К 1988 г. чикагцы все же сообразили, что для победы над детройтцами им нужен хороший центровой гигантского роста. У «Пистонс» был Леймбир, которому помогали Джеймс Эдвардс, а также Махорн, Сэлли и Родман. У «Буллз» были два очень хороших ударных форварда, но они не могли положиться на надежного центрового. Дэйв Корзайн, конечно, вовсю старался, но мастерства ему не хватало, чем он вызывал постоянное негодование болельщиков. Джерри Краузе, внимательно изучавший список игроков, стоящих в ближайшем драфте, и учитывавший шансы своего клуба на их приобретение, пришел к неутешительному выводу. В списке числились Рик Смитс, гигант ростом 7 футов 4 дюйма, игрок довольно техничный, но еще «сырой», хотя и считался среди центровых кандидатом номер один, а также Рон Сейкали и Уилл Пердью. Заполучить последнего у «Буллз» было больше всего шансов, но выйдет ли из него центровой, который поможет команде обрести чемпионский титул, – этого еще никто не знал.

Краузе решил плюнуть на драфт и присмотреть центровых, уже игравших в лиге. Его внимание привлек нью-йоркский клуб «Никс», куда недавно взяли Патрика Юинга, в результате чего в команде оказалось сразу два центровых – Патрик и ветеран клуба Билл Картрайт. Они друг с другом не поладили, так что Краузе подумал, не приобрести ли Картрайта. Менеджер «Буллз» составил план. Хотя Чарльз Оукли уже два года числился вторым в НБА рекордсменом по подборам, одновременно рос на глазах талант Хораса Гранта, игрока более способного и к тому же универсального. Его уже нельзя было долго держать на скамейке запасных, следовательно, стоило продать Оукли. Краузе пытался сбыть его, чтобы заполучить права в драфте на приобретение Смитса, но план его не удался. Тогда Джерри занялся Картрайтом, который пришел в лигу уже в ранге звезды – еще играя в колледже, он попал на обложку журнала «Спортс Иллюстрейтед». Правда, сложение у него было не слишком подходящее для НБА. Высокий и стройный, он был узкоплеч и далеко не так мускулист, как Юинг. Но, как говорится, внешность обманчива. На самом деле Картрайт был жестким умным игроком и, вопреки своим физическим недостаткам и, соответственно, стандартам НБА, лучше играл в защите, чем в нападении. Картрайт, отличавшийся живым умом, внимательно изучал действия более талантливых центровых, против которых ему приходилось выступать, и в результате стал очень цепко играть в обороне. Именно такой игрок и нужен был «Буллз».

У Картрайта были проблемы с ногами – сказывались последствия многочисленных травм. Поэтому врачи «Буллз» тщательно его обследовали. Краузе впоследствии вспоминал, что эта сделка была самой сложной и трудной в его жизни. Итак, он решил расстаться с Оукли. Делал он это с большой неохотой: Оукли был отличным игроком и прекрасным парнем. Поскольку у Картрайта никак не заживали старые травмы, Краузе, когда начался драфт 1988 г., действовал крайне осторожно. Он остановил свой выбор на Пердью. Вообще-то он предпочел бы Сейкали из Сиракьюсского университета, игравшего более агрессивно, но его успел перехватить другой клуб.

Так уж случилось, что руководство «Буллз», занятое интригами в драфте, не предупредило заранее Оукли о своем намерении обменять его на Картрайта. Оукли же в этот день отправился вместе с Джорданом, который из всех партнеров был самым близким его товарищем, в Лас-Вегас – на боксерский поединок с участием Майка Тайсона. Именно там из газет они узнали эту новость. Оба пришли в бешенство, причем Джордан был даже более разъярен, чем Оукли.

Оукли в команде выполнял функции полицейского, избранного товарищами. Он следил за порядком на тренировках и всячески опекал Майкла. Например, если кто-то давал Джордану неточный пас или отпускал в его адрес язвительное замечание, Оукли набрасывался на того чуть ли не с кулаками. И вот теперь Майкл расстанется с ним. И зачем клубу этот Картрайт, чего в нем хорошего как в игроке?

Вернувшись в Чикаго, Джордан спросил Баха: «Ну, Джонни, кто же у нас будет новым «копом»? – «Может, Хорас Грант?» – предположил Бах. «Черт побери, с Хорасом я и сам справлюсь, – ответил Джордан. – Ему ли меня защищать?»

Джордан не уважал Картрайта ни как человека, ни как игрока. «Пациент Билл» – так он прозвал его, с намеком на то, что не стоило брать в клуб игрока, которому не дают покоя старые травмы. Полагая, что Картрайт плохо обращается с мячом, он на тренировках намеренно давал ему сверхсложные пасы, тот, естественно, часто ошибался при их приеме, а Джордан торжествовал: я же, мол, говорил. А в результате оказалось, что ни в ком Майкл так не ошибался – как в игроке, так и в человеке – как в Билли Картрайте. Правда, свою ошибку Джордан осознал лишь спустя два года. Картрайт оказался именно тем, кого так недоставало «Буллз» – высокотехничным и прекрасно видящим площадку «великаном». Недостатки у него были: он, действительно, не слишком виртуозно обращался с мячом, да и его игра в нападении со временем потускнела – старые травмы все же сказывались. И все же он оставался игроком умным и цепким, благодаря чему в защите был надежен. Однако, несмотря на появление Картрайта, тот год для «Буллз» выдался нелегким.

Где-то в середине сезона 1988/89 г. Дуг Коллинз, тренировавший команду уже третий год, почувствовал, что в ней и в его отношениях с игроками происходит что-то неладное. Это был трудный сезон. В прошлом сезоне «Буллз» победили в 50 матчах, а сейчас, с приходом Картрайта, казалось, что они должны добиться еще больших успехов. Коллинз, наверное, был идеальном тренером для такой молодой команды. Он вложил много сил в Гранта и Пиппена, и, судя по всему, они заметно прогрессировали. Но Коллинз совершил одну ошибку. Сезон в НБА долгий и напряженный, и нельзя было так загонять парней. Помощники Коллинза предостерегали его: не нужно так болезненно воспринимать поражения, в НБА так было не принято: спорт есть спорт, и загадывать никогда нельзя.

Но Коллинз не собирался плыть по течению. «Какой я уже есть, таким и останусь и провожу тренировки на свое усмотрение», – всегда говорил он. И вот из-за его «драйва» заряда и повышенной эмоциональности игроки как-то потускнели. Они начали жаловаться на него, на резкие перемены в его настроении. То весь день он на них кричит, то обнимается с ними, объясняясь в любви. Нарушилась психологическая атмосфера, обычная для клубов НБА.

