба закончилась.

Викарий нырнул в ризницу, где разоблачился и предстал перед публикой обычным молодым человеком в серых фланелевых брюках, твидовом пиджаке.

Все вышли на улицу. Миссис Херрик, старая карга в коричневой накидке и полосатых вязаных носках, закрыла за вышедшими двери церкви. Одарив Викторию беззубой улыбкой, исполненной приличествующего случаю соболезнования, в котором нельзя было не отметить трогательного простодушия, она прошамкала:

— Я так опечалена известием о вашем брате, мисс Рейвн.

У подножия гранитных ступеней собора компанию поджидал человек.

После полутьмы церковного зала улица ослепила ярким солнечным светом, и участники панихиды поначалу увидели только темный мужской силуэт.

Но Катрионе и не надо было видеть лица.

Она сразу же узнала знакомую худощавую широкоплечую фигуру с золотым ореолом солнечного света вокруг светловолосой головы. Катриона не смогла удержаться от возгласа изумления.

— Ши! — И тут же ею овладел ужас. — Ради всего святого, что ты здесь делаешь?

— А ты как думаешь? — Ши холодно взглянул на Катриону. — Я приехал забрать тебя домой.

— Боюсь, что вы немного опоздали к службе, — посочувствовал преподобный Далглиш.

— Ничего страшного, викарий. Присутствие на ней и не входило в мои планы.

— Откуда ты узнал, что Катриона здесь? — воскликнула Гвиннет.

Ши не обратил на нее ни малейшего внимания. Он говорил только с Катрионой:

— Я позвонил тебе домой. Потом поговорил с мистером Маккеем из Глазго. Он сказал мне, что ты попала в аварию и что я могу найти тебя здесь.

— В церкви? — потерянно спросила Катриона.

— В Данлевене, — слабо улыбнулся Ши. — Но туда я не добрался: мальчишка на бензозаправке знал о похоронах. В таких местах все знают. Катриона, — Ши кивнул в сторону темно-красной машины, видневшейся сквозь тисовые деревья, живой изгородью окружавших церковь, — едем сейчас же. Кто-нибудь пришлет твои вещи позже.

— Ты предлагаешь мне уехать? — уставилась на Ши Катриона.

— Да. — Ши взял Катриону за запястье.

Катриона отшатнулась.

— Я не могу. Только что закончилось отпевание. Брат Виктории умер. Ты еще не познакомился с Викторией, — с опозданием добавила она.

— Я и не хочу.

Гвиннет и Джесс неодобрительно переглянулись. Поведение Ши было странным и шокирующе грубым.

Викарий растерянно моргал.

Миссис Херрик сердечно улыбнулась всем и каждому.

— До свидания, викарий, служба была очень трогательной. — Старуха медленно побрела вниз по улице.

Виктория натянула на руки серые лайковые перчатки, никак не проявляя своих эмоций.

Катриона глубоко вздохнула:

— Ши, это ужасно.

Джесс не могла более сдерживать себя.

— Что все это значит? Что происходит? — взорвалась она.

— Полагаю, мы все узнаем в свое время, — пробормотал доктор Макнаб.

Виктория пожала плечами:

— Кажется, мое прошлое преследует меня.

— Сожалею по поводу вашего брата, — холодно сказал Ши Виктории и вновь обратился к Катрионе:

— Но это ничего не меняет.

— А вот и нет, — горячо возразила Катриона. — Это меняет все!

— Если у тебя есть что сказать мне, расскажешь по дороге в Глазго.

— Поверь, мне много что есть тебе сказать. Но я не поеду с тобой в Глазго. По крайней мере сейчас.

Доктор Макнаб решил, что настала его очередь вмешаться. Он поглядывал то на Катриону, то на Викторию, то на Ши.

— Молодой человек, — сварливо заметил Макнаб, — я не знаю, кто вы и что вам угодно, но мисс Рейвн только что понесла тяжелую утрату, и мне не кажется, что ей хотелось бы провести остаток дня, стоя на пронизывающем ветру.

Сейчас мы возвращаемся к ней домой, где слегка закусим. И вам лучше присоединиться к нам. Если у вас есть какое-то дело, требующее срочного обсуждения с леди Вайндхем, вы сможете поговорить в Данлевене.

Кавалькада машин вернулась в замок Данлевен.

Виктория, Джесс, Гвиннет и Кирсти ехали первыми в серебристом «бентли» Танкреди. По неодобрительному мнению викария, Виктория ехала до неприличия быстро — на такой скорости ему трудно было уследить за отвратительной дорогой, ведущей в замок, и миниатюрный «моррис» викария, дребезжа, без конца проваливался в каждую яму. И тем не менее Далглиш был рад тому, что приглашен на чай. Правда, благодарить за это следовало доктора Макнаба, поскольку в тот самый момент, когда преподобный отец почти потерял надежду на традиционные поминки и, что еще хуже, на приглашение к чаю, где он надеялся поговорить о пожертвованиях, доктор все же позвал викария «закусить чем Бог послал».

Чаепитие, несомненно, было самой удобной возможностью завести разговор о деньгах. Всю оставшуюся дорогу викарий размышлял о том, как сделать это наиболее тактично.

За автомобилем Далглиша следовала машина Макнаба, настолько провонявшая забористым трубочным табаком, что желающих путешествовать в салоне докторского «остина» не нашлось.

Последней в колонне шел взятый напрокат «форд-эскорт» Маккормака. Катриона сидела рядом с Ши.

— Я надеюсь, ты понимаешь, что я могу сию минуту оторваться от этой нелепой процессии и увезти тебя прочь, хочешь ты того или нет?

Катриона неотрывно смотрела прямо перед собой.

— Думаю, можешь. Но не делай этого, Ши. Я очень серьезно прошу тебя не делать этого.

Ши не ответил, но продолжал ехать вслед за грязным маленьким автомобилем доктора. Катриона рискнула взглянуть на Маккормака и увидела почти с микроскопической ясностью каждый волосок его бровей, каждую пору на щеке.

Она перевела взгляд на его руки, державшие руль. У Ши такие красивые руки. Прекрасной формы пальцы. Катриона подумала о грубости ладоней Ши, о том, какие они жесткие при рукопожатии и какими нежными они могут быть. Ей малодушно захотелось сказать: «Да, Ши, разумеется, я сейчас вернусь с тобой в Глазго», — но она этого не сделает.

Катриона также знала, что, если Маккормак попытается увезти ее силой, ей придется его оставить.

— Зачем ты это делаешь? — холодно спросил Ши.

— Потому что Виктория — моя подруга. Потому что она любила своего брата, а он умер.

Катриона отвечала со спокойной решительностью. Ши никогда еще не приходилось слышать такую интонацию в ее голосе, и он растерянно посмотрел на Катриону.

— Прости, конечно. Но, как я уже сказал там, у церкви, тут ничего нельзя изменить.

— Ты не понимаешь.

— Я слишком хорошо понимаю! — Маккормак расстроенно вздохнул, словно он пытался объяснить житейские истины четырехлетнему ребенку. — Послушай, Кэт.

Ты сама не понимаешь, во что ты лезешь. Попытайся понять, что это за женщина. Виктория — рискованная личность в самом широком, в самом серьезном значении этого слова. Конечно, — добавил Ши, — это не в моей компетенции. Мне давно следовало доложить, что ты знакома с Викторией Рейвн.

— Что? — Катриону до глубины души оскорбило признание Ши. — Доложить? О моей личной дружбе?

— Я обязан. Обо всем, что угрожает безопасности. Но я этого не сделал, потому что ты сказала, что давно с ней не встречаешься. Я полагал, что между вами все кончено.

— Я не считаю, что настоящая дружба может когда-либо кончиться, — убежденно заявила Катриона.

— Кэт, пожалуйста, — почти попросил Маккормак, — не принимай это так близко к сердцу. Я не хочу становиться между тобой и твоими подругами.

— Одной подругой.

— Да.

Как и предполагал доктор Макнаб, напряжение спало, когда компания занялась передачей тарелок с сандвичами и намазыванием джема на тосты.

Кирсти накрыла стол для поминок в гостиной, расставив стулья вокруг стола, у оконной ниши, и удалилась на кухню.

Вскоре, правда, она появилась, толкая перед собой тележку с подносом, на котором стояли тарелки с едой, чашки и массивный серебряный чайник с фамильным гербом Скарсдейлов. Чайник был поставлен перед Викторией, сидевшей на стуле тетушки Камерон. Разливая чай, Виктория одарила Ши иронической улыбкой.

