— Oui, oui, comme ça, Amelie, comme ça!
Щелк. Щелк.
— Эйфелева башня торчит у нее из головы! Передвинь ее влево.
— Ладно, иди влево, Амели! Влево!
— Так слишком далеко.
— Хорошо, вправо!
— Вот, вот! Теперь повернись лучшим профилем.
— Другим профилем!
— Нет, другим!
— Это что, правда твой лучший?
Я высовываю язык.
— Oui! — Щелк. — Все! Снято!
Пикси надевает крышку на объектив. Джордан потягивается.
— Ладно, а теперь пойдем в кондитерскую, или как?
— Неет! — стону я. — Давайте посидим тут минутку и понаслаждаемся закатом!
Джордан упирает руки в боки.
— Эмма Ли, мы уже побывали в трех музеях, на двух «илях» или как их там, черт возьми, называют, и в одном соборе размером с футбольный стадион — я умираю с голоду!
— Очуметь! Французы были бы в восторге, услышав, что ты сравниваешь Нотр-Дам с футбольным полем.
— Тебе больше нравится самолетный ангар, Пикси-Палочка?
— Филистерка!
— А это еще что такое?
— Гр-р-р…
— Девчонки! — Мохини показывает жестом: «таймаут». — У Эмили день рождения! Если она хочет смотреть на закат, мы смотрим на закат.
Я улыбаюсь:
— Ну вот, хоть кто-то меня любит!
— И не надейся, — бормочет Джордан, но тоже улыбается.
Мы вчетвером идем к Марсову полю и садимся на траву. Оказывается, в тот день в кафе подруги действительно надо мной подшутили. Все придумала Пикси. «Но мы совсем не хотели тебя расстраивать. Мы и не думали, что так сработает!» — объяснила она позже. — Хотя, наверное, все хорошо, что хорошо кончается, правда?
— Этот мужчина багет несет или так счастлив нас видеть?
— Джо-орд!
Да, все хорошо, что хорошо кончается. И оно кончилось. Отличница-Мохини решила вернуться на базовую станцию «Хаббла», что ей очень нравится. Правда, ей приходится далеко ездить на встречи с Майлзом, ее бойфрендом, стипендиатом Родса. («От него нельзя иметь детей, — уже предупредила Джордан. — Ты не сможешь их родить, голова будет слишком большая».) Джордан отправилась на Уолл-стрит, а точнее, на работу в аналитической программе «Голдман-Сакс». Она будет жить вместе с Беном, который устроился в Совет по охране природных ресурсов, и Пикси, намеренной отрабатывать практику в «Метрополитен» и не встречаться с Пикселями («Пора немного побыть одной», — заявляет она).
А я?
Ну, все по порядку — я бросила работу моделью. Мне бы хотелось сказать, что это произошло в тот день, когда Байрон и я обсуждали кампанию «Менаж», но нет. Вместо этого я сбросила вес (семь фунтов, и у меня перестали идти менструации) и пошла на собеседование. Я была в «Голтье» несколько раз, последний — здесь, в Париже. Я встречалась с самим модельером, который тут же выразил мне соболезнования и сказал, что пожертвовал тысячу долларов на проект «Нет наркотикам» в честь моего отца. В конце концов я почти получила эту кампанию. Почти. Вместо меня снималась Фэллон Холмс. «Кто?!» — спросите вы. Вот именно. Фэллон — не супермодель. Но она девушка из высших эшелонов, которую агентство «Шик» недавно переманило из «Элит». Байрону очень хотелось доказать, что он лучше Джона Касабланкаса, и он сделал все, чтобы кампания досталась Фэллон. «Нам было очень трудно решить, — признались люди из «Голтье». — Вы с ней так похожи — чуть ли не сестры».
А было уже начало января. Я начала сравнивать себя с Мохини, Джордан и Пикси. Что такого я умею? Правильно показать драгоценности? Или работать на подиуме? Воображаю, как это выглядело бы в резюме. Нет, как и Томми, который оправился, а потом поменял наколенники на программное обеспечение, я должна была двигаться дальше. Неделю спустя в Колумбийском начался следующий семестр, и я была там: Эмили Вудс, студентка. Я отстала на семестр, банковский счет изрядно истощал — но была счастлива.
«Почему ты так долго не бросала модельное дело? — спрашивают меня. — И почему наконец бросила?»
«Она пришла в чувство», — любит говорить мама.
А я бы сказала: очнулась от сна. Понимаете, если оглянуться назад — далеко-далеко назад, к моей первой мечте, которая возникла у меня на полу моей комнаты, — я мечтала стать красавицей на фотографиях. Не выглядеть как она — быть ей. Жить этой жизнью, полной блеска, веселья и счастья. Я думала, что выглядеть так — самое трудное, но если преодолеть это препятствие, если природа дала красоту, то остальное случится само собой. И это в каком-то смысле произошло: шампанское и знаменитости, роскошные отели, экзотические путешествия.
Но я видела и другое.
И все же мечты умирают с трудом, правда? Я не поддавалась. Я думала, что застряла в ухабе или меж деревьев, в третьем акте великой пьесы, и если буду двигаться дальше, поднимусь чуть повыше, еще совсем чуть-чуть, то попаду туда, где столько блеска, веселья и счастья. И только на подиуме у Тито Конти до меня дошло, что я туда не попаду. Наркотики, распущенность, булимия и все, на что я так долго закрывала глаза, потому что это не вписывалось в мою картинку, и были этой картинкой. Просто такая картинка мне не нравилась.
Мне стало больше не к чему стремиться, и я остановилась.
На улице я сталкиваюсь с моделями, которых когда-то знала. Кейт Мосс теперь одна из девушек Байрона — нет, его лучшая девушка, — и ее образ распространяется по земному шару как некая хроническая атрофия. Чтобы не отставать, другие девушки сбрасывают несчастные десять, двенадцать, четырнадцать фунтов и удаляют импланты из груди. «Я попросила доктора Риксома подержать их в холодильнике, — пошутила Женевьева, когда я столкнулась с ней в Ла-Гардии и обнаружила, что ее стало еще меньше. — Никогда не знаешь, что будет красивым завтра!»
— Амели! Амели!
Парень на той стороне Марсова поля слезает с велосипеда и машет рукой.
Я машу ему в ответ.
— Жерар!
Пикси подталкивает меня локтем.
— И кто этот Жерар?
— Подарок на день рождения, который я выбрала себе сегодня утром на Сен-Жермен-де-Пре.
— Жерар — обалденный парень, — заключает Мохини, рассмотрев его в бинокль.
Джордан приподнимает бровь.
— Не-е-ет! Давайте полюбуемся закатом!
Я смеюсь — мы все смеемся — и вскакиваю.
— Пошли! Пора есть торты!
После долгих раздумий я останавливаюсь на эклере. Он большой и вкусный, и я наслаждаюсь каждым кусочком.