Она понимала, что ей следовало бы рассердиться, даже испытать гнев, поскольку он опять ее обманул, однако, вместо этого Лаура чувствовала только растерянность и, как ни удивительно, – симпатию к сидящему перед ней мужчине. Еще никогда ей не доводилось видеть выражение такой боли на лице человека.

– Ты старший брат этих пиратов? – спросила она.

– Да, старший брат и дурной пример для них. Это я вовлек их в пиратство. Я создал пиратское братство Баратарии, а затем передал управление им Жану.

– Ты? Ты хотел, чтобы кто-то еще, кроме тебя, испытывал страх перед законом?

Он глубоко вздохнул, словно собираясь призвать себе на помощь все свое хладнокровие.

– Я не испытываю страха перед законом и не собираюсь испытывать впредь, – произнес он. – Доминик Юкс – вот кто я. Я сделал это имя, я создал этого человека. Александр Лафит исчез в то самое мгновение, когда человек, который, как я думал был моим отцом, узнал, что моя мать изменила ему, а Жан и Пьер – они были его настоящими сыновьями и мне они братья только по матери.

Его взгляд казалось потух. Он отпустил подбородок Лауры, однако, не разжал объятий, а наоборот крепче сжал ее и уткнулся лицом ей в плечо.

Жалость, которую она испытывала теперь к Доминику, заставляла ее хоть немного утешить его. Медленно и робко она коснулась ладонью его щеки и Доминик так же медленно повернул голову навстречу ее пальцам, и она почувствовала мягкое прикосновение его ресниц к своей коже.

– Кто был твоим настоящим отцом, Доминик?

Он молчал так долго, что ей показалось, что он никогда уже и не ответит, однако, Доминик, наконец, сказал:

– Я никогда не знал его имени. Он служил в гвардии короля Людовика XVI. Однажды летом, где-то при дворе моя мать влюбилась в него. – Доминик поднял голову и посмотрел на девушку. – А я – результат этой любви.

Несмотря на глубокое горе, звучавшее в его словах, Лаура не смогла удержать дрожь, встретив его взгляд. Его губы были так близко от ее лица и тепло его рук так волнующе согревало ее.

Ей потребовалась вся ее воля, чтобы отнять свою ладонь от его щеки. Она пошевелилась, словно желая показаться ему, что у нее затекло тело, и она бы хотела пересесть на стул. Вздохнув, Доминик отпустил ее. В ту же секунду Лаура почти пожалела о том, что он разжал объятия. У нее опять вспыхнуло желание оказаться в кольце его сильных рук. Ее не на шутку встревожило чувство, которое он вызывал в ней. Она заставила себя задать новый вопрос.

– Когда месье Лафит узнал о том, что ты не его сын, он отрекся от тебя?

– Да.

– Сколько лет тебе было?

– Шестнадцать.

– А как он об этом узнал?

– Моя мать об этом сказала.

Лаура изумленно воззрилась на него.

– Но зачем, после стольких лет?!

– Ну, частично из-за чувства вины.

– И это признание облегчило ее сознание вины?

– Ты задаешь слишком много вопросов, – слегка улыбнувшись, произнес Доминик.

– Если тебе не хочется отвечать на вопросы, то ты всегда можешь меня ссадить на «Попрыгунью», – с легким вызовом сказала девушка.

– Сказать по правде, Лаура, я не против на них ответить. – На мгновение он закрыл глаза, словно пытаясь рассмотреть что-то в своем прошлом, а затем продолжил. – Мой отец был британским солдатом, шотландцем. Очевидно, он служил королю еще до того, как Британия стала нашим противником, и когда нашей стране служили многие иностранные граждане.

Лаура догадалась, какими будут его следующие слова и, кивнув, произнесла их сама:

– Да, все изменилось после Революции.

– Уи, с революцией пришла ненависть ко всему британскому. Я думаю, мою бедную мать просто захватил националистический угар. Ее шотландец уже давно был где-то вдали, о нем можно было забыть, однако, она постоянно видела в своем доме человека с иностранной кровью. – Доминик снова вздохнул. – Ты же знаешь, по французским законам старший сын наследует все имущество и, очевидно, ее чувство гордости не могло этого вынести, поэтому, в конце концов, она и решила рассказать правду отцу.

– Какое своеобразное понятие о гордости, – сказала Лаура.

– Ты должна смотреть на это с точки зрения того, как это понимали тогда. Просто она хотела обеспечить своим сыновьям их законные права.

– Такой ужасной ценой за твой счет, я отказываюсь понимать такую мать и отказываюсь оправдывать такую холодность.

