— Я знаю, как это больно, Бен…

Она крепко обнимала его, стараясь успокоить, говорила какие-то слова, а он только тихо стонал, большой сильный мужчина, охваченный болью. Ночное небо над ними вновь и вновь взрывалось огромными шарами яркого огня, мягкий ветерок приносил волны аромата из розария.

Они стояли на террасе. Бен не хотел садиться, как она его ни просила, вот Джулия и убаюкивала его, обняв, как когда-то утешала своих детей, когда те были маленькими. Не так-то это было просто, учитывая величину Бена. И ей было странно касаться его тела, большого, горячего, с тугими мышцами.

— Вы должны радоваться, что пробыли с ним все эти дни, — шептала она. — Вы успели с ним попрощаться в госпитале, верно?

По его щекам текли слезы, и он их не стыдился.

— Не могу поверить, что я купался, — сказал Бен. — Купался, пока умирал мой лучший друг.

— О чем вы, Бен? Вы ведь не знали. Пожалуйста, не казните себя за это…

Наконец он позволил усадить себя на скамью, которая проходила вдоль края веранды. Джулия села рядом, все еще растирая ему руки, словно могла снять этим часть горя. Она хотела вывести его из первоначального шока, всегда самого тяжкого. Когда он успокоится — примет сам факт смерти, — тогда станет прежним Беном.

— Нет, это не было настоящее прощание, — отозвался он, все еще ошеломленный. — Когда мы расставались, мне казалось, что ему станет получше и в августе мы поедем с ним рыбачить на его лодке… — Голос его задрожал, и он закрыл лицо руками. Джулия разумно решила не вмешиваться.

Она сидела молча, пока Бен рыдал, со всхлипываниями, что было так не похоже на всегда спокойного, уравновешенного Бена. Однако Джулия надеялась, что после этого ему станет легче. Его широкие плечи сотрясались, они обмякли и не казались такими сильными, как прежде, он весь отдался отчаянию.

Это продолжалось достаточно долго, а может, не больше пяти минут, Джулия не знала. Она крепко прижалась к Бену, положив одну руку ему на спину, другую на колено, просто потому что считала нужным, чтобы он помнил об ее присутствии.

— Может, вы успокоите Ивана? — осторожно посоветовала она. — Бедный пес просто места себе не находит.

Конечно же, Иван был тут рядом с ними, скулил и не мог понять, что творится с хозяином. Иногда подскакивал, старался встряхнуть Бена и обратить внимание на себя.

— Хороший пес, Иван, — произнес Бен хриплым голосом. — Хороший парень… — И после этого молчание было нарушено, Бен начал говорить, а это уже добрый знак. На это как раз Джулия и надеялась.

— Знаете… мы все росли по соседству — Хенк, Киллер и я. — Голос его дрожал, но он продолжал после короткой паузы. — Наши матери дружили, в хорошую погоду они сидели на скамейках и беседовали, а их малыши играли…

Он говорил и говорил, воспоминания лились из него, как холодное молоко из кувшина. Он вспоминал хорошие времена и плохие, драки подростков, разлуку, когда ребята подросли, отправились в колледж, покинули Бронкс и женились.

— Но мы всегда держали связь друг с другом, понимаете? — Она увидела странный блеск в его глазах, когда разорвалась зеленая ракета; они покраснели и были грустными, и сам он так не походил на того веселого Бена, которого она привыкла видеть. — Часто друзья детства расстаются навсегда, но мы — все трое — старались регулярно встречаться — и это было замечательно.

— Тогда вам повезло, — тихо сказала она. — Многие люди живут всю жизнь без такой вот дружбы.

Он согнулся, словно его пронзила внезапная боль.

— Мне казалось, что самое тяжелое, это когда ты теряешь супругу или супруга, — произнес он прерывающимся голосом. — Ничего нет хуже — но все равно, когда твой сверстник, с которым ты еще играл в детстве…

Так он и сидел, безмолвный и тоскующий, ушедший в себя, где до него нельзя было добраться.

