На втором этаже одно окно было закрыто. Я задрала голову и подумала, не комната ли это Йоханна Тисса. Может, он сидит у окна и ждет свою сердцевидку? Я взяла себя в руки и решила сначала принять душ, а потом купить кепку.

Намазываясь после душа кремом, я заметила, что первого солнца оказалось достаточно, чтобы обгореть. И место между лопатками, где особенно тянуло кожу, мне недоступно. С облегчением я услышала, как в замке входной двери поворачивается ключ.

– Папа, ты не зайдешь? У меня спина обгорела.

В ванную вошла Доротея.

– И ты думаешь, что Хайнц тебе поможет? Мазаться надо, моя дорогая, в твоем возрасте солнечные ожоги губительны.

Я протянула ей лосьон.

– Ты моложе меня всего на четыре года, и кожа у тебя гораздо чувствительнее. Так что не задавайся. Вот, намажь всю спину. И полегче, а то кожа и в самом деле горит.

Доротея мазала щедро. Я посмотрела на результат в зеркало. Пунцовая и жирная. При этом у меня с собой было только одно платье – красное, с глубоким вырезом на спине. Для начала ему придется повисеть в шкафу.

Я присела рядом с Доротеей, которая с мечтательным выражением на лице примостилась на краю ванны.

– Ах, Кристина, это был прекрасный день. Эмден – очаровательный город. Мы побывали на выставке, в порту, пообедали и слегка потискались.

– Я думала, вы хотели… Что вы делали?

– Кристина, этот тип феноменален. Он, кстати, живет в Ольденбурге. Сколько от Гамбурга до Ольденбурга?

– Часа два, думаю. Послушай, я полагала, речь идет только о курортном романе. Да, ты, во всяком случае, времени не теряешь. Ну и как он? В самом деле хорош?

Доротея вытянула ноги и едва не завалилась спиной в ванну. Я поймала ее за руку.

– Что значит – хорош? Нильс невероятен! Думаю, это лучшее лето в моей жизни.

Я встала и пошла к шкафу в комнате Доротеи, где висели мои вещи. Доротея, приплясывая, двинулась за мной и повалилась на кровать. Пока она с восторгом рассказывала мне о Нильсе – дизайнер с собственной фирмой, ямочки, увлекается серфингом, уже год, как один, голубые глаза, любит Бойля и Мураками, по зодиаку Дева, остроумный и… и… и… и – я, отчаиваясь все больше, рылась в своих тряпках. Я взяла с собой только практичные вещи – джинсы, свитеры, джинсы, футболки, джинсы, вязаную кофту. И красное платье. Когда я страдальчески застонала, Доротея прервала свой гимн:

– А что ты, собственно, ищешь?

– Что-нибудь красивое. Набрала с собой старых вещей. Это отец сбил меня с толку.

Доротея смотрела на меня во все глаза, ожидая объяснений.

– Сегодня приехал новый постоялец. Йоханн Тисс. Я была на ресепшене в этой полосатой футболке и красных шортах.

Доротее это ничего не объяснило.

– Ну и что?

– Доротея, Йоханн Тисс – самый лучший мужчина из всех, кого я встречала.

– Ох…

– Но все получилось не так уж хорошо. Ну, я имею в виду, что вела себя довольно комично.

– Как комично?

– Теперь уже не важно. Он наверняка решил, что у меня поведенческие расстройства. И давай не будем больше об этом говорить. Доротея, я все прошляпила. Никак не предполагала, что передо мной вдруг возникнет такой мужчина… Боже мой, я вела себя как четырнадцатилетняя.

Я опустилась на край кровати. Доротея похлопала меня по спине, утешая. Я вздрогнула, спина горела.

– Может, это из-за Хайнца? Присутствие отца всегда дает ощущение, что тебе меньше лет, чем на самом деле.

– Папа не в курсе этой истории.

– Так оно и лучше, – рассмеялась Доротея. – Представь себе, если бы он вмешался. А как твой отец реагировал, когда ты приводила кого-нибудь домой?

Я задумалась.

– Да нормально. Про Хольгера он сказал, что у него что-то брутальное в глазах, Йорг показался ему слишком мягким, Петер – глупым, а когда я собиралась выйти за Бернда, посоветовал заключить брачный контракт. Когда я развелась, торжествовал и пригласил меня на ужин. Вот так.

Доротея встала и направилась к шкафу.

– Он желает тебе только добра. Смотри, у меня три клевых платья, тебе они тоже подойдут. Пропади я на месте, если это лето не станет для нас самым лучшим в жизни. – Она показала мне черное платье без рукавов с вырезом впереди, закрытое сзади. – Наденешь вот это. Лучше, если Хайнц о твоей военной кампании знать не будет. У меня какое-то странное предчувствие.

Мы обменялись долгими взглядами. Я кивнула. У меня тоже было странное чувство.

Через час я сидела в плетеном кресле в саду и читала газету. Доротея решила прилечь, подъем в пять утра не для нее. Марлен отправилась за покупками, Калли поехал встречать семью с двумя детьми, а папа пошел принять душ. Я пробежала глазами статью на местной странице: «Нашествие туристов-однодневок, или Как пройти к пляжу?» Я была почти уверена, что это пародия, ни один взрослый человек просто не мог написать это всерьез. Меня разбирал смех от обстоятельности и умения угробить каждую шутку. Статья была подписана сокращением ГФМ. «Вот странный человек», – думала я, когда услышала за своим креслом шаги.

