Этой ночью Лаура спала очень плохо и часто просыпалась. Ей никак не удавалось избавиться от давешнего дневного незнакомца, который постоянно и нахально являлся ей во сне.

Рассвет уже позолотил крыши домов и начал затекать в окна ее комнаты, когда она окончательно оставила свои попытки хоть немного отдохнуть и встала с кровати.

Пошатываясь спросонок, девушка порылась в своем гардеробе и вытащила из стопки белья вышитую сорочку, завязывающуюся у плеч атласными ленточками. Затем подвязала выше колен свои шелковые чулки, легко переступая ногами, натянула тоненькие, воздушные панталоны и затянула корсет.

Нежно-золотистое платье без рукавов, которое выбрала Лаура, доставало почти до пола, оставляя открытыми только ее ступни. Она застегнула вокруг шеи кружевной воротник, а заключительным элементом своего облачения сделала белый короткий жакет-спенсер с жесткими отворотами и рукавами до локтей.

Закончив с одеждой, девушка придирчиво осмотрела себя в зеркале и, выбрав на туалетном столике маленький флакончик в виде почки с зелеными стеклянными листочками, капнула себе на лицо и горло несколько капель розового масла.

Взяв любимую, украшенную плюмажем, шляпку, Лаура одела ее и кокетливо сдвинула на бок, а потом сунула свой маленький пистолет и полную пригоршню банкнот в ридикюль – элегантную сумочку из белого атласа, с нашитыми на ней узорами из речного жемчуга.

Внизу Лаура вытащила из-под прилавка плетеную корзину, с которой ходила на рынок за покупками, отомкнула дверь черного хода и вышла на улицу.

Свежий и пьянящий утренний воздух был напоен ароматами цветов, раскрывавшимися навстречу утреннему солнцу.

В листве и кустах пчелы и шмели беспорядочно пикировали на лепестки цветов и, улетая за кирпичную ограду, на прощанье сверкали крылышками в солнечных лучах.

Из кухни двухэтажного домика для прислуги, в котором жили Ида и Сент Джон, до Лауры доносилось пение кухарки. Сам бухгалтер в это время обычно всегда отправлялся на охоту на аллигаторов или диких свиней к одной из речных проток за городом.

Лаура неохотно отвернулась от сада и пошла к домику привратника. Там, почти у самых ворот, неожиданно заметила разломанную глиняную трубку, практически скрытую ветвями жасмина у кирпичной ограды.

С каким-то суеверным страхом девушка подошла поближе. Непонятное, непрошеное томление сжало ей грудь – она вновь ощутила на своем запястье горячий поцелуй незнакомца. Этот человек не имел права позволять себе такое!

Девушка быстро собрала осколки трубки, и решила выбросить их в реку по дороге на рынок, надеясь, что вместе с ними забудется и образ Доминика Ю.

На улице Декатур ее захватил поток людей, двигавшихся в направлении Французского рынка, и еще через полквартала она, наконец, смогла перебраться на другую сторону и подняться на высокую травянистую дамбу.

Внизу, на широкой глади реки, залитой солнечными лучами, покачивались пароходы, шхуны и барки. На пустынных причалах лежали кипы хлопка – молчаливые свидетели британской блокады Нового Орлеана, главного порта Америки.

Каким будет будущее семьи Шартье? Их погибший барк всего лишь крохотная капля в огромном водовороте событий, захлестнувших Соединенные штаты. Если англичане выиграют в этой войне, все, ради чего работала семья Лауры, безвозвратно погибнет.

Она бросила обломки трубки и вздрогнула, вспомнив прикосновение Доминика, а затем пошла вниз с дамбы к рынку.

На торговой площади толпились люди разных званий и национальностей. Здесь можно было встретить индейцев и креолов, рабов и свободных, испанских рыбаков, китайских матросов, рослых американцев из Кентукки и итальянских торговцев.