— Сливки и сахар или лимон? Мне сказали, кто вы. Думаю, вы предупреждали Катриону, что ей следует держаться от меня подальше?

— Что-то в этом роде, — спокойно согласился Маккормак.

— Теперь, когда вы меня обнаружили, что вы со мной сделаете? — с некоторым интересом спросила Виктория. — Арестуете?

Ши холодно посмотрел на Викторию:

— Разумеется, нет. Я не уполномочен осуществлять арест гражданских лиц. И вы, должно быть, прекрасно об этом знаете.

— О чем вы говорите? — потребовала ответа Гвиннет.

Виктория налила чай викарию, придвинувшему к ней свой стул.

— Так, ни о чем.

— Нет абсолютно никаких оснований для ее ареста, — резко вставила Катриона.

Она увидела на лице Ши хорошо ей знакомую жесткую улыбку, выражавшую ярость и замешательство.

«Ну и ну, — подумала Катриона, — дела-то совсем плохи».

Кирсти предложила гостям круглые хлебцы.

— Прошу вас, мисс Виктория. Вы должны хоть что-то съесть.

Маккормак держал свое блюдце за самый краешек, словно оно было раскалено докрасна.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь, Кэт.

— Нет, я знаю. Я все знаю.

Сидевший слева от Виктории преподобный Далглиш открыл рот:

— Я понимаю, что это не самый подходящий момент…

Мисс Рейвн, я хотел бы заметить…

Катриона упрямо подняла подбородок и посмотрела прямо в глаза Ши:

— Я знаю, что она никогда в жизни не была террористкой.

Маккормак с легким стуком поставил чашку на стол.

— Боже праведный!

— ..так много вещей пришло в негодность и нуждается в ремонте и замене. Отопление, например, самая важная проблема ввиду предстоящей зимы.

— Террористка? — в один голос воскликнули Джесс и Гвиннет.

Голос викария куда-то уплыл. В комнате воцарилась абсолютная тишина, прерванная Викторией:

— Ну разумеется… Кирсти, будь добра, принеси мою сумку.

Преподобный Далглиш растерянно переводил взгляд с одного потрясенного гостя на другого, пока его внимание не привлекли действия Виктории, извлекшей из сумочки чековую книжку и подписавшей чек на тысячу фунтов со счета банка «Лойдс», Пиккадилли, Лондон.

— Прошу вас, — любезно предложила Виктория. — Надеюсь, это вам поможет.

— В самом деле, мисс Рейвн, такая щедрость… благодарю вас.

— Не за что. — Виктория подняла чайник. — Так что, мистер Маккормак, еще чаю?

Ши машинально протянул руку с чашкой, но тут же ее отдернул.

— Какой-то абсурдный разговор, — решительно заявил он.

— Вовсе нет, — настаивала Катриона. — Есть вещи, о которых необходимо сказать. Сейчас, когда мы собрались все вместе. — И, точно присутствие викария накладывало на беседу печать официальности, добавила:

— И преподобный Далглиш — священник.

Катриона вскочила на ноги. Лицо ее было бледно и очень спокойно. Она крепко сплела руки, чтобы не выдать, как они дрожат.

— Прости, но я должна об этом сказать, Ши. И лучше всего сделать это перед людьми. Они будут нашими свидетелями. — Катриона задыхалась. — Знаешь, Виктория рассказала мне, что она делала в Центральной Америке, но это совсем не то, что ты думаешь. Да, она знала опасных людей, таких как Карлос Руис, но…

Джесс вспомнила глубоко влюбленного в Викторию хрупкого человечка с грациозным телом.

— Карлос опасен? — почти прошептала Джесс.

— Карлос Руис, — спокойно уточнил Маккормак, — коммунист и профессиональный террорист. Возможно, он также был ханойским шпионом во время вьетнамской войны.

Виктория слегка вздохнула.

— Вы этого не знаете.

— Нет. Но допускаю. А что, не так?

Виктория моргнула и потерла ладонью лоб. Она посмотрела на Катриону странным взглядом и пробормотала, словно это не имело особого значения:

— Думаю, что так…

— А кому какое дело? — крикнула Катриона. — У них были нормальные деловые отношения. Только и всего. Руис давал Виктории материалы и информацию и знакомил ее с людьми; она писала репортажи. Да ради Бога, Ши! Виктория выполняла свою работу!

— Репортеры сами не лезут в такие истории, как это раз за разом делала Виктория. Если она не сотрудничала с террористами, то она просто сумасшедшая.

Повернувшись, Катриона посмотрела на Викторию, созерцавшую в окно золотой вечерний свет на воде.

— Виктория не работала с террористами, — твердо заявила Катриона, — и она не сумасшедшая. У нее были личные причины так поступать. — Она задыхалась, ей было плохо. — Ты веришь в идеалы, Ши: в свою страну, в свободный мир и все такое. Хорошо, я тоже верю. Но еще больше я верю в людей.

Мои друзья для меня гораздо важнее, чем самые высокие идеалы, а Виктория — моя подруга. Вот что я чувствую, Ши.

Тебе придется принимать меня такой, какая я есть. Или, — Катриона перешла на шепот, — не принимать вообще.

Вызов был брошен. Катриона в упор смотрела на Ши, ожидая его ответного хода. Она страшно устала. Все, что она знала, так это то, что совершила акт измены — выдала вслух секретную информацию. Возможно, теперь она потеряет Ши навеки. Но Катриону это больше не волновало.

Виктория медленно поднялась. Гвиннет откинулась на своем стуле. Теперь Виктория, Катриона и Ши образовывали почти правильный треугольник, глядя друг на друга поверх стоявшего на столе чайника. Виктория в упор посмотрела на Катриону и спокойно произнесла:

— Спасибо.

После этого она подняла руки и потрогала пучок волос на затылке.

— Слишком туго, — сказала она рассеянно и принялась вынимать заколки и швырять их на стол.

— Мисс Виктория… — начала было Кирсти.

Виктория помотала головой из стороны в сторону. Светлые волосы рассыпались по плечам.

— Это действительно не важно…

Виктория села на место так же медленно, как и встала, словно ее тело складывалось часть за частью, подобно секциям плотницкой линейки.

— Кирсти, я не очень хорошо себя чувствую, — по-детски трогательно пожаловалась Виктория.

И вдруг сильным ударом она оттолкнула от себя огромный чайник, уронив его на белую в линейку скатерть, после чего вообще сбросила чайник со стола вместе с сахарницей, молочником и тарелкой треугольных сандвичей с помидорами.

Виктория вытянула на столе руки, положила на них голову и заплакала. Громко, безнадежно, как ребенок, никого не стесняясь.

 

Глава 5

Сидя за столом, покрытым испачканной скатертью, Ши и Катриона смотрели друг на друга.

В комнате они были одни.

Доктор Макнаб и Кирсти увели Викторию наверх. Крепко обняв Викторию за плечи, Кирсти бормотала ей на ухо слова утешения, словно, как много лет назад, успокаивала испуганного ребенка. Доктор Макнаб, в свою очередь, с облегчением констатировал:

— Ну слава Богу, теперь она сможет немного отдохнуть.

Викарий уехал. Он покинул Данлевен, как всегда, сбитый с толку, но осчастливленный чеком на тысячу фунтов.

Джесс и Гвиннет сделали все, что было в их силах, чтобы отмыть пятна на ковре, потом собрали чайные приборы и понесли их на кухню.

— Мы тоже теперь можем ехать, — предложил Ши. — Тебе здесь больше нечего делать. Виктория получила эмоциональное кровопускание, и теперь о ней позаботятся старая преданная служанка и домашний доктор.

— Не будь таким циником.

— Такая у меня работа.

Катриона вздохнула. Она посмотрела на мокрый ковер и слегка примяла ногой небольшую кучку чайных листьев.

— Хорошо, — наконец согласилась Катриона. — Я поеду с тобой. Но только потому, что ты, пожалуй, прав: возможно, больше уже нет особого смысла в моем пребывании здесь.

— Отлично.

— Но не сию минуту. Я хочу, чтобы ты прогулялся со мной до пляжа. И хочу, чтобы ты выслушал все, что я тебе скажу.

Нижние этажи замка Данлевен были вырублены прямо в скале: винные погреба, кладовки, грозившие стать когда-нибудь опасными в силу своей ветхости. Здесь была и маленькая дверь, ведущая прямо на утес, с которого во времена деда графа Скарсдейла со стофутовой высоты сбрасывались в море отходы.

