ГЛАВА 1: СУДНЫЙ ДЕНЬ

Было не слишком много людей в Западной Европе или Соединенных Штатах, которые сильно удивились, узнав по телевидению или радио, что утром 4 августа 1985 вооруженные силы обоих блоков, США и их союзников с одной стороны, и Советской России и ее союзников с другой, вступили в войну. Подготовка к этой войне, в том числе мобилизация вооруженных сил, шла уже около двух недель на Западе (и, конечно, в два раза дольше в странах Варшавского договора), прежде, чем вылиться в открытое столкновение. Тем не менее, сила этого нападения, обрушившегося лавиной, и его ярость оказались поразительными, особенно для тех, кто в Западном мире (а их оказалось большинство) обращал внимания на прошлое, предзнаменовывавшее такое будущее. Бомбы сеяли смерть и разрушения на земле, самолеты взрывались огненными шарами в небе. Суда тонули в море, люди на них давились, поражались током, горели заживо или тонули. Другие гибли ужасной смертью в пылающей, грохочущей неразберихе поля боя. Еще одна мировая война обрушилась на человечество. И хотя за эти три недели не было времени на то, чтобы человечество радикально пострадало, как случилось за две предыдущие, длившиеся по несколько лет, эта война, вероятно, будут иметь более далеко идущие последствия, чем любая другая.

Мировая война действительно стала неизбежной после советского вторжения в Югославию 27 июля, события, которое привело к первому в истории прямому вооруженному столкновению между советскими и американскими войсками. Москва давно искала благовидный повод для реинтеграции Югославии в Варшавский договор после смерти Тито, будучи уверенной, что слабость этой страны, только что лишившейся своего создателя, предоставляет подходящий повод для вмешательства. Поскольку в Югославии начал назревать раскол, в частности, между Словенией и федеральным правительством в Белграде, спонсируемый СССР так называемый «Комитет обороны Югославии» совершал неудачный карательный рейд в Словении. Затем Комитет запросил советской помощи, и такую возможность нельзя было проигнорировать. Через несколько дней советские войска столкнулись с базирующимися в Италии американцами. Опасаясь, что данный кризис может выйти из-под контроля, Вашингтон старался замять конфликт и скрыть его, но тщетно, так как запись, сделанная службой ENG (видеожурналистики) была вывезена в США контрабандным путем предприимчивым итальянским оператором. Кадры уничтожения советских танков в Словении американским управляемым оружием появились на экранах телевизоров по всему миру. Некоторые зрители на Западе даже не знали, где находиться эта Словения. Но еще меньше сомневались в том, что обе сверхдержавы все быстрее скатываются к мировой войне.

Вопрос, что где будет находиться центр любого столкновения армий двух великих блоков не стоял. Это была Федеративная Республика Германия, где Группа советских войск в Германии (ГСВГ), в основном, расположенных в так называемой Германской Демократической Республике (ГДР) столкнулась за значительно более слабыми силами Объединенного Европейского командования (ОЕК) в зоне, называемой в НАТО «Центральным регионом». В ГДР силы Варшавского договора до последнего времени проводили учения настолько впечатляющих размахов, что они сперва вызвали сильные подозрения на Западе, а затем было окончательно подтверждено, что они в действительности являлись скрытой мобилизацией. Другие страны были уведомлены об учениях в соответствии с «Заключительным актом» Хельсинкской конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе. Некоторые меньшие по масштабу, но значимые учения происходили и в Южной группе войск в Венгрии. Именно к ней принадлежали десантная и две мотострелковые дивизии, вторгшиеся в Югославию.

Операция в Югославии дала Советскому Союзу широкий простор для маневра. Если Запад не предпримет ничего, чтобы противостоять ей, быстрое и легкое «возвращение» страны будет само по себе не решающим, но полезным в качестве грубого предупреждения союзникам по Варшавскому договору. Если же Запад ответит силой, то это будет нападением на мирную социалистическую страну, и это бы оправдало полномасштабные «оборонительные» действия против НАТО, агрессивного инструмента западного империализма, к чему Варшавский договор уже был готов. Боевые действия между советскими и американскими войсками в Югославии были очень легко представлены в качестве доказательства империалистической агрессии.

Война, которая, как многие считали, уже началась на польских верфях, шахтах и заводах в ноябре прошлого года, в стала очевидной и не могла быть отменена. Союзники по НАТО пытались ускоренно завершить мобилизацию, начавшуюся в ФРГ 20 июля, в США — 21, в Великобритании (где сказывалось противодействие профсоюзов — под руководством ведущих английских луддитов) 23 июля, а затем их примеру последовали и другие союзники. Кроме того, в Великобритании начала формироваться Территориальная армия, пополняясь добровольцами, целью которой является как защита от вторжения извне, так и от внутренней подрывной деятельности.

Неохотно принятое, но необходимое решение об эвакуации из Германии членов семей американских и британских военнослужащих и других гражданских лиц была объявлено правительствами 23 июля, а сама эвакуация началась 25. Подкрепления для вооружённых сил США в Европе (USAREUR) начали прибывать по воздуху из соединенных Штатов в тот же день вместе с первыми резервистами для 1-го и 2-го британских корпусов. К счастью, последний корпус, сформированный в Великобритании в 1983 году, в основном, по счастливой случайности имел большинство своих сил (но не все) развернутыми для учений в Германии в начале месяца.

Утром 4 августа 1985 года, во многих европейски городах люди (многие достаточно пожилые, чтобы помнить это), услышали то, что они услышали в сентябре 1939, во многом теми же средствами, за исключением телевизоров: началась мировая война. Люди в Соединенном Королевстве в обязательном порядке получали противогазы и каски, если это требовалось для выполнения их обязанностей, находясь в полном убеждении, что конец близок. В 1985 начали готовить противоатомные бомбоубежища, или, по крайней мере, проверять их, убеждаясь, что они были в порядке и там имелись подготовленные запасы. В то же время были и те, кто с мрачным видом не задавался подобными вопросами, а был достаточно мудрым, чтобы игнорировать любые советы по выживанию при ядерном ударе. В Европейских городах в начале обеих мировых войн готовились к наихудшему. Этого так и не случилось — по крайней мере, не сразу.

В некоторых городах западной Европы не заставили себя ждать нерегулярные громовые, оглушительные раскаты советских бомбардировок. Появилась мучительная неопределенность относительно того, кто в доме остался в живых, и существовал ли дом вообще, когда целые улицы превращались в руины. Первыми подверглись удару места, имевшие значение для переброски подкреплений НАТО на европейский континент. Порты на Ла-Манше в Великобритании, Бельгии и Нидерландах, в меньшей степени во Франции подверглись в первый же день войны массированным ударам ракет большой дальности, запускаемых с советских самолетов. Прибрежные аэродромы, особенно центры военных перевозок и управления движением в Вест-Драйтоне близ Лондона, оказались в числе целей первого удара. Командование противовоздушной обороны Великобритании (UKAD) с самого начала действовала на пределе возможностей. Они были ошеломлены масштабом первого удара, отражение которого еще никогда не отрабатывалось в войне нового типа, в которой компьютеры и ракеты сменили зенитные прожектора и наводимые вручную орудия, как это было прежде.

Операции на севере, вплоть до Полярного круга, начались сразу же по причине значимости для переброски подкреплений через Атлантику. Удары по атлантическим портам последовали очень быстро. Тишину, нарушаемую лишь потрескиванием огня в каминах, разрывали вспышки ужасающего грохота, обломки металла портовых сооружений пылающими снарядами обрушивались на небольшие соседние дома. Когда Советы захватили аэродромы на западе, это ощутила и Франция. Брест и другие порты на канале попали в список городов, подвергшихся ударам, к которому вскоре добавились Шлазго, Бэнтри, Бристоль и Кардифф.

Это дало Советам почти целый день чтобы понять, что вопреки их надеждам и ожиданиям, они получили военного противника в лице Французской республики. Москва твердо верила в то, что французы, как всегда преследующие собственные национальные интересы с привычной целеустремленностью, найдут более благоразумным не вступать в войну. Тем не менее, несмотря на все препятствия, порожденные на пути оборонного сотрудничества западных стран Де Голлевским разрывом с НАТО и всю ставку, которую Советский Союз сделал в последние несколько лет на левое правительство Франции, Французская республика неуклонно придерживалась своих обязательств по Североатлантическому договору.

Несмотря на заверения, транслируемые на весь мир из Москвы о том, что Франция не подвергнется атаке, если останется нейтральной и что карательные и превентивные действия, предпринимаемые СССР против НАТО в этом случае не распространяться дальше Рейна, 2-й французский корпус уже без лишнего шума был переброшен в Германию и передан французским правительством под полный контроль Верховный Главнокомандующего вооруженными силами НАТО в Европе (SACEUR) в ночь с 3 на 4 августа. Вскоре к ним присоединились еще три дивизии и штаб армии, а также французское тактическое авиационное командование для воздушной поддержки французских наземных сил. Французские порты, железные дороги и другие военные объекты, в первую очередь аэродромы, а также французское воздушное пространство были переданы в распоряжение западных союзников. Бомбардировки советскими самолетами Булони, Кале, Дьеппа, а затем Бреста и других портов последовали очень скоро.

Огромное количество советских наземных и военно-воздушных сил было сосредоточено в наступлении на Центрально-Европейском театре военных действий ОВС НАТО в Европе (АСЕ). SACEUR, Верховный командующий войсками НАТО в Европе, американец, стал ответственен за операции от северной Норвегии до юго-восточной Турции, от Кавказа на востоке до Геркулесовых столбов — «ворот» Средиземного моря на западе. Центральный регион, находящийся под командованием немецкого верховного командующего (CINCENT) простирался от южной оконечности Шлезвиг-Гольштейна до Швейцарии, имея на левом фланге Объединенные Силы Северной Европы (AFNORTH) под командованием Британского генерала на левом фланге и Объединенные силы Южной Европы (AFSOUTH) под командованием американского адмирала на правом. Глубоко за центральным регионом находилось зона ответственности Верховного главнокомандующего объединёнными вооружёнными силами НАТО на Атлантике (SACLANT) — американского адмирала на командном пункте в Норфолке, штат Виржиния, а между ними находилось вновь созданное Объединенное командование в зоне западных проливов (JACWA).

Гибель богов обрушилась на Германию. Но войны — это прежде всего люди. Это столь прописная истина, что ее вряд ли стоит повторять — не было бы людей, не было бы и войн. Более того, люди сражаются и умирают в войнах, ранят и убивают других людей, страдают от них и все же, похоже, до сих пор не в состоянии предотвратить их, что подталкивает достаточно умных мужчин и женщин к инфантильному выводу, что если уничтожить все оружие, ведение войн станет невозможным. Поскольку войны — это отражение людей и, в первую очередь людей, принимающих в них непосредственное участие, мы должны отложить общие рассуждения о войне и мире и перейти от созерцания сцен, порожденных этой колоссальной трагедией к знакомству с одним незначительным действующим лицом, чья жизнь до самого своего конца была поглощена войной, чье сознание было полностью поглощено ею, чьи способности и энергий были полностью брошены исключительно на участие в ней, и который не мог иметь не малейшего влияния на ее исход.

 

ГЛАВА 2: АНДРЕЙ НЕКРАСОВ

Андрей Некрасов родился 13 августа 1961 года в Ростове-на-Дону в семье военного. Его отец был офицером Красной Армии, но проблемы со здоровьем вынудили его уйти на пенсию. После этого он вел тихую жизнь вдовца в родном Ростове. Мать Андрея умерла, отец не женился снова. С детства Андрей и его старший брат мечтали стать офицерами. В 1976 году старший брат Андрея поступил в Рязанскую академию ВДВ и, четыре года спустя, стал офицеров 105-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, и очень скоро попал в Афганистан.

В 1978 году Андрей окончил школу, показав определенные способности в математике, а еще большую склонность к литературе и философии. Однако, он также поступил в военное училище в Омске.

Он был по натуре необщительным и даже замкнутым молодым человеком. В действительности он был несколько застенчив и не легко заводил друзей. К счастью, во время обучения в академии он встретился с таким же по характеру парнем, Дмитрием Васильевичем Макаровым, единственным сыном преподавателя из университета имени Ломоносова в Москве, и между ними сложилась глубокая и прочная дружба.

Перед выпуском, на четвертом году обучения, Андрей узнал о гибели своего брата в Афганистане, в ходе операции против моджахедов, о которой не сообщалось никаких подробностей. Он скорбел по брату, но особенно тяжелым ударом это стало для его отца, которого он так редко видел. В семье без матери они трое, отец и два сына, были очень близки. Отец сейчас был особенно одинок.

По окончании училища в 1982, Андрей получил офицерское звание и был направлен в дислоцированную в Венгрии Южную группу войск министерства обороны, где стал командиром взвода в мотострелковом полку 5-й танковой дивизии. Советские войска за рубежом, как правило, относились к силам первой категории готовности, это же касалось и офицеров. Молодые офицеры начинали службу за границей с самого низкого уровня. Большинство сокурсников Андрей стали командирами не только взводов, но и рот, сразу после окончания академии. По счастливому стечению обстоятельств, Дмитрий также был направлен в 5-ю танковую дивизию и стал командиром взвода в другой роте того же полка.

В 1984 Некрасов был переведен в Белорусский военный округ, где принял командование мотострелковой ротой в 197-ю мотострелковой дивизии 28-й армии. Все дивизии 28-й армии относились к Группе Советских войск в Германии, хотя в мирное время дислоцировались, в основном, в Белоруссии. Помимо обычной боевой подготовки, 28-я армия находилась в постоянной готовности к быстрой переброске в Восточную Германию, где, даже в мирное время находились ее запасы и большая часть тяжелой техники.

В Венгрии Некрасов командовал взводом из тридцати двух человек. В Белоруссии он получил роту, состоящую из трех взводов, в которой, однако, было не более тридцати солдат. Как и большинство таких рот, он была укомплектована только ключевым составом: младшими командирами, водителями БМП, и солдатами с тяжелым оружием. «Пушечное мясо» — автоматчики, пулеметчики, гранатометчики и т. п. поступали в роту только по мобилизации. Уровень подготовки таких резервистов был крайне низким, но, казалось, это никого не волновало. В конце концов, были неисчерпаемые запасы таких солдат.

В июне 1985 в Белоруссии начались крупные учения. Под видом них, как выяснилось позже, Красная армия была частично мобилизована и дивизия была доведена до списочной численности. Резервисты прибыли из мусульманских республик — узбеки, таджики, киргизы. После двух месяцев подготовки (они уже почти забыли, как обращаться с оружием), подразделения были развернуты. Даже когда сборы были завершены, резервисты не были отпущены. Напротив, поступил приказ продолжить подготовку.

Старший лейтенант Некрасов, личный номер Р341266, начал беспокоиться. В качестве одного из лучших офицеров полка он был выдвинут в качестве кандидата на поступление в военную академию имени Фрунзе. Для младших офицеров это означало возможность вырваться из удушающего однообразия службы в качестве младшего офицера и перейти к более интересной и творческой штабной работе. Некрасов уже прошел медкомиссию и был рекомендован командованием, в том числе командиром дивизии. Он получил приказ готовиться к вступительным экзаменам и прибыть в Москву 10 августа. Но сборы затягивались. Некрасов опасался, что если он пропустит эти экзамены, в следующем году может повезти другим офицерам полка и ему придется ждать своего шанса еще год, или в роте что-нибудь случиться и все равно придется ждать. Если так будет продолжаться, он может не попасть в академию никогда. Важно было помнить это. Некрасов, приближавшийся к своему двадцать четвертому дню рождения, очень хотел попасть туда. До вступительных экзаменов оставалось всего две недели, но он так и не получил разрешения присутствовать, и не было никакого признака того, что сборы подходят к концу. Единственным утешением было то, что в дивизии было еще много других офицеров, тоже подавших заявление в академию, и тоже остававшихся в подвешенном состоянии.

Одним из них был никто иной, как его старый друг Дмитрий Васильевич Макаров, который только что был направлен в другой мотострелковый полк той же дивизии.

26 июля началась погрузка тяжелой техники на железнодорожные платформы. На следующий день двое друзей слышали, что в штабе полка работают над обеспечением скрытной переброски сил на дальнее расстояние. Вскоре 197 дивизия совершила ночной двухсоткилометровый марш, и к утру заняла скрытые позиции большой площади в густом лесу. Офицеры знали, что дивизия была на территории Польши. Солдаты не знали. Им не позволялось иметь карты, и они не знали, как их читать. В этом, как учили Некрасова, было преимущество системы: советская армия должна быть готова вступить в бой без подготовки и необходимости точно знать, где именно. Тысячи замаскированных позиций для техники были заранее подготовлены на полянах в дремучем лесу. Это было удивительно удобно.

На следующую ночь, в хорошую летнюю погоду, дивизия предприняла еще один марш на запад, вновь оперативно заняв позиции дивизии, что занимала из накануне.

Некрасову было известно, что многие другие подразделения были вовлечены в грандиозное перемещение войск. Учения? Конечно. Но кое-что было необычно. Беспрецедентный уровень идеологической работы. Политические комиссары всех рангов приводили сотни индивидуальных и групповых занятий о «зверином оскале» капитализма и его паразитической природе, о безработице, инфляции и агрессивной политике капиталистических стран. Такое, конечно, было на любых учениях, но не в таком объеме. Было и нечто более необычное. Во время учений танки, артиллерия, минометы, БМП и другая техника оснащалась только учебными боеприпасами. А дивизия двигалась с боевыми.

Вечером первого августа, когда боеприпасы были уложены, а все машины оснащены и проверены, офицеры генерального штаба провели проверку. Были отмечены некоторые недостатки, которые надлежало исправить в течение ближайших нескольких дней, но в целом, они были удовлетворены результатами проверки.

В 23.00 3 августа дивизия была приведена в полную боевую готовность. Это снова был теплый летний вечер. Происходило нечто важное. Батальоны и роты застыли на лесных полянах. Было зачитано сообщение правительства Советского Союза. Войска НАТО вероломно атаковали вооруженные силы социалистических стран. Все солдаты, сержанты, прапорщики, офицеры и генералы должны выполнить свой долг до конца, отразить капиталистическую агрессию, уничтожить зверя в его логове. Только так народы мира смогут освободиться от капиталистического рабства. Солдаты с энтузиазмом закричали «Ура-А-А!!!», как от них и ожидалось. Некрасов смотрел на серо-зеленый строй и задавался вопросом, сколько еще продлиться этот порыв энтузиазма. В подготовке советских войск были недостатки, которые всплывут наверх в первом же бою. Например, станет очевидным слабое взаимодействие между родами войск. Большая часть пехоты, несмотря на всю подготовку, было немногим более чем стадом. Уровень подготовки младшего командного состава также был недостаточным.

Некрасов находил утешение в размышлениях о мудрости, интуиции и дальновидности советского верховного командования. Наши враги только начали подготовку к войне, а наши войска уже были мобилизованы и развернуты. Наши войска пополнились резервистами, мы получили боеприпасы и выдвинулись на важнейшие направления. Но как наши лидеры смогли рассчитать и предвидеть участки вероломного нападения противника настолько точно, чтобы развернуть там свои силы в тот же день? Это давало богатую пищу для размышлений…

Было еще темно, когда Некрасов выбрался из-под навеса, спешно сооруженного из веток елей, под которым провел последние несколько ночных часов. Летняя погода ухудшилась. Похолодало. Он завернулся в шинель и порадовался, что не было дождя. Тем не менее, он не выспался.

Существовало много пищи для размышлений. 197-я мотострелковая дивизия в настоящее время была рассеяна к северо-западу от Касселя и сегодня утром двинется в бой. Эта мысль свинцовым грузом лежала в глубине души, и он всеми силами старался удержать ее там. Хотя он уже пережил боевое крещение ударом с воздуха, он никогда не был в бою и не был уверен, что сможет управлять своей ротой. Однако пока все было хорошо. Потом уже не будет другого шанса исправить положение, прежде, чем они столкнуться с противником, которым, как ему сообщили, будут британцы. Обходя позиции вместе со старшиной роты, дородным украинцем по имени Остап Беда, недавно прибывшим в роту, Некрасов смотрел, что еще можно было сделать.

Мотострелковая рота под командованием Некрасова в настоящее время полностью укомплектованная, имела 105 солдат, которые пойдут в бой на десяти боевых машинах пехоты (БМП). В первом свете поднимающегося из облаков августовского солнца он видел темные очертания машин, расположенных с интервалами 30 метров на опушке леса. Вокруг кипела деятельность, так как вскоре они должны были вступить в бой. Солдаты старались не слышать доносящиеся с запада гул стрельбы. Они производили укладку оборудования в машины, будучи благодарны, что по крайней мере пока им не было приказано надеть чрезвычайно неудобные костюмы химической защиты.

Каждая БМП несла четыре противотанковые ракеты «Малютка-М», автоматическую 73-мм пушку, два пулемета ПКТМ калибра 7, 62 мм, ПЗРК «Стрела-2М» (аналог американского «Рэд Ай»), противотанковый гранатомет РПГ-16 и десять одноразовых гранатометов «Муха», которые выбрасывались после использования. У солдат каждого отделения была снайперская винтовка и пять автоматов Калашникова. Это была целая маленькая армия. Старшему лейтенанту Некрасову пришлось приложить немалые усилия, чтобы обучать личный состав — задача не из легких, учитывая, что они говорили на полудюжине разных языков, все из которых он не знал, и почти никто не говорил на русском.

Ключевые должности, как правило, занимали русские, или, по крайней мере, владеющие русским языком. Механик-водитель БМП Некрасова был Борис Иваненко, молчаливый и осторожный парень из Полтавы. Конечно, никогда нельзя было знать, кто может оказаться доносчиком, да и в любом случае Некрасов вряд ли стал откровенничать с механиком, но старший лейтенант проникся уверенностью к этому тихому и компетентному человеку, который, зачастую, знал, чего от него хотят еще до того, как это было сказано. В бою хорошо было иметь его поблизости.

Еще одним человеком в роте, которого Некрасов знал лично, был занятный солдат из Казани на Волге, по имени Юрий Юсупов, бывший стрелком в БМП командира роты. Некрасов встретил его добрым словом, когда он прибыл в роту резервистом, и это так поразило простого и одинокого парня, оказавшегося очень далеко от дома и совершенно сбитого с толку происходящим вокруг, что он ответил Некрасову почти собачей преданностью. Младшие офицеры Красной армии не имели адъютантов, но было обычным делом привлекать кого-нибудь из рядовых для исполнения мелких поручений, чтобы самому на них не отвлекаться. В третьей роте Юрий, таким образом, стал личным ординарцем старшего лейтенанта, стараясь, чтобы тот был обеспечен едой и имел возможность поспать в своем простом стремлении сделать добро одному из немногих людей, которые, так далеко от его семьи и друзей отнеслись к нему как к человеку.

В настоящее время рота Некрасова пополнилась шестью новыми солдатами, хотя ей не хватало еще восьми до нормативной численности личного состава. Три таких роты вместе с батареей автоматических минометов с максимальным темпом стрельбы 120 выстрелов в минуту прямой наводкой либо навесным огнем, образовывали мотострелковый батальон. Три таких батальона, а также танковый батальон, артиллерийский дивизион и шесть отдельных рот — разведывательная, ПВО, батарея реактивных систем залпового огня, связи, инженерная и транспортная формировали полк. Два других полка 197-й мотострелковой дивизии имели ту же структуру, но вместо боевых машин пехоты (БМП) были укомплектованы бронетранспортерами — БТР, в результате чего дивизия состояла, фактически из одного тяжелого и двух легких мотострелковых полков. Кроме того, в дивизии был танковых полк, полк самоходной артиллерии (в составе которого имелся также дивизион реактивных систем залпового огня БМ-27), зенитно-ракетный полк и несколько отдельных батальонов — разведывательный, батальон связи, ракетный (с установками «FROG-7»), противотанковый батальон (ИТ-5), инженерный, химической защиты, транспортный, ремонтный и медицинский. Также, дивизии будут приданы два или три батальона КГБ.

197-я мотострелковая дивизия вступила в бой утром 7 августа, чтобы сменить 13-ю гвардейскую мотострелковую дивизию, которая в течении трех дней медленно наступала, пробиваясь через оборону 1-го британского корпуса.

До того, как она пересекла границу между двумя Германиями, чтобы вступить в бой на территории ФРГ, 197-я мотострелковая дивизия, находящаяся еще в 50 километрах в тылу во втором эшелоне, подверглась мощному удару авиации НАТО, понеся весьма значительные потери. Фиксация потерь личного состава, как обычно, не отличалась ни оперативностью, ни точностью. Утренние рационы для 3-й роты старшего лейтенанта Некрасова, потерявшей больше солдат, чем все другие в ходе авиационного удара, были выданы из расчета на полную роту.

Старшина выдал Некрасову двойную 100-грамовую порцию водки, установленную в летнее время и две галеты, а не положенную одну.

- Еще водки, товарищ старший лейтенант? — Спросил заботливый старшина.

- Нет, к черту. Выпьем вечером, если живы останемся.

- Точно, — сказал старшина, опрокидывая двойную порцию в хорошо тренированное горло. Ему хотелось бы еще больше, но он не решался сделать этого без разрешения офицера.

- Как личный состав?

- Голодные, товарищ старший лейтенант. И поэтому очень злые.

- Злые это неплохо. Все готовы? — Некрасов приладил ларингофон.

- Так точно!

- Тогда вперед, — отдал он приказ.

Третья рота ожила, запустив двигатели десяти БМП, и двинулась в рассветный туман и свое неясное будущее, в котором никто из них не видел ничего хорошего.

 

ГЛАВА 3: ГОСУДАРСТВА АЛЬЯНСА

Решимость и военная мощь Запада с 1918 года была критически ослаблена иррациональной надеждой на мир. Это было неудивительно, учитывая, что после Первой Мировой войны весь потенциал развитых индустриальных стран впервые был полностью привлечен к уничтожению врага, широко распространив глубокое отвращение к войне. Волна пацифизма, захлестнувшая в 1930-х израненную войной Европу, была пропитана искренним эмоциональным беспокойством, которое часто совершенно ослепляла здравомыслящих людей, не давая им видеть очевидное. В то же самое время, когда начался восход Гитлера, например, на ежегодных конференциях партии труда Великобритании ставился вопрос не просто о сокращении, а о ликвидации Королевских ВВС.

На другой стороне, характер и цели мира виделись несколько иначе. «Мир — говорил Ленин. — Означает конечной целью установление коммунистического управления во всем мире». Политика СССР, и внутренняя и внешняя, с конца Первой и до начала Третьей Мировой войны не только полностью соответствовала этому принципу. Третья Мировая войны была ее неизбежным следствием.

Конечно, множество марксистов и на Западе и на Востоке, воспринимали изречение Ленина не более чем аксиому. Были и западные художники, писатели и другие интеллектуалы в 1930-х, которые с энтузиазмом приняли коммунизм, так как им казалось, что это именно то, что может дать измученному человечеству надежду на лучший мир. Некоторые из них позже утверждали, что их ввели в заблуждение относительно истинной природы коммунизма и его методов. В целом, это оправдание было воспринято со скептицизмом.

Существовало и много честных людей, которым просто претила сама мысль о войне, дикой и ужасной бойне и очевидно бессмысленной жестокости. Среди них, тех, кого Ленин назвал «полезными идиотами» и нашлось так много тех, кого можно было использовать. В свободном и обеспеченном обществе они процветали в изобилии.

После Второй Мировой войны, которая во многих отношениях была не более чем продолжением Первой, появилась новая и страшная опасность, исходящая от нового оружия массового уничтожения. Человечество оказалось достаточно умно, чтобы изобрести и производить его, но недостаточно мудрым, чтобы обрести уверенность.

Советская политика была направлена на продвижение и использование в пользу СССР страха перед ядерным апокалипсисом. Так называемые «движения за мир» в западных странах имели одну цель, будучи ненавязчиво организованными и в значительной степени оплачиваемыми СССР с целью максимального использования «полезных идиотов», которым зачастую оказывались порядочные и даже иногда выдающиеся люди. Движения за мир процветали в пятидесятые годы. Это было время «Стокгольмского призыва», «Всемирного совета мира» и других движений, тайно управляемых из Москвы и щедро финансируемых из так называемого «фонда мира». Основной целью этого мирного наступления были Соединенные Штаты Америки.

Сегодня, когда так много известно о действиях глубоко преступного режима, под игом которого Советский Союз страдал более полувека, трудно поверить, что люди, живущие в странах, не находящихся под советским игом, могли оказаться настолько глупы. После окончания Второй Мировой войны Советский союз захватил и поработил три свободных народа на побережье Балтийского моря (Латвия, Литва и Эстония); силой удерживал с своем составе две другие страны (Белоруссия и Украина), не желавшие находиться в подневольном состоянии; продолжал убивать собственный народ ради сохранения господства Коммунистической партии Советского Союза (КПСС); силой установил жестокие и непопулярные режимы в Восточной Европе; финансировал и организовывал подрывную деятельность в демократических странах, которые, решаясь на проявление смелости, находились слишком далеко от его границ, чтобы захватить их силой; простроил стену, разделившую Европу, с минными полями, собаками и вооруженной охраной, чтобы удерживать не преступников, а обычных граждан, вторгся в Афганистан, вел себя по отношению к собственным гражданам с жестокостью, которой нет описаний, лгал и обманывал там, где нечестность могла дать преимущества… подпитывая растущий на западе страх перед ядерной войной, превращая эти опасения в подозрительность и неприязнь к нации, лидеры которой были избираемы народом, которое не убивало миллионы и не порабощало другие страны — Соединенным Штатам. Было бы глупо утверждать, что в западной демократии нет недостатков. Уродливые недостатки произрастали в изобилии, иногда они были столь чудовищны, что приводили особенно чувствительных и интеллектуальных людей в отчаяние. Но было бы верхом абсурда предполагать, что они были хуже мрачного, непримиримого, репрессивного и некомпетентного марксистского произвола, что политика Советского Союза была единственным источником мира, а главная угроза ему исходила от Соединенных Штатов. Тем не менее, именно эту информацию несла советская пропаганда и распространяли его агенты, знали они, что делают, или нет.

В 1980-м в антиядерном оркестре поднялось настоящее крещендо. Массовые демонстрации были организованы в Германии, Франции, Нидерландах, Бельгии, Великобритании и Соединенных Штатах, и каждый раз Америка была представлена форменным злодеем. Звучали призывы «Сократить арсеналы милитаристского Запада» и дать миролюбивому Советскому Союзу и его преданным союзникам возможность в ответ сократить свои. Однако, можно с уверенность полагать, что в советских городах таких митингов не состоялось.

Ловкость, с которой использовались Ленинские «полезные идиоты» и та степень, в которой подлинные страхи честных людей превращались в орудие советских интересов по сокрушению их собственных правительств, были просто невероятны. Однако, в конце концов, здравый смысл начал отыгрывать позиции у массовой истерии. Несостоятельность призывов к одностороннему ядерному разоружению проявилась еще более четко, а утверждения об односторонней вине США за гонку ядерных вооружений воспринимались все более критически. К лету 1983 года обстановка стала спокойнее, однако было нанесено много вреда, он не был непоправимым. Мирное наступление Советского Союза, в конце концов, сошло на нет, усилия, направленные на разрушение обороноспособности западных стран не принесли ожидаемого эффекта.

Следует также заметить, что хотя рост ядерных арсеналов обеих сверхдержав вызывал общественное беспокойство, на западе, по крайней мере, от правительств неуклонно требовалось не забывать объяснять собственному народу, что делается и почему, вместо того, чтобы с мрачным видом проводить ту политику, которую они считали нужным. В Советском Союзе, конечно же, такой задачи никогда не стояло.

В дополнение к общим проблемам, порожденной ею самой, ядерная политика являлась одной из причин раскола между западными союзниками, хотя, конечно, не единственной. Другой было некоторое недопонимание, вызываемое разницей в стиле действия правительств по обе стороны атлантического океана. Неопределенность и мягкость демократического правительства после одних выборов сменилась жесткой и вызывающей политической линией, республиканской эпохи, хотя все еще проявлялось заметная несогласованность перехода от политики вчерашнего дня к политике сегодняшней. Это не было привлекательным для европейских лидеров, за некоторым исключением в виде премьер-министра Великобритании. Им была по душе более терпеливая и последовательная смена политического курса, перетекающего один в другой, так как слишком часто приходилось смиряться с более сбалансированной и менее авантюрной, чем хотелось бы некоторым политикой, как ценой за достижение согласия в рядах Европейского союза. Последний так и не восстановился в качестве мирового политического игрока после провала проектов Европейского оборонительного союза и Европейского политического союза в 1954 году. Впоследствии много времени было потрачено впустую в попытках заново создать институты, которые могли бы заменить огромные усилия по формированию Соединенных Штатов Европы. Националистический угар генерала де Голля, а затем, хотя и менее вопиющая, но не менее разрушительная Британская политика полумер в отношении любого позитивного шага на пути к новой структуре Европы привели к тому, что союз растратил большинство времени на то, что можно буквально назвать «вопросами хлеба и масла», чем на поиски путей того, как Европе получить в мире политическое влияние, адекватное ее экономической мощи и ее интересам во всем мире.

Так было до 1981 года, когда программа Геншера-Коломбо, закулисно поддерживаемая Исполнительным Комитетом за Объединение Европы, показала путь к новому механизму и стала новым актом политической воли. Принятие в 1983 году этих предложений членами Европейского Сообщества, которое вскоре увеличится присоединением Испании и Португалии, обеспечило возможность принятия решений и первичный аппарат обеспечения их практической реализации. Большая заслуга этой программы заключалась в принятии более-менее дееспособного органа, а именно Европейского совета, состоящего из глав правительств государств-членов сообщества, что обеспечило создание верховного руководящего органа по общим вопросам, выходящим за рамки отдельных стран сообщества и, что еще более важно, для совместного принятия решений в вопросах внешней политики представителями государств-членов. И теперь, наконец, удалось включить в список его задач выработку единой оборонной политики и взаимодействия между вооруженными силами стран-членов Сообщества.

Это было достигнуто за счет двух мер, обе из которых были, казалось, довольно просты, когда были приняты, но чтобы принять их, потребовался прыжок через институциональные препятствия, возводимые теоретиками Сообщества на пути любого прагматического развития. Европейский совет принял Акт Объединения, заявив, что представляет собой единый орган, целью которого является принятие решений. Кроме того, было принято решение о создании секретариатов для подготовки и исполнения решений в области внешней и оборонной политики. Внешняя политика согласовывалась и, гармонизировалась насколько это возможно временными бюрократическими органами, состоящими из официальных представителей государства, председательствующего в Сообществе в данное время. Но так как оно менялось каждые шесть месяцев, оказывалось затруднительно обеспечить непрерывность политической линии. Эффективность принятия решений также падала.

Было ясно, что как только решение о включении вопросов обороны в сферу деятельности Союза было принято, этих договоренностей оказалось совершенно недостаточно. Решения в сфере обороны должны были приниматься либо длительное время, с учетом времени, необходимого для разработки оперативных концепций, на которых основывались требования к технике, а затем с учетом длительного времени, необходимого на ее производство, либо же приниматься в очень сжатые сроки в кризисных или иных чрезвычайных обстоятельствах, требовавших совместных действий. Необходимый минимум штабных офицеров требовался для мониторинга долгосрочных процессов и подготовки необходимых материалов и разведывательных данных (например, информации о расположении сил), необходимых для принятия срочных решений в рамках Альянса и управления в случае кризисных ситуаций. Логика этого аргументы оказалась достаточной, чтобы одолеть французские колебания, в то время как Великобритания, наконец, признала, что для поддержания необходимого уровня обороны, который правительство Консерваторов считало необходимым и не нарушая его монетаристских принципов, требовались некоторые радикальные меры повышения эффективности. Единственным доступным путем представлялось сотрудничество с другими государствами Западной Европы как в области производства вооружений, с гораздо более высокой степенью стандартизации, так и в отведении определенной степени специализации ролей вооруженных сил государств-членов. Этот новый институциональный механизм не мог обеспечить резких и быстрых результатов, но по крайней мере задавал рамки, в которых было возможно более совершенное и скоординированное планирование после того, как будут приняты необходимые решения в области улучшения обычных вооруженных сил европейских стран Альянса в свете обстоятельств, о которых пойдет речь ниже.

В дополнение к разобщенности Европейского сообщества, продолжались и постоянные разногласия между Европой и США по поводу роли, которую они должны играть по отдельности или совместно в защите своих интересов по всему миру. Эти разногласия проявлялись с особой резкостью в области ядерной политики и ситуации на Ближнем Востоке. Ядерный аргумент представлял проблему для американцев, полагавших, что пойдя на разработку и размещение в Западной Европе модернизированных тактических ядерных вооружений (ТЯО) они пошли на поводу у Европейцев, ощущавших угрозу, исходящую от развертывания на территории Советского Союза усовершенствованных систем, очевидно нацеленных на Западную Европу. Решение этой актуального и жизненного важного раскола во мнениях по крайней мере частично было вызвано началом серьезных переговоров с Советским Союзом в конце 1981 года, последовавших за Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ), которые будут описаны в следующей главе, а также, отчасти, вследствие пересмотра роли, которую надлежало играть Европе в рамках Атлантического Альянса. В то время, как было справедливо и правильно, что европейцы хотели иметь на совей территории ядерные ракеты, эквивалентные направленным на них, либо попытаться договориться о ликвидации или сокращениях такого орудия обеими сторонами, это не имело никакого отношения к одному из самых жестких вопросов, с которым могли столкнуться главы западных стран в случае войны, а именно: применить ли ядерное оружие первыми, если они окажутся не в состоянии сдержать обычными силами советское наступление на Западную Европу.

Новое ТЯО логически требовало стать частью общей схемы сдерживания, которая хорошо работала с момента, когда Советский Союз приобрел ядерное оружие, а именно, что удар вызовет ответный удар. Популярный аргумент против размещения этого оружия на территории Западной Европы был несостоятелен потому, что подавляющее большинство стран не признавали, что одностороннее разоружения Запада вызовет аналогичное разоружение Востока. Приход этого вопроса в сферу общественной дискуссии, привел, однако, к фокусировке внимания на гораздо более реальной и сложной проблеме, присущей доктрине гибкого реагирования. Она включала предположение, что при определенных обстоятельствах, то есть в случае советского нападения на Европу обычными силами, которое будет невозможно успешно остановить обычными западными вооруженными силами, предстояло принять решение, следует ли запретить удар и оставить обширные области Западной Европы под советской оккупацией или же прибегнуть к ограниченному и избирательному применению ядерного оружия, дабы остановить военные действия. Это позволяло добиться оперативной паузы, в ходе которой возможно было бы завершить конфликт, в то же время демонстрируя готовность Запада в любой момент принять все меры, чтобы предотвратить победу СССР.

Причина, по которой западные лидеры могли столкнуться с этим мучительным выбором, была проста и понятна: их обычные вооруженные силы сами по себе были недостаточны, чтобы при любых обстоятельствах гарантировать, что наступление гораздо более мощной машины советских вооруженных сил будет остановлено. Эта ситуация была печальным наследием решений 1950-х, когда США все еще обладали ядерным превосходством и угроза воспользоваться этим превосходством была достаточна, чтобы предотвратить — и при необходимости положить конец — любой агрессии против Европы. Особенно привлекательным для политиков было не просто подавляющее превосходство западной стороны в то время, но и экономия средств, которая позволяла им наслаждаться сокращением обычных вооруженных сил Европы. После того, как западное ядерное превосходство исчезло, и ядерный паритет был достигнут и даже несколько сместился в советскую сторону, финансовые выгоды от опоры на ядерное оружие еще долго властвовали в умах недальновидных западных политиков, которые, наконец, просто убедили себя в том, что Запад не мог позволить себе необходимый уровень обычных вооруженных сил в свете необходимости подержания уровня социальных расходов, которые казались необходимыми для предотвращения дальнейшего распада западного общества.

Некоторыми из невоспетых гениев в новом «Геншеровского типа» Секретариате Обороны удалось запустить и обеспечить принятие европейскими политиками идеи о том, что народное недовольство против ядерного оружия может создать плодотворную почву для другого аргумента: а именно о том, что спорной, чтобы не сказать предосудительной возможности применения Западом ядерного оружия можно избежать, если бы были усилены обычные вооруженные силы стран Запада. Если бы появился реальный шанс остановить или, по крайней мере, значительно задержать советское наступление обычными силами, то решение о том, применять ли ядерное оружие в Европе будет возложено на советские силы. Таким образом, ТЯО потребуется западной стороне для гарантии недопущения его использования советами, а не для менее приемлемого первого ядерного удара со стороны Запада.

Создание адекватных этой задаче обычных западных вооруженных сил не однозначно не могло быть достигнуто за счет увеличения расходов отдельных европейских стран и могло было быть достигнуто только повышением эффективности совместной оборонительной политики и более справедливым распределением нагрузки. Это могло было быть обеспечено только за счет единой и работоспособной европейской оборонительной политики.

Это имело также дополнительное преимущество, так как очень помогало в устранении одной из основных причин для разногласий между Западной Европой и Америкой. Соединенные Штаты долгое время считали, что вносят больше, чем свою долю в защиту интересов Запада. Например, концепция сил оперативного развертывания, например, в Индийском океане предполагала, что в ней могут быть задействованы силы, которые могли бы войти в состав американских подкреплений, перебрасываемых в Европу в случае войны. Поэтому, в глазах американцев было очевидно справедливым предположение, что для того, чтобы Соединенные Штаты могли использовать свои силы в районах, где Европейцы не могли создать военное присутствие, но имели в них интересы, не менее нуждающиеся в защите, чем американские, европейцы должны «выбрать слабину». То есть, они должны будут взять на себя исправление любых слабых мест, которые могли бы возникнуть в результате того, что США будут вынуждены действовать в общих интересах Запада где-то в другом месте. Против подобного хода мысли в западной Европе существовали некоторые возражения, не только из-за дополнительных расходов, которые потребовались бы, чтобы нарастить европейские силы для затыкания американских дыр в Европе, но и потому, что это означало автоматическую поддержку западной Европой американской политики в остальной части мира, которая, возможно, не будет должным образом согласована и в которой, возможно, не будет достигнуто компромисса. Это предостережение подкреплялось «манифестом несогласия», которым сочли существующие противоречия между некоторыми аспектами американской политики на Ближнем Востоке и политикой Европейского сообщества. На европейский взгляд казалось, что американцы оказались слишком подвержены еврейскому лобби в Соединенных Штатах и не могли навязать политику умеренности Израилю, хотя тот зависел от них финансово и в области поставки военного оборудования, а также потому, что Соединенные Штаты не принимали, или не могли заставить принять Израиль признать необходимость решения ближневосточного конфликта с учетом мнения палестинцев и создания независимого палестинского государства.

Учитывая разногласия в области, в которой было наиболее вероятным, что Соединенным Штатам, возможно, придется предпринять военные действия или, по крайней мере, использовать военную силу в роли сдерживающего фактора, было особенно трудно ожидать, что западноевропейцы, так сказать, дадут карт-бланш американской политике, заранее согласившись с «выборкой слабины» в Европе.

В промышленно развитых западных странах, а также в Японии было очевидно, что если арабский экспорт нефти сократиться, промышленности тоже придется затормозить — или даже, в отдельных случаях остановиться. Нежелание предыдущей администрации США, находившейся под давлением мощных политических групп (особенно, Нью-йоркских) принять простой факт, что для обеспечения бесперебойных поставок нефти должны сильнее учитываться интересы арабов в поиске решений палестинского вопроса, была главным препятствием на пути прогресса. Оно также вызывало разногласия в отношениях США с Европой, где правительства были в состоянии взглянуть на ситуацию на Ближнем Востоке менее ограниченным взглядом, нежели американская администрация. Обеспечение поставок нефти и решения палестинского вопроса, хотя и не вызывали опасных внутренних разногласий в США, представляли собой серьезную проблему. Политика европейских стран, как в области их ответственности в рамках НАТО, так и в области возможности совместных действий вне зоны ответственности НАТО, должна была быть направлена на стимуляцию Вашингтона на активный поиск выхода из этой деликатной проблемы.

В поиске путей выхода из этого тупика значительную (и неожиданную) помощь оказал премьер-министр Израиля с его фактической аннексией Голанских высот в конце 1981 года, которая вызвала отмену подписания стратегического соглашения с США и открытую критику Европы. Эти действия, вызвавшие обострение отношений Соединенных Штатов и Израиля, наконец, сделали последний шаг для того, чтобы стала возможной новая политика в отношении Ближнего Востока, которая бы предполагала разумный учет позиции арабских стран и, в то же время, соответствовала бы взглядам Западной Европы. Оно сняло последние препятствия для молчаливого принятия Западной Европой доктрины «выбора слабины» и, таким образом, предоставила еще один аргумент за улучшение обычных вооруженных сил стран Западной Европы.

Были еще два важных последствия. Страны Западной Европы сильнее стремились к гармонизации внешней политики по сравнению с Соединенными Штатами. Казалось, они понимали, что западноевропейская позиция может быть услышана только в случае, если Европа продемонстрирует мускулы и независимость, показывая миру, что она не обязательно является лишь сателлитом США. Это также в значительной степени брало начало в резкой оппозиции политики по Ближнему Востоку, и когда эта конкретная проблема встала на путь разрешения, для Европы стало легче мыслись в категориях общих с США действий по продвижению интересов всего западного мира. Но как только решение приложить усилия было принято, существующих мер по координации защиты интересов Запада оказалось недостаточно. Время от времени проходили так называемые Западные Саммиты, как, например, прошел в Гваделупе в 1978 году, но эти встречи включали не все вопросы, которые стороны считали необходимыми и тем более, не имели никаких средств продвижения принятых решений, позволивших бы проверить их эффективность. Обычным ответом на подобную критику было то, что консультации в рамках Североатлантического Альянса позволяли влиять на ситуацию по всему миру. Это было формально верно в том отношении, что консультаций было достаточно. Реализация принятых решений, однако, была другим вопросом, так как зона ответственности и операций Североатлантического Альянса была наменяно ограничена Европой, Средиземным морем и Северной Атлантикой, таким образом, не включая в себя многие страны и регионы, в которых угрозы интересам запада в настоящее время воспринимались как наиболее острые. Требовались новые механизмы, и они были частично выработаны как раз вовремя, до начала Третьей Мировой войны.

На Западном саммите 1982 года была не только предпринята попытка сформулировать политику, которой должен был следовать весь западный мир в целях обеспечения необходимых материалов и использования своего экономического преобладания в качестве инструмента влияния на события в мире и предотвращения дальнейшего советского авантюризма, но и сделаны первые пробные шаги в создании основы, на которой могли быть представлены подобные решения и разработаны дальнейшие конкретные решения. Простое расширение сферы операций НАТО, которое могло показаться более простым, было невозможно, так как не все его члены готовы были с этим согласиться. Западный Политический Штаб стал загадочным названием органа, на который присутствующие на саммите главы правительств возложили эти новые задачи и который получил всего два года, чтобы начать их реализацию и убедительно доказать свою полезность.

Однако основную причины разногласий по обе стороны Атлантики — разницу в темпе и стиле — решить было труднее. На протяжении большей части своей истории Атлантический Альянс часто назывался «Атлантическим сообществом», однако это название было не более чем дипломатической риторикой. Концепция «сообщества» разваливалась, когда Альянс сталкивался с проблемой, как, например, после Суэцкого кризиса, когда отношения между США, Великобританией и Францией оказались особенно напряженными. Были приняты резолюции в попытке его создания, но на практике ничего не происходило, за исключением двух дополнений к списку задач Альянса, которые вносили важный вклад в его потенциал, но никогда не позволяли достичь полного взаимодействия. Одним из них было то, что Альянс должен включать и экономическую политику. Этим, однако, в настоящее время занимались и многие другие международные организации, так что значение постановления для НАТО не имело особого значения. Другие оказалось более плодотворным. Союзники договорились об улучшении взаимодействия по вопросам, представляющим общий интерес. Это позволило расширить их зону влияния с первоначальной зоны ответственности НАТО на все другие районы мира. Забегая вперед, это позволило говорить о появлении вне территориальных проблем, которые было невозможно решить без участия Альянса и, как часть операций Альянса, принимать скоординированные меры по их решению.

В поздние годы концепция «атлантического сообщества» превратилось в лимбо нереализованных теорий из-за роста и развития Европейского сообщества, которому большинство Европейских членов Альянса оказались готовы посвятить гораздо больше сил, чем призрачному «атлантическому». Эта дихотомия в 1960-е получила меткое пропагандистское прозвище «двух столпов», согласно которому Альянс должен был состоять из Соединенных Штатов и Канады с одной стороны и объединенной Европы с другой. Это также не было полностью реализуемым. Это предложение в действительности было немногим более, чем еще одним препятствием на пути реализации того, что могло быть верно охарактеризовано как «сообщество по обе стороны Атлантики».

Основной причиной сложностей на пути построения «Атлантического сообщества» были, конечно, различия в размерах и влиянии между США и странами Западной Европы. После Второй Мировой войны, Соединенные Штаты были единственной западной страной, которая стремилась навязать свой власть в мире и предпринимала для этого усилия в то время, как бывшие империи западной Европы переживали потерю своего прежнего положения на мировой арене, которым они когда-то наслаждались. И они не всегда были готовы смириться с ролью региональных стран среднего могущества.

Была и еще одна трудность, так как методы американской политики не были направлены на участие в интегрированном сообществе. Для союзников было трудно выставить свои предложения на мучительное общественное обсуждение и механизм принятия решений, что являлось основным методом в США с их жестким разделением властей. Как только решение будет принято, оказывалось мало надежд, на то, что американцы окажутся готовы пройти все это снова, чтобы рассмотреть предложения, поступающие из-за границы. Следовательно, по трезвой оценке на обеих берегах, Альянс продолжал функционировать в режиме «Трансатлантической сделки». Эта фраза была использована одним из выдающихся американских представителей при НАТО в качестве называния книги об этих отношениях. Суть сделки заключалась в гарантиях американцев рассматривать нападение на Западную Европу как нападение на сами США, и гарантиях Западной Европы внести справедливый вклад в общую оборону. Единственным опасностями для «сделки» было то, что Европейцы могут не найти справедливой американскую оценку; или же если Соединенные Штаты в силу чрезвычайных обстоятельств сочтут необходимым отвлечение внимания и своих сил от Европы, как, например, в случае с Вьетнамом, когда такое отвлечение в целом не одобрялось Европейцами и, более того, оказалось безуспешным.

Резкий стиль политики республиканской администрации в первые годы 80-х и растущая озабоченность Соединенных Штатов положением на Ближнем Востоке, Юго-западной Азии и Центральной Америке совпала по времени с усиление идущих из Европы криков о ядерном разоружении. Он также совпал по времени с негативными действиями, предпринятыми по инициативе мелких политических партий в Бельгии и Голландии, которые привели к сокращению их вооруженных сил и, одновременно, заявленному нежеланию разрешать размещение большего объема ТЯО на их территории. Было также отмечено, что в когда в Европе активно обсуждался вопрос об экономических санкциях в ответ на советскую войну в Афганистане в военное положение в Польше, Соединенные Штаты оказались не в состоянии воспользоваться коротким периодом, когда они могли ввести единственную санкцию, которая была понятна и человеку и давала бы широчайшие возможности — а именно остановить экспорт зерна в Советский Союз. Этого не было сделано не из-за сомнений в ее эффективности, а потому, что американские фермеры, чьи голоса имели важное значение для американской администрации, не пожелали отказаться от огромных продаж продукции в советский союз, от которых в значительной степени зависело его сельское хозяйство.

К счастью для запада, война разразилась в это время, а не позже. Соединенные Штаты и Европа встали на разные пути.

 

ГЛАВА 4: ЯДЕРНЫЕ АРСЕНАЛЫ

В начале 1970-х годов между Советским Союзом и Соединенными Штатами был достигнут ядерный паритет. Договор об ограничении стратегических вооружения (ОСВ), подготовленный в мае 1972 года устанавливал потолок на количество стратегических баллистических ракет. Также был подписан договор об ограничении систем противоракетной обороны. Вместе эти договоры предполагали, что обе сверхдержавы приняли принцип взаимного гарантированного уничтожения. На самом деле, это было не так. Для СССР ядерное сдерживание было очевидно направлено на способность выжить, сохранить боеспособность и победить в условиях ядерной войны. США полагались на достижение постоянного технологического превосходства, не оставлявшего советам шансов на это. По обе стороны в 1970-х наблюдался резкий рост количества боеголовок, в основном, за счет введения ракет с разделяющимися головными частями индивидуального наведения (РГЧ ИН), а также заметный рост эффективности систем наведения и, следовательно, точности их доставки. Соединенные Штаты удвоили количество своих стратегических боеголовок с примерно 5 000 в 1970 до более чем 11 000 в 1980. В СССР их количество выросло с примерно 2 500 в 1970 до 5 000 в 1980, хотя этот показатель должен был вырасти примерно до 7 500 в ближайшие несколько лет. В то же время, точность стратегических ракет улучшилось по обе стороны. Круговое вероятностное отклонение (КВО — радиус от точки прицеливания, в который укладывается 50 % попаданий) снизилось с 600–900 (для ракет, запускаемых с земли, но не с подводных лодок) до 180–200 метров.

Технологическое преимущество США над СССР в стратегических вооружениях в 1980 было гораздо меньшим, нежели десять лет назад. Кроме того, общая поражающая способность американского стратегического арсенала (на военном жаргоне «контр-военного потенциала» или CMP), которая в конце 1970-х была в три раза выше, чем у СССР, была достигнута и превзойдена Советским Союзом в начале восьмидесятых. США сохраняли некоторые преимущества с бомбардировщиках и подводных лодках (из тридцати американских подводных лодок стратегического назначения постоянно находились на боевом дежурстве до двадцати, в то время как у Советского Союза — не более десяти), кроме того, в области противолодочной обороны (ПЛО) методы западных флотов определенно находились впереди. Тем не менее, в межконтинентальных баллистических ракетах (МБР) СССР продолжит оставаться далеко впереди до принятия на вооружение американской ракеты «Трайдент-2» — баллистической ракеты подводных лодок (БРПЛ) — и очень точной ракеты, которая будет принята на вооружение во второй половине восьмидесятых годов.

С принятие Советским Союзом гораздо более продвинуты механизмов защиты правительства и промышленности, а также гражданской обороны стало ясно, что в первой половине восьмидесятых для СССР открылось то, что аналитики, как правило, с подачи Генри Киссинджера называют «окном возможностей». Несмотря на огромные технические трудности полностью скоординированного первого стратегического ядерного удара против американских МБР наземного базирования и уверенности, что даже при достижении оптимального результата значительная часть стратегических ядерных сил Соединенных Штатов уцелеет, а также оставшиеся нетронутыми американские подводные ядерные силы окажутся в состоянии ответить, для СССР открылась ясная возможность использовать свои стратегические ядерные силы для политического давления в международных отношениях. Если же это не позволит добиться решающих результатов, всегда оставалась возможность ведения открытой обычной войны против НАТО в Европе. Но в любом случае это «окно возможностей» останется открытым не более, чем на несколько лет.

Где велись действительно бурные дебаты в области международной ядерной политики (то есть того, что некоторые военные недобро называли «военной метафизикой»), так это в вопросе о тактическом ядерном оружии (ТЯО) ближнего радиуса действия, который вносил критический раскол и неопределенность в западный альянс. В начале восьмидесятых годов, СССР оказался в состоянии использовать сложившееся на западе беспокойство по поводу ядерной угрозы с наибольшей эффективностью через массовую пропагандистскую кампанию и «полезных идиотов».

При всей привычной неуклюжести Советского Союза не было никаких сомнений в том, что его манипуляции западной озабоченностью по поводу ядерного оружия были наиболее искусными.

Когда в 1960-х американское ядерное превосходство уступило место состоянию примерного равновесия между сверхдержавами, их уязвимость к ударам межконтинентальными баллистическими ракетами приобрела, возможно, меньшее значение, нежели уязвимость европейских союзников перед ядерным ударом. Независимо от любых преимуществ, которые могли дать сверхдержавам повышение точности, снижение уязвимости или сокрытие пусковых установок, повышение их мобильности и так далее, оставался просто факт: они не могли пострадать от первого удара противника настолько, чтобы потерять возможность разрушительного ответа. Важнейшим вопросом, поставленным в начале 1970-х, было то, в насколько тяжелом положении должны оказаться европейские союзники в случае войны, чтобы США решились на масштабный ракетно-ядерный удар по Советскому Союзу. Если бы угроза ужасного ответного удара поставила бы готовность любого американского президента сделать это под сомнение (а так не могло не быть), что можно было бы сделать, чтобы найти приемлемую альтернативу? Так европейская неопределенность относительно возможности положиться на США и принять на себя ужасный по своим последствиям ядерный удар ради союзника далеко за границей, породила широкое обсуждение проблемы ТЯО и его модернизации, обсуждения, которые сделали многое, чтобы привести Альянс в смятение и предложить Советскому Союзу возможность, которой он не преминул воспользоваться.

Принятие в конце 1970-х годов на вооружение Советским Союзом баллистических ракет СС-20 и бомбардировщиков «Бэкфайер» (используется классификация НАТО) дало Варшавскому договору качественно новые возможности для нападения на Западную Европу, хотя советская военная мысль рассматривала их лишь как новые средства прежней политической линии. Учитывая дальность ракет СС-20 в 3000-4 000 миль (против 1 000-2 500 для заменяемых ею ракет СС-4 и СС-5), у СССР появилась возможность поразить практически любую цель в Западной Европе со своей территории. В то же время ни одна ракета наземного базирования не могла достичь целей за пределами Восточной Европы на территории самого СССР. Немногочисленные самолеты альянса, способные нести ядерное оружие, также не могли с уверенностью рассчитывать на прорыв к целям, даже имея достаточную дальность полета. Оставались, правда, 400 БРПЛ «Посейдон», находившиеся в распоряжении Верховного Главнокомандующего Объединенными силами НАТО в Европе (SACEUR), но использовать их означало спровоцировать советский удар по континентальной части Соединенных штатов, за которым, разумеется, последовал бы ответный удар американскими МБР.

Европейская озабоченность дисбалансом в области тактического ядерного оружия привело к тому, что в декабре 1979 года НАТО приняло решение в течение следующего десятилетия разместить на территории Европейских стран 572 американские ракеты большей дальности и точности, чем те, что имелись на тот момент. Таким образом, в Германии предполагалось разместить 108 баллистических ракет средней дальности «Першинг-2», имевших дальность до 1 000 миль и радарную систему управления, обеспечивавшую повышенную точность, чтобы заменить ракеты «Першинг-1А». В это же время должны были быть размещены 464 крылатые ракеты наземного базирования (КРНБ), имевшие дальность около 2 400 километров и высокоточную систему наведения с коррекцией по профилю местности TERCOM. Из них 160 предполагалось разместить в Великобритании, 96 — в Федеративной Республике Германии, по 48 в Бельгии и Нидерландах и 112 в Италии. Это решение, единогласно принятое советом НАТО сопровождалось предложением о проведении переговоров с СССР по сокращению тактических ядерных средств. Решение о развертывании и предложение о контроле рассматривались как единый вопрос.

На западе развертывание современных ракет воспринималось как не более чем меры по исправлению критически опасного дисбаланса. В Советском Союзе, однако, как уже заявлял в октябре 1979 года в своей безуспешной попытке предотвратить планируемое решение НАТО Брежнев, это однозначно воспринималось как попытка изменить стратегический баланс в Европе и дать Западу решающее превосходство. Это воспринималось как стремление США получить возможность удара по советской территории (этому вопросу в СССР всегда придавалось особое значение) без использования стратегических ядерных сил и угрозы ответного удара по американскому континенту.

Немедленное предложение остановить развертывание ракет СС-20 могло бы выбить у НАТО почву из-под ног. Они уже были развернуты и в середине 1981 года насчитывали в общей сложности около 250 единиц, а до окончательной численности — 300 их планировали довести в 1982. Так как на Советский взгляд это не привело бы ни к чему более, чем к усилению программы НАТО, прибегать к этому маневру не сочли нужным и это предложение не было заявлено. Аргумент СС-20 был потерян и эти ракеты смогли лишь заменить менее эффективные СС-4 и СС-5 меньшей дальности, которые, в качестве бонуса были перенаправлены на то, чтобы держать с советской территории под прицелом весь Китай. Таким образом, шаг НАТО был воспринят Советским Союзом как новый и угрожающий вызов, хотя на одна из размещаемых в Европе ракет не была готова на 1983 год.

Принятое по вопросу ТЯО решение начало создавать общественную обеспокоенность в Европе. Размещение имеющих большую дальность, точность и мобильность «Першингов-2» и КРНБ воспринималось как повышение угрозы ядерной войны в Европе, которая не нанесет вреда США. Существовала обеспокоенность, что американская военная мысль может склониться к идее ограниченной ядерной войны, которая, тем не менее, несомненно будет ограниченной ядерной войной в Европе.

За предложением со стороны НАТО о начале переговоров об ограничении ТЯО последовали предварительные переговоры между США и СССР в Женеве осенью 1980 года, которые были прекращены, когда сменилась администрация США. Мало что было достигнуто, помимо несколько более четкого определения позиций сторон, которые хотя бы пришли к соглашению, что переговоры должны оставаться двусторонними и включаться вопрос о средствах наземного базирования, размещенных в Европе, хотя Советы все еще надеялись включить в переговоры вопрос о так называемых средствах передового базирования (FBS), а также БРПЛ и самолетах, способных нести ядерное оружие, размещенных на авианосцах США в европейских водах.

Новая администрация США не предприняла никаких попыток возобновить переговоры. Этому не способствовала и предложение Брежнева, озвученное на 26-м съезде Партии в феврале 1981 года, как только начались эффективные переговоры, о моратории на новые ракеты средней дальности. Развертывание СС-20 к тому времени близилось к завершению. Одна новая ракета вступала в строй каждые пять дней. НАТО требовалось еще два-три года на развертывание.

Хотя многие на западе увидели в предложении Брежнева не более чем вопиющий цинизм, оно отражало подлинное различие с тем, что делалось ранее, и это было настолько явным, что в НАТО предположили, что советский образ мышления последовал совершенно новому принципу. Кроме того, они настолько соответствовал состоянию общественного мнения в Западной Европе, что предложение Брежнева приветствовали некоторые силы (в тому числе оппозиционная Партия Труда в Британии) как весьма полезное.

Обстоятельства, которые наиболее поспособствовали тому, что президент де Голль вывел Францию из военной составляющей НАТО в 1966 году теперь выглядели наиболее слабо. Одним из главных его возражений было то, что альянс был слишком сильно завязан на США и превратился в не более чем инструмент отстаивания американских интересов в Европе. Сейчас же, в начале восьмидесятых, наблюдалась тенденция к отделению оборонных интересов США от Европейских. Создавалась ситуация, которая, возможно, была бы более по душе де Голлю. Однако существовало мало сомнений в том, что эта тенденция была расценена многими думающими людьми на Западе как представляющая серьезную угрозу Североатлантическому Альянсу и миру в целом.

Чтобы предотвратить это опасно нарастающее расслоение интересов, было чрезвычайно важно, чтобы обновление тактического ядерного оружия происходило в тесной взаимосвязи с переговорами между СССР и США об его сокращении.

Было предельно ясно, что американская администрация должна была понять (возможно, в Вашингтоне это не воспринималось так серьезно, как должно было бы), что обеспокоенность европейских союзников и очень громкое выражение народного недовольства, которым оно проявлялось, должно было быть ослаблено, и это могло быть сделано только одним образом — подлинным шагом Соединенных Штатов к серьезным переговорам с Советским Союзом по контролю над вооружениями.

В сентябре 1981 года новый госсекретарь в США и советский министр иностранных дел встретились в Нью-Йорке, чтобы обсудить возможность возобновления переговоров по ТЯО, которые могли начаться в конце ноября того же года. В Европе все же имелись значительные сомнения в том, что Соединенные Штаты были совершенно серьезны в новом стремлении прийти к соглашению. Развеять их было возможно только значительными усилиями со стороны администрации США, направленными на то, чтобы убедить европейскую общественность в том, что предпринимались действительно реальные шаги. Эти были процесс, которые, в конечном счете, привели к тому, что стало известным как Договор СНВ 1984 года. Тем не менее, нельзя было сказать, что он шел полным ходом. Его кульминация на саммите в январе того же года, как считалось, имела не больше общего с президентской кампанией, чем обычные деловые переговоры.

Договор о контроле над вооружениями являлся преимуществом для консерваторов в год выборов, хотя обременил и либералов. Этот момент подчеркнут тот факт, что процесс его ратификации сенатом США был завершен к лету. Переговоры оказались трудными (результаты их были различными, но примерно в равной степени удовлетворили обе стороны), но не слишком, и, как и ожидалось, затянувшимися, однако работа над заброшенным договором по ОСВ-2 в июне 1979 сохранила много времени выработанными формулировками и определениями типов вооружений.

Новый договор оправдал свое название — СНВ — что означало «Договор об ограничении стратегических наступательных вооружений». Этот термин, предложенный американцами в начале новых переговоров, был принят Советами с серьезными опасениями, не столько потому, что они не проявляли явного стремления к сокращению вооружений, а потому, что они хотели сохранить преемственность с достигнутым ранее процессом в рамках ОСВ-2. Однако замена понятия «ограничение» понятием «сокращение» пользовалось столь широкой популярностью в странах Варшавского договора (едва ли меньшей, чем в западной Европе) и даже (что ограничивалось всеми силами) в СССР, что его принятие было неизбежным.

В отличие от договора ОСВ-2, который заключался только на пять лет, договор СНВ был бессрочным. В дополнение к сокращениям, ключевой особенностью СНВ было то, что он включал также временное соглашение, заключенное в прошлом году и устанавливающее ограничения на ТЯО в Европе.

Однако должна была быть проделана большая работа по остальной части договора, так как США настаивали раннем соглашении по ТЯО, которое должно было сопровождаться развертыванием первых новых КРНБ «Томагавк» в Великобритании и Италии в конце 1983 года, за которым последует их размещение в Западной Германии и Бельгии, но не в Нидерландах, выразивших отказ. С декабря 1979 года, когда НАТО было впервые принято решение о модернизации своего ТЯО, были обнаружена любопытная и неоднозначная связь между принятием этого решения и контролем над вооружениями. Если не предпринять серьезных дипломатических усилий по контролю над вооружениями и снижению запросов военных (или, по крайней мере, уменьшением количества вооружений), нельзя быть уверенным, что любая из европейских стран будет готова принять эти ракеты и, очень вероятно, некоторые из них откажутся вовсе. В то же время, если программа модернизации ТЯО не будет реализована, НАТО не будет иметь твердой позиции на переговорах, без которой вряд ли будет возможно обеспечить вывод чего-либо из 250 советских ракет СС-20 или 350 более ранних СС-4 и СС-5, которые все еще находились на боевом дежурстве.

Первые стадии переговоров по контролю над ТЯО были не легки. Отчасти это было вызвано взаимными подозрениями в условиях напряженной международной обстановки после советского вторжения в Афганистан, кризиса в Польше и прихода к власти кардинально новой администрации в США. Но были и трудности, проистекающие из явных противоречий интересов сторон: США хотели сосредоточиться в первую очередь на ракетах наземного базирования, которыми советский Союз мог поразить любую цель в Европе. В эту категорию подпадали многие СС-20, размещенные к востоку от Урала. СССР в свою очередь, желал сокращения вооружений, дислоцированных за пределами Европы, но которые могли быть развернуты на американских пунктах передового базирования, в частности, самолетах, таких как F-111 и F-4 и даже некоторых палубных самолетах А-6 «Интрудер» и А-7 «Корсар», которые могли атаковать цели на советской территории с трудом, но все же представляли значительную опасность. Наконец, так как советские ракеты СС-20 были оснащены РГЧ с тремя боевыми блоками (в то время как «Першинг-2» и КРНБ несли лишь одну боеголовку), США желали рассчитывать потолок, исходя из количества боеголовок, в то время как СССР хотел брать за основу пусковые установки. Также оставался каверзный вопрос о британских и французских ядерных силах, которые Советский Союз желал также принимать во внимание, тогда как Великобритания и Франция хотели, чтобы этот вопрос был опущен.

Ни один из этих вопросов не был близок к решению, когда переговоры (пока что не в формате нового договора СНВ) начались в середине 1982 года. Это было новое начало, которое дало возможность выхода их тупика. Основным прорывом было то, что была предпринята попытка определить новый класс оружия, которое, будучи развернутым как тактическое, фактически являлось стратегическим по характеристикам и назначению, и которое могло быть увязано с другим стратегическим вооружением, которое было сочтено подходящим под действие ОСВ.

Любая демаркационная линия в отношении ядерного оружия была до некоторой степени произвольной, однако этот подход позволял признать, что из ТЯО Соединенных Штатов под определение стратегического подпадали только КРНБ «Томагавк» и развернутые «Першинг-2», а также дислоцированные в Европе бомбардировщики F-111. С советской стороны, внимание должно было быть уделено ракетам СС-4, СС-5 и СС-20, а также бомбардировщикам «Бэкфайр», «Бэджер» и «Блиндер» советской Дальней авиации. Это позволяло исключить все самолеты и ракеты меньшей дальности, которые, возможно, будут рассматриваться в рамках других переговоров и устранили проблемы, такие как включение в договор советских средств, направленных на Китай и некоторые американские самолеты средней дальности, базирующиеся в Соединенном Королевстве. Формат переговоров по-прежнему не позволил затронуть английские и французские стратегические ядерные вооружения, однако было принято решение отложить этот вопрос до следующего этапа переговоров.

Это новое расширенное определение стратегических наступательных вооружений было быстро принято, и переговоры переключились на вопрос об учете подпадающих вооружений. В прошлом, основной единицей учеты были пусковые установки или самолеты-носители, а также выделяемые в специальную категорий ракеты с разделяющимися головными частями и бомбардировщики с крылатыми ракетами воздушного базирования (КРВБ). Американцы попытались ввести новые правила полного учета, при котором будут учитываться такие параметры как мощность, точность и количество боеголовок. Они оказались сложны в разработке, порождали трудность проверки и в любом случае встретили сильное сопротивление советской стороны. В конце концов, американцы отказались от этих новых правил, но взамен начали мощное давление, требуя строгих ограничений на ракеты с РГЧ и расширения сотрудничества в контроле за исполнением принятых решений. Основной уступкой со стороны США было признание того, что масштабное развертывание подводных лодок-носителей крылатых ракет (КРПЛ), которое в то время предполагалось Вашингтоном, подорвет любые соглашения. Эта уступка привела к отставке секретаря ВМС США.

Целью переговоров было добиться соглашения, устанавливающего лимит в 2 000 единиц стратегических наступательных вооружений (бомбардировщиков, МБР и БРПЛ) с каждой стороны (для сравнения, в договоре СНВ-2 в 1979 фигурировала цифра в 2 250). Тем не менее, новый лимит включал также вооружения, развернутые в Европе. Норма включала ракеты с РГЧ ИН (в том числе СС-20) и самолетов-носителей КРВБ (1 000) и МБР с РГЧ ИН (650). Советы сделали жест, сократив 50 своих гигантских «тяжелых» МБР (до 250) и заявили, что США следовало бы изъявить желание создавать оружие такого же размера (что было маловероятно). Каждая из сторон будет иметь возможность свободно перемещать эти вооружения по своей территории без ограничений, но не более 200 единиц может размещаться в Европе. В НАТО решили, что этой цифры было бы достаточно для удовлетворения ее потребностей в Европе. Поскольку это означало сокращение на четверть запланированных к размещению самолетов и ракет, договор был с готовностью воспринят как значительное — и многостороннее — достижение по контролю над вооружениями.

Таковой была ситуация, достигнутая в середине восьмидесятых, когда человечество двигалось вперед, к своему неопределенному и непонятному будущему. Обе стороны стояли, словно задумчивые гиганты, каждая охраняя запасы оружия, более чем достаточные, чтобы уничтожить все население планеты. Обе искренне надеялись, что никакое из этих смертоносных вооружений никогда не будет использовано, но их надежды возлагались на различные подходы. С советской стороны целью было предложить западным демократиям выбор между ядерной войной на уничтожение с одной стороны и принятием поглощения коммунистическим миром с другой. Если вопрос дойдет до применения силы, согласно советской концепции, удар будет нанесен обычными силами, но он будет достаточно мощным, чтобы сделать применение ядерного оружия ненужным. На западной стороне наиболее предпочтительным было обладание достаточными неядерными силами, чтобы остановить первый удар обычными средствам. Это означало заставить советы выбирать между прекращением войны и применением ядерного оружия, что повлекло бы ужасные и непредсказуемые бедствия с обеих сторон и в результат не дало бы каких бы то ни было преимуществ никому.

Надежды запада возлагались, таким образом, на создание адекватного неядерного арсенала, в чем к первой половине 1980-х обнаружились тревожные недостатки. Мы должны рассмотреть вопрос: что было сделано, чтобы исправить их, насколько эффективно это было сделано, и насколько глубок был провал.

 

ГЛАВА 5: ОРУЖИЕ

Новые инструменты поля боя, то есть системы вооружений, разработанные на основе передовых технологий, часто остаются неиспытанными в реальном бою в течение многих лет. С другой стороны, Израильтяне, например, использовали американскую технику в войне 1973 года, да и сами американцы еще недавно имели возможность опробовать новые системы в ходе войны во Вьетнаме. Некоторые новые советские образцы вооружений успешно проявили себя в руках Египтян в 1973 году, а сам Советский союз был в состоянии обкатывать новую технику на огромном полигоне, в который превратился Афганистан в 1980 году. Например, в вертолетах СССР достиг очень значительных успехов, модификации Ми-24, известные как «Хайнд-Д и — E», оказались очень полезны для подавления очагов сопротивления моджахедов. Кроме того, в Афганистане Советский союз широко использовал минные заграждения. Хотя мины производятся во многих других странах, от них было мало пользы. Также, они опробовали некоторые виды боевых отравляющих веществ.

Но такие войны, однако, сильно отличались от войны, разгоревшейся между великими державами летом 1985 года. На полях боя в северо-западной Европе техника и тактические приемы — некоторые из которых радикально отличались от прежних — еще никогда не испытывались в бою.

Общим мнением было то, что танк, несмотря на потерю прежнего могущества в атаке на подготовленные оборонительные позиции, оставался ключевой единицей на поле боя. И со стороны Запада и со стороны СССР были проведены крайне значительные улучшения танков. В основном, они касались лучшей защиты, большей смертоносности вооружения, улучшенных систем управления огнем.

В танковом парке США, хорошо зарекомендованный М60А3 (сменивший М-60А1), заменялся на новый танк М1 «Абрамс». Некоторые танки этого типа поступили в армию США в начале восьмидесятых, но только к 1985 «Абрамс» стал широко распространенным типом танка. Он был оснащен передовым 1500 л.с. газотурбинным двигателем. Первые модификации этого танка были вооружены 105-мм нарезной пушкой. Но сейчас «Абрамс» оснащался 120-мм гладкоствольной пушкой, такой же, которой был оснащен немецкий танк «Леопард-2». По планам, все танковые батальоны в армии США в Европе (USAREUR) должны были быть перевооружены этими танками к лету 1985, однако из-за бюрократических проволочек лишь чуть больше половины американских частей в Европе были оснащены «Абрамсом» с новым орудием.

Все еще продолжался спор между сторонниками нарезных или гладкоствольных орудий как наиболее эффективных убийц танков. Несомненно, он продолжиться и далее, так как использование этих типов орудий союзниками во время войны не дало убедительных доказательств той или иной точки зрения.

Британский «Чифтен» все еще был столь же эффективен, как и любой другой танк на поле боя. У него был мощный и надежный двигатель, очень эффективная 120-мм нарезная пушка, новый лазерный дальномер вкупе с прибором ночного видения, а также очень хорошо зарекомендовавший себя стабилизатор вооружения, впечатляющая броня и высокая скорость. На вооружение поступил новый «Челленджер», великолепно защищенный броней «Чобхем» (названа в честь фирмы-разработчика) и оснащенный той же 120-мм нарезной пушкой. Это был великолепный танк, но после принятия на вооружение в 1984, в войска НАТО в Европе поступило примерно 100 единиц, прежде чем началась война.

В немецком Бундесвере, на смену «Леопарду-1» пришел заметно улучшенный «Леопард-2». Помимо новой мощной пушки, «Леопард-2» был оснащен полностью интегрированной системой управления огнем и стабилизатором вооружения, более быстродействующей и обеспечивающей высокую вероятность поражения цели первым же выстрелом, а также новыми подкалиберными снарядами с повышенной бронепробиваемостью. В 1981 году была запланирована закупка двух тысяч этих танков к 1987, но не больше половины от этого количества поступило в войска к 1985.

С советской стороны тоже было много улучшений. Новейший танк Т-80 поступил на вооружение незадолго до начала войны, но основным танком армий стран Варшавского договора был Т-72, пришедший на смену Т-64. Последний до сих пор был широко распространен, в особенности среди других стран Варшавского договора*. Производившийся в Харькове, на Украине, Т-64 был оснащен мощной 125-мм гладкоствольной пушкой с автоматом заряжания, и мог выпустить восемь снарядов в минуту на дистанцию до 2000 метров. Он имел экипаж в три человека, улучшенную броню, новый 780 л.с. двигатель, передовые приборы ночного видения и (подобно «Чифтену») лазерный дальномер. Однако, этот танк не пользовался большой популярностью у танкистов. Они находили его ненадежным. У него часто разлетались гусеницы. По сути, они создавался в спешке, как ответ на перспективный американский танк MBT-70, так и не принятый на вооружение. Его приемник, Т-72, появился на Урале. Первоначально, он был оснащен той же 125-мм пушкой, что и Т-64, однако вскоре был вооружен новой, более эффективной пушкой того же калибра. Следующая модель танка, Т-80, была создана в Ленинграде и продемонстрировала еще более улучшенное бронирование, новый двигатель и новую подвеску. На вооружении Красной армии в 1985 году находились сравнительно небольшое количество Т-80.

Советские танки, как правило, имели более простую и грубую конструкцию, чем западные. Они были, в целом, менее технически сложными, им не хватало мощности двигателей и надежности. Гораздо более низкий уровень сложности в советской бронетехнике был очень заметен. Это было следствием требований производить танки, которые могли быть укомплектованы экипажами с относительно низким уровнем интеллекта и образования.

Все три типа советских танков, которые, в основном, можно было встретить в ходе войны, весили около 40 тонн. Вес западных танков был значительно большим. Что касается огневой мощи, то вооружение танков НАТО позволяло им поражать цели на дистанции до 4000 метров. Требование обеспечить превосходство в дальности огня возникло уже давно, так как она огня давала реальное преимущество, и был смысл пожертвовать другими характеристиками, чтобы обеспечить его. Конечно, дальность огня советских танковых пушек никогда не достигала подобного уровня*. В основе западных проектов танков лежало положение, что противники Варшавского договора должны были быть готовы столкнуться с численно превосходящими силами, которые сами будут выбирать место и время атаки, учитывая огромное количество танков. Это означало, что поражение противника должно было начинаться на максимальной дальности, чтобы к тому времени, как враг сможет открыть ответный огонь, его численное превосходство было бы нивелировано. Следовательно, ключевой характеристикой становилась дальность ведения огня. Конечно, эффективность огня на больших расстояниях, таких как 3000 или 4000 метров в значительной степени завесила от видимости, а также от открытого характера местности. В плохую погоду, при наличии тумана или дыма или на холмистой местности, было трудно, а часто и невозможно увидеть цель на такой дальности. Тактические приемы с использованием танков с большой дальностью огня, таких как «Чифтен» должны концентрироваться вокруг поиска позиций с наибольшей дальностью прямой видимости. Натовские системы управления огнем с лазерными дальномерами обеспечивают высокую вероятность поражения цели первым же выстрелом. Тепловизионные прицелы, подобные тем, что установлены на американские «Абрамсы» и другое оборудование, полезное в ведении огня в условиях плохой видимости, значительно повысило огневую мощь союзных танков.

В условиях необходимости скорейшего сокращения количества танков противника, средства разведки на поле боя приобретали первостепенное значение. К сожалению, НАТО все еще испытывало проблемы с необходимым для этой цели оборудованием. Например, британский проект, известный как «Надзиратель» или под полным неуклюжим названием «Беспилотный летательный аппарат разведки и целеуказания средней дальности» (для удобства сокращаемого до акронима MRUASTAS) был отменен в 1980 году. Однако новая система — «Феникс» — которая могла бы успешно восполнить пробел в британских возможностях по ведению эффективной стрельбы с закрытых позиций как раз готовилась к принятию на вооружение. Были разработаны новые боеприпасы, способные поражать танки на дальности до 30 километров, однако имело место значительное отставание в средствах, позволяющих определять цели для них. Дроны, или то, что более точно именовалось «дистанционно-пилотируемый летательный аппарат» (ДПЛА) — например франко-канадско-немецкий дрон CL-289, в пределах своих возможностей, оказывали значительную пользу в определении защищенных целей в глубине позиций противника. Однако наиболее отработанным и надежным средством, доступным к началу войны, все еще оставались разведывательные группы, оснащенные датчиками, которые были просты и надежны. Однако разведгруппы, конечно же, небыли столь гибки и управляемы, как другие системы. К людям, ведущим наблюдение, также предъявлялись высокие требования.

Устройства, известные как авиационный радар бокового обзора также сыграли полезную роль. Они позволяли определять с самолетов скопления танков противника, которые затем могли быть подвергнуты площадным ударам. Однако до возможности точно определять цели в глубине позиций противника оставалось еще далеко.

На вооружении американских войск состояла интересная и перспективная вертолетная система SOTAS («система дистанционного обнаружения, захвата и сопровождения целей»), представляющая собой радар индикации подвижных целей. Они только начали поступать на вооружение в середине 1985 года. Несколько вертолетов, оснащенных такой системой к началу войны, доказали свое самое высокое значение в отслеживании перемещающихся вражеских машин и предоставлении адекватной информации командирам дивизий, чтобы позволить им массированно атаковать второй эшелон противника в качестве прелюдии к запланированной контратаке. Удары по второму эшелону или «последующим силам» уже давно рассматривались как один из наиболее эффективных способов замедления продвижения советских сил. Все, что могло способствовать этому, было важно. Другая система слежения, «система дистанционно-контролируемых акустических датчиков на поле боя» (или REMBASS, на неотесанном языке технических сокращений, который столь свободно порождает военная техника), как ожидалось, поступит на вооружение НАТО в 1983 или 1984 году, однако она оказалась одной из боевых систем первостепенного значения, которая задержалась в пути на службу.

Это было нелепо, но в августе 1985 года развитие средств для ударов по защищенным целям в глубине позиций противника надолго опережало системы поиска целей для таких ударов. Для 155-мм орудий НАТО появились новые американские снаряды, включая управляемые снаряды «Копперхэд». Для использования «Коппехэд» требовался отраженный от цели лазерный луч, испускаемый устройством под названием целеуказатель. Затем снаряд наводился на этот луч. Проблема заключалась в том, чтобы удержать лазерный целеуказатель направленным на танк-цель в течение времени, необходимого на полет снаряда. Для этой цели использовались разведывательные группы — решительные люди, обученные использованию этого оборудования и имеющие средства связи, необходимые для того, чтобы синхронизировать подсветку цели и ведение огня орудиями в пятнадцати километрах от них. Однако следовать за целями, движущимися на скорости 30 км/ч по сельской местности, было нелегко. Кроме того, в 1985 году лазерные целеуказатели все еще были громоздкими, их было нелегко скрыть и с ними почти невозможно передвигаться скрытно.

«Система дистанционной постановки противотанковых мин» (RAAMS), которая также могла использоваться в артиллерийских системах, оказалась важным и смертоносным дополнением «Копперхэд». Эти мины были очень эффективным в поражении днища танков, где броня составляла не более 20 мм. Несколько залпов батареи 155-мм орудий позволяли оперативно ставить небольшие минные поля в районах скопления вражеских танков, сковывая их подвижность и давая больше возможностей для использования «Копперхэд».

Новый и крайне полезный снаряд поступил на вооружение американских войск в Европе в 1984 году под названием «Система поиска и уничтожения бронетехники» или, сокращенно SADARM. Артиллерийский снаряд этого типа взрывался в воздухе, рассеивая суббоеприпасы, которые начинали спускаться на парашютах, осуществляя поиск целей. Их системы испускали импульсы в миллиметровом диапазоне и, в случае получения ответа (который мог поступать только от танка или самоходной артиллерийской установки), поражал цель в верхней полусфере. Хотя это было практически экспериментальное средство в 1985 году, оно показало себя высокоэффективным. 5-й и 7-й корпуса армии США использовали ограниченные запасы этих снарядов с большим удовольствием. Крайне высокая важность скорейшего сокращения численного преимущества советских танков полностью оправдала усиленное финансирование этого проекта в начале 1980-х годов.

Артиллерийские орудия (в отличие от ракетного вооружения), конечно же, имели самое высокое значение. К счастью, западные союзники давно приняли единый калибр орудий в 155 миллиметров. Буксируемая гаубица такого калибра FH-70 совместной разработки Великобритании, Германии и Италии состояла на вооржении уже несколько лет. Была востребована и самоходная версия этого орудия SP-70. Эти орудия, находившиеся в эксплуатации в 1985 году, как и ожидалось, проявили высокую выживаемость на поле боя и высокую гибкость и эффективность за счет улучшенных боеприпасов и дальности стрельбы до 29 километров. Они заслуживали быть востребованными. В гораздо больших количествах присутствовали, однако, хорошо знакомые американские САУ М-109 и М-110, которые по-прежнему оставались основным средством ведения артиллерийского огня.

Хотя численное превосходство бронетехники стран Варшавского договора было наиболее опасным, его сокращение не было единственной задачей артиллерии. Традиционная задача ведения контрбатарейного огня с целью ослабления артиллерии противника по-прежнему играла важнейшую роль. С обеих сторон следовало ожидать, что после каждого столкновения орудия противника будут перемещены в другое место, чтобы избежать ответного огня. Возможность использования современных технологий для засечки артиллерии противника становилась слишком важной, чтобы ею пренебрегать. В противном случае, запросы на ведение огня, по-видимому, будут массовыми и, скорее всего, будут намного превышать возможности таких орудий как FH-70, М-109 и М-110, слишком ясно демонстрируя относительный недостаток артиллерии в армиях НАТО.

Советский союз располагал тяжелыми 122-миллимитровыми реактивными системами залпового огня БМ-21, способными выпускать сорок ракет одиночными или очередями, а также способом, изящно именуемым «рябь», когда один огромный, оглушительный и разрушительный залп следует один за другими. Его 240-мм преемник поступил на вооружение летом 1985 года. Огромная огневая мощь реактивных систем залпового огня могла подавлять только производимым шоком. В ответ на разработку советских реактивных систем залпового огня, НАТО начала разработку американо-германо-британской системы залпового огня (РСЗО), способной выпустить два блока по шесть ракет, одиночными пусками или «рябью» на расстояние 40 километров. Она оказалась столь удачной, что первые батареи РСЗО были введены по всех армиях стран НАТО в 1984 году, обеспечив им некоторое представление о мощи подобных систем и том, чего следовало ожидать от противника.

Множество реки каналов в Федеративной Республике Германия представляли собой отличную систему инженерных заграждений. Камеры для установки подрывных зарядов входили в проекты новых мостов до середины семидесятых, однако с тех пор проекты больше не включали систем самоуничтожения. Усилия саперов, требующиеся для сноса всех крупных переправ через реки, обещали быть огромными. Все могло бы быть гораздо проще, если бы даже скромные средства были направлены на разработку быстрых систем сноса. Как следствие, многие крупные мосты остались нетронутыми.

Советские танки в свое время должны были иметь возможность плавать, однако это закончилось полным провалом, и в 1985 году СССР не имел на вооружении плавающих танков. Тем не менее, все типы советских основных боевых танков были герметичны и оснащены шноркелями для забора воздуха. Их самоходные орудия (САУ) и бронетранспортеры имели возможность плавать.

Где недавний советский опыт, вероятно, действительно сослужит им хорошую службу, так это в использовании вертолетов. Их Ми-24 «Хайнд», особенно модификаций «Д» и «Е», которые были изначально разработаны в качестве боевых, то есть летающих платформ для вооружения, дали м самый ценный возможный опыт в ходе оккупации Афганистана и теперь представляли из себя грозную систему вооружений. Они были оснащены разнообразным оружием («Хайнд-Д» в настоящее время получил пулеметную турель) и имели мощное бронирование, в то время как Советы достигли больших успехов области тактики. Эти две мощные боевые машины были, конечно же, гораздо более боеспособными гораздо менее уязвимы, чем Ми-24, на базе которых они были разработаны и которые все еще состояли на вооружении. Их пилоты были обучены действовать без поддержки с земли. Можно было быть уверенным, что их потери будут высоки, однако эффективность этого нового высокотехнологичного инструмента войны, вероятно, будет подтверждена в столкновениях со всеми основными препятствиями каждый раз, когда они будут вылетать на поддержку бронетанковых сил. Шаблоны действий позволяли ожидать, что за ударом «Хайндов», вероятно, последует высадка сил, численностью, по крайней мере, до роты, десантными вертолетами «Хип», последняя модификация которого — Ми-8 «Хип-Е» был приспособлен для штурмовых ударов. Подобные глубокие вертолетные десанты, естественно, вызвали у командиров беспокойство относительно возможности дезорганизации тыла, однако реальной целью, на реализацию которой будут направлены эти десанты, будет состоять в поддержке или возобновлении основного танкового наступления.

Отнимет ли вертолет звание самого смертоносного врага танка у другого танка? В этом отнюдь не было определенности. В случае войны должно было быть гарантировано, что «Хайнду» не будет позволено стать безоговорочным королем нижнего эшелона воздушного пространства. Тем не менее, вертолет действительно выглядел кандидатом на роль наследника танка.

Другими вертолетами, поддержавшими этот вызов наравне с «Хайндом», были хорошо обкатанный американский UH-1 «Кобра» и тем более новые АН-64 «Апач», оснащенные противотанковыми ракетами «Хеллфайер» с лазерным наведением по принципу «выстрелил и забыл». Сколько-нибудь масштабных боев непосредственно между вертолетами противоборствующих сторон, вероятно, ожидать не следовало, хотя обе стороны осуществляли поспешные разработки в этой области в начале 1980-х. С учетом той техники, что состояла на вооружении, лучших результатов следует ожидать там, где будет проявлено больше воображения. Будет очень вероятно, что те из западных стран, которые обладают сравнительно небольшим количеством вертолетов, будут стремиться сохранять свои драгоценные машины для особых случаев, тогда как обладающие большим их количеством будут активно и смело использовать их в бою с самого начла войны. «Линкс», принятый на вооружение британской армии в начале 1980-х и оснащенный противотанковыми ракетами «ТОУ» («Управляемая по проводам противотанковая ракета с оптическим наведением»), например, будут иметь тенденцию избегать прямого контакта с атакующими советскими войсками. «Линксы», которые, надо сказать, являются более уязвимыми, чем специализированные боевые вертолеты, могут сыграть очень важную роль в ситуациях с четко выраженными прорывом противника. Действуя с малой высоты, укрываясь за неровностями местности и используя дальность ракет «ТОУ» в 4 000 метров, «Линксы» будут в состоянии оставаться вне зоны действия ПВО противника, при этом нанося высокоэффективные удары. Высокая подвижность этих машин и смертоносность ракет «ТОУ» делает их органичным элементом контратаки сил противника. Использование разбрасывателей мин (или RDM — систем дистанционного минирования), позволит отвлекать или задерживать советскую бронетехнику, что значительно повысит эффективность действий «Линксов» и других противотанковых вертолетов. Вертолеты Соединенных Штатов будут действовать точно также, однако совершая более глубокие вылазки за пределы линии фронта, во взаимодействии с самолетами-штурмовиками, такими как А-10 «Тандерболт». Удары по силам второго эшелона будут иметь большое значение.

Франко-Германский ПТРК «ХОТ» («Околозвуковая с оптическим наведением, телеуправляемая» <противотанковая ракета>), используемый французскими и немецкими вертолетами, имела дальность от 75 до 4 000 метров и бронепробиваемость, достаточную чтобы уничтожить любой танк, состоявший на вооружении в середине 1980-х годов, не мог не стать ценным дополнением к противотанковому арсеналу НАТО.

Роль, отводимая вертолетам, вероятно, будет особенно важной из-за тесной связи с действиями сухопутных войск. Ожидается, что «настоящая» война в воздухе развернется на больших высотах и в глубине. 2-еи 4-е ОТАК (Объединенное Тактическое Авиационное Командование) настроены на первоочередное достижение превосходства в воздухе в условиях численного превосходства и действительно грозной противовоздушной обороны Варшавского Договора. Бомбовые и химические удары по аэродромам НАТО позволяли им рассчитывать на успех, особенно в сочетании с внезапностью, что приведет к снижению ресурсов и гибкости западных союзников. Химическая защита может серьезно снизить эффективность действий наземного персонала и увеличить время между вылетами. Однако имелись защищенные капониры, а системы предупреждения были улучшены, чтобы обеспечить выживание как можно большего числа самолетов, атакованных на земле.

Остановка, где это возможно и истощение сил противника в его прифронтовой полосе станут основной наступательной задачей военно-воздушных сил Союзников. Сухопутные войска на ранних стадиях получат сравнительно малую авиационную поддержку, за исключением случаев, когда она станет крайне необходимой. Разрушительные противотанковые возможности американских А-10 «Тандерболт», несмотря на то, что их полномасштабное использование приведет к высоким потерям, будут особенно эффективны в чрезвычайных обстоятельствах, а также в ходе поиска и уничтожения советской бронетехники во взаимодействии с противотанковыми вертолетами, что будет описано в следующей главе.

В составе сухопутных войск США к лету 1985 многие БТР М-113 были заменены на новые БМП М2 «Брэдли». «Брэдли» была уже не новым «боевым такси», а полноценной боевой машиной, способной дать пехотинцам возможность вести огонь из-под прикрытия брони, поддерживать пехоту огнем ракет «ТОУ» и 25-мм пушки «Бушмейстер» с электроспуском, способной поражать легкобронированную технику, а также подавлять вражескую пехоту осколочно-фугасными снарядами. Транспортируемые пехотинцы могли нести ПТРК «Дракон» средней дальности. Пехотинцы все еще не могли чувствовать себя в полной уверенности за ее броней, но, безусловно, теперь могли лучше показать себя под атакой вражеских танков, чем раньше.

Если была такая область, где ОВС НАТО в Европе в середине 1980-х испытывали отчаянный дефицит, то это была противовоздушная оборона. Единое планирование ПВО НАТО в начале восьмидесятых только начало приобретать реальные очертания в соответствии с программой Группы Планирования Противовоздушной Обороны. Она должна была включать все авиационные командные и контрольные службы (как наступательные, так и оборонительные), системы раннего предупреждения, системы «свой-чужой» (классификация целей на дружеские и вражескими), многофункциональную систему распределения целей (MIDS) и системы ПВО. В рамках этой программы, начатой в 1980-м и предназначенной для выполнения в течение пятнадцати лет, как бы не было печально, был достигнут весьма малый прогресс за пять лет, оставшихся до войны. Похоже, НАТО собиралось на войну с очень неравномерной системой ПВО, которая, как и многое другое, отчаянно требовала стандартизации.

ПВО в среднем и высоком эшелонах на Центрально-европейском театре военных действий обеспечивалась системами «ХОУК» («перехватчик, управляемый на всей траектории полёта») и «Найк». «Пэтриот», система, намного превосходящая и, возможно, способная заменить обе эти, действовала (как заявлялось разработчиками) «с уровня верхушек деревьев до очень больших высот». Она оказалась дорогой в разработке и, в целом, не была развернута в Европе прежде, чем началась война, хотя поступила на вооружение в начале 1985 года. Ее отсутствие было ощутимым. В низком эшелоне, ПВО была представлена «Рэпиером». Новый тип «Рэпиера» на гусеничной платформе был принят на вооружение в начале 1980-х годов и чрезвычайно усилил ПВО Северной и Центральной групп армий НАТО на Центрально-европейском ТВД. На самых малых высотах, прикрытие осуществлялось американскими переносными зенитно-ракетными комплексами «Рэд ай» (в британских и канадских частях — «Блоупайп»), однако их было слишком мало, и в обороне слишком часто образовывались бы уязвимые места. Американский ПЗРК «Стингер» начал вытеснять «Рэд ай» в 1981 году и, в целом, был принят на вооружение USAREUR к 1985. Эта ракета имела пассивную инфракрасную (ИК) головку самонаведения и действовала независимо после первоначального определения цели оператором и пуска. Это был большой шаг вперед в области низковысотной ПВО. Среди союзников по НАТО «Стингер» первой приняла Федеративная Республика Германия, за которой последовали и остальные. Он находился в широком (но, к сожалению) не всеобщем использовании на Центрально-европейском ТВД в 1985 году. Американские, немецкие и голландские подразделения имели системы ПВО, не сильно отличавшиеся от советских зенитных орудий с радарным наведением ЗСУ-23-4. Дивизионная ПВО армии США (DIVADS) получила немецкие самоходные зенитные орудия на танковом шасси «Гепард», вооруженные сдвоенной 35-мм пушкой, которые были дорогостоящими, но вполне способными доказать свою ценность в отражении воздушной атаки даже при стоимости 4 миллиона долларов за единицу. Одно из преимуществ НАТО заключалось в том, что советские летчики не имели ни подготовки, ни достаточного технического оснащения для того, чтобы летать так низко, как это делали во 2-м и 4-м ОТАК. Таким образом, они были подвержены более раннему радиолокационному обнаружению и последующему обстрелу.

Жизненно важной проблемой НАТО в области обеспечения управления воздушным боем являлись системы «Свой-чужой». Это был тот случай, когда была крайне необходима рационализация и усовершенствование. На этом вопросе стоит остановиться.

Чтобы быстро получить важнейшую информацию о том, является ли приближающийся самолет вражеским, система «свой-чужой» запрашивала его, отправляя быстрый набор сигналов и получая в ответ другую от так называемого ответчика. Если ответ был правильным — то есть, как и ожидалось — самолет являлся своим. Если нет — вражеским.

Эта система, уже давно используемая, являлась адекватной, когда война была менее комплексной, электроника менее развитой, а в воздух, особенно на низких высотах, не был столь забит. Она едва ли была адекватной к 1980-м. Она могла быть выведена из строя, случайно или намеренно. Можно было выдать «ложный» сигнал, имитирующий верный ответ. Передача запроса и ответа могла быть засечена и выдать источник, сделав его мишенью для управляемого или самонаводящегося оружия. Это было одно сплошное белое пятно. Что было хорошо в 60-е, едва ли подходило для более высокой нагрузки в 80-е. Солдат в окопе со «Стингером» имел при себе передовую систему «свой-чужой», однако, если он ошибется и нажмет на спуск, когда не следует, он может уничтожить пилота и самолет стоимостью 20 миллионов долларов. Актуальность проблемы была показана в первые дни арабо-израильской войны 1973 года, когда египтяне сбили восемьдесят один израильский самолет и шестьдесят девять собственных.

С начала 80-х, насущная потребность новой системе идентификации для НАТО была осознана и запущена программа ее замены. Ее стоимость оценивалась в по крайней мере 250 миллионов долларов, поэтому замена нынешних систем, в которые уже были вложены около 2 миллиардов, вряд ли могла быть завершена до конца столетия. НАТО пришлось идти на войну с теми системами «свой-чужой», которые были в наличии и все больше и больше полагаться на процедурные методы в области контроля воздушного пространства.

Советские системы ПВО, с которым предстояло столкнуться в вероятной войне, были представлены широким диапазоном от SA-2 до SA-14, новое поколение которых начиналось с SA-8. Мобильный средневысотный SA-6 и переносной маловысотный SA-7 бесспорно, проявили себя много лет назад на Синае. Их преемники были еще более эффективными, смертоносными и мобильными. Зенитная установка с радарным управлением ЗСУ-23-4 все еще находилась на вооружении в 1985. Несмотря на ее возраст, в НАТО в ближайшем будущем не предвиделось появления установки, способной сравниться с ней в количестве. Это был, вероятно, самый страшный элемент средств войсковой ПВО стран Варшавского договора.

Столь долгожданная американская «автоматизированная тактическая система управления огнем» (TACFIRE) начала поступать на вооружение артиллерийских подразделений USAREUR в 1981 и к 1985 была хорошо отработана, значительно увеличив оперативность реагирования и управления. Британская «боевая полевая система артиллерийского целеуказания» (BATES) является еще одним примером применения микропроцессорной техники для централизованного управления артиллерией, обеспечивая точную передачу информации о целях от артиллерийских корректировщиков в течение микросекунд и обеспечивая очень быстрое реагирование, необходимое для ударов по перемещающимся целям. Использование этой системы, хотя она имела свои недостатки, стало качественным скачком для британской артиллерии, и, как и ожидалось, сделало многое, чтобы компенсировать нехватку орудий в двух британских корпусах СГА. В обоих случаях, как с TACFIRE, так и с BATES, ошибки правительств, американского не менее, чем британского, в области своевременного и надлежащего финансирования, привели к опасным задержкам ввода этих бесценных систем в эксплуатацию.

Удачей НАТО в 1985 году было то, что концепция «Разбивания наступления», исследования и разработки в рамках которой начались уже в 1978 году в США, несмотря на угрозу прекращения финансирования, была, по крайней мере частично спасена. Эта программа была попыткой обеспечить адекватный неядерный ответ на танковое наступление превосходящими силами, с улучшением возможностей поражения первого эшелона сил противника, но с акцентом на поражение сил второго и третьего эшелона, на глубину до 160 километров. Это был первый совместный проект армии и ВВС США, который включал авиационные средства обнаружения и целеуказания (TAWDS) и армейские элементы наземного базирования. Полноценное использование потенциала «Разбивания наступления» зависело от развития таких систем, как упоминавшаяся ранее вертолетная SOTAS. Ракеты «Пэтриот» (которые изначально задумывались как ракеты «земля-воздух», но также могли быть использованы в качестве ракет «земля-земля») могли наводиться как с наземного центра управления, так и с воздушного командного пункта, если наземный пункт управления будет выведен из строя. Важным элементом «Разбивания наступления» должны были стать суббоеприпасы с наведением на конечном участке траектории. Каждая малокалиберная бомба (или «смарт-бомба», как стали называть эти «умные» боеприпасы) была оборудована системой поиска целей и имела ограниченные возможности маневрирования. Искатель цели посылал сигнал в миллиметровом диапазоне, что исключало возможность ложного срабатывания. Затем он фиксировал ответный сигнал и наводил боеприпас на цель. К сожалению, финансирование США программы «Разбивания нападения» было сокращено в начале 1980-х, и к 1984 году система находилась на вооружении лишь частично.

В области химического оружия (ХО) наступательные возможности и принципы его использования стран Варшавского договора были хорошо известны. Войска химической защиты, численностью до 150 000 человек находились в каждом подразделении Красной армии, вплоть до батальона. Около 15 процентов всех советских артиллерийских снарядов и до 50 процентов тактических и стратегических ракет были химическими. Было также большое количество авиационной техники, оснащенной выливными системами.

Практика включала применение нелетальных и выводящих из строя средств в ходе артиллерийской и авиационной подготовки. Такие вещества распадаются в считанные минуты. Слезоточивые газы (CS), используемые для разгона демонстраций, являются хорошими примерами таких веществ. На Западе были известны и военные версии DM и DC, вызывающие такие дополнительные эффекты как тошнота, головокружение, снижение воли к борьбе. Такие газы как хлор и фосген, смертельные при достаточной концентрации, в начале 1980-х считались малоэффективными из-за ненадежности.

Более стойкие на местности средства, в том числе кожно-нарывные — например горчичный газ и нервно-паралитические газы, такие как крайне опасные табун (GA) и зоман (DC) — предназначались для защиты флангов и блокирования отдельных районов, не предназначенных для их захвата, а также ударов по аэродромам, часто в сочетании с бомбами замедленного действия.

Цель применения химического оружия двояка: нанести противнику потери и заставить его использовать в полной мере прибегнуть к защитным мероприятиям и снизить эффективность действий.

