Глава 1
— Может кто-нибудь из вас сказать мне, чего мы все так боимся? — Арран взглянула сначала на Изабель, потом на Кристиан. Ни та ни другая не смотрели ей в глаза. — Мы ведь все боимся, правда? Почему?
— Поздно уже, — пробормотала Кристиан. — Пора ложиться спать.
Арран жестом остановила ее.
— Мама собирается нам что-то сказать. Как она считает, что-то очень важное. Я думаю, каждая из нас в глубине души знает, что она собирается нам сообщить.
Может быть, нам стоит обсудить это между собой?
Как говорил ей Дэв? «В вашей семье полно всяких секретов. И каждый старается уберечь остальных. Вы когда-нибудь говорите о том, что для вас действительно важно?»
Арран внезапно преисполнилась решимости. Надо поговорить именно сейчас, когда они слишком утомлены и растеряны для того, чтобы лгать.
— А почему бы и нет? — Изабель налила себе еще водки. — Я все равно не засну. Слишком устала.
Арран и Кристиан тайком взглянули на полупустую бутылку. У обеих в головах возникла одна и та же мысль:
Изабель слишком много пьет.
Изабель успела перехватить их взгляды:
— Ну да, я напилась. И что с того? Сегодня тяжелый день.
— Ладно, — вздохнула Арран. — Похоже, у каждой из нас свой собственный способ преодолевать жизненные трудности.
Уж она-то меньше, чем кто-либо, имеет право критиковать Изабель. Господи, если бы только Дэв или Джонни оказались рядом в тот момент! Она зажмурилась, крепко сжала кулаки в ярости против самой себя. Как она могла… Нет, конечно, у нее нет никакого права осуждать Изабель за то, что сестра ведет себя просто-напросто как живой человек.
— Это известие свалилось на меня в неудачный момент, — с кривой усмешкой пояснила Изабель. — Такое впечатление, будто все в моей жизни разом пошло вкривь и вкось. Все валится из рук. Харт меня бросил, я снова осталась одна. Снимаюсь в дрянном фильме. Карьера моя катится под откос. Дети превращаются в маленьких монстров. Я сама… в общем, все дерьмо. Неудивительно, что мне страшно. Поэтому я и пью.
Она сделала большой глоток. «Я пью почти так же, как отец, — думала она. — И буду пить все больше, чтобы заглушить голоса, звучащие в голове… так же, как он.
И покончу с жизнью так же, как он. Я не просто боюсь.
Мне смертельно страшно».
— Я устала и хочу лечь. — Кристиан со значением посмотрела на Арран. — По-моему, нам всем пора ложиться. Может быть, завтра утром…
— Если ты скажешь, что завтра утром все будет выглядеть по-другому, я закричу, — сказала Изабель.
Кристиан покачала головой:
— Не собиралась я говорить ничего подобного.
— Знаю, для тебя все это ужасно. Но ты по крайней мере можешь вернуться в Пуэрто-Рико, обратно, на свой корабль и…
Кристиан резко встала с места. Сунула руки за обшлага своей полосатой рубашки.
— Нет.
— Что ты сказала?
— Я не могу вернуться туда. Во всяком случае, не сейчас.
— Но, Крис… а как же твой Лудо?
Кристиан опустила глаза, медленно покачала головой:
— Лудо меня оставил.
— О, Крис! — в один голос вскричали Изабель и Арран, в ужасе глядя на нее.
Она заговорила с напускной бравадой, стараясь не показать, как ей больно:
— Я, видите ли, беременна. А он не хочет ребенка.
И это только часть правды, думала она. Другую, самую страшную часть правды она не может им рассказать. А правда заключается в том, что смерть отца не имеет большого значения, что бы ни говорила Изабель.
Он все равно внутри нее, в ее голове, и всегда будет там.
Некоторое время Эрнест Уэкслер защищал ее от отца.
Потом Стив Романо и другие становились между ней и отцом. Наконец, появился Лудо. Она думала, что с ним она навсегда избавилась от страшной опасности. Но Лудо покинул ее, и теперь она снова осталась одна. Как сказал отец однажды вечером, много лет назад? «Нам не следовало иметь детей»…
— Ребенок?! О Боже! Бедная Крис!
Изабель произнесла это каким-то особенным тоном и теперь, казалось, рассердилась на себя за то, что проговорилась. В комнате повисла напряженная тишина.
Кристиан смотрела на свои руки, сжатые в кулаки. Арран налила себе из бутылки. С любопытством взглянула на Изабель:
— Что ты имеешь в виду, Иза? Беременность — это ведь еще не конец света. Есть масса всяких возможностей. Тебе ли не знать.
— Нет… Вы не понимаете.
— Но я хочу родить ребенка! — воскликнула Кристиан.
— В чем же дело? — Арран что-то почувствовала. — У нас сейчас восьмидесятые годы. Даже если Лудо тебя оставил, это еще не смертельно. Ты можешь позволить себе родить ребенка и без него.
Кристиан смотрела на нее так, как будто собиралась что-то сказать. Однако вовремя остановилась.
Изабель автоматически потянулась к бутылке, но в последнюю секунду отдернула руку.
Арран в ожидании переводила глаза с одной на другую.
— Можно мне кое-что сказать? Я подозреваю, что вы обе не говорите правду. Устраиваете какую-то дымовую завесу из слов. Конечно, у нас у всех есть свои проблемы, но это не то, о чем вы сейчас говорите.
После короткой паузы прозвучал хрипловатый голос Изабель:
— Ну-ну… продолжай.
— Ты чего-то боишься. Кристиан чего-то боится. И я тоже боюсь. Видите ли… услышав о смерти отца, я потеряла контроль над собой. Я сделала нечто такое, чего не хотела делать. Я ненавидела себя за это, но не могла остановиться. Я никогда не могла себя удержать…
Кристиан снова села на место. Они с Изабель молча смотрели на сестру. Ждали.
Ну что же, пришло время все рассказать. Арран сделала глубокий вдох. Взглянула на свои дрожащие руки, сунула их в карманы жакета.
— Мы все боялись отца при жизни, но сейчас мы напуганы гораздо больше. Мы боимся за себя. Видите ли, я знаю об отце, так же как и вы… о его сумасшествии.
О том, что оно не имеет никакого отношения к ранению в голову. Я давно об этом догадалась… уж слишком многое не укладывалось в эту схему. Я слушала его военные истории и заметила, что они все время меняются.
Я хорошо запомнила все его рассказы. Потом, когда пошла работать в библиотеку, я обнаружила, что он брал сюжеты для своих историй из детских приключенческих книг. Я провела небольшое исследование и выяснила, что никакого аэродрома «Лудгейт-Мэнор» в природе не существовало. Что же касается медалей, то они не могли принадлежать ему. Одна из них даже не имела отношения к военно-воздушному флоту. По-видимому, мама где-то их купила для него. На какой-нибудь распродаже. Еще я обнаружила, что фамилии отца нет ни в одном списке участников войны, потому что он вообще не воевал. То есть он стал таким, каким мы его знали, вовсе не из-за ранения.
Арран несколько секунд помолчала, потом осторожно произнесла решающие слова. Словно бросила камень в тихие воды пруда, услышала всплеск и стала наблюдать, как расходятся круги по воде:
— Наш отец всегда был сумасшедшим.
В комнате стояла звенящая тишина. Первой заговорила смертельно бледная Изабель:
— Я думала, только я одна об этом знаю. Отец сам сказал мне много лет назад, когда Марку и Мелиссе было по три года.
Послышался тихий голос Кристиан:
— Я тоже знала. Однажды ночью — я тогда болела — я услышала через стенку их голоса. Отец с матерью ссорились. Отец кричал, что он сумасшедший и что им нельзя было заводить детей. Тогда я еще не понимала, что это значит. — Она непроизвольно положила руки на живот, словно защищая своего будущего ребенка.
Арран выпрямилась, натянула испачканную серую юбку на колени. Перед глазами встали глаза отца, жадно глядящие на нее, потом блестящее от пота коричневое тело Гаса. Она прижала руки к глазам в бессильной попытке прогнать отвратительные образы.
— Ну вот… А я в течение многих лет делала такие вещи, которые ни один человек в здравом уме делать не станет. И все время жила в смертельном страхе, что я тоже сумасшедшая, как и отец. А теперь он наложил на себя руки… Кажется, это последняя капля. — Арран судорожно вздохнула. — Я не могу избавиться от мысли, что в один прекрасный день то же самое произойдет и со мной.
В завещании Эрнест Уэкслер оставил своему шоферу Мартину достаточно денег для того, чтобы открыть собственное дело — фирму по прокату автомобилей. Это была давняя мечта Мартина. Сейчас дело его процветало, фирма постоянно расширялась. Он предлагал клиентам все новые и новые услуги, а его парк машин включал самые разнообразные модели, от пуленепробиваемого «мерседеса» до рабочего грузовичка с роскошной внутренней отделкой. Он специализировался, кроме всего прочего, на эскорте и охране знаменитостей. Встречал рок-звезд у задних выходов стадионов, отелей и аэропортов, увозил их из-под носа возбужденных почитателей, провозил высших политических деятелей, а порой и глав государств через толпы демонстрантов. Поэтому встреча и сопровождение убитой горем кинозвезды и членов ее семьи явились для Мартина обычной работой, далеко не самой трудной.
На следующее утро в 11 часов он встретил сестер Уинтер на вокзале в Дорчестере в траурном лимузине «даймлер» с затемненными стеклами и без промедления увез их из Лондона. По прибытии в Шеффилд он благополучно провел их сквозь толпу репортеров, терпеливо ожидавших прибытия Изабель у дома Элизабет Уинтер.
Через час он вывел заплаканную Элизабет из дома и вместе с чемоданами погрузил в «даймлер». Доставил мать с дочерьми в уединенный комфортабельный номер отеля «Грейт мидленд» и с удовольствием удалился в ближайший паб, где подавали картофельную запеканку с мясом и отборный эль.
На следующий день состоялась кремация. Этому предшествовало короткое богослужение, проведенное очень молодым священником, который, как видно, совсем растерялся — и от того, что не знал, как положено поступать с самоубийцами, и от присутствия знаменитой кинозвезды. От всего этого да еще от страшной жары щеки его побагровели и покрылись капельками пота.
