Мы с Барбарой поехали на автобусе на ее новую работу. Судя по всему, никто больше в Сочельник трудиться не вызвался. Снова светило зимнее солнце. Оно стояло низко и мерцало между голыми темными стволами, пока мы ехали. Барбара рядом со мной казалась крошечным украшением, она уменьшилась в размерах.

– Так ты его видела? – все спрашивала она, отворачиваясь от окна. – Ты прямо видела Мика?

Она это из меня вытянула.

– Нет, но слышала.

– Что он сказал?

– Ничего, просто шатался по дому.

– Так, может, это и не он был?

В ее голосе звучала надежда.

Я вздохнула.

– Может быть, Барбара.

Она фыркнула.

– Ты теперь стала звать меня Барбарой, да?

– А как ты хочешь, чтобы я тебя звала?

Она снова фыркнула.

– По-моему, Барбара – нормально. Если вдуматься.

Дорога перед нами вошла в лес, и деревья встали короной вокруг россыпи домов.

– Нам здесь выходить, – сказала Барбара.

К тому времени, как мы прошли через деревню, солнце скрылось, и небо стало белым от облаков. День был из тех, когда кожа мира натянута и тонка. Я оглянулась и заметила очертания Тени, взбегавшего со склоненной головой на холм позади нас. Рядом с нами пробиралась сквозь деревья рыжая собака. Я остановилась и прищурилась, глядя вдаль. В такие дни трудно понять, что я на самом деле вижу. Что-то в собаке меня зацепило, хотя она обнюхивала землю и махала хвостом, как обычная живая дворняга. Но я заподозрила, что она «закольцована» и что если завтра я опять сюда приду, она будет делать то же самое. Мы прошли мимо деревенского паба и добрались до ряда домов, сплошь особняков, стоявших поодаль от дороги.

Я оглянулась на Тень. Он трусил вперед, склонив голову, и его босые ноги шлепали по холодному тротуару. Его глаза тускло блестели. Что-то качалось между нами, как цепь, сверкая ярким золотом, потом оно сделалось тонким, текучим и растворилось. Сегодня я его почему-то не боялась. Он снова стал моим старым добрым другом.

Он был взволнован оттого, что мы идем в новое место, это было видно. Я замедлила шаг.

– Только веди себя прилично, – пробормотала я углом рта.

Барбара обернулась, посмотрела на меня, достала из кармана мятый бумажный платок и вытерла нос, покрасневший от холода.

– Миссис Теоболд, – сказала она. – Вот здесь.

Мы свернули на подъездную дорожку и поднялись по четырем широким ступеням крыльца. Тяжелая резная парадная дверь возвышалась, как крышка дорогого гроба.

Миссис Теоболд не успела толком открыть дверь, а уже прищелкнула языком. В руке у нее тоже был носовой платок, она зажала его в кулаке и пихнула костяшки под подбородок.

– Вы опоздали, – выдала она, уставившись на нас.

Я увидела нас ее глазами. Женщина в аляповатом фиолетово-розовом вытертом пальто из гобеленовой ткани, застегнутом до самого подбородка, мокрые от пота кудри прилипли к черепу. Тощая девчонка в парке, доходящей ей до колен, и с родимым пятном.

– Я не знала, что вы кого-то с собой приведете. Кто это?

Барбара, казалось, ушла в себя глубже, чем когда-либо. Ярко-красная помада, которой она накрасилась перед выходом, выделялась на ее губах.

– Это моя дочка, миссис Теоболд. – Голос у нее был слабый, почти неслышный. – У нее вроде как каникулы.

Миссис Теоболд снова сделала прежний странный жест – сунула кулак с платком себе под подбородок, словно хотела себя ударить.

– Ладно, ладно. Вам придется постараться, чтобы все успеть. У меня позже будут гости.

Она с сомнением посмотрела на меня.