Для тех, кто не имел опыта работы в условиях полномасштабной химической защиты, трудно понять, насколько она снижает эффективность. Костюмы химической защиты крайне неудобны, в них крайне жарко, физический труд крайне утомителен. Штабным офицерам, не подвергающимся сильным физическим нагрузкам, тем не менее приходиться работать в противогазах и толстых перчатках. Уплотнение люков, окон и дверей требует отнимает времени и требует повышенной осторожности. Обеззараживание требует не только соответствующего оборудования и обильного водоснабжения, но и оперативной медицинской помощи, которая отнимает внимание и ресурсы, нужные для решения других важных задач. Люди, конечно, быстро привыкают в той или иной степени к неудобствам и начинают соблюдать предосторожности, но они редко выдают более 50 процентов своих возможностей и быстрее устают.

Было известно, что химическая защита в странах Варшавского договора хуже, чем на Западе, где была в наличии отличные британские костюмы химзащиты и другое оборудование, а также индикаторы и другие профилактические меры. Другие страны НАТО следовали им в той или иной степени. Большим недостатком стран Запада было отсутствие возможности оперативно ответить, даже у USAREUR. Запасы отравляющих веществ в США когда-то были высоки, но ухудшились или были рассредоточены так, что как выражались к 1980 году (в частности, председатель Объединенного комитета начальников штабов), можно сказать, что практически не существовали. Однако одна за другой страны ОВС НАТО в Европе с конца 1970-х начали понимать, что только возможность ответного удара может дать эффективную защиту против советского химического оружия.

Интерес представляли, в первую очередь так называемые бинарные снаряды, содержащие два вещества, которые не являлись токсичными по отдельности, становились таковыми при смешивании. Хотя были технические трудности (например, малое время полета снаряда давало мало времени на эффективное смешивание веществ), их большим преимуществом была безопасность хранения, что обеспечивало меньшую обеспокоенность союзных стран в мирное время. Бинарные химические снаряды были рекомендованы к производству в США в начале 1980-х, однако до лета 1985 было невозможно хранить их в Европе. Полезным шагом в этом направлении, однако, были двусторонне соглашения между США с ФРГ и Великобританией, в области производства и хранения таких боеприпасов для 155-мм орудий. Они должны были храниться в мирное время в США и быть доставлены в угрожаемый период.

Таким образом, в 1985 году вооруженные силы СССР были хорошо подготовлены к использованию химического оружия в наступательных целях, но не слишком хорошо оснащены средствами защиты. Другая сторона была хорошо (а что касается Великобритании, то очень хорошо) подготовлена к обороне, но возможность ответного удара имели, в основном, лишь вооруженные силы США. Конечно, было маловероятно, что при нападении Варшавского договора с использованием химического оружия союзники не смогут воспользоваться поддержкой США. Однако, это означало задержку ответных мер со стороны Запада и давало советам преимущество. Почти наверняка они собирались этим воспользоваться.

Советы без сомнения используют химическое оружие, с самого начала наступления, так что западные союзники были реально подготовлены к этому. Кроме того, было весьма вероятно, что два американских корпуса не подвергнуться химическим атакам, так как будет справедливо предположить, что верховный главнокомандующий ОВС НАТО в Европе использует свои полномочия, чтобы нанести ответный удар. Это было хорошо известно на другой стороне, как и то, что другие союзники будут не смогут некоторое время нанести ответный удар, по крайней мере своими собственными силами. Союзники осознавали, что если в случае войны будут выполнены все надлежащие мероприятия, их потери от химического оружия не будут высокими.

В области авиации в предвоенные годы Альянс, в целом, был вынужден полагаться на ту технику, которую имел и, в лучшем случае, улучшить ее, продлевая срок службы, вместо того, чтобы разрабатывать далеко идущие нововведения. Однако, учитывая финансовые ограничения, испытываемые военно-воздушными силами союзников, положение было не так уж и плохо.

Например, был принят на вооружение EF-111, постановщик помех на базе F-111, способного развивать скорость Мах 2 на высоте, и превышать скорость звука на малых высотах. Высокая маневренность повышала его шансы на выживание. EF-111 был оснащен десятью мощными генераторами помех, а также системами предупреждения об облучении радарами зенитных систем и самолетов противника, предупреждавших экипаж об опасности. Эти самолеты, принятые на вооружение в 1983 должны были оказаться очень эффективными в сопровождении глубоких воздушных операций. Во времена Второй Мировой войны глубокие рейды авиации должны были прикрываться истребителями, или, в случае невозможности, полагаться на собственное вооружение в борьбе с перехватчиками противника. Так действовала, например, 8-я американская воздушная армия. В 1980-х самолеты в глубоких рейдах должны были быть защищены в первую очередь радиоэлектронными средствами, предназначенными для защиты от вражеских зенитных орудий, ракет или перехватчиков. EF-111 был замечательным примером современных тенденций.

TR-1, переоборудованная версия старого U-2 (который пресса окрестила «самолет-шпион»), высотный (потолок — 21 000 метров) и дальний (свыше 3 000 километров) разведывательный самолет был предназначен для сбора тактической информации. Этот самолет также имел определенный плюс. Он был оснащен передовыми средствами электронного противодействия (ECM) и интегрированной аппаратурой, дающей возможность прицельных радиопомех против вражеских радаров (PLSS), а также радиотехнической разведки (РТР). Он был принят на вооружение в начале 1980-х.

Та же история повторилась и с F-4G, модифицированной версией F-4E «Фантом», оснащенной новейшими радиоэлектронными средствами и противорадиолокационными ракетами, самой совершенной из которых была AGM-88 «HARM» («high-speed anti-radiation missile» — «Высокоскоростная противорадиолокационная ракета»), которая как раз поступала на вооружение, когда началась война.

F-15 «Игл» все еще находился на вооружении, в том числе его новейшая модификация «Страйк Игл», с улучшенной электроникой и лучшей всепогодностью. F-16 «Файтинг Фалкон», который начал поступать на вооружение в 1981, представлял собой реальный шаг вперед. Его оборудование включало в себя многорежимный радар при форме корпуса, дающей хороший обзор, индикацию на лобовом стекле, встроенные средства противодействия (полосы фольги, служившие обманками для вражеских ракет) и темповые ловушки, а также средства радиоэлектронной борьбы и встроенную авиапушку с 500 20-мм снарядами. Самолет был способен развивать скорость Мах 2, имел потолок свыше 15 000 метров и дальность свыше 2 000 километров. Это был самый большой шаг вперед в области западных истребителей, чем когда-либо. F-18 «Хорнет», одноместный многофункциональный истребитель-бомбардировщик, имеющий еще более продвинутый внешний вид, был привлекателен для авиации флотов, страдал от многих задержек в проектировании и еще не поступил на службу, когда началась война

Высокое значение имело дальнейшее развитие самолета дальнего радиолокационного обнаружения и управления (АВАКС) Е-3А «Сентри». В планере Боинга-707 было размещено оборудование, превратившее самолета в мобильную, гибкую, устойчивую к помехам систему связи и управления, способную вести наблюдение за всеми типами летательных аппаратов, пилотируемыми и беспилотными, над любой местностью, в любую погоду, на больших, средних и малых высотах. РЛС нижнего обзора дала самолету до тех пор отсутствовавшие уникальные возможности. «Сентри» мог действать в течение шести часов, на удалении 1 000 миль от базы, имея максимальную скорость 530 км/ч и потолок в 8 700 метров. Подробнее его действия будут описаны в следующей главе. Его ввод в строй в 1980 и принятие на вооружение НАТО в 1982 ознаменовало собой большой шаг вперед.

Улучшенный «Харриер» был принят на вооружение корпусом морской пехоты США в 1983 году под обозначением AV-8B и КВВС под обозначением GR-5 год спустя. В конце 1970-х, администрация США предприняла не одну попытку убить «Харриер». К счастью, Конгресс остался тверд, и этот крайне ценный международный (США/Великобритания) передовой самолет вертикального взлета и посадки (СВВП) был спасен.

Три основных события, произошедших в конце 1970-х-начале 80-х годов указывали на интеграцию воздушных и собственно морских сил в современных военно-морских операциях. Во-первых, это было появление мощных бомбардировщиков с океанским радиусом действия, таких как советские «Бэкфайеры», вооруженные противокорабельными ракетами, во-вторых, это было расширение потенциала дальних противолодочных самолетов (ДПЛС), таких как «Нимрод». В-третьих, повысился радиус действия истребителей защиты кораблей берегового базирования, что стало возможным благодаря дозаправке в воздухе. Возможности этих сил были значительно расширены, причем очень недорогой ценой, после изобретения в Британии палубного трамплина, впервые установленного на HMS «Инвинсибл», который часто именовался авианосцем, но скорее относился к классу крейсеров. Его использование значительно повысило боевую эффективность СВВП «Харриер» и дало возможность переоборудования торговых судов-контейнеровозов в эскортные авианосцы. К сожалению, только один такой корабль, британский «Травеллер» находился в строю в середине 1985 года.

Противолодочная оборона (ПЛО), всегда бывшая трудной, сложной и дорогостоящей, стала еще более сложной с внедрением эффективных акустических покрытий подводных лодок. Это привело к резкому снижению дальности обнаружения активных гидролокаторов, применение которых, однако, осталось практически незаменимо для точного определения местоположения подводной лодки и наведения оружия. К счастью, развитие пассивных гидролокаторов, на которые акустическое покрытие не оказывало влияния, достигло больших успехов к 1985 году. Они заключались, в основном, в разработке трех систем. Для обнаружения на очень дальних дистанциях применялась система под названием SURTASS («буксируемая по поверхности система слежения»), буксируемая океанскими кораблями; буксируемая тактическая система, пригодная для использования фрегатами/эсминцами и подводными лодками под названием TACTASS («тактическая буксируемая гидроакустическая система слежения»); дальние противолодочные самолеты (ДПЛС), оснащенные значительно улучшенными пассивными гидроакустическими буями. Все эти меры будут накладывать существенные ограничения на мобильность вражеских атомных ударных подводных лодок.

Все чаще систематическое развертывание как активных, так и пассивных гидролокаторов кораблей, подводных лодок и самолетов стало рассматриваться как основа эффективной борьбы с подводными лодками. Оно не могло быть достигнуто без эффективного применения информационных технологий. Посредством них данные о любом контакте с подводной лодкой на любом театре военных действий могли быть приобщены, после занимающей считанные секунды передачи, к данным по контакту с другой лодкой и прочей разведывательной информацией, обработаны, проанализированы, сравнены и сохранены для дальнейшего использования. Таким образом, можно было поддерживать постоянно обновляемую картину действий подводных лодок противника, доступную в электронном виде для командира любых сил НАТО, ведущих противолодочную оборону, на любом уровне, в море или на берегу. Кроме того, обеспечение командования и управления силами, участвующими в широкомасштабных воздушно-морских боевых операций в постоянно меняющейся обстановке, требовало разработки и принятия на вооружение узконаправленных, защищенных и безопасных средств связи на тактическом уровне.

Среди наиболее важных образцов морского/авиационного вооружения следует упомянуть «Стингрей» — высокоэффективную авиационную или корабельную самонаводящуюся противолодочную торпеду и «Каптор» — самодвижущуюся управляемую противолодочную мину. Противолодочная модификация вертолета «Линкс» поступила на вооружение Королевского ВМФ в начале 1980-х годов и была особенно полезна в качестве платформы для размещения управляемого вооружения. Противокорабельная ракета подводных лодок «Гарпун» была еще одним эффективным новым оружием, используемым подводными лодками НАТО. Без этих систем вооружений весьма скромные военно-морские силы и морская авиация НАТО оказались бы в крайне невыгодном положении, пытаясь защитить морское судоходство и военно-морские силы от тотальной атаки советского военно-морского флота и морской авиации.

Боевая мощь ВМФ США, а следовательно, и НАТО, в середине 1985 года повысилась с первыми плодами двух замечательных программ, а именно вступлением в строй ракетных крейсеров типа «Тикондерога» с системой «Иджис» («Иджис» представляла собой интегрированную компьютерную систему управления ПВО) и превращением линкоров класса «Айова» времен Второй Мировой войны в нечто среднее между линкором и авианосцем, получившем прозвище «Бэттлиер». Бывшие крупнейшие надводные боевое корабли были переоснащены современной микроэлектроникой в сочетании с ракетным вооружением и получили возможность отслеживать воздушные, надводные и подводные цели в радиусе сотен миль и уничтожать их различным вооружением, включавшим 16-дюймовые орудия и управляемые ракеты классов «поверхность-воздух» и «поверхность — поверхность». Огромные размеры и тяжелая броня обеспечивали высокую боевую живучесть, а американские морские пехотинцы получили возможность надежной и сокрушительной огневой поддержки корабельными орудиями, дополненной поддержкой с воздуха, обеспечиваемой самолетами вертикального взлета и посадки.

В завершение нашего далеко не полного обзора, мы переходим к «Торнадо», многоцелевому боевому самолету (MRCA), объединившему в себе роли истребителя-бомбардировщика и разведывательного самолета, а также существовавшему в варианте усовершенствованного перехватчика. Хотя он и являлся совместной союзной (Великобритания/ФРГ/Италия) первостепенной важности, он несколько раз едва не ушел в небытие из-за бюджетных проблем. К счастью, «Торнадо» выжил, хотя выпускался в количествах меньших, чем это должно было быть. Его роль мы подробно рассмотрим в следующей главе, непосредственно посвященной войне в воздухе.

Боевые действия в Европе в августе 1985 продолжались три недели. Тем не менее, они потребовали от сторон, которые по большей части были решительны и хорошо вооружены, максимального напряжения сил. Цена за неэффективность и нерешительность со стороны НАТО была высока. Война не продлилась достаточно долго, чтобы разработать на ее основе какое-либо оборудование, ни даже извлечь максимум возможностей из того, что были знакомы и давно использовались. Но она была достаточно долгой, чтобы обнажить слабые места. Кроме того, она была достаточно долгой, чтобы очень ясно продемонстрировать, не только то, чего будет стоить неядерная оборона (которая будет достаточно эффективной), не подготовленная в течение длительного времени, но и то, что ядерной войны едва ли можно избежать, если жалеть сил на дорогостоящие альтернативные средства. Успех НАТО был бы большим, если бы улучшения техники и оборудования, рассмотренных выше, были бы сделаны раньше, или если бы эта техника имелась в большем количестве, или если бы некоторые системы, никогда не принятые на вооружение, не были бы задушены в зародыше. Все это Запад мог бы использовать, чтобы предотвратить катастрофическое использование тактического ядерного оружия со всеми его ужасными последствиями. Это бы оказалось проще.

Как говорилось в старой Римской пословице «Си вис пасем, пара беллум» — «Хочешь мира — готовься к войне».

Или, если адаптировать ее к реалиям конца двадцатого века — «Хочешь ядерного мира — готовься к неядерной войне. Но будь готов заплатить за это».

 

ГЛАВА 6: ВОЗДУШНОЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Гибкость военно-воздушных сил остается столь бесспорной, что люди уже начали уставать от повторения этой фразы. От этого факта никуда не деться, однако требуются годы, чтобы выработать фундаментальную доктрину их применения. Конечно, требуется не более десяти лет для разработки основных систем авиационного вооружения и четыре-пять лет для подготовки летчиков. Так что не удивительно, что в конце 1970-х годов, не более чем через десять лет после перехода НАТО от стратегии массированного возмездия к стратегии гибкого реагирования, военно-воздушные силы союзников по-прежнему продолжали активные разработки в области тактических приемов, которые позволили бы им быть готовыми к войне в центральной Европе в новых стратегических и политических реалиях. Было неудивительным и то, что реорганизация советских вооруженных сил в сторону более гибкой концепции (об этом ниже), начала приносить свои плоды только в начале 80-х.

В ВВС США (USAF) и британских Королевских ВВС (RAF) на протяжении 1970-х львиная доля ассигнований приходилась на тактическую авиацию. ВВС США сделали акцент на современных истребителях — F-15 «Игл», F-16 «Файтинг Фалкон», а также противотанковых штурмовиках А-10 «Тандерболт». В ВВС прочих стран следует отметить англо-французский «Ягуар», удивительный самолет вертикального/сокращенного взлета и посадки «Харриер», F-4 «Фантом», закупленные в США в 1960-е, а также сухопутные варианты палубных F-7 «Корсар». Большинство их этих самолетов было в строю уже несколько лет. К 1985 году ВВС имели почти пятнадцатилетний опыт работы с СВВП «Харриер», например, опыт действия с временных площадок вокруг их базы в Гютерсло и передовых баз на северогерманской равнине.

Полученный опыт рассредоточения техники сослужил хорошую службу — когда утром 5 августа Гюстерло был атакован советскими «Фенсерами», ни одного «Харриера» не было на аэродроме, хотя некоторые вертолеты «Пума» КВС и чартерные самолеты, эвакуирующие вежи гражданского персонала были застигнуты на поле и понесли тяжелые потери. Пилоты «Харриеров» знали местность вокруг и поддерживали особенно тесную взаимосвязь с 1-м Британским корпусом Северной группы армий (СГА). Это взаимодействие проистекало из многих лет совместных учений, так как британская военная доктрина отводила авиации все возрастающую роль в борьбе с бронетехникой противника. Она предусматривала использование скорости самолетов, чтобы обойти передовые эшелоны вражеских бронетанковых соединений с флангов, чтобы атаковать их в 10–20 километрах тылу, в критически важной точке, где бронетехника перестраивается из походных порядков в боевые. Успех этой тактики, как и многого другого, зависел от воздушной разведки и быстроты реагирования. Она должна была принести успех в войне, как и оправдать потери авиации, которые будут высоки, по крайней мере, некоторое время. Но эта тактика не могла оказать непосредственное воздействие на обстановку на линии фронта, когда требовалось остановить прорыв танков противника. Эффект от нее проявиться позже. В ослаблении мощи противника на передовой, армия полагалась, в основном, на дальнобойные противотанковые ракетные комплексы (ПТРК), а также противотанковые вертолеты, осуществляющие атаки на подскоке, укрываясь за складками местности или лесом. «Харриеры» и «Ягуары», конечно, могли осуществлять непосредственную воздушную поддержку, когда крики о помощи с передовой становились слишком громкими и настойчивыми.

В этих случаях потери, как правило, были высоки, и размен танков на самолеты был оправдан лишь в самых крайних случаях.

Англо-германо-итальянский «многоцелевой боевой самолет» (MRCA) принятый на вооружение под обозначением «Торнадо» в качестве специализированного дальнего перехватчика в Великобритании и в роли истребителя-бомбардировщика в континентальных странах, был новой перспективной разработкой. ВВС Германии (GAF) в силу политических соображений и географической логики были прочно привязаны к защите собственного воздушного пространства, непосредственной поддержке сухопутных войск ЦГА (Центральная группа армий) и СГА, а также перехвату и борьбе с авиацией противника над его собственной территорией. К 1984 году GAF получили большую часть причитавшихся им «Торнадо» и передали функции ПВО самолетам F-4 «Фантом» и сохранившимся с 1960-х F-104 «Старфайтер».

Каждая из армий стран Альянса также имела, в той или иной степени, военно-транспортную авиацию и вертолеты. Вертолеты были одним из неизвестных факторов в операциях большого масштаба и интенсивности, которому предстояло быть испытанным в Третьей Мировой войне. В общем, они стали универсальной и зачастую неотъемлемой частью армий всех стран, в том числе Варшавского договора. Но, как и следовало ожидать, потери были высоки и вопрос, как долго вертолеты смогут присутствовать на полях сражений в затяжной войне, оставался открытым. Армия и ВВС США, имея за плечами опыт Вьетнама, массово использовали вертолеты в качестве средства огневой поддержки и материально-технического обеспечения, с большим мастерством и часто оказывая решающее значение на местах. Немецкие и британские вертолеты в первые дни войны почти полностью были задействованы для поддержания снабжения в тыловой зоне СГА. Угроза, которую представляли для небронированных транспортных средств вооруженные разведывательные самолеты ВВС СССР, была серьезно недооценена. Дороги оказались блокированы уничтоженными грузовиками снабжения и машинами беженцев. Чтобы справиться с хаосом и неразберихой на линии фронта, неуклонно откатывающейся на запад, требовалось безостановочное использование вертолетов, чтобы доставлять боеприпасы и горючее на фронт.

Советские войска не имели такой проблемы, так как всегда любили вертолеты и создавали специализированные машины под конкретные задачи и с различным вооружением. Они должным были выступать в роли летающих боевых платформ, двигаясь впереди и над наступающими танками, выступая в роли противотанковых средст и станций радиоэлектронной борьбы (РЭБ). Они даже были способны нести ракеты «воздух-воздух». Неудивительно, что они легко и в большом количестве сбивались американскими ЗРК «Пэтриот» (которые поступили на вооружение, но еще не были обкатаны), британскими «Рэпиер» и французскими «Роланд» и «Сикас», развернутыми армиями НАТО. Тем не менее, командиры сухопутных сил Альянса на всех уровнях признавали, что необходимость принять дополнительные меры для защиты от шальных вертолетов противника, не была в должной мере осознанна.

Организация поддержки с воздуха, нанесение ударов в уязвимые места противника в быстро меняющейся обстановке боя придавала важное значение тактическим разведывательным самолетам, обеспечивающим высокую скорость получения информации и реакции. Эта роль отводилась, как правило, истребителям, оснащенным специализированным оборудованием и со специально подготовленными экипажами. Над морем, патрулирование вели самолеты морской авиации, отслеживая надводные корабли и подлодки противника. Ближе к берегу и поддерживали вертолеты наземного базирования. Весь Западно-Европейский театр был прикрыт Наземными средствами противовоздушной обороны НАТО (NADGE), включающей радиолокационные станции обнаружения и, в дополнение к истребителям-перехватчикам, зенитно-ракетные комплексы (ЗРК) для войсковой и объектовой обороны. В случае, если потребность в воздушной разведке намного превышало возможности ограниченного числа самолетов и экипажей, вопрос, следовало ли наращивать их количество, оставался спорным. Больше самолетов в одном месте означало уменьшение их числа в другом. Чтобы дать некоторое представление о масштабах, стоит отметить, что ВВС США имели примерно в пять раз больше самолетов, чем КВС и Люфтваффе вместе взятые.

На широком поле деятельности разведки — и оно было действительно широким — скептики всегда опасались, что в крупномасштабной войне разведывательные системы западных союзников с их компьютеризированными «центрами сбора» будут перегружены. Так и случилось. Поток данных со спутников, самолетов ДРЛО, станций радиоэлектронной разведки, фотографической разведки и множества других источников был огромен, и хотя компьютеры быстро переваривали его и услужливо выдавали обратно, они не обладали способностью к мышлению. Когда началась война, центры обработки информации были укомплектованы неопытными или не имевшими достаточно практики офицерами, и это снижало скорость обработки важнейших данных. Так, например, случилось после Гданьского инцидента, который будет описан в конце этой главы, когда важнейшей информации о параметрах частот советского «Кукера» потребовалось сорок восемь часов, чтобы достичь действующих подразделений, которые столь отчаянно в ней нуждались. Но кривая обучения в войне всегда является крутой, и время обработки и оценки данных значительно снизилось впервые же несколько дней. Тем не менее, нагрузка на человека, связанная с почти подавляющим объемом данных, льющимся от станций разведки, компьютеров и систем связи была очень велика и оставалась таковой на протяжении всей войны.

Командование британских и немецких военно-воздушных сил уже давно осознавало потребность в истребителе завоевания превосходства в воздухе нового поколения, способного заменить в 1980-х годах их «Фантомы». Это было обусловлено необходимостью борьбы с растущей ударной мощью фронтовой авиации стран Варшавского Договора, с целью не дать ей поддерживать наземные силы на Центрально-Европейском ТВД. По политическим причинам это должен был быть многонациональный совместный проект. Совместные разработки начались в Великобритании, ФРГ и Франции, странах, имевших аналогичные потребности. Это благонамеренное сотрудничество не помогло проекту ни на йоту, даже наоборот. Различия в спецификациях и сроках не могли быть согласованы, стоимость «Торнадо» начала выходить за отведенные рамки, оставляя в буквальном смысле мало места в военных бюджетах Великобритании и Федеративной Республики Германии. Франция оставила свои планы и свои разработки при себе, тогда как британское и немецкое командования смирились с мыслью, что им придется эксплуатировать свои «Фантомы» до конца десятилетия. Это было неудачей. Великобритания могла утешить себя только появившейся возможностью пополнить военно-воздушные силы почти восьмьюдесятью «Харриерами». Это было крайне желательным для поддержки наземных сил, но это не могло повилять на общий результат, если Великобритания и Германия будут вынуждены вступить в войну в середине 1980-х, имея истребители, разработанные двадцать лет назад под концепции двадцатилетней давности. За исключением «Торнадо», они не будут располагать современными истребителями завоевания превосходства в воздухе.

Малым северным странам НАТО по их общему признанию, удалось найти наиболее простое решение проблемы в виде закупок американских истребителей-бомбардировщиков F-16 «Файтинг Фалкон» в середине 1970-х. Хотя принцип «покупать американское», ставивший много палок в колеса идее создания европейской аэрокосмической промышленности, делал это решение довольно спорным, война показала, что норвежские, бельгийские, голландские и датские военно-воздушные силы сделали нужный и своевременный выбор. Хотя по отдельности их ВВС были не слишком значительны, более 200 F-16 «Файтинг Фалкон», имевших хорошие показатели по всепогодности и в ночное время, вместе с новыми «Мираж-2000» французских ВВС, сделали многое для компенсации нехватки сил КВВС и Люфтваффе в этом регионе.

Военно-воздушные силы Франции не могли, конечно же, быть включены в состав боевых подразделений НАТО, и ни в какие формальные планы и расчеты НАТО. Однако ПВО Франции было связано с NADGE, а военные связи с НАТО были тесными. Хотя Франция имела заинтересованность в новых истребителях-бомбардировщиках, эта необходимость не была столь острой, как в Германии или Великобритании. В начале 1980-х, ВВС Франции начали программу замены ранних перехватчиков «Мираж» на истребители-бомбардировщики «Мираж-2000». Замена проходила удовлетворительно, и выполнение программы было гарантировано. В роли истребителя-бомбардировщика «Мираж-2000» дополняли англо-французские «Ягуары». ВВС Франции, имевшие хорошие возможности по рассредоточению самолетов, и использующие свои внутренние линии связи представлялись, как и оказалось впоследствии, современными, сбалансированными и эффективными.

Именно в это время не афишируемым, но показательным материалом стал «Доклад Спинни». Франклин С.Спинни был аналитиком, который возглавил исследовательскую группу в США, которой Пентагон поручил ежедневный мониторинг состояния самолетов своей тактической авиации. Он вскрыл тревожные факты. Что было не менее важно, он обнаружил, что надежность и ремонтопригодность самолетов фронтовой авиации ВВС США были намного ниже, чем было необходимо для интенсивных операций в условиях войны. Спинни представил свой доклад в 1980, сделав болезненный вывод, что «Наша стратегия, направленная на постоянное наращивание технической сложности, сделала высокотехнологичность и боеготовность взаимоисключающими».

С таким выводом, хотя и не повсеместно, но достаточно широко совпадал реальный опыт в военно-воздушных силах, чтобы доклад сделался чрезвычайно неприятным для чтения. Однако, несмотря на свою остроту, доклад был серьезен и оказал значительное влияние на последующие события. Естественно, он был обнародован, однако те комментаторы в СМИ, которые вцепились в него, увидев лишь критику, упустили тот момент, что Спинни критиковал сложность техники, а не высокие технологии. Не могло быть и речи об отказе военно-воздушных сил он достижений науки и техники, ибо это обернулось бы против них самих. Тем не менее, военно-воздушные силы начали, иногда даже по непосредственным причинам изменения, изменения, в соответствии с выводами Спинни.

В то время, как значительные увеличения оборонных расходов в США в 1980 и 1981 финансовых годах (ФГ), согласно пятилетним прогнозам, касательно ВВС США было направлено на стратегические силы (это было обусловлено политическими и стратегическими соображениями), значительные средства направлялись и на фронтовую авиацию. Они расходовались на дальнейшую закупку истребителей F-15 «Игл» и F-16 «Файтинг Фалкон», штурмовиков А-10 «Тандерболт» и еще восемь заправщиков КС-10, которые должны были стать важным элементом для переброски в Европу флотов фронтовых истребителей и бомбардировщиков. Также в 1983 финансовом году, возможно, с оглядкой на «доклад Спинни», было выделено не менее 3,6 млрд. долларов США на приобретение запасных частей и меры по повышению надежности техники.

К началу войны некоторые из А-10 «Тандерболт» ВВС США были модернизированы в сторону улучшения показателей по всепогодности и возможностям в ночное время, однако советские ЗРК в некоторой степени сводили на нет это преимущество. Если же будет достигнута внезапность, или оборона противника будет подавлена, тяжеловооруженные «Тандерболты» могли нанести значительный ущерб танкам противника, однако в менее благоприятных условиях, их потери будут неприемлемо высоки. Учитывая это обстоятельство, штаб 4-го Объединенного Тактического Авиационного Командования (4 ОТАК) и ЦГА с некоторым запозданием — за год до войны — приняли новую тактику, направленную на изменение схемы взаимодействия между ударными вертолетами армии США и «Тандерболтами» ВВС. Согласно принятой концепции, вертолеты, находясь в засаде, совершают атаку на подскоке и открывают огонь по бронетехнике противника за тридцать секунд до подхода «Тандерболтов», снова уходят, а затем снова поднимаются, чтобы дать танкам противника «еще тридцать секунд внимания» после ухода штурмовиков. Идея пришла от пилотов вертолетов «Кобра», американской армейской авиации, которые считали, что их действия могли быть наиболее эффективны, если будут направлены на советские ЗСУ — радарно-управляемые зенитные орудия — и ЗРК, непосредственно прикрывающие танки от ударов с воздуха. Если они будут уничтожены, «Тандерболты» будут иметь неограниченные или, по крайнем мере, более широкие возможности в плане нанесения ударов по своим целям. Командование наземных сил было настроено более скептично. Угроза, исходящая от танков противника, была повсеместной, а возможности сосредоточить достаточно противотанковых средств в нужное время в нужном месте не было. Все средства должны были быть направлены на главный источник угрозу. «Тандерболты» могли и не появиться.

В теории эта тактика выглядела многообещающе, однако вне реальных боевых действий нельзя было сказать, насколько она верна. Поэтому новая тактика первоначально была осторожно принята 8-й боевой авиационной дивизии американского Корпуса армейской авиации, Финтен, Германия, имевшей на вооружении новые вертолеты ААН-64 производства Hughes Helicopters, действующие совместно с «Тандерболтами» ВВС США, перебрасываемыми на передовые базы в Германии с основных баз в восточной Англии. Лесистые холмы в районе Фульды, к примеру, должны были обеспечить отличное прикрытие для действующих из засады вертолетов с ракетами «Хэллфайер». Зенитные установки противника, как и предсказывалось, были отчетливо видны на фоне приземистых советских танков Т-72 и БМП. По крайней мере временное ошеломление и потеря боеспособности наземной ПВО давала относительно медленным «Тандерболтам» возможность наносить сокрушительные удары по танкам противника. К счастью, эту тактику удалось отработать и широко внедрить за два года до войны. Вертолетные атаки на танки противника, иногда с поддержкой А-10 «Тандерболт», предполагающие плотное взаимодействие между Корпусом армейской авиации и ВВС США, таким образом, должны были стать частным явлением и мощным элементом обороны на всем протяжении Центрального фронта.

Пятилетний план, проистекающий из 1983 финансового года, предусматривал также существенное увеличение часов налета в ВВС США, которые были сокращены, так же, как в ВВС европейских стран под давлением бюджетного дефицита в конце 1970-х. Хотя программа подготовки в ВВС США и так хватало, чтобы вызвать зависть летчиков по другую сторону Атлантического океана, большая часть изменений была направлена на тоже, что следовало делать Европе — а именно, укреплять и развивать то, что уже имелось, а не зря надеяться на лучшее.

Королевские ВВС Великобритании были единственными военно-воздушными силами Альянса, выполнявшими все роли, отводимые авиации (в США функции морской авиации выполняла Авиация ВМФ США). Поэтому будет поучительным исследовать некоторые проблемы, с которыми они столкнулись за пять лет до войны.

Хотя британское правительство утвердило и в целом, поддерживало 3-х процентный ежегодный рост оборонительных расходов в реальном выражении, что было согласовано с Советом НАТО в 1977 году, каждый год приносил большие трудности, вызванные необходимостью сдерживать рост расходов сверх установленного военного бюджета. От чего-то постоянно приходилось отказываться или откладывать. Грозная «килевая волна» невыполненных обещаний бежала впереди оборонной программы. Когда давление на экономику увеличилось, пришлось урезать и существующие программы вследствие роста текущих расходов — процесс, который в британских оборонных кругах с горечью стали называть «нарезкой колбасы». В годы экономического спада были урезаны летные часы, расход топлива для наземной техники и, (что казалось почти невероятным), многие солдаты и офицеры были отправлены в отпуска для экономии средств. Остро не хватало обуви, в особенности летных ботинок.

Как и ВВС США, КВВС во второй половине семидесятых пострадали от оттока опытных специалистов, так как заработная плата и перспективы на гражданской жизни были большими, особенно во времена, когда экономике было трудно держаться на плаву. Уровень опыта во фронтовой авиации начал вызывать тревогу. Последующие сокращения часов полетов и обучения, хотя и были достаточно эффективны в плане экономии средств здесь и сейчас, бросали длинную и грозную тень на состояние боеготовности в последующие годы. Они упал настолько, что министр обороны Великобритании был вынужден серьезно рассмотреть эту ситуацию летом 1981 года и принять новую серию того, что в Британии именовалось «пересмотром оборонной политики» — хорошо понятным эвфемизмом для дальнейшего сокращения оборонительных расходов. На этот раз, на 20 процентов сократился бюджет британского надводного флота. Так как Королевский военно-морской флот был основной силой НАТО в Восточной Атлантике (EASTLANT) и в районе Пролива, это означало сокращение примерно на 15 процентов надводных сил сопровождения в зоне EASTLANT.

Две другие британские службы также не остались невредимы, но КВВС, по крайней мере, было позволено сохранить на службе две эскадрильи истребителей «Фантом». Это усилило противовоздушную оборону Соединенного Королевства, а также продемонстрировало признание исключительной важности британских островов в случае войны как передовой базы для американских сухопутных и воздушных подкреплений и тыловой базы военно-воздушных сил Верховного главнокомандующего ОВС НАТО в Европе (SACEUR) на случай сильного ухудшения обстановки на земле Германии.

Явно прослеживался упор на повышение вооруженности и материально-технических запасов. Это было неявным признанием того факта, что если война придет в Европу, она, скорее всего, будет идти в неядерной фазе значительно дольше, чем готовы были признать любые прежние программы планирования и подготовки. И если были быть веские причины оставаться ядерной державой, нехватки обычных боеприпасов и других ресурсов больше, чем на несколько дней не должно было быть среди таковых.

Военно-морские сокращения вызвали резкий шок, но когда боль утихла, стало понятно, что они были неизбежны. Наконец открылись некоторые реалии, главным образом то, что крайне затратный технологический рост пришелся на то время, когда в большей части мира кончились деньги. Те, кто не проявлял никакого интереса к текущим делам поняли, что в конце 1970-х баланс стратегического и тактического ядерного оружия был неблагоприятным для Альянса. До тех пор, пока этот дисбаланс не будет выправлен сокращениями на советской стороне или развертыванием Альянсом новых средств в ближайшие шесть-семь лет, для Советского Союза действительно открывалось окно возможностей. Для Альянса и его военно-воздушных сил начинались действительно опасные годы, и мы должны подробно и трезво рассмотреть эту ситуацию.

Если бы еще раз пришлось прибегнуть к британской модели, все было бы намного хуже, если бы не надежные основы, заложенные в семидесятые. Самолеты, такие как «Торнадо», морской разведчик/самолет ДРЛО «Нимрод», а также «Блиндфайр»- последняя всепогодная модификация зенитно-ракетного комплекса «Рэпиер» оставались в числе мировых лидеров в мировой лиге. Кроме того, требовалось сохранить старые самолеты путем оставления их на вооружении на больший срок, чем это планировалось изначально, а также решить другие проблемы, связанные с растущей уязвимостью аэродромов в Великобритании для растущих советских ВВС и нехваткой запасных пунктов базирования — особенно в связи с необходимостью принимать крупные подкрепления из Соединенных Штатов и давать возможность передислокации самолетам из континентальной части Европы. Общий уровень опыта во фронтовых эскадрильях был слишком низок, кроме того, до конца десятилетия планировался сохраниться большой люфт, связанный с отсутствием тактического истребителя последнего поколения над линией фронта в Германии. Следует отменить, что развитие средств РЭБ шло настолько хорошо, насколько это было возможно и этим выделялось из общей картины. Драгоценные немногочисленные дополнительные средства поступали на вооружение — и было предельно ясно, что оборонительная доктрина должна была строиться на принципе максимально эффективного использования того, что было в распоряжении или поступит в него в ближайшей перспективе.

Из этого вынужденного аскетизма неизбежно прибывали некоторые положительные моменты. Некоторые изменения были радикальны. Открытие всех видов службы, не связанных с прямым участием в боевых действиях для женщин, например, обеспечило увеличение ценного количества новобранцев. Кроме того, это обеспечило резерв специалистов обоих полов для вспомогательных служб. ВВС США пошли еще дальше и допустили женщин в летный состав. Это произошло незадолго до того, как женщины были допущены к службе на боевых должностях. И так уж вышло, что первую наступательную операцию вооруженных сил США в Третьей Мировой войне предстояло провести 29-летней женщине. Этот момент заслуживает более пристального внимания.

Несколько лет ВМФ СССР использовал базу в Конакри в Гвинее, западная Африка, где также расположилась база, предназначенная для обслуживания самолетов дальней морской разведки «Беар», а иногда и бомбардировщиков «Бэкфайер» по поддержке самолетов-заправщиков. Таким образом, их самолеты могли волной прокатиться по северной Атлантике, а на следующий день — обратно. Все это было хорошо известно благодаря американским и британским системам слежения и для советской морской авиации было бы наивно воздержаться от использования Конакри в случае войны. Когда вечером 4 августа 1985 году четыре «Беара», два «Бэкфайера» и заправщик приземлились на аэродроме, ВВС США ответили незамедлительно.

В полночь, четыре бомбардировщика В-52D под командованием майора Эда Лоджа из состава дислоцированного на авиабазе Марч Калифорнийского авиакрыла, имея в общей сложности 120 тонн фугасных авиабомб на борту, поднялись со своей базы военного времени во Флориде и взяли прямой курс на Конакри. Они подошли к цели по ясному голубому небу спустя девять часов. Истребителей противника не было, а советские ЗРК, которые только начали прибывать на базу, были легко подавлены станциями РЭБ бомбардировщиков на подходе к цели. Взлетно-посадочная полоса, станции управления и топливные склады были взяты в прицел и систематически уничтожены В-52, словно вспахавшими их с высоты 10 000 метров. Успех был полным. Аэродром был разрушен до такой степени, что советский флот не предпринял никаких попыток восстановить его.

Некоторые из более мудрых лидеров Африки увидели в этом определенную мораль. Марионеточным и суррогатным режимам следовало гарантировать, что их покровители будут иметь силу и возможность защитить их от опасностей, когда этого не могли сделать география и политические соображения. Гвинее с болезненными последствиями не удалось предвидеть подобных рисков.

После возвращения на базу во Флориде и объявления о вручении медалей экипажам бомбардировщиков, средства массовой информации наэлектризовались, узнав полное имя командира соединения — Эдвина Тинкл Лодж. Она была первой из небольшой группы женщин, окончивших Академию ВВС США и принятых на обучение в Военно-транспортное авиационное командование в 1970-х, где она отличилась в качестве пилота и командира экипажа. С небольшой помощью от своего конгрессмена, она была переведена в бомбардировочное авиакрыло В-52 на авиабазе Марш, предназначенное для широкого спектра неядерных бомбардировок. Налет на Конакри стал лишь одной из них.

В целом, военно-воздушные силы стран Альянса не последовали примеру ВВС США, несмотря на общую нехватку опытных пилотов, обусловленную недобором в «голодные» 1970-е годы. Основная трудность заключалась в ограничении летных часов, налагаемых правительствами по экономическим причинам. Со временем, меры по компенсации этого должны были быть приняты и в КВВС, например, сохранение опытных пилотов во фронтовой авиации помогло компенсировать общее снижение опыта, которое в начале 1980-х усугубилось в связи с необходимостью перевода «сливок общества» на поступившие на вооружение «Торнадо». Важным шагом в решении этой проблемы было то, что британское правительство и советники Казначейства наконец отринули ошибочные представления, что экономия денег путем урезания летных часов и подготовки может стать «прикосновением Мидаса». Но потребовались дорогого стоивший рост аварийности, чтобы убедить их в глупости решения держать военно-воздушные силы на земле. Наметился устойчивый курс на повышение надежности оборудования и оптимизацию материально-технического обеспечения в зоне действия фронтовой авиации — везде, где позволяло военное счастье. Эта политика полностью себя оправдала, когда началась война. Доклад Спинни, как оказалось, возымел долгосрочные последствия.

Меры, принятые в КВВС были характерны для всех программ совершенствования, осуществляемых военно-воздушными силами Альянса. Преимущества таких мер дали о себе знать, и были подтверждены в ходе тщательных оценок учений, моделирующих условия войны, проводимых независимыми многонациональными группами НАТО. Но некоторые инновации в использовании гражданских ресурсов, принятые в Великобритании, носили особый характер и заслуживают упоминания, как сыгравшие положительную роль в сохранении роли Великобритании в качестве стратегической базы Альянса.

В связи с этим стоит упомянуть, что в 1979 году Стратегическое Авиационное Командование (САК) США впервые публично заявило о намерении выделить восемьдесят В-52Д для поддержки войск НАТО. Бомбоотсеки В-52Д были расширены в 1967 году, что позволило им вмещать до 28 000 кг бомб свободного падения. В 1977 году модернизация конструкции самолетов и авионики позволила продлить их ресурс и улучшить прицельность бомбометания. В сентябре 1978 года, В-52 7-го бомбардировочного авиакрыла из Карс-велл, шт. Техас, впервые приняли участие в учениях НАТО «Холодный огонь». После этого они все чаще начали учения по отработке действия на Европейском континенте.

В нескольких случая отрабатывался полет через Атлантику, удар по «вражеским» силам в Западной Европе и возвращение на базы в Техасе и Калифорнии с дозаправкой в воздухе. В 1981 году началось практиковаться развертывание этих самолетов на передовых оперативных базах, таких как Бриз Нортон и Мархэм в Великобритании. Таким образом повышалась скорость ответа без политических последствий, которые бы вызвало из постоянное базирование. Однако это усугубляло неутихающую проблему того, что базы в Великобритании становились сильно переполненными и, следовательно, более привлекательной целью для противника. В то же время, постоянное развертывание сил САК в Лайесе на Азорских островах, начавшееся в 1983 году, несколько облегчило проблему переполненности. Тем не менее, это не устранило ее полностью.

Хотя к концу Второй Мировой войны в Великобритании насчитывались сотни аэродромов, к 1982 году КВВС и ВВС США использовали менее пятидесяти — причем последним требовалась обширная материально-техническая поддержка как для тактического, так и для стратегического авиакрыльев, развернутых в Великобритании. О восстановлении старых военных аэродромов не могло быть и речи, и в течение ряда лет КВВС рассматривали возможность использования гражданских аэропортов с их современными взлетно-посадочными полосами и наземной инфраструктурой. Но независимо от доброй воли со стороны национальных и местных органов власти, на пути использования аэропортов в военных целях всегда стояли коммерческие, конституционные и коммуникационные проблемы. К 1984 году, однако, двадцать три аэропорта приобрели двойное назначение и использовались как вспомогательные базы КВВС и ВВС США. Рационализация гражданских и военных средств связи была главным препятствием, но как только это было сделано, а общественная оценка угрозы стране возросла, другие трудности отпали. Планы предполагали использование гражданских аэропортов в качестве рассредоточенных баз на восемь самолетов, и, тем самым рассредоточение драгоценных воздушных яиц вместо того, чтобы складывать их в несколько наземных корзин.

Трудность заключалась в необходимости проводить операции без надлежащих технических средств и запасов материально-технического обеспечения. В глазах летчиков средством облегчить эту задачу было использование гражданского флота вертолетов, который включал до сотни машин, обслуживающих нефтяные месторождения в Северном море. Компании-операторы охотно выразили готовность сыграть свою роль в национальных планах и с готовностью согласились на схему, согласно которой в чрезвычайной ситуации они должны будут выделить до четырех вертолетов для каждой из основных баз КВВС или ВВС США таким образом, чтобы сформировать воздушный мост между ними и вспомогательными аэродромами. Учения проводились несколько раз до войны, и когда от гражданских вертолетчиков потребовалась выполнить титаническую задачу по переброске техники, боеприпасов, оборудования и запасных частей, они делали это, днем и ночью, независимо от погоды, зачастую курсируя между аэродромами под ракетными атаками. От этих закаленных людей впоследствии можно было услышать заявления (с хорошим вкусом к преуменьшению), что это было довольно расслабляющим после полетов на буровые установки в Северном море зимой.

Успех пришел к этим вертолетчикам в последние предвоенные и первые военные дни, когда над Атлантическим океаном развернулся «воздушный мост» и американские Боинги-747 и Локхид С-5 начали доставлять до 300 человек в центральную Англию каждые четыре минуты. Коммерческие вертолеты перевезли тысячи военнослужащих и сотни тонн необходимых материалов от аэродромов к железнодорожным станциям и портам восточного побережья. Это облегчило положение, грозившее перерасти в неуправляемый затор на автомобильных и железных дорогах и сократить жизненно важные часы на доставку подкреплений из США в континентальную Европу.

Тем не менее, командующий Объединенными Союзными ВВС Центральной Европы (COMAAFCE) назвавший в 1982 году своей ахилессовой пятой недостаточность запасов топлива, боеприпасов, запасных частей и другого оборудования, а также вспомогательных аэродромов, продолжал испытывать обеспокоенность. Пункты совместного базирования (СОВ), с которых могли действовать самолеты ВВС США и КВВС облегчили трудности. Полностью ликвидировать их было невозможно. Теперь опасность состояла в том, что самолеты с подкреплениями, вместе с самолетами, эвакуированными с передовой, прибывали в таком количестве, что это угрожало перегрузить наземное обслуживание.

Первоочередным элементом британских планов являлись крупные летающие танкеры, самолеты ДРЛО и противолодочные самолеты «Нимрод». Все они играли ключевые роли, однако существовали в ограниченном количестве. Так или иначе, они были слишком большими, чтобы поместиться в высокозащищенных капонирах, которые были построены на средства из общих фондов НАТО на большинстве действующих аэродромов. Однако меньшие самолеты КВВС, такие как «Торнадо», «Буканиры», «Ягуары», а также учебно-тренировочные «Хоуки», которые также использовались в качестве вспомогательных перехватчиков, было возможно рассредоточить и укрыть, если на основных базах становилось слишком горячо, чтобы держать их там.

К 1984 году самолеты «Боинг-757» «Бритиш Эйрвейс» были модифицированы с целью возможности осуществлять дозаправку в воздухе, что должно было оказать неоценимое значение в первые часы войны, когда ожидалась почти нереальная потребность в дозаправке в воздухе. К сожалению, предложение «Бритиш Эйрвейс» о том, чтобы новые пассажирские самолеты «Джамдо-джет» строились с укрепленными полами салонов с целью обеспечения возможности перевозки военных грузов, увязло в бюрократической волоките по поводу того, кто будет оплачивать авиакомпаниям неустойку в мирное время. Вследствие этого западные союзники оказались без крайне необходимого дополнения к военно-транспортной авиации.

Таким образом, в условиях свободного обмена идеями в рамках НАТО, союзные ВВС прошли семь «голодных» предвоенных лет наилучшим образом. Но их внимание оказалось обращено на повышение эффективности имеющихся средств, а не на поиске новых решений и прорыве в будущее. Между тем, новые технологии и открываемые ими возможности не стояли на месте.

Самолеты дальнего радиолокационного обнаружения и наведения (АВАКС) были, возможно, крупнейшим «фактором повышения боевой эффективности» из всех последних, и их влияние на ход войны превысило ожидания даже самых ярых сторонников принятия их на вооружение ВВС США в 1977 году. Самолеты Е-3А «Сентри», основанные на пассажирском Боинге-707 было легко отличить от просто 707-х по 9-метровому обтекателю радара и другим антеннам, благодаря которым самолет получил возможности, сделавшие его настолько значимым. Описание его работы заслуживает внимания.

К началу 1985 года был разработан стандартный порядок боевого дежурства над Центрально-европейским ТВД. Один «Сентри» из эскадрильи НАТО всегда находился в воздухе в районе Венло у германо-голландской границы, второй, от ВВС США вел патрулирование над районом базы Рамштайн, а третий, также от эскадрильи НАТО — к западу от Мюнхена над Баварией. Их рабочая высота составляла 7 500 метров. Надежность «Сентри», основанного на испытанном типе самолета была как всегда лучшей, чем у самолетов новых поколений. К 1985 году COMAAFCE могло с уверенностью ожидать ежедневной 80-процентной работоспособности как от подразделений ВВС США, так и от подразделений НАТО. Кроме того, имея четыре человека экипажа и тринадцать человек группы управления, пространство для отдыха, возможность приготовления пищи и дозаправки топливом в воздухе, в случае необходимости каждый «Сентри» мог увеличить нормальное шестичасовое время боевого дежурства еще на несколько часов, что давало большие преимущества.

С 1983 года «Сентри» для ВВС США и НАТО строились с почти идентичным оборудованием. Первоначальные компьютеры сменили новые, с увеличенным в три раза быстродействием и в пять раз объемом хранимых данных. Теперь компьютеры «Сентри» могли выполнять невероятные 1 250 000 операций в секунду и, при необходимости, поддерживать связь с 98 000 наземных и воздушных единиц при помощи единой распределённой боевой информационной системы (JTIDS) цифровой и устойчивой к РЭБ. Неудивительно, что в первые годы развертывания возможности этих самолетов опережали воображение людей, ответственных за их эксплуатацию, в то время как многие считали их введение в строй и опережающий время технический потенциал чрезмерным. Однако в 1981 году было создано отдельное подчиненное НАТО Командование АВАКС, расположившееся в Мезье неподалеку от Брюсселя. Задачей его персонала было обеспечение более полного использования потенциала «Сентри» и интеграция их использования с британскими «Нимродами».

Первой и наиболее очевидной задачей «Сентри» являлось обнаружение потенциальных нарушителей воздушного пространства НАТО. До сих пор, низколетящие «Флоггеры» и «Фенсеры» могли быть обнаружены с расстояния не более 50 километров рассеянными вдоль внутренней германской границы (ВГГ) мобильными передовыми радарными станциями. Теперь же самолеты на любой высоте могли быть четко различимы на дистанции 320 километров, а поднявшись на высоту 1 500 метров и выше — 450 км, практическое значение «Сентри» для противовоздушной обороны НАТО стало решающим. Самолеты стран Варшавского договора теперь могли быть обнаружены на взлете с любых баз в Восточной Германии, например, или в западной половине Чехословакии или на малой высоте над Балтийским морем за Борнхольмом. Самолеты, идущие на большой высоте для дальних перелетов могли быть обнаружены над восточной Польшей и отслеживаться на всем их пути через Восточную Европу вплоть до советской границы. Вместо прежних трех-четырех минутных срочных предупреждений о воздушном нападении, «Сентри» могли дать штаб-квартире командования ПВО сектора, например, находящейся в Брокцайтеле к западу от Дюссельдорфа почти тридцатиминутное предупреждение.

Это было еще не все. Дополнительный проект предполагал оснащение восемнадцати самолетов НАТО «дополнительным электронным оборудованием» — эвфемизм мирного времени для «средств радиоэлектронной разведки». В 1983 году, после продолжительных дебатов в Альянсе, финансирование было выделено и оборудование было установлено. В течение последующих двух лет, данные о командных и контрольных процедурах Варшавского договора, записи радаров, частоты наведения ЗРК и даже позывные и записи голосов отдельных летчиков стран Варшавского договора тщательно собирались и сохранялись в базах данных. Проблемы заключались не в накоплении данных, а в постоянном давлении на перегруженный наземный персонал НАТО, задачей которого было все это классифицировать, обработать и передать, используя, казалось бы, безграничные возможности нового поколения компьютеров. Возможно, как думали некоторые, даже слишком безграничные.

Страны Варшавского договора, естественно, были хорошо осведомлены о потенциале «Сентри», о которых с гордостью публиковалось в западных авиационных журналах. И действительно, в 1982 они начали разворачивать самолеты Ил-76С «Кукер», предназначенные для выполнения тех же функций.

Под длинной тенью «Сентри», военно-воздушные силы стран Варшавского договора значительно усилили дисциплину радиопереговоров, стремясь снизить зависимость своих пилотов от наземных служб и ускорить внедрение цифровых шифрованных каналов связи. Все чаще эскадрильи Варшавского договора направлялись в центральную часть СССР для проведения интенсивной подготовки и учений ПВО, которые в настоящее время невозможно было осуществлять в Восточной Европе, не попадая в поле зрения «Сентри». Так что было неудивительно, что СССР предпринял решительную попытку мобилизовать общественное мнение ФРГ против размещения этих самолетов на базе Гайленкирхен. В 1982 году эта попытка не удалась, встретив спокойное и аргументированное объяснение вклада «Сентри» в политику сдерживания. Это было верно. В случае войны они давали возможность быстрого и мощного ответа.

Весной 1985 «Сентри» начали фиксировать небольшие, но существенные изменения в деятельности военно-воздушных сил Варшавского договора. Су-24 «Фенсер» последние четыре года размещались в Восточной Польше, постепенно заменяя как Миг-21 «Фишбед» так и ранние модели Су-17 «Фиттер». Большая часть «Фенсеров», однако, оставалась на базах в восточной Украине, в Киевском, а также в Прибалтийском военных округах. В январе 1985 года в ходе плановой ротации СССР начал размещать их на аэродромах в западной и восточной Польше. В мае и июне было значительно увеличено число вылетов разведывательных самолетов МиГ-25 «Фоксбет-G», оснащенного бортовыми камерами и интегрированным комплексом технической разведки с моментальной передачей информации. Они дали значительное количество разведывательной информации о положении вдоль ВГГ, в частности, установили пункты базирования «Сентри».

Весной на полигоне Пенемюнде в ГДР шли круглосуточные учения — «Флоггер-G и J» днем и «Фенсеры» ночью. «Сентри» отслеживали их методы подходы к целям на средней высоте и приемам штурмовых ударов. Это информация была добавлена к постоянно растущим данным западных союзников о военной деятельности стран Варшавского договора.

В середине июля страны Варшавского договора начали масштабные учения, фактически использованные для прикрытия мобилизации.

В 23.59 3 августа, «Сентри» обнаружили взлет пяти полков вертолетов «Хайнд-Е» с базы в 30 километрах от ВГГ в ходе «учений». Два авиаполка штурмовиков Су-25 «Фрогфут» поднялись со своих основных баз к северу от Лейпцига и направились в сторону Фульдского коридора и северогерманской равнины. Что было еще более значительно, интенсивность помех резко увеличилась. Таких судорожных попыток заглушить радары «Сентри» не было еще никогда. Триангуляция по данным с трех «Сентри» позволила установить, что источником помех была восьмерка самолетов АН-12 «Куб», курсирующих в ста километрах за ВГГ. Однако из-за малой ширины луча радара «Вестингзаус AN/APY-1», которым был оснащен «Сентри», и слабой модуляции, их влияние на АВАКС было незначительно. Эффективность работы оставалась высокой.

Однако не «Сентри» были целями постановщиков помех, а наземные радары НАТО — статичные, еще находящиеся в процессе модернизации, очень уязвимые к помехам. Один за другим их командиры докладывали, что их возможности с среднем и высоком эшелоне нарушены. Эффективность советских средств радиоэлектронной борьбы, о которой давно подозревали, подтвердилась.

В 03.15 4 августа «Сентри» № 504 826 965-й эскадрильи, приданной USAFE (ВВС США в Европе) с авиабазы Тинкер (США), барражирующий на высоте 8 300 метров над авиабазой Раммшнайн в ФРГ, впервые заметил на радарах двенадцать отметок, пересекающих восточную Польшу на высоте 11 600 метров и скорости Мах 2, вылетевших, судя по всему, из центральной Украины курсом на запад. Через несколько секунд они были замечены «Сентри», барражирующими над Венло и Мюнхеном и идентифицированы как «Бэкфайры». Данные сразу же были переданы персоналу USAFE в Раммштайне, КВС в Германии в Вильденрате и Люфтваффе в Нойбурге. Дежурные силы были немедленно подняты на перехват, заняв позиции к западу от ВГГ. «Бэкфайры» пересекли границу Польши и ГДР, а затем резко сломали строй и шестью парами направились к Гамбургу на севере и к Баварии на Юге. Все двенадцать самолетов соблюдали радиомолчание.

Затем, в это же время в 50 милях в глубине территории Варшавского договора они круто развернулись и через несколько секунд один на другим по необъяснимой причине вернулись в Польшу. Старший контролер 504–826 выразил свое удивление в несколько вольготном тоне, сообщив об отбое тревоги своим коллегам в бункере в 10 000 метрах под ним. Однако они вдруг услышали, как его голос резко замер, а устойчивый сигнал системы «Свой-Чужой» от 504–826, который два других «Сентри» получали вот уже два часа, внезапно исчез. Как показали последующие события, даже если бы командование ВВС США услышало предупреждение от голландского оператора в «Сентри», барражировавшем над Венло, они бы ничего не успели сделать.

Следует напомнить, что одним из важных изменений в первоначальной конструкции Е-3А «Сентри» была установка под крыльями установок для запуска дипольных отражателей. Это были полосы фольги, точно нарезанные таким образом, чтобы имитировать сигнал самолета на нужной длине волны. Облако фольги дает на радаре противника такую же отметку, что и сам самолет и действует как обманка для самонаводящейся ракеты. Дипольные отражатели были установлены в ходе ремонта средств радиоэлектронной борьбы в 1983. НАТО профинансировало установку этих средств на случай редких отказов основного оборудования. Однако в ВВС США повременили с такой мерой, так как опасались, что дипольные отражатели могут помешать работе самого АВАКС и даст шанс вражескому самолету. Это и стало причиной гибели экипажа из 965-й эскадрильи, самолет которой в ту ночь не был оснащен дипольными отражателями.

Лейтенант ДеГроот в «Сентри» над Венло увидел на своем экране, как «Бэкфайры» поворачивают обратно. И он сразу понял, почему. Они несли противорадиолокационные ракеты с дальностью 240 километров, которые самонаведуться на радары «Сентри» и уничтожат их. Не дожидаясь приказа командира, он запустил дипольные отражатели и одновременно прокричал предупреждение. Хорошо подготовленный оператор средств электронной борьбы в «Сентри» над Баварией получил предупреждение и отреагировал точно таким же образом. Через несколько секунд каждый из этих двух «Сентри» сильно тряхнуло от взрывов советских противорадиолокационных ракет, взорвавшихся в нескольких сотнях метров ниже и позади от них в облаках дипольных отражателей. Третьему «Сентри», не оснащенному ими, повезло меньше. Семнадцать членов экипажа из 965-й эскадрильи стали первыми летчиками, погибшими на этой войне, вдали от родной базы в Оклахоме. Обломки самолета рухнули на большой площади в леса в верхнем течении Мозеля. Взрывом ракеты обтекатель антенны оторвало от основной части самолета, который развалился в воздухе.

Удар «Бэкфайров» однако, не коснулся лишь трех «Сентри». Каждый из них нес, вероятно, не менее двух противорадиолокационных ракет. Они уничтожили также шесть и повредили две наземные радарные станции между Ганновером и Мангеймом. И из-за негибких правил взаимодействия военно-воздушных сил, введенных НАТО, «Бэкфайры» смогли вернуться невредимыми на свои базы на Украине. Началась война, но нарушения воздушного пространства НАТО, тем не менее, произведено не было.

Экипажам двух уцелевших «Сентри» не было времени аплодировать инициативе голландского офицера или горевать о погибших товарищах. Заместитель командующего COMAAFCE, маршал авиации, передал по закодированному каналу из своего бункера резкий приказ обоим самолетам изменить сектора наблюдения, чтобы прикрыть брешь, образовавшуюся после гибели Рамштайнского «Сентри» до тех пор, пока резервный самолет не выйдет на позицию. «Сентри» над Венло повернул на юг, Баварский на север. Они непрерывно следили за ВГГ. На базе Гайленкирхен за 15 минут был спешно подготовлен к вылету третий самолет. В 03.29 он поднялся в воздух, следуя на юг, чтобы заменить борт 504–826.

Мудрость решения передать столь ценные самолеты под непосредственное командование COMAAFCE, таким образом, проявилась с самого начала войны. Однако дальше было хуже. Как только «Бэкфайры» повернули обратно, на экранах радаров «Сентри» появились грозди отметок. В соответствии с хорошо известной советской доктриной, это означало начало широкомасштабного авиационного удара, и самолеты стран Варшавского Договора были готовы ударить по противовоздушной обороне в районах, где они уже была частично ослеплена ударом «Бэкфайров». Пять лет назад, НАТО не имело возможности определить направления главного удара авиации противника до тех пор, пока его силы не пересекли бы ВГГ. Теперь же, операторы «Сентри» фиксировали мощные воздушные соединения, подобно тому, как сорок пять лет назад первые радары КВС отслеживали германские Люфтфлотте, группирующиеся над Па-де-Кале. Но в 1985 году операторам помогали микропроцессоры. От помех, наводимых силами Варшавского договора, удалось в значительной степени отстроится, кроме того, их радиоэлектронное подавление ограничивалось двумя или несколькими секторами, сводя помехи в узкие направленные лучи. Трещали клавиатуры пультов, данные по типам, скорости, высоте, курсу и количеству самолетов противника выводились на экраны компьютеров операторов управления воздушным боем. Информация поступала в изобилии.

* * *

На протяжении 1970-х годов советские военно-воздушные силы неуклонно росли, пополняясь новыми поколениями истребителей, такими как МиГ-23 «Флоггер», Су-17 «Фиттер», Су-24 «Фенсер» и МиГ-25 «Фоксбет», бомбардировщиками Т-22М «Бэкфайр», вертолетами Ми-8 «Хип» и Ми-24 «Хайнд», транспортными самолетами Ан-12 «Коок», Ил-76 «Кандид» и «Ил-86 Кембер». В начале 1980-х Советский Союз качал свои новые мышцы по всему миру. Военная сила открыто использовалась для улучшения политической ситуации в Анголе, Мозамбике, Эфиопии. Южном Йемене, Сирии, Ливии и Афганистане. Результаты были не всегда успешны, однако дальность и ударная мощь советских самолетов становилась все более и более очевидной.

Серьезная обеспокоенность западных военных явными попытками сократить качественный разрыв в самолетах между Варшавским договором и НАТО, была отчасти смягчена обнаружением нескольких серьезных и, по видимому, непреодолимых недостатков советских ВВС. Эффективная авиация означала гораздо больше, чем лучшие самолеты. Она также означала высококвалифицированных и преданных своему делу людей, профессиональное и комплексное обслуживание, гибкое и устойчивое управление и, прежде всего, богатое воображение и инициативность, как в теории, так и на практике. Советские ВВС страдали такими недостатками как то, что его наземные службы в значительной степени комплектовались призывниками. Они отличались низким моральным уровнем и коррумпированностью (это подробно описано в опубликованных свидетельствах советского лейтенанта Беленко, который посадил свой МиГ-25 «Фоксбэт-Б» в Японии в сентябре 1976), закостеневшей командной структурой, препятствующей гибкому использованию авиации, а также социальной и политической системой, в которой развитие воображения и инициатива была едва ил заметна.

Однако, начиная с конца 1982 года, агентство военной разведки в Пентагоне и разведывательные управления стран западной Европы, начали получать обрывочные доказательства, казалось, позволяющие предположить, что Советский Союз предпринял решительные усилия по ликвидации этих недостатков и, несмотря на пагубное влияние партийной бюрократии на всех уровнях советских ВВС, достиг некоторых успехов. В 1983 году были получен четкие свидетельства, которые в конечном итоге заставили военно-воздушные силы НАТО пересмотреть общую оценку потенциальной эффективности своих противников из Варшавского Договора.

Начиная с 1979 года, советские ВВС предприняли попытку улучшить качество обслуживания за счет введения нового звания «прапорщик» и предлагая повышенную оплату труда и возможность продвижения по службе с целью привлечь призывников из наземных экипажей оставаться на сверхсрочную службу. К 1983 году советские технические и научные училища продолжали с каждым наращивать выпуск специалистов с целью увеличить долю высококвалифицированных молодых специалистов в ВВС. Кроме того, по мере того, как Советский Союз начал делать больший упор на обычные вооруженные силы, которые ранее находились на вторых ролях по сравнению с ядерными, зарплата персонала наземного обслуживания была увеличена для того, чтобы сравняться с таковой в советских Ракетных войсках стратегического назначения (РВСН) которые до сих пор являлись наиболее престижным местом в советских вооруженных силах. Уровень жизни возрос, и хотя он по-прежнему был гораздо ниже привычного на западе, он был гораздо выше такового у большинства людей на гражданской службе. В ВВС начало оставаться больше квалифицированного наземного персонала, и их состояние начало улучшаться. В течение 1985 года в наземном обслуживании фронтовой авиации в странах Восточной Европы начали проявляться устойчивые и заметные улучшения.

Второй причиной для беспокойства стало изменение оперативных процедур советских ВВС. Хотя на протяжении 1970-х годов ВВС СССР были перевооружены на самолеты, несущие втрое большую боевую нагрузку и имевшие вдвое большую дальность, чем их предшественники, их эскадрильи по-прежнему действовали под жестким наземным контролем. Их приемы атаки и обороны, наблюдаемые в течение тридцати лет, стали весьма предсказуемы. Начиная с 1979 года, однако, в «Красной Звезде» и некоторых журналах, издаваемых ВВС появились статьи, написанные якобы старшими офицерами, которые открыто рекомендовали пилотам проявлять инициативу и отходить от заранее составленных инструкций, которые в ходе учений они сочли неадекватными. Ничего подобного не наблюдалось в Красной Армии, по-прежнему находящейся в старой смирительной рубашке.

Причины подобных изменений в ВВС СССР становились все более отчетливы. Строгий и негибкий контроль подрывал потенциал «Фенсеров» как дальних бомбардировщиков. Также, значительный вклад, сделанный Советским Союзом в автоматизированные системы управления и изменения процедур контроля воздушного пространства начал приносить доход в виде ослабления проблемы контроля над огромными воздушными пространствами после широкомасштабного внедрения ЗРК в Восточной Европе. Жесткий контроль стал не только политически нежелательным, но помехой в действиях фронтовой авиации и обеспечении противовоздушной обороны, так как высоты, на которых действовала авиация, теперь были также доступны для ЗРК и зенитной артиллерии. Но был и другой фактор. Доктрина советских военно-воздушных сил предполагала применение крупных сил на очень большой площади. В Красной Армии, исповедовавшей аналогичные взгляды, инициатива ожидалась не столько от лейтенантов, сколько от, как минимум, командиров дивизий. Оперативные концепции ВВС СССР требовали тщательного контроля на уровне, соответствовавшем дальности и ударной мощи самолета. Кроме того, запланированные наступательные операции Варшавского договора требовали соответствия действия отдельных летчиков плану гораздо сильнее, чем способности проявить инициативу в сложных условиях. Это была полная противоположность тому, что предусматривали действия численно уступающих военно-воздушных сил НАТО.

К 1985 году, однако, стало очевидно, что имеющая далеко идущие последствия реорганизация системы управления в советских ВВС была завершена. Генеральный штаб контролировал тяжелые бомбардировщики — Ту-95 «Беар», М-50 «Бизон», а также средние бомбардировщики Т-16 «Бэджер» и Ту-22М «Бэкфайер», собранные в две практически независимые воздушные армии. Следовательно, они могли быть направлены против целей не только в Европе, но и в Средиземноморье, на Ближнем Востоке и, при необходимости, на дальнем востоке. Бомбардировщики меньшей дальности «Флоггер» и «Фенсер» контролировались на более низком уровне командования войск направления, а самолеты самой малой дальности — Су-17 «Фиттер», Су-25 и оставшиеся МиГ-21 «Фишбед» оставались под контролем штаба фронта. Еще ниже, вертолеты поддержки «Хип» и «Хайнд», находились под управлением армий. Конечной целью этих преобразований было обеспечить соответствие боевого радиуса самолета уровню командной структуры, обеспечивая тем самым большую гибкость и возможность концентрации сил в зависимости от требований тактической ситуации и оперативность реагирования. Однако, как уже указывалось (и как мы увидим, рассмотрев некоторые свидетельства в главе 11), имелись основания для расхождений во мнениях о том, что на самом деле означало понятие «гибкость».

В то время, как командная структура претерпевала изменения, советская оперативная подготовка стала более тщательно использовать потенциал новых самолетов. МиГ-23 «Флоггер-G» до тех пор использовавшиеся исключительно как истребители, были оснащены подкрыльевыми направляющими для ракет «воздух-поверхность». Эскадрильи «Флоггеров» в восточной Европе стали приобретать облик многоцелевых. Периодически они вылетали на полигоны в центральной части СССР для отработки новых методов штурмовых ударов подальше от любопытных глаз «Сентри». По возвращении, каждый из них демонстрировал значительные улучшения в применении оружия. Еще более зловещим было увеличение количества учений по отработке взаимодействия трех и более авиаполков. В 1970-е было не редкостью, что эскадрилья штурмовиков «Фиттер» имела прикрытие, например, эскадрильей МиГ-21 «Фишбед». К 1984 году «Флоггеры» G и J могли действовать в сопровождении целых полков других «Флоггер-G». Некоторые западные военные аналитики ожидали увидеть в составе такого прикрытия и самое последнее дополнение к семейству МиГ-25 — двухместный «Фоксбет-F» с улучшенным импульсно-доплеровским радаром и ракетами «воздух-воздух» дальнего радиуса действия. Однако конструкция его планера все еще совершенно не подходила для завоевания превосходства в воздухе на низких высотах, а дополнительный вес еще больше ограничил его боевой радиус. Поэтому он оставался в своей традиционной роли в ПВО Страны (войска ПВО), осуществляя боевое патрулирование совместно с Ил-76С «Кукер», новым советским самолетом ДРЛО на базе транспортного самолета «Кандид».

Появление «Кукера» давно прогнозировалось на западе, но даже когда он начал эксплуатироваться в 1982 году, было очень мало известно о его эксплуатационных возможностях. Исследования и испытания в воздухе были проведены в Центральной Азии, вне досягаемости большинства западных средств радиотехнической разведки (РТР). Было известно, что советское радиолокационное оборудование было во многом столь же хорошо, как и на Западе, а планер «Кандида» мог обеспечить достаточно места для громоздкой советской техники, которая еще не в полной мере могла воспользоваться плодами микропроцессорной революции. Таким образом, было возможно, что диапазон радара «Кукера» аналогичен диапазону АВАКСА НАТО. Если бы это было так и если бы они имел аналогичные возможности для обнаружения низколетящих самолетов и столь же быстро координировать воздушную и наземную оборону, задачи авиации НАТО по атакам в глубоком тылу Варшавского договора бы гораздо усложнилась.

В январе 1985 года в эксплуатации находились двадцать четыре «Кукера». Десять были расположены на юго-востоке Польши, вылетая на патрулирование стратегически важных районов, через которые самолеты НАТО могли летать либо на север, к Балтийскому морю, либо на юг, к Чехословакии, Венгрии и Болгарии. Другой отряд патрулировал северные границы СССР. Третий действовал в районе Черного и Каспийского морей, а также на Кавказе. Еще три самолета находились на постоянном дежурстве в приграничных с Китаем районах. Советские экипажи, по-видимому, были хорошо обучены и дисциплинированы. Специалисты НАТО очень быстро убедились, что в ходе рутинного боевого патрулирования над Восточной Европой экипажи «Кукеров» не предпринимали ничего, что могло выдать сведения об частотных диапазонах и мощности их радаров. Эти подозрения усилились регулярными отлетами отдельных самолетов в центральную часть СССР вместе с одним-двумя полками «Фоксбетов» и «Флоггеров-G».

Спутниковые данные были скудными, но достаточными, чтобы показать, что Советские ВВС проводили регулярные учения наподобие учений НАТО «Красный флаг» в штате Невада в США, в ходе которых одна из сторон реально моделировало противостоящие советские силы. В ходе этих учений, «Кукеры» отрабатывали обнаружение низколетящих самолетов и либо непосредственно наводили на них перехватчики, либо выдавали целеуказание наземным средствам. Однако параметры частот «Кукера» и его рабочие диапазоны не могли быть идентифицированы НАТО из-за всеобъемлющего радиоэлектронного противодействия. Однако, уже не в первый раз, решение этой задачи для НАТО было значительно облегчено в результате эндемических слабостей советской системы, которые привели к тому, что впоследствии стало известно как «Гданьский инцидент». Нижеприведенный материал появился в декабрьском номере журнала «RUSI», издаваемого Королевским институтом объединенной службы оборонных исследований в Лондоне.

27 июля 1985 года Ил-76С «Кукер» из состава 16-го гвардейского авиаполка ДРЛО советских ВВС вылетел на рутинное патрулирование с авиабазы к юго-востоку от Кракова. Командир экипажа майор Анатолий Махов был не в лучшем расположении духа. Непосредственное перед вылетом его второго пилота сменил политический комиссар полка подполковник Юрий Григориан. В 1980 году политическое управление приказало своим полковым офицерам сильнее демонстрировать близость к летным экипажам. Григориан получил сертификат пилота несколькими годами ранее, но как теперь стало известно, ненавидел летать и заботился лишь о том, чтобы у него была хотя бы одна запись в летном журнале в месяц, чтобы придавать некоторую достоверность подделываемым остальным. Власть и влияние полкового комиссара были для него гораздо более привлекательными, чем скучные рутинные полеты на «Кукере», поэтому он старался летать на них так редко, как только мог.

Однако вылет «Кукера» произошел с происшествием. С «Сентри», барражирующего над Венло было отмечено, что когда он лег на свой обычный маршрут патрулирования к северу от города Быдгош, он занял высоту 10 000 метров, двигаясь со скоростью 350 узлов. Затем он внезапно начал терять высоту, и направился на север в сторону Гданьска, исчезнув из поля зрения «Сентри». Разведке НАТО потребовалось бы несколько дней для того, чтобы получить хорошую картину следующих нескольких часов. К счастью, там была хорошая агентура.

Майор Махов старался быть как можно более вежливым с подполковником, который, в конце концов, мог сделать его жизнь очень несчастной. Но как только «Кукер» лег на обычный курс патрулирования, Григориан явно потерял интерес к полету. Он достал из кармана нового летного комбинезона довольно затертую книгу в мягкой обложке, в которой заинтересованный Махов узнал зловещий образец крайне нелегальной эстонской порнографии из Таллина. С облегчением, майор расслабился и сосредоточился на нетребовательном полете «Кукера» по заданному курсу, а штурман деловито перепроверял курс со старшим офицером управления истребителями в кабине за ними.

Затем, безо всякой видимой причины, перед лицом Махова начал мигать красным индикатор пожара во втором двигателе, а гарнитуру взорвал предупреждающий сигнал. Махов не был новичком, налетав на Ил-76 2 500 часов. Он быстро нагнулся, закрыл дроссель двигателя № 2 и посмотрел на мигающий красным индикатор. Тот продолжил мигать. Тогда он потянулся к панели и включил систему пожаротушения в двигателе № 2, одновременно закрыв подачу топлива. Индикатор прекратил мигать, сигнал тревоги стих.

Майор Махов с насмешкой отметил пепельный цвет лица подполковника Григориана, который изумленно смотрел на панель с правого кресла. Но у Махова не было времени на то, чтобы насладиться конфузом комиссара. Когда он вызвал бортинженера и приказал ему проверить крыло визуально, вспыхнул индикатор пожара в двигателе № 1. Во второй раз раздался сигнал. На этот раз он почувствовал, как затрясся борт, так как пришлось заглушить и этот двигатель и запустить систему пожаротушения.

- Нет видимых признаков пожара, — сообщил бортинженер.

Махов не сомневался в своей способности справиться с «Кукером» на оставшихся двух двигателях правого борта. Он подозревал, что проблема была в неисправности электроники. Но на борту находились четырнадцать человек без парашютов, жизни которых зависели от его профессиональной компетенции.

- Где ближайшая полоса? — Спросил он у штурмана

- Гражданский в Гданьске, — нервно ответил тот. — Сорок километров по курсу 355.

Григориан, услышав это, начал кричать и возражать против использования без разрешения польского гражданского аэродрома. Махов проигнорировал его и включил сигнал бедствия на международной частоте. На слабом, но хорошем английском он описал свою чрезвычайную ситуацию и запросил аварийную посадку в гражданском аэропорту Гданьска. Затем перешел на оперативный канал и сообщил о ситуации на базу.

В течении следующих нескольких напряженных минут все было сравнительно спокойно. Майор Махов продемонстрировал высокий уровень профессионального мастерства, посадив тяжелый «Кукер» без происшествий. Он подрулил к главной стоянке перед зданием терминала и запросил у «башни» организовать охрану самолета, а также осмотреть крыло и двигатели. Он знал по своему опыту, что если дело было лишь в неисправности электроники, его турбовентиляторным двигателям Соловьева потребуется только промывка от последствий срабатывания системы пожаротушения, и самолет пробудет на земле не более нескольких часов. Но это был гражданский аэропорт, где не было советских солдат и летчиков. После проблем, начавшихся в 1980-м, всех советских военнослужащих в Польше, ограничивали, насколько это было возможно, в пределах авиабаз и казарм. Для призывников из состава экипажа яркие огни гражданского аэропорта выглядели весьма привлекательно. Подполковник Григориан успокоился настолько, что начал задумываться о магазине беспошлинной торговли.

«Кукер» остановился в примерно двадцати метрах от стоявшего в конце стоянки гражданского Ту-134 авиакомпании LOT. Белый тягач авиакомпании «LOT» подвел трап к передней двери самолета. Десяток польских солдат рассредоточились по периметру самолета, агент «Аэрофлота» в Гданьске спешно бежал к нему по бетону стоянки. Каким образом разговоры, услышанные наземными персоналом LOT и солдатами охраны, были оперативно переданы в Лондон, остается неизвестным до сих пор.

Полковник Григориан красочно описал агенту и польскому прапорщику, как они столкнулись с чрезвычайной ситуацией, и как он один не поддался панике и обеспечил благополучную посадку ценного самолета. Майор Махов побелел от злости. Он ничего не сказал, пока его на довольно хорошем русском не спросил один из охранников — что действительно произошло. И он рассказал.

Что именно произошло в течение следующего часа, является секретным. Известно лишь то, что незадолго до начала войны параметры системы «свой — чужой», а также рабочие частоты, все, что имело критически важное значение, были передано для анализа британским специалистам из научно-исследовательского института радаров и связи в Малвери, Великобритания. По тогдашним сообщениям прессы, экипаж польского Ту-134 авиакомпании LOT штатно прибыл из Гданьска в Копенгаген поздним вечером 27 июля, после чего экипаж запросил политического убежища в Дании. Пассажиры рейса рассказывали, что советские летчики во главе с дородным и шумным подполковником завалились в магазин беспошлинной торговли Гданьского аэропорта, а также то, что вскоре советские войска и специалисты заменили польских солдат охраны и инженеров, копавшихся в левом крыле советского самолета, стоящего перед терминалом. Мы не знаем, были ли недовольные среди польских солдат или наземного персонала, или же майор Махов, поддавшись гневу из-за бахвальства подполковника, позволил на несколько минут отвлечь свое внимание от самолета. Но пожилой польский уборщик, родившийся на Украине, утверждал, что дежуря накануне войны, он увидел, как сильно взволнованный советский летчик нашел полковника советских ВВС у туалета в здании терминала.

- Из самолета пропали руководства по эксплуатации и техническому обслуживанию, — будто бы сказал он.

Его волнение было понятно. Эти были секретные документы чрезвычайной важности. Их потеря могла обернуться серьезным разбирательством. Полковник проследовал в туалет следом за майором с мрачным лицом. Не подозревая, что уборщик понимает русский язык, эти трое несколько минут яростно спорили о том, как эти руководства могли пропасть и кто понесет за это ответственность.

Тогда полковник сказал: «запомните одно: НИКАКИХ документов из моего самолета не пропало. По возвращении на базу нужно будет списать несколько поврежденных руководств. Вы так и сделаете. Но если хоть одно слово достигнет ушей командира полка, я лично позабочусь, чтобы каждый член этого экипажа не увидел ничего, кроме ГУЛАГА всю оставшуюся жизнь».

История, таким образом, практически повторилась. В 1939 поляки передали на Запад «Энигму», в 1985 они, похоже, сообщили тайны «Кукера». Из-за страха комиссара перед начальством и страха летчиков перед комиссаром, похоже, о потере оборудования не было сообщено. Не позднее 3 августа командование НАТО начало получать полную оперативную и техническую информацию о «Кукере». Но она не поступила в эскадрильи еще сорок восемь часов, что было лишь вопросом времени.

 

ГЛАВА 7: ВАРШАВСКИЙ ДОГОВОР

В начале 1980-х советские надежды на установление мирового господства прошли два этапа и вступили в третий. В первые дни революции они с уверенностью полагали, что марксистско-ленинистская идеология окажется непреодолимым магнитом для народов мира, и советский союз окажется выше всех других народов в качестве ее единственного источника и проводника. На заднем плане, это, конечно, должно было быть подкреплено наличием мощных вооруженных сил. Но надежды на идеологическое превосходство не были реализованы. Никогда не было никакого безумного порыва со стороны других стран последовать примеру советской России и создать марксиситско-ленинистские государства. Поэтому надежды сменились на не менее исполненное уверенности ожидание того, что Советский Союз станет экономической сверхдержавой. Было бы легко обогнать США и получить безграничную власть с позиции самой богатой и успешной нации мира. Конечно, по-прежнему нужна была опора на мощные вооруженные силы. Эти надежды тоже не оправдались. Валовой национальный продукт (ВНП) советского союза в 1984 еще не достиг 3 000$ на душу населения и находился на девятнадцатом месте среди европейских стран. К началу 1980-х Советский Союз действительно стал мировой державой путем создания действительно мощных вооруженных сил и их влияния, а не через преимущества своей идеологии или экономические показатели. Огромная власть Советского Союза почти полностью держалась на вооруженных силах.

Их развитие, прежде всего отчаянные усилия достичь ядерного паритета с США были очень дорогостоящими. Экономический рост в СССР замедлился. Тем не менее, расходы на оборону продолжали расти на более чем 5 процентов в год, и вероятно быстрее, чем весь внутренний валовой продукт. Треть всей продукции машиностроения занимала военная техника, что создавало серьезные препятствия — для экономики не хватало другого оборудования и техники. Большая часть научных исследований и разработок была направлена на военную промышленность, как и пятая часть всей металлургии, шестая часть химической промышленности и примерно столько же всей потребляемой энергии. Хотя эти цифры приблизительны, учитывая внутреннее ценообразование в Советском Союзе, было вполне вероятно, что к 1983 году расходы на оборону составляли 15–20 процентов от общего объема ВВП.

Стареющее руководство Советского Союза, характер и мировоззрение которого был сформирован Великой Отечественной войной, всегда полагалось на военных, и было к ним очень близко. Но возраст верхушки делал перемены неизбежными. Брежнев не сделал ошибки (допущенной другими, и именно из-за которой его собственная карьера была столь успешна) — не указав своего явного преемника. Однако было несомненно, что с середины 1980-х в Политбюро и высшее военное командование придут более молодые люди, с менталитетом, сформированным другими условиям, нежели у их предшественников. Поэтому сдвиг в мировоззрении и приоритетах был ожидаем.

Новички едва ли примут более либеральную политику. Это были жесткие реалисты, для которых абсолютная власть коммунистической партии Советского Союза, а также сохранение своих позиции в ее структуре перекрывало все другие соображения. Кроме того, изменения структуры, организации и стиля руководства, безусловно, вряд состоится, хотя бы для демонстрации того, что ничего не изменилось. Время «старой гвардии» было на исходе. У них осталось время примерно до середины восьмидесятых годов. Далее они, вероятнее всего, уже не смогут извлекать для себя максимальную пользу из военной мощи Советского Союза за счет недавно открытых возможностей, для использования этой мощи на расстоянии, для укрепления созданного в мире положения. Для этого потребовалось искажение экономики, которая не могла быть бесконечно устойчивой, даже с населением, привыкшим к более чем скромным условиям. Кроме того, рост советской военной мощи ускорил расходы на оборону в других странах, что, в свою очередь, заставило отреагировать Советский Союз, заинтересованный тратить на оборону меньше, однако как прямой результат своей политики, вынужденный тратить больше.

Впереди замаячили признаки обширной и дорогостоящей программы переоснащения армии современными вооружениями, большая часть которых потребовала бы для разработки двадцать лет, прежде, чем будет принята на вооружение, а также новой философии войны. Это не требовало немедленных действий, однако на фоне растущей слабости в общей структуре обороны, не могло долго ждать.

Были и другие тенденции, указывающие на надвигающийся кризис. Население советского союза в период с 1974 по 1984 увеличилось на двадцать пять миллионов человек, но только четверть из этого количества составляли русские. Остальная часть приходилась на Азиатов, среди которых демографический рост был в четыре раза выше, чем среди Московитов. Наибольший рост приходился на Центральную Азию. В первой половине 80-х население СССР включало примерно семьдесят миллионов мусульман. Нечувствительность к внешним воздействиям, таким образом, продолжала оставаться главным фактором в поддержании высшей цели — полном доминировании КПСС. Однако полное исключение такого воздействия, однако, не могло было быть гарантировано даже изнутри самого Советского Союза.

Потребность в западных вещах была повсеместной. Прослушивание западных радиостанций было обычным явлением. Пожалуй, целых пятьдесят миллионов человек в Советском Союзе, по словам Владимира Буковского, в 1981 слушали BBC, «Голос Америки», «Дойче Велле» и другие западные радиостанции. Очень часто слушали музыку, а затем и новости.

Другие страны Варшавского договора была более открыты к внешнему влиянию, чем СССР, отчасти в связи с неспособностью СЭВ удовлетворять их нужды. В результате появлялись более тесные контакты с западными странами, а также росла задолженность им. Таким образом, СССР должен был рассчитывать на прямое военное столкновение с США, которое, безусловно, будет неразумным откладывать далее, к примеру, 1985 года. В дебатах на высшем уровне в Советском Союзе относительно того, как долго он сможет проводить политическую линию, при которой риск вооруженного конфликта будет высок, безусловно, признавалось, что такую политику будет целесообразно проводить не позднее первой половину 1980-х годов. Окно возможностей не будет длиться вечно.

В международных отношениях после Второй Мировой войны и до распада империи в результате Третьей, Советы часто считали себя проницательными хозяевами и дальновидными стратегами, однако часто демонстрировали удивительную степень недальновидности. В наши дни это часто поражает. Их чрезвычайно плохое управление делами в Австрии в 1946 было одним из первых примеров. При полной уверенности в благодарности австрийцев за освобождение их страны Красной Армией, они были уверены, что в ходе свободных выборов придет к власти коммунистическое большинство. Однако, в Ассамблее не оказалось ни одного коммуниста. Были и другие ошибки: в отношении Югославии, Венгрии, Чехословакии, Ближнего востока, на Индийском субконтиненте, с Китаем. Был полный драматизма разрыв с Египтом, где советы прежде глубоко укоренились, закончившийся их полной высылкой в 1972 году. В истории международных отношений редко можно было найти более яркий пример глупости, чем провоцирование создания НАТО и перевооружения Германии Западом. Рейх пал перед его четырьмя основными врагами — США, Великобританией, Советским Союзом и Францией, потерпев полное поражение. В течение четырех следующих лет однако, советская политика настолько восстановила против себя своих бывших союзников, что их терпение исчерпалось и эти три страны не увидели иной альтернативы, кроме как создать оборонительный союз, а затем принять в него и повторно вооружить поверженного врага. Просоветские фантазеры на Западе тщетно пытались скрыть простую истину. НАТО было исключительно оборонительной структурой, которая была призвана в жизнь СССР и только СССР. Советский Союз сам был виновником того, что стало его наибольшим проклятием.

Граждане Советского Союза к 1970-80 годам, возможно, уже пришли к осознанию собственной судьбы как безнадежной, без уверенности или даже надежды на то, что что-то измениться к лучшему. Было бы неправильно полагать, как делали многие на Западе, что они совершенно не имели представления о том, что происходило в остальном мире, за пределами их собственной замкнутой системы. В дополнение к вещанию западных радиостанций, распространение информации в Советском Союзе было намного свободнее, чем было принято считать на Западе. Конечно, и гораздо свободнее, чем хотелось Коммунистической партии. В стране процветал огромный черный рынок, который был не только разрешен властями, но даже активно поощрялся как компенсация собственной экстраординарной несостоятельности. Хотя с распространением информации, конечно, все было не так. Хотя общественное мнение в коммунистическом государстве едва ли было значимым, было неизбежно, что за четыре или пять лет до войны в Советском Союзе не просто существовало широкое понимание происходящих во внешнем мире событий, но оно начало оказывать влияние на политические процессы. Бойкот Олимпиады произвел гораздо большее впечатление, чем принято считать за рубежом. Попытки Партии приуменьшить его последствия и утверждают, видные общественные отношения успех производства породил в Москве настоящую волну злых шуток. Яд давно стал единственным надежным показателем реакции общества на события. Вторжение в Афганистан вызвало широкий интерес и глубокое неприятие. Поскольку оно тянулось без удовлетворительного завершения или хотя бы его отдаленной перспективы, оно все более и более признавалось ошибкой первой величины. Захоронение погибших проливало свет на отношение населения к этой войне. Первоначально их отправляли для похорон домой, но потом поток тел продолжился и столь возрос, что это было сочтено нецелесообразным. Общественное беспокойство в азиатских республиках, из которых пришла первая волна участвовавших в афганской войне войск, стало настолько заметно (в частности в Казахстане), что с середины 1981 эта практика полностью прекратилась. Мертвых хоронили там, где они погибли.

Еще долго многие будут задним числом понимать, что Запад должен был сделать больше усилий, чтобы воспользоваться трудностями советского союза в начале 80-х, например, в Афганистане или Польше. В первом случае, активные поставки вооружения повстанцам или активный подкуп советских войск требовал большей согласованности действий с Пакистаном, чем это было бы мудрым решением. Более того, разобщенность афганцев была почти таким же сильным источником слабости, как и отсутствие тяжелого вооружения. С Польшей тоже была настоящая головоломка. Мог ли запад спасти «Солидарность»? Насколько в западных интересах было нанесение экономического ущерба стране после введения военного положения в надежде, что правительство и народ не пострадают, а возобновят прогресс на пути к демократии?

Хотя в целом довоенные попытки Запада использовать советские проблемы были неэффективны, они принесли некоторые побочные плоды. Хотя в мирное время Западными правительствами было сделано очень мало, открылись заманчивые возможности для вмешательства во внутренние дела стран Варшавского договора в случае войны. Для ЦРУ или других подобных организаций было слишком рисковано проводить масштабные мероприятия в мирное время и правительство в целом, приказали им не пытаться. Когда началась война, она оказалась слишком короткой, чтобы организовать нечто большее, чем поддержку пратизаной деятельности массовыми воздушными поставками снаряжения. То, что не удалось сделать правительствам, было, однако, в значительной степени компенсировано усилиями влиятельных лиц, которые настаивали на боее широком использовании возможости вредить советской системе в мирное время. Правительства стран Запада имели возможность создавать организации, систему подготовка, и даже запасы оборудования через активистов из числа эмигрантов из стран Балтии, Украины и других республик советского Союза, не говоря уже о странах Варшавского договора. Люди на западе, происходившие из этих завоёванных стран, предложили свои услуги, когда появилась реальная угроза войны. Существовало намного больше ресурсов, чем могло быть использовано в течение фактического времени боевых действий, однако некоторые из них были успешно использованы, особенно в Польше, странах Балтии и на Украине. Наиболее полезны были те из этих изгнанников коммунизма, которые после распада Советского Союза были более чем готовы вернуться в свои страны и способствовать их восстановлению. Среди них часто находились наиболее способные мужчина и женщины своих стран. Некоторые имели очень высокие управленческие способности, которые были неоценимы при создании режимов, пришедших на смену коммунистическим.

План вторжения в Западную Европу силами Варшавского договора, окончательно принятый в Кремле, предполагал быструю оккупацию Федеративной Республики Германия в течении десяти дней, затем фронт должен был сомкнуться на Рейне, а затем должны были начаться переговоры с США с позиции силы.

Существовало несколько очень важных причин, по которым СССР должен был достигнуть Рейна максимально возможно быстро. Первая заключалась в необходимости достижения решающего военного успеха, чтобы мощно и четко определить политическую базу прежде, чем в Европу смогут быть переброшены подкрепления из США и создать действительно опасное положение. Вторая заключалась в том, чтобы дать Западу как можно меньше времени на то, чтобы разрешить сомнения и колебания относительно применения ядерного оружия — для них было естественно предположить, что применения ядерного оружия прежде всего будет необходимо Западу, чтобы компенсировать превосходство в обычных вооружениях, развернутых против них странами Варшавского договора. Третья и едва ли менее важная причина заключалась в необходимости свести к минимуму напряжение, которое длительная военная операция создаст на Варшавский договор, особенно стран, которые до войны обозначались как «Северная часть договора» — Германскую Демократическую Республику, Польшу и Чехословакию. Первые две из этих причин мы рассмотрим в следующей главе. Третья заслуживает быть рассмотренной здесь.

Вооруженные силы каждой из этих трех стран, хотя все они были созданы (с нуля в ГДР, восстановлены в Польше и Чехословакии) под тщательным контролем СССР, различались коренным образом. Даже в навязанных извне смирительных рубашках, они отражали дух и мировоззрение собственных народов. Роль, которую сыграли в Третьей Мировой войне армии «Северной части», как видаться теперь, в ретроспективе, вряд ли была удивительной.

Этим трем армиям была определена своя роль и поставлены задачи в рамках операции по быстрому и сокрушительному вторжению в Западную Европу, которая должна была быть молниеносной и успешной. Это план был лишь одним из многих оперативных планов, хранившихся и постоянно обновляемых в Кремле, но теперь он приобрел самое высокое значение. Это был план, неизбежно затрагивающих эти три страны больше, чем любой другой.

Каждая из трех этих армий была организована, оснащена, подготовлена и ориентирована на совместные с советской армией крупномасштабные наступательные действия. Каждая должна была быть интегрирована в структуру советской армии настолько, насколько это было возможно. Совет обороны Политбюро понимал раздражение некоторых старших и наиболее оторванных от реальной практики офицеров Советского Верховного Командования относительно очевидной невозможности такой интеграции, но это раздражение должно было сдерживаться. Армии этих трех стран, как показали последующие события, были принципиально разными, каждая имела свои отличительные особенности, происходящие из различной истории и различной культуры.

В Польше ситуация была иной. Польские вооруженные силы, отказавшиеся в 1970 выступить против почти дошедшего до мятежа гражданского населения, были вынуждены взять полный контроль над страной. До сих не ясно, ввел ли генерал Ярузельский военное положение потому, что был польским патриотом, а единственной альтернативой установлению прямой советской администрации, или потому, что как коммунист искренне верил в то, что власть «Солидарности» несовместима с порядком в государстве. Каким был не был ответ на данный вопрос, приход к власти оказал воздействие на польскую армию. Во-первых, ее силы были так привержены делу обеспечения внутренней безопасности, что вряд ли могли внести значимый вклад во внешнюю военную операцию. С другой стороны, война с западной Германией была для многих польских солдат лучшим делом, чем подавление «Солидарности». В реальности, вскоре они получили наихудший вариант, так как польская армия могла бы сыграть более важную роль в войне, предотвратив нападения польских партизан на советские линии снабжения, ведущие через Польшу в ФРГ. Армия ГДР (Национальная Народная Армия или ННА) была создана с нуля в 1960 году. Она была самой малочисленной из трех, имея не многим более 120 000 солдат к началу войны, половина которых являлась призывниками, служившими восемнадцать месяцев. У нее не была своих собственных военных традиций (некоторое воссоздание в 1970-х саксонских традиций в противовес Прусским не имело большого значения) и она была полностью подчинена партийному режиму, имеющему тесные связи с Советским Союзом. Страх перед угрозой, исходящей от Западной Германии, тщательно культивируемый СССР, оказался полезен в период формирования армии, но «остполитик» и разрядка международной напряженности значительно снизили значение этой угрозы как связующей силы, и дезертирства военнослужащих ННА на Запад в 1970-х было значительным. Надо сказать, оно было довольно редким среди офицеров в звании выше подполковника, что свидетельствовало о там, какие награды и поощрения обеспечивались военным Партией. Несмотря на то, что две танковые и четыре мотострелковые дивизии ННА были приданы для полноценного участия в наступлении Группе Советский Войск в Германии (ГСВГ) в августе 1985, надежность ННА (не столько офицеров, особенно старших, сколько рядового состава) всегда была для Советского верховного командования поводом для беспокойства. Когда надежды на достижение молниеносного успеха в операции стран Варшавского договора против НАТО, от которого более чем от чего-либо зависела лояльность ГДР не оправдались и начались народные волнения, включая акты саботажа и открытые выступления, прежде всего, в Дрездене 11 августа было явно неразумно использовать ННА, по крайней мере, в первую очередь, для их подавления. В первую очередь, против них были направлены отряды Берайтчафтсполицай, а затем, когда беспорядки 14 августа охватили Лейпциг, дежурный полк под командованием министерства государственной безопасности. Когда беспорядки распространились еще больше, Советы с превеликим нежелание дали разрешение ГДР отвести регулярные силы с линии фронта и неохотно дали разрешение на использование их для подавления беспорядков. Три мотострелковых полка, отведенные с фронта с этой целью 17–18 августа, вышли из-под контроля, приказы оказались проигнорированы, офицеры — расстреляны, дезертиров было хоть отбавляй, партия все еще была главной силой в ГДР, но теперь была все менее и менее в состоянии управлять страной.

В Польше ситуация была иной. Польские вооруженные силы, отказавшиеся в 1970 выступить против почти дошедшего до мятежа гражданского населения, были вынуждены взять полный контроль над страной. До сих не ясно, ввел ли генерал Ярузельский военное положение потому, что был польским патриотом, а единственной альтернативой установлению прямой советской администрации, или потому, что как коммунист искренне верил в то, что власть «Солидарности» несовместима с порядком в государстве. Каким был не был ответ на данный вопрос, приход к власти оказал воздействие на польскую армию. Во-первых, ее силы были так привержены делу обеспечения внутренней безопасности, что вряд ли могли внести значимый вклад во внешнюю военную операцию. С другой стороны, война с западной Германией была для многих польских солдат лучшим делом, чем подавление «Солидарности». В реальности, вскоре они получили наихудший вариант, так как польская армия могла бы сыграть более важную роль в войне, предотвратив нападения польских партизан на советские линии снабжения, ведущие через Польшу в ФРГ.

Без устали подчеркиваемая Советами угроза национальной безопасности Польши, исходящая от ФРГ, к 1970-м становилась все менее убедительной. Существовало еще меньше факторов, способных связать военные интересы Польши со слепой враждебностью к НАТО, которой был одержим СССР. Нежелание советских военных воспринимать польских офицеров как столь же высоких профессионалов как и они сами (что, несомненно, соответствовало действительности) и нежелание Москвы обеспечивать Польскую армию современной техникой давало мало возможностей для преодоления неизбежного разрыва между странами, которые были скорее врагами, чем союзниками. Кроме того, беспокойство советской стороны вызывало стремление польских военных к приоритету военного профессионализма над идеологическими соображениями, наблюдавшееся в конце 1970-х.

Следовательно, Польша ни в коем случае не могла рассматриваться Советами как надежные военный союзник. Было лишь одно соображение, позволявшее удержать Польшу в русле планов Варшавского договора по быстрому вторжению в Западную Германию. Это была убежденность в том, что если Польша отколется от Варшавского договора, боевые действия между его силами и НАТО будут вестись не на территории Германии, а на территории Польши. Следовательно, быстрое и решительное вторжение в Западную Германию было бесконечно более предпочтительно. Когда вторжение стало быстрым, но не решительным, советские опасения по поводу благонадежности польских войск вскоре полностью оправдались. Когда советские пути снабжения в Польше стали все более и более страдать от деятельности партизан при обширной и умелой (хотя и со значительными потерями) поддержке военно-воздушных сил НАТО, польские подразделения были отведены из Германии в Польшу для обеспечения безопасности путей снабжения от полного разрушения. Мятеж в Познани 17 августа, поднятый одной из восьми польских механизированных дивизий, первого из возвращавшихся домой формирований, послужил сигналом к началу общей схватки с советским Верховным командованием.

События 1968 года в Чехословакии не только положили конец всем надеждам на интеграцию Чехословацких и Советских интересов. Они также практически уничтожили Чехословацкую Народную Армию (ЧСНА).

Ранее существовавшие надежды на интеграцию Чехословацких и Советских интересов, по сути дела, никогда не были полностью оправданы. С другой стороны, в первые годы межвоенного периода, СССР имел все основания считать Чехословакию наиболее просоветской из всех своих новых сателлитов. Выборы в Чехословакии в 1947 году проходили без, как это часто утверждается, давления Красной Армии, которая на тот момент имела в ограниченное присутствие в этой стране. Создание коммунистического правительства было результатом, в первую очередь, более или менее респектабельного демократического процесса, который был несколько запятнан переворотом 1948 года и был, по иронии судьбы, таким же судьбоносным, как и массовый отказ от коммунизма Австрии, где советские войска так опрометчиво позволили проведение свободных выборов годом ранее. В последующие годы, устойчивое возрождение чешского национального самосознания, антисоветских настроений и опасений по поводу возможности внешних репрессий против свободных институтов, ко временам Дубчека привело к уровню недовольства внешней гегемонией, который был опасен сам по себе. Кроме того, вероятность, что инфекция может распространиться за пределы Чехословакии, была слишком высока, чтобы ею можно было пренебречь.

По крайней мере за десять лет до 1968 года, в ЧСНА наблюдалось растущее разочарование из-за стремления Советов к полному подчинению интересов Чехословакии интересам Советского Союза. Это было достаточно возмутительным, чтобы офицерский корпус оказался глубоко обеспокоен вопросами национальной безопасности. Столь же возмутительным для военных специалистов было нарастающее вмешательство политических соображений в военные вопросы. Это было особенно возмутительным для высококвалифицированных младших офицеров, так как их карьеры часто рушились из-за сильного нежелания принимать советские доктрины как непривычные и не соответствующие первостепенным задачам в сфере Чехословацкой оборонительной политики.

Вторжение 1968 года, организованное и возглавляемой Советским Союзом при символической поддержке других стран Варшавского договора, расколола ЧСНА. Оно также положило конец наблюдавшимся в стране, в целом просоветским тенденциям. Армия Чехословакии так и не оправилась от этого. Ее численность и уровень профессионализма не сравнялись с теми, что были ранее. До начала войны в 1985, несмотря на стойкие советские усилия вновь установить полный контроль над Чехословацкими вооруженными силами (а отчасти и благодаря им), ЧСНА ни в коем случае не могла рассматриваться советами как полностью надежный инструмент ведения войны. Тем не менее, ЧСНА была также задействована в наступлении в ходе молниеносной войны против Запада. Однако еще до того, как наступление было остановлено, предсказуемым результатом упорной обороны НАТО в Федеративной Республике Германии стал мятеж, охвативший 4-ю мотострелковую дивизию ЧСНА в Хебе 17–18 августа.

В целом, составители советских военных планов не могли рассчитывать на большой вклад стран-союзников по Варшавскому договору. Задачей этого договора не было, как в случае с НАТО, объединение усилий группы стран ради общего дела. Его задача была гораздо более проста и жестока.

