В долгой и разнообразной жизни де Ришло было столько странных и страшных приключений, что герцогская рука непроизвольно, инстинктивно метнулась к боковому внутреннему карману, где постоянно хранился маленький автоматический пистолет.

Карман пустовал.

За долю секунды герцог сообразил: в этом деле перестрелок не предвидится. Лишь упорная, угрюмая борьба против темного воинства, — борьба, в которой защищаются не пулей, а твердой, неколебимой верой в конечное торжество добра; в которой надлежит рассчитывать не на меткость глаза и проворство руки, а на все накопленные за долгие годы знания и навыки, способные призвать на помощь и вовлечь в сражение великие, несокрушимые Силы Света.

Двумя прыжками де Ришло покрыл пространство, отделявшее его от порога, нашарил электрический переключатель, надавил и во весь голос воскликнул:

— Fundamenta ejus in montibus sanctis!

— Какою лешего? — осведомился Рекс.

Он объявился в холле, у самого входа в салон, где быстро и бесшумно сооружал хитрую баррикаду из легких кресел и китайского фарфора, обреченных при малейшем касании рухнуть и предупреждающе загрохотать.

— Поздравляю, — добавил ван Рин, пристально глядя на уводившую к обсерватории лестницу. Ничто не шелохнулось в доме Саймона, точно закутавшемся в звуконепроницаемый саван.

Оба друга безмолвствовали, покуда не стали различать собственное учащенное и прерывистое дыхание.

— В доме — ни души, — объявил Рекс. — Ваш выкрик услышал бы кто и где угодно. Эхо грянуло от чердака до погреба.

Де Ришло смотрел на товарища с нескрываемой яростью.

— Сумасшедший! — рявкнул он. — Ты все-таки не понимаешь, куда мы проникли, кому противостали? В этом дьявольском вертепе нельзя разлучаться ни на миг, даже сейчас, при включенном свете!

Рекс ухмыльнулся. Он всегда считал герцога одним из наиболее бесстрашных людей, и видеть де Ришло столь взволнованным было американцу в новинку.

— Ваша светлость, я не страшусь привидений и вампиров. Но категорически возражаю против пули в спину, — сказал он. — Вот и устроил западню для торопыг, чтобы услышать любого лакея, который проснется некстати и заинтересуется непрошеными гостями. А для большей уверенности прихватит револьверище размером с корабельную пушку.

— Да, конечно, — ответил герцог, поморщившись. — Но поверь, поверь же мне, Рекс, — необходимо, настоятельно и неотъемлемо необходимо держаться вместе — настолько близко, насколько позволяет обстановка. Все время. Каждую секунду, проводимую в этом ужасном доме.

Де Ришло помолчал и добавил:

— Обвиняй меня в ребячестве, называй полоумным, но если, Боже упаси, произойдет что-либо странное, тебе непонятное и необъяснимое, следует немедленно браться за руки. Это учетверит наше противодействие злу, ибо наши вибрации, устремленные к добру, сольются и обретут общий лад... Ну что же, mon ami, проследуем в обсерваторию и удостоверимся в отсутствии нежелательных людей. Хотя в этом едва ли можно сомневаться. Теперь.

Рекс двинулся вслед герцогу, покачивая головой. До чего же отличается человек, боящийся темноты, намеренный хвататься за руки при первом шорохе или скрипе от прежнего, неустрашимого де Ришло, решительного и дерзкого. Однако же, подумал ван Рин, глядя, как друг быстрыми, крадущимися шагами взбирается наверх, если герцогу и впрямь настолько не по себе, то нынешний ночной визит — лишнее подтверждение отчаянной отваги.

Этажом выше они проворно заглянули в каждую спальню, однако никого не обнаружили. Ни единая постель не была разобрана.

— Сдается, Моката просто выставил приспешников со всею возможной скоростью, а сам караулил внизу, в машине, дабы тотчас ухватить и увезти Саймона, если тот объявится, — сказал де Ришло, покидая последнюю спальню.

— Вы правы, — отвечал Рекс, — и можно убираться восвояси с чистой совестью.

Американец поежился, повертел плечами сначала вперед, потом назад:

— Однако, ваша светлость, и холодина же здесь!

