Будильник зазвенел в половине шестого. Я испугалась и смахнула его со стола. Он тут же замолк. Я спустила ноги на пол и минуту посидела, просыпаясь. Потом посмотрела на свой мобильный с выключенным звуком, лежавший рядом с кроватью. Входящих звонков не было.

Мы сказали папе, что цветы доставят только в половине десятого, – Марлен опасалась, что Хайнц откроет в себе таланты флориста. Я попыталась ее успокоить:

– Марлен, он дальтоник и не отличит розу от барбариса.

– Вот именно, – ответила она. – Поэтому предпочитаю не рисковать. Ты же тоже не веришь, что, увидев привезенные цветы, он обойдется без креативных идей. Нет уж, пусть приходит, когда все будет сделано. Рано утром у меня не останется времени для дискуссий.

Я натянула старые джинсы и футболку и проскользнула в ванную. Поразмыслив, сунула зубную щетку в карман джинсов. Лучше уж почистить зубы у Марлен, чем разбудить отца.

Когда я пришла в пансион, там уже пахло кофе. На кухне стояли наполненные термосы, я взяла из шкафа кружку и налила себе ароматный напиток.

– Доброе утро, Кристина. Ты его разбудила?

– Доброе утро, нет, будильник успел прозвенеть всего раз, когда я его заткнула. Хайнц не слышал.

Я протянула Марлен кружку, она взяла ее с явным облегчением.

– Ну слава Богу, значит, с цветами обойдется миром.

Когда я села, в джинсах что-то хрустнуло, и я вскочила.

– Что это было?

Я выудила из кармана обломки зубной щетки.

– Не хотела шуметь в ванной, решила почистить зубы здесь. А она сломалась.

От ручки осталось два сантиметра, может, ею еще и можно почистить углы, но зубы уж точно нет.

– Не горюй, у меня в моей ванной есть новая.

Марлен подвинула ко мне кофейник.

– Ты дозвонилась?

– Кому? – переспросила я. Не потому, что обладаю актерским талантом, а из-за времени суток.

– Кому, кому! Гизберту фон Майеру, конечно. Чтобы обсудить с ним последние детали помолвки… Ну Йоханну Тиссу.

– Звонила раз двадцать, у него все время включалась эта идиотская голосовая почта. Тогда я попросила его обязательно перезвонить, но ничего. Теперь не знаю, что делать.

– Он объявится. – Марлен встала. – Уже четверть шестого, надо идти, скоро привезут цветы. Я возьму кофе с собой.

– Да, я только быстро почищу зубы и приду.

– Хорошо, зубные щетки в шкафу в ванной комнате, на второй полке.

– Я скоро.

Через десять минут, с перечно-мятным дыханием пересекая двор, я услышала тихий свист.

С мыслью «только не какой-нибудь старик» я медленно обернулась.

Он сидел на пустых ящиках, сложенных у сарая, и смотрел на меня. Меня словно ударило молнией, колени подгибались, я неуверенно пошла к нему.

– Привет, Кристина.

– Привет, Йоханн. Прости, Йоханнес. Я, наверное, пропустила момент, когда ты представился новым именем.

Он встал и сделал ко мне несколько шагов. Я чувствовала запах его туалетной воды. Голос у него был мягким и тихим:

– Мы можем съездить на пляж? Я хочу кое-что тебе объяснить.

– Как ты себе это представляешь? – показала я на пивную. – Через четыре часа придут гости. Я звонила тебе вчера весь вечер, ты ни разу не перезвонил, а теперь решил, что стоит поманить меня пальцем, и я все брошу?

Почему я, собственно, так завелась? И почему он такой спокойный и уверенный? Он отступил на шаг и улыбнулся:

– Ну ладно. Тогда отложим. Ты прекрасно выглядишь в этой старой футболке. И пахнешь перечной мятой. Пока, увидимся.

Он послал мне воздушный поцелуй и пошел к выходу. Либо он невероятно толстокож, либо – лучшее, что мне встречалось за последние годы.

– Йохаааанннес!

Ласковый взгляд карих глаз через плечо.

– Да?

– А твой бумажник?

Он хлопнул по своей джинсовой попе.

– Марлен уже отдала. Спасибо.

Он исчез за углом, а во двор въехала машина флористов. Я махнула им, показывая на парковку, и заметила, что руки дрожат.

Две женщины, вышедшие из машины, тут же сунули мне ящик с розовыми букетами. Появилась Марлен.

