Искусство помогать

Наш курс — это курс о том, как помогать. Как помогать действенно и как в нужный момент отказаться от помощи. Распознать, когда помощь возможна и уместна и когда нужно отказаться от работы, — это искусство. Помогать просто из сострадания могут многие, вообще-то это может каждый. Но помогать так, чтобы быть в созвучии с другим человеком, с его судьбой, с его душой, чтобы он мог расти от этой помощи, — это искусство. Здесь мы вместе сможем увидеть, что это за искусство. Я буду работать в порядке супервизии с различными случаями и при этом я буду разъяснять отдельные шаги к решению. Я буду делать с вами упражнения на восприятие, чтобы вы сами могли почувствовать, что возможно и что невозможно. Так мы вместе будем учиться помощи, учиться помогать.

Я написал о помощи один маленький афоризм: «Кто хочет помочь, тот помочь уже не сможет». Потому что, желая помочь, он автоматически вторгается в душу другого человека. На помощь нужно получить разрешение того, кому помогаешь. Только тогда помощь для помощника безопасна и уместна. Если помощи требуют, помочь, как правило, нельзя, если только речь не идет о страшном несчастье или чем-нибудь в этом роде. Потому что тот, кто требует помощи, ведет себя как ребенок, а помощник должен вести себя так, будто он мать или отец этого ребенка. Они оба вступают в так называемые терапевтические отношения переноса и контрпереноса. Такие отношения всегда запрограммированы на неудачу.

И еще кое-что, прежде чем мы начнем. Если помощник проводит различие между добром и злом, он не сможет помогать. Проводя различие между добром и злом, мы автоматически кого-то исключаем. Мы занимаем определенную позицию по отношению к тому, кого считаем плохим. Но истинная помощь возможна только тогда, когда все в равной степени получают место в сердце помощника, когда мы признаем, что каждый в равной степени имеет право на существование и что каждый по своему может быть переплетен в плохом (и мы считаем, что это плохо), так же как и мы можем быть переплетены в хорошем (и считаем, что это хорошо). Но в результате то, что мы обычно считаем плохим, может оказаться не таким уж плохим, а то, что мы считаем хорошим, оказывается не таким уж хорошим. Например те, кто всегда желает другим добра, все время все делают не так. Иначе они не стали бы все время ссылаться на то, что желали только добра. Настоящая помощь, помощь как искусство требует сил. И она требует понимания. Она требует всеобъемлющей любви.

 

Грусть

Участница: Клиентка два года назад разошлась с мужем и живет с детьми. В профессиональном и материальном плане у нее дела идут очень хорошо. Но она все время плачет и все время испытывает давление в груди…

Хеллингер перебивает: Понятно.

Обращаясь к группе: Она из таких помощников, которые все время сочувствуют.

Обращаясь к участнице: Ты сочувствуешь клиентке.

Участница: Я думаю, что ты не можешь об этом судить.

Хеллингер (обращаясь к группе): Мы это заметили. Это было упражнение на восприятие для вас всех. Она сможет ей помочь?

Обращаясь к участнице: Как ты сама думаешь, ты сможешь ей помочь?

Участница: Если я буду сочувствовать, то нет.

Хеллингер: Ты не сможешь ей помочь. Своим сочувствием ты исключаешь самого важного персонажа.

Участница: Себя саму.

Хеллингер: Мужа.

Участница смеется.

Хеллингер: Мое сочувствие принадлежит ему. Я думаю, судя по тому, что ты сейчас описала, давно пришло время, чтобы он ее покинул.

Участница: Да это действительно так.

Хеллингер: Да. Теперь ты играешь эту клиентку, а я играю тебя.

Участница садится рядом с Хеллингером.

Участница: Я совершенно не понимаю, что со мной происходит. Я чувствую себя хорошо. У нас с детьми прекрасный дом, чудный сад, работа мне в радость (плаксивым голосом), но я все время плачу, я почему-то все время плачу.

Хеллингер: Это хорошо, что ты плачешь. Знаешь, почему ты плачешь? Если бы ты не плакала, то могло бы оказаться, что ты опасна.

Длительное молчание.

Хеллингер (обращаясь к группе): Что теперь с терапевтическими отношениями? Они стали невозможными. Теперь она пойдет вперед.

Участница: Ну, если ты так считаешь…

Хеллингер: Я тебе это покажу.

Хеллингер выбирает заместительницу для клиентки и ставит ее.

Хеллингер (обращаясь к этой заместительнице): Теперь соберись и, что бы ни происходило, передавай это точно, как есть, не больше и не меньше.

Заместительница клиентки: Без слов?

Хеллингер: Без слов.

Клиентка смотрит на пол. Хеллингер просит женщину из группы лечь на пол. Клиентка опускается к женщине и садится рядом с ней. Потом она ложится рядом с ней на пол.

Хеллингер: Да.

Обращаясь к клиентке: Теперь еще раз посмотри на умершую и скажи: «Я убила тебя».

Клиентка: Я убила тебя.

Клиентка встает, отходит на несколько шагов назад и отворачивается.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Почему клиентка в депрессии? Потому что она не смотрит туда. В принципе она хочет умереть. Поэтому она сразу легла рядом с умершей. Ты знаешь, кто эта умершая?

Участница: Клиентка?

Хеллингер: Нет, ты ее путаешь.

Участница: Да, это сестра… Я запуталась.

Хеллингер: Это абортированный ребенок.

Продолжительное молчание.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Хорошо, этого достаточно. Спасибо вам обеим.

Обращаясь к заместительнице клиентки: Что ты чувствовала, когда говорила: «Я тебя убила»?

Клиентка: Это было правдой. Это было облегчением.

Хеллингер: Да. Именно.

Обращаясь к участнице: Депрессия означает: я не хочу туда смотреть. За этой депрессией скрывается агрессия. Если ее вскрыть, ей придется действовать.

Участница улыбается и кивает.

Хеллингер (обращаясь к группе): Но если с такой клиенткой долго говорить, то это не проявится. Если сделать расстановку, даже если поставить только ее одну, сразу видно, в чем дело. Она смотрела на пол. Это значит, что там лежит умершая. Когда мы положили умершую, клиентка сразу легла рядом с ней. Это значит, что она чувствовала себя виноватой по отношению к умершей. Иначе она бы не стала ложиться рядом с ней. Потом я попросил ее сказать: «Я убила тебя». И тогда все выявилось.

Обращаясь к участнице: Вопрос теперь вот в чем: что ты будешь делать, когда она придет к тебе? А она еще придет?

Участница: Да. Я расскажу ей о том, что мы делали.

Хеллингер: Нет, не так. Мы сделаем это более искусно.

Я сделаю с тобой одно упражнение. Ты клиентка.

Обращаясь к группе: Вы можете делать его вместе с нами.

Обращаясь к участнице: Мы сделаем это элегантно.

Она смеется.

Хеллингер: Итак, закрой глаза. Я буду говорить с тобой так же, как я бы говорил с клиенткой.

Недавно я был на кладбище. Я ходил от могилы к могиле и смотрел на имена. Между двумя могильными камнями был промежуток. Я подумал: возможно, тут тоже кто-то лежит, но без имени и без могильного камня. Потом я подумал: я приму этого умершего в свое сердце. Я встану на колени и поклонюсь. Потом на меня нахлынули воспоминания, разные воспоминания. И мне стало грустно. Я спросил себя: почему мне так грустно? И тогда я начал плакать.

Продолжительное молчание.

Хеллингер (через некоторое время): Хорошо?

Участница: Очень хорошо.

Хеллингер (обращаясь к группе): Наш курс — обучающий курс, и я разъясняю, что делаю. Это было в некотором роде гипнотическое упражнение. К самой клиентке мы здесь не обращались. И поэтому она не должна себя чувствовать задетой. То есть я ставлю нечто между ею и мной. Но она не может поступить иначе, как отправиться на кладбище вместе со мной. Так я привожу ее к тому, чего ей не хватает, не называя этого. Так я вхожу в чувство, которое уместно для нее. Я вспоминаю, я грущу и начинаю плакать. Ее душа идет вместе со мной. Ее душа идет вместе со мной, сама не понимая, как это происходит.

Обращаясь к участнице: Это все. Когда ты с этим справишься, ты ей скажешь: «На этом мы на сегодня закончим». Хорошо?

Участница: Да.

Хеллингер: Всего тебе хорошего.

 

Отношения троих

Участник: Я работал с одной парой, но теперь я работаю только с женой. Два года назад у них в браке был кризис…

Хеллингер перебивает: Этого достаточно. Итак, речь идет о супружеской паре, которая пережила кризис, и теперь ты работаешь только с женой. Я правильно понял?

Участник: Да.

Хеллингер (обращаясь к группе): А что произошло с того времени?

Участник: Мне показать, что произошло?

Хеллингер ставит заместителей мужа и жены напротив друг друга, а самого участника несколько в стороне от них.

Хеллингер (обращаясь к группе): Теперь понаблюдаем за тем, что происходило.

Участник попеременно смотрит то на мужа, то на жену. Он подходит немного ближе к мужу. Муж начинает мелкими шажками передвигаться к жене. Та остается неподвижной. Через некоторое время Хеллингер отворачивает участника.

Хеллингер (обращаясь к мужу): Как ты теперь себя чувствуешь, лучше или хуже?

Муж: Лучше.

Смех в группе.

Хеллингер (обращаясь к жене): Как ты теперь себя чувствуешь, лучше или хуже?

Жена: Пока я вся дрожу. Пока я не знаю.

Хеллингер (обращаясь к группе): Это треугольник. То, что он работает с ней одной, означает, что у них сложились отношения троих — треугольник. Он встал между ними в их отношениях.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам.

Участник смеется.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Мы видим, как опасна может быть помощь.

Когда участник хочет что-то сказать: Подожди, я еще кое-что объясню тебе. У нас достаточно информации. Больше мне знать не надо.

Обращаясь к группе: Что же именно произошло? Он сочувствует жене (поэтому она к нему и ходит), а муж исключен. Жена ведет себя по отношению к нему как ребенок, а он ведет себя по отношению к жене как мать. Если бы он вел себя как отец, то ее муж получил бы место в его сердце. Но он ведет себя как мать. Многие терапевты ведут себя как матери по отношению к своим клиентам. Все, кто так поступает, не уважают мужчин и исключают отцов и мужей. Это последствия терапевтических отношений. Так называемых терапевтических отношений.

Обращаясь к участнику: Ты видишь, как она опасна.

Обращаясь к группе: И как нужно быть осторожным с самого начала, чтобы не угодить в такие отношения. Риск установить такие отношения существует, когда клиент представляется нуждающимся.

Обращаясь к участнику: Так пробуждаются твои материнские инстинкты. Это, конечно, великолепно, но ничему не поможет.

Участник смеется.

Участник: Когда я стоял здесь, мне хотелось подойти к мужу.

Хеллингер: Я это видел, но ты этого не смог. Жена утянула тебя в сферу своего влияния. Нельзя сказать, чтобы ты исключил мужа совсем, но в этих отношениях ты выступал как соперник. Такие отношения структурно напоминают треугольник.