Блокада или нет, война или мир, но на рынке всегда было огромное количество товаров: дыни, перец, апельсины и лимоны, всевозможные дары моря и суши. В воздухе смешивались ароматы варившихся лангустов, стручков бамии; в больших котлах бурлили всевозможные рыбные бульоны.

Лаура остановилась возле старой индианки, сидевшей на плетеном коврике и вязавшей корзины из тростника, собранного в окрестных болотах, и окрашенного в черный цвет при помощи коры орехового дерева. Девушка договорилась, чтобы старуха отнесла три свои корзины к ней в лавку и пошла дальше.

Возле палатки, украшенной травой и цветами, Лаура обнаружила группу горожан и свободных чернокожих, отчаянно споривших и делавших ставки на двух больших бойцовских петухов, сходившихся в этот момент на арене.

Конечно, петушиные бои не место для настоящей леди, но Лаура страшно заинтересовалась. Девушка сжала ручку корзины обеими руками и внимательно посмотрела на пернатых бойцов.

Ей сразу понравилась более маленькая птица, – норовистый нахал с общипанным хвостом и желтыми перьями на ногах. Этот петух расхаживал вокруг своего врага, подпрыгивал как настоящий боксер, и в его крохотных глазках полыхала неприкрытая ненависть. Лаура даже взвизгнула от восторга, когда он стремительно и почти незаметно для глаза резко ударил своего врага в широкую грудь, подставив тому свою шею. Более крупная птица молниеносно сделала выпад, но первый боец стремительно взлетел в воздух и обрушился на врага сверху, опрокидывая его на спину. Вверх полетели перья, раздались вопли возбужденных зрителей.

– После того, как вы перестали подавать сигналы дымом краснокожим собратьям и призывать их к грабежу, можно мне посоветовать вам поставить на Денди, мадемуазель Шартье? – раздался позади Лауры глубокий, насмешливый голос, – это вон тот петух в желтых панталонах.

От неожиданности и гнева у Лауры по спине побежали мурашки. Ей не надо было даже оборачиваться для того, чтобы узнать, кто с ней разговаривает. Ну надо же, как будто ему недостаточно того, что вчера он застал ее с трубкой в руках! Так нет, сегодня ему удалось поймать ее на петушиных боях! Девушка стремительно бросилась сквозь толпу прочь, надеясь избавиться от своего вчерашнего незнакомца.

– А я надеялся пригласить вас выпить со мной чашку чая.

– А я надеялась никогда больше не встречаться с вами, мосье! – девушка резко повернулась к нему и немедленно пожалела о своем поступке, потому что при виде этого мужчины у нее снова сразу перехватило дыхание.

Не отстававший от нее Доминик Ю, несомненно, был джентльменом от самой верхушки своей высокой шелковой шляпы до кончиков сверкающих на солнце полуботинок. Под его облегающим черным сюртуком был серый жилет и белоснежная рубашка с высоким жестким воротником. Словно морская пена вздымался галстук, в манжетах сверкали бриллианты, а в петлице дрожала алая роза.

На его загорелом лице сияла ослепительная улыбка. Он снял шляпу и поклонился. Почему-то Лаура задержалась глазами на его густых темных волосах, лежавших у него сзади на воротнике.

На мгновение мужчина показался ей таким по-мальчишески забавным, что девушка с трудом удержалась от того, чтобы не прикоснуться к нему. Вместо этого она крепко обхватила свою корзину, словно это самое дорогое, что было у нее в жизни, и восхищенно посмотрела на Доминика, выпрямившегося во весь свой рост. Теперь она могла рассмотреть его лучше, чем вчера. Он был немолод – на его левом виске пробивалась седая прядь, которую Лаура не заметила прежде, однако, его нельзя было назвать и старым. Глаза мужчины были яркими, глубокими, словно тихий омут в жаркий, летний полдень, и такими же… призывными и таящими опасность. Лаура вспомнила, что говорил о нем Сент Джон: Доминик Ю сражался в армии Наполеона и владеет кораблем. Эти пронзительные зоркие глаза принадлежали опытному моряку.