– Доброе утро, Ютта, привет, Гудрун, вы суперпунктуальны. Кристина, отойди в сторонку.

Я развернулась и понесла ящик в пивную, все еще ощущая запах туалетной воды Йоханна. На пороге я остановилась и задумалась: куда поставить ящик?

– Кристина, пошевеливайся, нам надо разгрузить целую машину.

– Ты его тоже видела? Йоханна, я имею в виду.

– Конечно. Я отдала ему бумажник.

– Он объяснил что-нибудь по поводу имени?

– У меня не было времени его спрашивать. А у нас с тобой нет времени болтать. Не приведи Бог, появятся Хайнц, Калли и Хуберт и начнут плести веночки.

Она была права. Я отправилась на разгрузку.

* * *

В девять утра мы с помощью Ютты и Гудрун, имя которой мне пришлось уточнить еще раз, празднично украсили пивную к открытию букетами искусственных цветов и морем розовых бутонов. Марлен отступила на шаг назад и с удовлетворением еще раз все оглядела.

– Супер! Спасибо вам, вы просто великолепны. Вы же вернетесь к одиннадцати?

Ютта вытерла руки платком и кивнула:

– Конечно. Уж это мы не пропустим. Здесь стало классно, мои поздравления, Марлен.

– Да, нужны только правильные люди с правильными идеями, и получится вот такой дворец.

Радостный голос моего отца заставил Марлен вздрогнуть.

– Доброе утро, Хайнц. Ты уже позавтракал?

– Нет, Хуберт все никак не проснется, я и подумал: схожу проверю, все ли здесь в порядке. Цветы в таком виде и останутся?

– Что значит «в таком»? – растерялась Гудрун.

Хайнц помедлил:

– Ну… Мне кажется, они в некотором беспорядке. Длинные и короткие перемешаны и…

– Цветы в таком виде и останутся! – категорично заявила Марлен.

Хайнц примирительно положил ей руку на плечо.

– Так тоже годится. Собственно говоря, даже очень мило. И так пестро. Пивная все же не церковь.

Он отступил под нашими взглядами.

– Но вы, видно, уже справились, тогда я пойду завтракать. Калли наверняка тоже скоро придет.

Он сделал два шага и опять повернулся.

– Да, Кристина, нам еще надо переодеться. В таком виде я тебя на открытие не возьму. Даже если это гармонирует с неаккуратными цветами.

Он коснулся кепки и зашагал назад к пансиону. Гудрун неуверенно посмотрела ему вслед.

– Я же его в газете видела, это знаменитый экскурсовод, да?

– Что-то в этом роде, – сказала Марлен, подписывая накладные. – В двух словах трудно объяснить.

В половине одиннадцатого мы все наконец встретились во дворе. Папа был в серых брюках и темно-синем блейзере с золотыми пуговицами. Конфетную рубаху я предусмотрительно сунула в стиральную машину Марлен. Хайнц слегка надулся, но почти без сопротивления надел белую сорочку. Калли пришел в синем костюме, Карстен – в сером. Когда появился Онно в вельветовом пиджаке, его осмотрели придирчивым взглядом.

– У тебя в гардеробе не нашлось чего-нибудь более элегантного? – спросил Калли, снимая нитку с плеча Онно.

– А что? Он почти новый. А штаны из обычного материала. Я же не на похороны пришел. И костюмы старят.

На Марлен был белый брючный ансамбль. Папа присвистнул, увидев ее. Марлен улыбнулась:

– Большое спасибо. Вы тоже хорошо выглядите. А Хуберт уже уехал?

– Да, отправился в порт. Послушай, тебе нужно чем-нибудь обмотаться, на белом каждое пятнышко видно.

Она кивнула с остановившимся взглядом:

– Пожалуй, я все-таки переоденусь.

Гизберт фон Майер, тоже в белом костюме, нес в левой руке комнатный цветок, за плечами у него болтался рюкзак, на груди – фотокамера.

– Марлен, сердечные поздравления с открытием, в том числе и от имени редакции. О, мы с тобой под стать друг другу! Привет, Кристина, очень милое платье.

– Гизберт! – Папа хлопнул его по плечу, листья растения задрожали. – Сделай-ка прямо сейчас пару фотографий, пока все еще в порядке. И не забудь про буфет, а то потом его опустошат.

– А что там из еды? – Онно заглянул в дверь. – И горячее будет?