– Ей пришлось много страдать и много вынести, Лаура. Война научила ее ненавидеть не только британцев, но и испанцев, а отсюда уже оставался только один шаг для ненависти к любому, кто мог помешать ей служить Франции.

– Но собственный сын… непостижимо! – девушка хотела прикоснуться к Доминику, чтобы хоть немного утешить его, но испугалась реакции на свое движение. Неизвестно, как они оба могли бы в этом случае себя повести. Слишком просто и легко было упасть навзничь на постель и забыть обо всем в его объятиях. – Не могу представить, что у нее был хоть один день покоя после того, как она потеряла тебя. – Глаза мужчины сверкнули, и Лаура внезапно осознала, что сейчас она выдала свои чувства к нему. В отчаянии девушка проговорила: – Ты сказал, что научил Жана и Пьера пиратству и даже передал им все свои дела. Но почему, после всего что случилось?

– Это долгая история. Сейчас будет достаточно сказать, что они все потеряли свое имущество и не смогли пользоваться наследством. Я не хотел смотреть, как мои сводные братья и сестры умирают от голода.

– Пират с идеалами? Насколько все же он необычен и непредсказуем.

Доминик слабо улыбнулся.

– Жан, так тот вообще с готовностью занялся пиратством, охотнее, чем утка прыгает в воду. Месть – прекрасный учитель.

– Ты имеешь в виду свою месть? Так ты из чувства мести заставил их заниматься пиратством?

Доминик покачал головой.

– Нет, я говорю о мести месье Лафита. Когда-то у нашей семьи были владения на севере Испании. Однако, испанское правительство реквизировало их. Наш дед погиб, а нас вышвырнули вон. Лафит привез нас всех в порт Пренст, где и родился Жан. Его отец крепко постарался, чтобы воспитать в нас ненависть к Испании и к любому, кого он считал своим врагом. Месть он сделал смыслом всей своей жизни. Его жестокость погубила мою мать.

– Как это все печально.

– Да и особенно печально для Испании. Я и мои братья выполнили желание Лафита, – голос Доминика внезапно посуровел, – все вместе мы потопили кораблей на много тысяч тон водоизмещением.

– И что же, ты нашел в пиратстве свое удовлетворение, Доминик Юкс? – спросила Лаура, – нашел ли ты свою утраченную гордость, когда Лафит выгнал тебя?

Гнев и боль отражались в глазах мужчины. Было видно, что он готов дать волю этому гневу и все же слова девушки его сильно ранили. Он встал и собрался уходить. Напоследок сказал:

– Может когда-нибудь я отвечу тебе и на этот вопрос, когда ты не будешь испытывать такой острой потребности посидеть в кресле судьи.

Лауру удивило чувство раскаяния, которое охватило ее. Она поспешно встала и схватила мужчину за руку. Кажется на этот раз она, действительно, сильно оскорбила его, и извиняющимся тоном девушка сказала:

– Пожалуйста, я не хотела тебя обидеть.

– Ничего, все нормально. Просто некоторые вещи нелегко обсуждать. Извини, я должен идти и посмотреть как дела на шхуне. – Он мягко освободился от ее пальцев и вышел из каюты, склонив голову у двери, а Лаура еще долгое время сидела одна, глядя на дверь, закрывшуюся за спиной человека, с которым ей хотелось сейчас быть больше всего на свете.

Вечером «Дракон», миновав три брига, стоявших на якоре в маленькой бухте острова Четеру, скользнул по водной глади к пристани.

Бриги, очевидно, находились на якоре довольно долгое время, так как якорные цепи покрылись ржавчиной, борта кораблей были в ракушках, а такелаж больше походил на порванную старую паутину.

«Попрыгунья» вошла в порт рядом с шхуной и пристроилась у дока, скрипя словно рассохшаяся телега. Из трюма все так же доносился звук работавших помп. Стоя рядом с Домиником в рулевой рубке «Дракона», Лаура смотрела на лимонно-белый берег и кокосовые пальмы, колыхавшиеся под теплым ветерком. Из отверстий в крышах хижин, столпившихся возле порта, поднимался дым. На берегу, взволнованно разговаривая и махая руками, находилось около сотни островитян. Большинство из них были чернокожими рабами, однако среди них были и более светлые мулаты. Среди встречавших было несколько белых, подъехавших верхом на лошадях.

– Вон там за хижинами находятся табачные поля, сказала Лаура Доминику.

– А дом твоего отца?