Он улыбнулся, морщинки в углах его глаз стали глубже, и девушка почувствовала, как учащенно забилось ее сердце. Внезапно осознав, что она откровенно рассматривает его, она резко развернулась и, сказав по-английски:

– Всего доброго, сэр, – снова начала проталкиваться сквозь толпу.

С трудом, удерживая над головой свою корзину, она несколько минут пробивалась вперед, сопровождаемая со всех сторон толчками и резкими выражениями. Но зато, когда Лаура, наконец, оглянулась, его не было видно.

– Хорошо, что избавилась от него, и пусть он задохнется от жары в своем дурацком галстуке.

Однако, когда она повернула за угол и подошла к палатке итальянца – торговца фруктами, Доминик Ю стоял немного впереди и пил бренди из хрустального бокала. Увидев девушку, он весело улыбнулся и поднял бокал, как бы приветствуя ее.

У Лауры замерло сердце. Как ему удалось оказаться впереди? Получалось так, будто это она ищет встречи с ним. Чего этот мерзавец добивается? Она развернулась и пошла в обратном направлении.

– Боже мой, Бабетта, – услышала Лаура голос, говоривший по-французски, – тебе не кажется, что подобным женщинам еще рановато выходить на свою работу.

– Кажется, Мери. Но, может быть, прошлой ночью дела у нее шли плохо, вот и пришлось выходить на промысел пораньше.

Лаура посмотрела на двух хорошо одетых матрон, выходивших из палатки торговца, и в одной из них узнала бывшую подругу матери.

Посмотрев на девушку холодными, зелеными глазами, женщина постарше презрительно приподняла юбки, как бы боясь запачкаться, проходя мимо. Ее молодая спутница поступила точно так же, а затем оглянулась и хихикнула.

Лаура замерла от обиды и так стояла некоторое время. Прохожие обходили ее, подобно тому, как морские течения обегают стороной крохотный островок в океане. Два или три человека взглянули на девушку, проходя мимо, но, увидев ее покрасневшее лицо и наполненные слезами глаза, торопливо поспешили прочь.

Неужели людская память никогда не забудет ее мать и ее легкомысленное поведение. За эти пять лет не проходило, практически, ни одного дня, когда Лаура не слышала бы шепотков за своей спиной, относившихся к ее матери и к ней.

Добропорядочные креолы из хороших семей продолжали заниматься торговлей подобно Лауре, но никогда не приглашали ее к себе домой. Девушка практически оказалась выброшенной из общественной жизни города. Она давно уже не выходила никуда и не ездила ни в оперу, ни на балы.

С другой стороны, почти каждую неделю, в ее магазин приходили мужчины с совершенно недвусмысленными предложениями. Большинство из них были преуспевающими плантаторами, желавшими свить любовное гнездышко в городе так, чтобы их благоверные ничего об этом не прознали. Бывали среди этих визитеров и купцы, и капитаны речных судов, и всякого рода аферисты. Иногда появлялись даже и такие, которые предлагали жениться на ней, в глубине души надеясь захватить в свои руки ее магазинчик. Лаура им всем отказывала, выставляя самых упрямых за дверь с помощью длинного ружья, которое она хранила за дверью, специально для таких посетителей.

И вот, снова услышав такое, девушка склонила голову и до боли сжала ручку корзины, словно от этого можно было уничтожить то позорное пятно, которое легло на фамилию Шартье, благодаря ее матери.

– Похоже на то, что некоторые из добропорядочных матрон учились манерам в свинарнике. – Рядом с ней стоял Доминик Ю, глядя вслед женщинам, и на его щеках играли желваки.

Когда Лаура не ответила, он сказал:

– Здесь жарко, пойдемте, я куплю вам лимонада.