Из всей семьи только одна Изабель привезла подходящий туалет для похорон — черное платье, босоножки на высоком каблуке из первоклассной кожи и огромные темные очки. Жакет, полагавшийся к платью, она отдала Кристиан, и та надела его поверх своего платья в черную и красную полоску — единственного платья в ее гардеробе, теперь состоявшем из шорт, джинсов, кожаных брюк и купальных костюмов. Жакет смотрелся очень элегантно, с умеренными плечиками и длинными узкими лацканами. И сама Кристиан, со своим ровным и глубоким тропическим загаром, с длинными темными ногами, казалось, распространяла вокруг себя какую-то ауру изысканности и утонченности. Арран, в противоположность сестрам, после туманного лета в Сан-Франциско выглядела бледным эфирным созданием. Тем не менее она тоже выглядела элегантно все в том же костюме от Сен-Лорана, который пришлось надеть за неимением ничего другого — она не привезла с собой никакого багажа.
Как только сестры, щурясь от ослепительного солнца, показались у входа на кладбище, моментально вспыхнули и защелкали десятки фотоаппаратов и кинокамер.
Раздались взволнованные возгласы, репортеры и фотографы устремились к сестрам Уинтер, еще более блистательным в этой невзрачной обстановке. Бедняга священник воздел руки к небу, бессильный остановить превращение семейной трагедии в публичное зрелище.
Элизабет Уинтер, безутешная вдова, стояла в стороне, всеми забытая, в своем бесформенном вязаном коричневом жакете, сжимая в руках урну с прахом Джорджа Уинтера. Урну купила Изабель.
— Ужасно, — бормотала Элизабет, ни к кому конкретно не обращаясь. — Просто отвратительно.
— Иза, повернитесь, пожалуйста, сюда, — последовал щелчок фотоаппарата.
— Иза, вы знали о том, что ваш отец находился в состоянии депрессии?
— Вы все еще встречаетесь с Лоренсом Сэнсоном?
— Планируете ли вы выйти замуж в ближайшее время?
— Что вы почувствовали, узнав, что ваш отец покончил с собой?
— Девочки, встаньте-ка рядом.
Щелчок, вспышка, щелчок, вспышка…
— Ты только посмотри на нее, — с горьким упреком обратилась Элизабет к Арран. — Как всегда, выставляет себя напоказ. Ей просто необходимо быть в центре внимания.
— Это не ее вина, мама. Ей это не нравится так же, как и тебе.
Изабель между тем держалась с профессиональным спокойствием. Иметь дело с прессой стало для нее еще более привычным, чем все остальное в жизни. Сегодня, правда, она с радостью ощущала рядом присутствие Мартина, который время от времени касался ее своей крепкой надежной рукой.
В конце концов она решительно направилась к воротам кладбища.
— А теперь прошу извинить. Нам необходимо побыть своей семьей, наедине с нашим горем. Я уверена, что вы поймете.
— Как это все недостойно, — бормотала Элизабет. — Хоть бы на похоронах отца постеснялась…
— Мама, для нее это так же неприятно, как и для тебя.
— И нечего выставляться напоказ. У нее нет на это никакого права. Совершенно никакого права.
Бедная мама, подумала Арран. У нее вырвали из рук роль героини трагедии. Это нелегко пережить.
Через полчаса сестры Уинтер и их мать уже сидели в роскошном «даймлере», мчавшемся по шоссе в восточном направлении. Мартину удалось благополучно ускользнуть от наиболее навязчивых репортеров, собиравшихся последовать за ними. Элизабет, еще не оправившись от ярости, крепко прижимала урну с прахом к своей плоской груди и смотрела на экран телевизора, где шла передача «Клуба садоводов». Пожилой мужчина с грубым обветренным лицом, в резиновых сапогах расхаживал среди клумб с маргаритками и хризантемами. Арран и Кристиан тоже смотрели на экран, довольные, что можно не разговаривать. Изабель, полулежа на сиденье, по-видимому, заснула.
Путь предстоял неблизкий — почти на другой конец Англии, до норфолкского побережья. Элизабет хотела развеять по ветру бренные останки Джорджа Уинтера на заросших сорняками взлетных дорожках старого аэродрома поблизости от Лудгейт-Мэнора.
— Знаете, — тайком пробормотал Мартин, обращаясь к Кристиан, — такого места в природе не существует.
И никогда не существовало.
— Да, я знаю. Но что же нам делать?
— Что-нибудь придумаем.
Мартин сдержал слово. К шести часам вечера он привез их в приморский поселок под названием Бранкастер и доставил в небольшой, но очень симпатичный семейный отель, окруженный цветниками. Здесь он проявил чудеса дипломатии.
— Небольшая проблема, мадам. Боюсь, что на аэродром «Лудгейт-Мэнор» гражданским лицам вход воспрещен. Там теперь американская ракетная база.
Элизабет это известие явно потрясло. Она несколько раз энергично сложила губы трубочкой в немом возражении.
— Почему бы вам не развеять его прах в море? — мягко предложил Мартин. — Так он все равно останется со своими товарищами, с теми парнями, которых сбили. на обратном пути после налетов на Германию. Думаю, ему это понравилось бы даже больше.
На следующее утро, в семь часов во время прилива, он повез их наверх, в дюны. К этому времени Элизабет свыклась с предложением Мартина до того, что уже считала эту мысль своей.
— Да-да, самолеты возвращались именно этим путем.
С вдохновенным лицом стояла она на краю обрыва над мягко шепчущим морем. Поверхность воды искрилась под лучами восходящего солнца. Купленные медали Джорджа Уинтера лежали у ее ног. Она вытянула вперед руки с урной, словно принося жертву богам.
Холодные воды Северного моря приняли бренные останки Джорджа Уинтера с безмятежным равнодушием.
Он скрылся в волнах без следа.
Глава 2
— Если хотите, можем накрыть вам стол для ленча в саду, — сказала горничная. — В столовой очень душно.
— Да, это было бы прекрасно, — ответила Изабель.
Воздух в Бранкастере, казалось, стоял неподвижно.
Медное солнце тяжело свисало с неба в туманной янтарной дымке.
Стол накрыли на лужайке в тени огромного каштана.
Здесь тоже было душно, но все же лучше, чем на солнцепеке. За оградой, обвитой виноградными лозами, слышались крики детей, плескавшихся в пруду.
Подали холодную отварную лососину с майонезом, салат, тонко нарезанный черный хлеб и целый кувшин лимонада. Элизабет ела молча. Выражение ее лица постепенно менялось — экзальтация перешла в растерянность.
Молоденькая официантка убрала посуду и подала кофе. Элизабет воззрилась на свою чашку так, будто никогда раньше ничего подобного не видела.
— Его больше нет, — внезапно произнесла она. — Джорджа больше нет на свете.
Не зная, что на это ответить, Изабель, сидевшая рядом с матерью, лишь сочувственно погладила ее руку.
— Тридцать пять лет, — сдавленным голосом продолжала Элизабет. — Больше тридцати пяти лет он принадлежал мне. Он ведь мог выбрать себе кого угодно… любую девушку. Но он выбрал меня.
Она снова замолчала. Ни у одной из сестер не хватило смелости прервать паузу. Мать сидела с потерянным видом, уйдя глубоко в себя. Может быть, в мыслях она сейчас бродила с молодым красавцем Джорджем Уинтером по зеленым полям летом 1944 года…
Элизабет тряхнула головой.
— Я доказала, что заслужила его доверие. Все это время я заботилась о нем, защищала его, оберегала от всего мира. Я все делала для него… что бы они все ни говорили. Вам не понять, что это такое.
Снова наступило молчание. Потом заговорила Арран:
— Мы понимаем, мама. Мы знаем, что тебе пришлось пережить. Мы ведь все знаем. Так что можешь больше ничего не говорить.
Элизабет вскинула голову.
— Что ты имеешь в виду?
На лице ее появилось отрешенное выражение. Вернее, с него исчезло всякое выражение. Так бывало каждый раз, когда они жили слишком долго на одном месте и окружающие начинали что-то подмечать, и начинались сплетни.
Изабель искоса взглянула на Арран.
— Пусть мама расскажет, если ей хочется.
Элизабет перевела взгляд с Арран на Изабель.
— О чем я должна рассказать? Не понимаю.
Изабель вздохнула, неловко поерзала на стуле, не зная, как начать.
— Но ты же сама говорила, что хочешь нам что-то рассказать.
Элизабет чуть склонила голову на одну сторону и стала похожа на птицу.
— Но если не хочешь, можешь не говорить, мама, потому что мы уже знаем.
В глазах Элизабет промелькнуло что-то незнакомое.
Потом выражение ее лица снова изменилось. Теперь она смотрела на дочь с неподдельным удивлением.
— Вы не можете этого знать… Мы были очень осторожны…
— Но, мама, разве ты не помнишь? Отец ведь сам мне сказал.
Элизабет все так же удивленно смотрела на нее.
— Вспомни же, мама. Я приехала к вам. Мы сидели за чаем. Я показывала вам фотографии детей, и он сказал мне… что он… душевнобольной. Ты ведь при этом присутствовала, мама. Ты тоже это слышала.
Элизабет раздраженно покачала головой:
— Он просто не понимал, что говорит.
Изабель откинула волосы со лба.
— И Кристиан тоже об этом знает. Она когда-то случайно услышала ваш разговор с отцом. Арран давно догадалась, потому что они с отцом были ближе, чем мы.
— Да, — холодно заметила Элизабет, — вот это правда.
Она обернулась к Изабель, сердито глядя на нее.
— Я тебя не понимаю. О чем ты говоришь? Ты что, сказала сестрам, что ваш отец сумасшедший?
Растерянная Изабель молча смотрела на нее.
— Это же не правда. Какая-то дикая ложь. Да, я не буду от вас скрывать, однажды ваш отец попал в клинику для душевнобольных. Но потом он поправился. Вылечился полностью. Мой муж не был сумасшедшим!
Из-за ограды послышался женский голос:
— Ну давай же, Кэролайн, плыви к мамочке.
Кристиан подумала, что обязательно научит своего ребенка плавать. Представила себе маленькое загорелое тельце в воде, потом вспомнила о том, что Лудо этого не увидит, не улыбнется, глядя на барахтающегося в воде малыша. Ей захотелось плакать.
— Иногда он терял представление о том, где находится и что происходит вокруг, — продолжала Элизабет. — Иногда мог потерять контроль над собой. После операции психика его стала не совсем устойчивой. Когда у него вынимали шрапнель из мозга, пришлось перерезать какие-то нервы.