– Есть все, – уважительно сказал Калли. – А где же Хуберт? Я думал, ему нужно только забрать Теду из порта. А паром давно пришел.

– Он кое-что для меня получает, – заговорщицки шепнул папа. – Наш подарок.

В этот момент показались первые гости. С цветами, в праздничной одежде, они, улыбаясь, прошли ко входу, где уже заняла свой пост Марлен.

– Нам не нужно вытянуться в шеренгу? Ну, чтобы продемонстрировать свою причастность?

– Папа, прошу тебя. Оставь церемонию приветствия Марлен.

– Ох, не знаю… Калли, Онно, Карстен, пойдем-ка. Хотя бы встанем рядом. А ты, Кристина, могла бы угостить людей шампанским.

Тут появилась молодая девушка в черном длинном переднике, с подносом, уставленным бокалами.

– Что я могу вам предложить?

– А вы кто такая? – Папа взял бокал и беспардонно стал разглядывать девушку.

– Меня зовут Сьюзи. Я обслуживаю гостей вместе с двумя коллегами.

– Ага. Послушай, Кристина, вы с Доротеей и Гезой сами могли бы с этим справиться. Скажите-ка, Сьюзи, а сколько вам платят в час?

– Папа! – Я быстро взяла бокал. – Спасибо, Сьюзи. Там, кстати, пришли новые гости.

Площадка перед рестораном постепенно заполнялась народом, самые первые уже прошли внутрь.

– А мы не хотим войти? – Папа осмотрелся. – Еще нет Доротеи. И Хуберта. А где Нильс?

– Поехал за матерью. – Карстен оглядел гостей. – О, вот они идут. Сюда, сюда, мы здесь!

Он пошел навстречу жене и сыну, а Гизберт фон Майер, широко расставив ноги, стоял возле Марлен и фотографировал, бешено жестикулируя камерой. Он выглядел настоящим папарацци.

– Если он сейчас рявкнет супруге бургомистра «улыбочку!» и назовет ее «бэби», Марлен ему точно двинет.

Доротея, незаметно возникнув за моей спиной, смотрела на Гизберта, подняв брови.

– Так мы пойдем внутрь? Или мы чего-то ждем?

– Ждем Теду, Хуберта и мой подарок, – ответил папа, рассматривая Доротею. – Тебе не кажется, что у этого платья слишком глубокий вырез? Калли сказал, что пастор тоже будет.

– Ах, Хайнц! – Она положила руку ему на плечо и улыбнулась сладчайшей улыбкой. – Я могу сказать, что мы с тобой незнакомы. Нет проблем.

Гизберт снова встал в позицию и старался изо всех сил. Объекты его фотографической страсти явно рассчитывали на большую прессу. Фрау Вайдеманн-Цапек походила на ванильное облако, шифон на шифоне, на это платье она потратила, вероятно, метров сто ткани. И поскольку модель оказалась столь удачной, ее подруга Клюпперсберг была в точно таком же наряде, только фисташковом. На обеих красовались соломенные шляпы, их шифоновые ленты развевались, когда они на каблуках семенили к Марлен. Они улыбались и махали во все стороны, Гизберт встретил их щелканьем камеры – не Нордерней, а настоящий Голливуд.

– Смотри, Хайнц! – Даже Онно был впечатлен. – Они выглядят как сестрички Якоб, только без пуделя .

Папа уже собрался ответить, но вдруг увидел нечто повергшее его в шок.

– Не могу в это поверить!

Он распахнутыми глазами смотрел на вновь прибывших гостей, потом отстранил меня и широкими шагами направился к группе людей, стоявших возле Марлен. Мы пошли за ним – я, Доротея, Калли и Онно. Я никак не могла понять, что его так взбудоражило, зато увидела Гизберта, который опустил камеру и растерянно искал взглядом отца.

И тут я узнала пару, стоявшую возле Марлен с подарочной коробкой: Йоханн-Йоханнес в светло-коричневом костюме под руку с дамой, которую я сначала видела на мобильном телефоне Гизберта, а потом в пансионе.

– Да это же брачный аферист со своей жертвой, – шепнул Калли и взволнованно вцепился в мое платье. – А что собирается делать Хайнц?

– Папа! – попыталась я его удержать, мы были еще в десяти метрах. – Подожди! Нет!

Я видела, что он готов броситься в драку. А ведь ему семьдесят три.

Онно меня обогнал:

– Хайнц, подожди! Никаких самостоятельных действий.