Советы видели в Варшавском договоре аппарат поддержания контроля над Восточноевропейскими странами и предотвращения их использования в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз. Им нужен был гласис, а не альянс. Здесь уместны оба определения слова «гласис», содержащиеся в Оксфордском словаре английского языка:

1. Местность, покрытая гололедом после осадков и заморозков.

2. Пологая земляная насыпь перед наружным рвом крепости, возводившаяся с целью улучшения условий обстрела впереди лежащей местности, маскировки и защиты укрепления.

Это не было территорией, на которой размещаются дружественные силы.

 

ГЛАВА 8: ПЛАНЫ ВОЙНЫ: ДЕБАТЫ В ПОЛИТБЮРО

Генерал-майор Игорь Бородин, член ЦК и секретариата так называемого административного управления, органа, фактически контролировавшего Красную армию и КГБ, избежал резни в последние дни августа 1985 в Москве и получил убежище в штабе 7 американского корпуса. Его отчет для Верховного командования ОВС НАТО в Европе (SH-003-47B-5320) от 17 сентября 1985 года был рассекречен 5 июня 1986.

За исключением периода кризиса, политбюро заседало раз в неделю, по четвергам в три часа дня, когда его члены и кандидаты в члены собирались в старом здании сената в Кремле.

Политбюро было воплощением абсолютной власти партии над всеми сторонами жизни общества. Было несколько декораций для отвода глаз, таких как пост президента, который не имел никакой реальной власти, парламента и Верховного совета, который единогласно ратифицировал все решения политбюро, и члены которого назначались из числа самых преданных партийных работников, которые могли быть заменены без каких-либо затруднений. Не было никаких сомнений в том, кому принадлежала реальная власть.

Повестка обычных заседаний Политбюро разрабатывалась на несколько месяцев вперед Секретариатом ЦК КПСС, а затем одобрялась членами Политбюро. Секретариат Центрального комитета готовил и распространил все требуемые материалы в установленное время, подбирал людей, которые должны будут дать определенную информацию — министров, маршалов и генералов, дипломатов и разведчиков, редакторов ведущих газет, писателей, ученых и юристов, руководителей Госплана (государственная организация планирования), уголовно-исполнительной системы, органов пропаганды, сельского хозяйства и так далее.

Для некоторых из них получение повестки от Секретариата ЦК было катастрофой. Для других она означала начало карьерного роста. В некоторых особенно важных случаях, после получения запроса от Секретариата, следовало прибыть для выступления перед членами Политбюро самостоятельно.

Политбюро интересовало все, и оно имело решающее мнение по всем вопросам. Оно могло решать, способствует ли оперная постановки интересам социализма и может ли или не может быть поставлен определенный балет.

6 декабря 1984 года Политбюро обсуждало ситуацию в Европе. Оно привыкло полагаться на различные источники информации. Для заседания были подготовлены два доклада, один от политической разведки (Первое главное управление КГБ СССР), второй — от военной разведки (Второе Главное управление генерального Штаба вооруженных сил СССР — ГРУ). Оба доклада строились на различных методах анализа. Оба содержали одинаковый вывод: Западная Европа умирает в результате распада.

КГБ взяло на себя некоторую смелость полагать, что основной причиной политического и экономического упадка Западной Европы является неограниченная власть профсоюзов. Воспоминания о движении «Солидарность» в Польше были уже свежи в советских умах, и это добавило докладу основательности. Коммунистические партии в странах Запада оказались в значительной степени неэффективными инструментами советского влияния, так как либо были неудачливы на политической арене, как в Соединенном Королевстве, либо политически неблагонадежны, как в Италии. Однако они достигли реальных успехов во влиянии на структуру производства, проникнув в профсоюзы, как местные, так и национального значения. Буржуазные правительства в странах Западной Европы не могли или не желали прибегать к польскому пути в форме введения военного положения как средства сдерживания саморазрушающих сил, и замедлять темпы экономического роста, что это могло привести к краху всего западного капитализма. Их усилия по улучшению ситуации через «социальные контракты» и тому подобные меры были до смешного неэффективны. В соответствии с доктриной марксизм — ленинизма, западное общество раздиралось экономическими противоречиями. Правительства были готовы терпеть массовую безработицу как альтернативу инфляции. Рабочие были готовы похоронить большую часть промышленности ради сохранения устаревших методов производства. Для Советского Союза пришло время действовать, прежде, чем накопленные разочарования вынудят правительства западных стран, наконец, принять адекватные меры для контроля за производственной анархией.

ГРУ полагало, что причиной распада Европы являлось беспрецедентное распространение нейтралистских и пацифистских настроений. Европа не хотела защищать себя. Казалось, там полагали, что наилучшей защитой является беспомощность. Решительные действия Советского Союза на международной арене ослабляли Европу. Советская военная интервенция в Афганистан не только не вызвала сплочения Западной Европы и НАТО, но и способствовала его ослаблению. То же самое касалось и событий в Польше. Но нейтральные и пацифистские настроения не могли сохраняться долго.

В ходе обсуждения был поднят самый важный вопрос: созрел ли плод достаточно? Пришло ли время тряхнуть дерево?

Мнения разделились. ГРУ полагало, что время пришло. Благодаря политике разрядки, Советский Союз оказался в состоянии развернуть целой новое поколение ядерного оружия, а также улучшенное обычное вооружение. Запад, по политическим и экономическим причинам не мог соответствовать такому уровню. Но в будущем Европа может изменить свое мнение и перейти к более жесткой политике, проводимой в последнее время Соединенными Штатами.

КГБ же считал, что более благоприятная ситуация разовьется через еще пару лет. Предположение, что Западный Альянс станет более прочным и последовательным в будущем были, конечно же, необоснованно. Европа еще больше отдалится от США, раскол внутри ее самой усилится. Дальнейшее повышение цен на нефть, экономический спад, забастовки и все более бурные демонстрации приведут к состоянию глубокой неопределенности и всеобщего недовольства. Это может кончиться свержением правительств некоторых стран Западной Европы, прежде всего тех, которые национализировав тяжелую промышленность, оказались совершенное не в состоянии эффективно ею управлять.

Обе спецслужбы пришли к выводу, что наилучшие возможности для начала боевых действиях откроются в случае массовых беспорядков в западноевропейских городах, организованных профсоюзами, сторонниками движений за мир, студентами, безработными, расистами и защитниками окружающей среды. Коммунистические партии в этих странах, действуя, в основном, через членов профсоюзов, окажутся крайне полезны. Правительства стран Западной Европы окажутся настолько дестабилизированы и парализованы этими беспорядками, что Советскому Союзу будет нетрудно найти повод для вмешательства.

Был поставлен вопрос: уверена ли советская разведка в возможности организации беспорядков в достаточном масштабе. Представители обеих спецслужбы ответили утвердительно.

Совет обороны перешел к рассмотрению оперативного плана. Советом обороны являлась самая влиятельная часть Политбюро, которая принимала непосредственное участие в решении самых важных военных вопросов. В него входили Генеральный секретарь Центрального Комитета Коммунистической партии, Верховный идеолог Партии, Председатель организационного отдела Центрального комитета (то есть глава партийной машины), министр обороны и председатель КГБ.

Оперативный план военных действий разрабатывался 100 генералами и 620 полковниками Первого Главного управления Генерального штаба. Он был основан на анализе известных факторов и вероятностей, касающихся как советских войск, так и их вероятных противников. Информация о последних поступала от ГРУ.

Оперативный план разрабатывался в конце каждого года, а затем утверждался Советом Обороны. На практике, обычно он представлял из себя план на прошедший год, скорректированный в соответствии с изменением международного положения и соотношения сил.

На основе оперативного плана Генерального штаба разрабатывали свои планы командование Ракетных войск стратегического назначение (РВСН), войска противовоздушной обороны (ПВО Страны), а также главные командования войск направлений. На основе их планов, в свою очередь, разрабатывали собственные планы для собственных зон ответственности командования округов, флотов и групп войск. Штаб Оперативного Управления строил свои планы на основе информации, поступающей от ГРУ и собственных разведывательных управлений. Они присутствовали при всех основных штабах, располагая собственной агентурной сетью, разведывательными группами, а также средствами радиоэлектронной разведки, воздушными и другими средствами наблюдения.

Восточноевропейские государства не разрабатывали собственных оперативных планов. Вместо этого, штаб организации Варшавского договора предоставил командованиям их армий только то, что имело отношение к поставленным им задачам.

Оперативный План на 1985 год касался всех возможных театров военных действий.

Пятидесяти советских дивизий на Дальнем Востоке и в Забайкалье (из которых, однако, только восемь относились к первой категории — то есть к силам постоянной готовности) было достаточно, чтобы прикрыть на время границу. Китай, без сомнения, превратиться в серьезную угрозу когда-то в будущем. Мировой кризис может открыть перед ним новые возможности. Но на данный момент, этот регион останется стабильным.

В юго-восточной Азии всегда сохранялась возможность конфликта с Соединенными Штатами и (или без участия) их союзников.

На Ближнем Востоке СССР в это году уже оказался на грани войны с США. Это проистекало из вредоносных решений государств региона. Сирия и Израиль были главными зачинщиками. Напряженные усилия сделали возможным избежать открытого конфликта и нейтрализовать Израиль под гарантии безопасности, создав автономное Палестинское государство. Этими действиями в регионе была создана некоторая стабильность. Хотя это шло во вред долгосрочным планам, оно давало некоторые тактические преимущества в краткосрочной перспективе. Было желательным сохранение нейтралитета Израиля.

Политика, направленная на дестабилизацию Карибского региона и Центральной Америки, а также на отвлечение внимания США и, в частности, американской общественности от ситуации в Европе имела лишь ограниченный успех. Она должна была быть продолжена.

В оперативном плане детально прорабатывалась возможность непредвиденных военных операций в любом возможном регионе — на Дальнем Востоке и Тихом океане, в Юго-Западной Азии, Африке и Южной Америке. Приоритет отдавался операции в Европе.

Документ ОП-85Е-ССОВ (Оперативный план на 1985 год, по Европе, Совершенно Секретно, Особой Важности) состоял из части Оперативного плана, касающейся возможной военной операции против НАТО в Европе. Мир так и не увидел этого документа. Генерал-майор Бородин однако, утверждает, что достаточно точно помнит его содержание.

«Первая часть документа касалась анализу сил вероятного противника. Вторая часть состояла из анализа сил Советской армии и армий стран Варшавского договора. В третьей рассматривались варианты задействования этих сил.

В третьей части были представлены три варианта наступления:

Первый вариант подразделялся на пять этапов:

«Первый этап (24 минуты): внезапный массированный ядерный удар по всему европейскому театру военных действий, в том числе по Испании и Португалии, на всю глубину. Задействованные силы: одна ракетная армия ракетных войск стратегического назначения, ракетные бригады тринадцати танковых армий фронта и группы танковых армий (всего 26 бригад), ракетные бригады общевойсковых и танковых армий (всего двадцать восемь ракетных бригад), ракетных дивизионов всех мотострелковых и танковых дивизий в пределах досягаемости, ракетных подводных лодок Северного, Балтийского и Черноморского флотов — всего пяти дивизий подводных лодок. Залп будет осуществлен всеми ракетными подразделениями из их пунктов постоянной дислокации и тех позиций, на которых они будут находиться на момент начала операции. Из ракетных дивизионов дивизий (оснащенных ракетами с дальностью до 150 километров), пуски производят только те, которые находятся в непосредственной близости от границы. Первый удар должен нейтрализовать все силы противника вплоть до дивизий, бригад и полков, особенно штаб-квартиры, ракетные базы, аэродромы, основные линии связи, центры управления и средства противовоздушной обороны

Второй этап (96 минут): начинается сразу после выполнения первого этапа. Задействованы восемь авиационных армий трех авиационных флотов, два корпуса стратегической авиации, гражданские самолеты Аэрофлота и все транспортные самолеты. Во время выполнения этапа будут определены результаты первого ядерного удара. Тяжелый удар с воздуха направляется на вражеские цели, пережившие первый удар. Это будут, в основном, мобильные цели, такие как полевые командные пункты и мобильные ракетные установки.

Ядерное и химическое оружие будет применено. В это же время военно-транспортные самолеты и самолеты Аэрофлота выбросят подразделения спецназа (войск специального назначения) в районах, не подвергшихся ядерным или химическим ударам. Как только начнется второй этап, начнется перезарядка всех ракетных установок, принявших участие в первом ударе, а также развертывание тактических ракет, не примененных из-за малой дальности, которые двинуться с основными силами. Ракетные подразделения получают информацию непосредственно от самолетов-разведчиков.

Третий этап (30 минут): все ракетные подразделения снова наносят массированный ракетный удар, как только закончиться второй этап. Удар придется по вновь выявленным и непораженным в ходе первого удара целям. Преобладают химические боевые части, однако процент ядерных боевых частей высок.

Четвертый этап (7 суток): успех этой фазы операции зависит от внезапности. Большая часть армий СССР и стран Варшавского договора предварительно не приводятся в состояние боевой готовности. Ожидается, что сигналом к атаке этих сил станет лишь первый ядерный удар. Двух с половиной часов, необходимых на осуществление трех предыдущих этапов, должно хватить, чтобы войска были подняты по тревоге и выдвинулись из пунктов постоянной дислокации. Подробные планы действий для каждой дивизии, армии и фронта будут подготовлены заранее и храниться в запечатанных конвертах. Все, что нужно будет сделать командирам — открыть соответствующий пакет и приступить к исполнению приказов. Все остальные будут уничтожены. Даже если подразделения первого эшелона не успеют подготовиться за эти два с половиной часа, они, тем не менее, должны будут начать выдвижение. В этих условиях силы противника окажутся в невыгодных условиях. Удар дивизий первого эшелона будет нанесен одновременно на всем протяжении фронта, вбивая клинья в позиции противника и продвигаясь как можно глубже там, где это состояние обороны противника это позволяет. На второй или третий день наступления, танковые армий фронтов будут направлены туда, где будет достигнут наибольший успех. На четвертый день операции в любой зоне, где сопротивление противника будет подавлено, вступит в бой Белорусская группа танковых армий, которая начнет наступление через всю Европу к побережью Атлантического океана. Во время четвертого этапа, авиационные и ракетные подразделения будут оказывать поддержку по запросам сухопутных или морских сил. В каждый из трех первых дней наступления будет осуществляться высадка парашютным способом одной десантной дивизии. Если бы это позволяли возможности военно-транспортной авиации и Аэрофлота, все эти дивизии были бы высажены в первый же день операции. Но это не было возможно.

Пятый этап будет осуществлен лишь в том случае, если армии СССР и стран Варшавского договора будут остановлены в Западной Германии и вовлечены в бои местного значения. Это может привести к развитию позиционного фронта с линейным развертыванием сил НАТО с севера на юг. В этом случае, украинская группа армий выдвигается с максимально возможной скоростью через Венгрию и Австрию (несмотря на нейтралитет) на направлении Линц-Франкфурт-Дюнкерк. Целью данного этапа является нарушить линий снабжения войск НАТО, принудить их к отступлению, а затем прижать к морю».

Вариант «Б» был практически идентичен первому варианту, но не предполагал использования ядерного оружия. Вместо этого все ракетные соединения и части наносили массированный удар химическими и обычными боеприпасами, в то же время сохраняя готовность к применению ядерного оружия. Вариант «Б» предусматривал создание периода напряженности в Европе на срок от нескольких дней до нескольких месяцев, возможно даже до года, прежде чем начнутся боевые действия. Войска с обеих сторон все это время будут находиться в состоянии готовности, проводя учения поблизости от линии фронта. Чем дольше продлиться этот период напряжения, чем лучше будет для Советского Союза. Сочетание скуки, усталости и ложных тревог снизит бдительность НАТО. Армии СССР и стран Варшавского договора смогут быстро мобилизоваться и немедленно двинуться в наступление. Ответные действия сил НАТО, вероятно, будут вялыми. Вариант «Б» предусматривал также молниеносный удар в мирное время без использования химического оружия. Лучше всего его было нанести, когда запад становиться наиболее уязвим: например, в августе во время каникул.

Вариант «В» был разделен на основной и подготовительный этапы.

Предварительный этап (10 дней): в этот период несколько десятков групп спецназа в гражданской одежде, сформированных в западных и некоммунистических азиатских странах, отправятся в Западную Европу Каждая группа действует независимо и не будет знать, что ее задача является частью общего плана. В то же время, диверсанты из Спецназа, численностью до 5 000 человек прибудут в Западную Европу в качестве туристов. Одновременно советские торговые суда с подразделениями морской пехоты и диверсионными подразделениями на борту выдвинуться к основным портам Западной Европы.

Основная стадия: в назначенное время группы спецназа подорвут ключевые электростанции. Если шестьдесят из них будут выведены из строя, вся промышленность и все системы связи в Западной Европе окажутся парализованы, а железнодорожные составы остановятся. Использование всех других транспортных средств, в том числе самолетов, будет затруднено отключением связи, можно было ожидать, что также отключиться водоснабжение, прекратиться теле- и радиовещание, отключаться холодильники и продовольствие начнет гнить на складах. Остановятся лифты в зданиях, погаснет свет, телефоны и сигнализации окажутся обесточены. В крупных городах возникнет транспортный коллапс. Прекратиться завоз бензина и мазута. Остановиться метро. Работа государственных органов, военных структур и полиции будет парализована. Города захлестнет волна преступности и паники, так что для просоветских диверсантов в гражданской одежде не составит особого труда уничтожить основные средства связи главных штабов сил НАТО и вывести из строя командные пункты ПВО. В это же время, советская военно-транспортная авиация и Аэрофлот начнут массированную высадку воздушно-десантных дивизий. Высадка будет прикрываться силами Советского ОсНаз РЭБ (специальные подразделения радиоэлектронной борьбы), подразделения которого «ослепят» радары НАТО. Задачей воздушно-десантных дивизий будет захват правительственных учреждений, военных штабов и командных пунктов и паралич всей системы государственного и военного управления. Как только это будет завершено, и прежде, чем западу успеет понять, что произошло, Советское правительство в срочном порядке обратиться к правительству США с требованием воздержаться от ответного ядерного удара, и даст гарантии того, что Советский Союз не станет применять ядерное оружие».

Пока план ОП-85Е-ССОВ обсуждался в Кремле, было поднято несколько важных вопросов. Первым было то, будет ли война в самого начала ядерной, как в варианте А? Аргументы в его пользу были сильны. СССР имел преимущество над США в ядерных средствах стратегического назначения наземного базирования, хотя уступал в средствах авиационного и подводного базирования.

Бомбардировочная авиация уступала подводным лодкам. Было отмечено, что Великобритания и Франция упорно поддерживают и даже модернизируют баллистические ракеты подводных лодок (БРПЛ) собственной разработки, которые имели хотя и скромные, но возможности для нанесения критического урона Советскому Союзу. СССР намного обогнал Запад в организации военной и гражданской обороны, в упорядочении ракетных войск, средств связи и административных центров. Его размеры и низкая плотность населения давали значительное преимущество. Подписание договора СНВ сократило лидерство Советского Союза в области тактического ядерного оружия (ТЯО), однако оно все еще было значительным. К сожалению, не удалось предотвратить размещение в Европе нового ТЯО — ракет «Першинг-2» и КРНБ, хотя отказ Нидерландов разместить любые из этих средств на своей территории был полезен. Крупные успехи, достигнутые в создании антиамериканских и антиядерных настроений в странах Альянса стоили затраченных средств. Миллиарды долларов в твердой валюте, потраченные Советским Союзом на эти цели, были потрачены не зря. Было трудно поверить, но в Великобритании широко распространилось мнение, что если на Британских островах не будет размещено ядерного оружия, они будут защищены от ядерного удара. Эти убеждения были поводом для особой гордости советских дезинформационных органов, и лиц, за них ответственных, можно было поздравить. Британские острова имели первостепенное значение для НАТО в случае войны в Европе и они, конечно, безо всяких вопросов подверглись бы удару и были бы нейтрализованы, независимо от обстоятельств.

Хотя СССР в целом имел превосходство в ТЯО, это не могло гарантировать, что Соединенные Штаты воздержаться от удара по Советскому Союзу стратегическими ядерными силами в случае, если Европа подвергнется ядерному удару. Однако вероятность того, что США применят стратегические ядерные силы в случае, если их Европейские союзники потерпят быстрое поражение в неядерной войне была низка. Кроме того, не было гарантии, что первый ядерный удар по Соединенным Штатам уничтожит достаточное количество их МБР, чтобы сделать невозможным сокрушительный ответный удар. Было почти что само собой разумеющимся, что начнется то, что на западном военном жаргоне именовалось «Эскалацией». Это означало, что применение любого ядерного оружия означало переход к полноценному обмену стратегическими ядерными ударами.

Было ли это целесообразным для СССР? Даже если США будут уничтожены, окажется ли Советский Союз в послевоенный период в состоянии сохранить полный контроль над собственным народом, не говоря уже о беспокойных странах-сателлитах? Это было под вопросом. Тяжелое положение и высокие потери Варшавского договора ослабят связи в социалистическом мире, а не укрепят их, а сам СССР будет отброшен назад в развитии, чем откроет опасные возможности для Китая. Мнение Политбюро оказалось настроено против изначального применения ядерного оружия.

Тем не менее, по этому вопросу проявились непреодолимые разногласия. Одна из групп, решительно возглавляемая председателем КГБ СССР генералом Армии Сергеем Афанасьевичем Аристиновым при поддержке со стороны министра обороны Алексея Александровича Настина (оба они были членами Совета Обороны) утверждали, что советский подход к войне требовал быстрого и решительного использования наиболее мощного из доступных вооружений. Это логично предполагало изначальное нанесение ядерного удара на всю глубину позиций противника, в том числе, само собой, удары МБР по континентальной части Соединенных Штатов Америки. В случае обмена стратегическими ядерными ударами между сверхдержавами, Советский Союз понесет тяжелые потери, которые значительно отбросят страну назад. Но он выживет и, со временем, возродиться. С другой стороны, Соединенные Штаты будут уничтожены, в результате чего Советский Союз сможет создать прогрессивное социалистическое общество, которое в один прекрасный момент сможет предложить капиталистический запад.

Аргументы в пользу неядерного нападения также были хорошо известны. У СССР, безусловно, имелось преимущество в неядерной войне и, при правильно выбранном времени и хорошем планировании, победа была отнюдь не невозможна. Если, однако, продвижение в Европу будет недостаточно быстрым, чтобы достигнуть Рейна в течение десяти дней, не было никаких сомнений в том, что весь ядерный потенциал Советского Союза должен был быть оперативно задействован. Не должно было быть никакой нерешительности в применение наиболее мощного оружия из страха, что противник сделает то же самое и вообще никаких уступок ошибочной западной концепции «ядерной эскалации», которая была не только принципиально неверна, но и совершенно не соответствовала хорошо проверенным, даже традиционным, советским методам ведения войны. Если присутствовали какие-либо сомнения в достижении самого раннего успеха неядерными силами, война должна была изначально быть ядерной.

Им оппонировал верховный идеолог Партии Константин Андреевич Малинский, который был членом Совета Обороны, при поддержке председателя комитета партийного контроля при ЦК КПСС Отто Яновича Берзиньша и Тараса Кирилловича Наливайко, отвечавшего за отношения с социалистическими странами (оба были членами Политбюро, но не Совета Обороны). Он напоминал, что целью Советского Союза была реализация грандиозного плана Ленина по построению мира под коммунистическим правлением. Мир, в котором многое будет состоять лишь из обугленных обломков вряд ли будет этими. Целью было доминирование в живом мире, а не склепе, единственным выходом из которого будет смерть. Ядерное оружие служило для устрашения, а не для реальной войны. Его использование создаст противоречие в деле социализма, и поэтому применять его следует лишь в самом крайнем случае и только после самых глубоких размышлений. По крайней мере пока, большинство склонилось в пользу безъядерного нападения и заседание перешло к обсуждению других вопросов.

Большинство членов Политбюро, по крайней мере тогда, склонилось в пользу безъядерной операции и заседание перешло к рассмотрению других вопросов.

Был поставлен вопрос о нейтральных европейских государствах. Швецию, несмотря на признаки растущей озабоченности в последние годы, страх почти наверняка заставит придерживаться традиционной политической линии. Позиция Франции была неясна. Он была членом североатлантического Альянса, но вышла из военной составляющей НАТО. Приверженность Франции отстаиванию собственных интересов давало основания предположить, что она воздержатся от участия в войне, если увидит в этом достаточно преимуществ. Ирландия, вероятно, последует примеру Франции, хотя в последнее время улучшение англо-ирландских отношений вызывало определенные сомнения в этом, и было бы желательно уничтожить ключевые объекты в Ирландии обычными вооружениями, чтобы не позволить западным союзникам их использовать. Должна была учитываться вероятность, что объекты в Ирландии могут оказаться доступны НАТО, что создаст крупные проблемы для действий советского военно-морского флота в восточной части Атлантического океана.

Оккупация Франции ляжет тяжелым бременем на советские ресурсы и приведет к значительному увеличению оккупированных территорий, что, безусловно, породит новые проблемы с обеспечением контроля над ними.

Следовало способствовать тому, чтобы Франция сохраняла нейтралитет. Это означало, что хотя план операции должен предполагать наступление через всю Западную Европу, его ближайшей целью была оккупация и демонтаж ФРГ. Предполагалось остановиться на Рейне и, после уничтожения Федеративной Республики начать переговоры с США. Намерение остановиться на Рейне будет широко обнародовано с одновременно с максимальным давлением на Францию с целью принять советские гарантии неприкосновенности и удержаться от намерения вступить в войну, которое наверняка будет присутствовать. Уничтожение Федеративной Республики Германия неизбежно повлечет распад всего Североатлантического Альянса.

Эта политическая линия получила одобрение.

Вновь был поднят вопрос об отвлечении внимания США от Европы. Если бы США оказались вовлечены в активную войну в Центральной Америке или Карибском Бассейне, американское общественное мнение вряд ли будет активно способствовать полномасштабной поддержке НАТО в Европе. Страны Варшавского договора одержат легкую победу. Следовало предпринять энергичные действия в этом направлении, уделяя при этом особое внимание Кубе.

Предложение о высадке морских и воздушных десантов с целью создать угрозу западному побережью Северной Америки с целью еще сильнее отвлечь внимание США от войны в Европе были отвергнуты за не реализуемостью. Поддержка даже небольших десантных сил через Берингово море встречала непреодолимое препятствие в лице американских военно-воздушных сил морского и наземного базирования. Неспособность советских военно-воздушных сил доставить и затем поддерживать все семь воздушно-десантных дивизий также была хорошо известна.

После этого был поставлен вопрос о действиях в Азии, чтобы отвлечь США от ключевых действий в Европе. Будет ли полезным создание кризиса либо в Восточной Азии, например, в Индокитае или в Юго-западной Азии, в нефтедобывающих районах? Политбюро пришло к выводу, что в данное время и в этих регионах эти меры не будут продуктивными, за исключением Корейского полуострова. Будет ошибкой провоцировать Китай прежде, чем будет уничтожена Федеративная Республика Германия. Операции в юго-западной Азии отвлекут равное количество как американских, так и советских войск, которые могли быть нужны СССР в другом месте. Кроме того, в этом регионе было слишком много непредсказуемых факторов. Как среагирует на это Пакистан? Арабский мир? Мусульманское население Советского Союза? Политбюро сошлось во мнении, что лучше поймать одну добычу за один раз. Скорейшая ликвидация Федеративной Республики Германия стала основной задачей и ничто не должно было отвлекать внимание от нее. Где дезинформация и меры в поддержку прогрессивной политики имела успех среди коренного населения, так это в Южной Африке, и эта политика должна была быть продолжена. Основные мероприятия за пределами Европы, тем не менее, должны быть отложены до того момента, когда основная цель будет выполнена, а Альянс уничтожен.

Также обсуждались военные действия в космосе. Было очевидно, что широкие советские возможности влияния на американскую деятельность в космосе будут использованы в полной мере. Будет ли использовано ядерное оружие? Соглашение от 1963 года, запрещавшее вывод ядерного оружия в космос, конечно, могло быть проигнорировано. Основным вопросом было то, возможно ли использование ядерного оружия на море или в космосе без перехода к обмену ядерными ударами? Было принято решение не использовать никакого ядерного оружия, так как это неизбежно повлекло бы обмен стратегическими ядерными ударами. Вопрос об использовании электромагнитного оружия (ЭМИ), однако, вызвал особый интерес. Менее просвещенным технически членам Политбюро было разъяснено, что взрыв ядерного заряда за пределами атмосферы, например на высоте 200 километров, не вызовет теплового или взрывного поражения или радиационного заражения наземных объектов, однако сгенерирует импульс огромной силы, который сможет повредить или уничтожить электронное оборудование и на большой площади, повредить приборы и средства связи, что будет иметь катастрофические результаты. Запад был гораздо более уязвим к ЭМИ, чем СССР. Следовало ли его использовать?

Несмотря на значительную поддержку этого непрямого использования ядерного оружия, в конце концов было решено, что будет воспринято как четкий сигнал о намерении вести тотальную термоядерную войну со всеми вытекающими последствиями. Следовательно, это оружие не должно было применяться, если оставалась надежда на безъядерный характер войны.

В ходе обсуждения этих альтернативных вариантов, члены Политбюро обратили внимание на недостатки планирования. Они поручили представить переработанный план в течение двух недель для окончательного утверждения.

20 декабря 1984 года пересмотренный план операции против НАТО был представлен на заседание Совета Обороны Первым Главным Управлением Генерального штаба. Были проведены командно-штабные учения в начальником Первого Главного управления Генерального штаба в качестве командира «Восточных» и Начальником ГРУ в качестве командира «Западных». Задачей начальника ГРУ было остановить силы «Восточных». Он рассмотрел все возможные маневры и учел все виды вооружений, доступных противнику. Начальник Первого Главного управления Генерального штаба также проработал все надлежащие меры по преодолению сопротивления «Западных». Он, естественно, понимал, что если в реальности противник будет использовать неизвестное оружие, методы и тактические приемы, чтобы остановить советское наступление, а военная разведка не предупредить об этом, начальник ГРУ отправиться под трибунал.

Начальник Генерального штаба руководил этим состязанием между своими подчиненными и выступал в качестве арбитра. Члены политбюро внимательно следили за сражением. На данный момент оно, конечно, велось лишь на картах. Выводом было то, что исход операции, скорее всего, будет благоприятным.

Когда учения были окончены, начальник Генерального штаба, руководители главных управлений и их заместители подверглись строгому допросу членов Политбюро. Их интересовали не конкретные оперативные вопросы, а общее состояние сил СССР и НАТО. Любопытный и интересный факт, что в мощных и влиятельных организациях по всему миру существует тенденция к изучению, подчас в некоторых деталях, вопросов, которые сами по себе не имеют принципиального значения, но привлекают к себе внимание некоторых из их членов — особенно непрофессионалов. Это иногда оказывается удобным, чтобы избежать обсуждения неудобных вопросов. Политбюро не стало исключением.

Сначала вновь был поднят старый вопрос о том, что происходило с устаревшими вооружениями НАТО. Члены Политбюро отказывались верть, что все эти танки, орудия и бронетранспортеры которые НАТО снимало с вооружения, действительно утилизировались. Зная заранее, что этот вопрос будет поставлен, начальник военной разведки представил секретные доклады об уничтожении устаревшего вооружения на западе, включая фильмы, показывающие этот процесс. Однако сомнения развеять не удалось. Снова был поднят вопрос, не являются ли представленные материалы лишь дезинформацией, изготовленной соответствующими западными службами, которые были не столь развиты, как в Советском Союзе, однако далеко не праздно проводили время. Глава ГРУ объяснил, что материалы совершенно верны, что у него есть отчеты о уничтожении старого оборудования. Тогда возник вопрос, почему НАТО так поступало. Советская разведка обнаружила, что затрудняется дать ответ.

Политика Запада в отношении устаревшего вооружения, таким образом, оставалась загадкой. Советский Союз не уничтожал устаревшую технику. Он хранил ее. Устаревший танк может быть закопан в землю по башню. Башня может быть усилена дополнительной бронезащитой. Танк уже не сможет двигаться, его двигатель и гусеницы теряют смысл, но броня крепка, как прежде. Орудие и пулеметы могут вести огонь, как прежде. Смотровые приборы и аппаратура связи остаются. В соответствии с советской точкой зрения, два-три зарытых в землю старых танка, с резервистами в качестве экипажей, расположенные должным образом, могли защищать широкий участок фронта, будучи заменой целой роте или даже первоклассному мотострелковому батальону. Закопанный танк имел неоценимое преимущество в случае применения ядерного или химического оружия, а экипаж мог жить в относительном тепле и комфорте. Если башня будет должным образом замаскирована и защищена дополнительной броней, один устаревший танк сможет остановить продвижение нескольких танков противника. Политбюро просто не могло понять, почему НАТО выводило из эксплуатации десятки тысяч танков, в том числе настоящие бронированные крепости «Конкэрор» или М-103, с их мощными орудиями, когда такой танк, зарытый в землю, был гораздо лучшей альтернативой двум-трем пехотинцам со своими винтовками в грязных разлазящихся траншеях. Если же НАТО тайно хранило все свои старые танки, то в угрожаемый период, или даже после начала войны оно могло создать непреодолимую стальную стену на пути наступления.

Некоторые из членов Политбюро, конечно, имели опыт танковых сражений в годы Великой Отечественной войны, около сорока лет назад. Но никто из них не служил в воздушно-десантных войсках и немногие имели хоть малейшее представление о возможностях вертолетных десантов.

На следующий день, 21 декабря, состоялось внеочередное заседание политбюро для обсуждения ситуации в Восточной Европе и возможных действиях союзников в случае начала войны. Доклад представил Верховный Главнокомандующий объединенными вооруженными силами Варшавского Договора маршал Советского Союза В.Г.Куликов. В советской иерархии, эта должность, надо сказать, вызывала мало уважения. Для советского маршала она означала почетный уход от реальной власти. Основная причина ее создания была в том, что нужно было скрыть тот факт, что все решения, касающиеся Варшавского договора, в реальности разрабатывались советским Генеральным штабом. «Верховный главнокомандующий» был фиктивным главой армий стран Варшавского договора. В действительности он был не более чем одним из заместителей советского Министра обороны. Советский министр обороны отдавал приказы «Верховному главнокомандующему», как своему заместителю. Тот передавал приказы «союзникам» и следил за тем, чтобы их исполнили как можно более правильно. Затем он докладывал о выполнении приказов советскому министру обороны, который, с свою очередь, докладывал о них своим коллегам по Политбюро.

Доклад Куликова в Политбюро, как уже говорилось, принес его членам мало удовлетворения. С военной точки зрения, страны Восточной Европы были хорошо вооружены, но была некоторая неуверенность в их готовности к борьбе. Например, в Польше, за счет снижения уровня жизни народа и астрономическим западным кредитам, удалось воздать армию, имевшую в четыре раза больше танков, чем британская. В Польше была дивизия морской пехоты. Только две или три страны, помимо США могли позволить себе такую роскошь, даже Советский Союз не был готов содержать такую дивизию. Тем не менее, ситуация в Польше радикально менялась. Польские рабочие вбили клин в партийную инфраструктуру. Их движение было полностью подавлено. Польские антисоциалистические силы, в худшем случае, могли очень серьезно помешать ведению военных действий. Это означало, что советский союз не только терял потенциал одного из самых сильных в военном отношении союзников, но и ставило под угрозу снабжение советских войск, действующих в Западной Германии.

На данный момент, Восточная Германия продолжала оставаться верной, но что будет, когда их войска войдут в более тесный контакт с западом и получат широкую возможность для дезертирства? Количество бежавших из ГДР уже было достаточно высоким.

Чехословакия оставалась в состоянии амбивалентности, почти оцепенения после 1968 года. Ее армия еще не хотела воевать против Красной армии. Но будет ли Чехословацкая Народная Армия воевать против кого-то еще?

В Венгрии ситуация была совершенно противоположной. События 1956 года привели к некоторым экономическим изменениям, несколько размывшим социализм и ослабившим власть партии. Что предпримет Венгерская армия в случае войны? Как сильно она окажется настроена на войну за социализм?

Болгария была глубоко заражена западным влиянием. Каждый год страну посещало до одного западного туриста на каждых трех ее жителей. В Болгарии процветал туризм и многое другое. Если бы Западная Европа стала социалистической, не стало бы больше западных туристов и прекратился бы поток твердой валюты. Какое преимущество болгары могли увидеть в изменении сложившейся ситуации?

Оставалась Румыния. С ней было связано много проблем, но Советский Союз не мог позволить себе потерять Чаушеску. Он сам, естественно, не имел никакого желания видеть распад СССР и будет вполне надежным союзником. Жаль только, что Румынская армия была чрезвычайно слаба, а ее экономической положение было едва ли не катастрофическим.

Когда доклад был закончен, верховный идеолог партии встал и отдал Верховному Главнокомандующему объединенными силами Варшавского Договора следующий приказ:

«На будущем заседании консультативного совета Варшавского Договора дипломатично, но однозначно и четко довести до сведения сторон следующие фундаментальные положения:

А. Будет не только неправильно предать друзей, особенно на войне, это будет самоубийством.

Б. Советский Союз имеет и будет держать в резерве мощный ядерный арсенал для наказания предателей

В. Западная Европа, несомненно, будет уничтожена, не оставив тем, кто предаст социализм, иного выхода. Для них будет гораздо безопаснее оставаться на стороне победителей.

 

ГЛАВА 9: ВЗГЛЯД НЕКРАСОВА

Андрей Некрасов, будучи членом партии (так как должен был быть им), не верил полностью советской пропаганде. Конечно, он не мог заявить об этом публично. Однако внутри него зрело напряжение, и он ощущал настоятельную необходимость поделиться с кем-то своими сомнениями. Оказалось большим благом, что с ним был кто-то за пределами его семьи, которому он мог полностью доверять, его терзали те же сомнения. Некрасов мог поговорить о волнующих его вопросах, не боясь, что его кто-то услышит, по крайней мере выразить то, что было у него на уме с Дмитрием Васильевичем Макаровым. Связь между ними была сильнее, чем когда-либо. Также овдовевший отец Макарова, преподаватель истории в университете имени Ломоносова, не видевший своего единственного сына уже го, внезапно умер от сердечного приступа. Двое молодых людей, скованные в отношениях с другими людьми, стали друг другу почти что братьями.

Андрей Некрасов делал все, что было естественно ожидать от советского офицера. Он соглашался, когда это было нужно, и на глазах своих солдат всегда повторял слова официальной пропаганды. Но были некоторые аспекты, в которые он, как профессиональный военный, не мог поверить. Советская пропаганда утверждала, например, что американские солдаты были слишком избалованы. Заявлялось, что каждая американская рота имеет своего повара, что каждый американский солдат имеет в экипировке спальный мешок, словно турист. Тем не менее, Некрасов прекрасно знал (как, пожалуй, и все другие советские офицеры) что это не может быть правдой. Рота являлась военным подразделением и предназначалась только для боя. Рота не может иметь в своем составе повара, рота должна вести бой. Повар иметься в полку, но только один на 2000 человек. Конечно, каждую ночь ему давалось в помощники несколько солдат. По крайней мере, так происходило в мирное время, а во время войны повар вообще не нужен.

Он не верил пропаганде и пытался разобраться в ситуации сам. Но когда он сравнивал данные, то ему казалось, что пропаганда может быть права. Советская танковая рота имела тринадцать танков и сорок три человека — тридцать девять танкистов и четыре человека обслуживающего персонала, отвечавшие за техническое обслуживание, расходные материалы, снабжение, дисциплину, моральное состояние, медицинские обслуживание, экипировку, боеприпасы и т. д. В американской танковой роте было семнадцать танков. И девяносто два человека. Зачем, задавался вопросом Некрасов, были нужны все эти люди? Возможно, это были штрафники, расходный материал для того, чтобы защищать танки от гранатометчиков? Но зачем штрафники в танковой роте в мирное время? Они должны были выполнять тяжелую работу в тюрьмах, и только с началом войны быть направлены в штрафные батальоны в качестве расходной людской силы

Цифры не сходились и на батальонном уровне. Советский танковый батальон имел сорок танков и 193 человека. Американский — пятьдесят четыре танка и более 500 человек. Штаб советского батальона насчитывал три человека — два офицера и сержант, а также взвод связи из тринадцати человек. Двадцать четыре часа в сутки в течение многих месяцев они руководили боевыми действиями и управлялись со всей необходимой документацией. Тем не менее, в американском батальоне по той или иной причине, была штабная рота, имевшая столько же солдат, сколько советский батальон. Было совершенно невозможно понять, чем все эти люди могли заниматься. Кроме того, их батальону требовалась сотня транспортных машин, в то время как советский батальон из сорока танков обходился тринадцатью.

В советской пехоте вопросы снабжения решались еще проще, чем в танковых подразделениях. В советской мотострелковой роте каждый непосредственно участвовал в бою. Офицеры вооружены тем же оружием, что и солдаты. Старшина роты отвечает за дисциплину, а также снабжение роты всем необходимым, в том числе топливом, продовольствием, боеприпасами, запчастями, обмундированием и оружием. Но даже он, единственный человек, занятый вопросами снабжения, должен принимать участие в боевых действиях. Как только рота спешивается, старшина руководит движением БТР или корректирует огонь БМП, или занимается чем-то другим. В советском мотострелковом батальоне есть только тридцать человек, отвечающих за связь, ремонт, медицинское и техническое обслуживание и снабжение. Они также решают все хозяйственные опросы, а остальные 413 человек непосредственно участвуют в бою. Одним из результатов такого рационального использования людских ресурсов является то, что советский батальон имеет минометную батарею, в то время как в два раза больший по численности американский батальон ее не имеет. Вместо этого у него имеется невероятно длинный хвост незащищенных машин, заполненных обслуживающим персоналом.

Советская мотострелковая дивизия насчитывает 13 800 человек, 272 танка и 108 самоходных орудий. Американская дивизия имеет 18 500 солдат, но только 216 танков и 72 самоходных орудия. Советская дивизия является полностью независимой, с собственным разведывательным батальоном и зенитно-ракетной батареей (помимо зентных средств полков, батальонов и рот), в то время как американской дивизии приходиться полагаться на поддержку отдельных частей, например, батальонов ПВО с ракетами «Хоук».

Андрей Некрасов просто не мог понять, как объяснить другу, почему американцы не могли отказаться от всех этих снабженцев, поваров и связистов, чтобы сформировать новые танковые батальоны, минометные батареи или полки ПВО.

В Европе насчитывалось в общей сложности 200 000 американских солдат. Этого было достаточно, чтобы сформировать пятнадцать полнокровных советских танковых или мотострелковых дивизий со всеми штатными подразделениями, вспомогательными и ремотными службами. Если же использовать эту силу для формирования более слабых дивизий, например, без разведывательных батальонов или тяжелых зенитно-ракетных средств, но с 216 танками, людей хватало бы на двадцать пять подобных дивизий.

Тем не менее, при всех своих людских ресурсах, армия США в Европе имела только пять дивизий неполного состава. Как бы Некрасов не старался, он не мог понять, чем заняты все остальные солдаты. Конечно, не все они были штрафниками. Дмитрий тоже был озадачен.

Были и другие аспекты, которых старший лейтенант не мог понять. В армии США были подразделения военной полиции. Зачем? Разве командир батальона или полка не мог установить достаточно строгий порядок без посторонней помощи? Разве командир не имеет достаточно власти, чтобы держать свое подразделение под контролем?

Что же касается женщин, то этот вопрос был им совершенно непонятен. Где женщина могла находиться в армии? Возможно, в госпитале или пункте связи, и даже только в тех, что были стационарными — тыловых центрах связи или тыловых госпиталях. Где еще? На административных должностях? В штабе общевойсковой или танковой армии были только две машинистки. В ГДР располагалось пять советских армий. Следовательно, им хватало десяти машинисток. Больше не было необходимости. Чем же занимались десятки тысяч женщин в армии США? Что они там делали? Можно ли было найти в армии какую-то работу, предполагавшую только легкую физическую нагрузку? Что могла делать женщина в подразделении, где, если оно не участвовало в бою, солдаты были заняты тяжелой физической работой десять часов в день? Может быть, в армии США были другие стандарты? В двадцати четырех часах советского солдата было только двадцать пять минут свободного времени. Могло ли это быть достаточным для женщины? Солдат должен быть готов спать на снегу, накрывшись лишь шинелью, умываться снегом и двигаться в течении многих месяцев без горячей пищи. Несчастные американские женщины, думал Некрасов, раз уж безработица толкает их в чудовищные тяготы солдатской жизни. Этому действительно должен быть положен конец! Но, возможно в армии США даже мужчины имели целый час свободного времени в день? Возможно, все они, мужчины и женщины, имели спальные мешки, словно туристы? Возможно, у них действительно был повар на каждые 200 солдат, который оставался с ними и на учениях и даже на войне? А может быть, и мужчины в их армии находились в условиях, комфортных для сослуживцев-женщин?

Естественно, как хорошо знали молодые офицеры, когда не хватало мужчин, в вооруженных силах советского союза использовались и женщины. Большая часть подразделений фиксированной ПВО было укомплектовано женщинами. Женщины также задействовались на другой легкой работе. Например, 46-й гвардейский авиаполк полностью состоял из женщин. Женщинами были командир полка, начальник штаба, пилоты, техники и снабженцы. Но полет и воздушный бой, с точки зрения физической нагрузки, был легкой работой. Никто и никогда не думал об отправке женщин в пехоту, где нагрузки были исключительно тяжелыми, и было просто невозможно придумать какую-то легкую работу. В Красной армии просто не было работы, которую можно было назвать легкой, подумал Некрасов.

Советские специалисты также имели весьма критический взгляд на уровень боевой подготовки американских войск. Контрактная система действительно имела темные стороны. В призывной армии на военную службу попадал каждый, а в полностью контрактной большинство солдат представляли собой отбросы общества, неспособные добиться успеха в других сферах жизни. Контрактная система неизбежно вела к ослаблению и потере боеспособности войск. Конечно, большая часть советских солдат была плохо обучена и иногда даже совершенно неподготовлена, но у них было неоспоримое преимущество: заградительные батальона КГБ, которые не позволят отступить или сдаться врагу. У советского солдата не было выбора. Он должен был убить врага — и сделать это быстро — чтобы сохранить свою жизнь. Это компенсировало многие недостатки в боевой подготовке.

И Андрей, и Дмитрий, конечно, знали, что военная служба по контракту в США была отменена, и слышали, что тому были две основные причины. Оплата службы была слишком низкой, чтобы привлечь любого, а низкий уровень образования добровольцев, в том числе людей, которые не умели читать и писать — как и многие в Красной армии — создавал практически нерешаемую проблему. Очень сложное оборудование, используемое на Западе, требовало гораздо большей подготовки, чем простое, более крепкое оборудование, которым пользовалась советской армией. Вторая, более веская причина возвращения к срочной службе в США заключалась в том (хотя это никогда открыто не признавалась), при добровольческой системе не могли быть созданы значительные резервы. Если же добровольческая система не могла обеспечить так необходимое в военное время количество резервистов, она должна была быть заменена призывной. Все было просто.

Их учили, что американский солдат — плохой боец, слабый физически и морально, всегда готовый убежать или сдаться в плен. Многое из этого, безо всяких сомнений, было связано с чрезвычайной слабостью американских понятий в области организации и тактики.

Согласно советским идеям, как хорошо знали молодые офицеры, американская тактика была сочетанием преступной халатности, невежества и непонимания военного искусства. В армии США, учили их, ресурсы более или менее равномерно распределялись по всему фронту, причем это касалось и средств поддержки. Однако, победа всегда достигалась концентрацией всех сил в нужный момент в критической точке.

Все советские командиры от батальона и выше имели в своих руках мощные ударные средства. Командир батальона имел в своем распоряжении минометную батарею, командир полка имел танковый батальон, дивизион самоходных артиллерийских установок, противотанковую роту и несколько минометных батарей. Командир дивизии имел ракетный дивизион, танковый полк, самоходный артиллерийский полк, дивизион реактивных систем залпового огня и противотанковый батальон. Чем выше находился командир, тем большие ресурсы он держал в своих руках. Верховное главнокомандование имело обширные полномочия и множество подразделений, называемых «резервом Верховного Главнокомандования». Это были воздушные корпуса, дивизии артиллерии прорыва, специальные танково-артиллерийские бригады, противотанковые бригады, а иногда и танковые армии. Ни один командир в должности выше командира батальона не мог рассеивать свои резервы или равномерно распределять их. Ни один из подчиненных командиров не имел права запрашивать, а уж тем более настаивать на предоставлении подкреплений или дополнительных средств поддержки.

Каждый высший офицер был обязан использовать весь свой наступательный потенциал и лишь на критически важном направлении. Минометы батареи не распределялись между всеми мотострелковыми ротами, но использовались в полную силу чтобы поддержать только одну, наиболее успешную. Противотанковые средства, имеющиеся в распоряжении командира батальона, полка, дивизии, армии или фронта никогда не делились на группы, а всегда действовали единым целым. Они включались в бой только в полную силу, в самом слабом месте противника. То же самое касалось танков, артиллерии и авиации.

Если армия атаковала вяло, ее командир не мог рассчитывать на поддержку с воздуха. С другой стороны, если армия атаковала решительно и энергично, он получал поддержку воздушной армии фронта, в том числе десантно-штурмовой бригады или дивизии, и кроме того, возможно, даже поддержку со стороны авиации резерва верховного главнокомандования. Это политика не огранивалась только вооружениями, включая ядерные боеголовки или средства ПВО. В руках старших командиров находились все необходимые для выполнения задачи ресурсы. Командир дивизии, например, имел в своем распоряжении медицинский, инженерно-саперный батальоны, батальон материально-технического обеспечения и другие вспомогательные силы. Они не распределяли эти ресурсы среди своих полков, вместо этого использовали их для поддержки наиболее успешных полков. Дивизионный транспортный батальон будет осуществлять снабжение в три раза больше положенного полка, добивающегося успеха и, возможно, не будет снабжать остальные.

Каждый должен работать, чтобы развить успех, на любом уровне. Если одна передовая армия из трех добилась прорыва, в то время, как две другие задержаться, бригада материально-технического обеспечения фронта будет отправлять ей в три раза больше боеприпасов, за счет других армий. Перед трубопрокладочной бригадой будет поставлена задача заложить трубы вдоль зоны прорыва, в все топливо фронта будет направлено наиболее успешной армии. Командующий фронтом направит все свои инженерно-саперные бригады и полки к зоне, где был достигнут успех. Если командующий фронтом получил, например, дополнительные 100 зенитных ракет, все они будут переданы самой успешной армии.

Такая концентрация усилий на узком участке не была невозможной, даже в случае ядерной войны. Каждому советскому командиру придется искать и уничтожать ядерные средства противника любыми средствами — от ракет и самолетов до диверсантов и секретных агентов. В любом случае, прежде чем противник сможет применить оружие, угрожающее успешному наступлению его армии, оно должно быть обнаружено и уничтожено. Командующий армией был найти и уничтожить те средства, которые угрожали его лучшей дивизии. Командующий фронтом должен был найти и уничтожить те средства, которые могли угрожать его лучшей армии.

Все силы должны были наступать вдоль одной из главных осей. Они должны были наступать быстро и действовать по принципу «двигаться отдельно, бороться вместе». Острия огромных клиньев разом направлялись в ключевые оборонительные позиции противника. Клинья прорывали их и обходили «карманы» сопротивления противника, оставляя их в заложниках. Было очень трудно нанести ядерный удар по танковой армии, добившейся прорыва. Ее подразделения, живые, как капли ртути, лавировали между массивными группировками войск противника, запирая их в больших городах и быстро двигаясь дальше. Попытка уничтожить силы НАТО в крупных западноевропейских городах всегда будет слишком рискованной.

Двое молодых офицеров знали все это. Они также хорошо знали, что ожидает тех, кто проигнорировал то, что учли они.

Любой сбой в Красной армии, делавший невозможным поддержание принципа массирования сил на одном направлении означал отставку, а в военное время — расстрел. Они оба знали это. В 1941 году, командующему Западным фронтом генералу Д.Г.Павлову дали всего восемь минут, чтобы объяснить, почему он рассредоточил свои силы. Его объяснения были признаны недостаточными, и его расстреляли на месте. Его начальнику штаба генералу В.Климовскому дали даже меньше времени на аргументы в свою защиту и также немедленно расстреляли. Советские генерал знали, что практика расстрела за провал все еще существовала. Не четыре звезды на погонах, ни даже алмазные звезды маршала не давали гарантии защиты от этого.

В армии США все, казалось, было наоборот. Командиры не имели в своем распоряжении ударных сил. У командира американского батальона не было минометной батареи, только минометный взвод. Командир бригады не имел никакой артиллерии и должен был полагаться на поддержку дивизионной артиллерии. Именно этот фактор вынуждал командира американской дивизии распределять свою артиллерию между своими бригадами. Но нехватка оружия сама по себе не была особенно страшна. Было непростительным равномерное распределение ресурсов. Американский командир дивизии пытался распределить свою артиллерию равномерно, придавая каждой бригаде столько же, сколько любой другой. Командир бригады, в свою очередь равномерно распределял артиллерию между своими батальонами. В результате, удар по врагу наносился не кулаком, а вытянутыми вперед пальцами. Американские командиры стремились распределять свои ресурсы в равной степени между всеми своими подразделениями. В результате, ни один командир не мог повлиять на успех боя. Он просто не обладал достаточным количеством необходимых для этого средств, и не мог насчитывать на их предоставление, добившись успеха.

Американские эксперты пытались оправдать эту политику как лучшую защиту от угрозы ядерных ударов по массированным скоплениям войск. Эта точка зрения исходила из чисто теоретического понимания войны, в котором предполагалось совершенно ненужным собирать артиллерию на одной территории для сосредоточенного огня по одной цели. Артиллерия целой армии легко могла находиться под единым контролем и вести огонь с разных точек, но ее огонь всегда будет направлен на поддержку одной дивизии или бригады, от которой, в данный момент, могла зависеть судьба других подразделений и, возможно, судьба всей операции.

Советские офицеры ожидали, что в армии США техническое оснащение будет очень хорошим, поддержка с воздуха — массированной, боеприпасы и снаряжение будут в изобилии. Однако они ожидали, что американские тактические приемы будут неумелыми, а боевой дух — низким.

Те в Советской армии кто, как эти двое старших лейтенантов, ожидали увидеть слабый моральный дух солдат американской армии, были немало удивлены. В последние несколько лет там имели место весьма значительные изменения. Американский солдат был далеко не тем отчужденным, балующимся наркотиками и занимающимся ерундой типом, который эти двое и многие другие советские офицеры ожидали увидеть под влиянием пропаганды. Однако некоторые слухи все же достигали их и заставляли их предположить, что формируемый пропагандой образ американского солдата был далек от истины.

 

ГЛАВА 10: ИРЛАНДИЯ

Под яростные вопли ИРА и г-на Пейсли, в начале 1980-х в ирландских делах наметились две или три реальные конструктивные тенденции. Объединение всего острова всегда оставалось заявленной республиканскими политиками целью. В этом они были едины с ИРА, однако в разной степени расходились во взглядах на то, что этого следовало добиваться силой. Ни один из них, однако, до доктора Гаррета Фицджеральда в 1981 году не сделал очевидного вывода, что если сила неприменима для включения Северной Ирландии в состав республики, то вместо нее следует прибегнуть к убеждениям. По крайней мере, он четко и однозначно указал на два главных препятствия для объединения: претензия, изложенная в республиканской конституции о том, что ее действие справедливо распространяется на весь остров и подчинение государства моральному и социальному диктату римско-католической церкви. Следовательно, это повлечет такие спорные последствия, как запрет разводов, абортов и контроля над рождаемостью. Эти два положения вызывали активные возражения протестантского населения против идеи более тесных отношения с Ирландией — опасение господства Дублина и Ватикана. Их устранение, несмотря на упорное сопротивление республиканских деревенщин, возможно, наконец дали надежду на диалог в будущем, в котором материальные интересы и реалии моровой политики могли играть большую роль, нежели племенная вражда.

Бурное кипение чувств Лоялистов с конца 1970-х годов косвенно подталкивало к тому же выводу британское общественное менине. ИРА потерпела неудачу в попытках изгнать британцев с острова террором. Однако Ольстрецы своими словесными нападками на Британское правительство, которое не желало идти на еще большие жертвы ради них, добились того, чего не смогли ИРА. Они посеяли на главном острове ощущение общего разочарования. Все чаще возника вопрос: нужно ли жертвовать британскими жизнями в попытках сохранения эксклюзивных прав неблагодарного протестантского сообщества, не менее фанатичного, чем его католические противники, а также государственные границы, которые по самой их природе невозможно контролировать, которые делали борьбу с терроризмом еще более трудной?

Эти общественные настроения дали британскому правительству больше свободы для маневра в проведении переговоров и исследований, которые проводились совместно с правительством Ирландской республики. Они были осторожно начаты в 1982-83 годах, чему очень способствовала поддержка со стороны президента США и стали основой для решения межгосударственных проблем в области торговли и энергетики, а также позволили предоставить реальные полномочия Англо-Ирландскому совету вместе в назначением членов парламентов стран в членами этого органа. Такие термины, как «федерация» севера и юга продолжили избегаться, однако присутствовали в мыслях участников. Конечная цель — конфедерация островов Северной Атлантики (название которой удачно складывалось в счастливый акроним ИОНА) начала все отчетливее просматриваться на горизонте. Это было связано с осознанием того, что как только горечь Ольстерского конфликта могла была быть устранена или утихла, реальные общие интересы Великобритании и Ирландии могли бы, наконец, возобладать над враждебностью в прошлом и страны могли бы начать формировать устойчивую подсистему в рамках Европейского сообщества. У Бельгии и Нидерландов были свои исторические обиды, а их экономические интересы разнились гораздо больше, нежели у Великобритании и Ирландии, однако это не помешало им увидеть пользу для своих национальных интересов в создании Бенилюкса.

У Великобритании и Ирландии были некоторые стартовые преимущества: они имели общую валюту, до того, как ее позволили неразумно разделить на Фунт и Пунт в 1978 году. Население обеих стран имело уникальную привилегию голосовать на выборах другой страны (это было не совсем взаимно до 1983 года) и уже давно ожидали решения органов ЕЭС о свободном передвижении, имея возможность перемещаться между обеими странами без паспорта. Основным требованием для преодоления психологического барьера на пути образования конфедерации с обеих сторон было прекратить пересыпать свои речи эмоциональными ссылками на Норманнское завоевание, Битву на реке Бойн, события 1916 года и так далее. Усиление гражданских беспорядков после того, как протестанты вышли на улицы в 1983 году, сделало многое, чтобы, в конце концов, дискредитировать эти побитые молью лозунги обеих сторон. Практические потребности обеих сторон в области обеспечения безопасности требовали от обеих стран, по взаимному согласию, все чаще игнорировать их существование. Когда воцарилось относительное спокойствие, масса людей крайне удивилась, но отнюдь не была разочарована тем, что некоторые зачатки конфедеративного союза реально появились на свет.

В этой истории было два случайных аспекта, предопределивших дальнейшее развитие событий. Во-первых, североатлантические острова, идущие к соглашению наподобие Бенилюкса. Это было обусловлено не только географией. Термин «североатлантический» являлся неумолимым отголоском того, как тридцать четыре года назад группа стран заключила договор, породивший союз под тем же названием — НАТО, выразив, таким образом, свою общую заинтересованность в борьбе с внешней угрозой. Эта группа вышла за пределы островов северной Атлантики, включив страны на континенте — Бельгию, ФРГ, Нидерланды, Норвегию, Португалию, Францию (которая сохранила связи с альянсом, даже когда в 1966 покинула его), Испанию (присоединившуюся позже), некоторые страны, не имевшие выхода к Атлантическому океану, но имевшие общие оборонительные интересы с теми, кто его имел (Греция, Италия, Турция) и, прежде всего, краеугольный камень всего Альянса — Соединенные Штаты Америки.

Необходимость восстановления внутренней безопасности стала теперь еще более актуальной, чтобы выразиться в конкретной форме общих интересов — в рамках Атлантического Сообщества — ИОНА. Не требовалось слишком развитого воображения, чтобы понять, что внешняя угроза может бурно произрастать из внутренних беспорядков. Действительно существовали основания полагать, что ирландские террористы получали поддержку от различных потенциально враждебных сил, в дополнение к той, которую получали от заблуждавшихся американских ирландцев.

Одно несвязанное обстоятельство также толкало события в том же направлении. Когда европейское сообщество, наконец, достигло договоренности по рыболовству, для ее исполнения возникла необходимость в морской экономической зоне Сообщества, распространяющейся на дальность 200 миль от берега. Предстоящий прием в Сообщество Испании и Португалии, с их инфраструктурой и опытом дальнего и глубоководного рыболовства усилил это требование. Одного взгляда на карту достаточно, чтобы понять, что очень большая область этой экономической зоны будет прилегать к побережью Ирландии, с территории которой будет наиболее легко осуществлять контроль за морскими и воздушными судами в ее пределах. Было совершенно ясно, что военных ресурсов Ирландии для этого будет совершенно недостаточно, и поэтому, с оглядкой на некоторые националистические опасения, стало необходимым признать, что морские и воздушные суда других стран Сообщества должны оказать помощь в контроле этой зоны и он должны дислоцироваться на территории Ирландии. Все это помогло сломать старое нежелание Ирландии вовлекаться в общие усилия по обороне. Расширение политического сотрудничества в рамках Европейского сообщества в областях от внешней политики до политики безопасности, начавшееся одновременно с британским председательством в сообществе в 1981 году, сделало привычным привлечение представителей Ирландии к обсуждениям вопросов, касающихся Атлантического Альянса и позволило им узнать то, что другие знали о наращивании советской военной мощи и все более опасной ситуации, связанной с советским оппортунизмом по отношению к остальному миру и углубившейся озабоченностью советских лидеров по поводу мятежных элементов в Восточной Европе.

Все это, казалось, почти незаметно подвело события к цели, давно желанной для западных служб стратегического планирования: признанию значения Ирландии, и не только для Запада, а также некоторым практическим следствиям такого признания. Для этого не требовалось даже формального союза. Было достаточно согласиться, чтобы силы дружественных стран, ведущие патрулирование морской экономической зоны, были уполномочены принимать те меры, которые считали необходимыми для защиты себя и береговых объектов от любой возможной угрозы. Если международная обстановка ухудшиться и риск военных действия станет большим, корабли рыбоохраны могут быть заменены противолодочными кораблями, которые в случае необходимости будут дополнены самолетами морской разведки.

С целью рассмотреть под несколько иным углом и в ирландском изложении то, как развивались события в последние несколько предвоенных лет, мы имеем честь перепечатать статью «Ирландское измерение», которая была опубликована в выходившем слишком недолго литературно-историческом журнале «Вексфордский пират», первое (и, фактически, последнее) издание которого вышло в июне 1986 года.

Из нее следовало, что в Ирландии самоочевидной, но в прошлом упорно отрицаемой вещью являлось то, что политика, предрассудки и религия представляли большую проблему. Политика нейтралитета являлась именно тем случаем. Ее бесперспективность давно была очевидна. Была только одна проблема — север — и ее разрешению мешали все три этих пункта, не позволявших Ирландии увидеть то, что было очевидным для всего мира.

После создания англо-ирландского Межправительственного совета в 1981 году, а также настойчивого, но дружественного вмешательство администрации США регулярные полуофициальные встречи премьер-министров Ирландии и Великобритании приобрели большее значение. Что еще более важно, эти встречи стали несколько более дружественными.

На одной из таких встреч в 1983 году, по сообщениям прессы, были затронуты два вопроса, которых каждый раз пытались избегать: о так называемых «Британских оккупационных силах» и «Возможности широкой конфедерации».

Лидеры обеих стран не нашли даже далеких точек соприкосновения. «Таймс» и «Гардиан» сообщали об этом следующим образом:

Премьер-министр Ирландии заявил, что британские солдаты в Ольстере, хотя было практически невозможно действовать с большим мужеством и тактом, были расценены как оккупационная армия даже умеренными католиками, которые должны были знать лучше. То есть подростки, швырявшие камни в британских солдат, полагая, что таким образом «выражают волю Ирландии» лишь усугубляли ситуацию и даже несчастья их отцов-католиков из среднего класса не могли их переубедить.

Задачей войск было предотвращение резни протестантов. Выполнение их задач было бы проще, если бы они не были британскими, так как старая враждебность католиков против этой страны продолжала тлеть. Раздуть пламя было слишком легко.

Согласно сообщениям, премьер-министр Великобритании горячо поддержала эту оценку. Однако миротворческие функции вряд ли могли быть переданы силам ООН по поддержанию мира. Прохождение индийских или нигерийских войск по Фаллс Роад породило бы больше проблем, чем могло решить, поэтому премьер приветствовала возможность передачи этой опасной, дорогой и неблагодарной задачи НАТО или ЕЭС или даже, через некоторое время, некоторым подразделениям армии Ирландии. Это было бы легче сделать, если бы Ирландия пошла на некоторое сближение с НАТО, и если бы НАТО смогла придти к выводу, что вмешательство в «борьбу всех свободных Ирландцев против вооружаемых советами и финансируемых коммунистами убийц», если не является ее задачей, то отвечает ее интересам.

Премьер Ирландии, как сообщается, заявил, что согласен с первым из этих пунктов и намеревается приложить усилия для его реализации.

Вскоре после этого было достигнуто соглашение, позволившее аккуратно обойти общественное отвращение по поводу официального союза Ирландии и Великобритании при помощи старых связей Ирландии с другим традиционным противником Великобритании — Францией. Двустороннее соглашение об обороне была заключено между Ирландской и Французской республиками при благосклонном огтношении НАТО. Соглашение предусматривало возможность размещения ирландских войск за рубежом под французским командованием в целях обеспечения взаимных оборонных интересов обеих стран. Сердца поэтов вновь слышали хлопки крыльев диких гусей в ночи. Призрак маршала Мак-Магона радовался вместе с многими другими. Ирландские бригады вновь будут служить вместе с французами, как и триста лет назад.

Федеративная Республика Германия приветствовала размещение ирландского контингента на юге Германии при условии, что расходы на его размещение будет нести кто-то другой. Ирландия не могла себе такого позволить, и это было очевидно. Как и можно было ожидать, расходы взяли на себя Соединенные Штаты, и весной 1984 года Ирландская бригадная группа въехала в спешно возведенные, но устроенные казармы в окрестностях Трира, перейдя под командование II-го французского корпуса.

Бригадная группа состояла из штаба, трех мобильных батальонов, полка полевой артиллерии, зенитно-артиллерийского полка, разведывательного эскадрона, инженерной, артиллерийско-технической рот и роты снабжения. Все эти подразделения были удовлетворительно подготовлены. Ее командиром являлся перспективный молодой бригадный генерал, имевший значительный опыт миротворческих операций ООН, которого поддерживали специально подобранные офицеры штаба, многие из которых (например, начальник штаба) прошли подготовку преимущественно в британских военных учебных заведениях. Ибо, несмотря на дистанцию между двумя странами, которую правительство Ирландии чувствовало себя обязанным поддерживать, опираясь на глубоко укоренившуюся враждебность прошлых поколений и мнение ирландской диаспоры в США, устаревшую, но все еще процветавшую, ирландская оборона в довольно значительной степени опиралась на британскую поддержку, дарованную с ненавязчивым дружелюбием и которой оттого оно было вдвойне радо. Также была оказано должна поддержка Верховного Штаба ОВС НАТО в Европе, в виде предоставления скромному ирландскому контингенту штабной группы связи под началом французского генерал-майора, несмотря на то, что эта страна не была членом НАТО. Такое положение было понятно каждому, кто смотрел в лицо фактам взаимоотношений Ирландии с внешним миром, видя их такими, какими они были, а не такими, как хотелось, чтобы они были.

Несмотря на громогласные заявления о нейтралитете Ирландии в крупных конфликтах востока и запада, ее премьер-министр никогда не мог решать это единолично. Эймон де Валера как-то резко заявил, что защита всех британских островов будет едина. На рубеже 1970-х было совершенно очевидно, что единственным способом избежать участия Ирландии в мировой войне, учитывая географическое положение острова, было отбуксировать его в другое место.

Еще до публикаций в лондонском New Statesman в начале 1981 года о том, что важнейшие сооружения и промышленные объекты в Ирландии почти наверняка будут целью для ударов с обеих сторон, было совершенно ясно, что оно будет играть очень важную роль в войне между НАТО и странами Варшавского договора.

Использование Шеннона и портов на западном побережье страны имело жизненно важное значение для операций в Атлантическом океане. Аэродромы и морские порты Ирландии имели важное значение для функционирования «воздушного моста» для переброски подкреплений для Европейского фронта через Великобританию и Францию. Развертывание системы мобильных радаров и других средств наблюдения обеспечивали НАТО столь необходимую глубину противовоздушной обороны против советских ударов с западного направления, с моря и с воздуха.

Нужно было быть полным идиотом, чтобы думать, что если эти объекты не будут использованы по согласию, они будут взяты силой. В противном случае, они будут уничтожены, чтобы не позволить врагу их использовать. Сэр Джон Джунор, один из самых честных и откровенных обозревателей журналистики, посвященной этим островам, не скрывал этого: «В войне востока и запада, — заявил он в лондонской «Санди Экспресс» в июне 1983 года — Заявления Ирландии о своем нейтралитете будут значить не больше, чем фиговый листок в Антарктиде».

Что же касается второго вопроса, о будущем объединении составных частей британских островов, «Таймс» и «Гардиан» писали:

Премьер-министры сошлись во мнении, что идеальным конечным решением для Ирландии будет конфедерация или Федерация. В конечном итоге, возможно, это действительно приведет к образованию некоей конфедерации в составе всех Британских островов.

Глава Ирландии заявил, что пошел на большие политические риски, чтобы сделать это более достижимым. Конституция Ирландии была изменена таким образом, чтобы сделать ее светским, а не католическим государством. Вопрос о разводах, абортах, контрацепции и двойном гражданстве в провинциях, которые были препятствием на пути образования Ирландской конфедерации или федерации, теперь были сняты.

Не следовало ли Британскому премьер-министру со своей стороны пойти на определенные уступки? Он признавал, что она не могла официально давать никаких обещаний об изменении статуса Северной Ирландии, пока большинство ее населения на это не согласится. Но она могла был не принимать линию тех, кто возбуждал ненависть к северо-ирландским католикам, нарушая Британские же законы о расовой дискриминации? И не могли бы британские политические партии получить указания поддерживать умеренных кандидатов на парламентских выборах в Ольстере?

Если хотя бы в одном избирательном округе будет достигнут прорыв, и будет избран разумный человек, готовый к рассмотрению вопроса о создании конфедерации вместо привычно избираемых протестантских фанатиков или бешеных республиканцев, люди, жаждущие мира, могли бы начать получить надежду.

Британский премьер-министр в общем согласилась с мнением премьера Ирландии, однако заявила, что прямое вмешательство будет контрпродуктивным. Если бы она открыто поддержала любого кандидата на любых выборах, обе группы фанатиков в Северной Ирландии еще сильнее сплотились бы в поддержке самых экстремистских кандидатов.

Если когда-нибудь особые обстоятельства возникнут на каких-либо выборах, она использует возможность, чтобы попытаться убедить другие британские партии совместно с ней поддержать умеренных кандидатов. Она уже отвернулась от любой идеи коалиции с крайними Юнионистами в парламенте, однако Каллаган в своем кабинете и Фут из оппозиции развернули бурную деятельность по этому поводу. Также она заявила, что будет искать возможность сделать еще больше.

* * *

Возможность представилась в связи с взрывами на рождественских распродажах в 1983 и появлением самого неожиданного из всех ирландских народных героев — 24-х летнего Патрика МайБрайда.

В начале декабря 1983 года прогремел взрыв на распродаже на Оксфорд-стрит в Лондоне, убив восемьдесят три человека, в том числе магазинного Санта-Клауса и семнадцать детей-инвалидов, которые стояли в очереди, чтобы получить от него бесплатный подарок. Так называемая Ирландская Национальная Освободительная армия (ИНЛА), взявшая на себя ответственность за это чудовищное преступление, заявила, что это было оправданная атака на военную цель двойного назначения. В магазине находился бывший временно исполняющий обязанности командующего в Северной Ирландии, а также, как стало известно ИНЛА (ошибочно, как стало ясно позже), что санта-Клаусом был отставной полковой старшина Ирландской гвардии. Через два дня бомба взорвалась в торговом центре в Дублине, убив тридцать два человека. Протестантская военизированная группа под названием «Сражавшиеся на реке Бойн» заявила, что лоялисты Ольстера должны нанести ответный удар в самое сердце католицизма. Еще несколько бомб взорвались в множестве католических и протестантских пабов Северной Ирландии и пяти отдельных сектантских школах с ужасающими последствиями.

Британский Особый Отдел был крайне заинтересован некоторыми необычными обстоятельствами взрывов на Оксфорд-стрит и в Дублине. Хотя в терактах в Белфасте применялись обычные кустарные бомбы, изготовленные на местных заводах, в Лондоне и Дублине были использованы устройства со сложными взрывателями. Слабость сети ирландских террористов в Лондоне позволили Особому отделу быстро задержать тех, кто заложил бомбу на Оксфорд-стрит, пролив свет на некоторые интересные особенности случившегося. Полиция Ирландии и Провинции осуществила рейды на штаб-квартиры нескольких крайних католических и юнионистских групп. Вечерние коммюнике объяснило, почему.

Материалы для бомбы на Оксфорд-стрит были получены исполнителями от «группы немецких студентов» которые, как стало в настоящее время известно, были членами восстановившейся банды «Баадер-Майнхоф». Материалы для Дублинской бомбы были схожи, однако, по-видимому, привезены из Италии группировкой до сих пор очень активных членов «Красных бригад». Рейды по экстремистским католическим и протестантским группам дали убедительные доказательства, что люди в каждом из штабов знали, что происходит, и задействовали немало денег, оружия и взрывчатых веществ из своих обычных источников, чтобы насладиться советской поддержкой. «Хотя большинство людей в каждой группе думали, что воюют друг с другом, — сообщалось в совместном коммюнике глав правительств Британии и Ирландии. — Эти безобразия были профинансированы и организованы силами, непосредственно связанными с Советским Союзом, явно в интересах тех, кто имели виды на Ирландию».

Никто не мог с уверенностью сказать, какие католические или протестантские экстремисты были проплаченными предателями запада, а какие просто националистами с манией величия, но были достаточно сильные подозрения относительно двоих человек, попавших в это время в выпуски новостей. На парламентских выборах в маргинальном (для Северной Ирландии) округе Среднего Ольстера явными лидерами были экстремистская католичка и тощий, возмутительный протестантский демагог. До сих пор взгляды этих двоих злокачественных людей разделяли 90 процентов избирателей в Среднем Ольстере. Центристские партии (Умеренные католики, Нерелигиозный Альянс и т. д.) обычно выдвигали единого кандидата, но сейчас он редко получал в опросах более 10 процентов голосов. После убийства семнадцати детей-инвалидов, центристские партии рассчитывали, что они могли бы получить более 10 процентов голосов в среднем Ольстере при условии того, что им каким-то образом удастся найти правильного кандидата.

Он появился самым драматически образом в 4 часа дня в следующую субботу, с окровавленной повязкой на голове и тремя сломанными ребрами после того, как оказался повален посреди стадиона Туикенемской регбийной лиги. Каждый телезритель в Ирландии, северной или южной, приветствовал его на каждом шагу.

Сокращение любительского спорта и рост спонсорства привели к тому, что этой зимой состоялся первый чемпионат мира по регби с участием команд из всех четырех стран британских островов и всех старых доминионов, а также Франции, Аргентины, США, Румынии и Нидерландов. Из верхней половины в финал вышли мощные «Олл Блэк» из Новой Зеландии, из нижней — неожиданно проявившая себя команда Ирландии, состоящая, как всегда, из игроков из всех частей острова, как северной, так и южной.

В компенсированное время, всегда дававшееся во второй половине, Новая Зеландия вела со счетом 28:23 и продолжала свирепый напор на Ирландскую оборону. Ирландский нападающий, капитан и герой, забивший в этот день пятьдесят очков, добродушный рыжий гигант Патрик МакБрайд еще раз бросился за мячом. Он вышел из схватки с разбитым в кровь лбом и шатаясь. Быстрая перевязка. «Ноги Ирландии» уходит с линии. Разрыв. Гарри Оуэн бросается вперед. Новозеландский защитник в своей 22-метровой зоне оставляет ирландских нападающих слева и бросается вправо, как оставшийся в одиночестве МакБрайд и ожидал. Нога новозеландца, мяч и торс МакБрайда оказались в одно и то же время в одном и том же месте под тошнотворный звук ломающихся ребер МакБрайда. Но мяч прижат к зеленой майке. МакБрайд обходит защитника и вприпрыжку, волоча правую ногу преодолевает последние 20 метров до линии, словно раненый заяц. Около двух миллионов телезрителей от Корка до Белфаста вскочили на ноги, когда он поднырнул (нет, на самом деле пролетел) последние восемь метров до ворот. Гол зашатан, и Ирландия выигрывает кубок мира со счетом 29:28.

В многочисленных телеинтервью после этого, МакБрайд произнес слова, которые были необходимы стране, столкнувшейся одновременно с трагедией в торговом центре и триумфом на чемпионате мира. Как капитан победоносной команды, состоящей из игроков как с севера, так и юга острова, «которые на треть католики, на треть протестанты, на треть язычники, и все вместе — старые ирландские «зеленые», МакБрайд заявил, что ощущал североирландский национализм только один раз в году, когда собирал свою команду в Бэллимене, на ежегодный матч против команды Шона О'Дрисколла из Корка. После этого матча в Белфасте, они шли пить пиво в пабе брата Шона в Андерсонстауне, а не взрывать его. А что касается тех, кто взрывает школы во имя христианской религии, в любой ее форме, «или тех, что дает таким людям хоть немного голосов, симпатию или прибежище, или хоть как-то оправдывает убийц детей, будь те из АОО или ИРА, или откуда-то еще, вся моя команда желает им оказаться на две, а лучше на три минуты в схватке с «Олл Блэк» (здесь игроки команды взрываются аплодисментами). А в схватку бы я назначил… (здесь он называет трех самых жестких игроков турнира, в том числе австралийца, валлийца и африкандера, которые были выставлены против него самого). «В Ирландии поймут, что это означает», провозгласил МакБрайд, держа над головой кубок мира. «Это означает, что лучше не заниматься терактами».

После терактов в том же месяце состоялись несколько особенно неприятных похорон, в том числе одни, которые ИРА объявило воинским захоронением тринадцатилетнего мальчишки, который являлся членом одной из их бригад. Родители мальчика заявили, что не хотели бы этого и пожелали, чтобы «антагонизм между нашими общинами был похоронен вместе с нашим бедным Майклом». Местный священник пригласил некоторых знаменитых членов протестантской общины, вероятно, чтобы это было пробой сил. Репортеры слетелись на это событие, словно шакалы.

Камеры запечатлели, как Пэт МакБрайд, все еще ходивший с тростью, посетил родителей вместе с другими членами победоносной национальной сборной, ради отца, который был связан с местным клубом регби. Словно из неоткуда на кладбище появились шестеро боевиков ИРА в масках, которые подняли автоматы и принялись салютовать, стреляя в воздух. Пэт МакБрайд подковылял к ближайшему боевику и ударил его палкой по рукам, заставив бросить винтовку, которая, как позже выяснилось, была заряжена только холостыми. Другие регбисты обезоружили и сорвали маски с пятерых оставшихся боевиков. Боевик с сорванной маской, извивавшийся в огромных руках МакБрайда был проведен перед телекамерами. Он был просто испуганным подростком. Затем МакБрайд мягко пнул его под зад, заявив «пошел отсюда со своей зверской манией». В телеинтервью после этого, МакБрайд заявил, что выступает не против «этих одержимых, но фактически безоружных детей». Он сказал, что самой отвратительной новостью для него стали выступления протестантских экстремистов, направленные против всех католиков на выборах в среднем Ольстере.

На следующий день МакБрайду было предложено выступить кандидатом от центристов на выборах в среднем Ольстере. Он согласился, заявив, что является сторонником «конфедерации». Во время его политической кампании его поддержали премьер-министр Великобритании и лидеры трех основных британских партий, а также трех главных партий Ирландии. Беспрецедентным образом он получил телеграмму с выражением поддержки от Модератора Церкви Шотландии, а в последний день — от Папы Римского.

Было бы прекрасной новостью, что МакБрайд выиграл эти выборы. Но поскольку это была Северная Ирландия, он занял второе место, уступив 2 процента протестантскому экстремисту и обогнав на 8 процентов католическую леди, которая встретила свое поражение довольно неплохим заявлением: «Если бы действовала пропорциональная избирательная система, или система переводного голоса, или второй тур для кандидатов, не набравших абсолютного большинства — все мои сторонники отдали бы голоса во втором туре за Пэта МакБрайда, потому что он протестант, которого мы уважаем. Тогда выборы выиграл бы человек, которого любит большинство избирателей, вместо этого Пэйзлиайта, которого ненавидят 63 процента из них».

Это было значительным достижением. Это было возвращением в 1973 год, к Ассамблее Ольстера, созданной после Саннингдейлского соглашения о разделе власти, избиваемой путем системы переводного голосования. Было решено, что новая и столь надолго задержавшаяся Ассамблея Северной Ирландии также будет избираться по данной системе.

В 1987 году опросы общественного мнения показали, что центристские партии Северной Ирландии (в том числе Конфедеративная Партия) имеют достаточно голосов в большинстве избирательных округов для второго голосования. Если это произойдет, почти все голоса будут отданы центристским партиям и появится реальная перспектива на всеобщих выборах в 1988 позволить Британии сорваться с крючка собственной декларации 1973 года о том, что не может быть никаких изменений конституционного статуса Северной Ирландии без согласия большинства ее жителей. Большинство избранных представителей, вероятно, будут голосовать за конфедеративный состав Ирландии.

Это был намного более мирный исход Ольстерского конфликта, чем представлялось возможным даже в конце 1982 года. Было не вполне характерным, что когда мир едва не скатился в пламя термоядерной войны, Ирландия начала устойчивое движение к окончательному примирению.

Теперь мы должны отложить вдумчивый и живой рассказ, к сожалению, более несуществующего «Пирата» и перейти к рассмотрению военных действий Ирландии во все усиливающемся взаимодействии с другими союзниками по НАТО, развернувшихся на воздухе и на море в августе 1985 года.

Следовало признать, что это было счастливым исходом постигших Ирландию несчастий, однако весной 1985 года это не было воспринято в Уайтхолее как определенный повод для ликования. Но на волне оптимизма было решено разрабатывать планы по наилучшему использованию военно-воздушных и морских баз, которые могли впоследствии стать для этого доступны.

Тем не менее, были и те, кто верил, что, как указывалось в письме в «Таймс-Гардиан» 28 декабря 1984 года, простое перерисовавшие границы таким образом, чтобы граница Ирландской Республики совпала с береговой линией острова Ирландия изменит ситуацию, в которой полмиллиона человек ощущают, что находятся в неправильной стране — по крайней мере удвоит количество ощущающих это.

С созданием Атлантического Альянса появилась возможность рассчитывать на использование военно-морских и военно-воздушных баз в Северной Ирландии, а также на готовность тамошнего населения поддерживать действия британских вооруженных сил, несмотря на существование республиканских настроений в некоторых частях католической общины. Эти базы имели жизненно важное значение. Прежде всего, без них было бы гораздо труднее защищать подходы к базе подводных лодок в Клайде. Именно в этих водах советские суда радиоэлектронной разведки, держась за пределами трехмильных территориальных вод Великобритании, настойчиво вели наблюдение за прибывающими и уходящими с базы британскими и американскими подводными лодками, в том числе носителями баллистических ракет. Также время от времени некоторые подводные лодки, опознанные как не принадлежащие силам НАТО, обнаруживались на подходах к Клайду. Во время международной напряженности или в случае начала войны, потребуются интенсивные операции с использованием баз в Северной Ирландии. Кроме того, и без того колоссальная нагрузка по обеспечению судоходства в Северной Атлантике еще больше увеличится в случае отказа от этих баз, особенно от аэродромов. Следовательно, Штаб Обороны настаивал, что любые соглашения по возможной объединенной Ирландии должны предполагать собрание возможности использования НАТО баз в Северной Ирландии по мере необходимости.

Что касается Ирландии, то она была идеальной позицией для командования Западных проходов и размещения сил, призванных защищать судоходство в восточной части Атлантического океана. Но ее военно-морские и военно-воздушные силы состояли из шести патрульных кораблей, из которых только два несли вертолеты и дюжины легких самолетов, при отсутствии военной инфраструктуры, способной обслуживать самые элементарные морские/воздушные операции. Не было никаких береговых радаров, не говоря уже о береговой артиллерии или ПВО. При этом не было никакого резерва подготовленных специалистов для оперативной работы, сетей связи, даже постов наблюдения. К счастью, в случае войны была возможность немедленного использования универсальных процедур управления воздушным движением, а также широкого диапазона вспомогательных служб международного аэропорта в Шенноне. Кроме того, были составлены планы включения всей территории Ирландии и ее территориальных вод в «расширенную наземно-морскую оборонительную зону» в рамках недавно созданного Объединенного союзного командования в зоне Западных проходов (JACWA). Его командующим был британец, со статусом, равным Верховным Союзным командующим в Европе и в Атлантике (оба американцы). Зона его ответственности включала район пролива Ла-Манш и часть восточной Атлантики, входившую в Британскую зону ПВО, а также все воды континентального шельфа.

После заключения специального франко-ирландского соглашения в 1983 году, министерство обороны в Париже стремилось добиться от Дублина разрешения на развертывание в случае необходимости одного или двух морских патрульных самолетов Аэронаваль (французская морская авиация) в Шенноне, чтобы обеспечить наблюдение за Атлантикой в мирное время. Предполагалось разместить там двухмоторные «Атлантикь Новелль Женерасьон» или ANG — надежный и функциональные самолеты последнего поколения, которыми были оснащены подразделения в Лонн-Бьюи в Бретани, получившие, следовательно, ограниченные противокорабельные возможности. Но по сравнению со своими четырехмоторными собратьями («Орионами» ВМС США и «Нимродами» КВВС) им просто не хватало дальности полета. Получив возможность действовать с баз на западе Ирландии, они могли быть шире использованы для решения многих задач мирного времени и, хотя это не было для Франции приоритетом, могли бы стать реальными «международными силами» в случае войны.

Ирландское согласие было дано при изящно поставленном условии предварительного уведомления (за исключением, конечно, чрезвычайных ситуаций) и установленной годовой квоты, которая не должна была превышаться. Франция с готовностью приняла эти условия, и ее система офицеров и подразделений связи связала ее с Ирландией, подобно тому, как уже несколько лет связывала ее с Соединенным Королевством.

Штаб советского ВИФ остро осознавал стратегическую важность Ирландии в любом потенциальном сражении в Атлантике. Советская политика была направлена на отказ Ирландии от военно-воздушных и морских баз НАТО, а также использование ирландских портов и танкерных терминалов в качестве перевалочного пункта. Было бы, конечно, слишком надеяться на то, что на ирландских базах смогут быть размещены советские войска, но в долгосрочной перспективе такую возможность нужно было иметь в виду.

Уже не «морской корреспондент «Таймс», а просто «наш корреспондент в Дублине» сообщал 12 декабря 1981 года: «рейсы русской компании «Аэрофлот» совершают регулярные пассажирские рейсы в Шеннон… В прошлом году, власти построили в аэропорту специальную заправочную станцию, позволяющую заправлять самолеты из России и других восточноевропейских стран. Русские танкеры напрямую доставляют топливо в Шеннон… Открытие русской службы «Аэрофлота» будет приветствоваться ИРА, которая получила последовательную моральную поддержку со стороны русских за свою террористическую кампанию в Северной Ирландии». Поэтому оперативный отдел штаба советского ВМФ с большим огорчением узнал о том, что Ирландия постепенно наращивает свое сотрудничество с НАТО. Но с увеличением численности советского военно-морского флота и его военно-воздушных сил, перспектива разрушения атлантического «воздушного моста» улучшилась, соответственно, нейтрализация Ирландии военным путем стала частью советских военных планов.

Эти планы, однако, еще не успели полностью созреть, когда советский авианосец «Киев» в сопровождении двух фрегатов класса «Кривак» зашел в Корк 27 июля 1985 года. Группа объявила, что проводит учебный поход к побережью западной Африки и Кубы. Она, конечно, была отслежена силами НАТО после выхода из Мурманска и при обычных условиях должна была быть отслеживаема и далее, после того, как она продолжила свой путь на юго-запад 2 августа. По разным причинам, однако, связь с группой «Киева» была потеряна в ночь на 3 августа.

Ранним утром 5 августа, JACWA получило искаженное и запоздалое сообщение о том, что в заливе Бантри горит огромный танкер. Он подорвался на мине. В тот же день поступил отчет о том, что ирландский патрульный корабль затонул около Корка, паром Фишгард — Росслар затонул около Вексфорда, а голландское каботажное судно потоплено на подходах к Дублину.

Только после войны стало известно, что во время захода в Корк советского авианосца и его эскорта, шесть подводных лодок (дизельных) класса «Фокстрот» провели полномасштабную операцию по постановке мин. Они поставили мины замедленного действия в Лох-Суилли, заливе Бантри, у Корка, Вексфорла, Дублина и Милфорд-Хейвена, на которых подорвались и затонули пять кораблей. Только Милтон-Хейвен был очищен от мин прежде, чем они смогли нанести ущерб. Нехватка тральщиков привела к тому, что JACWA издало директиву, закрывшую для судоходства большинство западных портов Великобритании на несколько дней, в самый критический момент. Только одна из советских лодок «Фокстрот», № 132, была потоплена после того, как попыталась уйти через Северный пролив после постановки мин у Дублина. Ее шноркель был обнаружен радиолокатором, совсем недавно установленным на Малл Кентайр, а вертолеты «Си Кинг» из Прествика держали постоянный гидроакустический контакт с «Фокстротом» в тот момент, когда ранним утром 4 августа начались боевые действия против Советского Союза. Особенно приятным для вертолетной эскадрильи было то, что первая же атака новой торпедой «Стингрей» оказалась успешной.

Учитывая отличную связь, установленную в Шенноне между летчиками французской морской авиации и ирландской администрации аэропорта, прибытие туда четырех ANG через несколько часов после начала войны в Европе не вызвало много проблем. Как и прибытие, вскоре после этого, «Ориона» ВМС США. Этот самолет вел слежение за подводной лодкой, обнаруженной канадским фрегатом при помощи буксируемого сонара в 100 милях к югу от мыса Фарвель. Однако, к сожалению, из-за холода, самолет был отправлен в Шеннон, чтобы действовать под командованием Командующего Морской Авиацией в Восточной Атлантике.

Рано утром 5 августа, «Ориону» и двум ANG была поставлена задача, уведшая их далеко в атлантический океан. Среди множества пугающий новостей в тот день, эта не привлекло много внимания. Но породило множество слухов и спекуляций в центре связи и контрольной башне Шеннона. В 17.22 отчетливо слышимый французский голос раздался из громкоговорителей, диктуя международный сигнал бедствия: «Мэйдэй, Мэйдей, Мэйдей» — произнес он. «Это Сьерра Квебек Браво Чарли. Атакованы истребителями. Широта 55,12 северная, долгота…»

Здесь, как и везде в Европе, о начале войны было объявлено не драматической публичной речью, такой, как обращение Чемберлена к британскому народу сорок шесть лет назад, а быстрыми и резкими столкновениями.

В любом случае, ответ был быстр и однозначен. Сигнал «Мэйдэй» мог означать только одно: авианосец «Киев» действовал на западе, и должен был быть обнаружен и уничтожен прежде, чем сумеет нанести еще больше ущерба. Два оставшихся в Шенноне ANG и два «Нимрода» с базы КВС в Корнуолле были отправлены на его поиски в течение получаса. Как только ANG взлетели и направились на поиск, их экипажи заметили дым, поднимающийся от горящего нефтеперебатывающего завода и основных ангаров в Шенноне. Как они верно догадались, после удара ракет, выпущенных с нашедших себе цель советских «Бэкфайров».

Область поиска была очень велика, из-за того, что отсутствовала очень важная информация о долготе, однако вскоре западное торговое судно нарушило радиомолчание, сообщив о наблюдаемом или на горизонте самолете «Форджер», что резко сократило область поиска. С новыми данными, один из «Нимродов» на рассвете обнаружил «Киев» и корабли сопровождения на радаре.

В штаб-квартире JACWA оперативные офицеры, тем временем, уныло собирали свои скудные силы для атаки на вражескую авианосную группу. Специализированные противокорабельные «Бакэниров», пережившие налет на Мурманск, накануне были передислоцированы в Будё в Норвегии для защиты побережья от советских морских десантов. Только два или три таких самолета смогли бы действовать из Великобритании. В полете к авианосцу им потребуются заправщики и истребители сопровождения. Это вряд ли можно было назвать сбалансированными силами. Но помощь пришло неожиданно в виде четырнадцати «Торнадо» Маринефлиягер (Морская авиация ФРГ), которые прибыли на базу Кинлосс в Шотландии как раз в тот момент, когда оперативники ломали головы над проблемой. Эти силы были уведены с базы Нордхолз в Шлезвиг-Гольштейне под самым носом у наступающих Советов благодаря решительности своего командира Манфреда Штайнхофа.

К 09.00, после того, как французской министерство обороны получило согласие Ирландии на дозаправку самолетов Маринефлиягер в Шенноне, несмотря на полученные аэродромом повреждения, восемь «Торнадо» совершили посадку и были дозаправлены. Они поднялись в воздух через полчаса, встретившись с истребителями сопровождения «Торнадо» Королевских ВВС и прикрепленным к ним танкером ВК-10. «Орион» ВМС США к тому времени вел радарное слежение за «Киевом» и координировал атаку «Торнадо». Авианосец получил серьезные повреждения рулей. Также пострадали корабли сопровождения, когда самолеты ушли в вперед выдвинулась подводная лодка «Сплендид», чтобы добить поврежденные корабли. Три «Торнадо» были сбиты — один «Форджером» и два кораблями сопровождения. Самолет Манфреда Штайнхофа на остатках топлива дотянул почти до побережья Ирландии, где он и его штурман были подобраны рыбацкой лодкой. Третья мировая война разразилась тридцать семь часов назад. Это был лишь один из множества эпизодов охватившей Европу большой войны.

 

ГЛАВА 11: ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ФРОНТ

План действий, определенный Советом Обороны Политбюро в целях защиты Советского союза и его социалистических союзников от агрессивных планов западного капитализма предусматривал две главные цели: вызвать распад НАТО, а также нейтрализовать неонацистскую Германию. Реализация второй цели может привести к реализации первой. Следовательно, уничтожению Федеративной Республики Германии должно быть уделено первостепенное и самое пристальное внимание.

Для начальника советского генерального штаба, маршала К. Огурцова, старого кавалериста, который начал обучение в 1930-х, учась, в том числе, как бы невероятно это сегодня не звучало, использованию шашки верхом (как, кстати, и основной автор данной книги), аналогия была проста. ФРГ была острием меча, направленного на врага в вытянутой правой руке (в кавалерии — «шашки наголо!»). Было Верховное командование Объединенными силами НАТО в Европе — рукоять, через которую прикладывалось усилие на клинок, было НАТО — всадник на спине лошади, наклонившийся вперед, вытянув шашку, планирующий способ замаха и его силу. Наконец, были Соединенные Штаты — скачущая галопом лошадь, дающая основную силу на рукоять. А духом всадника, скачущего на спине лошади и замахивающегося шашкой, чтобы выбить противника из седла, был западный капитализм. Сидя в свете печи на своей даче с бутылкой водки в руке, маршал восхищался своей как всегда меткой аналогией, жалея только о том, что никто больше был не способен их понимать. Кавалерию, езду на лошадях и владение холодным оружием уже почти половину века сменяла необходимость задыхаться в вонючих внутренностях танков.

Разрушение ФРГ будет означать крах Североатлантического альянса, общую деморализацию Европы, вывод США за море и быстро расширяющиеся возможности для установления социализма во всем мире. Важность ФРГ была такова, что атаке не нее должно быть уделено не меньшее значение, чем атаке на НАТО вообще, и должно было быть должным образом подготовлено.

Первый удар должен быть массированным. Для осуществления планов Совета Обороны будут созданы десять фронтов, два в ГДР, по одному в Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии и на крайнем севере, все силы которых будут развернуты у границ. Второй эшелон фронтов будет создан в Ленинградском военном округе, Польше и на Украине. В Белоруссии и на Украине также будут созданы две группы танковых армий из трех каждая. Таким образом, шесть танковых армий должны будут развить успех в центре или быть использованы иным образом, в зависимости от диктуемых обстоятельств. Наступление, которое начнется на рассвете 4 августа с ударов в космосе, ограничивающих возможности наблюдения, диверсий, направленных на разрушение инфраструктуры командования и снабжения противника, глубоких воздушных ударов по Европе с целью воспрепятствовать перемещению военных материалов к линии фронта, а также действий на море, чтобы блокировать коммуникации начнется с удара максимально возможной силы по всей линии столкновения Варшавского Договора и НАТО, от Норвегии до Турции.

В центральном регионе против ОВС НАТО в Европе (ACE) будут брошены три фронта, а также четвертый, развернутый в Польше. Это должно стать центральным элементом огромной военной операции, на которой мы собираемся сосредоточиться в этой главе. В нашей предыдущей книге «Третья мировая война: август 1985 года», опубликованной весной 1987, мы в общем плане и некоторых деталях описали основные события на этом огромном театре военных действий. Мы не собираемся повторять все, написанное ранее. Это описание событий с более личных перспектив, иногда непосредственное.

* * *

В современной войне не может быть плана крупного наступления, которого можно будет придерживаться через спустя продолжительное время после его начала. Планы разрабатываются как часть долгосрочной концепции. Они охватывают предмет планирования в целом, предусматривая реакции и действия противника, как их тогда называли, вероятные реакции командующих войсками противника и, пожалуй, самое главное — оценка потребностей в материально-техническом обеспечении. Правильное планирование требует развитого воображения. Планы должны простираться далеко вперед и охватывать гораздо больший период, чем тот, в течении которого будут реализовываться первоначальные оперативные планы. Оперативный план может быть в любой момент радикально изменен в течение нескольких дней или даже часов, а командиры должны быть готовы к требованиям, диктуемым сложившейся ситуацией. Материально-техническое обеспечение, связанное с перевозкой и расположением многих тонн материалов всех видов, от артиллерийских снарядов и ракет до топлива, продовольствия и лекарств, не могло управляться так же легко, как перемещение боевых подразделений по полю боя.

Советские планы в области материально-технического обеспечения, в целом, были адекватными. Они признавали, что будут предприниматься незапланированные перемещения дивизий или даже армий, если верховное командование будет вынуждено внести коррективы в первоначальные планы. Это следовало предусмотреть заранее. Несмотря на общую негибкость советского планирования, перемещение войск в зависимости от требований, диктуемых обстановкой, шло, в целом успешно. Несмотря на удары авиации союзников, материально-техническое обеспечение в целом было адекватным.

Одним из подразделений, подвергшихся перегруппировке, когда картина боя изменилась, была 197-я мотострелковая дивизия. Она была переброшена на фронт как часть 28-й армии, штаб которой в мирное время располагался в Белоруссии, но основные ударные силы и техника всегда находилась в группе советских войск в Германии (ГСВГ). Начало боевых действий застало 28-ю армию на юго-востоке от 1-й гвардейской армии, которая только что выдвинулась вперед на запад с позиции у Дрездена. 5 августа 197-я дивизия была выведена из состава 28-й армии и попала под командование 8-й гвардейской армии, наступавшей на запад от Лейпцига в ста километрах на северо-западе. Переброска была практически завершена в ночь с 5 на 6 августа, причем относительно мало помешала движению на запад тыловых эшелонов 1-й гвардейской танковой армии, которая в настоящее время вела активные бои далеко на западе. Тем не менее, чтобы удержать маршруты свободными для 197-й дивизии потребовались радикальные меры со стороны войск КГБ. Отрадно было то, что для движение подразделений, на что уходил час или более, не привлекло внимания со стороны военно-воздушных сил НАТО. Переброска 197-й дивизии была завершена в начале ночи с 6 на 7 августа. Таким образом, дивизии предстояло двигаться в бой утром следующего дня.

197-я мотострелковая дивизия готовилась вступить в бой. Стоял непрерывный рев тысяч моторов танков, бронетранспортеров (БТР), боевых машин пехоты (БМП) и самоходных артиллерийских орудий, неуклюжими длинными колоннами выдвигающихся туманным августовским утром из немецких лесов по проселочным дорогам. Горы Гарца переходили в равнинную местность. Дивизия двигалась к находящейся в 25 километрах впереди линии фронта.

13-я гвардейская мотострелковая дивизия атаковала британские позиции в течение трех дней, добившись некоторых успехов. Однако она была истощена. Теперь, в первом тусклом свете, похоже, их полосу наступления занимала новая дивизия. Истощенных солдат 13-й гвардейской дивизии теперь, скорее всего, отведут в тыл, где накормят и дадут выспаться. Сотни орудий и десятки реактивных систем залпового огня прикрывали подход свежей дивизии. Артиллерия как 13-й, так и новоприбывшей дивизии, которая в течение ночи заняла позиции, будут вести артиллерийскую подготовку. Кроме того, командующий 8-й гвардейской армии выделил для поддержки развертывания новой дивизии артиллерийскую бригаду армии, обеспечив дополнительно девяносто 130-мм самоходных орудий (САУ).

Артиллерийская подготовка началась внезапным залпом двух дивизионов БМ-27 и восьми полковых батарей реактивных систем залпового огня в 07.00. Больше тысячи снарядов, в том числе химических, обрушились на британские позиции. Этот оглушительный хор усилился еще сильнее, когда его поддержали 340 пушек и гаубиц и 120 тяжелых 82-мм автоматических минометов. Сначала солдаты обеих дивизий могли различить грохот отдельных залпов. Однако очень скоро набирающие темп залпы слились в непрерывный рев.

Свежая 197-я мотострелковая дивизия быстро перемещались к линии фронта. 13-я гвардейская мотострелковая дивизия подготовилась к этому, обозначив ей маршруты для наступления и прикрыв дымовой завесой. Интенсивность артиллерийского огня все нарастала. Некрасов, машина которого двигалась в составе колонны, пришел в странное мечтательное состояние, наблюдая, как группы самолетов серебристыми птицами летели над полем боя, почти касаясь верхушек деревьев.

13-я гвардейская дивизия расставалась с врагом. Танки расстреливали последние снаряды прямо по вражеским позициям. Батареи реактивных систем залпового огня прикрывали их. Дивизия, по сути, расстреливала оставшиеся боеприпасы, чтобы не везти их в тыл. Единственной ее задачей было сдерживать противника, пока свежая дивизия не подготовиться к наступлению.

Колонны свежей дивизии с удовлетворенным видом двигались навстречу грязным изуродованным машинам отходившей 13-й гвардейской дивизии. Уверенность начала покидать солдат роты старшего лейтенанта Некрасова. Отходящие гвардейцы, едва способные держать красные глаза открытыми, с серыми опухшими небритыми лицами, едва ли были обнадеживающим зрелищем.

- Ну как там? — раздались крики солдат свежей дивизии.

Им ответили:

- Вот нарветесь на «Чифтен», а еще лучше на «Челленджер», так узнаете.

Из свежей колонны раздался смех:

- А нас учили, что делать с «Чифтеном»!

- Мы тоже действовали так, как нас учили, — раздался в ответ смех, на этот раз мрачный и саркастический.

Старший лейтенант Некрасов невесело улыбнулся. Он шел в бой в первый раз. Возможно, в последний. Утром он выпил двойную порцию водки, надеясь, что так станет легче. Но не стало. В голове вертелись вопросы — «Что тут происходит, зачем я здесь, зачем они все здесь?». Его БМП в текущий момент стояли. Его механик Борис Иваненко смотрел на любимого командира с осторожностью.

- Они там! — Кричали солдаты 13-й гвардейской дивизии. — Да и вам пора туда же.