Эмоциональные всплески и перепады позволяются лишь игрокам, а тренер всегда должен быть невозмутим и хладнокровен. Только тогда он способен создать в коллективе нормальный климат. Майкл Джордан воздерживался от публичных высказываний: родители достаточно хорошо его воспитали, чтобы он не спорил со старшими.

Авторитет боссов был для него непререкаем (исключение составлял лишь Краузе), однако товарищи Майкла по команде почувствовали, что он не слишком одобряет поведение Коллинза. Впрочем, он и сам говорил друзьям: «Слишком молод наш тренер – эмоции перевешивают у него рассудок».

Как раз в то время разладились отношения между Коллинзом и Краузе. Когда Коллинз пришел в клуб, там уже заранее знали, что, во-первых, его помощником будет Текс Уинтер, а во-вторых, что избранная в свое время Уинтером тактика нападения (тройка форвардов располагается треугольником) останется неизменной. Кстати, именно Уинтер, который из всего тренерского состава клуба был в наиболее близких и давних отношениях с Краузе, дал окончательное «добро» на назначение Коллинза старшим тренером. А в свое время Уинтер стал первым из тренеров «Буллз», кого нанял Краузе. Это произошло в 1985 г. в день, когда было официально объявлено о том, что Краузе стал генеральным менеджером чикагского клуба, Уинтер, которому было тогда 63 года, смотрел, как всегда, по телевизору спортивные новости. Вдруг он, тыча пальцем в экран, закричал жене: «Скорей иди сюда! Взгляни на того парня. Это Джерри Краузе. Готов поклясться – в течение ближайших 24 часов он позвонит мне и предложит у него работать!» Так на самом деле и случилось.

Фирменная «треугольная» атака Уинтера включала в себя множество вариантов. Игроки должны были меняться местами, занимая различные позиции, и постоянно оказывать сильное давление на оборону соперников, выискивая в ней слабые места. Уинтер надеялся, что при такой схеме атака будет строиться не только на индивидуальном мастерстве Джордана, но и на стараниях других игроков. Однако эта идея оказалась неудачной.

Майклу Джордану такая тактика вовсе не нравилась. Скептически отнесся к ней и Коллинз. Вскоре от нее вообще отказались, и вся игра снова строилась на Джордане. Впрочем, Коллинз все же варьировал тактику. Когда в очередной встрече соперники «Буллз» играли в неудобной для них манере, он уже на другой день вырабатывал противоядие, используя во многом тактику вчерашних противников.

В третий год пребывания Коллинза на его посту на тренировках можно было наблюдать странную сцену. Как водится, все тренеры сидели вместе, лишь Текс Уинтер садился подальше и делал в блокноте какие-то заметки. Его вполне можно было принять за специалиста из другого клуба, приехавшего изучать методику, принятую в «Буллз». Такое его поведение выглядело дурным предзнаменованием, и однажды Уинтер сказал Коллинзу: «Знаете ли, Дуг, меня удивляет, как вы, такой умный человек, не понимаете, что вы делаете».

Хуже того – испортились отношения между Коллинзом и Краузе. Началось все со споров по поводу приоритетов в выборе новобранцев. Разногласия между тренером и менеджером обострились в связи с обсуждением кандидатур Брэда Селлерса и Джонни Доукинза. Затем были и другие поводы для серьезных споров. К 1988 г. противостояние достигло апогея. Коллинз, никогда не умевший скрывать свои эмоции, все высказывал в открытую. Зачем Краузе постоянно путается под ногами у тренеров? Зачем он все время ездит с командой на выездные матчи? Краузе ссылался на то, что он все же генеральный менеджер. Коллинз в ответ парировал: генеральному менеджеру не обязательно сопровождать команду во всех ее перелетах – такая назойливость ни к чему. Да и присутствие Краузе на тренировках тоже раздражало Коллинза. Увидев его в зале, он всегда кричал: «Что вы здесь делаете? Какая от вас тут польза?»

Фил Джексон почувствовал, что ситуация становится опасной. Сам он ладил со всеми. Он был в прекрасных отношениях с Джонни Бахом, который преподал ему множество полезных уроков. Джексон испытывал столь же теплые чувства к Тексу Уинтеру и даже ладил вроде бы с Джерри Краузе. Он, конечно, знал все его недостатки, но ценил его ум (хотя бы за то, что все-таки именно Краузе додумался его нанять) и легко с ним уживался. У Джексона даже была перспектива стать со временем старшим тренером клуба. Однако почти десять лет спустя, в 1997 г. выяснилось, что Краузе присмотрел в штате Айова тренера Тима Флойда и собрался взять его на место Джексона. Филу сообщили, что Джерри просто без ума от Флойда. Джексон, подумав секунду, отреагировал: «Когда-то он был без ума и от меня».

В общем, в сезоне 1988/89 г. все началось разваливаться. Одним из тревожных сигналов стала накануне Рождества игра «Буллз» в Милуоки. Коллинза перед этим матчем от должности временно отстранили, и он передал бразды правления Джексону, тщательно предписав ему, что и как делать. «Буллз» находились тогда не в лучшей форме, и Джексон, аккуратно записав наставления Коллинза, пошел на риск, предоставив своим подопечным свободу – пусть, мол, сами определят ритм игры. «Буллз» в результате победили. Что особенно болезненно воспринял Коллинз, так это то, что Краузе и его жена Тельма пригласили жену Джексона Джун сесть рядом с ними на трибуне стадиона. Все чикагские телезрители это, конечно, отметили. «Зря я приняла их приглашение – это настоящая политическая ошибка», – сказала Джун Джексон через несколько лет, когда ее муж окончательно разругался с Краузе. А поводом для этой реплики послужила свадьба падчерицы Джерри. На торжества были приглашены все тренеры клуба вместе с женами и даже Тим Флойд из Айовы (тоже с женой), а вот Джексонов об этом событии даже не известили. О том, что состоится свадьба, они узнали случайно. Шери, жена Билла Картрайта, позвонила Джун, поинтересовавшись, в каком наряде она явится на прием.

Но это было позже. А тогда присутствие Джун Джексон на трибуне рядом с четой Краузе разъярило Коллинза. Для него это выглядело каким-то заговором. На следующий день он открыто обвинил Джексона в том, что тот подрывает его авторитет, а заодно ставит под сомнение всю его философию баскетбола. Кроме того, он заявил, что Джексон вместе с Краузе затеяли против него серьезную интригу, что в принципе было не так. Вскоре состоялась долгая и малоприятная беседа Коллинза с Краузе и Джексоном, в результате которой отношения между старшим тренером и его помощником окончательно разладились.