Голос у Онно был решительный. Это помогло. Папа остановился и повернулся к нам.

– Доротея, звони в полицию. Онно и Калли, окружайте его. Ты, Кристина, остаешься здесь.

– Это Хайнц!

Близняшки, сияя, побежали к нам.

– Отведите детей в безопасное место!

Папа говорил, как Роберт де Ниро, а выглядел, как Теренс Хилл. Он медленно двинулся дальше, с Онно и Калли по флангам и с Доротеей и мной в арьергарде. Я сделала знак Эмили и Лене, те вопросительно посмотрели на меня и остались на месте.

Не знаю почему, может, дело было в выражении лиц этих трех мушкетеров, но когда мы подошли ко входу, воцарилась мертвая тишина. Марлен ошеломленно смотрела на стоявшую перед ней пару. Женщина, при ближайшем рассмотрении лет семидесяти пяти, все еще держала руку Марлен в своей.

Папа кашлянул:

– Марлен, какие-то проблемы?

– Ах нет, Хайнц. Это госпожа…

Предполагаемая жертва брачного афериста повернулась к нам. Она была с превосходным макияжем, прекрасно одета и представилась прокуренным голосом:

– Маргарет Тенбрюгге. Добрый день!

Она снова повернулась к Марлен. Йоханн непринужденно мне улыбнулся, что, конечно, заметил отец. Он шагнул к нему и схватил за руку.

– Будьте любезны…

– Хайнц, оставь! – Марлен оттолкнула отца в сторону и обратилась к пожилой даме: – Будьте добры, повторите это еще раз.

Госпожа Тенбрюгге улыбнулась окружающим очаровательной улыбкой:

– Я совершенно с вами согласна. Знаете, когда я вас впервые увидела на фотографиях, вы показались мне слишком юной, но мой брат, в конце концов, взрослый человек, и если вы можете составить его счастье, то так тому и быть. Он это заслужил.

Я ничего не поняла. Остальные, похоже, тоже.

– Знаете, Марлен… я ведь могу обращаться к вам по имени? Я послала Йоханнеса вперед, потому что сначала у меня был турнир по гольфу, а потом не оказалось времени. Он должен был определить, что вы и кто вы. Я подозревала, что он, к сожалению, не сможет притворяться, он еще ребенком не обнаруживал актерских талантов. Ну что же, во всяком случае, мы наконец познакомились.

Папа высказал мою сокровенную мысль:

– Я не понимаю ни слова.

– Да это же сын Яичного короля! – раздался звонкий голосок Эмили.

– Что? – Я мучительно пыталась хоть как-то осмыслить происходящее. Но мне не удавалось. Вдруг кто-то из задних рядов протолкался к нашей группе.

– А почему никто не проходит дальше?

Хуберт протиснулся к Онно и Калли и встал рядом с Марлен.

– А это Яичный король! – подхватила Лена.

Хуберт помахал девочкам и склонился к Маргарет Тенбрюгге.

– Ну, моя милая? Ты и понятия не имеешь, в какую заваруху толкнула племянника своим любопытством и нетерпением…

Племянника? В голове постепенно начала складываться картинка. Хуберт положил Маргарет руку на плечо.

– Марлен, милая, разрешите представить вам мою сестру Маргарет. Она не смогла вынести, что лично не знакома с моей новой любовью. При этом у нее никогда нет времени, а последние полгода она провела в круизе.

Он встал на носки и махнул кому-то через наши головы. Мы отошли в сторону и пропустили Теду. На ней был зеленый костюм, отлично гармонирующий с седыми волосами, уложенными в короткую прическу, она улыбалась, и на щеках, как всегда, были ямочки. Хуберт протянул ей руку.

– А это, Маргарет, Теда. Женщина, с которой я хочу провести последние годы своей жизни, она тетя Марлен и бывшая, слышишь, бывшая владелица пансиона.

Маргарет и Йоханн растерянно переглянулись и уставились на Теду. Сестра Хуберта сглотнула, но удивительно быстро взяла себя в руки.

– О! Так я напрасно тратила время. Йоханнес! Я думала, ты спросил, кому принадлежит пансион. Так, значит, мы шли по ложному следу. Теда, очень рада с вами познакомиться. Я не против вас, Марлен, но так мне нравится гораздо больше.

Она взяла Теду под руку и увлекла в бар.

– Ну а теперь выпьем шампанского. В семье меня зовут просто Мышка.