Теперь узкая тропинка, вьющаяся между громадных валунов, вела вниз, к небольшой бухте, выходившей прямо на запад и сейчас, в шесть часов вечера, дышавшей теплом долгого солнечного дня. На волнах покачивалась измотанная непогодой когда-то небесно-голубая лодка, привязанная канатом к вбитому в скалу железному кольцу.

Ши и Катриона сели, прислонившись спиной к теплой скале, на маленькую площадку, на которой века бесконечного прибоя превратили гальку в мелкий коричневый песок.

Катриона поведала Ши историю Виктории и Танкреди.

Маккормак сидел довольно тихо, слушал и смотрел на солнце, медленно сползавшее за дальние горы.

— После того как между ними все кончилось, — завершила свой рассказ Катриона, — Виктория решила искать себе смерти. Ей казалось, что в жизни у нее больше ничего не осталось. Но сделать это самой у Виктории не хватило духа. Она попыталась найти кого-нибудь, кто бы помог ей уйти из жизни. Неужели ты этого не понимаешь? Ты должен понимать! — горячо добавила Катриона.

— Не знаю. — Ши охватил щеки руками. — Слишком уж все наворочено. Мне это представляется нереальным;

— Но может быть, ты попытаешься понять?

Маккормак задумался.

— Это ведь очень важно для тебя, не так ли? — спросил он наконец.

— Очень, — порывисто ответила Катриона, подумав про себя: «Это имеет значение для всего нашего будущего».

Катриона сняла туфли и встала, неожиданно почувствовав страшную усталость.

Она стянула с себя колготки и медленно, тяжело, словно пожилая женщина, пошла по гальке в море. Катриона смотрела вниз, сквозь волну, на свои зеленовато-белые ноги. Вода была на удивление теплой; она мимоходом вспомнила о том, что дальний северный рукав течения Гольфстрим омывает и северо-западное побережье Шотландии.

Катриона задрала подол платья на талию и опустилась на колени. Ощущение было умопомрачительное, и, несмотря на всю свою расстроенность, она почувствовала, как радостно забилось ее сердце. В возбужденном порыве Катриона стянула с себя одежду, свернула ее в комок, швырнула на берег, а затем погрузилась в темно-зеленую волну и, пробивая себе путь в зарослях прибрежных водорослей, поплыла в чистое открытое море, где легла на спину и, покачиваясь на волнах, ощутила, как легко и свободно ее тело.

Повернув некоторое время спустя голову к берегу, Катриона увидела, что Ши, тоже совершенно голый, дрейфует на спине в трех футах от нее. Они молча лежали рядом, глядя в бездонное голубое небо над ними, в котором уже появился бледный, едва различимый серп месяца.

— Я не хотел бы, чтобы Виктория встала между нами, — произнес через какое-то время Ши.

— Ей это и не нужно, Ши.

— Почему она так много для тебя значит?

— Почему? — Катриона прислушивалась к шелесту и плеску волн о гальку и с удовольствием чувствовала, как мягкая волна медленно поднимает ее тело наверх, на самый гребень, а потом осторожно опускает вниз. — Потому что Виктория — часть моей жизни. Она заставила меня повзрослеть. Заставила смотреть на мир собственными глазами.

Было что-то удивительно интимное в словах Катрионы, и Ши было от этого немного не по себе.

Несколько минут они молчали.

— Ты, разумеется, права насчет дружбы, — пробормотал наконец Маккормак. — Возможно, отчасти мой гнев был продиктован ревностью. Возможно, мне показалось, что ты волнуешься за Викторию больше, чем за меня.

Катриона понимала, что Ши никогда не смог бы сказать ей это в глаза. Она улыбнулась, волосы ее причудливо извивались в воде, когда Катриона медленно помотала головой.

— Я волнуюсь за тебя больше, чем за кого бы то ни было на свете.

— Если это так, то мне становится почти страшно. — Ши скрестил руки за головой. Волны с шумом накатывались на берег. — Ты была странной там, за чаем, — медленно произнес Маккормак. — Мне просто не верилось. Я спрашивал себя: а защищала бы ты меня так же страстно, как Викторию?

— И ты еще спрашиваешь?

Ши помолчал и тихо вымолвил:

— Да.

— Ну хорошо же. Да, конечно же, защищала бы. Я люблю тебя.

Катрионе показалось, что Ши вздохнул.

— Я взял несколько выходных, — сказал Маккормак после короткой паузы. — Учения отменили. У меня неделя отдыха.

Потому я и позвонил тебе. Я думал, мы сможем поехать куда-нибудь на несколько дней: мне нужно было кое о чем тебя спросить.

Катриона повернулась, чтобы взглянуть на лежавшего в ярде от нее Ши.

— Ну?

Катриона едва сдерживалась, чтобы не прикоснуться к Ши. Ей захотелось узнать, о чем ее хотел спросить Маккормак, так же сильно, как и дотронуться до его тела, но на душе у нее все еще скребли кошки. Ей непременно хотелось, чтобы Ши прикоснулся к ней первым.

— Я уезжаю на полгода, — тихим голосом сообщил Ши, уставившись на плывущую в небе яркую луну. — Я хотел спросить, не согласишься ли ты выйти за меня замуж?

— О-о-о… — выдохнула Катриона и, перевернувшись на живот, посмотрела на Ши. Внутри ее все запело от ощущения огромной, заполнявшей всю душу радости. — И ты все еще хочешь получить ответ на свой вопрос? — осторожно спросила она.

— Теперь особенно. Я боюсь потерять тебя.

— В таком случае я согласна.

Ши дотронулся до Катрионы.

Они вместе покачивались на волне. Катриона смотрела на тело Ши, покрытое блестящей зеленой простыней воды: широкие плечи, бледная кожа, и ей захотелось умереть от счастья. Холодные губы Ши прикоснулись к губам Катрионы. Он намотал на палец мокрую прядь ее волос.

— Ты похожа на русалку… Ты когда-нибудь занималась любовью в море?

— Нет.

Ши обнял Катриону и, погрузив голову в воду, поцеловал ее грудь.

— Я тоже.

Опершись на плечи Маккормака, Катриона приподнялась над волной и выгнула спину, млея от приятной близости его тела. Она чувствовала усталость и измотанность, но теперь это была возбужденная усталость: так, наверное, чувствует себя утомленный долгой битвой боец.

Ши повлек Катриону к берегу; она почувствовала под ногами дно и легкое прикосновение водорослей.

Ши, стоя по грудь в воде, обнял Катриону за бедра, приподнял и прижал к себе. Она взглянула вниз, на его бледное и расплывчатое под водой тело: слабые блики света поблескивали на напряженных бедрах и полусогнутых коленях, от волосков на ногах поднимались вверх мелкие пузырьки воздуха. Взявшись за кисти рук Ши, Катриона откинулась назад, и широко развела в стороны невесомые в воде ноги. Она почувствовала его проникновение в себя: его холодная и скользкая кожа дарила новый, необычный вкус наслаждения и непередаваемое ощущение легкости. Катриона закрыла глаза, вцепившись в плечи Ши, словно намеревалась больше никогда не отпускать его от себя. Вода шептала и ласково плескалась вокруг их тел.

Подхватив Катриону на руки, Ши понес ее к берегу, расстелил на песке одежду, уложил на нее Катриону и снова овладел ею, на этот раз не спеша, долго и довольно осторожно. Катриона сомкнула ноги на спине Ши; он целовал ее глаза, шею, губы. Все закончилось одновременным, продолжительным, волнообразным оргазмом, подарившим их телам наслаждение.

Следующим утром Джесс и Гвиннет не видели Викторию до самого завтрака. Катриону с Ши они тоже не встречали часов с восьми вечера, увидев только, как те крадучись поднимались по лестнице, вернувшись с побережья, — босые, мокрые, грязные, в песке, с виноватым видом шестнадцатилетних подростков.

— Очень мило, — прокомментировала Гвин.

Они с Джесс отказались от двойной кровати тетушки Камерон и переселились в одну из гостевых комнат.

Джесс подлила еще кофе себе и Гвиннет.

— Ну и что же нам делать дальше, как думаешь?

Кирсти была на дворе: собирала латук для салата на ленч.

На стойке, дожидаясь отправки в печь, возвышался огромный пирог.

— Немало она над ним потрудилась, — сказала Гвиннет. — Нечего и говорить, чтобы мы могли выбраться отсюда, пока не слопаем ленч.

— Доброе утро! — В дверях появилась Катриона, лучащаяся улыбкой и радостью, в розовых брюках и белоснежной сорочке. Она налила себе кофе, чихнула и села за стол, с жадностью поглядывая на огромную тарелку с горячими тостами, беконом и сосисками. — Боже мой, до чего же я проголодалась!