– Она может пойти с вами, если будет сидеть тихо. У меня есть очень дорогие вещи. Не позволяйте ей носиться.

За ее плечом виднелось отражение рождественских огней в полированном дереве и стекле. Движение, похожее на ленивый взмах хвоста кита… Я взглянула вниз. Тень сидел на корточках под бурыми сухими головками гортензии у подножья лестницы. Из-под растения торчала лишь одна холодная серая нога. Его голос поплыл ко мне, легкий, как лист на ветру.

Я с вами не пойду.

Когда Барбара поднялась на верхнюю ступеньку, я поймала ее за руку.

– Давай не пойдем, – прошептала я.

Миссис Теоболд повернулась к нам спиной и пошла по коридору, а Барбара сказала ей вслед:

– Нет, боже правый, нет, она будет неподвижна, как статуя.

Она резко ткнула меня между лопаток.

– Идем, – прошипела она.

Внутри возвышалась огромная рождественская елка, упиравшаяся в потолок. Она сверкала крохотными золотыми и белыми огоньками. Под ней лежали стопками подарки, завернутые в зеленую и красную бумагу. На полированном деревянном столе стоял стеклянный шар с пейзажем из трав внутри. В нем висели мертвые бабочки, вроде как парившие над всем. Наверное, они на невидимых проволочках, подумала я, вглядываясь внутрь.

Миссис Теоболд обернулась.

– Это как раз очень дорогая вещь, – пробубнила она, как будто я могла расколоть шар взглядом.

Я смотрела на длинную спину миссис Теоболд, когда она пошла прочь. На середине коридора при ее приближении что-то шевельнулось в воздухе, едва видное, клубящаяся серо-белая медуза, которая надувалась и опадала, словно дышала. Когда миссис Теоболд прошла сквозь клубок в своей дорогой черной юбке и белой шелковой блузке, ее очертания размылись и стали туманными. Потом, выйдя на другой стороне, она снова стала отчетливо видной. Медуза раздулась, как пара гигантских щек, и погрузилась обратно в воздух. Я так и знала, сказала я себе, в такой-то тихий и спокойный день. И Тень шел за мной по пятам, а потом отказался входить. Мой глаз пропускал внутрь все больше и больше. Я больше не могла остановить души умерших. Но клубки-то были ерундой, так, остатки бог знает чего. О чем бы ни знал Тень, что бы я ни чувствовала, оно было не здесь. Я улавливала слабое жужжание зла, как голос пчелиной матки в середине улья.

Барбара двинулась по коридору, и я пошла следом.

– Можете начать отсюда. – Женщина открыла дверь с узорчатой медной ручкой. – Мне нужно ненадолго отлучиться, но я вернусь и все осмотрю, прежде чем вы уйдете.

– Да, миссис Теоболд. – Голос Барбары стих до шепота.

Я не узнавала ее – этот приглушенный голос и глаза, постоянно обращенные в пол.

Стоило Барбаре принести в гостиную ведро с чистящими средствами, под весом которого она согнулась почти вдвое, и закрыть за собой дверь, она начала снова становиться собой. Рухнула на кожаный диван.

– Сходи на ту сторону прихожей и принеси пылесос, – прошипела она. – Чулан под лестницей. Сперва убедись, что хозяйка ушла.

Я приоткрыла дверь и выглянула наружу. Но высматривала я не миссис Теоболд; я искала клубок белых лент, скользких и висячих, как внутренности, оставлявших за собой след медуз, тихо дышавших и умевших выворачиваться наизнанку. В коридоре ничего не было. Я вынула пылесос и притащила его в гостиную.

– Розетка под комодом, – прохрипела Барбара. – Не забудь собрать паутину по углам.

