Его мать поступила весьма грубо и плохо все продумала. Ну а как я могла иначе? В собственной норе лисица кусается больно. Теперь он, горемычный, был совсем сломлен. Теперь он остался с гадкими фотографиями и еще более ужасными картинами воображения. Это все я знаю благодаря горькому опыту. И да, теперь он остался с женщиной в голове, чтобы в следующие годы было, с чего беситься. Ничто так не распаляет, как сердечные раны, — насколько я знаю эту жизнь, получив от нее такой удар по морде, как совокупления других людей.

Супружеская измена — явление особенное в том смысле, что она тяжелее всего переносится бездельниками: она придавливает их без предупреждения, словно снежная лавина, к оконному стеклу души. И вот он сидит, не в состоянии выбраться наружу месяцами, и видит вокруг себя одни лишь спаривания супруги. Изменник убивает себя вон из жизни супруга и затем снова и снова является привидением в его голове, голый и совокупляющийся. И постепенно ты присасываешься к этому ядовымени и начинаешь наслаждаться его отравой. Ты сам принимаешься малевать того черта, который мучит тебя и затаптывает в грязь каждый раз, когда ему случится прискакать в твою больную голову. Человек — это вредительский прибор.

«Погаси-ка свет, дай-ка, я сердечные раны полижу», — говаривала бабушка Вера, когда считала приятный вечер законченным и хотела, чтоб ты ушел. Наверно, в нас заложены такие противоречия, чтоб в жизненных муках для нас нашлось какое ни есть лакомство.

Но, ах, сейчас покой оставил моего сына, и все по вине моей собаки-души. Даже на студеной вершине старости мне не удалось утихомирить эту собачонку. Со мной всегда выходило так, что личность — я, Хербьёрг Марья Бьёрнссон, — никогда не была полностью властна над своим голосом и поступками, — ими управляла более великая сила, которую я предпочитаю называть Жизнь Герры: она бурлит внутри и заправляет всем, берет под уздцы и кидает гранаты, так что вокруг сверкают вспышки — единственные цветы в моем саду.