— Неудивительно, — сухо заметила Джесс. — Ты же не ужинала.

— Что, простудилась? — поинтересовалась Гвиннет.

Катриона покраснела.

— А где Ши?

— Уехал в Обан. Узнать, как там с «рейндж-ровером».

Катриона не стала распространяться на щекотливую тему, но и так было ясно, что Ши предпочитал избегать встреч с Викторией.

Виктория появилась в десять часов.

Выглядела она совершенно нормально и вполне отдохнувшей: глаза ясные, лицо абсолютно спокойно. Впервые за восемнадцать лет аметистовое кольцо, сверкая новым светом, вернулось на безымянный палец ее правой руки.

Джесс, Гвиннет и Катриона увидели кольцо сразу и многозначительно переглянулись, но Виктория, даже если и заметила их удивление, ничего не сказала. Так же как не проронила ни слова о своем вчерашнем припадке. Возможно, она его стыдилась, возможно — нет. Возможно, ей удалось выплакать Танкреди из своего сердца, и это принесло долгожданное облегчение. Тем не менее было совершенно очевидно, что Виктория никогда в жизни не позволит себе снова сорваться подобным образом. Она твердо и окончательно взяла себя в руки.

Как только дверь за Викторией затворилась, Джесс спросила:

— Ну что, видели?

— Аметист, — отозвалась Гвин. — Она снова его надела.

— Слава Богу! — облегченно вздохнула Катриона.

— Думаю, — сказала Джесс после задумчивой паузы, — мы ей больше не нужны. В самом деле. Мы сделали все, что было в наших силах.

— Нам не следует больше торчать здесь, коли Виктория того не хочет, — согласилась Гвиннет.

— Не хочет, — подтвердила Джесс.

К всеобщему облегчению, Маккормак так и не вернулся к ленчу. Виктория уверенно поддерживала ничего не значащий разговор до тех пор, пока Кирсти не подала десерт, после чего обратилась к теме, в настоящий момент наиболее ее волнующей: завещание Танкреди, и какие выгоды можно было извлечь из очень ценной библиотеки Скарсдейлов. Адвокат Виктории не мог обсуждать все детали завещания до прибытия из Нью-Йорка доверенного лица Танкреди — мистера Сэлисбери, после переговоров с которым Виктория могла бы окончательно распоряжаться наследством по собственному усмотрению.

Виктория с энтузиазмом делилась с подругами своими планами: о том, что она расширит сферу поисков редких книг и бесценных рукописей, займется изучением древних и мертвых языков, чтобы увеличить и без того немалое количество языков, на которых говорила, и иметь возможность самой составлять каталог старинных книг.

— Танкреди это одобрил бы: он сам предполагал заняться когда-нибудь библиотекой.

Было очевидно, что Виктория намерена остаться в Данлевене.

— Вам не кажется, — живо спросила Гвиннет, как только Виктория отправилась в библиотеку, — что она боится потерять Танкреди навеки, если уедет отсюда? Ведь Данлевен навсегда останется для нее частичкой Танкреди. Может быть, даже самой лучшей частичкой?

Джесс и Катриона какое-то время молчали, размышляя над сказанным Гвин.

— Не лишено смысла, — неохотно согласилась Джесс. — Но с точки зрения психики это нездорово.

— Да, — поддержала Катриона. — Патология. Тем не менее при определенных обстоятельствах, может, и к лучшему, что она останется.

Катриона подумала, что коли Виктория решила уйти от мира, пусть мир придет к Виктории…

Этим утром на Катриону снизошло озарение. Вместо того чтобы поехать с Маккормаком в Обан, Катриона провела полдня с Кирсти, устроившей ей экскурсию по замку, и исследовала дом от крыши до подвалов. Катриона пересчитала спальни и ванные, проверила работоспособность отопительной системы и освещение. Особенно Катрионе понравилась кухня: в ней не было микроволновки, но имелась восьмиконфорочная газовая плита с духовкой, промышленный холодильник, хорошо ухоженный, с поясняющими табличками и датами хранения на каждом отделении.

Озарение, посетившее Катриону утром, обретало под звуки бравурных фанфар физическое очертание.

«Итак, — рассуждала Катриона, — что мы имеем? Знаменитую библиотеку графа Скарсдейла, не посещаемую, не приносящую людям радости. Однако она может быть открыта не только для одинокого читателя, но для элитной группы читателей — ученых и историков из университетов и музеев всего мира. Далее, — прикидывала в уме Катриона, — Кирсти, которая могла бы стать пчелой-маткой, присматривающей за целым роем прислуги, официантов и уборщиков, — есть еще внутренний двор, прекрасно подходящий для дорогих туристических автомобилей…»

— Только представьте себе, — возбужденно воскликнула Катриона, — Данлевен — отель мирового класса!

Охваченная энтузиазмом, Катриона говорила вдохновенно, и слова сами собой слетали с ее уст.

Воспользовавшись случайной паузой, Джесс скептически заметила:

— Виктория никогда не пойдет на это.

— Еще как пойдет, только надо преподнести ей все должным образом! Идея просто великолепна!

— Не сработает. По крайней мере с Викторией.

— Ты можешь предложить что-нибудь лучше? — фыркнула Катриона.

— Представь себе — могу, — спокойно ответила Джесс. — Думаю, Виктория должна поехать в Мексику.

— В Мексику? — оторопела Катриона.

— Конечно. — Джесс усмехнулась и поспешила изложить собственный проект:

— Способности и связи Виктории не должны пропадать. У нее есть профессиональная репутация и журналистские полномочия. Она прекрасно говорит по-испански. У Виктории имеются влиятельные друзья в правительстве Ортеги в Никарагуа. Кто может предложить кандидатуру более подходящую для участия в установлении мира и согласия на Континенте, чем Виктория, если прибавить к ее достоинствам поддержку Рафаэля с его связями в правительствах Мексики и других латиноамериканских стран и плюс к тому в госдепартаменте Соединенных Штатов? Со своим хладнокровием и настойчивостью Виктория станет незаменимым посланником. Вот естественное решение, — твердо закончила Джесс.

— Идея неплохая, — высказала свое мнение Гвиннет, — но не идеальная. — Катриона и Джесс с изумлением уставились на Гвин. — Я считаю, что Виктория должна жить в Нью-Йорке. В конце концов, у нас с Фредом тоже немало связей на всех уровнях. Виктория должна выступать на центральной сцене — в Нью-Йорке, а не где-нибудь в далеких горах Шотландии или банановых республиках.

— Мексика не банановая республика, — запротестовала Джесс.

Катриона по-прежнему считала свое предложение наилучшим практическим решением будущего Виктории и потому приготовилась к благородному жесту. Она отодвинула стул и встала.

— Ну ладно, приятно сознавать, что у Виктории есть по крайней мере три альтернативы. — И с непоколебимой уверенностью в голосе прибавила:

— Посмотрим, которую она сама выберет.

Ши вернулся ближе к вечеру! Катриона к тому времени уже упаковала вещи и была готова к отъезду: они с Маккормаком намеревались не торопясь ехать на юг.

— Как скверно, что вы пропустили ленч, — посетовала Виктория с озорными искорками во взгляде, которым она одарила Ши. — Пирог Кирсти был очень вкусным.

— В другой раз, может быть.

— Почему бы нет? — И, приподняв бровь, она спросила:

— Так я реабилитирована?

Маккормак раздраженно посмотрел на Викторию:

— А вы того заслуживаете? Скажите мне. Я хочу знать.

Серьезно.

— Тогда для вас все станет гораздо проще? — полуулыбнулась Виктория. — Не так ли?

Адвокат позвонил поздно вечером, когда Ши и Катриона уже уехали. Мистер Сэлисбери прилетал из Нью-Йорка ночным рейсом. Не будет ли Виктория так любезна приехать в лондонский офис в понедельник утром? В одиннадцать часов ей будет удобно?

Викторию это вполне устраивало. В субботу после обеда она, Джесс и Гвиннет вместе покинули Данлевен.

Рано утром в понедельник Виктория заехала за Джесс и Гвиннет в гостиницу и отвезла их в аэропорт Хитроу на втором «бентли», принадлежавшем Танкреди и стоявшем в лондонском гараже.

Гвиннет летела в Нью-Йорк, Джесс часом позже — в Сан-Франциско, где должна была, прежде чем вернуться в Мексику, закончить очень важное дело.

— После того как все закончится, — сказала Гвиннет, когда они подъехали к зданию аэропорта, — я имею в виду официальное утверждение завещания и всю эту формальную дребедень, ты, быть может, захочешь уехать куда-нибудь на время? Я бы хотела, чтобы ты приехала ко мне. Ты будешь рада встрече с Фредом.

