С самого начала перестройки раздавались голоса о военной диктатуре и русском Пиночете. Идея эта оживала многократно и не умерла до сих пор. Идея утопическая, но важная, потому что воинская мощь народа есть, вероятно, главный объективный показатель его силы и жизнеспособности.

Военная диктатура немыслима без активной позиции армии. В этом случае армия выступает как самостоятельная сила, как субъект, занятый политическим творчеством, а не как тупой охранник, нанятый за деньги. Там, где традиция военной диктатуры сложилась исторически: в некоторых странах Латинской Америки, Азии и Африки, — как ни вертят демократию в руках, всегда получаются вариации на тему Пиночета.

Военная диктатура невозможна без сословия воинов, которое в России жило веками и перестало существовать по причине деградации монархии и дворянства. Если бы Сталин прожил еще тридцать лет после Второй мировой войны, у России, возможно, появилась бы основа советской военной касты — условия для ее возникновения после 1945 года были благоприятными. Если бы вождь не слабел, он, возможно, не боялся бы генералов-победителей так сильно и осознал необходимость обновления сословия воинов для России.

После смерти Сталина шансы стать русским Бонапартом были у маршала Жукова. Он единственный из военных за всю советскую историю мог претендовать на русский престол, но претендовать не стал. Что не спасло его от опалы.

Остальные попытки завести у нас военную диктатуру скрыты завесой тайны. Можно высказать обоснованное суждение: если этого не сумел маршал Жуков, то никто из тех, кого прочили в военные диктаторы после него, не годился маршалу в подметки. Апофеозом беспомощности советских генералов стал переворот 1991 года — ни министр обороны Язов, ни председатель КГБ Крючков, войдя в эту странную хунту, не ударили пальцем о палец.

Советская цивилизация воспитала послушных военных — слишком послушных для такой страны, как Россия. И роль Сталина в абсолютном подчинении военных сначала партийной олигархии, а потом демократам, решающая: советские генералы и маршалы до сих пор помнят, что произошло с посмевшими поднять голову, включая родного сына Сталина Василия. Вот почему голос военных, как правило, голос разумный, квалифицированный, не принимался в расчет при принятии роковых решений — о ракетах на Кубе или об Афганистане.

Сказанное не значит, что новый вождь или новые вожди России не могут вырасти в военной среде, но это должны быть и новые военные, а их нет и им неоткуда взяться. Армию никто не перестраивал, не реформировал, ее просто развалили и опустили на не свойственный для России мизерный уровень, которому и соответствовали слабые попытки генералов стать политиками.

Из заметных фигур вспомним Рохлина, Руцкого и Лебедя. Есть нечто, объединявшее этих людей — непригодность к политике вообще и российской в особенности. Ни один из них не понимал даже самые простые и лежащие на поверхности причинно-следственные связи происходивших событий. Ни один не отдавал себе отчета в собственном непонимании. Поэтому каждый был сразу окружен плотной толпой манипуляторов и стал фигуркой на шахматной доске — в чужих руках. И в качестве фигурки, иногда пешки, был разменян.

Особенно типичен здесь Руцкой, которого выбрали, как медалиста на собачьей выставке, ради эсктерьера и который, став вдруг крупным политическим деятелем, приобрел кличку «сапог с усами». Это он, Руцкой, кричал перед телекамерой в 1993 году, сидя в окруженном Белом доме, какому-то авиционному маршалу: поднимайте в воздух самолеты. Руцкой сыграл роль не Наполеона, а провокатора в событиях октября 1993 года, возможно, его использовали втемную или полувтемную. Но он, военный летчик, позорился перед светом и Россией, часть которой видела в нем вождя, выкрикивая в телефонную трубку абсолютный бред, в который сам не мог верить, потому что хорошо знал, что никакие самолеты не могут прилететь бомбить Кремль ни при каких обстоятельствах. Этот позор, однако, не помешал ему стать губернатором богатой области.