Два легких мотострелковых полка свежей дивизии быстро развернулись для атаки. Ее возглавили два танковых батальона, следом за которыми двигались шесть мотострелковых. Всего в километре вперед были вражеские танки. Ломая кусты и наполняя воздух зловонием выхлопных газов, восемьдесят танков и двести бронированных машин со скрипом и лязгом грохотали сквозь дым, преодолевая ужасающе опасные последние несколько сотен метров. Советские реактивные системы залпового огня открыли ужасающе плотный огонь, чтобы прикрыть пехоту в тот момент, когда она начала покидать свои машины. Британские позиции были скрыты непроглядным дымом от взрывающихся ракет, снарядов и минометных мин в тот момент, когда БТР сбросили скорость и солдаты посыпались их них. Серо-зеленая масса мрачных молчащих пехотинцев залегла, образовав подобие строя, и внимательно следила за танками.

Вдруг артиллерийский обстрел прекратился, и воздух разорвало диким, хотя и несколько натужным «Ура-а-а-а»! Даже страшный грохот автоматного огня не смог заглушить этот леденящий душу рев. Как будто специально, чтобы дать крику прозвучать, артиллерия на мгновение стихла, а затем перенесла огонь на более далекие цели.

Два легких мотострелковых полка, в настоящее время в основном спешившись, начали поиск слабых мест в обороне противника. Вся его противотанковая оборона, естественно, не могла быть равномерно сильной по всему фронту. Когда это слабое место будет обнаружено, танковый и тяжелый мотострелковый полк ударят туда. Эти два полка все еще готовились выдвинуться в указанный район, когда придет их очередь.

Наконец, когда артиллерийская и авиационная подготовка, казалось, достигли своего апогея, а спешившиеся солдаты двух легких мотострелковых полков начали зондировать вражескую оборону, все увидели три зеленые ракеты — сигнал к общей атаке. Танковый и тяжелый мотострелковый полк медленно двинулись вперед. Комья грязи полетели из-под гусениц, двигатели ревели, набирая обороты. Стрельба вспыхнула снова — танковый полк, развернувшись в боевой порядок, привлек внимание британцев. Следом за ним шел тяжелый мотострелковый полк. За первым танковым батальоном двигался первый мотострелковый, вторые батальоны шли слева, третьи справа. Каждый батальон шел в одинаковом построении — первая рота шла прямо, вторая на большой скорости ушла влево, третья вправо. Грохот металла наполнял перемешанный с дымом воздух. БМП развернулись из колонн в боевые порядки, танковые орудия загрохотали оглушительными барабанами. Этот дикий грохот, ужас и смятение, эта необходимость делать то, что было необходимо и было боем.

Некрасов осматривал местность через смотровой прибор командира БМП, водя им из стороны в сторону. Дым был повсюду. Земля поблизости была перепахана взрывами. Алое пламя плясало на броне танка Т-72 не более чем в двадцати метрах от них. За ним у еще одного танка сорвало гусеницу, наверное, вражеской противотанковой миной. Где, черт их побери, эти «Чифтены»? Советские танки и БМП лавиной застилали все поле зрения. Враг был где-то рядом, но его не было видно. Английские танки были справа, стреляя им во фланг или ведя огонь спереди с большой дистанции, с хорошо подобранных позиции на гряде низких холмов.

В атаку пошли вражеские противотанковые вертолеты, ощетинившиеся смертоносными управляемыми ракетами. Они снижались, атакуя зенитные орудия ЗСУ-23-4 и ракетные комплексы, а затем отходили, чтобы уступить дорогу американским штурмовикам А-10 «Тандерболт», которые наносили стремительные и мощные удары по танкам и БТР, а затем снова уступали дорогу ударным вертолетам. Некоторое количество бронетехники, не зависимо от того, были ли это танки или БТР пали жертвами этих атак, но и самолетам тоже досталось. После каждого захода раздавались взрывы в воздухе, а на землю падали горящие обломки. Некрасов не ожидал этого. Ему сказали, что американские противотанковые штурмовики будут действовать дальше к югу. Они ошиблись!

БМП были быстрыми и приземистыми. Это была трудная цель для танковой пушки иди наземного противотанкового ракетного комплекса (ПТРК), но Некрасов заметил, как одна из них взорвалась от прямого попадания. Все что осталось от БМП разлетелось облаком обломков, словно груда тряпья. Почти наверняка, это была работа пушки «Челленджера». К счастью, как им говорили, в английской армии таких было немного. Некрасову бы хотелось иметь несколько таких на своей стороне, хотя она и была сильнее.

К середине дня 7 августа, 197-я мотострелковая дивизия вклинилась в оборону противника на шесть километров. Но на этом все закончилось. Дивизия остановилась. В роте Некрасова из десяти БМП остались только шесть. Они вышли на дорогу. Борис Иваненко аккуратно вел командирскую БМП. Когда танки продвинулись так далеко, как только смогли, пехота бросилась вперед под прикрытием следующих за танками БМП. Одна из проблем проявилась довольно быстро: солдаты-резервисты были плохо обучены экономии боеприпасов. По мере движения они вели беспорядочный автоматический огонь. Учитывая, что каждый имел при себе 120 патронов, это не могло продолжаться долго. Оказавшись без боеприпасов, они укрывались, где могли. Противотанковая оборона противника еще была цела. Советские танки были остановлены.

Некрасов лежал в траве и грыз свой кулак. Если бы противник контратаковал, весь полк, оставшись без боеприпасов, был бы уничтожен. Но не было никаких признаков контратаки. Противнику явно пришлось нелегко.

Две восточногерманские и две советские мотострелковые дивизии поочередно атаковали позиции одной британской дивизии уже несколько дней. Враг понес большие потери, но не такие большие, как у нас, подумал Некрасов, глядя на собственную роту. От нее осталось только двадцать три солдата и шесть БМП с экипажами. Но что это происходит? Спешившиеся солдаты начали медленно отползать назад.

- Назад! Назад! — Крикнул им старший лейтенант Некрасов. Бесполезно. Они не понимали его. Это были узбеки или киргизы, едва понимавшие русский язык. Все они знали команду «Вперед!». А не «Назад», потому что такой команды, естественно, не существовало. К тому же они могли не понять, что он говорит и подумать, что он имеет ввиду идти в тыл, а не назад в бой. Огонь тяжелых реактивных систем залпового огня впереди был очень разрушительным и очень страшным. Но это должно было быть остановлено.

- Туда, откуда вы ушли! — Кричал Некрасов. — А не в тыл. КГБ-исты вас расстреляют!

Солдаты, ползущие назад, остановились и посмотрели на своего командира. Тем не менее, они продолжали пригибаться. Он указал им на вторую роту, также подавшуюся назад и попавшую под пулеметный огонь заградительного батальона КГБ, задачей которого было обеспечивать собрание наступательного потенциала, любыми средствами заставляя свои войска продолжать наступление. Узбеки поняли это и залегли. Они повернулись к Некрасову и улыбнулись ему. Их выражение лиц четко говорило «Спасибо, товарищ командир. Вы сказали это нам как раз вовремя». Но только их выражения лиц говорили это. Они никогда не учились достаточно, чтобы сказать это на русском языке.

* * *

Поздно вечером подвезли боеприпасы. В некотором смысле, это было хорошо, в некотором — нет. Невозможно обойтись на войне без боеприпасов, конечно же, но значит они снова пойдет в атаку. Кто же выживет после этого?

Наряду с боеприпасами были доставлены и скудные пайки — обед и ужин одновременно, а также завтраки на следующее утро. Это была водка на 105 человек, очень мало хлеба и только 10 банок тушенки. Некрасов пришел в ярость, принявшись проклинать службу снабжения.

- Товарищ старший лейтенант, — пояснил толстый старшина Остап Беда, пытавшийся успокоить его. — Полковой врач говорит, что опасно много есть перед боем. Что будет, если вас ранят с полным желудком?

- Он холуй и лжец! — Разразился Некрасов. — У них нет хлеба, чтобы накормить солдат, так они с помощью медиков придумывают якобы научные обоснования! — Затем он успокоился.

* * *

Наступление армий стран Варшавского договора началось со значительным превосходством. Соотношение сил указывало на троекратное превосходство в живой силе, и еще большее численное преимущество в танках и ствольной артиллерии, однако без видимого качественного преимущества. Новое поколение танков НАТО, таких как американский М1 «Абрамс», немецкий «Леопард-2» и британский «Челленджер», превосходящий даже грозный «Чифтен», (который, однако, до сих пор составлял основу британских танковых войск) были столь же хороши, сколь Т-72, составлявший основу советских танков, и даже сравнимы с Т-80, очень немного которых имелось на вооружении советских войск в 1985. ПТРК армий НАТО были столько же эффективны, сколь и советские, однако их ПВО была слабее.

В области тактической авиации, разведки и средств управления полем боя западные союзники были вынуждены испытать разочарование в предвоенные годы, когда бюджетные сокращения лишали их столь необходимых инноваций. Они в значительной степени были вынуждены обходиться тем, что имели, преднамеренно стараясь делать это как можно более эффективно, в полной мере используя те усовершенствования, которые были возможны в рамках бюджетных ограничений.

Страны Варшавского договора также пользовались преимуществами, так как, грубо говоря, к 4 августа 1985 имели на две недели больше времени для мобилизации, чем НАТО.

Еще одно преимущество наступательной тактики заключалось в инициативе по использованию ядерного и химического оружия. Было понятно, что биологическое оружие не будет использоваться, но командование НАТО находилось в неопределенности относительно использования двух других видов ОМП. Это сковывало действия, так как приходилось действовать, принимая меры предосторожности, что снижало эффективность, в определенных ситуациях до 50 процентов.

Самым же крупным преимуществом наступательной стратегии, однако, была возможность выбирать время и место наступления, что означало возможность создать крупное превосходство в силах там, где считалось нужным.

Однако в реальности, топография оказывала влияние на выбор места наступления так, что у советских войск были не настолько развязаны руки, как предполагалось в теории. Союзные силы действовали на территории, которую, в отличие от противника, знали очень хорошо Тем не менее, максимально оперативное определение направлений главного удара, где следовало сосредоточить силы для парирования угрозы, была одной из основных задач, стоящих перед командованием союзных корпусов и дивизий.

Бюллетень, выпущенный Верховным штабом ОВС НАТО в Европе (SHAPE) 4 августа 1985 года звучал следующим образом:

«Силы Варшавского договора атаковали ОВС НАТО в Европе. Диверсионные операции и парашютные десанты, затем массированные танковые атаки по всему фронту. Тяжелые бои на Центрально-Европейском ТВД. Союзные силы под мощным давлением. Советы утверждают, что их действия «сугубо оборонительные». Положение неясно. MFL».

В тот день, едва ли был хоть один сектор обороны НАТО в Центральном регионе, который в первые часы 4 августа 1985 не подвергся массированному авиационному и артиллерийскому удару со свободным использованием химического оружия.

Позиция НАТО по химическому оружию была далека от удовлетворительной. До самого начала войны союзники не смогли достичь единства о размещении химических боеприпасов в их собственных странах в мирное время. США, как мы уже рассматривали в главе 5, в начале 80-х заключили двусторонние соглашения с Великобританией и ФРГ о хранении бинарных химических снарядов, которые США могут использовать в случае необходимости. Великобритания в некоторой степени начала принимать боеприпасы из США первого августа. Ответный удар они были готовы нанести шестого. ФРГ последовало примеру два дня спустя. Таким образом, четвертого августа НАТО так и не приняло решения. Верховный главнокомандующий ОВС НАТО, он же главнокомандующий всех войск США в Европе не желал ждать. С одобрения Объединенного комитета начальников штабов в Вашингтоне, он приказал американским войскам немедленно нанести ответный удар 4 августа. 1-й британский корпус нанес ответный химический удар шестого августа, три немецких корпуса — восьмого.

У других союзных войск не было такой возможности. Однако оказалось не очень сложно оказать им поддержку при помощи бинарных артиллерийских снарядов и эскадрильи F-4 второго тактического авиационного командования, оснащенной выливными приспособлениями. Химическая защита армий стран Варшавского договора была менее эффективна, чем у западных армий, потери стали пропорционально выше при той же концентрации ОВ. После 8 августа химические атаки на сухопутные войска сократились повсеместно, однако продолжили наноситься по аэродромам, где использовались и бомбы замедленного действия, которые иногда серьезно затрудняли возвращение самолетов на свои аэродромы.

* * *

11 августа 1985 мистер и миссис Иллингворт из Бредфорда, Йоркшир, получили письмо от своего старшего сына Брайана, старшего рядового авиации и авиамеханика, служившего на базе КВВС в Брюггене, ФРГ, когда началась война.

«Дорогие папа и мама!

Скажу вам сразу, что со мной все в порядке, за исключением сломанной ноги, порезов и синяков. Я пишу вам из госпиталя КВВС в Роутоне. Доктор говорит, что я могу написать и рассказать вам все, что там было. Я предполагаю, что он знает о секретности и всем таком.

Я и ребята неожиданно поднялись и направились в капонир вместе с летчиками. Как вы помните, я служил уже 17 месяцев. Я говорил, что мы поднялись неожиданно, но это не совсем правильно, потому что все на базе были поставлены в известность накануне. Было много разговоров о войне, мы слушали «Forces Broadcasting» [73] , но подумали, что это было всего лишь хитростью по программе TACEVAL (как ты помнишь, мама, это занятия, когда мы должны часами таскать костюмы «Нодди» [74] и изображать из себя солдат), потому что ответственные за них парни жутко умные и всегда перед учениями говорят, что все взаправду. Во всяком случае, мы поговорили с нашим командиром — он довольно строгий, но неплохой человек — и с одним командиром эскадрильи, по которому было не скажешь, то ли он хочет крест «За выдающиеся лётные заслуги», то ли домой к маме. И нам сказали, что на этот раз все реально и что авиакрыло «Торнадо» на Брюггене — цель номер один для Старого Ивана.

Мы очень много готовились к различным сценариям. Мы знали, что Иван может атаковать нас обычными бомбами, газом или даже ядерным оружием, так что в полночь, когда прозвучала тревога, у нас всех не заняло много времени надеть заправленные костюмы «нодди». Я понять не мог, почему мы просто сидели и ждали, хотя знали, что Иван нас атакует. Бьюсь об заклад, в Израиле такого бы не было. Наверное, как сказал наш сержант, все дело было в …ных (извини, мама, но там было еще «ё» и пара других букв) политиканах. Во всяком случае, когда в 6.30 раздался сигнал «Красный-Красный-Красный», мы поняли, что нас сейчас атакуют. Большинство ворот капониров были заперты, а те, что нет, закрывались очень быстро, кроме нашего. Вы не поверите, сколько раз мы это делали, ни разу не заклинивало. Их можно было закрыть вручную, но на это потребовалось больше времени, чем мы думали. И вот мы торчим в четырех футах перед двумя нашими «Торнадо».

К счастью, ворота нашего капонира смотрели на юг. Потому что через семь минут после сигнала тревоги раздался оглушительный рев — как рассказывали другие парни, шестнадцать или около того советских бомбардировщиков налетели на аэродром. Я видел только два или три через проем в воротах, как они носились над летным полем. Мы боялись, что они могут атаковать нас газом, но, по крайней мере в тот раз, они этого не сделали. Они били только обычными бомбами. На крыше нашего капонира грохнул огромный взрыв, на нас посыпался настоящий дождь ошметков краски и грязи, но бетон даже не треснул. Самолеты ушли так же быстро как и появились, и я, как и другие парни, побежали посмотреть, что же они натворили. Мы действительно повели себя глупо, и Сержант не смог даже наполовину выразить насколько, потому что Иван мог пойти на второй заход. Но он этого не сделал, так что мы просто стояли и смотрели на беспорядок, который он после себя оставил.

Справа от нас центральные ремонтные ангары были все в огне — там был полный бардак, все в дыму. Башня управления полетами была сильно повреждена, как и несколько казарм и штаб эскадрильи. Несколько топливных цистерн горели. Посреди главной полосы валялся на боку сильно покореженный бульдозер инженерной службы. Над летным полем тянулся черный дым от стоянки одной из эскадрилий — в госпитале я слышал, что стоянка одной из эскадрилий была размолочена — все топливные цистерны и один из капониров были уничтожены. Большинству из нас повезло, по крайней мере, в начале, потому что мы были в капонирах с самолетами, и я не думаю, что какие-то из них были повреждены. Некоторые из «Каменных Обезьян» (это мы так называем ребят из Полка КВВС [75] ) и поваров, которые были в наряде, оказались застигнуты на открытом участке возле ограждения аэродрома. Один из них оказался на соседней койке. Он сказал, что потерял много своих товарищей, хотя большинство их них было в бомбоубежище.

Пожарная техника быстро приступила к тушению. Я видел, как одна машина подъехала к ближайшему ангару технического обслуживания, а тот вдруг взорвался. Просто вспышка, взрыв — и его нет. Это было довольно пугающим. И вот тогда мы поняли, что Иван установил задержку на взрыватели некоторых своих бомб, превратив их в мины. Это было очень некстати, потому что никогда нельзя было знать, когда рванет очередная бомбовая воронка или куча обломков. Проверить это можно было только одним способом — тщательно осмотреть каждый квадратный ярд бетона. Я видел, что больная часть взлетно-посадочной полосы была нетронута, и несколько «Торнадо» можно было поднять в воздух достаточно быстро, но нужно было быть очень осторожным, проходя мимо воронок и куч обломков. И все движение замедлилось — самолеты, заправщики, пожарные и санитарные машины, и даже фургон NAAFI. Верите или нет, но старый фургон NAAFI все еще мог двигаться!

Но вы уже догадались, что произошло? Мне пришлось направиться через нашу стоянку, чтобы проверить, возможно ли рулежка в районе дислокации 17-й эскадрильи. Мы знали, что «Торнадо» нужна только небольшая часть взлетной полосы. Если бы она была чиста, они могли бы контратаковать, что было бы очень желательным делом. Но когда я проходил мимо груды щебня в 30 ядрах от меня, она вдруг взорвалась. Мне очень повезло. Взрывом меня отбросило боком об стенку и я сломал ногу. Разлетевшиеся осколки немного зацепили меня, но мне повезло больше, чем многим из моих товарищей, которых тогда (с того момента прошло двое суток) ранило взрывом бомбы замедленного действия. Но все хорошо, и скоро я вернусь домой. Дайте братишке Вилли по шее от меня.

Люблю вас,

Брайан».

* * *

Артиллерийская и авиационная подготовка по всей протяженности Центрального региона утром 4 августа была особенно мощной в четырех секторах, на четырех важнейших направлениях, которые затем подверглись мощным танковым атакам. Все четыре сектора находились в Федеративной Республике Германия. На севере вторая гвардейская танковая армия наступала через окрестности Гамбурга (который сенат в отчаянии объявил открытым городом) на Голландию, частью сил одновременно на север, к Шлезвиг-Гольштейну и Дании. Советская 103-я воздушно-десантная дивизия уже захватила аэродром в Бремене, куда сразу же были переброшены дополнительные войска. Южнее, 3-я ударная армия достигла Ганновера, создав реальную угрозу удара на юго-запад, в сторону Кельна и Рурской области. Это создавала угрозу окружения союзных сил центральной Европы (AFCENT), так что заслуживало самого пристального внимания. Если бы 3-я ударная армия форсировала Рейн в его нижнем течении в Нидерландах, это открыло бы перед ней некоторые возможности, в частности, возможность ударить на юг по западному берегу Рейна, выходя в тыл Центральной группе армий (ЦЕНТАГ). Еще дальше на юг, 8-я гвардейская армия наступала в направлении Франкфурта. Местность здесь была менее благоприятная для наступления, холмистой и лесистой, однако глубина позиций НАТО в зоне ответственности ЦЕНТАГ была гораздо меньшей, чем на севере. На севере Германии, Рейна находился в 250 километрах от границы, а Франкфурт всего в ста, однако эти сто километров было далеки от понятия хорошей местности для танкового наступления. Хорошо подготовленная противотанковая оборона в холмистой местности, в сочетании с умелым использованием танков бронекавалерийских соединений на знакомой местности, а также ударных вертолетов в тесном взаимодействии со штурмовиками, значительно замедляла наступление бронетехники.

Далее на юг, где Южная группа Армий под французским командованием все еще не была сформирована, советская 41-я армия, наступавшая из Чехословакии на Нюрнберг и Штутгарт, добилась больших успехов.

Такова была краткая картина событий в первый день наступления Варшавского договора, если смотреть на нее свысока. Ниже же, на земле, все было иначе. Везде стоял грохот, далекие разрывы снарядов, выстрелы, разрывающий рев самолетов прямо над головой, лязг траков и рев двигателей, когда танки проходили мимо изнуряющие атаки, иногда переходившие в рукопашную схватку, сменявшиеся новым грохотом ракет реактивных систем залпового огня или страшных автоматических минометов, выпускавших пять мин за десять секунд, обрушивавшихся завесой отчаяния. Усталость бросала вызов чувству долга. Все вымотались. Но каждый должен был переступить через себя. Вполне разумные и надежные люди неожиданно впадали в прострацию и шок. Некоторые пытались бежать и прятаться. Другие действовали в состоянии немого непонимания, словно лунатики. Но почти всегда, спустя несколько минут они брали себя в руки, призывая запас самообладания и стойкости, который был обилен, если вообще не неисчерпаем и снова вступали в бой.

К вечеру первого дня продвижение войск Варшавского договора по всему фронту было весьма значительно. Захват на рассвете силами 103-й советской воздушно-десантной дивизией аэропорта Бремена на севере позволил быстро перебросить мотострелковые сил по воздуху и захватить плацдарм на Везере в зоне ответственности голландского корпуса. Ганноверу угрожала 3-я ударная армия, но хотя немецкий корпус был оттеснен мощной атакой примерно на 20 километров от границы, оставался в неплохом состоянии. Дальше на юг, 1-й британский корпус занял оборону западнее гор Гарца, в то время, как позиции на стыке британского и бельгийского корпусов у Касселя находились под мощным давлением 3-й ударной армии. Южнее границы Северной и центральной групп армий, 3-й немецкий корпус ЦГА был отброшен мощной атакой 8-й гвардейской армии через холмы Тюрингского леса, однако не более, чем на 10–20 километров, в то время как 5-й американский корпус вел особенно тяжелые бои на открытой местности около Фульды против 1-й гвардейской танковой армии, решительно намеревавшейся прорваться к Франкфурту. 7-й американский корпус на правом фланге 5-го потерял Бамберге в результате наступления 28-й армия, продвинувшейся на примерно 30 километров, однако смог занять прочные позиции у Нюрнберга. 2-й немецкий корпус был оттеснен атакой 41-й армии Прикарпатского военного округа, переброшенной в северную Чехословакию, но смог закрепиться, опираясь на резервный 2-й французский корпус, который все еще не вступил в бой.

Картина событий, представившаяся 5 августа советскому командованию, позволила им рассмотреть первый день операции с некоторым удовлетворением, хотя все их надежды не сбылись. Не было достигнуто прорыва ни на одном из четырех направлений главного удара. Не было никаких признаков бреши, в которую могли быть введена огромная масса бронетехники, сосредоточенная в двух предназначавшихся для этого группах танковых армий в Белоруссии и на Украине. Но успех был достигнут, особенно на севере, где был осажден Гамбург (как и Берлин, он был обойден), что оставляло судьбу города неопределенной, в то время, как захват Бремена открыл, как и предполагалось, хорошую возможность для наступления на Нидерланды. Большая часть территории Нижней Саксонии была в советских руках.

Моральный дух в войсках НАТО, хотя они были неоднородными по составу и проявили признаки надлома от первой яростной волны, разбивающего головы грохота и постоянно угрозы, от которой не было укрытия, тем не менее, не рухнул. Действительно казалось, к вечеру положение несколько улучшилось. Наступление на американские войска, в ходе которого ожидался легкий и быстрый успех, быстро принесло разочарование. Противотанковые средства были хорошо расположены и умело управляемы, а противотанковые вертолеты, действуя совместно со штурмовиками А-10 «Тандерболт» оставляли за собой много горящей техники. Слабостью запада, была область, в которой СССР имел преимущества и на которую рассчитывал, а именно неопределенность того, кому подчинялись вертолетные соединения, сухопутным или авиационным командирам, а также неопределенность того, как их наилучшим образом использовать. Однако там, где было налажено взаимодействие между штурмовиками и ударными вертолетами, например, как в районе боев между 8-й гвардейской армией и частям и США в районе Фульды, результат был крайне неблагоприятен для танковых атак.

Потоки беженцев из приграничных районов, откуда население не было в значительной степени эвакуировано в результате политических гарантий, базировавшихся на концепции передовой обороны, рассматривались как особенно привлекательные цели для атак. Советская артиллерия и авиация стремилась направить беженцев на те дороги, которые использовали для движения западные союзники, и очистить от них основные магистрали, предназначенные для использования советскими силами. Приказы предписывали не только не принимать в расчет жертвы среди гражданского населения, но даже намеренно умножать их.

Не было никаких сомнений в том, что первый день боев, независимо от достигнутых успехов, не показал темпов наступления, ожидавшихся советским командованием. Он должен был быть улучшен, чтобы планам суждено было сбыться.

* * *

С началом боевых действий, британский премьер-министр дал указание сообщать прессе максимально полную информацию там, где это было возможно. Как он надеялся, это поможет избежать волны дезинформации, ставшей трагедией для американских ВВС во Вьетнаме. Поэтому скуадрон-лидер Гай Уитворт, заместитель командира 617-й эскадрильи Королевских ВВС, дислоцированной в Мархеме (Великобритания), не был удивлен, получив отданный с сочувствием, но твердый приказ от командующего авиабазой «Рассказать нескольким военным корреспондентам о поездке в Магдебург».

Это произошло в 06.30 7 августа. Гай Уитворт находился в оперативном отделе базы Королевских ВВС Мархем, только что закончив послеполетное совещание с сотрудниками разведывательного отдела. Он приземлился двумя часами ранее, после трехчасового полета на «Торнадо» из относительно мирного неба в районе Норфолка, через Бельгию и Западную Германию за Эльбу, к аэродрому в нескольких километрах к востоку от Магдебурга и обратно, получив много пищи для размышлений. Это описание налета восьми GR-1 «Торнадо» из Махрема на крупный аэродром в ста милях за линией фронта, опубликованное в «Christian Science Monitor» в июне 1986.

«Нам сказали, что на этом аэродроме базируется полк МиГ-27 «Флоггер J». Это лучшие из имеющихся в данный момент советских самолетов непосредственной авиационной поддержки, и нам сказали, что они уже появлялись на поле боя. Похоже, они могут действовать с грунтовых полос, но еще не начали этого делать, потому что могут более оперативно реагировать, оставаясь рядом с запасами топлива и боеприпасов на основной базе. «Флоггеры» имеют очень ограниченные возможности по всепогодности и в ночное время, так что мы рассчитывали, что у нас будет хорошая возможность поймать большинство из них на земле в первые часы утра.

Уинг-Коммандер Билл Спайр, наш командир эскадрильи, вел первую группу из четырех машин, я и мой штурман, флайт-лейтенант Энди Блэкетт были у него четвертыми. Каждый «Торнадо» нес два JP-223 для поражения взлетно-посадочных полос, две противорадиолокационные ракеты (ARM), наводящихся на работающие радары для самообороны, и два контейнера инфоборьбы (ECM). Нашей целью было атаковать советский аэродром и прекратить действия «Флоггеров» настолько, насколько это будет возможно.

Первый этап полета прошел гладко. Мы взлетели с Мархема и встретились с танкером VC-10 над Северным морем. Мы, конечно, отрабатывали ночные заправки, так что никаких проблем не возникло. Мы перешли секторному контролю в Бельгии, который, как я думаю, находился в плотном взаимодействии с одним из АВАКС-ов НАТО, потому что земля дала нам очень точные данные о силах Варшавского договора. У Энди были все данные от контроля на экране радара и телевизионной системы. Поэтому нам не нужны были свои радар или лазерные датчики. Во всяком случае, мы подошли к Рейну, снизились до 200 футов и увеличили скорость до 600 узлов.

Когда мы шли над Рейном, мы мельком увидели войну. Благодаря точным данным от АВАКС, мы были избавлены от необходимости лететь над бронетанковыми силами Варшавского договора и сопровождающими их ЗРК. Слева мы смогли увидеть достаточно выстрелов, но когда подполковник Спайр приказал снизиться еще на 100 футов, небо стало очень темным и очень маленьким. Наши «Торнадо» летели в режиме автоматического огибания рельефа (ATFS), в соответствии с контуром поверхности на максимально допустимой скорости. Когда мы подошли к северной оконечности гор Гарца, все было в шоколаде. Крылья мы сложили до максимума — 67 градусов, но когда мы пересекли внутригерманскую границу к востоку от Касселя, начало становиться намного шумнее. Мы услышали «Бинг-Бинг» от радара, работающего в обзорном режиме, а затем высокую трель предупреждения об облучении радаром маловысотного ЗРК. К этому времени, я полагаю, нас заметил один из «Кукеров», хотя, к счастью, реакция на земле была не столь уж и сильна, возможно, потому, что наш запланированный маршрут шел вдоль границы полос наступления 8-й гвардейской и 3-й ударной армий.

Юго-восточнее Магдебурга мы довернули на север. Много часов учебных полетов на Канадой научили нас, что ночью на малой высоте уйти от радаров нелегко, однако отнюдь не невозможно. В 20 милях от цели Энди переключил МФД в режим «атака» и включил «стабилизированный» режим — комбинацию карты и радарных отметок, позволяющий визуально следить за местоположением целей и контрольных точек. Я следил за отметками на моем индикаторе на лобовом стекле, на тот случай, если допустил ошибку и должен перехватить управление у автопилота.

Несколько секунд мы думали, что сможем добиться полной неожиданности. Возможно, подход с юго-востока, а не с запада действительно дал нам немного дополнительного времени, но потом зазвучали предупреждения об облучении несколькими зенитно-ракетными комплексами. Я работал в обе руки. Автоматические постановщики помех явно сработали очень хорошо. Энди не поднимал головы. Я думаю, он был рад иметь время на обработку главной взлетно-посадочной полосы своим лазерным дальномером и тонкую настройку прицела. Когда мы пронеслись над аэродромом, под нами кипела изрядная активность. Затем мы потеряли борт № 2 Эрика и Кена. Я думаю, их сбили из пушек или маловысотного ЗРК. Самолет просто на куски разорвало. Но остальные расселяли над базой свои JP-233. Я не видел эффекта, произведенного ими, но суббоприпасы нашего командира красиво накрыли вдоль взлетно-посадочную полосу. Но даже если они не нанесли большого ущерба, мы накрыли ими три точки и, к тому же, разбросали мины замедленного действия на всей полосе и летному полю. Нанесенный ущерб потребует много времени, чтобы его исправить. Я не видел ни одного «Флоггера», но мы ожидали, что они будут укрыты в капонирах. И теперь останутся там на довольно долгое время. Еще одним неожиданным бонусом было наличие двух транспортников «Кандид». Энди видел, как они взлетали. Я полагаю, что другая сторона тоже имеет такую проблему, как переполненность аэродромов. Вторая четверка наших самолетов шла в тридцати секундах позади нас. Согласно их докладам, можно считать, что противник знал, что они идут за первой волной, чтобы усилить эффект. Когда вторая четверка прошла над аэродромом, они потеряли один самолет, уже сбросивший бомбы.

И вот, мы направились домой, но дело еще не было сделано. Теперь нужно было думать о двух проблемах. Во-первых, не нарвемся ли мы на бродячий «Флоггер», который решит атаковать нас из верхней полусферы. Кроме того, была наша собственная ПВО, которая имела все основания немного нервничать, наблюдая группу самолетов, идущих на малой высоте и высокой скорости с востока. Один или два «Торнадо» еще несли ПРР, но в основном, мы должны были полагаться на постановщики помех, чтобы прикрыть наши спины от ЗРК Варшавского договора. Как мы надеялись, их ЗРК (те, что двигаются вперед вместе с бронетехникой) не так хорошо координированы, как те, что встретили нас возле аэродрома. На то, чтобы развернуть радары ЗРК нужно время и, естественно, они будут следить за своим фронтом, а не за тылом, где мы все еще находились, двигаясь на высоте 100 футов так быстро, как это только было возможно.

Мы пересекли линию фронта над Тевтобургским лесом на высоте, скорости и курсе, которые намеревались сохранять до конца полета. Насколько я знаю, наша система «свой-чужой» работала, но я не знаю, насколько это могло иметь значение ночью. Так или иначе, нас заметили какие-то козлы на ЗРК. По крайней мере, я думаю, что это был ЗРК. Это мог быть один из наших собственных «Хоуков». Но надеюсь, что нет. Энди не получил никакого предупреждения об облучении авиационной РЛС, и мы не видели никаких других самолетов. Попали в «Торнадо» уинг-коммандера Спайера. Самолет просто развалился на части в огненном шаре. Никто не смог бы катапультироваться. Это какая-то злая ирония — одним из последнего, что он сказал нам во время брифинга, было то, чтобы мы не расслаблялись на обратном пути поблизости от дома, потому что именно тогда случались самые тяжелые потери.

Я принял командование, мы набрали высоту и скоро снова встретили наш танкер. Я, должен признаться, благодарен, что товарищи из «верхнего окна» (Министерство обороны) в 1982 решили, что мы должны уметь дозаправляться от VC-10, потому, что иначе не было бы никакой возможности долететь из Махрема до Магдебурга и обратно без дозаправки в воздухе. И вот мы, пять «Торнадо» из восьми, возвращаемся назад, а крупная база Варшавского договора выведена из строя на несколько критически важных часов».

* * *

1-я гвардейская танковая армия, развернутая в районе Дрездена, вступила в бой против сил ЦЕНТАГ в ночь с 5 на 6 августа, но к тому моменту две свежие дивизии, прибывшие из США, сумели занять позиции, позиционировать оборудование и наладить командование, и положение несколько улучшилось. Однако к 8 августа вся территория ФРГ к востоку от линии, идущей от Бремена на юг к району восточнее Аугсбурга, оказалась в советских руках. Берлин и Гамбург были обойдены, но Ганновер, Минден, Кассель, Вюрцбург, Нюрнберг и Мюнхен были захвачены, а к западу от Бремена и в Нидерландах продолжалось массированное основное наступление. Операция по форсированию Нижнего Рейна, начавшаяся на закате того же дня, 8-го августа, окончилась успешно, и войска стран Варшавского договора захватили прочный плацдарм на левом берегу Рейна, расширив его до реки Вааль.

* * *

«Центр сбора подкреплений» был создан под Дрезденом. Планы предусматривали крайне высокую пропускную способность железных дорог и «зеленые улицы», однако переброска танковых армий по польским железным дорогам отнимала практически весь потенциал системы, поэтому скорость переброски подкреплений и материальной части из СССР значительно снизилась.

Переформирование 197-й мотострелковой дивизии и доведение численности до нормативной заняла четыре дня вместо установленных двух. Сюда же были выведены 94-я и 207-я мотострелковые дивизии. Все танки Т-72 были выведены из состава мотострелковых полков и переданы для компенсации потерь в танковый. Мотострелковые же полки были пополнены танками Т-55, извлеченными из нафталина. Тяжелый мотострелковый полк пополнился новыми БМП, доставленными прямо с двух заводов на Урале. Однако не прибыло новых БТР для легких мотострелковых полков, которые должны были быть оснащены БТР-70. Оставшиеся в дивизии БТР были собраны в одном батальоне, а остальным пришлось довольствоваться реквизированными гражданскими грузовиками. Что же касается личного состава, то дивизия пополнилась резервистами и солдатами из дивизий, которые понесли такие потери, что не подлежали переформированию.

В «Центре» также размещалась коллекция захваченных танков, артиллерийских орудий и бронетранспортеров НАТО, предназначенных для подготовки солдат и офицеров. Натовская техника попадала в распоряжение советских сил в результате неисправностей, повреждения гусениц минами или огнем, хотя были и несколько целых машин, захваченных, когда их экипажи оказались застигнуты врасплох химическими атаками, после чего техника становилась легкой добычей для наступающих советских войск. К великой радости и Некрасова и Макарова, оказавшегося в настоящее время в 207-й мотострелковой дивизии, они оказались вместе и оба были включены в программу подготовки.

В Центре находился также небольшой лагерь для западных военнопленных. Они были доступны для допроса. Спецподразделения ГРУ — советской военной разведки — заверяли, что пленные отвечали на вопросы охотно и честно.

Два старших лейтенанта осмотрели от и до все оборудование, которое могли найти в Центре, делясь впечатлениями от увиденного. Они осмотрели западногерманский танк «Леопард-2» и боевую машину пехоты «Мардер». Хорошие машины, но очень сложные. Как можно было обслуживать такую технику в полевых условиях, когда важнейшие ремонтные мощности и базы снабжения в Западной Германии были потеряны? Американский танк «Абрамс», приземистая, хищного вида боевая машина, был неплох, но его пушка не была достаточно мощной, а двигатель был слишком неэкономным. Оба были поражены «Чифтеном» и тем более «Челленджером», боевыми машинами, с которыми приходилось считаться — с почти непробиваемой броней, сверхмощной пушкой и надежными двигателями. «Леопард-2» был хорош, также, как, конечно и «Абрамс». «Челленджер» был еще лучше. Несколько тысяч таких танков в Европе, и наступление бы очень скоро увязло.

Офицеры ГРУ были счастливы быть необходимые пояснения. Британская армия имела лучшие в Европе танки, хотя их было очень мало, а также наиболее подготовленных солдат, но почти не имела автоматических зенитных орудий. Англичане были практически беззащитны против советских вертолетов. Немецкий Бундесвер был охарактеризован как высоко подготовленная и дисциплинированная сила. Восточные немцы, в основном, могли бороться с американцами.

Некрасов спросил, как проявили себя в бою бельгийские и голландские войска. О британских он уже знал.

- Совсем неплохо, — ответили ему. — Их система снабжения является первоклассной. Оснащение тоже неплохое. Их мало, но они очень хороши в обороне. Один большой недостаток — их солдаты слабо исполняют приказы. У них нет за это расстрела.

Некрасов в недоумении покачал головой и они пошли дальше.

Затем они подошли к клетке, в которой, словно дикие животные, сидели пленные вражеские офицеры. Переводчик из ГРУ игриво взмахнул резиновой дубинкой — инструментом, служившим в качестве словаря, и сильно облегчавшего работу переводчика.

- Спросите его, — указал Некрасов на сидящего в клетке американского майора. — Спросите у него, почему на некоторых машинах нарисован большой красный крест на белом фоне вместо обычного камуфляжа. Это же глупость — просто делает машину более заметной и нам проще ее уничтожить. Зачем они так делают?

Очевидно, другие советские офицеры уже задавали этот вопрос. Переводчик, не обращаясь к пленному, объяснил Некрасову:

- Машины с крестами — это санитарная техника, — сказал он. — Они считают, что мы не должны стрелять в них. Говорит, есть какое-то международное соглашение.

- Если бы было какое-то соглашение, нас бы наверняка поставили в известность.

- Конечно, — пожал плечами переводчик. — Это было бы в каких-то наставлениях. Но я не видел ни одного упоминания о таком соглашении. Ни в одной нашей газете или книге не упоминалось о таком.

- Да, в полевом уставе об этом ничего нет, - в свою очередь подал плечами Некрасов.

— А спросите у него, — сказал переводчику Макаров. — Правда ли что у них женщины служат в армии наравне с мужчинами?

Переводчик опять не озаботился задать этот вопрос, сам ответив на него, очевидно, в сотый раз:

— Да, служат.

Некрасов пришел в смятение.

- Это же просто смешно. Женщины это не мужчины. Им нужны правильное питание и отдых. Они не получат всего этого в армии.

- А какие пайки получают пленные? — Спросил Макаров. Он обратился непосредственно к переводчику, который сделал вид, что не услышал.

Некрасов за всю жизнь ни разу не разговаривал с иностранцем с капиталистического Запада. Он захотел задать переводчику какой-то вопрос, которого ему раньше не задавали, просто чтобы услышать ответ от изможденного американского майора в рваной форме.

- Спросите у него, правда ли, что в Америке каждый может написать в газете то, что захочет, даже против президента?

- Это не имеет значения, — резко ответил переводчик.

Некрасов осознал, что зашел слишком далеко, и поэтому охотно согласился, чтобы Дмитрий поторопил его присоединиться к толпе советских офицеров, увлеченно рассматривающих канадский бронетранспортер. Один лишний вопрос, и ты сам окажешься в клетке.

* * *

На другом конце Центрального фронта была создана Южная группа армий (ЮГА, в дополнение к СГА и ЦГА) под французским командованием, отвечавшая за участок фронта к югу от Карслруэ (включительно) и Нюрнберга, к северу от которой располагались четыре корпуса ЦГА (1-й бельгийский, 3-й немецкий и 5-й и 7-й американские), положение которых хотя и не было слишком оптимистично, позволяло разумно надеяться на удержание позиций к востоку от Франкфурта.

Если бы советское командование направило третью ударную армию прямо за первой гвардейской танковой, угроза ЦГА была бы гораздо более серьезна. Советы, однако, отвели третью ударную армию на север, чтобы использовать благоприятно развивающуюся ситуацию для реализации критически важной части основного плана по броску на юг вдоль берега Рейна.

СГА, включавшая два британских, один немецкий и остатки голландского корпуса, вела безнадежные бой на участке фронта, идущем на запад от Миндена к Неймегену в Голландии со зловещим выступом в районе Венло, который впоследствии стал известен как Крефельдская дуга. 1-й британский корпус, действующий на правом фланге сохранял боеспособность в основном, из-за успешного использования противотанковых управляемых ракет, особенно тех, что были размещены в небольших очагах обороны, действующих совместно с немецкими Ягдкоммандос на территории, которую британцы хорошо знали, и которая была родной для немцев. Тактика «губки», предназначенная для поглощения лавин бронетехники, была успешна, но так не могло продолжаться долго. Далее к западу 1-й немецкий корпус находился под массированным давлением на Тевтобургском хребте, и в советские планы входило прорвать его оборону в самое ближайшее время. Еще дальше на запад, 2-й британский корпус совместно с американской бригадой и остатками голландских войск продолжал отступать на юг от Везеля, защищая позиции у Венло между реками Рейн и Маас в самом конце Крефельдского выступа.

* * *

Генерал Панкратов, командир 51-й танковой дивизии 8-й гвардейской армии в 04.00 утра 7 августа получил приказ наступать против 2-го немецкого корпуса ЮГА на Центральном фронте во второй половине дня. Дивизия теоретически (хотя и не факт, что в действительности), имела полный состав, насчитывая в общей сложности 10 843 человека, 418 танков Т-72 и 241 БМП-2. Артиллерия насчитывала 126 САУ и сорок восемь систем залпового огня (двадцать четыре «Град-П» и двадцать четыре БМ-27), а также шестьдесят две зенитных установки, включавшие как ракетные, так и пушечные системы. Дивизия была организована нормально. Это была дивизия первой категории готовности, как и обычно и было в дивизиях, развернутых в Восточной Европе, оборудование и личный состав насчитывал от 75 до 100 процентов списочного состава, полностью разворачиваемых в чрезвычайных ситуациях, таких, как эта. В дивизии насчитывались один мотострелковый и три танковых полка, полк 152-мм САУ, зенитно-ракетный полк и восемь отдельных батальонов. Они включали ракетный, с установками «FROG 7», батальон связи, разведывательный, инженерный, транспортный, батальон химзащиты и медицинский. В разных уголках СССР дефицит трудовых ресурсов уже достиг десяти процентов.

За сутки до наступления дивизии были приданы еще три батальона, в теории находящихся под командованием генерал-майора Панкратова, однако на самом деле находились под полным контролем подполковника КГБ Дробича, начальника особого отдела при штабе дивизии. Два из них были так называемыми заградительными батальонами КГБ, укомплектованные личным составом смешанного происхождения с относительно низким уровнем военной подготовки. Они состояли из бодрых, веселых молодых комсомольских работников вперемешку с охранниками тюрем и членами респектабельных номенклатурных семей, которые до сих пор не проходили военной службы или имели совсем малый опыт, но их преданность партии была полной.

Заградительные батальоны были оснащены легкими грузовыми автомобилями и вооружены пулеметами и переносным противотанковым оружием. Задача этих подразделений была проста, а действия в ходе наступления дивизии логически вытекали из нее. Они должны были размещаться позади наступающих подразделений и, с помощью своего оружия, подгонять войска вперед и не допускать никаких колебаний, промедлений или, тем более, попыток отступить. Пулеметы КГБ были важным элементом поддержания темпа наступления. Это приводило к потерям, но они будут легко компенсированы свежими подкреплениями, так что такая тактика могла считаться целесообразной. Использование заградительных батальонов КГБ стимулировало наступление, и поэтому принималось без вопросов в системе тактики Красной армии. Они была целиком и полностью ориентирована на наступление. Оборона не играла практически никакой роли, а наступательный порыв должен быть сохранен.

Полный запрет на отступление, мог, конечно, время от времени быть дорогостоящим. В первый день наступления, два танковых батальона 174-го танкового полка, выдвинувшихся вперед из-под прикрытия лесистой местности, были застигнуты мощной атакой американской штурмовой авиации на открытой местности. Временное отступление имело смысл, но оно было категорически запрещено КГБ. Когда штурмовики ушли, потери в каждом батальоне составили более 80 процентов

Наступление 51-й танковой дивизии 6 августа было медленнее, чем ожидалось. Передовые батальоны оказались заперты между молотом американской противотанковой обороны впереди и наковальней КГБ сзади.

Из трех специальных батальонов КГБ, приданных 51-й танковой дивизии, третий являлся 693-й поисковый батальон. Он начинал выдвигаться позже всех. Его задача состояла в ликвидации любых враждебных элементов среди местного населения — реакционных буржуа, священников, местных властей, а также заниматься солдатами и офицерами 51-й танковой дивизии, показавших недостаточный боевой дух.

Командир дивизии склонился над картой в БТР-50ПУ, в котором располагался его командный центр. Справа от него находился его заместитель по политической части, человек Партии, слева — начальник штаба, за ним полковник Дробич из КГБ. Полковник Зимин, командир дивизионной артиллерии спустился в БТР, закрыв за собой люк. Это было вечером 6 августа.

- Важная задача для вас, артиллеристы, — проворчал командир дивизии. — Вот здесь находиться долина между двумя высотами. По ней проходит дорога к высотам. Мы попытались атаковать их, но безуспешно. Мы должны продолжить атаку, но американцы ведут слишком эффективный противотанковый огонь с позиций за дорогой.

Если они снова попытаются, ваши БМ-27 должны подавить их. Подавить на одном дыхании. Вот главная задача для вас на завтра.

- Товарищ генерал-майор, — ответил командующий артиллерии. — Разрешите отвести дивизион БМ-27 на 5 километров назад и еще на 5 километров на юг?

- Зачем? — Перебивая его, рявкнул подполковник Дробич

- Это определяет баллистика, по законам физики, — терпеливо объяснил полковник Зимин. — Мы выпускаем сотни снарядов за раз. Если мы хотим накрыть дорогу, проходящую почти под прямым углом к нашим позициям, то зона огня окажется не на самой дороге, а за ней. Наши нынешние позиции слишком близко, а также слишком смещены в сторону. Поэтому мы должны отойти назад и на юг. Мы отойдем назад, отстреляемся и выдвинемся вперед.

- Ни при каких обстоятельствах, — отрезал подполковник КГБ. — Ни в коем случае. Вы остаетесь там, где вы находитесь, и будете вести огонь оттуда.

- Но тогда зона обстрела будет за дорогой, а не вдоль нее.

- Тогда обеспечьте огонь по дороге.

- Я не смогу сделать это с нынешней позиции, всего в двух километрах от линии фронта и в пяти километрах в сторону от дороги.

- Хотите отступить?

- Очень важно вернуться, по крайней мере, на 5 км и сместиться на 4–5 км южнее, если хотим, чтобы танковый полк прорвался.

- Вы собираетесь отступать, когда мы находимся в центре событий? Послушайте, полковник, вы обеспечите свою зону, или как вы ее там называете на дороге или…

- Это баллистика, товарищ. Наш огонь зависит от законов баллистики. Мы не сможем сделать этого, если не отойдем.

- Правильно. Так и будет. Я не позволю вам отступить, и вы отказываетесь выполнять приказ. Арестовать его! Вы сможете обсудить этот вопрос там, куда вы отправитесь.

Два сержанта КГБ заломами полковнику Зимину руки и вытащили его.

Генерал Панкратов продолжал невозмутимо смотреть на висящую на стене карту, держась подальше от перебранки между начальником особого отдела и начальником артиллерии. Ему было очевидно, что в течении следующих нескольких часов назревает бедствие. Он знал, что несмотря на все теории, наступление на которых оно было основано, завтра увязнет, как и сегодня, и по той же причине. Он был опечален тем, что был не в состоянии защитить начальника артиллерии, который был его старым другом. Он знал, что это будет бесполезно.

Много лет назад, когда еще, будучи молодым лейтенантом, генерал был озадачен иррациональностью, и даже, думал он, глупостью, которой было так много в Красной армии. Он не замечал этого, пока учился в военной академии имени Фрунзе, но набравшись зрелости и опыта, он смог ближе взглянуть на структуру советской власти. Он видел, что все было не так, как в теориях, создающих видимость образцовой системы, структура была направлена только на одно — сохранение власти Партии. Было верным и то, что многие структуры в СССР были более заинтересованы в сохранении системы, чем в ее эффективном функционировании.

Красная армия была единственной в Советском Союзе организованной силой, способной уничтожить социалистический строй без ущерба для себя. Едва ли приходилось удивляться тому, что в каждом батальоне, полку, дивизии, в каждом штабе на любом уровне командования у парии и КГБ были острые уши и зоркие глаза. В каждой роте существовал замполит, в должности заместителя командира. В каждом взводе были тайные агенты КГБ.

КГБ и Партия понимали (не все там были дураками), что такой тщательный контроль убивает инициативу и способствует отупению работы, которая для армии означает поражение. Но что можно было сделать? Если не удержать армию под контролем, та сожрет их. Это, как понимали многие, было ясной дилеммой. Армия, способная думать, была опасна для социализма. Армия, которая не способная думать, не была эффективной военной силой. Партия и КГБ, столкнувшись с выбором между эффективной армией, которая сможет поставить под угрозу их самих и армией, которая не представляет никакой угрозу, но вряд ли покажет себя в бою, они выбрали то, что им представлялось наименьшим злом. Когда началась война, ослабить контроль над армией стало еще более опасно, чем в мирное время. Вмешательство дилетантов в лице партийных бюрократов и тайной полиции в такие высокопрофессиональные вопросы, как проведение военных операций, очевидно могло стать причиной ошибок и даже привести к катастрофе, но это явно было намного лучшим, чем позволить армии сорваться с поводка партийного контроля.

Генерал Панкратов, будучи профессионалом, был вполне уверен, что знает, как разбить американскую дивизию. Ни КГБ, ни партийные шишки этого не знали и даже не могли этого осознать, потому что не были профессиональными военными. Они несли банальности и действовали в соответствии со своими тайными инструкциями. Таким образом, завтра генерал Панкратов будет делать то, что они скажут, безо всякого выбора, безо всякой оригинальности и инициативы. Они будут атаковать противника в лоб, потому что это единственное, чем контролирующие его личности воспринимают как бой. Если он попробует возразить, его убьют, а командование дивизии примет новый командир. Он будет действовать так, как скажут стукачи из политуправления и бдительные «товарищи» из особого отдела. Если он этого не сделает, его убьют, а на его место назначат другого, и так будет продолжаться до тех пор, пока на его месте не окажется командир полностью послушный и каждый шаг которого понятен всем.

Ничего нельзя изменить, подумал генерал Панкратов. Завтра ему придется отдать такие же глупые приказы. Солдаты таким образом, пойдут навстречу совершенно бессмысленной смерти.

Совершенно независимо от данных личные и несколько философских рассуждений, генерал был также обеспокоен некоторыми сугубо профессиональными вопросами. Он обнаружил, что крайне сложно обеспечивать взаимодействие мотострелков на БМП с танками, которые должны были их поддерживать. Эти машины двигались с разной скоростью. БМР были весьма уязвимы даже для легкого оружия и противотанковых ракет. Пехота часто была более эффективна спешившись, несмотря на все дополнительное вооружение на борту. С другой стороны, на ногах они не могли следовать за танками и имели малую огневую мощь. Это была большая проблема, так как танки не могли останавливаться, чтобы подождать пехотинцев, а без пехоты противотанковую оборону было не подавить.

Кроме того, генерал Панкратов снова попал в старый порочный круг. Он не мог рассчитывать на воздушную поддержку, если наступление других дивизий армии было более успешным. Как он уже заметил, иногда невозможно добиться успеха, необходимого, чтобы претендовать на первоочередную поддержку с воздуха. Негибкость процедур принятия решений дополняла жесткие ограничения, налагаемые на действия командира партийными структурами. Вместе эти факторы образовывали формулу почти гарантированной катастрофы. Ее сдерживала лишь огромное количество сил, доступных Красной Армии и та ошеломляющая степень, в которой было принято жертвовать жизнями рядовых.

Генерал Панкратов оторвался от мыслей о вверенных ему танках, машинах и боеприпасах — ничто из этого не поднимет ему настроение после докладов о потерях личного состава и состояния, в котором находилась артиллерия — и усталым равнодушным голосом начал отдавать приказы, касающиеся завтрашнего наступления.

Он пойдет в бой в своем командном бронетранспортере, как всегда, в своей обычной высокой фуражке. Стальные шлемы были тяжелы и мешали забираться и выбираться через люк. А если бы БТР-50ПУ будет подбит, шлем бы все равно не будет иметь никакого значения. Генерал Панкратов, как и большинство генералов любой армии, был в какой-то степени фаталистом.

* * *

Боевая эффективность армий стран Варшавского договора во многих важных аспектах была расценена советским верховным командованием как не вполне удовлетворительная. Взаимодействие родов войск было слабым. Артиллерийская поддержка была негибкой и неоперативной. Младшим командирам, слишком привыкшим ждать указаний сверху, не хватало инициативы. Западные союзники быстро научились использовать эту слабость, применяя свои отличные электронные средства для поиска элементов командной инфраструктуры, многие из которых впоследствии удавалось подавить. Сплоченность в дивизиях, несмотря на пристальное внимание заградительных батальонов КГБ была не высока, в частности из-за низкого уровня навыков в обращении с оружием и трудностями в общении между людьми, которые говорила на разных языках, которых не понимали. Наконец, были большие проблемы во взаимодействии танков и пехоты в бою. Только пехота, в конечном счете, может эффективно подавить противотанковую оборону, однако, ей требуется мощная поддержка разнообразной техники, артиллерии, самолетов и вертолетов. Танки весьма уязвимы для неподавленных и хорошо расположенных ПТРК, а также для огня хорошо расположенных западных танков с большого расстояния. Без пехоты танки Варшавского договора попадали в затруднительное положение. Но БМП были еще более уязвимы, чем танки, кроме того, они были не в состоянии двигаться по пересеченной местности с той же скоростью. У союзников очень быстро вошло в практику отсекать пехоту от танков, и часто это оказывалось весьма успешно.

В распоряжении советского командования по-прежнему находились огромные ресурсы. На 14 августа сорок дивизий Варшавского договора находились в Центральном регионе, в том числе пятнадцать танковых дивизий, и не более половины из них участвовали в боях. Их суммарная огневая мощь в три или четыре раза превосходила силы, противостоящие им. Время, однако, был не на их стороне. Достижение установленных позиций на Рейне не потеряло актуальности. Невозможность идти в ногу с графиком, могла иметь нежелательные последствия.

* * *

Уинг-коммандер Роджер Паллин, командир 19-й эскадрильи, с трудом мог поверить себе. В 04.30 15 августа, крайне усталый, он посадил свои последние пять «Фантомов» на во второй раз отремонтированную взлетную полосу. Его экипажи — то, что от них осталось — держались из последних сил, вымотанные напряжением боя и просто усталостью. Сейчас на другом конце стола в комнате брифингов, между двумя важного вида авиатехниками, сидел живой советский летчик, в их аналоге высотно-компенсирующего костюма «Мэй Уэст». По-видимому, он был очень сердит.

Ребята рассказали, что он буквально свалился посреди стоянки самолетов эскадрильи, отстегнул парашют, бросил револьвер себе под ноги и, что-то бормоча себе под нос, охотно пошел за ними в помещение эскадрильи.

Роджер отчитался командиру базы, уведомил подполковника — командира наземных сил, и повернулся к сидящему перед ним сердитому человеку. Вечером 3-го августа, менее двух недель, но, казалось, целую вечность назад, Роджер зашел в офицерскую столовую раздобыть бутылку виски. С тех пор не было времени думать о ней, так что она все еще была у него в портфеле. Теперь же он достал ее и на отличном русском языке спросил «гостя», не желает ли он чашку кофе или, может быть, чего-нибудь покрепче. Пилот был ошеломлен этим предложением, а еще больше тем, что оно прозвучало на его родном языке. Подполковник был выпускником Кэмбрижа по специальности «современные иностранные языки» и побывал в конце 1970-х в Москве в качестве помощника военного атташе, но «гость» не мог этого знать. Через пять минут он уже сидели в кабинете Роджера, с открытой дверью и вооруженной охраной в паре метров от порога.

Роджер получил торопливые инструкции от командира базы.

- Его заберут наверх, как только смогут, чтобы допросить силами специалистов. Я же хочу, чтобы вы получили от него его собственный рассказ о том, что с ним случилось и записали на диктофон так, как если бы это был рассказ одного из наших собственных ребят, чтобы я мог получить реальные подробности. Я так понимаю, он несколько взвинчен и должен говорить свободно. У вас есть десять минут.

Пилота звали капитан Леонид Балашов. Он был только что сбит одним из своих же ЗРК. Когда Роджер спросил его, как это случилось, Балашов выдал поток оскорблений и обвинений, ни одно из которых не относилось к военно-воздушным силам Союзников, а лишь к системе, которая направила его в ту же часть неба, в которой полчаса назад разыгралась массированная бомбардировка авиацией Союзников.

Нижеизложенное было получено из записи, которую Роджер Пэллин положил на стол командиру базы несколькими минутами позже.

«— Как будто мало того, что летишь без тщательного наземного контроля «в сторону «неизвестной цели», находящейся на высоте «примерно» 9-12 тысяч метров вместе с группой пижонов на МиГ-25, которые ни разу не стреляли ни во что в своей поганой жизни и понятия не имеют, что такое атака в строю, так еще и с кучей гребаных поляков на хвосте, от которых не знаешь, чего ждать, то ли они просто разбегутся, то ли сначала подстрелят тебя, а потом разбегутся…

Пилот «Флоггера» потянулся за кружкой.

— Я не налетал на «Флоггере» и тысячи двухсот часов за тринадцать лет, а свой значок «летчик-снайпер» получил, обхаживая комиссара эскадрильи. Но я догадался, что это был «Здоровяк». И я знал все об F-15: чтобы иметь хоть какой-то шанс, нужно оставаться на малой высоте и молиться, чтобы твоя «сирена», работала. Тогда был шанс подгадать время подлета захватившей тебя «Сперроу» и резко уйти в сторону. И я проигнорировал приказ о остался на малой высоте. Это сработало, я мог видеть что происходит в верхней полусфере, и уже мог видеть поток бомбардировщиков или, по крайней мере, некоторые из них на своем радаре в 24 километрах, когда мне оторвало хвост. И что, твою мать, характерно: пять лет нам, пилотам «Флоггеров» говорили проявлять инициативу. Это означало, что если план провалиться, командир эскадрильи может сказать, что это потому, что ты не следовал плану и сделал что-то по своему, а если у тебя получиться, то он может сказать, что твоя инициатива доказывает гибкость его плана. Проблема была в том, что козлам на ЗРК тоже рассказывали про то, что нужно проявлять инициативу, и это было реальной проблемой. Да в любом случае, как можно было оставаться компетентным летчиком-истребителем и в то же время становиться подметальщиком, когда вам позволяют летать только 90 часов в год. А да, с 1981 года они пытались сделать из пилотов «Флоггеров-G» еще и штурмовиков. Теперь они тратят на это время и топливо вместо того, чтобы отрабатывать перехват силами полка — и пусть клоуны на «Фоксбетах» идут вперемешку с «Флоггерами» — никому в штабе армии никогда не было дела до каких-то бакланов из эскадрилий. Они просто подписывают гребаные бумажки и следят за списками на присвоение очередного звания.

Наконец, прибыла полиция КВВС. Балашов быстро отхлебнул из кружки еще раз, а затем, в первый раз запнувшись, сказал более-менее по-английски:

- Ура, товарищи. Вы хорошие солдаты».

Затем он, слегка пошатываясь, двинулся по коридору. Командир эскадрильи, смотревший ему вслед, подумал, что летчики-истребители во всем мире одинаковы — особенно после того, как были сбиты в 04.30 собственным ЗРК.

По крайней мере было ясно, что они до сил пор не решили проблему контроля воздушного пространства даже по свою сторону фронта!

* * *

Не зависимо от проблем, советское командование понимало, что как растущее беспокойство в Кремле по поводу появившихся признаков внутренней неустойчивости, указывало на настоятельную необходимость скорейшего и успешного завершения боевых действий в Центральном регионе. Не было сомнений в том, что противостоящие им ОВС НАТО в Европе находились в тяжелом положении. Было хорошо известно, что ВГК ОВС НАТО находились под сильным давлением командующих группами армий, требующим применения тактического ядерного оружия. Оно все еще сопротивлялось этому, будучи убеждено, что это приведет к тотальной ядерной войне, которой опасались с обеих сторон. Президент США разделал эту точку зрения. SACEUR понимал, что перед ним стоит три основные задачи: исключить возможность прорыва у Венло, где все еще продолжались тяжелые атаки 20-й гвардейской армии, возглавляемые 6-й гвардейской мотострелковой дивизией. Требовалось уменьшить давление на фронт, предприняв контрнаступление на север, в сторону Бремена и блокировать переброску советских войск через территорию Польши, так как из Белоруссии начала выдвигаться группа танковых армий. Поэтому SACEUR готовил стратегический резерв, тщательно husbanded, находящийся под командованием ОВС НАТО в Центральной Европе (AFCENT) с указанием не предпринимать никаких действий, пока резерв не будет доведен до семи дивизий. Он ожидал, что если трансатлантический воздушный мост будет функционировать, а противовоздушная и противолодочная оборона у британских островов будет достаточной, чтобы провести в порты четыре крупных морских конвоя, то он сможет очень скоро рассчитывать, даже принимая во внимание возможные тяжелые потери в море, на эквивалент двух свежих американских корпусов. Кроме того, он смог убедить французов перебросить танковую дивизию, предназначенную для ЮЖАГ на север и ожидал ее прибытия под Маастрихт в течение сорока восьми часов. Наконец, он верил в силу и способности, а также в командование Объединенных Военно-Воздушных сил. Несмотря на сильную измотанность, они по-прежнему могли приложить особые усилия и добиться определенного успеха.

Крефельдский выступ под Венло должен был просто удерживаться войсками при содействии французских сил и тех сил, что смогла выделить ЦГА — возможно, бригада или две, пока не подойдут свежие силы. Но войска там должны были получить максимум поддержки военно-воздушных сил.

Крайне важное контрнаступление в направлении Бремена должно было быть осуществлено СГА. Он приказал ей задействовать для этого четыре своих драгоценных резервных дивизии с 00.01 14 августа, чтобы начать наступление на рассвете 15-го.

Для того, чтобы воспрепятствовать перемещению танков через Польшу, где польские рабочие по призыву западных средств массовой информации делали все возможное, чтобы саботировать железнодорожные перевозки, ему придется просить военно-воздушные силы провести одну операцию.

* * *

Верховный главнокомандующий ОВС НАТО в Европе вызвал по отдельной голосовой линии командующего воздушными силами НАТО в Центральной Европе (COMAAFCE), находящегося в подземном бункере в районе Эйфеля.

- Можете ли вы блокировать основанные железнодорожные линии к западу от Вроцлава и Познани в Польше? — Спросил он.

COMAAFCE был поражен. Это означало, что ему нужно будет отправить все, что осталось от его незаменимых F-111 и «Торнадо» через мрачную противовоздушную оборону Восточной Германии и Польши. Своим вопросом SACEUR проявил такое полное непонимание того, что означает это задание (и каких потерь оно будет стоить, если он отправит свои силы), что ему было трудно ответить культурно.

- Я знаю, что ситуация тяжелая, — ответил он. — Но вы что, с ума сошли? Если я отправлю свои тридцать самолетов, мне очень повезет, если десять из них доберутся до целей и пять вернуться обратно. И некоторые из этих самолетов — наши носители ядерного оружия.

- Хорошо, хорошо, — ответил SACEUR. — Вы, летчики, всегда болезненно реагируете. Так что я не говорю вам, как это нужно будет сделать. Я просто хочу сказать, что вам нужно будет сделать. Дайте мне ответ через полчаса.

В своем штабе COMAAFCE смотрел на все свои планы, но продолжал трясти головой. Он просто не мог понять, как можно эффективно осуществить эту операцию при приемлемом количестве потерь. Использование компьютеров и тактических наставлений ускорило сотрудникам штаба разработку плана.

Двадцать пять минут спустя COMAAFCE вызвал SACEUR.

- Взгляните, — сказал он. — Шведы ведут свою собственную войну, но если вы сможете убедить их предоставить нам два своих южных аэродрома, то мы сможем это сделать. Все, что мы хотим, это топливо на двух базах для тридцати самолетов. Они сядут, заправятся и уйдут в одну ночь безо всякой суеты. В зависимости от того, как пойдет дело, нам, возможно, потребуется посадка на тех же базах рано утром, но мы постараемся направить наши самолеты в Британию или, по крайней мере, в Норвегию. Конечно, если шведы могли бы обеспечить некоторое прикрытие истребителями на обратном пути от польского побережья, это было бы просто замечательно. Но, насколько я знаю, это будет против их правил.

Шведский офицер связи при SHAPE с серьезным видом выслушал просьбу и пообещал сразу же отправить ее в Стокгольм.

Ответ пришел через полчаса — «да». Два крыла смогут использовать аэродромы, если операция пройдет так, как была спланирована COMAAFCE, а именно: в тот же вечер с высоким уровнем безопасности до и после операции. Они отказались принимать поврежденные самолеты. И не могло быть и речи о прикрытии истребителями Флигвопнет (ВВС Швеции), так как это было бы открытым вступлением в конфликт в нарушение широко известных и признанных принципов нейтралитета Швеции.

К полудню того же дня, 13 августа, восемнадцать F-111 и двенадцать «Торнадо» (по шесть от КВВС и Люфтваффе) были собраны на авиабазах Верхний Хейфорд, Коттесмор и Мархем в Англии. На авиабазе Коттесмор в настоящее время базировались немецкие «Торнадо», эвакуированные с базы Норвениш в Германии. Командир крыла, который должен был возгласить группу КВВС/ГВС оставил свои экипажи изучать радарные и инфракрасные карты района цели и, взяв учебно-тренировочный «Хоук», отправился с Мархема, чтобы увидеться с командующим FB-111 на Верхнем Хейфорде. Они были старыми друзьями с тех времен, когда они вместе учились в Военно-Воздушном колледже в Максвелле, штат Алабама, и их многое связывало.

Суть плана заключалась в том, что F-111/ «Торнадо» пролетев над южной Норвегией и Швецией, зайдут в Польшу с севера. Пролетев над польскими равнинами на высоте 70 метров, они будут иметь отличный шанс избежать обнаружения до и после побережья, которое отделяло от Познани всего 180 километров, а от Вроцлава — 270. Это расстояние они покроют за двенадцать и восемнадцать минут. После дозаправки и подвески боекомплекта в Швеции, они повернут к северному флангу противовоздушной обороны Варшавского договора. Это было ключом к успеху операции. Маршрут пролет удержит их в стороне от наиболее тяжелых стационарных средств защиты, которые так или иначе получили бы какое-то предупреждение об подходе самолетов. При удачном стечении обстоятельств они могут застать противника врасплох. Силы разделяться после пересечения реки Виста к северу от города Быдгош и двумя отдельными частями двинуться к своим целям. На обратном пути их, несомненно, будет ждать горячий прием от истребителей. Они должны будут полагаться на скорость и полет на как можно меньшей высоте в темноте, чтобы вернуться обратно.

В полночь, при минимальном количестве аэродромных огней, два авиакрыла приземлились на авиабазы Флигвопнет Кальмар и Каллинге. Все тридцать самолетов были заправлены и подготовлены в течении чуть более часа, после чего в 02.00 приступили к выполнению своего задания. Основными целями были многопролетные мосты через реки Варта и Одер, по которым проходили основные железнодорожные линии, ведущие от Варшавы и Кракова к Берлину. Поезда, состоящие из транспортных платформ, везущие до 50 танков Т-72 или эквивалентную нагрузку, медленно двигались на запад мимо городов Познань и Вроцлав, иногда с интервалами не более 100 метров. Было бы крайне желательно провести операцию, которая сможет остановить этот поток, однако мосты всегда были трудной целью для авиации. Обычно было достаточно лишь небольшой ошибки для полного промаха, а для поражения мостов требовались самолеты, способные нести тяжелую нагрузку. Теперь все было по-другому: из можно было поразить в бок ракетами, запускаемыми с дистанции 3 000 метров с радарным или инфракрасным наведением, которые ударят по опорам мостов, словно гигантские стенобитные ядра. Любая ракета или бомба, запущенная по любому поезду, не оставит ему никаких шансов уйти от удара.

«Торнадо» вели обе группы после разделения над Вистой на севере. Их задачей было подавление противорадиолокационными ракетами ЗРК вокруг города и около мостов, чтобы расчистить путь более тяжело вооруженным FB-111.

Подобраться к мостам было легко, но когда стрелки ЗСУ — радарно-управляемых зенитных орудий проснулись и поняли, что происходит, они ответили такой плотной завесой огня, что четыре «Торнадо» были сбиты прежде, чем батареи заставили замолчать. Пять FB-111 легли на боевой курс. Два из них, которые несколько отбились от группы, были сбиты ЗРК под Быдгошем на севере, когда силы разделялись. Все четыре моста были уничтожены. Пролеты обрушились в реку вместе с двумя поездами. Это было огромное достижение, имевшее важное значение для боев на Центральном фронте.

Девятнадцать из тридцати самолетов описали круг над районом цели, чтобы лечь на обратный курс по кратчайшему маршруту к Балтийскому морю к западу от Гданьска.

Защитники в это время были полностью предупреждены, однако все еще было темно, а самолеты, летящие на скорости лишь немного менее звуковой на высоте 70 метров над равнинной местностью, были очень трудными целями для МиГ-23 «Флоггер» из ГДР и ВВС Польши, ожидающих их на севере. Еще один «Торнадо» и один F-111 были потеряны на этом этапе, однако даже сейчас трудно понять, почему, так как по общему мнению, польские истребители атаковали их без особенного энтузиазма.

- Четыре из семнадцати уцелевших самолетов, получивших в бою тяжелые повреждения, подали сигналы бедствия и были приняты шведами. Они приземлились с первыми лучами зари на базе Каллинг. Четыре перехватчика «Фоксбет» советских ВВС пошли по их следам в шведском воздушном пространстве, но были перехвачены шведскими «Виггенами», которые сбили два «Фоксбета», а два других заставили развернуться и направиться обратно к Ленинграду.

- Два командира каждого подразделения, американский и британский, вели свои самолеты на малой высоте над морем курсом на запад. Они заранее договорилась пролететь над юго-западной Швецией очень быстро и низко, чтобы, скрывшись за горами, осуществить запланированную посадку в Осло в Норвегии.

— На следующий день можно было увидеть массированный удар В-52 по линии фронта у Венло. Если это был удар дубиной, то смелый и удачный ночной налет казался ударом рапирой. Однако он выглядел, прежде всего, как удар тяжелой техники противника, нанесенный далеко в тылу от Восточной Германии, где ожидался удар и где, конечно, удары наносились уже неоднократно. Он привел к недостатку мостов и вызвал проблемы с подвозом подкреплений. Многие поезда были отправлены обратно в Варшаву и Краков, а оттуда кропотливо перенаправлялись через Чехословакию на юге и Быдгош на севере. На карте все было довольно просто, но негибкость планов Варшавского договора еще раз создала серьезные трудности. Они были еще больше расширены в результате саботажа со стороны польских рабочих, действующих по инструкциям и наставлениям, передаваемым западными радиостанциями. В целом, этот «Удар рапирой» задержал на еще тридцать шесть часов или около того советские подкрепления. Эффект от этого в значительной степени усугубил проблемы Варшавского договора после того, как В-52 нанесли удар на фронте на следующее утро, 15 августа.

* * *

Положение 2-го Британского корпуса, четыре дивизии которого были зажаты у Венло между американской бригадой справа и Голландским корпусом слева, было критическим. К вечеру 14 августа советская 20-я гвардейская армия была близка к достижению прорыва обороны частей НАТО, обороняющих Крефельдский выступ. Советские войска могли прорваться между Дуйсбургом и Венло и тем самым открыть возможность для реализации действительно важной части оперативных планов Варшавского договора. Они состояли в том, чтобы форсировать Рейн в его нижнем течении, и начать наступление на юг, охватывая силы ЦГА с тыла.

* * *

Трансатлантические подкрепления, создание и наращивание которых Советский Союз надеялся предотвратить, шли полным ходом. Прибытие в Центральный регион свежего американского корпуса было неизбежно. Подкрепления начали прибывать в район Аахена утром 15 августа. Французская бронетанковая дивизия приближалась к Маастрихту. Прибытие в Центральный регион свежего американского корпуса было неизбежно. Его передовые силы начали прибывать в район Аахена в начале 15-го августа. Французская бронетанковая дивизия приближалась к Маастрихту. SACEUR выделил СГА четыре дивизии из своих последних резервов. В 00.01 14 августа началась подготовка контрнаступления на северо-восток в направлении Бремена, которое предполагалось начать на рассвете 15 августа.

Это был, должно быть, самый критический день Третьей Мировой войны. На Крефельдском выступе советские войска вклинились в оборону II Британского корпуса и к вечеру 14 августа советские танки находились недалеко от Юлиха. Если советское наступление начнется 15 августа, свежий американский корпус и дополнительная французская дивизия не смогут быть введены в бой вовремя, контрнаступление СГА в направлении Бремена окажется мертворожденным, а все войска НАТО в ФРГ окажутся под угрозой окружения советскими силами, наступающими по левому берегу Рейна на юг, в тыл ЦГА. Стало ясно, что пришло время задействовать В-52, дислоцированные в Лайесе на Азорских островах. Утром 14 августа ВГК ОВС НАТО приказал COMAAFCE приложить все усилия на рассвете 15 августа, чтобы замедлить наступление советских войск и стабилизировать положение на Крефельдской дуге. Операция бомбардировщиков В-52, в действительно критический момент войны, заслуживает упоминания в деталях.

Все, и наземные и авиационные командиры были в курсе, что практические проблемы, возникающие при применении В-52, будет очень трудно решить. Обороняющиеся войска должны были выйти из контакта с противником достаточно далеко и на достаточное время, чтобы дать В-52 зону бомбардировки, которая бы оказала максимальный эффект на бронетехнику армий Варшавского договора при минимальных потерях на передовых позициях НАТО. Это, как прагматично решил утром 14 августа COMAAFCE, было задачей армейского командования. Ему же нужно было привлечь столько В-52, сколько было возможно для удара по Крефельдской дуге, назначенному на 04.00 по местному времени на следующий день.

Боевая задача была передана на базу Лайес в 12.00 по местному времени 14-го. В течение предыдущей недели время пребывания в боевой готовности для экипажей возросло с пятнадцати минут до шести часов. В 15.00 в тот же день распределение задач было окончено и тридцать девять В-52 начали готовить к вылету. Именно сейчас, опыт взаимодействия экипажей и наземной обслуги, выведенный из нескольких лет учений в Европе начал приносить плоды. В каждый бомбовый отсек были загружены сто бомб Мк-82 и, хотя дальность полета туда и обратно в 4 000 миль находилась в пределах дальности В-52, на борт был взят полный запас топлива. К 22.00 завершилось проведение инструктажей с экипажами. Целью была идущая с севера на юг полоса длиной 10 и шириной 2 километра к западу от Нойса. Как полагала разведка, в этой области находились по крайней мере три дивизии 20-й гвардейской армии, а также, вероятно один или два передовых полка сил второго эшелона, который сосредотачивались там для последнего прорыва. С практической точки зрения, эти силы включали в себя по крайней мере 20 000 солдат, 1 000 танков, 500 БТР и еще 1 500 единиц небронированной техники, необходимых для продвижения вперед. Местность была ровной и имела мало естественных укрытий. Идущий поблизости автобан был идеальным визуальными или радиолокационным ориентиром. Самолеты должны были появиться над районом цели в 04.00 на высоте 12 000 метров.

В-52 был оснащен мощными оборонительными системами, однако проводимые в течение пяти предыдущих лет учения показали необходимость истребителей сопровождения. Ответственность за это была возложена на французские «Миражи» F-1CS и «Мираж-2000» и F-15 ВВС США. Маршрут В-52 проходил на северо-восток через Пиренеи и Францию к Люксембургу и Кельну, где бомбардировщики выйдут на рубеж атаки.

К 03.00 бомбардировщики следовали над Францией с крейсерской скоростью 525 км/ч на высоте 12 000 метров курсом на северо-восток. Выше и по сторонам от них следовали «Миражи- F-1CS» из Коммандемент аир де форсе де дефенс аиринес (CAFDA). На экранах АВАКС, барражирующего над центральной Францией, не было заметно никакой необычной активности истребителей врага над захваченными аэродромами Западной Германии или в районе внутренней германской границы.

Над долиной Мааса, В-52 оказались, технически, в пределах досягаемости для перехвата «Флоггерами-G» и «Фоксбетами». Чтобы уменьшить трудности в идентификации и контроле воздушного пространства, COMAAFCE прекратило все глубокие авиационные удары или воздушные бои над Центральными регионом после 23.00, так что все цели, движущиеся по направлению от линии фронта, могли считаться вражескими. В штабе COMAAFCE посчитали, что силы Варшавского договора смогут получит некоторое предупреждение через своих агентов в Лиссабоне, а Ил-76С «Кукер», которые в настоящее время не покидали центральной Польши, смогут обнаружить идущее на большой высоте соединение В-52 над центральной Францией. Обнаружить соединение, однако, было одно, а понять, куда оно направляется — совсем другое. Известный боевой радиус В-52 был столь велик, что они в любой момент могли изменить курс и угрожать скоплениям войск, путям материально-технического обеспечения, командным пунктам или любым другим целям в любой точке между странами Балтии и Болгарией. Кроме того, хотя в COMAAFCE знали, что «Флоггеры» и «Фоксбеты» были перемещены вперед за наступающими силами стран Варшавского договора в течении десяти минувших дней, там подозревали, что Советский Союз, как и нацисты во Франции в 1940 году, смогли довольно быстро развернуть самолеты на передовых аэродромах, но гораздо труднее оказалось быстро размещать на них достаточно боеприпасов, топлива и ремонтных сил, чтобы авиация могла поддерживать ввысоке количество боевых вылетов. Следовательно, для авиационных сил Варшавского договора оказалось бы смертельным быть брошенными в бой слишком глубоко над территорией НАТО, где все еще действовали понесшие относительно малые потери французские перехватчики до того момента, когда окончательный курс и точка назначения бомбардировщиков станут более определенными.

Но в COMAAFCE знали, что Советы будут вынуждены бросить свои силы в бой. Поэтому, когда В-52 приблизились к Люксембургу, к ним присоединились четыре самолета радиоэлектронной борьбы F-111EB, которые эффективно ослепили все три «Кукера» и большую часть вражеских наземных радаров малого радиуса действия. «Флоггеры» и «Фоксбеты» были вынуждены направиться к последнему известному местоположению В-52 за 400 миль от своих баз. Как и рассчитывали в оперативных отделах НАТО, когда они впервые задумались об использовании В-52, проблемы истребителей этим не исчерпывались. Несмотря на советские попытки поощрять инициативу пилотов, более свободные построения и ослабление наземного контроля, большинство пилотов перехватчиков были подготовлены для обороны своего воздушного пространства от налета бомбардировщиков, координаты и курс которых был точно известен. Это было обусловлено не только подготовкой экипажей, самолеты были предназначены для несколько других функций. «Фоксбет» был чистым высокоскоростным перехватчиком со слабой маневренностью, а «Флоггер», хотя и более маневренный, никоим образом не был истребителем завоевания превосходства в воздухе, хотя оба они имели некоторые шансы на большой высоте против своих низколетящих оппонентов из НАТО. Еще одна сложность состояла в том, что польские, чехословацкие и восточногерманские летчики планировали защищать свою родину. Смешанные силы под слабым управлением, действующие с незнакомых аэродромов против нечетко определенной цели далеко от собственного воздушного пространства — всеэто было не самым лучшим условием достижения успеха.

Их энтузиазм в ближайшее время должен был уменьшиться еще больше. За пеленой наведенных самолетами радиоэлектронной борьбы F-111EB помехами формировалось соединение из сорока «Миражей-2000» и тридцати последних F-15 2-го и 4-го ОТАК. Когда бомбардировщики повернули на северо-северо-запад над Кельном, их экипажи могли увидеть на фоне светлеющего на востоке неба силуэты одних из лучших в мире истребителей. Хотя ночь была темной, Кельн и излучина реки были видны кристально чисто на экранах радаров. Через несколько секунд последняя контрольная точка — автобан между Дуйсбургом и Венло — стала видна со всей отчетливостью. Как было записано в дневнике 337-й эскадрильи ВВС США «были видны все оттенки ада, и в воздухе и на земле».

Как и тогда так и сейчас нельзя сказать, сколько истребителей Варшавского договора были подняты на перехват В-52. Вначале «Сентри» определили восемьдесят пять отметок, но вскоре их способность различать каждую цель была потеряна среди самого большого количества самолетов, когда-либо сходившихся в менее чем ста квадратных километрах воздушного пространства. Ситуация была еще более усугублена попыткой трех «Кубов» советских ВВС подавить работы как радаров бомбардировщиков, так и системы «Сентри». Однако баланс сил, по крайней мере пока, оставался на стороне НАТО. Наземные диспетчеры сил Варшавского договора не могли сделать ничего большего, чем направить свои истребители в приблизительный район цели из-за наводимых F-111 помех. В первый раз за всю войну F-15 «Игл» смогли в полной мере проявить мощь своего оборудования. Не было необходимости опознавать цель — если она направлялась на запад — сбивай ее. На расстоянии 50 миль «Фоксбеты» и «Флоггеры» стали хорошо видны на радарах «Иглов» и головках их сверхзвуковых ракет с радиолокационным наведением «Сперроу».

Каждый «Игл» нес по четыре ракеты «Сперроу» и четыре «Сайдуаиндер» с тепловым наведением. За короткое время они выпустили столько «Сперроу», что экипажам бомбардировщиков это показалось похожим на стрельбу залпом. Но далеко не все из них нашли цели. Небольшая часть ракет не взорвались, в одном или двух случаях ракеты поразили друг друга, в некоторые цели попало больше одной ракеты, а несколько летчиков Варшавского договора смогли достаточно быстро среагировать. Системы предупреждения о радиолокационном облучении «Сирена» разрывались от предупреждений о приближающихся ракетах. Не исключено, что в первые минуты контакта было выпущено более ста ракет «Сперроу», которыми были сбиты шестьдесят атакующих. «Сентри» с интересом наблюдали за тем, что сразу после контакта несколько враждебных целей резко изменили курс и направились на восток.

Большинство истребителей, уцелевших после первого контакта, однако, не остановилось, и в двадцати милях от строя бомбардировщиков мощные радары «Фоксбетов» начали пробиваться через помехи, наводимых F-111, чтобы обнаружить В-52. Наступило 04.00 утра и первые лучи солнца осветили небо. Тем не менее, преимущество было на стороне западных союзников. Теперь F-15 и «Миражи» могли воспользоваться своим значительным превосходством в маневренности, чтобы подойти ближе, идентифицировать и уничтожить быстро приближающиеся МИГи при помощи ракет «Сайдуаиндер» и «Маджик» с тепловыми головками самонаведения.

Затем, станции предупреждения об облучении, и союзные и советские, к ужасу пилотов обнаружили пуск зенитных ракет одним из передовых советских дивизионов под Дортмундом. Несколько советских летчиков бросилось в рассыпную из атакующих рядов, осознавая последствия обстрела советскими ЗРК в разгар свалки ближнего воздушного боя. Но залп ракетами SA-4 не повторился. Неизвестно, не то некий легкомысленный майор проявил редкую вспышку инициативы, не то приказ был отдан на более высоком уровне из-за гневного протеста пилотов истребителей Варшавского договора.

В каждом из В-52 операторы радиоэлектронной борьбы (EWO) сидели в своих креслах, не обращая внимания на треск в гарнитуре, сосредоточившись на 12-ти дюймовых электронно-лучевых экранах перед собой, выводивших данные о радиоэлектронных данных обеих сторон. Запуск SA-4 был отслежен, и как только поступило предупреждение о ракетной атаке, автоматика сразу же начала глушить каналы управления. Частоты наведения ракет SA-4 были давно известны и, к облегчению операторов РЭБ, не были изменены. Ни один из бомбардировщиков не был ими сбит.

Истребителям в других частях неба не так повезло. Впоследствии несколько пилотов с обеих сторон категорически завялили, что были сбиты ЗРК, а не вражескими истребителями. Конечно, никто не ждал такого вмешательства с земли, но на самом деле очень мало пилотов знало наверняка, кто именно сбил их. МиГи настойчиво рвались к потоку бомбардировщиков, но не могли себе позволить игнорировать «Иглы» и «Миражи». Предварительные тактические планы были быстро отброшены в общей свалке. Системы предупреждения самолетов непрерывно срабатывали, так как самолеты облучали друг друга своими РЛС в прицельном режиме. Наконец, пошли в дело ракеты с тепловыми головками самонаведения и авиапушки, а потери возросли и усугубились результатами столкновений в воздухе, а также неизвестным количеством ошибок идентификации. Быстро стало очевидным, что в то время как «Флоггеры» были быстро связаны боем, «Фоксбеты» не удалось связать боем. Его способность прорываться на скорости в 3 Маха делала невозможным его перехват в задней полусфере. Это преимущество «Фоксбетов» в скорости имела серьезные последствия для В-52.

Основной воздушный бой продолжался чуть более пяти минут, однако этого оказалось достаточно. Почти все бомбардировщики сбросили свой груз. Под ними, подразделения двадцатой гвардейской армии заканчивали перегруппировку, прежде чем перейти в наступление против остатков 2-го британского корпуса, которое, как они считали, будет очевидно удачным. Рев моторов танков и БТР, заправщиков и ремонтных машин и все прочие шумы четырех дивизий полностью скрыли слабый шум реактивных двигателей в 12 километрах над ними. Без всякого предупреждения на них обрушились 500-фунтовые бомбы первой волны. А затем, в ближайшие шесть минут, более чем 1 500 тонн бомб обрушились на участок площадью не более 8 квадратных миль. Танки Т-72 и Т-80, пережившие атаки штурмовиков с противотанковыми ракетами, разрушались прямыми попаданиями или с них срывало гусеницы близкими взрывами, БТР и небронированная техника гибли сотнями. Эффект, оказанный на советские наземные войска, был просто потрясающим. Многие были убиты или ранены. Многие другие были ошеломлены и парализованы. Многих членов экипажей танков и БТР смерть застигла, когда они пытались выбраться из своих машин или бежали прочь. Большинство из них были резервистами, впервые вкусившими боя, и многие оказались сломлены неожиданным, жестким и продолжительным ударом невидимого врага. Штабы двух передовых дивизий уцелели, однако 20-я гвардейская армия, менее чем за десять минут одностороннего боя, практически перестала существовать как боевое формирование на несколько критически важных часов.

Безусловно, потери на земле не ограничились силами 20-й гвардейской армии. Несмотря на то, что зона бомбардировки находилась в километре перед позициями британских и голландских войск, было очевидно, что свободнопадающие бомбы с высоты 12 000 метров не обращают внимания на линию фронта. И хотя подход бомбардировщиков на курсе, параллельном линии фронта был призван снизить потери от шальных бомб, не все операторы бомбардировщиков одинаково хорошо справились с их почти полностью автоматизированными системами управления бомбометанием. В результате, один британский батальон и несколько голландских пехотных рот понесли тяжелые потери.

Пролетавшим над сухопутными войсками экипажам B-52 не было времени радоваться успехам или беспокоиться о точности бомбометания. Один за другим операторы инфоборьбы докладывали о облучении радарами «Фоксбетов», почти непрерывно шли предупреждения об атаках ракетами АА-9. Самолеты выпускали дипольные отражатели, и многие ракеты взрывались в облаках дрейфующей фольги или уклонялись так резко, как только позволяли их системы управления. Иногда бортстрелки обнаруживали истребители и давали оптимистические очереди из счетверенных хвостовых 12-7-мм пулеметов, словно их предки на Б-17 сорок лет назад. Но пилоты «Фоксбетов» были храбры и настойчивы. 337-я эскадрилья шла последней в волне бомбардировщиков и приняла на себя основную тяжесть удара истребителей. Два самолета были уничтожены раньше, чем смогли сбросить бомбовую нагрузку, а еще два сразу после этого. Волна повернула на запад, к относительно безопасному небу Северного моря, однако понесла дальнейшие потери: один из В-52 был протаранен сверху «Фоксбетом», другие были сбиты ракетами ближнего радиуса АА-6 с тепловыми головками самонаведения. Для уцелевших не было особым утешением то, что большинство МИГов сами были перехвачены и уничтожены голландскими и бельгийскими F-16 «Файтинг Фалкон», которые смогли вступить в бой на рассвете.

В общей сложности, только семнадцать В-52 вернулись в Лайерс, причем некоторые из них получили повреждения. Еще четыре благополучно приземлились на базах во Франции или Бельгии, однако из тридцати девяти машин были потеряны восемнадцать, то есть более 45 процентов. Военные историки с интересом обсуждают этот показатель. Они, возможно, согласятся, что ни один командир в истории не мог нести такие потери в течение длительного времени. Но, как и в Октябрьской войне 1973-го, любая оценка потерь должна принимать во внимание важность достигнутых целей. Альтернативы задействования В-52 для парирования угрозы прорыва 20-й гвардейской армии в тылы ЦГА не было, не считая почти навязчивого требования военных НАТО применить ядерное оружие, после которого почти наверняка последовала бы кошмарная по своей сути эскалация конфликта. Ценой потери менее пятидесяти истребителей и бомбардировщиков и гибели членов экипажей и около 270 солдат на земле, была сорвана критически важная операция Варшавского договора, а контрнаступление СГА в сторону Бремена оказалось отнюдь не обречено на провал.

Оно было очень близко. Но так много могло пойте не так, как нужно. Фактическое начало контрнаступления СГА, например, зависело от контроля над районом Министера, к югу от реки Липпе в течение дня 14 августа и следующей ночи. Без него контрнаступление в настоящее время вряд ли было вообще возможно. Советское давление с севера было тяжелым и непрерывным. Битва на Липпе, подробно описанная в нашей предыдущей работе, была еще одним важным вкладом в защиту Федеративной Республики Германия от уничтожения.

* * *

К 16 августа прибывшие силы американского корпуса вступили в бой, подойдя с фланга к Аахену, и блокировали наступление на юг вдоль Рейна. Советская бронетехника не продвинулась дальше Юлиха.

Планы Варшавского договора оказались серьезно расстроены. Стала необходима перегруппировка, означавшая не отступление, но некоторый отход, прежде всего передовых подразделений с Крефельдского выступа, оказавшихся под угрозой окружения. Это, конечно, не означало решающего поражения Красной армии. В ее распоряжении были огромные силы, которые могли быть брошены в бой, прежде чем американские войска развернуться в полную силу. Но это был провал, провал стратегии, направленной на достижение быстрого военного успеха, которому по праву придавалось решающее значение. Это была демонстрация того, что СССР, несмотря на всю свою силу не был неуязвимым и всемогущим, и это породило в Советском союзе и его сателлитах надежду сбросить с себя иго коммунистического режима.

* * *

14 августа советский истребитель МиГ-25 «Фоксбет-Б» приземлился на аэродроме близ Дижона. Пилот, капитан Белов, попросил политического убежища. Капитан Белов сообщил, что он проводил разведку для обеспечения нового крупного наступления на центральном фронте, намеченном на следующий день. Наступление, о котором предупредил капитан Белов, но о котором говорили и многие другие данные, началось на рассвете 15 августа, с одновременного удара на стыках четырех корпусов НАТО. В каждом случае, наступление вела одна советская мотострелковая дивизия, к который был, как обычно, приставлен заградительный батальон КГБ и обычная артиллерийская поддержка. Задача состояла в том, чтобы заставить НАТО растянуть резервы. 4-я гвардейская танковая армия, в настоящее время сформированная в Польше, должна была развить успех.

197-я мотострелковая дивизия начала наступление силами двух легких мотострелковых полков в 06.30, вбивая клин в позиции противника на стыке 1-го британского и 1-го немецкого корпусов. Поддержку оказывали 400 артиллерийских орудий и до 180 штурмовиков.

Тяжелый мотострелковый и танковый полки ожидали, пока легкая пехота обнаружит слабое место в обороне противника.

В предрассветном тумане штрафная часть, которой была усилена дивизия, готовилась к наступлению неподалеку от батальона Некрасова. Боеприпасы были выданы только тем ее подразделениям, что находились прямо на направлении удара. У них не было тяжелого вооружения. Порядок в штрафном подразделении обеспечивала охрана на старых тяжелый гусеничных бронетранспортерах БТР-50ПУ, держа всех под прицелами автоматов. Штрафная часть была интернациональной. Справа от Некрасова располагались польские рабочие, доставленные прямо из тюрем, под охраной восточногерманской роты. Слева батальона из советских диссидентов получал водку под присмотром польской охраны.

Некрасов был уже капитаном. Накануне вечером все, кто ранее участвовал в боевых действиях, получили медали. Погоны многих офицеров пополнились новыми звездами. Командир полка вручил Некрасову капитанские погоны, обещая ему, что через три дня он станет майором, если выживет. Он сам стал подполковником сразу из капитана, а теперь уже и полковником. Некрасов не радовался. Он смотрел вдаль, жуя травинку. Пока это было возможно, он загружал боеприпасы в БМП вместе с флегматичным Борисом, который все еще был ее механиком-водителем. Истощенный и обращавший мало внимания на происходящее Юрий, спал в десантном отсеке БМП, утратив любую надежду на дальнейшее продвижение.

Завеса черного дыма висела в двух километрах от них над лесистыми холмами. Чудовищные стальные птицы снова и снова проносились над дымом. Деревья гнулись от адского рева. Иногда пролетала целая эскадрилья, иногда пары или четверка. Их рев заставлял солдат с криками пригибаться уже через несколько секунд после того, как черные тени проносились над колонной и исчезали вдали.

Танки с грохотом двигались мимо батальона Некрасова. Он понял, что танковый полк вступает в бой. Штрафники ехали прямо на танках. Им выдали зеленые гимнастерки полевой формы, однако они по-прежнему были в полосатых штанах от тюремных роб.

- Слишком привыкли к своим пижамам? — кричали им солдаты Некрасова.

Но штрафники на танках не поняли не слова. Они не были славянами. Это были, вероятно, румыны, отправленные сюда как враги режима. Рядом с танками по разбитой дороге двигались БТРы с солдатами в венгерской форме, задачей которых было гарантировать, что штрафники останутся с танками. Некрасов подумал, что, так как охрана была венгерской, штрафники почти наверняка были румынами. Румынский и советский режимы находились в полном согласии, по крайней мере, по одному вопросу. Зачем кормить инакомыслящих в тюрьмах, если они могут пасть смертью храбрых за режим?

Танковый батальон и штрафники были направлены в бой на узком участке в сопровождении трех пехотных заградительных батальонов, двигавшихся вместе с тяжелым мотострелковым полком и получивших приказ стрелять в спину любому из «пижамной бригады», кто не сможет продемонстрировать правильного настроя.

К полудню от штрафников мало что осталось. Танковый полк также понес тяжелые потери. В ходе боя они были сведены в один батальон. Тяжелый мотострелковый полк двигался налегке, прикрываясь танками и штрафниками. Теперь он тоже выдвинулся вперед. Хотя сама по себе она не относилась к штрафному полку, тем не менее, заградительный батальон КГБ следовал прямо за ней, просто, чтобы быть с безопасной стороны. Противодействие со стороны противника едва ли существовало. Группы наступающих советских БМП быстро двигались у уцелевшим очагам обороны.

К 10.00 стало ясно, что полк прорвал оборону противника. Командир полка отдал приказ: «В бои не ввязываться!». Полк должен был обойти уцелевшие очаги обороны и двигаться на запад с максимально возможной скоростью.

Армия наступала на трех направлениях на стыках секторов четырех вражеских корпусов. Наступление двух дивизий провалилось. Одна, 197-я мотострелковая, добилась прорыва. В реальности, две другие дивизии были истрепаны и почти полностью уничтожены, прокладывая себе путь ценой потери целых батальонов или даже полков и в то же время добивались прорывов и продолжали идти вперед, не взирая на угрозы с флангов, нехватки боеприпасов, или даже основной боевой техники.

Командующий фронтом принял решение нанести удар на границе 1-го британского и 1-го немецкого корпусов, где оборона противника разваливалась под атакой самой успешной дивизии, 197-й. Наступил критический момент. Пришло время бросить в атаку группу танковых армий.

Но из-за польских рабочих и ударов авиации НАТО только одна танковая армия из трех, сосредоточенных в Белоруссии, была доступна в настоящее время. Тем не менее, как знал Некрасов, танковая армия была грозным средством. Задачей танковых войск или группы танковых армий было использовать узкие участки прорыва дивизий и армий первого эшелона и наступать на запад, стальным клином разбивая вражеские позиции, узлы связи и управления, уничтожая всякую надежду восстановить оборону. Они были миллионами тонн воды, резко прорывающимися через несколько трещин в бетоне плотины, через которые до этого просочились лишь несколько капель.

Рев бесконечных колонн 4-й гвардейской танковой армии был оглушительным. Небо исчезло. Все заволакивал туман, слабый солнечный диск едва виднелся через облако серой пыли. Что могло противостоять этой лавине?

197-я мотострелковая дивизия добилась прорыва, но и сама распалась. Батальон Некрасова, в данный момент включавший в себя двадцать три БМП и усиленный танковой ротой с восемью танками, был предоставлен сам себе. Связи не было. Штаб дивизии практически перестал функционировать, редки стали даже приказы, приходящие из штаба полка. Они не могли связать ни с кем из них. Некрасов знал, что если передовые силы танковой армии были развернуты на соседних направлениях, а не на его, у его и его батальона не было никаких шансов. Полк был разделен на три независимые группы без централизованного командования. Позади не было ничего, только тысячи трупов и сотни сгоревших машин. Если танковые части начнут наступление на направлении движения его батальона, он окажется небольшой рыбкой-прилипалой, плывущей вперед среди зубов акулы — крошечный батальон впереди, огромная танковая армия позади. Они были бы в безопасности.

При отсутствии приказов и какой-либо информации, Некрасов вдруг ощутил уверенность в том, что танки идут в атаку вслед за ними. В прошедшие нескольких часов поддержка с воздуха отсутствовала, но теперь все небо заполонил рев реактивных двигателей. Было понятно, что несколько авиационных дивизий прикрывали наступление. В поле зрения Некрасова появились танки, двигавшиеся все быстрее. Быстрее! Быстрее! Теперь не было никаких сомнений в тому, что нужно было делать остаткам его батальона.

— «Вперед!» — Закричал Некрасов в ларингофон. — «Вперед!». — Солдаты сами поняли, что находились на острие гигантского бронированного клина. Машины Некрасова рванулись вперед, вперед, только вперед. Слева от них колонна машин тылового эшелона британской дивизии отступала по параллельной дороге. Некрасов игнорировал ее. Вперед, на запад! И Быстро! Но теперь авиация и передовые части танковой армии, казалось, отклонились в сторону от направления, которое первоначально казалось направлением главного удара. Они отделились от колонны Некрасова. Несмотря на все приказы, запрещающие тратить время на незначительные бои, они отклонились от главной оси наступления. Происходящее наполнило его тревогой. Его механик-водитель Борис в первый раз видел его подавленным.

Искры взметались из-под гусениц БМП, с ревом и грохотом двигавшейся вперед. Батальон, не снижая скорости, ворвался в небольшой город со зданиями из красного кирпича. Улицы были заполнены беженцами, маленькие перегруженные машины тащили остатки семейных пожиток. Плачущие дети с криками бросились бежать. Старики, помнившие последнюю войну, смотрели из дверных проемов. Батальон Некрасова прорывался на запад через заполонившую улицу, охваченную паникой толпу. Люди в панике разбегались. Солдаты Некрасова игнорировали их, БМП давили каждого, кто оказывался на их пути. Ничего не имело значения кроме потребности как можно быстрее попасть на фронт.

- Не проклинайте меня, — кричал Некрасов проносящимся мимо людям. — Я просто солдат. Мне до вас дела нет. Но потом подойдет карательный батальон КГБ. Они вами займутся. — Никто не слышал этого, кроме Бориса за штурвалом БМП, у которого была гарнитура. В любом случае, никто бы его не понял.

Однако, атака 4-й гвардейской танковой армии, начатая по распоряжению командующего фронтом, который придавал ей решающее значение, была остановлена до наступления темноты. Причиной тому было поразительное событие. Командующий наступавшей на соседнем участке фронта 3-й ударной армией генерал Рызанов принял одно из самых драматических решений этой войны, объявив свои силы «Русской освободительной армией», принял офицеров связи НАТО и приказал открыть огонь по советским войскам. Нечто подобное произошло во время Второй Мировой войны со 2-й ударной армией, когда в мае 1942 ее командир, генерал-лейтенант Власов приказал расстрелять чекистов и комиссаров и начал борьбу с войсками коммунистов. Тогда реакция на мятеж была более или менее сдержанной, хотя Власов представлял собой довольно важную силу, борясь с коммунистами при помощи трофейной техники и поставленного оборудования до самого конца войны, до своей жестокой и героической смерти. На этот раз решение было принято более жесткое. Силы Рызанова должны были быть блокированы и нейтрализованы. Это означало, изъятие сил из других подразделений и их отвлечение от основного удара

Некоторое количество советских батальонов и полков было выведено из глубокого тыла противника и брошено против третьей ударной армии, вскоре переставшей представлять собой серьезную боевую силу. Командование НАТО получило долгожданную передышку, которую можно было эффективно использовать как базу для контрнаступления. Последней надеждой советского верховного командования переломить ситуацию в ФРГ (а потребность в этом становилась все более актуальной, успех должен был быть достигнут в самое ближайшее время) стала переброска двух армий — 5 и 7-й гвардейских из Белорусской группы танковых армий. Однако, после бешеных воздушных ударов НАТО и саботажа подпольщиков на железных дорогах, эти армии оказались рассеяны в Польше, и не имели шансов оперативно прибыть на фронт и вступить в бой. Кроме того, этим танкам пришлось бы прорывать оборону противника, которая была до некоторой степени восстановлена. Эту задачу предстояло еще раз решить пехоте, с сильной авиационной и артиллерийской поддержкой, но в настоящее время оказалось доступно очень мало пехоты. Было невозможно перебросить достаточное количество свежих войск через Польшу, по тем же причинам, по которым не удалась быстрая переброска танковых армий. Железнодорожные перевозки оказались сильно нарушены, а шоссейные дороги разбиты.

Все это было достаточно понятно на уровне командования фронта, групп и даже отдельных армий. Но ничего не было понятно на уровне штаба 197-й мотострелковой дивизии, точнее того, что от него осталось. Подавленные усталостью офицеры получали приказы, которые не могли осознать и передать, которые не могли быть выполнены, даже если бы дошли до адресата. В полках царила мрачная неразбериха, где люди наполовину механически предпринимали какие-то действия, не имея ни цели, ни надежды. На уровне батальонов небольшие группы людей держались вместе, делая, что могли.