— А я думал, ты ничего не замечаешь, — тихо сказал герцог. — Холодает. И резко... Но восвояси отправляться рановато. Перед нами, осмелюсь утверждать, богоданная возможность обыскать проклятое место не торопясь и со всевозможной тщательностью. Наткнемся на любопытные вещи, друг мой Рекс ван Рин, только помни: доверие, повиновение, осторожность! Электричества не выключай: чем больше ламп останется гореть, тем лучше и безопаснее. Обсерваторию навестим попозже, а пока вернемся вниз.

Посреди салона обретался огромный раскладной стол, накрытый для роскошного ужина — тот самый, который они видели полутора часами ранее. Де Ришло приблизился к яствам и щедрой рукой налил себе стакан вина.

— Эге, да Саймон, я вижу, опять пристрастился к мадам Клико! — произнес герцог, трогая бутылку. — Он с удивительной регулярностью колеблется меж клико и брютом, хотя, по моему разумению, хорошо выдержанный Поль Роже далеко превосходит обе эти марки.

Рекс выбрал чистую тарелку, бросил на нее огромный ломоть утки a la Montmorency, добавил печеночного паштета и усыпал получившееся блюдо свежими вишнями, вызвав живейшее неодобрение де Ришло, возмущенного подобным ковбойским варварством.

Усиленно работая челюстями, ван Рин гадал, действительно ли оправился герцог от необычайного нервного напряжения, которое целиком завладело им пятнадцать минут назад, или весело болтает, пытаясь не выдать внутренней тревоги. Со смущением Рекс признался себе самому: в доме действительно чувствовалось нечто странное, тишина придавливала и угнетала, по ногам тянуло зябким ледяным дуновением, сочившимся, казалось, прямо из-под пышного стола.

Торопясь возобновить обыск, покончить с ним и убраться подальше от зловещего здания, Рекс промямлил сквозь полупрожеванный кусок:

— Да пускай себе пьет хоть парагвайское пиво — не за едою будь сказано, как индейцы его готовят!..

— Знаю, — улыбнулся де Ришло. — Жуют листья... запамятовал растение... и сплевывают опьяняющий сок в общую посудину. Потом вкушают с огромным удовольствием. Видал, видал...

Рекс едва не поперхнулся:

— Куда подевался Моката — и, главное, зачем?

— На последний вопрос очень легко ответить, — сказал герцог, возвращая опустелый стакан на стол и доставая из портсигара Hoyo de Monterrey. — В нашей стране, по сути, не существует законов, запрещающих заниматься черной магией. Только Акт 1842 года, так называемое Уложение против Мошенничества и Бродяжничества, согласно которому человека можно преследовать за «истинное либо ложное предсказание судеб при посредстве хитроумных средств, приспособлений, или же тайных навыков». И, поскольку все, практикующие подобное, злобны по самой своей сути, в дело сплошь и рядом вовлекаются торговля наркотиками, вымогательство, разбойные нападения, — даже убийство. Вот Моката и рассудил за лучшее, узнав с помощью упомянутых навыков и приспособлений о нашем грядущем визите, убраться поскорей и подальше — ибо кулачная свалка привлекла бы внимание полиции. Моката предпочел явить разумную трусость и покинул дом, оставив его нашему заботливому попечению. Саймона, разумеется, забрал.

— Не слишком-то логично, а? — спросил Рекс. — Только что вы опасались тлетворных магических воздействий, которым и сопротивляться немыслимо, а теперь утверждаете, будто Моката сам затрясся от страха и ринулся наутек, чтобы не схлопотать по физиономии.

— Я лишь гадаю, милый мой, и почти ничего не понимаю наверняка. Идущие по Пути Левой Руки сплошь и рядом бывают неофитами, способными желать кому-либо зла, накликать несчастья на тех, кого ненавидят — но и только. Имеются, впрочем, адепты. Эти в состоянии привлечь на свою сторону столь мощные разрушительные силы, что и упоминать их здесь не следует. Современная наука о подобном и не подозревает.