«А там, разумеется, обстоятельства сложатся сами собой, — добавила про себя Гвин. — Возможно, Виктория и не захочет уезжать из Нью-Йорка».

— С нетерпением буду ждать этого момента. — Гвиннет впервые увидела на лице Виктории по-настоящему теплую, искреннюю улыбку. — Но нужно немного подождать.

— Конечно! — воскликнула Джесс, вытаскивая тяжелый чемодан из багажника. — Но как знать, может быть, тебе вздумается совершить и более длительное путешествие? Тогда после Нью-Йорка ты можешь навестить меня в Мексике.

Ты еще не познакомилась с Рафаэлем. (Про себя: «Не сомневаюсь, что именно в Мексике ты найдешь свое место)»;

И что бы ни случилось, — прибавила Джесс твердо, — ты обязана приехать на мою выставку в галерее Вальдхейма.

— Разумеется, — снова улыбнулась Виктория. — И спасибо вам. — Она коротко пожала руки подруг. — Спасибо вам обеим. За все.

Жест был совершенно нехарактерным для Виктории, и в голосе ее звучала удивительная нота — дуновение последнего прощания. Джесс и Гвин неуверенно посмотрели на Викторию, одновременно подумав: «А увижу ли я ее снова?» Но в глазах Виктории читалось лишь спокойное дружелюбие, и подруги про себя решили, что странная интонация им только почудилась.

— До встречи в Нью-Йорке!

— До встречи в Мехико!

Виктория помахала в окно.

— Как-нибудь на днях!

Луч утреннего солнца полыхнул вспышкой фиолетовой молнии в кольце на пальце Виктории.

Джесс и Гвиннет с печальным и едва уловимым чувством потери смотрели вслед большому серебристому автомобилю, влившемуся в поток машин на трассе, пока тот не скрылся из виду.

В узком переулке Лиденхолл-стрит, в здании неописуемой архитектуры в сверкающем зале Бенджамин Сэлисбери, известный также как Бенито Скиаччи, встал из кресла, в почтительном поклоне приветствуя женщину в элегантном костюме цвета табачного дыма.

Женщина ответила на приветствие официально: протянула руку для пожатия и слегка склонила голову набок. Сэлисбери не мог оторваться от глаз, холодно рассматривавших его.

— Рада, что мы наконец-то познакомились, — произнесла Виктория. — Брат часто о вас говорил.

— Примите мои искренние соболезнования по поводу кончины вашего брата, мисс Рейвн, — пробормотал Сэлисбери. — Это большая утрата. Но жизнь продолжается и, как я объяснял вам по телефону, у нас имеются неотложные проблемы.

— Сделаю все, что в моих силах.

— Надеюсь на это, — небрежно заметил Сэлисбери. — Видите ли, я ведь всего лишь исполнитель. У меня нет полномочий члена «семейства».

— «Семейства»? Я не совсем понимаю.

Но в ходе двухчасовой оживленной беседы Виктория поняла. Сэлисбери очень толково ввел ее в курс весьма сложных деловых отношений Танкреди. Выяснилось, что Виктория унаследовала не только, как она простодушно считала, дом в Лондоне, замок в Шотландии, полновластное распоряжение знаменитой библиотекой, всяческие дорогие безделушки и содержимое счета Танкреди в швейцарском банке — она получила во владение целую империю.

Теперь Виктории принадлежали: гостиницы на Коста-Брава в Испании, курортный комплекс в Майами, казино на Багамах и высотный многоквартирный дом в Монте-Карло; авиакомпания по грузовым перевозкам, небольшая, но очень доходная судовая экспортно-импортная компания, банк, страховая компания и сеть дорогих модных дамских магазинов со штаб-квартирой в Милане.

После довольно продолжительного молчания Сэлисбери осторожно поинтересовался:

— Насколько я понимаю, вы не были посвящены в дела мистера Рейвна?

— Совершенно верно.

— Он не рассказывал вам о своих планах?

Сидевшая очень тихо Виктория, чтобы прийти в себя, слегка покручивала аметистовое кольцо на пальце.

— Долгое время — нет. — «С тех пор, как Танкреди оставил меня ради золотоволосого юноши, и я принялась искать смерти».

— Понимаю. — Сэлисбери смотрел на руки Виктории. — Какой необычный камень, — заметил он. — Просто великолепно — поразительная огранка.

— Это фамильное кольцо.

— Да, ну вот… — Сэлисбери, казалось, с большой неохотой оторвал взгляд от магического аметиста и, почти извиняясь, продолжил:

— Я понимаю, мисс Рейвн, что очень нелегко так скоро после тяжелой утраты обременять себя земными заботами, но необходимо сделать кое-какие распоряжения.

— Несомненно. Я все понимаю, — Виктория сложила в стопку несколько папок, лежавших перед ней на столе. — Сейчас я возьму их с собой и просмотрю в течение дня.

Как вы сказали — время не ждет. — Виктория холодно улыбнулась Сэлисбери. — После этого я хотела бы как можно скорее встретиться с директорами и начальниками отделов. Возлагаю на вас организацию и место проведения совещания.

Сэлисбери согласно кивнул:

— Как вам будет угодно. Я предложил бы встретиться, как обычно, в Палаццо де Корви. Там располагается координационный центр и главный компьютер.

Услыхав страшное название своего старого дома, Виктория и глазом не моргнула.

— Думаю, это верный выбор, — спокойно согласилась она.

— Осмелюсь предположить, что вы давно не видели этого места? — небрежно бросил Сэлисбери.

— Последний раз я была там, когда мне было три года.

— Вы что-нибудь помните?

На секунду взгляд Виктории стал тяжелым и холодным.

Потом, полуулыбнувшись, она отрицательно покачала головой.

— Тогда вам будет интересно. — Сэлисбери поднялся.

Встреча была окончена. — А теперь, мисс Рейвн, — мягко сказал он, — надеюсь, вы не откажетесь от ленча. Я заказал стол на час дня в «Таннерах» — это было одно из любимейших мест вашего брата в Лондоне.

— Да, — коротко усмехнулась Виктория, — думаю, что так.

Виктория встала. Сэлисбери почтительно взял Викторию под локоть и повел к двери. Пока они спускались вниз в скрипящей стальной кабине лифта, Сэлисбери ласково увещевал Викторию:

— Понимаете, тут нет никаких обязательств, что бы ни случилось, выбор остается исключительно за вами. Руководство, делегирование, даже… роспуск.

Широко открытые глаза Виктории смотрели куда-то вдаль, в будущее.

— Да, я понимаю, — ответила она. — Поживем — увидим, не так ли?

 

Глава 6

В квартире было очень тихо: прислуга уже ушла, а Фред еще не появился.

Все время долгого перелета Гвиннет провела в лихорадочном ожидании. Теперь же она была разочарована таким унылым возвращением домой.

Гвин так отчетливо представляла, как переступит порог своей квартиры, как очень тихо откроет дверь и удивит Фреда.

— Фред! А я уже дома!

— Гвин! — заорет Фред, заключит ее в свои объятия, погладит волосы и самым ласковым тоном произнесет:

— Джинджер, ты вернулась!

«Если Фреда не окажется дома, — рассуждала Гвиннет, — придется изменить план А на Б, и это тоже будет замечательно».

Она закажет в супермаркете кучу всякой вкуснятины, поставит в ведерко со льдом бутылку шампанского и позвонит Фреду в студию. Он мгновенно примчится к ней. Весь день они будут заниматься любовью. Гвин будет проделывать с Фредом все, что она проделывала во время шторма на Багамах. Она прижмется лицом к обнаженному животу Фреда, чувствуя, как он подрагивает от желания, возьмет в руки ;''его плоть, вопьется в нее губами, а упругие черные густые волосы будут приятно щекотать ей щеку. Фред любил, когда Гвин делала это: он слабо вскрикнет, застонет и разомлеет от:; наслаждения. А потом он будет ласкать Гвин. Любовником Фред был потрясающим, но тем не менее Гвин постоянно сдерживала себя. Ладно же, пришло время, когда ему больше не придется наслаждаться лишь частью ее любви. Больше Гвин ни в чем не будет себя ограничивать.

Думая о том, чем они еще будут заниматься, Гвин испытала нечто большее, чем легкое возбуждение.