Она знала, что ей нужно бежать и бежать без оглядки, потому что, увидев их вместе все непременно, сразу, заподозрят самое худшее. Однако, вместо этого девушка позволила мужчине взять себя за руку, и тот повел ее сквозь толпу, раздвигая прохожих своими широкими плечами.

Она не поднимала головы до тех пор, пока они не оказались в кафе, и где Доминик усадил ее на легкий, металлический стул. Сам он сел за маленький круглый столик напротив своей спутницы.

– Я… Я не могу здесь оставаться, месье.

– Рынок никуда не денется, отдохните немного, – он щелкнул пальцами, желая сделать заказ.

К их столику подошел официант и поставил рядом с Лаурой высокий бокал лимонада. Доминик кивнул, и тот, сходив на кухню, вскоре вернулся с горшочком холодного картофельного супа и бутылкой вина.

– Я не голодна, – сказала девушка.

– Нет? Ну, может, хоть немножко?

– Нет! – Она оттолкнула от себя еду и сердито спросила: – Кто позволил вам таскаться за мной, месье Доминик Ю?

Если даже он и удивился тому, что девушка знает его по имени, то вида не показал. Он просто налил себе стакан вина, откинулся на спинку стула и посмотрел на спутницу через вино в бокале.

Дракон, замерцавший у него на кольце, казался каплей вина, каким-то чудом удержавшейся на его пальце.

– Почему вы меня преследуете? – снова спросила Лаура, – вы, что же думаете, что я женщина легкого поведения?

– Нет, мадемуазель, полагаю, что в вас нет и тени легкомыслия.

– Тогда почему же?

– А почему, бывает, человек продает все, что у него есть, чтобы только приобрести драгоценную жемчужину?

– Я вас не понимаю.

– Ради некоторых вещей в нашей жизни можно все бросить, Лаура.

Услышав, что он назвал ее просто по имени, девушка покраснела от возмущения, а может еще и оттого, что почувствовала вчерашний знакомый, волнующий холодок во всем теле.

– От вас не требуется ничего бросать, месье Ю, – сказала она, – потому что ничего вы не получите взамен!

– Может быть, хотя я с радостью пожертвовал бы всем, чтобы узнать, правда ли это. – Наклонившись вперед, мужчина положил ладонь на стол в опасной близости от пальцев девушки и улыбнулся ей в глаза. Казалось, что он знает про нее все, что ему необходимо знать.

Лаура резко вскочила на ноги, ее стул с грохотом полетел в сторону, а когда Доминик тоже стал подниматься из-за стола, она сделала шаг назад и гневно произнесла:

– Я очень хорошо изучила типов подобных вам, месье, и больше желаю никогда вас не видеть. Вам понятно? Никогда! – она повернулась и бросилась прочь.

Доминик провожал ее взглядом до тех пор, пока была видна ее шляпка с плюмажем. А когда она исчезла из вида, полез в нагрудный карман жилета и достал миниатюрный портрет, написанный маслом.

С миниатюры на него, завораживая и очаровывая, смотрели насмешливо медово-карие глаза девушки. На мгновенье ему показалось, что он вообще в первый раз видит этот портрет. Желание найти оригинал портрета – девушку, изображенную на нем, затмило все его желания. А сейчас, в эту минуту, она была для него более желанной, чем сокровища всех испанских галеонов, бесценнее редчайших алмазов Африки. Она должна быть с ним, и она будет с ним!

Бросив золотой соверен на столик, Доминик вышел из кафе. Однако в этот раз ему уже не было нужды раздвигать толпу своими плечами. От зловещего блеска в его глазах, прохожие сами расступались перед ним.

– Моя никогда не видеть женщину сильнее спорить в лавке. Ваша оставлять бедный торговец совсем голодный, а?

Лаура опустила руки и улыбнулась толстому торговцу, с которым торговалась вот уже минут двадцать.

– Кончайте устраивать спектакль, месье Жюль. Вы не заплатили за эти бусы и десятой доли того, что вы требуете от меня. Это как раз тем, у кого вы их купили, наверняка, нечего будет есть после сделки с вами.

