Пять утра.

Я проснулась. Посмотрела в окно. Я знала, что нужно делать. Уверенность сгустилась за ночь, вползла в меня, как плотный низовой туман вползает в землю. Охотник. Собиратель, но не того, что смертно, не человеческих останков. Сейчас нужно было выйти на охоту. Добыча была готова, она почти желала, чтобы ее нашли. Я чувствовала, как она ждет, ждет, ждет меня. Я слышала прошлой ночью ее резкий голос, звавший меня по имени откуда-то снаружи. «Где ты? – кричала она. – Мне смертельно нужно с тобой кое-чем поделиться».

Подушка Сандры пустовала – ее спящего лица на месте не было. Я второпях оделась, у меня дрожали пальцы, пока я застегивала на пальто пуговицы с якорьками. Посидела на кухне, попила чаю, пока не рассвело, а потом вышла из дома, чтобы в третий и последний раз навестить пустое дерево.

– Глядите-ка, – сказал Криспин, привалившись к дереву, внутри которого скрывалась его гниющая плоть. – А ты не спешила. Я тут, по-моему, уже лет сто, совсем один. Понятия не имею, куда все делись.

Его глаза цвета металла блеснули, обратившись на меня, словно он подозревал, будто это моя вина – что, наверное, отчасти так и было. Он напомнил мне картинку из «Маленького принца»: брюки заправлены в сапоги, плащ, утомленный вид. Я заставила себя взглянуть на сердцевину пустого дерева, чуть правее глаз Криспина.

– Ты что там увидела? – резко спросил он.

– Ничего.

Я отвела глаза от торчавшего вихра, – который ушел глубже с тех пор, как я здесь была, погрузился в дерево, – и снова посмотрела Криспину в лицо.

Я не знала, как начать.

– Ты не устал? – спросила я, словно престарелая тетушка, осведомляющаяся, как он себя чувствует.

Вот же неуклюжая.

– С чего ты вдруг? Я редко устаю, – зыркнул на меня Криспин.

– Ясно.

Я опустила глаза и потыкала носком ботинка в толстый слой слежавшихся листьев и рыхлую мягкую землю. Стебли стелющегося плюща уже начинали цепляться за кору пустого дерева, снова запечатывая его.

– Ты уверена, что с тобой все нормально? – спросил Криспин. – Ты как-то похудела, я смотрю.

Несмотря на насмешливый тон, пальцы его тревожно заметались по карманам плаща.

– На что ты смотришь? – повторил он, и я отвела глаза от клочка золотистых волос, присыпанных кусочками коры и земли; теперь за них зацепился еще и мертвый бурый лист.

– Криспин, – начала я, охваченная внезапным вдохновением, – ты еще не был в Африке? Элизабет мне как-то сказала, что ты больше всего на свете хотел туда поехать.

Он посмотрел на меня настороженно, с подозрением. Серебристые глаза снова потускнели до матового металла.

– А что? Ты пытаешься от меня избавиться?

Я покраснела и пожала плечами:

– Нет, конечно. Просто она мне как-то сказала, что у тебя есть карта и что ты ее все время рассматриваешь, выучил все названия…

Его плечи обмякли.

– А, да. Странно. Я об этом чуть не забыл. Все бы отдал, чтобы снова увидеть ту карту. В последние дни ничего не могу найти. Там Ботсвана, и еще мне нравился Свазиленд. Хотел бы я когда-нибудь побывать у шаманов.

Я порылась в подлеске.

– Вот она, – сказала я, показывая Криспину карту.

– Как здорово, что она опять у меня.

Его глаза засияли, потом снова потускнели.

– Мне здесь стало довольно непросто. Раньше за меня многое делала ты, но потом ты, кажется, ушла. Знаешь, так нельзя, я так сильно старался тебя заполучить.

– Ты о чем? Ты с самого начала был против того, чтобы я осталась. Ты ревновал Элизабет и Тома. Ты ни с кем не хочешь их делить.

Он пожал плечами.

– Думай как знаешь.

Потом его глаза потемнели, и он склонил голову к плечу.

– От того, чего не знаешь, вреда не будет.

Несмотря ни на что, он по-прежнему мог меня доставать. От раздражения закололо в затылке.

– Опять ты со своими штучками. Поспорить готова, ты тогда знал, что это заяц, да? Ты нарочно заставил меня его убить, потому что решил, что так будет смешно?

Он вздохнул и посмотрел вдаль. За его спиной зашуршало какое-то мелкое создание, и он обернулся его послушать.