— Мама, — заговорила Арран, — хватит притворяться. Ты что, не понимаешь? В этом больше нет необходимости.
Кристиан молчала, поглощенная своими печальными мыслями. Раньше она думала о будущем ребенке как о драгоценном талисмане, который поможет ей удержать Лудо… спасет их обоих. Теперь спасать больше нечего.
И более того, вернулись все старые страхи. Да, она тоже душевнобольная, как и отец. Она не имеет права подвергать риску ребенка. Душевная болезнь может передаться и ему. Что же ей теперь делать?.. У нее появилось желание уйти отсюда, уползти куда-нибудь в темноту и заснуть вечным сном.
За оградой снова раздался женский голос:
— Вот моя умница! Молодец!
Потом послышались еще какие-то ласковые слова и громкий всплеск.
Кристиан почувствовала дурноту.
Мать тем временем совсем вышла из себя, доказывая, что их отец не был сумасшедшим, и требуя от Изабель и Арран, чтобы они в это поверили.
В конце концов заговорила Арран со своей неумолимой логикой:
— Ну хорошо, тогда скажи, почему мы все время переезжали с места на место? Почему ты постоянно придумывала для этого всякие оправдания? Почему ты никогда не позволяла нам заводить друзей? Потому, что отец был болен и ты не хотела, чтобы об этом узнали, так ведь?
Наступило долгое молчание.
— Нет, — произнесла наконец Элизабет. — Никто не мог такое сказать, потому что он никогда не был сумасшедшим. И с вашей стороны нехорошо так говорить об отце.
Сестры молча переглядывались. Оставим это, взглядом показала Изабель, все равно это ничего не даст.
В глазах Элизабет внезапно зажегся воинственный огонек. Она поджала губы.
— Ты права, мама, — примирительно произнесла Арран. — Не будем больше об этом говорить. Теперь это уже не имеет значения.
Изабель решила прийти на помощь сестре, однако, как всегда, только ухудшила дело.
— Конечно, он слишком много пил. Может быть, это тоже повлияло…
За этим последовал неожиданный взрыв. Элизабет вскочила на ноги, побагровев от ярости:
— Ты что такое говоришь! Что мой муж был пьяницей? ! Алкоголиком?!
Изабель в страхе съежилась на стуле.
— О Господи! Да нет же, мама.
— Да как ты смеешь! — Элизабет с силой размахнулась и отвесила Изабель звонкую пощечину. На щеке остался красный след.
Изабель в шоке смотрела на мать.
— Как ты посмела! — Элизабет, казалось, приготовилась ударить ее еще раз, но в этот момент Арран подскочила к матери и схватила ее за плечи.
Элизабет содрогнулась и упала обратно на стул. Казалось, ее угловатое тело сейчас распадется на части. Она подалась вперед, закрыла лицо руками и зарыдала, покачиваясь то назад, то вперед.
— Не могу я больше этого слышать. Не буду больше слушать ваши выдумки про отца. Он не был ни душевнобольным, ни пьяницей. — Она вскинула голову, с яростью глядя на дочерей. — Вижу, вы мне не верите.
Повисла напряженная тишина.
— Ну почему же, мама… — произнесла наконец Арран. — Мы тебе верим.
Однако она опоздала.
— Ну хорошо же! Хоть я и обещала ему, что никогда никому не скажу… что унесу его тайну с собой в могилу… но я не могу больше слышать эту гнусную ложь. Я вам сейчас все расскажу.
В напряженном выжидательном молчании под каштаном разорвалась первая бомба:
— Вы правильно догадались, Джордж не воевал и не был ранен на войне. Но и сумасшедшим он тоже не был.
Ни сумасшедшим, ни пьяницей. — Элизабет понизила голос до шепота. — Он стал наркоманом.
Кристиан безудержно расхохоталась, сжав руки в кулаки. Смеялась до слез. Они катились по ее щекам, а она никак не могла остановиться.
— Конечно, это была не его вина, — тусклым голосом продолжала Элизабет. — Это они сделали его таким.
После нервного срыва его положили в клинику. Там его лечили электрошоком, потом транквилизаторами и обезболивающими. Все это вышло из-под контроля. Джордж никогда не обладал сильной волей. Он так и не смог остановиться. Постоянно увеличивал дозу… Он стал принимать кокаин, чтобы возбудиться, и пил джин, чтобы потом успокоиться. В прежние времена его бы назвали… — Элизабет судорожно вздохнула. — Я не могла допустить такого позора.
Она с достоинством поднялась с места, высоко вскинула голову, но уже в следующий момент настроение ее переменилось, и она заговорила самым обыденным тоном, словно до этого они обсуждали незначащие вещи типа приближения грозы.
— Пойду прилягу до чая.
Кристиан тоже провела большую часть дня в постели.
Изабель сидела рядом. Кристиан никак не могла унять истерический смех:
— Ты только подумай, мой отец был наркоманом, а любовник занимается контрабандой наркотиков. Как все хорошо сошлось. Ну разве это не восхитительно?
Изабель раздобыла на кухне немного льда — в такой жаркий день это оказалось нелегко — и приложила к своей пылающей щеке.
— Ну перестань, Крис, успокойся. Ты просто переутомилась. Тебе надо отдохнуть. Подумай о ребенке.
Для Изабель будущий ребенок Кристиан стал чем-то вроде спасительного плота в бушующем море. После откровений матери она совсем потеряла равновесие и поэтому ухватилась за мысль о ребенке. Ребенок по крайней мере представлял собой нечто реальное и доступное ее пониманию.
Смех Кристиан постепенно перешел в рыдания:
— Да, по-видимому, о ребенке больше нет причин беспокоиться. Он ведь не может родиться наркоманом.
А вот Лудо… он снова отправился в опасную экспедицию. А ведь перед этим уже обещал мне покончить с этим. Он рассердился на меня из-за ребенка.
Изабель положила мешочек с тающим льдом на разгоряченный лоб сестры и пробормотала что-то утешительное. Бедная Крис! Как это грустно… Но по крайней мере после рассказа матери одно тяжелое бремя свалилось с ее плеч. Печально, конечно, что Лудо ее покинул, но Кристиан сможет найти кого-нибудь другого. Снова влюбится… Хотя то же самое Изабель когда-то говорила себе самой, но этого так и не произошло.
— Как ты думаешь, — сквозь слезы спросила Кристиан, — Лудо это делает мне в наказание? Я так хочу ребенка.
— Нет, конечно. Дай ему возможность одуматься.
Возможно, его это слишком сильно потрясло. И кроме того, не забывай, что он много лет жил, как цыган. Сама подумай, легко ли ему перестроиться. Скорее всего твое известие его просто напугало. Дай ему время привыкнуть к этой мысли, потом возвращайся и разыщи его. Вот увидишь, все будет хорошо.
— Нет, на этот раз он не вернется, я это предчувствую. Его убьют. Слишком долго ему везло. Я так боюсь за него. Если он погибнет, ребенок — это все, что у меня останется от него. — Она в ужасе смотрела на сестру. Под глазами были темные круги.
— Тихо. Успокойся. Тебе вредно волноваться. Ты ведь ничем не можешь ему помочь. Будь благоразумна, думай о ребенке. А теперь постарайся поспать.
Изабель вытерла капли ледяной воды с шеи сестры.
Арран решила пойти к морю. Надела атласный цельный купальный костюм яркого пурпурного цвета — единственное, что оказалось ей по размеру в местном магазине в конце сезона.
Однако поплавать ей не удалось. Начался отлив, и вода ушла так далеко, что у Арран не хватило решимости пройти все это расстояние по мокрому песку. Поэтому она просто легла на песок, раскинула руки и так замерла, глядя в бесцветное небо. Некоторое время она лежала ни о чем не думая, лишь ощущая тепло, проникающее в тело.
Оно словно становилось частью ее существа, пульсировало в жилах.
В конце концов она почувствовала, что созрела для того, чтобы обдумать новость, услышанную от матери.
Итак, отец не умалишенный и не алкоголик. Он наркоман. А это означает, что она, Арран, вовсе не обречена стать такой же, как он. Ее жизнь теперь принадлежит ей одной, и как она поступит с этой своей жизнью, зависит только от нее. Она вольна выбирать. И вряд ли она когда-нибудь захочет покончить с собой. На душе у нее стало спокойно как никогда. Она закрыла глаза, бездумно слушая, как две чайки ссорятся из-за добычи. Уже почти засыпая, подумала: как же все-таки хорошо, что мама не унесла секрет отца с собой в могилу. Секрет отца…
Внезапно она раскрыла глаза и резко приподнялась.
Мама ведь не собиралась раскрывать им секрет отца.
Она твердо намеревалась унести его с собой в могилу. За все эти годы она ни разу не проговорилась. Они, можно сказать, вытянули из нее признание в состоянии крайнего раздражения. И тем не менее совсем недавно мама сказала Изабель: «Есть кое-что такое, что вам троим необходимо знать».
Значит, существует еще какая-то тайна… Что же это может быть? И когда они об этом узнают?
К вечеру так и не стало прохладнее. И в отеле, и даже в саду все еще было слишком душно. Поэтому они вышли к дюнам. Близость моря создавала иллюзию прохлады и свежести. Начался прилив, волны наползали на песок и откатывались обратно, оставляя завитки белой пены.
Небо на востоке стало пурпурно-черным, вдали у линии горизонта вспыхивали молнии.
Элизабет шагала впереди, в старомодном выгоревшем цветастом платье нелепого молодежного покроя.
Грациозностью она никогда не отличалась и сейчас шла неловкой, подпрыгивающей походкой, не глядя по сторонам. За ней в молчании шли Изабель и Арран, почти вплотную друг к другу. Замыкала шествие Кристиан, преисполненная мрачных мыслей.
Элизабет резко остановилась на том месте, где вчера предала морю прах Джорджа Уинтера. Повернулась на восток, к темному горизонту. Именно туда сорок лет назад вылетали самолеты с аэродрома в Лудгейт-Мэнор.
Она это знала.
Кристиан со вздохом облегчения опустилась на жесткую траву.
В этот момент Элизабет едва заметно улыбнулась.
— Знаю, вы считаете, что я давным-давно должна была рассказать вам о проблемах Джорджа с наркотиками. Но, видите ли, Джордж не мог вынести даже мысли о том, что кто-то об этом узнает. Его бы это страшно расстроило. Он так стеснялся этой своей слабости.
Изабель резко обернулась к матери.