– Индейцы хорошо кушать в своих болотах!

Лаура подхватила свою корзину и повернулась, делая вид, что уходит.

И тогда торговец отчаянно завопил ей вслед:

– Восемь доллар! Мамзель давать Жюль восемь доллар, и он давать ей много, много товара!

– И даже вон то, что в центре? – девушка указала на большое ожерелье из черного жемчуга, лежавшее в футляре из раковины.

– Уи, восемь доллар.

– Я дам пять.

– П-я-я-т-ь?! Нет! Невозможно! Даже для вас, мамзель!

– Ладно, шесть, но в придачу вы дадите мне книгу, которую прячете у себя под курткой.

Жюль изумленно уставился на девушку, а затем растерянно хлопнул себя по бокам.

– Как вы… О, ладно, шесть доллар, и я даю вам моя маленькая сборник поэм. И, пожалуйста, уходить из моей лавки!

Лаура передала торговцу банкноту, и тот, ворча, полез в висевший на шее кошелек за сдачей. Затем девушка аккуратно завернула купленные ожерелья в оленью кожу, положила сверток в корзину к другим покупкам и бесцеремонно напомнила:

– И книгу, месье, тоже. Вы обещали.

– У мамзель орлиные глаза, она смотреть прямо в карманы бедного торговца.

– Однако, обещанье – есть обещанье…

– …Его надо выполнять. Хорошо мамзель. Все равно я не уметь читать проклятые английские слова. – Жюль полез в свой сюртук и достал маленькую книжку в красной обложке.

– Уильям Блейк, «Песни житейского опыта», – прочитала Лаура и сунула книгу в корзину, – возможно, она стоит десять долларов, месье. Благодарю вас.

– Десять доллар!! Мамзель, вы должны подождать!

Но Лаура уже повернулась, улыбнулась на прощанье торговцу и помахала ему.

– О, боже, вы пиратка! – восхищенно закричал ей вслед мужчина и добавил: – Мамзель приходить опять следующая неделя, да?

Часы на башне ратуши пробили два раза, когда Лаура, наконец, покинула Французский рынок. По улице Св. Филиппа сновали экипажи, влекомые мулами, тротуары наполнялись прохожими. Пройдя мимо городского театра, девушка вышла на аллею, миновала многочисленные кафе и оказалась у старого кирпичного здания.

Заскрипели ворота, над грязной давнишней лужей, расположившейся прямо возле входа в дом, поднялись тучи москитов. Отмахнувшись от них, Лаура поднялась по кипарисовой лесенке на второй этаж, стукнула в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла внутрь.

В комнате, где она оказалась, стоял старый покосившийся стол и два ветхих стула. Огонь, пылавший в камине, отражался на плотно закрытых жалюзи и от этого в помещении было жарко, как в духовке.

– Мейзи? Ты здесь? – позвала по-английски Лаура.

– А где еще я быть, мисс Лаура?

– Ну, может, ты танцуешь с губернатором на балу.

– Давай, давай, детка, – пронзительный голос задрожал от смеха.

Девушка поставила на стол свою корзину, достала из нее булку хлеба, пакет риса, несколько копченых колбасок, затем добавила лимонов и пакет чая.

– Как твой ревматизм, Мейзи?

– Сносно, сносно.

Из соседней комнаты, шаркая подошвами, вышла сгорбленная старушка с кожей цвета жареного кофе, одетая в помятое платье цвета индиго. Она куталась в потертый шерстяной платок, на ее груди болтался подвешенный на сыромятном ремешке маленький пузырек янтарного цвета.

– Почему бы тебе не сесть, Мейзи? Сейчас я поджарю тебе немного колбасок.

– Нет, мэм, – улыбнулась женщина, обнажив свои пожелтевшие от табака зубы. – Вы сильно добра ко мне, мисс Лаура. Но не стоит. Не надо для госпожа тратить время на меня.

