Ну вот. Я лежу здесь долгими ночами при голубоватом свете компьютера, будто отощавшее поседевшее божество с потеками ржавчины на заду (пролежни), рдеющим огнем на губах (сигарета) и фырюсь в пустоту, хотя что означает это слово, я и сама не знаю. Печатаю для этого мира какие-то словечки, пропихиваю их в судьбы молодых людей с далеких континентов и подкалываю своих близких под фейковой личиной, но в основном занимаюсь умиранием. «Smoking kills» — сулит надпись на пачке, а я уже устала ждать обещанного.

Умереть… Смерть, подай мне весть. И я приму тебя как есть.

Она, родимая, живет в ночи, но сейчас покуда отдыхает со своим большим рюкзаком, с посохом и котомкой на пне в глубокой чаще чернолесья; брови у нее — темные, а усмешка — желтоватая. Пока что она ждет, но поглядывает на тропку впереди, на лиственный коридор, ведущий сюда. Сквозь тикающий густой туман секунд я в какое-то мгновение вижу ее.

Она придет. Она скоро придет.

Ноябрьская тьма густа и влажна, в ней — шумноветер со скрипом ветвей. Хозяин с Небесного хутора время от времени ударяет ими по крыше (рифленое железо). Как будто хочет выпороть меня розгами.

А сообщения по электронной почте приходят ко мне с писком, присаживаются на одеяло, будто птицы, прилетевшие из далеких светлых миров с сияющим видом и блеском в глазах ко мне в темноту. Я читаю те, которые мне нравятся. У Пекаря на ноге обнаружилось заражение крови: бедного мальчика укусил скорпион. «Думай обо мне, Линда». Елдон с гордостью сообщает, что Тел (это я так перевожу имя «Бод») достиг вожделенных 137 кг в упоре лежа и отпраздновал это, пригласив к себе на завтрак четырнадцать яиц. В ответ я хвалю его и говорю, что теперь я, Линда, пересмотрю отношение к своему любовнику. Мол, этот несчастный исландец в таком виде тяжестетаскания способен лишь на 95 кг. В следующие ночи в Мельбурне кому-то явно будет не до сна.

В темноте земной шар нарезает круги по направлению к солнцу, вертится в пространстве, будто старик в постели, со всеми своими африканскими деревьями и исландскими горами, комарами на Лофотене и башнями в Торонто и многолюдными роями в Бомбеевске и Делиграде. Черт возьми, как весело было бы быть Богом! Бабушка и Бог в одном флаконе. Одновременно пленять и пугать. И управлять жизнью баталь-Йоунов. И все же «на все способен тот, кто хочет умереть», как гласит пословица, сочиненная во время оно на острове Пюркэй. Поэтому я шлю своим сыновьям ночное письмо:

«Дело движется к концу. После смерти, вероятно, не будет ничего, так что лучше воспользоваться случаем, пока в пальцах теплится кровь. Надеюсь, вы еще немного поживете, а мне скоро в печь. Там будет тысяча градусов, и это облегчает мне задачу думать о вас с теплотой. Когда-то вы были моей жизнью, а сейчас у меня ничего нет, осталось только вот это: только полубессознательное струение крови по сердцу и пара-тройка засохших мыслей, которые болтаются на дне мозга, словно овечьи говняшки в тазу. Не могу сказать, чтобы я скучала по вам, ведь никто не скучает по тому, что предал сам, а раскаиваться в собственных деяниях уже поздно. И все же вы остаетесь моими сыновьями, как бы вы ни отрицали этот факт. А это — именно факт, и вам в жизни он будет форой. Я такая, какая есть, и, как говорили в старину, против наследственности не попрешь. Яблочко от яблони, котенок от кошки.

Всего хорошего, мальчики.

Я прощаюсь с вами без слез. Я ничего не оставлю вам после смерти, кроме белого горшка и отличного конторского стула. Насколько я понимаю, вы уже наверняка сожрали и высрали всё мое наследство. Я не собираюсь огорчать вас после смерти, хотя причины для этого у меня есть. Очевидно, я покину этот мир изношенной и измотавшейся и не думаю, чтобы мне особо хотелось потом возвращаться с того света. Будьте здоровы, дорогие мои короли, далекие и близкие. Да благословит добрый Хозяин с Небесного хутора вас и всех детей.

Спокойной ночи. Ваша мама».

Через пятнадцать минут приходит ответ из Norge. У них на западном побережье рано встают. Мой Оули лаконичен: «Привет, мама! Ты получила от нас рождественскую открытку в прошлом году? Вс. хор. О. Х. Й.».

«Нет. Самое роскошное в том, чтобы жить в гараже — свобода от бумажной почты. А что там было интересного?»

Он не отвечает. Машины для производства бутербродов уже включились.