Нельзя не заметить и того, что Рохлин и Лебедь ушли не своей смертью. Одного якобы застрелила жена, другой погиб в неожиданно упавшем вертолете. И если принять на веру простую аксиому: с претендентами на власть, тем более в России, подобные вещи случайно не происходят, —то нужно признать: их боялись, несмотря на их бьющую в глаза неспособность стать Наполеоном или Пиночетом, которую генерал Лебедь, например, демонстрировал как минимум трижды. Почему их боялись? Потому что популярный генерал в униженной России может не быть Наполеоном, не быть даже выдающимся политиком, но при этом способен на какое-то время захватить власть. А потом просто красоваться перед народом, сверкать начищенными сапогами, реветь что-нибудь бодрое медвежьим голосом, а править будут за его спиной. Правда, долго править при таком раскладе не получится, но разве кто-то из сегодняшних российских правителей хочет править долго? Нет, править хотят быстро, лихо, конкретно —как намывали себе золотой песок искатели на богатом прииске во времена золотой лихорадки.

Пишут о том, что в России нет традиции военной диктатуры. С этим можно согласиться: после Петра Первого военные в России стали превращаться из аристократического сословия в чернорабочих войны. Не только в России — то же самое происходило в Европе, этой самоубийственной для европейской аристократии тенденции русские научились у французов и немцев. Европейская знать перестала воевать, военные перестали пополнять ряды знати, и монархии Европы рассыпались одна за другой. В течение каких-то ста лет от европейских монархий и аристократий, насчитывавших многовековую историю, не осталось ничего, кроме старинных титулов.

Между тем мир дошел до сегодняшней точки, когда Война за Выживание уже ведется без объявления, и это война войн. Такое будущее может означать возрождение военной аристократии. Снова открывается, в сущности, вечный вопрос о том, какая часть власти должна принадлежать лучшему воину. Русский святой князь Владимир Мономах, прежде чем стать одним из первых «собирателей» Руси, провел восемьдесят военных походов —только тогда его пригласили бояре в Киев поруководить в качестве великого князя. Таков принцип выбора вождя среди людей, принципу этому многие тысячи лет, его никто не отменял и не отменит. Просто войны между людьми стали разнообразными и ведутся в последние десятилетия больше на биржах и телеэкранах.

Новым русским Наполеоном может теоретически стать полководец на финансовом фронте или в сфере СМИ, где попытки честолюбцев прибрать к рукам власть через голубой экран уже имели место. Березовского можно поставить в ряду первых энтузиастов движения демократических бонапартов.

Если задаться вопросом, что легче: научить Березовского или Чубайса управлять и так не воюющими войсками или научить генерала Трошева финансовым играм, лоббингу и многоходовым интригам, — то ответ будет очевиден. Пока наша армия реально не воюет, русским Бонапартом может стать чиновник, бюрократ, олигарх, вор в законе — кто угодно, кроме наших послушных и отторгнутых от власти генералов.

Конкретный вопрос, важный для будущего России —судьба каспийской нефти и среднеазиатского газа. И то и другое может попасть в Европу только через нашу территорию. Из-за этого вопроса ведется чеченская война, которая войной никогда не была. Ибо если бы это была война, то она закончилась бы в течение недели —таково соотношение сил воюющих сторон. Кто компетентен в решении этого важного вопроса? Демобюрократы, олигархи, президент. А генералам остается традиционная роль мальчиков для битья.

Вопрос каспийской нефти решается глобально, в его решение, кроме нас, вмешались и арабский Восток, и европейский Север, и, конечно, янки, вмешивающиеся во все. Под силу ли нашим военным решать такие вопросы, оказавшись у власти? Конечно, нет. А раз не под силу, значит, и разговоры о военной диктатуре нужно оставить тем, кто любит просто поговорить. До того момента, когда русская армия начнет реальную большую войну с настоящим большим врагом. Но вот если вопросы масштаба каспийской нефти начнут решаться военной силой, у генералов появится реальное влияние и реальная власть.