Обращаясь к группе: Когда терапевт в процессе терапии пары работает только с одним из супругов, то практически неизбежно отношения превращаются в треугольник, что препятствует решению.

Обращаясь к группе: Если бы ты дальше работал с этой парой, с кем нужно было бы работать дальше?

Обращаясь к участнику: Кто клиент? Однозначно, жена. Муж был обращен в сторону жены. Можно было бы предположить, что причина лежит в родительской семье жены.

Хеллингер снова ставит заместительницу жены, ставит напротив заместительницу ее матери.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Теперь я все-таки сделаю с тобой одно упражнение. Встань за спиной матери.

Жена и ее мать смотрят на пол. Хеллингер просит участника подойти ближе к матери и положить ей руки на плечи. Жена делает крошечный шажок в сторону матери.

Хеллингер (через некоторое время, обращаясь к матери): Ляг на пол.

Мать ложится на пол. Жена кладет левую руку себе на живот и начинает дрожать. Она делает два крошечных шажка в сторону матери. Своей левой рукой она держит правую.

Хеллингер просит участника отойти немного назад.

Жена, преодолевая большое сопротивление, все же подходит ближе к матери, но не решается прикоснуться к ней и ложится рядом с ней. Участник еще дальше отошел назад и отвернулся.

Хеллингер просит участника сесть снова рядом с ним.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Совершенно ясно, что это все никак не связано с партнерскими отношениями. Жена хочет умереть. Мы видели, что ее мать вообще здесь не присутствовала. Может, она хотела умереть или умерла слишком рано, Мы этого не знаем. Сначала женщина была зла на свою мать. Возможно, потому, что она подавляла в себе любовь к ней. Но мы видели, что она хочет быть с матерью и хочет умереть. Теперь я вижу проблему совершенно в другом свете. Теперь речь идет о жизни и смерти, теперь мы видим проблему системно. Мы исходим не из того, что люди чувствуют. Это системно. Теперь посмотрим, сможем ли мы найти решение. Согласен?

Участник: Да.

Хеллингер снова ставит заместителя мужа и жены друг напротив друга.

Хеллингер (обращаясь к матери): А ты встань за спиной своей дочери — там, где ты чувствуешь себя хорошо.

Мать отходит немного назад, потом еще немного.

Хеллингер (через некоторое время, обращаясь к жене): Скажи своему мужу: «Меня тянет к моей матери».

Жена: Меня тянет к моей матери.

Хеллингер (через некоторое время, обращаясь к мужу): Скажи: «Пожалуйста, останься».

Муж: Пожалуйста, останься.

Жена тяжело дышит. Затем муж и жена маленькими шажками идут друг другу навстречу. Они протягивают друг другу сначала по одной руке, потом по второй. Муж подходит ближе и берет жену за предплечья. Оба долго смотрят друг на друга. Жена не решается подойти совсем близко. Потом они нежно обнимаются.

Хеллингер: Как теперь себя чувствует мать?

Мать: Я чувствую облегчение.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Я думаю, этого достаточно.

Участник: Спасибо.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем.

Обращаясь к участнику: Я двигался медленно, шаг за шагом, чтобы вы видели, как развивается помощь. В конце все стало ясно. Но что ты будешь делать, когда она снова придет к тебе? Я скажу, что мне приходит на ум. Ты, конечно, можешь изменить это в любое время.

Ты можешь ей сказать, что хочешь поговорить наедине с ее мужем.

Заместитель мужа смеется.

Хеллингер (обращаясь к группе): Вы видели реакцию мужа?

Обращаясь к участнику: Когда муж придет, скажи ему, что тебе кажется, что его жена хочет уйти, даже что она хочет умереть и пусть он тебе расскажет что-нибудь о ее родительской семье. Тем самым ты привлечешь его на свою сторону. Он снова будет на твоей стороне. Тогда ты, возможно, выяснишь что-то важное и сможешь сделать что-нибудь для обоих. В том же ключе, как мы делали это сейчас. Было очевидно, что жена все же колебалась. Но тяга к смерти в ней очень сильна. Доверься происходящему. Ты должен знать: то, что здесь происходило, будет действовать на них обоих. А теперь я покажу тебе твое высокое искусство.

Помогать системно

Помощь, которая рассчитывает на то, чтобы стать успешной, должна быть системной. Это значит, что, работая с клиентом, я должен держать в поле зрения всю его систему. Традиционная психотерапия основана на следующем: приходит клиент, и начинаются отношения между клиентом и терапевтом. Если терапевт (или помощник), глядя на клиента или клиентку, видит за ним его родителей и принимает их в свое сердце, принимает в свое сердце и его предков, внутренне склоняется перед судьбой клиента и уважает ее и если он за всем этим чувствует свою собственную судьбу и своих родителей, и своих предков, тогда он уже не один и тогда терапевтические отношения в том смысле, о котором мы говорили, становятся невозможными. Тогда это отношения двух взрослых людей, которые вместе ищут решение и которые действуют совместно. Вот в чем различие.

Обвинения

Хеллингер: Может быть, есть какие-либо вопросы?

Участник: То, что ты только что сказал, связано с тем, что ты говорил, что наихудшее место для терапевта за спиной у клиента?

Хеллингер: Большинство клиентов на что-то или на кого-то жалуются: на определенного человека, на определенную ситуацию. Если ты мысленно находишься за спиной клиента, ты участвуешь в движении обвинения вместе с ним и ты вместе с ним исключаешь то, что исключает он сам. Тогда ты сразу становишься бессилен. Если ты встанешь за тем, на кого или на что он жалуется, все сразу становится по-другому, вот где кардинальное различие.

Терапевтические отношения

Участница: Ты говоришь, что тогда нет терапевтических отношений. Под терапевтическими отношениями ты всегда понимаешь такие отношения, когда клиент ищет в терапевте мать или отца?

Хеллингер: Терапевтические отношения — это такие отношения, когда клиент рассказывает о себе как о слабом и нуждающемся в помощи (в принципе как о ребенке) и когда терапевт сразу поддается контрпереносу и ведет себя так же, как мать или отец. Вот что такое терапевтические отношения. Такие отношения нужно пресекать в самом начале при помощи определенных техник (таких, как я вам демонстрирую), тогда это принесет облегчение всем.

 

Русский

Участник: Ко мне обратился один пожилой мужчина. Его отец был на войне и вернулся. Брат отца погиб. После войны его отец женился на жене брата. У того брата был сын, которого он усыновил.

Хеллингер: Это типичная для Германии ситуация: человек получает свою мать за счет мужчины, погибшего на войне. Это как раз наш случай. В чем спасение для клиента?

Участник: В том, чтобы он принял свою мать.

Хеллингер: Спасение, возможно, придет от его дяди, который погиб. Мы это проверим. Мы поставим клиента и его дядю и посмотрим, что между ними происходит.

Обращаясь к группе: В начале расстановки речь идет о том, чтобы точно определить, кого нужно поставить, и работать с этими людьми. Только если нужно будет поставить кого-то еще, нужно их приглашать, но не ранее, чем это выяснится.

Хеллингер выбирает заместителей для сына и погибшего дяди и ставит их друг напротив друга.

Через некоторое время Хеллингер ставит в расстановку отца, рядом с его погибшим братом.

Погибший брат кладет голову на плечо своего брата. Тот обнимает его за спину и крепко держит. Дядя очень печален. Сын в нерешительности и хочет уйти. Он отходит на несколько шагов в сторону и сжимает кулаки.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Ты знаешь, где погиб дядя?

Участник: Он был в России.

Хеллингер выбирает заместителя для русского и ставит его рядом с погибшим дядей.

Когда появляется русский, сын снова поворачивается к остальным и отходит на несколько шагов назад. Через некоторое время русский опускается на колени и ложится на пол позади братьев. Он ложится на левый бок, лицом к ним.

Сын в нерешительности, отворачивается на мгновение и снова поворачивается. При этом он сжимает кулаки. Оба брата поворачиваются к умершему русскому. Тот отодвигается от них назад и ложится на живот. Погибший брат ложится рядом с ним. Он хочет дотронуться до русского рукой, но тот не позволяет и отодвигается от него. Затем он начинает отталкивать его от себя ногами.

Сын все время держится правой рукой за спину. Хеллингер подводит его к умершему русскому. Сын опускается перед ним на колени и ложится на пол, на бок, рядом с ним. Он продолжает держаться рукой за спину. Погибший дядя пытается приблизиться к русскому. Тот отодвигается от него все дальше.

Теперь Хеллингер ставит заместительницу матери в расстановку. Мать и отец подходят ближе к умершим, лежащим на полу, и к сыну. Отец тоже опускается на колени и притягивает сына к себе. Тот кладет ему голову на колени. Отец держит его, сын начинает громко всхлипывать. Мать тоже опустилась на колени рядом с ними.

Хеллингер (обращаясь к матери): Положи одну руку на русского, а другую на твоего погибшего мужа.

Мать обнимает обоих: первого мужа и русского. Но русский не может с этим примириться.

Мать снова встает и отходит на шаг назад. Сын продолжает тяжело дышать, отец продолжает держать его.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Ты знаешь, в каких войсках служили оба брата? Может, в СС?

Участник: Я думаю, нет.

Хеллингер: Тот сделал русским что-то очень плохое. Сын идентифицирован с русским.

Хеллингер просит сына лечь между своим дядей и русским. Тот ложится на спину между ними. Отец встает и становится рядом с матерью.

Дядя кладет на сына руку. Тот поворачивается к русскому. Затем русский к нему осторожно прикасается.

Хеллингер (обращаясь к группе): Теперь русский очень осторожно прикасается к руке сына. Сын — единственный, кто скорбит и кто испытывает сочувствие.

Хеллингер (через некоторое время): Теперь сын должен встать и пойти к своему отцу.

Хеллингер ставит родителей немного дальше назад, а сына он ставит перед ними. Сын медленно идет к отцу и всхлипывает. Сначала он хочет его оттолкнуть, но потом кладет голову ему на плечо. Они крепко обнимаются. Мать кладет свою руку сзади на спину отца.

Хеллингер (обращаясь к русскому): Как ты теперь себя чувствуешь?

Русский: Намного лучше. (Указывает на сына и отца): Это прекрасно.

Хеллингер: Встань за спиной сына и положи ему руки на плечи.

Русский обнимает сзади сына и отца. Сын громко всхлипывает. Мать отходит назад и смотрит на своего первого мужа. Через некоторое время русский отпускает сына и отца.

Хеллингер (обращаясь к русскому): Отойди назад.

Обращаясь к матери: А ты ляг рядом со своим первым мужем.

Мать ложится рядом со своим первым мужем. Русский отдаляется. Сын все еще всхлипывает в объятьях своего отца.

Хеллингер: Я думаю, это все.

Обращаясь к заместителям: Спасибо вам всем. Садитесь на места.

Обращаясь к участнику: Хорошо, что мы это расставили. Выявилось совершенно другое измерение.