Если она не могла прикоснуться к душе, то по крайней мере могла прикасаться к его оболочке. Джулия взяла его руки в свои и крепко сжала, а потом стала водить кончиками пальцев по ладоням, суставам и запястьям, чтобы он понимал, что не одинок. Больше ничего ей придумать не удалось. Нужные слова не шли на ум… просто не существовало никакого лекарства против болезненной потери.

Внезапно началась финальная часть фейерверка, сейчас она казалась непристойной со своей нарядной, громкой и счастливой энергией.

— До конца своей жизни, когда я буду смотреть на фейерверк, мне всегда станут вспоминаться эти грустные минуты на вашей веранде, Бен.

Повисло молчание, в течение которого он, казалось, пытался изо всех сил взять себя в руки.

— Простите, что я заставил вас пережить… Спасибо за это, Джулия. — Внезапно он поднял голову, а голос стал почти нормальным.

— Ах, да что вы, я совсем ничего не сделала. Жаль, что я не знаю никаких волшебных слов…

— Вы мне очень помогли. — Его глаза остановились на ней, и она почувствовала себя неловко из-за того, что ласкала его руки. Может, лучше ей отодвинуться?

— Ну, мне помогали много хороших людей, — сказала она тихим голосом, — два года назад, когда я потеряла самого дорогого для меня человека. — Джулия снова похлопала его по рукам. — Мы помогаем так друг другу в тяжелые времена.

Потом они некоторое время сидели молча.

Когда отгремел фейерверк, сад вновь погрузился в темноту. Их окружали растения, папоротники с темной, блестящей зеленью шелестели на слабом ветерке. Иван издал счастливое повизгивание, радуясь, что все возвращается к норме, но так и не покинул своего поста. Он прижался к колену хозяина с преданным видом, подобно тому как Джулия все еще сжимала руки Бена.

— Мы нуждаемся в других человеческих существах в такие вот моменты…

— Мы всегда нуждаемся в других человеческих существах, — поправила она. — Нам только кажется, что мы можем жить одни. Боюсь, что это невозможно.

По какой-то причине Джулия почувствовала внезапное жжение под веками. Неужели сейчас она расплачется тоже? Ведь совсем не время предаваться собственным горестям.

Теперь большие руки Бена крепко держали ее за запястья, и ей это было приятно.

— В последнее время я сделался слишком большим отшельником, — признался Бен. — Теперь я понимаю, что становлюсь одиноким самцом.

— Но вы преподаете в колледже и у вас есть друзья.

— Я был слишком одинок, — сказал он. — Пока Кристи не начала заходить ко мне пару лет назад, а потом Джереми. Я так радовался общению с молодыми людьми, детьми, которые были полны надежд на будущее…

— Кристи очень болезненно переживала потерю отца.

— Да, но она сильная девочка и справилась с болью. Ей хотелось целиком уйти в новое хобби — увлеклась цветами и растениями, чтобы занять голову и ни о чем не думать.

— Она, несомненно, любила ходить к вам.

— Догадываюсь, что как раз тогда она и поменяла свою специализацию… и решила заняться садоводством?

— Да. Дети умеют быстро восстанавливаться. — Джулия откашлялась. — Может, и мне было бы легче, если бы я приходила сюда вместе с ней. Эта милая обстановка могла бы и мне помочь тогда.

— Вы серьезно говорите это?

— Конечно. Я могла бы тоже увлечься садоводством, кто знает, может, рыдала бы меньше. — Она улыбнулась. — Селена всегда утверждает, что давала мне за рабочий день упаковку бумажных платков.

— Джулия… постойте-ка минутку. Вы хотите сказать, что вам теперь это интересно?

— Именно это я и говорю, так оно и есть в некотором роде, верно? Раньше я бы никогда не сказала подобного… Знаете, я ловлю себя на том, что постоянно выглядываю из окон.