«Прекрати, — приказала себе она, почувствовав, как вспыхнули ее щеки. — Не сейчас. Подожди…»

Кухня оказалась безупречно чистой, холодильник — почти пустым. Гвиннет собралась с мыслями, присела за конторку и составила краткий список. Бутылка шампанского, большой каравай хлеба, бриоши, паштет. Гвин отвлеченно поводила ручкой по листу, вычерчивая спирали, сердечки и восклицательные знаки, потом дописала: «персики». После этого она задумалась. Несомненно, ей следует купить что-нибудь еще замечательное, создающее атмосферу настоящего праздника. Она добавила в список нарезанную индюшачью грудинку на случай, если Фреду не понравится паштет, и позвонила в магазин Энгельгарда на Колумбус-авеню. Ей ответили, что заказ прибудет через час.

Гвиннет улыбнулась и, потянувшись, решила, прежде чем позвонить Фреду в студию, принять душ. В том, что она оттягивала время, тоже было свое удовольствие: ожидание придавало реальности особую прелесть.

Напевая какую-то незамысловатую песенку, Гвин отправилась в спальню и принялась раздеваться. Погруженная в свои мысли, она, уже наполовину голая, неожиданно обнаружила изменения.

В спальне царил такой же безупречный порядок, как и на кухне, даже больший. Гвиннет неожиданно ощутила зловещий спазм в горле. Складывалось ощущение, что Фред никогда здесь и не был. Гвин оглядела спальню: широкая постель под атласным покрывалом с аккуратно взбитыми подушками, книжные полки, необычно свободные, зияющая пустота на стене, где висел маленький набросок собора Святого Петра — любимый рисунок Фреда из его ранних работ.

О Боже!

Резко дернувшись, Гвин распахнула дверцы стенного шкафа. Вещи Фреда исчезли.

В неописуемой панике она бросилась в гостиную, потом в кабинет…

Не осталось ничего, кроме этюдника и телевизора, очевидно, показавшегося Фреду слишком громоздким, чтобы тащить и его.

Гвин не верила собственным глазам. Как мог Фред так поступить с ней? Как он мог уйти, не предупредив об этом ее?

«Да, мог», — решила про себя Гвин, вспомнив их последний вечер перед отъездом Гвиннет в Лондон и глубокую обиду Фреда.

Но теперь-то все изменилось!

Дрожащими пальцами она набрала номер студии.

— Простите, — раздался в трубке голос автоответчика, — набранный вами номер в настоящее время отключен…

Бросив вещи как есть, в спальне, позабыв об Энгельгарде, Гвиннет бросилась на улицу и поймала такси.

Приехав на Канал-стрит, она открыла дом собственными ключами, убеждая себя, что непременно найдет здесь Фреда упорно работающим наверху, в студии. У него теперь новый, еще не включенный в справочник телефонный номер, или же он не оплатил вовремя счета, и у него отключили телефон…

Но студия оказалась пустой. В ней ничего, абсолютно ничего не осталось. Стоя в дверях, Гвиннет растерянно рассматривала пустое место, где когда-то стоял большой станок, и голые стены, где когда-то висели картины.

В голове было так же пусто, как в этой брошенной комнате. Что дальше?

Вернувшись в центр города, Гвиннет бросилась в галерею Вальдхейма.

— Меня не волнует, что он на конференции, — настаивала она. — Мне нужно его видеть.

Гвин проскочила мимо протестующего Лайонела во внутренний кабинет, где богатая вдова биржевого маклера разглядывала фиолетово-зеленые мазки на абстракционистской картине, а стоявший рядом с ней Соломон Вальдхейм ворковал:

— Сейчас он невероятно популярен: нам так повезло, что его картина оказалась в нашей галерее, и, полагаю, вы, дорогая миссис Ван Дорен, сразу же… — Соломон прервал свою льстивую речь и досадливо обернулся к Гвиннет:

— Я не могу сейчас говорить с вами, Гвиннет. Я ужасно занят.

Вам придется подождать.

— Где Фред?

— Дорогая моя, откуда же мне знать? Я не ношу его в своем заднем кармане. Теперь, прошу прощения…

— Он закрыл свою студию. И дома его нет.

— Разумеется, нет.

— Что вы хотите этим сказать?

Вальдхейм страдальчески приподнял брови.

— Да ради Бога, Гвиннет! Разумеется, Фред в Лондоне. Я полагал, что он отправился туда, чтобы встретиться с вами. Прошу прощения, миссис Ван Дорен, как я только что заметил…

Гвин не стала возвращаться домой. Все необходимые для поездки документы — паспорт и кредитная карточка — лежали в сумочке.

Такси доставило Гвиннет в аэропорт Кеннеди. Она взяла билет на первый рейс до Лондона, вылетавший через час.

Самолет был выкрашен белой и голубой краской, с замысловатой арабской вязью на фюзеляже. Он прибывал в Хитроу в … семь тридцать следующего утра, откуда далее следовал через Афины в Эр-Рияд, Саудовская Аравия.

Гвиннет заняла место в среднем ряду между женщиной в чадре с неугомонным ребенком на коленях и таким же непоседливым темноглазым юношей с диким выражением лица.

Если бы мысли Гвиннет не были заняты Фредом, она, несомненно, почувствовала бы себя очень неуютно в подобном соседстве.

Тем не менее юноша не стал захватывать самолет. Ребенок уснул. Полет прошел без происшествий, и они приземлились в Лондоне точно по расписанию. Погода в Лондоне была тихая и влажная — точно такая же, как сутки назад.

Взяв такси, Гвиннет назвала адрес Фреда в Ислингтоне.

— И поднажмите, — попросила она шофера.

Джесс прилетела в Сан-Франциско в половине четвертого дня. Первым делом она позвонила Янгбладам в Напу.

К телефону подошла «милая», не сразу сообразившая, кто звонит.

— О-о-о, Джесс, дорогая, какой сюрприз!

— Вы все еще хотите купить дом?

— Что такое, дорогая?

— Дом. Вы все еще хотите его купить?

— Ну-у-у… да… разумеется, дорогая… но…

Джесс живо перебила лепет «милой».

— Это так неожиданно… я немного вздремнула… Доктор сейчас в бассейне… жара, знаете, за тридцать…

— Прекрасно. Я буду у вас через два часа.

Документ получился неформальным, написанным от руки, но на нем стояли подписи «милой» и «доктора», что было вполне достаточно, чтобы убедить Рафаэля. Джесс казалось ужасно важным представить Геррере что-то более конкретное, чем простой треп о благих намерениях.

Возвращаясь в Сан-Франциско сквозь дышащую жаром темень, полностью открыв окна взятого напрокат автомобиля, лобовое стекло которого было сплошь замазано разбившимися об него ночными жуками, Джесс думала о том, как прилетит завтра рано утром в Мехико, как удивится не успевший еще уехать в свой госпиталь Рафаэль, когда она покажет ему акт о продаже.

— Я люблю тебя, Рафаэль. Я хочу выйти за тебя замуж. Я продала дом в Калифорнии — видишь? И я намерена устроить себе студию здесь, в Мехико. А в домике в Сан-Мигеле мы будем жить по уик-эндам или в отпуске.

А Рафаэль скажет ей:

— Слава Богу, Джессика, ты немного поумнела. Хотя ждать этого пришлось довольно долго.

Они рассмеются. Потом займутся любовью. Потом она весь день проспит в разворошенной постели, все еще хранящей тепло его тела. Потом он вечером вернется домой, и они снова займутся любовью.

А в подходящий момент Джесс поговорит с Рафаэлем о Виктории Рейвн.

Они вместе придумают, какое место будет наиболее подходящим для Виктории, где она сможет реализовать все свои недюжинные способности.

Возможно, романтически мечтала Джесс, Виктория снова встретится с Карлосом.

В Лондоне, стоя в полуоткрытых дверях, Синтия выглядела весьма враждебно.

— Какого хрена вам здесь надо?

Ее всклокоченные розовые волосы, ее ресницы, слипшиеся ото сна, были омерзительны. Но Гвин больше всего бесил надетый на скорую руку черный свитер с чужого плеча — свитер Фреда. Синтия зевнула и, потянувшись, подняла вверх руки: свитер приподнялся, и Гвиннет увидела мышиного цвета треугольник волос на лобке. г — Я хочу видеть Фреда.

— Не-а, нельзя. Он спит.

Из комнаты донесся требовательный голос Фреда:

— Кто там, Син?

Девчонка почесала розовую голову и с вызовом посмотрела на Гвиннет.

— Никто. Спи дальше, лапочка.

— Как это, черт возьми, никто?!

Гвин протиснула плечо в дверь, Синтия отступила на шаг, но не поддалась.