Помощь на службе примирения

Хеллингер (обращаясь к группе): Решение приходит тогда, когда все участники охвачены нашей любовью. Мы увидели очень важный сигнал. Сын в какой-то момент сжимал кулаки. Он вел себя агрессивно. Он чувствовал агрессию. У русского тоже были агрессивные чувства. То есть сын был связан с русским. Когда помощник такое видит, он должен вмешаться соответствующим образом. Видно, куда направлено движение, и его нужно поддержать. Без поддержки движение было бы невозможным. Если просто дать ситуации развиваться, как есть, ничего не получится. Нужно включиться самому и почувствовать, как развиваются движения. В конце, когда жена отошла назад, было ясно: она хочет к своему первому мужу. Это нужно признать. Если это признать, ничего не предпринимая дальше, не ища решения, начавшиеся движения сохранятся. В конце мы видели, что примирение между Россией и Германией, между немецкими солдатами и русскими — это процесс длительный. Если в него вмешаться, ничего хорошего не будет. Тогда все превратится в так называемую политическую расстановку. Такие расстановки оторваны от движений души. Это плохо.

То, что мы видели здесь, задело нас всех. Мы прониклись сочувствием к русским и к жертвам с их стороны и мы прониклись сочувствием к немецким солдатам — ко всем. Все они получили место в наших сердцах. Так мы стали сильнее. Мы связаны с мощными силами, эти силы действуют через нас, причем нам самим уже ничего не нужно делать. Они действуют в силу нашего присутствия, просто потому, что мы с ними связаны. Только так мы действительно можем помогать.

Послесловие

Хеллингер (обращаясь к группе): Я бы хотел еще кое-что дополнить касательно последней работы. Она была в определенном смысле незаконченной. У нас и места здесь было недостаточно. Я подумал, что вообще-то я еще должен был поставить мать того русского. Это чувствовал заместитель сына.

Обращаясь к заместителю сына: Хочешь это объяснить?

Заместитель сына: Как только я встал тут, я сразу начал искать свою мать или кого-то другого, олицетворяющего мать. Мне этого не хватало. Поэтому напряжение было таким высоким и мое смятение таким сильным.

Хеллингер: Это была мать русского.

Обращаясь к группе: В подобных расстановках очень полезно ставить родителей. Томас, наш оператор, сказал мне, что за обоими умершими он видел их родителей. Если бы мы поставили родителей, возможно, примирение началось бы между родителями, и умершим было бы легче. Эти отправные точки нужно всегда иметь в виду.

 

Цыгане

Участница: Девочка, которой сейчас 15 лет, с семи лет живет у своих опекунов. Мать ее биологической матери нашли утонувшей в пруду. Говорят, она страдала шизофренией. Ее родных родителей преследовали во время второй мировой войны как цыган.

Хеллингер (обращаясь к группе): В нескольких предложениях она дала нам всю важную информацию.

Обращаясь к участнице: Ты хорошо это сделала. Теперь мы точно знаем, как нам работать. Почему девочка не осталась со своими родителями?

Участница: Дети чуть не умирали от голода. Родители не могли о них заботиться. Поэтому родители отдали детей опекунам, потому что те лучше о них заботились.

Хеллингер: А какому виду преследования они подверглись?

Участница: Об этом я ничего не знаю.

Хеллингер: Это было в Германии?

Участница: Да.

Хеллингер (обращаясь к группе): Если дать этому подействовать на нас, если вчувствоваться, где и у кого наиболее важная тема? С тех и нужно начинать.

Обращаясь к участнице: У кого больше всего энергии, как ты думаешь?

Участница: У биологических родителей.

Хеллингер: У цыган?

Участница: Да.

Хеллингер: Я тоже так считаю. Там наиболее сильная энергия. Поэтому я начну с них.

Хеллингер выбирает заместителей для родителей и ставит их рядом друг с другом. Потом он ставит напротив них их преследователей.

Первый преследователь отворачивается. Второй преследователь трясется и кашляет. Отец смотрит на пол. Хеллингер выбирает четырех заместителей для убитых цыган и просит их лечь на пол между родителями и преследователями.

Отец и мать обнимают друг друга за спины. Отец громко всхлипывает. Хеллингер ставит заместительницу девочки в расстановку.

Дочь вот-вот упадет на пол. Хеллингер ставит в расстановку заместителей опекунов.

Мать (опекун) поддерживает дочь. Она смотрит на отца, который продолжает всхлипывать. Потом и дочь смотрит на своих родителей и всхлипывает. Опекуны подводят дочь к ее родителям. Они обнимаются, всхлипывая. В это время один из преследователей лег рядом с четвертой жертвой и обнимает ее. Другой преследователь сел рядом с третьей жертвой.

Хеллингер ставит дочь напротив ее родителей, а ее опекунов — за ее спиной. Дочь вытирает слезы.

Хеллингер (обращаясь к дочери): Что сейчас?

Дочь: Мне все еще немного грустно. Но мне хорошо.

Хеллингер (обращаясь к родителям): Пусть дочь встанет между вами, и вместе с ней подойдите к жертвам и склонитесь перед ними.

Они становятся перед жертвами и склоняются в глубоком поклоне. Опекуны повернулись к жертвам.

Хеллингер (через некоторое время, обращаясь к родителям и дочери): А теперь отвернитесь от них.

Обращаясь к опекунам: А вы встаньте за ее спиной.

Обращаясь к дочери: Как теперь?

Дочь: Намного легче.

Отец: Теперь хорошо.

Мать: Лучше.

Отец-опекун: Несколько лучше.

Мать-опекун: Я чувствую себя беспомощной, такой беспомощной.

Отец-опекун (смотрит на жертв): Я чувствую, что я все еще среди них.

Хеллингер поворачивает опекунов к жертвам.

Хеллингер (обращаясь к опекунам): Вы тоже поклонитесь.

Оба совершают глубокий поклон.

Хеллингер (через некоторое время): Теперь выпрямитесь, отвернитесь от них и уходите прочь. Как теперь?

Отец-опекун: Лучше.

Мать-опекун: Лучше.

Дочь и ее родители с любовью смотрят друг на друга. Родители обнимают дочь сзади. Они проходят еще на несколько шагов вперед.

Скорбь, которая разрешает

Хеллингер (обращаясь к группе): Здесь стало ясным нечто важное, касающееся решения. Прошлое только тогда сможет стать прошлым, когда оплаканы умершие, когда оплаканы жертвы. Когда мы позволим скорбеть о жертвах и самих преступниках. Нужно склониться перед жертвами, а потом отвернуться, повернуться к будущему. Тогда умершие смогут упокоиться с миром. А живущие будут свободны для будущего. Итак, скорбь — это предпосылка для ясного будущего, предпосылка для того, чтобы что-то прошло. Предпосылка для примирения — это совместная скорбь.

Однако, если снова повернуться назад (некоторые делают это из желания угодить умершим, отомстить за них), это плохо для всех: как для умерших, так и для живущих. Это глубокое внутреннее религиозное исполнение — проводить прошедшее в прошлое и не возвращаться к нему. Но только после того, как мы посмотрели на прошлое, посмотрели на умерших, поклонились им, только тогда они смогут покоиться с миром.

Родители и дочь проходят еще на несколько шагов вперед.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Родители не могли заботиться о ребенке, потому что были идентифицированы с умершими. Это тебе понятно?

Участница: Да.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем.

Обращаясь к участнице: С кем из них ты работаешь?

Участница: С матерью-опекуном.

Хеллингер: Ты можешь рассказать ей, что здесь было. Это поможет. У них есть связь с биологическими родителями?

Участница: Отец умер в прошлом году. Они были вместе с детьми на похоронах. Мать еще жива. Восьмилетний брат тоже воспитывается в этой семье.

Хеллингер: Устрой встречу с семьей. Покажи им видео, посмотрите его вместе. Это хорошая идея. Что-то еще?

Участница: Это все.

Хеллингер: Тогда желаю тебе успеха.

 

Правильное

Хеллингер (обращаясь к участнице): В чем проблема?

Участница: Речь идет о женщине 30 лет, родители которой индийцы и живут в Германии. Она выросла здесь. Ее мать чуть не умерла при ее рождении. Молодая женщина больна. Она будто разделена пополам. Ее лицо было искривлено. Но теперь это исправилось. У нее есть другие небольшие проблемы со здоровьем.

Хеллингер выбирает заместительницу клиентки, заместительницу Индии и заместителя Германии и ставит их.

Индия и Германия стоят друг напротив друга. Клиентка стоит в стороне на равном расстоянии от обоих.

Клиентка наклоняется вправо, в сторону Индии, и смотрит на нее. Потом она подходит к Индии, они нежно обнимаются.

Одновременно с этим Германия приближается к клиентке. Та коротко смотрит на Германию, но идет к Индии. Когда клиентка и Индия обнимаются, Германия отворачивается.

Хеллингер (через некоторое время, обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем.

Обращаясь к участнице: Быть целым можно, только находясь дома.

Участница (кивает): Ей будет трудно это принять. Но я это и предполагала.

Хеллингер: Кому будет трудно?

Участница: Может, мне?

Хеллингер: Вот именно, тебе.

Оба смеются.

Хеллингер (обращаясь к группе): Это был очень важный процесс, который мы наблюдали. В нем показалось решение.

Обращаясь к участнице: Какова в этом случае помогающая позиция помощника?

Участница: Не вмешиваться.

Хеллингер: Радоваться. Тогда это благословение решения, которое показалось.

Участница кивает.

Хеллингер: От этого благословения, от этой радости клиентка получит силу — силу сделать это в нужное время. А если помощник скажет, что она этого не сделает?

Участница: Я ей это предлагала. Я видела это решение.

Хеллингер: Я настаиваю на том, что показалось здесь. Это показалось совершенно ясно: во-первых, то, что решение идет от внутреннего движения, а не от головы. И во-вторых, что ты противопоставила решению возражение: она не сможет этого сделать. Как это отразится на душе клиентки? Даже если терапевт об этом только подумал, ты чувствуешь?

Участница: Да.

Хеллингер: Так часто бывает с помощниками. Что произойдет в тот момент, когда ты согласишься с решением? Ты потеряешь клиентку. Ты возражаешь, потому что у тебя терапевтические отношения с клиенткой — отношения мать-ребенок. Возражения идут от страха матери потерять свое дитя. И становится видно, как эти терапевтические отношения препятствуют решению, являются препятствием на пути клиентки к свободе.

Обращаясь к участнице: Итак, что ты теперь собираешься делать на практике? Можешь мне об этом не рассказывать. Я здесь для того, чтобы показывать решения. Таким образом я еще и защищаю помощников. Я беру ответственность на себя со всеми последствиями. Когда она придет к тебе в следующий раз, ты можешь ей сказать: «Я читала книгу об Индии, это было захватывающе». Скажи это просто, без всяких комментариев. А потом скажи ей: «Мы временно прервем терапию, на полгода».

Участница кивает.

Смех в группе.

Хеллингер (обращаясь к группе): Вы замечаете, какую силу это дает клиентке? Она сразу становится самостоятельной. Терапевтические отношения окончены. Отношения мать-ребенок окончены, и она полна сил.

Обращаясь к участнице: Что бы она потом ни делала, не беспокойся. Как только ты спросишь, что она сделала, ты снова станешь матерью для нее. Отслеживание опасно. Только те терапевты, которые установили терапевтические отношения, следят за последующим ходом событий.