Двадцать минут я сосредоточенно собирала пыль. Заметила, какой красивый ковер на полу. Не то что наш, с оранжевыми и коричневыми спиралями, с загнувшимися вверх краями, жесткий от грязи. Тут ковер был шелковисто-серый, покрытый нежными желтыми и голубыми цветами, с густой бахромой со всех сторон. За работой я приглаживала бахрому, сразу как ее вздыбливал пылесос. Когда я выключила машину, Барбара одобрительно кивнула.

– Хорошо. Теперь полировка. Принеси желтую тряпку и банку фиолетового воска.

Я размазала слой воска по комоду и низкому темно-коричневому кофейному столику, потом стала полировать и наводить лоск. У Барбары в лице снова появился цвет.

– Ты молодец, Руби, – прошептала она. – Теперь камин.

Тряпка уже была жесткой от воска. По обе стороны от камина из резных раковин сыпались комья деревянных жемчужин и коричневых цветов в форме труб. Я подняла рождественские открытки, одну за другой, и протерла под ними пыль. «Джун и ее семье», – было написано на всех них под поздравлениями с Рождеством и кроваво-красными гроздьями ягод остролиста.

– Нужно отполировать украшения по бокам. Не замажь черные части. Она с ума сойдет.

Я присмотрелась, чтобы понять, о чем речь. Камин обрамляли два ромба: ажурная деревянная резьба на черной подложке. Я начала аккуратно намазывать воск на верхний слой, потом перешла на другую сторону.

– Молодец, Руби. Хорошая девочка.

Я улыбнулась, потом поняла, что стою к ней спиной, и она не увидит мою работу. Я уже собиралась повернуться и улыбнуться еще раз, но замерла с тряпкой в поднятой руке.

– Ох.

– Быстрей, Руби, она скоро придет. Будет нас проверять. Проводить везде пальцем.

В резьбе было нечто вроде выемки, и там что-то копошилось и двигалось. Мои глаза приспособились, выглянули за пределы комнаты, сфокусировались и увидели… существо. Нет, человека. Войлочное пальто, прижавшееся к резьбе. Смятое, завернутое внутрь. Мой взгляд пошел вверх. Серая плоть, голова, склоненная набок. Но не глаза, они смотрели в другую сторону, в стену. Оно снова колыхнулось, словно пыталось поудобнее устроиться в своем заточении.

Горло у меня сжалось от тошноты. Если я это потревожу, оно обернется и просеется сквозь отверстия. Оно вцепится в меня, как любовник. Поедет на мне верхом обратно в наш дом, закатится под мою кровать и поселится там. Я поспешно замахала тряпкой, втирая остатки полироли, стараясь как можно меньше это тревожить.

Барбара за моей спиной бормотала, говорила сама с собой:

– Водить пальцем по всем поверхностям. Шевелить морщинистой жопой, пыль искать. Не жизнь, а песня. Песня.

Видно было, что к ней возвращается боевой дух.

Голос у нее сделался задумчивый:

– Мы их звали пряжей потаскухи. Клубки пыли, которые скапливаются под диваном или под кроватью. Моя мама говорила: «Барбара, я сегодня видела самый большой клубок потаскухиной пряжи за всю жизнь. И, представь себе, у методистов в доме. Так что чистота – не сестра благочестия, как говорят». Старушка вечно выдавала что-то такое…

Я повернулась к ней.

– Все.

Дышала я мелкими испуганными глотками.

Мы повторили процедуру в трех комнатах. В последней, хозяйской спальне, Барбара даже забралась на блестящее покрывало, цвета кремовой орхидеи, чтобы отдохнуть. Она смотрела, как я стираю пыль с красного стеклянного набора на туалетном столике, который утраивал мое отражение в трюмо. Мне оно напоминало семью, которую я сочинила: мама, папа и я, все с одинаковой печатью на лицах. Когда доставлю Барбару домой, нужно будет обыскать дом, решила я. Любая деталь, думала я, вытаскивая волосы миссис Теоболд из заколок, разбросанных по стеклянному подносу, любая деталь может помочь.