– Примерно милю от побережья, почти в центре острова. Как видишь, Четеру не очень велик.

– Да, просто узкая полоска земли. Должно быть не очень-то приятно находиться на нем во время шторма.

– Вряд ли ты пробудешь здесь достаточно долго, чтобы узнать насколько ты прав.

– Надеюсь, да. – С этими словами Доминик оставил ее и пошел посмотреть, как идут дела на корабле.

Одет он был так же, как во время завтрака, только на голове теперь была черная треуголка для защиты от солнца и на поясе – длинный драгунский пистолет.

Он как раз продолжал наблюдать за тем, как швартуется «Попрыгунья», когда на холме появилась коляска с сидящим в ней человеком, одетым в белое. Коляска стремительно помчалась по песчаной дороге, по направлению к пристани и даже с большого расстояния Доминику удалось рассмотреть толстую сигару под чудовищно большими черными усами человека, сидящего там.

Остановив лошадь, мужчина снял шляпу, обнажив влажные черные волосы. Он соскочил со своего сидения и побежал к пристани. Высокий, более пяти футов ростом, с изрядным круглым брюшком, человек казался очень забавным на своих худых длинных ногах.

Как только перебросили трап, Лаура немедленно бросилась на пристань в объятия этого забавного толстяка, и Доминик улыбнулся, глядя, как она в руках Этьена Шартье, поднялась над землей. И тогда Доминик сам направился по трапу на берег, чтобы познакомиться с владельцем острова Четеру.

Сидя на месте возницы рядом с дочерью, Этьен болтал почти всю дорогу пока они ехали до его «дворца», сокрушаясь по поводу того, что великий Наполеон оказался в ссылке и обещал отдать жизнь за то, чтобы вернуть власть императору. Похоже, что он не особенно и слушал рассказы Лауры о том, как англичане напали на «Попрыгунью».

Сидя позади отца и дочери, Доминик прислушивался к их одностороннему разговору. Дым от сигары господина Шартье доносился до ноздрей Доминика, и лучи заходящего солнца прикасались к нему, разливая по всему телу уютное тепло. Ровная дорога вела мимо зеленеющих полей табака, от которых исходил сладкий пьянящий запах. Работавшие на полях рабы низко склонялись в поклоне, как только видели проезжающего хозяина.

Просторный дом, в котором жил Шартье, представлял из себя длинное белое здание на сваях, окруженное верандой. Закрывавшиеся на жалюзи окна от пола до потолка, придавали зданию воздушный вид. Над крышей склонялись высокие пальмы. У крыльца и вокруг дома, на песчаной почве в изобилии росли всевозможные цветы. Под балконом спасались от жары пять длинноухих гончих, слишком ленивых, чтобы проявлять хоть какую-нибудь активность и приветствовавших въехавшую во двор коляску флегматичным равнодушным тявканьем.

Этьен бросил вожжи чернокожему лакею и, не ожидая, Доминика и дочь, выпрыгнул из коляски и резво взбежал по ступеням в дом.

Доминику бросился в глаза французский флаг, развевавшийся на высоком шесте перед домом. У его основания стояли несколько каменных обелисков раскрашенных в цвета французского королевского дома и увитых розами. В десяти футах от флагштока находился большой бронзовый бюст Наполеона на гранитном пьедестале.

– Вы должны извинить папу, – сказала Лаура, взглянув на этот мемориал. – Он немного помешался на Наполеоне.

– А многие из нас, дорогая, имеют такие маленькие слабости, которые приводят в замешательство и беспорядок все наши способности. – Когда Доминик посмотрел на нее, его глаза смеялись.

Она выдернула свою руку из его рук и резко ответила:

– Многим из нас, месье, следовало бы в таком случае выбрать другой предмет для помешательства, глядишь, тогда и способности остались бы в порядке и не приходилось опасаться за их ум.

– Слишком поздно что-то менять, Лаура.

Девушка понимала, на что он намекает, и страстность его голоса все так же волновала ее, но у них обоих нет будущего, если они будут вместе. Завтра, если она только ничего не скажет, он вернется на шхуну и уплывет навсегда.

– Я ни за что не поверю, что я действительно тебе безразличен, хоть ты и пытаешься меня в этом убедить, – сказал Доминик.

Вы, месье, просто надеетесь удержать меня от того, чтобы я сказала папе как вы украли наш корабль.

– О, господи! Да ты можешь говорить ему все что хочешь.

– Ха! Да он вышвырнет тебя вон из нашего дома.

– Может быть. Посмотри, вон кто-то машет тебе с балкона. Может нам стоит войти?

