Это было вскоре после полуночи в Лефортово в Москве, в конце августа 1985 года. Двое заключенных, приговоренных к смертной казни, перед исполнением приговора на рассвете были помещены в камеру, которая, именно для подобных случаев была оснащена аппаратурой для записи их разговоров. Одним из них был Константин Андреевич Малинский, главный идеолог более несуществующей коммунистической партии, преемник Суслова.

Вторым был Алексей Александрович Настин, до недавнего времени Маршал Советского Союза и министр обороны СССР.

Запись их разговора не показалась значимой тем, кто прослушивал ее позже. Они никогда не были друзьями (возможно, ни у кого из верхушки КПСС никогда не было друзей?). И имели мало общих тем для разговора. Их разногласия в прошлом были хорошо известны и каждый считал себя оскорбленным после последнего свидания с семьями (и после предложения последних церковных обрядов, которое Малинский с презрением отклонил, а Настин принял). Их поместили в эту камеру, чтобы они смогли провести свои последние часы вместе.

- Я вспоминаю, — сказал экс-министр обороны после долгого молчания. — Нашу встречу, на которой мы обсуждали применение ядерного оружия, в конце прошлого года, и вы были решительно против этого. Вашим аргументом было, насколько я помню, что нет никакого смысла устанавливать господство социалистической власти над полуразрушенным миром, и лучше удерживать мир и, как и раньше, медленно продвигаться. Поэтому, когда началась война, мы не использовали наш ядерный арсенал ни изначально, как я советовал, ни потом, когда мы потерпели поражение в Европе. И вот где мы оказались!

— Я помню это… — Сказал Малинский некоторое время спустя. — Я помню это, товарищ.

- Может быть, ненадолго сменим форму общения? — Ответил Настин.

- Это просто привычка — пожав плечами, ответил Малинский. — В любом случае, не имеет значения, как мы обращаемся друг к другу. Что мне сейчас приходит на ум, так это различие наших точек зрения — все или ничего. Я считал, что мы не должны использовать ничего. Вы полагали, что мы должны были использовать все. Я не думаю, что кто-либо из нас был прав. Я думаю, мы оба понимали, что как только ядерное оружие будет применено, не останется никакой возможности — как бы не расчитывали на это неуправляемые народные массы на Западе — для какого-либо контроля над его использованием.

- Использовать все, что есть в твоем распоряжении — традиционный русский способ ведения войны. А не не использовать ничего. Это сейчас не важно. То, что случилось на самом деле, было действительно невероятным решением. Это было ни то ни се. Мы не использовали весь арсенал, мы не воздержались от его использования. Вместо этого мы уничтожили важный город (хотя и не столицу: нужно было показать, что мы решаем это) важной страны-члена НАТО одним мощным ударом, а затем запросили переговоров с Соединенными Штатами. Это было почти что невероятным. Я всегда думал, что у Старика поехала крыша…

- Ты когда-либо об этом говорил? — Спросил бывший верховный идеолог Партии.

- Нет, конечно же. По той же причине, что и ты. Даже впав в маразм, он держал все в своих руках.

- Там, где я вырос, говорили так: никогда не начинай путь, если не собираешься идти до конца. Если позволишь себе сойти на середине дороги и остановиться на достигнутом, это принесет тебе большие проблемы.

- Это именно то, что привело нас сюда, — сказал бывший министр обороны маршал Настин.

Через окошко высоко в стене за тяжелой железной решеткой побледневшая темнота ночи возвестила о приближении рассвета.

- Осталось мало времени, — сказал Малинский.

Он даже не успел договорить это, как в коридоре раздался звук сапог, а в замке загремел ключ.

Это были хорошие времена. Трудные, но хорошие. Теперь все было кончено.

Дверь камеры открылась

- Ну, — сказал голос. — Пора.