Как и для многих других, это стало последним боем для капитана Некрасова. Его потрепанный батальон попал под мощный совместный удар американских ударных вертолетов «Апач» и штурмовиков А-10 «Тандерболт» и перестал существовать как организованная сила. Некоторые люди Некрасова выжили, но ему уже было все равно. Он даже не знал этого. К тому моменту он был мертв.

 

ГЛАВА 12: СКАНДИНАВСКАЯ КАМПАНИЯ

Среди многочисленных документов, которые вывез из Москвы перебежчик, бежавший в Швецию в неразберихе конца 1985 года были личные записи, из которых, пожалуй, самыми примечательными были записи полковника Романенко, заместителя отдела планирования в советском Генеральном штабе. Это запись его беседы с начальником отдела планирования генералом Рудольфом Игнатьевым, состоявшейся 15 августа.

«В семь часов утра, генерал Игнатьев вошел в мой кабинет с суровым выражением лица.

— Чертовы американцы, — сказал он. — Они высадили морскую пехоту в Норвегии. Мы знали, что их силы идут, но флот бы уверен, что сможет этому помешать. Но это не имеет значения. Мы должны занять юго-запад Норвегии быстрее, иначе американцы двинуться на наши силы в Буде. Мы достигли сильных успехов в Буде, но наши силы должны оставаться там. У вас имеются планы захвата аэродрома вблизи Ставангена для переброски войск на юго-запад Норвегии — мы разрабатывали его вместе — я теперь я хочу, чтобы вы как можно быстрее задействовали его. Но мы должны просмотреть его снова, чтобы увидеть, что нужно изменить, чтобы противостоять американцам, которые высадились там.

Игнатьев сказал, что уже представил план Главкому, который хотел начать атаку завтра после полудня. Главком считал, что это должно было потрясти правительства стран НАТО, которые увидели бы, что мы добились всех своих целей и завершили захват их северного фланга.

— Мы должны показать им, что попытки остановить нас будут безнадежны, — сказал Игнатьев. — Мы должны получить реальное преимущество от установленного господства в воздухе на Северным и Норвежским морями. Я знаю, мы понесли тяжелые потери в дальней военно-транспортной авиации — что же, теперь настало время в полной мере использовать наши бомбардировщики средней и малой дальности, а также истребители-бомбардировщики. И мы должны иметь достаточные силы ПВО, чтобы сдерживать врага. Можем ли мы начать операцию завтра?

Всевозможные мысли пронеслись в моей голове. Как они и говорил, это была моя операция, я сам работал над ней.

- Да, — сказал я. — Мы сменили воздушно-десантную дивизию Прибалтийского военного округа 7-й гвардейской воздушно-десантной дивизией из Ленинградского военного округа. Эта дивизии свежая и готова к использованию в настоящее время. Мы должный найти достаточно транспорта, чтобы поднять в воздух целую дивизию — я полагаю, что он у нас есть, но я сразу же запрошу ВДВ (военно-транспортная авиация), чтобы подтвердить это. На датских островах еще остались десантные суда, а также автомобильные паромы (Ro-Ro — Roll on — Roll off) в Ростоке и Киле. Так как мы должный действовать очень быстро, это означает, что придется использовать некоторые силы морской пехоты и мотострелковых войск, занявших Данию.

Игнатьев с явным нетерпением посмотрел на часы.

- Да, я знаю, что подобного рода вещи должны быть организованы, но это не является проблемой. Я хочу, чтобы вы приступили к работе немедленно. Мы должны представит план к 15.00 и успеть издать несколько предупреждающих приказов.

- Есть только один вопрос, — сказал я. — Если мы хотим обеспечить высадку воздушных десантов, нам нужно захватить аэродромы Орланд и Ваернс в районе Тронхейма. Мы не сможем эффективно осуществить эту операцию, не пересекая воздушное пространство Швеции. Если мы хотим, чтобы все пошло как надо, воздушно-десантные силы должны пересечь воздушное пространство Швеции. Это будет в пятьдесят раз проще. Будем ли мы рисковать?

— Рисковать? — Ответил Игнатьев. — Да какой тут риск? Вы что, считаете, что эти нервные шведы попытаются сражаться, чтобы остановить наши силы, пролетающие у них над головами? Мы уже летали над ними на прошлой неделе, и они, черт их подери, не сделали ничего, а только кусали локти. Они не воевали с 1814 года. Они не встанут у нас на пути, можете не беспокоиться. Теперь же быстрее начинайте исполнение плана!»

Хотя история нейтралитета Швеции — проистекающего из принципа неприсоединения в мирное время, дабы сохранить нейтралитет в военное — тянулась очень давно, он не были хорошо осознан за пределами скандинавских стран. Возможно, отчасти так было потому, что люди в других странах имеют достаточно проблем относительно их собственной национальной идентичности и истории, чтобы слишком заботиться о других — особенно, когда «другие» находятся далеко и сохраняют нейтралитет — слово, которое для многих означало незначительность. Если для шведов это было оскорбительным, то им приходилось признать, что их страна была в значительной степени сама виновата в таком отношении. Этот впечатляющий, страстный и высоко вооруженный нейтралитет был замаскирован для остального мира позерством политиков, какие бы принципы не исповедовали находившиеся — «Третий мир», «заботу о человеке», прогрессивный либерализм или то, что, что случилось на самом деле. Шведские заявления, часто в морализаторском тоне, для многих из тех, кто находился в рабстве союзных обязательств, были раздражающими. Поэтому было очень легко не понять Швецию и не разглядеть за политическими речами яростную решимость защищать свой традиционный нейтралитет. Только военные специалисты, аналитики и специалисты конкурирующих промышленных компаний были действительно способны оценить замечательное качество оборонной промышленности Швеции и ее вооруженных сил, которые опирались на военное планирование и подготовку кадров крайне высокого качества, а также инвестиции в инфраструктуру, которые по отношению к ВВП были больше, чем в любой другой западной стране. Все это в свою очередь, основывалось на всеобъемлющей и хорошо отлаженной призывной системе и разумной структуре резервов. Швеция могла выдать многое — не в последнюю очередь потому, что если бы ее кто-то тронул, она могла бы свернуться, словно еж и оказать очень грозное сопротивление.

Нейтралитет Швеции не был малодушным отказом от участия в европейских и мировых событиях, но жесткой и решительной попыткой обезопасить себя от глупости других. Это означало сдерживание собственных вооруженных сил. Парадоксальным образом, Швеции пришлось вступить в войну, чтобы остаться нейтральной. Безусловно, шведов раздражало и будет раздражать то, что их положение так слабо понимали на Западе, с которым они имели сильные политические и экономические связи. От Советского Союза они не ждали многого, так как понимали, сколь в целом невежественные люди занимали в Москве высшие эшелоны власти, выйдя из класса, который у других народов уже канул в историю. К конце концов, они были слишком заняты собственными делами.

Для Советского Союза, нейтралитет Швеции имел большое стратегическое значение. Если Швеция качнется в сторону Запада, баланс сил на Балтийском море может резко качнуться в его пользу. Если же, когда начнется война, шведы останутся в стороне, о чем они всегда заявляли, они должны будут понимать, что их нейтралитет не должен стоять на пути советских нужд на море и в воздушном пространстве Балтики. При условии молчаливого принятия этого обстоятельства, не было ничего, что могло бы заставить шведов чрезмерно обеспокоиться отношениями основных сил в Европе. Отделы стратегического и политического анализа в Кремле полагали, что история Второй Мировой войны научила Швецию оставаться в стороне — в конце концов, Швеция играла с обеих концов против центра и вышла сухой из воды. Не было никаких оснований предполагать, что подобная гибкость не будет проявлена и на этот раз. Согласно оценкам Москвы, сохранение нейтралитета Швеции оставалось лучшим вариантом, хотя должны были быть разработаны планы, которые позволят убедить шведов, если те окажутся не в состоянии понять, в чем заключаются их интересы. При определенной доле удачи на стороне СССР и здравом смысле со стороны шведов, эти обстоятельства не должны были возникнуть. Однако позерство отдельных шведских политиков не могло стать препятствием для свободы действий на Балтике и планов относительно Норвегии, имевших критическое значение для советских военных планов в Атлантике. Тем не менее, стратегические аналитики предупреждали, что шагов, которые могут потребовать участия советских войск в ненужной кампании против Швеции, безусловно, следует избегать.

В комментариях шведских политиков, писателей и ученых прослеживалась тенденция, в которой иногда просматривалось редкая и столь необходимая справедливость и беспристрастность, компенсировать преувеличения и влияние пропаганды, и освещать события, как полагали на западе, несколько наивно пытаясь представить в невинном свете некоторые сомнительные действия Советского Союза, в частности, его высокую милитаризацию. Для СССР эти суждения играли важную роль, однако десятилетие мрачных событий в юго-восточной и юго-западной Азии и Африке показало, что шведам явно не хватает объективности. В частности, космополитическое академическое сообщество в Стокгольме испытало шок после откровений, касающихся хваленого Стокгольмского института исследования проблем мира. Этот институт, опиравшийся на умы и взгляды лучших мужчин и женщин всего мира, был в шведских глазах чище чего бы то ни было, и был защищен от любой критики своих идеалистических работ. В начале 1980-х было установлено, что чехословацкий профессор, занимавший пост главы института в течение многих лет, использовал подразделения института по всему миру для стратегической и технической разведки, передавая полученные данные в Москву, потрясло шведское общество до основания. Профессор ушел со своего поста и дело было замято, однако оставленный шрам был глубоким.

Старая рана вскоре была крайне болезненно потревожена инцидентом осенью 1981 года, когда советская подводная лодка класса «Виски» села на мель на камнях глубоко внутри шведских территориальных вод вблизи военно-морской базы Карлскруна. История несколько дней и ночей подряд не сходила с газет и экранов телевизоров. Москва в несдержанной манере отвергла шведские протесты и отказалась давать какие-либо объяснения. Швеция упорно отказывалась освободить лодку, пока не получила ответы на все вопросы, в ходе чего было установлено, что на подводной лодке находилось ядерное оружие. Инцидент и советская угрюмость привели шведское общественное мнение в ярость. Хотя лодка вскоре была отпущена, в отношениях между странами появились трения, которые начали влиять на дельнейшие события. Москва не сделала ничего для того, чтобы сгладить их. В следующие два-три года советская авиация систематически совершала незначительные нарушения шведского воздушного пространства, напоминая Шведам о географии и советской мощи.

В вооруженных силах Швеции не проявлялось никакой близорукости или наивности. Их разведка, в сочетании с преимуществом географического положения и высокими технологиями была первоклассной, и у нее не существовало никаких иллюзий по поводу Советского Союза в любом его обличии. Они были далеки от слепоты и ошибок других западных стран. Эти высокопрофессиональные люди научились жить, имея противоречивую задачу: оснащать и готовить вооруженные силы, имеющие высшую степень боеспособности, чтобы обеспечивать поддержание мира.

Как и во время Второй Мировой войны у Швеции и Великобритании и США было много точек соприкосновения. Швеция оказала этим странам большую поддержку, оставаясь нейтральной. В то же время, Шведы с сожалением отмечали, что их нейтралитет принес большие беды братской стране — Норвегии, находящейся под немецкой оккупацией. Неужели эта история повториться, только с другими действующими лицами? Это было неудобной мыслью для Скандинавских стран.

Шведские оборонительные силы были довольно значительными, расходы на душу населения и в процентах от ВВП были сравнимы с основными странами НАТО в Европе. Общенациональный мобилизационный план позволял мобилизовать почти 800 000 мужчин и женщин в течение семидесяти двух часов, чтобы занять оборону на всей территории страны. Плотность ПВО была высока, а ее качество просто замечательным для страны с таким малым населением. Она полностью базировалась на национальных разработках, таких как превосходные истребители-штурмовики «Вигген» и современной электронике и радарах, в производстве которых Швеция достигла больших успехов. В горных массивах были созданы подземные ангары и убежища.

Военно-морской флот воспользовался преимуществами моря, в котором практически отсутствовали приливы для сооружения огромных пещер в гранитных скалах, которые использовались в качестве защищенных доков для кораблей. В 1985 году Швеция имела более десятка современных дизель-электрических подводных лодок, четыре модернизированных эсминца, двадцать восемь ракетных катеров, противолодочные (ПЛО) вертолеты и минные заградители различных типов. Как писал бывший военно-морской атташе Швеции в Лондоне, «Шведский королевский военно-морской флот должен был быть подготовлен для действий в узких прибрежных заливах, к тому что можно назвать тактикой «бей и беги», особенно ночью и в темноте». Подводные лодки, конечно, должны были вести патрулирование у баз противника, чтобы сообщить о его силах и атаковать их, перехватить вражеский флот. В мирное время, в ходе рутинной подводной разведки, иные средства недоступны. Во время чрезвычайного положения, эта задача может стать критически важной.

В начале дня 3 августа 1985 года, шведская подводная лодка «Шёхестен», ведшая разведку и патрулирование неподалеку от советских территориальных вод около Рижского залива, обнаружила крупное соединение советских десантных кораблей с мощным сопровождением. Командиру подлодки, лейтенанту Перу Аслингу не было известно ни о каких крупных учениях военно-морских сил советского Союза или стран Варшавского договора. Но тем не менее, не было причин полагать, что войны была неизбежна. Он решил, что его долгом будет, оставаясь незамеченным, внимательно наблюдать за составом и курсом следования советских сил. Ему следовало сделать «неотложный» краткий доклад, а затем передать развернутый доклад, содержащий подробные сведения. Первое из этих сообщений было передано начальнику Штаба Обороны Швеции в 09.57. Вместе со своим заместителем, они изучили доклад, содержащий данные о текущем положении и курсе следования советских сил. В полдень, когда Государственный совет собрался на срочное заседание под председательством Его Величества короля Карла Кустава, дополнительного доклада с «Шёхестен» получены не были. Верховный Главнокомандующий ВМФ отметил, что советские силы, если это, конечно, состоится, пройдут к югу от Борнхольма на следующий день и могут выйти к балтийским проливам на рассвете 5 августа. Пока он вел доклад, ему был передан отчет от воздушной разведку. Он подтвердил информацию с подводной лодки. Советские десантные корабли действительно направились к балтийским проливам. Они образовывали второй эшелон второй гвардейской танковой армии, на рассвете 5 августа достигшей Кильского канала. До этого момента, однако, они значительно беспокоили шведский государственный совет, шведские вооруженные силы и простых шведских граждан.

Одним из ключевых элементов плана советской кампании в Норвегии, которая будет описана в ближайшее время, была высадка десантов в порт и на аэродром Бодо. Этот аэродром был важной базой союзной морской авиаций, а также норвежских истребителей и было крайне важно держать его под ежедневным контролем разведки прежде, чем начнутся военные действия в дополнение к ограниченной информации от спутниковых систем и агентуры, на которую придется полагаться в противном случае. Воздушный путь через Кольский полуостров из Ленинградской области, где базировались высотные, но с малым радиусом действия разведывательные самолеты, было более 4 000 километров, что означало три посадки для дозаправки. Что было еще более важно, самолеты не должны были быть обнаружены Натовскими станциями раннего обнаружения, чтобы сохранить фактор внезапности при высадке десанта. Поэтому в Москве было принято решение отправить специальные самолеты-разведчики МиГ-25 «Фоксбэт-Б» на высоте 25 000 метров через Швецию из Ваасы в Финляндии. Учитывая важность задачи, руководство операцией осуществлялось непосредственно с самого верхнего эшелона командования советских военно-воздушных сил. Разведывательные самолеты несли вооружение. Советы приготовились иметь дело с любыми шведским жалобами, как уже было раньше.

Первый полет состоялся на рассвете 2-го августа и повторился 3-го. Каждый раз, два JA-37 «Вигген» выкатывались из ангаров на горной базе Vasteraas и поднимались в воздух, за двадцать пять секунд набирая полную мощность двигателей. Но даже при такой производительности у них было мало времени, чтобы что-то сделать. «Вигген» физически не мог достигать 25 000 метров, но имел возможность пуска ракет в наборе высоты и, по крайней мере, мог представлять угрозу «Фоксбетам», если только оказывались в благоприятной конфигурации. За столько короткое время на предупреждения оставалось мало времени. Однако на обратном пути, когда «Фоксбеты» находились на пределе, возможностей был намного больше. По крайней мере, так видело ситуацию командование военно-воздушных сил Швеции.

Получив бурный протест, посол Швеции в Москве отметил, что ВВС СССР оставили «Виггенам» очень мало выбора, кроме перехвата, если нарушения воздушного пространства продолжаться. В ответ он услышал пугающую тираду о позиции Швеции как нейтральной страны. Следующее утро было роковым утром 4 августа. Вооруженные силы Швеции в это время находились в состоянии мобилизационного развертывания, пополняясь резервистами. Флигвопнет — ВВС Швеции — ожидало решения правительства относительно планов по развертыванию части сил на участках автомобильных дорог. Это могло, конечно, в какой-то мере нарушить мирную жизнь и автомобильное движение, могло вызвать тревогу. Кабинет министров принял решительные шаги для приведения ПВО в максимальную готовность. Перехватчики начали патрулировать воздушное пространство во всеоружии и получили приказ атаковать обнаруженные не-шведские цели в шведском воздушно пространстве без запроса на разрешение атаковать к вышестоящему командованию. Заявление об этом было обнародовано по всему миру, но у мира, в основном, в этот день были другие заботы. Был сформирован чрезвычайный кабинет министров. Были единодушно приняты далеко идущие решения. Флигвопнет, краеугольный камень обороны Швеции были приведены в полную боевую готовность к полудню того же дня, хотя нужно было признать, что степень готовности будет снижена, если не поступит приказа оставаться в полной готовности.

Чрезвычайный кабинет решил, что Флигвопнет должны оставаться в готовности, как бы плохо это не было. В то же время росло облегчение, так как день клонился к вечеру, а в шведском небе не случилось ничего плохого. «Голуби», выдавали желаемое за действительное, что, возможно, СССР, в конце концов, внял шведским протестам, однако этой иллюзии предстояло быть разрушенной на следующее утро.

На этот раз, «Фоксбеты» шли низко над морем, не поднимаясь на большую высоту, чтобы избежать обнаружения РЛС, пока не станет слишком поздно, чтобы поднимать на перехват истребители. Но командование ПВО Флигвопнет, получившее все полномочия, решило проявить характер и было исполнено решимости так или иначе уничтожить нарушителей на обратном пути. С базы Упсала взлетели два «Виггена» и приступили к патрулированию по линии с севера на юг с центром у Стокгольма, поперек курса на возвращение в Ленинград откуда, как они знали, вылетели «Фоксбеты». Одна пара держалась на большой высоте, а еще по одному самолету — на средней и малой, хотя было маловероятно, что у «Фоксбетов» будет достаточно топлива, чтобы провернуть трюк с проходом на малой высоте еще раз. Подобный заслон был выставлен еще четырьмя парами «Виггенов», действующих у Сундсвалля и Умеаа на севере. Но пилоты «Фоксбетов» имели веские основания для выбора южного маршрута, по которому они и двинулись с кажущейся небрежностью на большой высоте и скорости.

Получив данные от наземного командования, два державшихся на большой высоте в южном секторе истребителя включили форсаж, чтобы набрать оставшиеся до максимальной высоты несколько тысяч футов курсом на восток, который должен был вывести их в хвост и ниже по отношению к «Фоксбетам». В подземном оперативном центре все глаза были прикованы к разворачивающейся в стратосфере высокоскоростной драме. Диспетчеры и старшие офицеры перенимали нервное напряжение пилотов, выслушиваясь в отрывистые переговоры и заворожено смотря на зеленые экраны радаров в жутком полумраке контрольного центра.

Пилоты «Фоксбетов» к этому времени уже были предупреждены о приближении «Виггенов» от своих станций предупреждения об облучении. Но за отрывистыми диалогами в командном центре не заметили кое-что еще. В необычной обстановке того времени было неудивительно, что еще две радиолокационные отметки, движущиеся очень быстро с востока на запад на 60 градусах северной широты не были замечены так быстро, как могли бы. Командир пары получил предупреждение с земли, но это было все, что они могли сделать. Ловушка, призванная преподать шведам урок была расставлена, и они летели прямо в нее.

Два приближающихся истребителя «Фоксбет», одни из самых быстрых самолетов в мире, имели преимущество и в высоте и в скорости над «Виггенами». Что было еще более важно, ракеты «Акрид», которые он могли запускать из верхней полусферы, имели дальность 45 километров. И они получили полную информацию от своих товарищей на идущих с запада самолетах-разведчиках. Они обнаружили свои цели, летящие в сторону моря от побережья Швеции. Оба JA-37 безвольно кувыркаясь, рухнули в море. Капитан Ларс Эриксон, ведомый пары, успел рвануть держки катапульты и был выброшен через отстрелянный фонарь из разваливающегося самолета. Как только от отделился от кресла и раскрылся парашют, он увидел, что находился над морем, а сильный восточный ветер сносил его обратно на землю. Бросив беглый взгляд вокруг, он не увидел никаких признаков того, что его ведущий также катапультировался. Земля приближалась и несмотря на чувство облегчения и смятение он знал, что должен готовиться к жесткому приземлению на сильном ветру. Он тяжело ударился о землю, а ветер болезненно протащил его по ней. Он оказался недалеко от университета Упсалы и своей собственной базы.

Советы намеревались сбить оба самолета в море и рассчитывали, что шведское правительство получит предупреждение и на будет делиться им с народом. Но это были слишком несбыточные надежды для таких тупых методов. Эриксон, доставленный в реанимацию больницы в Упсале, оказался хорошим котом в мешке. Послание было слишком очевидным: «придерживайтесь нейтралитета или готовьтесь к последствиям».

В ярости и неразберихе наступления в Центральном регионе, важность высадки в Бодо для советских планов, важность занятие севера Норвегии и предупреждения использования западными союзниками ее фьордов и аэродромов было не слишком понятно шведам или кому бы то ни было. Пилоты «Фоксбетов» сообщили, подтверждая детали полученных фотографий, о наличии одиннадцати «Буканиров» КВВС, четырех норвежских морских разведчиков «Орион» и шестнадцати F-16 «Файтинг Фалкон». Было правильным полагать, что Объединенное Союзное командование Западных проливов решило использовать «Буканиры» для противокорабельных операций, и советские десантные силы, весьма вероятно, станут их жертвой. Для реализации своих планов на севере, которые уже были запущены и учитывая такие твердые разведывательные данные на руках, было очевидно сделать вывод о том, что ликвидация этих сил и воспрещение использования противником аэродромов, имела первостепенное значение.

Советское решение нанести по этим ценным ресурсам западных союзников мощный удар высокоскоростными Су-24 «Фенсер» было очевидным. Из-за дальности этих самолетов (а также ради дополнительной выгоды от атаки с неожиданного направления) было бы проще отправить их через Швецию, однако Москва решила, что лучше позволить Шведам некоторое время зализывать раны и обсуждать свои страхи. Таким образом, атака была начата из Мурманска силами Ту-16 «Блиндер» и «Фенсерами», прибывшими туда из Ленинградской области. Они получили приказ не вторгаться в воздушное пространство Швеции, однако в трудной ситуации могли пересечь его в тех районах, где она в любом случае была слабо защищена.

В течение следующих нескольких дней они поддерживали давление на Бодо, чтобы нейтрализовать его прежде, чем советские морские десантные силы высадились там 15 августа. Разведывательные полеты над территорией Швецией, чей нейтралитет, несмотря на некоторую деформацию, тем не менее сохранялся, были продолжены. Но оставалась проблема того, что люди по всей стране испытывали горечь, злость и разочарование из-за сбитых «Виггенов» которые просто защищали воздушное пространство страны. Этот инцидент, несомненно, повлиял на настоятельно проталкиваемое офицерами штаба Флигвопнет решение разрешить тайную дозаправку тридцати бомбардировщиков НАТО на двух шведских аэродромах в ночь с 13 на 14 августа. Это были самолеты, принявшие участи в описанной в Главе 11 операции по ударам по ключевым мостам в Польше в критический момент сражений на Центральном фронте. Чтобы операция стала успешной, ударные самолеты должны были подойти к своей цели с севера, а не лететь над сильно защищенными районами, и маршрут через Швецию был идеален. Разрешение не только на пролет, но и на дозаправку было передано через недавно назначенного шведского офицера связи при Верховном Главнокомандовании ОВС НАТО в Европе (SHAPE). Шведский чрезвычайный кабинет — а именно на этом уровне было принято решение — первоначально разошелся по этому вопросу, но в конце концов дал согласие при условии, что дозаправка произойдет ночью и закончиться быстро. Шведские силы не будут осуществлять прикрытие, но самолеты смогут уйти на шведские аэродромы, если окажутся в бедственном положении. Несколько поврежденных самолетов, преследуемые советскими истребителями, воспользовались этой возможностью. Два из четырех советских «Фоксбетов», которые попытались вторгнуться в воздушное пространство Швеции, были сбиты поджидавшими их «Виггенами». Только эта часть инцидента просочилась в прессу. Об использовании силами НАТО аэродромов сведений получено не было.

Пока вокруг разворачивалась война, шведское правительство ежедневно обсуждало те вопросы, над которыми они имели контроль, а также некоторые, в которых они были очевидно бессильны. Левая оппозиция дала понять, что будет против любой политики, которая приведет к ввязыванию Швеции в войну, в то время как некоторые крайне левые, хотя это известно лишь в частном порядке, с удовольствием были готовы оказать Советскому Союзу любую помощь, почти вплоть до военной. Однако большинство было настроено на «сохранение нейтралитета во всех предсказуемых обстоятельствах» — эта фраза часто использовалась докладчиками в Риксдаге, которые «всегда были готовы продаться Советам, если те прижмут слишком сильно», как заявляли особенно циничные сторонники правительства, впервые слыша эти слова.

Ситуация зашла дальше. Новость об американской высадке в Норвегии была получена утром 15 августа и была воспринята с облегчением, как первый признак советских неудач в Норвегии. В тот же день, в 12.15 советский посол запросил срочной встречи с премьер-министром Швеции Бьерном Освальдом. То, что произошло на этой встрече, уже давно было обнародовано. Премьер-министр вспоминал об этом так:

«Советский посол вошел, и у меня сразу же сложилось впечатление, что он надел маску, так как он сильно отличался от того добродушного человека, которого я очень часто видел ранее.

- У меня важное сообщение от моего правительства, — сказал он. — Сообщение, которое я вас прошу принять и взвесить самым тщательным образом. Именно так:

«Сегодня, в 13.00 волна советских самолетов пройдет над территорией Швеции. Впоследствии, последуют и другие самолеты, о которых шведские диспетчеры будут заблаговременно предупреждены. Советское правительство подчеркивает, что это не несет никакой угрозы Швеции. Мы даем гарантию, что никакие воздушные или другие объекты не будут атакованы при условии, что… — Он оторвался от бумаги, по которой читал сообщение — При условии, что вы не попытаетесь каким-то образом атаковать наши самолеты или помешать их пролету. Правительство и народ Советского Союза не забудут дружеской помощи со стороны государств, оставшихся в стороне от нашей борьбы за существование».

Последовала пауза. Стало ясно, что ему, видимо, было больше нечего сказать. Я бы почти поражен этой новостью. Затем он снова заговорил:

- Есть ли у вас ответ, который я должен передать моему правительству?

- Да, — сказал я. — Есть. Мы приняли решение — защищать нашу территорию — землю, воздух и моря — от любого, кто атакует или посягнет на нее. В том числе, разумеется, и от Советского Союза. Пожалуйста, передайте вашему правительству, чтобы оно не отправляло своих самолетов в Швецию.

- Вы понимаете, что это будет означать войну — со всему ужасающими последствиями для вашего народа — ответил он.

- Да, — ответил я, пытаясь сохранить свой голос ровным. — Это ваше решение. Теперь же, пожалуйста, поспешите отправить ответ.

- Очень хорошо. — Он вышел из комнаты, по прежнему словно с маской на лице.

Я позвонил министру обороны и министру иностранных дел, в то время, как мои секретари созвали экстренное заседание кабинета министров. Решение было подтверждено. Страна находилась в состоянии войны.

* * *

Это, разумеется, не означало, что Швеция стала членом НАТО, но это означало то, что она была готова сражаться вместе с войсками НАТО против общего врага.

Флигвопнет, естественно, были приведены в состояние боевой готовности. Приказы готовиться к обороне были разосланы немедленно. «Виггены» начали сосредотачиваться. Эскадрильи были переброшены с отдаленных баз. После трех часов боя, ВВС СССР добились победы «по очкам» над защитниками, нанеся им тяжелые потери. Но почти треть советских транспортов и истребителей сопровождения Ту-28 «Фиддлер» были сбиты или вынуждены вернуться на свои аэродромы. Остальные ушли через границу в Норвегию.

Вечером того же дня премьер-министр Швеции обратился к нации. Флигвопнет и все задействованные силы, сказал он, проявили себя великолепно и заставили врага дорого заплатить за это возмутительное нарушение суверенитета страны. Кабинет министров принял решение начать подготовку к полномасштабной войне. Шведские вооруженные силы будут защищать свою страну от любых дальнейших посягательств. События зашли так далеко, что он не мог строить прогнозов о том, что или где может произойти дальше. В страшных событиях, разворачивающихся в Европе, Швеция проявила себя безупречно, и у него не было сомнений в том, что несмотря на все лишения и жертвы, народ Швеции останется верен благородным традициям своей страны. Швеция ценила мир между народами превыше всего. Он знал, что имел ввиду каждый швед, когда говорил, что будет бороться до последнего, защищая свою страну.

Население вняло серьезной новости мужественно. Принцип «делать все, что возможно для защиты своей страны» был принят единодушно. В средствах массовой информации появились данные о погибших и их семьях. Общественное мнения по отношению к советскому Союзу смешилось на озлобленное. Небольшие по масштабам вторжения советских самолетов в воздушное пространство Швеции для поддержки операции в Норвегии продолжились в течение нескольких дней. Различия между защитой суверенитета и участием в войне довольно быстро размылось в сознании среднестатистического шведа, усилилось чувство родства Северных народов. Была негласно установлена связь с Объединенными силами Северной Европы (AFNORTH), в частности, налажен полный обмен информацией от систем раннего предупреждения. Чтобы не означал принцип нейтралитета, шведские вооруженные силы не намерены были дать ему помешать наиболее эффективно вести боевые действия.

Потеря Ютландии в первый день военных действий и последующая за ней потеря Шлезвиг-Гольштейна была обусловлена сочетанием массированного химического удара по Ютландии и смертоносного штурма силами, высадившимися с Советских, Восточногерманских и якобы нейтральных торговых судов, проходящих проливом Каттегат. Почти не встретив сопротивления, они высадились в Орхусе, Ольборге и Фредериксхавна в Ютландии. Зеландия пала в результате тяжелых боев между усиленными датскими силами и советским морским десантом, вышедшим из портов на Балтике. Неожиданным образом, Борнхольм с его радарами и прочим оборудованием, поврежденным ударом авиации был брошен на произвол судьбы, пока польская воздушно-десантная дивизия едва ли не на досуге высадилась на нем. Часть самолетов Тактического авиационного командования BALTAP (зоны Балтийских проливов) отступила в Федеративную Республику Германия или в Норвегию. Командующим южной Норвегией была предпринята смелая морская операция с воздушным прикрытием по спасению части датских и британских войск из Зеландии на заключительном этапе боев за остров. Хотя четыре из девяти военных кораблей и транспортов были уничтожены, оставшиеся в целости и сохранности добрались до Осло-Фьорда. Самолеты и войска BALTAP были переданы в качестве пополнения силам на юге Норвегии или переброшены на усиление войск на севере.

Командующий Северной Норвегией, как он и ожидал, принял упорные бои с самого начала войны. Почти все его радары раннего предупреждения были уничтожены, аэродромы, порты и основные линии обороны подверглись частым и массированным налетам авиации с Кольского полуострова. Советская мотострелковая дивизия, которая пересекла границу у Киркинеса 4 августа, продвигалась быстрее, чем ожидалось, задействуя массированные вертолетные десанты и саперные части, поддерживаемые стаями штурмовиков, а также огнем средней и тяжелой артиллерии. Интенсивность и сила артиллерийских обстрелов сеяли панику среди норвежской легкой пехоты. По мере продвижения советских войск, воздушно-десантная дивизия захватила Андою и Эвернес. Значительные советские десантные силы, включая специализированные десантные корабли с частями морской пехоты и мотострелковых войск, были замечены выходящими из Мурманска. Еще четыре советские дивизии были обнаружены воздушной разведкой союзников пересекающими Финляндию через южный Финнмарк и движущимися к востоку от Тромсё. Аэродром Тромсё был разбит. Только Бардуфос, расположенная среди недоступных гор и хорошо защищенная в 1984 году зенитно-ракетными комплексами, сохранилась в качестве авиабазы.

Было принято немедленное решение поддержать Бардуфос в качестве базы для ведения разведки и передового пункта базирования истребителей противовоздушной обороны. Британские «Харриеры», выбитые из Тромсё, оставались на севере, действуя с прямых участков дорог и базируясь в деревнях в тени окрестных гор. Региональный командующий военно-воздушными силами CINCNORTH направил американские F-111 из Англии для атак на базы советской авиации, развернутые в Аннёйа, Эвенесе и Будё. С другой стороны, командующий военно-воздушными силами Северной Норвегии вынужден был отступить из Тронхейма, то есть оставить аэродромы Эрланд и Ваэрнес. Нур-Трёнделаг перешел под его командование.

Аэродром Эвенес был отбит 6 августа силами норвежской бригады и их товарищей из Мобильных сил ОВС НАТО в Европе (АСЕ), хотя около трети советских десантников отошли на линии обороны, созданную их товарищами для обороны Аннёйа. Это была хорошая новость для Командующего Северной Норвегии и CINCNORTH, но они оба знали, что на подходе плохие новости. Первая их пересекавших Финляндию советских дивизий стремительно приближалась к линии фронта в Норвегии у «Финского клина», а позади нее шла другая. Самая северная из советских дивизий вторжения пересекла Финнмарк 9 августа, после чего все три дивизии начала согласованное наступление, сдерживаемое только стойкостью каждого норвежского солдата к северу от Бардуфоса. На следующий день, советские морские десантные силы повернули к берегу в районе Будё, и начали пробиваться через минные поля после высадки в районе аэродрома.

Преодоление минных полей дорого обошлось захватчикам, которые пострадали и от огня орудий норвежских береговых укреплений. Однако победила упорная настойчивость: советский морской десант продолжал высаживаться на берег. Высадка началась также прямо в центре Буде, напротив отеля, принадлежавшего шведской гражданской авиакомпании SAS. От разбитой снарядами бетонной башни отеля поднимался черный дым. Воздушные удары наносились с применением химического оружия. Орудия кораблей Северного флота вели казавшийся нескончаемым артиллерийский огонь, прикрывая транспортные суда, движущиеся к набережным. Военные и транспортные корабли были атакованы в открытом море норвежскими ракетными катерами. Многие из них были повреждены и потоплены. Тем не менее, к вечеру 11 августа в районе Буде были высажены советские силы численностью до двух мотострелковых полков, чего было достаточно для ведения интенсивных боевых действий в течение, по крайне мере, недели. Норвежская бригада была передислоцирована из Эвенеса, Британские Коммандос, действующие дальше на севере, были приданы ей, чтобы укрепить положение в районе Буде. Е6, главная дорога, соединяющая север и юг Норвегии находилась под угрозой.

12 августа пришло время сказать свое слово Ударному флоту, двигавшемуся на восток через рубеж Гренландия — Исландия — Великобритания. Его палубная авиация смогла вмешаться в бои на севере Норвегии в тот же день, позволив наземным силам удержать свои позиции. Но самолеты не могли сделать всю работу. У Тромсё были развернуты четыре советские мотострелковые дивизии, усиленные десантно-штурмовой бригадой. Обороняющиеся начали испытывать нехватку сил и, что не менее важно, нехватку боеприпасов, особенно артиллерийских и минометных снарядов, которые слишком широко использовались и многие запасы которых были потеряны в ходе ударов авиации. Командующий Северной Норвегии с мрачным чувством приказал своим наземным силами севернее Буде отступить, чтобы укрепить линию оборону, которую начали прощупывать советские силы, начавшие энергичное наступление на точку Е6. К 14-му августа, ему удалось отвести свою маленькую армию.

* * *

Было предпринято несколько попыток помешать отходу силами отрядов спецназа, одетых в норвежскую форму и говорящих по-норвежски со слабым акцентом. Все они были сведены на нет бдительностью и оперативными действиями норвежского ополчения. Например, одна из таких попыток была предотвращена за две минуты к югу от Нарвика.

- Кто вы? — Спросил пожилой командир роты ополчения в Морсвике у «норвежского капитана», который, как ему показалось, отдал противоречивые приказы водителям машин. «Капитан» показал документы и сказал ополченцам, чтобы они занимались своими делами.

- Кто вас сюда направил? — Не унимался ополченец.

Ответ ему показался командиру неудовлетворительным. Он приказал своим солдатам затаиться в летних сумерках и взять на прицел «капитана» и двоих его солдат, которые начали хамить и угрожать.

- Мы можем быстро разрешить конфликт, — сказал ополченец. — Откуда ты?

- Кристиансунд.

- Хорошо, телефонная линия на юг еще работает. Дай мне имя или адрес твоей семьи или друзей, и мы с ними свяжемся. Это займет всего несколько минут.

«Капитан» вскочил в машину и помчался на юг.

- Ты отпустил его, — сказал один из норвежцев командиру.

- Не совсем. Оле Нильсен прикрывает дорогу южнее. У него нет выбора. Он остановится или будет застрелен.

Раздался выстрел.

- Не остановился, — сказал командир ополченцев

* * *

Когда армейские части ушли на юг, ополченцы остались в горах, чтобы продолжать войну своими силами.

Между тем, сразу после полуночи 14 августа, штабной офицер нашел командующего Северной Норвегии в деревне неподалеку от точки Е6, чтобы сообщить ему новость:

- Морская пехота, прибыла, сэр.

— Британские «коммандос»? Я знаю, они уже двинулись на юг.

- Нет, сэр, американцы. В настоящее время они высадились в Тронхейме.

- Вместе с воздушным крылом?

- Со всем.

Морская пехота Соединенных Штатов предприняла немало героических операций за свою выдающуюся историю, но среди них не было более своевременной, чем эта. Несмотря на важность обороны Норвегии, ряд события задержал их отправку морским и воздушным путем к зоне высадки в районе Тронхейма. Некоторые подразделения находились в процессе передислокации, другие начали перебрасываться на Ближний Восток, только чтобы быть остановленными в пути, развернуться и ждать транспорта для возвращения на свои базы. Но теперь на Норвежской земле находилось действующее формирование вместе с важной воздушной составляющей. Это были силы, необходимые для планируемой Командующими Северной Норвегии контратаки. В его распоряжении уже имелись канадская боевая группа и 12-я норвежская бригада — единственные два подразделения, которые имели возможность отдохнуть и оправиться в течение двадцати четырех часов — для выполнения поставленной задачи, однако они имели недостаточно огневой мощи, специализированного противотанкового вооружения и мобильности, необходимых, чтобы уничтожить советские механизированные силы. Вместе с бригадой морской пехоты США они имели все шансы на успешное нанесение важного тактического ответного удара.

Аэродромы и морские порты Тронхейма работали в полную силу. Командующий авиацией региона был встревожен количеством самолетов, размещаемых на базах Эрланд и Ваернес — истребителей-перехватчиков и истребителей-бомбардировщиков с севера, местным силам, к которым теперь прибавились прибывшие эскадрильи Корпуса морской пехоты США. На встрече с командующими Северной и Южной Норвегии, он добился того, чтобы некоторая часть этой массы машин была переброшена на юг — на авиабазы Берген, Флесланд, аэродром Сола в Ставангере и Листа. Оставшиеся норвежские F-16 «Файтинг Фалкон» были отправлены на Рюгге, частично потрепанный, но все еще действующий аэродром в южной части Осло-фьорда.

Эти мероприятия разворачивались в течение всего следующего дня, 15 августа, как раз того, когда заместитель начальника отдела планирования полковник Романенко, получив указания от своего начальника, отдал приказ приступить к выполнению своего плана по высадке в Юго-западной Норвегии, результаты которой мы уже видели.

Вернувшись в Осло после поездки в Тронхейм в тот же день CINCNORTH получил достаточно полную информацию о произошедшем. Он находился в этом городе, когда советские бомбардировщики предприняли попытку атаковать Эрланд и Ваенерс и видел, что она окончилась неудачей. Советские рейдеры, потрепанные встречей со шведскими «Виггенами» вышли к целям в Норвегии, когда там уже получили предупреждения со шведских станций слежения — данные об этом сейчас находятся в свободном доступе — и были перехвачены истребителями, усиленными подкреплениями из состава морской пехоты США. Рейды по юго-западным аэродромам в поддержку воздушных десантов окончились аналогичным провалом. Военно-транспортные самолеты с десантом на борту понесли тяжелые потери. В конечном счете, они смогли высадить около двух батальонов в Флесланде и потрепанный батальон в Соле и Листе — авиабазы, на каждой из которых Игнатьев рассчитывал высадить мощную бригадную группу. Местные силы, взаимодействуя с ополченцами, ликвидировали этих нарушителей ранним утром 21 августа.

В то же утро CINCNORTH узнал от своего коллеги, начальника штаба обороны Норвегии, что финны обратились против находящихся в их стране советских войск. В начале августа, финские вооруженные силы были вынуждены помогать развертыванию Красной Армии, обеспечивая прохождение ее наземными и воздушными подразделениями своих обширных и пустых земель. Вдоль маршрутов снабжения действовали советские военные правила, включая произвольно предъявляемые требования, включая такие военные меры, как светомаскировка в ночное время. Финский народ, следуя благоразумию Паасикиви и Кекконена, до некоторого времени выполнял эти предписания. Но были здесь и такие люди, которые вели идеи Маннергейма, люди с четкой идеей личной свободы.

Когда настал момент выступить против советов, выступление было осуществлено не по сигналу сверху. Это был действительно спонтанный акт возмущения, происходящий от высокомерного поведения советских транспортных офицеров. Эти атаки сделали не так много для ослабления советских сил, однако в тот момент стало очевидно, что финны уже не желали мириться с положением, когда они вынуждены были проявлять подобострастие. Все же их вклад был малым, лишь горстка людей обратилось против советских войск, которые, казалось, посягнули на их страну еще раз

Это был не последний бой за возвращение территорий, оккупированных Советским Союзом в Северном регионе. CINCNORTH постепенно собирал наземные силы для операции по возвращению Дании и Шлезвиг-Гольштейна. Командующий BALTAP, датский генерал, изгнанный из Ютландии в первый же день войны вскоре после прибытия в Норвегию занялся разработкой плана освобождения этих территорий. Части Британской и Голландской королевской морской пехоты, сосредоточенные на юге Норвегии, отправились в Зеландию 18 августа вместе с Датскими и сухопутными Британскими войсками. Учитывая истощение и деморализацию советских оккупационных сил в зоне Балтийских проливов, десант имел шансы высадиться и закрепиться на севере Ютландии под прикрытием авиации, действующей с аэродромов на юге Норвегии. Важной проблемой была ограниченность высадочных средств, состоящих лишь из десантных кораблей, оставшихся от датского и немецкого военно-морских флотов после первой недели августа, к которым добавилось несколько норвежских десантных кораблей. Было сомнительно, что эти средства смогут высадить достаточно сильную первую волну десанта, чтобы она смогла продержаться до подхода второй и последующих. Многие надежды возлагались на датской сопротивление, которое сознательно бездействовало, чтобы начать восстание одновременно с высадкой десанта союзников.

Несмотря на истощение сил врага в Ютландии, CINCNORTH все еще оценивал их как силу, с которой нельзя не считаться. На данном этапе десант был слишком рискован. Вместо этого он выдвинул идею мощного рейда. Группа военных кораблей, подчиненных CINCEASTLANT, сопровождавших высадку морской пехоты США в Тронхейме, могла быть использована CINCNORTH для кратковременной операции в случае крайней необходимости. F-16 «Файтинг Фалкон» в Рюгге получили подкрепления из Эрланда, также были развернуты авиабазы в Листе и Соле, так что теперь они могли обеспечить прочную противовоздушную оборону и возможность авиационной поддержки. Предоставленная сопротивлением разведывательная информация указывала, что Фредериксхавн уязвим для рейда силами двух пехотных батальонов и танкового эскадрона. Он был запланирован на вечер 20 августа.

В следующие два дня судьба операции, казалось, висела на волоске. Все десантные силы были сосредоточены в Крагерё и Кристиансунде: смогут ли они уцелеть там? Ответом командующего, BALTAP, было вывести силы в море. В данных обстоятельствах в открытых водах они были в большей безопасности чем где бы-то ни было еще. Десантное соединение вошло в пролив Каттегат в темноте с небольшим опозданием и начало высадку в Фредериксхавне ранним утром 21-го августа.

После короткого боя советский гарнизон капитулировал. Затем, внезапно, оккупационные силы начали сдаваться повсюду — оставшимся рейдовым силам, ополченцам, которые появились повсюду в военной форме и при оружии. COMBALTAP отправил новые силы на поддержку рейдовых. Затем, казалось, все закончилось. Неделю спустя он встретил CINCNORTH в Копенгагене. Последний вышел из самолета, чтобы призвать датское правительство вернуться в свои кабинеты и Кристиансбогский дворец. В шведской газете их встреча описывала примерно следующим образом:

- Я слышал, что вы лично участвовали в освобождении Зеландии, — сказал CINCNORTH. — Это правда, что вы проследовали по шоссе и железным дорогам через Швецию с Гардегусарским полком, а затем пересекли Зунд на автомобильных паромах?

- Да, сэр, — ответил COMBALTAP (как уже упоминалось, датчанин). — Видите ли, это была гонка со временем.

- Хотите сказать, вы опасались, что советские войска могли бы…

— Нет, не советские войска. Я просто боялся, что если мы не поторопимся, Копенгаген будут освобождать чертовы шведы!

Ему, конечно, не следовало беспокоиться. Не было никаких признаков того, что какие-либо шведские силы выдвигались в Данию. Каковы бы не были опасности, стоящие перед Копенгагеном, угрозы оккупации шведскими войсками среди них не было.

 

ГЛАВА 13: ВОЙНА НА МОРЕ

«Крейсер «Красная Крым» (по-русски «Большой противолодочный корабль»), вышел из Севастополя в июне 1985 года и, после прохождения проливов Босфор и Дарданеллы, провел несколько дней в восточной части Средиземного моря, прежде, чем пройти через Суэцкий канал и Красное море в Индийский океан. Советский корабли, несшие службу в этой части океана, были, по большей части, из состава базировавшегося во Владивостоке Тихоокеанского флота. Но у «Красного Крыма» была особая задача. После дозаправки на Сокотре в Индийском океане, он должен был зайти на индийскую базу ВМФ в Вишакхапатнаме. Затем он направился на Маврикий, а оттуда — в плавание вокруг Африки, заходя в порты Анголы и Гвинеи, прежде, чем вернуться на Черное море в начале августа.

Задача «Красного Крыма» состояла в том, чтобы проверить, как отреагируют на его присутствие в двухсотмильной экономической зоне и территориальных водах большое число прибрежных государств, подписавших конвенцию ООН по морскому праву, принятую в прошлом году после серии конференций, которые начались почти тридцать лет назад.

На его борту, помимо капитана, комиссара, около тридцати офицеров и пятисот нижних чинов, находился советский академик Юрий Скрыдлов, который являлся членом советской делегации на заседании ООН, принявшем конвенцию по морскому праву, участвовал в встречах в Вашингтоне, Каракасе, Женеве, а затем снова в Вашингтоне. Честный и интеллектуальный человек, он был признанным в мире авторитетом в области международного права. Профессора Скридлова, который сочетал в себе сильную личность с глубокой, скрытой ненавистью к марксист-ленинистской лжи, очень любили и уважали все, кто находился на борту «Красного Крыма», включая комиссара.

Скридлов ввел в практику записывать новостные передачи мировых и региональных каналов, а затем, переведя их на русский язык, транслировать каждый вечер по корабельной трансляции, со своими комментариями. Не прибегая к открытой критике КПСС и Советского Союза, ему все же удалось дать команде объективную картину мира, свободную и объективную информацию о происходящих в нем событиях. Команда корабля оказавшаяся на целые недели взаперти посреди моря, двигаясь малым ходом либо стоя на якоре далеко от берега, развивала в себе совершенно новое понимание мира. Критически обсуждались вопросы, которые они уже давно старались не замечать. Все громче звучало недовольство системой, при которой они жили. Раньше, получая информацию о мире за пределами СССР, они, конечно, были либо лишены возможности смотреть, либо находились под строгим контролем. Подавляющее большинство команды составляли молодые, неженатые призывники. Когда корабль 23 июля покинул Луанду и направился домой, их решимость начала расти. После короткого захода для дозаправки в Гвинею, они двинулись дальше. 4-го августа они должны были пройти через Гибралтар, а 8-го миновать Дарданеллы.

25 июля, очередной «выпуск новостей профессора Скридлова» всколыхнул их. Капитан получил сверхсекретное сообщение, содержание которого он посчитал обязанным раскрыть Скридлову, предупредив его о напряженности в отношениях между Варшавским договором и НАТО. «Красный Крым» должен был увеличить скорость, чтобы пройти через Дарданеллы 3-го августа. Это означало, что через Гибралтар предстоит пройти 30 июля. Главнокомандующий советским ВМФ приказал «незаметно» подготовить корабль к бою и передал данные о военно-морских силах НАТО, с которыми они могут столкнуться, а также данные о дислокации советских кораблей и подводных лодок. Оказывалось, что шестой флот США вполне мог преградить путь в Дарданеллы.

События, происходившие на борту советского крейсера в эти дни, были далеко не ясны. Казалось, что советские моряки были готовы прибегнуть к решительным мерам, чтобы показать их враждебность тираническому режиму. В 21.07 30 июля «Красный Крым», получив должным образом запрошенное разрешение от британского флагмана, вошел в британские территориальные воды и стал на якорь. Оказалось, что топливо, заправленное в Гвинее, было сильно загрязнено, и корабль не мог продолжать свой путь, пока топливная система не будет очищена. По крайней мере, так они доложили командованию. И это было не то, что капитан корабля сказал начальнику базы в Гибралтаре, к которому он явился на следующее утро, в сопровождении политического комиссара — и профессора.

Они были убеждены, что угроза мировой войны в настоящее время неизбежна, и что из нее возродиться новая Россия. Команда корабля была открыта, и предоставила всю интересующую британцев информацию. Они хотели, чтобы корабль и они сами получили убежище, чтобы не участвовать в бою ни против своих бывших товарищей, ни против НАТО, пока конфликт не окончиться, и все могли бы оценить их вклад в построение нового, более светлого будущего.

Эта просьба была немедленно удовлетворена и стала первой в то, что превратилось в серию дезертирств.

* * *

10 августа атомный ракетный крейсер, единственный уцелевший корабль Пятой (Средиземноморской) эскадры советского военно-морского флота поднял британский флаг и вошел в гавань Гибралтара, где бал берегу салют двадцать одним орудийным залпом и бросил якорь. Командир корабля, капитан 1-го ранга П. Семенов, предстал перед британским губернатором в своей парадной форме и заявил, что он передает ракетный крейсер в распоряжение британских властей, а весь экипаж просит политического убежища.

- В том числе политические комиссары и офицеры КГБ? — Спросил губернатор.

- Нет, — ответил капитан. — Мы их повесили на мачтах. Придите и увидите сами.

Это предложение было отклонено, просьба убежища удовлетворена.

В тот же день советская атомная подводная лодка «Робеспьер» всплыла в гавани Бостона, штат Массачусетс под американским флагом. На подводной лодке не было мачт, чтобы повесить КГБ-истов и представителей партии. Поэтому их выбросили за борт при входе в гавань. Советская подложка была разоружена и обездвижена, экипаж интернирован.

* * *

Теперь мы должны рассмотреть войну на море более пристально. Удобным, хотя и несколько неофициальным вступлением к этой важной теме нам представляется текст лекции контр-адмирала ВМФ США Рэндольфа Мэйбери, выступившего с ней в Национальном колледже обороны в Вашингтоне летом 1986 года. Вступительное слово начальника колледжа:

— Доброе утро, джентльмены. Как вы знаете, сегодня мы продолжаем исследование военных операций, продолжавшихся с 4 по 20 августа 1985 года. Наш курс построен таким образом, чтобы составить краткий «общий» обзор всех боевых действий, по региону за регионом, дополняя его развернутыми описаниями боев на море, на суше и в воздухе. С прошлой зимы, когда адмирал Лэйси передал нам дополнительные данные по операциям в Атлантике и Норвежском море — особенно знаменитой «кавалерийской» операцией по проводу конвоев с подкреплениями — мы проделали много тяжелой работы с целью представить сводный отчет о военно-морских (в том числе как собственно военно-морских, так и воздушных морских) операциях, разворачивавшихся независимо друг от друга в различных регионах и театрах военных действий. Адмирал Мэйбери не так давно завершил эту работу и нам очень повезло, что он присутствует здесь, чтобы ознакомить нас с ней. Как заместитель начальника штаба Верховного главнокомандующего ВМФ США в Европе (CINCUSNAVEUR) в Лондоне с 1984 по 1985 годы, он имел возможность хорошо ознакомиться с происходящим. В любом случае, мы рады вас видеть, адмирал! А теперь, пожалуйста, выходите и ознакомьте нас со своим докладом.

— Спасибо. Приятно снова вернуться в Национальный Военный Колледж. Когда я был его студентом в 1983 году, стоял вопрос «что будет, если…» Теперь основным вопросом является «Почему так случилось»? Человеческий род был близок к тому, чтобы уничтожить себя. Если просто оглядываться назад, то история может представлять интерес, однако не будет иметь большого значения, если ее уроки не будут выучены.

- Я пришел к выводу, что мы допустили ошибку — говоря «мы», я имею ввиду Соединенные Штаты Америки и наших союзников на НАТО. Ошибка состоит в том, что мы не считали Москву опасностью для нашей цивилизации, хотя ее можно узреть в советских установках, убеждениях и действиях. Например, в работах Ленина мы могли бы прочитать:

«Великие вопросы в жизни народов решаются только силой…раз штык действительно стал во главе политического порядка дня, конституционные иллюзии и школьные упражнения в парламентаризме становятся только прикрытием буржуазного предательства революции. Действительно революционный класс должен выдвинуть лозунг диктатуры пролетариата»

- Или, по словам одного из его учеников в 1970-х годов:

«Наша эпоха — это эпоха перехода от капитализма к социализму и коммунизму, эпоха борьбы двух противоположных систем. Отличительной особенностью текущего этапа является то, что силы социализма определяют ход исторического развития, а империализм утратил прежнее доминирующее положение на международной арене. СССР в настоящее время представляет собой могучую силу в экономическом и военном отношении. Научно-техническая революция в настоящее время оказывает значительное влияние на развитие военного дела. В этих условиях военно-технологическая политика КПСС направлена на создание и поддержание военного превосходства социалистических стран над силами войны и агрессии»

— Эти мнения были доступны для нас в переводе. Но мы, все же, как правило, ради собственных практических целей рассматривали проблему Советского Союза в свете нашего собственного, свободного и открытого мышления, согласно которому Закон Мерфи столь же верен, как и второй закон термодинамики. Британцы, пришедшие сюда, как-то раз рассказали нам, что означает такая разность восприятия. Кажется, это случилось на приеме в советском посольстве здесь, в Вашингтоне. Водка текла рекой. Под конец приема советский посол вызвал британского на соревнование по бегу. Британский посол выиграл. Это было должным образом описано в «Таймс»: «В ходе забега между советским и британским послами в Вашингтоне вчера вечером, британский посол победил». «Правда» сообщила об этом по-другому: «В ходе забега между послами в Вашингтоне на прошлой неделе, советский посол занял второе место. Британский пришел предпоследним».

Затем адмирал Мейбери приступил к своему видению военно-морских операций в четырех аспектах: довоенному балансу сил, развертыванию перед 4 августа, военно-морским операциям в шестнадцать дней войны и деятельности сразу после ее завершения.

Ниже приводиться обзор его доклада:

- Без сомнения, это будет напоминать дискуссии о возможностях ВМФ СССР, которые продолжались два десятилетия, предшествовавших войне. Они были частью западной, и, прежде всего американской озабоченности ростом советской военной мощи в целом. Какие советские намерения вытекали из их возможностей? Каковы были сдерживающие факторы? Ответы на эти вопросы нелегко дать даже сейчас. Разведывательные службы, как правило, действуют наверняка и стремятся не недооценивать угрозу. Отставные офицеры имеют склонность «выговариваться», предупреждая общественность о мрачных последствиях провала политики по внесению ассигнований на разработку того или иного новейшего оружия. Различные «мозговые центры» получали контракты на проведение исследований в области обороны. Так как из этих исследований можно было извлечь прибыль, оставалось подозрение, что результаты соответствовали точке зрения организации, заказывавшей исследование. Можно привести слова одного скептика: «Как можно проводить объективное исследование, когда такой задачи не ставиться»? Также очевидно, что производители оружия были заинтересованы в том, чтобы советские военные возможности, как они представлялись администрации США и Конгрессу были частично завышены, чтобы оставаться при делах. Конгресс и сам был не застрахован от этого. Как писал адмирал Миллер, чьи оценки советских военно-морских возможностей были лучше, чем у большинства «Часто степень советской угрозы принималась отдельными политиками в зависимости от региона, который они представляли. Если в регионе не было интересов военной промышленности, верными считались те оценки, которые предполагали наименьшие расходы на оборону».

Ученые, которые анализировали данные военной разведки, имели склонность рассматривать их через призму собственных взглядов, журналисты, которые хотели публиковать определенную информацию, чтобы привлечь к себе внимание, часто мало заботились о сбалансированности собственных версий. Даже действующие командующие флотами были склонны поддаваться влиянию из-за собственных мнений, собственной оценки угрозу, собственного, порой уникального опыта. Что касается Администрации США, то если президент пришел к власти с программой, предполагающей сокращение оборонных расходов, то разумно предположить, что его администрация будет оценивать советскую военно-морскую угрозу как нечто меньшее по сравнению с тем, как ее будет оценивать президент, чья избирательная программа предполагала увеличение военного бюджета.

Наконец, люди задавались вопросом, насколько стоило доверять книгам и статьям, касающимся военно-морских вопросов, которые исходили из самого Советского союза? Зачем писалось евангелие от адмирала Горшкова? Писал ли он его для разведывательных органов НАТО, или для того, чтобы вдохновить свой флот, или для того, чтобы привлечь на свою сторону генералов, или для того, чтобы выжимать все больше ресурсов из Политбюро? Теперь мы знаем, что Горшков считал, что он крепко стоялна позициях марксист-ленинистской теории, генералы его не любили и не верили ему, Политбюро и любило его и верило ему, а НАТО не желало во все это верить. Следует согласиться с собственной оценкой ВМФ СССР, сделанной адмиралом Миллером вскоре после периода командования им Шестым флотом США на Средиземном море, за не так уж много лет до Третьей Мировой войны. Как показали события, его оценка была недалека от истины.

Развертывание советского флота в условиях войны будет рассмотрено отдельно, с указанием количества основных типов кораблей, доступных им в начале войны, пока же ограничимся оценкой их качества. Во-первых, рассмотрим советский надводный флот, за исключением авианосцев. Он включал тяжелые крейсера, крейсера, эсминцы, фрегаты и меньшие корабли — весь возможный класс современных судов. Они имели впечатляющий внешний вид, довольно высокую маневренность и мореходность, были относительно быстры и хорошо вооружены, в первую очередь, оборонительными системами вооружений. Последнее заставляло идти на необходимые компромиссы. Количество перезаряжаемых систем, например, было довольно небольшим, условия жизни экипажей, как правило, низкими, отсеки для хранения запасов, запасных частей и расходных материалов были ограничены, а стандарты строительства кораблей были ниже, чем было приемлемо для большинства западных флотов. Считалось, что советские корабли, получив повреждения, будут тонуть быстрее, чем западные. Кроме того, возможности их вооружений сильно зависели от электроники, чтобы позволить им пережить атаку. Без адекватных средств радиоэлектронной защиты, вооружение советских кораблей было почти бесполезным, даже если сами корабли оставались на плаву.

В области противолодочной обороны (ПЛО), ВМФ СССР отставал даже к 1980-х. Сами корабли были оснащены гидролокаторами и несли вертолеты с погружаемыми гидролокаторами и самолеты, способные ставить буи. Но советы, в отличие от американского флота, не располагали такой развитой системой стационарных сонаров большой площади на морском дне, способной обнаруживать подлодки на значительном удалении от берега. Кроме того, советские подлодки были, конечно, гораздо более шумными, чем у США и их союзников.

Малые корабли советского военно-морского флота были представлены, по большей части быстрыми ракетными кораблями. Хотя они не могли противостоять атакам авиации, эти корабли были очень эффективны в прибрежных водах, под прикрытием истребителей, базирующихся на суше. Несколько типов этих кораблей доказали свою эффективность в арабо-израильских войнах и в конфликте Индии и Пакистана. Однако, за исключение советских тяжелых крейсеров класса «Киров», которые, будучи атомными, быстрыми и хорошо вооруженными, могли бы нанести много вреда в ходе самостоятельных операций, которые будут описаны в нашей книге, надводные корабли были тем элементов советской военно-морской угрозы, которая не слишком тревожила ВМС США.

Подводные лодки были совсем другим делом. Оставляя пока в стороне стратегические атомные подводные лодки, вооруженные баллистическими ракетами с ядерными боеголовками (ПЛАРБ), Советы имели три типа ударных подводных лодок, или лодок общего назначения, которые иногда называют «флотскими». Первым типом были атомные подводные лодки, вооруженные торпедами и ракетами, и предназначенные для борьбы с надводными кораблями и подводными лодками противника. Двумя другими типами были лодки, вооруженные противокорабельными ракетами, одним из которых были атомные, а другим — дизель-электрические лодки. Каждый тип делился на собственные классы, самые современные из которых могли действовать глубоко и бесшумно. Кроме того, в состав советского подводного флота входило большое число «патрульных» дизель-электрических подводных лодок, вооруженных торпедами или, в качестве альтернативы, минами. В отличие от атомных подводных лодок, дизель-электрические должны были выставлять шноркель для забора воздуха вовремя зарядки аккумуляторов, который мог быть обнаружен радиолокаторами, особенно бортовыми РЛС самолетов. С другой стороны, подводой эти лодки были настолько тихими, что их было крайне трудно обнаружить гидролокаторами как в активном, так и в пассивном режимах, а следовательно и противостоять им. Кроме того, гидролокатор в активном режиме представлять собой маяк для атомных подводных лодок, которые могли быстро подойти на расстояние поражения, оставаясь при этом незамеченными. Атомные подводные лодки могли действовать в глубинах океана так долго, как позволяли запасы еды и оружия, но не могли эффективно и безопасно действовать на мелководье (200 метров и меньше) континентальных шельфов. Эти факторы не оставляли никаких сомнений в том, что Советский подводный флот представляли собой серьезную угрозу для боевых и транспортных кораблей США и их союзников и, вероятно, при наилучших противолодочных мерах, которые только могли быть приняты, мог добиться как минимум одной успешной атаки из трех попыток, в то время, как из каждых пяти обнаруженных и классифицированных как подводная лодка целей могла быть уничтожена только одна.

С другой стороны, советская морская авиация в 1985 году едва достигла совершеннолетия. Первый большой атомный авианосец еще не завершил испытания. Однако четыре 45 000-тонных корабля класса «Киев», оснащенных истребителями-разведчиками ВВП (вертикального взлета и посадки) и противолодочными вертолетами были признаны эффективными в своей роли. Меньше крейсера-вертолетоносцы «Москва» и «Ленинград» были не более чем кораблями хорошей погоды. Однако советские военно-воздушные силы берегового базирования заслуживали гораздо больше уважения. Адмирал Горшков убедил Совет Обороны в том, что СССР должен иметь как дальние разведчики, чтобы вести наблюдение за Атлантическим, Индийским и западной частью Тихого океана, так и мощные, дальние и скоростные бомбардировщики, вооруженные противокорабельными ракетами. Ими стали «Беары» и «Бэкфайеры». При наличии оперативных баз в стратегически важный районах, судоходство НАТО и его союзников оказывалось в серьезной опасности. Если бы Советский Союз получил базы в Северной Африке, под угрозу попал бы даже Шестой флот США в Средиземном море.

При оценках советских десантных возможностей отмечалось, что, несмотря на хорошо разрекламированное превосходство своей морской пехоты, советам недоставало некоторых важных элементов, таких как воздушная составляющая и поддержки тактической авиации. Как средство вторжения против более слабых сил, это была сила, с которой следовало считаться, однако она не могла сравниться с морской пехотой США. Другой относительной слабостью советского военно-морского флота была материально-техническая поддержка. Существовали лишь незначительные средства поддержки основных сил флота. В мирное время, такие подразделения как пятая эскадра, действовавшая в восточной части Средиземного моря длительное время находилась в удалении от собственных баз, однако большую часть времени стояла на якоре, принимая грузы с вспомогательных и торговых судов, а также тендеров. Эти возможности были недостаточны для длительных операций в открытом океане. Следовало, однако, иметь ввиду, что если бы советский военно-морской флот добился внезапности нападения, он мог очень быстро нанести большой ущерб. Существовали также доказательства того, что адмирал Горшков создал чрезвычайно надежную систему управления, которая, несмотря на высокую централизацию, имела большой резерв персонала и ресурсов. Разведывательные системы, способные дать системе управления всеобъемлющую информацию были созданы уже давно и постоянно применялись на практике.

Что касается боевого духа и боеспособности офицеров и матросов ВМФ СССР, то здесь были как плюсы, так и минусы. Верховное командование и флагманы, в целом, производили впечатление людей, знающих свое дело. Командиры кораблей и подводных лодок также были хороши, хотя отмечалось, что они оставались командирами в течении длительных периодов времени или, отказавшись от одного корабля, сразу же получали другой, что позволяло предположить нехватку действительно компетентных специалистов. Общим, казалось, было нежелание проявлять инициативу. Кроме того, от командиров требовалось слишком многое. В соответствии с уставом советских вооруженных сил, «командир подразделения был обязан руководить боевой и политической подготовкой своих подчиненных и поддерживать идеальную дисциплину… Он должен знать профессиональные, политические и моральные качества своих подчиненных, постоянно совершенствовать свои навыки и быть наставником в области права и политики». И, хотя всегда подчеркивался принцип единоначалия, на практике Партийное руководство, в лице замполита (заместителя командира по политической части) было обеспокоено не только политико-идеологическими, но и чисто военными и даже техническими вопросами.

На офицеров на советском военном корабле ложилась также тяжелая нагрузка боевой подготовки. Большинство матросов были призывниками и служили в течение тридцати шести месяцев. В теории, подготовка велась на конкурсной основе. Но для командиров было редкостью выгнать с корабля матросов и офицеров, способности которых снижали общую боеготовность корабля. Также советские корабли проводили поразительно большую часть времени в гаванях. Уровень боевой готовности и навыков обращения с вооружением не был столь высок, как ожидалось.

Подводя итоги данного раздела, можно сказать, что сам по себе, с точки зрения качества, советский военно-морской флот представлял собой грозную силу, но сильно зависел от баз — как морских, так и военно-воздушных — чтобы представлять угрозу для флотов США и их союзников. Действительно, если бы боевые действия велись поблизости от советских баз, исход конфликта было бы трудно предсказать. К счастью для западных союзников, они велись в отдалении от советских баз.

Адмирал Мейбери напомнил о качественных характеристиках советских баллистических ракет подводных лодок. Он напомнил, что, без сомнения, ранние типы советских ракет уступали ракетам «Поларис» и «Посейдон», которыми были вооружены подводные лодки ВМС США. Но к 1985 году советские РПКСН состояли, в основном, из лодок типа «Дельта», вооруженных ракетами с дальностью более 4000 миль. Находясь на боевом патрулировании в Баренцевом или Охотском морях, эти подводные лодки могли поразить любую цель на территории США, будучи в вне досягаемости любых ответных мер. Действительно, ни американский, ни советский флоты были не в состоянии противодействовать РПКСН противника, которые, таким образом, оставались уникальными по своему характеру средствами стратегического сдерживания. Английские и французские ПЛАРБ также, несмотря на значительно меньшее количество, представляют собой грозное средство ответного удара. Им советы тоже не могли противостоять. И они не могли их игнорировать.

Прежде чем перейти к рассмотрению ставших известными планов развертывания советского флота, а также рассмотреть влияние географических особенностей на оперативные концепции, на которых были основаны планы оперативного развертывания. Геополитика — идеи «Хартленда», «Римленда», «мирового океана» и так далее — это все интересно, но, вероятно, имеет малое практическое значение в разработке политических стратегий. Распределение полезных ископаемых в мире может четко определить политическую карту мира в настоящем и будущем. Но не может быть никаких сомнений в преемственности основных целей русской внешней политики.

* Концепции, введенные Хэлфордом Дж. Маккиндером и Николасом Спайкменом соответственно, посвященные вопросам геополитического влияния в Евразии.

В 1725 году царь Петр Великий, вскоре после аннексии пяти персидских провинций и города Баку и незадолго до своей смерти завещал своим потомкам следующее:

«Я твердо верю, что государство Российское должно установить власть над всей Европой… Вы должны всегда расширяться в направлении Балтийского и Черного морей. Вы должны стараться приблизиться к Константинополю и Индии, продвинуться так далеко, как только возможно. Вы должны стремиться к господству на Черном море и стать хозяевами Балтийского. Это наиболее важно для наших будущих целей. Вы также должны сделать все возможное, чтобы спровоцировать распад Персии как можно скорее и открыть пути через Персидский залив»

В 1985 году мистический абсолютист Петр Великий мог бы признать, если бы он был в курсе дел, что диалетико-материалистические узурпаторы в Кремле сделали эту работу довольно неплохо. В тот роковой день 4 августа 1985 года, когда советские войска перешли в наступление, царь Петр был бы потрясен, узнав, где дислоцировался в это время советский военно-морской флот. Два самых мощных флота дислоцировались в отдаленных районах в Мурманске и на Камчатке, а два других были заперты — один на Балтийском море, другой на Черном. Как советская военно-морская мощь могла быть эффективно брошена на поддержку грандиозного плана? Конечно, решающий удар не должен был быть нанесен, пока комбинация обстоятельств, дипломатических и силовых мер не позволила бы Советам установить контроль над выходами из Балтийского и Черного морей.

Большой упор был сделан на три принципа, направленные на достижение военной цели Организации Варшавского Договора, заключающейся в уничтожении вооруженных сил НАТО и ее партнеров. Этими принципами были: внезапность, координация действий всех родов войск и концентрация сил. Такие планы существовали, постоянно обновляясь, с тех пор, как советская военная мощь возросла достаточно по сравнению с НАТО, чтобы у советских лидеров появилось искушение использовать ее при возникновении благоприятных обстоятельств. В советском военно-морском флоте не было необходимости рисковать, доводя эти планы до сведения персонала ниже командования флотов, да и получение ими директив было завязано на день «Д». Они оставались в неведении до «Д -5». Это гарантировало, что никакие изменения в структуре деятельности советского военно-морского флота не дадут средствам раннего оповещения НАТО информации о возможном нападении. С другой стороны, каждый советский военный корабль, находившийся за пределами основных пунктов дислокации должен был полностью готов к началу войны, а в мирное время не допускалось развертывание основных единиц флота далее, чем в пяти днях хода от пунктов базирования. Средства разведки и слежения должны были быть достаточными, чтобы обеспечить начальное развертывание без существенного усиления работы, чтобы не прилечь внимания непривычной активностью. Оперативный контроль над всеми военными кораблями, торговыми и рыболовецкими судами передавался главнокомандующему советским флотом в «Д -1», а его первый заместитель, начальник главного штаба ВМФ, готовился взять на себя контроль над операциями по всему миру.

Похоже, что оценка НАТО основных задач советского флота в случае войны была недалека от истины. Они включали: поддержание в постоянной готовности ПЛАРБ как стратегических сил ответного удара, а также защита их от любого возможного противодействия; противостояние, насколько это возможно, ПЛАРБ флотов США, Великобритании и Франции; уничтожение или вывод из строя авианосных ударных групп ВМФ США и других крупных боевых кораблей; поддержку сухопутных войск, как непосредственной огневой мощью кораблей, так и косвенно, путем доставки сил и материально-технической части; нарушение вражеского судоходства, включая прекращение любых морских перевозок, оказывающих прямую поддержку вражеским силам; а также осуществление слежения и разведывательных операций, необходимых для выполнения вышеизложенных задач.

Из советских документов следует, что для выполнения требований военно-морского плана был развернут следующий расклад сил. В течение последней недели июля 1985 года восемь ПЛАРБ, каждая с шестнадцатью или двенадцатью ракетами на борту постоянно находились на боевом патрулировании в Баренцевом море, и еще пять в Охотском. С этих позиций они могли поразить любую цель в континентальной части США. С целью защиты ПЛАРБ от нежелательного внимания потенциально враждебных «нарушителей», советы развернули дизель-электрические подводные лодки, которые вели патрулирование, пользуясь преимуществами, которые им обеспечивала меньшая, чем у их атомных оппонентов, шумность электродвигателей. ПЛАРБ поддерживали, конечно же, и противолодочные самолеты берегового базирования, а также всеобъемлющая оперативная информация от разведывательной сети.

Советский Союз пришел к выводу, что возможности прямо и полноценно противостоять ПЛАРБ флотов США, Великобритании и Франции нет. Однако, некоторые меры, призванные ограничить ущерб в Советском Союзе при ответном ударе ПЛАРБ, могли быть приняты. Единственными военными кораблями, предназначенными для этой цели, были дизель-электрические подводные лодки — шесть на Северном и четыре на Тихоокеанском флоте — задачей которых была постановка минных заграждений у баз ПЛАРБ противника. Другие меры, принятые советами, не являлись чисто военно-морскими, и здесь не представляют для нас интереса. В любом случае, они были не слишком эффективны.

Следует также напомнить о развертывании сил США и НАТО, которые Советский Союз должен был учитывать в своих планах — и, как было отмечено ранее, западные державы не всегда соответствовали «московскому взгляду». К 1985 году, ВМС США достигли успеха в программе продления срока службы (SLEP) своих авианосцев. Это добавило кораблям еще пятнадцать лет к их нормальному тридцатилетнему сроку службы. Программа была разработана для того, чтобы ВМС США имели в строю по крайней мере двенадцать авианосцев до конца столетия. По состоянию на август 1985 года, USS «Саратога» и «Форрестол» прошли через SLEP и стали «почти что новыми». USS «Индепенденс» был передан на военно-морскую верфь Филадельфии — что могло показаться жестоким по отношению к Вирджинцам, но, по крайней мере, Ньюпорт-Ньюс получил заказ на постройку CVN-70 «Карл Уилсон»!

Широкую огласку получили слова, произнесенные в 1981 году начальником штаба ВМФ США адмиралом Томасом Б.Хейвордом, который сказал, что от него требовалось «… удовлетворить потребности в трех океанах силами флота, которого хватает на один-полтора». Следовало признать, что в течение последующих лет, он получил три введенных в строй авианосца, чтобы исправить положение. Таким образом, к середине 1985 года на постоянном дежурстве в Средиземном море находилась одна авианосная ударная группа, одна, а иногда две в Индийском океане и одна, иногда две в западной части Тихого океана.

Ни одна группа не находилась на постоянном дежурстве в Атлантике: Авианосная боевая группа Атлантического океана должна была быть сформирована из сил, проходящих подготовку в прибрежных водах США в ходе мобилизационного развертывания. Каждый из авианосцев нес около восьмидесяти пяти самолетов — истребителей, штурмовиков, противолодочных самолетов с фиксированными или складывающимися крыльями, а также один-два самолета, специально разработанных для РЭБ и дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО). Для защиты этого американского плавучего аэродрома предназначались два-три ракетных крейсера и десяток современных эсминцев и фрегатов. Довольно часто, он сопровождался также ядерной «ударной» подводной лодкой для оказания прямой поддержки.

В СССР считалось что американские авианосцы могут наносить ядерные удары и по этой причине требовалось их постоянное отслеживание торпедными и ракетными подводными лодками; когда стало ясно, что для потопления — или даже вывода из строя авианосца потребуется большая огневая мощь — также крейсеров и эсминцев, вооруженных противокорабельными ракетами (ПКР), которые должны быть развернуты на расстоянии одного-двух дней хода до точки выхода на дистанцию поражения, а также должны были быть приняты меры для увеличения дальности и уменьшения времени поражения. В этом случае, американские авианосцы, как они надеялись, не получат своевременного предупреждения о том, что война неизбежна.

Во время последней недели июля 1985 года, таким образом, в Средиземном море находились две ракетные и две торпедные советские подводные лодки. Все они были атомными и все были с северного флота. От Ньюфаундленда по линии предполагаемого наступления Авианосной ударной группы Атлантического океана были размещены еще три ракетные и четыре торпедные атомные подводные лодки, опять же Северного флота. Этот флот также развернул к западу от Гибралтарского пролива две дизель-электрические подводные лодки с крылатыми ракетами и две дизель-электрические подводные лодки с баллистическими ракетами на расстоянии пуска от военно-воздушных баз НАТО в Кефлавике, Исландия и Лоссимут в шотландии. Другие подводные лодки действовали между своими обычными районами патрулирования и базой в Мурманске.

Пятая эскадра крейсировавшая или стоявшая на якоре поблизости от авианосной ударной группы американского Шестого флота, имела в своем оставе три ракетных крейсера, четыре ракетных и четрые артиллерийских эсминца, все из состава советского Черноморского флота. И советские и американские силы, разумеется, сопровождались судами материально-технического обеспечения и советская сторона имела их в значительных количествах.

В Индийском океане Советы развернули одну ракетную и три торпедных атомных подводных лодки для удара по американской авианосной ударной группе, но их надводные силы в этом регионе состояли из одного ракетного крейсера и трех ракетных эсминцев или сторожевых кораблей, которые, как правило, не принимались в расчет.

Наконец, в западной части Тихого океана, где базировалась американская авианосная ударная группа, обычно в Субике на Филлипинах, Советы сумели собрать еще одну группу атомных подводных лодок в составе одной ракетной и одной торпедной подводных лодок, кроем того, развернув группу дизель-электрических ракетных подлодок в районе порта Йокосука в Японии.

В дополнение к подводным лодкам и надводным кораблям, к задаче уничтожения американских авианосцев была подключена и советская военно-морская авиация, располагающая специально подготовленными и поставленными об этом в известность эскадрильями бомбардировщиков, оснащенных противокорабельными ракетами, которые дислоцировались в районе Мурманска и Ленинградском военном округе, а также под Севастополем и Владивостоком. В основном, они имели на вооружении бомбардировщики «Бэкфайер», предназначенные для поддержки Северного и Тихоокеанского флотов, а также самолеты меньшей дальности «Блиндер» для действий на Балтийском и Черном морях. Оба этих типа самолетов имели возможность дозаправки в воздухе. Американские авианосцы и их корабли сопровождения, точные координаты которых всегда были известны в Советском Союзе благодаря комбинации воздушной разведки, спутникового наблюдения и слежения с надводных кораблей и подводных лодок, должны были ожидать воздушной атаки в любой точке северной Атлантики, Средиземного моря, в северной части Индийского океана, а также в Тихом океане от Южно-Китайского моря до западного побережья Соединенных Штатов.

Перейдем теперь к возможностям советского ВМФ по поддержке Красной Армии и армий стран Варшавского договора. С 1970 года было очевидно, что десантный потенциал советского флота растет. Осенью 1981 года интерес вызвала часть учений «Запад-81» в восточной Прибалтике. В то время многие полагали, что эти учения были проведены, чтобы оказать давление на Польшу, где ее собственная коммунистическая партия в то время испытывала проблемы с политическим контролем, находясь под мощным давлением свободного профсоюза «Солидарность» при поддержке католической церкви. Однако на самом деле учения были запланированы за год до этого и представляли из себя отработку захвата Дарданелл. Они включали беспрецедентное формирование соединения в составе вертолетонесущего крейсера «Ленинград», крейсера класса «Свердлов», двух фрегатов класса «Кривак», нескольких десантных кораблей с Черноморского и Северного флотов и большого десантного корабля «Иван Рогов» с Тихоокеанского. В это же время на Балтийское море был направлен авианосец «Киев» в сопровождении двух фрегатов, направлявшийся со Средиземного моря на базу Северного флота. В июле 1985 года мощные десантные соединения, имеющие хорошую противолодочную и противовоздушную оборону, а также корабли огневой поддержки десанта были готовы поддержать сухопутные силы Варшавского договора на севере Норвегии, Германии, Турции и на Дальнем Востоке. В это же время, советские подводные лодки и военно-морская авиация были готовы воспрепятствовать высадке десантных сил НАТО в этих районах.

При рассмотрении советских планов по блокированию всех морских операций, которые могут дать непостредственно влиять на способность противника к ведению боевых действий, нужно учитывать медвежий склад мышления авторов советских оперативных концепций, предполагающий внезапность и высокую координацию всех видов вооружений. Следует также помнить, что торговый, а также рыболовный флот СССР и стран Варшавского договора находился под оперативным контролем советского правительства, что означало, что он занимал свое место в планах Главного штаба советского ВМФ.

Теперь стало ясно, что Советы разработали тщательный план того, как и где применять силы, чтобы оказать на мировую транспортную систему такое влияние, которое создаст максимальное ее нарушение в минимальные сроки. Приоритет отдавался нарушению перевозок США и их союзниками грузов, имевших самое непосредственное отношение к их боеспособности.

Быстрый рост советского торгового флота в 1970-е — начале 80-х не только позволил зарабатывать столь необходимую твердую валюту, но и расширить советское политическое влияние и обеспечил советский ВМФ наиболее ценными вспомогательными силами. Не последним из его достоинств было предоставление точной, полной и актуальной разведывательной информации о судоходстве в мире, направлении движений судов, перевозимых грузах и портах назначения. Некоторые советские торговые суда также могли устанавливать минные заграждения, многие из них были оснащены военными электронными системами, такими как средства радиоперехвата и постановщики помех. Таким образом, с самого начала военных действий советы планировали парализовать систему доставки грузов, применяя, насколько это возможно синхронно, многочисленные атаки силами надводных рейдеров, подводных лодок, береговой авиации, постановкой минных заграждений, саботажем, постановкой помех и передачей дезинформации. «Военные зоны», в которых нейтральные суда смогут ходить только на свой страх и риск будут установлены у Западных проливов к северо-западу от Европы, к западу от Гибралтара, в Аравийском море, у мыса Доброй Надежды и в Восточно-китайском море. Это создание «мгновенной угрозы» для судоходства, а не войны на коммуникациях — в старом стиле войны на истощение — также согласовывалось с советским военно-политическим планом быстрого захвата Федеративной Республики Германии и навязывания США переговоров, подкрепленных потрясающей демонстрацией советской мощи на суше, на море и в воздухе.

Советский военно-морской флот и морская авиация, предназначенные для парализации морских перевозок, как и силы, выделенные для других, уже упоминавшихся задач, должны были занять свои позиции задолго до того, как военные планы будут запущены на исполнение. Опять же, они были очень малочисленны. Западная оперативная разведка, в мирное время, естественно, наиболее интересовалась советскими тяжелыми атомными крейсерами класса «Киров», из которых к июлю 1985 в строю находились два — один — собственно «Киров» на Северном флоте и еще один на Тихоокеанском. Их «электронные подписи» были хорошо известны ВМФ США, а следовательно, и НАТО. То же касалось и всех основных элементов советских флотов. Однако, когда пришло время, оказалось не так уж сложно изменить их, чтобы запутать — пускай даже на день или два — средства наблюдения и разведки. Кроме того, «Кировы», будучи атомными и очень тяжело вооруженными, могли действовать автономно и непрерывно двигаться на высокой скорости, требуя от противника полномасштабной концентрации сил для того, чтобы призвать себя к ответу.

Авианосцы класса «Киев», оснащенные СВВП, из которых к июлю 1985 в строю находилось четыре, были другим основным элементом советских надводных противокорабельных сил. Два из них, в том числе сам «Киев» находились на Северном флоте и еще два на Тихоокеанском. Нормальной практикой для «Киева» или однотипного «Новороссийска» было курсирование между Мурманском и Средиземным морем с эпизодическими дежурствами в районе Кабо-Верде и западного побережья Африки. В то же время «Минск» и однотипный с ним корабль, базирующиеся во Владивостоке*, курсировали между ним и Камранью — бонусом за советскую поддержку Вьетнама — эпизодически заходя в Южно-Китайское море. Эти авианосцы, как правило, сопровождались парой отличных фрегатов класса «Кривак»

На западе часто предполагалось, что в случае войны тяжелые крейсера «Киров» присоединятся к авианосцам «Киев», чтобы сформировать боевые группы наподобие авианосный ударных групп НАТО, возможно с дополнительными фрегатами и эсминцами. Но это мнение было ошибочным. Оно не учитывало советскую решимость добиться успеха, даже ценой риска потерять все развернутые силы в течение первых же дней, если не часов боевых действий. Кроме того, зачем жертвовать исключительной подвижностью атомных «Кировых», ставя их в одну группу с ограниченными по автономности «Киевами» и кораблями сопровождения?

Что касается подводных лодок, предназначенных для борьбы с торговыми судами, то в мирное время только две подводные лодки находились на боевом дежурстве, имея эту задачу своей целью. Обе были старыми торпедными атомными подводными лодками. Одна из них вела патрулирование на расстоянии двух дней на малых оборотах от Мыса Доброй Надежды, а вторая на таком же расстоянии от Мыса Святого Роха, узловой точки у побережья Бразилии. Их задача заключалась в обнаружении и уничтожении определенных судов, определенных Москвой в течение нескольких часов после начала боевых действий на Центрально-Европейском театре.

Таков был, в сущности, план действий советского флота. Это был хороший план, и он почти что сработал.

Адмирал Мэйбери продолжил доклад об основных целях советского военно-морского флота, останавливаясь на отдельных операциях, которые они считал нужным осветить подробнее. Он начал с тяжелого крейсера «Киров».

1 августа CINCUSNAVEUR стало известно, что этот корабль отплыл из Кольского залива днем ранее и взял курс на юго-запад, к центру рубежа Гренландия-Исландия-Великобритания, двигаясь с умеренной скоростью. В прошлом, «Киров» время от времени выходил в Атлантический океан к западу от Исландии, выступая в качестве учебной цели для «Бэкфайеров», действующих с аэродромов в районе Мурманска. Это давало хорошие возможности для тренировок, в том числе для советской морской разведывательной авиации и спутниковых систем слежения. Чего в тот раз не было известно, так это того, что «Киров» сопровождала подводная лодка класса «Оскар», которая держалась под днищем корабля таким образом, чтобы шум ее винтов нельзя было отличить от шума винтов крейсера.

К 3 августа «Киров» находился уже в примерно 350 милях к югу от мыса Фарвель. Неожиданно, следивший за крейсером «Орион» ВМС США обнаружил еще один источник шума поблизости от него. Шумы на некоторое время слились, а затем нова разделились. «Орион» продолжил слежение за тем, что он счел крейсером, в то время, как второй источник шума направился на юг на скорости 20 узлов. Обе цели не использовали радары и сохраняли радиомолчание. Однако, «Кировым» была цель, шедшая на юг. Рано утром 4 августа крейсер перехватил британский контейнеровоз «Лидс Юнайтед», точные координаты, курс и скорость которого были переданы из Москвы. На «Лидс Юнайтед» так и не узнали, что потопило его. Это были две выпущенные из-за горизонта ракеты SS-N-19 с обычными боеголовками. В следующие три дня «Киров» уничтожил не менее семи ценных кораблей Альянса. Так как ни один из них не смог передать сигнала «SOS», не говоря уже о сообщении о рейдере, эти потери остались незамеченными. Дальнейшей задачей «Кирова» было продолжать двигаться на юг, к Кабо-Верде, чтобы пополнить запасы ракет на советской базе в Порто-Гранде. Однако, ввиду того, что крейсер израсходовал все противокорабельные ракеты, его способный капитан Фокин принял решение вместо этого направиться на полной скорости обратно в Мурманск, пройдя Датским проливом. Он знал, что американская авиабаза Кефлафик была выведена из строя ударом баллистическими ракетами подводных лодок (БРПЛ) в обычном оснащении, запущенных со старых, но все еще действующих лодок класса «Гольф». Однако «Киров» был случайно обнаружен канадским «Орионом», который смог поддерживать контакт, оставаясь вне зоны действия ПВО крейсера. 9 августа «Киров» был серьезно поврежден попаданием ракеты «Гарпун» с американской подводной лодки «Даллас», а затем потоплен торпедами американской подводной лодки «Гротон» из состава эскадры подводных лодок.

* * *

* * *

На Средиземном море, советская пятая эскадра прибыла 2 августа на свою обычную стоянку в заливе Хаммамет, неподалеку от побережья Туниса. Точнее, это сделали ее надводные корабли и вспомогательные суда. Подводные лодки — две ПЛАРК (подводная лодка, атомная, с крылатыми ракетами) «Чарли-2» и две АПЛ «Виктор» остались в открытом море. Пары, составленные из лодок обеих типов, осуществляли патрулирование к западу и к востоку от Мальты. 2 августа, верховный командующий ОВС НАТО в Южной Европе (CINCSOUTH) и командующий шестым флотом США принял решение, что для авианосных ударных групп было целесообразным отплыть из Неаполя и направиться в район к юго-востоку от Мальты.

Советскую эскадру, конечно же, требовалось держать под наблюдением. Тем не менее, радиоэлектронный обман со стороны советских войск был осуществлен успешно. Ракетные крейсеры «Адмирал Дрозд», «Севастополь» и «Адмирал Головко» вместе с сопровождающими их ракетными эсминцами сумели сняться с якоря после наступления темноты 3 августа и уйти на высокой скорости на восток, избежав немедленного отслеживания.

Советские корабли были обнаружены в 03.00 4 августа одним из самолетов-разведчиков CINCSOUTH в 150 милях к западу от авиагруппы «Форрестола». Адмирал Лоример, командующий Шестым флотом, приказал разведчикам немедленно вернуться и начать подготовку к бою. В это время, советские подводные лодки «восточной» группы, находившиеся в контакте с ударной группой «Форрестола», в 04.00 получили приказ начать боевые действия. Условия использования сонаров, вызываемые более теплой поверхностью воды средиземноморским летом, очень помогли подводным лодкам оставаться незамеченными. Через несколько минут после того, как советские войска получили приказ и до того, как его получил американский адмирал, его флагманский корабль получил попадание двух противокорабельных ракет, которые попали в ангары и взорвались среди самолетов, заправленных и оснащенных оружием для предстоящего удара. Самолет АВАКС, поднявшийся в воздух в 03.00 смог предупредить о ракетах, выпущенных подводной лодкой. Вскоре он обнаружил группу ракет, приближающихся со стороны советских кораблей на западе. На этот раз, ответные меры имели некоторый эффект. Ни одна из ракет больше не попала в «Форрестол», однако два сопровождавших его эсминца получили попадания. Пожар на авианосце был взят под контроль, поврежденные самолеты были убраны, а те, что уцелели, начали подготовку к взлету. Ударная группа развернулась, авианосец взял курс на северо-запад, против ветра, чтобы обеспечить взлет ударных самолетов. Однако, как оказалось, его новый курс вывел авианосец в зону торпедной атаки второй советской подводной лодки. В 04.37 он получил попадания двух торпед, одна из которых повредила винты и рулевую группу.

В последующем бою, все надводные советские корабли были потоплены, однако «Форрестол» был вынужден просить разрешения на заход в территориальные воды Мальты. Он с трудом добрался до Марсашлокка и стал там на якорь. В тот же вечер, одна из советских подводных лодок «западной» группы была потоплена USS «Артур У.Рэдфорд» при попытке торпедной атаки на авианосец.

Американская боевая группа в Индийском океане была построена вокруг атомного авианосца «Нимиц». Отплыв из Диего-Гарсия 2 августа, эта группа взяла курс на северо-запад, к Аравийскому морю. Было известно, что советская эскадра Индийского океана находилась в Сокотре и было важно, чтобы она оказалась в радиусе действия американской авиации как можно скорее, выдвижение боевой группы, конечно же, невозможно было скрыть от спутниковой разведки. Используя свою исключительно высокую скорость, две советские торпедные подводные лодки класса «Альфа» выдвинулись на позиции перехвата, что позволяло войти в контакт с американской боевой группой примерно в 01.00 4 августа. Так как американские корабли шли со скоростью 25 узлов, они не могли использовать свои противолодочные вертолеты для разведки, а противолодочные самолеты, полагающиеся на гидроакустические буи, в данных обстоятельствах имели малое значение. Таким образом, вскоре после начала боевых действия имела место успешная торпедная атака подводной лодки на авианосец. К счастью, только одна торпеда попала в «Нимиц», и хотя удар пришелся в корму, скорость авианосца упала всего на четыре узла, а, что более важно, реакторы не были повреждены и продолжали работать. Последующая авиационная атака на советскую эскадру была не слишком успешной. Потери от огня ЗРК были тяжелы, в основном потому, что единственный самолет радиоэлектронной борьбы (РЭБ) вскоре после взлета разбился из-за отказа двигателей. Истребители авиагруппы оказались в состоянии достаточно эффективно противостоять советским «Бэкфайерам», атаковавшим группу из Южного Йемена. Можно сказать, что в Индийском океане было проявлено достаточно доблести в первые же дни войны. Несмотря на это, оставался серьезный вопрос: сухой док, достаточно большой, чтобы принять поврежденный «Нимиц» находился не ближе Сан-Диего.

Тяжелый крейсер класса «Киров» Тихоокеанского флота действовал, в целом аналогично самому «Кирову» в Атлантическом океане. То есть, он время от времени выходил из Петропавловска и на несколько дней уходил на юго-восток в Тихий океан, по видимости, принимая разведывательную информацию и целеуказание от советской морской авиации. 1 августа, крейсер последовал обычным курсом в Тихий океан. К счастью, американская подводная лодка «Ла-Холла», которая вела патрулирование в районе Петропавсловска сразу села крейсеру на хвост. Вскоре после начала военных действия советский корабль подвергся атаке. Крейсер, получивший попадание тремя торпедами, затонул за двадцать минут.

В это же время «Китти Хок» — один из двух авианосцев Седьмого флота США — двигался на восток от Йокосуки в сопровождении крейсера с системой «Иджис» и несколькими кораблями Японских Морских сил самообороны, имея приказ перехватить крейсер в случае неудачи «Ла Холлы». Но прежде, чем группа приблизилась к советскому корабль на дальность поражения, «Китти Хок» получил доклад об успешном потоплении корабля с подводной лодки и изменил курс, чтобы вернуться в Йокосуку.

Американский авианосец «Джон Ф.Кеннеди» с составе своей ударной группы 4 августа находился в Субик-Бэй на Филиппинах. Адмирал Карлсберг, командующий американским Седьмым флотом, полагал, что в случае, если напряженность перерастет в войну, его первой обязанностью будет вывести свои силы в море и уничтожить «Минск», однотипный с «Киевом» корабль, который в настоящее время находился в Камрани, используя ее в качестве оперативной базы. В соответсвии с этой задачей, он вывел свои силы из Субика в 18.00 4 августа после проведения энергичных противолодочных мероприятий вдоль предполагаемого маршрута. Однако он не знал, что в то утро советская подлодка выставила минные заграждения в том самом месте, где «Джон Ф.Кеннеди» должен был выходить из Субика. Авианосец подорвался на одной из этих мин и был вынужден вернуться в гавань, после чего его покинула авиагруппа. Но СВВП «Форджер» «Минска» не выдержали удара авиагруппы «Кеннеди», нанесенного на рассвете следующего дня с аэродрома в Маниле. Советский авианосец и два корабля его сопровождения были потоплены. Два ракетных крейсера и два эсминца, однако, уцелели и потопили несколько торговых судов в Южно-Китайском море прежде, чем были интернированы в Сурабае на острове Ява.

К этому времени «Китти Хок» был переведен в Субик, чтобы заменить поврежденный «Джон Ф.Кеннеди» в качестве флагманского корабля адмирала Карлсберга.

Советские подводные лодки, действующие у мыса де-Сан-Роке, к западу от Гибралтара и у мыса Доброй Надежды потопили несколько важных торговых судов в течение первых нескольких дней военных действий. По всему миру укрывались в гаванях либо уходили из опасных районов, ожидая развития обстановки. Несколько судов подорвались на минах, которые выставили за несколько дней до этого советскими торговыми судами. Не могло быть никаких сомнений в том, что план «мгновенной угрозы» был введен в действие.

Последней операцией, о которой стоит упомянуть, будет наступление советских войск на юг, с поддержкой Болгарии и Румынии и высадкой морского десанта на Дарданеллах. Вместо того, чтобы осуществить прямую высадку в непосредственной близости от Босфора, советские войска начали наступление по суше из Болгарии — встречая ожесточенное сопротивление объединенных Греческо-Турецких войск, уже развернутых для недопущения этого — одновременно с высадкой морского и воздушного десанта в порту Зонгулдак. Оттуда они должны были двинуться воль побережья на запад при поддержке Черноморского флота, в то же время, угрожая Анкаре. Как следует из советских планов, ожидалось, что эта кампания заставит Турок заключить мир на условиях, которые создадутся после советского успеха в Западной Германии. Эти планы были сорваны ввиду неспособности Советов добиться своих целей на Центральном фронте.

Прежде, чем подходить к завершению, мы должны рассмотреть еще один аспект — а именно, военно-морские операции, развернувшиеся в первые два дня боевых действий, которые предопределил все дальнейшее развитие войны на море.

Следует напомнить, что целью Советов было оккупировать всю территорию Федеративной Республики Германии в течение десяти дней, что должно было привести к развалу Североатлантического Альянса и вынудить Соединенные Штаты сесть за стол переговоров. Советское верховное военно-морское командование сочло необходимым уничтожить или нейтрализовать американские авианосцы внезапной атакой при первой же возможности. Именно это обстоятельство в большей степени, чем что бы тони было другое придало войне всемирный характер и, возможно, дало гарантию, что даже если бы Красная Армия достигла Рейна в установленный срок, Соединенные Штаты с очень малой вероятностью пошли бы на переговоры. Совершенно независимо от ярости американского народа, столкнувшегося с новым Перл-Харбором или решимости Соединенных Штатов восстановить морское господство в Атлантике, в 1980-х годах изоляционизм был бы для Америки неприемлем. Соединенные Штаты теперь вынуждены импортировать нефть и другое стратегическое сырье с других континентов, и, следовательно, стали действительно зависимыми от моря. Поэтому преобладание советского военно-морского флота около Европы, Азии и Африки было неприемлемо. Тем не менее, это означало бы полный вывод американских войск из Европы.

Обращаясь к морским/воздушным сражениям, развернувшимся вслед за первыми неожиданными атаками, можно выделить нападения на торговые суда по всему миру и локальные столкновения к востоку от Суэца и на Тихом океане, а также пять кампаний, независимо, но более или менее одновременно развернувшихся в пределах НАТО. К ним относились: действия в Норвежском море, направленные на поддержку сил Главнокомандующего ОВС НАТО в Северной Европе (CINCNORTH); на Балтийском и Северном морях и у пролива Ла-Манш, направленные на поддержку сил главнокомандующего ОВС НАТО в Центральной Европе (CINCENT); в зоне западных проливов на северо-западе Европы, направленные на поддержку ОВС НАТО в целом; операции по переброске подкреплений через Атлантический океан; на Средиземном море в поддержку сил CINCSOUTH.

Приступая к описанию действий в Норвежском море, следует напомнить, во-первых, о том, что тяжелый крейсер «Киров» был потоплен на пути обратно в Мурманск после уничтожения ряда торговых судов в Атлантике. Особый интерес представляет еще одна операция, происходившая в то же время, в которой принимал участие авианосец «Киев». Он отплыл из Мурманска 23 июля, почти за две недели до войны в сопровождении двух фрегатов класса «Кривак». Группа прибыла в Корк в Ирландской Республике 27 июля, нанеся якобы визит вежливости. Корабли, как сообщалось, готовились к походу к Карибским островам. Конечно, группа отслеживалась системами НАТО после выхода из советских территориальных вод и оставалась под наблюдением после того, как вышла из Корка 2 августа, направившись на юго-запад. Однако контакт с группой «Киева» был потерян в ночь на 3 августа в результате применения средств радиоэлектронной дезинформации. К счастью, благодаря использованию авиабазы в Шенноне, последующий поиск оказался успешным и закончился обнаружением «Киева» 5 августа.

Шеннон значительно расширил зону действия французских противолодочных самолетов «Атлантикь Новелль Женерасьен» (ANG) и стал бесценным перевалочным пунктом для эскадрильи «Торнадо» Маринефлягер (морская авиация ФРГ), которая была вынуждена оставить Шлезвиг-Гольштейн и была передана Объединенному командованию в зоне Западных проливов (JACWA). Действуя в сопровождении двух «Торнадо» — перехватчиков КВВС и воздушного танкера БК-10, немецкие «Торнадо» обнаружили «Киев» в полдень 6 августа. «Форджеры» из авиагруппы советского авианосца уже сбили один из ANG и «Торнадо», а ЗРК авианосца и фрегатов сопровождения сбили еще два «Торнадо». Но атака остальных была успешна, и «Киев» оказался искалечен. Также был сильно поврежден один из фрегатов сопровождения. После этого британская подводная лодка «Сплендид» направилась на перехват. Она потопила «Киев» и поврежденный фрегат. Второй, подобрав уцелевших, направился на Кубу, однако в конце концов был обнаружен американским «Орионом», действующим с базы Лайес. После этого он не прожил долго.

Основные действия в Норвежском море начались 5 августа. Британская подводная лодка «Черчилль», ведущая противолодочное патрулирование к северу от Шетландских островов, потопила советскую дизель-электрическую подводную лодку довольно нового класса «Танго», которая двигалась к Ферт-оф-Клайд для постановки минных заграждений. В течение нескольких последующих дней, несколько подлодок столкнулись с противником из числа первой волны советских подлодок, которые после начала боевых действий направились к рубежу Гренландия — Исландия — Великобритания. Этот маршрут был благоприятным для НАТО в силу, как и ожидалось, большей бесшумности подводных лодок флота США и их европейских союзников. Однако еще семь советских подводных лодок прорвались в Атлантику.

Американский Атлантический Ударный флот в составе двух авианосных ударных групп, вошел в Норвежское море 10 августа для поддержки норвежских войск и британских и американских морских пехотинцев, которые готовились к высадке с целью удержать аэродромы. Это имело большое значение. Первоначально флот насчитывал три авианосных ударных группы, однако, когда поступило сообщение, что «Форрестол», действующий на Средиземном море, сильно поврежден, было принято решение выделить «Саратогу» и ее корабли сопровождения из состава Атлантического Ударного Флота и направить на поддержку сил CINCSOUTH.

Действия Ударного Флота были направлены также на то, чтобы обеспечить дальнее прикрытие для первой крупной операции по переброске подкреплений через Атлантику. В этой операции участвовала группа быстрых конвоев с мощным эскортом, отплывших с Восточного побережья США 8 августа. Ложные конвои отправились по другим маршрутам, что было частью комплексного плана дезинформации. Несмотря на все это, конвои подверглись тяжелым ударам советских подводных лодок, наносимых ракетами с дистанции до 450 километров. Посреди Атлантики, они были также подверглись удару бомбардировщиков «Бэкфайер» из Мурманска, которые атаковали их ракетами с дальностью до 330 километров. Сражение развернулось на огромной по площади территории океана. К счастью, ответные меры были не безрезультатны. Количество транспортов, выведенных из строя, могло быть намного большим. Однако потери были тяжелыми. Только тридцать шесть из сорока восьми транспортов, отплывших из США, успешно добрались до портов на Канале. Однако, они доставили подкрепления как раз вовремя, что сыграло важную роль в стабилизации положения на Центральном фронте.

Мы подошли к концу доклада адмирала Мэйбери в Национальном колледже обороны в Вашингтоне и считаем нужным дать некоторые собственные комментарии.