Стройная как статуэтка, женщина в сине-красном платье стояла у выхода на веранду рядом с экономкой и когда Лаура пошла по дорожке к дому, женщина воскликнула:

– Мадемуазель Шартье, как я рада вас видеть!

У женщины были восхитительные темные волосы, карие глаза и белая, безупречная кожа. Скромный покрой ее платья только сильнее подчеркивал изумительную стройность ее фигуры. На вид ей было столько же, сколько и Лауре, ну может быть на год или два больше.

– Разве мы встречались, мадам? – спросила Лаура, поднимаясь вверх по ступеням, – может быть в Новом Орлеане?

В это мгновение из дома появился Этьен и обняв женщину за талию, привлек к себе. Рядом с ним она оказалась дюйма на три выше, чем господин Шартье, однако, восхищенный, полный обожания взгляд, которым она смотрела на него, не оставлял сомнения в том, что в ее глазах Этьен был похож на рыцаря у ног прекрасной дамы, а вовсе не на скромного плантатора.

Лаура замерла, держась за перила, и позади нее остановился Доминик.

– Лаура, капитан Юкс, – прошу в дом, – торжественно произнес Этьен, делая знак рукой, в которой была зажата сигара, – моя Фабиан приготовила превосходнейший ужин, не правда ли, ангел мой.

Она склонила голову, чтобы ему было удобнее запечатлеть поцелуй на ее щеке, и улыбнулась.

– Ах, нет ничего особенного. Просто немного рыбы и немного овощей. Завтра угощение будет лучше.

Лаура холодно посмотрела на отца.

– Папа, кто это?

Этьен выглядел обескуражено.

– О, боже! Фабиан моя хозяйка, конечно.

Обе женщины посмотрели друг на друга, а господин Шартье не замечая какое впечатление произвели его слова на дочь, двинулся со своей любовницей в дом, тихонько мурлыкая себе под нос какой-то боевой марш.

– Успокойся, Лаура, – тихо сказал Доминик, а затем снял свою треуголку, передал ее подошедшему рабу и, взяв девушку под руку, добавил:

– Не торопись и думай, прежде чем будешь говорить.

– Я не нуждаюсь в советах пирата, – прошептала она, однако руки не отняла и позволила ему сопровождать ее в дом.

Дворец хозяина Четеру был прекрасно обставлен. Хрупкие позолоченные стулья и столы стояли, утопая в толстых персидских коврах. На потолке сверкали хрустальные люстры, на стенах, оштукатуренных розовым гипсом, висели, написанные маслом, картины и шелковые гобеленовые ткани. Возле стульев стояли несколько детей рабов и разгоняли застоявшийся душный воздух опахалами из лебединых крыльев.

Прежде чем гости уселись за стол, Этьен заставил их подойти к окну и посмотреть во двор. Там, по тропинке от дома к флагштоку, маршировала группа рабов, одетых в форму французской армии. Подойдя к флагу под звуки, военного гимна, исполнявшегося барабанщиком и флейтистом, рабы остановились и начали спускать флаг. Как только последние лучи заходящего солнца упали на бюст императора Наполеона, Этьен приложил ладонь к сердцу и воскликнул:

– Да здравствует император, Да здравствует Франция! – и затем добавил, – давайте есть.

Лаура села за длинный позолоченный стол напротив Фабиан, Этьен Шартье уселся во главе и предложил Доминику место слева от себя.

Лаура нахмурилась, увидев на своей тарелке рыбу в чесночном соусе. Рабы положили ей тонкие скрученные кусочки вяленой ветчины, привезенной из Франции, картофель, посыпанный сверху сыром бри и подали на маленьких тарелках маринованные огурчики с морскими водорослями. Хозяин дома налил всем вина и ужин начался.

Лаура не могла заставить себя поднять глаза на Фабиан. Как только отец посмел познакомить свою любовницу с ней, его дочерью? Ей хотелось выскочить из-за стола и убежать куда-нибудь далеко-далеко.

– Капитан Юкс, – проговорил Этьен, – и его усы смешно зашевелились, когда он начал жевать. – Лаура сказала, что я должен благодарить Вас за то, что вы спасли «Попрыгунью» от этого проклятого британского шлюпа.

– Не стоит благодарности, месье.

– Как случилось, что вы оказались поблизости?

Доминик почувствовал, как рядом с ним напряглась Лаура.

– Да вообще-то по чистой случайности. Мы следовали своей дорогой из Нового Орлеана. На мой взгляд, купеческие корабли всегда должны плавать в пределах видимости друг друга.