— Мама, ты нам сказала правду? Он действительно употреблял наркотики?
Арран живо припомнила резкие и неожиданные смены настроения, приступы глубокой депрессии, случаи потери координации, взрывы ярости, маниакальное возбуждение. Теперь, задним числом, это казалось настолько очевидным…
— Ну конечно же, Иза.
— Мама, я хочу услышать это от тебя. Посмотри мне в глаза.
Элизабет раздраженно повернулась к ней:
— Конечно, это правда. С какой стати мне врать?
Видит Бог, мне было тяжело вообще заговорить об этом.
Ярость охватила Изабель. Казалось, она заполнила все поры ее существа. Как могла мать допустить, чтобы она столько лет мучилась… из-за ничего Изабель не могла устоять перед искушением взорваться, причинить матери боль, заставить ее почувствовать, что пришлось пережить ей, Изабель. Она прекрасно понимала, что это не имеет смысла, что у матери сдвинуты все жизненные ориентиры… ей никогда не понять. И тем не менее гнев душил ее.
— Значит, для того чтобы не расстраивать его, ты сознательно оставила нас в заблуждении, будто у отца наследственная душевная болезнь?
— Ничего я такого не делала. Вы сами вбили себе это в свои испорченные головы.
Грудь у Изабель сжало словно стальными тисками.
Трудно стало не только говорить, но даже дышать.
— Господи, мама! Да можешь ты хоть на минуту представить себе, чем были для меня эти семь лет! Я чуть с ума не сошла, переживая за Марка и Мелиссу. Не проходило ни дня, чтобы я не задавала себе ужасный вопрос.
Все время со страхом наблюдала за ними, все время ждала, когда же это проявится. И ты все это время молчала, хотя сама слышала, как отец сказал мне, что он душевнобольной Элизабет недовольно сморщила нос. Не желала она слышать про Марка и Мелиссу.
— Ты и представления не имеешь, что это такое! А теперь оказывается, что мне совершенно не о чем было беспокоиться.
— Конечно, нет! С какой стати? Ты-то здесь при чем? Это вовсе не твои проблемы.
Изабель изумленно смотрела на мать.
— Что… Мама, что ты такое говоришь?
В этот момент Элизабет Уинтер выложила главную новость. Она заговорила тоном мягкого укора, слегка улыбаясь:
— Пора тебе прекратить меня так называть. Я тебе не мама. А мой муж не был тебе отцом. — Она обернулась к Кристиан:
— Тебе тоже.
Где-то вдали заплакал ребенок. Он хныкал от усталости, возвращаясь домой с пляжа с полным ведерком ракушек и водорослей. Лаяла собака, кричали чайки, по радио неподалеку Синди Лопер нашептывала о том, как девушкам хочется удовольствий. Они ничего этого не слышали. Для них время остановилось.
Кровь отхлынула от лица Изабель. Она не отрываясь смотрела на Элизабет, непроизвольно подняв руки, словно намереваясь встряхнуть мать, заставить ее отказаться от своих слов. Потом руки ее медленно опустились. Кристиан, раскинувшись на траве, не спускала с матери изумленных, чуть прищуренных глаз. Арран переводила глаза с одной сестры на другую. Потом на мать, которая наконец-то выглядела удовлетворенной.
Звенящая тишина стояла в воздухе.
Изабель пронзительно вскрикнула:
— Как же это?! Я ничего не понимаю.
— Я тебе не верю, — прошептала вслед за ней Кристиан.
— Мама, — произнесла Арран, — расскажи нам все по порядку.
Все трое застыли на месте, не сводя глаз с Элизабет.
Впервые в жизни Элизабет оказалась в центре внимания, и ей это, похоже, очень нравилось.
— Расскажи нам все с самого начала, мама, — повторила Арран.
Однако Элизабет не торопилась. Как всегда, очередная ее история сосредоточилась на Джордже, и новые откровения причудливым образом переплетались с предыдущими.
— Джордж всегда был слишком чувствительным, слишком ранимым. Он не переносил ужасов войны. Он обладал натурой художника… поэта. Хотел видеть жизнь прекрасной, всегда. Когда пришел призыв в армию, у него внутри что-то сорвалось. Так мне говорили… Он никого не узнавал, ни меня, ни родителей. Не помнил, кто он такой, не мог самостоятельно одеться. Просто сидел на кровати и плакал… плакал… Мочился под себя. Стал беспомощным, как ребенок.
Глаза Элизабет сверкнули торжеством.
— Но я его не бросила. Я была рядом весь тот год, что он пролежал в больнице. И потом оставалась с ним.
Он так во мне нуждался. Кроме меня, он ни с кем не мог разговаривать. А мне рассказывал все. Без меня ему бы не выжить. Родители Марджи запретили ей с ним встречаться — они его стыдились. Потом его наконец освободили от военной службы, и мы поженились. Я увезла его.
Заботилась о нем, хотела сделать его счастливым. Мы всегда были с ним вдвоем, и больше никто мне не был нужен. Никакого ребенка я не хотела. Джордж был моим ребенком.
Глаза ее затуманились болью.
— Но он хотел детей. Хотел иметь семью… хотя и не мог. Видите ли… он не мог… не способен…
Элизабет залилась румянцем.
— Для меня это не имело значения. Я его любила.
Секс для меня никогда не имел значения…. И тогда я… в общем… у меня еще сохранились старые связи с агентствами, занимавшимися усыновлением детей. Возможностей было сколько угодно. Так много детей рождалось во время войны. Чтобы сделать Джорджу приятное, я удочерила двух девочек.
С торжествующим видом она обернулась к Изабель.
— Твой отец был немецким военнопленным. После войны он остался в Англии работником на ферме. Твоя мать — горничная из Ирландии. — Она перевела взгляд на Кристиан. — А твоя мать — лондонская потаскушка.
Она говорила, что твой отец — официант из Италии.
— А я? — тихо спросила Арран.
— Ты…
Элизабет остановилась на дочери долгим взглядом.
Глаза ее потемнели при воспоминании о давнем предательстве.
— Твой отец так радовался своей новой семье… двум хорошеньким девочкам. Одна даже оказалась похожа на него. В общем, он успокоился, расслабился и в течение нескольких недель даже спал со мной.
С востока, из черноты, донеслись первые раскаты грома.
Арран перевела дыхание.
— Значит, меня не удочерили?
— Тебя — нет. И после того как ты родилась, он всегда любил тебя больше, чем меня. Что бы я для него ни делала, какие бы жертвы ни приносила… Я всегда защищала его от мира… от позора. Никто ведь даже не догадывался ни о чем.
Элизабет оглядела всех троих по очереди. Они стояли словно загипнотизированные.
— Вон какие, гладкие. И какие дружные.
Голос ее поднялся до крика.
— Всегда вместе, голова к голове. Всегда что-то замышляли, строили какие-то планы. Заботились друг о дружке… такие близкие… сестрички! — Она расхохоталась. — А ведь вы даже не родня друг другу. Ни одна из вас!
Они не сестры… Они никому не принадлежат в этом мире…
Глава 3
Лудо Корей упрямо карабкался из темноты к свету. Он взбирался наверх с упорством первобытного существа, рожденного в море и выбиравшегося на сушу миллиарды лет назад. Тьма постепенно рассеивалась, свет приближался. Однако вместе с этим Лудо начал ощущать боль, и она все усиливалась, разрасталась, пульсировала во всем теле. Он почувствовал, что больше не может выносить эту боль, и с облегчением ушел от нее, провалился обратно во тьму.
Через некоторое время он снова стал выбираться на свет. На этот раз добрался почти до самой поверхности.
Вспомнил о боли, инстинктивно потянулся к Кристиан.
Она здесь, она избавит его от этой нестерпимой муки.
Еще усилие, и он оказался еще ближе к поверхности.
В мозгу промелькнули неясные образы, но он их пока не мог узнать. Не понимал, откуда они появились — из его памяти, из реальности или из кошмаров. Он даже не знал, какова его собственная роль в том, что происходит, — наблюдателя или участника событий. Он видел себя на быстроходном судне с длинным сверкающим корпусом.
Стояла ночь. Он вел корабль по штормовому морю, вокруг вздымались волны, и он ощущал безудержный страх.
Он чувствовал этот страх, словно кислый привкус во рту.
Потом в глаза ударил слепящий сноп света. Мимо промчался другой корабль. Его корпус мелькнул высоко над головой Лудо. Темным силуэтом выделялась фигура человека с комически воздетыми вверх руками (его собственная или чья-то еще?). Через несколько секунд странная фигура исчезла.
Что-то стучало об пол его рубки. Пистолет… Тот человек обронил свой пистолет. Этот стук оказался первым реальным звуком, который распознал Лудо. Однако в следующий момент он в растерянности зажмурил глаза.
Корабль куда-то исчез. Теперь он лежал в комнате с приглушенным желтоватым освещением. Из тумана вырисовалась фигура человека в белом, толкавшего к нему металлическую тележку.
В этот момент его внезапно пронзила острая боль. Он выкрикнул имя Кристиан, понимая в то же время, что не произнес ни звука. Фигура в белом подплыла ближе. Огромные глаза смотрели на Лудо. Казалось, все лицо состояло из одних глаз. Боль чудесным образом исчезла, и Лудо с облегчением провалился в беспамятство.
Наконец он пришел в себя. Рядом сидел какой-то человек и пристально наблюдал за ним. Лудо знал этого человека, однако никак не мог припомнить его имя. Но где же Кристиан? Лудо почувствовал острое разочарование. Разве она не знает, что он здесь, что она нужна ему?
Почему же ее нет с ним?
Увидя, что Лудо пришел в сознание, Жозе Эстевес улыбнулся:
— Добро пожаловать обратно на этот свет.
Лудо смотрел на него, не веря своим глазам. Облизал пересохшие губы. Эстевес подал ему бутылку с водой и соломинку:
— Пей пока понемножку.
Лудо с трудом заговорил едва слышным хриплым голосом:
— Где я?
— Больница округа Дэйд, Майами. Тебя здорово ранили, но ты выберешься.
Лудо не мог повернуть голову, и глаза болели, но все же он рассмотрел нагромождение склянок, пробирок, трубок, колбочек и разных инструментов. Впереди какой-то огромный белый кокон простирался чуть ли не в бесконечность.
Эстевес снова заговорил, на этот раз как бы обвиняя Луд о.