Через несколько недель Джексон полетел в Майами на матч, где ему нужно было присмотреться к потенциальным новобранцам «Буллз». Но случилось так, что на игру он опоздал. На следующий день ему позвонил Краузе и предупредил, чтобы до конца сезона он подобных оплошностей больше не допускал. Это пожелание менеджера прозвучало довольно зловеще. А тут еще и для команды конец сезона сложился неудачно: из оставшихся десяти матчей «Буллз» проиграли восемь. Руководство клуба рассчитывало, что в том сезоне чикагцы одержат примерно 55 побед. На самом же деле «Буллз» победили лишь в 47 встречах. По окончании сезона Дуга Коллинза уволили, и место старшего тренера занял Фил Джексон.

Фил этого даже не ожидал. Он полагал, что на смену Коллинзу придет Билли Маккинни, которому покровительствовали и Уинтер, и Краузе. Но Билли предложили хорошую работу в «Миннесоте», и он ушел в тот клуб, не дожидаясь благословения Краузе. Джексону было тогда 44 года. Перед тем как принять окончательное решение о его утверждении на столь ответственный пост, Джерри Рейнсдорф позвонил Биллу Брэдли, ставшему к тому времени сенатором США. Владелец «Буллз» знал его с давних времен, они вместе участвовали в политических играх демократической партии. «Как ты думаешь, хороший ли старший тренер выйдет из Джексона?» – спросил Рейнсдорф. Брэдли ответил утвердительно: «Он думает о команде в целом, но при этом видит в каждом игроке индивидуальность. Это тебе не сержант морской пехоты, который старается всех подогнать под одну гребенку. Он в каждом ценит личность – в этом его большое преимущество».

Джексон, кстати, к тому времени стал вполне респектабельным джентльменом. Никто уже не принимал его за стареющего хиппи. Уже в первый год работы в «Буллз» он появлялся на людях тщательно выбритым. На второй год он позволил себе отрастить усы, но это в НБА не возбранялось. Если же мы взглянули бы на его фото, снятые за последующие десять лет, то удивились бы, насколько быстро он седел – то ли гены, то ли изнурительно нервная работа.

С годами Джексон увлекся буддистской философией, но это не помешало ему оставаться бескомпромиссным бойцом на ниве баскетбола. У него было своеобразное раздвоение личности. Впрочем, и в обыденной жизни он сохранял бойцовский дух, привитый ему с детства. Не зря же его мать всегда подстегивала его стремиться к большему. Когда Филу было два года, она с определенным намеком говорила ему, что лексикон его старшего брата в таком возрасте составлял около тысячи слов. Так что Фил с ранних лет привык ставить перед собой большие цели.

С годами Фил Джексон разошелся с родителями в религиозных убеждениях, хотя и не в той мере, что его братья. Чак Джексон вообще отверг все идеи христианства, а Джо Джексон, по образованию психолог, увлекся восточными религиями – причем в большей степени, чем Фил. Фил же с годами пришел к религии, которая представляла собой замысловатую смесь христианства, дзен-буддизма и верований американских индейцев.

Религиозные убеждения Джексона явились результатом его тридцатилетних духовных исканий, в ходе которых он пытался объединить в одно целое вопросы религии и этики. В итоге он создал для самого себя некий кодекс поведения, где поставил во главу угла терпимость по отношению к окружающим.

Он выработал в своем характере черты, основанные скорее на общечеловеческих ценностях, чем на материальных соображениях. Джексон хотел наслаждаться не благами потребительского общества, а нечто большим, хотя, конечно, как преуспевающий тренер, он не был обделен земными радостями. Излюбленной фразой его матери была «Единственный, кто знает ответы на все вопросы, – это Иисус Христос». Однако он относился к таким категорическим утверждениям весьма скептически. Мать, правда, никогда не теряла надежды, что ее сын вернется в лоно традиционной церкви. Несколько лет назад известного журналиста Гарри Уиллса попросили представить Джексона широкой чикагской аудитории. Гарри первым делом позвонил матери Фила Элизабет и, чтобы узнать кое-какие подробности, поговорил с ней о ее сыне. Заканчивая беседу, Элизабет сказала: «Скажите, пожалуйста, моему сыну, что я все же надеюсь, что когда-нибудь он вернется домой и станет священником».

Надежды матери, разумеется, не сбылись. В своих духовных поисках Джексон пытался в той или иной форме остаться христианином, но религиозные догмы, которые ему прививали в детстве, он решительно отвергал. Весной 1998 г. Джексон отправился в кинотеатр посмотреть «Апостола», блестящий фильм, где Роберт Дюваль играл евангелистского священника. Усаживаясь в кинозале рядом с мужем, Джун почувствовала, что все его тело напряжено. По мере того как действие в картине разворачивалось, Фил все более и более «окаменевал». Видно, фильм затронул какие-то тайные струны его души. Бывая в родных краях, Джексон посещал церковь своих родителей: ему не хотелось огорчать мать и нарушать обещание, данное отцу, когда тот был при смерти. Однако чувствовал он там себя неприкаянным.

Как-то несколько лет назад в Бигфорке, штат Монтана, местный священник, обращаясь к прихожанам, призвал их еще крепче уверовать в Христа и добавил, что среди них находится один очень известный человек (это был Джексон), который удостоился многих мирских почестей. «Но эти почести, сын мой, не приведут тебя в царство Божие. Ты слышишь, как Христос тихо говорит тебе: «Возвращайся в дом родной, грешник»?»

Слова священника больше взволновали Джун, чем Фила. «Джун, – успокаивал он жену, – священник попросту выполняет свои обязанности. Одна из них – заставить меня почувствовать свою вину».

Детство Фила проходило в строгой, даже суровой атмосфере. Там, в Северной Дакоте, сама земля неласковая, да и родители мальчика отличались несгибаемым религиозным фундаментализмом. Билл Брэдли, товарищ Фила по нью-йоркскому клубу «Никс», на всю жизнь оставшийся его другом, сам происходил из хорошей, крепкой семьи уроженцев Среднего Запада. Он вспоминал, как после первого сезона Джексона в «Никс» он приехал погостить к нему в Северную Дакоту. Он быстро понял, что детство их прошло примерно в одинаковых условиях – неприхотливый быт, почитание старших и прочее. Однако Джексон каким-то странным образом воплощал в себе людскую разобщенность, постоянное одиночество. Такого Билл еще не видел. Колеся вместе со своим другом но равнинам Северной Дакоты, Брэдли испытывал ощущение, что вокруг простирается лунный пейзаж. Люди здесь были болле разобщены, чем даже жители сельской глубинки штата Миссури.