Более подробное описание этих операций, конечно, можно найти в книге «Третья Мировая война: август 1985 года», опубликованной весной 1987. Она охватывает также воздушные и морские сражения, развернувшиеся в районе Балтийских проливов и пролива Ла-Манш, где советские легкие силы с воздушным прикрытием пытались нарушить доставку подкреплений и материально-технического обеспечения из Великобритании на Европейский континент. Мы не будет повторять те описания здесь.

Советскими силами было выставлено множество минных полей, и морские перевозки почти остановились из-за нехватки минных тральщиков. Особенно это ощущалось к югу от побережья Ирландии. Следует вспомнить «Киев» и его корабли сопровождения, зашедшие в Корк как раз перед началом войны. Во время этого захода, как стало ясно теперь, соединение советских подводных лодок выставило минные заграждения у Лох-Суилли, Бантри Бэй, Корка, Уэксфорда, Дублина и Милфорд Хевен. Пять судов подорвались на этих минах. Только Милфорд Хевен был оперативно протрален и потерь удалось избежать.

Большая часть последующих подкреплений отправлялась из портов на побережье Мексиканского залива. Пройдя к югу от Азорских островов, они, по возможности, направлялись далее по мелководью вдоль побережья Европы. Дополнительные силы поддержки, действующие из Испании, а также Португалии и Франции, снизили уровень подводной угрозы и практически ликвидировали угрозу с воздуха. За пределами зоны ответственности НАТО, где не было принято надлежащих мер для обеспечения оперативного контроля или не было возможности обеспечить надлежащую защиту, морское судоходство оказалось по большей части парализовано, пока уверенность в способности НАТО защитить его не восстановилась до некоторой степени. К концу второй недели войны оперативная оперативные системы разведки НАТО по всему миру обеспечили более реалистичную оценку подводной угрозы на различных театрах болевых действий. Действительно, мало кто сомневался, что разведывательные службы НАТО будут иметь важнейшее значение в обеспечении борьбы с серьезной угрозой способности Альянса использовать море.

Возможно, стоит на мгновение остановиться на этом аспекте. Развитие информационных технологий позволило западным союзникам использовать компьютеры, микроэлектронику и телекоммуникации, чтобы производить, хранить, получать и передавать информацию в различных формах быстро и, пока враг не начал вмешиваться, надежно. К счастью, советское вмешательство редко бывало эффективным. Каждый клочок информации о каждой советской подводной лодке, попавший в зону досягаемости любого датчика союзников — гидролокатора кораблей или вертолетов, гидроакустического буя самолета, акустических пеленгаторов на морском дне или радиолокационная отметка от шноркеля (если подводная лодка дизель-электрическая) — мог быть обработан почти мгновенно, проанализован и сравнен. Затем подводные лодки НАТО получали обновленные данные, которые доводились до сведения всех заинтересованных адресатов. Кроме того, известно, что это оказывало определенное влияние на советские подводные лодки (подводники стран НАТО испытывали подобное уважение к советским системам разведки), заставляя их двигаться с более низкой скоростью. Чем быстрее движется подводная лодка, тем больше шума она производит. Даже когда это не позволяет точно определить координаты подлодки, противник может сузить зону поиска. Такие ограничения скорости не смущают лишь ПЛАРБ, так как для выполнения своих задач им не требуется высокая скорость и они развертывались в удаленных районах, как можно дальше от потенциальных «нарушителей».

Следует добавить, что нужно учесть и имевшую место неудачу Союзников в области того, чтобы действовать быстро и оперативно получать добываемую разведкой информацию. Произошло то, о чем предупреждали многие. Степень децентрализации оказалась недостаточна для того, чтобы нижестоящие командующие, а в некоторых случаях командиры кораблей и прочие офицеры не оказались в ситуации, которую можно назвать «инсульт в центре — паралич на местах». В быстро меняющейся обстановке было крайне важно, чтобы человек оперативно получал всю необходимую ему информацию и мог выполнять свою работу так, как считал нужным. Наиболее важными функциями командиров флотов и персонала их штабов, особенно на берегу, было не допустить, чтобы их собственные силы — надводные корабли, подводные лодки и самолеты — не создавали помех друг другу.

Размышляя о результатах военных действий на море, можно сказать, что наибольшим недостатком флотов Альянса было малое количество противоракет, а также средств радиоэлектронной борьбы для подавления каналов управления и систем самонаведения ракет противника. С начала 1950-х годов было очевидно, что в боевых действиях на море наступила эпоха управляемого ракетного оружия. Это знание не было должным образом использовано. Слабым местом любых электронных средств управления является то, что они уязвимы для электронных средств противодействия. Любая ракета с любой системой наведения по определению может быть обманута и перенаправлена на ложную цель. В конечном счете, вражеские корабли, подводные лодки и самолеты должны были быть уничтожены или нейтрализованы. Задачей первостепенной важности было справиться с ракетами, что бы ни было их носителем.

К концу второй недели Третьей Мировой войны более 90 % советского и стран Варшавского договора торгового флота, включая рыболовные суда, действовавшие на Балтийском, Черном и Японском морях было потоплено, захвачено и интернировано в нейтральных портах. Это был конец советского морского могущества.

 

ГЛАВА 14: ВОЙНА В ВОЗДУХЕ

Мы уже подробно описали некоторые из воздушных боев, развернувшихся на Центрально-Европейском театре военных действий, многие из которых имели решающее значение для сражений на земле. Но военно-воздушные силы в этой войне играли более важную роль, чем в любой другой и поэтому из действия заслуживают более подробного рассмотрения.

Военно-воздушные силы действовали везде, где шли боевые действия. Над океанами и прибрежными государствами действовали, в основном, палубные самолеты и вертолеты. Наиболее значительными были действия огромны авианосцев ВМС США, однако французские «Фош» и «Клемансо», а также британские «Арк Ройал» и «Илластриес» оказались в самой гуще сражений на Средиземном море и в Атлантике. Военно-морской флот США имел в распоряжении около 1 500 первоклассных самолетов и, в дополнение к ним глобальную силу в виде Командования ВВС в зоне Тихого океана (PACAF) со штаб-квартирой в Японии и авиакрыльями, развернутыми в дружественных странах юго-восточной Азии и авиакрылом тяжелых бомбардировщиков В-52 Стратегического Авиационного Командования на острове Гуам. Все эти силы сыграли свою роль в сражении на периферии войны.

Действия авианосцев Ударного флота ВМС США в Атлантике получили широкую огласку. Менее известным, возможно, является в подводной войне самолеты Союзной морской патрульной авиации, действия независимо или совместно с надводными кораблями и подводными лодками, нанесли очень тяжелые потери советскому подводному флоту. Эти самолеты, оснащенные электроникой и гидроакустическим оборудованием и средствами поражения подводных лодок, превзошли даже самые высокие ожидания мирного времени. Но, будучи большими и «хрупкими», они были уязвимы на земле, и некоторые из них, базировавшиеся на восточных берегах Атлантического океана, были уничтожены ракетными ударами советских самолетов и подводных лодок. После этого, эти самолеты были рассредоточены парами и отдельными бортами по базам на побережье европейской Атлантики и продолжили действовать. Удивительный факт, но имея на борту достаточно места для отдыха и приема пищи и игнорируя правила технического обслуживания мирного времени, многие из этих самолетов и их экипажей провели больше трех четвертей всей войны в воздухе, совершая посадку только для пополнения запасов топлива и продовольствия.

Действия советской морской авиации были направлены на то, чтобы блокировать Атлантический «воздушный мост» сбивая крупные американские военно-транспортные самолеты в море ракетами «воздух-воздух» с модифицированных «Бэкфайров», «Беаров» и «Бэджеров». Но, несмотря на повреждение и уничтожение объектов, система раннего предупреждения НАТО продолжала работать, и F-15 «Игл» из Исландии, а также «Торнадо» КВС из Шотландии устраивали им горячий прием. Аналогичным образом, когда небоеспособные советские СВВП «Форджер» попытались действовать со своих авианосцев типа «Киев», «Торнадо» КВС и американские палубные перехватчики держали их в ужасе, пока их корабли-носители не были потоплены. Радарное и инфракрасное наблюдение с высотных самолетов-разведчиков и спутников означало, что неожиданность на море могли вызвать, в основном, лишь самолеты и подводные лодки.

Великобритания и Франция попали под удары советской авиации с первых же часов войны. Первоначально, они сводились к ракетным ударам бомбардировщиков «Бэкфайер», «Беар» и «Бэджер» по портовым сооружениями, аэродромам, радиолокационным станциям и узлам связи, а также правительственным сооружениям и военным командным центрам. Хотя это ни в коем случае не имели решающего значения, иногда удары достигали слабо защищенных целей, например, британского центра управления воздушным движением, расположенного в гостиничного типа здании в Вест Драйтоне на окраине Лондона.

В первые дни войны удары самолетов советской Дальней и Морской авиации со своих далеких баз по Великобритании и Франции не смогли оказать решающего значения. Их потери были высоки, так как они рисковали быть сбиты над Атлантическим океаном и Северным морем дальнобойными ракетами. Так было до 8 августа, когда советские военно-воздушные силы получили в свое распоряжение аэродромы в Шлезвиг-Гольштейне и смогли задействовать большое количество бомбардировщиков Су-17 «Фиттер» и Су-24 «Фенсер» для ударов по целям в Великобритании и Франции. Обе страны попали под очень тяжелый удар. Тогда американские F-111, британские и немецкие «Торнадо» и французские «Ягуары» начали наносить удары по новоприобретенным советским аэродромам с их импровизированной ПВО, в то время, как советские «Фиттеры» и «Фенсеры» несли тяжелые потери над целями и перехватывались на пути к ним бельгийскими и голландскими F-16 «Файтинг Фалкон». Британская и Французская ПВО была серьезно нарушена в результате пробелов в системе раннего предупреждения после потери наземных РЛС и повреждения аэродромов, однако их современные защищенные системы связи уцелели, а самолеты дальнего радиолокационного обнаружения (ДРЛО) показали удивительную способность адаптироваться для компенсации потерь в системе наземных РЛС. Вплоть до конца войны, несмотря на серьезные потери, французские и британские военно-воздушны силы по прежнему представляли собой огромную проблему для советских самолетов, пытавшихся углубиться в их воздушное пространство.

Высоко над землей Германии, Советы в расчете на пренебрежение потерями заполнили небо своими самолетами. Меньшим по численности, но, как правило, превосходящим их Союзным военно-воздушным силам пришлось прилагать максимальные усилия. Все довоенные опасения по поводу того, что оптимистично называлось «Контролем воздушного пространства» более чем реализовались. Радиолокационные станции и системы связи были забиты помехами и от тщательного наземного контроля пришлось отказаться. Проблемы с классификацией «Свой-чужой» и интеграцией действий авиации и зенитно-ракетных систем были настолько сложны, что могли быть решены только путем применения простейших мер. В отсутствие надежного контроля вооружений системами «Свой-чужой», с обеих сторон свои самолеты неизбежно сбивались столь же эффективно, сколь и самолеты противника. Широкие правила были созданы Союзными военно-воздушными силами Центральной Европы (AAFCE) в течение нескольких часов. Они предполагали установленный диапазон высот для возвращения своих самолетов, а также «окна» длительностью несколько минут каждый час, в течение которых зенитно-ракетные системы на земле бездействовали. Хотя иногда это давало самолетам советских ВВС неоспоримое преимущество для выполнения своих задач, это было лучшее, что можно было сделать в неразберихе сражения в воздухе.

В небе, американские, Бельгийские, Голландские и Датские F-16 «Файтинг Фалкон» вместе с американскими F-15 «Игл», французскими «Миражами», а также британскими и немецкими «Фантомами» в неустанной борьбе за превосходство в воздухе наносили тяжелые потери советским истребителям «Фишбед», «Флоггер» и «Фоксбет». Было подсчитано, что военно-воздушные силы Альянса сбивали советские самолеты в соотношении 5 к 2 в свою пользу. Однако, это соответствовало тому количественному превосходству, которое страны Варшавского договора имели над ними. Потери авиации вскоре вызвали серьезное беспокойство у COMAAFCE и его подчиненных. Чтобы компенсировать эти трудности, на западе должны были быть созданы новые аэродромы и наземная инфраструктура, так как передовые базы на севере Германии были захвачены или попали под огонь наземных сил и удары авиации. Хотя это никогда не было частью декламируемой политики НАТО в отношении отступления, некоторые планы перебазирования были предусмотрительно подготовлены. Поэтому, когда возникла такая необходимость, эскадрильи военно-воздушных сил НАТО быстро нашли себя на незнакомых аэродромах в северной Франции, Бельгии и Великобритании, где получили некоторую защиту относительно нетронутых средств ПВО. С-130 «Геркулес» ВВС США и КВС Великобритании, а также французские и немецкие тяжелые транспортные самолеты «Трансаль» и вертолеты делали великолепную работу по доставке летного состава, оружия, средств технического обслуживания и специальной техники с перебазируемых аэродромов. Несмотря на хаос, творящийся на многих авиабазах, ВВС Альянса продолжали действовать, и их вызов врагу никогда не ослабевал.

Пилоты и штурманы быстрых реактивных самолетов имели считанные секунды на принятие решений и, получив боевые повреждения, рефлекторно катапультировались из вышедших из-под контроля самолетов. Многие из них были достаточно удачливыми, чтобы приземлившись на парашютах, попасть в руки дружественных немцев, которые помогали им вернуться на территорию, контролируемую Альянсом через бреши в линиях врага. Некоторые летчики возвращались домой пешком целых четыре раза, чтобы получить новую машину и вернуться в бой. Это оказалось значительным фактором, смягчающим серьезное истощение военно-воздушных сил НАТО, продолжающиеся с каждым днем.

В то же время, в ходе важных воздушных операций, «Торнадо» КВС и Люфтваффе, а также FB-111 ВВС США наносили удары по аэродромам Варшавского договора в Восточной Германии и Чехословакии. «Торнадо» летели к целям на предельно малой высоте, для чего они и были разработаны. Эти неоднократные удары не обходились без потерь, однако доставляемые ими бомбы и мины неуклонно снижали численное превосходство противника и затрудняли работу его аэродромов, таким образом, устанавливая баланс самолетов, действующих на больших и малых высотах над линией фронта. Авиакрылья и эскадрильи НАТО также участвовали в налетах на «узкие места», чтобы сорвать и воспрепятствовать доставке в Западную Европу танковых подкреплений и материально-технического обеспечения армий Варшавского договора.

После девяти дней ожесточенных воздушных боев, были потеряны более половины самолетов COMAAFCE. Потери летного состава были меньше. Однако военно-воздушные силы Альянса вернули себе инициативу к тому моменту, когда SACEUR принял свое историческое решение отправить в бой самолеты двойного назначения с обычными бомбами и задействовать В-52 с базы Лайес на Азорских островах. Оно было подкреплено параллельно принятым COMAAFCE решением ввести в бой оставшиеся резервы, состоящие из нескольких эскадрилий итальянских ВВС и ввести в бой эскадрильи французской и американской палубной авиации, а также французских и немецких учебно-тренировочных самолетов «Альфа Джет» (которые, как и британские «Хоки» были полезны на второстепенных ролях в этой войне). Эти силы были благополучно перебазированы, вызвав, однако, разочарование своих экипажей в южную Францию и Германию.

Все факторы, которые позволили западному Альянсу выстоять против количественно превосходящих сил авиации противника, станут известны, когда закончатся полномасштабные исследования этой войны, но многие из них понятны уже сейчас. Значение, которое придается качеству техники и подготовки личного состава более чем оправдано в отдельном бою, но в затяжной войне решающим фактором является их количество. Включение в войну ВВС Франции с самого начала имело, несомненно, важное стратегическое значение. Французское Тактическое авиационное командование (№ 1 коммандемент аэриенн тактикь) со штаб-квартирой в Меце в восточной Франции проявило себя гибкой структурой для постановки боевых задач и координации распределения самолетов Альянса, перебазирующихся из Германии на Французские аэродромы. Без этого, как и без участия в отсутствие договорных обязательств в войне сотен французских «Миражей» и «Ягуаров» с их квалифицированными экипажами, достигнуть превосходства в воздухе могла бы совсем другая сторона.

 

ГЛАВА 15: ВОЙНА В КОСМОСЕ

4 августа 1985, когда начались боевые действия, космический орбитальный аппарат «Энтерпрайз-101» с экипажем из четырех человек под командованием полковника ВВС США «Слима» Вентворта уже более сорока часов выполнял свою миссию на орбите. Первоочередной его задачей была фото- и радиотехническая разведка и, так как аппарат проходил над территорией СССР десять раз в сутки, было собрано впечатляющее количество ценной информации. Однако корабль был также оснащен аппаратурой для трансляции материалов на территорию СССР и его стран-сателлитов, призывая к неповиновению и восстаниям. За счет собственных источников информации в СССР об этом было прекрасно известно. Ликвидация «Энтерпрайза-101» входила советские планы, если объявленное состояние боевой готовности перейдет в открытую войну.

Рано утром 4 августа был произведен запуск «Союз-49», задачей которого являлся перехват. На четвертом витке он сблизился с кораблем Вентворта на 150 метров, который начал наблюдение. Вспышка лазера с советского корабля ослепила его сразу. Последовавший за ним обстрел нанес кораблю такой ущерб, что о контролируемом входе в атмосферу не могло быть и речи. Только прибытие другого космического челнока могло спасти Вентворта и его команду, но ущерб, полученный «Энтерпрайзом-101», в частности повреждения систем управления и генераторов энергии означали, что система жизнеобеспечения откажет раньше. Следовательно, спасательная операция должна была быть срочной.

Жена полковника Джанет, высокая красивая брюнетка, в это время находилась вместе с десятилетним сыном Николасом и шестилетней дочерью Памелой в светлой и благоустроенной гостиной дома Вертвортов в Монтерее, штат Калифорния и вслушивалась в драматические утренние новости по телевизору. Обычно их семья завтракала на кухне, но сейчас были в гостиной, потому что телевизор был там. Они уже слышали, что их страна вступила в войну, но сейчас умы всех троих занимала мысль о том, что любимый муж и отец находиться там, в космосе.

- Он вернется, все будет в порядке, — сказала Джанет, убирая остатки завтрака. — Как всегда.

Но в ее голосе было больше уверенности, чем она ощущала.

Раздался телефонный звонок.

- «Слим» в беде, — сказал знакомый Джанет голос. Это был их хороший друг из центра управления полетами.

— Это скоро сообщат по новостям, но я решил предупредить вас. У него повреждены глаза, но в остальном все нормально. Корабль сильно пострадал, но мы вернем их обратно.

Почти сразу же на экране появилась эта новость. Еще не успев положить трубку, Джанет услышала слова диктора:

- Одни из наших космических кораблей был поврежден в результате атаки советского космического перехватчика. Готовиться миссия по спасению его экипажа, которая должна стартовать в ближайшее время.

- Чудесно! — Сказала Джанет детям. — Они вернут папу. Вы увидите!

Кто-то постучал в дверь. Это оказался офицер, заявивший, что прибыл по приказу центра управлений полетами, вместе с двумя офицерами ВВС с телевизионным оборудованием, которого Джанет никогда раньше не видела. Было понятно, что это модель для домашнего пользования. Наверное, какое-то рабочее оборудование. Офицер установил его, подключил питание и занялся некоторой настройкой.

- Вы можете поговорить с полковником Вентвортом, — сказал он. — Когда корабль пройдет над нами. Он сказал, что хочет поговорить с вами.

Что все это значит? Джанет заволок жуткий страх.

Она обошла странный телевизор, не прикасаясь к нему, и позвонила их другу из центра управления полетами.

- Вы ведь запустите «Шаттл» чтобы спасти его? — Спросила она. — Они сказали что…

- Я надеюсь, что да, — раздался нерешительный ответ. — У нас есть не так много носителей. Все зависит от того, как Объединенный Комитет начальников штабов решит использовать их.

Часом позже она позвонила снова. Они все еще была не в состоянии заставить себя прикоснуться к передатчику.

- Джанет, плохие новости. У нас готова только одна ракета, и Объединенный Комитет начальников штабов приказал использовать ее для замены критически важного разведывательного спутника, также перехваченного советским аппаратом.

- Ты хочешь сказать, что они позволят ему умереть, когда они могут его спасти?

- У нас есть только один носитель, — прозвучало в ответ. — Пока «Энтерпрайз-103» не будет готов к полету. На это уйдет не менее трех дней. Учитывая повреждения, нанесенные советским перехватчиком, корабль «Слима» столько не продержится. А свободная ракета уже готовиться на Ванденберге, где уже готов спутник, и я боюсь, нет возможности что-то изменить. Ты можешь поговорить со «Слимом» через телевизор, который они принесли. Включи его, но будь готова.

- Но… но по новостям сказали, что спасательная операция сейчас срочно готовиться и в скором времени стартует… Они же сказали…

- Мне очень жаль, Джанет. Действительно жаль. Это просто пиар, чтобы успокоить общественность. Ты должна знать правду.

Джанет секунду промолчала.

- А что с другими членами экипажа? — Спросила она почти шепотом. — Что вы скажете их семьям?

- О них позаботятся, — раздалось в ответ. — Но время уходит. Вы можете поговорить со «Слимом».

Она так и сделала. На экране появился «Слим», ее любимый, один из трех человек в мире, которые действительно имели для нее значение. Он находился в кабине космического корабля в окружении приборов, в скафандре, но его движения были более неловкими, чем обычно. И неопределенными. Его взгляд был странным.

- «Слим!» — Сказал она.

- Здравствуй, любимая, — ответил он. — У меня со зрением что-то, и я вас не вижу, но бог мой, так приятно вас слышать. Как вали дела?

- Хорошо, — соврала она. — Николас и Памела здесь. Дети, поздоровайтесь с папой.

- Привет папа, — ответили они хором.

- Это замечательно, — ответил он.

Джанет смотрела, как парящий в невесомости слепой космонавт слепо шарит руками по кабине. Но голос был тот же. Это был голос «Слима».

- Джанет, — сказал он. — Я люблю тебя.

- О, Слим…

- Это не продлиться долго, может быть, час, или около того, а может и несколько минут. Я люблю тебя, Джанет, дорогая… Я отключаюсь.

Изображение исчезло.

Она бессильно опустилась на диван. Глаза были сухими. Она была слишком поражена.

Вдруг глубоко изнутри ее вырвался вопль, словно крик умирающего животного.

- Я ненавижу вас всех! — Вскрикнула она, а затем в слезах прижала к себе детей.

… Когда война закончилась, запущенный аппарат подобрал на орбите тела полковника и других членов экипажа «Энтерпрайза-101» и вернул их на Землю, где они были с почестями похоронены на Арлингтонском кладбище. Событие было важным. Президент направил на церемонию своего помощника. Джанет Вентворт на церемонии не было.

* * *

В течение трех довоенных десятилетий огромные инвестиции и чудеса изобретательности в сверхдержавах мчали космическую отрасль вперед. Наряду с хорошо известными мирными программами, военное значение отрасли было крайне сильно. Любая деятельность в космосе имела некоторое военное значение, но, по крайней мере 65 процентов запусков, осуществленных до войны, были запущены в военных целях. К январю 1985 года Советский союз осуществил 2119 космических запусков, для сравнения, США осуществили 1387. Однако, последние использовали более тяжелые ракеты с большей полезной нагрузкой, а их спутники имели больший срок службы и больше технических возможностей.

Среди военных задач, выполняемых спутниками, была фотографическая, электронная, радиолокационная и инфракрасная разведка, обеспечение связи, функции системы раннего предупреждения, навигационные и метеорологические задачи и, наконец, были спутники-перехватчики, предназначенные для уничтожения других спутников. Пилотируемые аппараты, такие как «Энтерпрайз-101» были оставлены для выполнения нескольких взаимосвязанных задач или для тех, где возможность выполнения требовала немедленной реакции или мышления. Великобритания, Франция и Китай также имели скромные космические программы, используя спутники для связи и научных исследований. Франция и Китай также использовали собственные ракеты-носители, в то время как британцы, являвшиеся крупным разработчиком и производителем спутников, зависели от американских носителей трехспутниковую систему связи.

До войны обычные люди по всему миру имели слабое представление о том, что творилось у них над головами. Главным образом, так было потому, что большая часть происходящего было окутано завесой секретности, но также и потому, что их внимание обращалось к космосу только тогда, когда телекамеры отслеживали там нечто важное. Так получилось, что героические подвиги в космосе в ходе этой войны остались не поняты многими. Человек был нужен в космосе для выполнения лишь отдельных задач, особенно в первые годы космической программы. Когда же дело дошло до военных действий, он, как оказалось, был скорее обузой, нежели преимуществом. Были, конечно, исключения в виде задач, которые требовали прямого человеческого участия и контроля. Ярким примером этого был трагический полет «Энтерпрайза-101» полковника Вентуорта. Но основные задачи в космосе было лучше возложить на роботов.

Для понимания того, что происходило в космосе в ходе войны, будет полезным некоторое понимание основ научной теории. Искусственные спутники Земли подчиняются таким же, как и природные тела, законам, установленным в семнадцатом веке ученым и философом Иоганном Кеплером. Вероятно, наиболее значимым в контексте данной книги будет то, что плоскость орбиты искусственного спутника (как и естественного) всегда будет проходить через центр Земли. Под действием этого и других неумолимых законов, траектория полета спутника становиться, в сущности, постоянно и предсказуемой. Они могут смещаться лишь с помощью бортовых маневровых, как правило, жидкостных и твердотопливных ракетных двигателей. Маневровые двигатели и топливо для них, естественно, отбирают место у другой полезной нагрузки. Если же запас топлива будет исчерпан, возможность маневрирования исчезнет. И в любом случае, за него придется расплачиваться уменьшением другой полезной нагрузки.

Еще одним сдерживающим фактором является количество электроэнергии, необходимой для работы систему спутника. Солнечные батареи способны довольно просто преобразовывать в электричество энергию солнечных лучей, однако все равно остаются ограничения по мощности и количеству запасаемой энергии. Именно поэтому спутники радиолокационной разведки, которые играли крайне важную роль в войне, имели много недостатков. Радар жадно поглощал электроэнергию. Именно по этой причине Советский Союз использовал портативные ядерные реакторы в качестве источника питания в своих спутниках радиолокационной разведки. Напомним, что объект, который в 1978 году вызвал обеспокоенность всего мира, сгорел при входе в атмосферу над северной Канадой, вызвав радиоактивное заражение местности, несомненно, был советским спутником морской разведки.

Но даже без подобных неудач, срок использования спутников не длился вечно. Он в значительной степени определялся высотой орбиты и сроком службы источника питания. Исчерпание источника питания, несомненно, означало очевидный конец функционирования спутника, в отличие от эксплуатации обычной машины. Срок службы спутников находился в диапазоне от нескольких дней или недель до (теоретически) нескольких тысяч лет, в зависимости от его орбиты. Проще говоря, чем ниже орбита, тем короче срок службы спутника и наоборот. Высота орбиты определяется при запуске спутника и зависит от задач, которые ему предстоит выполнять. Спутники оптической разведки, как правило, являются самыми низковысотными и запускаются на высоту около 120 километров над Землей. С другой стороны, американские спутники обнаружения ядерных взрывов VELA (Velocity and angle of attack — скорость и угол атаки) были выведены на столь высокую орбиту, что на момент начала войны отдалились от Земли уже на 110 000 километров.

Хотя космос позволял техногенным объектам перемещаться на огромные расстояния с огромной скоростью практически вечно, все движение в космосе по прежнему находилось в плену законов Кеплера. Если орбита спутника не будет изменена, то на каждом витке он точно в срок появится в определенной точке. Высота или плоскость орбиты может быть изменена маневрированием, однако после маневра, спутник — если только не упадет обратно в атмосферу — снова окажется на предсказуемой орбите. Таким образом, хотя точно назначение некоторых спутников не всегда было известно в предвоенные годы, космос был «открыт» и все спутники, остатки ракет-носителей и прочий мусор, вращавшийся вокруг Земли, находился под наблюдением, пронумеровывался и регистрировался в компьютерных базах научных учреждений, таких как Королевский авиационный институт в Фарнборо, Великобритания. Кроме того, согласно общепринятой конвенции Организации Объединенных Наций (среди участников конвенции был и СССР), страны были обязаны уведомлять о запуске и основных параметрах каждого спутника. В основном, так и делалось.

Спутники могли наблюдаться даже невооруженным глазом ночью, когда они отражали солнечный свет, однако более научным подходом было следить за ними с помощью телескопов, радаров и других электронных средств. Деятельность в космосе была настолько открыта для наблюдения и анализа, что первые сообщения о Плесецке, главной стартовой площадке Советского Союза на севере его территории были получены из Кеттерингской школы для мальчиков в Англии. Группа школьников под руководством преподавателя-энтузиаста науки организовало постоянное наблюдение, и периодически публиковала подробности о спутниках, недавно выведенных на орбиту.

Среди многих преимуществ, вытекавших из довоенных космических программ было признание сверхдержавами (по причине объективной данности) концепции «открытого пространства». Она устраняла одну из трудностей в области контроля за исполнение договоров об ограничении и сокращении стратегических наступательных вооружений (ОСВ И СНВ), так как состояние пусковых установок легко могло быть проверено средствами космической разведки. Проверка «национальными техническими средствами» уже давно была используемым в затянувшихся переговорах эвфемизмом для спутникового наблюдения. Обе стороны точно понимали, что это значит. Такая разведка имеет свои ограничения: она не может проследить за ракетами, которые хранятся укрытыми, и не может проникнуть внутрь грузовиков, въезжающих и выезжающих с ракетных баз.

Человеческая деятельность в космосе в мирное время, как правило, достаточно стабильна, как в научном, так и в политическом плане. Существует даже значительное сотрудничество. Иногда оно носит даже политический характер, подобно тому, как СССР намекнул Соединенным Штатам, что ЮАР готовит проведение ядерных испытаний в пустыне Калахари. Эта информация была получена с одного из советских спутников «Космос», пролетавшим над Калахари в июле и августе 1977 года.

Так как методы полетов в космос, выбранные СССР и США были различны в техническом плане, большая «комфортность» американской модели позволяла непосвященным людям на западе наслаждаться убеждением в том, что США, безусловно, лидируют. Это было далеко не так. В различных отношениях, каждая из сторон была впереди. США вложили огромные усилия в программу «Аполлон» по отправке человека на Луну. СССР, проявляя меньше суеты, приступил к созданию космической станции «Салют» на орбите. Благодаря программе сменных экипажей, в общей сложности около сорока космонавтов выполняли на ней различные исследовательские программы. Обе программы дали очень замечательные результаты, но эти результаты были очень различны.

Развитие телеметрии позволяло мгновенно передавать на Землю информацию со спутников оптической и радиоэлектронной разведки. Во время войны эти каналы были полностью или частично забиты помехами, наводимыми обеими сторонами с использованием наземных и космических средств. Время, которое требовалось для сложного процесса преобразования спутниковых снимков в сигнал для отправки на Землю для дальнейшей обработки, в мирное время казалось замечательным, однако в военное этот процесс были слишком долгим. С другой стороны, передача данных на Землю таким способом не могла быть подавлена. Система спутниковой связи, которая хорошо себя зарекомендовала еще до войны, оказалась бесценна для обеспечения работы гражданских и военных систем управления в беспрецедентном темпе. Но и здесь эффективность системы снизилась в результате наведения помех.

Спутники уничтожались и выводились из строя в ходе скорее единичных, нежели массовых операций. Количество спутников-перехватчиков было ограничено с обеих сторон и все они были предназначены для уничтожения действительно важных целей. В основном, этими целями были спутники радиоэлектронной разведки (РЭР), которые получали основной процент информации об электронных системах противника и, прежде всего, рабочих частотах его систем. Некоторые из выведенных из строя спутников заменялись новыми, но такие запуски требовали особого внимания — место старта и направление полета ракеты должны были быть таковы, чтобы запуск ни в коем случае нельзя было принять за запуск межконтинентальной баллистической ракеты (МБР). Это было чувствительным и жизненно важным ограничением, несмотря на все средства для быстрого компьютерного анализа. Это также было частью молчаливой договоренности между сверхдержавами касательно того, что в условиях войны процесс замены был необходим. За несколько месяцев до войны, все стороны были хорошо обеспечены спутниками всех типов, и запуски для их замены были немногочисленным. Как следствие, медленный темп запуска, характерный для США, с их большими спутниками и большими ракетами, не стала большим недостатком, как прогнозировали некоторые довоенные критики.

Уничтожение или подавление помехами спутников РЭР могло быть для Запада более чувствительным, чем для СССР, так как НАТО возлагало большие надежды на меры радиоэлектронного противодействия (РЭП) и радиоэлектронной защиты (в области которых она имела существенное, однако не подавляющее превосходство) уступая в численности аппаратов и имея их развернутыми в неблагоприятных конфигурациях в случае начала войны. Это объясняет, что объединяло средства РЭР в космосе, тяжелые потери авиации Альянса в ходе первого удара, затруднения в разведывательных системах и Гданьский инцидент, описанный нами в Главе 6. Это также объясняет, почему эти отдельные истории со своим интересным человеческим фактором оказались так важны в начале войны.

Учитывая стратегические возможности, которые предлагало использование космического пространства, было неизбежным, что обе сверхдержавы обратят внимание на противоспутниковое оружие. Это случилось еще в середине 1960-х, когда Советский Союз продемонстрировал способность направить два спутника в точку встречи в ходе реализации своей программы «Союз-Космос» в 1967 году. США продемонстрировали то же самое несколько ранее с использованием аппаратов «Джемини». Ко второй половине 1970-х годов СССР, похоже, оказался твердо привержен системе, при которой перехватчик приближается к цели снизу от нее по схожей орбите, чтобы запустить в ее сторону боеголовку или приближался в цели вплотную, чтобы взорваться вместе с ней. Война показала, что оба этих метода были надежны и эффективны. Спутники были «нежной» целью. Требовалось очень слабое столкновение или взрыв, чтобы вывести их из строя. Основная система противоспутникового оружия США строилась на столкновении ракеты-перехватчика и цели на относительно низкой скорости соударения. Эти ракеты запускались в космос с истребителей F-15 «Игл», летящих на очень большой высоте. Для наведения на конечной стадии полета, обе стороны использовали инфракрасные системы самонаведения.

Возможность использовать противоспутниковых ракет наземного базирования также была рассмотрена, но отброшена, хотя Соединенные Штаты имели некоторые успехи в ходе испытаний на Тихом океане. Как и противоракетная оборона (ПРО), эта система разрешалась договором ОСВ-1, однако проблема сопровождения цели и ее перехват ракетой наземного базирования оказался слишком сложным и дорогостоящим для практического применения. Компенсировать недостаточную точность систем позволяло использование ядерных боеголовок, однако в это случае был риск нежелательных последствий в виде эскалации конфликта. В любом случае, Договор о Космосе 1967 года запрещал вывод ядерного оружия на орбиту. Хотя этот договор, возможно, был бы проигнорирован в ходе войны, он стал эффективным тормозом разработки подобных систем в мирное время.

Хотя многое в научной фантастике оказалось удивительно пророческим, космические сказки предвоенных лет, в которых люди разгуливали в космической невесомости с оружием, основанном на «лучах смерти» не нашли своего отражения в реальной войне в космосе. Полковник Вентуорт и остальные члены экипажа «Энтерпрайз-101» были ослеплены лазерным лучом советского спутника-перехватчика. Но теперь стало известно, что этот лазер был экспериментальной химической системой, которая имела ограниченную дальность и была вспомогательной. Основной ущерб — повреждения сопла, блоков питания и систем управления «Энтерпрайза-101» — почти наверняка был нанесен взрывом небольшой шрапнельной боеголовки, запущенной советским перехватчиком.

Однако в другой отрасли фантастики и реальные научные открытия сошлись столь близко, что это представляло интерес. Существовала технология, о которой время от времени узнавала общественность, испытывая понятные беспокойства и сомнения. Это было, если говорить просто, оружие, основанное на принципе «пучка заряженных частиц». Теория «зарядки» или «захвата» атомных частиц и их концентрация в узкий луч большой энергии тщательно изучалась физиками в течение многих лет. Поток заряженных частиц мог расплавиться с любым спутников — но что еще более важно, он почти наверняка мог уничтожать межконтинентальные баллистические ракеты, если бы удалось решить проблему обнаружения и наведения. Но, как и в области термоядерной энергетики — которая до сих пор преподноситься как освободитель человечества от рабской зависимости от ископаемого топлива — пока было понятно, что применение этой технологии на практике невозможно.

Так было, пока советский ученый Герш Будкер не сдвинул процесс с мертвой точки, открыв в 1956 году, что, достигнув определенной скорости в магнитном поле, газ может начать самоускоряться. Учитывая общий паритет в стратегических и космических технологиях, сложившийся между сверхдержавами к 1980-м годам, его открытие превратилось в ящик Пандоры. Тем не менее, СССР задействовал ненормально крупные средства в попытке открыть его. Хотя в разведывательных структурах США существовали некоторые споры о реальных масштабах советской программы и времени, требующемся для появления работающей системы, считалось, что и США должны начать аналогичную программу.

Теперь мы знаем, что оружие, основанное на создании пучков заряженных частиц, не было использовано в войне. Однако недавно международная комиссия изучила советский исследовательский комплекс, находящийся вблизи советско-китайской границы, который был полностью посвящен этой области физики. Мы не знаем их полных выводов, но стало ясно, что советские ученые были все еще далеки от создания достаточно компактных циклотронов, пригодных для использования в наземных системах, не говоря уже о космосе.

Однако менее разрекламированным «скелетом в космическом шкафу» было то, что ученые называют «электромагнитным оружием» (ЭМИ). В своем простейшем виде, это был эффект, вызываемый взаимодействием с атмосферой гамма-лучей, возникающий после ядерного взрыва в космосе. Ученые установили, что электромагнитный импульс достаточной мощности способен уничтожить или вывести из строя всю электронику на большом участке поверхности земли. Кроме того, ЭМИ можно было управлять и направлять на зону поражения. Кроме того, в этом случае не будет ни ударной волны, ни радиоактивного заражения, возникающих при ядерном взрыве в атмосфере. Если все это правда (а некоторые неожиданные побочные эффекты, наблюдавшиеся на Гавайях после американских ядерных испытаний на Тихом океане в 1962 году позволяют предположить, что так оно и есть), вся система командования и управления современными армиями может быть парализована.

Договор о Частичном запрещении ядерных испытаний 1963 года, соблюдение которого тщательно контролировалось при помощи спутников на ультравысоких орбитах, делал невозможным проверку теории ЭМИ даже в самом ограниченном масштабе. Это, а также другие ограничения, такие как риск принять испытания за ядерный удар, прочно удерживали этого джинна в бутылке. Все, что можно сказать об этом оружии, содержалось в статье научного обозревателя Лондонской «Таймс» от 4 декабря 1981 года, где говорилось, что если эта теория верна, два ядерных взрыва в космосе могут парализовать НАТО, а еще два парализуют Организацию Варшавского Договора. Конечно, не было никакой защиты от подобного оружия в 1985 году, когда началась война, однако, в промышленно развитых странах в начале 1980-х годов были предприняты, по крайней мере некоторые меры по защите линий связи. Это было, в общих чертах, повышение надежности цепей питания ключевого электронного оборудования и более широкое использование в главных системах связи и управления оптоволоконных кабелей. Вполне возможно, применение ЭМИ серьезно нарушило бы работу линий связи, но это не прекратило бы войну и не дало бы стратегического преимущества ни одно из сторон. Именно поэтому ни одна из них не перевела теоретические изыскания в области ЭМИ в стадию практических испытаний.

 

ГЛАВА 16 ЛОВУШКА НА СЛОНА: ЦЕНТРАЛЬНАЯ АМЕРИКА

В последние три года перед мировой войной, Центральная Америка была ловушкой на слона и бомбой замедленного действия. Соединенные Штаты почти упали в ловушку и взорвали бомбу.

В начале 1984 года, продолжавшаяся на правой стороне южной части американского заднего двора война, шедшая в духе Вьетнамской, взорвалась с новой силой. Похоже было, что США проиграли, а коммунистическая Куба и Сандинистское Никарагуа выиграли, хотя экономические эксперименты на Кубе и в Никарагуа представляли собой доказанную катастрофу для их собственных народов. Это была война, начавшаяся в Сальвадоре, и затем распространившаяся на четыре другие некоммунистические страны Центральной Америки — милитаристские Гватемалу и Гондурас, проблемную Панаму и даже демократическую Коста-Рику.

Кризис внезапно обострился, так как союзная Америке христианско-демократическая Венесуэла была втянута в войну с союзной Кубе Гайаной. Была и абсурдная опасность того, что все важные страны Карибского бассейна (Тринидад и Тобаго, Антиколониалистская Гренада и Ямайка) могут в некоторой степени оказаться на стороне Гайаны.

Кризис этот был предотвращен самым неожиданным способом, отчасти потому, что Соединенные Штаты пошли на столкновение лицом к лицу с Кубой, но и потому, что в Венесуэле в декабре 1983 года (в первую очередь, к ужасу Америки) пришли к власти социал-демократы. После этого венесуэльско — мексиканский союз оказался важнейшим стабилизирующим фактором в регионе, в последний момент принеся мир и компромисс. Если бы этого не произошло, если бы Карибский бассейн превратился с советское «внутреннее озеро», западный альянс почти неизбежно оказался бы втянут в Третью Мировую войну.

Для всех «слонов» которым теперь предстоит ступать осторожно в послевоенном мире, в возможно, опасном и нестабильном 1987 году, те события поучительным уроком остались в живой памяти. Они также несут в себе надежду.

* * *

В течение восьмидесятых не все в Центральной Америке силы, требовавшие перемен, были революционными или поддерживаемыми Кубой. Существовали также умеренные и реформистские движения, пытавшиеся остановить революционную волну и начать реформы в своих странах, где многие поколения людей угнетались небольшим количеством богатых семей, где было слишком много военных и один из самых низких уровней дохода на душу населения в мире.

Левоцентристских умеренных реформаторов представлял Социалистический интернационал, тесно связанный с социал-демократическими партиями в Венесуэле, Коста-Рике, Мексике и влиятельными группами в Сальвадоре. В свое время он также имел влияние в Никарагуа, но с приходом к власти Сандинистов начал сползать под контроль коммунистов. Справа от центра находилась Organizacion Democrata Cristiana de America (ODCA) под председательством Венесуэлы (Аристид Кальвани) и влиянием президента Сальвадора Дуарте и нескольких политических партий в странах Карибского бассейна.

Кубинцы и Советы принятии решение в первую очередь заняться созданием проблем для ODCA (например, Сальвадора и Венесуэлы).

Уже в 1980 лидеры Кубы провели ряд тайных встреч с лидерами марксистских движений центральной Америки, чтобы обсудить планы по популяризации в регионе. У них в тот момент был повод для торжества.

Это была военная победа Сандинистского движения в Никарагуа, приведшая к свержению династии Самосы.

Соединенные Штаты оказались в полной изоляции в своей последней попытке сохранить «Самосим без Самосы». Это событие вызвало в американской администрации глубокое беспокойство по трем причинам. Оно показало, что партизанское движение в Центральной Америке может успешно бороться с подготовленной США, но политически деморализованной армией, такой, как национальная гвардия Самосы. Оно смогло установить собственное правительство в материковой части Центральной Америки и находилось под мощным кубинским влиянием. Прежде, чем превратиться в почти полностью коммунистическое движение, Сандинисты явно пользовались широкой поддержкой населения.

На встрече набирающие в Никарагуа силу марксистов в 1980-м звучал голос Фиделя Кастро, однако реальная власть находилась в руках президента Советского Союза Брежнева, который подпирал неэффективную экономику Кубы сорока миллионами долларов каждую неделю. В 1980 году советы привлекла возможность утроить Соединенным Штатам глубокую ловушку на их южном «заднем дворе», чтобы те безуспешно пытались бы решить проблемы и не смогли бы вмешаться в ход критически важных событий в другой части мира.

Советские стратеги считали, что и Центральная Америка и Карибский бассейн в настоящее время созрели для революции. Они убедились, что Куба может использоваться в качестве плацдарма для мощной политической и стратегической поддержки подрывных сил во всем регионе. Это обстоятельство могло сковывать сил США и снижать престиж Америки, что позволило бы Советскому Союзу наносить более решительные удары и развивать собственные инициативы в других регионах мира. Для США было бы затруднительно перевести вопрос о центральной Америке в плоскость конфликта восток-запад и таким образом, привлечь к его разрешению своих союзников. Советы были уверены, что американское общественное мнение будет истерически протестовать против задействования регулярной армии для борьбы с повстанцами в регионе, события в котором американское телевидение комментировало почти что ежедневно. Перспективы, видимые из кремля, были очень заманчивыми.

Несмотря на ужасное болото, в котором тонула его экономика, Фидель Кастро в начале 80-х находился в приподнятом настроении. Эмиграция более чем 125 000 кубинцев с острова после открытия весной 1980 порта Мариэль для всех, кто желал уехать, как ни странно, дал ему политическую передышку. Это позволило ему избавиться от нескольких тысяч злостных преступников и немалого количества психически больных. Почти все «Мариелотцы» поселились на юге Флориды, сделав Майами лидером страны по числу убийств и уровню торговли наркотиками. В политическом плане, позволив покинуть страну некоторому количеству оппозиционеров, Кастро снова сумел сплотить вокруг себя различные фракции политической элиты Кубы: военных, радикальных революционеров и всех остальных, вплоть до умеренных. Последних представлял министр экономики Карлос Рафаэль Родригес.

Кастро увидел возможность взять реванш в латинской Америке, на материке, вырваться из региональной изоляции, в которой Куба находилась на протяжении многих лет, дать выход энергии мощным кубинским вооруженным силам, участвовавшим в серии войн в Африке. Он рассказывал своим коллегам-марксистам из Никарагуа, что сейчас имеет в соединенных штатах мощный ресурс в виде национальных меньшинств. Если администрация в Вашингтоне сократит расходы на социальное обеспечение, а она наверняка пойдет на это, по стране прокататься беспорядки черного и латиноамериканского населения. В Центральной Америке главной целью была гражданская война в Сальвадоре, которая была, по крайней мере отчасти, реакцией на возвращение к власти христианских демократов в Венесуэле.

До декабря 1979 года у власти в Венесуэле находились социал-демократы, слишком осторожные, чтобы идти на конфронтацию с Кубой. После выборов в в этом месяце, к власти пришли христианские демократы, которые выступали на политику открытой конфронтации с Кубой и более тесные связи с США. Как следует из сведений, поступивших из Гаваны, где утечки информации были так же часты, как и в Вашингтоне, в 1981 году Кастро направил Брежневу в Москву меморандум, суть которого заключалась в следующем: «Правительство Венесуэлы является ключевым союзником США в регионе. Без Венесуэлы США могут оказаться в изоляции в Центральной Америке, и это могло бы способствовать революциям в Сальвадоре, Гватемале и Гондурасе, а радикализация Сандинистского правительства в Никарагуа пойдет гораздо быстрее. Правительство Венесуэлы заняло выражено антикубинскую позицию. Оно признает распространение коммунистического влияния в Центральной Америке и странах Карибского бассейна серьезной угрозой своей национальной безопасности. Оно способно поддержать другие страны Латинской Америки, которые также столкнулись с этой угрозой, в частности, Бразилию. К счастью, у нас есть два преимущества. Во-первых, это сильная внутренняя оппозиция политическому курсу Венесуэльского правительства. Во-вторых, это правительство проявило себя сборищем дураков, оказав решающее влияние на назначение ставленника христианских демократов президентом Сальвадора. Американцы полагают, что:

а) этот человек является адекватной фигурой для контроля над военной хунтой (в реальности он слишком слаб);

б) он выглядит как харизматичный умеренный, однако слишком неубедительно выступает на американском телевидении, особенно когда пытается говорить по-английски;

в) он будет поддержан Мексикой (чего не будет).

Именно в Сальвадоре революционные коммунистические силы должны теперь нанести удар».

Эта оценка не слишком отличалась от той, что была дана по другую сторону океана. Документ, который был положен на стол новому президенту США в то же время (и, как ни в чем не бывало, попавший в руки журналистов) звучал следующим образом: «оказавшись перед выбором между репрессиями и революциями в Центральной Америке, Соединенные Штаты должны найти третий путь. Осуществляя помощь военным режимам Сальвадора, Гватемалы и Гондураса, США должны:

а) оказывать давление на правительства, требуя реформ, направленных на уменьшение поддержки революционеров;

б) призывать к снижению уровня «официального терроризма»;

в) защищать нынешнее правительство Сальвадора от переворота крайне правых сил;

г) решительно выступать, при необходимости силовыми методами против прямого участия кубинских войск в партизанской войне в Сальвадоре;

д) пытаться разделись социал-демократов Сальвадора от коммунистов».

Первый пункт был направлен на социал-демократическое правительство Мексики.

Однако этот подход не удался. Специальный представитель США в Мехико, как теперь обнародовано, отправил обратно отчет следующего содержания: «мы столкнулись лбом с ужасной дилеммой. Мексиканская оценка ситуации в центральной Америке и странах Карибского бассейна принципиально отличается от американской. Мексиканцы предполагают, что подрывная деятельность в этом регионе является следствием социально-экономической отсталости и угнетения. Они считают, что военные режимы Сальвадора, Гватемалы и Гондураса долго не продержаться. Они утверждают, что стабильность в регионе усилиться, если эти диктаторские режимы будут заменены левоцентристскими народными правительствами, которые проведут аграрную реформу, установят демократические свободы и ликвидируют контролируемые правыми секретные армии».

«Мексиканцы не отличаются от нас во мнении, что оптимальный выход из кризиса существует, но расходятся с нами во мнении о том, каким способом это произойдет. Мексика не поддержит новое правительство Сальвадора. Правящая партия в Мексике имеет тесные связи с социалистическим интернационалом. Она считает, что социальные перемены неизбежны и оппозиция военным режимам дает лучшие надежды на долгосрочную стабильность».

Вполне возможно, что посол США преувеличивал реальную позицию Мехико. В неофициальном разговоре с одним выдающимся американцем, президент Мексики задал вопрос: «Почему США допустили захват власти в Никарагуа коммунистическими Сандинистами?».

- Но, — ответил изумленный профессор — Ваше превосходительство выступили в поддержку Сандинистов!

— Да, сказал президент. — Этого требовали политические соображения.

Все это и позволило расставить ловушку на слона.

Первым этапом кризиса было усиление революционной войны в Сальвадоре. То, что началось как серия столкновений плохо обученной и плохо вооруженной армии с несколькими партизанскими отрядами переросло в серьезную войну, охватившую широкие слои сельского населения. Армия Сальвадора получила поддержку от США, партизаны — от Кубы.

Президент Сальвадора был хорошим, но проблемным человеком, и как все проблемные люди, он потерял власть. В выборах 1982 года принимали участи только те, кто резко выступал против партизан, решились баллотироваться или голосовать. Они проголосовали с незначительным перевесом за коалиционное правительство правоцентристских христианских демократов. Если бы эти выборы проводились среди протестантов Северной Ирландии, большинство в то время также не проголосовало бы за любого, кто пытался быть центристом или был «слишком мягок». Некоторые умеренные попытались на некоторое время присоединиться и поддержать новую коалицию — однако под ударом своих слишком принципиальных коллег и американской прессы, окрестившей их «украшением фашистской банды убийц» — позже вышли из нее. Оставшиеся в коалиции правоцентристы горько обвинили «так называемому умеренную оппозицию» в провале «демократического эксперимента» и обвинили левые американские газеты в поощрении гражданской войны.

Для ряда правых офицеров, уход умеренных был хорошей новостью. Военные и демагоги «жесткой линии» взяли власть в свои руки и поклялись вести войну против коммунистических партизан до тех пор, пока партизаны не будут полностью уничтожены. Начались жестокие убийства людей, даже отдаленно причастных к партизанскому движению. Многие из умеренно настроенных людей пошли на глупый шаг, присоединившись к коммунистам, и разрушительная гражданская война вспыхнула с новой силой.

Это возымело отчаянные последствия для крестьянского населения этой крошечной, но густонаселенной страны. К сожалению для США, теперь не оставалось места для притворства, будто они защищают демократию в Сальвадоре. Было необходимо прямое и твердое решение, поддерживать или нет военное правительство страны.

Администрация США решила поддержать его. С поддержкой американских военных советников и поставками значительного количества вооружений и техники, началась основная операция по борьбе с партизанами, которая не могла не сработать. Военные Сальвадора, воодушевленные лозунгом «Победа или смерть!» и американской поддержкой, подняли уровень насилия в этой войне настолько, что к настоящему времени обеспечили партизанам поддержку населения. Обе стороны, и партизаны и правительственные силы действовали с все большей жесткостью по отношению к мирному населению.

Либеральная оппозиция в США взорвалась. В 1981 году кубинцы подготовили планы организации демонстраций черного и латиноамериканского населения против снижения уровня жизни, которое ожидалось от администрации США, однако показали обычную неспособность организовать демонстрации (которые уже были проплачены) в нужное время. Эта неэффективность, однако, дала кубинцам больше преимущество. Подобно тому, как случилось в 1968 году, проплаченные демонстрации вызвали прокатившуюся по всей Америке волну насилия. Достойные молодые люди и другие политические силы, что было вполне очевидно, присоединились к акциям протеста против «Нового Вьетнама».

В конце 1983 война в Сальвадоре распространилась на всю Центральную Америку. На определенном этапе, она охватила все пять Центральноамериканских республик.

Еще до правого переворота в Сальвадоре, правительство Сандинистов в Никарагуа прошло печальной кубинской дорогой. Под давлением ухудшающейся экономической ситуации, правительство Никарагуа начало арестовывать и бросаться в тюрьмы местных и даже иностранных бизнесменов, так как она занимались «клеветой», вместо оказания помощи экономике страны. В ответ США заморозили экономическую помощь Никарагуа, Венесуэла последовала их примеру. Это подвигло про-кубинское Сандинистское правительство просить у Советского союза экономической и иной помощи. Куба громко и гневно осудила «Американскую интервенцию против Никарагуа» и начала утверждать, что «армии наемников» на деньги США и Венесуэлы в настоящее время обучаются в Коста-Рике для войны против Никарагуанской революции.

Все больше кубинских военных советников и оружия попадало в Никарагуа. Мексика не видела в этом пользы. Она заявляла, что отрезав экономическую помощь Никарагуа, США толкали ее в руки Советского Союза.

Некоторые гораздо более зловещие силы стали опасаться (или надеяться) того же самого. В Гватемале, хорошо организованная и оснащенная партизанская армия заставила военных опасаться, что полномасштабная революционная война может разразиться очень быстро. Проблема затрагивала и Коста-Рику, страну, у которой не было вооруженных сил — только полиция, которая гордилась своим внутренним спокойствием и пацифизмом на мировой арене. Снижение уровня жизни в до сих пор зажиточной и цивилизованной Коста-Рике, а также падение цен на кофе и другие продукты экспорта подготовили почву для появления чего-то неслыханного ранее — крошечных, но крайне эффективных террористических групп. То же самое произошло в Панаме, где смерть в 1981 генерала Торрихоса породила вакуум власти, способствовавший возрождению левой революционной деятельности. Беспорядки у панамского канала вызвали серьезную обеспокоенность среди высших офицеров ВМС США.

Гватемала приняла глупое решение вмешаться в конфликты в Сальвадоре, Гондурасе и Никарагуа. В конце лета 1983, военное правительство Гватемалы, столкнувшись с собственным крупным партизанским движением, отправило войска через границу, чтобы оказать поддержку Сальвадорской армии, ведущей ожесточенные бои с партизанами на севере страны.

Гондурас позволил силам бывшей национальной гвардии Самосы действовать против приграничный районов Никарагуа со своей территории. Пограничные столкновения превратились в острые кровопролитные бои, продолжавшиеся все сентябрь и октябрь 1983 года. Никто не объявлял войны. Гондурас обвинял Сандинистов в содействии революционным силам. Никарагуанское правительство осуждало гондурасское «вторжение» и мобилизовало народное ополчение «для защиты отечества». Организация американских государств (ОАГ) созвало в октябре совещание, которое закончилось вялым «осуждением всех актов агрессии». Война в Центрально Америке вдруг стала похожа на транснациональную борьбу левых против правых. Государственные границы вот-вот могли потерять всякое значение.

В этот момент вспыхнула Венесуэльско-Гайанская война.

Венесуэльские всеобщие выборы должны были состояться в начале декабря 1983 года. В период власти христианских демократов в Сальвадоре, Венесуэла выступала жестким союзником США. Но ее собственный народ не хотел этого. Опросы общественного мнения, даже на данном этапе показали, что лишь 10 процентов Венесуэльцев считали, что их страна должна вмешаться в ситуацию в Сальвадоре и помогать хунте. Почти 60 процентов считали, что Венесуэла должна возобновить оказание помощи Никарагуа.

Война с про-кубинской Гайаной была радостно встречена некоторыми крайне правыми политиками в Венесуэле, а также некоторыми Венесуэльскими военными, однако она была инициирована про-кубинсикими политиками в Гайане. Конфликт между двумя странами было просто разжечь, так как Венесуэльцы считали, что два трети территории Гайаны должны были принадлежать Венесуэле. Некоторые политики в Гайане хотели теснее интегрироваться свою страну с Кубой, чтобы продвинуться к верхушке. Они могли чувствовать уверенность в том, что действия вооруженных банд на спорных территориях, иногда переходящих границу, вызовет реакцию Венесуэльских генералов. Детонатор сработал, и реакция была запущена. На сей раз, замаячил призрак войны по всей Южной Америке.

Гайана запросила Кубинской военной помощи. Новые группы кубинских «советников» быстро появились в стране. Все остальные страны Карибского бассейна пытались убедить Венесуэлу и Гайану разрешить конфликт мирным путем. Общей настрой был против Венесуэлы. Вдохновленные левыми кампании против «венесуэльского империализма» распространились по Тринидаду, Тобаго, Антиколониальной Гренаде, Доминиканской республике и даже Ямайке. Испытывали неловкость и США, оттого, что их ключевой союзник в деле сдерживания подрывной деятельности в странах Центральной Америки и Карибского бассейна из-за территориального спора начал терять девяностолетние симпатии в преимущественно черных и англоязычных странах Карибского бассейна. Куба не упустила возможности продемонстрировать свой антиколониализм. Она подготовила к отправке на материк военные части «по просьбе дружественного правительства, которому угрожала иностранная агрессия».

В ноябре 1983 года положение Соединенных Штатов в Центральной Америки было наиболее плачевным. Администрация США, проводя политику сдерживания подрывной деятельности, но, в принципе, не возражая против умеренных реформ, уже почти отказалась от надежды найти некую альтернативную среднюю дорогу в странах, раздираемых правыми и левыми экстремистами. Мексика сохраняла антиамериканскую позицию, будучи готовой пойти на риск с левоцентристами и более радикально левыми движениями. Правительство Венесуэлы, в основном, потеряло способность действовать, так как приближались выборы, а ее пограничные споры с Колумбией и Гайаной вызывали недовольство на международном уровне. Советский Союз с радостью наблюдал за тем, как Соединенные Штаты попали в ловушку для слона и слабо пытались из нее выбраться, в то время как кубинские союзники Советского Союза восстановили свой политический престиж и получили возможность военного вмешательство по просьбе «дружественных правительств», как они уже делали в Африке.

Одним из примеров этого было то, что кубинские техники ускорили начатые в 1980 году работы над новым аэродромом в Гренаде, который явно был способен принимать крупные боевые самолеты. Соединенные Штаты должны были решить, предпринимать ли им военную операцию для недопущения появления «новой Кубы», лежащей на полпути между Центральной Америкой и Карибским островами.

Администрация США решила, что единственным выходом из ловушки будет старая политика Тедди Рузвельта, которую можно охарактеризовать как «Говори вежливо, но держи за спиной большую дубину». «Большой дубиной» оказались заголовки газет. США предупредили Кубу, что любая отправка дополнительных войск в другие страны будет рассматриваться как повод к войне. Корабли Атлантического флота США взяли на прицел объекты по всему острову. Вашингтон объявил, что любая атака на эти корабли повлечет удар с воздуха по выбранным объектам на Кубе. «Вежливым словом» было заявление США о том, что «в связи с кризисом, к которому сейчас явно движется Советский Союз, для стран Центральной Америки и Карибского бассейна, так далеко от его границ, не будет никакого смысла сохранять свой вассалитет. Мы будем готовы протянуть подлинную руку помощи тем странам, которых хотят отринуть вассальную зависимость. И мы не имеем никакой враждебности к лидерам, находящимся сейчас у власти».

Эта политика сработала. Корабли не подверглись атаке, а кубинские подкрепления не были направлены на материк или в другие страны Карибского бассейна. ЦРУ объявило это торжеством политики «большой дубины». Как сообщала «Нью-Йорк Таймс», ЦРУ было уверено, что «умеренные силы в кубинском руководстве озабочены ужасным экономическим положением страны и кризисом, назревающим в Советском Союзе. Они готовы свергнуть кубинское руководство, если то прибегнет к ракетным атакам на американские корабли». Предлог для отступления Кубы был более тонким. «Мы можем позволить себе быть терпеливыми, — говорилось в коммюнике кубинского премьера. — Революции против репрессивных режимов Центральной Америки уже необратимы. Если США попытаются помешать им, они проиграют. Если бы США переключились на поддержку менее фашистских режимов в странах, управляемых хунтами, было бы целесообразным пересмотреть наши отношения с ними. Но давайте не будем предпринимать усилий, пока христианские демократы не проиграют выборы в Венесуэле в начале декабря».

Он знал, о чем говорил. Социал-демократы (Accion Democratica) выиграли венесуэльские выборы со значительным перевесом. Администрация США, первоначально пришедшая в ужас от этого, позже нашла веские основания для удовлетворения.

Новый избранный президент Венесуэлы, который должен был вступить в должность в апреле следующего года в соответствии с конституцией страны, провел несколько ранних встреч с лидерами США и Мексики. Он ясно дал понять, что Венесуэла более не собирается следовать американской интерпретации конфликтов в Центральной Америке в категориях противостояния Востока и Запада. Он заявил, что собирается поддержать умеренные силы в правительствах Сальвадора и Гватемалы. Он также заявил специальным представителям США о принятии американской политики «тихого слова и большой дубинки» по отношению к Кубе. Однако, что касается «большой дубинки», Венесуэлы никогда не поддержит военное вмешательство иностранных держав в дела стран Центральной Америки и Карибского бассейна. Что же касается «тихого слова», Венесуэла, как и Мексика, рассматривала Кубу как латиноамериканскую страну, которую можно постепенно отучить от советского влияния при помощи политики осторожного сближения, такова была политика Мексики в течение двадцати лет, такова была политика Венесуэлы с 1973 по 1978 годы, и такова будет официальная позиция правительства Венесуэлы с 1984 года.

Новый альянс между Венесуэлой и Мексикой показал себя терпеливым, систематическим и достаточно эффективным. Изоляция военных режимов в Сальвадоре и Гватемале, которые в настоящее время пользовались поддержкой крошечного меньшинства, позволила Венесуэле и Мексике удивительно легко создать демократический союз против них.

Мексика и Венесуэла убедили ведущих Сальвадорских социал-демократов отделиться от наиболее радикальных элементов из марксистского «Фронта национального освобождения имени Фарабундо Марти» и примкнуть к «единому фронту» демократических сил, таких как Христианские демократы для создания временного правительства. США предложили созвать международную конференцию с участием всех Сальвадорских демократических сил под эгидой Мексики и Венесуэлы. Основной задачей США было убедить крайне правых членов военного правительства Сальвадора начать переход к демократии. Членам Сальвадорской хунты было предложено только отсутствие преследований за «военные преступления» и то, что это будет почетным концом их политической карьеры, после чего они останутся достаточно богатыми людьми.

Первоначальная реакция на эти предложения была одинаковой и со стороны правых военных и со стороны партизан-марксистов: полное неприятие. Марксисты также осудили «попытку украсть победу у народа Сальвадора».

Это склонило администрацию США к принятию Мексикано-Венесуэльского плана. Вашингтон поставил три условия:

а) никакого кубинского участия на любой стадии переговоров;

б) недопущение занятия марксистами и прокубинскими деятелями ключевых постов в новом правительстве Сальвадора;

в) проведение всеобщих выборов через шесть месяцев после установления временного правительства.

В США нашлись те, кто посчитал, что это приведет к изменению политики в сторону дружественного союза, подобно тому, как произошло с Тхьеу во Вьетнаме. Другие видели в этом просто мудрое решение, подобно достигнутому в Родезии-Зимбабве. Оптимизм подпитывало и то, что правительство Никарагуа под давлением экономического кризиса и разочарования из-за отсутствия дополнительной поддержки Кубы покачнулось обратно к центру. Новый президент Венесуэлы нанес государственный визит в Никарагуа в мае, всего через три недели после своей инаугурации. Он был с энтузиазмом встречен населением страны, которое не забыло о роли Венесуэлы в свержении Самосы в 1979 году и выразил надежду, что Никарагуа заслуживает лучшего и демократического будущего. Это послание не прошло мимо терявших поддержку масс левых лидеров Сандинистов. Они стремились избежать изоляции страны.

Кубинский лидер прибег к последним мерам, чтобы предотвратить волну спонсируемых Мексикой и Венесуэлой политических реформ. Он направился в Никарагуа в то же время, когда делегация Мексики начала разрабатывать планы по демократизации Сальвадора. Однако его усилия по созданию «фронта отказа» провалились даже в Никарагуа. США смотрели на его действия с настороженностью, хотя умеренным Сандинистам было известно, что они рассматривают вопрос о восстановлении дипломатических отношений и оказанию помощи в том случае, если Сандинисты освободят политических заключенных, установят гражданские свободы и снова разрешат выпуск оппозиционных газет.

Вследствие всего этого Кубе к началу 1985 году пришлось пересмотреть свою позицию и сделать это как можно быстрее.

Когда летом 1985 года началась Третья Мировая война, Сальвадор стал просто опасно демократическим. В Гватемале и Гондурасе все еще действовали военные диктатуры, но они держались уже менее прочно. К сожалению, президент Мексики был убит в январе, однако все предполагали, что Мексика и Венесуэла продолжат проведение программы «политического решения» в этих двух странах. Умеренные силы в Никарагуа имели все больше влияния в политическом руководстве страны (которое теперь надеялось на предоставление помощи США и Венесуэлой, а также Международным Валютным фондом). Однако никарагуанские военные все еще придерживались левого курса, так как систематически пронизывались влиянием Кубы. Аналитики МВФ по прежнему считали, что в Никарагуа имеется слишком много военных, считающих себя социалистами. По их мнению, это была не слишком благоприятная экономическая ситуация.

Кубе пришлось пересмотреть свои планы, когда советские танки вошли в Западную Европу. Приказ из Москвы был однозначен: «Начать полномасштабную войну против Соединенных Штатов». Кубинцы выполнили этот приказ частично. Американцы поступили глупо, слишком остро отреагировав на вялые действия кубинцев.

После отчаянного совещания на высшем уровне в Гаване после начала войны 4 августа 1985 года, кубинцы отправили в Москву длинное зашифрованное сообщение. Первые тридцать его страниц содержали подобострастное выражение одобрения советскому революционному правосудию. Шифровальщики в Москве, работавшие над декодированием сложным шифром «Атропа» сообщением, не могли скрыть своего нетерпения. В конце концов, сообщения ждали в Кремле, однако в нем содержалось не то, что Кремль хотел услышать. Важнейшая часть кубинского послания в Москву была предоставлена 5 августа. Оно гласило: «Угроза социалистической Кубе огромна, рассматривается возможность ответного ядерного удара со стороны США. Мы можем сделать очень немногое. Куба не имеет достаточных военных сил для вторжения в основные страны Латинской Америки. Воздушная атака на США слишком рискованна. О действиях на море не может быть и речи: кубинский флот способен лишь на ограниченные действия, направленные охрану границ и самооборону. Превосходство американского военно-морского флота в регионе является подавляющим. Серьезно рассматриваются лишь атаки на конкретные объекты в Карибском море (например, на Пуэрто-Рико). Однако согласно нашему единодушному мнению, они будут безрезультатны и лишь помешают советским планам на данном этапе конфликта».

«Мы, тем не менее, настроены на самые решительные действия в поддержку дела социализма. Наши действия будут происходить в трех формах. Во-первых, мы усилим воздушные поставки боеприпасов, снаряжения, а также направим некоторые силы в конкретные регионы материковой части Центральной Америки, уже находящиеся под контролем социалистических властей и партизанских движений. Во-вторых, мы приведем наши ракетные и военно-воздушные силы в готовность для атаки на американские корабли и конвои, идущие в Европу. Мы уверены, однако, что вы понимаете, что такой удар должен быть нанесен в подходящий момент, когда он сможет быть нанесен наиболее мощно и эффективно. Если мы нанесем его преждевременно, до того, как действительно важные силы выйдут в море, мы можем оказаться уничтожены американскими ядерными ракетами. И все усилия, которые мы сможем предпринять, как независимая социалистическая страна, находящаяся у самого сердца капитализма могут быть похоронены в течение пяти минут. В-третьих, нашим наиболее непосредственным вкладом будет то, что вся Куба будет мобилизована на эту войну. Наши вооруженные силы будут сосредоточены у американской военно-морской базы в Гуантанамо. Атака на базу будет начата в тот же момент, когда будет начнутся удары по американским конвоям».

Сообщение, зашифрованное шифром «Атропа» было прочитано после декодирования двумя очень разными генералами: одним в Москве, другим в Майами.

Генерал армии И.П.Серый из Второго главного управления Генерального Штаба (ГРУ) точно запротоколировал суть сообщения для советского Верховного главнокомандования: «Куба явно дезертировала также позорно, как Муссолини бросил Гитлера в 1939 году. Кубинцы вступят в войну только тогда, когда будут уверены, что мы побеждаем. После победы Советского союза мы должны относиться к этим предателям менее любезно, чем Гитлер относился бы к Муссолини, победи он в 1945».

Соединенные Штаты взломали шифр «Атропа» еще до того, как всепобеждающая японская компания «Фуджитсу» подписало соглашение с крупнейшей компьютерной компанией Америки в 1984 году. Еще до того, как генерал Серый получил расшифровку сообщения, ее получил генерал-лейтенант Генри Дж. Ирвинг, начальник штаба американский сил оперативного развертывания* (известный своим друзьям по прозвищу «Хэнк-парень-что-надо»). Согласно генералу Ирвингу «Как стало известно из перехваченного сообщения, силы кубинских коммунистов, делая вид, что заняли выжидательную позицию, готовятся атаковать американские конвои при помощи ракет и авиации, как только те выйдут в море, а также к атаке в нужный момент (возможно, с применением химического, биологического или ядерного оружия) на Гуантанамо. Представляется важным принять к исполнению план удара конвенциальными средствами по Кубе задолго до удара кубинцев».

Американский план был принят для исполнения. С военно-воздушных баз во Флориде и авианосцев атлантического флота был нанесен удар разрушительной силы по военным и промышленным объектом на Кубе. Мощь атаки полностью подавила кубинскую ПВО и привела к многочисленным жертвам. Началась морская блокада острова, отрезавшая Кубу от остального мира. Американские войска (в том числе, кубинские эмигранты и филиппинские наемники) начали сосредотачиваться для высадки на остров.

Соединенные Штаты не ожидали острой реакции других стран Латинской Америки. Генеральный секретарь ОАГ направил президенту США срочное сообщение 10 августа: «Хотя все члены ОАГ, в общем, приняли сторону Америки в глобальном конфликте с Советским Союзом, я должен сообщить вам, что присутствует всеобщее возмущение и неприятие действия США, которые приведут к гибели еще большего количества мирных жителей Кубы. Кубинцы не предпринимали никаких военных действия против США, но вы бомбите их. Я прошу немедленно дать мне гарантии того, что американское ядерное оружие ни при каких обстоятельствах не будет использовано против Кубы, а жертвы среди гражданского население будут сведены к минимуму».

«Хэнк-парень-что-надо» воспринял это сообщение как ужасную наглость. К счастью, развитие событий в Европе охладили его пыл относительно вторжения на Кубу. В день, когда стало ясно, что Советский Союз распадается, министр экономики Кубы доложил премьеру: «наш великий советский союзник проиграл эту войну. Давайте проявим себя разумно, беря пример с генерала Франко после того, как Гитлер потерпел поражение в 1945. У нас есть преимущество, которого не было у Франко в денацифицируемой Европе в 1945. Многие из наших братских стран Латинской Америки являются союзниками США, но не являются слепыми проводниками американских интересов. Они воспримут поражение Советов со смешанными чувствами, потому что они опасаются, что США, оказавшись свободными от сдерживающего влияния Советского Союза, могут попытаться взять под жесткий контроль над своей Латиноамериканской «Зоной влияния». Прежние страхи перед «подрывной деятельностью Советского Союза и Кубы» сменяться страхами перед американским неоколониализмом.

«В течение следующих нескольких критически важных дней, мы должны приказать нашим добровольческим силам, которые все еще сражаются на стороне партизан в Центральной Америке сдаться местным правительствам, возможно, попросить защиты у Мексики и Венесуэлы. Но мы не должны принимать никаких американских ультиматумов о капитуляции самой Кубы и заявить, что против любого вторжения американских войск кубинские вооруженные силы будут бороться до последнего человека».

Это предложение было принято. Некоторые из оставшихся кубинских войск на материке были так или иначе изолированы и сдались, когда у них закончились припасы. Большинство же сдалось вместе с партизанскими силами до ноября 1985 года. Только небольшие отряды, численностью до взвода продолжали сражаться. Однако мирный договор между США и Кубой заключен не был.

Генеральный секретарь ОАГ направил другое срочное сообщение президенту США в конце ноября: «Позвольте быть предельно откровенным. Правительство и население кубы все еще ожидает вторжения со стороны победоносных США. Почти все члены ОАГ считают, что это вторжение будет большой ошибкой. Грубо говоря, я даю вам предупреждение. Если вы продолжите занимать агрессивную позицию по отношению к кубе, президент Мексики (а также, возможно, Венесуэлы) отправиться в Гавану, чтобы подписать с Кубой договор о помощи в обеспечении ее продовольствием и нефтью. В плане поддержки Кубы, такие страны как Мексика и Венесуэла будут отстаивать свою свободу действий».

«Многие члены ОАГ полагают, что США столкнулась с большой опасностью, но и большой перспективой. Опасность заключается в том, что США, оказавшись свободными от ограничений, которые ранее обеспечивал им Советский Союз, могут попытаться посягнуть на национальную независимость других американских стран. Перспектива же заключается в том, что имеется возможность создать единый фронт стран Латинской Америки, в том числе Кубу, который будут играть более активную роль в мировых делах».

Сторонники жесткой линии в США, по воспоминания генерала Ирвинга были далеки от восторга по поводу этого послания. Но президент и его ближайшее окружение мудро приняли содержащееся в нем предложение.

Решающее влияние здесь приобретала Бразилия, которая в настоящее время является одним из главных проводников политики латиноамериканского единства. Эта страна — совместно с Аргентиной, Мексикой и Венесуэлой — вскоре заняла важное положение в поставках нефти и продовольствия, которые срочно требовались по другую сторону Атлантики. Это дало Латинской Америке рычаг влияния на правительство США, столкнувшееся в беспрецедентными изменениями международного порядка и хаосом. США согласились снять блокаду Кубы при условии, что немногочисленные остатки кубинских войск в Центрально Америке сдадутся, а Куба прекратит все военно-политические действия, направленные на поддержку подрывной деятельности в Латинской Америке. Это требование было быстро принято. В то время, когда писалась эта книга, на Кубе уже начались далеко идущие реформы во внутренней политике.

Решающим фактором укрепления нового латиноамериканского единства было стремление сохранить свободу действий на международной арене. США пережили войну против советской империи, однако это не решило структурных проблем стран Латинской Америки. Еще меньше это сделало для уменьшения социальных и политических волнений.

На международной арене складывалась новая ситуация. Правительства стран Латинской Америки действовали на основе единой политики по отношению к США. Куба в настоящее время оказалась включена в новую структуру и понимала, что ее внешняя и внутренняя политика будет коренным образом пересмотрена. Господству коммунистической партии пришел конец. Самой партии предстояло исчезнуть вместе с названием. Однако окончание Третьей Мировой войны не положило конец кризису в Латинской Америки. Ситуация могла вступить в новую фазу, которую можно назвать антиколониальной конфронтацией с передовыми западными странами-триумфаторами. Мы надеемся, что этого не случиться, так как нет признаков действительно глубоких изменений в США касательно политики в отношении Латинской Америки.

Мы остановились на некоторых фактах, касающихся борьбы США за то, чтобы выбраться из ловушки, в которую Советы глубоко желали им упасть потому, что это был глубоко поучительный и отрезвляющий процесс, последствия которого будут ощущаться далеко за пределами Америки. После опыта, полученного в начале 1980-х в Центральной Америке и странах Карибского Бассейна, восприятие, мышление, решения и методы внешней политики Соединенных Штатов никогда не будут прежними. Это особенно актуально для отношений США с другими странами Южной Америки. Этот опыт, вероятно, станет все больше и больше проявляться в политике США в других регионах мира — например, в странах АСЕАН и Юго-Западной Азии, а также в странах третьего мира в целом. Мир, вероятно, мог надеяться на то, что, в конечном счете, станет несколько более безопасным местом.

 

ГЛАВА 17: БЛИЖНИЙ ВОСТОК

Ближний Восток был регионом, где насилие и вражда не просто длительное время стояли на повестке дня. Это был крупнейший источник угрозы всеобщей войны, которая все-таки пришла в наш мир. Действительно, если бы не решительные и эффективные действия Организации Объединенных наций летом 1984 года, третья мировая войны могла бы начаться на год раньше, и причем начаться на Ближнем Востоке. Оглядываясь назад из нашего 1987 года, всего через два года после короткого, но катастрофического столкновения сверхдержав, напомним, что в начале 1980-х события в Аравии, Юго-Западной Азии, а также в Африке обстоятельства приближали ситуацию к открытой конфронтации, которой западные страны стремились избежать, или хотя бы ослабить. Среди этих обстоятельств были боевые действия в Афганистане, агония Ирана, война в Персидском заливе, экспансионизм Ливии, Израильские удары по Ираку и Ливану в сочетании со строительством поселений на Западном берегу реки Иордан и аннексией Голанских высот, действия Южно-Африканской республики в Намибии и Анголе, а также тревожная разность точек зрения на эти проблемы Соединенных Штатов и Западной Европы. В то же время, другие события сделали многое для достижения стабильности и международного взаимопонимания. Это были инициативы ООН и ЕЭС по проблемам Палестины и Намибии, гармоничного развития Зимбабве, а также попытки США и СССР начать переговоры по контролю над вооружениями, общая направленность на ослабление угрозы Третьей Мировой войны и развитие работы Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива

Эти события, негативные или какие бы то ни было еще, касались не только зоны, в которой имели место. Они самым наглядным образом демонстрировали, что как советская, так и американская борьба за влияние на Ближнем Востоке и в Африке могла вестись и велась в рамках договоренностей, исключавших возможность непосредственного и прямого участия в конфронтации и конфликтах. Эту политику было проще вести в южной Африке, чем на Ближнем Востоке. Хотя эти области имели многие общие черты, между ними было одно очень важное различие.

В обоих регионах была нация, охваченная страхом и с населением, отчаянно боровшимся за собственное выживание, нанося удары по тем соседям, которые угрожали им уничтожением, противостоя давлению резолюций Совета Безопасности ООН, призывающими их поступиться территориями, чтобы положить начало мирному урегулированию. Оба региона имели и продолжают иметь большое стратегическое значение, оба являлись обширным рынком для торговцев оружием, обе испытывались советской назойливостью и западной амбивалентностью. Ни в одном из них ни Советский Союз, ни Соединенных Штаты не могли позволить кому-то из них взять верх. Действительно казалось, что сверхдержавы рассматривают Ближний Восток и Южную Африку в качестве поля для конкуренции, а не сотрудничества. Это последнее сходство подчеркивало имеющиеся различие: тогда как в Южной Африке перспектива прямого советско-американского противостояния была весьма призрачной, на Ближнем Востоке она с каждым месяцем становилась все более вероятной. Для этого существовали четкие предпосылки — большие стратегические выгоды от Ближнего Востока. Его непосредственная близость к жизненно важным регионам обоих противников, с развернутыми, или могущими быть развернутыми военными силами, пожалуй, лучше всего подчеркивала огромную сложность ближневосточной проблемы.

В южной Африке ситуация могла рассматриваться в более простых категориях, если можно так выразиться, в категориях белого и черного. На Ближнем Востоке в начала 1980-х наблюдалась совсем другая ситуация. Там наблюдались не просто чаяния развивающихся стран пытаться влиять на политику и происходящие события на фоне противостояния сверхдержав. Исламский мир был расколот, несмотря на сильный мотив к единству — общую неприязнь к сионизму. Некоторые события проливали свет на этот центральный вопрос, в частности, политику Израиля по откалыванию от Египта Синая, колонизацию Западного Берега реки Иордан, аннексию Голанских высот и окружение Иерусалима высотными бетонными зданиями. Другие события наоборот затемняли проблему: Иран и Ирак, находившиеся в состоянии войны; поддержка Сирией и Ливией Ирана, не из-за симпатии к режиму Аятолл, но из-за вражды с другими арабскими странами; Иордания, вступившая в опасные связи с Ираком и начинавшая опираться, как и Сирия, на поддержку СССР; Египет, пытавшийся притушить непримиримость и наладить отношения с Израилем, США и умеренными арабскими странами; Саудовская Аравия, Оман и малые страны Персидского залива, стремившиеся приводить политику умеренности в регионе, охваченном экстремизмом; Организация Освобождения Палестины, расколотая и не настроенная на компромисс, два Йемена, пристально ищущих, с советами за спиной, свой шанс. Однако многие из этих аспектов возникли из очевидной неспособности любой силы, сверхдержавы или чего-то еще, разрешить центральный аспект ближневосточного конфликта: сдвинуть с мертвой точки палестинское урегулирование. Между тем, США придерживались трех целей: мира в соответствии с Кемп-Дэвидскими соглашениями, вытеснения из региона СССР и обеспечения непрерывных поставок нефти. Советский Союз в равной степени готов был воспрепятствовать достижению этих целей.

В общем, опасность мировой войны между сверхдержавами по причине из неспособности просчитать намерения и действия друг друга на Ближнем Востоке опасно возросла. И действительно, новый этап миротворчества, начавшийся в 1982 году, поставил СССР и США на грань войны. Порой их соперничество скорее создавало трудности их политике, нежели помогало в их разрешении. Некоторые действия США, спланированные, чтобы сдерживать советское влияние на Ближнем Востоке, оказали прямо противоположный эффект. Американо-израильские соглашения, оказавшиеся к тому же нестабильными, подтолкнули даже умеренные арабские страны к более тесному сотрудничеству с Советским Союзом. В конце концов, было фактом, что как советское, так и американское участие в арабских делах скорее создавало проблемы для их собственных интересов, укрепления мира и стабильности в регионе.

В 1982 наконец наметился реальный прогресс в деле выхода из палестинского тупика. До этого времени сохранялось статус-кво, не столько потому, что это было желательно, сколько из-за того, что, казалось, были непреодолимые препятствия на пути любых изменений. Однако если бы эти препятствия были ослаблены или устранены, выход из тупика мог бы быть найден. Проблем, без разрешения которых был невозможен выход из этого тупика, было много, но, вероятно, все их можно было свести к четырем основным. Во-первых, независимо от стратегических интересов Соединенных Штатов в странах Ближнего Востока, в частности Арабских, их военная и экономическая поддержка Израиля — как показало неровное стратегическое соглашение между ними — была такова, что делала превосходство Израильской армии над армиями противостоящих ему арабских стран более или менее гарантированной. Во-вторых, намерение Израиля аннексировать весь Западный берег реки Иордан и сектор Газа, а также Восточный Иерусалим и Голанские высоты, вероятно, навсегда останется совершенно неприемлемым для Арабов и всего исламского мира. В-третьих, стойкая разобщенность арабских стран, особенно тех, что непосредственно соседствовали с Израилем, означала, что они попросту не смогут представлять собой угрозу для Израиля, пока не объединятся. В этой связи одержимость Египта возвращением всего Синая задерживала движение к единству и, в то же время, делала переговоры по палестинской автономии каким-то мошенничеством. В-четвертых, нежелания ООП разыграть то, что обычно называют «последней картой», то есть признать право Израиля на существование, исключала возможность переговоров между палестинскими лидерами, представляй они ООП или Национальный Совет, и Израилем. Это были основные препятствия. Их удаление или хотя бы ослабление оказало бы огромное значение. Именно этот процесс начался в 1982 году и в 1986 привел к появлению автономного Палестинского государства и получению Иерусалимом нового статуса.

Девятнадцатью годами ранее, в 1967 году, Совет Безопасности ООН принял резолюцию 242. Следует помнить, что, подчеркивая «недопустимость приобретения территории путем войны», резолюция призывала «к выводу израильских вооруженных сил с территорий, оккупированных в ходе недавнего конфликта… имея безопасные и признанные границы» и «подчеркивая необходимость гарантировать территориальную неприкосновенность и политическую независимость каждого государства данного региона». Были, конечно, и другие вопросы, касающиеся беженцев, демилитаризованной зоны и свободы судоходства на международных водных путях, однако архитектор резолюции, лорд Карадон, сформулировал два основных требования: Израиль должен получить безопасность, а палестинцы — свободу. В начале 1980-х годов набирали силы определенная вариация по этому вопросу в виде «восьми пунктов наследного принца Фадха». Они были выдвинуты в 1981, но в том же году отклонены на саммите в Фезе. Они предусматривали:

1. Уход Израиля с арабских территорий, оккупированных в 1967 году.

2. Создание независимого палестинского государства со столицей в Восточном Иерусалиме.

3. ООН берет под контроль Западный берег реки Иордан и сектор Газа на время переходного периода, продолжающегося не более нескольких месяцев.

4. Признается право палестинцев на репатриацию, тем, кто не пожелает вернуться, выплачивается компенсация.

5. Ликвидируются все израильские поселения, созданные на арабских территориях после 1967 года.

6. Гарантом любых соглашений выступает ООН или отдельные ее члены.

7. Всем религиозным группам гарантируется возможность посещать Святую Землю.

8. Гарантируется право всех государств региона на жизнь в мире.

Хотя были и те, кто возражал против Восточного Иерусалима в качестве столицы Палестины, надеясь найти иное решение, а целесообразность компенсаций невозвратившимся палестинцам была поставлена под сомнение, предложения принца Фадха получили столь широкую и существенную поддержку, в том числе со стороны авторов Венецианской декларации ЕЭС и наследного принца Иордании Хасана, что приобрели свою «мантию власти» и получили общее признание в качестве мирного плана по Ближнему Востоку. Это признание было облегчено одновременным прогрессом с планом по будущему Ливана, который был разработан, чтобы позволить этой стране взять на себя ответственность за собственную безопасность и восстановить свой политический статус. Во-первых, христианские фалангисты, отказавшиеся от поддержки Израиля, склонились к поддержке идеи ливанской национальной автономии. В то же время, палестинские вооруженные формирования отводились из всего южного Ливана, как и Израильские силы. Их место занимал контингент ООН в Ливане (UNIFIL). Бейрут, ранее занятый как палестинским силами, так и сирийскими войсками, переходил под ответственность недавно созданной ливанской армии. Все это делало возможным вывод сирийской армии со всей территории Ливана, за исключением долины Бекаа, граничащей с самой Сирией.

Это процесс военной санации был направлен на обеспечение политической перегруппировки таким образом, чтобы могло быть установлено центристское и национальное ливанское правительство, включающее все партии, кроме Палестинской. Приверженность и спонсирование этой идеи Саудовской Аравией продвигало вперед общую позицию арабского мира, оставляя надежду, сто зависимость Сирии от Советского Союза и ее враждебное отношение к восьми пунктам Фадха могут быть уменьшены. Хотя в этих приходах и уходах было мало пользы для самих Палестинцев, они могли утешать себя мыслью о том, что взаимосвязь между Саудовской Аравией и планом по Ливану могла оказать общую поддержку их национальным чаяниям.

Все это было замечательно в теории. Но пока что это были лишь теории и все еще нужно было найти какой-то способ реализовать эти международные инициативы не могли дать выход из тупика. Ключом к нему оказался Египет.

В 1981 и 1982 годах недавно назначенный новый президент Египта, как и ожидалось, продолжил мирные переговоры в Кемп-Дэвиде, направленный на то, чтобы вернуть весь Синай, что требовало сотрудничества с США и Израилем, а также вернулся в умеренный арабский лагерь. В то же время Израиль испытывал соблазн затянуть передачу Синая, чтобы выиграть время и выработать будущую политику. Это искушение, однако, было подавлено интенсивным давлением со стороны США и Западной Европы. Соединенные Штаты уже продемонстрировали свои намерения о дальнейшей военной помощи Саудовской Аравии после сделки по АВАКС в 1981 году, дав понять, что главное направление военной поддержки могло сместиться с Израиля на Саудовскую Аравию, если Синай не будет возвращен в срок. Но в Кемп-Дэвиде не было достигнуто прогресса в вопросе об пересмотре как ООП, так и Израилем своей позиции и признанием прав друг друга, что могло бы положить начало переговорам по линии плана принца Фадха. Однако после того, как весь Синай был передан Египту и созданы силы по поддержанию мира, в состав которых вошли американские и европейские войска, а также силы стран третьего мира, открылся новый набор обстоятельств.

В 1982 году, когда Синай был возвращен Египту, и так называемая нормализация египетско-израильских отношений все еще продолжалась, аравийский шейх Фейсал Абдулла, давно работавший над сближением между Египтом и своей страной, смог добиться встречи наследного принца с президентом Египта. Она прошла в Женеве и запустила цепь событий, которая, в отличие от всех предыдущих инициатив, начала процесс разрушения палестинского тупика. В сущности, эта линия строилась на то, что арабское единство должно быть восстановлено настолько, насколько это возможно. Подрывные сил, такие как исламский фундаментализм и авантюризм в Сахаре будут контролироваться путем дружественного или, если потребуется, недружественного убеждения. Учитывая текущую степень арабского единство, непреклонное давление должно было быть направлено на две силы: сначала через Соединенные Штаты на Израиль, чтобы заставить его сесть за стол и вести переговоры о Палестинской автономии, во-вторых, на Организацию Освобождения Палестины, чтобы обязать ее признать право Израиля на существование и тоже сесть за стол переговоров. Оружием, которое будет использовано против США и, следовательно, их западных союзников, будет, конечно, нефть. Говоря простым языком, не будет Палестины, не будет нефти. Это положение должно было быть принято всерьез и сделано базой переговоров. Но все еще должны были быть услышаны голоса тех, кто не присутствовал на встрече в Женеве. Основными голосами, которые имели право и требовали быть услышанными, были Соединенные Штаты, Израиль, Ливия, Иордания, Сирия и Советский Союз.

В оставшиеся месяцы 1982 и первые месяцы следующего года эти голоса заявили о себе в ходе различных двусторонних и многосторонних встреч и помогли согласовать конечный результат. Мы должны наскоро рассмотреть, каким образом Соединенные Штаты поддержали формулу мира, оказавшуюся в целом приемлемой для большей части арабских стран и обязали Израиль ее принять. Мы также рассмотрим, как Советский Союз заявив о себе в этой игре, едва не приведя к прямому столкновению сверхдержав в регионе, который они стремились успокоить. Но сначала мы должны осветить преодоление двух препятствий, которые препятствовали решению основной задачи. Первым были Ливия, вторым — Иран.

Ливийский лидер, чье нелепое поведение давно вызывало недовольство во множестве стран, наконец перехитрил сам себя в том же году — 1983 — когда переговоры по палестинскому урегулированию начали набирать силу. Он действительно подвел свою страну, с обещанной помощью Пакистана (который, согласно своим капризам то переставал, то снова начинал обеспечивать финансово) к созданию ядерного арсенала. В это же время, его дальнейшее вмешательство в дела Судана и Нигера, которое будет подробнее описано в следующей главе, привело в такую ярость умеренные арабские страны во главе с Саудовской Аравией и Египтом, что выбрав время, когда ливийские вооруженные силы активно участвовали в подавлении очередного восстания в Чаде, Египет принял решение покончить с ливийским лидером раз и навсегда.

Египетские вооруженные силы нанесли удар, и он был тяжелым. Ливийские военно-воздушные силы были уничтожены на аэродромах. Относительно небольшое число исправных танков ливийской армии было выбито закупленными Египтом в Великобритании противотанковыми вертолетами. Сотни неисправных танков был захвачены на базах. Остатки ливийской пехоты, не задействованные в сахарской авантюре, оставшись без поддержки бронетанковых и военно-воздушных сил, потеряли боеспособность после того, как египетские войска начали наземную операцию. Становилось совершенно ясно, что египтяне вели кампанию против Ливии в стиле Уэйвелла и О'Коннора, а не Монтгомери или Александера. Операция отличалась скоростью, неожиданностью и решительностью.

В день «Д» египетские ВВС уничтожили все ливийские самолеты в Бенгази, в то время как парашютные и вертолетные десанты захватили оазис Аль-Куфра и расположенные там ракеты советского производства. Пока бронетанковые и механизированные дивизии при мощной поддержке с воздуха двигались к Бенгази, отряды спецназа захватили Тобрук. В течение недели египтяне закрепили свои достижения, пленив или уничтожив основные силы ливийской армии, дислоцированные в восточной Киренаике. В этом они были поддержаны Сенусси, который уже давно выступал против властей в Триполи. В то время, как механизированные части продолжали двигаться на запад по прибрежным дорогам, авиабаза в Триполи была выведена из строя египетскими бомбардировщиками, а последовавшие морские и воздушные десанты захватили Эль-Агейлу, Сирт и Хорн. Основные нефтедобывающие районы между Джиало и Дахрой были заняты силами второго эшелона, а центры связи, такие как Аль-Фукаха и Дарадж были взяты под контроль парашютными группами и легкими разведывательными силами. Наконец, острие копья основного бронетанкового наступления вошло в Триполи после последнего боя с войсками гарнизона.

Вся операция имела нечто общее с тем, что Роммель однажды назвал «молниеносным броском по территории противника». Таким образом, Ливия была покорена и целиком присоединена к Египту. Но это была война против Ливийского лидера — который нашел прибежище в Эфиопии — а не против ливийского народа. Новое правительство было сформировано в виде триумвирата, все члены которого возвратились из ссылки. Это были бывший командующий гарнизоном Торбука, премьер-министр Ливии довоенного режима и человек, который был серым кардиналом последнего короля Ливии Сенусси Идриса.

Протесты советского союза против этих действий Египта имели не больше значения, чем протесты Запада против советского вторжения в Афганистан. Поскольку шестой флот США патрулировал Центральное и восточное Средиземноморье, Пятой эскадре было приказано оставаться на рейде и избегать конфронтации. Советское верховное командование было гораздо сильнее обеспокоено свободным проходом через Дарданеллы, чем ливийскими портами или судьбой ливийского лидера. Удаление последнего и смена его режима умеренными арабскими политическими силами рассматривалась многими как почти полностью полезное дело. Остановилось вмешательство в дела Судана, Чада и Нигера. Уменьшилось финансирование международного терроризма. Был отложен в сторону его соблазн устроить в мире переполох просто так. Арабское единство усилилось. Мусульманский фундаментализм потерпел неудачу. Прекратилось поощрение менее доброжелательной политики Южного Йемена, Эфиопии и Сирии. Однако — в глазах Запада это едва ли было полезно — арабское «нефтяное оружие» стало более мощным, учитывая, что ливийская нефть в настоящее время попала под контроль Египта. В этой части ближнего востока не было одних преимуществ.

Падение Ливийского военного режима облегчило для Ирана избавление от безжалостного правления мулл, которые также вызывали недовольство Cоветского Cоюза, расстраивая его надежды на установление контроля над страной. Советской Союз уже давно отправлял в Иран оружие и агентов для Революционной Гвардии, одновременно пытаясь разрушить армию. Они также помогали Ливии субсидироваться фанатичную группу левых офицеров иранской армии. Для иранских умеренных, стремившихся свергнуть аятоллу, коалиция между этой группой фанатиков, просоветскими коммунистами Туде и революционной гвардией казалось весьма непривлекательной альтернативой муллам. Теперь, однако, влияние иранских умеренных, анти-революционных офицеров армии и военно-воздушных сил росло, и проникновение в Иранский Азербайджан было прекращено. Попытки революционной гвардии заменить армию в качестве основной военной силы в стране ни к чему не привели. Кроме того, нужный человек оказался в нужное время в нужном месте.

Генерал Ахмед Бахрам, бывший командующий армией, сосланный аятоллой, создал штаб своей контрреволюционной армии в Турции в 1982 году. Он получил на руку две сильные карты. Первая была достигнутым согласием с арабскими странами и, особенно, новым военным режимом в Багдаде о признании необходимости общего с Ираном использования реки Шатт-эль-Араб и гармонизации политики в Курдистане. Второй и еще более важной было то, что он пользовался тайной поддержкой генералов, командующих основными силами Иранской армии и лидерами «Моджахедов Иранского народа» — Иранского народного ополчения.

Захват генералом Бахрамом власти в Иране был относительно бескровным. Кровь, которая все же пролилась, относилась, в основном, к Корпусу Стражей Исламской революции. Коммунисты Туде оказались недостаточно вооружены и организованы, чтобы противостоять альянсу армии и нерегулярных сил, осуществивших переворот с такой точностью и силой.

Создание более умеренного и прозападного режима в Иране, а также прекращение войны в персидском заливе еще больше укрепили ось Египет — Саудовская Аравия и придало еще больший импульс арабскому единству. Война в Персидском заливе сделала многое, чтобы разделить арабские страны и отвлечь их от главного вопроса — Палестинского — для которого единство целей и согласованность действий были необходимы. Нестабильная ситуация и насилие в Иране, учитывая советские войска, находившиеся на его восточной границе, всегда вызывала опасения прямого советского вмешательства. Теперь, когда военное правительство приняло решение восстановить экономические, социальный и политический порядок, эти опасения в значительной степени рассеялись. Это было не возвращением к своего рода альянсу с Западом, как это было при шахе, но, по крайней мере, предлагало некоторую дополнительную защиту от советского экспансионизма. Таким образом, западные страны имели все основания быть довольными событиями в Ливии, Ираке и Иране. Ложкой дегтя в бочке меда оставалось лишь очень сильные позиции, которые арабские страны приобрели благодаря «нефтяному оружию».

Как и следовало ожидать, они применяли его не прямо и жестко, но с терпением и утонченностью. Саудовцы дали понять, что знали, когда воспользоваться преимуществом и, самое главное, когда отказаться от него. Всегда должны были быть рассмотрены все возможности, прежде, чем прибегать к силе. Преимуществами, которые мог дать такой подход, следовало воспользоваться прежде, чем они окажутся упущенными.

На Арабском саммите в Таифе в середине 1983 года проявились некоторые признаки продолжающихся разногласий, вместо выражения единой позиции, которая позволила бы арабским лидерам убедить США еще сильнее надавить на Израиль. Казалось, было мало шансов на изменение позиций фронта отторжения. Несмотря на вынужденное принятие Ливией Египетского образа мышления, Сирия, Южный Йемен и Алжир по-прежнему выступали против любого соглашения с Израилем. Также казалось, что не было надежды на общее принятие Египта в арабский лагерь, хотя по настоянию Саудовской Аравии Египет был представлен на конференции. Ирак и Иордания, похоже, до сих пор оставались не в ладах с Сирией. ООП, хотя она была признана в качестве силы, имеющей право говорить за палестинцев, сохраняла приверженность интриганскому способу мышления и до сих пор представлялась своим бывшим противникам боязливым и подозрительным другом. Можно было даже подумать, что они проводили тайные встречи с Израильтянами в Вене. Тем не менее, представитель Национального совета Палестины — так стал называть парламент ООП — начал играть более позитивную и конструктивную роль в руководстве ООП.

Такие выступления, будучи неблагоприятными, были обманчивыми. Саудовская Аравия, как хозяйка саммита, имела большие возможности для контроля повестки дня, чем кто бы то ни было другой, пользуясь преимуществом своей целеустремленности и не давая переговорам увязнуть. «Восемь пунктов» наследного принца Фадха, несмотря на неодобрение на саммите 1981 года в Фезе, оставались общим направлением для обсуждений и согласований. Этот план, конечно, был респектабельным и значимым не как Арабский, но как Саудовский. Саудовская Аравия уже давно пользовалась особым положением хранителя святых мест ислама. Теперь, имея на своей стороне Египет и пользуясь плодами последовательно умеренной государственности и неисчерпаемой экономической мощи, подкрепляющие политические, а также религиозные претензии на лидерство среди арабских стран, которое было трудно оспорить. Кроме того, она оставалась неизменной в своей решимости добиться участия Соединенных Штатов в оказании эффективного давления на Израиль. В этом ей оказывали поддержку (которая была необходима для ее целей) основная часть арабских стран, в том числе поставщиков нефти. В сущности, несмотря на продолжавшуюся неопределенность со стороны Сирии, Алжира и Южного Йемена, джихад, или священная война, которую принц Фадх тремя годами ранее объявил единственным средством реализации арабских прав на Иерусалим и путем выхода из палестинского тупика, стала реальностью. Кроме того, нежелание Сирии содействовать было в некоторой степени компенсировано продолжившимся отдалением от Сирии ООП и ее готовности сыграть роль «последней карты» в фактических переговорам по нерешенным вопросам.

В хорде Таифского саммита специальный представитель президента США на Ближнем Востоке был проинформирован обо всем этом эмиссарами в Таифе и всех местах, которые он выбрал для посещения. Внешне он остался спокоен, и его депеши президенту были составлены нейтральным дипломатическим языком. Однако в реальности, все варианты свелись ровно к двум: заставить замолчать или успокоиться еврейское лобби в Нью-Йорке, Вашингтоне и остальной части США или оставить западный мир на голодном пайке ближневосточной нефти.

В то же время проявили активность европейские правительства. Бывший британский председатель совета министров ЕЭС приложил все собственное влияние и влияние Западной Европы к решению двух задач, которые бы значительно повысили вероятность новых международным мирных инициатив. Одна из них заключалась в том, что признание права Израиля на существование, подразумевающаяся в «восьми пунктах» принца Фадха как «гарантия права всех государств региона жить в мире» должно быть каким-то образом четко прописано. Вторая заключалась в том, что участие ООП в миротворческой программе должно быть признано всеми заинтересованными сторонами, в том числе Израилем, при условии, что четко прописанное право Израиля на существование в мире и безопасности будет в свою очередь признано ООП. Во время саммита в Таифе в середине 1983 года эти задачи, казалось, были выполнимы.

Многое, однако, оставалось в зависимости от готовности и способности Соединенных Штатов изменить позицию и политику Израиля. В 1983 году правительства крупнейших европейских членов НАТО выступили с предложением, которое не могло не быть привлекательным для Соединенных Штатов и в то же время, позволяло значительно снизить некоторые из их собственных тревог. Если вкратце, оно заключалась в том, что европейские члены НАТО, наконец, решили уменьшить их реальную уязвимость путем более эффективного сотрудничества в своей оборонной политике и меньше полагаться на американские войска в Европе. Это позволяло надеется, что США смогут проводить более энергичную ближневосточную политику, направляемую из Кемп-Дэвида, вплоть до полного урегулирования. Это была существенная особенность, которая позволяла бы обязать Израильтян признать необходимость привлечения палестинцев и арабских стран к процессу мирного урегулирования на основе плана принца Фадха, возможно, с изменениям. Это европейское предложение прибавило много веса более-менее единому арабскому давлению на Соединенные Штаты, тем более, что оно сопровождалось сознание рабочих органов — западного политического штаба — для рассмотрения совместных действий государств-членов НАТО в регионах за пределами зоны ответственности НАТО, в которых возникали их общие интересы. Это США нашли особенно приятным. Столкнувшись с перспективой выбора — или выступить против еврейского лобби или оставить западный мир без достаточного количества нефти — и утешившись пониманием, что ему не придется бороться за второй срок, президент выбрал первое. Он постарается поставить еврейское лобби в безвыходное положение.