— Эй! Не имеешь права! — Она в ярости встала на пути Гвиннет. — Не фига тебе здесь делать! — Синтия с силой толкнула Гвиннет в грудь. — Вали, откуда пришла!

Гвиннет схватила Синтию за запястья и отшвырнула в сторону. Девчонка снова набросилась на нее, пытаясь вцепиться ногтями в лицо. Гвиннет без труда увернулась, захватила в ладонь клок сальных волос, оттянула голову противницы назад и смачно заехала ей в ухо.

Синтия завизжала и принялась лягаться грязными босыми ногами.

— Гребаная сука!

Гвиннет ударила ее в живот.

— Прочь с дороги, ты, малолетняя потаскуха, или я за себя не отвечаю! — Она в бешенстве рванулась к Фреду.

— Фред! Вышвырни ее отсюда! Она мне кровь пустила!

Эта носатая падла из Нью-Йорка! Она избила меня, Фред! — И, чуть подумав, возмущенно добавила:

— И обозвала потаскухой!

Фред сидел на развороченной постели в углу студии, прикрыв простыней голую грудь, на лице его застыло потешное выражение ужаса.

— Джинджер!

— Нам нужно поговорить. Прямо сейчас. — Гвиннет махнула рукой в сторону пронзительно ноющей девчонки. — Скажи ей, чтобы немедленно убиралась.

Фред не спускал глаз с лица Гвиннет.

— Ладно, Син, заткнись. Оставь нас одних на время. И надень трусы, — подумав, добавил он.

Из кухни понеслись звуки падающей посуды и разбитого стекла, после чего наконец раздался грохот закрывшейся входной двери, такой сильный, что содрогнулись стены и окна.

Фред и Гвиннет не обратили на это ни малейшего внимания. Они молча смотрели друг на друга.

— Ну хорошо, — заговорил наконец Фред. — И что дальше?

— Я хочу быть с тобой. Без тебя моя жизнь бессмысленна.

По лицу Фреда нельзя было понять, что он чувствует.

— Прекрасно. Но это не игрушки. Я ведь говорил тебе, не так ли, дорогая, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Но не для меня.

Гвиннет села на кровать. Она взяла Фреда за плечи и раздраженно встряхнула его. Он что, не слышит?

— Но это не синица. Это твой чертов журавль! — Гвиннет словно проснулась после долгого мечтательного сна и обнаружила, что действительность гораздо лучше, особенно если она означала проснуться в ночи рядом с любимым, которого ты готова беречь и который готов беречь тебя. — Фред, ты должен понять.

Фред пристально посмотрел на Гвиннет, протянул руку с длинными пальцами, испачканными вокруг ногтей синей краской, и погладил Гвин по щеке.

— Ты так считаешь, любимая?

Гвин кивнула.

— Тогда — ладно, — сказал Фред Смит. — Оставим это и будем жить. — Он простер руки:

— Иди ко мне.

Гвиннет заколебалась. Она была уверена, что постель пахнет Синтией.

— Не здесь.

Фред приподнял бровь и кивнул:

— Ты права. Знаешь, что я тебе скажу: позвони своей подружке — леди Кэт и подыщи нам укромное местечко, где бы мы могли несколько дней потрахаться. И поскорее.

Джесс нетерпеливо пробивала себе дорогу в терминале аэропорта Мехико, стараясь не отставать от огромного детины, галопом несущегося с ее багажом к выходу.

Она дала носильщику немыслимые чаевые, за что и была вознаграждена сверкающей улыбкой металлических зубов и бесконечным «Грасиас, сеньорита!».

Приборная доска такси была покрыта полосатым нейлоном, в лобовое стекло мало что можно было рассмотреть из-за развешанных на нем пластмассовых роз, болтающихся резиновых скелетов, детских тапочек и религиозных статуэток. Джесс назвала адрес Рафаэля, откинулась на заднем сиденье, зажав в руке акт продажи, и подумала, как долго еще ей осталось пребывать в роли «сеньориты».

Часы показывали лишь половину седьмого утра, но машин на улицах было предостаточно. Рычали автобусы, извергая клубы черного дыма, гудели клаксоны допотопных авто. К восьми, знала Джесс, воздух станет влажным и коричневым, вершины небоскребов скроются в пелене смога.

Что за ужасное место! Как же она его любит! Должно быть, она сошла с ума.

Дорога заняла сорок пять минут, несмотря на то что водитель знал все объезды и переулки, по которым можно было добраться до места, избегая пробок на основных магистралях.

Джесс показалось, что прошла вечность, пока они добрались до мощенной булыжником улицы, на которой располагался дом Рафаэля, спрятавшийся за толстыми высокими каменными стенами.

Ворота Джесс открыл привратник. Взяв багаж, он вежливо провел ее во внутренний двор. Пес на привязи, узнав Джесс, запрыгал и залаял от радости.

— Где доктор Геррера? — настойчиво спросила Джесс и только тут заметила открытые ворота гаража черного «корвета» в нем не было.

Семичасовая утренняя операция.

Перифико была забита машинами. Путь до госпиталя занял еще почти час.

Джесс поднялась на лифте в хирургическое отделение, ничего не видя вокруг, быстро зашагала мимо комнат для переодевания медсестер, пытаясь вспомнить, сколько времени она уже находится в пути и когда спала в последний раз.

Но тщетно. Она совершенно потеряла счет времени — дням, ночам, сменам светлого и темного времени суток. Все, что сейчас занимало ее, — необходимость как можно скорее разыскать Рафаэля.

Раздевалка, слава Богу, была пуста. Джесс присела на скамейку и постаралась отдышаться: вдох-выдох, вдох-выдох. Ходившая перед глазами из стороны в сторону комната наконец остановилась.

Джесс встала, подошла к умывальнику и принялась тщательно отмывать лицо и руки. Она взглянула на себя в зеркало. Видок у нее оказался что надо — чистое привидение: глубоко запавшие глаза, заострившийся подбородок, глубокие морщины вокруг рта.

«Ладно, — измученно подумала Джесс, — на лицо я по крайней мере надену марлевую маску».

Джесс извлекла из запечатанных пакетов стерильный халат, шапочку и тапочки и облачилась в них, радуясь, что на этот раз знает, как это делается. Она надела через голову маску, приспустила ее на шее и, напудрив руки, надела на них резиновые перчатки. Теперь, уверенная в собственной стерильности, Джесс водрузила маску на место и боком, осторожно протиснулась в дверь с табличкой «ОПЕРАЦИОННАЯ».

Рафаэль был там. Он не заметил, как вошла Джесс, и не почувствовал ее присутствия, что, по мнению Джесс, должно было непременно произойти. Склонившись над очередной распоротой грудной клеткой, Рафаэль объяснял ход операции столпившимся около стола молодым врачам-практикантам.

Джесс подошла к группе у операционного стола. Некоторые сестры взглянули на нее, но не проявили ни малейшего внимания — подумаешь, еще одна сестра-стажер.

Джесс почувствовала неловкость и ненужность своего появления и пожалела о том, что пришла. Следовало бы хорошенько подумать, прежде чем приходить на операцию без приглашения.

Фигуры у распростертого на столе тела, принадлежавшего пожилому мужчине, шевелились и покачивались в едином ритме, подобно оркестрантам одного оркестра. В толпе образовалась брешь, и она во второй раз в своей жизни увидела вскрытое человеческое тело.

Джесс взглянула на открытые, слабо пульсирующие органы и вспомнила, какое впечатление произвело на нее это зрелище в первый раз — каким отвратительно грубым оно показалось ей. Теперь все было иначе. Джесс порывисто воскликнула по-английски:

— Ты прав, Рафаэль, — это прекрасно!

Рафаэль и ухом не повел. Он не отрывал глаз от того, чем были заняты его руки. Пальцы проворно продолжали свою работу.

— Подойди ближе, Джессика, — спокойно позвал Геррера. — Отсюда лучше видно.

Словно проснувшись от глубокого сна, Джесс подошла к Рафаэлю. Высокий молоденький врач-практикант уступил Джесс свое место.

— Смотри внимательно, — сказал Рафаэль. — Все идет прекрасно. — Он отсек желтоватую ткань и, прежде чем бросить ее в чашу, повторил:

— Прекрасно. Очень хорошо… — Потом тем же тоном:

— Итак, ты вернулась. Как надолго на сей раз?

— Надолго, — ответила через маску Джесс.

— В самом деле? — Рафаэль продолжал свою работу.

Джесс услышала, как он сказал второму хирургу по-испански:

— Теперь можно зашивать.

Несколько минут Рафаэль молчал, накладывая несколько швов, потом вежливо спросил:

— Поездка была успешной?