Когда я покупаю в супермаркете ананасы (а я иногда их покупаю), продавщица дает мне ананас, я плачу за него, приношу домой и наслаждаюсь им. Если продавщица меня потом спрашивает: «Ну как, вкусно было?» — замечаете, как это смешно? Она вдруг становится заботливой матерью. Терапия — это в определенном смысле сделка.

Участница: Да.

Хеллингер: Есть много прекрасных книг об Индии.

Смех в группе.

Основы помощи

Хеллингер (обращаясь к группе): Здесь речь идет о том, чтобы мы научились воспринимать тончайшие различия в действии определенных мыслей и определенных слов. Это обостряет чувственное восприятие, в том числе восприятие действия.

Основное отличие: что делает клиента сильнее (а это видно сразу), хорошо для клиента; что делает клиента слабее (и это видно сразу), плохо для клиента. И еще: Что делает меня сильнее или слабее? Или, как в нашем случае, я спрашиваю себя, в какой степени это делает меня свободным или несвободным?

Вот некоторые основные правила. Если их знать, то можно быстро ухватить верное. Потому что верное, во-первых, просто, а во-вторых, не дает никакого выбора. Верным может быть только что-то одно. Все остальное неверно.

Смех в группе.

Хеллингер: В большей или меньшей степени.

Послесловие

Хеллингер: Я бы хотел вернуться к этому случаю.

Хеллингер зовет заместительницу клиентки к себе и ставит напротив нее участницу. Через некоторое время клиентка медленно начинает отходить назад.

Хеллингер (обращаясь к клиентке): Что с тобой?

Клиентка: Она меня пугает.

Хеллингер (обращаясь к группе): Терапевт все еще подвержена переносу.

Обращаясь к участнице: Тебе это понятно?

Участница: Это действительно так.

Хеллингер: Теперь скажи ей: «Я прочитала великолепную книгу об Индии».

Участница (смеется): Я прочитала великолепную книгу об Индии.

Клиентка сразу же становится приветливее.

Хеллингер обращаясь к участнице: Это я и хотел продемонстрировать.

Обращаясь к заместительнице: Спасибо тебе.

Обращаясь к группе: Почему я это сделал? Участница подошла ко мне и сказала, что клиентка благодарна и Германии и т. д. Тогда я сказал ей: «Ты все еще находишься в состоянии переноса, и это плохо для твоей клиентки». Я ее спросил: «Теперь у твоей клиентки больше или меньше энергии?» Я обещал ей это продемонстрировать.

Прощание с переносом

Прощание с переносом дается нелегко. Знаете почему? Тот, кто поддается переносу в качестве матери или отца по отношению к клиенту, сам остается ребенком. Поэтому прощание так трудно. Только тот, кто готов быть равным, может отдаться этому процессу.

И еще кое-что я хотел бы отметить. Тот, кто вступает в перенос, предлагая себя клиенту в качестве матери, прежде всего матери, тот превозносится по отношению к собственной матери или собственному отцу, думая, что может им помочь. То есть «превосходство» ребенка по отношению к собственным родителям находит свое продолжение в превосходстве помощника над клиентом. Вы заметили, что для каждого помощника речь идет о чем-то большом, что, возможно, его несколько путает. Но результат так прекрасен.

 

Достоинство

Участница: Речь идет о клиентке, которая в своей деревне попала в изоляцию. От нее отвернулись все ее друзья. Она рассказала, что у нее были отношения с четырьмя мужчинами. Троих она оставила, и от каждого из них она делала аборт. За четвертого она вышла замуж и родила от него сына.

Хеллингер: Сколько лет сыну?

Участница: Семь лет.

Хеллингер (когда участница хочет продолжать): Я думаю, этого нам будет достаточно.

Обращаясь к группе: То, как она нам об этом рассказывала, о чем это говорит? Что она сделала с клиенткой?

Обращаясь к участнице: Ты вступила с ней в терапевтические отношения.

Участница смеется.

Хеллингер: И теперь ты потеряна и не сможешь ей помочь. Она позиционируется как бедная бедняжка. Она сумела бросить троих мужчин и сделать три аборта. Сильная же агрессия сидит в этой женщине!

Участница: Да, это так.

Хеллингер: Если ты будешь продолжать в том же духе, эта агрессия перейдет к тебе.

Обращаясь к группе: Терапевтические отношения, как правило, заканчиваются агрессией. Они могут закончиться только агрессией. Поэтому, когда помогают по-умному, то нужно заставить клиента сразу впасть в ярость. Но по возможности это нужно сделать элегантным образом, чтобы самому не впасть в ярость или разозлиться.

Участница: Этого я не поняла.

Хеллингер: Расставим твою ситуацию, чтобы понять причины и научиться тому, как это сделать.

Хеллингер выбирает заместительницу для клиентки и ставит ее. Клиентка тяжело дышит. Она хочет сделать шаг вперед, но медлит и смотрит на пол. Хеллингер выбирает трех заместителей для абортированных детей и просит их лечь перед клиенткой на пол. Клиентка несколько раз топает ногой по полу.

Хеллингер (обращаясь к группе): В ее ногах проявляется агрессия.

Двое первых абортированных детей берутся за руки и смотрят в сторону от матери. Клиентка медленно приближается к детям.

Хеллингер (обращаясь к клиентке): Ляг рядом с ними.

Обращаясь к участнице: По ее движению видно, что она хочет лечь рядом с ними.

Клиентка ложится на абортированных детей, обнимает их сверху, всех троих. Она смотрит на них, а потом кладет на них голову.

Хеллингер выбирает заместителя для четвертого мужчины и сына и ставит их в расстановку.

Отец обнимает сына за спину. Затем он становится за его спиной и берет его за предплечья.

Хеллингер (через некоторое время, обращаясь к сыну): Иди со своим движением, повернись к отцу.

Обращаясь к участнице: Видно, что это его движение.

Сын поворачивается к отцу. Клиентка быстро смотрит на это и снова кладет голову на своих абортированных детей. Сын кладет голову на правое плечо отца. Тот обнимает его. Но руки сына остаются висеть вдоль тела.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Это решение для сына. Для клиентки решения не существует.

Показывает на клиентку: Вот решение. Она хочет умереть. Ты не должна вмешиваться.

Участница; Ее бабушка…

Хеллингер: Этого нам знать не нужно. Это только отвлекает, нам не нужно знать причины. То, что мы видим здесь, — это совершенно ясное движение.

Теперь и сын обнимает отца.

Хеллингер (обращаясь к группе): Посмотрите внимательно, движение женщины — это движение с достоинством.

Обращаясь к участнице: Таким образом она возвращает себе свое достоинство и свое величие. Если мы согласимся с этим, таким как оно показалось, то увидим, что это порядок. Хорошо?

Участница: Да.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем.

Аборты и их последствия

Хеллингер (обращаясь к группе): В этой связи я бы хотел обратить ваше внимание на следующее. Когда речь идет об абортах, многие помощники, включая меня самого, испытывают страх смотреть на это и работать с этим. Потому что это страшно.

Часто в случае с абортом мы также стремимся сгладить противоречия и, возможно, говорим: «Ах, бедная женщина, она была еще так молода», или что-то в этом роде. Но душа не верит этому. Она не поддается таким уговорам.

Аборт — это, конечно, дело двоих — женщины и мужчины. Но на женщину аборт оказывает гораздо большее, далеко идущее влияние. Влияние таково: женщина теряет часть своей души, которая остается с детьми, и она теряет часть своего здоровья. Она оставляет часть своего тела с абортированным ребенком. Она отдает часть себя. Ища оправдание аборту, женщина теряет свое достоинство и свою силу.

Но если, напротив, прямо посмотреть на ужас ситуации и, например, попросить сказать женщину: «Я убила тебя», или: «Я умертвила тебя» — это шокирует. Но на клиентку это окажет освобождающее действие, как ни странно. Посмотреть на все это прямо в упор не так-то просто.

Еще бывают ситуации, когда мать совершенно не хочет туда смотреть, когда ребенок, так сказать, потерян. Здесь существует опасность, что помощник внезапно начинает чувствовать агрессию по отношению к женщине. Он исключает ее или осуждает. Он забывает о том, что помогать нужно, не проводя различия между добром и злом.

В данном случае решение было в том, что женщина пошла к своим абортированным детям. Но я хочу показать вам еще кое-что другое.

Хеллингер просит заместительницу клиентки еще раз встать, а трех абортированных детей лечь и ставит заместителя судьбы клиентки напротив нее.

Потом он выбирает трех женщин — заместительниц судеб абортированных детей и ставит их перед детьми. Хеллингер также ставит заместителя сына в расстановку и напротив него его судьбу.

Через некоторое время заместитель судьбы клиентки подходит к ней и становится слева от нее. Клиентка поворачивается к нему и протягивает ему руки. Она подходит вплотную к своей судьбе и кладет голову на грудь ее заместителя. Через некоторое время судьба обнимает ее.

Клиентка смотрит на своих абортированных детей. Судьба сына взяла его за руку и вместе с ним встала напротив абортированных детей. Они держатся за руки.

Клиентка немного отклонилась от своей судьбы и смотрит ей в глаза. Они держатся за руки и нежно обнимаются.

Судьба сына встает ему за спину и прикасается к нему правой рукой.

Судьба первого абортированного ребенка садится рядом с ним и кладет голову ребенка себе на колени.

Третий абортированный ребенок сидя прислоняется к заместителю своей судьбы спиной. Тот наклоняется к нему, тянет его к себе вверх, становится за его спиной и кладет руки на его плечи.

Клиентка отвернулась, ее судьба стоит теперь за ее спиной. Судьба держит ее сзади за обе руки. Клиентка теперь смотрит прямо перед собой.

Третий абортированный ребенок отклоняется назад и кладет голову на плечо своей судьбы. Потом ребенок разворачивается, и они крепко обнимаются.

Второй абортированный ребенок, лежа на спине, протягивает руки к своей судьбе. Та берет его за руки и притягивает к себе. Теперь ребенок сидит напротив своей судьбы, лицом к ней. Та кладет руки ему на голову.

Судьба сына встает за его спиной.

Хеллингер (обращаясь к клиентке): Как ты теперь себя чувствуешь?

Клиентка: Лучше.

Хеллингер (обращаясь к сыну): Как ты теперь себя чувствуешь?

Сын: Я бы с удовольствием убежал. Но моя судьба не дала мне этого сделать и вынудила меня смотреть туда.

Хеллингер: Некоторое время.

Хеллингер разворачивает сына лицом к его судьбе.

Хеллингер: Как теперь?

Сын: Теперь мне хорошо.

Хеллингер (обращаясь к третьему абортированному ребенку): Как ты теперь себя чувствуешь?

Третий абортированный ребенок: Я чувствую себя хорошо.

Хеллингер (обращаясь к группе): Вы видите по этим абортированным детям, что теперь все стало по-другому.

Обращаясь к заместителям: Спасибо вам всем.

Обращаясь к группе: Когда помогаешь, иногда бывает так, что сначала работаешь с личной проблемой клиента. Но в какой-то момент движение вперед останавливается. Нужно добавить что-то еще. Тогда берешь его семью, в широком смысле. И опять приходишь к границе, за которой ничего не происходит. Что нужно сделать, мы только что видели. Нужно перейти в другое, более крупное измерение. Возможно, решение там. Но в этом измерении нужно оставаться очень скромным.