– Мы забыли гостиную, выходящую во двор, – ахнула Барбара, приподнявшись на локте.

– Я схожу, ты заканчивай здесь, а потом пошли отсюда, – предложила я.

Она кивнула.

– Вниз по лестнице, первая дверь после чулана. И поглядывай, не появится ли сама-знаешь-кто.

У двери гостиной я поняла, что жужжание стало громче. Я коснулась ее кончиками пальцев, ощутила, как она дрожит, и поняла, что подошла к центру. Из-под двери плыла музыка. Танцевальная – оркестр, играющий для танцующих в обнимку пар. Я медленно приоткрыла дверь. Видное мне пространство было ограниченно с одной стороны дверью, с другой – дверной рамой, из-за чего сцена в комнате походила на длинную узкую картину. Круговое движение, поняла я, создавала пластинка на старомодном граммофоне. В самой сцене была какая-то тяжесть, точно краску положили толстым слоем. Золотые пылинки кружились в воздухе, как крохотные планеты. Высокая женщина с заколотыми кверху волосами стояла у окна и смотрела наружу. То, какой была эта жизнь, мелочи, повторявшиеся изо дня в день, с трепетом прошли сквозь меня. Я даже уловила запах еды, витавший в комнате: картошка, капуста, ревень. Воздух за дверью был коричневатый, цвета прошлого. Мысли женщины беспокойно порхали, как мотыльки. «Любовь, думала она, глядя сквозь стекло, я отказалась от любви, она почти что стала моей, а я ее предала». Она все крутила и крутила в руках нож. В ее уме сложилась и закачалась петля. Я испугалась, что так и буду ее находить, снова и снова, и в следующий раз обстоятельства окажутся подходящими, чтобы она меня разглядела. Она все думала о своей любви, а потом просто решила, что ей пора умереть…

Она слегка повернула голову:

– Джун? – спросила она. – Джун?

Я закрыла дверь.

Наверху Барбара задремала на атласном покрывале. Она казалась бурым пауком в углу кровати. Я потрясла ее за плечо и разбудила, услышав, как внизу открылась дверь.

– Вставай. Я закончила, она вернулась – нам пора.

По дороге к двери я взглянула на стеклянный шар. Внутри него обнаружился Тень, сделавшийся размером с катушку ниток. Он лежал на травянистой равнине и крепко спал. Над ним парили бабочки.

Наверное, ему стало одиноко и страшно на улице, он просочился под дверь и отыскал самое безопасное место. Он казался таким умиротворенным – лежал среди трав, под радужными крыльями. Как в каком-то раю. Я на мгновение задумалась, не оставить ли его там. Но яростно вздувающиеся щеки хозяйки дома переубедили меня. Эта женщина точно привела бы за собой зло, и Тени бы не стало, его бы сожрало бог знает что.

Барбара ждала меня в прихожей. Я постучала по стеклу ногтем.

Миссис Теоболд появилась из глубины дома.

– Что это ты делаешь? Трогаешь мои вещи…

От лица Барбары совсем отлила кровь.

Старуха заплевалась.

– Он мог расколоться пополам. Я знала, что нельзя разрешать пускать детей вроде тебя. Они все трогают! Я принесу ваши деньги, миссис Флад. Подожди нас на крыльце, девочка.

Я вышла на крыльцо и стала смотреть на Барбару, молча ждавшую в прихожей. Казалось, прошла вечность.

– Укради что-нибудь, – одними губами произнесла я в конце концов в сторону Барбары.

И по тому, как она похлопала себя по карману, поняла, что уже.

На середине спуска с холма я оглянулась – за нами вприпрыжку бежал Тень. Я взяла Барбару под руку, чтобы ей легче было идти.

– Не ходи туда больше, – сказала я.

Как я и думала, когда мы шли обратно, рыжая собака была на месте, точно такая же, как раньше, точно там же нюхала землю. Насколько я понимала, делать она это будет до бесконечности.