— Если бы ты вовремя убрался с дороги, на верхний мостик, тебя бы не задело, когда подошел катер таможенников.
Лудо прикрыл глаза. Он и не знал, что можно чувствовать такое изнеможение.
— Но ты совершил настоящее чудо, — с энтузиазмом продолжал Эстевес. — Ты привел корабль в гавань, по такой погоде! Сохранил всю тысячу килограммов!
Больше тонны кокаина… Неудивительно, что Эстевес так счастлив. Что касается самого Лудо, то ему абсолютно все равно. Ему нужна только Кристиан.
Он почувствовал, что возвращается боль.
Эстевес заметил крупные капли пота на побелевшем лице Лудо. Поднялся, подошел к двери, кивнул охранникам и позвал сестру.
— Где Крис? — спросил Лудо.
Она так нужна ему… И в этот момент он вспомнил.
О Господи, Крис ждет ребенка! Как она была прекрасна в тот момент, когда сказала ему об этом. Как горда и счастлива, как уверена в том, что и он тоже обрадуется.
Но он в тот момент видел лишь еще одного маленького Лудовико Гименеса, голодного, избитого, в синяках и ссадинах, роющегося среди отбросов в поисках пищи. Он все-таки принял последнее предложение Эстевеса, в отместку ей. А потом она уехала.
Вошла медсестра, молодая, хорошенькая. Из-под белой шапочки выбивались завитки черных волос. Карие глаза смотрели ласково и дружелюбно. На белой с голубым карточке, приколотой на груди к халату, значилось имя — Розалия Кастилло. Она подошла к нему, поправила трубки, подсоединенные к его телу.
— Сейчас вам станет легче.
И голос у нее приятный. Но она не Крис…
Лудо услышал слова Эстевеса:
— Она уехала в Лондон. Хочешь ее видеть? Мы ее разыщем. Завтра же.
Голос его угасал в тумане морфия. — Да, пожалуйста, — с усилием произнес Лудо. — Я хочу видеть Крис.
Темные волны снова сомкнулись над его головой.
Глава 4
— Всегда поражалась тому, что мы такие разные, — произнесла Изабель. — Теперь все объяснилось.
Прямо над их головами раздался мощный удар грома.
Мокрый сад озарило ослепительно белым светом.
Три женщины по фамилии Уинтер сидели в комнате Изабель, глядя на грозу через большое окно.
Стояла глубокая ночь.
Долго еще после того, как наваждение от услышанного рассеялось и они начали возвращаться к реальности, ни одна из них не решалась заговорить о чем-либо, кроме самых обыденных вещей. Они поспешно вернулись в отель, каждая в свой номер, каждая в неосознанном стремлении поскорее остаться наедине с поразительным открытием.
Арран, которая так и осталась дочерью своих родителей, предстояло многое пересмотреть в своей прошлой и будущей жизни. Для Изабель и Кристиан весь мир перевернулся. Все встало с ног на голову.
Элизабет рано удалилась к себе и пообедала в номере, как видно, с большим удовольствием. На официантку, подававшую ей обед, это произвело неизгладимое впечатление.
— Бедная мадам. Как приятно, что к ней вернулся аппетит.
— Ты веришь, что это правда? — в третий раз спрашивала Кристиан.
Она никак не могла свыкнуться с мыслью о том, что не существует никакой физической связи между ней и теми, кого она считала родителями. Это рождало в ней чувство утраты и в то же время радости. Свобода! Полная свобода! И ребенок вне опасности. Потом ей стало совестно за свою радость. Она словно неслась в какой-то бешеной скачке, вверх-вниз, вверх-вниз. Образы роились в голове. Вот отец перед камином читает матери вслух своим красивым бархатным голосом. Мать вяжет что-то длинное, бежевое, и глаза ее светятся счастьем. Да, были когда-то и хорошие времена…
Промелькнули другие лица. Молоденькая бойкая девчушка, очарованная большим городом, и красивый парень с горящими черными глазами, очень похожий на Стива Романо.
Кристиан ни минуты не сомневалась в том, что эта смешная смуглая девчушка, совсем непохожая на англичанку, хотела бы оставить у себя ребенка. Как, должно быть, она горевала, расставаясь с дочерью. Кристиан неосознанно стремилась обелить своих настоящих родителей, думать о них только хорошее, любить их образы, созданные ее воображением. Потом внезапно вновь почувствовала вину перед назваными родителями и горестно вздохнула. Одно, во всяком случае, ясно — чтобы все осмыслить, нужен не один день.
Изабель ответила на ее вопрос:
— Она сказала, что у нее где-то в сейфе хранятся наши подлинные свидетельства о рождении. Мы это легко можем проверить. Подделать их она не могла.
Гнев на мать прошел — осталось лишь сожаление об утраченных возможностях. Когда-то она искренне любила отца, однако ее любовь с презрением отвергли.
Ей хотелось бы любить и мать. Бедная мама… Изабель ясно представила себе, как мать входит в агентство по усыновлению в своем лучшем платье (бежевом скорее всего), в шляпе, которая ей совсем не идет. Как возвращается домой к отцу с черноволосым немецко-ирландским младенцем на руках, плачущим, голодным. Как же она, должно быть, не любила всех троих. Ведь ей всю жизнь хотелось остаться только с мужем. И с каким удовольствием, вероятно, открыла им, что отец им вовсе не отец.
Но не только печаль — Изабель чувствовала и невероятное облегчение. Нет больше причин опасаться за Марка и Мелиссу. Отныне можно смотреть на них как на здоровых детей, хотя и трудных, но вполне нормальных.
И она теперь станет разумной матерью, пообещала себе Изабель. Больше никакой суеты, никаких истерик. И пить надо меньше. Теперь все обязательно повернется к лучшему.
— Ну, что скажете? — заговорила Арран. — Как мы себя ощущаем, не будучи сестрами?
— Не знаю, — растерянно откликнулась Кристиан. — Это так странно, вдруг выяснить, что ты не та, кем себя всегда считала. Всю жизнь иметь сестер и неожиданно узнать, что у тебя их больше нет… Как вы думаете, это будет иметь для нас какое-нибудь значение?
— Я думаю, нет, — ответила Изабель.
— А я считаю, что-то непременно изменится, — произнесла Арран, — но не обязательно к худшему. Знаете… сначала мне стало очень грустно. Как будто я лишилась семьи. Но теперь… я просто чувствую, что вместо кровных сестер у меня появились две близкие подруги.
— Правильно, — подхватила Изабель. — Ничего ведь, в общем, не изменилось. Мы всегда были близкими людьми и такими останемся. Мы ничего не потеряли.
— Более того, приобрели. С друзьями ведь можно говорить обо всем. Я имею в виду… подругам все можно рассказать, даже такое, чего сестре не расскажешь.
Арран действительно почувствовала, что наконец-то все может им рассказать. Друзей обычно не стесняются.
Это как неожиданный подарок судьбы. Арран чувствовала себя счастливой. Она может рассказать им о своих бедах, они расскажут ей о своих — и больше никаких семейных секретов. Одну тайну, правда, она не сможет поведать ни Кристиан, ни Изабель. Никто, кроме Дэлвина, не в состоянии понять, какое облегчение она испытала, услышав о пристрастии отца к наркотикам. Это не только избавило ее от страха унаследовать его душевную болезнь. Это в какой-то степени если не оправдывало, то объясняло зло, причиненное ей, и отчасти снимало ее собственную подсознательную ярость. Постепенно эта ярость должна окончательно исчезнуть.
— Давайте выпьем, — неожиданно предложила Кристиан.
— Хорошая мысль, — поддержала Изабель.
Она достала бутылку водки и разлила в стаканы.
— Ну, за нас! — Она не могла подобрать нужные слова. — За сестер Уинтер.
— Нет, — поправила Арран. — За женщин из семьи Уинтер.
Они торжественно сдвинули стаканы.
— Как нам быть с мамой? — спросила Изабель, перед тем как они разошлись по своим комнатам. — Что она будет теперь делать?
Однако утром Элизабет вышла к завтраку странно спокойная и умиротворенная, словно она тоже пережила душевную встряску и стала после этого более стойкой, чем прежде. Изабель и Арран застали ее уже сидящей за столом напротив пожилого джентльмена с седыми усами и военной выправкой. Она оживленно рассказывала ему о своем незабвенном Джордже:
— Он был такой одаренный. Мог бы читать лекции по английской литературе в Оксфорде. Хотел стать поэтом. Но все окончилось трагично. Его призвали уже перед самым окончанием войны. Потом тяжелое ранение в голову. Он был боевым летчиком. Их аэродром находился где-то здесь поблизости. Теперь там американская ракетная база.
— По-моему, она сейчас счастливее чем когда-либо, — тихо заметила Арран. — С каждым днем образ отца будет приближаться к идеалу, пока не станет именно таким, каким она всегда хотела его видеть. Она будет жить со своей мечтой, и никто не догадается, что это не правда. Наконец-то он станет героем войны. Ты только подумай, Иза, ей больше не надо прятаться от людей, не надо притворяться, придумывать какие-то оправдания, переезжать с места на место. Она теперь тоже свободна!
Изабель в задумчивости намазывала гренок маслом.
— Да, наверное, ты права. Как это все странно…
Ведь она…
— Извините! Вы мисс Уинтер?
Обе подняли глаза. Перед ними стояла официантка.
Глаза ее расширились от возбуждения. Она смотрела на Изабель.
— Мисс Уинтер, миссис Петрочелли — ваша сестра?
Ее просят к телефону. Звонят из Америки.
Передав это сообщение, молоденькая официантка кинулась на кухню поделиться с поваром потрясающей новостью. Она с самого начала подозревала, что эти Уинтеры — знаменитости. Ну конечно, с такими лимузинами! А теперь еще и звонок из Америки… Не она ли с самого начала говорила, что эта хорошенькая, черноволосая и есть Изабель Уинн!
Изабель и Арран сидели рядом на пляже, на ветру, под серым, облачным небом. Природа брала реванш после удушающей жары. Прошел отлив. Борозды холодного песка простирались, казалось, до самого горизонта, где начиналась стальная гладь Северного моря.
Изабель сегодня совсем не похожа на звезду Голливуда, думала Арран, глядя на сестру, одетую в старые джинсы и майку, с босыми ногами. Без косметики Изабель выглядела гораздо моложе и беззащитнее.
— Итак, Лудо — секретный агент Управления по борьбе с наркотиками. Какой неожиданный поворот событий, правда?