Общность судеб

Хеллингер (обращаясь к группе): Есть одна прекрасная песня, в ней говорится: «Свобода, о которой говорю, наполняет мое сердце». Я написал об этом афоризм: «Лошадь, которая почувствует воздух свободы, сразу же угодит в ловушку».

Когда мы чаще всего чувствуем воздух свободы? Когда влюбляемся. Но вскоре мы замечаем, что это ловушка.

Смех в группе.

Что это за ловушка? Это что-то маленькое? Или что-то большое? Это нечто могущественное, а именно, общность судеб. Мы, такие, как есть, становимся чьей-то судьбой. И другие, такие, как есть, становятся нашей судьбой. Ярче всего это видно на примере отношений пары. Почему двоих так тянет друг к другу? Они же едва друг друга знают. Но уже возникла общность судеб — моей судьбы (т. е. тем, что произошло в моей семье, и тем, что еще нужно привести в порядок в моей семье, возможно, за много поколений до меня) и его судьбой и тем, что еще необходимо привести в порядок в его семье, возможно, за много поколений до него самого.

Мы видели замечательный пример того, как некто замещал сына, а его отец вместе с русским лежал на полу. Сын не мог избежать его судьбы. И именно поэтому он помог им обоим исполнить их судьбу. Он был включен в их общность судеб. И в этом величие. И это не ловушка. Это требует от нас полной отдачи.

Помощник знает об общности судеб и уважает ее. Представьте себе, что за бред, когда кто-то считает, что может изменить чью-то судьбу. Или вмешаться в нее, или решить? Где он тогда? Он тоже в этой общности судеб. Тогда он использует ее в своих целях.

Не в поисках решения, не с уважением, но таким образом, что хуже становится всем, что решение откладывается, примирение откладывается.

Нашу работу сможет понять (и это первый шаг) и соответственно действовать только тот, кто уважает судьбы всех участников в равной степени. Кто знает, какие мощные силы действуют по ту сторону от добра и зла. Кто видит их и кто ставит их на службу примирения по мере того, как они действуют на него самого.

С такими силами он сам становится больше, используя эти силы, он помогает скромно, но в высшей степени действенно.

 

Потерянная душа

Участница: Речь идет об одном уроженце Эритреи, которому 47 лет. В 16 лет он ушел из своей деревни. Он из семьи аптекарей, т. е. из богатой семьи. После в Аддис-Абебе он ушел в подполье. Он вступил в коммунистическую партию и боролся против военного правительства. Родители об этом ничего не знали. Когда ему было 19 или 20, он был объявлен в розыск по всей стране с приложением его портрета. Тогда он через Судан приехал в Германию.

Хеллингер: В чем его проблема?

Участница: У него такое чувство, что он — это не он, что он все время находится в теле каких-то других людей.

Хеллингер: Понятно. Он проиграл свою душу. Кому? Ничего не говори. Почувствуй.

Обращаясь к группе: Почувствуйте.

Обращаясь к участнице: Где осталась его душа? Ты знаешь?

Участница: На родине.

Хеллингер: У жертв, которых он убил. Он убийца, а не борец за свободу. Он просто убийца. Чего он добился своей борьбой, кроме того, что поубивал кучу народу? Ничего. Настоящий борец за свободу добивается по крайней мере чего-то.

Обращаясь к группе: Она в состоянии переноса. Она ему сочувствует.

Когда участница хочет ему ответить: Это мы уже слышали. По тому, как ты об этом говорила, все сразу было понятно. Я знаю, это жестокая дисциплина. Но если посмотреть на результат такой дисциплины, она освобождает. Кому я даю место в своей душе?

Участница: Умершим.

Хеллингер: Вот именно, всем умершим. Чувствуешь разницу в силе?

Участница: Да.

Хеллингер: Я тебе это покажу. Выбери для него заместителя.

Участница выбирает заместителя для своего клиента. Хеллингер ставит его.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Я замещаю тебя. Что сейчас произошло во мне? То, о чем мы говорили. Я смотрю на умерших. Теперь я выступаю по отношению к ним как человек, который их уважает.

Хеллингер становится в качестве заместителя участницы напротив клиента. Через некоторое время Хеллингер делает шаг в сторону клиента. И клиент делает шаг вперед. Затем Хеллингер медленно поворачивается назад и смотрит на пол. Клиент отходит на несколько шагов назад и отворачивается.

Хеллингер просит четырех заместителей для жертв лечь перед собой на пол на спину. Потом он становится перед ними и смотрит на клиента.

Через некоторое время клиент поворачивается. Он медленно подходит к умершим и ложится рядом с ними к ним лицом. Хеллингер покидает расстановку.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Тебе это понятно?

Участница: Да, это понятно.

Хеллингер: Это для него единственная возможность вернуть свое достоинство. А знаешь, что было бы еще лучше? Чтобы он вернулся на родину и дал себя застрелить. Тогда он вернул бы свое достоинство.

В этот момент клиент в расстановке переворачивается на спину.

Хеллингер (когда участница хочет возразить): Речь идет об образах и о том, можешь ли ты им открыться. Не о том, чтобы он это мог сделать или сделал в действительности. Понимаешь?

Участница: Большое спасибо.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем. Станьте снова живыми.

Обращаясь к заместителю клиента: Как ты себя чувствовал там, на полу?

Клиент: Сначала я вообще не понимал, кто я. Когда ты ушел, я понял, что должен уйти. Я должен отвернуться. Я не должен смотреть туда.

Хеллингер: А теперь, в конце?

Клиент: Теперь я чувствую себя хорошо.

Хеллингер: Спасибо тебе.

 

Спасение

Участник: Речь идет о пятнадцатилетней девушке, которая после нескольких попыток самоубийства пришла ко мне. Предыстория такова: она росла в двух разных опекунских семьях. Оба родителя страдают психическими заболеваниями.

Хеллингер: Что значит «страдают психическими заболеваниями»?

Участник: Мать страдает шизофренией в тяжелой форме и находится в медицинском учреждении. Об отце я в настоящий момент ничего не знаю кроме того, что он исчез.

Хеллингер: Я думаю, у нас достаточно информации.

Участник: Может, еще кое-что. Она сейчас живет в интернате после того, как в обеих опекунских семьях были случаи злоупотреблений.

Хеллингер: Каких именно злоупотреблений?

Участник: Была история с сексуальным домогательством со стороны дяди отца-опекуна в одной семье и отца в другой.

Хеллингер (после некоторого раздумья): После того, как мы об этом узнали, нам будет работаться лучше или хуже?

Участник: Хуже.

Хеллингер: Да. Потому что мы провели различие между добром и злом.

Оба смотрят друг на друга.

Хеллингер. Это происходит очень быстро. Такие слова, как «злоупотребление» и «домогательство» мобилизуют агрессию. Для кого теперь есть место в моем сердце?

Участник (смеется): Для отцов-опекунов?

Хеллингер: В первую очередь для матери. Это совершенно ясно.

После некоторого раздумья: Этого ребенка можно спасти? Если посмотреть со стороны? Посмотри на это все со стороны?

Участник (после некоторого раздумья): Я не знаю.

Хеллингер: Это всегда хитрый ответ.

Участник: Я боюсь, ее не спасти.

Хеллингер: А говорить такое, конечно, опасно. Если подойти к этому поверхностно, то ясно, что ее не спасти. Но мы все же кое-что попробуем.

Хеллингер ставит напротив участника заместительницу матери, страдающую шизофренией.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Склонись перед ней, от всего сердца.

Мать смотрит на пол. Участник склоняется, но сразу выпрямляется.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Склонись ниже. Ты же хотел поклониться глубже. Иди со своим движением.

Участник опускается на колени и склоняется до пола, вытянув руки вперед. Хеллингер ставит заместительницу клиентки (дочери) в расстановку и просит участника снова выпрямиться.

Дочь тоже смотрит на пол. Через некоторое время Хеллингер просит еще одного заместителя лечь на пол, на спину перед матерью.

Мать начинает вытягивать руки вперед. Хеллингер ставит напротив нее мужчину. Умерший лежит между ними.

Умерший вытягивает свою левую руку по направлению к матери. Но поскольку она не реагирует на это, он опускает руку. Мать очень медленно протягивает руки к мужчине, который стоит напротив нее. Дочь попеременно смотрит то на нее, то на этого мужчину. Тот сначала смотрит на мужчину, лежащего на полу. Потом он хочет отойти, но Хеллингер подводит его ближе к умершему. В это время мать правой рукой взяла руку умершего. Левую руку она протягивает другому мужчине, который после некоторого колебания берет ее руку в свою.

Мать тянет мужчину к себе, несмотря на его сопротивление, изо всех сил. Умерший крепко держится за нее двумя руками.

Хеллингер (обращаясь к матери): Кричи, кричи громко!

Мать громко кричит и при этом изо всех сил тянет к себе обоих мужчин. Умерший сел и с силой тянет мать к себе вниз. Хеллингер просит другого мужчину опуститься на колени перед умершим и обнять его. Мать и другой мужчина опускаются на колени перед умершим. Все трое обнимают друг друга. Мать продолжает громко кричать.

Дочь смотрит на пол. Потом она отворачивается и делает несколько шагов вперед. Мать, умерший и другой мужчина сплотились в крепких объятьях.

Хеллингер (обращаясь к дочери): Как ты теперь себя чувствуешь?

Дочь: Намного лучше.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Я прерываю. Мы располагаем всей наиболее важной информацией.

Обращаясь к участнику: Как ты теперь себя чувствуешь?

Участник; Мне тоже стало лучше.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Оставайтесь пока здесь.

Обращаясь к группе: Я объясню, что произошло. Дочь сразу стала смотреть на пол. И мать смотрела на пол. То есть речь шла об умершем. В случае с шизофренией я всегда знаю, что речь идет об убийстве в семье. Больной шизофренией всегда идентифицирован одновременно и с убийцей, и с его жертвой.

Обращаясь к заместительнице матери: Когда ты стояла там, ты была идентифицирована с жертвой. Но ты отвернулась и смотрела на кого-то другого. Тогда я поставил напротив тебя убийцу. От этого тебе сразу стало лучше. Убийца не хотел смотреть, и этого я не потерпел. Я подвел его к жертве.

Мать: Когда я потянула убийцу за руку, а он сопротивлялся, я чуть не разорвалась.

Хеллингер: Да, точно, это бы тебя разорвало. Но когда убийца и жертва приходят друг к другу, шизофрения прекращается и дочери не нужно будет умирать.

Обращаясь к заместителям: Хорошо. Спасибо вам всем. Вам пришлось очень глубоко погрузиться. Но только так мы можем чему-то научиться.

Обращаясь к участнику: Вопрос, конечно, в том, что делать с девочкой? Девочка хочет умереть и ищет преступника, который ее убьет.

Участник: Да, это мне понятно.

Хеллингер: Теперь посмотрим еще раз на злоупотребления. Что они делают, эти мужчины? Они оказались втянуты в общность судеб. Они несвободны. Для них тоже есть место в твоем сердце.

