ОДИН ГОД И СОРОК ТРИ ДНЯ

Элис испарилась из моей жизни. Встретив ее снова, я осознала, как долго мы не виделись. Раньше мы постоянно пересекались – это особенность жизни в маленьком городе. И тут только до меня дошло, что она, наверное, избегает меня – завидев издалека, сворачивает в переулок.

Фермерский рынок: зал, залитый солнцем, острый запах яблочного сока в воздухе. И Элис – шныряет между прилавками, с корзинкой на локте. Ее деловитая фигурка в коротком бордовом пальто, казалось, находилась одновременно в разных концах огромного гулкого зала. Что за идиотский на ней наряд? – подумала я. Но при виде ее я не испытывала той ярости, что в прошлый раз. Так, электрический след пережитой эмоции, выброс искр из оголенного кабеля.

Она была уже совсем близко, выбирала эфирные масла и нюхала образцы в бутылочках. Я подошла к ней вплотную:

– Здравствуй, Элис!

Она обернулась и чуть не выронила бутылочку из руки.

– Бет. – Ее глаза испуганно забегали в поисках спасения.

И тут она на меня все-таки накатила, волна бешенства. Она догадалась по моему лицу, вытянула губы в трубочку. Я заметила в ней какое-то упрямство, убежденность, что она знает правду, даже если другие не хотят с ней считаться.

– Прости, Бет, тебе не понравились мои слова, а ведь я хотела объяснить, что произошло. И не я одна так считаю, другие люди из церкви тоже думают так. Ну, мне пора идти…

– Что? Что ты городишь? Будет лучше, если ты расскажешь все толком. Немедленно…

Она сидит за столиком напротив меня. Неподходящая обстановка для такого разговора: кафе с белеными неровными стенами, столики со скатертями в цветочек. Спокойные вежливые разговоры за соседними столиками.

– Я же пыталась тебе объяснить, Бет, а ты не захотела слушать! – Она отжала пакетик с травяным чаем о край чашки и плюхнула его на блюдце, где он растекся зеленой жижей.

– Но я же не знала, что ты действительно водила ее в церковь. Боже, Элис!

Мы стараемся понизить голоса, потому что на нас начинают поглядывать из-за соседних столиков.

– Да знала ты. – Она делает глоток и морщится. – Я тебе говорила.

Да, она права. Я вспомнила. Это было вскоре после разрыва с Полом. Я ушла из дома в выходной, чтобы он мог спокойно собрать остатки вещей и провести время с Кармел без скандалов. Когда я вернулась, то, к некоторому своему неудовольствию, узнала, что приходила Элис. Она, похоже, прибежала сразу, как только пронюхала, что меня нет дома. «Как ты справляешься, бедненький? – спросила она. – У тебя столько дел. Отдай-ка мне Кармел, а сам займись делами». Как будто Пол не в состоянии присмотреть за собственной дочерью. Но он, озабоченный и расстроенный, согласился: «Хорошо, спасибо». Потом Кармел рассказала мне, что Элис водила ее в церковь, и я была очень недовольна, потому что она не спросила у нас с Полом разрешения. Но Кармел поведала мне об этом походе с улыбкой, и я подумала, что ничего страшного, любой опыт может быть полезен, а потом это вообще забылось.

– Хорошо, но я же не знала, что это была не обычная служба. Не такая, как всегда. – Я старалась говорить ровным голосом, чтобы не вспугнуть ее. Мне нужно разузнать у нее как можно больше фактов.

– Ну да, Бет, это был сеанс исцеления.

– И что произошло?

– Ничего. Ничего не произошло. Я просто хотела, чтобы она посидела, посмотрела, как это бывает. Она прошла вперед, села, и я видела, как она наблюдает, за спиной у нее были прекрасные лилии. Потом она вдруг сказала, что у нее зудят ладони. Я хотела тебе рассказать в прошлый раз, но ты так рассердилась. – Она слегка поежилась.

Как ты посмела, думаю я, таскать мою дочь куда-то без моего согласия? – но спрашиваю самым мягким тоном:

– Элис, ты сказала: «Другие люди из церкви тоже так думают». Кого ты имела в виду? Кто эти люди?

– О! – Улыбка озаряет ее лицо. – Там был очаровательный мужчина. Он сказал, что Кармел вся наполнена светом, и мы с ним болтали о ней…

– Болтали?