– А-а, правда, правда, – произнес Шартье, энергично кивая головой. – Я просто счастлив, что у вас оказалась такая точка зрения. Это спасло мне целое состояние. Вы были ранены во время сражения?

– Да нет. Сражение кончилось еще до того, как моя шхуна приблизилась к бригантине. Проклятые лайми бежали как зайцы, как только увидели наши пушки, а моя рана – это просто результат глупого инцидента.

Этьен захохотал.

– Да, я тоже много раз попадал в такие переделки. Однажды я разряжал длинное ружье, которое Лаура держит у себя в магазине за дверью, пуля вылетела, ударилась о металлический плуг на полке и рикошетом попала мне прямо в зад. Вот, позвольте я вам покажу.

– Ах, папа, прекрати! – воскликнула Лаура, в то время как хозяин дома встал и начал спускать подтяжки со своих плеч. Ей эхом вторила Фабиан.

– Ах нет, нет, мой друг. Ну, зачем ты всегда показываешь свои царапины посторонним людям!

Не обращая на нее внимания, Этьен повернулся и спустил штаны так, чтобы можно было видеть не очень большой шрам на его левой ягодице.

Доминик расхохотался.

– Да, месье, вам повезло, что это не ваш скальп. Вновь одев штаны и натянув подтяжки, господин Шартье добродушно пробормотал:

– На свой скальп, по крайней мере, никто не садится. Вы себе не представляете, сколько времени мне пришлось стоять за столом, как последнему лакею. Я решил предостеречься на будущее и вытащил из ружья кремень.

Услышав это, Доминик выразительно посмотрел на Лауру, но ничего не сказал.

Хозяин дома вернулся за стол на свое место и поднял свой бокал.

– Итак, вы из Нового Орлеана? Ну, как там дела?

– Довольно худо, месье.

– Этим чертовым поселенцам следует очистить дорогу для кораблей раньше, чем мы все разоримся.

– Боюсь, что у коменданта Каттерсона связаны руки. Американцы настолько заняты сейчас предотвращением войны с Испанией, что боятся связываться с англичанами, и думают, что может быть им удастся выйти сухими из воды. Просто удивительно, сколько французских и американских купеческих кораблей сейчас стали плавать под испанским флагом.

Шартье покраснел.

– Должен признаться, что я один из них. Вы не одобряете эту тактику?

Доминик пожал плечами. Я думаю, что все-таки лучше быть честным, и хорошо вооруженным. Этьен замялся и хлопнул себя по колену.

– Может вы и правы, хотя, как говорят, эти проклятые американцы – есть много способов, как дергать кота за хвост, не так ли?

– Так же как и держаться подальше от его острых когтей.

– И от проклятых каперов, – добавил Этьен, а потом взглянул на Лауру: – Дорогая, ты что-то очень бледно выглядишь. Фабиан, проводи мою дочь в ее комнату.

– Папа, я не собираюсь ложиться.

– Ах, нет, конечно, иди, ложись. Тебе столько пришлось пережить из-за этих проклятых британцев. Забирай ее Фабиан. Быстренько беги.

– Я не собираюсь выходить из-за стола пока не поем, – сказала Лаура увидев, как Фабиан встала. Медленно опустившись на свое место, Фабиан неуверенно переводила взгляд с Лауры на Этьена, который стремительно багровел от гнева.

Тогда Доминик решил вмешаться и отвести назревавшую бурю.

– Месье, расскажите мне о вашей плантации. По правде говоря я никогда не видел таких изумительных табачных полей.

Услышав, как отец с увлечением стал описывать всевозможные хитрости табаководства, Лаура непроизвольно вернулась мыслями к той ночи, которую она провела с Домиником. Руки девушки тут же задрожали от волнения так, что ей даже пришлось поставить бокал на стол.

– Пожалуй, теперь я пойду в свою комнату, – тихо проговорила она.

Доминик встал, помог ей подняться из-за стола. На мгновение их глаза встретились и в ту же секунду Лаура догадалась, что он понял, что она сейчас испытывает и догадался так же, что ее отношения с Юксом не остались тайной и для отца с его любовницей. Вспыхнув, девушка быстро вышла из комнаты. Следом за ней отправилась Фабиан.

Что ей делать с Домиником Юксом? Она старается из-за всех сил, но ей никак не удается устоять перед его обаянием. Несмотря на весь свой гнев и раздражение, в глубине души Лаура понимала, что по-прежнему любит его. И от этой мысли становилось еще больнее.