Участник смеется и кивает.

Хеллингер: Теперь ты все сделаешь правильно.

Обращаясь к группе, прежде чем начать работать со следующим участником: Пусть это еще немного на нас подействует. Мы не сможем так быстро с этим расстаться. Мы должны вчувствоваться в суть, увидеть всех, о ком шла речь: родителей-опекунов, интернат, участника, клиентку, ее мать, исчезнувшего отца — всех. По отношению ко всем мы должны сохранить одинаковую любовь, но без эмоций. Это любовь-уважение, любовь-признание. Она дистанцирована и именно поэтому глубока.

 

Исцеляющий шаг

Хеллингер (обращаясь к другому участнику): Теперь я открыт для тебя.

Участник: Николь 28 лет. Она попеременно, а иногда и одновременно страдает от страхов, бредовых и навязчивых идей.

Хеллингер: После того, что мы только что делали, у тебя есть образ того, что это могло бы быть и как с этим работать?

Участник: Выдохнуть, вот что я могу теперь сделать.

Хеллингер: Я скажу тебе, что происходит со мной. Я теперь смотрю на убийство, на жертв и убийц. Я часто показываю, где нужно искать. Возможно, это произошло много поколений назад. Это так?

Участник: Да, это так.

Хеллингер: Что ты об этом знаешь?

Участник: Я знаю, что у ее братьев и сестер и ее родителей, и ее бабушки и дедушки подобные симптомы, страхи и навязчивые идеи.

Хеллингер: Из какой они страны?

Участник: Со стороны отца — из Германии, со стороны матери — из Швейцарии.

Хеллингер: А с какой стороны самые сильные страхи?

Участник: Со стороны матери.

Хеллингер: Я поставлю ряд предков, и мы посмотрим, что выявится. Это важно продемонстрировать, чтобы мы научились, как с этим работать.

Хеллингер выбирает заместительницу для клиентки и ставит ее. За ней он ставит заместительницу ее матери, которая одновременно замещает и все поколение матери. Затем Хеллингер выбирает заместительниц для бабушки, прабабушки и т. д., они тоже представляют соответствующие поколения, и ставит их друг за другом.

Хеллингер: Теперь посмотрим, что произойдет. Нам нужно только наблюдать.

Мать смотрит на пол. Бабушка сзади давит на мать. Прабабушка немного отошла назад и прислонилась спиной к своей матери. Шестая женщина в ряду проявляет беспокойство и кружится вокруг себя. Дочь делает шаг вперед. Так между дочерью и матерью образуется свободное пространство, а также между матерью и бабушкой и между пятой и шестой женщинами в ряду. Хеллингер просит в эти промежутки лечь на пол заместителей для умерших.

Шестая в ряду ложится рядом с умершим мужчиной, лежащим перед ней, на пол. Мать тоже ложится рядом с умершим мужчиной, лежащим перед ней, на пол и смотрит на него. Четвертая женщина в ряду опускается на пол. Бабушка ложится рядом с ней. Пятая женщина опускается на колени перед четвертой.

Хеллингер просит дочь повернуться и посмотреть на происходящее.

Шестая женщина встала и отвернулась.

Хеллингер (обращаясь к группе): Если вы видите движение к бегству, его нужно пресекать.

Обращаясь к той заместительнице: Повернись и смотри на умерших.

Дочь идет к умершей женщине и ложится рядом с ней. Они обнимаются. Хеллингер ставит перед ней ее прабабушку.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Ты знаешь что-нибудь о ее предках и о том, что здесь происходит?

Участник: Пока мы говорили только о поколениях до прабабушки.

Хеллингер: За этим стоит очень много важных событий.

Прабабушка встает на колени. Шестая женщина снова отвернулась и смотрит в другую сторону.

Хеллингер (обращаясь к участнику, указывая на дочь): Это нам ничего не дает.

Он просит дочь встать и подводит ее к шестой женщине. Та отворачивается от нее и тяжело дышит. Она ложится на пол на спину рядом с умершим мужчиной, но тут же отворачивается от него.

Хеллингер (обращаясь к участнику и указывая на шестую женщину): Она преступница, это совершенно очевидно.

Дочь медленно приближается в шестой женщине. Когда она подходит ближе, та отворачивается от нее.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Дочь должна прийти к той, что отворачивается. Там решение, решение у нее. Решение почти всегда у преступника, не у жертвы. В лице дочери мы тоже видим энергию преступницы. Страхам чаще подвержены преступники, а не жертвы. Когда у человека возникают подобные страхи, это энергия преступника.

Дочь опускается к шестой женщине. Та встает и уходит, при этом она выставляет руки в сторону дочери. Теперь дочь лежит там, где раньше лежала та женщина. В это время все остальные ложатся на пол.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Теперь войди в расстановку в качестве терапевта и постарайся почувствовать, где твое место. Доверься своим чувствам.

Он становится в расстановку, но место у него неопределенное.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Я кое-что попробую. Я ни в чем не уверен, но я попробую.

Хеллингер ставит его рядом с шестой женщиной.

Шестая женщина отворачивается и хочет уйти от него.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Иди за ней.

Шестая женщина осматривается, садится на пол, но сразу встает. Она делает шаг вперед и коротко осматривается в поисках терапевта. Дочь села и смотрит на нее.

Хеллингер (обращаясь к дочери): Скажи ей: «Пожалуйста».

Дочь: Пожалуйста. Пожалуйста.

Шестая женщина сцепляет руки на груди. Участник немного отходит назад. Шестая женщина смотрит на дочь, снова отворачивается, смотрит вдаль, смотрит на терапевта, снова отворачивается и садится на пол. В это время дочь легла. Но она протягивает руку в сторону шестой женщины. Та встает, поворачивается вокруг себя и подходит ближе к участнику.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Обними ее за плечо.

Через некоторое время шестая женщина становится с другой стороны от терапевта, но берет его за руку. Потом она идет к жертвам, отпускает руку и смотрит на них. Участник встает за ее спиной на некотором расстоянии. Потом она начинает плакать.

Она беспокоится, поворачивается вокруг себя, не знает, куда идти, опускается на колени, склоняется до пола и ложится рядом с умершими.

Хеллингер просит дочь встать и уводит ее. Участника он просит встать за ее спиной в качестве защиты и прикрытия.

Хеллингер (обращаясь к дочери): Как ты теперь себя чувствуешь?

Дочь: Лучше. Сзади я чувствую хорошее тепло.

Хеллингер: Вот именно.

Обращаясь к группе: Итак, где был ключ? В его любви к преступнице. Только когда полюбят преступников, они становятся мягче.

Обращаясь к участнику: Ты хорошо работаешь.

Обращаясь к заместителям: Спасибо вам всем.

Хеллингер (когда все сели, обращаясь к участнику): Ты все сделал правильно.

Участник: Можно мне кое-что сказать? Шестая женщина вела себя точно так же, как моя клиентка. Вот где ключ, и это для меня следующий шаг. Невероятно, как это происходит.

Хеллингер: Прекрасно. Нам не нужно знать точно. Мы видим движение и мы видим исцеляющий шаг в конце.

Такое мы видели во многих расстановках с участием нацистов. Они часто стоят в расстановке так, будто это сам Господь Бог, и демонстрируют такую силу! Но если кто-то покажет им человеческую любовь, они сами становятся людьми. Разве это не прекрасно?

Участник: Но это и тяжело.

Хеллингер: Если об этом знать, то это возможно. Это и есть помощь по ту сторону от добра и зла.

Страхи

Участник из публики: Ты сказал, что в основном страхи бывают у преступников. Ты не мог бы рассказать об этом подробнее.

Хеллингер: Когда человек испытывает такой страх, то это страх убить кого-то. Страх того, что что-то произойдет, скрывает под собой другой страх. Если об этом знать, то знаешь, как с этим обращаться. За этим страхом очень часто скрывается агрессия.

 

«Мы посмотрим на них»

Участница: Речь идет о клиентке-курдке из Турции. У нее четверо детей. Ее муж и отец ее детей десять лет сидел в Германии в тюрьме за торговлю наркотиками. Семья живет в Западной Швейцарии. Муж теперь не может вернуться в Швейцарию. Жена, моя клиентка, совершенно бессильна. В последние годы она все слабеет, и у нее сильные боли. И у ее детей, прежде всего у двух старших сыновей, совершенно нет сил.

Хеллингер: Да, ясно. Кому ты сочувствуешь? Мы это знаем, мы услышали это сразу. Кому ты сочувствуешь?

Участница: Клиентке.

Хеллингер: И детям.

Участница: И всем, кого я знаю.

Хеллингер: А кому сочувствую я?

Когда она хочет ответить: Не так быстро.

Участница: Детям.

Хеллингер: Нет. Тем, кто умерли от наркотиков. Торговля наркотиками — это смерть.

Участница кивает.

Хеллингер: Ты чувствуешь разницу в силе?

Участница: Да.

Хеллингер: А в чем спасение для детей?

Участница: Оно у жертв?

Хеллингер: В чем? Каким должен быть следующий шаг?

Участница: В том, чтобы дети дали жертвам место в своем сердце, а потом отвернулись от них.

Хеллингер: Это слишком быстро. Так просто это не получится. Сначала они должны увидеть умерших. Потом они скажут своему отцу: «Мы посмотрим на них».

Участница кивает.

Хеллингер: Он не смотрит на них. Вся семья не смотрит на них. А решение у них. Я не хочу это прорабатывать детально. Ты знаешь, что тебе теперь делать?

Участница: Да.

 

Выход

Хеллингер (обращаясь к участнице): О чем идет речь?

Участница: Речь идет о сыне моей клиентки. Ему 28 лет, и у него шизофренический психоз. После того, что я сейчас видел, я вспомнил о его дедушке по отцовской линии, который служил в иностранном легионе.

Хеллингер: Это совершенно понятно.

После некоторого раздумья: Я мог бы этому мальчику кое-что предложить. Как ты думаешь, что бы я ему предложил? Записаться в иностранный легион.

Оба долго смотрят друг на друга.

Хеллингер: Как он после этого будет себя чувствовать, лучше или хуже?

Участница: Думаю, лучше.

Хеллингер: Конечно, лучше. Я ничего не имею против иностранного легиона. Они делали грязную работу за других. Нужно быть им за это благодарными в определенном смысле. И если он скажет: «Я тоже пойду туда»…

Участница улыбается.

Хеллингер (обращаясь к группе): Одна только мысль переворачивает все с ног на голову.

Обращаясь к участнице: Этого достаточно?

Та смеется: Некоторое чувство неудовлетворения все же присутствует.

Хеллингер: Потому что у тебя с клиентом терапевтические отношения.

Участница (смеется): Эта мысль не дает мне покоя с самого утра.

Громкий смех в группе.

Хеллингер: Я вижу, что большинство из вас схватывает на лету. Вопрос теперь вот в чем: что ты должна сделать, чтобы прекратить эти отношения? Мы сейчас проводим супервизию. Итак, что ты собираешься делать, когда эта клиентка снова придет к тебе? Подумай, где сила?