Человеческой речи почти не слышалось. Когда друзья проехались по нескольким маленьким городишкам, Брэдли очень четко представил себе, в какой обстановке прошло детство Джексона. Собственно говоря, примерно в такой же обстановке прошло детство и самого Брэдли, только в другом штате – Миссури, в местечке с громким названием Хрустальный город. «Да, Фил такой же, как я, – подумал Билл, – но в нем сильнее сидит чувство одиночества».

Родители Джексона, Чарльз и Элизабет, оба были пятидесятники – представители харизматического религиозного движения, прокатившегося по стране после Первой мировой войны. Отец Билла был родом из Восточной Канады, мать родилась на Западе США, а познакомились они друг с другом в Виннипеге, в центральном колледже Священного Писания. В церквях, куда их забрасывала судьба, отец вел утренние службы, а мать – вечерние. Как вспоминал Фил, в их проповедях слишком часто упоминался адский огонь, ожидающий грешников. Никто из них в семье не ходил ни в кино, ни на танцы. Никто не пил и не курил. В доме даже не было телевизора, хотя телестанцию в окрестностях со временем соорудили. Все остальные религии и религиозные течения категорически отвергались.

Когда Фил, придя однажды из школы, сообщил родителям, что в их классе появился новичок, мать тут же его спросила: «Он христианин?» Фил не успел поговорить с новичком на эту тему, но если бы он ответил матери: «Нет, он католик», – то заслужил бы ее похвалу. Единственной книгой в доме была Библия. Правда, Джексоны выписывали журнал (всего один) «Ридерс Дайджест» – издание вполне светское. Дети обязаны были вырасти достойными гражданами и людьми уравновешенными. Выходить из себя считалось недопустимым. Не случайно Джун, жена Фила, заметила как-то, что ее мужу несвойственно такое естественное для человека чувство, как гнев, а когда он замечает, что в ком-то другом вспыхивает ярость, он сразу же начинает нервничать. «Таковы уж его религиозные убеждения, – пояснила Джун, – да и домашнее воспитание сказалось. В их семье гнев считался большим грехом».

Когда в школе устраивали танцы, Филу ничего не оставалось делать, как довольствоваться ролью зрителя. Когда сыновья Чарльза Джексона – Чак, Джо и Фил – спрашивали отца, нельзя ли им вместе со школьными приятелями пойти в кино, отец неизменно отвечал: «Мы в кино не ходим». Ребята интересовались почему. «Светские занятия не для нас, мы живем в другом мире и должны вести себя не так, как обычные люди», – объяснял отец. Фил впервые попал в кинотеатр, когда уже заканчивал среднюю школу, а первый свой танец совершил уже в колледже, причем в обоих случаях испытывал серьезное чувство вины.

Решения в семье Джексонов диктовались не радостями жизни, а обязанностями. Когда старшие мальчики стали уже тинейджерами, семья должна была принять серьезное решение, связанное с новым местом работы родителей. До той поры они жили в Монтане, где детям очень нравилось, а теперь предстояло выбрать, то ли ехать в Айдахо, штат живописный, с пышной растительностью, во многом напоминающий Монтану, то ли отправляться в городок Уиллистон, в Северную Дакоту, штат унылых пейзажей и довольно сурового климата. Дети, конечно, мечтали об Айдахо, но преподобный Джексон избрал, разумеется, Уиллистон. «Господь хочет, чтобы я ехал именно туда», – заявил он. Дети Джексонов – три мальчика и их сводная сестра – оказались в этом маленьком городке в трудном положении. Ведь они были детьми священника, и взрослое население города внимательно следило за каждым их шагом. Кроме того, им строжайше запрещалось даже в малейшей степени нарушать Божьи заповеди и строгие порядки, заведенные в их семье. Нельзя было огорчать родителей тем, что они поддались искушению дьявола (хотя в принципе многие дети священнослужителей ведут себя далеко не идеально). Между прочим, Чарльз Джексон, несгибаемый в своих религиозных убеждениях, был, по сути, человеком мягким и очень добрым. Многие его искренне любили и уважали. В Уиллистоне он занимал большой пост, контролируя работу своих коллег по конфессии в масштабах всего штата. Под его наблюдением находилось около 70 церквей. В свое время эта должность перешла к нему от его же племянника, поскольку тот допустил какие-то серьезные промахи. Но племянник из-за этого не испытывал к дяде никакой зависти. Более того, безмерно уважал и ценил доброту вплоть до его кончины.

Элизабет Джексон, наоборот, отличалась суровым и жестким нравом и не давала детям спуску. Она и ее сестры и братья выросли в очень бедной семье. Джо Джексон вспоминал, что дом бабушки и дедушки (по материнской линии) в Монтане был крайне ветхим строением, и порой там бывало страшно холодно. Из-за осенней уборки урожая Элизабет приходилось пропускать в школе первые шесть недель учебного года. Трудное детство закалило ее характер, сложности жизни она переносила достойно. В возрасте 18 лет Элизабет уже преподавала в школе на востоке Монтаны. Школа эта была настолько бедна, что зимой приходилось в классах топить печки сухими коровьими кизяками. «Вы сможете стать теми, кем захотите, – говорила Элизабет своим детям, – но для этого уже сейчас надо упорно трудиться». Она заставляла их заучивать целые абзацы из книг и определения значений слов, приведенные в словарях. Если кто-то из мальчиков пытался отлынивать, его задание удваивалось. Элизабет не желала, чтобы в доме росли лентяи, да и сама она трудилась не покладая рук. В доме было четверо мужчин (отец и три сына), и все они каждый день надевали свежие белые рубашки. Нетрудно подсчитать, что за неделю Элизабет приходилось перестирать и перегладить 28 рубашек. В общем, каждый день у нее был расписан буквально по минутам.

Хотя дети Джексонов не пошли по стопам родителей, главный урок матери они хорошо усвоили. А заключался он в следующем: нельзя растрачивать ничего из того, чем наделил тебя Бог. Наоборот, надо выжать максимум из своего природного таланта.

Идея о высоком предназначении человека пронизывала весь дом Джексонов. В комнате Фила, когда он бы еще совсем маленьким, Элизабет повесила большой лист бумаги с цитатой из Евангелия от Иоанна: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».