На этот раз президент направил своего специального представителя в Тель-Авив. На этот раз его миссия была доведена до общественности путем тщательно спланированных «утечек» в СМИ. Говоря по-простому, послание Соединенных Штатов лидерам Израиля было таково: либо Израиль должен перейти от Кемп-Дэвида к переговорам по Палестине и Иерусалиму, либо американская военная и экономическая помощь будет урезана.

Реакция израильского правительства было столь же капризной, сколь и само разрушительной. В отчаянной, но бесплодной попытке демонстрации своей силы, которая могла разрушительна сразу, но бесплодна в конечно счете, оно объявило о намерении аннексировать Южный Ливан и немедленно начало воздушные удары по аэродромам вблизи Дамаска и местам скопления сирийский войск в долине Бекаа, а также начало вытеснять войска ООН из южного Ливана. Сирия ответила артиллерийскими, ракетными и авиационными ударами по Голанским высотам. В то время как реакция США, возможно, была предсказуемой, весь мир оказался захвачен врасплох тем фактом, что Соединенные Штаты и Советский Союз оказались солидарны в том, что Израиль следовало приструнить. В ходе беспрецедентно теплой и продуктивной встречи между госсекретарем США и министром иностранных дел СССР в Лондоне в конце 1983 года было решено, что если Израиль немедленно не примет условия мирных переговоров на основе плана Фадха, против него немедленно будут введены экономические санкции вплоть до полной блокады портов. В связи с этим правительство Израиля подало в отставке и было заменено одной из главных оппозиционных партий, заявившей своей программой политику мирных переговоров с арабскими странами по решению проблемы Палестины и Иерусалима.

Препятствия для переговоров устранялись одно за другим. Арабское единство в значительной степени было восстановлено. ООП и арабские лидеры выразили готовность признать право Израиля на существование. Давление на Соединенные Штаты со стороны как арабских стран, так и Западной Европы позволило совершить непростой скачок от Кемп-Дэвида к реальному определению Палестинской автономии. Новое правительство Израиля, совершив предоставленный ему Соединенными Штатами и Советским Союзом выбор, решило ответить взаимностью, официально отказавшись от прежней политики аннексии и колонизации. Путь переговорам на международной мирной конференции был, наконец, открыт. Реально началось то, что сейчас признано действующей формулой, позволяющей вести реальные переговоры. В декабре 1983 года работа была в разгаре. Наконец, после интенсивных международных дебатов в Совете Безопасности ООН было достигнуто соглашение и принята новая резолюция Совета Безопасности.

Ее главным отличием от Резолюции 242 было, конечно, то, что основным ее содержанием было право палестинцев на самоопределение. Она была результатом самостоятельного анализа ситуации и путей ее реализации, в то же время следует отметить, что она не полностью соответствовала «восьми пунктам принца Фадха». Новая резолюция содержала пять основных положений:

1. Прекращение любых форм насилия и строительства Израильских поселений на оккупированных территориях.

2. Создание комиссии по установлению границы, которая заслушает обе стороны и выработает рекомендации по постоянной «безопасной и признанной» границе;

3. Над Восточным Иерусалимом, Западным берегом реки Иордан и Сектором Газа (а также над Голанскими высотами) устанавливается период международной опеки, в течение которого палестинцы смогут реализовать свое право на самоопределение, избрать своих лидеров и решить вопросы относительно своей конституции и своих отношений с соседями.

4. Предоставляются международные гарантии (включая создание демилитаризованных зон, а также ограничений на размещение некоторых вооружений, особенно ОТРК и ЗРК) на сохранение права каждого государства региона жить в мире «без угроз и насилия»;

5. Заключительная мирная конференция пройдет в Женеве под совместным председательством Соединенных Штатов и Советского Союза (с участием палестинцев в лице избранных представителей) прежде, чем будут подписаны мирные договоры. Единодушная поддержка Резолюции 242 1967 года была замечательной. Поддержка новой резолюции была не меньшей. В частности, была отмечена готовность Советского Союза действовать в направлении, которое явно соответствовало интересам США. Наблюдатели, однако, отмечали, что между двумя Резолюциями прошло шестнадцать лет, в течение которых для реализации первой было мало что сделано, если оставить в стороне Кемп-Дэвид. В любом случае, в этот момент Советский Союз не был намерен неумолимо противодействовать умеренным арабским государствам во главе с Саудовской Аравией, так как СССР полагал, что просоветские арабские страны, такие как Сирия и Южный Йемен смогут, когда начнутся фактические переговоры по новой резолюции защитить его интересы под видом своих собственных. Так в действительности и случилось.

Прежде, чем мы рассмотрим ситуацию, когда реальные переговоры обернулись опасной конфронтацией между сверхдержавами, необходимо сказать несколько слов о Иерусалиме. Всегда было ясно, что на Ближнем Востоке не может быть мира без мира в Иерусалиме. Тем не менее, реальный мир в Иерусалиме был недостижим путем установления чьей-то власти; он был достижим только через свободу для всех. Иерусалим должен был стать своего рода воротами мира. Дипломатическая активность в Совете Безопасности ООН с европейской инициативой, возглавляемой Великобританией привела к принятию резолюции по Иерусалиму, реализация которой должна была разворачиваться параллельно с более широкой резолюцией Совета Безопасности. Ее положения, направленные на превращение Святого Города в символ свободы и мира, принимаемый и уважаемый всем человечеством, были следующими:

1. Будут существовать Израильский Иерусалим и Арабский Иерусалим. Каждый из них будет иметь полный суверенитет над своей частью города, однако не будет никаких барьеров и ограничений свободы перемещения между ними;

2. Генеральным секретарем ООН назначается беспристрастная комиссия по границе, которая заслушает предложения и подготовит рекомендации для Совета Безопасности по вопросу, где будет проходить граница между Израильской и Арабской частями Иерусалима;

3. Святой Город полностью демилитаризуется;

4. Генеральный секретарь назначает верховного комиссара (и его заместителя), которые будут размещены в Иерусалиме, представляя Организацию Объединенных наций и работая со всеми заинтересованными сторонами над путями укрепления и обеспечения действия резолюции, и предоставляя доклады Генеральной Ассамблее и Совету Безопасности.

Таким образом, было не только выработаны международные действия, обеспечивающие постоянный мир в Иерусалиме и на Ближнем Востоке, но и созданы необходимые механизмы их реализации. В настоящее время мы не будет касаться детального рассмотрения реализации этих механизмов в последние месяцы 1983 и в начале 1984 года. Это вне наших задач. То, на что мы должны обратить внимание теперь, произошло в Сирии летом 1984 года и едва не положило конец всем миротворческим инициативам, поставив две сверхдержавы на грань войны на Ближнем Востоке за год до того, как началась война на Центральном фронте в Европе.

Стало ясно, что наряду с миротворцами действовали и мироломцы. Поначалу казалось, что целый ряд действий, направленных на слом мирных инициатив был совершен непримиримыми экстремистами. Учитывая их нестандартность и многочисленность, как не парадоксально, можно было говорить о том, что они были результатом действия организованной международной сети, такой как Черный Интернационал или даже объединенных Красного и Черного Интернационалов. Эта связь так и не была надежно установлена. Западные источники предполагали, что эти многонациональные силы концентрировались вокруг Палестинского фронта Отказа и были, конечно, вооружены Советским Союзом, и — как теперь следует из некоторых источников — направлялись из Москвы. Было неудивительно, что Советский Союз и его приспешники заняли иную позицию, обвиняя во всем ЦРУ. Все подобные заявления окрашивались политическими установками тех, кто их выражал. Первоначально, однако, эти ужасные действия имели не столь выраженную направленность. Эффект они оказали сами по себе.

Взрыв в аэропорту Каира, при котором погибли или получили увечья более 350 человек, был сам по себе чудовищен. За ним последовало убийство специального представителя Президента США в Тель-Авиве. Некоторые циники отметили, что это был самый сильный удар ООП по миру из всех, нанесенных ею ранее. Убийство шестнадцати военнослужащих американского контингента в составе миротворческих сил ООН на Синае было тут же приписано Палестинскому фронту Отказа — пули, извлеченные из тел убитых, были выпущены из советского оружия. Все это поколебало мнение США относительно приверженности Советского Союза миру. Советский Союз с не меньшим скептицизмом задумался об истинных намерениях американцев, когда бывший советский представитель на мирной конференции был похищен, подвергнут пыткам и убит. Возможно, существовали доказательства, что это было делом рук итальяно-нацистско-маоистской группы, однако это не помешало советскому союзу обвинить во всем ЦРУ. Эти обвинения и недоразумения вряд ли сделали что-то для обеспечения нормального хода мирных переговоров в Женеве.

Наихудшие события разворачивались в Сирии, и сирийские власти не промедлили обвинить во всем радикальные израильские силы, которые, как они утверждали, действовали в Сирии при поддержке Моссада. Офис президента в Дамаске был взорван во время совещания на высшем уровне. Хотя некоторые легкомысленные политические комментаторы поспешили заявить, что теперь встреча продолжиться на еще более высоком уровне, реальностью было то, что президент, его брат, другие министры и некоторые старшие офицеры были убиты. Одновременно последовали диверсии на десятке военных баз, были разрушены топливные склады, электростанции и телекоммуникационные центры, что заставило сирийское правительство ввести военное положение. Если бы это действительно последним отчаянным нападением на Сирию тайных израильских сил, оно было успешным.

Затем еще два акта насилия потрясли весь мир. На сирийской военно-морской базе в Тартусе два тральщика и зашедший с визитом советский фрегат были уничтожены минами, убив и ранив много сирийских и советских моряков, а в Эль-Рияде самолет ДРЛО, который должен был быть передан ВВС США в королевские ВВС Саудовской Аравии, взорвался в полете. Все на борту погибли.

Страх, помноженный на неопределенность, охватил миротворцев. Советский Союз обвинял США в саботаже мирного процесса, чтобы сохранить стратегическое господство на Ближнем Востоке через своего союзника — Израиль. Соединенные Штаты в ответ обвинили Советский Союз в намерении создать военные базы в Сирии, чтобы распространять свое влияние на восток и юг.

Для последнего обвинения, как представлялось, были некоторые основания. Сирия, либо под влиянием паники, либо в результате манипулирования ею, приняла решение никогда не идти на компромисс с Израилем и еще раз обратилась к Советскому Союзу с просьбой о быстрой и существенной демонстрации дружбы и готовности к выполнению договора о безопасности. Просьба не осталась без внимания.

Советская средиземноморская Пятая эскадра перебазировалась на военно-морскую базу в Сирийской Латакии, а подкрепления с Черноморского флота проходили Дарданеллы так часто, что турецкой правительство позволило бы это, в соответствии с конвенцией Монтре. Надводные корабли советской эскадры Индийского океана в составе ракетного крейсера, двух фрегатов и трех вспомогательных судов, вернулись в Аден. Между тем поток «Антоновых» доставил оружие, оборудования и войска в Дамаск через воздушное пространство Турции, дав минимальное предупреждение по обычным дипломатическим каналам. Турция в сильных выражениях заявила протест и получила невежливый и угрожающий ответ от Советского Союза. Несмотря на угрозу, Турция переместила воздушные и наземные силы к границе с Сирией, а также Ираком и Иорданией, в то время как турецкий флот развернул несколько подводных лодок, а также минных и торпедных катеров в Дарданеллах. Египет перебросил дополнительные авиационные и танковые силы на Синайский полуостров. США приняли решения продемонстрировать готовность поддержать своих союзников, заявив предупреждение Советскому Союзу. Подразделения быстрого развертывания были направлены в Египет и Сомали. Даже Иордания приняла некоторых американских военных советников и самолеты АВАКС. Шестой флот США занял выжидательную позицию на юго-востоке от Кипра. Два американских эсминца действоваших в Красном море совместно с Египетскими силами с базы Рас Банас, отошли на юг, чтобы встретиться с авианосной ударной группой.

Ситуация казалась столь серьезной, что командование НАТО приняло решение издать определенное предупреждение в Европе, в то время как Варшавский договор проводил длительные и усиленные учения в Болгарии. В Великобритании началась ограниченная мобилизация резервистов, а палата общин поставила на обсуждение вопрос о создании территориальной армии. Франция и Италия провели совместные военно-морские учения в западной части Средиземного моря.

Худшее все же случилось. Произошло несколько резких морских и воздушных столкновений между сирийскими и американскими войсками в восточной части средиземного моря, а также между советскими и израильскими силами. Все они, естественно, были замяты и в то время замалчивались. По счастливой случайности, там не присутствовало никаких телеоператоров. И американские и советские войска получили строгий приказ избегать прямого столкновения с главным антагонистом, но было лишь вопросом времени, когда стороны случайно или спланировано откроют огонь друг по другу. Сверхдержавы действительно оказались на пороге войны. И из-за чего? Из-за сирийской непримиримости. Горячая линия между Москвой и Вашингтоном стала действительно горячей. Эо придало больше веса призывам генерального секретаря ООН о немедленном проведении в Женеве международной конференции по урегулировантю разногласий и возобновлению мирного переговоров под его председательством. Все заинтересованные стороны согласились на это.

Так вышло, что в последние месяцы 1984 года переговоры относительно будущего Иерусалима и создания автономного палестинского государства, совместно с международными гарантиями, направленными на сохранение права всех государств региона жить в мире «свободном от угроз и насилия» возобновились и, можно сказать, увенчались успехом. К весне 1985 года была созвана конференция под председательством Соединенных Штатов и Советского Союза, заложившая основы для подписания мирных соглашений всеми заинтересованными сторонами.

К тому времени был достигнут значительный прогресс. Насилие прекратилось. Израильские поселения были выведены с оккупированных палестинских и арабских территорий. Комиссия по пограничному урегулированию выдала свои рекомендации, которые были одобрены всеми заинтересованными сторонами. Будущее Иерусалима было обеспечено новой резолюцией Совета Безопасности ООН. Палестинцы согласились на проект будущей конституции и создание Палестинского Национального Совета, в котором совместно с членами Организации Освобождения Палестины присутствовали представители большинства партий вновь избранного палестинского парламента. Основными гарантами новых соглашений должны были стать Советский Союз и Соединенные Штаты, а также миротворческие силы, развернутые на ранее спорных участках бывшей линии противостояния. Эти силы должны состоять, в основном, из подразделений стран третьего мира и не включать ни советских, ни американских войск. Оставалось лишь окончательно подписать договоры и приступить к их реализации.

Этого так и не случилось, по крайней мере, не таким образом. Прогресс на Ближнем Востоке обогнала начавшаяся Третья Мировая война.

Сверхдержавы оказались очень близки к войне на Ближнем Востоке, поэтому будет интересно рассмотреть военный потенциал как различных стран региона, так и внешних сил, имевших интересы в этих странах.

Если бы количество само по себе определяло военное превосходство, баланс бы однозначно склонился в пользу арабских стран. Египет, Сирия, Ирак, Саудовская Аравия и страны Персидского залива, не говоря уже о Судане, Алжире и Марокко, имели под ружьем более миллиона человек, не считая резервистов, тогда как вооруженные силы Израиля насчитывали всего 170 000, хотя мобилизация, которая была бы быстрой, позволяла удвоить этот показатель. Были, конечно, и миротворческие силы Организации Объединенных Наций, развернутые поблизости от спорных участков границ — на западном берегу реки Иордан, Секторе Газа, Синае, Голанских высотах и Иерусалиме — но эти силы были небольшими и легковооруженными. Что же касается Соединенных Штатов и Советского Союза, то их присутствие в центре событий — в новом палестинском государстве и странах, граничащих с Израилем — было представлено, в основном, советниками и инструкторами. Правда, Советский Союз все еще имел почти 100 000 контингент в Афганистане, но эти силы были связаны. Морские и воздушные силы, которые обе сверхдержавы периодически направляли в дружественные арабские порты и авиабазы были, после прекращения прежнего противостояния, довольно скромных размеров.

Но игру делали не только цифры. Когда напряженность в Европе возросла, а Варшавский договор и НАТО начали мобилизацию, передислокацию и усиление своих войск, сопоставимые процессы наблюдались и на Ближнем Востоке. Но затем стало ясно, что арабские страны, во главе с Саудовской Аравией и Египтом не намеревались использовать военную силу против Израиля, но были полны решимости применить ее, чтобы оставить открытыми пути к миру. В то же время, Израиль также должен был сохранять спокойствие. Соединенным Штатам пришлось помочь ему в этом. Арабские страны, отказавшись от того, что, казалось, могло дать временное преимущество, смогли провести свою политику с великодушием, плоды которого вскоре пригодились в ходе успешного завершения мирного урегулирования на Ближнем Востоке вскоре после того, как военные действия между сверхдержавами закончились.

Египет, чьи новые отношения с Ливией позволили значительно сократить силы, патрулировавшие границу с ней, не смог усилить свою группировку на Синае из двух танковых и двух механизированных дивизий, однако укрепил гарнизоны на юго-востоке вблизи Рас-Банаса, оставив сильный резерв неподалеку от Каира и Суэца. Египетское Командование ПВО имело 200 перехватчиков и зенитно-ракетные бригады, прикрывавшие центральные стратегические базы и подходы с северо-запада и юго-востока. 300 боевых самолетов ВВС были примерно равномерно распределены для поддержки армии. Флот сохранил обычное распределение подводных лодок, эсминцев и катеров между восточной частью Средиземного моря и Красным морем.

Основной проблемой Саудовской Аравии были Северный и Южный Йемен. Две Саудовские бригады, с силами поддержки и самолетами оставались на северо-западе страны, остальные четыре бригады с мощной авиационной поддержкой и патрульными силами Пограничных войск находились на юго-западе. Корветы и патрульные катера Саудовского военно-морского флота базировались как в Красном море, так и в Персидском заливе.

Иракская армия имела примерно двенадцать дивизий, в основном, разделенных между силами на новой границе с Ираном, группировкой, противостоящей Сирии и центральным резервом. Она имела поддержку 350 боевых самолетов Иракских ВВС и морские ракетные и патрульные катера, находящиеся в готовности на реках и в Персидском заливе.

Иран, как и Ирак, в значительной степени оправился от потерь, понесенных в войне между ними. Иранская Армия, насчитывавшая десять дивизий, половина из которых были танковыми, была разделена между северо-восточным сектором, противостоя Афганистану, и западным фронтом, а также имела сильные резервы в центре страны и в основных нефтеносных районах на юго-западе. Иранский флот патрулировал Персидский залив. Примерно 200 боевых самолетов обеспечивали поддержку как армии, так и военно-морским силам.

Вооруженные силы Сирии — ни одно из подразделений которых уже не было развернуто в в Ливане (где разместилась небольшая армия миротворческих сил ООН) располагали двумя танковыми дивизиями в северном и восточном командованиях, а также двумя механизированными дивизиями, оставшимися в районе Дамаска. Сильные военно-воздушные силы и командование ПВО Сирии, включавшие 450 МиГ-ов, были развернуты, чтобы бросить вызов атакующим с любого направления.

Четыре Иорданские дивизии, все механизированные или танковые, были сосредоточены в северных и восточных районах при поддержке почти 100 F-5 и небольших военно-морских сил в Акабе. Относительно небольшие, но мощные вооруженные силы Омана численностью до 15000 человек были развернуты для противостояния дальнейшим вторжениям из Южного Йемена и охраны выходов к морю. Оба Йемена имели вооруженные силы почти одинаковой численности, причем у Южного они были оснащены преимущественно советским вооружением, а у Северного — смесью советского и западного. Каждый располагал танковыми и пехотными бригадами, истребителями «МиГ» и патрульными катерами. Оба могли угрожать Саудовской Аравии. Аден фактически был советской военно-морской базой.

Таким образом были расположены основные силы, когда миротворческий процесс на ближнем востоке временно прекратился. Было ясно, что когда два основных гаранта мирного процесса сами оказались в состоянии войны в 1985 году — войны, вызванной событиями, далекими от Ближнего Востока — стратегическими целями арабских стран, за исключением Сирии и неизбежно пребывающих в разногласиях Северного и Южного Йемена — были две. Первой была сохранение целостности и безопасности своих стран, вторая — сохранение политических и военных условий, которые позволили бы возобновить процесс мирного урегулирования как можно скорее. Походе, именно поэтому Саудовская Аравия и Египет, вместе со своими союзниками — Иорданией, Ираком, Оманом, другими странами Персидского залива, Ливией и Суданом — настаивали, что их политика должна быть направлена на то, чтобы изолировать Израиль, предотвратить любое вмешательство их Северного или Южного Йемена, поддержку Ирана в деле сохранения его внутренней безопасности и противостояния возможному советскому вторжению из Азербайджана и вдохновляемых советами подрывных действий в Белуджистане, а также поддержании или восстановлении контроля над Восточным Средиземноморьем, Красным морем и Персидским заливом при содействии США и НАТО.

Мы не будем подробно останавливаться на том, как эти цели были достигнуты. Действительно, на Ближнем Востоке и в юго-западной Азии было, за двумя основными исключениями, очень мало военных действий за несколько недель Третьей Мировой войны. Основные бои развернулись в Европе, на море и в воздухе. Достаточно сказать, что перспектива военных действий со стороны Ирака, Сирии, Иордании и Египта, а также четкое предупреждение со стороны США удержали Израиль под контролем. Сирия запретила переброску любых советских сил по воздуху, проявив большую сознательность, чем когда-либо ввиду близости Турции, которая вместе с остальной НАТО вступила в войну с Советским Союзом, закрыв Босфор минами, подводными лодками, наземными системами и другими средствами. Первая цель общей Арабской политики была достигнута без кровопролития.

Вторая цель потребовала некоторого кровопролития. Северный Йемен, под сильным давлением со стороны большинства Арабских стран, согласился принять совместные Египетско-Саудовские силы, чтобы помочь своей армии в подавлении раз и навсегда вооруженных советами боевиков, проникающих из Южного Йемена. Сана, Таиз и Ибб были успешно очищены. Вдоль границы между Северным и Южным Йеменом была налажена эффективная борьба с партизанскими силами.

Третьим пунктом была поддержка Ирана — не в форме войск или вооружений, а в форме гарантии сотрудничества в контроле границ, защите судоходства в Персидском заливе и экономическую помощь. Иран, таким образом, получал возможность для повышения своего экономического благосостояния и внешней безопасности, не опасаясь угрозы со стороны любого из своих западных соседей. Наибольшая угроза для Ирана исходила с севера. Необходимость устранения этой угрозы была одной из причин, приведших к войне на ближнем востоке. Другая состояла в контроле над морем.

Те, что ранее скептически оценивал эффективность и даже сомневался в возможности развертывания Соединенными Штатами сил быстрого реагирования с возможным усилением из Великобритании, Франции и Италии, были приятно удивлены тем, насколько быстро эти силы были развернуты. Боевая группа ВМФ США в индийском океане, несмотря на повреждения авианосца «Нимиц» торпедами, сумела нейтрализовать советскую эскадру. Подкрепления ВВС США из Египта и Саудовской Аравии, вместе с отборными силами воздушно-десантной дивизии, высадившейся недалеко от Каира, обеспечила возможность противодействия любым советским попытками сухопутного вмешательства. Совместные силы в составе английских и французских фрегатов, а также десантные силы и воздушное крыло морской пехоты США обеспечили безопасность Персидского залива. Четыре стратегических пункта арабской политики были выполнены.

Снятие угрозы Ирану с севера было задачей не западных союзников или арабских стран, и даже не самих Иранцев. Это было задачей афганского партизанского движения. Масштабная программа его перевооружения, в которой наметился прогресс с 1982 года, достигла своего пика в 1985. К этому времени в их распоряжении оказалось много значимого оружия и боеприпасов, в том числе ПЗРК SAM-7, которые были очень эффективны против вертолетов, а также пулеметы, минометы, автоматы и противотанковые ракетные комплексы. Еще важнее была централизация командования и контроля над силами партизан со стороны грозного и уважаемого лидера, основной сферой деятельности которого были провинции Нангархар и Пактиан. Ему представился большой шанс, когда советский Союз начал выводить часть своих танковых и вертолетных подразделений из Афганистана в связи с началом боевых действий на Центральном Фронте в Европе. С учетом вывода этих мощных бронетанковых и механизированных подразделений, он выбрал момент, объявил Джихад и начал скоординированную атаку на каждое советское подразделение, оставшееся в Афганистане.

В 1842 году британская армия потерпела «знаковую катастрофу», уходя из Кабула. От нее остался единственных выживший, военный хирург Брайдон, сумевший добраться до Джалаллабада. Редьярд Киплинг передал рассказ о некоторых жутких подробностях того, что случилось с британскими солдатами, которые были ранены и остались в афганских долинах — «женщины приходили резать тех, кто выжил» — но ничто из этого не было применимо к советской катастрофе. Женщинам не было кого резать. В живых не осталось никого. Однако Советский Союз, в течении того короткого периода, что он еще существовал под этим названием, не предпринял никаких попыток повторно вторгнуться в Афганистан или вмешаться в Иранские дела.

Одним из наиболее удовлетворительных итогов мирной конференции в Женеве, которая продолжалась с перерывами в течение всего 1986 года, стала экспедиция, в ходе которой были пересмотрены прежние мирные договоры на Ближнем Востоке. Соединенные Штаты оказались способны заручиться согласием Израиля и обеспечить ему право на существование. Гарантом мира стала Организация Объединенных наций, прежде всего США и арабские страны. Иерусалим стал символом всеобщей свободы, Палестинцы получили автономию и приняли собственную конституцию. Израиль получил безопасность. Была достигнута гармония между большинством арабских стран.

Утверждалось, что как мир в Аравии зависел от урегулирования в Палестине, так и мир в Африке зависел от урегулирования в Намибии. Мир на Ближнем Востоке обещал быть прочным, возможно потому, что стал результатом переговоров, ставших результатом конфронтации. Если мир в Африке, в особенности в Южной Африке, которой мы должны уделить внимание, оказался менее прочным, то потому, что оказался результатом переговоров, которые оказались способны породить лишь дальнейшую конфронтацию.

 

ГЛАВА 18: ЮЖНАЯ АФРИКА

Палестинский вопрос, являвшийся центральным для Ближнего Востока решался и был решен. Центральная проблема Африка, заключавшаяся в том, что делать с Южно-Африканской республикой, не решалась вообще и уж тем более не была решена. Это не было простым различием в делах двух регионов. На Ближнем Востоке, необходимость мирного урегулирования в Палестине и Иерусалиме получила поддержку почти всех соседних наций и более или менее сплотила арабские страны. Ничего подобного нельзя было наблюдать в Южной Африке. Тамошняя главная проблема заключалась не в том, чтобы создать независимое государство на территориях, которые были оккупированы в результате войны. Проблема заключалась в том, чтобы убедить суверенное и независимое государство, обладающее большой экономической и военной мощью изменить свою политическую систему, что привело бы к немедленным негативным последствиям для тех, кто создал эту систему и пользовался плодами своей власти и привилегий.

Заявления со стороны наций «черного фронта» о том, что власть большинства должна прийти на смену апартеиду, в принципе были очень неплохи. Но, казалось, все складывалось согласно знаменитому наблюдению Бисмарка — «если вы говорите, что в принципе согласны на что-то, вы не имеете не малейшего намерения осуществить это на практике». На практике, не оказалось ни одной структуры — ни у этих государств, ни Организации Африканского Единства (ОАЕ) ни любого другого органа, способного вызвать в ЮАР изменения политической системы. Кроме того, достаточно понятным приоритетом черного населения было обеспечение себе некоторого экономического благосостояния и политической безопасности. Тем не менее, в начале 1980-х годов там наметились две обнадеживающие тенденции. Одна из них было связана с Намибией, другая — с самой Южно-Африканской республикой.

Нам, возможно, следует оглянуться на четыре года назад и с удовлетворением проследить за появлением независимой Намибии в 1983 году, когда, несмотря на большие трудности в согласовании противоречивых позиций ЮАР с одной стороны и Организации Народов Юго-Западной Африки (СВАПО) с другой были наконец, преодолены благодаря неустанным усилиям пяти западных держав — Великобритании, США, Канады, Франции и Западной Германии, известных как Западная группа. Следует напомнить о резолюции Совета Безопасности ООН № 435, которая без обиняков потребовала прекращения огня. Выполнение резолюции контролировалось силами Организации Объединенных Наций. Затем последовали выборы, также под надзором ООН, а затем была провозглашена независимость. Возражения ЮАР против этого плана были связаны с тем, что в условиях признания его большинством других африканских государств и ООН в целом, СВАПО, фактически, было единственным представителем народов Намибии. В этих условиях, беспристрастность наблюдателей ООН, по заявлениям ЮАР, была гарантирована. И если СВАПО воспользуется этой беспристрастностью для того, чтобы выиграть выборы с подавляющим преимуществом, что сможет предотвратить создание однопартийного социалистического — а в африканских условиях коммунистического — государства и направить Южную Африку по пути международного коммунизма? СВАПО само приветствовало резолюцию 435 просто потому, что возможность свободного запугивания населения может обеспечить себе возможность свободно вносить изменения в конституцию после того, как она одержит убедительную победу. Чтобы преодолеть разрыв между этими точками зрения и обеспечить гарантии для Намибийских политических партий наравне со СВАПО, ЮАР и другие африканские страны представили во второй половине 1981 года альтернативный план.

Ни одно новое предложение не могло одинаково приветствоваться всеми заинтересованными сторонами, однако новый план получил достаточно широкую поддержку всех, кто был в состоянии повлиять на колеблющихся, что послужило прекрасной опорой для реализации резолюции 435. В сущности, новый план состоял в том, что прекращение огня будет сопровождаться выборами в Учредительное собрание; этот огран должен будет двумя третями голосов принять основные положения конституции; выборы должны будут быть проведены в соответствии с конституцией, что, в свою очередь, откроет путь к независимости страны. Система власти в соттветсвии с предполагаемой конституцией должна будет иметь три ветви власти: исполнительная власть избирается законодательным собранием, законодательное собрание избирается всеобщим голосованием. Судебная власть является независимой. Избирательная система, основывающиеся на участии всех избирателей и политических партий, должна обеспечить надлежащее представительство в законодательном собрании всех политических сил, представляющих интересы всех народов Намибии. Конституция также содержит декларацию основных прав, чтобы гарантировать личную и политическую свободу и отсутствие расовой дискриминации.

На протяжении первой части 1982 года усилия международной дипломатии и интенсивные переговоры в самой Африке постепенно устраняли препятствия для принятия пересмотренного плана ООН, соглашение по которому было окончательно достигнуто на конференции в Женеве в 1982 году. Государственная мудрость премьер-министра Замбабве сделала многое для решения самого спорного вопроса о прекращении огня — кто будет контролировать его исполнение и куда должны будут быть отведены силы СВАПО и ЮАР? Его предложение отличалось простой и мудростью. В целом, международный контингент, который будет контролировать прекращение огня и служить гарантом проведения выборов, будет состоять из сил черных и белых стран Британского содружества (включая саму Зимбабве, Нигерию, Канаду и Новую Зеландию), а также стран Скандинавии, Филиппин, Венесуэлы, Ирландии, Финляндии и Швейцарии. Он будет находиться под командованием Индийского генерала, репутаций которого была убедительность, беспристрастность и подкреплялась опытом командования предшествующими операциями по поддержанию мира. Лагеря, в которые должны будут выведены силы противоборствующих сторон, в целом, располагались на севере страны для сил СВАПО и на юге для армии ЮАР. Так было выбрано с целью соединить простоту контроля за ними и уверенности в невозможности их запугивать или оказывать давление на местное население. Двумя чувствительными и сложными проблемами оставались во-первых, фактические методы обеспечения безопасности выборов, во-вторых — будущая интеграция сил СВАПО с существующими силами полиции Юго-Западной Африки и Территориальными Силами. Она должна была быть осуществлена примерно таким же образом, как ранее гладко и успешно была осуществлена в Зимбабве.

Это была далеко не единственная демонстрация того, как практический трудности, стоящие на пути стремящихся к миру, могли быть решены. Были и многие другие. В первую очередь, они касались будущего самой конституции. Главным препятствием, которое должно быть преодолено в первую очередь, была необходимость примирения СВАПО и Национальной Партии Намибии, которая опиралась на 100 000 африканерское население (вне самой Намибии, их численность доходила до миллиона), а также имела поддержку Претории. Конституционные гарантии могли обернуться разным положением для разных групп, и только гарантия прав меньшинства, в которую можно было бы поверить, могла удовлетворить Национальную Партию Намибии и Демократический Альянс Турнхалле. Конференция по конституции и разработкам основы независимого правительства Намибии было созвана в Женеве в конце 1982 года и сопровождалась рядом соглашений, с участием Соединенных Штатов, Южно-Африканской республики и черных африканских стран, в частности, Анголы.

В обстановке, когда умеренные силы начали получать прежде недостающую поддержку, две радикальных политических линии, к счастью, потеряли прежний авторитет и были отложены. Одна из них состояла в попытке Африканской группы добиться от Организации Объединенных Наций соглашения о введении экономических санкций против ЮАР из-за отказа этой страны принять первоначальный план, предусмотренный Резолюцией 435. Эта попытка была блокировано правом вето Франции, Соединенных Штатов и Великобритании. Более важным было то, что Африканская группа осознала, что только соглашения с ЮАР могут, в конце концов, привести к независимости Намибии — вместо продолжающейся борьбы с бесконечно превосходящей силой. Невмешательство Соединенных Штатов означало, что условием этого должен стать поиск поддержки со стороны Советов или просоветских сил.

При условии отказа от санкций, прогресс мог был быть достигнут в другой области. Здесь был опять же важен отказ от радикализма. В свое время Соединенные Штаты выдвинули любопытную идею о том, что урегулирование в Намибии может быть связано с выводом кубинских войск из Анголы. Действительно, один из документов Госдепартамента содержал предположение, что африканские лидеры понимали, что будут не в состоянии противостоять оси Ангола-Намибия, как только та будет установлена, и понимали, что урегулирование в Намибии возможно только через Соединенные Штаты и что США всерьез готовы за него взяться. Это странное понимания было одним из проявления реализма. Африканские государства поняли важность роли США в обеспечении урегулирования в Намибии, но это не имело никакого отношения к Анголе. Это касалось, по существу, отношений Америки с ЮАР.

Убеждение, что США получили возможность влиять на ЮАР, сделали многое для того, чтобы на продолжавшихся в первые месяцы 1982 года серии встреч между госсекретарем США и последним премьер-министром ЮАР открыть «новую главу» в отношениях двух стран, которые ныне были установлены и становились все крепче. Наиболее непосредственным результатом этих встреч было то, что ЮАР согласилась поддержать план Западной группы по независимости Намибии и обязалась убедить внутренние политические партии Намибии сделать то же самое.

Параллельно с этим достижением, лидеры черных африканских стран во главе с Нигерией, Зимбабве и Анголой оказались способны убедить лидера СВАПО, что западный план, несмотря на конституционные гарантии для меньшинств, является лучшим и, в действительности, единственной основой для того, чтобы будущее Намибии определялось самостоятельно и собственными силами. В конце концов, указывали они, СВАПо оправдала себя в своем стремлении быть единственным представителем народа Намибии, чтобы бояться требования многопартийной демократии, выборов в заданные промежутки времени и билля о правах, направленного на защиту меньшинств. Условия, касающиеся отсутствия экспроприации частной собственности или гарантированного представительства белых в парламенте также не должны были быть сдерживающими факторами. Они не мешали жить Зимбабве. Конечно же, лучше идти к доминированию черных законными, хотя и медленным и поэтапным путем, нежели более быстрым, более драматичным, но все же остающимся спорным путем триумфа Народного Движения за Освобождение Анголы (МПЛА).

Положение в Анголе по-прежнему оставалось бедственным. Там правили бал отсутствие порядка, коррупция, конкуренция и неэффективность. Недостатки транспортной системы сами по себе делали невозможным надлежащее распределение продуктов питанция. Война против сил ЮАР лишила гражданскую инфраструктуру половины автотранспорта. Партизаны УНИТА, Национального союза за полную независимость Анголы продолжали разрушать железные дороги в центре и на юге страны. Засады сил Национального фронта освобождения Анголы (ФНЛА) мешали налаживанию жизни на севере. Если Ангола собиралась выбраться из собственной ямы некомпетентности и раздора, вряд ли этому могло способствовать поощрение СВАПО в продолжении борьбы против ЮАР и обещание поддержки. К счастью, лидер СВАПО нашел этот аргумент убедительным.

Женевская конференция по независимости Намибии принесла свои плоды. Соглашение о прекращении огня было объявлено, поставлено под контроль и окружено почетом. Выборы состоялись в начале следующего года — и их результаты не были неожиданными. Как и ожидалось, СВАПО получило большинство в учредительном собрании, но его перевес был незначительным. Другие силы, в частности, Демократический Альянс Турнхалле и Национальная Партия Намибии получили большинство в две трети голосов, необходимое для гарантии включения в новую конституцию гарантий, относительно которых ЮАР, Намибийские Африканеры и Западная группа выражали озабоченность. И таким до изумления мягким и мирным образом, история Зимбабвийского успеха повторилась в 1983 году в Намибии. Как мы увидим позже, этот успех продлился не слишком долго. Тем не менее, в 1983 году были и другие основания для воодушевления.

Прогресс в самой ЮАР был, возможно, менее ярким, но наиболее примечательным из всего, что было достигнуто. Наряду с давно заявленным Преторией намерением программы по постепенному внедрению реформ, еще одной из причин принятия некоторых политических уступок был рост уверенности в вооруженных силах ЮАР как силы, способной противодействовать ощущению небезопасности, которое ранее испытывали многие южноафриканские белые. Эти ощущения были понятны. В Мозамбике имелось около 300 советских танков наряду с наиболее продвинутыми средствами ПВО. Советские, Восточногерманские и кубинские военные советники оказывали помощь путем поставок оборудования и обучения, и, хотя вооруженные силы Мозамбика насчитывали не более 30 000 подготовленных солдат, они стали более эффективны как сами по себе, так и как сила, поддерживающая боевиков Африканского Национального Конгресса (АНК).

Зимбабве, подписавшая секретный оборонительный договор с Мозамбиком, после первых неудач, сумела, наконец, успешно интегрировать регулярные и партизанские формирования, и теперь располагала хорошо оснащенными и подготовленными Силами Обороны, насчитывающими 50 000 человек, имевших большой опыт войны, который был бы целесообразен в любом возможном конфликте с ЮАР. Армия Ботсваны была очень маленькой, всего несколько тысяч человек, однако также получала советские танки и другую технику, оружие и боеприпасы. Ангола имела регулярные вооруженные силы примерно такой же численности, как и Мозамбик — около 30 000, которых поддерживали 20 000 кубинских, 3 000 восточногерманских и несколько сот советских военных советников. Между тем, именно они управляли самолетами и тяжелой техникой, обучая вооруженные силы Анголы и могли, при необходимости, быть привлечены к реальным боям. Их поддерживала Ангольская Организация Народной Обороны, военизированное формирование численностью до полумиллиона человек.

Таким образом, обычные вооруженные силы государств «черного фронта» отнюдь нельзя было назвать незначительными. В прошлом, ЮАР пыталась защитить свою как внешнюю, так и внутреннюю безопасность, предпринимая рейды через границу — в частности, из Намибии на Анголу, не говоря уже о рейдах на Мапуто. Хотя было ясно, что вооруженные силы ЮАР, имея превосходящее оснащение и подготовку, всегда могли обеспечить себе локальный успех в рейдах через границу, не могло быть и речи о военных операциях, направленных на захват соседней страны. В действительности, эти рейды часто проводили неправительственные Южноафриканские черные подразделения во главе с белыми офицерами. Руководимые Южноафриканцами рейды на Анголу, например, осуществлялись силами бывших чернокожих боевиков ФНЛА, выступавших против МПЛА. Они также поддерживали силы УНИТА в борьбе с партизанами СВАПО. Аналогичным образом, ЮАР использовала боевиков Мозамбикского национального сопротивления (РЕНАМО) для рейдов на базы партизан АНК поблизости от Мапуто. В Анголе, эти рейды нарушали экономику и служили наказанием, которое приходилось нести за укрывательство южноафриканских диссидентов. В Мозамбике они нарушали деятельность боевиков АНК и давали понять тем, кто их поддерживал, что эта поддержка не останется безнаказанной. Также предпринимались рейды на Замбию и Зимбабве, до того, как переговоры по будущему Намибии начали восприниматься всерьез. Даже относительно безвредная поддержка, оказываемая беженцам из ЮАР Ботсваной и Лесото, ни одна из которых не поддерживала военную деятельность АНК не оставалась безнаказанной.

Южноафриканские Силы Обороны были существенными, имея в своем составе около полумиллиона человек, из которых 200 000 находились в действующей армии, а оставшиеся составляли легко мобилизуемый резерв. Помимо обычных вооруженных сил и национальной гвардии, насчитывавшей до 100 000 человек, имелись также «Гражданские силы» численностью до 50 000 человек и местное ополчение аналогичной численности. Кроме того, полиция ЮАР насчитывала 40 000 человек, причем половина от этого числе опять же находилась в резерве. Важным обстоятельством было то, что лояльность находящихся под ружьем сил вызывала сомнения, притом, что реальная угроза безопасности ЮАР исходила изнутри.

Марксистский АНК был не единственной черной оппозиционной группой, но, конечно, наиболее значимой. Наибольшую поддержку ей оказывала Москва. АНК получил международное признание в силу своей дисциплинированности и реализма. Его военное крыло, «Умконто ве сизве» имело, вероятно, до 10 000 обученных боевиков, и, хотя в самой ЮАР не было никаких баз АНК, он располагал далеко идущей поддержкой чернокожего населения и создал свою подпольную сеть. Его подпольная деятельность была направлена, в основном, на промышленный саботаж, включавший такие цели как нефтеперерабатывающие заводы и электростанции в Капской провинции, Натале и Оранжевом Свободном государстве. Были в движении, однако, и те, кто выступал за расширение списка целей, чтобы усилить среди белых чувство незащищенности и привести в замешательство западных инвесторов и заставить их отказаться от участия в экономике ЮАР.

Другие оппозиционные силы, многие из которые предпочли присоединиться к более мощному и эффективному АНК, включали Южноафриканский Революционный Молодежный совет, имевший сильную опору в Ботсване, «Движение черного самосознания Азании» и «Организацию народов Азании», которая была особенно успешна в установлении контроля над некоторыми черными профсоюзами и нарушении работы международных промышленных концернов. АНК быстро приветствовала такую деятельность. Он находил деятельность профсоюзов важнейшей силой в борьбе за освобождение, не в последнюю очередь потому, что она позволяла вести эту борьбу, оставаясь в рамках закона.

В рамках закона оставалась и Инката, крупнейшая черная организация ЮАР, основанная в Зулулэнде и возглавляемая вождем Квазулу. Квазулу, прямой потомок великого царя-война Зулусов Кечвайо, всегда был противоречивой фигурой. Он дистанцировался как от Претории, так и от АНК, но продолжал занимать конструктивную позицию, оставаясь в центре южноафриканской политики. Однако, на этой опасной земле именно он действительно предоставлял некоторую надежду на компромисс в коррекции конституции Южно-Африканской республики, призванной сделать ее более соответствующей расовому составу страны.

Подобно тому, как умеренность и компромисс на данный момент одержали победу в Намибии перед лицом двух противоположных крайностей, сопоставимый курс мог привести к ненасильственным изменениям в самой ЮАР. Предложения Квазулу о разделении власти предполагали, по сути, создание «белого» государства Натал и объединение соседних черных областей, населенных Зулусами. Хотя АНК без колебаний осудил в 1977 году предложение Квазулу об ограниченном самоуправлении, они нашли, что от его новых предложений трудно отказаться. В действительности, они признали, что в то время, как поддержка АНК в черных городах была по-прежнему большей, чем у Инкаты, все большее число боевиков АНК присоединялись к Инкате, поскольку, по их собственным словам, «она была законным наследником АНК». Реализация предложений Квазулу по Наталю, с акцентом на раздел власти с черными, была вполне более предпочтительной программой действий, нежели освободительная война. Независимо от того, насколько широкую поддержку военных действий могли бы обеспечить себе АНК среди своих членов и других молодых чернокожих, полномасштабная война против белых в это время могла привести только к массовой гибели чернокожего населения, дальнейшим репрессиям и сохранению господства белых и режима апартеида для следующих поколений.

Однако, насколько бы АНК не готов был бы подождать и посмотреть, разумные предложения Квазулу не могли привести ни к каким реальным преобразованиями без реформы самой правящей Национальной Партии. На на выборах в начале 1980-х, Национальная Партия не получила мандата на реформы. В действительности, гораздо большую поддержку получила более экстремистская «Возрожденная национальная партия», хотя она и не получила ни одного места в парламенте. Тем не менее, в стране наблюдалась устойчивая поддержка постепенной программы либеральных реформ. Именно поэтому, вместе с желанием ЮАР открыть «новую главу» в отношениях с США (которая принесла бы большие экономические выгоды) премьер-министр заявил о намерении приступить к реализации программы реформ в 1983 году. Были и другие причины не откладывать ее на потом. Он хотел воспользоваться плодами значительного прогресса, достигнутого в Намибии. Он также учитывал, что к концу столетия белое население ЮАР уже не сможет обеспечить потребности в квалифицированных рабочих. Но прежде всего, премьер-министр желал избежать конфликта.

Он примирился с созданием черного среднего класса через повышение образованности, дабы заполнить высшие посты в промышленности и руководстве страны, децентрализовать региональное развитие ради повышения благосостояния страны, предоставить больше политического влияния черному населению, начать процесс сотрудничества и переговоров, которые в дальнейшем могли привести к ответственному разделу власти. В этом настроении, он, по крайней мере, был готов заслушать предложение вождя Квазулу. К сожалению, премьер-министерской программе верлифхейда, которая могла стать дорогой к подлинному либерализму, помешала Война. Сдержанность, так превосходно проявленная арабскими государствами по отношению к Израилю, не была проявлена фронтом черных государств по отношению к ЮАР. Когда началась война, армии Мозамбика, Зимбабве и Ботсваны одновременно с Ангольскими войсками и силами СВАПО в Намибии начали вторжение в Южно-Африканскую республику.

Нежелание отказываться от преимуществ отложило решение проблемы апартеида на многие годы. Когда же время пришло, решение сопровождалось насилием.

Насилие в Африке не было чем-то непривычным, если мы рассмотрим события, происходившие здесь в начале 1980-х. Многие конфликты были вызваны попытками Ливии установить Сахарскую гегемонию, включающую Судан, Нигер и Чад, таким образом, соединившись с Эфиопией, что могло означать окружение и изоляцию Египта. К счастью для Ливии, да и вообще для этой части Африки в целом, события развивались не так, как планировало Ливийское руководство. В первые годы 80-х, однако, революционное рвение, крупные доходы от нефти, слабость, нерешительность и занятость собственными проблемами соседей и неограниченные поставки оружия из Советского Союза, были хорошими стимулами для ненасытного ливийского честолюбия и давали ей неплохие шансы его реализовать. Армия Чада состояла всего лишь из трех пехотных батальонов и нескольких орудий и минометов. Армия Нигера была еще меньше, и страна была богата ураном. Судан имел вооруженные силы приличных размеров, однако основная их часть была размещена на проблемном юге страны и на востоке у границы с Эфиопией, чтобы поддерживать безопасность и пристально следить за Эритрейскими партизанами. В любом случае, армия Судана, имевшая 250 танков и сорок боевых самолетов, выглядела крайне жалко по сравнению с приблизительно 3 000 ливийских танков и более 400 МиГ-во и «Миражей». Кроме того, воздушную мобильность двадцати пяти ливийским пехотным батальонам, Пан-Африканскому легиону и «Мусульманской молодежи» придавала эскадрилья транспортных самолетов «Геркулес» и более 100 транспортных вертолетов, что обеспечивало легкость концентрации превосходящих сил против Судана.

Ливия быстро оправилась от временной неучали в Чаде в начале 1982 года, когда миротворческие силы ОАЕ сменили там ливийские войска. Ливийские власти оказались в состоянии убедить тех, кто контролировал основные арабские племена в Чаде создать альянс с лидером основных сил повстанцев, действующих в восточных провинциях страны у границы с Суданом. Таким образом, имея две их трех основных повстанческих армий на своей стороне, Ливия все еще была в состоянии держать некоторые войска в Абеше и продолжать диверсии, направленные на подрыв власти президента Судана. Эти диверсии управлялись не только из Чада, но и из Эфиопии. К западу же от Чада, спонсирование Ливией Туарегов привело к продолжению боевых действий между так называемым Исламским легионом и армией Нигера.

Всем этим маневрам, направленным на изоляцию Египта и установление гегемонии над Сахарой был положен конец в 1983 году в результате боевых действий между Египтом и Ливией, приведших к свержению Ливийского военного режима раз и навсегда. Его падение оказало общее позитивное влияние. Ливийские солдаты, которые отнюдь не наслаждались перспективами быть ужасно и мучительно изувеченными дикими племенами Нигера и Чада смогли вернуться домой к гораздо более приятной гарнизонной службе в родной стране. Суданско-Чадский пограничный конфликт был улажен, граница взяты под охрану силами ОАЕ. Ситуация в Нигере была улажена военным правителем с оглядкой на Алжир и Францию как источник дальнейшей безопасности и экономической помощи — вмешательство Ливии способствовала некоторой степени сближения между этими двумя странами. Судан смог сосредоточиться на своих проблемах на юге, продолжая оглядываться на Эфиопию и налаживать хорошие отношения с Египтом. Создание оси Египет-Ливия способствовало укреплению положения Сомали и, как мы видели в предыдущей главе, дало мощный импульс растущему арабскому единству и Палестинскому урегулированию.

Большая игра между сверхдержавами, которые заверяли как своих союзников, так и самих себя в том, что в случае опасности или кризиса они могут полагаться друг на друга, все еще заметно проявлялась в Африке в 1983 году. Некоторое спокойствие в Сомали и Судане обеспечила дальнейшая подготовка Сил Быстрого Реагирования США, проводимая как ответ на аналогичные советские маневры в Южном Судане и Эфиопии. Гораздо серьезнее было продолжающееся наращивание присутствия советского вооружения и военных советников в Мозамбике, Ботсване и Анголе. Поддержка последней была столь велика, что некоторые ресурсы явно предназначались для Намибии. К 1984 году в Мозамбике находились 10 000 кубинцев вместе с постоянно растущим штатом военных советников из СССР и ГДР. Ботсвана ограничилась принятием технических и тактических советников из этих двух стран, чтобы помочь в подготовке своей постоянно растущей армии, однако также создала на северо-востоке страны ряд лагерей для подготовки боевиков АНК, которые также были вооружены советским стрелковым оружием, гранатометами, минометами, а также переносными зенитно-ракетными комплексами. Число кубинского и восточногерманского персонала в Анголе увеличилось почти в два раза. Помимо традиционных задач по комплектованию сложного оборудования и обучения ангольских военных, они также участвовали в создании из бывших партизан СВАПО, нашедших прибежище в Анголе после того, как переговоры о независимости Намибии сошли с мертвой точки, в общевойсковое формирование численностью до бригады для будущего использования в Намибии. Этот зловещий рост как вооруженных сил, так и партизанских формирования «прифронтовых государств» — в то время, как Национальная Партия в ЮАР столкнулась с большими трудностями в реализации своей программы и ростом саботажа со стороны АНК — не предвещало ничего хорошего для южной части Африки.

С другой стороны, Зимбабве — и это подкрепляло положительные инициативы в Намибии — оставалось амбивалентным по отношению к Советскому Союзу. Возможно, причин этого было две. Одной из них были тесные экономические связи с западом, которые Зимбабве продолжала наращивать. Другой были связи с Китаем. Китай был готов поддержать любое движение, которое способствовало борьбе против апартеида, но в то же время желал ограничения советского влияния в Южной Африке в целом. Совершенно независимо от особых отношений с Зимбабве, Китай также был дружен с Мозамбиком и Анголой, предлагая им ограниченную помощь в разрешении неизбежных трудностей и ограничений, обусловленных советским и восточногерманским присутствием в этих странах. В Танзании и Замбии, Китай также смог рано наладить дружеское сотрудничество, в тоже время поддерживая западные инициативы, направленные на урегулирование в Намибии. Однако, несмотря на все усилия Китая, советское влияние продолжало доминировать в черных странах юга Африки.

То же самое можно сказать и о Западной Африке. В 1981 году Экваториальная Гвинея дала отпор попыткам Советского Союза обосноваться в стране и, более того, пригласила бывших колонизаторов — Испанцев — вернуться и помочь в деле реорганизации армии, экономики и конституционного порядка. СССР также потерпел аналогичную неудачу в двух бывших португальских колониях — Гвинее-Бисау и Кабо-Верде. Франция тем временем, оказалась в состоянии проигнорировать свое несколько социалистическое возмущение наиболее деспотичными и диктаторскими режимами среди франкоговорящих стран Западной Африки и заверила Кот-д'Ивуар и Центрально-Африканскую республику в сохранении экономической и военной поддержки. Самые, пожалуй, обнадеживающие изменения происходили в Западной Сахаре. Прекращение ливийской поддержки фронта Полисарио, экономическая поддержка Марокко Саудовской Аравией и отказ ОАЕ признать Сахарскую Арабскую Демократическую республику подготовили почву для компромисса. В 1983 годы было, наконец, достигнуто соглашение между Марокко, Мавританией, Алжиром и фронтом Полисарио. Идея суверенного и независимого сахарского государства была забыта или, по крайней мере, отложена. Вместо этого, победила идея вхождения большей части спорных территорий на правах федерации в состав Мавритании.

Еще двумя странами западной Африки, которые тревога за собственную стабильность и управляемость заставила примириться с неизбежной ценой — существенными внешними займами — были Нигерия и Заир. Проблемы в Нигерии были одним из следствий сокращения экспорта нефти и, следовательно, доходов. Это сделало импорт продовольствия, который составлял более половины всего импорта, очень затруднительным. Сокращение импорта в прошлом приводило к катастрофическому повышению цен. Необходимым условием успеха избранного в 1983 году гражданского правительства было не допустить ни нехватки продовольствия, ни повышения цен. Его широкая программа, направленная на это сводилась к одному — сокращению государственных расходов, задержку выплат по внешним займам, строгость в области федеральных и государственных пособий и отказ от новых проектов. Сами по себе эти меры были недостаточны, однако в сочетании с разумным прогрессом на пути установления разумной нефтяной политики и надлежащих гарантий по кредитам сделали многое, чтобы получит необходимые займы на международном рынке.

Политическая нестабильность в Заире была обусловлена не только потребностью во внешних валютных займах — на самом деле, эта потребность была временно удовлетворена огромным грантом МВФ в размере 1 миллиард долларов в течении трех лет. Она была обусловлена неудовлетворенностью тираническими методами бывшего президента и его неспособностью справиться с беспорядками в Шабе и, что еще хуже, в провинции Киву, где Народная Революционная Партия продолжала партизанскую войну против центральных властей. Новому президенту, однако, удалось уверить президента Франции и премьер-министра Бельгии до такой степени, что они оказались в состоянии более полно сотрудничать с ним в и военном и в экономическом плане.

Таким образом, когда Соединенные Штаты и Советский Союз стали на путь, ведущий к войне во второй половине 1984 и начале 1985 года, наибольшую опасность эта война представляла не для Арабских стран на северо-востоке, ни в Сахаре, ни в Западной Африке, ни даже в относительно спокойном центре и на востоке. Наиболее опасными были Африканский Рог и Юг. Как было сказано в главе 17, обстановка на Африканском роге была частично разряжена поразительной быстротой и силой, с которой Соединенные Штаты и их союзники укрепили свое положение в Египте, на Красном море и в Персидском Заливе. Южный Йемен был связан действиями на море и мощным сдерживанием со стороны Северного Йемена и Омана. Аналогичным образом, Эфиопия была связана американскими подкреплениями, переброшенными в Судан и Сомали. Боевые действия в южной Африке, однако, были длительными и жестокими. Они были более подробно описаны в нашей предыдущей книге и мы не намерены описывать их вновь, как и военные операции и постепенный вывод вооруженных сил черных государств и боевиков АНК из ЮАР. Мы также не считаем нужным останавливаться на огромных усилиях ООН по оказанию помощи, восстановления и репатриации. Стоит также отметить, что кубинцы, восточные немцы и то, что осталось от советских военных советников, были репатриированы, во многих случаях после длительного содержания в «лагерях» ЮАР, и обращение, которому их подвергли собственные соотечественники после этого, было намного лучшим, чем оно могло быть. Теперь следует обратить внимание на то, что война в южной Африке непосредственно касалась центральной проблемы — будущего Южно-Африканской Республики.

Одним из итогов короткой, но катастрофической войны между Варшавским договором и НАТО было то, что она продлила существование с результатами, тяжесть и разрушительность которых пока еще не была очевидна, несправедливого и репрессивного режима, лежащего в основе господстве белых в ЮАР. Казалось, в первые дни после окончания последней мировой войны, лидеры ЮАР, столкнувшись как с внешним, так и с внутренним давлением, направленным против реформ, решили рискнуть пойти на подавление черных ради сохранения власти белых. Когда началась война, деятельность армий стран Черного фронта, совместно с боевиками АНК сделало немного, чтобы заставить африканеров полюбить своих северных соседей, тогда как успех Южноафриканских Сил Обороны, остановивших и выбивших обратно всех захватчиков укрепил их убежденность в собственном превосходстве. Действительно, слабый результат, которые показали партизаны АНК, когда дело дошло до реального сражения, усилил убежденность сторонников жесткой линии в правительстве ЮАР в том, что они могут увековечить собственное политическое господство. Власть белых была тем, что они понимали и они полагали, что знали, как бороться за нее. Последствия программы реформ и преобразований были не поняты и в результате оказались окутаны страхом и забыты. Относительно этого было достаточно опасений еще до начала войны. В Намибии в 1985 было свергнуто конституционное правительство и установлена диктатура СВАПО. В Зимбабве постепенный отход от демократии был более или менее оформлен в том же году, значительно расширившаяся поддержка Ботсваной боевиков АНК только обеспечила дополнительные страдания ее собственному народу. Мозамбик оказался беспомощным в попытке выбраться из рвущего страну на части противостояния коммунистических наемников и национально-освободительных движений.

Возможно, были и некоторые дивиденды для тех, кто выступал за политику постепенных реформ и разделения власти в ЮАР. Одним из них было отвращение, которое и черные и белые в ЮАР испытали в беспорядочной жажде крови, проявленной некоторыми боевиками АНК в тех редких и случайных случаях, когда в их руках оказывались безоружные гражданские. Другим была позиция, которую заняли черные местные территориальные формирования, такие как Силы Обороны Транскея, Национальная Гвардия Бопутатсваны и, прежде всего, армия Инкарты, которая столь яростно и успешно оказало сопротивление попыткам кубинских и Мозамбикских войск вторгнуться на родину Зулусов. Но такие примеры верности республике сделали мало или вовсе ничего для того, чтобы примирить тех, кто ранее поставил под сомнение либеральные реформы как средство политики верлифхейда. Более того, они еще придало новый импульс политике веркрампте, направленной на использование экономики ЮАР для удержания ее превосходства в области производства продовольствия, товаров, транспорта и технологий над соседними черными странами, создавая непреодолимый буфер между властью белых и АНК и отказа от программы реформ, на которую в начале 1980-х возлагалось столько надежд.

Политика черных резерваций также продолжилась. Так называемые «независимые национальные государства» по-прежнему будут полностью зависеть от Претории в финансовом, экономическом и административном аспектах. Мульти-расовый Президентский Совет, который ранее рассматривался как аппарат проведения конституционных реформ, был ликвидирован. Вопроса о едином парламенте с представителями всех рас не стояло. Этническое «самоуправление» продолжало существовать. Не могло быть никакой ограниченной системы привилегий для местных советов и не стояло вопроса о представительстве цветных или индийцев — не говоря уже о чернокожих — в центральных органах власти. Продолжало существовать четкое разделение власти между различными расовыми группами. Короче говоря, режим апартеида продолжил свое существование. Как и Возрожденная Национальная Партия.

Таким образом, ЮАР встала на путь, ведущий к крови, насилию и революции. Аргументы относительно будущего этой страны будут еще раз неизбежно рассмотрены всеми несогласными: черными «прифронтовыми государствами», начавшими восстанавливать некоторую степень политической, экономической и военной сплоченности; находящимся в изгнании АНК, вместе со всеми другими черными революционными движениями; профсоюзами в самой ЮАР; почти всеми остальными черными странами Африки, способными поддержать из оружием, агентами и деньгами; всем Третьим миром в целом. И если дипломатия Организации Объединенных Наций, сделавшая возможным мирное решение по Ближнему Востоку не найдет путей давления на Преторию, достаточно невыносимого, чтобы заставить мудрость взять верх, Южно-Африканская Республика однажды обнаружит, что несправедливость системы апартеида ведет ее к битве еще более кровавой, чем она увидела за время недолгой Третьей Мировой войны.

 

ГЛАВА 19: ДАЛЬНИЙ ВОСТОК

С крушением колониальной системы в юго-восточной Азии три империи — Британская, Французская и Голландская, небрежно развалившиеся на карте, оставили регион без достижения в нем согласия, несмотря на отчетливую необходимость в этом. Падение Сайгона в 1975 году, в конце Второй Индокитайской войны, положило конец кратковременному периоду американского доминирования и вообще внешнего вмешательства. Соединенные Штаты, захлестнуты внутренними разногласиями из-за дорогостоящей и, в конечном итоге, неудачной войны во Вьетнаме, с огромным облегчением отказались от присутствия войск в Индокитае в пользу сугубо морской стратегии, основанной на использовании островов и островных государств в Тихом Океане.

За это пришлось уплатить свою цену: стало невозможно оказывать влияние на события на континенте. Правительства можно было свергнуть или поставить на место силами небольших, но суровых и жилистых людей, переходящих сухопутные границы, а не кораблями в море или гладкими обтекателями ракет. Но решение было принято. Рычаги внешней политики будут только такими. Это не означало, что Соединенным Штаты уходили из Азии. Это было далеко не так. США были полны решимости сохранить свою власть в бассейне Тихого океана, самой быстро развивающейся экономической зоне в мире. Однако центр американского присутствия отныне сместился в Северо-восточную Азию, сконцентрировавшись вокруг Японии и, как выяснилось позднее, все большего взаимопонимания с Китаем. Для морской стратегии США по-прежнему были необходимы морские и воздушные базы на Филиппинах, и Вашингтон поспешил возобновить их аренду. Манила первоначально поддержала это, однако в первую очередь для того, чтобы получить инструмент жесткого торга, несмотря на то, что ослабление американской мощи и влияния создавало атмосферу неопределенности. Действия Вьетнама в Индокитае скорее положили конец региональным надеждам на стабильность, так что АСЕАН (Ассоциация государств Юго-Восточной Азии) готовилась надавить на Филиппины, чтобы позволить американцам сохранить мощное военное присутствие в регионе. Юго-восточная Азия вновь нуждалась в Вашингтоне. Этим странам были необходимы влиятельные друзья. В январе 1979 года, новое соглашение об использовании американцами баз на Филиппинах было заключено.

Причиной тому были люди, находившиеся у власти в Ханое. Северный Вьетнам, вынесший одну из самых героических войн за независимость, которую видела юго-восточная Азия и которая объединила всю страну, теперь по военной мощи превосходил своих соседей и был полон фанатичной решимости продолжать прибегать к ней в случае необходимости, вне зависимости от возражений. В послевоенный период надежды АСЕАН на то, что Вьетнамцы направят свою энергию на объединение до сих пор разделенной нации и восстановление разрушенной войной экономики сменились опасениями, что коммунистический или националистический пыл начинает преобладать, а Ханой, следуя давним амбициям Хо Ши Мина преследует цель контролировать весь Индокитай. А что будет дальше? Всю Юго-Восточную Азию?

Лидеры АСЕАН протянули Ханою руку помощи, намекая на свое стремление к стабильности и готовности содействовать восстановлению экономики. Япония предложила Вьетнаму экономическую помощь. Это был, пожалуй, лучший способ направить Вьетнам по пути мира и сотрудничества с Западом и отвернуть его от Советского Союза, который в настоящее время был главным покровителем Вьетнама. Соединенным Штатам пришлась не по душе идея вознаграждения непримиримых. Тем не менее, очень скоро они сами начали сдержанные переговоры с Ханоем, чтобы направить отношения в сторону нормализации, когда старые раны уже несколько затянулись. Вьетнам, казалось, был готов к переговорам, но все замерло, когда в ноябре 1978 он заключил договор с Советским Союзом и вскоре вторгся в Кампучию (Камбоджу), свергнув ненавистный и, по общему признанию, запятнавший себя геноцидом режим Пол Пота, приведя к власти свою марионетку Хенга Самрина.

Таким образом, война в Юго-Восточной Азии вспыхнула с новой силой, щедро подпитываемая и ставшая возможной только благодаря военной помощи, оказываемой Вьетнаму Советским Союзом. Китай, традиционно чувствительный к амбициям Вьетнама, среагировал на свержение Пол Пота, начав кратковременную войну против Вьетнама в феврале 1979. Хотя это нападение, безусловно, обнажило недостатки китайской армии, не в последнюю очередь на высшем уровне, он тем не менее оказало большое давление на Ханой, оттянув большую часть вьетнамской армии на север в приграничные районы, где они и остались, удерживаемые угрозой возобновления военных действий.

Таиланд столкнулся с действиями партизан-сторонников Пол Пота, вытесненных за границу Кампучии, обратился к США за помощью и немедленно получил ее в виде военных поставок. АСЕАН объединилась в борьбе против Советской и Вьетнамской экспансии, обратившись за помощью к внешнему миру, в частности за помощью потоку беженцев, который вновь хлынул из Индокитая. Больше всего обращений за помощью было к Вашингтону, который имел больше всего сил, чтобы противодействовать военной мощи Советского Союза. Таким образом, через несколько лет после ухода из Вьетнама США оказались втянуты в дела региона, и не только на политическом уровне. На этот раз целью не было сдерживание Китая, которое прежде формировало политики США в отношении Юго-Восточной Азии. Сближение с Пекином сняло потребность в этом. Теперь усилия были направлены против деятельности Советского Союза. Его политика в Юго-Восточной Азии была частью его программы в странах третьего мира — такой же напористой, разъединяющей, антизападной, антикитайской, одним словом — просоветской, и проводилась в традиционно русском стиле.

АСЕАН, в которую входили Малайзия, Сингапур, Таиланд, Индонезия и Филиппины долгое время были наиболее перспективной группой стран в истории этого региона, однако преследовала, в основном, политические и экономические цели. У каждой из ее стран-участников были свои проблемы или заботы, некоторые из которых были серьезными, но все из них были своими. АСЕАН не признавала любой общей внешней угрозы своим участникам, между ними не было достигнуто никаких соглашений по вопросам безопасности. По-видимому вопрос национальной безопасности не имел особой актуальности для АСЕАН и она не предполагала никакой структуры ее обеспечения.

Территория стран АСЕАН имела некоторое стратегическое значение, однако, не столько только как источник природных ресурсов, сколько из-за проходящих через нее водных путей. Среди сотен судов, ежедневно проходящих через Малаккский пролив в начале 1980-х, были те, что обеспечивали Японии основную часть импортной нефти и железной руды. Она также имела значение для Советского Союза и Соединенных Штатов как проход между Тихим и Индийским океанами. Доступ к торговле с регионом и сохранение стабильности для ее поддержания, представлял общий интерес для всех сторон. Советский Союз с некоторым недовольством попытался привлечь государства АСЕАН и — после некоторых болей — признал АСЕАН и начал искать с ней более тесных связей. Для Москвы пришло время предложить свой проект Договора о Коллективной Безопасности в Азии, но, поскольку он имел определенную направленность против Китая, он не был поддержан в регионе, где осознавали, что должны найти способ ладить с этой огромной и непредсказуемой страной. Поскольку Советский Союз продолжал поддерживать Вьетнам, становилось понятно, что эти две политические линии будут несовместимы.

АСЕАН резко отвернулась от Советского Союза после Вьетнамского вторжения в Кампучию. Некоторые из ее членов начали налаживать более тесные связи с Китаем. Советский Союз оказался в изоляции в Азии, так как единственными его союзниками были Вьетнам и Северная Корея, которая осторожно поддерживала связи с Китаем. Советские войска, тем не менее, продолжали извлекать выгоду из поддержки Ханоя в виде морских и военно-воздушных баз во Вьетнаме, советский военно-морской флот начал использовать Камрань, которая, занимая превосходное положение на полпути между советским Дальним Востоком и советскими силами в Индийском океане, в частности, давала обеспечивать слежение за деятельностью Седьмого флота США в южной части Тихого океана.

Было почти неизбежно, что АСЕАН, в соответствии с новыми обстоятельствами начала уделять больше внимания вопросам безопасности. К 1980 году военные расходы стран-участников достигли 5,47 млрд. долларов США, на 45 % больше, чем годом ранее и почти в два раза больше по сравнению с 1975. Таиланд, находясь в непосредственной близости от Кампучии, в которой разворачивались Вьетнамские операции, уже направил на военные расходы 20 процентов своего бюджета. Все страны стремились закупать современные вооружения. Сингапур, Малайзия и Таиланд приобретали новые танки, намекая на готовность противостоять любым актам агрессии со стороны Вьетнама. Важной особенностью было растущее принятие на вооружение американского оружия. Все эти страны эксплуатировали те или иные модификации истребителей F-5 «Тигр» и истребителей-бомбардировщиков А-4 «Скайхоук». Американская штурмовая винтовка М-16 стала стандартным оружием пехоты. Американские советники присутствовали во многих странах, сотни офицеров стран АСЕАН обучались в Соединенных Штатах. Американская военная поддержка стран АСЕАН за пять лет выросла на 250 процентов, составив примерно 7,5 миллионов долларов в 1980 году и увеличилась еще вдвое в течение четырех последующих лет.

Были и военные связи с другими странами. Индонезия, территория которой представляла собой цепь островов, сосредоточилась, в основном, на морских и военно-воздушных силах, приобретя в 1980 году три ракетных корвета в Нидерландах, четыре ракетных катера в Южной Корее и две подводные лодки в ФРГ, а также закупив истребители у Великобритании и Соединенных Штатов. Малайзия закупала фрегаты в Германии, а также минные тральщики в Италии. Малайзия также расширила свою сеть военных объектов. Новая военно-воздушная база с видом на Сиамский залив была построена в штате Перак в 1983 и начала действовать в 1984 году.

Таким образом, военная сила АСЕАН возрастала вследствие осознания потребности в этом, и вместе с этим медленно происходила ее трансформация в военный блок. Взаимодействия штабов, обмен разведывательными данными и военные учения постепенно приводили к наращиванию военных связей. Таиланд, подвергавшийся наибольшей угрозе и Сингапур, наиболее консервативный и обладающий наиболее реалистичным видением мира возглавляли эту линию, в то время как изменения в Малайзии происходили более медленно. Индонезия испытывала нежелание сближаться с Китаем, поминая его прошлую роль в деятельности Индонезийской Коммунистической партии, которая, надо сказать, была жестоко подавлена. Но ни одна страна, в конце концов, не могла быть уверена в целях Китая. Пекин не собирался отказываться от поддержки коммунистических движений в Юго-Восточной Азии, несмотря на свое желание иметь хорошие отношения с их правительствами. Так как откровенно коммунистическое государство стремилось управлять Третьим миром, такой отказ был по чисто идеологическим причинам немыслим для Пекина, даже если их более прагматичные коллеги видели, что на данный момент гораздо большее значение имеет другое.

К началу 1985 года, АСЕАН прошла некоторый путь на пути к неохотному, но тем не менее реальному военному союзу. Тем временем война в Индокитае продолжалась. Различные партизанские движение пытались выжить и даже процветать силой оружия и другой помощи, поставляемой им Китаем через Таиланд. Вьетнам имел примерно 250 000 солдат привязанными к Кампучии и еще больше людей было задействовано в попытке сохранить контроль над Лаосом, куда Китай снова начал активно поставлять помощь. Вдоль общей границы происходили постоянные столкновения с китайскими войсками, что положительно воспринималось Пекином, так как позволяло сковывать большую часть лучших сил Вьетнамской армии и предотвращало их использование против кампучийцев и лаосцев.

В общем, Вьетнам увяз в конфликтах. Нагрузка на экономику была огромной. Москва, которую начало раздражать общее нежелание Вьетнама не только прислушиваться к советам, но даже признавать факт наличия проблем, стала стремиться держать его на голодном пайке в качестве рычага давления. Военные поставки стали тщательно нормироваться под конкретную задачу; запасные части для почти полностью советской техники стали ограничиваться и доставляться медленно. Советский Союза был разочарован отсутствием успеха в Юго-Восточной Азии и был особенно встревожен тем, что АСЕАН объединилась, заняв позицию, открыто направленную против. Возможно, только возможно, советское давление в конечном итоге могла Ханой сменить курс или вынудить пойти на некоторый компромисс политическое руководство — суровых людей, которые не знали никакой другой жизни, кроме вооруженной борьбы ради достижения своих интересов. Но потом разразилась война в Европе. Советские поставки практически мгновенно сошли на нет, советские войска покинули страну, корабли поспешили прочь из Камрани. Политическая ситуация кардинально изменилась.

Когда началась война в Европе, страны Азии сразу же стали опасаться, что конфликт, расширившийся до уровня мирового, перекинется и на них. Американские и советские военные корабли вышли в море. Торговые суда укрылись в ближайших безопасных портах. Повсюду были начеку. Дипломаты лихорадочно работали. Никто не знал, чего ждать. Все просто по человечески опасались худшего.

Советский Союз столкнулся с самыми серьезными проблемами. Хотя Европа была основным театром, на котором будет выиграна или проиграна война с НАТО, СССР должен был оставаться в готовности и в Азии. Там было вероятно столкновение с Китаем, непримиримым врагом, неуклонно совершенствовавшим свои вооруженные силы. Китайская армия была не сравнима с советской, но ее численность была огромной. В Советском Союзе, привыкшем воевать числом, находили глубоко тревожным значительное превосходство в численности. Малонаселенные советские дальневосточные территории была в долгосрочной перспективе уязвимы для китайского экспансионизма. В Москве были немало осведомлены и о политической и культурной привлекательности, которую Китай может оказать для народов советских азиатских республик, если обстановка в СССР ухудшиться.

Советская внешняя политика в Азии давно базировалась на необходимости сдерживания Китая. С 1969 года значительные силы были размещены вдоль 4000-мильной границы, составляя около 50 дивизий или четверть всей Красной армии. Они находились там, чтобы просто защищать границу и не допускать попыток Китая изменить ее силой (многие участки были спорными), а также показать, что в случае конфликта СССР возьмет над ними верх. Однако не существовало планов вторжения в Китай: инициатором войны предлагалось быть Пекину. Китайцы же рассчитывали заманить нападающих вглубь своей негостеприимной страны и исчерпать его силы атаками неисчерпаемого запаса отважных защитников. Все это не было идеей Москвы.

Существовало также беспокойство о США. Американский седьмой флот оправился от сокращений времен войны во Вьетнаме и пополнился новыми кораблями. Он имел преимущество в гибкости, имея возможность действовать с передовых баз в западной части Тихого океана, а советский Тихоокеанский флот, в условиях практически полного отсутствия союзников, только со своих собственных баз. Новые американские подводные лодки с ракетами «Трайдент-II» могли действовать у западного побережья США, заставляя советские лодки распылять свои силы для борьбы с ними. У США также были союзники, в частности, Япония, имевшая в настоящее время довольно сильную армию.

В том, что Япония в конце 1970- начале 80-х годов начала менять свою оборонительную политику, была очень большая доля вины Советского Союза. Советские войска на Дальнем Востоке усилились настолько, что Япония не могла этого игнорировать. Советские гарнизоны были построена на Северных Территориях, островах, которые Япония считала своими, советские самолеты нарушали воздушное пространство Японии, стала заметной деятельность советского военно-морского флота. Открытая поддержка Вьетнама и заметное игнорирование советской дипломатией Токио после подписания Китайско-Японского мирного договора в августе 1978 года были очевидными признаками недовольства, создавшими в Японии ощущение, что обстановка вокруг них не была дружественной. Общественное мнение медленно начало принимать увеличение военных расходов, чего столь недоставало в прошлом. Была начата программа модернизации, особенно морских и воздушных сил самообороны, которая быстро набирала обороты, опираясь на широкие возможности Японской промышленности. Национализм, прежде находившийся под угрозой, начал набирать силу. Как всегда бывало в Японии, как только согласие было достигнуто, изменения были стремительны. Морские силы самообороны приобрели противокорабельное вооружение и взяли на себя контроль над Японским морем и торговыми путями в океане, освобождая ВВС США для решения наступательных задач. Воздушные силы самообороны, переоснащенные на истребители-перехватчики F-15 «Игл», оснащенные новыми ракетами «Воздух-воздух» и «Воздух-земля», а также самолеты ДРЛО и новые радары, оказались в состоянии взять на себя защиту японского воздушного пространства и оказание поддержки военно-морским силам. Американские самолеты, опять же, были освобождены для наступательных действий.

К концу 1984 года, когда острая напряженность в отношениях Востока и Запада встала на путь, неизбежно ведущий к мировой войне, обстановка в Азии складывалась отнюдь не в пользу Советского Союза, несмотря на все попытки расширения своего присутствия. В то время, как советское лидеры могли ощущать, что события на Ближнем Востоке шли своим чередом и могли испытывать уверенность в итогах войны в Европе, Азия вызывала у них реальные сомнения. Советская стратегия строилась просто: вести себя в этом регионе тихо. Китай и Япония должны были пребывать в уверенности, что в их интересах было держаться подальше от любого конфликта между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Если же это было невозможно, Китай нужно держать в стороне, пока война в Европе не будет выиграна. Это нужно было сделать со всей жесткостью. Но любой ценой нельзя было допустить войны на два фронта.

С другой стороны, Москва могла быть счастлива, что Соединенные Штаты испытывают подобные трудности. В начале 1985 года — когда именно, остается не до конца известно — советский эмиссар прибыл в Северную Корею, чтобы надавит на ее руководство, которое должно было быть готово начать как минимум некоторые военные действия против Южной Кореи, а в лучшем случае — в нужный момент начать полномасштабную войну. Идея был гениальной. Она позволяла оттянуть в Корею американские войска, силы, которые могли быть нужны в Персидском заливе или в Европе. Большое число американских самолетов было бы скованно в Корее и Японии. В качестве бонуса, Китаю подкладывалась дилемма: следует ли ему оказать помощь Северной Корее, коммунистическому государству и старому союзнику, но в результате чего выступить против Соединенных Штатов и таким образом помочь Советскому Союзу или же отказаться от помощи и сделать Северную Корею советским сателлитом? Японии также предстояло решить, следует ли ей позволить Соединенным Штатам неограниченное использование баз в стране. Если бы так и сложилось и Китай оказал помощь Северной Корее, это столкнуло бы его с Японией и принесло большую пользу Советскому Союзу. Если Япония откажется разрешать использование своих баз, это подорвет снабжение американских сил в Южной Корее и пошатнет отношения США и Японии. Если конфликт на Корейскому полуострове будет запущен, советский союз в любом случае выиграет многое.

Пекин, однако, имел высокопоставленных друзей в Пхеньяне, которые по идеологическим причинам или вследствие личных амбиций поддерживали фракцию, которая колебалась между ориентацией на Китай или Советский Союз и не всегда была в этом последовательна. Китайское руководство узнало об этих намерениях и не имело не малейшего желания позволить событиям развиваться так, как планировали в Москве. Один из старших членов Политбюро и, что не менее важно, заместитель председателя Центрального Комитета Коммунистической партии Китая (КПК) по военным вопросам (высшее военное командование), принял меры. До сведения Северной Кореи было тихо, но очень твердо доведено, что если они начнут войну, ни один «китайский доброволец» на их сторону не встанет и они будут предоставлены сами себе. В обеих странах знали и то, что никакой помощи Советского Союза, за исключением некоторых поставок оружия, не предвидится, советские войска буду слишком заняты, заботясь о защите собственной территории на границах с Китаем и в других местах.

Это до крайности просто предупреждение, произвело впечатление не только по политиков в Пхеньяне, но и на северокорейских генералов, так как было озвучено лично китайским генералом из Комитета по военным делам, которого они знали лично по Корейской войне 1950-53 годов, который, как сначала казалось, вернулся домой. В любом случае, Северная Корея сделал очень мало, когда пришло время, ограничившись несколькими незначительными инцидентами. Северокорейцы явно не рисковали злить растущий Китай, а Китай не собирался рисковать, позволяя Пхеньяну попасть в недружественные руки — Северная Корея находилась слишком близко к Маньчжурии. Возможно, Северяне решили также, что в любом случае еще не пришло время — в конце концов, советские эмиссары были осторожны на переговорах и не исключали действий позднее, когда обстановка будет более благоприятной. Лучше было подождать и сначала посмотреть, что выйдет у Советов.

Рейды, в основном, легкими военно-морскими силами, вызывали у американцев и японцев некоторое беспокойство, так как было не вполне ясно, не предвещают ли он что-то большее. Южная Корея, однако, объявила полную мобилизацию и обратилась за помощью к Вашингтону, описывая угрозу в как всегда полных драматизма терминах. Вашингтон был в этом не так уверен, однако отправил две эскадрильи истребителей для спокойствия Токио. Были начаты приготовления к отправке на Корейский полуостров сухопутных сил, однако Советский Союз распался раньше, чем они прибыли туда. Поэтому войска были перенаправлены во Владивосток, чтобы контролировать сдачу части советских сил на Дальнем Востоке.

Как Советский Союз, так и Соединенные Штаты желали избежать полномасштабной войны в Азии, чтобы иметь руки развязанными в другом месте. Китай также не хотел войны либо бы к ней не готов, кроме того, если бы Советский Союз вышел из войны ослабленным, Китай мог бы поддаться искушению воспользоваться, в марксистской терминологии «новым соотношением сил». Япония не желала войны вообще, несмотря на свой новый внешнеполитический курс. Для нее ситуация виделась как опасность, которая подошла совсем близко, а затем к ее радости, отступила, хотя обновленные японские силы могли бы утяжелить западную чашу весов, если бы было необходимо. Япония также воспользовалась возможностями, которые позднее открыл перед ней распад Советского Союза.

В Азии, таким образом, имело место большое напряжение, но не часть глобальной войны Востока и Запада. Тем не менее, там имели место значительные сражения на Тихом океане, некоторые из которых уже были описаны в главе 13. Советский тихоокеанский флот вышел в море под прикрытием регулярных учений прежде, чем началась война в Европе. Это добавило проблем американским и японским военным кораблям и авиации. Подводные лодки с обеих сторон начали охоту друг на друга. Советские самолеты продолжали обычные разведывательные полеты над южным Китаем, советские корабли проявляли активность во Вьетнамских территориальных водах. Но все это было, пока не началась война в Европе. Когда она началась, все это было отброшено. Вьетнаму придется некоторое время самому о себе позаботиться. Между советскими и американскими военно-морскими силами имело место несколько столкновений, но небольших. Возможно, война закончилось слишком быстро для этого. Оба флота были слишком заняты на других театрах военных действий. Японские корабли оказались вовлечены в одно незначительное сражение, когда эскорт японского конвоя к северу от острова Цусима был обстрелян неизвестным ракетным катером. Как выяснилось позднее, он был из состава небольших северокорейских сил, возвращавшихся из молниеносного рейда на порт Пусан в Южной Корее. Ракета «Стикс» была перехвачена, а японский эсминец под командованием капитана Ноды — деятельного и агрессивного офицера — выпустил в ответ одну из новых японских ракет. На радаре было отмечено попадание, цель исчезла с экрана. Это был первый боевой пуск Морских сил Самообороны Японии в войне, он же оказался и последним.

На Корейском полуострове, несмотря на мощную концентрацию войск, также ничего не происходило. Северокорейские лидеры решили прислушаться к Пекину больше, чем к Москве, показав, что они себе на уме. Незначительные набеги производили эффекта не больше, чем оборонительные действия Южной Кореи, которая была обескуражена отсутствием у Соединенных Штатов малейшего желания перевести боевые действия на новый уровень. В то же время Сеул и Вашингтон получили предупреждение со стороны Китая (конфиденциально переданное в свое время послу США в Пекине) и знали, что реакция Китая вполне может быть совсем иной, если Южане начнут полномасштабную войну.

Таким образом, столкновение между Востоком и Западом не распространилось на Азию, чего так опасались страны этого региона. Но это не значит, что там не происходило ничего. Это было далеко не так. Дальше произошло то, что можно назвать «приборкой» политической карты. Когда произошло своевременное (так сказать), крушение советского режима, открылись возможности для того, чтобы несколько расплатиться за некоторые обиды и свести старые счеты.

В первую очередь это коснулось Индокитая. Как уже было описано ранее, затянувшиеся войны подорвали ситуацию в Ханое. Советские поставки были сокращены, а когда началась война в Европе, полностью прекратились. Советские военные советники, которые уже оказались собраны вместе в Хайфоне на ежегодном совещании, оказались удобно размещены в более безопасном месте 3 августа. Этим местом стал «Иван Рогов», большой десантный корабль, который обычно размещался там. Он был потоплен через несколько дней в результате атаки американской подводной лодки. Капитан подводной лодки коммандер Дэвид Редферд, давно ждал такой возможности и упорно трудился ради ее реализации. Ему помог, надо сказать, патрульный самолет, терпеливо взаимодействовавший с лодкой, который, к сожалению, в дальнейшем был сбит.

В Пекине, Политбюро и Комитет по военным делам заседал практически непрерывно с начала августа. Ежедневно они утверждали, часто сгоряча, планы, которые позволяли извлечь некоторую выгоду из войны между сверхдержавами. Они обсуждали, что можно сделать для поддержки волнений в Казахстане, о чем они получили некоторые сведения, не в последнюю очередь от Казахов на своей стороне границы. В конец концов, они решили начать крупномасштабные военные учения у границы, однако не успели сделать это раньше, чем Казахстан отделился от Советского Союза после уничтожения Минска ядерным ударом 20 августа. Учения также были запланированы на границе с Узбекистаном, в обоих случаях с целью убедить Советский Союз воздержаться от карательных действий. Учения меньших масштабов были начаты и в Манчжурии, однако, с осторожностью. Китайцы осознавали собственную слабость, и в Манчжурии прежде всего. Они решили проявить благоразумие, подождать и посмотреть, что произойдет. В отношении Монголии, однако, они решили, что стоило послать несколько жестких сообщений, из которых следовало, что, по мнению Китая, монгольскому руководству пришло время попросить советские войска вернуться домой. Если же они этого не сделают, дальнейшая жизнь может стать весьма неудобна для него, когда народы Китая неизбежно воссоединятся.

В отношении Вьетнама представлялся шанс сделать что-то, что могло бы принести выгоду Китаю прямо сейчас. Мэй Фенг, престарелый, но опытный председатель Комитета по военным делам не имел в этом никаких сомнений. Китай сделал выводы из неудачного вторжения в 1979 году. Народно-Освободительная армия Китая (НОАК) находилась сейчас в гораздо лучшей форме, а Вьетнам — нет. Мнение Мэй Фенга заключалось в том, что китайским войскам следовало войти туда, и на этот раз дойти до Ханоя. Как только они войдут туда, Советский Союз не сможет ничего сделать, даже если он выиграет войну. Сезон дождей также не станет препятствием и затрудник действия авиации и бронетехники противника, но китайские солдаты справятся со всем этим и двинуться по воде, словно пекинские утки.

Идея Мэй Фенга вязала верх. Китайское наступление против Вьетнама, долго готовившееся и нуждавшееся только в сигнале, было начато 19 августа. НОА старательно стремилась показать результат смены руководства, системы обучения и тактики, происходившие в основных силах китайской армии с 1979 года. Однако вторжение все еще напоминало события 1979 года, так как НОА все еще была в какой-то степени привержена старому мышлению и убеждениям. Кроме того, войска вошли также и в Лаос. Целью этого было заставить обороняющихся разделить свои ресурсы между несколькими фронтами, каждый из которых мог перерасти в нечто большее. И, конечно же, они задействовали лаосских повстанцев, с которыми уже давно работали китайские «советники» и различные группировки, борющиеся с Вьетнамскими силами в Кампучии. В этом не было идеально координации действий, но в условиях партизанской войны в джунглях ее ждать не приходилось. Радиоприемники партизанских отрядов трещали сообщениями, что Китай напал на Вьетнам, и в результате, в течение одного-двух дней на всех фронтах, если такой термин, конечно, можно применить к боевым действиям в диапазоне от засад до атаки одной дивизии, начались активные действия.

На этот раз НОА изначально добилась успеха. В наступлении было задействовано около двадцати дивизий, которые ударили по Вьетнамским оборонительным позициям вдоль границы, а также через джунгли Лаоса. Атака на некоторое время увязла после того, как регулярные Вьетнамские подразделения выдвинулись на поддержку пограничных сил. Прорыв стоил китайцам значительных потерь. К тому времени за разрушением Юирмингема и Минска быстро последовало крушение Советской Империи. Некоторые сообщения об этом передавались китайским радио, хотя нельзя сказать, что это значило очень много для массы мокрых и усталых крестьян, составлявших основную массу войск обеих сторон. Новость прокатилась, словно лесной пожар по Ханою, хотя произвела не меньший эффект в странах АСЕАН. Мужчины на вьетнамской стороне линии фронта — да и женщины тоже, так как и они участвовали в боевых дейтсвиях, которые стали смыслом их разрушенной жизни — не могли получить большой радости от этих новостей, но часть вьетнамского руководства ее получило. Про-китайские фракции, которые всегда существовали на подпольном положении начали проявляться, так как их выживание зависело от того, поставят ли они на правильную лошадь. Было ясно, какая лошадь лидирует, по крайней мере, в данное время. И чем раньше они сделают ставку, тем лучше будет для них.

Вьетнамское Политбюро без сомнений непрерывно заседало все это время, однако в последнее время стало ясно, что сторонники жесткой линии, находившиеся у власти в течении нескольких лет с момента заключения договора с Советским Союзом в 1978 году, медленно сдают позиции. Пекин возлагал большие надежды на прокитайские элементы в руководстве Вьетнама, в течение нескольких лет подавленные, но никогда не устраненные полностью. Теперь же, их влияние возросло, в первую очередь через нескольких южных Вьетнамцев, находящихся на ответственных постах в руководстве и армейском командовании. Война шла плохо, все надежды на поддержку со стороны Советского Союза рухнули. Произошел переворот, которому, над понимать, содействовали один-два «сердечных приступа» или смерти от «неизлечимой болезни» вызванной пулевым ранением в нужную часть тела. В течение нескольких дней начались переговоры с Пекином через посредников, почти все из которых были вернувшимися из ссылки прокитайскими вьетнамскими деятелями.

Как стало ясно в дальнейшем, боевые действия прекратились, когда силы НОА находились на грани прорыва на Ланг Сон и Куанг Нинь и готовились вывести свежие дивизии на шоссе 1 и 18, идущие на Ханой и Хайфон. Новое правительство было установлено — или установилось само собой, как бывает в таких случаях — и очень скоро было достигнуто официальное соглашение о прекращении огня. Однако не все было гладко. Китай не просто требовал полного разоружения вьетнамских войск, но и передачи их боевой техники НОАК. Пекин был однозначен и в том, что вьетнамские войск должны быть выведены из Кампучии и Лаоса. Новая администрация в Ханое была более чем счастлива согласиться на большинство этих требований, но сделать это в определенном порядке, плавно передавая ответственность. Передача вооружения была проблемой, но было решено оставить часть его вьетнамским силам, чтобы позволить им гарантировать безопасность от недовольных промосковских диссидентов. Тяжелая техника была собрана в специальных центрах под охраной китайцев, а затем переправлена в Китай в распоряжение НОА. Тем не менее, некоторые вооружения в южных районах страны, несомненно, попали в нетерпеливые руки Кампучийских партизан. В самой Кампучии было создано временное правительство, в которое вошли фракции, приемлемые и для Китая и для АСЕАН. Также, по инициативе АСЕАН была созвана конференция (которая не начиналась в течение нескольких месяцев из-за разногласий относительно того, кто из претендентов станет новым лидером страны) по установлению нового правительства, которое будет иметь поддержку мирового сообщества.

Так закончилось то, что с китайской точки зрения было началом удовлетворения за прежние проблемы. Это было несколько грязное в военном отношении, политически несложное и аккуратно достигнутое устранение Советского Союза из Вьетнама. Оно привело к власти правительство, которое, скорее всего, будет находиться в гармонии с Пекином, по крайней мере, какое-то время. Учитывая все трения между Китаем и Вьетнамом за последнюю тысячу лет, время от времени, перерастающие в войны, было, пожалуй, слишком ждать достижения гармонии за несколько недель — или ожидать, что она продлиться долго. Государства АСЕАН приветствовали изменения, когда новые люди в Ханое пообещали перейти в мирной политике. Как видно из нашего, 1987 года, так и случилось. Была достигнута стабильность, даже в Кампучии, чему, к счастью, способствовали хорошие урожаи и щедрая помощь со всего мира. Возможно, так и будет продолжаться, и пример процветания государств в бассейне Тихого океана распространиться на всю Юго-Восточную Азию. На это можно надеяться. Признаки этого есть.

Когда Пекине решил использовать силу во Вьетнаме, война в Европе не достигла своей кульминации и советская власть не рухнула. Когда же этот момент наступил, китайское руководство получило множество проблем, помимо усмирения Ханоя.

Простейшей задачей оказалась Монголия. Ее лидерам в Улан-Баторе и в других местах были направлено сообщение, что с этого момента им следует считать себя находящимися под китайской защитой. Советские войска должны сдаться. Однако советских войск в Монголии уже не было, хотя не было понятно, согласно чьему приказу. Эти дивизии во-видимому, были выведены в хорошем состоянии, забрав все свое оружие и технику. Это, конечно, было отнюдь не то, на что надеялся Пекин, однако он был не в силах повлиять на ситуацию. Правительство Монголии отправило в Китай сообщение с залогом своей братской верности, хотя этот вопрос обещал занять много времени.

Все еще было не известно, имели ли место перестановки любого масштаба в Улан-Баторе, хотя некоторые люди не выходили на контакт. В любом случае, для укрепления верности Монголии Китай сделал ее лидерам намек, что Монголия буде защищена от любой угрозы извне — базами НОАК. Точнее, в сообщении указывалось, что казармы, покинутые тремя советскими дивизиями, будут заняты тремя дивизиями НОАК из состава «главных сил». «Правительство Монголии, будьте так добры, подготовить их». Это нужно, конечно, сделать сразу, так как иначе это будет неполитично. Некоторое время спустя, монгольские лидеры были с почестями встречены в Пекине. Ни для кого не было сюрпризом, что они согласились с тем, что судьба Монголии всегда была неразрывно связана с Китаем, что она действительно была частью Китая. Таким образом, был образован Монгольский Автономный Регион. Другая часть «приборки» была успешно завершена.

Но мы забегаем вперед. Драматические события конца августа 1985 года не всегда приводили к подобным весьма приемлемым решениям. Когда правительство в Москве было свергнуто, Вашингтон проявил большую дипломатическую активность по всему миру. Американские послы в различных азиатских столицах были одновременно проинформированы о случившемся, и быстро становились, порой единственным источником информации для местных правительств. Посол США в Пекине внимательно следил за происходящим во Вьетнаме, с которым он был в целом согласен, хотя и не мог ничего сделать, даже если бы не был. Он намекнул Председателю, что Вашингтон понимает Китайские амбиции в Монголии. Это было лишь подсластителем, так как он также дал понять, что сдача советских войск на Дальнем Востоке, которая с уверенностью ожидалась со дня на день, будет происходить американским силам. В конце концов, Соединенные Штаты участвовали в войне. Китай не имел определенного мнения по этому вопросу, однако заявил, что «его интересы, естественно, будут тщательно отслеживаться, для чего будут приняты любые надлежащие меры».

Посол США в Токио похожим образом допустил тщательно подготовленную оговорку, что в курсе японских взглядов на проблему Северных Территорий, но если они верны, он, по крайней мере официально, знать о них не будет. Он также сообщил, что американские войска, находящиеся на пути в Корею, теперь, по всей вероятности, будут отправлены во Владивосток, чтобы принять капитуляцию советских войск. Сроки этого, однако, не определены, и он сделал официальный запрос, о возможности их размещения в Японии в случае необходимости в соответствии с японо-американским договором о безопасности.

Намек относительно островов был воспринят. «Северные территории» — четыре острова неподалеку от восточного побережья Хоккайдо, самого северного из четырех главных японских островов — считались в Японии своей территорией, но были оккупированы Советским Союзом после Второй Мировой войны. Советское присутствие на них было значительно усилены в начале 1980-х. Япония очень хотела получить их обратно, однако Советский Союз был непреклонен. Москва никогда не вела переговоров о возвращении территорий, которые она когда-то приобрела. Этот вопрос объединил всех японцев, даже самая мягко настроенная часть прессы выступала с яростно националистическими материалами об островах.

Кабинет министров в Токио, естественно, пристально следил за этим вопросом. Независимо от аргументов, касающихся советских прав на эти острова (и других нерешенных правовых аргументов), в Токио не было сомнений в том, что если советские войска покинут острова, они будут так или иначе возвращены в состав Японии. Японские самолеты-разведчики пристально следили за островами, и 22 августа, или около того поступило сообщение, что советские десантные корабли покидают их. Осталось еще несколько артиллерийский орудий и самолетов, но казалось, что советский гарнизон покидает острова.

Как мы знаем теперь, так происходило на самом деле. Невезучий советский командующий Дальневосточным военным округом, к которому относился и гарнизон островов, несколько дней не получал никаких приказов из Москвы. Большая часть его войск не участвовала в войне, которая, по сути, ограничивалась действиями Тихоокеанского флота и морской авиации. Маршал Р.Я. Павловский имел все основания быть озабоченным своим положением, но также и тем, что новые люди в Москве были ему явно не дружественны. Он явно не мог продолжать войну своими силами — независимо от мнения своих подчиненных, которые были обязаны продолжать бороться при любых обстоятельствах. Но он рассматривал не эту идею, а возможность сдачи китайским войскам. Но они не помогли бы его людям. Гораздо лучшей была идея сдаться американцам или даже японцам, хотя эта мысль также не доставляла ему особенного удовольствия.

Именно тогда он решил, по крайней мере некоторые проблемы, решить которые он был в состоянии. Он должен вернуть все войска в свои отдаленные гарнизоны, чтобы все они были под его командованием. Поэтому он приказал дивизиям, расположенным в Монголии вернуться на советскую территорию, а также покинуть Курильские острова. Он не хотел их сдачи японским силам, которые почти наверняка появятся там в ближайшем будущем.

Возвращение Северных территорий не заняло много времени. До конца августа Японские силы Самообороны заняли их. Это было очень радостное событие. Флотилия во главе с премьер-министром Японии на борту флагмана (его слова «Премьер-министр Сато Эйсаку добился возвращения Окинавы, мне же выпала великая честь добиться возвращения Северных территорий») прибыла на острова. Были созданы гарнизоны. Японская пресса сходила с ума. Вместе с тем был некоторый ропот в кулуарах ООН о преждевременных и, как говорили некоторые, «незаконных» действиях, однако Токио не столкнулся с какими-либо трудностями. Послу Кунихиро в Нью-Йорке это не доставило проблем.

* * *

Но вернемся к маршалу Павловскому, находившемуся в штабе Дальневосточного военного округа в Хабаровске с группой советских офицеров, в том числе заместителем командующего советским Тихоокеанским флотом. В это время, в первые дни сентября, когда многие вещи начали нормализоваться, другие наоборот падали в пропасть.

Несколько дней назад маршал получил предельно четкие инструкции от американцев, намеренных принять сдачу его сил эмиссарам, которые должны прибыть в ближайшее время. В то же время, он пока несет ответственность за хорошее поведение своих войск и так далее. Командующий Тихоокеанским флотов также получил приказ вернуть все свои корабли во Владивосток, Советскую гавань, Магадан и Корсаков. Этот приказ также поступил от американцев. Они оповестили об этом Москву и получили простой ответ «соблюдать». Стало ясно, что проблем не будет. Но кто принимал решения в Москве? И почему? Павловский также получил известие, которое в целом оказалось для него более тревожным и пьянящим: в Омске генерал-полковник Червинский, которого он ненавидел, который был, признаться честно, человеком не без некоторой доли клоунады, объявил себя своего рода независимым военным лидером и взял власть в регионе. Американцы восприняли это спокойно — они, должно быть, идиоты — сочли, что он сможет поддержать с своей области закон и порядок. Если бы они знали Червинского получше, они бы поступили по-другому. Тем не менее, это была интересная идея.

Павловский размышлял над этим последние несколько дней и принял решение. Теперь он должен был убедить других. Он последует примеру Червинского. Это не продлиться долго, но он сможет добиться, чтобы Дальний Восток попал под администрацию США в любой форме, а не под Китай. Он был совершенно уверен, что убедить подчиненных по этому конкретному вопросу не будет проблемой. Гораздо труднее будет убедить американцев оставить им все оружие. Он холодел от мысли, что его войска будут разоружены и брошены китайцам с их миллионами. В таком случае у них не будет будущего.

На деле маршал оказался удивительно успешен. Вашингтон также боролся с проблемой, как уберечь советское вооружение и технику от китайцев. Конечно, не все оно было на месте. Многие солдаты бросили свои части и разошлись по домам с оружием. Самолет также улетели на аэродромы подальше от китайцев. Два военных корабля были затоплены и было крайне сложно поставить охрану на остальные. Американцы решили, что Павловский может сохранить большую часть своих сил и действовать как своего рода военное правительство в прибрежных регионах Дальнего Востока — по лицензии Червинского, так сказать. Вся тяжелая техника и важные военные корабли находились под сильной охраной американских войск, переброшенных из Южной Кореи. Несколько последних подводных лодок были отбуксированы ВМС США.

В этой связи возникал вопрос — имеющий жизненно важное значение — о ядерных боеголовках наземных и воздушных сил на Дальнем востоке. С военно-морскими силами было меньше проблем — было ясно, где они находились — но боеголовки наземных и военно-воздушных сил было не так легко найти и вывезти. Острое беспокойство вызывал вопрос о несанкционированном их использовании. Пекин срочно направил в Вашингтон запрос о том, что стремиться заполучить боеголовки себе. В реальности вопрос о судьбе бывшего советского оружия вызывал большие трения с Китаем. Союзники США в Азии однозначно не хотели, чтобы Китай получил больше, чем небольшую его часть, и никакого ядерного вооружения. Готовность Китая ко второму вторжению во Вьетнам была нарушением. Некоторые виды оружия американцы, естественно, хотели заполучить сами.

Пекин получил однозначный отпор Вашингтона: Китай не находился в состоянии войны с СССР, но некоторое количество бывшего советского вооружения ему будет передана. В то же время Китаю нечего бояться: советские войска лишены тяжелого вооружения и постепенно будут расформированы. Ядерное оружие охранялось специальными подразделениями США и в дальнейшем будет передано агенству ООН по контролю за расщепляющимися материалами (UNIFISMATRECO). Маршал Павловский и офицеры штаба Тихоокеанского флота работали действительно превосходно и смогли найти большую часть боеголовок и организовать их передачу.

Таким образом, советские солдаты и матросы на Дальнем Востоке первоначально оставались под собственным командованием, которое, в дальнейшем будет демилитаризовано. Павловский, человек жесткий и эффективный, остался у власти даже тогда, когда постепенно начала формироваться гражданская администрация. Он все еще недобро смотрел на китайцев, как и они на него, однако, по существу он подчинялся Союзной Комиссии по Демилитаризации, состоящей, в основном, из американцев. С Китаем работали, в основном, контактные группы. Но американский глава Комиссии провел большую изнурительную работу с китайцами, так как хотя их цели и не совпадали, интересы были очевидны.

Таким образом, в результате всех этих событий политическая карта Азии несколько «прибралась». Некоторые проблемы были решены, некоторые, вероятно, просто отошли на второй план. Что произойдет в регионе в ближайшие десятилетия предсказать трудно, поскольку в основном это зависит от политики Китая, сила и уверенность которого неуклонно растет, больше не встречая советской конкуренции.

 

ГЛАВА 20: УНИЧТОЖЕНИЕ МИНСКА

Становилось все более и более очевидным, что план операции Варшавского Договора на Центральном фронте, придающая критически важное значение быстрому достижению решающего успеха провалилась. Все больше и больше трещин начало проявляться в Восточном блоке и становилось совершенно ясно, что развивается принципиально новая ситуация.