— Да, пожалуй…
Они оставили Кристиан в номере упаковывать вещи.
Мартин уже заказал для нее билеты в первом классе на ночной рейс. Кристиан сияла от счастья:
— Он хочет, чтобы я вернулась! Хочет видеть меня! — В следующий миг лицо ее омрачилось. — Мистер Эстевес сказал, что Лудо ранен. Наверное, тяжело, если он сам не мог мне позвонить. О Господи! Неужели он умирает?!
— Ничего он не умирает, — успокаивала ее Изабель. — Его ведь ранили в бедро. От этого не умирают. А говорить он не мог, потому что мучается от боли и его, наверное, держат на транквилизаторах.
— Как они ее разыскали? — спросила Арран.
Изабель пожала плечами:
— Думаю, это не составило большого труда. У них свои методы.
Арран вытянула ноги, разглядывая свои новенькие кроссовки, казавшиеся непомерно большими. На ней были короткие желтые шорты, купленные все в том же местном магазине, и голубой свитер, взятый у Кристиан, чересчур большой. Наверное, он принадлежал Лудо, пришло ей в голову. Эта мысль вызвала странное и не очень приятное чувство физической близости с Лудо. Она понюхала рукав и тут же непроизвольно опустила руку.
Возможно, Кристиан делала то же самое, в отчаянии стараясь сохранить память о любовнике. Как странно… Если они с Кристиан поженятся, этот незнакомый человек станет ее родственником. Хотя нет, вспомнила она, они же с Кристиан не сестры.
Главное — это чтобы Кристиан обрела счастье. Но в любом случае у нее теперь все будет хорошо, с Лудо или без него. Как оказалось, ее всю жизнь толкали не на тот путь. От этого она и чувствовала себя такой незащищенной. Но теперь она нашла свою дорогу и свое место в жизни. Странно даже вспоминать о том, кем она была еще не так давно — игрушкой для богачей и знаменитостей.
Иза тоже должна обрести наконец счастье. Она его заслуживает больше чем кто-либо.
Внезапно ей пришла в голову новая мысль:
— По-моему, тебе следует поехать с ней.
Изабель прищурилась.
— Что?
— Поезжай в Майами вместе с Крис. Она сейчас нуждается в тебе гораздо больше, чем мама.
Серая линия моря на горизонте постепенно расширялась. По-видимому, начинался прилив.
— Но не могу же я оставить тебя одну с мамой. Это несправедливо.
Арран все больше преисполнялась уверенности в том, что Изабель должна поступить именно так, как она говорит.
— Тебе все равно через несколько дней надо возвращаться на работу. И кроме того, — Арран проказливо улыбнулась, — она ведь моя мать, а не твоя. Знаешь, мне хочется какое-то время побыть с ней наедине. Посмотреть, что она собой представляет. Я только сейчас поняла, что совсем ее не знаю. Она всегда скрывалась в тени отца.
— Но что ты будешь с ней делать? Нет, серьезно, Арран…
— У меня появилась идея. Странно, что нам это раньше не пришло в голову. Я позвоню Марджи Дженнингс. Готова поспорить, что она захочет приехать.
Марджи ведь была влюблена в отца. Наверняка она все отдаст за возможность поговорить о нем. Подумай только, какое удовольствие для мамы. Наконец-то она почувствует себя на высоте.
— Нет, я не могу уехать.
— Еще как можешь. Подумай о Крис. Послушай, мы ведь не можем быть уверены, что мистер Эстевес тоже из Управления по борьбе с наркотиками. А вдруг он с теми… другими? Она слышала только голос по телефону, сообщивший, что Лудо находится в больнице в Майами и хочет ее видеть. Это мог быть кто угодно.
— О Боже! Я и не подумала об этом.
— Это маловероятно, но вполне возможно. Если ты поедешь с ней, Крис будет в большей безопасности.
Изабель кивнула:
— Хорошо. Я еду. Но мне так не хочется покидать тебя.
— Мы же не навсегда расстаемся. Я дождусь Марджи, удостоверюсь, что с мамой все в порядке, и вернусь в Сан-Франциско. Может быть, на следующей неделе или через неделю. Позвоню оттуда тебе домой.
— Домой…
Изабель уткнулась подбородком в ладони, задумчиво глядя на море. Мысли ее приняли другой оборот, по-видимому, совсем нерадостный.
— Не хочется возвращаться домой. Глупо, конечно.
Особенно теперь, когда, казалось бы, надо радоваться, что все так обернулось. Но я почему-то вижу одни только проблемы. И Харт меня бросил…
— Харт Джэрроу все равно не для тебя, Иза.
Изабель вздохнула:
— Наверное, ты права. Когда-нибудь ты мне расскажешь о том, что было у тебя с Хартом?
— Расскажу. Но не сегодня.
Как хорошо, что теперь можно говорить с Изабель откровенно, не боясь, что та ее разлюбит.
— Не сегодня, — повторила Изабель. — Я поняла, что он не для меня, в тот момент, когда он начал говорить про тебя всякие гадости. Я тогда так разозлилась на него.
— Что он говорил? Что я душевнобольная?
Изабель с негодующим видом кивнула.
— Стервец! Из всех нас ты самая нормальная.
Арран представила себе, как однажды расскажет Изабель о том, какая она «самая нормальная». Но с этим можно подождать. Подумать только, после семинара в Вайоминге прошел всего год! А кажется, что гораздо больше… на целую жизнь.
— Знаешь, ведь он говорил правду. Но теперь все изменилось. — Внезапно она почувствовала непреодолимое искушение рассказать Изабель о том, что она теперь счастлива, что встретила человека, который сделал ее счастливой. А почему бы и не рассказать… — Я познакомилась с потрясающим человеком. С двумя потрясающими людьми…
Как она мучилась, как ненавидела себя в самолете, во время перелета до Лондона. Отвратительная, грязная, пахнущая Гасом, Сандро и прочими. Джонни никогда больше не захочет ее видеть! Когда он о ней узнает, его стошнит. Он умрет от стыда за нее. Но он не узнает, если она сама ему не расскажет. И это больше никогда не повторится.
Арран быстро прикинула в уме: в Сан-Франциско сейчас три часа ночи. Она вернется в отель и позвонит Джонни. Да, вот так просто возьмет и позвонит. Господи, как прекрасно, что она может это сделать. Или нет, лучше подождать до завтра и позвонить после того, как уедут Изабель и Кристиан. По крайней мере есть о чем помечтать… даже если он и отругает ее за то, что разбудила среди ночи. А вообще-то поделом ему. Когда еще его можно застать дома?
— Я очень рада, Арран, — искренне произнесла Изабель. — От души рада. Тебе уже давно пора встретить хорошего человека. Вот бы и мне такого найти. Детям так не хватает отца.
— Но ведь ты уже его встретила, Иза. Давным-давно.
Не помнишь?
Изабель не отвечала. Устремила взгляд вдаль. Полоса воды заметно приблизилась. Теперь стало видно, что она не серая, а желтовато-коричневая, пенистая.
— Того самого человека, — добавила Арран.
— Ты имеешь в виду Дэвиса?
— Ну а кого же еще?
Изабель тяжело вздохнула:
— Если бы я тогда это знала! Но откуда я могла знать… Это ведь только в романах первый мужчина в жизни девушки становится ее вечной любовью. В жизни так не бывает.
— Иногда бывает. Ты ведь до сих пор его любишь, разве не так?
— Конечно, нет!
— Лгунья.
— Ну хорошо: да, да, да! Но из этого все равно ничего бы не вышло. Он-то меня никогда не любил. Смотрел на меня как на выгодное вложение капитала.
— Если ты действительно так считаешь, значит, ты еще большая идиотка, чем я думала. Да еще и слепая вдобавок.
Арран с изумлением слушала себя. Подумать только, она говорит Изабель все, что думает, и даже грубит при этом. Год назад она бы ни за что не решилась так разговаривать. Вела бы себя вежливо, соглашалась со всем.
И все бы оставалось так, как есть.
— Как ты можешь знать, что происходило между мной и Дэвисом?
— Я-то не слепая. И потом, я профессиональный наблюдатель, не забывай.
— Для тебя все слишком просто.
— Ну конечно. Это же так очевидно. Дэвис любит тебя без памяти. А иначе почему бы он вел себя именно так? Он любил тебя настолько сильно, что сам не мог этого выдержать.
— Ха.
— Это так. Вся проблема в том, что вы с Дэвисом очень похожи. Оба чертовски горды и ранимы. Так боитесь за свою дурацкую гордость, что из-за этого постоянно причиняете друг другу боль. Даже Стив Романо это понял. Он сказал Крис.
— Проклятый Стив Романо! Дерьмо! А в общем, я сама виновата. Знала, что делаю.
— Ты думаешь, Дэвис не понял?
Изабель пожала плечами.
— Конечно, он понял, — терпеливо произнесла Арран, как будто разговаривала с ребенком. — Но он не хотел тебя ни с кем делить и страшно ревновал. Просто ничего не мог с собой поделать. Слушай, надо вставать, а то промокнем.
— В любом случае поздно об этом говорить. Все давно прошло. — Изабель захватила горсть песка и продолжала с напускной веселостью:
— А в море полно всякой другой рыбы. Дети в конце концов полюбили Харта.
Не вижу, почему бы им не полюбить кого-нибудь еще.
— Думаю, родного отца они любили бы гораздо больше.
Изабель резко обернулась к ней:
— Что ты имеешь в виду?! Ты… откуда ты знаешь?
Ледяные серые глаза Арран по цвету напоминали Северное море.
— Я видела Марка и Мелиссу. Я видела Дэвиса.
— О Боже! Это что, так бросается в глаза?
— Конечно.
— Как ты думаешь, он знает?
— Я бы удивилась, если бы он не знал. Иза, позвони ему, когда вернешься. Ты ведь можешь все начать сначала. Попробуй встретиться и поговорить с ним. Скажи, что ты его любишь. Ну что ты теряешь?
— Да я скорее умру.
— Трусиха!
— У меня есть своя гордость.
— Ну и что хорошего она тебе дала? Живешь одна, пьешь слишком много. С детьми сплошные проблемы.
Изабель побледнела.
— Знаешь, я никогда не думала, что смогу сказать такое человеку, к которому всегда хорошо относилась.
Но тебе скажу: черт бы тебя побрал, Арран Уинтер. Ты стерва.
Арран в отчаянии смотрела на нее.
