Моей Нэнси жутко не повезло. Ей взбрело в голову прокатиться верхом, она хотела приехать в Ландманналейгар, усталая от тряски в седле, но упала на лавовом поле и сломала позвоночник. Ее профессией было ухаживать за больными – а тут она сама слегла в больницу, и ей пришлось заново учиться ходить; и говорить она тоже, кажется, разучилась. Некоторых жизнь не щадит. Я не могла бы выдумать для самой себя худшего наказания, чем начать все сначала.
Доура рассказала мне, что шведская фифа, несколько лет бывшая сожительницей Нэнси, вскоре после этого бросила ее. А я-то думала, что так поступать: ломать того, кто уже поломан – запрещено законом. Разумеется, это именно она ее сбросила с лошади. Я всегда побаивалась шведок-лесбиянок. «Scania Vabis» — вот как их называли в моем окружении.
Зато моя Лова еще не сломлена, не поломана и приходит ко мне каждое утро по будням. А в прошлые выходные мне выделили некую Сванфрид: хмурую – рот подковкой – женщину скагафьордского происхождения, худой, седеющий агрегат. Она молчалива, а вместо нее говорят ее поступки. Пока она у меня, я притворяюсь спящей. Что приводит к тому, что она щупает у меня пульс и утомленно вздыхает, обнаружив сердцебиение. Надо будет подгадать умереть в будний день.
Лова, с момента появления в этом гараже бывшая самой что ни на есть непорочной девственницей, наконец угодила в постель. Я определила это по тембру голоса. Он уже не такой чисто-колокольный, как прежде. У нее завелся ухажер. От нее самой ничего не добьешься, кроме улыбки, и говорит она только о неком «друге».
«Ах, дружба с любовью не имеет ничего общего», – говорю я.
«Почему ты так считаешь?»
«Ненависть и любовь… Они зажигаются от одного костра».
«А может, в старину было по-другому?» – спрашивает она, надевая желтую, как солнышко, резиновую перчатку.
«О, нет. Он всегда одинаково жарко пылает».
«Значит, надо бояться огня?»
«От него не убережешься. Ведь этот огонь – сама жизнь».
Кажется, она потеряла нить разговора, к тому же никак не могла отыскать вторую перчатку и задала детский вопрос:
«А ведь ты побывала в каком-то диком количестве стран, правда?»
«Другие страны – это хорошо, но только не дольше двух недель».
«А почему?»
«Ах, потому что потом начинаются сложности. К тому времени ты уже успеваешь познакомиться с людьми, и тебе начинают названивать».
«Ты… А ты часто влюблялась?»
«Не-е… Сердце – оно как антрекот: вторично поджарить уже нельзя».
«То есть, по-твоему, влюбиться можно только один раз?»
«Да, то есть, конечно, можно попробовать и вторично, но тогда будет очень жестко, не разжуешь».
«А как долго это у тебя длилось?»
«Первая любовь продлилась всю жизнь. Я до сих пор о нем думаю».
«Ну, я имела в виду, как долго вы про… пробыли вместе?»
«Мы были парой два… – я делаю паузу, чтоб отдышаться, – два дня».
«Два дня пробыли вместе – и ты о нем до сих пор думаешь?»
«Да. Любовь измеряется не в минутах, а в градусах».