Обращаясь к группе: И вы подумайте. Когда существует перенос и контрперенос, отношения ребенок — мать, у кого в этом случае контроль над ситуацией? Всегда у клиента. А терапевт танцует под его дудку.

Обращаясь к участнице: Это прекрасные танцы, иногда очень интересные танцы. И как же отнять у него дудку? Когда дудка снова окажется у тебя, терапевтические отношения прекратятся. Я сделаю тебе предложение. Но я подожду, пока ты сама ищешь. Итак, какие возможности?

Участница (после долгого раздумья): Не знаю, прямо затмение какое-то.

Хеллингер: Хорошо, я скажу. Скажи клиентке, что ты сначала хочешь увидеть ее сына, одного. Больше не говори ничего, только одно это предложение.

Оба долго смотрят друг на друга.

Хеллингер: Тогда ты дуешь в дудку, а ей придется танцевать. Что из этого получится — неважно. Важно, что контроль переходит к тебе. Терапевтические отношения окончены.

Оба смеются.

Хеллингер: Согласна?

Участница: Да, теперь согласна.

Хеллингер: Хорошо, тогда это все.

 

Исповедь

Участница: Я приготовила случай с двадцатичетырехлетним студентом, но вчера мне позвонила одна женщина, которая раньше делала у меня расстановку. Она рассказала мне, что у ее сестры родился ребенок и он уже дважды лежал в больнице. Это не выходит у меня из головы.

Хеллингер (смеется): Вот как!

Вместе с ним смеется вся группа.

Хеллингер (обращаясь к участнице): И с чем мне теперь работать?

Участница: Может, со мной?

Хеллингер: Со студентом. Ты же знаешь, что я раньше был священником и принимал исповеди.

Участница: О Боже!

Хеллингер: Да, это часть профессии. Позднее я выяснил кое-что очень важное об исповеди. Для священника это вовсе не тяжело, ведь он работает так сказать от имени Бога и к нему ничего не пристает. Но терапевт, которому исповедуются…

Участница (смеется): Да, хорошо.

Хеллингер: Ты просто одолжила ей свое ухо. А что ты еще тут можешь сделать? Ну, что ты ей теперь скажешь? Она должна навестить свою сестру и помочь ей. Поняла?

Участница: Да, спасибо.

Хеллингер: Потому что те, кто исповедуются, хотят, чтобы другие что-то сделали. Но сами ничего не делают. Нужно заставить их что-то делать, и тогда будет лучше всем. С этим случаем мы разобрались?

Участница: Да, спасибо.

Смеется.

 

Гримаса

Хеллингер (обращаясь к той же участнице): Теперь второй случай.

Участница: Этот двадцатичетырехлетний студент все время видит гримасу. После семейной расстановки прошло уже полтора года. А он все еще видит гримасу, когда хочет спать.

Хеллингер: Хорошо, мне этого достаточно. Это факты, и с ними мы будем работать.

Хеллингер выбирает заместителя для студента и ставит его в расстановку.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Эта гримаса мужская или женская?

Участница: По моим ощущениям — женская.

Хеллингер выбирает заместительницу для гримасы и ставит ее напротив клиента.

Хеллингер (обращаясь к заместительнице гримасы): Теперь вчувствуйся. С участием и уважением.

Обращаясь к участнице: Я, конечно, знаю, кто эта гримаса. Сказать?

Она смеется.

Хеллингер: Я шепну это на ухо моему соседу, а он потом тебе скажет.

Хеллингер шепчет что-то на ухо соседу.

Гримаса смотрит на пол. Хеллингер просит женщину из группы лечь на спину на пол перед гримасой.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Знаешь, что я шепнул ему, кто эта гримаса? Умершая, которую не признавали. Теперь это видно.

Хеллингер (обращаясь к заместителю клиента): Тебя мы тоже приглашаем на линию огня. Там происходит нечто важное.

Хеллингер ставит его в стороне.

Гримаса в упор смотрит на умершую, потом отходит немного назад.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Если быть точным, то гримаса — это убийца, которая хочет, чтобы правда наконец раскрылась.

Хеллингер (обращаясь к заместительнице гримасы): Скажи умершей: «Это была я».

Гримаса (тихо): Это была я.

Она тяжело дышит.

Хеллингер: Скажи это громко.

Гримаса: Это была я.

Хеллингер: «И я от этого не отступлюсь».

Гримаса: И я от этого не отступлюсь.

Гримаса садится на корточки, держит руки перед лицом и хочет слегка приблизиться к умершей. Но та отодвигается.

Хеллингер (обращаясь к участнице): По движению умершей видно, что это было убийство.

Через некоторое время гримаса ложится рядом, лицом к умершей. Когда она смотрит на умершую, та отодвигается еще дальше. Хеллингер ставит клиента напротив гримасы и умершей.

Хеллингер (обращаясь к клиенту): Скажи гримасе: «Я вижу ее».

Клиент: Я вижу ее.

Хеллингер: «И я смотрю на нее».

Клиент: И я смотрю на нее.

Хеллингер: «Со мной она не забыта».

Клиент: Со мной она не забыта.

Умершая поворачивает к нему голову.

Хеллингер (обращаясь к клиенту): Посмотри на нее.

Умершая подвигается ближе к нему. Он опускается на колени и берет ее за руку. Оба долго смотрят друг на друга.

Хеллингер (обращаясь к клиенту): Теперь встань, подойди к гримасе и погладь ее по голове.

Клиент опускается на колени рядом с гримасой и осторожно гладит ее по голове. При этом он смотрит на умершую. Она тоже повернула свою голову к гримасе.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Я не хочу доводить это до конца. Совершенно ясно, что из этого родится исцеляющее движение. Тебе это тоже ясно?

Участница: Да.

Хеллингер: Оба через некоторое время придут друг к другу. Умершая приблизится к гримасе, а гримаса пойдет к умершей. Решающим шагом было, когда гримаса смягчилась после того, как клиент признал ее и полюбил.

Хеллингер ставит клиента так, чтобы он мог видеть обеих других участниц на равном от себя расстоянии. Гримаса протягивает клиенту руку.

Хеллингер (обращаясь к клиенту): Иди со своим движением. Оно прекрасно. Повинуйся ему.

Клиент встает на колени между ними обоими. Сначала он берет за руку умершую, потом гримасу. Он попеременно смотрит то на одну, то на другую.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Теперь жертва закрывает глаза. Видно, что она хочет закрыть глаза. Теперь она упокоится с миром.

Через некоторое время обращаясь к группе: У гримасы глаза все еще открыты, но это ничего.

Через некоторое время, обращаясь к клиенту: Теперь встань и иди вперед.

Клиент встает и идет вперед. Обе других участницы остаются позади.

Хеллингер (обращаясь к клиенту): Как ты теперь себя чувствуешь?

Клиент: Лучше. Хорошо.

Хеллингер: Ты, конечно, вырос и стал большим. Ты приобщился к чему-то большому.

Обращаясь к участнице: Он это сделал.

Обращаясь к заместителям: Спасибо вам всем.

Обращаясь к участнице: Ты знаешь, что тебе делать дальше. Мне не нужно ничего говорить.

Обращаясь к группе: И вот мы снова видим: преступнику нужно, чтобы к нему повернулись остальные. Судьба преступника — самая тяжелая судьба. Ему в конце необходимо наибольшее внимание.

 

Умереть вместо другого

Участница: Речь идет о девятнадцатилетней девушке, дочери моей клиентки. Девушка хочет умереть.

Хеллингер: Кто клиентка, кто обратился к тебе?

Участница: Мать.

Хеллингер: Хорошо. Так кто хочет умереть?

Участница: Дочь клиентки.

Хеллингер: А кто хочет умереть на самом деле?

Участница: Мать.

Хеллингер: Мать, это же ясно. Даже не стоит об этом говорить.

Обращаясь к группе: Когда человек обращается к терапевту, озвучивая проблему другого человека, можно быть уверенным, что это его собственная проблема.

Обращаясь к участнице: Нечего терять время.

Участница (качает головой): Я в этом не уверена.

Хеллингер: Хорошо, мы проверим.

Хеллингер выбирает заместительницу для матери и ставит ее.

Участница пытается что-то сказать Хеллингеру, но он не хочет слушать.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Ты чувствуешь, что ты не в созвучии с ней, если ты делаешь такие замечания? А если ты не в созвучии с клиенткой, ты не сможешь ей помочь.

Мать смотрит вдаль, потом опускается на колени. Через некоторое время она на коленях продвигается вперед и смотрит на пол.

Хеллингер ставит напротив нее мужчину.

Мужчина разворачивается, мать долго смотрит на него. Потом она встает на корточки и выпрямляется в полный рост.

Хеллингер (обращаясь к матери): Скажи ему: «Если ты не будешь смотреть туда, туда смотреть буду я».

Мать: Если ты не будешь смотреть туда, туда смотреть буду я.

Мужчина недвижим. Хеллингер просит другого мужчину лечь перед матерью на пол на спину. Тот не шелохнулся.

Хеллингер (обращаясь к группе): Тут помощнику, конечно, необходимо вмешаться. Это не должно продолжаться.

Хеллингер разворачивает другого мужчину. Мужчина и мать смотрят на умершего. Мужчина медленно движется в сторону умершего. Когда мать тоже хочет приблизиться, Хеллингер отворачивает ее от умершего. Умерший поворачивается к мужчине и смотрит на него.

Хеллингер (обращаясь к матери): Как ты теперь себя чувствуешь?

Мать: Немного лучше.

Хеллингер отводит ее еще дальше. Мужчина идет к умершему.

Хеллингер: А теперь?

Мать: Легче.

Хеллингер ставит заместительницу дочери напротив матери.

Хеллингер (обращаясь к матери): Скажи ей: «Теперь я останусь».

Мать (улыбается): Теперь я останусь.

Мать и дочь подходят друг к другу.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Тебе это ясно?

Участница: Да.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Достаточно. Спасибо вам всем.

Обращаясь к группе: Я хочу объяснить все шаги и то, что здесь происходило.

Обращаясь к участнице: Сначала мать смотрела туда — на кого-то. Потом она стала смотреть на пол. Она смотрела на пол — на кого-то. Поэтому я поставил мужчину напротив нее. Когда тот пошел к умершему, я смог отвернуть ее. Это очень просто, если доверять движениям души. Хорошо?

Участница кивает.

Помощник — воин

Хеллингер (обращаясь к группе): Я бы хотел сказать несколько общих слов о помощи.

Помощник — это воин. И у него энергия воина. А настоящий воин ждет, пока все станет совсем серьезно.

Я читал книгу Гроддека. Он писал о психосоматических переплетениях с точки зрения психоаналитика. Это очень интересная книга. Он занимался наблюдением за воронами. Так вот, ворона-вожак, альфа-ворона всегда очень спокойна. А шумят остальные.

Так же и с помощью. Тот, кто сразу начинает помогать, не обладает силой. Нужно посмотреть на то, что есть, и идти на войну, в которой речь идет о самом важном: о жизни и смерти. В решающий момент терапии, в решающий момент помощи речь всегда идет о жизни и смерти. Нужно искать, как побороть этот конфликт и как победить. Для этого сначала нужно посмотреть клиенту в глаза — без страха.