* * *

– Простите…

Голос заставил меня вздрогнуть. Прежде чем я сумела ответить, Йоханн Тисс уже стоял передо мной.

– Извините, не хотел вас напугать. Здесь так мило. Можно? – Он показал на стул. И улыбнулся.

Я сглотнула.

– Конечно… Кофе?

– С удовольствием. Но только если это вас не затруднит.

Я подскочила и чуть ли не бегом рванула в дом. Нисколько не затруднит. Это спасет мою жизнь. Заправляя кофемашину, я проделала дыхательные упражнения. Я молилась о способности изъясняться членораздельно и о том, чтобы папа мылся в душе до скончания века. Слегка успокоившись, я пробалансировала с двумя чашками кофе в сад. Йоханн Тисс читал статью о нашествии туристов. Он улыбнулся мне и сложил газету.

– Вы прочли о туристах-однодневках? Так плохо написано, что даже смешно.

«Это знак», – подумала я и тут же отогнала непрошеную мысль. Надо просто быть очаровательной и сексуальной.

Йоханн Тисс добавил в кофе молока и размешал его ложкой.

– А вы живете на острове?

Он пронзил меня взглядом, мне стало жарко.

– Нет, я живу в Гамбурге. Марлен ремонтирует пивную, и я ей немного помогаю.

– И сколько еще будете помогать?

– Мы здесь два дня. Значит, еще две недели.

– Прекрасно. – Его взгляд поразил меня в самое сердце. Глаза у него и впрямь были как у оленя.

– А вы откуда?

Он на секунду замялся.

– Я… ммм… Из Бремена.

– Ага, красивый город, – опять понесла я чушь. К счастью, он не обратил на это внимания.

– Кстати… Не знаю, как вас зовут.

Мне редко приходилось видеть такие прекрасные мужские лица.

– Кристина. Кристин Шмидт.

– Кристина…

И мне редко приходилось слышать, чтобы так красиво произносили мое имя. Я покрылась гусиной кожей.

– Красивое имя.

– Йоханн мне тоже нравится.

Мы молча обменялись долгими взглядами. Потом одновременно заговорили:

– Может, мы…

– Не хочешь…

– Сначала ты.

Не могу говорить «вы» мужчине, который смотрит мне прямо в душу. Йоханн улыбнулся:

– Не хочешь со мной поужинать?

– Кристииина!

С тем же успехом мой отец мог вылить мне на голову ведро холодной воды. Я в ужасе подпрыгнула. И посчитала, что представлять мужчин друг другу рановато.

– Извини, мне нужно пойти к нему. Это мой отец. Ты будешь здесь?

Йоханн посмотрел на часы.

– Мне еще нужно кое-что сделать. Но мы наверняка увидимся позже. Спасибо за кофе.

– Кристиииинааа!

– Да здесь я!

Йоханн вздрогнул, когда я рявкнула в ответ.

– Тебе надо идти. Значит, увидимся.

Он медленно пошел к дому. Я с трудом удержалась, чтобы не побежать следом. Потом глубоко вдохнула и пошла туда, откуда отец только что умудрился испортить самый прекрасный вечер в моей жизни.

Он, в банном халате, дружелюбно смотрел на меня из окна нашей кухни. Я вскипела:

– Что ты кричишь на всю округу? Что случилось?

– Звонит твоя сестра. У мамы все хорошо. Хочешь поговорить с Инес?

Я изо всех сил старалась не испепелить его взглядом. Папа протянул мне телефон.

– Вот, поговори с сестрой, я все равно еще не закончил.

И закрыл окно.

Еще раз глубоко вдохнув, я приложила трубку к уху.

– Привет, Инес.

– Голос у тебя нервный. Папа доводит?

Я вспомнила его сияющее лицо в волнах, когда мы купались вчера днем, и успокоилась.

– С папой напряжно. В некоторых ситуациях ему не хватает такта. – Карие оленьи глаза. – Но у нас все хорошо. А как мама?

– Ну, клиника ей понравилась, у нее отдельная палата, и завтра в восемь утра ее прооперируют. Шансы хорошие, она не волнуется, я в общем-то тоже, можешь успокоить папу. Я позвоню тебе завтра утром, когда все будет позади. Не переживайте.

– Ты же знаешь папу. У него уже с утра было плохое настроение. Постараюсь как-то его отвлечь. Ну ладно, до завтра. И передай привет маме.

Я положила трубку на подоконник и вернулась в сад. Села в плетеное кресло, в котором полчаса назад жизнь виделась мне в розовом цвете, и уставилась на пустой стул. Ну почему папа не начал орать на десять минут позже? Я бы успела договориться на вечер. Но увы. Он выбрал прекрасный момент. Я бросила взгляд на окно и закурила.

«Только появись, папа, – думала я, – только попробуй мне что-нибудь сказать!»

Я еще около получаса провела в плетеном кресле, с бьющимся сердцем ожидая второго шанса. Ничего. Похоже, крики отца и впрямь лишили меня этой возможности. Разочарованно поднявшись, я увидела, как подъезжает Калли. Раз уж нет в моей жизни любви, можно и поработать.