Еще будучи мальчиком, Фил чувствовал себя неловко, присутствуя при религиозных обрядах евангелистов. Слишком там много было показных эмоций. Прихожане кричали, бросались на пол и катались по нему. Всех их он знал, и в обыденной жизни это были вполне уравновешенные, спокойные люди, а здесь, в церкви, они входили в дикий экстаз. Парнишку это нервировало, и он старался держаться подальше от подобных зрелищ.

Все трое сыновей Чарльза Джексона, из которых Фил был самым младшим, увлекались спортом. Чак полагал, что спорт был для них одной из немногих отдушин и в значительной степени возвращал их в нормальную жизнь: здесь они могли свободно вести себя, делать то же самое, что все их сверстники. Родители одобряли спортивные увлечения сыновей – уж лучше вести здоровую жизнь, чем смотреть порочную, изобретенную дьяволом кинопродукцию Голливуда. Поскольку старшим братьям пришлось все же выдержать «битвы» с родителями, скажем, за право играть в футбол по вечерам в пятницу, то Филу, когда он подрос, дорога была чуть-чуть расчищена. Ему разрешалось играть в футбол когда угодно. Фил с удовольствием отметил про себя, что дальние поездки на игры с командами других школ автоматически освобождают его и его братьев от слишком частого посещения церкви.

В раннем детстве братья Джексоны были искусственно ограждены от сверстников. Это отчуждение от обычного мира сказывалось на них и когда они подросли. В самом деле, о чем они могли говорить со сверстниками? Обсуждать фильмы, которые они не видели, или телепрограммы, которые они никогда не смотрели? Вспоминать музыку, под которую они никогда не танцевали? «Нам нелегко было общаться со сверстниками, – вспоминал Чак Джексон. – Ранняя изоляция от обычного мира детства даром не прошла».

Еще в детстве Фил Джексон внутренне отвергал религию своих родителей, а когда стал взрослеть и искать собственные духовные идеалы, он стал человеком на редкость терпимым к окружающим. Как однажды заметил его брат Джо, они выросли в доме, где все было строго регламентировано. Фил в такой религиозно-нравственной казарме чувствовал себя неуютно. Немудрено, что, вырвавшись с годами на свободу и сталкиваясь с людьми, ни в чем его не ограничивающими, он невольно тянулся ко всем, мало обращая внимания на их недостатки. «Фил, – говорила о нем его мать, – во всех трениях между людьми выполняет роль смазки в механизме». Такого же примерно мнения придерживалась и Джун Джексон. Она видела, что ее муж умеет прекрасно ладить с самыми разными людьми. Он внимательно всех выслушивал. Будучи человеком проницательным, он, конечно, понимал, кто есть кто, но принимал всех такими, какие они есть. Более того, иногда он любил своих знакомых именно за их недостатки. Его необычайно интересовал внутренний мир тех, кто его окружал. Поэтому как тренер он стал с годами удивительно тонким и чутким психологом.

Многое в поведении Джексона было обусловлено врожденными чертами его характера, но многому он научился в нью-йоркском клубе «Никс» от своего тренера Реда Хольцмана. Лишь с годами Фил оценил, насколько умным наставником был этот человек. Вот один из примеров. Когда Джексон только что приехал в Нью-Йорк, ситуация в команде была взрывоопасной. Шла речь о том, кому больше проводить времени на площадке – Биллу Брэдли или Кеззи Расселу. Брэдли был белый, Рассел – темнокожий. Оба они еще в колледжах считались звездами. Их популярность особенно возросла после хорошо запомнившегося зрителям матча серии «плей-офф» на первенство НАСС, в котором встретились команды их колледжей. Но в НБА оба парня приживались с трудом. Брэдли был слишком медлителен для защитника, а в игре Рассела казалось слишком много недостатков. Неплохой в принципе снайпер, он, бросая по кольцу, часто позволял себе небрежность. Делал много неточных передач, и вообще его игра в обороне отличалась нестабильностью.

У каждого из них были, конечно, свои сторонники. Брэдли поддерживали выпускники элитных университетов Северо-Восточного побережья США, имевшие большой вес в общественной жизни Нью-Йорка. «Клан» Рассела был, разумеется, малочисленный и не столь авторитетный. Впрочем, в него затесались несколько известных журналистов, которые шатались с Кеззи по злачным местам, покровительственно хлопали его по плечу и на все лады расхваливали его.

Так или иначе, ситуация складывалась неприятная, а ведь многие ньюйоркцы с восторгом реагировали на успехи их клуба и оптимистично расценивали его будущее. Что делать? Оба парня уже успели прославиться в мире студенческого баскетбола. Кому отдать предпочтение. Сложность еще в том, что они представители разных рас, и выбор, который сделает руководство клуба, может обострить социальную обстановку в огромном городе.

Хольцман поступил мудро. Он сохранял полный нейтралитет, не делал никаких публичных заявлений и вообще вел себя так, будто никакой проблемы здесь не существует. Пусть сама команда разберется, кому из этих ребят можно доверить больше игрового времени.

«Я думаю, Ред с самого начала понял, что Билл, с его умом и интеллигентностью прирожденный лидер, – говорил впоследствии Джексон. – Скажу больше: тренер понял, что Билл начал вести за собой команду еще тогда, когда свою собственную позицию на площадке не определил. Однако он сумел привнести в команду дух умной, искусной игры, и ребята его поняли. Вот Ред и решил: пусть другие, а не он сам сравнивают ценность Билла и Кеззи. Первое слово – за игроками клуба. Второе – за его болельщиками».

Ко второму его сезону в НБА Брэдли отвели роль «маленького» форварда. Он искусно играл без мяча, чем создавал партнерам хорошие условия для точных бросков. Команде это пошло на пользу. Когда Билл появлялся на площадке, игра «Никс» сразу оживлялась и становилась более осмысленной. Что же касается Рассела, то он в мастерстве не прибавил и выглядел не слишком сообразительным. Однако он все же оставался талантливым игроком, и, когда команде срочно было необходимо набрать несколько решающих очков, Хольцман тут же выпускал на площадку Кеззи. Но шло время, и постепенно Рассел все дольше сидел на скамейке запасных, а Брэдли все больше времени проводил в игре. Так вот и решалась благополучно, сама собой, та дилемма. Всем ведь стало ясно, что сыгранные действия команды во многом зависят от бесконечных перемещений Брэдли. Сами игроки говорили об этом в раздевалке, причем чаще всего хвалили Билла именно темнокожие баскетболисты.