— Если Моката занимает в черной иерархии невысокое место, мы, действительно, просто поколотили бы его безо всякого ущерба для себя самих. Но, будучи магистром, он легко сумел бы поразить нападающих слепотою — или уничтожить вообще. К несчастью, в этом гнусном деле приходится орудовать на ощупь, а я владею лишь основными заклинаниями и приемами, присущими Пути Правой Руки. Он более известен как белая магия, и может защитить в минуту противоестественной опасности. Жаль, я недостаточно хорошо подготовлен, а то мы с тобою без труда узнали бы, где очутился Аарон.

— Глядите бодрее, мы разыщем его! — засмеялся Рекс, опуская на скатерть опустошенную тарелку. Легкий звук разлетелся гулким, зловещим эхом по всему дому, заставив американца непроизвольно обернуться в сторону оставшихся темными внутренних покоев.

— Что будем делать дальше? — спросил он чуть охрипшим голосом и негромко откашлялся.

— Искать бумаги Саймона. Надеюсь, это позволит узнать настоящие имена и адреса кое-кого из дьяволопоклонников. Начнем с библиотеки — да не позабудь прихватить бутылку. Я беру стаканы.

Рекс улыбнулся и немедленно повиновался герцогскому распоряжению.

— Настоящие имена, говорите? — полюбопытствовал он, ступая по пятам де Ришло.

— А ты полагал, будто старую ведьму с неимоверным попугаячьим клювом вместо носа и правда кличут мадам д’Юрфэ? А? Это просто-напросто nom-du-diable, дьявольское имя, полученное при кощунственной пародии на крещение. Так звали графиню, знаменитую во времена Людовика Пятнадцатого. По колдовской части, заметь. С остальными та же самая история.

Де Ришло замедлил шаг:

— Неужели ты не понял, не догадался, как зовут очаровательную собеседницу в зеленом платье?

Ван Рин остолбенел.

— Танит? Я... я думал, это иностранное имя.

Господи помилуй, — вздохнул де Ришло. — Танит. Имя богини луны у древних карфагенян. За тысячи лет до того египтяне звали эту же богиню Изидой, а финикийцам она была известна как Владычица Астарта. Богиню чтили в священных рощах, где приносили в жертву горлиц и закатывали неописуемые оргии, настоящие пиршества похоти. Любовником Астарты был Адонис, чью смерть верующие оплакивали ежегодно, в установленный день, полагая Адониса спасителем. Процессии, шагавшие к алтарям, приходили в полнейшее неистовство и, дабы, умерить скорбь и неутоленную страсть овдовевшей богини, кромсали и калечили себя ножами. Прочитай «Золотую ветвь» сэра Джона Фрэзера, там это описано подробнее. Пролитая кровь дымится по сей день, друг мой Рекс, и богиня жаждет, истомившись за долгие века христианства. Одиннадцать магических слов, каждое состоит из одиннадцати букв. Произнесенные дважды, в нужное время, в нужном месте, после соответствующей подготовки, они призовут Астарту, и древняя богиня явится тебе, в грозной своей красе, ужасная, требующая новых жертв.

Даже веселому, жизнерадостному скептику ван Рину стало слегка не по себе от выслушанного. Голос де Ришло звучал совершенно серьезно, без тени привычной иронии, столь свойственной пожилому аристократу. Герцог обращался к Рексу со всею серьезностью человека, заговорившего о вещах, упоминанию не подлежащих. О страшной, доступной немногим, древней тайне. Американец поежился, когда его товарищ начал уверенно и быстро выдвигать ящики письменного стола.

Все они, за вычетом одного, запертого, содержали почтовые конверты. Беглый осмотр убедил и де Ришло, и ван Рина, что ничего интереснее счетов, заявок и ежедневной деловой переписки, не обнаружено. Рекс взломал запертый ящик стальным ножом для разрезания бумаги, но и там оказались корешки чековых книжек, долговые расписки, чистые бланки.

Наступил черед книжных полок.

Возможно, Саймон хранил сокровенные записи меж отборной коллекции первых изданий, которой немало гордился.

Но двадцатиминутный поиск — тщательный и дотошный — также не принес плодов. Аккуратные, ровные ряды книг ничего не скрывали.

Покинув библиотеку, Рекс и герцог методически прошли по всем комнатам первого этажа, больше не трудясь восстанавливать нарушенный порядок, спеша, лихорадочно и сноровисто роясь в шкафах, столах, ящиках, поднимая ковры, простукивая стены.

Безуспешно.