У Джесс сдавило горло. Она не могла говорить о столь личных вещах при всех этих людях и потому лишь пробормотала:

— Да… да, успешной.

— Что случилось с твоей подругой?

— У нее умер брат. Сейчас она уже в порядке.

Не прерывая работу, Рафаэль кивнул:

— Я рад.

— Я заезжала в Сан-Франциско, — торопливо заговорила Джесс. — Вчера вечером я продала дом. Я привезла договор, чтобы показать тебе.

Геррера продолжал сшивать кожу.

— Хорошо, Джессика. Но что все это значит?

— Я вернулась навсегда. Если ты не против.

Наконец Рафаэль поднял голову. Их взгляды поверх зеленых масок встретились. Джесс увидела, как что-то вспыхнуло в глубине его темно-янтарных глаз, но он произнес только:

— Ты выглядишь очень усталой, Джессика. Как только закончу, отвезу тебя домой.

— Боже правый! — воскликнул Фред, уставившись на ванную.

Гвиннет не смогла удержаться и захихикала.

Фред в ужасе уставился на эротические японские рисунки.

— Когда леди Кэт говорила о декадентской ванной, она не шутила.

— Думаю, что нет.

— Ну ладно. Что же мы будем со всем этим делать?

Фред мыл Гвиннет с великой осторожностью и нежностью.

— Ты изменилась, — промолвил он наконец. — Я это чувствую.

— Да, — кивнула Гвин. — Теперь я совсем другая. Хотя, думаю, — задумчиво протянула она, — теперь я настоящая.

Гвин взяла у Фреда мочалку и принялась намыливать ему спину.

— Хочешь рассказать мне? — нежно спросил Фред.

— Нет. — Гвин смыла мыло с плеч Фреда и, наклонившись, поцеловала его в шею. — Я лучше покажу тебе.

Пылинки медленно кружились и вспыхивали в солнечных лучах, проникавших в спальню через полузакрытые окна, за которыми слышался гул уличного движения. Было позднее утро. Внизу швейцар свистом ловил такси.

Гвиннет и Фред лежали лицом друг к другу на огромной, обитой парчой кровати. Долгое путешествие закончилось, и Гвин испытывала странный стыд, словно собиралась заняться любовью впервые в жизни. Она потянулась и погладила грудь Фреда; он поймал ее руку и, прижав к щеке, поцеловал Гвиннет в губы: от нее пахло свежестью и юностью.

Гвин страстно желала его.

— Прикоснись к нему. Держи. Обеими руками, — прошептал Фред.

Она опустила руки к его паху, взялась за плоть и принялась нежно массировать. Фред уткнулся лицом в ямку на ее плече, и она почувствовала ласковые прикосновения его языка.

— Ты хочешь меня, Джинджер?

Она кивнула, прикоснувшись лицом к его грубым черным волосам.

— Скажи вслух.

— Я хочу тебя, Фред. Я всегда тебя хочу.

В конце утра, перед тем как заснуть, положив голову ему на плечо, Гвиннет подумала о возвращении в Нью-Йорк.

Подумала о том, как скажет Фреду о приезде в Нью-Йорк Виктории. Как-то он это воспримет?

Гвин решила додумать это позже.

Секретарь принес почту в офис Катрионы. Сверху пачки с корреспонденцией лежал длинный конверт кремового цвета из дорогой бумаги. Обратный адрес был написан от руки, и почерк показался Катрионе знакомым.

— Это письмо доставили отдельно, леди Вайндхем. Мы не видели, кто его принес. Прошу прощения.

«Плаццо де Корви,

Палермо,

Сицилия.

Дорогая моя Катриона!

Прошло два месяца, и, полагаю, ты решила, что я окончательно исчезла с лица земли.

Имеешь полное право сердиться на меня, но надеюсь, что ты все же простишь мое долгое молчание.

Прежде всего хочу искренне поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала после смерти Танкреди. Не могу выразить, как важно было для меня в то время то, что ты, Джесс и Гвиннет (они тоже получат сегодня по письму) приехали помочь мне. Танкреди был абсолютно прав: я, конечно же, нуждалась в вас. То были черные дни для меня: я думала, что жизнь моя кончена. Не уверена, смогла ли бы я со всем этим справиться, не будь вас рядом.

Кроме того, должна поблагодарить вас за чрезвычайно добрые советы и предложения. К сожалению, я не смогу лично участвовать в твоем проекте по Данлевену, но полностью одобряю концепцию и предоставляю в твое распоряжение значительные фонды, которыми ты можешь пользоваться, когда захочешь. Между тем хочу опять же поблагодарить тебя за предоставление Кирсти места в Скорсби-Холле на время, пока Данлевен не откроет свои двери.

Что касается лично меня, то жизнь продолжается и делает довольно неожиданные повороты.

Как видишь, я вернулась к своим корням — в «Вороний дворец» [2] (отсюда мы и получили свою фамилию), который я уже и не надеялась увидеть.

Он кажется мне чрезвычайно знакомым (гораздо меньшим, чем я его помнила). Дворец прекрасно отремонтирован. И все — благодаря усилиям Танкреди, оставившего здесь на всем свой отпечаток и изгнавшего отсюда навсегда дьявольский призрак Скарсдейла. Я чувствую себя здесь совершенно в своей тарелке, словно всю жизнь прожила под этой крышей, и говорю на сицилианском диалекте совсем как здешняя аборигенка.

Возможно, я когда-нибудь и вернусь к составлению каталога библиотеки Скарсдейла, но в настоящее время мне приходится заниматься ведением и реорганизацией дел Танкреди.

Брат оказался в конце концов не только плейбоем и игроком, но и вполне деловым человеком, сфера интересов которого распространялась главным образом на курортный бизнес и казино на юге Европы, в Карибском бассейне и части Соединенных Штатов. Менеджмент и руководство расстроились с началом болезни Танкреди, и теперь, после его смерти, мне предложили принять руководство делами на себя.

Возможно, в конечном итоге я и приму это предложение. «Вамос а вер», как здесь говорят, что значит — «посмотрим».

Прости меня, Катриона, но я не представляю себя в роли управляющего отелями, так же как и в роли общественного и интеллектуального лидера Нью-Йорка или представителя Соединенных Штатов в переговорах по мирному урегулированию в Латинской Америке, хотя и искренне благодарна вам за предложенную помощь.

По правде говоря, я теперь спрашиваю себя: действительно ли я искала смерти во Вьетнаме, Никарагуа и на Ближнем Востоке? Или же просто тайно наслаждалась жизнью, наполненной риском?

Не исключено, что кровь Скарсдейла течет в моих жилах более интенсивно, чем я считала. Или скорее всего кровь моей сумасшедшей бабушки Алессандры. Как бы там ни было, а я поняла, что должна продолжать ходить по лезвию бритвы.

Я буду поддерживать с вами связь, и, быть может, мы как-нибудь еще встретимся.

Между прочим, примите с Ши мои поздравления. Да, Данлевен, без сомнения, очень романтичное место, располагающее к зачатию. Кэролайн абсолютно права: ты, конечно же, должна немедленно выйти замуж. Не хотела бы ты увидеть меня в роли крестной матери?

С наилучшими пожеланиями в этой замечательной жизни, вечно благодарная и любящая тебя,

Виктория».

В течение последующих недель подруги обсуждали письмо и все содержавшиеся в нем двусмысленности, обмениваясь бесконечными телефонными звонками. В конце концов Катриона организовала Трехсторонний телефонный разговор.

Подруги поочередно отказывались верить, поражались, но в конечном счете решили, что ничего удивительного здесь нет.

— Танкреди был слишком умен, чтобы быть просто плейбоем, — заявила всем Катриона.

— Хотя она и очень уклончиво говорит об этом. Как вы думаете, почему Танкреди столько лет держал все в секрете? — поинтересовалась Гвиннет. — Вам не кажется, что игорные интересы были связаны с организованной преступностью?

— Ты слишком спешишь с выводами, — ответила Джесс и задумчиво добавила:

— Хотя штаб-квартира мафии находится как раз на Сицилии.

— И когда она просит рассматривать ее как крестную мать, она имеет в виду настоящую крестную мать, — начала Катриона, — или…

— Виктория мафиозная донья, — закончила за нее Джесс. — Она пишет, что собирается вести дела. Это вовсе не означает, что Виктория намерена выходить из дела.

— У нее это здорово получится, — заверила Гвиннет.

Последнее слово осталось за Катрионой. Вздохнув, она признала:

— Мне кажется, мы так никогда по-настоящему и не узнаем ее. Если только она сама не захочет рассказать.