— Любуетесь цветами?

— Точно. И все время прогуливаюсь за домом, смотрю, не требуется ли поливка, вдыхаю их божественный аромат…

— Неужели? — Он потрогал ладонью ее лоб, словно проверяя, не бредит ли она. — Вы плохо кончите, миссис Максвелл.

Она засмеялась, понимая, насколько полезными бывают такие вот маленькие шутки после серьезного удара судьбы.

— Ну, если меня и укусил жук садоводства, хороший или плохой, то все это из-за вас, Бен. Когда вы со своей тачкой появились у меня во дворе в тот день…

— Когда вы пытались меня арестовать и надеть наручники? — Слабая улыбка осветила его лицо. — Вообще весна и лето выдались у нас интересные, верно?

Она молча кивнула. Ее руки были все еще переплетены с его руками, словно это самая естественная вещь на свете.

— Мне нужно вас спросить кое о чем, — сказал он.

— Да?

Бен поколебался секунду-другую, затем продолжил:

— Прошу вас, обдумайте немного мои слова, Джулия, и еще прошу вас не считать, что я воспользовался ситуацией…

— Что, Бен?

— Вы могли бы остаться у меня на ночь?

Джулия мгновенно окаменела. С трудом сглотнула, выдернула свои руки из его рук, встала и отвернулась.

— Бог свидетель, что я не какая-нибудь там испуганная девственница, — выпалила она. — Однако я поражена, мягко говоря!

— Простите, если я обидел вас, — ответил он очень тихо, — но поверьте, я и не думаю сейчас о сексе. Джулия, пожалуйста… Мне просто не хочется оставаться сегодня ночью в одиночестве.

Она провела по губам языком.

— Это я вполне могу понять. Я знаю, как бывает трудно, когда внезапно получаешь страшное известие…

Так они и сидели в темном и тихом саду. Широкое лицо Бена было наполовину закрыто тенью — но другая половина напомнила ей маленького мальчика, который о чем-то умоляет. Маленького мальчика с Бронкса, подумала она в безумный, сентиментальный момент. Совсем одинокого, потому что его мать больше не смотрит за ним со скамейки. Такого милого и неуверенного в себе — а сейчас так нуждающегося в друге, который помог бы ему прожить ночь.

— Разумеется, я останусь, — сказала она. Едва проговорив эти слова, она тут же удивилась, не спятила ли? Провести здесь ночь с мужчиной, который — смотри в глаза правде, Джулия! — так сильно притягивал ее?

Она расправила плечи. Ведь она взрослый человек; они оба взрослые, так какие могут быть проблемы? Она останется у него на ночь.

Кристи уехала до субботы. В доме нет ни души, никто не станет беспокоиться, куда Джулия пропала.

Разве что позвонят мать или свекровь, чтобы поздравить с праздником Четвертого июля. Но она потом разберется с этим.

Она нужна Бену именно сейчас.

— Пойду поставлю кофейник, — мягко предложила она. — Или вы хотите чего-нибудь крепкого?

Бен глубоко вздохнул.

— Было бы просто замечательно выпить кофе. Может, он остановит мигрень, которая надвигается на меня.

— Я не знала, что вы подвержены мигреням.

— Лишь после сильных стрессов… не беспокойтесь, кофе скорее всего все снимет.

Вот так, думала она, направляясь в кухню, чтобы поискать кофе и бумажный фильтр. У него болит голова, и он, пожалуй, не собирается нарушать правила игры.

Но ведь как говорится, жизнь любит утверждать себя среди разгула смерти — эта поговорка объясняет, почему многие люди кидаются в объятия друг друга, когда услышат о внезапной смерти близкого человека?

«Джулия, стань наконец взрослой, — ругала она себя, насыпая кофе. — Никто не думает о том, чтобы заниматься любовью. Никто! Разве что ты сама».