Разговорчивый Рассел в раздевалке постоянно нес всякую чушь. Брэдли же, наоборот, держался спокойно и был немногословен: он побаивался, как бы его не объявили очередной Большой белой надеждой. А темнокожие игроки тем временем подкалывали Рассела, который, желая, видно, подчеркнуть свою образованность, злоупотреблял вычурными фразами. Особенно любил подшучивать над ним Уолт Беллами. Сидя полуголым и имитируя оксфордское произношение, он обращался к Кеззи: «А теперь, мистер Рассел, вы, как известный эксперт в области английского языка, должны объяснить нам, несчастным неучам, значение этого длиннющего слова, которое вы только что произнесли…»

Хольцман по отношению к Расселу вел себя предельно тактично, никогда не высказывая в его адрес слов неодобрения. Он предпочитал видеть в нем то, что ему хотелось бы видеть, и намеренно закрывал глаза на его недостатки. Он был уверен, что сами игроки, белые и черные, люди уже достаточно взрослые, разберутся, в конце концов, что к чему. Единственный раз он напустился на Рассела, когда тот нарушил порядки, заведенные в клубе. А одно из правил было такое: отправляясь на выездной матч, игроки едут вместе, единой командой. Однажды ньюйоркцы поехали в Филадельфию. Кеззи Рассел, только что купивший новый «кадиллак», решил шикануть и, проигнорировав клубный автобус, поехал своим ходом. Уже в Филадельфии незадолго до матча Ред спросил его, во сколько обошлись ему дорожные сборы. Кеззи сообщил, что ему пришлось в общей сложности заплатить 8 долларов. «Прекрасно, – сказал Ред, – можешь вычесть их из 100-долларового штрафа, который налагается на тебя за путешествие в одиночку. Таким образом, заплатишь всего 92 доллара, а не целых 100». Это со стороны тренера был намек, что правила есть правила и распространяются они на всех без исключения.

Став за штурвалом чикагского клуба, Джексон, в свою очередь, столкнулся с аналогичными проблемами, требующими точного расчета – словно задачи по химии, когда нужно смешивать различные вещества.

Получить работу в Чикаго – это шанс, который выпадает, возможно, лишь раз в жизни, но и с ситуацией Джексон столкнулся достаточно серьезной. Ему предстояло тренировать лучшего игрока НБА, а вместе с ним группу других игроков, ребят явно талантливых, но не достигших еще профессиональной зрелости. Как сделать из такой необычной команды единое целое? Джордан выступал за «Буллз» уже шестой сезон и, набравшись опыта, оценивал положение дел в команде весьма скептически. Он уже смирился с тем, что тренеры так и не выработали эффективной тактической схемы атак, и перестал доверять почти всем партнерам, за исключением, может, Паксона. Главной проблемой для Джексона стало решить, кому сколько отвести времени на владение мячом. Сколько, например, бросков возложить на Джордана? (Говоря честно, число его бросков следовало бы уменьшить, перераспределив излишки между его партнерами.) Если Майкл в своем деле гений, то его гениальность надо гармонично увязать с талантами простых смертных.

Команда, доставшаяся Джексону, находилась на перепутье. Если Коллинз, можно сказать, сжег себя и игроков своими бурными эмоциями, то он все же сделал из Пиппена и Гранта баскетболистов экстракласса. Именно благодаря Коллинзу Джексон получил команду, стоявшую на пороге великих успехов. Те же Пиппен и Грант вполне могли бы выступать в матчах «Всех Звезд».

Но главной проблемой для Джексона оставалась выработка новых тактических схем в нападении, он не считал себя крупным специалистом в построении атаки, но надо же было что-то придумать. К приходу Джексона атаки чикагцев строились почти исключительно на уникальном мастерстве Джордана. Схема была достаточно проста: «Отдаем мяч Майклу, а сами разбегаемся в разные стороны, чтобы не путаться у него под ногами». Нужно было, конечно, создать другой тактический рисунок, чтобы в атаке активно участвовали и другие игроки, четко знавшие свои роли, и Джексон прекрасно понимал, насколько трудно даже хорошим баскетболистам достойно играть рядом с такой суперзвездой и таким требовательным партнером, как Майкл Джордан. Как заметил однажды Дэйв Корзайн, Джордан настолько велик, что, когда «Буллз» выигрывают, это целиком его заслуга, а когда проигрывают, его вины нет никакой – виноваты его партнеры.

Серьезной проблемой для нового тренера было окончательно разобраться в том, как все же Майкл расценивает своих партнеров: ведь надо уговорить его почаще делиться с ними мячом, не всегда брать игру на себя. Джордан видел, конечно, что Грант заметно вырос как профессионал, но он все же не считал его особенно умным игроком и, кроме того, сомневался, можно ли ему доверить решающие броски, когда до конца матча остаются считанные секунды, а ситуация – критическая. С Пиппеном дело обстояло сложнее. Уровень его мастерства постоянно рос, по игре в защите он почти сравнялся с Джорданом, и он на удивление тонко понимал игру. Правда, броски по кольцу ему не всегда удавались.

Но главное не это. Важно другое – выдержит ли он психологические нагрузки самых ответственных и решающих матчей? Джордан в этом сильно сомневался, и Пиппен знал о его сомнениях. Вообще говоря, в команде был всего лишь один игрок, которого Майкл считал удобным и абсолютно надежным партнером, – Паксон. Это всех удивляло, поскольку другие игроки, которым приходилось играть в защите на пару с Паксоном, были им недовольны. Паксон к тому же плохо бросал по кольцу. Но он обладал редким и ценным качеством – он трезво оценивал свои способности. Это как раз и устраивало Джордана. Играя рядом с Майклом, Паксон точно знал, что от него требуется, и – а это даже важнее – точно знал, чего ему делать ни в коем случае нельзя.

Джексону в принципе нравилась атака по системе «тройной пост», придуманной Тексом Уинтером. Когда-то они вместе проработали один сезон в летней лиге, и уже тогда Фил согласился с идеей Текса. Сейчас он думал о том, что Джордан со своим огромным талантом как раз создан для такой тактической схемы, при которой игроки молниеносно перемещаются из одной точки в другую, меняясь местами, и каждый в точности знает свою роль.

Учитывая физическую силу и прыгучесть Джордана, Джексон решил поставить его на острие атаки. Это усилит наступательную мощь команды, а кроме того, пойдет на пользу Майклу: на новой позиции он не будет затрачивать столько энергии, как сейчас, и сохранит силы, чтобы подольше выступать в НБА. Тактика «тройного поста» требует от игроков высокого мастерства и долгих специальных тренировочных программ. Одни баскетболисты быстро приспосабливаются к этой схеме, другие так и не могут постичь суть перемещений, где от них требуются одновременно и строгая игровая дисциплина, и способность импровизировать. Проблема была еще в том, согласится ли Джордан с новой идеей тренера, а если даже и согласится, окончательно отработать эту схему на практике можно лишь за два сезона.