Друзья ринулись наверх, прошли по спальням, точно смерч, оставили за собою полный разгром, однако и здесь не сыскалось ни вещей, ни бумаг необычного свойства. Ни сундуков, ни несгораемых шкафов не было во всем доме.

Де Ришло тщательно следил, чтобы Рекс не отдалялся ни на один лишний шаг — и нельзя сказать, будто американец возражал. Мало-помалу гнетущая атмосфера здания начинала действовать. Ван Рину казалось, что за ними непрерывно следят холодные, чудовищно злые глаза — следят исподволь, незаметно. И как ни убеждал себя Рекс в глупости подобных измышлений, порожденных беспочвенными страхами де Ришло, а все-таки жался к старшему товарищу и поминутно оглядывался через плечо.

— Но где-то же оставили эти негодяи следы своих занятий? — гневно воскликнул герцог, выходя на лестничную площадку. — Хоть где-то, Рекс!

— Мы еще не были в обсерватории, ваша светлость, — улыбнулся ван Рин.

— И то правда. Я берег обсерваторию напоследок.

Под огромным куполом все оставалось точно так же, как и прежде. Устремлялся в ту же точку звездного неба дорогой, мощный телескоп, на тех же местах покоились астролябии, секстанты, сферы и дуги. Пятиконечная звезда, окруженная двойным кольцом, замкнутая каббалистическими знаками, ярко белела на полированном полу при свете электрических ламп. Безусловно, здесь не успели совершить никакой церемонии. Дабы удостовериться в этом, герцог откинул крышку плетеной корзины и заглянул внутрь.

Раздались громкие скребущие звуки, потом недовольное, резкое клохтание. Де Ришло повернулся:

— Видишь? Черный петух и белая курица назначались в жертву, да только мы поломали чертовым слугам всю затею. Вот и уцелели пичужки. Эк, перепуганы-то... Отнесем вниз и выпустим в саду, не то пропадут взаперти.

— Чем эти люди собирались заняться? — серьезно и угрюмо спросил Рекс, утрачивавший последние остатки былого скепсиса.

— Использовать определенное сочетание звезд и планет, наблюдавшееся в день, когда Саймон родился, и повторяющееся нынче ночью. Сделать Аарона медиумом, и потом изречь некое заклятие, многократно усиленное расположением светил. Вызвать мрачное потустороннее существо — низший, либо заблудший дух, или, того страшнее, пышущую злобой тварь из эфирных слоев, известных под названием ад. А затем добыть у призванного некие сведения, позарез необходимые сатанистам. Или отдать повеление — коль скоро Моката магистр, запредельное чудовище обязано повиноваться.

— Тьфу, чушь! — взвился неугомонный Рекс. — Не бывает ничего подобного! Не бывает, слышите? Саймона захватила банда шантажистов, гангстеров! Загипнотизировала его, коль вам угодно! И забила бедолаге мозги этой же самой галиматьей. Повторяю, ваша светлость, и не сердитесь, Бога ради: все бабкины россказни — полная, совершенная и постыдная чепуха.

— Надеюсь, ты не убедишься в обратном, голубчик, — сухо произнес де Ришло. — Однако этому пожеланию сбыться едва ли суждено. Ты выйдешь отсюда изрядно перевоспитанным, друг мой... Продолжим поиски.

— Продолжим. Только сожалею, что мы с самого начала не вызвали отряд фараонов и не предоставили работенку им, профессионалам.

Осмотр инструментов обнаружил их полную безвредность и безобидность, а прямоугольный книжный шкафчик, вращавшийся на подставке, содержал только тригонометрические таблицы и карты небосвода.

— Проклятье! Но хоть что-то же они должны были оставить, — бормотал де Ришло. — Кубки, клинки, дьявольские библии! Ведь не совершают обряда голыми руками...

— Значит, ребята попались основательные и уволокли все принадлежности ремесла.

— Тогда подскажи, где могли храниться эти принадлежности! Не стой столбом, ищи! Простучи стены, Рекс, пошевеливайся. Я займусь полом. Здесь наверняка имеется потайная ниша!

Еще несколько минут продолжались молчаливые поиски. Лишь непрерывное постукивание нарушало тишину в обсерватории. Дом безмолвствовал, точно выжидал, затаившись.