На войне случаются жертвы. Некоторые не доходят до конца пути. Помощник должен это замечать. Он знает, что кто-то останется на дороге. Но если заниматься ими — проиграешь войну. Нужно идти дальше, пока в поле зрения не покажется главное, пока не увидишь и не преодолеешь решающего.

Воин не храбр. Он умен. И он работает стратегически. «Стратегия» значит: как мне ослабить врага? Как лишить его силы. Как лишить его удали? Он будет тем слабее, чем дольше я смогу ждать. Тогда в решающий момент приходит решающее слово, вводится решающая фигура и делается решающий шаг.

Если битва выиграна, помощника уже не видно. Он уже на следующей войне. Он не участвует в празднике победы. Это ему не нужно. Потому что победу одержал не он, а нечто другое — силы, с которыми он действовал в созвучии.

 

Порядок

Я бы хотел сказать несколько слов о порядке. Порядок всегда в равновесии. Если нечто приходит в такое равновесие, когда одно дополняет другое, одно другое держит и поддерживает, все направлено на достижение одной цели, и порядок служит этой цели, то это хороший порядок. Иногда цели и обстоятельства меняются, тогда и порядок меняется. Все должно прийти в новое равновесие.

Помощь также осуществляется в соответствии с порядком. Но в чем заключается порядок в процессе помощи? Что должно быть в равновесии, чтобы в наибольшей степени служить поставленной цели?

Когда клиент приходит к помощнику, как им обоим найти свое общее равновесие? Что происходит, когда они вступают в терапевтические отношения? Как при этом нарушается порядок в большей системе? Что при этом выходит из равновесия? В процессе помощи необходимо видеть большее целое, в которое вплетены оба — и помощник, и клиент.

В первую очередь, это родители клиента, его семья, его происхождение и его особая судьба, которая идет от системы, частью которой является клиент. И то, к чему клиент стремится, хорошо ли это для всей системы? Служит ли это установлению порядка в системе? Когда я работаю с клиентом, я смотрю, где порядок в системе нарушен, где нарушено равновесие в системе. Если я это вижу, то привожу в порядок. При этом я только слуга, я в подчиненной позиции. Это и есть правильная позиция помощника. В системе помощник должен занимать самую низшую позицию. Только в этом случае то, что он делает, хорошо и служит установлению порядка во всей системе. И тогда помощник отходит в сторону.

Вот о чем мы должны думать, когда помогаем.

 

«Любовные» письма

Участник: Речь идет о двух девочках. Им по 8 лет, и они живут в интернате. Они высказывают желание уйти в контактную семью, переехать, сменить место жительства.

Хеллингер: А что их родители?

Участник: Старшую девочку мать отдала сразу после рождения. Как утверждает мама-опекун, родная мать девочки сказала, что хотела убить ребенка. После этого мать-опекун взяла ребенка к себе. Она сама ранее потеряла собственного ребенка. Ему было пять или шесть месяцев. Когда девушка пришла к ней, она уже снова была беременна и потом родила девочку. Эти обе девочки росли у матери-опекуна и у родной матери…

Хеллингер: Хватит, хватит, это мне много. Так я запутаюсь. У меня пока есть ясная картина, и я буду сначала работать с одной девочкой. Сначала мы расставим троих: мать, ребенка и того, кого не хватает.

Участник (смеется): Отца.

Хеллингер: Его ты тоже забыл. Что означает желание девочки сменить место жительства?

Участник: Она хочет к своей деревенской семье.

Хеллингер смеется.

Участник: К отцу? Я не знаю, теперь это…

Хеллингер (опять смеется): Так всегда бывает с терапевта-ми-мамочками. То, что совсем близко, не попадает в поле зрения.

Участник: Отец одной издевочек…

Хеллингер: Давай расставим это.

Хеллингер ставит заместителей для отца и матери напротив друг друга. Заместительницу дочери он ставит сбоку на равном расстоянии от обоих родителей. Дочь смотрит сначала на мать, потом на отца. Мать отворачивается и смотрит на пол. Хеллингер просит женщину из группы лечь перед матерью на пол на спину.

Дочь отходит в сторону и поворачивается к своему отцу. Тот идет ей навстречу. Она кладет ему голову на грудь. Они нежно обнимаются.

Мать приближается к умершей. Умершая дрожит, вертится на полу, отодвигается от матери, когда та хочет к ней приблизиться.

Хеллингер (обращаясь к участнику): Это ребенок, которого убили. Дальше ничего делать не нужно.

Обращаясь к заместителям: Спасибо вам всем. Мы закончили.

Обращаясь к участнику: Тебе это ясно?

Участник: Нет.

Оба долго смотрят друг на друга.

Хеллингер: Итак, твоя любовь к этой девочке очень несовершенна. А как сделать ее совершенной? Ты должен посмотреть на нее и видеть и уважать в ней ее мать и отца. Сделай это. Закрой глаза. Почувствуй силу, которую это даст тебе. И тогда почувствуешь любовь девочки. Сделай это мысленно. Тогда ты сам в порядке и это даст тебе силу.

Участник кивает.

Хеллингер: Теперь я еще сделаю с тобой одно упражнение. Закрой глаза. Представь себе, что ты разыскал отца. Но не делай ничего, кроме того, что будешь каждую неделю писать ему по письму и рассказывать о девочке. Каждую неделю по письму. Что изменится в тебе и в девочке, и в отце? Что изменится, если ты просто каждую неделю будешь писать по письму?

Участник открывает глаза и смотрит на Хеллингера.

Хеллингер: Девочка просто бросится тебе на шею от большой любви.

Оба громко смеются.

Хеллингер: Теперь тебе ясно?

Участник: Да, это хорошо.

Хеллингер: Мы остановимся на том, что поработали с одной девочкой. Я думаю, ты усвоил нечто важное, мы научились чему-то важному. Я смог все это тебе наглядно продемонстрировать и я рад этому. Хорошо?

Участник: Да.

Хеллингер (обращаясь к группе): Если строго следовать тому порядку, который мы здесь представили, и потребовать от отца, чтобы он взял на себя всю ответственность, это поможет?

Обращаясь к участнику: Лучше, когда ты мягко пробираешься в душу, слегка пощекочешь ее, тогда любовь начнет медленно раскрываться. Тогда это не тяжелая работа и приносит радость. Отнесись творчески к тому, что будешь писать отцу в письмах. Пусть они будут не длинными, но регулярными. Как я вижу, он не сможет устоять против тебя.

Оба смеются.

 

Отход

Участник: Моя клиентка разведена. Дети остались с ней. У старшего были проблемы с наркотиками, средний наносил себе порезы и у него были большие проблемы в школе, младший любит все, что имеет отношение к военным и войне. Отец клиентки был гауляйтером в Познани, в Польше.

Хеллингер: Давай используем тот же подход, что и в предыдущей работе. Закрой глаза. Я введу тебя в эту медитацию. Первое: склонись перед ее отцом и его жертвами (возможно, это были миллионы жертв) и перед его фюрером и мощью судьбы, что стоит за ними за всеми. Она скрывает и одновременно открывает божественное — по ту сторону от добра и зла. Теперь отец берет своих детей за руки. Мать стоит справа, а дети — между ними. Все они держатся за руки и склоняются перед этой судьбой, потом ложатся на пол, вытягивают руки вперед и плачут. А ты отходишь в сторону. Ты оставляешь их там, что бы с ними ни происходило…

Через некоторое время Хеллингер кладет свою руку на руку участника. Тот открывает глаза и смотрит на Хеллингера. Оба кивают друг другу.

Хеллингер: Это единственно уместное.

 

Согласие

Участница: Речь идет о мужчине 23 лет. Он родился инвалидом. У него паралич, и паралич мочевого пузыря. У него психические приступы, и в настоящее время он находится в больнице. Иногда он становится очень агрессивным.

Хеллингер: Кто обратился к тебе?

Участница: Мать.

Хеллингер (после некоторого раздумья): Чего этот мужчина хочет в глубине души?

Участница: Я думаю, он хочет к своей матери.

Хеллингер: Он хочет умереть.

Участница кивает с пониманием.

Хеллингер: Вот чего он хочет. Нужно позволить ему это сделать. Тебе это ясно?

Участница: Да, мне это ясно?

Хеллингер: Вопрос вот в чем: как тебе быть с матерью? Ведь она твоя клиентка. Что делать, если она снова придет к тебе? Вот что мы могли бы с тобой вместе обсудить.

Участница: Можно мне еще кое-что добавить? Мне в этом деле отведена определенная роль. Я представительница органа опеки и попечительства. Клиентка обратилась ко мне в этом качестве.

Хеллингер: Хорошо, я думаю, это не имеет значения. Ведь речь идет об отношениях двух людей, а не об отношениях двух ролей.

Сделаем кое-что вместе. Мы будешь мать, а я буду ты, хорошо? Теперь скажи мне что-то.

Участница: Я больше не могу о нем заботиться, пожалуйста, позаботься теперь ты о нем.

Медитация «Я здесь»

Хеллингер: Закрой глаза. Теперь посмотри на ребенка сразу после его рождения. И посмотри на своего мужа — отца ребенка и скажи ему: «Это наш ребенок».

Участница: Это наш ребенок.

Хеллингер: Теперь вместе посмотрите на ребенка и скажите ему: «Ты наш ребенок».

Участница: Ты наш ребенок.

Хеллингер: «И мы принимаем тебя как своего ребенка».

Участница: И мы принимаем тебя как своего ребенка.

Хеллингер: «И мы заботимся о тебе, как о своем ребенке».

Участница: И мы заботимся о тебе, как о своем ребенке.

Хеллингер: «Столько, сколько сможем».

Участница: Столько, сколько сможем.

Участница очень взволнована.

Хеллингер: А теперь посмотри на судьбу, что стоит за этим ребенком, его судьбу. И посмотри на свою судьбу, что стоит рядом с его судьбой. И склонись перед ними.

Она глубоко склоняется.

Хеллингер: А теперь передай этого ребенка в руки его судьбы. Останься стоять перед судьбой, в руках которой этот ребенок. И скажи ему: «Я здесь».

Участница: Я здесь.

Хеллингер: «И я останусь здесь».

Участница: И я останусь здесь.

Хеллингер (через некоторое время, когда участница открывает глаза): И я тоже останусь здесь.

Участница глубоко тронута.

Участница: Хорошо, этого достаточно.

Хеллингер: Хорошо.

Перспектива

Хеллингер (обращаясь к группе): То, что мы вместе пережили здесь, показывает нам, насколько развилась наша работа. То большое, что выявляется, говорит о том, что начинается главное. Когда нет различий между добром и злом, то действует судьба. Когда ты в такой позиции, все становится просто, потому что нечто большее берет поводья в свои руки.

Сколь ничтожны теории, как незначительны любые суждения об истинном и ложном! Как они малы! Они же как дети в песочнице, которые хотят построить целую жизнь. А жизнь идет себе дальше, идет мимо песочницы своим чередом.

Я еще расскажу вам одну маленькую историю, которая отражает развитие. Это одна из моих старых историй. Если мы присоединимся к общему движению, то останемся в потоке.

История «Путь»