Она увлеклась и наконец-то расслабилась, стала трещать без умолку:

– Да, болтали. Очаровательнейший мужчина, несмотря на возраст. Такой харизматичный, ты знаешь этот типаж. Совершенно изумительные голубые глаза. Я не помню в точности, о чем мы говорили. О Кармел, да… Еще я ему рассказала, как возила свою мать к Богоматери Лурдской, его очень заинтересовала эта история.

Я знаю, что она готова обожать каждого, кто проявит к ней хоть малейший интерес.

Что-то произошло у меня в голове. Как будто бледный свет упал на стену, расписанную фреской. А через минуту картина предстала во всей яркости своих красок, ослепительных, как драгоценные камни в настольной шкатулке.

– Что еще ты сказала ему? Чем он интересовался, Элис?

Она замолкает и испуганно смотрит на меня:

– Честное слово, не помню. Ничего особенного…

Улыбка снова скользит по ее лицу. Она сгибает запястья, чтобы поднести чашку ко рту двумя руками, и в глаза мне бросаются ее браслеты. Я хорошо их могу разглядеть сейчас. Такие необычные – кожа, скрепленная кнопками, переплетенная косичками из шелка… На обеих руках одинаковые браслеты, которые что-то скрывают.

…Мое сердце вздрагивает, как могла я раньше не понимать этого? Эти браслеты были такой закономерной частью ее существа, наряду с кристаллами, ловцами снов, разговорами о духовности, контактами со Вселенной, каббалой… По крайней мере, религия моих родителей была выше этой мишуры и отличалась постоянством.

Кровь Христа… Я закрыла глаза, и красная волна поглотила меня.

– Элис, я плохой человек?

– Бет, я не понимаю… не понимаю, о чем ты…

– О том, что я, наверное, это все заслужила.

Я открываю глаза. Она побледнела и замолчала.

– Ты сама понимаешь, наверное, что со всем этим мы должны пойти в полицию, – говорю я.

Элис допросили, а вслед за ней и других людей, которые посещают эту церковь. Элис плохо запомнила внешность того человека, она была слишком увлечена разговором.

Как мне сказала Мария, специалист по работе с родственниками, эти люди представляют весьма своеобразную компанию: старые дамы с длинными развевающимися шарфами и бутылочками святой воды в карманах. В тот день, когда Элис привела Кармел, в церкви было много незнакомцев, сказали эти дамы, но в этом нет ничего особенного, потому что их церковь хорошо известна «в кругах». Да, был и мужчина, все верно. О нет, нет, он не мог совершить ничего дурного, такого не бывает в их церкви. Он пришел заранее. «Мэри, ты разговаривала с ним?» – «Да, конечно. Я думаю, что он был иностранец, не знаю точно откуда. Он назвал свое имя, но что поделать, что поделать… Память уже не та, голубушка. Прошло столько времени. Да и потом, не мог он совершить ничего дурного, ну что вы. Такое исключено в нашей церкви. Все во имя добра, понимаете. Все, что мы делаем, мы совершаем во имя добра…»

Я лежу в постели и размышляю, вспоминаю то впечатление – поток света, проявляющий изображение на стене, – которое возникло у меня во время рассказа Элис. Я думаю, причина того, что меня отнесло в сторону, заключается в этих пропущенных мной кадрах из кинофильма жизни Кармел.

Мне представляется отчетливо, как на экране: будто мы с Кармел опять в лабиринте, как тогда. Нас с ней разделяла всего лишь живая изгородь из тиса, но увидеть, что мы так близки, можно только сверху.

«Мы будем молиться», – сказали церковные старушки Марии на прощание. Они любезно улыбались своими искусственными зубами и сгорали от нетерпения, когда же она уйдет и они смогут вернуться к своим занятиям – составлять подагрическими ручками букеты, семенить подагрическими ножками по церкви и расставлять стулья ровными рядами. Твердить свои волшебные заклинания. «Мы будем молиться за малышку. Повторите, как, вы сказали, ее зовут?»

Карта контактов Кармел, которая висит на стене, пожелтела, уголки загнулись. Давно я ее не пополняла. Я пишу «церковные старушки» высокими узкими буквами – такими я представляю самих старушек – и аккуратной линией соединяю новый пункт с именем «Элис».

Потом добавляю еще одну линию и ставлю жирный вопросительный знак на конце.