Я была близка к обмороку.

Папа смущенно рассматривал Йоханна.

– Ну, я уж не знаю…

Хуберт подошел к нему.

– Хайнц, это мой сын Йоханнес, мы его зовем Йоханн. Я не знал, что он по поручению моей сестры ведет тут частное расследование, иначе давно бы вмешался.

Папа пожал плечами:

– Известно, как это бывает. В первые годы малыш сидит у тебя на коленях, и ты ему объясняешь, как устроен мир, проходит время, и однажды за завтраком понимаешь, что напротив тебя совершенно незнакомый человек. Мне с Кристиной тоже не всегда было легко. Вот, а теперь мне нужно выпить пива.

Он подтолкнул Калли и Онно к двери. Повернувшись, я обнаружила Йоханна прямо перед собой. Оленьи глаза. Ничего умного мне в голову не пришло.

– Да уж…

– Это я и собирался объяснить тебе сегодня утром. У тебя еще есть вопросы?

– Почему Тисс?

– Это девичья фамилия моей матери. Я не хотел снимать номер на свою фамилию, ведь сразу стало бы ясно, что Хуберт мой отец. А Мышка, то есть моя тетя Маргарет, вбила себе в голову, будто папа пал жертвой юной сирены без средств к существованию, которая разбазарит мое наследство. Это не давало ей покоя. А если Мышка чего-нибудь хочет, протестовать бесполезно.

Я почувствовала невероятное облегчение. Мне было стыдно, что я отнеслась к нему с таким недоверием. Он нежно убрал прядь волос с моего лица.

– Мы можем начать сначала. Хотя было забавно, когда эти старички в очках от Гуччи толклись у меня за спиной. Я чувствовал себя такой важной персоной. Пойдем выпьем за открытие пансиона и за наших отцов.

Праздник, посвященный открытию, пролетел, как кинофильм. Я переходила от стола к столу, принимала цветы и подарки для Марлен, искала взгляд Йоханна и, как правило, находила. У папы была долгая беседа с бургомистром, потом с пастором, и я видела, что они пьют на брудершафт с Маргарет. Гизберт подкрался ко мне сзади, и я выронила бокал, когда он со мной заговорил:

– Но доказательная база была все-таки впечатляющей. Впрочем, по-моему, лучше перестраховаться, чем вдруг стать покойником.

– Да, конечно, Гизберт, это очень мудро с твоей стороны. Ты взял интервью у всех гостей?

– Почти! – выпятил он грудь. – Нордернеец как таковой весьма закрыт для прессы.

Меня позвала Марлен, и, к сожалению, пришлось его оставить.

* * *

Нордернеец как таковой еще и очень любит праздники. Последние гости ушли только к вечеру. Выдав Сьюзи и двум ее товаркам чаевые на прощание, Марлен окинула взором свой бар. Мы с Доротеей восприняли это как призыв к действию и начали собирать бокалы и пепельницы.

– Нет, это все мы сделаем позже. А сейчас выставим большой стол на улицу и выпьем шампанского. Онно, Калли, давайте вместе!

Когда Марлен, Доротея и я подошли к столу с бокалами и бутылками, все уже сидели на своих местах. Папа между Маргарет и Хубертом, напротив Йоханн, державший для меня стул, рядом Онно, Калли и Карстен, перед ними Геза, Нильс и его мама. Теда сидела слева от Маргарет, их громкая беседа с трудом заглушала истории, которые отец рассказывал Хуберту.

– Частенько она так терялась, твоя племянница, Теда. Не знаю, как девочка справилась бы одна, просто ума не приложу, одни только рабочие чего стоят…

Онно поднял глаза.

– А в буфете не осталось этих маленьких штучек на шпажках?

Геза пошла посмотреть. Я расставила бокалы и села. Папа взглянул на меня.

– Ну, ребенок? Видишь, все в порядке. Я всегда говорю: не так страшен черт, как его малюют. И у тебя была любовная тоска. – Он повернулся к Хуберту: – У меня просто сердце разрывалось, невыносимо, когда твой ребенок в такой печали.

Хуберт сочувственно взял мою руку, я отняла.

– Все хорошо, папа, я в порядке. Хуберт, меня утешать теперь совершенно незачем.

Он вздохнул:

– Эти недоразумения… Я и понятия не имел, кто этот брачный аферист, пока не увидел его вместе с сестрой на пляже, когда мы с детьми любовались чайками. Я думал, меня удар хватит.