– Может быть, – наконец произнес он. – Я всегда любил пошутить. Хотя… шутки не всегда были такими злыми. Но я заскучал, мне не нравилось, как все шло в последнее время. Если бы я знал, как из этого выпутаться, так бы и сделал.

Он впервые выглядел по-настоящему напуганным.

Я не должна была спрашивать. Не должна. Разве Том мне не говорил, что людей когда-то наказывали за вторжение в тайны мертвых? Что есть вещи, которые не должны знать те, кто живет и дышит, но Криспин стоял передо мной, и я не смогла удержаться. Мне хотелось вглядеться в могильную тьму и увидеть, что там.

– Каково это? – прошептала я. – Что ты чувствуешь?

Он долго молчал.

– Все сплетается и расплетается. – Видно было, что ему не по себе. – И время скачет. Никак не ухвачусь.

– А кроме обычного, что ты видишь?

Он бросил на меня резкий взгляд.

– Видел женщину в желтом платье, которая тебя искала, если ты об этом.

Я попятилась и споткнулась.

– Кого? Откуда ты ее знаешь? Ты к ней не имеешь никакого отношения.

– Это ты так думаешь. Так о ком ты – о своей матери?

Он вытер нос рукавом.

– Моей матери? Ты видел мою мать?

– Конечно. Это ведь она меня за тобой послала. Всегда приезжает на заднем сиденье машины Льюиса Блэка, каждый раз.

Он рассмеялся.

– Одета довольно странно, надо сказать. Когда выходит из машины, на ней ничего, кроме того летнего платья, посреди зимы-то, и еще она босиком, прямо на холодной земле. Насмерть застудится, если не побережется. Надо ей какую-то нормальную обувь завести.

Он вытер нос, и его глаза блеснули поверх рукава.

– Пожалуйста, расскажи все толком, Криспин, пока не ушел. Почему она за мной сама не пошла?

– Именно это я ей и сказал, но она мне ответила, что пыталась и все запорола, всю жизнь у нее так было, – он прервался и тяжело сглотнул. – Ты опять смотришь на эту штуку, в дереве? Почему ты плачешь?

– Нет, честно, не смотрю, ты должен мне рассказать. Она еще хочет меня видеть?

– Не знаю. Я больше ее поручения не исполняю. Знаешь, сколько сил ушло – но мне захотелось приключений. Эти двое, Том и Элизабет, стали к тому времени такими скучными, ныли целыми днями. «Ах, Том, Том, что же делать?» – Элизабет только это и повторяла. Она всегда была такой доставучей: вела себя, как будто она наша мать, а теперь ходила, заламывая руки, словно конец света настал. Вот я и сделал то, о чем просила женщина. Она была настойчивая, меня это впечатлило. Я как-то ночью забрался в комнату Тома, когда он спал, и все повторял, что он должен пойти за тобой в школу и привести к нам – и это сработало. Я не знал, понял ли меня, он же так храпел и дергался во сне. Времени прошла уйма, но в конце концов ты появилась – я уже и думать забыл об этом, когда ты пришла, – но вышло неплохо, потому что теперь ты могла исполнять мои поручения.

– Расскажи мне про нее, пока не ушел. Мне нужно знать все. Криспин, я не знаю, кто я. Не знаю, куда должна идти, ничего не знаю.

– Прекрати на меня давить. Мне это не нравится. Как бы то ни было, я еду в Ботсвану, так что дальше ты во всем будешь разбираться сама.

И словно лопнул пузырь – в воздухе ничего не осталось. Я добрела до пустого дерева, закричала, оттого что оказалась так близко к золотому клочку волос, почуяла его и подавилась.

– Куда ты ушел? – спросила я, но он ушел насовсем.

Я могла спрашивать: куда? куда? куда? – хоть всю жизнь, но от него остался только воздух и то, что проваливалось в пустое дерево, все глубже в землю, дюйм за дюймом. Его тело тянулось вверх, желая снова обернуться частицами, из которых состояло. Острота моего зрения поразила меня саму. Когда-нибудь и я снова стану мельчайшими частицами и смогу до скончания времен искать и ничего не находить в колеблющемся безымянном вареве. Все равно что искать в пустыне, песчаные пределы которой простираются в бесконечность.

– Вернись! – крикнула я. – Ты слишком рано ушел. Мне нужно больше знать о том, о чем ты мне рассказывал.

Мои крики вспугнули грачей, они на мгновение сорвались с мест, а потом с ворчанием водворились обратно на свою ветку. Вот и весь итог – пара птиц, вспорхнувших с дерева. Я могла бы орать целый год, теперь он не вернется и не заговорит со мной, я кричала в пустоту.