– Ради всего святого, я не твоя госпожа! Папа освободил тебя, когда моя мама уехала, разве ты забыла? Ты свободная женщина!

– Он это делать потому, что я быть сильно старый для работа, вот так.

– Я не хочу, чтобы ты так говорила!

– Но еще я сильно старый менять свои слова.

Лаура вздохнула.

– Ну почему ты не хочешь вернуться назад к нам домой? Ида говорит, что ты бы могла жить вместе с нею и Сент Джоном в домике для прислуги.

Мейзи покачала головой.

– Я прожила семьдесят лет все время рядом с другие люди. Больше и не хотеть никого. Когда Бог готов забрать меня, он меня забирать, и я совсем не волноваться.

– Ну, тогда ладно. Но Ида придет сегодня вечером и приготовит тебе ужин, ты слышишь меня?

Старушка вместо ответа залезла пальцами в свой стеклянный пузырек, достала из него щепоть табаку и сунула себе за щеку.

Потом она внимательно посмотрела на гостью и спросила:

– У тебя уже иметь его?

– Иметь кого?

– Мужчину.

Лаура взяла корзину, чувствуя, что ее лицо покраснело значительно сильнее, чем могло бы покраснеть от жары.

– Нет, мэм. Ты уже спрашивала у меня то же самое в прошлую субботу. С тех пор – никаких изменений.

– Может, появится перед следующая суббота.

– Может быть, тогда ты будешь первой, кто узнает об этом, а теперь мне пора идти. Ида придет попозже. Я попрошу ее приготовить соус с этой колбасой.

– Будет хорошо. – Махнув рукой, Мейзи пошаркала назад в комнату, откуда пришла, и до Лауры донеслось скрипение пружин старого матраса.

Девушка была уже недалеко от своего дома, когда заметила, что перед входом в ее лавку толпится огромная толпа. Казалось, что это те же самые люди, которые вчера сопровождали Аллена Дефромажа. «Святая Мария! Ну, что еще сегодня случилось?»

Подобрав юбки, она бросилась бежать по улице так быстро, как только могла.

– Дайте пройти! Пожалуйста, дайте мне пройти! Да, пропустите же меня!

– Это мадемуазель Шартье. Скорее пропустите ее!

Лаура стрелой промчалась мимо расступившихся людей и перед самым магазином ошеломленно замерла на месте.

Еще никогда в своей жизни ей не доводилось видеть такого множества роз. Целый ковер цветов покрывал упряжку из пары серых рысаков, запряженных в черный, как смоль, экипаж. Из него тоже вздымалась гора благоухающих розовых бутонов, над которыми вились целый рой пчел. Розы лежали и на тротуаре перед магазином, они усыпали порог дома.

Прежде, чем Лаура вновь обрела способность говорить, из дверей дома появился высокий, стройный парень, за которым следовал Сент Джон. На незнакомце был мундир, украшенный золотым галуном уже несуществующего императорского флота! И когда он вышел, ему пришлось пробираться вперед на цыпочках, чтобы не наступать на цветы, устилающие землю. Парень улыбнулся Лауре и почтительно снял треуголку, обнажая свои черные волосы.

– А вот и сама маленькая леди, чтоб меня повесили на реях, если я лгу! И пусть меня сожрут акулы, если она не такая хорошенькая, как говорил хозяин!

Лаура свысока, насколько ей позволяли обстоятельства, взглянула на мужчину, причем на ее лице появилось такое выражение, словно она обнаружила нечто крайне неприятное на подошве своих туфелек, и, не глядя больше в его строну, спросила:

– Что это еще за создание, Сент Джон?

Темнокожий слуга улыбнулся.

– Он говорить, он – Ренато Белуши, мадмазель Лаура.

Тон, которым были сказаны эти слова, выдавал, что бухгалтер знает о странном посетителе значительно больше, чем это могло бы показаться.

Понимая, что толпа напряженно ловит каждое ее слово, ожидая жуткого скандала, Лаура только сказала:

– Я бы хотела, джентльмены, чтобы вы вошли в дом. Быстро!

