Кончиками пальцев она ощущала, как сильно бьется его сердце, чувствовала жар его кожи под тонкой тканью рубашки. Подобно сухим щепкам в ненасытном пламени, таяло ее сопротивление, подчиняясь силе и страсти того самого человека, которого последние пять лет она считала своим самым заклятым врагом.

Когда он, чуть приподняв ее, прижал к себе еще теснее, напряжение, которое она испытывала последние две недели, прошло и тело ее затрепетало. Ибо, несмотря на сомнения, несмотря на обман, несмотря на все то, что она думала о Диреке Чэннинге, Мэгги вынуждена была признать, что никогда прежде не желала она ни одного мужчину так, как желала сейчас его.

Не обращая внимания на грозу, сотрясавшую все вокруг, оба они ощущали лишь нарастающее возбуждение. Пальцы Мэгги вначале осторожно дотрагивались до пуговиц на его рубашке, а затем, осмелев, она расстегнула их одну за другой. Опьяненная его близостью, она сомкнула руки у него за спиной и, чуть откинувшись назад, позволила ему целовать свою шею и грудь.

Почти не отрываясь от нее, Чэннинг иногда хрипловато повторял ее имя, руки его ласкали ее и, помедлив лишь мгновение, проникли за ремень ее джинсов. Мэгги ощутила, как его горячие ладони крепко сжали ее бедра.

— Может быть, нам удастся подняться наверх? — прошептал он.

Неожиданно засиявший свет в гостиной заставил их отпрянуть друг от друга. Инстинктивное движение могло бы остаться незамеченным, если бы «Ролекс» Чэннинга, когда он отдергивал руку, не зацепился сзади за ремень Мэгги. На секунду их виноватые взгляды встретились, и оба, не удержавшись, расхохотались, причем Мэгги повисла на нем и, уткнувшись ему в плечо, старалась подавить смех.

— Будь он проклят, этот Томас Эдисон! — воскликнул Чэннинг, сделав вид, что сердится, и поцеловал ее в макушку. — Зато теперь мы точно сумеем подняться наверх. — Освободив часы, он игриво шлепнул ее. — И будем просто идиотами, если немедленно этого не сделаем.

Услышав, как в соседней комнате зазвонил телефон, Мэгги насторожилась и посмотрела на него. Чэннинг коснулся рукой ее подбородка и осторожно приподнял ее голову кверху.

— Кто бы это ни был, он выбрал удивительно неподходящее время.

Несмотря на растерянность, Мэгги нашла в себе силы задать вопрос, который сейчас больше всего волновал ее.

— А вы не думаете, что это мы выбрали неподходящее время?

Чэннинг удивленно поднял бровь.

— Потому что вы сейчас у меня работаете? Мэгги колебалась, зная, что не сумеет сказать ему правды, которая воздвигала между ними непроходимую стену, и одновременно страшась разорвать тонкую ниточку едва возникшего доверия. Не дождавшись ответа, Чэннинг заговорил сам:

— Если это единственное, что вас смущает, то я могу сейчас же уволить вас, а в следующий вторник снова приму на работу.

— Почему во вторник? Он улыбнулся.

— Наверное, если я скажу «завтра утром», вы будете чувствовать себя соблазненной и покинутой, не так ли? А мне совсем не хочется обижать вас, Мэгги.

Ей почему-то казалось, что сердце бьется у нее не в груди, а в горле и открыть ему правду ей становилось все труднее.

— Я сказал что-то не то? — забеспокоился Чэннинг, удивляясь, что она по-прежнему молчит.

Отвечать ей не пришлось, так как в дверях появился Брехт.

— Простите меня, сэр, — произнес он, — вас к телефону просит миссис Барстоу.

Появление Брехта всегда предвещало только дурное. На этот раз зло исходило от женщины, которая, судя по всему, всю прошедшую неделю имела возможность наслаждаться обществом Чэннинга. Это было уже слишком, и без того напряженные нервы Мэгги не выдержали. Ей так хотелось, чтобы ее подозрения оказались напрасными, но этот телефонный звонок разрушил ее надежды.

Через пятнадцать минут, не найдя ее в гостиной, Чэннинг постучал в дверь ее комнаты, где вместо радужного приема встретил холодность и отчуждение.

— Неприятности в музее, — объяснил он, — хотя, конечно, вполне можно было подождать до утра…

— Вы всегда помогаете Лин-Мэ работать? — насмешливо спросила Мэгги.

— Но разве не для того существует дружба? — ответил Чэннинг, растерянно глядя, как она, стоя в дверях, не дает ему войти. — Вы не хотите впустить меня к себе?

Мэгги с усилием подавила дрожь, которая пробежала по ее телу, когда она вспомнила его поцелуи.

— Не уверена, что это столь уж блестящая идея, — небрежно бросила она, сама испытывая отвращение к тому, как прозвучали ее слова.

— Но, по-моему, ни вам, ни мне эта идея вовсе не казалась нелепой, пока мы были внизу, — напомнил ей Чэннинг. — Что изменилось за последние несколько минут?

Потом Мэгги казалось, что она могла привести тысячи разных доводов, которые были бы куда ближе к истине и не заставили бы его болезненно поморщиться.

— За это время появился еще кое-кто, — произнесла Мэгги, полагая, что Чэннинг поймет ее явный намек на его тайную связь с Лин-Мэ.

Резкость, которую она услышала в ответ, казалось, произнес совсем не тот человек, который только что нашептывал ей ласковые слова.

— Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, с кем вы так обращаетесь.

Он ушел, не дав ей больше ничего сказать.

* * *

То, что Чэннинга не было за завтраком, нисколько не удивило Мэгги. Не было ничего странного и в том, что на обычном месте не оказалось листка бумаги с его указаниями. Задела она его самолюбие или ранила сердце, но плотно закрытая дверь кабинета явно свидетельствовала о том, что он не желает ее видеть, наказание, которого она, как он считал, была достойна, после того как не пустила его к себе в спальню. Однако куда больше волновали Мэгги слова, которые он сказал ей перед тем как уйти, слова, которые она вспоминала снова и снова бессонной ночью. Может, он предупредил, что ему опасно противодействовать? Или намекнул таким отвратительным способом, что ему известно о ее встречах со светловолосым детективом?

Теряясь в догадках, она искала, но не находила ответа.