Рекс восторженно заорал.

— Есть! Вот она! Здесь полость!

Четыре человеческих руки молниеносно сорвали карту Макрокосма, начерченную в начале семнадцатого столетия Робертом Фладдом и, пошарив секунду-другую, обнаружили секретную пружину. Панель отскочила, громко и отрывисто щелкнув.

Ниша имела в глубину фута три с половиной и содержала весьма любопытный набор предметов: ореховый жезл, испещренный руническими письменами, совершенно загадочными для ван Рина, оправленный в золото хрустальный шар, заостренный факел, который можно было воткнуть в землю, подсвечники, два огромных книжных тома, кинжал с широким, изогнутым наподобие полумесяца, лезвием; перстень, кубок и старинная бронзовая лампа, сплетенная из выгнутых человеческих фигур, снабженная девятью фитилями. На каждой вещи были изображены пентаграммы, планетные знаки и другие странные символы. Каждая была истерта веками и частым употреблением до матового блеска.

— Вот они! — выдохнул герцог. — До чего хорошо упорствовать! Эти штуки, Рекс, появились в незапамятной древности, любая заключает в себе огромную мощь благодаря связи с предыдущими страшными тайнами. Ставлю тысячу против одного: негодяям не сыскать замены утраченному. Сейчас вырвем хищной твари клыки и когти, а без них милая компания не сумеет навредить ни нам, ни Саймону.

Де Ришло говорил и одновременно листал чародейские книги. Одна была одета в кованый медный переплет, испещренный каббалистическими письменами. Страницы, выделанные из коры молодых деревьев, покрывала ясная вязь, исполненная железным стилосом. Текст второго тома был начертан на пожелтелом пергаменте, а крышки переплета застегивались большими серебряными пряжками.

— Прекрасно сохранившиеся экземпляры, — бормотал герцог с восхищением старого библиофила. — Соломонова Клавикула и Гримуар Папы Гонория. Не какие-нибудь искаженные позднейшими переписчиками копии семнадцатого столетия, отнюдь нет! Клавикула, начертанная на пробковом дереве, может относиться вообще к любой эпохе, и для черных чародеев составляет примерно то же, что Синайский Кодекс для христиан.

— Пожалуй, Моката не рассчитывал, что мы задержимся и обыщем обсерваторию, не обнаружив Саймона. Хорош ясновидец, ничего не скажу. А вы еще опасались его колдовских способностей, ваша светлость. Эй, почему так холодно?

Рекс поежился и охватил плечи ладонями.

Герцог уронил обе книги и развернулся, точно ужаленный сзади. Он ощутил надвигавшийся ужас немедленно, в ту самую секунду, когда ледяной ветер пошел гулять вокруг — ветер, веявший дыханием арктических пустынь и обжигавший тело подобно пламени. Электрические лампы замигали, померкли. Только слабые красные огоньки вольфрамовых нитей продолжали пылать в округлых колбах. Обсерватория погрузилась в полумрак. Фиолетовый туман взвихрился и начал подыматься из середины пятиконечной звезды, вращаясь невероятно быстро, вставая зловещей, угрожающей тенью. Смерч уплотнялся, набирал высоту, ширился и обретал очертания.

Снова мигнули нити накала, мигнули — и погасли окончательно. Лиловый смерч, напротив, засветился изнутри фосфоресцирующим сиянием, при котором стали различимы контуры книжного шкафа и телескопа. Тошнотворный запах трупного гниения распространился в комнате. Футах в семи над полом возникал омерзительный сгусток, чудовищная харя, устремлявшая на друзей пронзительный, испепеляющий взгляд пылавших, словно угли, зрачков, которые смотрели неотрывно и грозно. Лицо страшилища темнело, белки дьявольских глаз блистали. Туман принимал форму плеч, торса, ног...

Прежде, нежели де Ришло или Рекс умудрились сделать первый вздох, материализация завершилась. Облаченный в развевающийся белый саван, перед ними высился черный слуга Мокаты. Астральное тело было в точности таким, каким запомнилось герцогу, видавшему страшного мальгаша во плоти — шесть футов восемь дюймов, гигант! Чуть раскосые глаза устремлялись на пришельцев, пылая, точно раздутые кузнечным мехом угли.