Как только девушка вошла вслед за мужчинами в лавку, она поставила корзину на прилавок и повернулась к моряку.

– Это вы придумали эту вульгарную пьеску снаружи, месье Белуши?

Его глаза расширились в насмешливом недоумении. Он запустил пальцы в свои усы и повторил:

– Вульгарную? Вы находите, что цветы, которые составили бы честь лучшим парижским садам, вульгарны? Я убит наповал, мадемуазель!

– Ага, так это цветы от вас? – девушка раздраженно швырнула свою шляпку на прилавок.

Ей приходилось иметь дело с сумасбродами, предлагавшими руки и сердца, но этот тип перещеголял всех!

Белуши в ответ изящно поклонился и на мгновенье показалось, что его треуголка залетит куда-нибудь в угол, так энергично он размахивал ею.

Лаура вышла из-за прилавка, а Сент Джон наморщил нос, в изумлении глядя на них обоих.

Гость произнес:

– Ах, как бы я хотел, мадемуазель, сказать, что эти цветы от меня, но капитан Доминик Юкс пристрелит меня на месте, если я так скажу.

Доминик Юкс? Ей внезапно все стало ясно.

Она наклонилась за прилавок, проворно схватила свое длинное ружье и навела его прямо в живот мужчины:

– У вас две секунды на то, чтобы вытащить свои жалкие потроха из моего магазина, собрать свои мерзкие цветы и смыться на своем экипаже с нашей улицы!

Ренато Белуши слегка пожал плечами.

– Он говорил, что вы будете сердиться.

– Ах, вот как! Говорил?

– Но он не успокоится, пока не сможет окончательно извиниться за свое вчерашнее поведение. Ему пришлось провести почти три часа в цветочном магазине, стараясь выбрать подходящую форму извинения.

– Как это разумно с его стороны, так тщательно отбирать цветы! Они придутся кстати на вашу могилу, месье!

Белуши, все так же улыбаясь, стал пятиться к двери. И когда Лаура, вслед за ним, показалась в дверях своего магазина с прижатым к плечу прикладом ружья, толпа зевак заревела от восторга.

– Месье Доминик еще хотел, чтобы вы взяли себе и экипаж с лошадьми.

– Проваливай! – завизжала Лаура так, что ее наверняка было слышно во всем Кентукки.

Белуши поспешно забрался на высокое сидение экипажа и сразу исчез среди цветов. Он поднял бич, украшенный цветами жасмина, и почтительно прикоснулся им к своей треуголке.

– Вы, мадемуазель, будете чертовски замечательной женой для любого мужчины, – одобрительно сказал он, – но стрелок из вас не получится. Я хотел вам сказать, что вы забыли положить кремень в боек. Ваше ружье не выстрелит.

Он хлестнул коней, экипаж резко рванул с места, и вскоре о его присутствии напоминала только дорожка из рассыпавшихся цветов, да пчелы, гудевшие над ними. В толпе одобрительно засвистели и стали расходиться. Раздраженно расшвыривая цветы кончиком туфли, Лаура вошла в лавку и с такой силой хлопнула дверь, что на полках зазвенела посуда.

– Куда ты интересно уставился? – заорала она на Сент Джона, который в этот момент выставлял содержимое ее корзины на прилавок.

– Я думаю на тайфун.

– Я тебе не тайфун! – рявкнула девушка и швырнула в угол бесполезное ружье. – Проклятье, проклятье!

– Ваш папа, он бы не хотел, чтобы вы ругались, как последний матрос, мадмазель Лаура.

Лаура мрачно посмотрела на бухгалтера и тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказала:

– Ты еще поговори мне, так я набью папину трубку твоими мозгами и заставлю выкурить ее.

– Я думать, то лучше, чем табаком, но трубка она вчера сломалась.

– Прекрати мне напоминать об этом! – воскликнула Лаура.