Как вы уже знаете, Джексон играл в свое время за «Никс», где почти не было гигантов и могучих атлетов. Однако за счет быстрого темпа, постоянного движения и продуманной игры команда постоянно побеждала соперников, делавших ставку на силовую борьбу и жесткий прессинг. Вспомнив былые времена, Фил понял, что сейчас он располагает игроками, которые смогут реализовать его идею.

Джексону предстояло обсудить свой план с Тексом Уинтером и Майклом Джорданом, каждый из которых имел свою концепцию баскетбола. Тексу было тогда уже 68 лет, из которых более 40 он проработал тренером. Его карьера началась в 1947 г. с должности помощника тренера в университете штата Канзас. Его годовой заработок составлял 3 тысячи долларов.

Текс был занимательным рассказчиком и откровенным собеседником. Он всегда и по любому поводу стремился высказать свое мнение и говорил все в открытую. Юность Уинтера пришлась на самые тяжелые годы Великой депрессии. Он хорошо помнил ту нищую Америку, большинство жителей которой еле-еле сводили концы с концами и не имели никакой возможности пробиться в средний класс. Некоторым молодым парням из нынешних «Буллз» он годился в дедушки, и в их глазах его консерватизм выглядел как старческие причуды. Текс отличался скупостью. Если он приглашал на ланч приятеля и, как водится в таких случаях, расплачивался за двоих, то сумма счета составляла не более 8-9 долларов. Перед матчами клуб обычно выставлял прессе бесплатное угощение. Почти все тренеры «Буллз» к этим блюдам не притрагивались, считая их несъедобными. И лишь Текс, дитя депрессии, охотно подсаживался к журналистам.

Краузе остановил свой выбор, сразу же познакомившись с ним. Ему нужен был солидный авторитетный человек типа гуру. Однако Текс так и не стал человеком Краузе – он оставался котом, который гулял сам по себе. При этом он являл собой образец кристальной честности, за что все его любили и уважали. Он был прост, прямодушен и чурался ненужных интриг. Уинтер не переносил внешнюю помпезность нынешнего баскетбола – шум тусовки, гул фанфар, чествование знаменитостей. Он считал, что вся эта мишура лишает спорт главного его содержания. В своем деле Текс был непревзойден. Репортеры, ценившие весомость и точность его суждений, не давали ему покоя, да и в клубе все к его мнению прислушивались. Текс точно определял, как надо строить игру в том или ином матче. Однако его видение баскетбола было диаметрально противоположным взглядам Майкла. В определенном смысле оба были правы, и оба заблуждались. Джордан, с его уникальными спортивными данными, с его умением в одиночку переломить ход игры, считал, что Уинтер увяз в допотопной концепции, созданной, когда в баскетболе не было суперзвезд. Тогда все строилось на системе, которая, по мнению Майкла, компенсировала отсутствие талантливых игроков. Весомость аргументов Майкла нельзя было недооценивать: никто, кроме него, не умел так строить оборону или так молниеносно прорываться к кольцу соперников. Причем проделывал он все это чисто инстинктивно. Играл бы он по системе – утратил бы свой чудодейственный инстинкт.

Уинтер, разумеется, не мог смириться с тем, что успех атаки зависит всего лишь от одного игрока, хоть он и суперзвезда. «Я действительно считаю Майкла великим игроком, – часто повторял Уинтер, – но я не идолопоклонник».

Майкл и Текс часто спорили друг с другом.

«В слове «команда» нет буквы "я"», – говаривал Уинтер. «Зато она есть в словосочетании "лучшая команда"», – парировал Джордан.

В глубине души Джордан чувствовал, что баскетбол изменился. С приходом нового поколения игроков, парней талантливых, высокорослых и быстрых, традиционная система строгой установки на игру устарела. Все решало индивидуальное мастерство игроков, которые умели точно бросать по кольцу в любых ситуациях и из любых положений. И в НБА никто в индивидуальном мастерстве не мог сравниться с Джорданом. Поэтому Майкл воспротивился намерениям Джексона возродить систему «тройной пост». Коллинз в свое время пытался сделать пробные шаги в этом же направлении. Майкл тогда не проявил энтузиазма. Сейчас же его протест был более категоричен. Он опасался, что новая тактика ограничит свободу его действий и ничего хорошего взамен не принесет. «Атака, где у всех равные возможности», – говорил он, не вкладывая в свои слова ни капли одобрения. Джексон пытался объяснить ему свой план иносказательно: мяч, мол, напоминает бегающее световое пятно от луча прожектора, а прожектором не может управлять один человек. Втайне Джексон надеялся на неимоверное спортивное честолюбие Джордана. Он знал, что Майкл больше всего стремится не к личным достижениям, а к тому, чтобы «Буллз» стали чемпионами НБА. Беседуя с Джорданом, тренер всегда подчеркивал: да, до серии «плей-офф» команда дошла благодаря блестящей игре Майкла. Но на этом ее потенциал исчерпан. На следующих этапах этой серии Джордан столкнется с гигантскими защитниками, которые нейтрализуют даже его – великого игрока, и все усилия команды окажутся тщетными. Джексон даже сказал Майклу, что, если он не станет в очередной раз лучшим снайпером НБА (а им он становился последние два сезона), это не столь уж большая потеря.

Так в том году и началось противостояние между Филом Джексоном и суперзвездой его клуба. Оба при этом проявляли удивительное упорство и несговорчивость. Джордан по-прежнему не был уверен в надежности своих партнеров, и Джексон соглашался с ним. Что делать – лучших не найти. Но они не станут лучше от того, что Майкл по-прежнему будет брать игру на себя. Надо делиться с ними мячом и дать им шанс. В противном случае следующий сезон не принесет команде серьезных успехов. В очередной серии «плей-офф» «Буллз» могут встретиться команды с мощной линией защиты, которая сведет все усилия Джордана на нет. И при всем таланте Майкла дальше сегодняшней отметки клуб не продвинется.

Первый сезон Джексона в «Буллз», то есть 1989/90 г., был отмечен трудными и не всегда успешными поисками путей к созданию в команде устойчивого психологического климата. Только при таких условиях клуб может выступать стабильно, без срывов, а стабильность – это то, что отличает чемпиона от других команд. Система «тройной пост» для многих игроков оказалась сложной. «Все равно что разучивать бальные танцы», – шутил Уилл Пердью, неуклюжий задний центровой.