— А ты… ты не просто трусиха. Ты круглая идиотка.
Глава 5
Самолет с ревом катил по взлетной полосе аэропорта Хитроу. Вот он оторвался от земли. Последний раз они с Кристиан летели вместе в самолете пятнадцать лет назад, вспомнила Изабель. Летели в Лос-Анджелес, в первый раз в жизни…
Она закрыла глаза, чувствуя, как тяжелые вибрации проникают в тело. Не оглядываться назад. Никогда больше не оглядываться назад, смотреть только вперед. Ничего еще не кончено. Она молода, красива, и тяжелое бремя страхов, мучивших ее в последние годы, наконец свалилось с плеч. Она спасена. Она свободна! Мир ждет ее. Ей повезло в жизни, очень повезло. Если бы только Арран не завела этот разговор о Дэвисе Уиттэкере…
Теперь Изабель горько сожалела о том, что сказала Арран в порыве ярости. И они даже не попрощались как следует. У нее не хватило такта, а может быть, мужества поцеловать сестру на прощание. Свою родную… О Господи, они ведь даже не сестры. Между ними не существует никаких родственных связей. Может быть, теперь Арран и дружить с ней больше не станет. И можно ли ее за это винить. В тот момент она выглядела такой рассерженной. О черт, когда же наконец этот проклятый самолет наберет высоту и можно будет заказать что-нибудь выпить!
Кристиан сидела, прижавшись носом к окну, точно так же, как и во время того их давнего первого перелета.
Глаза устремлены на серые облака, руки крепко сжимают подлокотники. Все утро она провела в напряжении. То раздражалась по любому поводу, то не слышала, что ей говорят. Всю дорогу до аэропорта она кричала на бедного Мартина («Ты что, не можешь ехать быстрее? Мы опоздаем на этот чертов самолет!»), хотя Мартин и так вел свой тяжелый автомобиль на самой большой скорости. Несмотря на проливной дождь, они уложились меньше чем за три часа и подъехали ко входу в аэропорт за час до отлета. Мартин провел их через лабиринты задних лестниц, многочисленных переходов, грузовых лифтов и в конце концов доставил в небольшой частный зал ожидания. Лишь после этого он их оставил, крепко обняв на прощание готовую расплакаться Кристиан. Погладил ее по голове, как маленького ребенка.
— Вот увидишь, он будет в полном порядке.
Обернулся к Изабель:
— Присматривайте за ней получше, мисс.
В Майами тоже шел дождь, хлестал тяжелыми, теплыми струями. От асфальта поднимался пар. Жозе Эстевес ждал их у выхода из аэропорта. Небольшого роста, неприметный, в легком костюме, с полиэтиленовым плащом на руке. Он представился как руководитель секретных операций Управления по борьбе с наркотиками юго-восточного округа и показал удостоверение.
— Лудо вне опасности, — ободряюще произнес он. — Состояние его стабилизировалось. Он вас ждет.
Они ехали в неприметном автомобиле неопределенного цвета. В машине Кристиан вновь охватила паника.
Она побелела, как призрак, сжала руку Изабель.
— Он меня прогнал. Он не хочет ребенка. И выгляжу я ужасно. Надо было переодеться. Нет, я не могу сейчас встретиться с ним. Иза, что мне делать?
Прошло всего шесть дней, и она была все в тех же белых джинсах и полосатой рубашке, в которых летела в Англию, однако ей казалось, будто миновала целая вечность.
— И не думай об этом, — махнула рукой Изабель.
Кого волнуют тряпки в такой момент.
Больница округа Дэйд ничем не отличалась от прочих заведений подобного рода. Яркие лампы, безликие голоса, вызывающие врачей по пейджеру, блестящий линолеум, сильный запах дезинфекции.
Они поднялись на огромном, переполненном до отказа лифте на третий этаж, прошли за Эстевесом по длинному коридору и остановились наконец перед закрытой дверью, ничем не отличавшейся от прочих, если бы не два вооруженных охранника. И если бы за дверью не лежал Лудо Корей.
— Входи, Крис. Мы с мистером Эстевесом подождем здесь.
Кристиан в ужасе смотрела на Изабель:
— Иза! Ну пожалуйста!
Дверь открылась, и они вошли все вместе.
Он не сводил глаз с двери. Изможденный человек с черными жесткими волосами, с глазами, горящими от нетерпения.
Изабель заметила этот огонь в его глазах и надеялась, что Кристиан его тоже видит.
Кристиан вся напряглась, сжала руки в кулаки.
— Лудо… О Боже, радость моя, любовь моя, ты жив!
Как я за тебя боялась!
Лудо лежал совершенно неподвижно, не в состоянии даже пальцем пошевелить — кисти рук у него были перевязаны, из них торчали иголки. Однако Изабель, словно наяву, увидела странную картину: здоровый золотоволосый человек встретил Кристиан посредине комнаты, и они слились в таком страстном объятии, что в комнате, казалось, стало нечем дышать. Изабель даже зажмурилась.
А потом Кристиан кинулась к Лудо. Гладила его плечи, целовала лицо, губы, волосы, очень осторожно и нежно, чтобы не причинить боли.
Лудо заговорил слабым голосом:
— Крис, прости меня… насчет ребенка. Я совсем не то хотел сказать…
Эстевес приблизился к Кристиан:
— Не больше десяти минут. Потом он должен отдыхать. — Он повернулся к Изабель. — Мисс Уинн, может быть, мы с вами пойдем выпьем по чашечке кофе?
Вечером Изабель и Кристиан сидели у окна в номере отеля. Кристиан, утомленная до последней степени и в то же время ликующая, вся светилась счастьем. Изабель искренне радовалась за сестру. Что же касается ее самой, то она, пожалуй, никогда в жизни не чувствовала себя столь одинокой, покинутой. Никогда раньше не видела она такой всепоглощающей любви и никогда до этого не ощущала такой пустоты внутри.
Завтра она улетит в Лос-Анджелес — нет никакого смысла здесь оставаться, она будет им только мешать, — а Кристиан переселится в другой отель, поближе к больнице.
— Он мне все рассказал, Иза. Сказал, почему вначале не хотел ребенка.
— Почему же?
На самом деле мысли Изабель уже переключились на другие, более земные вещи. Надо позвонить горничной, чтобы занялась ее одеждой, и коридорной, чтобы принесли бутылку водки в номер.
Кристиан хихикнула, чуть-чуть истерически. Нервы ее на пределе, заметила Изабель. Ей необходимо принять горячую ванну и проспать не меньше шестнадцати часов.
— Знаешь, это звучит так глупо. Сначала я не могла поверить. При первой же мысли о ребенке он сразу представил себе, каким был он сам в детстве. — Кристиан пересказала трагические видения Лудо. — Но я сказала ему, что это ведь мой ребенок. Наш ребенок. Мы будем дорожить им, любить его.
Кристиан разрыдалась, потом начала смеяться сквозь слезы.
— На это он ответил, что не знает, как любить ребенка, потому что у него самого никогда не было родителей.
Он ведь незаконнорожденный. Я сказала, что я тоже незаконнорожденная. О, Иза, ты не можешь себе представить, как я его люблю. Я так счастлива, что готова умереть.
— Это чудесно, дорогая, и я счастлива за тебя.
Изабель надеялась, что это прозвучало достаточно убедительно, тем более что она говорила правду. Возможно, однако, ее слова прозвучали чересчур убедительно, потому что Кристиан неожиданно взглянула на нее с подозрением. Но в следующий момент устыдилась собственного эгоизма. Она ведь чуть не забыла о разговоре с Арран прошлой ночью и о том, что она обещала Арран.
— Пойду приму душ, — произнесла в этот момент Изабель.
Как только дверь ванной комнаты закрылась за ней, Кристиан выбежала из номера и поспешила вниз к телефону.
В Майами сейчас семь часов вечера, значит, в Лос-Анджелесе четыре часа дня.
Она позвонила в два места. Сначала Чарлин Гувер — секретарше Дэвиса Уиттэкера. Та очень неохотно, после долгих уговоров согласилась выполнить ее просьбу.
Потом она разыскала Рефуджио Рамиреса в ресторане под названием «Ла Каса дель Соль». Рамирес с восторгом откликнулся на ее предложение:
— Вот здорово, бэби. Всегда об этом мечтал.
На следующее утро, взглянув на себя в зеркало, Изабель поняла, что не может позволить себе появиться на людях в таком виде. Что она чувствует — это одно, как выглядит — совсем другое. Надела черный костюм от Шанель, обведенные темными кругами глаза спрятала за темными очками.
Кристиан — сама забота и внимание — заказала специальный прощальный завтрак. Заметив душевное состояние Изабель, позвонила в Лос-Анджелес и заказала машину — встретить Изабель в аэропорту.
Несмотря на все это, Изабель во время нескончаемого, хотя и вполне благополучного перелета ощущала лишь страшную усталость. После выпитой накануне водки невыносимо болела голова. Вчера ночью, прежде чем напиться, она долго сидела на постели, глядя на спящую Кристиан, такую молодую, свежую, улыбающуюся во сне. Она мечтала о Лудо, о ребенке, о счастье, ожидавшем ее впереди. В ту минуту Изабель готова была ее ударить.
В лос-анджелесском аэропорту ее встретил худощавый узколицый водитель в серой форменной фуражке, взял у нее багажные ярлыки, заботливо провел через терминалы, мимо оборачивающихся вслед людей и широко раскрытых глаз. Вокруг слышался громкий возбужденный шепот.
— Смотри-ка, мама, это ведь Изабель Уинн?
— Вот здорово! Только приехали в Л. — А, и тут же встретили настоящую кинозвезду.
В Лос-Анджелесе, как всегда, стояла жара. В воздухе висел удушающий смог. Пока они шли от аэропорта до длинного белого автомобиля с затемненными стеклами, Изабель совсем ослабела от духоты. Сумочка свинцовым грузом висела на плече.
Водитель открыл дверцу машины:
— Прошу. Кондиционер включен на полную мощность.
Изабель с облегчением нырнула внутрь, в прохладу, опустилась на мягкое сиденье… и обнаружила, что она в машине не одна.
Стройная фигура в хорошо скроенном сером костюме, склоненная темноволосая голова, раскрытый кейс с бумагами… Человек заговорил, не поднимая головы:
— Добро пожаловать домой. Надеюсь, все прошло хорошо. Извини, что не вышел навстречу, но…
У Изабель перехватило дыхание:
— Дэвис Уиттэкер! Какого черта тебе нужно в моей машине?