Все несчастья с этим Домиником начались из-за той треклятой трубки! За каким только дьяволом она вчера сунула ее себе в рот?

– Я вообще больше никогда не буду курить.

– Табака, она вас погубит.

– Нет, не погубит! – девушка бросилась к табачному прилавку и начала швырять коробки с табачным зельем в деревянный мусорный ящик.

– Ваш отец будет так терять много денег, – Сент Джон обмакнул перо в чернильницу и, страдальчески морщась, вычеркнул несколько строчек в своей приходной книге. – Он думать, его девочка сходить с ума, выбрасывая хорошую табаку из-за того, что она влюбилась в капитана Доминика.

Лаура застыла с пятифунтовой коробкой табака в руке, угрожающе повернула голову и посмотрела на него.

– Что ты сказал?

Сент Джон пожал плечами, снова обмакнул перо в чернила и вычеркнул еще одну строчку.

– Я забыл.

– Хорошо. Потому что, если бы ты сейчас вспомнил, то оказался бы без работы.

– Сент Джон, он водить вас на рыбалку, когда вы быть маленькая.

– Это ничего не значит. Как ты осмелился заявить, что я влюбилась в этого… этого афериста?

– Афериста? Но он – торговец.

– Ха, но он делает ставки на петушиных боях! Он сам говорил мне, на какого петуха ставить!

Сент Джон бросил свое перо и наклонился к Лауре.

– Вы делать ставки на боях петухов? Ваш папа, он сходить с ума, когда узнавать такую вещь.

– О-ля-ля! Мне надоело! – девушка швырнула в мусор последние две коробки с табаком.

С трудом удерживаясь от желания вцепиться в волосы, если уж, не Сент Джону, то хотя бы себе, она пулей выскочила из дома и с яростью начала работать ручкой помпы, пока вода не побежала в большое деревянное ведро. Наполнив вторую бадью, она схватила коромысло. Повесив ведра за ручки, вскинула его на плечо и, тяжело ступая, двинулась в магазин.

– Сент Джон отнесет это, – сказал бухгалтер.

– Сама сделаю. Тысячу раз носила. – Девушка двинулась вверх по лестнице, но на самом верху она повернулась и подозрительно посмотрела на него. – Скажи Иде, пусть принесет мне что-нибудь поесть, и попроси ее вечером сходить повидать Мейзи. Может, ей удастся уговорить старуху вернуться назад.

– Я говорил ей.

– Я сейчас собираюсь принять ванну и потом буду спать, не беспокойте меня по пустякам. Может быть, тебе принесут то, что я заказала сегодня на рынке.

– Они уже приносить.

– А! Ну вот и отлично, спокойной ночи!

Сент Джон закрыл книгу и положил ее на полку, улыбаясь так, что от одного его вида у Лауры снова испортилось настроение.

– Если этот вонючий моряк снова вернется со своими цветами, – рявкнула она, – воткни их ему в глотку с моими наилучшими пожеланиями! Ты меня хорошо понял, Сент Джон?

– Очень хорошо, мэм Лаура.

– Ну и отлично.

– Отлично…

– И еще одно, Сент Джон.

– Уи?

– Если месье Юкс снова будет болтаться поблизости, скажи ему, что я не принимаю всякий речной сброд.

– Уи, мэм…

– И скажи ему, пускай идет и утопится в том болоте, откуда он вылез!

– Эта вещь я сказать ему.

– И еще скажи… и скажи ему, что мне не нужны его клячи с возом старого гнилого сена!

Темнокожий мужчина с трудом удерживаясь от улыбки подошел к лестнице и уперев руки в бока спросил:

– Вы хотите, чтобы Сент Джон составил список того что сказать?

– Нет, это все.

– Спокойной ночи, мадемуазель Лаура, – когда за девушкой захлопнулась дверь, он уже не таясь, улыбнулся и добавил: – Моя надеется, что вы спать лучше, чем прошлой ночью.