В этом сезоне Джордан иногда играл в нападении и порой – неудачно, из-за чего, конечно, расстраивался. При новой тактике он уже почти не совершал свои былые лихие рейды к кольцу соперника, а при игре в пас партнеры часто его подводили. Сделает он выверенную передачу своему товарищу, а тот теряет мяч. Иногда Джордан терял терпение и, как раньше, брал игру на себя. Джонни Бах, бывший военный моряк, старый морской волк, его в таких случаях поддерживал. «Майкл, – говорил он, – я не старший тренер, а всего лишь его помощник, но знаешь, какой приказ отдавал в критических ситуациях адмирал Хэлси? Я тебе скажу какой: «Идем в атаку!» Джордан слушал Баха, расплываясь в радостной улыбке. В конце матча, когда счет был почти равным, Майкл начинал играть по своим правилам. Три-четыре броска в высоком прыжке – и «Буллз» праздновали победу. После финального свистка Джордан подшучивал над Уинтером, создателем «тройного поста». «Текс, я приношу вам свои извинения за то, что в конце игры выпал из вашей схемы».

Несмотря на все сложности, клуб тем не менее шел в гору. Во всяком случае, формировалась настоящая команда, причем команда, игравшая по схеме «тройной пост». Во второй половине сезона «Буллз» достигли фантастического результата, выиграв 24 матча и уступив лишь в трех. Джексон поступил очень умно, приняв компромиссное решение, устроившее и Текса Уинтера, и Майкла Джордана. В конце концов, пресловутый «треугольник» не мешал Майклу иногда взрываться и доставлять соперникам неприятности. Джонни Бах занял позицию где-то между Уинтером и Джорданом. Он всегда восхищался мастерством Майкла и, как сам Джордан, считал, что в каждом матче может наступить момент, когда надо забыть о наставлениях тренера и полагаться на собственный инстинкт или на интуицию. Но и Уинтер был в восторге от Майкла. Ему еще не доводилось видеть, чтобы столь яркий талант подчинился игровой дисциплине и играл бы по системе, сковывающей его уникальные способности. Более того, Джордан стал приучаться к коллективной игре, и, чем больше он делился мячом с партнерами тем лучше они с ним взаимодействовали. Команда преобразилась. В серии «плей-офф» «Буллз» в первом круге победили «Милуоки» со счетом 3:1, а во втором круге одолели «Филадельфию» (4:1).

В финале конференции «Буллз» пришлось встретиться с «Пистонс». В 1988 г. они выиграли у них всего одну встречу, в 1989-м – две. На сей раз «Буллз» чувствовали, что готовы на большее. Правда, первые две встречи с детройтцами они проиграли, но потом выиграли два матча в Чикаго. Джексон был уверен, что его команда более талантлива, просто ей недостает уверенности и опыта соревнований на столь высоком уровне. Он верил также, что «Буллз» поможет боевой дух Джордана. Рассчитывал он и на то, что Чак Дейли, тренер «Детройта», будет ориентироваться на прежнее амплуа Майкла и попадет таким образом в ловушку. Однако Чак сочинил другую заготовку: он сделал ставку на силовую игру. Джордан в оставшихся встречах, казалось, превосходил себя, но игры шли по сценарию Чака Дейли. Джексон надеялся, что его команда продемонстрирует более умную игру и за счет скоростных действий разрушит оборону соперников, тем более что из детройтских «великанов» только Родман мог сравниться в скорости с чикагцами.

Оправдав надежды тренера, «Буллз» выиграли третью и четвертую встречи. Пятая состоялась в Оберн-Хиллс. «Пистонс» разгромили «Буллз», но в шестом матче, у себя дома, чикагцы взяли реванш. Седьмая встреча снова прошла в пригороде Детройта. «Буллз» оказались к ней совершенно не готовы. У Паксона не зажила травма лодыжки, а Скотти Пиппен вообще был, что называется, «разобран».

Удивительное совпадение: годом раньше он выбыл из строя в ходе шестой игры. Уже на первой ее минуте Билл Леймбир с такой силой ударил его локтем по голове, что Скотти получил сотрясение мозга. И вот на сей раз, перед самым ответственным матчем у него разыгралась мигрень. Команда уже готовилась к выходу на площадку, а у Пиппена глаза застилала пелена. Он принял несколько таблеток аспирина, но голова после этого разболелась еще больше. Скотти сказал Марку Пфайлю, одному из тренеров «Буллз», что у него проблема со зрением. «Но играть ты сможешь?» – спросил Пфайль.

Пиппен собрался было сказать: «Не смогу», но за него ответил Джордан: «Конечно, сможет, черт бы его побрал!» Пфайль приложил к голове Скотти пакет со льдом, и тот вышел на площадку. Но в игре он фактически не участвовал. Совершив 10 бросков, он попал в цель лишь один раз. Позже он признался, что с трудом отличал своих партнеров от игроков «Пистонс». В итоге детройтцы победили с разницей в 19 очков. Для «Буллз», и в особенности для Джордана, сокрушительное поражение стало страшным ударом.

После игры Майкл был безутешен. Когда он с потерянным видом брел к автобусу, его увидел Джек Макклоски и подошел к нему, чтобы сказать что-то утешительное. «Мистер Макклоски, – спросил Джордан, – неужели мы никогда не одолеем «Пистонс?» – «Не расстраивайся, Майкл, – ответил тот. – Твое время придет, и придет очень скоро».

В автобусе Джордан сел на самое заднее сиденье, рядом со своим отцом. Не стесняясь товарищей, он плакал. В третий раз детройтцы выбили «Буллз» из серии «плей-офф». Утерев слезы, Майкл стал обсуждать с партнерами причину проигрыша. С особым пристрастием он допрашивал Пиппена. Джордана не интересовала причина его мигрени (если это действительно была мигрень, а не симуляция). Важно было, что Скотти в очередной раз подвел свою команду. Значит, при всем его таланте на него нельзя положиться, поскольку он человек с неустойчивой психикой.

Обидно, конечно. Ведь «Буллз» в том сезоне действительно были на подъеме. Они выиграли 55 календарных встреч, да и три победы в финале конференции тоже нельзя сбрасывать со счетов. Разницы в классе между «Пистонс» и «Буллз» практически не было. Можно даже сказать, что юная смена чикагцев была талантливей своих сверстников из Детройта. Что же касается Майкла Джордана, то он в свои 28 лет находился в расцвете сил и усвоил все тонкости профессионального баскетбола. Пиппен, несмотря на его выходки, и Грант заметно прогрессировали. А детройтцы начали увядать, хотя этот спад уловили лишь их тренеры и, возможно, один-два опытных игрока «Пистонс».