– А мы были так осторожны! – Маргарет подняла свой бокал. – Йоханн, ты действительно не тянешь на детектива. Вынуждена тебе это сказать.

– Я и сам не получал от этого никакого удовольствия, – кивнул он тете. – А когда видишь, как это делают правильно, теряешь веру в себя. Карстен, Калли – ваша маскировка была первоклассной.

Папа наклонился вперед:

– Но ты вел себя очень странно. Ты должен был со мной поговорить.

Я чуть не подавилась.

– Папа, ты сам не веришь своим словам. Ты же был так убежден…

– Ах, это все истерия Гизберта, вы же знаете, какие они, эти люди из прессы… А где он, кстати?

Геза вернулась из буфета с полными тарелками.

– Вот остатки. Гизберт повез Сьюзи домой. Она ему показалась милой.

Доротея усмехнулась:

– На мопеде? Бедняжка!

Я почувствовала руку Йоханна на своем колене. Папа, похоже уловил движение.

– Скажи мне, Хуберт, твой сын сможет прокормить мою дочь?

– Папа, пожалуйста!

Я покраснела. А Йоханн только рассмеялся. Папа бросил на него уничтожающий взгляд:

– Тут нет ничего смешного. Этот вопрос нужно задать. Кстати, не знаю, какие у тебя планы, но хотел бы заметить, что я пробуду с дочерью еще неделю. Для женщины стабильная связь с отцом очень важна. Вы можете назначать друг другу свидания, но главное – выяснить приоритеты.

– Разумеется. – Йоханн выдержал взгляд моего отца. – Кстати, Мышка, ты не сказала брату, что собираешься купить здесь квартиру?

Папа изумленно поднял на нее глаза:

– В самом деле?

– Да, – кивнула Маргарет, – я совершенно влюбилась в этот воздух. И считаю, что в старости нужно жить поближе к семье. Я уже присмотрела одну квартирку, славный объект, но там полно работы.

Калли подался вперед:

– И где она?

– Сразу за углом, вон в том желтом доме. Она уже пустая, но, как я говорила, там нужно все переделывать.

Папа допил шампанское и передернулся:

– Что вы нашли в этом шампанском? У меня от него изжога начинается. Мне нужно пройтись. Скажите, Маргарет, а мы не можем сейчас посмотреть квартиру?

Она взглянула на часы.

– Почему бы и нет, владелец как раз на месте.

– Отлично, – ответил папа и поднялся. – Онно, Калли, Карстен, пошли. Оглядимся, определим, что там нужно сделать.

Маргарет взяла сумочку и поднялась. Четверо мужчин пропустили ее вперед.

В дверях папа обернулся.

– Если у нас все затянется, а вы вдруг соберетесь куда-нибудь, помни, Кристина, в десять ты должна быть дома.

– Папа!..

– Хайнц!..

– Ну ладно, ладно, но только не поздно. Я начинаю беспокоиться. И потом плохо сплю. Ну, всем хорошо повеселиться.

Глаза у него были, как у Теренса Хилла.

Нордерней, 30 июня

Привет, мама!

Вот фотографии с открытия нашего ресторана. Можно что угодно говорить о Гизберте фон Майере, но фотографии получились хорошие. Я подписала тебе, кто где. Но мой любимый снимок – тот, на котором папа вручает Марлен старую рыбацкую сеть. Только посмотри на ее лицо! Какое самообладание! Здорово, что ты приезжаешь в среду, Ханна сказала, что постарается забрать тебя так, чтобы ты успела на паром в два пятнадцать. Папа уже известил свою бригаду, что не сможет каждый день работать в квартире Маргарет, он хочет сам показать тебе остров, Калли просто тонет в подробностях. Сейчас папа красит там стены в светло-желтый цвет, полагая, что это цвет шампанского, но Маргарет все равно нравится. Во всяком случае, она так говорит, она, правда, очень милая. У меня все прекрасно, я каждый день езжу на пляж, папа только настаивает, чтобы мы по вечерам ели вместе. Мы – это он, Калли, Онно, Карстен, Хуберт, Теда, Марлен, Доротея, Нильс, Йоханн и я. Он к этому привык.

До среды, привет тебе от всех, К.

P.S. Может так случиться, что папа задержится здесь еще на неделю, он говорит, что хочет сам все закончить. Ведь Маргарет без него совсем бы пропала. Ну, ты понимаешь.