Сзади хлопнула дверца. Тучная приземистая фигура взгромоздилась на водительское сиденье. Передняя дверца захлопнулась, «кадиллак» взревел и рванул с места, взвизгнув шинами.
Потрясение в янтарных глазах Дэвиса уступило место изумлению, которое постепенно сменилось яростью:
— Это что еще за игры такие! Водитель!
Он постучал в стеклянную перегородку.
Рефуджио Рамирес полуобернулся, широко ухмыляясь из-под козырька водительской кепки, которая была ему явно мала.
Изабель задохнулась от удивления:
— О Господи! А где же… тот… другой… Не могу поверить…
Лимузин на бешеной скорости промчался по Бульвару века, свернул на автостраду Сан-Диего. Рамирес вел машину так, словно это был не «кадиллак», а «мазератти». Изабель и Дэвис беспомощно сидели прижатые к спинкам силой скорости.
Изабель повернулась к Дэвису и заговорила, пытаясь перекричать шум автомобиля:
— Послушай… Это не игра. Это какая-то ошибка.
Останови машину! Рефуджио! Какого черта! Останови машину!
Рамирес не обращал внимания.
— Не имеет смысла кричать. Переговорное устройство не работает, — произнес Дэвис. — Ошибка!
— Ну конечно! Или ты думаешь, я могла все это подстроить?
— Кто-то, во всяком случае, это сделал.
— Но кто? Когда? С какой целью? Ой!
Автомобиль резко накренился на повороте. Их швырнуло друг к другу. Кейс упал на пол, бумаги рассыпались.
— Черт побери! Рамирес!
Два грузовичка, пикап и рейсовый автобус остались позади. Теперь они нагоняли черный «порше-турбо», который в конце концов уступил дорогу, свернув на среднюю полосу. Они поравнялись со старым «меркури», полным мексиканцев, и сбавили скорость.
Дэвис со злостью колотил в стеклянную перегородку, отделявшую водителя от пассажиров. Рамирес, не оборачиваясь, оторвал руки от руля и отрицательно помахал ими.
— Ради Бога, оставь его в покое, — прокричала Изабель. — Скажи лучше, зачем ты приехал в аэропорт?
— Встречал Джули Фарлоу. Она снималась в Нью-Йорке и возвращалась через Майами.
— Но, Дэвис… меня все это время не было в Штатах.
Откуда я могла это знать?
— А вот это ты мне скажи.
— Водитель встречал меня, а не Джули Фарлоу. И проводил меня именно к этой машине. К твоей машине…
А как насчет Рамиреса? Кстати, на нем чужая фуражка!
— Послушай, Изабель, тебе не удастся отвертеться.
Только сегодня утром Чарлин сказала мне, что Джули необходимо срочно со мной увидеться и что она просит меня приехать в аэропорт. Чарлин… — Неожиданно глаза его сердито сощурились. — Я понял! Вы задумали этот фарс вдвоем с Чарлин. Что она себе позволяет! Ну все… Сегодня эта женщина в последний раз переступила границы. Я ее уволю.
Изабель всхлипнула в бессильной ярости:
— Да я сто лет не разговаривала с Чарлин.
Внезапно ее осенило.
— Крис! Это она.
— Что?!
— Больше некому. Она сегодня утром заказывала для меня машину. Или притворялась, что делает это. Она знает и Чарлин, и Рамиреса. Точно, это она. Дэвис, поверь, я не имею к этому никакого отношения. Я убью ее!
Выражение гнева в глазах Дэвиса уступило место сомнению. Изабель также почувствовала неуверенность:
— Вообще это не похоже на Кристиан… Особенно теперь, когда она так занята своими делами.
— На Чарлин это тоже не похоже. Никогда бы не подумал…
— Арран! — прошептала Изабель побелевшими губами. — Это Арран. Она все это придумала, заставила Кристиан позвонить Чарлин и уговорить ее.
— Но почему?
— Она разозлилась на меня. Накануне мы с ней серьезно поссорились.
— Из-за чего?
— Не важно.
— Но для меня это важно. Насколько я могу судить, это касается меня в такой же степени, что и тебя. Расскажи.
Изабель закусила губу.
— Ну хорошо, будь по-твоему. Арран сказала, что я должна позвонить тебе, когда вернусь домой.
— Зачем?
— Откуда мне знать?
— Да будет тебе, Изабель. Хватит притворяться. Что ты должна была мне сказать?
Изабель истерически расхохоталась:
— Что я тебя люблю. Ты можешь этому поверить?
— И с какой стати ты должна мне такое сказать?
Изабель яростно сверкнула глазами. Никогда еще Дэвис не видел ее такой рассерженной. Никогда еще глаза ее не полыхали таким синим пламенем. Он вспомнил, как впервые заглянул в эти глаза на вечере у Дженнингсов пятнадцать лет назад. Вспомнил так ясно, словно это случилось вчера. И так же, как тогда, пятнадцать лет назад, его захлестнула волна желания. Сейчас, по прошествии стольких лет, чувства его оставались такими же сильными. При воспоминании о том, как она обошлась с его чувствами, как воспользовалась его страстью для достижения успеха, его тоже охватил неудержимый гнев.
Сейчас он ненавидел ее с той же силой, что и в тот ясный солнечный день на яхте двенадцать лет назад.
— Да потому, что это правда, вот с какой стати!
Лицо Изабель смертельно побледнело, лишь на скулах проступили ярко-красные пятна. В глазах блеснули слезы. Она сердито смахнула их рукавом элегантного костюма от Шанель.
Изабель всегда умела красиво плакать, отметил Дэвис. У нее никогда не увидишь ни покрасневшего носа, ни распухших глаз, ни безобразно искривленного рта. Он мысленно поаплодировал ее высокому профессионализму… и осознал, что на этот раз она не играет.
Сейчас она казалась типичной англичанкой.
— Я полюбила тебя в тот же момент, как только увидела в первый раз. Сколько я вытерпела из-за этого!
Тебе ведь всегда было наплевать на то, что я чувствую.
Ты смотрел на меня как на собственность. Продукт! Так ты меня называл.
Слезы градом катились по ее лицу. В бессильной ярости она схватила его за лацканы пиджака и встряхнула.
— Ты даже не попытался выяснить насчет Марка и Мелиссы. Тебе было плевать. Я ненавижу тебя, Дэвис Уиттэкер. Ты разбил мне жизнь. А теперь прикажи этому остолопу остановиться. Я хочу выйти. Ни секунды здесь больше не останусь. Я не имею к этой проделке никакого отношения и домой доберусь сама. Пешком, если придется.
За рулем Рефуджио Рамирес ухмыльнулся и поддал еще газу. Черт побери, вот это удовольствие! Вести огромный «кадиллак» по автостраде на скорости девяносто! Такое наслаждение ни с чем не сравнится. Это лучше, чем секс. И даже лучше, чем вкусно поесть…
Неожиданно они застряли позади пассажирского автобуса, судя по номерам, из Миннесоты. Он ехал по скоростной полосе со скоростью пятьдесят пять, не уступая дорогу и не обращая внимания на сигналы. Рамирес хрюкнул от возмущения. Чертовы туристы! Он вывернулся, обошел автобус справа, резко подал назад, едва не столкнувшись с ним, и издевательски помахал разъяренному пассажиру, выглянувшему из окна.
Изабель на заднем сиденье «кадиллака» потеряла равновесие и упала на колени к Дэвису.
— Да он совсем рехнулся! Или пьян. Заставь его остановиться.
В зеркале заднего обозрения Рамирес заметил сквозь завесу смога красно-синюю мигалку. Его это не очень встревожило. Пока они его нагонят, он будет уже в Санта-Барбаре.
— Все нормально, не волнуйся, — рассеянно произнес Дэвис, чувствуя на своих коленях знакомую тяжесть, желая. Изабель до боли во всем теле.
Автомобиль вновь швырнуло в сторону. Дэвис крепче сжал плечи Изабель. Она уткнулась мокрым горячим лицом ему в шею.
— Я знаю про Марка и Мелиссу.
(«Папа, это мой друг Марк Уинн». В тот день Дэвис заехал за Брайаном в школу. Увидев точную копию сына, уиттэкеровские глаза и рот, он ощутил, как внутри все сжалось. При мысли о том, что ему никогда не суждено обнять Марка, назвать его сыном, Дэвиса охватило страшное чувство одиночества. А вскоре и Брайана увезли в Нью-Йорк, он живет со Стюарт. Жизнь впереди представлялась бесконечной и мертвой, как пустыня.)
Теперь, когда Изабель в буквальном смысле слова швырнуло в его объятия, он благословлял Рамиреса и надеялся лишь на то, что эта бешеная гонка никогда не кончится. Не думая больше ни о чем, он покрывал поцелуями волосы Изабель.
— Как это — ты всегда любила меня?
— Забудь об этом. Теперь это не имеет значения.
— Еще как имеет. — Дэвис приподнял ее подбородок, заглянул в глаза. Она вызывающе вскинула голову.
Волосы растрепаны, косметика потекла. — Почему ты мне раньше не сказала?
— С какой стати? Ты же меня никогда не любил.
— О Господи! — Он прижал ее к себе. — Изабель, это правда? Скажи мне. Повтори еще раз.
Глаза ее снова вспыхнули.
— Да будь ты проклят, Дэвис Уиттэкер! Да, я всегда любила тебя! И сейчас люблю. А теперь отпусти меня и дай выйти.
— Ну нет. — Дэвис наклонился и поцеловал ее.
Ощутил соленый вкус слез. Почувствовал, как она вся напряглась. Зашептал, в точности как в тот первый раз:
— Пожалуйста, Изабель, не сопротивляйся сейчас.
Она всхлипнула, яростно рванулась и обмякла в его объятиях. Губы ее раскрылись под его губами, пальцы впились ему в спину. Он успел заметить закрытые глаза с мокрыми ресницами, прежде чем потерял способность что-либо видеть и различать. Последнее, что он услышал, прежде чем отдался Изабель и благословенной горячей тьме, было протяжное гудение. Автомобиль замедлил ход и остановился.
Почему это Рамирес решил остановиться, смутно подумалось Дэвису. Но на самом деле это теперь не имело значения.
Он снова потянулся к ее губам.
— Я тоже тебя люблю. Больше, чем могу выразить словами. Добро пожаловать домой.