И на Западе и на Востоке на самом высоком уровне бушевали дебаты относительно того, что делать дальше. США, с некоторой поддержкой Германии настаивали на использовании ситуации для наращивания военного потенциала Запада. Остальные страны оказывали давление на США, требуя последовать более логичным путем, мобилизовав национальные устремления, долго дремавшие в покоренных народах Советского Союза и, задействовав объединенные силы, выбить советы обратно туда, откуда они пришли, восстановив свободу в Восточной Европе. Соглашения между Союзниками по этим вопросам были настолько сложны и имели столь далеко идущее значение, что едва ли могли быть легко выполнены. В первую очередь, как очень быстро стало ясно, было ошибкой полагать, что армии Варшавского Договора были побеждены. Несмотря на дезертирство почти в полном составе Третьей ударной армии генерала Рызанова в Нидерландах, силы Варшавского договора продолжали значительно превосходить своего противника на полях сражений в Европе. Кроме того, ядерный арсенал Советского Союза все еще был цел и невредим. Но время поджимало. Ситуация в Польше приближалась открытому восстанию, а на фронте польский полк, последовав примеру Третей ударной армии, перешел на сторону американцев. Дезертирство из армий Варшавского Договора росло с каждым днем, несмотря на все усилия КГБ, исчисляясь тысячами. И не только в странах Варшавского договора проступили признаки растущего недовольства. В прибалтийских государствах, а также в Белоруссии и на Украине нарастали протестные настроения.

Тем не менее, конечно, это не означало, это не означало, что малые народы было просто поднять на восстание. Привычка к рабству и смиренности имела глубокие корни. Коммунистическая партия так активно и долго работала над выявлением и безжалостной ликвидацией любой оппозиции, что руководство восстанием будет крайне трудно установить и, скорее всего, оно будет вялым — если некие драматические события не дадут ему мощный стимул. Именно такой стимул, как оказалось, вскоре был дан.

С начала июля вся полнота власти в Советском Союзе перешла в руки Совета Обороны, а в полном составе Политбюро собиралось время от времени, чтобы расширить рамки дискуссии, распределение обязанностей и обзор деятельности. Заседание политбюро было назначено на 8 утра 19 августа в ВКП — Волжском командном посту, выдолбленном в граните в 600 километрах от Москвы в Сталинские времена и с тех пор значительно расширенном и улучшенном. Самым настоятельным было требование обсудить возможность применения ядерного оружия.

Пятеро членов Совета Обороны встретились накануне вечером, однако не смогли прийти к согласию. Характер разногласий не изменился с тех пор, как тони были озвучены 6 декабря 1984, когда был утвержден оперативный план на 1985 год. Аристанов, председатель КГБ и маршал Настин, министр обороны, оба члены совета обороны, выражали мнение, что война против Запад изначально должна была быть ядерной. Верховный идеолог партии Малинский, также являвшийся членом совета обороны решительно противился этому, умело пользуясь поддержкой двух других членов Политбюро и совета обороны. Это были Берзиньш, Председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС и украинец Наливайко, отвечавший за отношения с социалистическими странами. Мягкий вариант, принятый в декабре, позже был принят в качестве официальной позиции. Операция против Запада не начнется с ядерного удара, и в дальнейшем ядерное оружие не будет использовано до тех пор, пока достижение победы сможет рассматриваться как возможное без этого. Было, однако решено, что если они потерпят неудачу и выполнение плана станет невозможным без ядерного оружия, этот вопрос вернут на обсуждение. В настоящий момент, время пришло.

На заседании Совета Обороны, безрезультатно продолжавшемся до 3 часов ночи, Малинский, по-прежнему выступавший против применения ядерного оружия на том основании, что на данном этапе это было преждевременным и в сложившихся условиях принесет гораздо больше вреда, чем пользы, оказался в меньшинстве. Против него выступали двое влиятельных членов Политбюро — Аристанов и Настин, изначально выступавшие за полномасштабный ядерный удар, используя все виды вооружений, в то время как двое других членов Совета Обороны воздерживались. Малинский сумел настоять на заседании Политбюро в полном составе. Оно началось надлежащим образом в 8 утра. В перерывах между заседаниями, Генеральный Секретарь, человек преклонных лет, которому явно нездоровилось, совершил ошибку (хотя никто не решался заявить об этом), заслушивая мнения сторон отдельно. Одна из них выступала за использование всего, другая — за то, чтобы не использовать ничего. Сам он, как оказалось, выступал за один мощный удар по одно западной стране, члену Евросоюза и имеющей влияние в Европе. Целью не будет столица, которая может оказаться необходимой в будущем и разрушение которой в любом случае будет контрпродуктивным для достижения нужной цели. Нужно было дать миру мощное предупреждение, а затем предложить США немедленно начать переговоры о прекращении огня.

Ни Аристанов, ни Малинский, хотя вряд ли они могли обсудить эту идею между собой, много размышляли над ней. Они оба, в конечном итоге, были людьми, которые придерживались принципа «все или ничего» и не принимали полумер.

На заседании Политбюро Генеральный Секретарь направил дискуссию в сторону принятого им решения. Начальник Генерального Штаба был приглашен для консультаций по стране и конкретной цели удара. После короткого совещания с советниками он вернулся и предложил удар по Бирмингему в Великобритании. По причине серьезного протеста Аристанова и Малинского, было принято решение отложить этот вопрос для дальнейшего рассмотрения Советом Обороны, членам которого было приказано собраться через час. Но когда идеолог Партии и председатель КГБ явились на заседание, они обнаружили, что двери закрыты, а двое личных телохранителей Генерального секретаря с автоматическими пистолетами в руках преградили им путь. Стало очевидно, что их не хотели видеть. В зале же заседаний, генеральный секретарь не столкнулся с трудностями в достижении единогласного решения нанести один предупредительный удар, а президент Советского Союза был поставлен в известность о том, что требовалось от него.

Очень точно проработанной частью плана было поставить в известность об ударе президента Соединенных Штатов по «горячей линии» как только ракета будет запущена, что это будет одна и только одна ракета и сообщить о ее цели. Следовало подчеркнуть, что это является естественным предупреждением для Альянса, хотя оно и будет тяжелым, и особенно подчеркнуть, что вреда Соединенным Штатам нанесено не будет. Следовало напомнить американскому президенту, что это не будет началом обмена ядерными ударами, но Советский Союз сохраняет возможность сокрушительного ответного удара. Президент Воротников выразил надежду, что США быстро согласиться на переговоры. В противном случае, возможно продолжение нанесения избирательных ядерных ударов.

«Горячая линия», ставшая причиной неистовых спекуляций среди западных союзников, была организована в 10.20 по Гринвичу (13.20 по местному времени) на следующий день, 20 августа. Председатель Воротников передал официальное сообщение.

В 10:30 по Гринвичу, боеголовка запущенной из СССР ракеты мощность в одну мегатонну взорвалась над Винстон Грин в Бирмингеме. Результаты удара были описаны нами в другой книге

В 10.35 GMT премьер-министр Великобритании и президент Соединенных Штатов Америка договорились о немедленно возмездии. Президент Франции дал свое согласие, все союзники были поставлены в известность даже раньше, чем приказ достиг двух атомных подводных лодок, по одной от флота США и Королевского военно-морского флота. В результате древний и красивый город Минск был полностью уничтожен разрушительной атакой, еще более страшной силы и повлекшей еще более ужасающие последствия, чем удар по Бирмингему. События твердо поставили ситуацию на путь, ведущий к развалу имперской структуры Советского Союза, оставившему весь мир в недоумении, а собственные обломки в полном хаосе.

Отвратительное и гигантское по масштабу возмездие обрушилось на ничего не подозревающий город Минск в начале второй половины дня 20 августа и ошеломило весь мир. Жестокая катастрофа, обрушившаяся на Бирмингем менее часа назад, сделала многое, чтобы изменить мировоззрение современных людей и, вне всякого сомнения, оказала огромное влияние на историю. Люди задавались и продолжат задаваться вопросом: что могут сделать люди, загнанные в ситуацию, из которой они не находит иного выхода?

Четыре ракеты, каждая мощностью от 200 до 300 килотонн взорвались над центром Минска в 13.50 по местному времени (1050 GMT) 20 августа на высоте 3 000 метров, воздав огромный огненный шар, который был виден практически из Москвы, за 600 километров. Ракеты взорвались не одновременно, как решили далекие наблюдатели. Сначала взорвалась одна, затем почти сразу еще две и через секунду или две четвертая. Нулевые точки, как было установлено дальнейшими исследованиями, легли в окружность радиусом около 1 000 метров.

Огромный огненный шар, ярче солнца, вспыхнул с ужасной силой на высоте 3 километров, мгновенно поднявшись на высоту двенадцати. Следующие две боеголовки взорвались одновременно рядом друг с другом и слились вместе с первой в гигантский, ослепительный столб пламени. Четвертый и последний взрыв последовал через несколько секунд. Огненный шар поднялся не так высоко, примерно на 10 километров, к оснований огромной и разрастающейся массы облаков. Вместо ядерных грибов, которые, казалось, вот-вот должны образоваться, корчились огромные протуберанцы, перекручиваясь и кружась. В течение одной минуты с момента первого взрыва образовалось единой колоссальное облако, поднявшееся на высоту около 25 километров и расширившееся до 30–40 километров, начало расползаться по небу сплошным огненным одеялом. Ослепительная вспышка длилась целых двадцать секунд, даже в ясном небе августовским днем.

В первую очередь ударил невероятно жесткий по своим последствиям жар. В радиусе более 15 километров от эпицентра, люди в обычной летней одежде на открытой местности получали ожоги, которые без немедленной медицинской помощи становились фатальными. Однако такой помощи почти никогда не предвиделось. Эпицентр взрыва ракет находился над грандиозным зданием Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии, построенном в конце 1930-х в стиле, призванном подчеркнуть силу, достоинство и современность социализма. Перед ним стоял памятник Ленину в полный рост. Через несколько секунд после первого взрыва, эта огромная структура было не более чем огромной грудой щебня. Памятник Ленину, архитектору всего этого беспорядка, лежал в пыли. В радиусе 5 километров от штаб-квартиры бывшей коммунистической партии горело все, что могло гореть. Дальше от эпицентра взрыва возникли пожары, но пришедшая через несколько секунд после тепловой ударная волна потрясающей силы привела к тому, что многие из них погасли сами собой. Огромная сила взрывной волны сносила все на своем пути. В радиусе 5 километров от эпицентра все здания, независимо от прочности конструкции рухнули. Далее сила ударной волны несколько ослабла и некоторые крепко построенные здания устояли, хотя оказались сильно повреждены. Еще дальше легкие постройки, если они не были сразу сметены взрывом, обрушивались от ураганного ветра, пришедшего сразу после ударной волны. Далее 12 километров от центра города железнодорожные вагоны опрокидывались с рельсов, цистерны с топливом разламывались на части, их содержимое растекалось, в то время как повсюду валялись сорванные электрические провода линий электропередачи.

Грохот этих взрывов, переросший в длившийся более тридцати секунд непрерывный рев был слышен, например, в Дзержинске, в тридцати километрах к юго-западу от Минска, который был важным административным центром на местной железной дороге, а также в Борисове, который находился на примерно том же расстоянии от Минска на северо-восток, и лежал на той же железнодорожной линии, ведущей из Москвы. На таком расстоянии ущерб был незначительным. Были выбиты многое стекла, но страшный огненный шар и его подавляющий шум ошеломили всех, кто его видел, даже тех, кто отвернулся, спасая глаза.

Удар был произведен без малейшего предупреждения, и хотя существовал ряд убежищ для части населения, очень немногие смогли укрыться в них. Из одного с четвертью миллиона жителей Минска около 50 000 погибли практически мгновенно. Некоторые из них получившие сильнейше ожоги, не оставившие им ни шанса, были милостиво убиты ударной волной, пришедшей почти сразу после жара, а многие были похоронены заживо под обломками рухнувших при ударе зданий.

Это было видно из-под Москвы, в примерно 600 километрах. Еще более отчетливо оно было видно из других важных мест, ближе к Минску. Взрыв был виден в Риге, столице Латвии на северо-западе, в Киеве на юго-востоке и в Варшаве, в примерно 450 километрах к юго-западу. Огненный столб был отчетливо виден, а грохот взрыва отчетливо слышен в Вильнюсе, столице Литвы, всего в 170 километрах, а в важном литовском городе Каунас в 100 километрах западнее была отчетливо видна вспышка и слышен грохот. Жители Бобруйска, а также всей Белоруссии в радиусе 150 километров от Минска были шокированы и напуганы. Многие видели и слышали его в Смоленской, Витебской, Гомельской областях и Брестской области на белорусско-польской границе. Все это были важные районы, каждый с собственными политическими интересами, которые оказались погружены в неопределенность. Каждый был охвачен страхом, приближающемся к панике относительно того, что будет дальше.

В пригородах Минска, где все еще было много деревянных построек, бушевал огненный смерч, порождаемый мощными потоками воздуха, вызванными взрывной волной. Любое живое существо едва ли могло выжить во внутренней части города, а если бы и смогло, это бы продолжалось не долго. На окраине было много обгоревших и ослепших людей, было много раненых осколками стекла и другими обломками, выбитыми ураганным ветром. Все испытали сильнейший шок, пытаясь найти своих детей или родителей, или медицинскую помощь, на которую не было вообще никакой надежды. Другие, которые не могли двигаться из-за травм или обломков, просто лежали в крайне ошеломленном состоянии без всякой надежды на спасение.

Советская гражданская оборона в начале 1980-х могла быть объектом для некоторого восхищения и подражания. Это было правдой, в окрестностях Минска были сконцентрированы группы гражданской обороны и техника в Борисове, Барановичах, Бобруйске. Все имеющиеся ресурсы были мобилизованы и направились к зоне бедствия. Власти, однако, были гораздо меньше озабочены заботой об отдельных людях по сравнению с контролем над потоком беженцев, жалкими толпами людей, которые массово направились с окраин Минска и соседних районов вдоль дорог в сторону Орши и Бобруйска. В отличие от города, они все еще были живы, но сильно пострадали от ожогов, травм от обломков зданий и еще тысячи источников стресса и травм. Почти все шли пешком. К началу войны по количеству личных автомобилей Минск находился на уровне обычного советского города, то есть примерно соответствовал уровню среди чернокожего населения ЮАР. Те немногие машины, которые все же были, сразу же были реквизированы. Тут и там в этой душераздирающей орде проскальзывали военные или чиновничьи автомобили, некоторые из которых были захвачены силой. По большей части эти толпы двигались налегке, изредка захватив с собой еду или белье, которые везлись на велосипедах или тележках, на которых изредка везли стариков или раненых. По большей части, они, в состоянии ошеломленности и ступора, просто хотели уйти.

Проблема контроля за движением стояла страшная, хотя она могла быть легко решена в советской манере, по крайней мере сначала. СССР развернул более 1000 батальонов КГБ в ходе мобилизации. Было не трудно установить заграждение вокруг Минска примерно в 12 километрах от его центра и стрелять в любого, не принадлежащего к армии или партийной структуре, кто попытается пройти дальше.

На расстоянии около 30 километров (например, перед Борисовом) было создано еще одно кольцо войск КГБ. Их задачей не было убивать любого, кто попытается пройти, а просто отправлять их обратно, за исключением любых официальных лиц, которые могли доказать это.

Штаб-квартира Центрального комитета Коммунистической партии Белоруссии переехала из Минска в начале войны и расположилась вместе со штабом Белорусского военного округа в Орше. Это были два центра власти, военный и гражданский, действовали совместно. Командующий округом технически был главным, но первый секретарь, его заместитель, но реальный источник власти, сейчас столкнулся с действительно пугающей задачей оказания помощи и наведения порядка. Это требовало больше ресурсов, чем было у Республики Беларусь. Это требовало ресурсов, огромных даже для СССР и об этом вряд ли можно было думать без отчаяния.

Только намного позже возникнут вопрос, как такое ужасное бедствие могло произойти и кто виноват. Вероятно, никогда не будет ответа. В чем была полная уверенность, так это в том, что подобное никогда не должно было случиться и никогда не должно повториться.

 

ГЛАВА 21: РАСПАД СОВЕТСКОГО СОЮЗА

Минск был выбран целью западного ядерного удара из-за того, что в целом был аналогичен Бирмингему. Уничтожение Москвы или Ленинграда привело бы к быстрой эскалации конфликта. Это должен был быть важный провинциальный город, находившийся достаточно далеко от столицы, чтобы на нее не было прямого воздействия, но достаточно близко, чтобы удар возымел немедленные политические последствия. Минск отвечал этим требованиям. Это был не просто образцовый город Советского Союза, но и столицы БССР, одной из главных составных частей СССР, которой было предоставлено фиктивное место в ООН. Стабильность в этом регионе была значительно ослаблена изменениями границ после Второй Мировой войны, когда территория Польши сместилась на Запад, поглотив часть территории Германии, но потеряв часть населения в Белоруссии и на Украине. В результате, в обеих республиках было значительное католическое меньшинство. Разрушение Минска, несомненно, добавило внутреннего напряжения региону.

Украина, находившаяся непосредственно на юге от Белоруссии, была значительно больше и важнее. Она превышала по площади Францию и имела примерно ту же численность населения. До войны она производила больше стали, чем ФРГ, в Киеве и Харькове находились крупнейшие военные предприятия. Киев был столицей Первой России, еще до татаро-монгольского вторжения и основания Москвы. Но Украина никогда не была независимым государством. Она была полем боя между поляками, русскими, турками и даже шведами, прежде чем была, наконец, поглощена Россией в 1654 году. Однако, память о былом величии и идея украинской государственности никогда не были полностью стерты. Она была возрождена сталинскими репрессиями в форме фрагментарного движения за независимость, возникшего в 1966.

После уничтожения Минска, украинцы вполне имели основание опасаться, что Киев или Харьков станут следующими в списке целей союзников. Была и более давняя тревога: широкомасштабное открытое восстание вспыхнуло в Польше, получив активную и все возрастающую поддержку западных союзников. Как мы уже видели, это уже вызвало ослабление советских сил в Германии. Уничтожение Минска еще больше ослабило способность Советского Союза контролировать ситуацию в Польше. Если бы Польша вышла из-под советской гегемонии, очевидно, что одними из первых ее амбиций будут попытки вернуть потерянные польские территории в Белоруссии и на Украине. Украине было бы лучше не терять много времени, утверждаю свою независимость, чтобы вести борьбу за свои интересы, а не за интересы советских повелителей.

К северу от Белоруссии находились три балтийских государства — Латвия, Литва и Эстония, краткий период суверенитета которых был разрушен СССР во время второй мировой войны, но которые никогда не были полностью ассимилированы и теперь, вероятно, будут первыми кандидатами на обретение свободы. Минск продемонстрировал, что смерть имеет политическое значение куда большее, чем жизнь. Его разрушение вызвало распад всей западной части Советского Союза, не только обнажив уязвимость советской власти, но и пробудив психологическими ударными волнами взрывов четырех ядерных ракет националистические чувства, дремавшие так долго.

Развязка не заставила себя ждать, когда молодой Василь Дугленко, перспективный выпускник Киевской академии внутренних дел и тайный украинский националист, просочился в КГБ благодаря рекомендации самого Хрущева. Именно это событие и последующее назначение Дугленко начальником службы безопасности Кремля породило уверенность в том, что советская система может быть разрушена изнутри и что это будет сопровождаться образованием отдельных государств на руинах советской империи.

Механизм заговора было трудно распутать, перефразируя старую поговорку, если мятеж удается, это не мятеж, а законная смена государственной власти, и секреты будут спрятаны под ковер в надежде, что не станут примером для следующей смены власти. Но для переворота, который сверг КПСС, оказались необходимыми три элемента: украинская агентура в КГБ, имевшая доступ в святая святых — используемому в это время командному центру, через который политбюро и Совет Обороны передавали свои распоряжения из кремля; недовольство некоторых членов политбюро, боровшихся под руководством верховного идеолога партии Малинского против ядерного удара и у видевших оправдание своих опасений в ужасающем разрушении столицы Белоруссии, принесшем колоссальные человеческие страдания и всплеск настроений, которые могли привести к распаду в западных областях страны; стремление влиятельных офицеров советского верховного командования сохранить основные военные силы в качестве основы и гаранта преемника советского государства. Все они осознавали, что дальнейшие ядерные удары по Советскому Союзу не оставят шанса на выживание организованной власти, и все осознавали, что теперь ее могли обеспечить только вооруженные силы.

Все эти группы с растущим опасение наблюдали за нарастающей потерей контроля над войсками на западных фронтах, провалы советской политики на периферии, признака нарастающего распада в Средней Азии, и прежде всего, неспособность руководства понять, что происходит и принять меры. Это было особенно заметно по бывшему всемогущему генеральному секретарю ЦК КПСС, чье физической и психическое состояние столь ухудшилось, что до полного провала оставалось не долго. Потребность в союзниках во всех эшелонах власти преодолела осторожность и контакты начали устанавливаться. Дугленко обнаружил еще одного украинца в высших эшелонах генерального штаба — генерала-полковника Владимира Борисовича Иваницкого, начальника Первого Главного (стратегического) управления. Последний знал о сильных разногласиях в Политбюро, и для него было не трудно найти правильную сторону в этот критический момент. Решение нанести удар по Бирмингему дало ему все необходимые доказательства того, что генеральный секретарь потерял голову (а некоторые даже заходили так далеко, чтобы сказать, в чем была причина) и должен быть отстранен при первой же возможности. Эффект ядерной атаки на Минск обеспечил ему уверенность в том, что советские войска к западу от столицы не предпримут никакой попытки поддержать или восстановить прежний режим, как только он будет свергнут. Примером тому было бегство значительной части третьей ударной армии генерала Рызанова, который теперь свободно сотрудничал с британскими, немецкими и голландскими силами северной группы армий, получая от них поддержку и материально-техническое обеспечение для борьбы с силами, лояльными режиму. Это начало распространяться и на другие советские подразделения. Для свержения режима оставалось лишь выбрать способ, которым оно будет осуществлено. Катастрофа Минска дала точку опоры, оперившись на которую, растущее недовольство трудящихся могло стать силой, способной свергнуть советскую власть. Этот механизм уже был запущен, но время не ждало. Заседание политбюро было назначено на раннее утро следующего дня, 22 августа.

Сигналом к началу Октябрьской революции 1917 года был выстрел из орудия крейсера «Аврора». В 1985 было очевидно, что придется довольствоваться более прозаическим выстрелом, но если он будет произведен прямо в Генерального секретаря, его будет более чем достаточно. Дугленко взял на себя эту часть операции, рассчитывая на возможность доступа в наиболее охраняемый командно-штабной центр, используемый в настоящее время.

Некоторые жизненно важные проблемы все еще требовали решения. Те, кто собирался прийти на смену генеральному секретарю должны были убедиться, что они и никто другой будут иметь в руках верховную власть, то есть иметь под своим контролем ядерные силы. Если этот контроль не будет установлен, останется серьезная опасность, что кто-то из разочаровавшихся партийных сторонников жесткой линии или группы военных может решить, что смерть ядерный холокост предпочтительнее капитуляции и нанести по Западу удар МБР, что приведет к уничтожению всего мира. Заговорщики с иронией, но и с настороженностью вспоминали борьбу за власть в вернем эшелоне правительства США после того, как президент был ранен и едва не скончался в 1981 году. Американская «охота на ядерный чемоданчик» — небольшой кейс, содержащий относительно простой прибор, без которого никто, даже президент, не мог отдать приказ нанести ядерный удар, была фарсом. Ее советский вариант в нынешних условиях закончиться всемирной катастрофой. Фактическим обладателем кейса был офицер связи, который должен был быстро передать его от генерального секретаря выбранному заговорщиками приемнику, а не просто передать полномочия старшему члену существующей иерархии. Эта была важная практическая часть, которой Дугленко уделил самое пристальное внимание.

Непосредственно перед началом совещания, назначенного на 5 часов рокового утра 22 августа стало известно, что генеральный секретарь серьезно болен и не сможет принять участия. В разрастающемся кризисе — как страны так и коммунистической партии — было важно отложить личную борьбу за власть в политбюро, вероятно, между пятью членами совета обороны, до принятия решения по наиболее актуальным проблемам, в первую очередь связанным с ядерным ударом по Минску. В отсутствие генерального секретаря заседание должен проводить кто-то из высшего эшелона, кто, тем не менее, не будет серьезным претендентом на власть. Не беспрецедентным, но необычным шагом было принятое на основе общего согласия решения предоставить председательское кресло номинальному главе государства президенту Воротникову.

Все десять членов Политбюро (за исключением, разумеется, генерального секретаря) должны были присутствовать на заседании. Первая задачу Дугленко состояла в том, чтобы его начальника Аристинова, председателя КГБ, там не было. Он не только был препятствием для попадания на совещание, но и мог стать помехой в дальнейших действиях. При помощи его водителя-украинца для Дугленко не составило больших проблем организовать для него аварию со смертельным исходом. Тем самым, Дугленко оказался тем человеком, которого пригласили, чтобы объяснить отсутствие Аристанова, которого он должен был сопровождать на этой встрече.

Как только Политбюро собралось под председательством президента Воротникова, отсутствие председателя КГБ Аристанова первоначально было списано на неотложные дела госбезопасности в Белоруссии, однако вызвало опасения, что КГБ начал собственную игру. Только один из членов политбюро знал, что заговорщики, фактически, уже были на подходе. Это был, конечно же, Тарас Кириллович Наливайко, член Политбюро, отвечавший за отношения с социалистическими странами, а также другие украинцы. Остальным вскоре предстояло много времени размышлять над как всегда риторическим вопросом: Quis custodiet ipsos custodes, или в советских терминах «Если вы даете слишком много полномочий силам госбезопасности, как вы не позволите им взять все в свои руки?»

Эта сила вскоре вырвалась из дымящегося дула пистолета Дугленко. Когда его пригласили выступить с докладом вместо председателя КГБ, он выхватил револьвер и выстрелил несчастному Воротникову, президенту СССР в сердце. Дугленко понимал, что кто бы не сидел в председательском кресле вместо генерального секретаря, только он был той целью, устранение которой было необходимо для установления контроля над остальными. Комната быстро заполнилась украинцами из службы безопасности, а Малинский, верховный идеолог партии подал голос, заявляя свое право на лидерство, двое унесли тело Воротникова. Дугленко быстро занял председательское кресло. Человек с ядерным чемоданчиком (который, как это и было задумано, также был украинцем и участником заговора) демонстративно встал у него за спиной, показывая своим видом, у кого было реальная власть. Затем Дугленко заявил о своей кандидатуре на верховную власть. Некоторые из членов политбюро запротестовали и быстро были выведены, а остальные, в том числе Малинский изобразили на лицах улыбки и встретили предложение шквалом аплодисментов.

Что касается генерального секретаря, как стало известно ранее утром, он умер от сердечного приступа. Это не вызвало удивления и подозрений, и было даже немного грустно. Он также не имел почти никакого влияния на ход событий, и в течение некоторого времени воспринимался другими членами политбюро как выгоревший и в значительной степени игнорировался. Человек, который когда-то держал в руках часть этого мира — как колосс и преемник Ленина через Сталина и Хрущева в осуществлении абсолютной власти над огромной страной просто выгорел и потух, как свеча на ветру. Он сделал многое для увеличения силы и влияния Советского Союза во всем мире и для установления внутри него абсолютного господства коммунистической партии. Именно здесь, в попытке защитить и увековечить позиции Партии, он сам обострил противоречия, которые привели к тому, что все рухнуло.

Дугленко столкнулся с почти что невыполнимой задачей. Его заслугой было то, что он определил вещи, имеющей первостепенное значение и принялся за них, создавая волнорез на пути накатывающегося хаоса. Что следовало делать в первую очередь? Прежде всего, нужно было решать ситуацию в Белоруссии и все порожденные ею проблемы. Ужасные человеческие страдания, порожденные западным ответом на ядерный удар по Бирмингему, взвалил на плечи Советского Союза огромную ношу, требовавшую немедленных действий. С этим была связана и проблема обеспечения безопасности, на решение которой отводилось очень мало времени. В некоторых западный районах — на Украине, в Прибалтике, в странах Варшавского договора — уже широко распространилась атмосфера страха, приближающегося к панике относительно того, что будет дальше. Что если эта катастрофа будет не последней, а лишь первой из многих? Разве для жителей Харькова будет утешением то, что если их город будет уничтожен ядерным ударом, за ним последует Детройт? Могли ли правительственные структуры, пускай абсолютные, пускай хорошо обеспеченные репрессивным аппаратом и грубой силой, сдержать последствия, если этот вопрос будет задан? Если система применит силу против озлобленных мужчин и женщин, подавляя их стремление к национальной независимости, все еще глубоко скрытое, не приведет ли это к взрыву и самому жестокому уничтожению системы?

Облегчение положения в Белоруссии, успокоение паники в Центральной Европе и прекращение боевых действий были аспектами одной задачи. Требовалось снять угрозу ядерной войны и достичь соглашения о прекращении огня таким образом, чтобы избежать беспорядочного разброда советских войск. Потом был национальный вопрос, как его видел Дугленко, то есть восстановление независимости Украины и ее защита от Польши. Наконец, был вопрос о еде. Нехватка продовольствия уже привела к массовым беспорядкам (которые мы рассмотрим в следующей главе) в крупных городах. Правительство должно было решить вопрос о продовольствии, если хотело продолжить свое существование. Возвращающиеся армии также нуждались в еде, чтобы не превратиться в огромную массу мародеров.

Критически важное предложение о перемирии было быстро доведено до американцев. Прежде всего Дугленко предложил прекращение боевых действий во всем мире одновременно с понижением готовности всех ядерных сил, начиная с 00.01 по местному времени 23 августа. Эти действия должны сопровождаться масштабной операцией по оказанию помощи Белоруссии, для планирования которой представителям сторон было предложено прибыть в течение тридцати шести часов. Советские корабли были отозваны на базы. Советские вооруженные силы оставят оккупированные территории в соответствии с решениями, которые будут приняты Верховным Главнокомандующим ОВС НАТО в Европе. Хлеб будет отправлен с запада и будет распределяться под контролем Красного Креста, чтобы помочь голодающим в городах за пределами зоны бедствия вокруг Минска, а также обеспечить минимальные рационы для советских войск в ходе их организованного вывода. Территория всех стран Европы будет уважаться вплоть до подписания мирного договора, однако Украина и Белоруссии, а также другие советские республики, сразу же решили взять на себя ответственность за свои территории и были вольны решать, вступать ли им в какие-либо более крупные структуры. Организация Варшавского Договора, тем не менее, будет немедленно распущена и не может быть воссоздана.

Взяв под контроль советскую систему, которую он собирался ликвидировать и приказав советским войскам немедленно остановиться, Дугленко оказался в состоянии выйти на связь по «горячей линии» с президентом США и менее чем через тридцать шесть часов после уничтожение Минска сообщить, что случилось и предложить прекращение огня и начало переговоров о перемирии. Страны Запада, возможно, нужно было простить за период оцепенения и замешательства от своего успеха — или, точнее, провала его противника. В других обстоятельствах, они могли бы точнее оценить пустоту, стоящую за новым советским режимом. Были на Западе и «Ястребы», собиравшиеся требовать безоговорочной капитуляции и трансляции ее подписания всеми мировыми СМИ из Кремля. Они оказались в меньшинстве. Условия, предложенные Дугленко, были более приемлемыми по двум причинам.

Первой целью Западных союзников будет ГДР. Западная оккупация ее территории позволит предотвратить неизбежный вопрос о единстве Германии, который все еще пугал многих в Западной Европе, включая даже многих немцев из ФРГ. Угроза беспорядков также была мощным аргументом. Не успех ли Большевиков в 1917 году сделал возможным возвращение в Россию разгромленных и мятежных войск, ставших ударной силой революции? Не способствовало ли этому смелое решение правительства Керенского продолжать войну против Германии, которое внесло большой вклад в его падение? Теперь же, в 1985 году, появился редкий шанс повернуть прежний катастрофический ход истории: заключить мир с Временным правительством и, вместо того, чтобы отправить коммунистических революционеров в опломбированном вагоне, как немцы поступили с Лениным в 1917 году, отправить грузовики с хлебом.

Масштабная операция по оказанию помощи Минскому району была сразу взята в руки Соединенными Штатами с немедленной помощью союзников, а затем передана Организации Объединенных наций. Было достигнуто соглашение о прекращении огня на время операции. Для подготовки мирных переговоров потребовалось ненамного больше времени, и делегаты от обоих блоков встретились в штабе НАТО Брюсселе. Западная делегация сформировалась довольно быстро. На восточной стороне, однако, не было времени на смену коммунистических режимов чем-то иным. Состав делегации ограничился представителями советского командования, Польши (где лидеры «Солидарности» не теряя времени вышли из тюрем и лагерей, беря в свои руки власть, которая чудом ушла из их рук в 1981) и недавно созданных независимых правительств Украины, Белоруссии и трех прибалтийских государств. Казахская делегация из Алма-Аты прибыла в разгар переговоров, чтобы объявить о независимости республик Центральной Азии.

Перемирие было, конечно же, только началом долгого процесса передела политической карты большей части Европы и Азии. Он продолжается до сих пор. Главная угроза для будущего человечества была ликвидирована, но это не означало, что люди мгновенно стали ангелами. Действительно, падение диктатуры и страха не только позволило вздохнуть свободнее, но и реанимировало многие как древние, так и современные ссоры, которые временно затмила большая опасность. Их реанимация, тем не менее, проходила под тенью трагических, но по-своему благотворных воспоминаний о страшных событиях в Бирмингеме и гораздо более страшных в Минске. Прежде, чем взглянуть на изменения политической карты, мы должны остановиться, и очень сжато рассмотреть основные причины разыгравшейся драмы и взглянуть с очень близкого расстояния на то, как она повлияла на простых советских граждан.

 

ГЛАВА 22: ОПЫТ ПОРАЖЕНИЯ

- Они расстреляют нас в ближайшее время, — вздохнул Николай Крюков. Другие заключенные обернулись к нему, но это была просто мысль вслух, не обращенная ни к кому конкретно. Крюков был огромным грубым человеком из Мурома, древнего города в 200 километрах к востоку от Москвы.

- Все стало настолько нестабильно, что для партии опасно держать нас даже в тюрьме. Саша пытался организовать свободный профсоюз. Петр участвовал в забастовке. Я читал запрещенные книги. Адам Гольдман участвовал в демонстрации. Ян Бруминш поднял в Риге национальный флаг, а Дима Наливайко сделал то же самое в Киеве. Они видели в нас детонаторы, поэтому окружили нас вышками с пулеметами, колючей проволокой и собаками.

- Во время Второй Мировой войны противников режима, находящихся в лагерях, систематически расстреливали. Это официальная история.

- Почему мы должны ждать, пока они расстреляют нас одного за другим? Мы должны действовать сейчас! Сейчас. Я не говорил об этом раньше, потому что здесь есть информаторы. Наш единственный шанс — начать действовать немедленно, все вместе, без подготовки! Когда кончиться перерыв, мы все пойдем работать, и в этот момент начнем действовать. И я собираюсь сказать информаторам. Я не знаю, кто вы, но вы здесь есть, это точно. У нас осталось семь минут до конца перерыва. После этого мы выступим. Любой, кто попытается подойти к охране до конца перерыва, будет считаться информатором, и я лично убью его вот этой лопатой. — Крюков поднял лопату, которая в его огромных руках была похожа на игрушечную. — Теперь внимание: всем трактористам сюда. Не всем сразу, чтобы не привлечь внимания.

За центральными воротами начальник работ ударил по куску рельсы. Звук эхом разлетелся по всей территории, возвестив о конце перерыва. Заключенные медленно встали и побрели обратно к своим местам. Тяжелый трактор с фырканьем завелся, запустилась циркулярная пила, бетономешалки начали вращаться. Казалось, все было как обычно. Один из тракторов медленно и неуклюже двинулся прочь. И вдруг водителю в тюремном бушлате в нужный момент выпрыгнул из него, а трактор медленно пополз к одной из сторожевых вышек. Второй и третий трактор последовали за ним, размеренно направившись каждый к своей вышке. Застигнутые врасплох охранники быстро отреагировали и начали поливать первый трактор пулеметным огнем. А он просто полз вперед, пока не врезался в сторожевую вышку, медленно и методично повалив ее набок. Охранник с криком упал с вышки вместе с пулеметом. Трактор пополз дальше от смятой вышки, к рядам колючей проволоки. Второму трактору не так повезло. Он проехал мимо вышки и застрял, упершись в камень в первой линии колючей проволоки. Третий трактор сбил стоявшую у него на пути сторожевую вышку и легко прорвал проволочное заграждение. Путь к свободе был открыт.

Сотни заключенных с криками бросились через проходы в колючей проволоке под бешеным пулеметным огнем. Собаки пытались взять их под контроль, но потоки токсичной пены из захваченных в башнях огнетушителей обратили их в бегство. Толпа захватили пулемет с одной из башен. Сцена была страшной: 700 бушующих человек, вооруженных молотками, лопатами, огнетушителями, а теперь и пулеметом. И у них остался в резерве еще один трактор. О направился к казармам охранников. Те с криками выбегали через двери и выскакивали через окна прямо под пулеметный огонь. Вторая волна атаки шла полным ходом. Черно-серая толпа с ревом бросилась к центральным воротам. Один из заключенных поднял лежавший на земле автомат, в руки заключенным попал еще один пулемет. С более далеких вышек еще раздавались выстрелы. Но охранники давно бросили посты и бежали в лес.

Толпа заключенных снесла ворота и вырвалась на свободу.

- Подождите, — крикнул Николай Крюков, размахивая пулеметом. — Послушайте меня. Обычно в таких ситуациях заключенные уходят в леса малыми группами, чтобы всех зайцев не поймали одним махом. Но мы не зайцы, и времена изменились. Теперь нам все равно. Коммунисты не смогут охотиться на нас в лесах. Я решил сформировать отряд национального освобождения. Те, кто хочет — пойдемте со мной. Если нет — уходите по отдельности или малыми группами.

В отряд Крюкова вступили 193 человека.

Сразу после восстания литовские заключенные создали собственную группу из двадцати семи человек. Они поблагодарили Крюкова, попрощались с другими политическими заключенными и отправились в родную Литву. Это было далеко, но что они еще могли сделать? Группа армян последовала их примеру, хотя им было еще дальше, а также два десятка баптистов из Курска. Вместе с политическими было также несколько сотен обычных уголовников, некоторые из которых хотели присоединиться к Крюкову, но он отказался брать их. Некоторых политических тоже пришлось оставить — тех, кто было серьезно ранен или не мог долго идти из-за травмы ног. Для них организовали небольшой лагерь на болоте, оставив им автомат и шестьдесят патронов, вместе с захваченными припасами и медикаментами. Отряд Крюкова отправился в лес.

Крюков сам понимал, что они не смогут далеко уйти. Они будут скрываться в лесах и болотах, желательно поблизости от лагеря, где никто не подумает их искать. Отряд сделал большой круг по лесу, вернувшись туда, откуда начался их трудный путь. На следующий день они напали на соседний лагерь для политических заключенных. Внимание охраны было обращено внутрь лагеря, а не наружу — древний и естественный инстинкт тюремной охраны. Поэтому атака получилась быстрой и тихой, без особой стрельбы и потерь среди нападавших. Они захватили богатые трофеи — 100 автоматов, боеприпасы, много гранат. Отряд Крюкова также пополнился 297 политическими заключенными. Заключенные повесили всю тюремную охрану на воротах и сторожевых вышках и снова укрылись в лесу. На сей раз, Крюков собрал военный совет, решивший направить отряд прямиком к промышленным центрам Урала — к Челябинску и Магнитогорску…»

* * *

Вопрос о том, как заговор Дугленко стал возможен и тем более осуществился до сих пор остается актуален. Как могла система, просуществовавшая так долго, подкрепленная крупнейшим в мире аппаратом госбезопасности и управляемая всесильной коммунистической партией быть низвергнута в течение нескольких минут боя в святая святых политбюро?

В общем, ответ состоит в том, что система, судя по всему, уже была пронизана противоречиями, как деревянное строение, проеденное термитами. От нее осталась только внешняя оболочка, и она могла рухнуть от незначительного удара. В общих чертах, война стала катализатором мощных изменений. Провал наступления в Европе, переход целых дивизий на сторону противника, страх полного ядерного уничтожения после одного ужасающего удара, первые признака распада на востоке — все это система бы выдержала, будучи в целом здоровой. В реальности все это вынесло на поверхность разочарование и ненависть, которые многие в СССР долгие годы скрывали внутри себя. Впервые неудачи, страх и голод стали сильнее, чем страх перед тайной полицией и доносчиками. «Массы», на которых держался режим, впервые, наконец, почувствовали в себе силу.

Можно выделить три основных слабости советской системы. Прежде всего, она была крайне неэффективна в производстве материальных благ из-за искажений, присущих централизованной системе планирования в масштабах Советского Союза. Идеология по-прежнему доминировала в советской экономической теории. Во-вторых, сельское хозяйство, которое было позором и причиной для стыда. Как столь обширная территория с регионами с самыми плодородными в мире почвами не могла производить достаточно, чтобы прокормить свой народ? Неудачи с сельским хозяйством долго были скрыты, так как было достаточно золота и газа из Сибири, чтобы купить за валюту американскую пшеницу и кукурузу, но теперь, когда и без того неэффективная система распределения была окончательно разрушена войной, недостаток продовольствия в городах стал угрозой общественному порядку.

Последним, но не менее важным был контраст между тем, как жили «мы» и «они». Большевистская революция победила под лозунгами бесклассового пролетарского общества, где будут устранены аристократические привилегии. Она преуспела в этой задаче, но только для того, чтобы заменить старую аристократию новой. Было трагедией, что Советский Союз, основанный во имя эгалитаризма, любви и братства, стал территорией ненависти, привилегий и жестокости полицейского государства.

Общество становиться крайне неустойчивым, когда распределение доходов становиться слишком неравномерным. Революции, такие как в 1789, 1917 и 1985, как правило, вспыхивают, когда доходы десяти процентов верхнего слоя, т. н. привилигенции становиться примерно в пятнадцать раз выше, чем у основной массы населения. В стабильных странах, таких как США, Япония, Китай и страны Западной Европы, за вычетом налогов, доходы верхней децили в межвоенный период 1945–1985 годов, редко превышали более чем в семь-восемь раз доход даже тех, кто находился на социальном обеспечении. В Советском Союзе, при системе покупки товаров через специализированные магазины, уровень жизни 2–3 процентов людей, составлявших привилигенцию, был более чем в пятнадцать раз выше, чем у среднестатистического трудящегося. Они заплатили за это страшную цену.

Такова была, в общих чертах, ситуация, в которой распалась советская империя. Было вложено столько усилий для исторических и философских фальсификаций для прикрытия этого гигантского и жестокого мошенничества на протяжении стольких лет, что некоторые размышления относительно того, что за всем этим стояло и как все это развивалось, не могут быть неуместны. Тот простой факт, что Советская империя была разрушена внутренними противоречиями, под напором неумолимой исторической диалектики, видимо, до сих пор не понят. Основное противоречие заключается в фундаментальной несовместимости свободы и социализма. Марксизм, предполагающий освобождение человечества от собственной ограниченности, уже давно проявил себя романтическим, ненаучным и устаревшим.

Было неизбежно, что за Марксом последовал Ленин, чьи замечания по тактике, необходимой для большевистской революции раскрывают ее суть: «Мы должны быть готовы применить хитрость, обман, нарушение законов, удержание и сокрытие правды… Мы можем и должны писать на языке, который сеет в массах ненависть, отвращение и презрение к тем, кто не согласен с нами».

Ленина, в свою очередь, если коммунистическая партия собиралась выжить, должен был сменить Сталин, диктатура, отмеченная беспощадными репрессиями и массовой бойней. Сколько людей было убито при Сталине, чтобы стабилизировать режим? Двадцать миллионов? Пятьдесят? Сто? Буковский говорит о более чем пятидесяти.

В последние восемьдесят лет царской власти, вплоть до 1917 года, даже в те года, что считались неспокойными, происходило в среднем семнадцать казней в год. Большевистская полиция, ВЧК, в своих отчетах за 1918 и 1919 года указывала о более тысяче казненных без суда и следствия в месяц.

Но не моральное убожество, в конце концов, сломило марксизм-ленинизм. Система не была подорвана собственной ложью, хотя это и сыграло свою роль. Убило марксизм-ленинизм и советскую Россию просто то, что эта доктрина не была, да и никогда не могла быть построена. Она не сработала.

Рождение режима в результате Октябрьской революции 1917 года было окутано мифом, гласящим, что она стала результатом огромного народного движения, которое свергло правителей по собственной воле. В реальность была совсем другой.

Правительство, у которого большевики незаконно отняли власть в 1917 году, было хотя и слабы и непопулярным, но, по крайней мере, пришло к власти конституционным путем и, как признается в настоящее время, было в больше степени представительным органом народа. Обещания малой группы, которая с помощью силы и обмана смогла свергнуть его, были, конечно, привлекательны. Кроме свободы, равенства и братства, они гарантировали власть рабочим, землю крестьянам и мир людям. Каждое из этих обещаний было нарушено. При большевиках рабочие не получили ничего, кроме формального присутствия в правительстве. Реальная власть вскоре перешла к партии, которая жестоко подавляла любые формы протеста. Земля, которая на ранней стадии была роздана крестьянам, очень скоро была отобрана в государственную собственность. Большинство людей, работавших на земле, были вынуждены жить в колхозах. Огромное количество самых способных и трудолюбивых были физически уничтожены. Исследования Солженицына показали, что в течении двух лет — 1929–1930 пятнадцать миллионов крестьян было сослано на верную смерть. Что же касается мира, то, не говоря уже о наиболее известных восстаниях в Муроме, Ярославле, Рыбинске, Арзамасе и восстании Антонова в Тамбове, подавленных с особой жестокостью, коммунистическая партия развязала гражданскую войну прости собственного народа, которая продолжалась в течении полувека, войну, количество жертв которой далеко превосходило таковое в любой другой войне в истории человечества. На место свободы, равенства и братства приходили коррупция, принуждение, страх и недоверие. Сами слова в социалистическом контексте, казалось, приобретали новые значения. Равенство означало не более, как мы увидели, чем льготы для высших партийных чиновников с их специальными магазинами, зарубежными поездками, высокими зарплатами и роскошными домами. Для всех остальных равные права заключались в, по выражению Буковского, равной нищете, равной приспособлении к полностью коррумпированному обществу, равному выбору между вечным стоянием в очереди или гибелью в ГУЛАГе. Отчуждение между партией и народом со временем привело к всеобщему разочарованию в социализме.

К 1970-м годам надежды давно уступили место цинизму. Бюрократическую машину поразил непрерывный процесс окаменения. Экономическая и внутренняя политика полностью подчинялись догматике. Общей атмосферой стал застой. Рабочие, не имевшие реального стимула, мало интересовались своей работой. Таланты и способности оставались непризнанными, если, конечно, не применялись к тому, чтобы соответствовать линии партии ради продвижения по службе. Улучшение понималось как соответствие догмам. Идеология пронизала государственный механизм на всех его уровнях, парализуя его работу и вытравливая действительно социалистические принципы. В Партии никогда не состояло более десяти процентов населения Советского Союза и вероятно, в 1970 не было ни одного члена Партии, который все еще верил в коммунизм. Процесс вступления в Партию, в ходе которого кандидат должен доказать соответствие требованиям партийного комитета после чего он становился членом КПСС, превратился в сложную систему упражнений во лжи.

Совокупный эффект от всего этого в советской экономике к середине 1970-х стал катастрофическим. Централизованное планирование вводило ограничение на местную инициативу, а обстановка на местах плохо понималась в центре. Местные потребности в материалах, оборудовании, запасных частях, даже дорогах, были либо не известны, либо не учитывались. Люди на местах разрабатывали собственные механизмы, позволяющие имитировать выполнения плановых показателей.

Цели постоянно высмеивались населением и никогда не встречали одобрения. Рабочие, проявлявшие инициативу, встречали только враждебность со стороны своих коллег. Низкие зарплаты и дефицит стимулировали кражи. Заводы и магазины невольно подпитывали черный рынок, на который в 1983 году приходилось до 30 процентов всей экономики страны.

Крестьяне выращивали все необходимое на приусадебных участках, продавая излишки за необходимые им деньги. В 1981 году было подсчитано, что на эти участки — не более 3 процентов от всей площади сельскохозяйственных земель — приходилось до половины сельскохозяйственной продукции. Государственные инвестиции в начале 1980-х годов, призванные способствовать выращиванию крестьянами большего количества продуктов привели только к тому, что они начали выращивать и зарабатывать больше только для себя самих. На части территории Советского Союза в начале 1980-х действительно назревал голод. Только ослабление коммунистического руководства могло положить конец этой тенденции, как это было сделано в Венгрии. Там были сделаны шаги в сторону рыночной экономики, однако это было была неприемлемо.

К 1985 году рост ВВП СССР стал отрицательным при положительном росте населения, большая часть которого к этому моменту приходилась на неславянские народы. Обнищание стало представлять большую и растущую угрозу. Инфляция, уровень которой был высок и постоянно рос, уже не могла быть скрыта официальными манипуляциями. В Советском Союзе все больше людей обращалось к религии, часто в запрещенных из-за враждебности к государству формах. Слабости, встроенные в систему, начали разрушать ее.

События августовской войны 1985 года сработали в двух направлениях, чтобы довести дело до конца. Политическое руководство уже давно было дискредитировано событиями в Польше. Это был первый раз, когда европейские коммунистические партии ясно показали, что они были не в состоянии справиться с инакомыслием и идеологической оппозицией. Москва столкнулась с выбором между прямым вмешательством Красной Армии и передачей контроля над ситуацией в Польше в руки КГБ СССР и польским военным правительством. Последнее, больше выбранное по старой мужской привычке, чем сознательно, на время отложило международный протест, который бы вызвали военные действия и позволило частично уклониться от ответственности за положение в Польше. Но это четко сигнализировало об утрате Коммунистической Партией Польши контроля над политической жизнью.

Чудовищность последствий этого идеологического развала не была полностью осознана на Западе, где привыкли к военным переворотам и Латинской Америке и на Ближнем Востоке и видели в действиях власти только непосредственную и неуклюжую реакцию сил поддержания порядка на политический кризис. Но для коммунистической доктрины это были последствия иного порядка. Партия, источник доктрины и орган принятия решений показала себя способной лишь сохранять безнадежно централизованную бюрократию, неспособную поделиться властью и найти решение. «Солидарность» могла быть временно подавлена, но гибель движения ознаменовала собой победу. Она продемонстрировала, что Коммунистическая партия уже не является непоколебимой силой в коммунистическом государстве.

Волны от этого идеологического взрыва докатилась до Советского Союза, обнажив обеспокоенность КПСС и, казалось, укрепило уверенность советского военного руководства в том, что в один прекрасный день ему придется сыграть ту же роль, что и в Польше. Это оказалось вдвойне травматично для верхушки иерархии, когда советское наступление в западной Европе показало, что Советское военное руководство является колоссом на глиняных ногах. Все увидели, что оно сделало неверные оценки, оказалось неспособно адаптироваться к меняющейся оперативной обстановке и основывало все свои планы на доктрине, предполагающей исключительно быстрый и полный успех. Когда успех не был достигнут, военная машина зашла в тупик и оказалась неспособна на что-либо, помимо блестящего, но безрезультатного ядерного удара, который не мог дать надежды на восстановление утраченного порыва советских вооруженных сил.

* * *

Эти размышления выходили далеко за рамки объяснения того, деморализованный нервный центр советского государства оказался открытым для поглощения Дугленко. Объяснение было простым, как и у многих других, более ранних революций: пустые животы у одной части населения и полные у другой, привилегированной его части. Реквизиция гражданского транспорта для военных нужд превысила планы и ожидания. Крестьяне копили запасы продовольствия, как будто знали о надвигающейся катастрофе, вместо того, чтобы везти его на продажу в города. Верхушка режима могла найти достаточно в их специализированных магазинах, но у людей на улицах осталось слишком малое еды, чтобы их терпение кончилось. Во многих городах это привело к беспорядкам, перегрузившим работу милиции.

Голодные бунты, начавшиеся в Москве, вскоре распространились на большинство крупных городов. За информацией из первых рук об самых ранних их этапах, обратимся к местным источникам. Эта статья специального корреспондента в Москве появилась в «Russkaya MM» в Париже в ноябре 1985.

«Фигура старая, но, тем не менее, властная, появилась в дверях магазина. У нее были золотые кольца на толстых пальцах

- Магазин сегодня не откроется, — заявила она. — У нас ничего нет — ни хлеба, ни колбасы. Расходитесь.

Из длинной очереди, уже протянувшейся на несколько кварталов от дверей магазина послышались стоны разочарования.

- Но мы ждали всю ночь!

- Что есть нашим детям?

Через некоторое время отдельные выкрики начали складываться в слитный ропот. Тем не менее, гнев толпы был недолгим. Очередь распалась, люди начали разбредаться. Они привыкли к такому.

- Я живу здесь уже семьдесят лет, — пробормотал неопрятный беззубый старик. — И не видел ничего, кроме очередей. Всю жизнь в очередях.

Вдруг пронзительный голос мальчишки вознесся над толпой, обращаясь к вроде бы почтенной фигуре.

- Ты врешь, жирдяйка. Ваша машина стоит за углом. Я видел, как ты ночью вынесла три сумки.

Толпа взревела. Сотни людей бросились за угол к машине. Другие побежали обратно к очереди в магазин. Все они хотели верить, что магазин откроется и они смогут купить буханку хлеба. Те, кто стоял в конце очереди, бросились вперед. Другие, кто раньше был у самых дверей магазина, отталкивались назад, в то время как более настойчивые продвигались вперед, образуя новую очередь. В толкотне и возне, толпа продвигалась вперед. Раздался звук бьющегося стекла. Витрины поддались натиску. Десяток людей оказались заброшенными в магазин. Некоторые поднялись на ноги и попытались вернуться на улицу, боясь обвинений в грабеже. Но голодная толпа уже ломилась в разбитое окно. Сработал звонок сигнализации, напрасно призывая помощь. Толпа с шумом громила пустые прилавки. Некоторые нашли то, что искали. Они выломали дверь на склад и быстро растащили его скудное содержимое.

Те, кто бросился к машине толстой женщины поняли, что в магазине скоро ничего не останется и растащили почти все, что было в машине. Они разбили окна, вытащив наружу мешки с копченой колбасой, плитками шоколада и даже банками с икрой.

По всей улице начали быть витрины. Толпа разрасталась. Милиционеры оказались перед нелегким выбором. Они были встречены градом камней и предусмотрительно отступили. Толпа из нескольких тысяч человек лезла на рожон. Это были голодные люди, у которых были голодные семьи. Длинные серые улицы оглашались криками.

Ни в одном магазине не было ничего особенного, кроме винного, в котором оказались водка, вино и шампанское. Ящики тщательно вытаскивали на улицы, старься не разбить бутылки. На улице они переходили из рук в руки, каждый старался сделать глоток. Но не было никакой еды. На улице не осталось не разграбленных магазинов, но еды так и не нашлось.

- Интурист! — Закричал кто-то

- Интурист! — Вторили крики.

Угрожающе настроенная толпа двинулась к большому зданию гостиницы для иностранных туристов. Это место давно было всеми ненавидимо. Чтобы заявить об успехах коммунистического режима, во многих крупных городах были построены «райские зоны» для иностранцев с великолепными гостиницами, ресторанами, магазинами, больницами и стадионами. Партия и КГБ вели интенсивную кампанию по поиску «друзей коммунизма» через эти зоны. Рядовым гражданам доступ туда строго запрещался. Среди людей, особенно стариков, которые еще помнили царские годы, это вызывало большое возмущение. Почему они не имели права в собственной стране посещать лучшие рестораны, отели и магазины?

Как только вспыхнула война, гостиницы для иностранцев в Москве и других городах были оцеплены отрядами КГБ. Все иностранцы были арестованы, многие из них в настоящее время были расстреляны в подвалах отелей, без разбора, были ли они друзьями или врагами. В конце концов, теперь их не нужно было кормить и охранять. Накануне вечером у гостиницы «Метрополь» слышали двигатели грузовиков. Они вывозили трупы иностранных граждан.

Голодные толпы москвичей же предполагали, что грузовики осуществляли обычный ночной завоз продуктов. Толпа потоком стекалась со всех концов города на поиски пищи.

Во внутреннем дворе отеля «Метрополь» заключенные из Лефортовской тюрьмы, охраняемые небольшим нарядом конной милиции, только что закончили погрузку трупов иностранных гостей столицы коммунизма в грузовики. Возглавлявший их конный лейтенант милиции приказал открыть ворота и проскакал в них. Перед собой он увидел двигавшуюся из-за угла площади глухую стену людей, вооруженных камнями, палками и цепями. По пути некоторые из них выломали несколько оград, и чугунные прутья с заостренными концами поднимались над их головами, словно пики средневековой армии.

- Закрыть ворота! — Крикнул лейтенант. Несколько милиционеров бросились исполнять приказ. Но толпа уже увидела длинные серые фургоны во дворе и грозный рев поднялся над площадью.

- У них есть хлеб!

- И мясо!

- И копченая рыба!

- Товарищи! — Крикнул милиционер. — В грузовиках ничего нет. Там нет никакой еды!

— Тогда почему закрыли ворота? — Закричали в ответ. — Дайте нам хлеба!

Полдесятка милиционеров бросились к лейтенанту. Трое быстро устанавливали у ворот пулемет.

Как раз в этот момент на площади рыжий парень ткнул импровизированной пикой в круп лошади лейтенанта. Та встала на дыбы, сбросив всадника. Раздался триумфальный рев, и на милиционеров обрушился град камней. Толпа напирала, взяв древние ворота и заполонив внутренний двор. Они добрались до грузовиков и сорвали с них брезент.

- Хлеба!

Недоумение, разочарование, отчаяние, ненависть и ужас заполонили двор. Вместо хлеба они обнаружили трупы. Тысячи людей, заполонивших площадь, не знали, что здесь произошло, но инстинктивно поняли, что произошло что-то ужасное.

Чтобы получить лучший обзор, некоторые забрались на памятник Карлу Марксу.

- Ломай старого ублюдка! — Раздалось из толпы. Люди рядом расхохотались. Те, у кого было какое-то железо, начали ломать гранитный постамент.

- Так не получиться. Надо опрокинуть его!

Людям, сидящим на голове Маркса забросили найденный где-то толстый провод кабеля. Они обмотали его вокруг гранитной шеи памятника. Другие жадно схватили кабель внизу и серая гранитная глыба рухнула под торжествующий рев толпы.

- Ленина туда же!

- И Дзержинского!

Растущая толпа покинула площадь, а затем заполонила собой Красную Площадь. Чем крепче плотина, тем разрушительнее последствия ее прорыва. Чем больше миллиардов тонн воды она сдерживает, чем с более страшной и разрушительной силой они вырываются на свободу.

На Красной площади, у исторического музея, одинокая 57-мм зенитная пушка поднимала ствол в небо. Несколько батарей таких орудий охватывали центр города. Появившаяся из-за угла ревущая толпа застала расчет орудия врасплох.

Люди окружили зенитное орудие со всех сторон. Они предложили солдатам вино из початых бутылок. Внезапно со стен Кремля хлестнула пулеметная очередь. Раненые и убитые попадали на землю.

- Братья, солдаты — защищайте нас!

Сержант, командующий артиллерийским расчетом, выхватил пистолет и направил его в толпу. Но в тот же миг один из его собственных солдат ударил его штыком в спину. Толпа нырнула под стены, укрываясь от пулеметного огня. Кто-то с переполненной площади ответил охране Кремля огнем ручного пулемета. Но пулемет за мощными кремлевскими стенами был неуязвим. Зенитное орудие плавно покачнулось. Заряжающий вставил обойму из десяти снарядов. Орудие выпустило их, извергнув на мостовую дымящиеся гильзы. Десять снарядов легли так близко друг к другу, что почти одновременно ударили в окно Спасской башни, из которого велся огонь. Площадь окуталась кирпичной крышкой и наполнилась запахов взрывчатки.

- Ура-а-а-а!

- Еще раз!

- Цельтесь по звездам, по звездам!

- По воротам!

- По Ленину!

Но расчет орудия знал свое дело лучше. Заряжающий вставил новую обойму. Наводчик на этот раз медленно провел стволом слева направо, стреляя одиночными выстрелами по стенам Кремля, разбивая зубцы, за которыми укрывались охранники с автоматами. Следующая очередь пришлась по высокому зданию сразу за кремлевской стеной. Осколки камня и стекла рухнули на землю. Одобряющий рев толпы сопровождал каждый выстрел. Зенитчики с удовольствием выстрелили бы по мавзолею Ленина, но там уже были люди, выносящие дверь импровизированным тараном. Вместо этого наводчик плавно подал ствол вверх и одним точным выстрелом разнес в дребезги красную звезду на верхушке Спасской башни.

Охрана мавзолея бежала, однако двери из черного мрамора все еще держались.

- Мы должны сломать их, — кричал кто-то из толпы. — И выкинуть его оттуда.

- Не надо! Ленин сгнил годы назад, там сейчас просто восковое чучело!

- Вот войдем и увидим!

- Это не Ленин сгнил, — ораторствовал кто-то. — А ленинизм. Он сгнил, когда Ленин разогнал Учредительное собрание!

Но ничего не поделаешь: Мавзолей был построен на совесть. Толпа рассыпалась по Красной площади, где уже были бесцеремонно повешены несколько человек, в которых узнали членов ЦК, пытавшихся смешаться с обычной охраной кремля. На фонари их!

Однако членов Политбюро, именно которых искала неистовая толпа, нигде не было. Они бежали по подземному переходу в метро, где их ждал бронепоезд, чтобы увезти отсюда подальше.

Не сам кремль, но здания и жилье коммунистической партийной бюрократии были объяты огнем. Кремлевские соборы оставались целыми и невредимыми. Люди стекались в них, падая на колени, молясь, чтобы Бог простил грех их многострадального народа.

Шестьдесят восемь лет Москва не слышала колокольного звона. Теперь, высоко над городом, на колокольне Ивана Грозного, самый большой в России колокол пробудился ото сна. Его мягкий звон раздавался над древним городом, где коммунисты за чуть более полувека уничтожили больше людей, чем даже татаро-монголы за триста. Древний колокол словно говорил «прощайте врагов своих»… — Что? Никому не будет прощения! На фонари их!

Вдоль московских проспектов протестующими было множество людей, многие из которых не были коммунистами, висели как виноградные грозди на фонарных столбах. Так много! Все делалось быстро — некоторых вешали за шею, чтобы убить, некоторых, уже мертвых — за ноги. Веревки кончились. В дело пошли электрические кабели. На Лубянке бушевало сражение. В огромном здании находилось до тысячи человек, все из которых были вооружены пистолетами. На площади перед памятником основателю ВЧК валялись изуродованные трупы сотрудников КГБ. Само здание все еще оставалось неприкосновенным. Тайна полиция знала, что ее ждет, и активно оборонялась. Однако зенитные орудия, свезенные со всех концов города, обрушили град снарядов по окнам, по тем, кто не желал сдаваться.

Затем над зданием Лубянки потянулся в небо столбы дыма. Руководство КГБ, как и члены Политбюро покинули здание и направились к ожидавшему их поезду метро через тайный подземный ход. До обычных офицеров, оставленных сдерживать толпу, им не было никакого дела. Перед отходом они подожгли здание изнутри, чтобы уничтожить архивы. Огонь распространялся с поразительной скоростью. Множество документов были отличной пищей для него. Тысячи чекистов оказались пойманными в ловушку. Пламя бушевало в коридорах, но на окнах нижних этажей были крепкие решетки. Была возможность прыгать только из окна второго этажа, из горящих окон прямо на асфальт внизу. Падающие ломали ноги, но это было несущественно. Толпа топтала выбравшихся, разбивая им черепа.

- Потушите огонь! — Раздался крик. — Тушите его! Там миллионы дел людей, которые нам нужны! Сохраните архивы!

Слишком поздно. Перекрытия и крыша уже горели. Лестницы и потолки рушились. Возможно, сейфы выдержат. Разберемся потом. И как-нибудь сведем счеты.

Огромная толпа продолжала бушевать от Лубянки до Старой площади. Там происходило нечто интересное. Это было место работы ЦК, в нескольких зданиях, соединенных в один комплекс сотнями километров коридоров. Здесь было еще больше людей, чем на Лубянке, однако и здания были старше, крепче и лучше защищены.

Но у тысяч блокированных работников ЦК не было другого выбора. Они сдались без боя. Спешно сформированная толпой охрана защищала документы, которые могли сохраниться в архивах. Затем в нескольких местах на площади выстроили чиновников и охрану и после короткого «разбирательства» казнили. Не хватало оружия, не хватало веревок, не хватало даже кабеля. Казни осуществлялись при помощи пожарных топоров, чиновников забивали до смерти и сбрасывали с крыш. Бледные и дрожащие люди, которые еще вчера держали всю страну и половину мира за горло ожидали своей участи. Их выстроили в линию и заставили ждать наказания.

Из толпы раздавался злорадный смех:

- Теперь ваша очередь стоять в очереди. Наверное, никогда не приходилось. Так что наслаждайтесь!

В это время на Лубянке тяжелый трактор натянул трос, обвязанный вокруг «железного Феликса» — статуи Дзержинского. Вскоре памятник рухнул в кучу трупов его наследников из ЧК, взметнув огромную стаю ворон, которые с карканьем улетели в затянутое дымом горящих зданий небо.

Было много быстрого и жестокого возмездия и кровавой платы по счетам. Но нигде не было еды».

 

ГЛАВА 23: НОВЫЙ МИР

Одной из главных забот властей Соединенных Штатов была состояла в быстрой выработка плана относительно того, что делать с остатками советских войск, а также взять под контроль ядерное оружие, оставшееся в их руках. Перегруппировка советских дивизий, осуществленная в Омске и Хабаровске, была санкционирована войсками союзников только при условии, что все имеющееся в их распоряжении ядерное оружие будет передана американским командам, отправленным туда для этой цели. Другие небольшие американские группировки были разбросаны по советской Азии с задачей найти и взять, в случае необходимости, применяя силу, под контроль все его единицы, разбросанные по обширной территории Сибири. Американцы и китайцы встретились согласно предварительно договоренности на советском ракетном полигоне, которым был, по сути, не Байконур в Казахстане, который выдавался за таковой советскими органами дезинформации, а находился не далеко от Тюратама. Было принято решение создать группу экспертов для совместного изучения соответствующих советских технологий. Они также согласились, что советские ядерные материалы должны были быть не утилизированы, а переданы ядерным силам каждой из сторон. Это соглашение символизировало признание американцами того факта, что они не могут надеяться на деатомизацию Китая. Они были, конечно, не в состоянии обеспечить ее соблюдении. Но поскольку они не верили, что нынешний китайский режим будет использовать ядерное оружие в целях, противоречащих интересам США или мира во всем мире, так что США были довольны возможностью выдать нужду за добродетель.

Ситуация, однако, была принципиальной иной по отношению к другим реальным или потенциальным обладателям ядерного оружия. Договор о нераспространении 1968 года потерпел неудачу в своей задаче ограничить обладания ядерным оружием тех стран, которые владели им в 1960-е (США, СССР, Великобритания, Франция, Китай). Не было никаких достаточных доказательств того, что у других стран не было ядерного оружия или возможности создать его в кратчайшие сроки. Среди наиболее вероятных кандидатов на роль ядерных держав были Ирак, Пакистан, Индия, ЮАР и Израиль. Ливия, возможно, пыталась купить одну ядерную боеголовку за свои нефтедоллары, однако теперь ее можно было с радостью вычеркнуть из этого списка. Другие страны, однако, все еще представляли опасность применением этого оружия в локальных конфликтах, которые, без сомнения, продолжаться и после того, как всеобщая война подошла к концу.

На волне возбуждения и эйфории от распада Советского Союза казалось, что открылось небольшое окно возможностей, в котором Америка и Запад смогут заставить, а не убедить остальных принять договор о полном нераспространении ядерного оружия. Здесь было важно направить энтузиазм «ядерного разоружения» на Западе в более плодотворное русло теперь, когда было отброшено абсурдное предположение, что одностороннее разоружение на Западе «поощрит» Советский Союз последовать его примеру. Представлялось более правдоподобным, что отказ Великобритании и Франции от ядерного оружия предоставит значительно более серьезный моральный аргумент для отказа от этого оружия тех стран, у которых оно имелось и для отказа от его создания остальных. Тем не менее, для всех сторон было крайне трудно отказаться от всего и сразу. Американцам пришлось довольствоваться торжественным обещанием, что ядерное оружие Великобритании и Франции будет уничтожено в течение десяти лет (Великобритания таким образом просто отказалась от завершения мучительно дорогой программы перевооружения флота ракетами «Трайдент») при условии, что другие заинтересованные страны откажутся от намерений производить ядерное оружие, а предназначенные для этого объекты будут уничтожены под международным контролем. Заявления на этот счет были предоставлены другим ядерным державам с явным намеком, что если они не согласятся, то их ядерные объекты будут уничтожены, не только ударами с воздуха, но и с применением любых средств, которые будут признаны необходимыми. Этому они, безусловно, будут не в состоянии сопротивляться.

Но несмотря на необходимость обезопасить жизнь следующих поколений от страха ядерной войны, Западные союзники в целом не поддались искушению играть роль бога, кроме тех ситуаций, когда это было действительно необходимо. Несмотря на все разрушения в Европе, там оставалась реальная надежда на строительство некоего реального Европейского сообщества от Атлантики до Урала. В этой области проявились инновации, энтузиазм и смелые идеи — все то, что означало возрождение духа Европы конца 1950-х годов, который, казалось, спал все это время. Это, естественно не означало, что путь к новой расширенной Европе будет гладким.

Эти заботы наиболее ощущались в пяти Атлантических странах на крайнем западе Европы — Великобритании, Франции, Испании, Португалии и Ирландии. Они были изложены в блестящем выступлении членов нового коалиционного правительства Великобритании в Гарвардском университете вскоре после окончания войны.

В том, что сейчас известно как Гарвардский «Адрес» вдумчивый, возможно несколько еретический британский политик рассказал американской аудитории, что за время, предшествовавшее войне, многие европейцы научились ценить стабильность — неустойчивую и драгоценную стабильность в мире, построенном на хрупком балансе между двумя сверхдержавами — Соединенными Штатами и Советским Союзом. Теперь одна из этих сверхдержав исчезла, но представлялось маловероятным, что весь земной шар захочет вечно жить в едином Pax Americana. Бремя мирового господства будет слишком тяжелым для любой страны и породит слишком много недовольства страной, его установившей.

Таким образом, для Америки и для всего мира будет очень хорошо видеть в ближайшем будущем две или три сверхдержавы, находящиеся в дружественных отношениях. Как выразился один неортодоксальный британский политик «Президент Соединенных Штатов должен быть одержим идеей о роспуске непреднамеренно созданной американской империи». Если в мире будут две сверхдержавы, большинству людей представляется очевидным, что это будут Соединенные Штаты и Япония-Китай, которые будут строить совместную сферу процветания, стоя лицом друг к другу (некоторые даже надеются на дружбу) по обоим берегам Тихого океана.

Эта возможность была гораздо более привлекательной, чем довоенная система, где две сверхдержавы — Соединенные Штаты и Советский Союз — сталкивались лицом к лицу, а Западная Европа находилась между ними. Но если центр мира переместиться на Тихий океан, по обе стороны которого будет находиться по сверхдержаве, по словам британского политика «Это вызовет крупные проблемы, как для нас, европейцев, так и для жителей восточного побережья Соединенных Штатов».

Основным недостатком Восточного побережья Соединенных Штатов было то, что по сравнению с Калифорнией оно было чрезвычайно непривлекательным для жизни (говорящий это видел, что значит вождение автомобиля в снежную зиму в Массачусетсе). Если большая часть мировой торговли сместиться в Тихоокеанский регион, привлекательность Калифорнии станет еще большей. «Существует опасность, что Восточной побережье станет зоной экономического бедствия Северной Америки».

Это было серьезным для Европы, оказавшейся «на другой стороне нашего Атлантического пруда». Впервые в истории возникла опасность, что Европа в новый, Тихоокеанский век, окажется на периферии мира. В связи с этим для всех восточных американцев, да и для всех людей в Соединенных Штатах, которые ценят свое европейское наследие становилось важным, чтобы Европа стала третьей из новых сверхдержав.

Но Европа не сможет быстро стать реальной сверхдержавой. В лучшем случае, это будет конфедерация, которая будет «Неопрятной и не вполне хорошо организованной, но очень хорошо продекларированной». В худшем случае, существовали две опасности для Европы от Атлантики до Урала, которые можно назвать опасность на периферии и опасность в центре.

Опасность на периферии состояла в том, что на Урале, который в настоящее время стал границей между западной цивилизацией и восточной частью бывшего Советского Союза, новые и неопределенные структуры создавались хаотическими силами. «Это было неудобное положение для новой европейской сверхдержавы в любой форме — стоять одной ногой на Урале, а другой в Атлантическом океане, служа выходом к морю для зоны экономического бедствия».

Опасность в центре новой Европы была одна. Хотя дипломаты менее всего были склонны об этом говорить, но она должна была быть вынесена на открытое обсуждение. «При всем уважении к великому немецкому народу, который с 1945 года вел себя лучше, чем любой народ в Европе, за исключением поляков на протяжении многих веков, есть много опасений, что на Европейском континенте может появиться объединенная, и что вероятно, репруссиизированная Германия».

«Для ЕЭС будет важно, чтобы в Европе, которую мы собираемся восстановить, не было место племенным войнам. Вся Европа, Восточная и Западная, будет ощущать угрозу от Объединенной Германии. Важно, чтобы оба Германских государства стали членами ЕЭС в той же степени, что и Франция и ФРГ, но не более того. То же самое касается всех бывших коммунистических стран, в том числе бывших европейских стран Советского Союза. Это то, что нужно, чтобы построить Новую Европу от Атлантики до Урала».

В самом деле, объединение Германии не было безальтернативным вариантом. Немцам пришлось выбирать, станут ли он, в качестве двух отдельных стран — Западной и Восточной Германии — членами расширившегося Европейского Сообщества на тех же правах, что и остальные страны или же будут творить новое, более привлекательное будущее, как действующая сила возрожденной идеи Миттель-Европы, имеющей в своей основе немецкую промышленность, технологии и финансы, позволяющие расширить свое влияние на Венгрию, Австрию, Чехословакию, Украину и Балканы, возможно, даже так далеко, чтобы получить доступ к потенциальным ресурсам турецкой рабочей силы, и южным запасам сырья и продовольствия.

Аргументы в пользу Миттель-Европы были убедительными с исторической точки зрения. Эта идея никогда не была реализована проектом железной дороги Берлин-Багдад перед Первой Мировой войной или наступлением на Кавказ в 1942 году, но это был вызов немецкой нации — теперь двуглавой, словно старый имперский орел*. Такое решение позволило бы избежать осложнений и проволочек. Германское лидерство будет неоспоримым, в отличие от запутанной политики «давать и принимать» (немцы, как часто говорилось, руководствовались принципом «Мы будем давать, а остальные принимать»), характерной для Европейского сообщества. Также это был путь к созданию более прочной системы, создание политической структуры, по крайней мере, аналогичной по своей экономической мощи Соединенным Штатам и Китаю и Японии. Как и большинство дипломатов и политиков, немцы естественно, надеялись взять лучшее из обеих этих систем и выражали надежду, что не потребуется жесткой ориентации на одну из них. Так, в ходе написания нашей книги, сильно увеличившееся в размерах Европейское сообщество находилось в процессе формирования. Оба немецких государства имели основания утверждать, что они лидировали в нем, и все же, это не был чистый «Дранг нах Остен».

Идея воссоединения обеих Германий была отклонена в основном, из соображений западногерманской политики. Христианские демократы были самой крупной партией в 1985 году и, хотя не являлись членами правящей коалиции, могли блокировать голосование в Бундесрате. Первоначально предполагалось, что эта партия будет выступать за объединение Восточной и Западной Германий. Это предположение оказалось ошибочным.

На приближающихся первых в Восточной Германии демократических выборах в конце 1986 года, опросы общественного мнения предрекали победу так называемой Партии Свободы. Она была связана с католической церковью, а также некоторыми протестантскими Евангелистами. Визит видного Западногерманского академика в штаб Партии Свободы позволил Христанско-демократической партии представить следующий доклад, содержащий довольно неожиданные выводы:

«Население Восточной Германии привыкло уровню жизни в половину такового в Бундесреспублике. Если объединить обе Германии, нам придется интегрировать в нашу систему семнадцать миллионов пролетариев».

«Хотя все Восточные немцы ненавидят коммунизм, «Партия Свободы» по нашим меркам, является социалистической. Ее идеи «экономической демократии» стоятся на том, что рабочие несут основную часть ответственности за свои заводы. Их народными героями являются члены польского профсоюза «Солидарность». Даже католическая церковь прославляет их.

«Только две особенности жизни в Восточной Германии являются более продвинутыми, чем в Федеративной Республике — спортивные сооружения и бесплатное медицинское обслуживание. Если Восточная Германия объединится с Западной, нам почти наверняка придется переходить на социалистическую медицину и более широкую структуру государственных расходов. При этом, большинство восточных немцев будут голосовать за левых в Федеративной республике».

«Следует также учитывать, что даже после сорока лет жизни в другой системе, некоторые восточные немцы стремятся вернуться к старым прусским традициям бережливости, своего рода пуританизму и чувству превосходства по отношению к соседям с обеих сторон. Они считают, что более развиты, чем славяне к востоку от них и морально выше, чем декадентские Рейнландцы к западу. Это может внести в нашу Баварско-Рейнладскую философию жизни идеи, которые большинство из нас с облегчением выбросили в 1945 году».

Было достаточно ясно, что Христианско-Демократическая партия в Западной Германии не будет чрезмерно увлекаться идеей воссоединения.

Независимо от того, какие крупные структуры будут включать в себя Центральную и Восточную Европу — расширившийся Европейский союз или, что менее вероятно, построенная вокруг Германии Миттель-Европа, оставались местные проблемы, которые требовали решения, а решения требовали знания местной специфики. Как и другие империи, советская в значительной степени подавляла старые споры и конфликты на территориях, на которых доминировала. С ее удалением, Чехи и Словаки, например, стали гораздо сильнее осознавать свои различия, чем необходимость единства Чехословакии. Венгрия и Румыния оказались склонными играть мускулами относительно Трансильвании, в основном населенной Венгерским меньшинством. Польша была готова пробудить дремлющие территориальные споры с Украиной и Литвой. Ситуация напоминала распад Британской Индии на два, а затем и на три враждующие страны, или гражданскую войну в Нигерии, или запутанную ситуацию в Индокитае после ухода Французских и Американских войск. События в Чехословакии были первым, что изменило сложившийся порядок.

Крах советского режима оставил Чехословаков без надежды на уверенное в себе руководство, которое, как в Польше, оказалось способно взять в свои руки бразды правления, однако страна была далеко и от полной растерянности, преобладающей в то время в ГДР. Их лидеры полагали — справедливо или несправедливо, что может показать только время — что раскол страны на две более однородные части поможет решить многие проблемы, которые свобода принесла с собой. Таким образом, Чехия и Словакия были предоставлены сами себе как два отдельных государства. В течение восемнадцати месяцев, прошедших с тех пор, они оказались не в состоянии сделать нечто большее, чем проводить учредительные собрания и принимать проекты будущих выборов на каждом из них. Промышленное производств, в течении осени 1985 года близкое к нулю, несколько восстановилось, однако катастрофический неурожай в Центральной Европе в том же году оставил Чехов и Словаков не менее зависимыми от поставок продовольствия из Америки и Австралии, чем людей из других бывших сателлитов Советской России.

На 1986 года пришелся невиданный расцвет Венгерской экономики. Этой стране еще при советской гегемонии удалось отойти от социализма, уменьшить влияние бюрократов в экономику, отказаться от государственных дотаций в промышленность и сельское хозяйство. Венгерская экономика динамично развивалась, следуя законам конкуренции, а не государственного планирования и правил. Когда война закончилась, Венгрии удалось добиться значительного прогресса в повышении благосостояния населения. Правительство ввело самые низкие налоги в Европе и полностью отменило государственное вмешательство в экономику. Это вызвало экономический бум и небывалый приток капитала. Соблазн использовать успех был слишком велик. Летом Венгерские войска попытались осуществить быструю операцию в Румынии с классической целью «защиты венгерского меньшинства» в Трансильвании, которая была передана под суверенитет Румынии в 1919 году. Был достигнут лишь частичный успех, несмотря на одновременные трудности Румынии на другом фронте.

* * *

В остатках расчлененного Советского Союза приближающаяся зима 1985 была одной сплошной дикостью. Во многих района порядок был полностью разрушен. Группы мародеров хозяйничали на огромных территориях в поисках пищи. Этнические группы, по мере необходимости, объединялись ради своего выживания. Солдаты часто возвращались домой с оружием, а иногда и организованными частями и соединениями и, если только не примыкали к бандитам, формировали местные отряды обороны. Постепенно образовались центры, в которых поддерживался порядок.

Для оккупационных сил западных союзников не представлялось возможным контролировать эти огромные территории. Важно, однако, было создать безопасные районы, в которых правопорядок мог стать основой для зарождения гражданских правительств. Сначала такой район был создан в Петрограде (немедленно сменившем ненавистное всем название, несшее в себе столько зла), затем в Москве, Архангельске, Одессе, Смоленске, а также в непосредственной близости от Горького и Куйбышева на Волге. В каждой «Зоне безопасности» дислоцировалась дивизия НАТО, состоящая из пехоты и специальных войск (в частности, инженерных, войск связи, и транспортных сил), однако, без тяжелого вооружения. Штаб уровня группы армий был создан в Петрограде, который очень скоро стал столицей Северной Русской Республики, вскоре включившей в себя Новгород и принявшей древний Новгородский свод законов. Штаб, первоначально созданный НАТО, в конце сентября перешел под контроль ООН, под которым находиться до сих пор.

Наиболее актуальной являлась проблема доставки и распределения продуктов питания, которую сразу же взяла в свои руки ООН, развернув работу беспрецедентного масштаба. Полное сотрудничество всех наций было наиболее острой задачей, но почти во всех случаях она была решена. Так как война была короткой и нанесла сравнительно небольшой урон, большинство экономик мира функционировали практически нормально. Избытки, которые приводили в затруднительное положение ЕС, стали высшей ценностью. Голода в его худшем виде на территории бывшего СССР удалось избежать, но ненамного. Недостаток наиболее важных продуктов питания до сих пор вызывает озабоченность.

Но эта книга не об изучении всех деталей медленного и часто болезненного процесса эволюции государств-преемников Советского союза. Однако, в этой огромной головоломке, судьба Москвы, ранних Украины, Белоруссии и мусульманских стран Центральной Азии заслуживает упоминания.

Москва стала особой проблемой. Она стала естественной точкой концентрации преступности, насилия, разнообразных «отверженных» — что было неприемлемо в любой форме. Была создана четырехсторонняя система, не слишком отличавшаяся, за исключением одного аспекта от той, что была создана в Берлине в 1945, в которой приняли участие США, СССР, Британия и Франция. Разницы между Берлином в 1945 и Москвой сорок лет спустя, была в составе участвующих сил безопасности. Вместо контингентов четырех стран, как в Берлине, в Москву были введены бывшие силы Красной Армии, в основном, части Третьей Ударной армии генерала Рызанова, ранее перешедшего на сторону Запада.

Для сравнения, на Украине был достигнут практически успех. Эта молодая независимая республика в настоящее время сопоставима с Великобританией, Францией и Западной Германией по площади, численности населения и экономическому развитию. Украинское Национальное собрание, не теряя времени, провозгласила конституцию новой страны, в которой было заявлено, что экономическая свобода народа является основной составляющей его политической свободы. Человек не может быть политически свободен, если его средства к существованию зависят от государства, профсоюзов или монополистских организаций. На своем первом съезде Национальное собрание приняло закон, запрещающий вмешательство государства в частную жизнь граждан и в экономику. Кроме того, были приняты законы, запрещающие создание монополий и профсоюзов с более чем 10 000 членов. Первые преимущества свободного предпринимательства проявились в сельском хозяйстве, и Украина вступила на путь к возвращению своих позиций в качестве одного из главных поставщиков сельскохозяйственной продукции в мире.

Конечно, не все было сладким и светлым. Западные провинции, населенные католиками, требовали автономии. Крымские татары, депортированные из Крыма в конце Второй Мировой войны сталинскими силами госбезопасности, начали возвращаться на родину. Они также заявили, что не желают оставаться в составе Украины. Формировался новый узел противоречий. Кроме того, Польша заявила свои права на часть Украинской территории, в центре которой находился город Львов, и пограничный конфликт стал угрожать вырваться.

Соседняя Молдавия была включена в состав Румынии, но и здесь возник пограничный конфликт между Румынией и Украиной. Обе стороны считали своей территорией дельту Днестра и Одессу. В ночь на 13 июля 1986 две танковые и три мотострелковые дивизии новообразованной Украинской Народной Армии совершили внезапное нападение на Молдавию и заняли город Кишинев. Украинское правительство потребовало, чтобы Румыния отказалась от всех претензий на Одессу и низовье Днестра в обмен на вывод украинских войск из Молдавии.

Судьба Белоруссии оказалась более трагична. Столица, Минск, была уничтожена ядерным ударом, а вместе с ней погибли и те, кто, возможно, мог бы сыграть ведущую роль в построении успешного независимого государства. Не было ни одной политической партии, группы или движения, которое могло бы взять власть в свои руки. Западные районы, населенные католиками, заявили о желании воссоединиться с Польшей. Восточная часть оставалась независимой, но среди людей, возвращающихся из армии, а также из других частей бывшего СССР существовала сильная тенденция к мнению, что она должна стать частью России, чтобы сохранить национальные традиции и православную веру, несмотря на то, что какого либо политического режима в России не существовало. В противном случае, вся страна могла быть захвачена Польшей и обращена в католичество. Беда была в том, что никакой России не существовало. На том месте, где она находилась, творилась сплошная неразбериха и велись открытые бои, часто приближающиеся к состоянию гражданской войны.

Еще одну из множества проблем, связанных с распадом Советского союза, представляли казаки, которые продолжают представлять ее и поныне. Они представляют собой особый народ славянского происхождения, разбросанный по нескольким удаленным друг от друга местам. Их группы, например, были представлены на Дону и Кубани, на Кавказе, в Астрахани и Сибири, составляя одиннадцать районов. Пока неясно, как эти группы, которые физически не могут собраться в одном месте могли войти в состав государств-правопреемников СССР, расположенных поблизости, будь то в форме некой единой ассоциации или нескольких отдельных районов. Союзнические миссии в настоящее время развернуты в каждом из них.

Прежде чем перейти к судьбе Центральной Азии, которая заслуживает этого, следует сказать, что все проблемы, связанные с распадом советского режима, возможно, решили множество других, которые стремительно заполняли пустоту. Есть те, кто неизбежно начнет спорить (как некоторые уже утверждали ранее), что жизнь в мире, разделенном на лагеря соперничающих сверхдержав, в которой требовалось сглаживать острые углы, имела больше смысла, чем попытка уничтожить одну из них. Если бы СССР убедительно продемонстрировал готовность к мирному существованию, он мог бы оставаться великой державой и сегодня. Однако это было невозможно. Признание легитимности капиталистической демократии было совершенно неприемлемым для марксистско-ленинской идеологии. Это была прочная структура, о чем говорили шестьдесят восемь лет ее существования, но она была разрушена собственными противоречиями, погрузившись в кровавую бойню ужасающих масштабов.

Проблемы в мире остались по-прежнему. Некоторые из них были связаны с исчезновение советского империализма, другие существовали и раньше, но теперь развились еще больше. Однако, мы избежали еще худшего исхода, о чем говорят два основных факта.

Во-первых, это наше почти чудесное спасение от тотальной ядерной войны. Некоторые говорят, что она никогда не была настолько вероятна, однако обе стороны понимали, что ценой станет уничтожение всего человечества. Другие не согласны с этим и утверждают, что, учитывая непредсказуемость человеческой психики в условиях стресса, она могла произойти очень легко.

Во-вторых, США наконец усвоили прежде игнорируемый урок, приведший к катастрофическим последствиям во Второй Мировой войне: война должна учитывать политические соображения. Американский подход состоял в том, что война должна целиком и полностью вестись военными, а политика должна быть отложена до ее победного окончания. Политикам следовало отстраниться от власти, а президенту — отвернуться от роли Верховного Главнокомандующего и заняться другими, более значимыми функциям главы правительства и главы государства.

Главным, чему при таком подходе уделялось внимание, был разгром врага с минимальными потерями американских солдат. Ничто другое не имело значения. Именно поэтому Эйзенхауэр остановился на Эльбе в 1945, чтобы советский каток сам прошелся по Берлину. Патон, бывший в те дни на марше к Праге, остановился, опять же, чтобы дать советам сделать эту работу. В то же время Александер в Италии, несмотря на сильное сопротивление Черчилля, не смог остановить бесполезную высадку союзников во Французской Ривьере, силами войск, которые могли быть использованы для того, чтобы занять Вену раньше русских. Вена, Берлин, Прага, все эти подарки Сталину со стороны США, проложили путь к советскому господству над Восточной Европой и сделали Третью Мировую войну неизбежной.

Так или иначе, политику США можно охарактеризовать как вполне эффективную в неупорядоченном мире, оставшемся после распада советской империи в 1985. По крайней мере, уже сейчас понятно, что послевоенная политика заслуживает самого пристального изучения — причем не только после войны, но и до нее. Это был один из важных уроков, выученных политикой США на протяжении многих лет. Другим уроком, который был совсем недавно оценен в полной мере, стала политика в Карибском бассейне и Центральной Америке, где произошли события, из-за которых США могли проиграть войну в Европе прежде, чем она началась, что мы подробно рассматривали в Главе 16.

* * *

К востоку от Урала развал центральной власти оставил около половины территории Азии в состоянии сильного замешательства. Жизненными центрами стали важные города вдоль Транссибирской магистрали и древние города Центральной Азии. Остатки советского командования имели в распоряжении те силы, которые у них были на момент окончания войны. После принятия ряда срочных мер по установлению контроля над ядерным оружием, оставшимся в руках советских войск, два фактора начали определять проблемы, стоящие перед этой огромной территорией и миллионами ее жителей.

Прежде всего стоял вопрос о намерениях Китая в отношении того, что традиционно именовалось «коррекция границ»: сколько бы земли Китай попытался вернуть, заявив, что она была захвачена на основании «Неравных Договоров»? Во-вторых, были национальные движения, базирующиеся на этнической картине юга Центральной Азии. Было еще не ясно, захотят и смогут ли они воспользоваться внезапным крахом советского господства для создания независимых государств на основе этнической принадлежности и ислама.

Во время последней части войны в Европе события разворачивались столь стремительно, что у Западных союзников не было много времени для определения будущего России в Азии. После Второй Мировой войны, в конце концов, у Соединенных Штатов, Советского Союза и Соединенного королевства были по крайней мере два года для определения будущего Европы, в то числе для разделение Германии на зоны оккупации, тем не менее, этого времени хватило на то, чтобы определить зачастую противоречивые интересы различных стран и выработать систему, которая стала хорошо всем известна в конце периода военных действий и тем самым избежать вооруженного столкновения за территорию и влияние между странами-победительницами. На Дальнем Востоке в 1985 году был не тот случай, когда могло хватить только самых общих и отрывочных соглашений между Соединенными Штатами и Китаем, совершенно секретных и по существу гипотетических, которые имели место в несколько последних месяцев, предшествовавших Третьей Мировой войне.

Из-за огромной разницы в политической и административной структурах США и Китая, дискуссия должна быть начата на самом базовом уровне. Требовалось устранить многие недоразумения, прежде, чем переходить к основной части соглашения и говорить о реальных результатах. Это означало, что договор должен быть ограничен в большей части основных соглашений, а края его останутся размытыми. Кроме того, были прецеденты, которых западная сторона старалась избегать. Ялта осталась в умах тех, кто на собственной шкуре испытал бедствия, обрушившиеся на центральную Европу, и это было действительно серьезным предостережением от попыток дележа чужих земель и покорения других людей. На этот раз условия были более благоприятными, что усиливало возможность достижения соглашения сторон. Ни Китай, ни США не нацеливались на установление мирового господства и не были серьезно обеспокоены возможностью нападения друг на друга — эти два важнейших фактора отсутствовали в переговорах с Советским Союзом в Ялте и на других конференциях военного времени.

Распад Советского Союза устранил наибольшую угрозу в отношении Китая. Размеры Китая были огромны. Вряд ли одно государство могло до бесконечности контролировать миллиард человек. Не было никакого преимущества от получения еще нескольких миллионов в результате расширения границ на север и запад. Кроме того, демографическая ситуация в Китае была более или менее взята под контроль, так что не было острой потребности в земле. Если было какое-то уважение к истории, к пережившим «культурную революцию», то желание некоторых территорий, исторически принадлежавших Китаю и желавших воссоединиться с ним, могло стать хорошее основой для отказа от дальнейшей экспансии. С другой стороны, небольшие государства Восточной и Юго-Восточной Азии оставались в определенном страхе перед намерениями Китая и требовали американских гарантий.

Что же касается беспокойства по поводу военных материалов, то эта обеспокоенность требовала разумного компромисса. Американцы (и их европейские союзники) были обеспокоены, прежде всего тем, чтобы советское ядерное оружие не попало в чужие руки. Они хотели изучить последние советские технологии, в частности подводные лодки классов «Тайфун» и «Дельта» и их ракеты, но были по большому счету равнодушны к получению Китаем обычных вооружений, оставшихся от советских войск, хотя надо сказать, что некоторые из государств Азии имели опасения на этот счет.

Также было готово соглашение между западом и Китаем относительно того, что ни одна из сторон не предпримет попыток восстановить или создать центральный орган управления всей Азиатской территорией СССР. Был некоторый риск этого в конце 1985 года, однако были взаимные гарантии того, что любые попытки уставить центральную власть будут пресекаться с обеих сторон, помогли значительно сгладить переговоры.

Будущее национальных меньшинств в Средней Азии вызывало много вопросов. Наиболее важным в контексте американо-китайских отношений было то, представители этих народов, люди одного и того же происхождения и культуры проживали по обе стороны советско-китайской границы, и создание независимых государств из остатков Советской Средней Азии могло показаться нежелательным для Китая, так как стало бы сигналом для некоторых из мусульманских народов Синцзяна. Китайцы, возможно, были сами готовы воспользоваться этим обстоятельством для свержения советской власти в Средней Азии до и во время войны, но совершенно другим делом было создание независимых государств тридцатью-сорока миллионами тюркоязычных мусульман на бывшей советской территории, которые, очевидно, будут иметь какие-то отношения со своими единоверцами на китайской стороне границы. Идея Китая в конечном итоге взять эти государства под свой сюзеренитет, как они когда-то поступили с Тибетом, была отвергнута американцами во имя самоопределения этих народов и в интересах отношений Запада с остальной частью мусульманского мира. Равным образом, со стороны Запада должно было быть признано неправильным пытаться создать или допустить создание единого государства, охватывающего все несоветские народы Средней Азии. Так как этого ни в коем случае не желали сами жители постсоветских стран Средней Азии, было легко пойти на такой шаг. Этого требовала их национальная идентичность, так как они находились под Советским владычеством как Узбеки, Киргизы, Туркмены, Таджики и так далее, а не как конгломерат мусульман Средней Азии.

Наиболее подходящей для этого структурой представлялась, скорее всего, федерация различных народов, с довольно слабым центральным правительством и широкой степенью местной автономии. Это было разумно также с учетом больших расстояний между населенными центрами и разрухой, в которую привели эти территории война и последующие беспорядки. Это стало возможным благодаря достижению соглашения с китайцами о том, что и они и западные союзники будут способствовать или, в крайнем случае, не противодействовать созданию свободной федерации такого формата, и ни одна из сторон не будет стремиться к установлению над ней доминирующего положения.

Республики Средней Азии были населены остатками Тюркских и Иранских народов, оставшимися здесь после великого переселения народов на Запад. Это регион был занят ими раньше, чем Иран и Малая Азия. Они имели славное прошлое, но не так давно исчезли с карты миры после завоевания Царской Россией и включения после 1919 года в состав Союза Советских Социалистических Республик. Только совсем недавно, в 1970-х годах, многие древние города и памятники архитектуры были открыты западными туристами, которых ослепили романтические образы Бухары, Ташкента и Самарканда, с их по-прежнему величественными гробницами, мечетями и дворцами.

Их население составляет около сорока-пятидесяти миллионов человек, подавляющее большинство которых все еще разговаривает на родных тюркских или иранских языках, несмотря на энергичные мероприятия Москвы по русификации, а также сохраняет приверженность исламу, несмотря на закрытие мечетей и массированную антирелигиозную пропаганду советской бюрократии.

В течение многих лет там не наблюдалось никаких признаков националистических настроений. Уровень жизни значительно возрос по сравнению с временами господства национальной культуры. Было достаточно свободы в использовании национальных языков и развитии родной культуры, чтобы удовлетворить относительно мирные устремления национальных лидеров. Все изменилось после событий 1979-80 годов в соседней мусульманской стране. Это обратило внимание населения Средней Азии на события во внешнем мире и дало им больше сведений о жизни их собратьев-мусульман. Они не могли не заметить контраста между относительно мягким поведением свои советских хозяев в своих странах и их поведением в Афганистане, где их единоверцы были угнетены установившимся коммунистическим режимом. И когда они попытались выразить свое несогласие с ним, их яростно атаковали.

Первые силы советских оккупационных сил в Афганистане были, в основном, из близлежащих территорий Средней Азии, однако когда им было приказано стрелять в их соседей по Средней Азии и единоверцев-мусульман, напряжение усилилось. Эти подразделения были очень скоро отозваны и заменены другими, в которых было больше людей не из Средней Азии и не мусульман. Но продолжающееся отсутствие успеха в попытке советов «умиротворить» Афганистан и растущие потери (которые без сомнения, были преувеличены из-за отсутствия подлинных новостей) привели к значительному росту националистических настроений в республиках Средней Азии. Люди начали напоминать себе, что конституция Советского Союза предусматривала возможность добровольного выхода из него любой из республик, хотя на практике даже обсуждение возможности этого плохо бы закончилось для того, кто бы попытался это сделать. Поэтому для советов не было неожиданностью, что по мере их продвижения в Европе, дезертирство из подразделений, укомплектованных, в основном, солдатами из Средней Азии, а также нежелание советских войск в Афганистане продолжать боевые действия после получения новостей из Европы, а также нежелание подавлять вспышки национализма. Они начались в Узбекистане, где люди вышли на улицы и провозгласили независимость своей страны. Вскоре этому примеру последовали и другие среднеазиатские республики Советского Союза.

Глядя дальше на юг, становится понятно, что Индия будет находиться после 1985 года не в лучшем состоянии, чем до него, чтобы заключать какие-либо далеко идущие экономические или оборонные международные соглашения. Из-за роста населения, который так и не взят под контроль и все большее сползание правительства в бюрократическую волокиту делает ее шансы на сохранение позиций в современном мире все более призрачными. Потеря Советского Союза как противовеса Китаю разрушала построенную на балансировании внешнюю политику, а распад соседней империи может поспособствовать росту сепаратистских настроений в Индийской федерации. Если Китай или Китайско-Японская система совместного процветания будет успешной, многие индийские политики могут последовать их примеру. Но более вероятным представляется то, что Индия еще долго будет оставаться зоной экономического бедствия, будущее которой, как и будущее большей части Африки, будет зависеть от успешного восстановления диалога между Севером и Югом, которое никогда не было особенно прочным и было жестко прервано войной 1985 года. Оно стало актуальным вопросом послевоенного урегулирования в северной Азии.

Все эти события оставили в неопределенности обширные пространства Сибири. Это было неудивительным, так как интерес к ней остального мира всегда был достаточно маргинален. Ее водные ресурсы, вероятно, рано или поздно придется использовать для улучшения производства продуктов питания в средней Азии, хотя и не в форме грандиозных советских планов по повороту великих рек. Сибирские полезные ископаемые и нефть представляли мощные источник интереса для экономической эксплуатации Японией, но она вполне могла осуществляться без установления политического контроля.

Транссибирская железная дорога и цепь расположенных вдоль нее городов оставалась памятником исторической убежденности России в том, что ее судьбой было идти на восток и на юг, вплоть до моря. Когда СССР повернул взгляд на Запад, населенный пункты вдоль этой хрупкой связующей линии оказались вынуждены искать решения на местном уровне для обеспечения собственного будущего. Советы время от времени пытались включить Сибирь в сферу собственной экономической и политической системы. Хрущев провозгласил важность освоения новых земель в Республике Казахстан для революции в сельском хозяйстве Советского Союза и смог убедить несколько миллионов этнических русских обосноваться в этой негостеприимной пустыне. Но этот план так и не сработал. Это было также преднамеренной попыткой компенсироваться растущий демографический перевес в Средней Азии путем переселения русских в местные города, но это сделало мало для изменения соотношения между русским и местным мусульманским населением.

Наряду с беспорядочными и безуспешными попытками русификации Средней Азии не было никаких сомнений в том, что большинство жителей европейской части России воспринимали свои владения в Азии — как в царские времена, так и при коммунизме — как место ссылки. После войны география взяла свое, и следы советской оккупации стали исчезать, за исключением некоторых городов, в которых поселялись бывшие солдаты советской армии, подобные тем, что создавали бывшие Македонские и Римские солдаты.

В долгосрочной перспективе судьба Азии, и не только территории бывшего СССР, предполагалась быть зависимой от позиции Китая. Сможет ли какая-либо созданная людьми система успешно управлять страной с миллиардным населением? Было неясно, собирается ли Китай проявлять себя страной, жаждущей новой власти и новых территорий, или же он будет стремиться поддерживать огромную огороженную зону, как и его предшественник в роли мировой державы на Евразийском континенте? Пока слишком рано пытаться давать оценки. В короткий период войны, внешняя политика Китая всецело была подчинена цели поглощения Монголии и установлению контроля над Вьетнамом. После ликвидации советского военно-морского присутствия во Владивостоке было неизбежным, что Соединенные Штаты при попустительстве своих союзников (в том числе Японии и Южной Кореи) должны установит и поддерживать, хотя и с небольшой охотой, управляемой русскими правительство до тех пор, пока более прочные структуры не будут сформированы.

Япония в настоящее время всецело занята созданием поселений на возвращенных Северных территориях. Она не выражала открытого интереса к Сахалину но, без сомнения, обеспокоена возможными амбициями Китая в этом регионе, столь недавно бывшем частью советской империи. Оставалось лишь надеется, что если это будет сделано, это будет последним «пересмотром границ» со стороны Китая и потребуется период стабильности, если Китай хочет иметь шансы остаться в числе мировых лидеров в двадцать первом веке.

От политики Китая также будут зависеть отношения с Японией и Индией. Япония стремиться получить экономическое преимущество, но избежать политического наследия ее прошлой агрессии на материке. Тем не менее, слиянии воедино двух настолько разных экономических систем потребует максимум такта и тонкости, чем в прошлом всегда гордилась японская политика. С китайской стороны многое будет зависеть от того, будет ли сохранен государственный контроль над всеми сферами жизни. Опыт, в том числе недавний негативный опыт Советского Союза говорит о том, что свобода предпринимательства необходима для экономического благополучия, и даже для выживания. Соединенные Штаты не смогут оставаться в стороне от этого крайне сложного процесса, как бы они не надеялись. Если Китай останется ядерной державой, Япония, вероятно, будет испытывать потребность в гарантиях безопасности со стороны США против потенциальной ядерной угрозы Китая. Согласно малораспространенному пока мнению, японо-американский союз продлиться неопределенно долго. Если же этого не произойдет, Японии приодеться самостоятельно думать о своей безопасности.

Но это лишь наброски другой длинной истории, в которой мы сейчас можем лишь отдаленно наметить названия глав.